«Два миллиарда на помойку»

«Барле-GKMP: провалившееся слияние»

«Слияние? Нет, конфуз»

«Корейцы с юга заставили французов с севера потерпеть поражение во французских СМИ»

«Корея 1–0 Барле»

На следующее утро все газеты и информационные сайты соперничали друг с другом в изобретательности и жестокости при описании экономических последствий от провала слияния Барле-GKMP. Влияние средств массовой информации в масштабах французского пространства было таким, что снятие обвинения с Луи и возможное выдвижение обвинения в адрес Дэвида в судебном деле «East X-prod» отошли на второй план.

Экономические газеты пристально следили за курсом акций группы Барле, который с каждым часом опускался все ниже. Только за сегодняшнее утро акции уже потеряли около трети от прежней стоимости, достигнув своего исторического минимума за последние десять лет: тридцать два евро сорок восемь центов. Группа Барле за одну ночь опустилась до уровня обнищания в компании биржевых маклеров, став легкой добычей для крупных хищников рынка.

Все это меня не интересовало. Несмотря на встревоженные выступления служащих группы Барле, которые следовали один за другим на телеэкране, я думала лишь об одном мужчине. Моем мужчине.

«Если вы согласитесь на мою просьбу… Я улажу это дело». Я сомневалась, что отныне Аврора была в состоянии добиться от Дэвида еще одной капитуляции. Она могла его умолять или даже угрожать ему, обещая поведать миру о своем существовании, но он никогда не выступит в деле в пользу брата. Холодная война, которую они начали вести двадцать лет назад, сейчас была развязана официально, и она будет масштабной.

– Прекрати винить себя! – без устали повторяла Соня.

– Без этого чертова видео мы сейчас не дошли бы до такого.

Я огорченно указала пальцем на газету, валявшуюся в метре от наших безвольных тел на кровати в студии.

– Да. И без него, – продолжала она увещевать меня, – твой парень бы уже получил много лет тюряги.

– Я знаю…

– Значит, тебе не в чем себя упрекнуть. Слышишь?

– Хммм…

Однако мы были еще только в начале пути. Малейшая новая улика, которая попадала в руки журналистов, тут же провоцировала новый разгул страстей. В этой игре на повышение процветали интернет-СМИ. Особенно «Медиаттак», сайт Алена Бернадини, моего бывшего преподавателя из школы профессиональной переподготовки журналистов.

Лысый усатый журналист вновь вел наступление. Зерки снабжал его информацией из первых рук? Безусловно, потому что после обеда версия русского видео, прошедшая небольшую цензуру, уже была выложена в Сети. Она тут же распространилась по пиратским хостингам и бесплатным платформам, обойдя весь Интернет в течение часа.

Поскольку на видео не было видно лица Дэвида, шакалы, падкие до информационного мусора, откопали более-менее достойные доверия свидетельства бывших любовниц Дэвида. Среди них я узнала некоторых девушек из «Ночных Красавиц».

Но сенсационную новость преподнес сайт еженедельника «People», выложив интервью с Алисой Симончини, записанное всего через несколько часов после объявления о поражении Дэвида. Высокая блондинка, обычно такая высокомерная, здесь выглядела не лучшим образом. Тем не менее в ее словах не прозвучало ни уступок, ни жалости по отношению к бывшему жениху:

«– Алиса Симончини, вы подтверждаете, что разорвали помолвку с Дэвидом Барле?

– Да, уже довольно давно. Это решение не имеет никакого отношения к тем проблемам, с которыми в настоящее время столкнулась группа Барле. Мы с Дэвидом договорились еще несколько недель назад, что наши отношения изжили себя.

– Ваше расставание – это последствие видео, уличающего Дэвида Барле самым явным образом в деяниях, которые ему вменяют в вину?

– Нет. И я не могу добавить никаких комментариев по этому поводу. С недавних пор все то, что Дэвид делает в личной жизни, касается только его.

– Что будет с вашей должностью в группе Барле? Думаете, вы сможете ее сохранить?

