В это время павнии-пикты, отпрыск шошонов и команчей, говорящие на одном с ними языке, — племя, обитающее на северных берегах Красной реки, и всегда жившие в ладу со своими старыми родичами, совершили кое-какие безобразия на северной территории команчей. Вожди, по обыкновению, несколько месяцев ожидали возмещения убытков со стороны нарушителей границ, но так как никто не являлся, то возникло опасение, что пикты поддались внушениям американских агентов, забыли свою старую дружбу и начали враждебные действия. Ввиду этого решено было выступить на военную тропу и добиться силой справедливости, в которой отказывала дружба.

Путь в поселение павниев-пиктов лежал по неровной холмистой местности, перерезанной ущельями. Но как ни был он плох, и как ни устали наши кони, через десять дней мы достигли маленькой прерии, в шести милях от реки, за которой находилась главная деревня павниев.

Небо внезапно потемнело, и разразилась гроза, при которой даже лучшие из воинов не могли различить дороги. Решено было остановиться, и, несмотря на проливной дождь, мы крепко спали до утра, когда заметили на некотором расстоянии слева от нас табун лошадей в несколько сот голов. По-видимому, это были ручные животные, и многим казалось, что они видят на них павниев. Четверо воинов отправились на разведку, а мы приготовились к нападению и медленно направились к табуну, который не обнаруживал признаков волнения. Вскоре мы убедились, что это только лошади без седоков.

Мы продолжали наш путь. К восходу солнца мы были на берегу реки, на которой стояли сотни челнов с зелеными ветвями на носах и белыми флагами на кормах. Вскоре затем несколько вождей переправились на нашу сторону и пригласили наших главных вождей побеседовать с павниями, которые желали сохранить дружеские отношения со своими братьями команчами. Предложение было принято, и я, Габриэль и Рох отправились вместе с вождями. Деревня была превосходно защищена от нападения. Перед ней Красная река, здесь чистая и прозрачная, катила свои глубокие воды. За деревней возвышалась горная гряда отвесной стеной в две тысячи футов высотой, на которую можно было взбираться только при помощи лестниц и веревок или по ступенькам, вырезанным в скале. Вигвамы, числом около тысячи, были разбросаны на протяжении четырех миль, на полосе плодородной наносной почвы, среди огороженных плантаций маиса, дынь, тыкв и бобов. Пространство между горами и рекой по обеим сторонам деревни было густо засажено рядами колючих кустарников, сквозь которые не мог бы пробраться ни человек, ни животное, так что нападение на павниев возможно было только с фронта, через реку, и должно было сопровождаться большими потерями для нападающих, так как павнии были храбрый народ, хорошо снабженный ружьями, хотя на охоте они предпочитали пользоваться копьями и стрелами.

Когда мы вошли в помещение совета, великий вождь Ветара Шаро принял нас чрезвычайно любезно, пригласил сесть рядом с ним и сделал знак старейшинам племени войти. Я был очень удивлен, увидев среди них белых людей в пышных военных мундирах, но так как церемония уже началась, а индейский обычай предписывал сохранять полное равнодушие и ничем не обнаруживать своих чувств, то я продолжал сидеть спокойно. Как раз в ту минуту, когда трубконосец зажег калюмет мира, почтенный вождь вышел на середину помещения и обратился к команчам: — Мои глаза стары, потому что я видел сто зим, но все-таки я могу узнать тех, которые были моими друзьями. Я вижу среди вас Белого Ворона, вождя великого народа, и Длинный Карабин, и мудрого Старого Бобра. Вы друзья, и нам следовало бы сразу предложить вам калюмет мира; но вы явились, как враги, и пока вы думаете, что у вас есть повод оставаться ими, было бы низко и недостойно павниев спросить о том, чего они, быть может, могут добиться своею храбростью. Но команчи и павнии слишком долго были друзьями, чтобы нападать друг на друга, как голодный волк на раненого буйвола. Только важная причина может побудить их сражаться друг с другом, и если до этого дойдет, война будет истребительной, потому что, когда человек разрывает со старым другом, он питает к нему более горькую ненависть, чем к чужому. Сообщите мне, на что жалуются храбрые команчи, и всякое удовлетворение, совместимое с достоинством вождя павниев, будет вам оказано, лишь бы не зажечь войну между братьями, которые так долго охотились вместе и вместе сражались с общим врагом. Я сказал.

