Иногда нужно пересматривать документы снова и снова, до тех пор пока они не намозолят уже глаза, для того, чтобы наконец обнаружить там новые подробности.

– Ты это видела?

Соня потрясла передо мной прямоугольником плотной бумаги, зернистой и пожелтевшей. Я сразу же узнала приглашение на свадьбу Авроры и Дэвида.

– Да, – утвердительно ответила я, схватив его. – Ребекка показывала мне такое же.

Флоранс и Жан-Франсуа Дельбар, Гортензия и Андре Барле,

имеют честь пригласить вас на бракосочетание своих детей, Авроры и Дэвида,

которое состоится в субботу 18 июня 1988, в 15 часов, в соборе Святого Винсента в Сен-Мало.

Молодые брачующиеся будут счастливы принять вас с 18.30

на фуршет и прием, который состоится в ресторане «Мезон-де-Брикур»,

д. 1, улица Дюгеклен – 35260 Канкаль.

На белой оборотной стороне нервным почерком были набросаны две строчки:

Со всей моей признательностью и пожеланиями счастья. Я вас нежно обнимаю. О. Р.

– O. Р.? Кто это, O. Р.? – услышала я вопрос Сони из-за плеча.

– Я не уверена… Но мне кажется, что это Оливье Релинджер. О. Р.

– И кто это?

– Шеф-повар ресторана, где проходил банкет.

– Откуда ты это знаешь? – удивилась Соня.

Очевидно, моя подруга не знала ничего о выдающемся рестораторе, оригинальная работа которого с рыбой и приправами была награждена одной, двумя и даже тремя звездами в путеводителе «Мишлен». Заслуженная по праву звезда в своей области.

– В Центре профессиональной подготовки журналистов я описала множество портретов великих французских шеф-поваров.

– И ты думаешь, что этот тип был достаточно близко знаком с Барле, чтобы позволить себе написать подобного рода записку?

– Возможно. Это самый известный из шеф-поваров Бретани, а Канкаль всего в двадцати километрах от Динара. Андре и Гортензия были достаточно богаты, чтобы иметь у него свой постоянный столик.

– А мы? – спросила она с плотоядной улыбкой. – Ты думаешь, мы могли бы пойти туда перекусить?

Перспектива была очень соблазнительной. Кто знает… Может быть, хозяин заведения сумеет пролить больше света на тот день 18 июня 1988? Даже если этот человек не знал ничего о связи между Дэвидом и Авророй, он, без сомнения, должен помнить такую престижную свадьбу…

Сегодня было уже слишком поздно ехать в ресторан, и нам пришлось довольствоваться новой порцией пасты и несколькими оставшимися дольками шоколада.

Затем Соня удалилась, чтобы, как подросток, закрыться и болтать по телефону с Франсуа. Я, за неимением новостей от Луи, безустанно рассматривала одни и те же фотографии, чтобы сделать прошлое мужа своим. Когда этот снимок был сделан, Луи уже понял? По этой причине он стоит с таким хмурым видом? Когда началась его тайная связь с Авророй? Естественно, эти вопросы остались без ответа, и как только я легла спать, мне начали сниться странные сцены, в каждой из них участвовали свои персонажи. Но каждый раз действие прерывалось до того, как было сказано последнее слово, потому что вдруг поднимались все поглощающие огромные волны.

Утром Соня напомнила мне о ресторане «Мезон-де-Брикур». Очевидно, она приняла идею посетить Оливье Релинджера за обещание.

– Ну что мы будем делать сегодня? Обедать в Канкале?

Если бы я не ждала с трепетом новостей от Луи, я бы не колебалась ни минуты. И, кроме того, была еще Аврора… Аврора, которая снова испарилась, решив присоединиться к миру воспоминаний, а не к миру настоящего.

– А если Аврора появится, в конце концов? – предположила я. – Нужно, чтобы я была здесь.

– Шутишь?

– Почему ты так говоришь?

– В конце концов, Эль… Этой чокнутой абсолютно наплевать на тебя. Это же очевидно. Она не придет. Впрочем, если хочешь знать мое мнение, Аврора и никогда не собиралась этого делать.

Конечно же, Соня была права. Но угрызения совести еще удерживали меня в этом огромном здании, когда такси подъехало к воротам, чтобы забрать нас.

– Куда мы едем сегодня? – весело спросил наш постоянный водитель.

– В Канкаль. «Мезон-де-Брикур».

– Эээ… – усомнился он, положив руку на рычаг переключения скоростей. – Вы хотите сказать в «Раковину», в Сен-Мелуар-дез-Онд?

