Первое, что меня поразило, была тишина. Гробовая тишина. Я ещё никогда на встречала такой тишины. Дверь маленького зала закрылась за мной сама по себе, и я больше не могла слышать тихого голоса Шайсэаса, который говорил что-то Румяне.

Люди застыли такими, какими их, застала сила Шайсэаса. Дамочка, которая обсуждала венки, похоже, продолжала их обсуждать в тот момент — её рука была вознесена к голове, на которую она указывала другой рукой, раскрыв рот. Кажется, она что-то говорила в этот момент другой даме, которая застыла с бокалом в руках. Они следили за мной, пока я медленно шла по мягкому ковру босыми ногами.

Лакей давал тучному мужчине, разодетому в фавна, бокал. Один придворный согнулся навечно от смеха, который скрутил его пополам. Рядом хохотала молодая красивая девушка, которая занесла свой веер, чтобы зачем-то ударить шутника. На их лицах было написано веселье. В их глазах застыл ледяной ужас.

Это напоминало сад дворца. Красивый сад, где стояло много скульптур — теперь эти скульптуры будто раскрасили, разодели и перенесли сюда для какого-то чудного представления.

Я ахнула, увидев Байтса. Тот занес одну ногу, чтобы подняться по лестнице, но так её и не опустил на ступеньку. Он был одет в длинное сплетенное из искусственных трав платье. На поясе покачивалась неизменная золотая шпага. Это выглядело нелепо, и я бы определенно рассмеялась, если бы мне не хотелось рыдать.

Я осторожно дотронулась пальцами до лица Байтса. Его глаза следили за мной с неприязнью. Кожа была холодной, но мягкой. Их можно убить, поняла я. Сейчас они беззащитны как никогда — камень не поглотил их целиком. Если взять сейчас ту же золотую шпагу, можно с легкостью порешить половину этого зала, если не большую его часть.

Я отступила на шаг, а потом помчалась вверх по лестнице. Я ненароком задела одного придворного, который, как и Байтс, неустойчиво балансировал на одной ноге — и живая статуя покачнулась. Прежде, чем я успела осознать происходящие, придворный начал падать. Он завалился на бок и покатился с лестницы как огромный кувшин, который ненароком уронил какой-то лакей. Вот только кувшины не были живыми.

Я вскрикнула и тут же зажала себе рот — таким неестественным прозвучал мой крик в этой тишине. Даже в лесу, даже в самую холодную зиму нет такой тишины. Жизнь продолжается везде — здесь она застыла.

Взгляды гнали меня, и я бежала от них наверх. Ты виновата во всем, говорили они. Ты невредима, поэтому виновна.

Я бежала от них на верхний этаж. Выбежав в коридор, я распахнула окно. Празднование шло не только во дворце. Город был освещен множеством светящихся шаров, которые витали в воздухе благодаря местным магам. Люди, которые смеялись, танцевали, пели и смотрели ввысь, на шары, затмевающие звезды — теперь тоже застыли как будто в недоумении.

Море и лес застыли, как будто тоже подвластные магии Шайсэаса. Но это, разумеется, было не так. Никто не обладал достаточным могуществом, чтобы подчинить эти две стихии.

Море чуть волновалось, но не больше обычного.

Лес тихо шелестел. Мне послышался легкий шепот, который долетал до меня несмотря на расстояние.

— Хозяйка… — шептал мне лес. — Хозяйка…

Я вздрогнула от неожиданности. В открытое окно ворвался ветер, которые теперь уже явственно донес до меня шепот.

— Хозяйка… — тонкими голосками пищали анчутки. Басовито кричали ичетики. Шелестуны посылали мне с ветром листья — у них не было своих голосов. Тихо стонали деревья. — Хозяйка…

Я вздрогнула и захлопнула окно что есть силы. В этом коридоре тоже застыли пара придворных в объятьях друг друга. Я грустно улыбнулась им.

— Знаете, в чем главная проблема? Никогда нельзя быть уверенным в чьей-либо искренности.

Придворные не ответили мне, испуганно-недоумевающими глазами проследив за мной, когда я брела дальше по коридору. Мне вдруг в голову пришла удивительная идея — а что, если привести сюда кого-то из лесных, пока здесь все стоят недвижимо? Что, если показать им, рассказать, как живут смертные, пока никто не пошевелился вновь?

Только никто не пошевелится, пока я не сделаю что-то по этому поводу.

Я ругнулась и со всей силы вдруг врезала по стене. Костяшки пальцев взорвались болью, и я отчаянно замахала кистью в воздухе, шипя от бессильной злобы.

Я не хотела, чтобы меня забыли, а забвение неизбежно при смерти. Мы умираем, сливаемся с природой, становимся частью целого. Но получается то, что я говорила Реджинальду, неправда? Про достойную цель, про естественность смерти…

Я мотнула головой и решительно сбежала с лестницы. Нет. Я не буду такой, как Румяна. Я не буду врать и обманывать — по крайней мере, по таким серьезным делам. Если бы не я, ничего бы и не произошло. Ничего бы не было.

