В течение нескольких дней мы продолжали наш путь, направляясь на восток. Оставив за собой область буйволов и мустангов, мы вскоре стали страдать от голода. Иногда нам удавалось убить степную курицу, индейку или гремучую змею, но антилопы были так боязливы, что не подпускали нас ближе, чем на милю.

Местность была очень высокая, и хотя днем стояла жара, но ночи были очень холодные. Без одеял нам приходилось плохо. Топлива не было, даже помет животных попадался в таком незначительном количестве, что в течение семи дней нам только три раза удалось развести огонь и зажарить нашу скудную добычу, а в остальные дни пришлось есть ее сырьем. На восьмой день мы заметили вдали на горизонте черную полосу. Мы знали, что это лес, и добравшись до него, мы найдем дичь в изобилии. Но до него было еще не близко, миль двадцать, а нас уже сильно подвело от истощения. К вечеру голод довел нас почти до остервенения, а между тем, добраться до леса оказалось не так-то легко, так как он был окаймлен поясом колючих кустарников, шириной, по крайней мере, в три мили. Мы решили, однако, пробраться в него во чтобы то ни стало, хотя бы пришлось прокладывать путь ножами и томагавками, так как иначе нам предстояло еще долго терпеть лишения. Мы ехали до солнечного заката, а затем расположились на ночлег, так как продолжать путь не евши было невозможно. Дикие, помутившиеся взоры моих спутников, их запавшие глаза и исхудалые лица красноречиво говорили о необходимости подкрепить свои силы более питательной пищей, чем незрелые и кислые ягоды. Мы бросили жребий, и он пал на лошадь пастора. Спустя несколько минут она была убита, освежевана, и часть ее мяса распределена между едоками.

Мясо молодого мустанга превосходно, но нельзя сказать того же о мясе старой измученной лошади. Око жестко, как резинка, и чем больше его жуешь, тем больше становится кусок. Но голод не тетка, и все, не исключая пастора, мужественно принялись за жесткие останки верного животного.

Утром мы продолжали путь и вскоре попали на тропинку, по-видимому, проложенную сквозь колючие кустарники зверями. Но проехав по ней шесть или восемь миль, мы очутились на краю ущелья, окаймленного непроходимой чащей кустарников. Пришлось вернуться, и в полдень мы снова были на том же месте, откуда отправились утром.

Последовало совещание, что делать дальше. Юристы и Рох советовали проехать подальше к югу и сделать другую попытку. Но я и Габриэль, вспомнив, что накануне утром нам пришлось переезжать через широкий, но мелкий поток, считали более благоразумным вернуться к нему. Поток этот был, очевидно, одним из притоков Красной реки, и мы были убеждены, что он должен протекать через лес.

Предложение наше было принято, и мы отправились, не теряя времени. Пастор шел пешком, и хотя я не раз предлагал ему пользоваться конем по очереди, он отказывался, говоря, что верховая езда надоела ему. Действительно, я в жизни не видывал лучшего ходока; этот малый, очевидно, ошибся призванием, несомненно, он мог бы заработать больше денег, исполняя должность индейского гонца или лазутчика, чем в своем теперешнем звании, совсем не соответствовавшем его характеру.

На следующий день, около полудня, мы расположились отдохнуть у потока, и хотя я не надеялся на успех, но попробовал закинуть свои удочки, наживив их кузнечиками и слепнями. К моему удивлению и восторгу, рыба начала клевать, лишь только я их закинул, и я немедленно вытащил две огромные форели. Я кликнул своих товарищей, и мы решили остаться здесь на ночлег, чтобы хорошенько подкрепить свои силы, а затем продолжать наше утомительное путешествие. Немного выше по течению, мы нашли порядочное количество сплавного леса, выброшенного на песок, и вскоре деятельно готовились к веселому пиру. Габриэль, как лучший стрелок, отправился на охоту, я продолжал удить рыбу, доктор взял на свое попечение кулинарную часть, а пастор гонялся по степи за слепнями и кузнечиками. Менее чем в три часа, я поймал еще два десятка крупных форелей и с десяток мелкой рыбы, а Габриэль вернулся с двумя канадскими гусями. Подкрепившись обильной пищей и согревшись у костра, мы вскоре развеселились, и в эту ночь спали крепко, забыв о своих голодных и холодных ночлегах.