Соня растерянно взглянула на меня.

– Ах да, точно, – воскликнула я. – Я совсем забыла, что Релинджер закрыл этот трехзвездочный ресторан много лет назад.

В самом деле, он пошел по стопам трех своих наиболее признанных коллег, Робюшона, Сандеренса и Вестермана, и отдал свои такие ценные три звезды, устав от постоянного напряжения, к которому обязывал данный знак отличия. Всего в нескольких километрах от своего первого заведения он выбрал место и основал там, в шикарной вилле 1920 года «Шато Рише», напротив Мон-Сен-Мишеля, «Раковину».

– Точно, – подтвердил таксист. – Так вы хотите поехать в его новый ресторан?

– Да, спасибо, – поспешно ответила я.

Сен-Мелуар-дез-Онд – это маленькая коммуна на востоке, до которой можно добраться, обогнув острый выступ Канкаля. Малонаселенная, она протянулась вдоль всего залива.

На этом месте, прежде чем превратиться в бесконечную песчаную косу, прибрежная полоса сохраняет свой последний рельеф, скалистый обрыв, на вершине которого расположена роскошная вилла.

«Раковина», сообщил указатель, поставленный на въезде на парковку.

– Добрый день, дамы, – с добродушной непосредственностью поприветствовал нас метрдотель. – Вы предпочитаете пообедать внутри или на маленькой террасе позади ресторана?

– Терраса! – ответили мы хором.

Эта небольшая покрытая травой и защищенная рядом приморских сосен площадка, где стояло всего несколько столиков, открывала восхитительный вид. Бурный слева от нас, справа морской пейзаж был более спокойным, там, где он простирался до самого горизонта, был виден четкий профиль величественного шпиля Мон-Сен-Мишеля.

Нежное солнце на время сменило дождь, и Соня взирала на сдержанную роскошь этого места ошеломленным и восхищенным взглядом.

– Во всяком случае, родители Барле умели жить.

Когда пришли, чтобы записать наш заказ: каракатицы, жаренные на гриле со стручковым перцем, для меня, ягненок, выкормленный на приморских солончаках, для Сони, – я прошептала на ухо официанту:

– Вы не знаете, возможно ли увидеть господина Релинджера? Мой муж и он – старые знакомые.

– Мне очень жаль, но его сегодня нет.

Таков удел великих признанных кулинаров – путешествовать без конца для того, чтобы продвигать свой бренд.

Я немного поколебалась, прежде чем задать следующий вопрос, рискуя потерять все шансы на удачу:

– В таком случае… не будет ли возможно сказать пару слов его су-шефу?

– Я уточню… А вы мадам?..

– Барле, – ответила я. – Анабель Барле.

Очевидно, фамилия произвела должный эффект, поскольку су-шеф лет пятидесяти в поварском колпаке и куртке тотчас же появился перед нами.

– Добрый день, мадам. Вы желали меня видеть?

– Да… На самом деле я хотела видеть господина Релинджера.

– Он отсутствует сег…

– Знаю. Но я спрашивала себя, как долго вы у него работаете.

– О, – ответил он с нескрываемой гордостью. – Более двадцати пяти лет. Я пришел сюда простым подмастерьем-помощником и вот уже десять лет его заместитель.

По логике вещей, он должен был работать на своего шефа в июне 1988.

– Я провожу небольшое расследование о семье своего мужа, – решила играть в открытую я. – Свадьба моего деверя, Дэвида Барле… Вы должны были слышать о ней… Она проходила в «Мезон-де-Брикуре».

– Возможно, – согласился он внезапно более сухим тоном.

– Я хотела бы знать, не помните ли вы что-нибудь особенноe, что происходило в тот день.

– Какого плана?

– Не важно. Ссора, какой-нибудь инцидент…

– Это было довольно давно… – начал увиливать он.

Я намеренно воздержалась от того, чтобы назвать дату, и его ответ звучал как признание: су-шеф прекрасно все помнил.

Хитрая бестия, какой она умела быть иногда, к тому же слегка стервозная, Соня быстро нашла слова, чтобы загнать нашего повара в угол.

– Что-то обслуживание здесь слишком долгое. Ты не находишь? – сказала она, обернувшись ко мне.

– Да… Я говорила себе то же самое. Господину следовало бы поторопиться, чтобы занять снова место на кухне. А иначе клиенты начнут жаловаться…

Мужчина слегка поколебался, затем вновь обрел свое достоинство и уступил:

– Слушайте… Это не самое приятное воспоминание. Барле были хорошими друзьями господина Релинджера. В тот день он особенно хотел, чтобы все прошло хорошо в их мероприятии.