Белый Ворон попросил меня зажечь команчскую трубку мира и, заняв место старого вождя, ответил:

— Я слышал слова великой мудрости; команч любит и уважает мудрость; я люблю и уважаю моего отца Ветара Шаро; я скажу ему, на что жалуются мои воины. Но сначала, так как мы явились как враги, справедливо будет нам первым предложить трубку мира; прими ее, вождь, потому что мы должны быть друзьями. Я сообщу наши обиды и предоставлю справедливости великого Павния загладить их и возместить ущерб, который его молодые люди причинили дружественному народу.

Трубка была принята, и беседа продолжалась. Выяснилось, что партия в сто человек павнийских охотников потеряла своих лошадей, напуганных однажды ночью враждебными индейцами. В течение пяти дней они принуждены были странствовать пешком, пока не достигли северной территории команчей, где встретили табун лошадей. Они не тронули их, но немного спустя встретились с очень многочисленным отрядом своих исконных врагов, кайовов, которые стали их теснить до того, что они принуждены были вернуться к команчским табунам и взять лошадей, чтобы избавиться от своих врагов. До сих пор все было правильно; то же самое, при подобных обстоятельствах, сделали бы и команчи в стране павниев; но команчских воинов раздражало то, что сотня лошадей, взятая по необходимости, не была возвращена, хотя партия вернулась домой уже два месяца тому назад.

Когда павнии узнали, что других поводов для жалоб у нас нет, они дали нам понять различными изъявлениями дружбы, что узы долгого братства не порываются так легко. Действительно, несколько времени тому назад павнии отправили десять своих воинов с сотней лучших лошадей взамен тех, которые были взяты и почти загнаны в поспешном бегстве от кайовов. Но они разминулись с нами, так как направились другим путем. Разумеется, совещание кончилось, и наши воины, остававшиеся на другом берегу, были приглашены в деревню воспользоваться гостеприимством павниев.

Габриэль и я подошли к странно одетым иностранцам. Оказалось, что они тоже искали нас; я узнал от них, что они уже давно находятся у павниев и отправились бы к команчам с целью побеседовать со мною о некоторых политических вопросах, если бы не узнали, что вожди этого племени питают крайнюю антипатию к обитателям Соединенных Штатов.

Дело заключалось в следующем: эти люди были эмиссары мормонов, новой секты, возникшей в Штатах и быстро возраставшейся. Основателем секты был некто Джозеф Смит. Под знамя этого смелого и честолюбивого вождя отовсюду стекались толпы народа; они поселились на восточных берегах Миссисипи и основали там странное и опасное для Соединенных Штатов государство. Преследуя свои дальнейшие цели, этот современный апостол желал установить отношения мира и дружбы со всеми индейцами обширных западных территорий и с этой целью разослал послов к различным племенам, обитающим к востоку от Скалистых гор. Узнав от санлуиских трапперов, что иностранцы, давно уже поселившиеся среди шошонов тихоокеанского побережья, находятся теперь у команчей, Смит отправил своих эмиссаров к павниям с тем, чтобы они постарались отыскать нас и потолковать с нами о мероприятиях, какие могли бы быть приняты в видах заключения наступательного и оборонительного союза против американцев и техасцев между всеми племенами от Миссисипи до Западных озер.

На такое предложение нельзя было, конечно, ответить сразу; поэтому я попросил у команчей позволения принять обоих иностранцев в нашу компанию, и мы вернулись все вместе. Нет надобности рассказывать читателям о моих переговорах с эмиссарами мормонов; достаточно сказать, что после трехнедельного пребывания в деревне они вернулись к павниям. Посоветовавшись с Габриэлем, я решил отправиться к мормонам и лично переговорить с их главарями; про себя я решил также, в случае неблагоприятного результата переговоров ехать в Европу и попытаться либо убедить какую-нибудь торговую компанию вступить в непосредственные отношения с шошонами, либо выхлопотать поддержку со стороны английского правительства в видах преуспеяния племени.

Так как значительная часть команчей готовилась к своему ежегодному странствованию в восточный Техас, то Рох, Габриэль и я присоединились к этой партии и, распрощавшись с остававшимися команчами и получив много ценных подарков, двинулись в путь по направлению к Соленому Озеру, из которого вытекает южный приток реки Бразо. Здесь мы снова встретились с нашими старыми друзьями узко и узнали от них, что шайка в шестьдесят или семьдесят человек янки или техасцев бродит на верховьях Тринити, совершая всевозможные бесчинства и разрисовав свои тела наподобие индейцев, чтобы их безобразия были приписаны дикарям. Это было обычным явлением. В Соединенных Штатах всегда находилось достаточно людей, которых преступления заставляли бежать из восточных поселений и искать убежища за пределами цивилизации. Все эти субъекты были отчаянные головорезы, соединявшиеся в небольшие шайки и бесстрашно селившиеся среди индейцев; нажив грабежами, убийствами и разбоем состояние, они возвращались и селились в каком-нибудь отдаленном штате под вымышленным именем. Хорошо зная обычаи местных племен, эти авантюристы нередко наряжались и раскрашивались индейцами и нападали на торговые караваны.

