Глава полна потерь для всех, кроме читателя, хотя сначала Том получает награду за ум. Мы заключаем самую невыгодную сделку. Мы теряем заработанные деньги, ялик и свободу

Я сидел в моем ялике с книгой в руках. Том подошел ко мне и сказал:

— Ты помнишь, Джейкоб, что завтра кончается время моего учения? Я проработал семь лет и с восходом солнца освобожусь. Сколько остается служить тебе?

— Приблизительно год и три месяца, Том. Вам лодку, сэр?

— Да, и поскорее, я тороплюсь, — ответил подошедший наниматель. — Прилив или отлив?

— Отлив начнется скоро, сэр, но теперь вода спокойна. Том, посмотри, не можешь ли ты отыскать Степлтона.

— Ну, Бог с ним, Джейкоб: я отправлюсь с тобой. Вот что, Джонс, товарищ, скажи старой «человеческой природе», чтобы он присмотрел за моим яликом, — продолжал Том, обращаясь к знакомому нам яличнику.

— Я думал, что ты хотел повидаться с ней, — заметил я Тому, когда мы отчалили.

— Бог с Мэри, — ответил он.

— Что такое там опять?

— Мы двое безумцев. Она слишком капризна: она мне слишком нравится и поступает слишком дурно, я слишком увлечен ею. Значит, ты видишь, Джейкоб, что между нами слишком много «слишком». Впрочем, двое могут сделаться одним, Джейкоб, и тогда «слишком» потеряет силу.

— «Сделаться одним» при помощи пастора? Только где пастор?

— Я похожу на проповедника, — ответил Том, который греб на носу. — Ты хороший клерк, а я позади тебя, как священник позади причетника.

— Недурно сказано, — заметил джентльмен, совершение забытый нами во время разговора.

— Яличник был бы дурным проповедником, сэр, — ответил Том.

— Почему это?

— Потому что он всю жизнь смотрит в одну сторону, а направляется в другую.

— Очень, очень хорошо. Редко услышишь такие ответы в ялике. Возьмите это, — сказал джентльмен, бросив Тому полкроны.

— Благодарю, сэр, желаю, чтобы, когда мы встретимся снова, у вас было не больше разума, чем теперь.

— Что вы хотите сказать?

— Я желаю, чтобы у вас не было достаточно разума, чтобы беречь деньги.

— Я думаю, вы находите, что этого добра у меня мало?

— Какого добра, сэр? Ума или денег?

— Ума, мой милый.

— Нет, сэр, я думаю, что у вас есть и то и другое. Вы только что щедро заплатили за остроумие, а вряд ли вы сделали бы это, если бы у вас не было лишних денег.

— Но я говорил о своем собственном уме.

— Ни у одного человека нет своего ума: если он заимствует его — этот ум не принадлежит ему; если он скрывается в его голове, он получил его от своей матери; значит, опять таки это не его собственный ум.

Подле пристани Лондонского моста джентльмен вышел и заплатил мне деньги.

— До свидания, мой милый, — сказал он Тому. Нас позвал смуглый, плотный, низкорослый молодой человек, который еще с лестницы кричал:

— Эй вы, лодочники, хотите хорошо заработать? — На наш утвердительный ответ он продолжал: — Переправьте меня в Грейвзенд, если не боитесь соленой воды.

— Это не близко, — ответил Том, — и в соленой воде нам нужно заработать на соль к похлебке.

— Заработаете, и в придачу заработаете еще по стакану грога.

Мы сговорились отвезти его за две гинеи, снесли вниз его багаж, уложили вещи в ялик и пошли с отливом. Наш наниматель оказался очень болтлив, и мы скоро узнали, что он был помощником корабельного мастера на сорокаорудийном фрегате «Имморталите» , который должен был отойти на следующее утро. Вот показался фрегат, синий вымпел которого гордо развевался. Дул сильный ветер; поднимались большие волны, и в наш ялик хлестала вода. Благодаря тяжелому ящику нанимателя он так сильно погрузился, что мы боялись утонуть. Когда мы подошли к судну, к ящику привязали веревку, и матросы стали вытягивать его из! ялика, корабельный катер подошел близко, и, не знаю, случайно или умышленно лоцман, который управлял им, натолкнулся на нас; ялик треснул, и нам грозила опасность быть раздавленными между катером и боком фрегата. Однако моряки в катере оттолкнулись веслами и подхватили нас, но наш ялик затонул и поплыл к корке фрегата.

Попав на корабль, мы попросили одного из офицеров послать шлюпку за нашим яликом. Он отослал нас к старшему лейтенанту.

Я попросил у него шлюпку, которая спасла бы наш ялик. Он отказал, предложив нам самим достать его, и, не обращая больше на нас внимания, стал раздавать приказания матросам.

Тут мы обратились к помощнику, которого доставили на палубу, но и он отказался помочь нам, говоря, что сам боится начальства, так как отправился на берег без спросу.

Тогда Том снова подошел к старшему лейтенанту и сказал ему:

— Ужасно потерять ялик и возможность зарабатывать хлеб, сэр.

