На следующее утро наши спутники-американцы простились с нами и продолжали свое путешествие. Но капитан Финн уговорил Габриэля, Роха и меня остаться у него подольше. Он ссылался на то, что моя лошадь не выдержит дальнейшего путешествия, если я не дам ей отдохнуть по крайней мере два или три дня; что касается лошадей Роха и Габриэля, то они совершенно отказались служить, и наш хозяин взялся подыскать им других, которые отвезли бы их обратно в страну команчей.

В этом, однако, не оказалось надобности, так как в тот же день у плантации остановилась флотилия в пятнадцать челнов, из которых высадилось с дюжину французских торговцев; все это были старинные приятели капитана Финна, отправлявшиеся за мехами к павниям-пиктам; они предложили перевезти туда Роха и Габриэля, которые, разумеется, приняли это предложение. Седла были уложены в один из челнов вместе с припасами из кладовой добрейшей мистрисс Финн, гостеприимный супруг которой присоединил к ним, потихоньку от моих друзей, сверток с различными предметами, которые могли им пригодиться во время их долгого плавания: в нем оказались пистолеты, запас пороха и свинца, новые удила и стремена и четыре мексиканских одеяла.

Наступил наконец момент, когда я должен был расстаться с моими друзьями. Я был сильно расстроен и плакал, когда остался один. Как бы то ни было, я утешался мыслью, что мы расстались ненадолго, и, ободряемый капитаном, вскоре справился с моим унынием. Тем не менее, я в течение нескольких месяцев чувствовал себя тоскливо и одиноко; я никогда не представлял себе, как тяжела разлука с немногими лицами, которые привязаны к вам. Мой почтенный хозяин относился ко мне с величайшим участием. Так как у него было какое-то дело в Арканзасе, то он решил сделать со мною часть пути. Спустя пять дней после отъезда Габриэля и Роха, мы переправились через Красную реку и вскоре прибыли в Вашингтон, значительное местечко в Западном Арканзасе.

От Вашингтона до Литл-Рока, главного города штата, ведет почтовая дорога, и фермы встречаются через каждые пятнадцать-двадцать миль; но капитан предупредил меня, что он населен отребьем других штатов и что к западу от Миссисипи всегда благоразумнее путешествовать не по населенным местностям и останавливаться ночевать под открытым небом. Ввиду этого мы пустились по лесной тропинке через гористую и романтическую область, изобилующую потухшими вулканами. Количество дичи в этих местах невероятно; через каждые десять минут мы вспугивали стайку штук в двадцать индеек; все время видели оленей, щипавших траву, на расстоянии ружейного выстрела; и я думаю, что в этот первый день нашего путешествия в горах мы повстречали не менее двадцати медведей.

Независимо от своей любви к пустыне и ненависти к авантюристам, капитан Финн имел и другую причину выбрать этот путь. Ему нужно было побывать у знаменитых горячих источников, и он рассчитывал заехать по пути к своему родственнику, сыну Даниэля Буна, знаменитому охотнику, поселившемуся в горах. На второй день, в полдень, после утомительного подъема в несколько тысяч футов, мы очутились на небольшой поляне, на вершине горы, где лай собак возвестил нам о близости жилья, а спустя несколько минут раздался громкий выстрел.

— Это Бун! — воскликнул Финн. — Я подарил ему это ружье. Я узнаю его звук среди тысячи. Заметьте, вождь, Бун никогда не дает промаха; он убил оленя или медведя; если оленя, ищите рану между пятым и шестым ребрами; если медведя, осмотрите глаза. Во всяком случае, этот молодец отличный повар, и мы поспели как раз во время. Что, не говорил ли я? Клянусь всеми аллигаторами в болотах! Эй, Бун! Здорово, дружище.

Пока он говорил, мы подошли к тому месту, где лежал убитый козел, а подле него стоял сухощавый гигант, лет сорока, в кожаной одежде. Он с невозмутимой важностью заряжал ружье, и только когда окончил это дело, лицо его осветилось улыбкой.

