М-р Тернбулл находит, что деньги — необходимое зло и не служат источником счастья. Домине находит, что малая доля клеветы действеннее советов Овидия, а я нахожу, что прогулка возбуждает аппетит

— А теперь ты видишь, Джейкоб, какая произошла революция: не очень приятная, но тем не менее необходимая. С тех пор я уплатил по всем счетам, так как слух о моем разорении заставил поставщиков прислать мне их. Я вижу, что за последние пять месяцев моя жена истратила весь наш годовой доход. Пора было становиться.

— Я согласен с вами, сэр, но что говорит миссис Тернбулл? Стала ли она благоразумнее?

— Да, хотя не совсем сознается в этом. Я сказал ей, что она теперь должна довольствоваться моим обществом, обходиться без кареты; значит, так и будет. Ее знакомые не ответили на ее приглашения, но больше всего на нее подействовала история с Тальябю. По моей просьбе судья отдал мне записку лорда Скропа, и я дал жене прочитать ее, а также и донесение полиции, Я думаю, что она попросит меня продать виллу и пере», ехать в другое место, но пока мы мало говорим друг с другом.

— Мне грустно за нее, сэр, я считаю ее такой доброй, хорошей женщиной.

— Это похоже на тебя, Джейкоб, и она действительно такая. И теперь ее стоит пожалеть, она знает, что одна во всем виновата. Все ее мечты о величии полопались как мыльные пузыри, и она чувствует, что попала в худшее положение, чем в ту минуту, когда ей пришло в голову прекратить все прежние знакомства и постараться войти в общество, которое смеялось над ней. Проклятые деньги создали ее несчастье… и мое тоже.

— Ну, сэр, — сказал я, — вряд ли деньги сделают меня несчастным.

— Может быть, тебя и не сделают. Во всяком случае, завтра ты заработаешь кое-что. Я не могу пригласить тебя обедать, так как этим я доказал бы недостаток привязанности к моей жене, но не приедешь ли ты завтра с яликом? Я отправлюсь покататься.

Сговорившись относительно времени нашей встречи, я простился. На длинной большой улице я встретил м-с и м-ра Томкинс, смотрителя брендфордской пристани.

— Я хотел зайти к вам, сэр, — сказал я ему.

— Хорошо, Джейкоб, помните: мы обедаем в половине четвертого. Обед — телячье филе и свиная грудинка, не опоздайте!

Я обещал прийти вовремя, а сам побежал к школе.

Дверь в комнату Домине была не заперта, и я вошел незамеченным. Никогда не забуду той картины, которую увидел. По одной стороне единственного окна стоял старый шкафчик с библиотекой Домине, не позолоченными, но, напротив, сильно потрепанными томами; с другой — большой ларец, на нем лежала розга. Посередине комнаты помещался стол; за ним, спиной к окну, сидел Добс в черном, но порыжевшем от времени халате. Он внимательно читал книгу. На столе также лежала большая библия, в которую он часто заглядывал. На полу валялась его трубка, разбитая на две части. Справа белел лист бумаги, на котором он, очевидно, делал заметки. Я подошел и заглянул через плечо Домине. Книга, которую он так внимательно читал, была «Лекарство от любви» Овидия.

Не замечая меня, Домине прочел последние страницы, еще не прочитанные им, закрыл том, снял очки со своего большого носа и откинулся на спинку стула.

— Странно, — вслух произнес он, — некоторые его советы хороши, но я не нахожу в них лекарства для себя. Избегать праздности, да, это разумно, но я никогда не был празден, и моя любовь не плод безделья. Избегать ее присутствия. Это я должен делать; однако она не выходит у меня из ума. Разве даже в эту минуту она не стоит передо мной во всей своей прелести? Думать о ее недостатках и преувеличивать их. Нет, это будет несправедливо, не по-христиански. Лучше буду исправлять себя. Боюсь, что Овидий писал все это для молодых людей. Ах, я опять разбил трубку… четвертая на одной неделе. Что подумает матрона? Она сочтет меня сумасшедшим и не будет далека от истины.

И Домине закрыл лицо руками.

Я воспользовался этим, отошел к двери, щелкнул засовом. Домине очнулся от шума и протянул мне руку.

— Здравствуй, мой сын; твой старый наставник приветствует тебя. Садись, Джейкоб, я думал о тебе и твоих.

— О старом Степлтоне и его дочери? Да?

— Да, вы все были в моих мыслях, когда ты вошел в комнату. Они здоровы?

— Да, сэр, — ответил я. — Но я мало вижусь с ними. Старик все курит, а молодая девушка… Ну, чем меньше видеть ее, тем лучше.