– Но все было не так?

– Да… С чисто кулинарной точки зрения – все хорошо.

– А помимо меню? – осведомилась Соня, поигрывая кудряшками и глядя на него большими черными глазами, этот невинный легкий флирт должен был заставить мужчину разоткровенничаться.

– Сразу после подачи десерта в саду случилась потасовка.

– Кто был в центре скандала?

– Новобрачный, Дэвид, и его брат.

– Луи.

– Да, он. Я как раз выходил, чтобы выбросить мусор во двор, когда услышал их. Мне даже пришлось вмешаться самому, чтобы разнять братьев.

– И вы знаете, по какому поводу они поссорились?

– Нет, я не все уловил… Но тот, кого вы назвали Луи, угрожал новобрачному рассказать все их родителям. Я не знаю, что он подразумевал под этим. Потом они оба напились каждый в своем углу, и все закончилось… Больше проблем не было.

Именно в этот момент перед нами на столе, словно по мановению волшебной палочки, возникли две тарелки. Запахи, которые они источали, композиция, цвета приправ, сверхъестественная белизна фарфора – все внушало чистый восторг.

Су-шеф воспользовался этим, чтобы вернуться на свою территорию, а мы с жадностью набросились на наши блюда.

Ласкаемые лучами солнца, которые выглядывали то там, то здесь сквозь тень больших деревьев, склонявшихся на ветру, мы наслаждались десертом и кофе. Легкий, нежный и свежий бриз вызывал у нас, расслабленных и блаженствующих, желание задержаться здесь.

Но мы предпочли размять ноги на пляже по дороге к Мон-Сен-Мишелю. Лицо обдувал свежий ветер, а мы размышляли.

– Это подтверждает твои предположения, – подвела итог Соня. – Луи все знал об отношениях между Дэвидом и Авророй в момент их свадьбы.

– Да… Что остается самым туманным, – это то, что же такого мог сказать Дэвид своему брату в тот день, чтобы разубедить его рассказать все Андре и Гортензии.

– Угу… Не считая того, что Гортензия также была в курсе.

– Знаю. Но я уверена, она ничего не говорила об этом мужу.

– Ты в самом деле думаешь, что он умер, не узнав, что происходило в его собственной семье?

– Да, именно так… Андре не допустил бы подобного позора для династии Барле.

Когда мы прошли большие ангары для устриц, выстроившиеся в линию вдоль берега всего округа, нам открылся более дикий вид побережья. Справа осталась ветряная мельница с неподвижными крыльями. Пляж простирался так далеко за горизонт из смешанного песка и ила, что мы даже задались вопросом, доходит ли досюда когда-нибудь прилив.

– Признайся, ты задавалась вопросом?

– Каким?

– Был ли Дэвид способен испортить этот чертов катер просто для того, чтобы заставить Луи замолчать…

В самом деле, услышав признания повара, я старалась похоронить как можно глубже в своем сознании этот ужасный вопрос. Я ускорила шаги, не сводя глаз с крошечной точки верхушки аббатства, там, где святой архангел Михаил повергает дракона в вечность.

Когда мы возвращались назад в такси, подруга прыснула со смеху, прочитав эсэмэс в своем мобильнике.

– Угадай, что я получила?

– Не имею представления…

– Помнишь, как мы приехали сюда вместе в прошлом году? Ты мне рассказывала о загадочном клубе… «Бригантина». Я подписалась на их рассылку новостей. Представляешь, они организуют вечеринку-сюрприз для пар сегодня вечером. Забавно, правда?

Я увидела себя в микроавтобусе, который увозит меня в Сен Броладр несколькими неделями ранее, и испытала легкий оргазм, вспомнив руки огненно-рыжей незнакомки, что прижала меня в углу раздевалки…

– Не собираетесь ли вы предложить мне вместе предаться разврату, мадемуазель Петрилли? – спросила я ее с дразнящей улыбкой.

В зеркале заднего вида в автомобиле я увидела два круглых насмешливых глаза водителя, который не упускал ни слова из нашей беседы.

Моя подруга покраснела. Да ладно, такого с ней не случалось никогда. Может быть, она мечтала об этом, после всего. Может быть, наш опыт накануне заставил ее предаться фантазиям.

– Да ладно тебе, я просто дурачусь, – неубедительно увильнула она от ответа.