— Добро пожаловать, старина; добро пожаловать, незнакомец; добро пожаловать в дом охотника. Я знал, то кто-то идет, потому что видел, как голуби вылетели из долины внизу; и так как сушеное мясо плохое угощение после утренней поездки, то я взял ружье, чтобы застрелить какое-нибудь животное из моего стада. — (При этих словах он усмехнулся.) — Как видите, это самое подходящее место для охотника. Я могу, когда мне вздумается, застрелить с моего крыльца оленя, медведя, индейку. Я бы не мог жить в стране, где честному человеку нужно проходить целый день, чтобы добыть кусок мяса. Полно, Блэкки, полно, Юдифь, пошли прочь… (Эти слова относились к собакам.) Возьми-ка нож, старина, да обдери зверя, вон там, под красным дубом.

Заключительные слова были обращены к молодому человеку, лет шестнадцати, вышедшему к нам навстречу из охотничьей хижины. Собаки, придя к заключению, что мы не воры, позволили нам слезть с лошади. Хижина, разумеется, отличалась крайней простотой, но была удобна. Широкая доска на четырех обрубках заменяла стол; другие обрубки служили стульями; буйволовые и медвежьи шкуры, сложенные в углу, служили постелью. Глиняный кувшин, две оловянных кружки и большой котел дополняли обстановку хижины. Печки не было: стряпня происходила на воздухе; Козел был изжарен, и, чтобы скоротать время, Бун рассказал нам о своей первой охоте на серого медведя.

Еще очень молодым человеком он отправился в Западные горы с партией трапперов. Его громадная сила, уменье владеть топором и удивительная меткость стрельбы доставили ему популярность среди товарищей, но тем не менее они относились к нему, как к мальчику, так как он еще ни разу не участвовал в каком-нибудь военном предприятии краснокожих и не имел дела с серым медведем, что считается не менее почетным и более опасным.

Молодой Бун терпеливо ждал случая, когда однажды ему пришлось быть свидетелем страшного столкновения с одним из этих чудовищ, которое, хотя и раненное двадцатью пулями, так бешено преследовало трапперов, его товарищей, что они были принуждены искать спасения на середине широкой реки. Здесь, к счастью, силы изменили зверю, и он был «унесен течением. В течение нескольких дней молодой человек содрогался при воспоминании об этом бое; однако ж ему стало невтерпеж выносить насмешки, и он решил, не сообщая товарищам о своем намерении, уйти от них и вернуться с когтями серого медведя или погибнуть при этой попытке. Два дня он бродил в горных ущельях, пока не заметил в кустах отверстия, ведшего в темную пещеру под нависшими скалами. Запах, распространявшийся от него, и следы у входа показали охотнику, что он нашел предмет своих поисков; но так как солнце уже село, то он решил, что зверь, по всей вероятности, отправился за добычей. Бун взобрался на дерево, с которого мог видеть вход в пещеру, и, обезопасив себя и свое ружье против падения с помощью ремней, заснул, побежденный усталостью.

Под утро он был разбужен ревом и шумом внизу; это был медведь, тащивший в свою пещеру убитого им козла. Когда, по расчету, зверь наелся и заснул, Бун спустился с дерева, прислонил ружье к скале и ползком отправился в пещеру на разведку. Это была страшная минута, но он унаследовал все мужество своего отца. Пещера оказалась обширной и темной; громкий храп зверя показывал, что он заснул.

Постепенно глаза Буна привыкли к темноте, и он различил темную массу футах в десяти от себя и ярдах в двадцати от входа в пещеру. Почва была густо усеяна костями животных, и он не раз считал себя погибшим, когда крысы, змеи и другие твари, потревоженные им, разбегались во все стороны с громким свистом и шумом. Зверь, однако, не проснулся, и Бун, кончив свой осмотр, выполз из пещеры и стал готовиться к нападению. Он срезал смолистую сосенку футов в шесть или семь длинною, обрезал ветки, а затем, достав из сумки небольшой комок воску, прилепил его к концу этой жерди, придав ему форму чашечки, в которую можно было бы налить виски. Сделав это, он вернулся в пещеру, укрепив свой импровизированный факел подле стены, налил в чашечку виски и отправился добывать огня. Из остатков воска и небольшого шнурка он устроил род фитиля, зажег его, вернулся в пещеру, заслоняя огонь рукою, и поджег виски. Жидкость вспыхнула, и когда Бун, сходив за ружьем, занял позицию подле входа, пламя сообщилось воску и самой жерди.

