Мы не успели.

До границы оставалось ещё где-то полчаса, когда склизкий туман начал расползаться по лесу. Серые влажные пласты волоклись по земле, поднимаясь всё выше и выше. Липкий холод забирался под и без того непривычную одежду, впервые за всю мою жизнь вызывая неприятные ощущения.

Кони недовольно фыркали, и в тишине эти звуки казались громовыми. Нам просто невероятно повезло, что мы оказались близко от границы, потому что здесь, в отличие от чащи, почти никто не жил, кроме пары безобидных для меня лесных духов. Малютки поскалились на моего смертного спутника, но стоило мне щелкнуть пальцами и угрожающе шикнуть, как их и след простыл, только листья завихрились.

Но только я уверилась в своем скором побеге, как разразилась буря.

— Златеника! — молнией ударил в аршине от меня голос лешего. — Злата! — повторил он, многократно усилившись и исказившись.

— Быстрее! — только и рявкнул ошарашенной мне Реджинальд, пришпоривая своего коня. Приказание отрезвило — я понеслась вслед.

Сердце стучало в висках. Туман сгустился настолько, что, казалось, ещё вот-вот — и он станет непроходимой синей стеной. Ветки прилетали из ниоткуда. Они хлестали по лицу, оставляя обжигающие следы, рвали одежду… Все те маленькие безобидные лесные духи, что сбегали прежде от одного моего вида, теперь налетели густым роем, цепляясь за волосы, норовя выцарапать глаза.

Я вскрикнула, закрывая лицо руками… Лошадь взметнулась на дыбы, скидывая меня оземь. Мир вздрогнул и опрокинулся вверх дном, не было больше ни неба, ни земли, а надо всем, ввинчиваясь прямо в грудь, царил визглявый хохот Лиха…

И в это мгновение все духи вспыхнули. Яркий огонь взметнулся, опаляя сосны и перекидываясь на туман. Мгновение назад скрывая духов от моих сил, он стал их погибелью. Крича и стеная, маленькие существа корчились в предсмертной агонии, опадая в красном пламени на землю, как осенние листья.

— Быстрее, на лошадь! — зло крикнул мне вдруг появившийся из тьмы Реджинальд, на ладони которого светился огненный шар, переливаясь всеми оттенками алого. — Быстро, я сказал! — рявкнул он.

Мне не нужно было повторять в третий раз. От выражения лица мужчины мне стало лишь страшнее, и я взлетела на лошадь в один момент, а дальше — лишь ветер свистел в ушах.

И вот, когда уже оставалось совсем немного, мне почудилось, что за моим левым плечом тянется крючковатая рука-ветка… Я дернула головой в сторону, пытаясь прогнать видение, лишь чтобы осознать, что это отнюдь не было плодом моего воображения.

Несмотря на то, с какой скоростью мчалась насмерть испуганная кляча, рука была все ближе, ближе, ближе, приводя в состояние беспамятного ужаса своими скрюченными пальцами, покрытыми корой и мхом.

Держась что было сил за Реджинальда, я послала кляче повеление нестись прочь, и со ржанием она чуть дернулась влево… Но рука не отдалилась, наоборот, она будто бы стала ещё ближе. Липкий страх пристал к коже мелкими каплями воды, туман будто состоял целиком из страха, бьющего в лицо.

Ещё секунда, ещё вздох, и рука схватит меня за плечо, вот она уже почти…

Я зажмурилась, изо всех сил закусив губу, и приготовилась к худшему. А в ушах издевательски звучал басовитый хохот Драгомира.

И вдруг он пропал.

Секунда — и нет ничего, и даже дышать будто бы стало легче.

Я осторожно приоткрыла один глаз. Передо мной расстилались бесконечные поля, залитые лунным светом. Ветер, что нежно обнимал моё лицо, пах медом и незабудками. А наверху, высоко-высоко, ярко мигали светляками огромные звезды.