Наша шутливая перепалка резко прекратилась, когда мы приехали наконец в «Рош брюн». Припаркованный возле решетчатой стены длинный черный лимузин сигнализировал о том, что в доме кто-то есть. Даже Соня, которая видела этот автомобиль один лишь раз, когда Луи похитил меня у нее прямо в разгар нашей пробежки, моментально обо всем догадалась.

– Он тебя предупредил, что приедет?

– Нет, – выдохнула я, и мое горло внезапно сжалось.

– Ты хочешь, чтобы я вас оставила?

– Наверное, так будет лучше… Ты не сердишься на меня?

– Нет, конечно… Я думаю, что у меня уже есть готовый план на этот вечер, – весело ответила она, махая передо мной своим мобильником.

– Спасибо.

Как только я пересекла порог, меня охватил запах дров, горящих в камине, затем послышались аккорды пьесы для фортепиано, выводимые старой виниловой пластинкой.

Луи сидел на диване, одетый в простую джинсовую рубашку, расслабленный, такой же знакомый и успокаивающий, как и пламя, которое потрескивало перед ним. Вместо того чтобы наброситься на меня, он ограничился лишь тем, что открыл мне свои объятия и улыбнулся, словно ждал меня дома в конце обычного дня. Я сразу же побежала к нему, чтобы укрыться в кольце ласковых рук.

– Шопен? – спросила я.

– Нет, Шуберт, – ответил он мягким голосом. – Трио для фортепиано и струнных № 1. Аллегро модерато, умеренно быстро.

Однако моя радость в ту минуту была неумеренной. Он не вознаграждал меня таким чудесным сюрпризом с момента… наверное, с нашей самой первой ночи в «Шарме» – я исключила нашу импровизированную свадьбу, поскольку тот подарок тогда поставил меня в очень затруднительную ситуацию. Но в эту минуту, в этой старой лачуге, в которую он сумел вдохнуть жизнь при помощи нескольких нот и нескольких веток, брошенных в очаг, ничто не омрачало моего счастья. Я тут же забыла о множестве вопросов, подпиленном руле управления, который сломал его жизнь в тот же момент, что и его колено, приговоре, отныне висевшем на нем…

Прижавшись к груди Луи, теплой, худой, но при этом такой мягкой, я не думала ни о каком будущем, кроме жизни в ласках.

– Знаю, что немного ускорил нашу встречу… Но не думаю, что папарацци приедут сюда, надеясь отыскать меня тут.

– Зерки знает, что ты здесь?

– Плевать на Зерки. Мои ночи пока еще принадлежат мне…

«Надолго ли?» – подумала я с горечью.

– …а следовательно, и тебе тоже… где бы ты ни находилась.

Его приезд был не просто безрассудным поступком. Это было плотское, трепещущее под моими руками и губами признание в любви.

Несмотря на свою больную ногу – я заметила трость Луи, стоящую сбоку у камина, – он схватил меня на руки и поднял с обескураживающей легкостью. Роза на его шее притягивала мои губы, но он сдержал этот порыв.

– Подожди…

Затем началась ночь, которую он придумал в своих фантазиях по пути ко мне.

На кухне он уложил меня на огромном столе из коричневого дерева и снял с меня одежду, одну деталь за другой, покрывая тут же губами каждый участок обнаженной кожи.

– Я не люблю тебя, – сказал он, обращаясь сначала к моему пупку. – Нет, тебя я выпью.

Когда Луи снял мою белую хлопчатобумажную майку через голову, он набросился на мою шею.

– Тебя я тоже не люблю… я тебя укушу.

Произнеся это, он вонзил свои резцы в поверхность моей нежной плоти, вампир, высасывающий желание.

Затем перенес меня к подножию лестницы и поставил на первую ступеньку. Он стащил с меня юбку резким движением и, стоя на коленях передо мной, уверенной рукой снял трусики.

Луи долго созерцал мою влажную щель, наслаждаясь этим зрелищем, затем наклонился к моим бедрам и припал к ним ртом:

– Лоно… Я тебя почитаю.

Я никогда не видела его столь жаждущим моего тела. Это было так прекрасно! Он поклонялся моему телу, и этот культ полностью свел меня с ума. Я чувствовала, как моя влага обильно течет в глубине влагалища.

Когда он начал лизать меня с той медленной прилежностью, которую я знала в нем, точной и мастерски направленной на самые чувствительные участки, я широко раздвинула ноги и вцепилась руками в его волосы, словно лодка, брошенная в шторм. Но после одной или двух разрядок наслаждения он внезапно прервался и снова перенес меня в дом. Тогда его план стал для меня ясен со всей очевидностью: украсить это место нашим наслаждением, покрыть его полностью нашим настроением, повесить на стены наброски и полотна нашей красоты.

