Пять дней и пять ночей предоставлены мы были произволу ветра и волн. Наши скудные припасы были уничтожены, несмотря на то, что мы сберегали каждую крошку, как скряга сберегает свое золото. Дождевая вода, как и та вода, которую мы взяли с собою, была выпита до последней капли. Погода постоянно менялась — то наступал мертвый штиль, то вновь подымался легкий ветерок. Но я уже не имел достаточно сил, чтобы заниматься парусом; лодка предоставлена была самой себе и шла по ветру, как попало.

Это были пять дней и пять ночей невыразимого ужаса и страдания. С восхода солнца и до заката я напрягал зрение, стараясь разглядеть что-нибудь на горизонте, но, кроме неба и волн, ничего не было видно.

С наступлением темноты, под влиянием душевного беспокойства, пережитого в течение дня, я не мог спать.

Воображение рисовало передо мной какие-то чудовищные образы, которые дико хохотали, как бы глумясь надо мною, а над ними подымалась голова огромного питона, с которым я сражался в «Счастливой Долине». Он открывал свою огромную пасть, готовый проглотить меня, и постепенно разворачивал изгибы своего громадного тела, как бы желая обвить его вокруг нашей лодки и задушить нас. Я всегда радовался наступлению дня или ясной, звездной ночи, потому что призраки исчезали при солнечном свете, а спокойная красота звезд успокаивала мою душу. Я умирал с голоду, но еще более страдал от недостатка воды. Жара в течение дня была ужасная, и я проходил в такое неистовство от жажды, что только увещания м-с Рейхардт удерживали меня от намерения броситься в море и напиться соленой воды, которая казалась мне такой свежей и заманчивой. Моя спутница старалась поддержать во мне надежду, а когда всякая надежда уже исчезла, проповедывала покорность Божьей воле и примером своим старалась ободрять меня. Я замечал, что голос ее становился все слабее и слабее, а сама она с каждым часом теряла силы. Она уже не могла встать с своего места и, наконец, попросила меня помочь ей лечь на дно лодки. Я слышал, как она горячо молилась и часто повторяла мое имя, обращаясь к Всевышнему Создателю.

Я испытывал странное ощущение в голове, и язык во рту стал сухой и твердый, как палка. С глазами тоже делалось что-то странное; мне постоянно казалось, что я вижу корабли, проходящие в недалеком расстоянии от меня, и я старался криками обратить на нас их внимание. Но голос мой был так слаб, что я мог издавать лишь какие-то сдавленные звуки.

Мне казалось также, что я вижу красивые рощи, и зеленые луга проносились перед моими глазами. Чудные цветы и сочные фрукты как бы вырастали вокруг меня, я уговаривал мою спутницу торопиться, потому что мы приближаемся к берегу и сейчас начнем срывать сочные плоды и ляжем на землю среди благоухающих цветов.

М-с Рейхардт открывала глаза и смотрела на меня с грустным любопытством. Она понимала, что меня преследуют галлюцинации, вызываемые голодом и жаждой, но, казалось, уже потеряла способность говорить. Она знаками предлагала мне присоединиться к ее молитве, но я был слишком поглощен чудными виденьями, чтобы обращать внимание на, ее знаки. Через некоторое время красивая картина исчезала, и я опять ничего не видел, кроме огромного пространства воды.

Однажды я заснул под впечатлением такого видения, и когда вновь пришел в себя, то в продолжение нескольких минут оглядывался кругом, не сознавая, где я нахожусь. Яркое солнце все еще сияло над моей головой, море все также катило свои волны подо мною. Я взглянул на дно лодки и встретил обращенный на меня взгляд моей спутницы. Бледное лицо казалось еще бледнее, а выражение грустных глаз было менее осмысленно. Я подумал, что теперь она именно такая, какою я видел ее во сне, когда лицо ее приняло образ той девушки, которую мы похоронили. Я отвернулся. Слишком тяжело было смотреть на нее; я чувствовал, что она умирает, и что скоро придется расстаться навеки с этой верной любящей душой. Я решил сделать последнее усилие, несмотря на сильную слабость и дрожь, ухитрился доползти до мачты, и обхватив ее одной рукой, поднял другою подзорную трубу и внимательно осмотрел все кругом. Рука моя почти не слушалась, и в глазах было мутно. Я не видел ничего, кроме воды, и уже готов был упасть в изнеможении на дно лодки, когда внимание мое было привлечено каким-то странным явлением на небе. Приближалась какая-то туча, но такого вида и формы, каких я никогда еще не видал.

