На следующее утро мы отправились втроем и около полудня перебрались через реку Вошита. Это прекраснейший поток, какой я только знаю, холодный и прозрачный, бегущий по плотному песчаному руслу. Бун сказал нам, что на лесистом холме за потоком мы верно увидим медведей, так как не было случая, чтобы, проезжая там, он не убил одного или двух.

Перебравшись через Вошиту, мы поехали по великолепному кленовому лесу, поднимаясь на отлогий холм. Я опередил моих спутников, чтобы иметь за собой первый выстрел, когда заметил налево, ярдах в двадцати от меня, на заросшей кустарником прогалине огромную медведицу, игравшую с своим медвежонком. Я поднял ружье, собираясь выстрелить, но в ту минуту Бун окликнул меня, и я, оглянувшись, увидел, что он и Финн сошли с лошадей и спрятались в чаще. Зная, что они что-нибудь увидели, я присоединился к ним и спросил, в чем дело.

— Редкая охота, — отвечал Финн, указывая рукой на крутую и каменистую часть горы.

Действительно, охота была интересная.

Огромный олень мчался во весь дух, преследуемый пумой. Охота продолжалась уже давно, так как языки обоих животных далеко высунулись, свесившись на сторону, а их мощные скачки не обнаруживали обычной легкости. На расстоянии двухсот ярдов от медведя олень остановился, втянул ноздрями воздух, затем сделал еще несколько прыжков, вытягивая шею и высматривая, тут ли медведь. Между тем пума настигал оленя, который внезапно повернулся и промчался всего в тридцати ярдов от своего преследователя. Последний, не будучи в состоянии разом остановиться, издал яростный вой и последовал за оленем, обогнавшим его на несколько сот ярдов; заслышав вой, медведица высунулась из кустов посмотреть, в чем дело.

— Ушли, — воскликнул я.

— Подождите, — ответил Бун, — вон они опять.

Он был прав; олень снова показался, но быстрота его бега значительно уменьшилась, и когда он приблизился к нам, мы могли убедиться, что животное рассчитало расстояние с удивительной точностью. Пума, уже настигавший свою добычу, находился теперь не далее тридцати ярдов от нее; медведица, ввиду близости врага, вылезла из кустов, готовясь к бою, как вдруг олень великолепным могучим прыжком перелетел через нее и исчез. Пума, уже готовый броситься, неожиданно очутился, к своему изумлению, перед грозным противником, вовсе не расположенным к бегству. Он съежился, ударяя себя по бокам пушистым хвостом, меж тем как медведь стоял на расстоянии пяти ярдов от него, неподвижный, как статуя, поглядывая на него своими маленькими огненными глазками.

Так простояли они с минуту: пума, тяжело дыша, взволнованный и, видимо, в нерешительности, медведь совершенно спокойный и неподвижный. Пума стал медленно пятиться и, отодвинувшись на надлежащее расстояние для прыжка, приостановился, сжался в комок, уперся изо всех сил задними ногами в землю, как молния, кинулся на медведя и вцепился когтями ему в спину. Медведь с неодолимой силой обхватил пуму передними лапами, стиснул его в своих страшных объятиях и навалился на него всей тяжестью своего тела. Мы слышали грозный рев, жалобный вой, хрустение костей, а спустя минуту пума лежал мертвый. Медвежонок подошел осведомиться, что случилось, обнюхал жертву и потрусил рысцой по склону холма, сопровождаемый матерью, которая, по-видимому, осталась совершенно невредимой. Мы дали им уйти беспрепятственно, так как настоящий охотник не тронет животное, только что подвергшееся смертельной опасности.

Это обычный прием оленя, преследуемого пумой: наводить хищника на медведя; мне не раз случалось наблюдать его, но я никогда не видал раньше, чтобы олень делал круг.

Мы продолжали наш путь и после быстрой езды в течение двух часов достигли интересного места, называемого Магнитным Гнездом. Это одна из главных достопримечательностей Арканзаса, и каждый плантатор считает своей обязанностью посетить его хоть раз, хотя бы для этого пришлось проехать сотни миль.

Это небольшая долина, окруженная утесами, образующими барьер в виде подковы в сто-двести футов высотой. Из этих скал выбегают сотни серных источников, горячих и холодных, изливающихся в обширные бассейны, прорытые в течение веков деятельностью их вод. Источники не представляют чего-либо исключительного, но долина замечательна тем, что все камни и скалы в ней магнитные.

У посетителей в обычае брать с собой железные вещи, чтобы бросать их на скалы; зрелище чрезвычайно своеобразное: старые подковы, ножи и вилки, железные брусья, гвозди и пистолетные дула торчат на скалах, точно приклеенные к ним.

В полумиле от этого странного места жил другой старый пионер, приятель моих спутников, в хижине которого мы остановились на ночь. Наш хозяин отличался замечательной гостеприимностью и еще более замечательной молчаливостью; он всегда жил в лесах, в одиночестве, и если ему случалось произносить несколько слов, то они казались бессвязными. По-видимому, его дух был поглощен сценами прошлого. В молодости он был одним из спутников знаменитого пирата Лафитта, а после защиты Нью-Орлеана, при которой пираты оказали большие услуги, принял помилование от президента и пробрался по лесам и болотам в Луизиану, где стал вести образ жизни траппера. Впоследствии он познакомился и даже подружился с моими спутниками, но, в противоположность пионерам и охотникам, не любил рассказывать о своих прежних приключениях и всегда избегал этой темы.