Напротив перил лестничной клетки он взял меня первый раз, устроившись прямо между моими упругими ягодицами.

В маленькой ванной, прилегающей к моей комнате, когда я заглатывала его член с исступлением, слишком долго лишенная этого удовольствия, он обратился к моим губам:

– Благословляю тот день, когда вы в первый раз очутились на мне. Советую вам больше никогда не останавливаться и продолжать сосать меня. Слышите?

Иногда он уводил меня туда, где мы уже были, словно там требовалось нанести второй слой нашей любви, чтобы довести наше творение до совершенства. И тогда мы вновь повторяли нашу позу «по-собачьи» или «лотос», наслаждаясь этим с прилежностью двух сознательных работников. Мы были внимательны к деталям, которые значительно увеличивали наслаждение другого, например, лизнуть член, который только что вышел из влагалища, или коснуться указательным пальцем клитора, когда я прижималась к животу Луи. Чтобы довести меня до безумия, он также вводил палец в мой анус в тот момент, когда волна оргазма сжимала его.

Когда Луи кончил во мне, он посмотрел мне прямо в глаза и произнес:

– Я вас не люблю, вас всех… Я вас Анабелизирую.

На этот раз мы рассмеялись безудержно, со всхлипами первобытной радости, такой свободной, что она еще долго сотрясала нас.

Музыка уже давно прекратила звучать в гостиной, когда мы пошли и растянулись на кровати.

– Думаю, нужно упростить наш шифр, – сказал Луи, задумчиво гладя мое тело тыльной стороной ладони.

– Что? – спросила я, с трудом возвращаясь из сладкой истомы в реальность.

На самом деле последнее время мы редко пользовались нашим зашифрованным языком. Слишком сложно в повседневном разговоре, например, засунуть палец во влагалище, чтобы сказать: «Я нуждаюсь в тебе» или ущипнуть за сосок, что значило: «Я люблю тебя».

– Так что же ты предлагаешь?

– Я предлагаю… – он помедлил на секунду, ища вдохновения, – связать каждую часть тела с буквой алфавита. А – это анус, Б – бедра, В – влагалище, Г…

– Хорошо, хорошо, – перебила я его. – Но как это использовать?

– Все просто: если подчеркиваешь один раз выбранную букву в начале слова, это означает, что ты думаешь о данном участке тела. Если подчеркиваешь ее два раза, значит, стимулируешь определенную часть тела…

– Или лучше просишь другого ее стимулировать, – предложила я.

– Да, хорошо, – согласился он, заговорщицки улыбнувшись.

Я прекрасно видела, что эти игры разума восхищали его так же сильно, как и плотские утехи.

– Согласна… Это мне подходит, – одобрила я. – Но если две зоны начинаются на одну и ту же букву? Как… ну я не знаю… губы и грудь, например.

– В таком случае мы будем неумолимы, – рассмеялся он. – Мы без сожаления решим, что Г будет для груди, а Р – для рта (губ).

Вот так, на обратной стороне старого конверта, огрызком плохо заточенного карандаша, мы составили в эту ночь следующие соответствия наших тел и букв:

А – анус

Б – бедра

В – вагина

Г – грудь

Д – декольте

Е – та, которую отправитель сообщения отдает на усмотрение своего партнера

Ж – живот

З – задница

И – икры (ноги)

К – клитор

Л – лобок

М – мошонка

Н – нос

О – очи (глаза)

П – плечи

Р – руки

С – соски

Т – торс

У – ухо

Ф – фаланга (пальцы)

Х – зона х

Ц – целовать (поцелуи)

Ч – член

Ш – шея

Щ – щека

Э – эпидерма (кожа)

Ю – это джокер (получатель сообщения выбирает зону по вкусу)

Я – язык

Конечно, ни на секунду не шло и речи о тех обстоятельствах, в которых нам, возможно, придется использовать этот зашифрованный алфавит в будущем. Я остерегалась упоминать о восемнадцати месяцах лишения свободы, к которым его приговорило правосудие, словно сам факт разговора об этом мог усугубить ситуацию.

Я прикоснулась губами к двум буквам, вытатуированным на его покрасневшей коже, во впадинах колен, в надежде, что свежесть моего рта облегчит боль: «К» на левой и «О» на правой…

Нельзя быть серьезным, когда у вас в распоряжении всего лишь несколько часов для того, чтобы любить друг друга.