На следующее утро после завтрака мы наполнили наши походные сумки остатками провизии и поехали вниз по реке, причем вода доходила иногда до плечей нашим лошадям, так как выехать на берег нам мешали колючие кустарники. Пастор принужден был сесть позади одного из юристов, у которого была сильная, рослая лошадь. Мы проехали девятнадцать миль, прежде чем добрались до берега свободного от колючих зарослей, и могли выбраться на сушу; но, проехав по берегу с час, очутились перед грядой холмов.

После невероятных усилий со стороны лошадей и людей — так как нам пришлось спешиться и нести на себе оружие и походные сумки — мы добрались до вершины. Отсюда мы увидели внизу мирную и романтическую долину, посреди которой извивалась река, питаемая бесчисленными ручьями; они были окаймлены зеленым кустарником, а по берегам реки росли громадные, роскошные деревья.

Мы взяли лошадей под уздцы и через час очутились на дне долины. Проехав по ней крупной рысью три или четыре мили, мы остановились на ночлег у небольшого ручья на опушке леса, а утром продолжали путь среди великолепнейших кленов и сосен, какие я когда-либо видел. Теперь дичь попадалась в изобилии. Индейки, медведи и олени встречались почти на каждом шагу; а проехав немного, мы заметили следы мулов и ослов. Немного дальше нам попались свежие человеческие следы. Это зрелище заставило нас забыть о нашем утомлении, и мы поехали скорее, интересуясь узнать, что это за путешественники.

Под вечер я убил жирного козла, и хотя нам хотелось поскорее догнать путешественников, но лошади были так утомлены, и мы чувствовали такой сильный аппетит, что, поразмыслив, решили остановиться здесь же.

Вечер мы провели очень весело в уверенности, что находимся поблизости какого-нибудь недавнего поселения западных эмигрантов, так как ослы не употребляются в далеких путешествиях. Мы рассчитывали утром найти деревню, в которой можно будет купить лошадь для пастора и пополнить наш запас пороха и пуль, бывший у нас почти на исходе.

Около двух часов ночи, чувствуя, что кто-то дотронулся до моей груди, я открыл глаза и увидел Габриэля, приложившего палец к моим губам в знак молчания. Он шепотом сообщил мне, что по соседству с нами находится многочисленная партия воров, и что они уже увидели наших лошадей.

Захватив с собою только ножи и томагавки, мы ползком добрались до небольшой прогалины, на которой увидели человек двадцать, вооруженных с ног до головы. Трое или четверо вели оживленный разговор, и, подобравшись к ним ближе под покровом темноты, мы могли слышать каждое слово.

— Все крепко спят, — говорил один из них, — но выглядят оборванцами; вряд ли у них найдется хоть цент; трое, судя по одежде, метисы.

— А лошади? — спросил другой.

— Лошадей только семь, — отвечал первый. — Они порядком измучены, но хорошие кони; если покормить их недели три, то можно выгодно продать.

— Так угоним их; они спутаны?

— Только две.

— Так перережь им путы и гони, как будто они испугались; это не возбудит их подозрения.

— Не лучше ли наперед покончить с теми? Тогда мы заберем их седла.

— Дуралей! А что, если это разведочная партия из армии генерала Реска, и кому-нибудь из них удастся спастись? Нет, утром, когда взойдет солнце, они пустятся за лошадьми по следу и оставят на месте свои седла и походные сумки; трое из нас останутся здесь и завладеют их добром, а когда эти пешие гуси заблудятся в лесу, мы можем делать что нам заблагорассудится.