— Это для меня новость, Джейкоб: ведь она очень мила.

Я знал характер Домине и понимал, что лучше всего его можно было излечить, заставив предполагать, что Мэри легкомысленна. Во всяком случае я решил унизить ее в его глазах, впрочем, не говоря о ней неправды, и заметил:

— Да, она мила, слишком мила со всеми; я не люблю таких девушек.

— Что ты, Джейкоб! Неужели она легкомысленна? Я улыбнулся в ответ.

— Но я не заметил этого, — продолжал Домине и прибавил: — Право, Джейкоб, ты меня удивляешь.

— Я часто вижусь с ней, сэр, и знаю о ней многое.

— Прошу тебя, расскажи мне все…

— Нет, сэр, не стану говорить. Думайте, что хотите.

— Она молода, Джейкоб, и, может быть, исправится, когда выйдет замуж.

— Сэр, я глубоко убежден (тут я сказал правду), что если бы вы завтра женились на ней, она через неделю покинула бы вас.

— Это твое искреннее убеждение, Джейкоб?

— Я готов прозакладывать жизнь, хотя, конечно, не назначаю верного срока.

— Джейкоб, благодарю, очень благодарю тебя: ты открыл мне глаза, ты принес мне больше пользы, чем Овидий, — сказал старик. — Даже древние не поступали со мной так великодушно, как ты, мальчик, которого я воспитывал. Ты отплатил мне за все, Джейкоб, ты предостерег меня, Джейкоб, ты спас меня от самого себя и от нее. Знай, Джейкоб, мое сердце стремилось к этой девушке, и я считал ее совершенством. Джейкоб, я благодарю тебя. Оставь меня теперь, чтобы я мог побеседовать с собой и снова найти свое сердце! Ведь я очнулся от грез, и мне необходимо побыть только с собой одним.

Я охотно ушел от Домине, так как чувствовал, что мне нужно побывать в компании телячьего филе и свиной грудинки. К м-ру Томкинсу я пришел вовремя. Он ласково принял меня и сказал, что очень доволен своим новым положением. Я встретил за его столом людей, которые, как я знал, сочли бы для себя унижением обедать у него в бытность его конторщиком Драммонда. Мы вспомнили старину: бал, иллюминацию, и, проведя очень приятный вечер, я простился с хозяевами, намереваясь отправиться пешком в Фулгам. Подле дома Томкинса я увидел старого Тома, который ждал меня.

— Мальчик мой, — сказал он. — Пожалуйста, побывай у меня на днях. Когда ты будешь свободен? Баржа простоит здесь две недели по крайней мере, мистер Томкинс приказал нам ждать груза. Итак, скажи, когда ты придешь к нам, чтобы познакомиться с моей старухой и целый день провести с нами? Мне хочется немножко потолковать с тобой и спросить твоего мнения относительно разных разностей.

— Вот как, — с улыбкой ответил я. — Не хотите ли вы строить новый дом?

— Нет, нет, не то, — отозвался Бизли. — Видишь ли, Джейкоб, как я уже говорил тебе прошедшей зимой, мне пора бросить работу. Я уже не молод, и всякому овощу свое время. Осенью я думаю оставить баржу и совсем выйти на берег. Но в то же время мне необходимо обдумать, как устроить себе новую жизнь. Итак, скажи мне, когда ты будешь у меня?

— Хотите в четверг?

— Отлично; приди к завтраку, назад отправишься после ужина, а если захочешь, старуха повесит для тебя гамак.

— Хорошо. Но где Том?

— Том? Не знаю. Думаю, он с этой дочерью Степлтона. Я не вмешиваюсь в его дела, и мне кажется, они созданы друг для друга.

— Что вы хотите сказать?

— По красоте они парочка, но я говорю не об этом. Она хитра, но и он себе на уме и будет управлять своим рулем, как она своим. Их жизнь превратится в борьбу, но за удар заплатят ударом. Я знаю одно: что невеста Тома может быть прихотлива и хитра, сколько ей угодно, но что жена Тома не будет такой. Он сумеет держать ее в руках. Ну, до свидания. Мне далеко идти.

Когда я вернулся домой, Мэри была одна.

— Здесь был Том? — спросил я.

— Зачем вы спрашиваете?

— Чтобы вы ответили, если вам все равно.

— Совершенно все равно. Мистер Джейкоб, Том был здесь и на этот раз превеселый.

— Он всегда такой, — сказал я.

— А где были вы? — задала она вопрос. Я ответил.

— Значит, вы видели старого Домине, — продолжала Мэри. — Скажите же, что он обо мне говорил.

— Этого я не повторю, — ответил я, — а скажу только, что он никогда больше не будет думать о вас; не ждите, что вы когда-нибудь увидите его.

