Шутка Омра. Счастливое избавление. История мантати. Мужество мантати. Последнее кровопролитие. Обмен мыслями. Рассказ Суинтона об африканцах.

Как только были готовы лошади, наши путешественники отправились охотиться на гну и куагг, собравшихся к западу от каравана. Бремен, Сваневельд и Омра были тоже верхом, десять готтентотов с ружьями и коранны следовали за охотниками пешком. Среди готтентотов был также и Толстый Адам, который уже заранее хвастался перед новичками, никогда не охотившимися на гну, что знает секрет, как убивать их.

Стадо подпустило к себе охотников шагов на двести. Затем после неуклюжих прыжков и круговых движений животные остановились и смотрели на всадников с любопытством, смешанным с неудовольствием. Через некоторое время они все-таки бросились бежать, отбежали вдаль версты на две, после чего снова остановились и замотали головами и гривами, словно вызывали на поединок.

Пешие готтентоты, приблизившись к стаду, выстрелами погнали его к всадникам, и три гну были убиты. При виде упавших товарищей, остальные животные испуганно метнулись в сторону и очутились между караваном и загонщиками.

Пока внимание животных было обращено на всадников, готтентоты окружали их все более тесным кольцом. В это время Омра незаметным образом подскакал к загонщикам и стал позади Адама. Затем он навязал красный платок со своей головы на ружье и стал махать им перед глазами гну, который направлялся на готтентота.

Хитрый мальчик прекрасно знал, что гну так же, как бык, раздражается при виде красного. Животное начало в ярости рыть землю копытами и наставлять рога.

Адам, не подозревавший, что позади него Омра натравляет гну, с испугом прицелился в последнего. Но когда животное все с большей яростью стало наступать на него, он потерял присутствие духа, выстрелил наудачу, конечно, промахнулся и бросился бежать. Но гну не хотел так быстро расстаться со своей добычей и преследовал ее, наставив рога. Вдруг Адам на виду у всех исчез, словно провалился сквозь землю. А Омра, заранее ускакавший, стоял в это время как ни в чем не бывало с остальными всадниками.

— Куда девался Адам? — спросил, смеясь, Александр.

— Не знаю, — отвечал майор, — вероятно, спасся чудом. Он провалился, как дух, под землю.

— Но я вижу его пятки! — вскричал Суинтон, смеясь еще больше. — Он просто попал в нору муравьеда. А ведь мальчишка в конце концов мог быть действительно причиной его смерти.

— Но готтентоты опять наказаны за свое несносное хвастовство, — заметил майор. — Подождите-ка, мне хочется пристрелить этого молодчика. Успеем еще насмотреться на Адама, когда его вытащат из норы.

Говоря это, майор направился к гну, который остановился в недоумении, ища глазами своего исчезнувшего противника. Но не успел он к нему приблизиться, как Омра, спрятавший красный платок, предупредил его и выстрелом из запасного ружья уложил на месте животное. Вслед за этим раздался залп со стороны готтентотов, три гну упали на землю, остальные помчались галопом и скоро скрылись из виду.

Теперь все охотники поспешили к месту, где исчез Адам. Он действительно полетел вниз головой в нору муравьеда и не мог выбраться оттуда, вопя о помощи. Над землей были видны только торчащие кверху подошвы. Готтентоты общими усилиями вытащили его на землю. Он повалился на спину и долго лежал, так как не мог прийти в себя от страха, злясь вместе с тем на несмолкаемый смех окружающих.

Убитые гну были разрезаны, готтентоты сняли с них часть мяса и отдали остатки кораннам. Суинтон погрозил пальцем Омра, который притворился, что ничего не понимает. Майор и Александр до слез хохотали над происшествием с Адамом.

Так как лошади очень устали, то было решено вернуться в лагерь и дать им отдохнуть. Мясо гну всем очень понравилось, и его ели за обедом и за ужином. После ужина Александр и майор просили Суинтона продолжать историю мантати.

— С удовольствием, — сказал Суинтон. — О мантати мне удалось собрать много сведений. Они занимали прежде область на запад от страны зулусов. Все эти племена существуют только мясом и молоком своего скота. Раз скот у них отнят, они становятся разбойниками или вымирают от голода. Такова же была участь и мантати. Не будучи в силах сопротивляться натиску зулусов, они были выгнаны из своей страны и соединились с другими, потерпевшими неудачу. Голод и отчаяние придали им мужество и силы для нападения на другие племена. Лишенные пристанища и пищи, выгнанные вместе с женами и детьми, они терпели страшные лишения, питались по временам трупами убитых врагов или собственных товарищей.