Другие вмешались в разговор, а Габриэль и я вернулись к нашим друзьям. Спустя полчаса мы услышали топот наших коней в южном направлении, и Габриэль, отправившись еще раз на разведки, сообщил нам, что шайка отправилась в другом направлении, к востоку, оставив, как было решено, троих. Он слышал, как эти люди толковали о наилучшем способе завладеть нашими седлами, довольно усердно прикладываясь к большому глиняному кувшину; потом они завернулись в одеяла и улеглись спать.

Из разговора этих людей Габриэль заключил, что шайка отправилась на заранее назначенный сборный пункт на берегу какой-то реки, а люди, угнавшие наших лошадей, должны были отогнать их только на шесть миль к югу, к небольшому потоку, в котором можно было скрыть их следы на случай преследования. Габриэль заключил, что только четверо людей отправились с лошадьми. После непродолжительного совещания, мы разбудили наших товарищей, объяснили им, как обстоят дела, и столковались насчет дальнейших действий. Сначала я предложил застрелить троих мошенников, собиравшихся завладеть нашими седлами, но сообразив, что они лучше нашего знакомы с местностью, и что звук выстрелов возбудит подозрение их товарищей, мы выработали другой план.

Перед рассветом я взял лук и стрелы и спрятался в нескольких ярдах от прогалины, на которой расположились воры. Габриэль сделал то же на полдороге между прогалиной и нашей стоянкой. Затем Рох и пятеро американцев превосходно разыграли свою роль, громко ругаясь и проклиная зверя, напугавшего лошадей, по следам которых они направились, производя как можно больше шума и оставив на месте ружья, чтобы тем вернее обмануть мошенников.

Как только они ушли, воры вылезли из рытвины, в которую спрятались на ночь, и один из них, захватив с собой ружье, отправился посмотреть, как обстоит дело. Вскоре он вернулся с двумя нашими ружьями и с пылающей головней, и почтенные субъекты принялись пересмеиваться по поводу успеха своей хитрости. Они развели костер, достали еще водки, и пока один из них занимался приготовлением кофе, двое других отправились за седлами и сумками.

Прошло не более пяти минут со времени их ухода, когда я заметил не далее полуярда от меня огромную гремучую змею, готовую броситься. Со времени моего приключения со змеею у команчей, я стал бояться этих тварей и теперь был так испуган неожиданным соседством, что выскочил из своего убежища и очутился в десяти шагах от субъекта, варившего кофе. Он отскочил от меня шага на два и, ошеломленный моим внезапным появлением, протянул руку к ружьям, прислоненным к дереву.

Это движение решило его участь, так как, не имея ни малейшего желания быть застреленным, я пустил в него стрелу; она пронзила ему сердце, и он упал бездыханный, не произнеся ни слова. Тогда я пробрался к Габриэлю, сообщил ему, что произошло, и пополз дальше посмотреть, что делают двое разбойников. Они занимались осмотром содержимого наших походных сумок и откладывали в сторону то, что желали припрятать для собственного употребления.

Провозившись с полчаса, один из них нагрузил себе на голову три седла и пошел на прогалину, посоветовав своему товарищу торопиться, если он хочет застать горячий кофе. Несколько минут спустя послышался звук падения тяжелого тела (это упал вор, убитый томагавком Габриэля), и оставшийся разбойник, который возился с сумками, собираясь последовать за своим товарищем, принялся громко ругать его за то, что тот «не видит, что у него под носом и наверное попортил седла».

Я натянул было лук, но Габриэль, проскользнув мимо меня, сделал мне знак остановиться и, бросившись на вора, толкнул его в спину. Вор упал, попытался оказать сопротивление, но атлетическая сила Габриэля оказалась ему не по плечу; спустя минуту, он лежал, не шевелясь, полузадушенный. Мы связали его по рукам и по ногам, стащили на прогалину, положили рядом с ним оба трупа; затем перетащили наши вещи в рытвину, тщательно уничтожили все следы борьбы и приготовились встретить конокрадов.