— Но помните, он обещал прийти.

— Он сдержал свое обещание, Мэри.

— Он сказал вам это? Он рассказал все, что произошло?

— Нет, Мэри, он ничего не говорил мне, но я все знаю.

— Не понимаю вас.

— Тем не менее это правда, и я считаю, что, в общем, вы поступили хорошо.

— Боже мой, вы, верно, были в этой комнате. И вы слышали все?

— Все до слова, — сознался я.

— Признаюсь, — заметила Мэри, — »я не могла вообразить, чтобы вы были способны на такую низость.

— Лучше обвиняйте собственную неосторожность, Мэри. То, что я слышал, мог слышать всякий. Если вам угодно разыгрывать нежные сиены в комнате, которая поднимается всего на восемь футов от земли, широко открыв окно, не удивляйтесь, что каждый прохожий услышит ваши слова.

— Это правда, я и не подумала, что окно открыто; и мне было бы все равно, если бы весь мир слышал… только бы не вы.

В эту минуту я вспомнил то, что Мэри сказала обо мне. Я ничего не ответил ей. Она села, прижав руки ко лбу, и тоже молчала. Я взял свечу и ушел.

Гордость Мэри была уязвлена мыслью, что я слышал ее признание. С этих пор молодая девушка стала обращаться со мной по-новому: теперь она старалась избегать меня. Я же продолжал испытывать к ней самые дружеские чувства.

На следующее утро я в назначенное время был подле виллы Тернбулла, однако раньше, чем я отплыл к ней, случилось довольно странное происшествие. Я только что окончил мыть свой ялик и надел куртку, как на плот вышел смуглый человек, очевидно, южанин из какой-то дальней страны. Под мышкой у него был сверток.

— Сколько за перевоз на ту сторону реки? Сколько пенсов? — спросил он.

— Два, — ответил я, но мне не хотелось переправлять его, и я прибавил: — Вы заплатите всего один пенни, если перейдете по мосту.

Это был красивый человек, не слишком темнокожий; его голову окружал цветной тюрбан; на нем были не очень широкие шаровары, и я спрашивал себя, не турок ли он. Впоследствии я узнал, что он уроженец Индии. Говорил этот южанин по-английски, но с ошибками. Так как он решил переправиться в ялике, я отчалил; когда мы были на середине реки, мой наниматель попросил отвести лодку немного вверх.

— Так, хорошо, — сказал он, развернул сверток, вынул из него коврик и разложил его на дне ялика; потом встал, глядя на солнце, которое поднималось во всем своем величии, протянул к нему руки, трижды приветствовал его, опустился на колени, несколько раз коснулся коврика лбом, снова поднялся и, вынув несколько полевых цветов из-за куртки, бросил их в реку; наконец, он опять поклонился, сложил коврик и попросил меня грести к берегу.

— Я читал молитвы, — сказал он, глядя на меня своими темными, проницательными глазами.

— Очень хорошо, — заметил я. — К кому вы обращали их?

— К моему богу.

— Но почему же вы не читали их на берегу?

— Из дома я не вижу солнца, а если я молюсь на улице, мальчики смеются и бросают в меня грязью. Река — хорошее место.

Мы пристали к берегу; он вынул три пенса и предложил их мне.

— Нет, нет, — сказал я, — я не хочу, чтобы вы платили мне за то, что молились.

— Не берете денег?

— Я беру деньги за перевоз через реку, но не хочу платы за молитвы. Когда вам понадобится снова прочитать их, придите на берег, и, если я буду у пристани, я охотно свезу вас на середину реки.

— Вы очень хороший человек. Я благодарен.

Индус низко поклонился мне и ушел. Тут замечу, что он стал часто приходить к реке на восходе, и я неизменно довозил его до середины Темзы, чтобы он мог исполнять свой религиозный обряд. Мы много беседовали с ним и даже подружились.

М-р Тернбулл был на дорожке, которая тянулась от его дома до берега реки. Когда я подводил ялик, он уже ждал меня. Корзина с нашим обедом стояла подле него на песке.

— Прелестное утро, Джейкоб, но я думаю, будет жаркий день, — сказал он. — Тотчас же двинемся в путь. Возьмемся за весла.

— Как чувствует себя миссис Тернбулл, сэр?

— Недурно, Джейкоб: она теперь гораздо больше похожа на ту Полли Бекон, с которой я когда-то венчался, чем все эти последние годы. Может быть, все к лучшему. Случившееся заставит ее опомниться и вернет счастье нашему домашнему очагу; в таком случае, Джейкоб, я скажу, что мои деньги истрачены хорошо.