Конь облегченно остановился, тяжело дыша. Я потрепала его по холке — заслужил.

— Ты в порядке? — раздался голос Реджинальда, о котором я на мгновение успела забыть.

— Да… Спасибо за то, что спас, — неловко улыбнулась я, тоже переходя на «ты». Наверное, после подобной переделки у людей принято так. На будущее буду знать — если человек спас тебя от лесных духов, можно переходить на «ты».

— Ой, да пустяки, — отмахнулся мужчина, тоже немного улыбаясь, ничем не напоминая того пылающего волшебника, который предстал мне лишь парой минут ранее. Самое интересное, что до этого я никогда не слышала о людском волшебстве. Смертные обычно относились к нам так, будто мы, рожденные природными силами, были самым худшим исчадием зла в этом мире. — Ну и переполох из-за тебя устроили, — немного обвиняющим тоном заметил Реджинальд.

— Да уж… — чуть виновато пожала плечами я.

После этой ночи тем духам Драгомира, что меня упустили, очень не поздоровится. Если они выжили, конечно… Но вот Лихо — то вообще получит по полной.

Обернувшись в сторону леса, я воззрилась на тугой комок тумана, который клубился вокруг леса. Внутри разными цветами полыхали молнии, и то и дело туча меняла цвет. Жутко… Но, тем не менее, завораживающе-красиво. Ну и немного лестно, что Драгомир такое ради меня утворил.

— Отъедем ещё на пару часов, и можно будет отдохнуть, — внезапно резко бросил принц. — Будьте так любезны, держитесь крепче, госпожа кикимора.

Схлынул страх, и я поняла, что всё тело болело, а лицо так вообще горело огнем. Спина устала жутко от непривычной езды на четвероногой твари. Конь у нас после моего падения остался только один.

Но я решилась на ответственнейший шаг, и теперь обязана была доказать, что достойна своего решения. Покачав головой самой себе, я решила больше не оглядываться на дом.

Холод пробирал до костей. Это был не уютный морозный холод зимнего болота, который убаюкивает и усыпляет, а обжигающий лёд человеческой ночи, от которой не спасал ни плащ, ни тепло человеческого тела.

Призывать на помощь силы мне было бы бесполезно — всё равно они работали только под водой или вблизи от неё, поэтому приходилось терпеть и проклинать свежий воздух.

За неудобствами я даже не особо обращала внимания на поля. Бескрайние, бесконечные поля, которые сами по себе для меня, выросшей в лесу и в болоте, были невидалью. Запахов было непривычно много, и все они смешивались, сливались в один сладковато-приторный аромат, который навязчиво следовал за нами по пятам. Где-то вдалеке виднелась деревенька, до которой, должно быть, и планировал добраться Реджинальд.

Поначалу я немного его стеснялась, но потом пришло осознание, что я — жуткое ночное создание болота, а он — обычный смертный. Поэтому я прижалась к нему поближе, чтобы согреться, и начала самозабвенно предаваться самокопаниям.

Признаться честно, я уже начала было задумываться, стоило ли мне пускаться в столь опасное и рискованное путешествие. Но, во-первых, было уже поздно поворачивать назад, а, во-вторых, награда в конце пути все-таки была крайне мне необходима.

Корысть присуща всем болотным существам от природы — и я отнюдь не была исключением.

Если закрыть глаза, забыть о боли в спине, о ноющих ногах и о том, что неудержимо клонит в сон, можно было даже подумать, что это и есть желанная свобода… Будто бы недовольная тем фактом, что про неё решили забыть, спина напомнила о себе злой вспышкой боли, от которой я охнула и крепче вцепилась в Реджинальда. Именно это заставило меня наконец решиться:

— Останови коня! Я очень устала, мы не могли бы остановиться на ночлег?

Я выдавила это из себя настолько вежливо, насколько вообще могла в таком состоянии.