Счастье благоприятствовало нам. Пока мы пили кофе, доставшийся победителям, вдали послышался топот коней. Я схватил ружье, а Габриэль приготовил лассо и, прислушавшись хорошенько, чтобы определить направление, скользнул в кусты. Немного погодя, я увидел свою лошадь, которая, без сомнения, сбросив всадника, возвращалась вскачь к нашей стоянке. За ней гнался один из воров, верхом на лошади Габриэля. Спустя мгновение лассо Габриэля упало ему на плечи, и он упал с лошади, точно пораженный молнией. Он сломал себе шею при падении.

Вернув наших коней, мы оседлали их и захватили с собой ружья, не сомневаясь, что легко догоним остальных воров, так как наши две лошади были лучшие и быстрейшие. После получасовой скачки мы нагнали Роха с товарищами, которым тоже повезло. Оказалось, что субъект, ехавший на моей лошади, жестоко ушибся о дерево при падении, и пока один из воров погнался за убежавшей лошадью, другие привязали своих коней к деревьям и принялись возиться с товарищем. За этим занятием застали их Рох и американцы, напали на них врасплох и связали по рукам и ногам.

Мы перетащили наших пленников на прогалину и убедились, что не только ничего не потеряли из своих вещей, но напротив, приобрели кое-какие предметы, которых нам недоставало. Один из юристов, охотник до выпивки, нашел в глиняном кувшине достаточно вина, чтобы наполнить свою бутылку; пастор приобрел ружье, взамен оставленного им в степи; а в сумках и пороховницах разбойников оказался порядочный запас пороха и пуль. Мы завладели также четырьмя одеялами и мешком кофе.

Мы поблагодарили судьбу, пославшую нам этих мошенников и после сытного обеда двинулись в южном направлении, ведя за собой пленников на веревках. Пастор всю дорогу читал им проповедь о честности и нравственности, а они, сознавая бесполезность сопротивления, покорно следовали за нашими лошадьми.

Под вечер мы остановились на лесной поляне, проехав миль двадцать. Мы развели костер и принялись готовить ужин, как вдруг на поляну высыпала откуда-то целая стая собак, которые, остановившись в десяти шагах от нас, подняли оглушительный лай. Думая, что они принадлежат шайке разбойников, употребляющих их для выслеживания путников, мы схватились было за ружья и приготовились защищаться; но Габриэль признал в них породу, разводимую чироками, чоставами, криками и другими племенами полуцивилизованных индейцев, поселившихся на Красной реке. Тогда мы дали несколько выстрелов, чтобы указать путь индейцам, которые должны были находиться где-нибудь недалеко от своих собак. Нам пришлось недолго ждать, так как скоро отряд в восемьдесят конных индейцев появился на поляне.

Все объяснилось в несколько минут. На плантациях, расположенных выше большой излучины Красной реки, давно уже происходили грабежи и кражи, остававшиеся безнаказанными. Арканзасцы обвиняли техасцев, а те сваливали вину на индейцев. Арканзаский губернатор Иелль обратился с жалобой к Россу, вождю чироков, который отвечал, что разбойничают не индейцы, а арканзасцы и техасцы, и чтобы доказать справедливость своих слов, послал отряд индейцев обследовать местность и захватить грабителей, какие попадутся. В течение последних двух дней они гнались за шайкой воров, пока их собаки не напали на наш след и не привели их к нашей стоянке.

Мы выдали им наших пленников, от которых были очень рады отделаться; а предводитель индейцев приказал одному из своих воинов отдать пастору лошадь с седлом. Мы, однако, не согласились принять ее в подарок, а, сложившись по десяти долларов каждый, отдали деньги индейцу, который таким образом не остался внакладе.

Утром предводитель чироков посоветовал мне держаться южного направления, пока мы не достигнем реки Сабины, откуда, направившись к северу или к востоку, мы проберемся через несколько дней к Красной реке по плантациям и расчисткам новых поселенцев. Перед отъездом индейцы предложили нам в подарок трубки и табаку, который у нас давно вышел; и после основательного завтрака мы продолжали наш путь.