Кафрское племя бечуана, живущее внутри Африки, первое подверглось нападению бездомных разбойников. Скот их был уведен, имущество разграблено, жилища были сожжены и сами они были наполовину перерезаны.

Отсюда шайка двинулась к ванкитам, жившим на западном берегу, к северу от страны намака. Но ванкиты были подготовлены к встрече врага и одержали над ними победу при страшном кровопролитии. Не ожидавшие поражения, мантати повернули назад к бечуанам и снова принялись опустошать их земли.

В это время наши миссионеры основали станцию в земле коранн.

Все жители этой области были встревожены известием о движении полчищ мантати. Принадлежа к более культурным племенам, чем западные кафры, племена коранна и бечуана не были так храбры и воинственны. Опасаясь разрушения станции и разорения жителей, миссионер М. послал за помощью к грикуа, о которых я вам говорил. Грикуа приехали под начальством Уотербоера. Они были все на конях и прекрасно вооружены. К ним же присоединилась большая армия бечуанов, ободренных прибытием союзников.

Мантати, между тем, приближались и овладели по пути городом бечуанов Литакоа, в котором было 16 000 жителей. Миссионер М., сопровождавший войско грикуа, хотел попытаться уладить дело с разбойниками миром. Он сам рассказывал мне потом, как направилась часть войска грикуа для переговоров с врагами, и как встретила громадное войско остановившимся у ручья для утоления жажды. Войско окружало награбленный скот, идущий в середине.

Не успели грикуа приступить к переговорам, как враги с дикими и яростными криками бросились на них и принудили их к отступлению.

На следующий день грикуа снова решили выступить против врага. И снова принуждены были отступить под яростным и неудержимым натиском мантати. После этого было решено пустить в дело огнестрельное оружие, в надежде смутить и напугать дикарей, никогда не видавших ружей. Многие мантати были убиты, оставшиеся в живых, со страхом и изумлением смотрели на своих товарищей, убитых и раненых непонятным для них оружием. Но через некоторое время они бросились на врага, как разъяренные дикие звери, с жаждой мести. Среди них были все начальники, смерть которых лишила окончательной бодрости все войско.

Вслед за грикуа напала армия бечуанов с их отравленными стрелами. Но небольшая кучка рассвирепевших мантати сделала вылазку и обратила в бегство бечуанов. После двухчасовой битвы грикуа заметили, что силы их истощаются и рискнули на последнее отчаянное выступление всем войском. Мантати отступили и бежали по направлению к западу, но грикуа преследовали их, битва возобновилась, и все перемешались.

М-р М. говорил, что картина этой битвы была ужасная. Громадное пространство было покрыто хаотически движущейся массой. Воины грикуа, мантати и бечуанов перемешались и не было возможности различить, где враг и где друг. Клубы пыли скрывали бегущих и преследующих. Воинственные клики сражающихся смешивались со стонами умирающих, воплями жен и детей, с мычаньем быков и блеяньем овец.

Наконец враги отступили к городу, который зажгли. Ужас всеобщего смятения увеличился. Битва возобновилась с новой силой. Мантати старались загнать грикуа в горящий город, но это не удалось им. Армия мантати разделилась на две части, и в то время, как одна отчаянно билась с грикуа, другая находилась в городе. Только после сожжения города обе части соединились и отступили к северу, сохранив не менее 40 000 войска. Но после отступления мантати, бечуаны начали страшное кровопролитие. Женщин и детей резали без малейшего сожаления. Но из мантатийских воинов ни один не уступал свою жизнь без страшного боя. Всюду можно было видеть, как один, израненный и окруженный чуть не пятьюдесятью врагами, мантатийский воин сражался до последнего издыхания.

М-р М. рассказал, что видел несколько воинов, пронзенных штыками, со стрелами, торчащими в теле, и все-таки продолжающих отчаянно отбиваться от врагов.

— Но как же такие храбрецы могли допустить, чтобы зулусы овладевали их страной?

— Необходимость и борьба за существование превратили мирных людей в отчаянных и свирепых воинов.

— Но странно, что они не вернулись назад и не пытались отнять свои земли у завоевателей. Они могли бы померяться силами с зулусами. Этим и кончается история, Суинтон?

— Нет еще. Но, может быть, вам уже надоело слушать?

— О нет. Пожалуйста, продолжайте.