Это сухопутное пиратство очень распространено. Шайки в пятьдесят-шестьдесят человек крадут лошадей, рогатый скот и рабов в западных округах Арканзаса и Луизианы и продают в Техасе, где у них имеются свои агенты; а затем, переодевшись индейскими воинами, нападают на техасские плантации, угоняют табуны лошадей и стада рогатого скота и перегоняют их в Миссури через пустынные горные проходы Арканзаса или в Западную Луизиану, пробираясь среди озер и болот по обоим берегам реки Сабины. Партия, о которой говорили узки, была этого последнего типа.

Мы расстались с нашими друзьями и после трехдневного путешествия переправились через Бразо возле богатых медных рудников, которые уже в течение целых столетий разрабатываются индейцами, выделывающими из этого металла наконечники для стрел и копий. Спустя еще три дня мы были в верховьях Тринити, где встретились с двумя отрядами техасцев под начальством некоего капитана Гента, посланного с низовья для защиты северных плантаций. С ним ехали пятеро джентльменов, которые, наскучив жизнью в Техасе, воспользовались случаем пробраться в Арканзас под охраной военного отряда. Узнав, что я отправляюсь туда же, они выразили желание присоединиться ко мне, на что я согласился, так как было решено, что Габриэль и Рох проводят меня до Красной реки.

На следующее утро Гент и двое или трое младших офицеров явились ко мне побеседовать по следующему поводу. Партия земледельцев из Кентукки приобрела у техасского правительства участок земли в верховьях Тринити. Всего поселилось тут двадцать пять или тридцать семей, у которых было много рогатого скота, лошадей, мулов и ослов очень хорошей породы. В тот самый вечер, когда я встретился с техасцами, поселок подвергся нападению шайки негодяев, которые ограбили его, убили шестьдесят или семьдесят человек мужчин, женщин и детей и сожгли жилища. Все трупы были изуродованы и скальпированы, и так как нападающие были раскрашены на манер индейцев, то немногие жители, успевшие спастись и явившиеся в лагерь техасцев, заявили, что грабители были команчи. Я решительно отвергал это, так же как и бывшие со мной команчи, и мы отправились вместе с техасцами в Люнсбург (так называлась разоренная колония). Как только я увидел разбросанные трупы, мне сразу стало ясно, что нападение совершено белыми. Команчский вождь не мог подавить свое негодование; он подъехал к капитану Генту и резко сказал ему:

— Стой, бледнолицый капитан, открой свои глаза; будь честен, если можешь, и сознайся, что тебе по собственному опыту известно, что это сделано белыми людьми. Кто из команчей когда-либо скальпировал женщин и детей? Стой, говорю я, и смотри — позор твоему племени, племени волков, пожирающих друг друга, племени ягуаров, убивающих самку после насилия над ней. Тела молодых женщин носят следы гнусного насилия — ты это видишь? Ты отлично знаешь, что индеец слишком благороден и горд, чтобы уподобиться техасцу или зверю.

Двадцать человек команчей отправились по следам грабителей, и к вечеру привели в лагерь трех пленников. Это были отъявленные негодяи, хорошо известные всем и каждому из солдат капитана Гента, которые без труда узнали их, несмотря на индейский костюм. Гент отказался наказывать их или возбуждать против них преследование под тем предлогом, что он послан правительством против индейских грабителей, а не против белых людей.

— Если так, — перебил команчский вождь, — уходи немедленно со своими людьми. Уходи сейчас же, или вечерний ветер передаст твои слова моим молодым воинам, и они дадут урок правосудия техасцам. Уходи, если ты дорожишь своим скальпом; правосудие будет совершено индейцами; пора им взять его в свои руки, если бледнолицые боятся друг друга.

Капитан Гент был настолько благоразумен, что удалился без всяких возражений. А на следующее утро индейцы подвергли разбойников жестокой порке за то, что они нарядились команчами. Затем с них смыли краску и передали их нам, белым, которых было теперь восемь человек.

— Они слишком подлы, — сказал вождь, — чтобы умереть смертью воинов, судите их по вашим законам; правосудие должно совершиться.

Ответственность была очень серьезная. Но мы судили их по законам Соединенных Штатов и Техаса; они были приговорены к повешению, и на закате солнца приговор был приведен в исполнение.