В полнейшей тишине я вышла из главных дверей. Во дворе остановилась карета, из которой выходила дама, ей помогал лакей.

Ветер был холодный, и я поежилась. Мой Морской костюм был слишком легким для того, чтобы разгуливать в нем в такую погоду, а почти всю энергию я растратила на поддержку Реджа. Мне ничего не осталось для себя самой.

— Извините, — пробормотала я, сдернув с какой-то дамы меховую накидку. — Мне сейчас нужнее.

Накидка была слишком уж жаркой, но я уже вышла с королевского двора. Здесь, у входа, какой-то юноша, похоже, жонглировал яблоки. Его руки были разведены в ожидающем жесте, голова была вздернута вверх. Упавшие яблоки рассыпались вокруг него в грязи.

Я уткнулась себе под ноги, не желая видеть больше никаких фигур.

Ветер теперь завывал, донося до меня отчаянные крики со стороны леса. Я вздрогнула и повернула к нему голову. Может быть, стоит навестить его в последний раз? Попрощаться? Да, пожалуй, я могу себе это позволить.

Я опустила голову, уделив свое всецелое внимание грязной улице, чтобы не смотреть на людей, которые окружали меня. Они будто смыкались волной обвинения, набрасываясь на меня — никто не мог защитить меня от их чувств, которые просто выливались на меня огромным ведром помоев.

Удивление, непонимание, страх — они летели в меня огромными градинами, пробивая бреши в моей защите. Я ускорила шаг.

Ветер гнал меня вперед, как тогда, когда я бежала к морю — но в этот раз он гнал меня к лесу. Крики лесных доносились до меня все настойчивее и ближе

«Хозяйка! Хозяйка! Хозяйка!».

Даже, казалось, пожухлая листва и та звала меня. Это был зов, на который невозможно не ответить тому, кто хоть раз испытывал единение с лесом. Я выбежала на песчаную дорогу, выходившую из города прямо в лес.

Ей мало кто пользовался — она была не такой расхлябанной, как городские колеи. Ели вздымались передо мной высокой стеной. Они просили, умоляли…

Не было никаких людей. Не было рамок, не было этикета, не было никакой истории рода, которая обязала бы меня остаться в позолоченной темнице навечно.

А я вспомнила, как лес гнал меня прочь от себя и ощутила радость. Он вновь готов принять меня под свои своды, я снова могу ощутить единство, войти в круг осенней песни и ощутить вечность, протекающую сквозь пальцы.

Я забыла обо всем. Я тянулась к лесу своей душой, принимая своё предназначение. Я готова была стать Хозяйкой, о чем так настойчиво просил меня лес. Он был беззащитен — я хотела дать ему укрытие. Стоило мне ступить на мягкие иголки, как лес запел.

Воздух стал чище, слаще, наполнился летней приторностью и мне даже показалось, что вот-вот выглянет огромный месяц. Где-то вдали улыбнется Драгомир и погладит лисицу по ушам, а я рассмеюсь и вскочу на призрачного коня, который понесется по лесу. Мой смех отразят капли дождя, ветер подхватит его, и унесет в высь, где мне вторят птицы.

Я прикасалась к деревьям и чувствовала в них жизнь. Жизнь, которая приветствовал меня, как свою новую владычицу и защитницу. Мне хотелось петь, петь вместе с лесом. Из-за ели выскользнул маленький анчутка и благодарно поклонился мне, что-то неразборчиво пища.

Я улыбнулась, увидев волков. Они никогда не подходили так близко к опушке, так близко к столице — но они вышли поприветствовать меня, свою новую Хозяйку. Где-то на границе сознания мне послышался хохот Шайсэаса, но сейчас это было неважно. Я опустилась на колени, и пушистая волчья голова легла мне на плечо.

— Здравствуй, любимый, — улыбнулась я.

У Драгомира был волк — Огниян, большой матерый волчище с горящими глазами. Волки мягкой поступью окружили меня и начали тыкаться носами мне в спину и в плечи. Я пыталась обнять всех.

— Тихо, тихо! — рассмеялась я. — С ног собьете!

Рядом согласно проскрипела старая ель, махнув на нерадивых животных своей лапой. Она тоже была согласна, что новую Хозяйку сбивать с ног было негостеприимно.

«Хозяйка» — поклонилась ель.

— Да что вы заладили, Хозяйка да Хозяйка! Хоть по имени назовите разок, — хмыкнула я.

Ель сосредоточенно зашевелила лапами. Волки потоптались и втянули носами воздух, будто бы в нем крылись ответы на все их вопросы. Анчутка почесал голову и смущенно спрятался обратно за дерево.

— Мама! — вдруг послышалось где-то поблизости.