— Побежденные грикуа мантати скоро, однако, оправились и, собравшись с новыми силами, решили напасть на куруманов, в области которых находилась миссионерская станция. Грикуа ушли уже домой, а бечуанов мантати презирали и не считали за врагов.

Получив известие о вторичном приближении врагов, м-р М. написал Уаторбоэру, начальнику грикуа, прося его немедленно вернуться. Но Уотербоэр ответил, что громадные полчища мантати движутся к Желтой реке, и грикуа должны остаться, чтобы защищать свои области. Он советовал м-ру М. ехать с семьей к грикуа в город под защиту.

Медлить было нельзя, и миссионеры оставили станцию и поспешили укрыться в городе грикуа. Едва успели они приехать, как были получены новые известия о том, что войска мантати изменили свой путь. Одна часть направилась к востоку, к областям, отнятым зулусами, другая часть овладела уже страной вблизи реки Оранжевой, где жили племена, с которыми мантати воевали уже много лет. Третья часть осталась охранять завоеванные уже области и, наконец, четвертая сделала нападение на страну западных кафров.

— И что же с ними сделалось?

— Они победили одного или двоих из кафрских начальников. Кафры обратились тогда за помощью к англичанам-колонистам, которые и прислали громадную, прекрасно вооруженную армию.

Соединенными силами войска осадили новый город мантати вблизи реки Умтата. Опять было страшное кровопролитие. Пули, ядра и ракеты посыпались на несчастных осажденных дикарей, стиснутых со всех сторон врагами. Кафры не щадили ни мужчин, ни женщин, ни детей.

Такова история мантати. Истребление их было ужасно, но неизбежно.

— Совершенно верно, — сказал Александр. — И лучше было для них погибнуть немедленно в этой кровопролитной борьбе за существование, чем вымирать потом годами от голода и истощения. Какое-нибудь из враждующих племен должно было быть уничтожено, чтобы освободить место другому, более жизнеспособному.

— Он еще хотел бы вас спросить, Суинтон, — сказал майор, — в каком положении находились наши миссионеры во время этих кровопролитий. Мне кажется, им должно было приходиться очень тяжело.

— Несомненно так и было.

— А между тем я не раз читал и слышал, что их осуждали и порицали. Отчего могло это происходить?

— Я полагаю, что так думали и говорили люди, знавшие, что на миссионерства выходили большие суммы денег и не знавшие, вместе с тем, как эти деньги тратились. Они не думали о том, что в это время сеялось горчичное зерно, из которого только со временем могло вырасти большое развесистое дерево. Ждали немедленных результатов затраченных сумм и усилий. Результаты, конечно, были, но их не было заметно, потому что они являлись лишь малой каплей среди моря языческих племен. Я не говорю про миссионеров других стран. Возможно, что они и допускали злоупотребление чужими средствами, я их не видал и ничего о них не знаю. Но здесь мне приходилось сталкиваться с миссионерами очень часто, и всегда я встречал самое добросовестное отношение к обязанностям и долгу. Везде миссионеры жили только своим трудом и почти ничего не тратили на себя из общественных денег.

— Я вполне верю вам, Суинтон, — сказал Александр, — но в чем же обвиняли миссионеров?