Ответом мне стал лишь треск цикад.

Лихо ему на перепутье, вот ведь зараза! Мысленно желая мужчине бесславной кончины, я, поправ гордость, попыталась ещё раз, громче:

— Реджинальд! — я похлопала его по плечу. — Реджинальд!

— М? — резко обернулся он, нахмурившись. — Вы что-то сказали?

Если бы я была хорошо воспитана в каком-нибудь людском образовательном заведении, где непременно передают детям дурные манеры, то я бы обложила этого хама на чём свет стоит. Но тетушка Румяна упорно отучала меня ругаться вслух, поэтому я громко повторила свою просьбу прямо ему в ухо.

— Мы не могли бы остановиться? Я больше правда не могу.

— Ой, извините меня, — на лице Реджинальда появилось настолько натуральное выражение искреннего сожаления, что я было поверила. Но это заблуждение не продержалось долго, потому как он продолжил, — Только доедем до вон того холма сначала, там будет удобнее.

И, больше не говоря ни слова, чернявая зараза пнула бока несчастного коня. Я вскрикнула и вцепилась в Реджинальда, уже поминая людей всеми словами, что взбредали в голову. Плечи мужчины дрожали. Я поняла, что он просто надо мной смеялся, но, странным образом, это меня не разозлило.

Возле несчастного холмика, который непонятно чем так прельстил принца, он спрыгнул с коня с удивительной легкостью. Я же сползла на землю безвольной лужицей.

Развалившись на мягкой траве, я уставилась вверх, на звезды, желая, чтобы это мгновение длилось вечно, и меня никто не трогал. Как обычно, мои желания учтены никем не были.

— Не советовал бы лежать на земле, простынете, — раздался откуда-то по левую руку от меня голос Реджинальда. Тоже мне, заботливый нашёлся. Но вслух, разумеется, я сказала не это. Я вообще редко говорю, что думаю.

— Кикиморы не болеют, — пробормотала я в ответ. Скопление звезд надо мной напоминало глаз Лихо — никогда до этого не замечала.

— Я один раз встречал больную кикимору, — после некоторой паузы ехидно отметил мой невидимый собеседник. — Неужели она была симулянткой?

Теперь настал мой черед задуматься. Откуда этот мужчина мог знать кикимору? Да ещё и больную — я-то таких в жизни не встречала. Да что там я, Ивайло, и тот не видывал.

— Не знаю, что такое симулянтка, — наконец осторожно призналась я, перекатываясь на локоть, чтобы видеть своего собеседника. Реджинальд обнаружился сидящим на пестром лоскутном одеяле, буквально в десятке ладоней от меня. Черные глаза пристально смотрели прямо на меня, отчего тут же стало не по себе. Я поспешила отвести взгляд и пояснить. — Наверное, её болото умирало. Кикиморы заболевают только тогда, когда заболевает их болото, и они, в отличие от смертных, не выздоравливают. Они верны своей топи и умирают тогда, когда она высыхает.

На склоне холма на пару минут установилось молчание.

— Это грустно, — тихо заметил мужчина.

Я пожала плечами и перевернулась обратно на спину. Это грустно, но таков мир.

— Можно вопрос? — вдруг поинтересовался Реджинальд.

Я издала неопределенный звук, который можно было расценить как угодно. Что-то до этого ему моё разрешение не требовалось. Реджинальд же предпочёл думать, что разрешение всё же было дано, и продолжил:

— Все жители природы, кого я встречал, очень спокойно относятся к смерти. Люди всегда её боятся, пытаются выгадать хоть несколько дней, они продают и предают ради сохранения собственной жизни, но не вы. Та кикимора, она не хотела, чтобы её даже попытались вылечить. Ещё одна дриада — она радостно умерла за свою рощу. В чем секрет?