Теперь все матросы были размещены по местам, и у лейтенанта было больше времени обратить на нас внимание. Он взглянул на нас серьезно и пошел к борту, чтобы посмотреть, виден ли еще наш ялик.

— Том, — сказал я, — смотри, подле нас шлюпка; спустим ее и сами отправимся за яликом.

— Погоди одно мгновение, — ответил Том, — посмотрим, может быть, они помогут нам, во всяком случае, раньше всего получим наши деньги. Видишь, вот опять лейтенант.

— Я явился, сэр, — сказал помощник мастера, прикладываясь к козырьку и вытягиваясь в струнку перед старшим лейтенантом.

— Вы опоздали, сэр, — возразил офицер, — а теперь из-за вас я должен послать шлюпку за яликом этих малых.

— Смею доложить, они сильные молодые люди, — заметил тот. — Из них выйдут великолепные матросы, а за яликом не стоит посылать.

Этот намек не пропал.

— Кто вы? — спросил нас старший лейтенант.

— Яличники, сэр.

Мы рассказали ему, что ялик не наш, что мы ученики и можем доказать это. На нашу просьбу послать за яликом он ответил:

— Я не могу употреблять королевских шлюпок для такого дела.

— Тогда мы сами отправимся за ним, — сказал я, и мы пошли к носу.

— Стой, не так быстро. Куда вы идете?

— Хотим спасти наш ялик.

— Без моего позволения?

— Мы не принадлежим к фрегату, сэр.

— Нет, но полагаю, скоро будете принадлежать, потому что у вас нет удостоверения, что вы ученики.

— Мы можем послать за бумагами и завтра утром получить их.

— Может быть, но не ждите, чтобы я верил всему, что мне говорят. И скажите: долго ли вам осталось быть учеником? — спросил он, обращаясь к Тому.

— До завтра, сэр.

— До завтра. Тогда я задержу вас до завтра, а потом завербую в матросы

— Но меня вы должны отпустить, сэр, — ответил я, зная, что я могу освободить и себя и Тома, только отправившись к Драммонду за помощью.

— Полно, глупости; вы должны оба оставаться в одной лодке! Дело в том, что вы мне очень понравились, и мне тяжело расстаться с вами.

— Ужасно потерять наш хлеб таким образом, — сказал я.

— Мы найдем для вас хлеб, и довольно твердый, — со смехом ответил лейтенант, — твердый, как кремень.

— Значит, мы просим у вас хлеба, а вы дадите нам камень, — возразил ему Том, — это противно Священному Писанию.

— Верно, но все писания на свете не помогут наполнить фрегат матросами. И в конце концов, что за беда годик-другой послужить королю и набить карманы призовыми деньгами? Что, если вы сделаетесь волонтерами?

— Позвольте нам на полчасика отправиться на берег, чтобы обдумать все, — попросил я.

— Нет, вас отговорят; но я даю вам время до утра, и тогда один-то у меня останется.

— Очень благодарен за себя, — ответил Том. Старший лейтенант улыбнулся и ушел.

— Ну, Джейкоб, мы попались, — сказал Том, — поверь мне.

— Да, — ответил я, — если только нам не удастся отправить письма твоему отцу или Драммонду, который, я уверен, помог бы нам. Но малый, давший совет лейтенанту, сказал, что фрегат отойдет завтра.

— Вот он, поговорим с ним.

Но помощник отказался ответить, когда именно отойдет фрегат, отказался даже заплатить нам две гинеи, под предлогом, что он обещал эти деньги яличникам, а теперь мы сделались матросами военного судна, и, следовательно, яличники исчезли.

— Я думаю, нам нет спасения, Джейкоб, — сказал Том. — Но лично мне все равно. Мне хотелось посмотреть свет, и, может быть, теперь это будет так же хорошо, как и в другое время. Но за тебя я страдаю, Джейкоб.

— Все вышло по моей вине, — ответил я.

Вскоре старший лейтенант прислал нам вкусный обед и по стакану грога; и то и другое мы уничтожили между двумя пушками. У нас было немного денег, мы купили у матросов несколько листов бумаги; я написал м-ру Драммонду и м-ру Тернбуллу, а также Мэри и старому Тому, прося их выслать нам платье в известный пункт, в том случае, если нас не отпустят. Том также написал своей старой матери и в утешение ей обещался ничего не пить. Поручив отослать наши письма, мы пошли, легли под палубой и скоро крепко заснули.

Мы остались на фрегате, потому что первый лейтенант не отпустил нас.

Через два дня утром мы бросили якорь в Доунсе, и там я получил письма от м-ра Драммонда и Тернбулла, в которых говорилось, что они немедленно начнут хлопоты в адмиралтействе для освобождения нас. Тому передали письмо от матери и отца. В Доунсе же на наш фрегат явился капитан Маклин, человек решительный, твердый, никогда не изменявший своих приказаний, которые давал, употребляя в них слова «мне нравится». «Мне нравится, чтобы меня слушались», — говаривал он, например.