Волки напряглись и дернулись было в том направлении, но я резко крикнула им:

— Стойте!

Меня пробудил мой собственный голос. Я мотнула головой, сбрасывая с себя последние крупицы дурмана. Это был не мой лес. Это не было домом — я просто настолько хотела видел здесь родные Северные Леса, что обманулась… Наверняка не без помощи Шайсэаса.

— Бегите прочь, — грубо приказала я волкам.

Те, почувствовав перемену моего настроения, ощерились и зарычали.

— Прочь! — крикнула я на них. — Прочь, если не хотите испробовать на мне свой гнев!

Волки рыкнули, но не посмели ослушаться. Я призвала на помощь лес — и они заскулили, поджали хвосты и убежали прочь, в темноту, затравленно оглядываясь на меня.

— Эй! — крикнула я в темноту. — Есть тут кто живой?

— Я здесь! — раздался детский голосок.

Еловые ветви расступались передо мной, когда я пошла на голос. Лес признал меня. Была только одна проблема — я не признала лес.

Маленький мальчик сидел на пне — маленький, человеческий мальчик. На нем была теплая одежда, в которой застряли ветви и листья. Лицо было перемазано рябиновым соком. Одна штанина была порвана — на колене красовалась огромная царапина. Я удивленно моргнула и чуть не бросилась его обнимать при мысли, что здесь остался ещё хоть кто-то живой.

— Ты что здесь делаешь? — улыбнулась я.

Мальчик вдруг испуганно подскочил и поклонился мне.

— Госпожа кикимора! — воскликнул он. — Извините, я не хотел вас беспокоить.

По моему лицу расплылась удивленная улыбка:

— Ничего, ты мне ничуть не помешал. Ты что здесь делаешь?

— Я пошёл за малиной, — обиженно пробурчал мальчик. — Хотел сестре подарить на праздник, она её любит.

Я покачала головой. Ох уж эти городские жители!

— Малины осенью уже нет, — мягко сказала я. — Ты где её искать-то собирался?

— На земле, — скуксился мальчик. — Но её здесь нет, я очень долго ползал… А теперь выбраться не получается.

— На земле растет черника, — улыбнулась я. — Идем-ка со мной.

Мальчик недоверчиво посмотрел на меня, но ослушаться на посмел. Он кивнул, медленно поднимаясь, и в эту же секунду я вспомнила, что творилось сейчас в городе. Мальчика спасло только то, что он сбежать малину для своей сестры. Поздней осенью, на земле… Я не удержалась от ещё одной улыбки, хотя ситуация была скорее плачевной.

— Слушай. Как тебя зовут?

— Лэрс, — кивнул мальчик.

— Очень приятно, Лэрс. Меня зовут Златеника. Слушай, сейчас в городе происходит кое-что плохое. С твоей сестрой все нормально, я точно знаю, но тебе придется некоторое время остаться тут, если ты не хочешь, чтобы с ней случилось что-то плохое.

Я закусила губу, видя, как расширяются от ужаса глаза мальчика.

— Значит так, — быстро сказала я, прежде чем мне пришлось бы успокаивать рыдающего малыша. — Оставайся тут. Не двигайся, что бы ни происходило. Не сходи с пенька, понял? Если что-то будет происходить — сожми кулаки и громко крикни, что ты друг Хозяйки. Все понял?

Мальчик сглотнул и кивнул. Кажется, меня он боялся даже немногим более ночного леса.

— Молодец, — улыбнулась я и развернулась. Я не могла здесь задерживаться. Как бы страшно ни было малышу — сейчас на кону стояло нечто большее, чем один маленький испуганный мальчик.

Я потянулась мыслями к Реджу — с ним пока все было хорошо. Камень удерживал его силы, и, похоже, Редж был обездвижен, но я пока что не опоздала. Он ещё был жив.

«Если что-то случится с мальчиком» — послала я мысль лесу. — «Я этого не прощу. Делай что хочешь, но мальчик должен остаться невредим».

Лес отчаянно зашелестел, но я сурово рыкнула на него, пускаясь бегом. Ели расступались передо мной, показывая самую короткую дорогу к побережью.

Чем дальше я бежала, тем слабее становилась связь между мной и Реджем — на расстоянии было очень сложно её поддерживать. Остановившись, я прислонилась к дереву, напряглась и послала ему волну тепла и силы, которыми щедро одаривал меня лес. Мне послышался слабый отклик, такой, будто его и не было, но я улыбнулась. Редж не был сильным эмпатом. По крайней мере, не таким, как я, теперь я это знала. Общение по такой своеобразной связи было для него трудно.

Я улыбнулась и напряглась ещё сильнее, изо всех сил формируя мысль, облекая её в осязаемую оболочку. Одно-единственное слово, которое обещало надежду всем, кто существует в этом человеческом королевстве и перечеркивало мою жизнь.

«Прощай»