— Многие считают вообще всех миссионеров фанатиками, думающими об узких богословских вопросах, не согласующихся с широким милосердием религии нашего Спасителя. Говорят, что большинство из них — люди невоспитанные, грубые, нетерпимые и несправедливые, совершенно неспособные ввести в среду дикарей чувства человеколюбия и стремления к знанию. Может быть они и правы, что среди миссионеров очень мало людей образованных и воспитанных. Многие из них даже только ремесленники. Но мне кажется, что люди простые, подчас даже грубые, но честные и искренние, могут принести большую пользу дикарям, чем люди с утонченным, но отвлеченным образованием. Язычник-дикарь отнесется с большим почтением к человеку, который научит его починить оружие, построить дом или даже испечь как следует хлеб. Но для него будет долгое время чужд образованный миссионер, толкующий с ним о разных отвлеченных и непонятных для него вопросах. Миссионеру с высшим образованием и воспитанием всегда труднее войти в жизнь дикаря, чем простому практическому работнику. Кроме того, где взять высокообразованных и воспитанных миссионеров? Согласятся ли молодые люди из университетов идти на жизнь, полную лишений и труда? Согласятся ли они иметь дело с грубыми и кровожадными дикарями, быть в постоянной опасности и не знать спокойного часа? Боюсь, что таких найдется очень немного. Да и приходится ли говорить о талантливых и образованных проповедниках христианства, когда известно, что первые двенадцать апостолов были только простые рыбаки? Кто подумал бы при виде этих людей, закидывающих сети в озеро, что им суждено служить обновлению мира? Разве не способствовали они уничтожению язычества в образованнейших государствах древности? Они не были образованны, но божественное вдохновение помогало им учить и просвещать людей. Та же сила вдохновляет и простых миссионеров, искренно проповедующих здешним язычникам слово Божие. Ведь здешние уроженцы вообще смотрят на нас, как на людей высшей расы, и каждый хороший пример с нашей стороны приносит им пользу. К сожалению, нельзя отрицать, что не всегда они видят этот хороший пример. Часто, наоборот, наталкиваются на жестокость, корыстолюбие и нечестность, которых не встречают даже в своей среде. Конечно, если среди миссионеров встречаются люди с такими качествами, то они приносят громадный вред, роняя веру в благотворность христианского учения. И такие миссионеры играют роль Иуды среди апостолов. Но лично я мало знал таких миссионеров. Наоборот, мне приходилось только поражаться стойкостью, милосердием и терпением, с какими несли свои тяжелые обязанности здешние миссионеры. Некоторые из них забирались в самую глухую пустыню, отказываясь от всего необходимого для жизни, чтобы провести слово Божие в среду самых закоренелых язычников. Вот это-то усердие и считают диким фанатизмом многие, остающиеся дома и говорящие, что деньги, жертвуемые на просвещение дикарей, все равно что бросаются в печку.

— Несомненно, что дикари, живущие около миссионерских станций, очень отличаются от своих соотечественников, — сказал майор. — Но приходилось ли вам видеть, что христианское учение имеет влияние на поступки этих дикарей? Я хочу сказать, относились ли они сознательно к этому учению, полюбили ли его или их отношение осталось равнодушным?

— История одного из начальников, Африканера, ясно доказывает влияние христианства на дикарей, — ответил Суинтон.

— Может быть, вы расскажете нам и эту историю, Суинтон? — спросил Александр.

— С удовольствием. И я хотел бы, чтобы вы рассказывали ее всем, нападающим на миссионеров. Африканер был вождь и потомок вождей готтентотов, которые пасли свои стада на собственных землях, в ста милях от Капштадта. Колонисты размножились, забирая земли у готтентотов, оттесняя их все дальше и дальше.

Лишенные земель и скота, готтентоты стали служить покорившим их бурам. Они пасли отнятый у них же скот. И если бы буры хотя обращались по-человечески с порабощенными людьми, все обошлось бы довольно мирно. Но они относились к работавшим на них готтентотам, как к вьючным животным, не считая их за людей. Африканер видел, что народ его страдал и вымирал, под владычеством жестоких европейцев. Для защиты скота от нападения бушменов готтентоты были всегда хорошо вооружены. Поработители всегда боялись возмущения и потому решили разделить народ Африканера, послав часть его в более отдаленные места, чтобы ослабить весь клан. Но Африканер угадал их намерение и решил сопротивляться. Распоряжения за распоряжениями посылались в хижины клана. Все отказывались исполнять их. Они требовали платы за долгую службу и позволения уйти внутрь страны. На требование получился отказ, и затем было приказано явиться в колонию. Боясь сопротивляться, Африканер пошел с братьями в колонию. Но один из братьев спрятал под плащ ружье. Когда они пришли, к ним вышел бур и ударом свалил Африканера на землю. Тогда брат выхватил ружье и застрелил бура. Жена, видевшая из окна убийство мужа, начала кричать и звать на помощь. Но готтентоты запретили ей кричать и потребовали, чтобы она выдала им все оружие, какое есть в доме. Она не смела ослушаться и исполнила их требование. Африканер тотчас же поспешил в клан, собрал весь народ и повел его к реке Оранжевой. И только этим убийством бура отомстили они за целый ряд обид и насилий людям, ограбившим и поработившим их. Один из начальников племени намака уступил Африканеру часть земли, на которой он и поселился со своим народом. Таких примеров нехристианского отношениях колонистов к местным жителям я знаю очень много, но о них поговорим в другой раз. Теперь уж поздно и пора спать.

— Мы будем к вам милосердны, Суинтон, и не будем злоупотреблять вашей добротой, — сказал майор. — Покойной ночи, и желаю вам не слыхать серенады львов.

— Да, это было бы недурно. Их музыка слишком оглушительна, чтобы быть приятной. Доброй ночи.