Я опять поднял трубу и внимательно разглядев то, что принимал за тучу, убедился в том, что это была огромная стая птиц. Это открытие заинтересовало меня. Я забыл свои страдания, наблюдая за движением бесконечной стаи. Когда первая линия приблизилась, я еще раз посмотрел в трубу, стараясь разглядеть, какие это были птицы. Боже Милосердный! — это были альбатросы! Я с трудом добрался до м-с Рейхардт, хотя еле держался на ногах, но мне хотелось немедленно сообщить ей о моем открытии. Увы! Она не обратила на меня никакого внимания. Я не верил тому, что душа ее отлетела. Нет, она двинула рукой, но мутный взгляд ее красивых, умных глаз, казалось, предупреждал меня о том, что смерть ее близка.

Я взял фляжку с ромом и, найдя в ней еще несколько капель, вылил их в рот м-с Рейхардт и стал ожидать результата с таким беспокойством, какого никогда еще не испытывал. Через несколько минут я заметил, что дыхание ее становится ровнее, и взгляд теряет ту мутность и неподвижность, которые так пугали меня. Наконец, она меня узнала и, взяв меня за руку, посмотрела на меня с той милой улыбкой, которую я так любил.

Как только я убедился в том, что сознание вернулось к ней, я сообщил ей о появлении огромной стаи альбатросов, которые, очевидно, направлялись к обычному своему месту отдохновения и прибавил, что если нам удастся не потерять их из виду, и ветер не переменит своего направления, то, может быть, удастся направить лодку вслед за ними к тому месту, где они привыкли класть яйца. М-с Рейхардт слушала меня с большим вниманием, и, очевидно, вполне понимала то, что я ей говорил. Губы ее шевелились — она благодарила Бога, усматривая в прилете птиц явное доказательство того, что Господь не покинул нас. Через несколько минут ей стало настолько лучше, что уже была в состоянии сидеть. Я видел, что она следила за стаей альбатросов, которые приближались к нам громадной тучей. Вдруг она обернула взор свой на противоположную сторону и с восторженной улыбкой, озарившей ее изнуренное лицо каким-то сиянием, протянула руку, указывая на отдаленную часть океана.

Я быстро взглянул по тому же, направлению, и мне показалось, что я вижу какую-то точку на линии горизонта, но то, что я видел, не было похоже на корабль. Я навел подзорную трубу на это место и с радостью убедился в том, что мы находимся не в далеком расстоянии от берега. Это открытие возвратило мне силу и энергию. В свою очередь, я стал утешать и ободрять м-с Рейхардт. Она улыбнулась, и на бледном лице ее показалась тень оживления.

Спасти ее представлялось мне теперь величайшим блаженством. Я и сам не понимал, откуда явились у меня силы, очевидно, они посланы были мне свыше. Полоса земли, которую первая увидела м-с Рейхардт, постепенно увеличивалась по мере того, как мы приближались к ней. Ветерок продолжал быстро подвигать нас вперед. Альбатросы сопровождали нас все время, очевидно, направляясь к тому же берегу. Я продолжал разговаривать с м-с Рейхардт, стараясь ободрить ее самыми заманчивыми описаниями того, что мы будем делать, когда высадимся на берег.

До сих пор она молчала, но как только очертания берега стали ясно выделяться на горизонте, губы’ ее раскрылись, и та же торжествующая улыбка играла на ее устах.

— Франк Генникер! Ты узнаешь этот утес?

— Нет… да… неужели это возможно? О, Господи, как же Милосердное Провидение охраняло нас!

Это был тот самый утес необыкновенной формы, который находился близ запруды. Очевидно, альбатросы направлялись к своему обычному пристанищу и привели и нас туда. Мы приближались к нашему острову. Я взглянул на м-с Рейхардт — она молилась. Я всей душой присоединился к ее молитве и вместе с ней благодарил Бога за Его необыкновенное милосердие к нам.

Не более как через час времени, я с радостной душой нес м-с Рейхардт на руках — с берега до нашей хижины, где мы бережно и с любовью ухаживали друг за другом, пока совершенно не оправились от последствий нашего ужасного плавания.