Однако чтобы разбудить зверя от его почти летаргического сна, требовалось что-нибудь посильнее света, и Бун долго швырял в него костями, пока наконец зверь проснулся, зарычал при виде неожиданного зрелища и лениво направился к факелу. Молодой человек навел ружье, прицелился, как можно тщательнее, так как знал, что гибель его неизбежна, если зверь будет только ранен, и, когда медведь поднял лапу, чтобы свалить факел, — выстрелил. Последовало тяжелое падение, стон, борьба — свет погас, и в пещере стало темно, как раньше. На следующее утро Бун вернулся к товарищам, когда они сидели за завтраком, бросил перед ними свои окровавленные трофеи и сказал:

— Ну, кто осмелится сказать, что я не мужчина?

История этого смелого подвига в короткое время распространилась до отдаленнейших племен севера, и много лет спустя, когда Бун попал в плен к краснокожим, они вернули ему свободу и осыпали его подарками, заявив, что не хотят оскорбить храброго, который убил злого духа гор в его логовище.

Другой раз Бун, преследуемый партией краснокожих, свалился в расселину и сломал приклад своего ружья. Здесь впрочем, он был, как ему казалось, в безопасности и решился переждать, пока индейцы прекратят свои поиски. Осмотрев место, оказавшееся для него таким неожиданным убежищем, он нашел, что оно представляет обширную естественную пещеру, не имевшую другого выхода, кроме отверстия, в которое он свалился. Он порадовался этому открытию, находя, что здесь будет удобно прятать шкуры и припасы во время охотничьих экскурсий; но, продолжая осмотр, с неудовольствием убедился, что пещера обитаема.

Он заметил в углу пару ягуаров, следивших за его движениями огненными глазами. Это были только детеныши, хотя уже довольно большие, но страшная мысль мелькнула в его голове: мать находилась где-нибудь поблизости, она может вернуться каждую минуту, а у него нет другого оружия, кроме ножа и ружейного дула. Раздумывая о своем опасном положении, он услыхал рев, который заставил его напрячь всю свою энергию; он задвинул вход огромным камнем, укрепил его как мог другими камнями, привязал нож к концу дула и спокойно стал ждать исхода. Минуту спустя огромный ягуар ринулся в пещеру, и потребовалась вся гигантская сила Буна, чтобы помешать ему оттолкнуть камень.

Заметив, что силой не возьмешь, животное начало царапаться и рыться у входа, и на его грозный рев ответили детеныши, набросившиеся на Буна. Он оттолкнул их, получив несколько царапин, и, просунув дуло в щель между скалой и камнем, вонзил нож в плечо ягуару, который с воем отскочил. Эта передышка была кстати для охотника, силы которого истощались; он воспользовался ею, чтобы получше укрепить свою баррикаду, и, предполагая, что мяуканье детенышей привлекает и раздражает мать, раздробил им черепа ружейным дулом. Затем в течение двух часов он мог отдыхать после своих усилий и начинал уже думать, что зверь испугался и ушел, когда новый страшный прыжок вдвинул массивный камень на несколько дюймов внутрь пещеры. После часовой борьбы ягуар, тоже истощенный и не слыша более мяуканья детенышей, удалился с жалобным воем.

Наступила ночь, и Бун начинал приходить в отчаяние. Нечего было и думать уйти из пещеры, так как зверь, наверное, подстерегал его; а между тем оставаться было почти так же опасно: продолжительное бодрствование и напряжение сил истомили его, и глаза его смыкались. Он решил остаться и, провозившись еще час над укреплением своей баррикады, лег спать, положив под рукой дуло.

Он проспал часа три или четыре, когда какой-то шум разбудил его. Луна светила ярко, и лучи ее проникали в трещины у входа в пещеру. Предчувствуя опасность, он решил не спать более, и вскоре заметил, что мелкие каменья, которые он наложил вокруг большой глыбы, скатываются к нему, а лунный свет, проникающий в пещеру, заслоняется порой каким-то темным телом. Это был ягуар, подкапывавший глыбу; камни скатывались один за другим; Бун встал, схватил тяжелое ружейное дуло и решил ждать нападения.

Спустя секунду или две тяжелая глыба отодвинулась на несколько футов внутрь пещеры; ягуар просунул голову, затем плечи и наконец, сделав бесшумный прыжок, очутился подле Буна, который в эту критическую минуту, собравшись с силами, взмахнул дулом и раздробил зверю череп. Затем он утолил жажду кровью убитого ягуара, положил голову на его туловище и заснул крепким сном.