Вопрос поймал меня врасплох. Чего-чего, а уж размышлений на тему смерти я хотела бы избежать, потому что именно по этому поводу моё мнение отличалось от мнения остального болота. Поэтому, проследив за полетом комара, который только что плотно пообедал моей кровушкой и теперь довольно попискивал, я выдала общепринятую точку зрения:

— Смерть не абсолютна. Ничто из того, что умирает, не исчезает окончательно, и ничто не уходит навсегда. Вслед за зимой приходит весна, но даже в безмолвной тиши белых снегов жизнь продолжается. Когда лес окутан мягким холодным одеялом — найдется хоть один заяц, который постучит лапками по пеньку, хоть одна лиса, которая махнет ярким хвостом, как опоздавшая гостья из осени. Жизнь продолжается всегда. Глупо держаться за неё, потому что она вечна.

— Но вы так не считаете, верно?

Я удивленно выдохнула и прикрыла глаза на мгновение. Перед моим взором всё ещё плыли звезды. Они никогда не перестанут меня удивлять, как, видимо, и этот почти незнакомый мне человек.

— Мне кажется, что глупо не держаться за жизнь, а отдавать эту жизнь просто так. Если есть достойная цель, то лучше достичь её и умереть, преуспев, чем просто передать в руки создателю своё дыхание.

На болоте мы верим в то, что наша жизнь — в нашем дыхании. Когда настает чей-то черед умирать, то к нему приходит её посланник, шелестя камышами, и накладывает руки на твои губы, забирая оставшиеся тебе выдохи и вдохи. Каждому из нас отмеряно огромное количество вдохов и выдохов, вот только посланники всегда голодны и не могут ждать вечно.

— А вы? Во что верите вы? — внезапно даже для самой себя спросила я. Всё, что угодно, только чтобы избавиться от назойливых мыслей.

— Там, откуда я родом, — охотно начал мужчина, и я перекатилась на живот, чтобы видеть его лицо. Когда кто-то что-то рассказывает, так лучше понимаешь историю. Реджинальд сложил руки на груди и в упор смотрел на меня. Я смело приняла взгляд, было слишком интересно, чтобы снова отворачиваться. — Люди считают, что у каждого человека есть душа.

Да, об этом я слышала. Некоторые духи ими питались. От них я знала, что души бывают старые и молодые, и если мой знакомый березовник предпочитал совсем маленьких детей, которые, как он говорил, имели сладковатый привкус, то дух ивы любил души умудренных опытом людей, которые были терпкими, чуть с кислинкой. Но говорить об этом своему спутнику я, естественно, не собиралась.

— И когда человек умирает, — продолжил Реджинальд глубоким голосом. — Его душа возносится вверх. Те, кто были благородными и справедливыми во время жизни, боролись за правое дело, становятся звездами. А все остальные — это та чернота, что между ними. Раньше жрецы за определенные суммы обещали очистить человека от скверны. Мой отец прекратил это, хотя до сих пор там и тут всплывают подпольные дела. Каждому хочется быть звездой.

— Это красиво. По крайней мере, красивее, чем у нас — после смерти ты растворишься в мире. А вы будете сиять там, наверху…

— Сомневаюсь, — хмыкнул Реджинальд, и по его лицу пробежала тень. Правда, она развеялась буквально через пару секунд. Из его голоса пропала вся доброта и вежливость, когда он грубо приказал. — Ложитесь спать, госпожа кикимора, мы отправляемся рано.

Я обиженно и в то же время непонимающе насупилась. Что за человек, который сомневается в собственной вере?

И лишь уже засыпая я подумала, что, должно быть, говоря о всех остальных, он имел в виду самого себя. Какого это — жить и знать, что ты станешь лишь пустотой между яркими голубыми душами, что пока ими будут любоваться, ты будешь предан забвению?

Я заснула на мягкой траве, так и не перебравшись на расстеленное одеяло. Мысли мои были о загадочном человеческом мужчине, который сам лишил себя своей звезды.