Ходили таинственные слухи о сокровище, которое было зарыто в Техасе пиратами и известно ему одному; вещь возможная, потому что устья, лагуны и бухты этой области всегда были их любимым пристанищем. Однако никому еще не удалось выжать из него каких-нибудь указаний по этому предмету. Он жил теперь с индианкой из племени плоскоголовых и имел от нее нескольких детей, что тоже было предметом разговоров между западными фермерами.

Если бы его сквау была из племени криков, чироков или осагов, это никого бы не удивило; но как он ухитрился достать женщину из такого отдаленного племени, и, вдобавок, женщину, выглядевшую настоящей королевой? Это была тайна, которую никто не мог разгадать.

Мы оставили наших хозяев рано утром и в полдень прибыли к горячим источникам, где я должен был проститься с своими спутниками. Впрочем, они убедили меня остаться с ними до утра, так как Финн хотел дать мне письмо к одному из своих приятелей в Южном Миссури.

Утром я простился с Финном и Буном и двинулся дальше. Я не мог отделаться от странного чувства одиночества, проезжая холм за холмом, лес за лесом. Мне казалось, что что-то обстоит неладно, и я часто оглядывался, желая убедиться, что со мной никого нет. Чувство это, однако, длилось недолго, и я скоро убедился, что к западу от Миссисипи человеку с деньгами в кошельке и на хорошей лошади не следует ездить в незнакомой компании, если он не желает лишиться того и другого, а на придачу жизни.

Я проехал, не останавливаясь, сорок пять миль по сухой дороге, ведущей в Литл-Рок, и приехал в столицу к полудню. Иностранцы часто посещают Соединенные Штаты, но лишь немногие из них заглядывают в Арканзас. По-видимому, их отпугивают бесчисленные истории об арканзасских убийствах, которыми обязательно угощают туристов на пароходах, ходящих по Миссисипи. Без сомнения, эти рассказы об убийствах и злодействах крайне преувеличены, как и все в Соединенных Штатах. Однако невозможно отрицать, что арканзасским судам приходится разбирать по крайней мере вдесятеро больше дел о зарезанных и застреленных, чем судам других штатов.

В первый же день моего пребывания в Литл-Роке мне пришлось быть свидетелем двух-трех арканзасских происшествий и слышать комментарии по их поводу. В это время происходили заседания законодательного собрания штата. Двое законодателей, разошедшиеся во мнениях, побранились. От слов они перешли к ударам, и один застрелил другого из шестиствольного вертящегося пистолета Кольта. Это событие прервало на тот день заседание; тело было перенесено в ту самую таверну, где я остановился, а убийца, оставленный на свободе за поручительством в две тысячи долларов, бежал в ту же ночь, и никто не подумал его преследовать.

Мертвое тело оказалось весьма доходной статьей для моего хозяина, который положил его в комнате, смежной с баром. Когда новость распространилась, все мужское население Литл-Рока сочло своею обязанностью удостовериться в ней лично и высказать свое мнение об этом происшествии за бутылкой вина или за стаканом виски.

Чувствуя утомление, я рано лег в постель и начал было уже засыпать, несмотря на громкие разговоры и ругань внизу, когда услышал пять или шесть выстрелов, быстро проследовавших один за другим и сопровождавшихся воплями и стонами. Я вскочил и остановил на лестнице девочку негритянку, растерявшуюся от ужаса.

— Что случилось, Блекки? — спросил я. — Это в баре стреляют?

— О, да, масса, — отвечала она, — стреляют так, что ужас! Доктор Френсис назвал доктора Грея мошенником; доктор Грей назвал доктора Френсиса негодяем; доктор Френсис начал стрелять из большого пистолета и убил доктора Грея; доктор Грей начал стрелять из другого большого пистолета и убил доктора Френсиса.

— Как! — воскликнул я. — После того как был убит?

— О, нет, масса, прежде чем был убит; они стреляли разом — паф, паф, паф.

Я сошел вниз узнать об обстоятельствах этого двойного убийства. Оказалось, что коронер осматривал тело законодателя, убитого утром, и двое хирургов, изрядно угостившись в баре, поссорились по поводу направления, по которому прошла пуля. Не придя к соглашению относительно этого пункта, они обменялись крупными словами, от слов перешли к делу; и в заключении застрелили друг друга.

События этого дня внушили мне такое отвращение, что я уплатил по счету в гостинице, оседлал свою лошадь и переправился на пароме через реку Арканзас, широкий, величественный и быстрый поток, на южном берегу которого расположена столица штата. Отъехав на некоторое расстояние от реки, я остановился на ночлег в лесу, предпочитая его безмолвие и грусть отвратительным сценам кровопролития и убийства.

К северу от реки Арканзаса население не так кровожадно и более гостеприимно, то есть хозяин гостиницы относится к вам учтиво в расчете на ваши деньги, а в городе (домов пятьдесят) Бетсвилле я нашел человек тридцать генералов, судей и майоров, которые благосклонно водили меня по всем местным барам, причем выкурили несчетное множество сигар и выпили несчетное множество бокалов вина, и хотя заказывали все это по собственной инициативе, но платить предоставили мне, что я исполнил, зная повадку этих джентльменов увиливать от уплаты, чтоб не обидеть иностранца.