На следующее утро Бун, подкрепив свои силы мясом одного из детенышей, отыскал своих товарищей и рассказал им о своем приключении. Вскоре затем пещера была снабжена всеми предметами, необходимыми в жизни траппера, и сделалась сборным пунктом охотников от берегов реки Платте до Великого Соленого Озера.

После того, как Бун поселился в своем теперешнем убежище, ему пришлось, однажды, вступить в рукопашный бой с черным медведем в той самой комнате, где мы сидели. Когда он построил эту хижину, у него было намерение обзавестись женой. Он ухаживал в то время за дочерью одного арканзасского поселенца и хотел иметь «дом и хлеб на корню» ко времени своей женитьбе. Девушка была убита упавшим деревом, и огорченный Бун отослал людей, нанятых им, чтобы вспахать поле, так как желал остаться один.

Прошло несколько месяцев, маис обещал обильную жатву, но он не думал о ней. Он взял ружье и бродил по лесам, оплакивая свою потерю. Был уже конец лета, когда, однажды, вернувшись домой, он заметил, что медведи, белки и олени расправились с его маисом довольно бесцеремонно. Он решил собрать остаток для своей лошади и начать уборку завтра же, почему остался ночевать в хижине. Погода стояла жаркая, и он оставил дверь открытой.

Около полуночи он услыхал в комнате какую-то возню, вскочил, прислушался и различив чье-то тяжелое и хриплое дыхание, спросил: «Кто тут?» Было так темно, что он не мог ничего разглядеть. В ответ ему раздалось глухое ворчанье, он шагнул вперед и, вытянув руку, нащупал косматую шерсть медведя. От удивления он застыл на месте, а зверь ударил его в грудь своей страшной лапой и опрокинул за дверь. Он мог бы убежать, но, взбешенный своим падением, думал только о мщении и, схватив нож и томагавк, оказавшиеся случайно под рукой, бросился на зверя, осыпая его ударами. Как ни велика была его сила, но томагавк не мог пробить толстой шкуры животного, и медведь, охватив нападающего лапами, стиснул его в смертоносном объятии, которому мог противостоять только такой гигант, как Бун. К счастью, черный медведь, в противоположность серому, очень редко пускает в ход когти и зубы, а только душит свою жертву. Бун высвободил левую руку и ударил ножом по морде животного, которое, заревев от боли, выпустило своего противника. Морда — единственная уязвимая часть у черного медведя. Даже на расстоянии сорока шагов пуля расплющивается о его череп, а если попадет в какую-нибудь другую часть тела, то вряд ли произведет серьезное действие.

Зная об этом и не рискуя новым объятием, Бун бросился прочь от хижины. Разъяренный медведь последовал за ним и нагнал его у изгороди. К счастью, тучи рассеялись, выглянула луна, и охотник мог вернее наносить удары. Заметив на земле тяжелый кол футов в десять длиной, он бросил нож и томагавк, схватил кол и возобновил борьбу с большей осмотрительностью, так как это была борьба на жизнь и смерть.

Будь перед ним бык или пантера, их кости были бы раздроблены страшными ударами, которые Бун наносил своему противнику со всей силой отчаяния; но медведь, несмотря на свою кажущуюся неуклюжесть, превосходит проворством и увертливостью всякое другое животное. Раз или два тяжелые удары сбивали его с ног, но вообще он увертывался от них с удивительной ловкостью. Наконец, он ухватился за другой конце кола и рванул его к себе с непреодолимой силой. Оба, человек и зверь, упали: Бун покатился к тому месту, где бросил оружие, но зверь опередил его; минута была критическая; но Бун не потерял хладнокровия и, хватив медведя томагавком по морде, бросился в хижину в надежде, что успеет затворить за собой дверь. Он захлопнул ее и навалился на нее плечами, но это не помогло; медведь с размаху налетел на нее и покатился в комнату вместе с Буном и обломками двери. Противники вскочили и приготовились к бою. У Буна оставался теперь только нож, но медведь, видимо, ослабел и шатался, так что шансы были равны; они снова схватились.

Незадолго до восхода солнца, капитан Финн, возвращаясь из Литл-Рока, заехал к охотнику и, к своему ужасу, нашел его, по-видимому, бездыханным на полу рядом с убитым медведем. Бун вскоре оправился; осмотр медведя показал, что лезвие ножа проникло через левый глаз в самый мозг животного.