Когда уже в море капитан раскрыл данный ему запечатанный приказ, мы узнали, что нам предписано два месяца крейсировать между Канарскими островами и Мадейрой, чтобы поймать каперские суда, которые захватили многие из наших купеческих шхун, хотя и охранявшихся конвоем, а потом отправиться в Галифакс к адмиралу, чтобы сменить фрегат, долгое время пробывший на этой стоянке.

Том скоро сделался любимцем капитана Маклина, которому понравилась его живость и быстрое исполнение всех приказаний; он даже спускал ему многое, что не прошло бы даром другим. Долго крейсировали мы, но все бесплодно, хотя Том, я и другие матросы то и дело взбирались на верх главной мачты, осматривая горизонт. Близ Канарских островов мы бороздили море, двигаясь на север, юг, восток и запад, словом, в том направлении, как это нравилось капитану.

Наконец однажды мы заметили чужой парус и спустили два катера; мы с Томом оказались в числе преследователей каперского судна. Во время преследования оно отстреливалось, и одно из его ядер пробило катер, в котором был я, и снесло две доски его дна. Осколок снаряда ранил меня и двоих матросов. Катер, полный боевых припасов, опрокинулся, и один бедный раненый малый остался под ним и не поднялся на поверхность. Остальные выплыли, схватились за опрокинувшийся катер и были спасены. Осколок ядра вонзил громадную щепку в мою левую руку. Тем не менее я держался долго, но наконец потерял сознание и пошел ко дну. Том, бывший в катере, который шел нам на помощь, увидел, что я тону, бросился за мной, нырнул, вынес меня на поверхность и спас; спасли и остальных. Когда я пришел в себя, офицер, не спрашивая у меня позволения, схватил щепку и вырвал ее из моей руки.

На нашем фрегате меня уложили в трюме; врач сначала покачал головой, но сказал, что руку еще можно спасти. Капер ускользнул. Я скоро отправился, и мне дали место писца.

Так мы пришли в Галифакс. Адмирал был на Бермудских островах, а фрегат, который мы должны были сменить, отправился к Гондурасу. Мы прошли из Галифакса к Бермудским островам. К тому времени моя рука вполне зажила, но меня все еще держали переписчиком. Наконец, через три недели пришел фрегат из Гондураса, и мы, прокрейсировав четыре месяца в Бостонском заливе, отправились к Галифаксу. С тех пор как мы покинули Англию прошло около года, и все это время мы не получали писем. Поэтому читатель может себе представить, с каким нетерпением смотрел я на почтовые мешки, когда их впервые переправили с берега.

— Фейтфул, — сказал мне казначей, — вам два письма.

Я поблагодарил его и побежал к своей конторке, чтобы прочитать их. Первое было от адвоката, и вот что в нем стояло.

«Сэр, спешим известить вас о смерти вашего друга мистера Александра Тернбулла. По завещанию вы делаетесь его единственным наследником, получаете сумму в 30 000 фунтов; остальное временно назначается его жене. За исключением 5000, оставленных миссис Тернбулл, суммы, завещанные другим, достигают только цифры 800 фунтов. После смерти миссис Тернбулл все переходит к вам. Поздравляю вас. Вместе с мистером Драммондом мы подали просьбу в адмиралтейство, прося освободить вас от службы во флоте. Просьба была уважена, и с этой же почтой отправлен приказ отпустить вас. Если вы пожелаете остаться клиентом нашей фирмы, мы будем очень счастливы. Искренне и глубоко уважающий вас Джон Флетчер».

Второе письмо было от мистера Драммонда. Можете себе представить, как я был счастлив. Остальные изумлялись. Старший лейтенант провел меня к капитану, и я скоро получил позволение покинуть флот. Едва от меня отошел лейтенант, как я увидел Тома, державшего в руках письмо от Мэри Степлтон, с припиской от своей матери.

— Джейкоб, — сказал он, — у меня есть удивительные известия. Мэри пишет, что мистер Тернбулл умер, оставив ее отцу 200 фунтов, и что ей говорили, будто он завещал тебе целое состояние.

Я передал ему письмо Флетчера и рассказал остальное.

— Я счастлив за тебя, Джейкоб, так счастлив, — сказал Том, узнав о моей отставке. — Но что станется со мной? — прибавил он и провел обратной стороной руки по глазам, стирая слезы.

— Ты скоро тоже освободишься. Том, — заметил я, — если только мне удастся устроить дело при помощи денег и хлопот.

— Если тебе не удастся, то я сделаю это сам, Джейкоб. Я не хочу оставаться здесь без тебя.

— Не поступай неблагоразумно, Том. Я убежден, что я куплю твое освобождение, когда вернусь в Англию. Пока это не будет сделано, ничто иное не пойдет мне в голову.

— Тогда торопись, Джейкоб, потому что долго оставаться здесь я не в состоянии.

Вскоре я взошел на палубу фрегата «Астреа», который понес меня в Англию.