– Я уже покинула свой пост в тот момент, когда мы приняли решение расстаться».

«Все это было обговорено с ее адвокатами, – предположила я, – в том числе и с Боффором. Но от того оно не стало меньшим предательством, выпавшим на самый тяжелый для Дэвида период».

Крысы бежали с корабля и заявляли об этом громко и во всеуслышание, не колеблясь и кусая на бегу руку, которая так щедро кормила их долгое время.

«– В таком случае можно вас спросить о том, что же стало поводом для вашего столь неожиданного разрыва?

– Я осознала, что наш союз был скорее сделкой для средств коммуникации, о чувствах речи даже не шло. Это не мое видение брака. Я ожидаю другого от жизни для двоих».

Через три дня после этой первой подавляющей волны в прессе начали появляться слухи о свободной покупке акций группы Барле. Некоторые европейские медиагруппы выступили в качестве покупателей. Однако вскоре самое достоверное предположение появилось на Востоке: если Бон-Коо Моон и выразил возмущение в связи с распутным поведением своего французского коллеги, это не умерило его аппетит к экспансии. Группа Барле сейчас интересовала его еще больше в связи с тем, что он мог позволить себе приобретение ее акций за полцены.

27 июля GKMP заявила о покупке десяти дополнительных процентов акций от капитала группы Барле, доведя свою долю до тридцати семи целых и трех десятых процентов от контрольного пакета. После каких-то мутных действий по обмену акций с другими европейскими филиалами эта пропорция достигла в последующие дни около сорока семи процентов, затем пятидесяти одной целой двух сотых процентов, с 30 июля, что сделало корейскую группу держателем мажоритарного пакета акций.

– Итак, свершилось: отныне резиденция группы Барле находится в Сеуле.

Маршадо, который иногда прилагал усилия и поднимался на шестой этаж, когда провожал Соню на улицу Трезор, казалось, не верил в реальность этих слов.

– Но ведь Дэвид сохранил свою должность, разве нет? – спросила я, чтобы заглушить угрызения совести.

– На данный момент… Но первый же совет директоров, возглавляемый Мооном, вероятно, отправит его в отставку.

Дэвид не только не обогатится и не приобретет миллиарды, но еще и потеряет свою должность, ради которой он столько трудился и интриговал в молодости. После тридцати лет успеха маленький сирота из Динара потеряет все одним махом.

– Но есть кое-что похуже, – добавил Франсуа, который сдерживал свое ликование из уважения ко мне.

– Что может быть хуже, чем потерять предприятие отца?

– У тебя была возможность убедиться, что Дэвид жил на широкую ногу. Даже на слишком широкую, если хочешь знать мое мнение.

Конечно, Дэвид жил в неслыханной, вызывающей роскоши. Но я никогда не задумывалась о происхождении денежных средств, которые позволяли ему окружать себя столь комфортными условиями. Я всегда знала Дэвида богатым, и мне казалось естественным, что деньги у него текли рекой, не иссякая.

– Его персональные инвестиции не всегда были слишком разумны. Он погряз в долгах. Особняк Дюшенуа, например, закладывался по меньшей мере два или три раза, чтобы покрыть проценты, которые Дэвид был должен.

– Разве можно заложить недвижимость несколько раз? – удивилась Соня.

– Пока ты сидишь на солидной финансовой подушке и банки имеют доверие к тебе… Да, это возможно.

– Сейчас, когда акции Барле ничего не стоят, банки испугались, да? – размышляла я.

– Именно так. И все его кредиторы толкаются у дверей, чтобы вернуть свои деньги. Немедленно. И все одновременно.

– Сколько он должен в итоге?

– По-моему, долг исчисляется суммой в десятки миллионов, – угрюмо заявил Маршадо.

Говорят, в долг дают только богатым. И еще вчера Дэвид казался таким состоятельным, что ему одалживали, не беспокоясь о его платежеспособности. А сейчас его единственное отличие от сотен несчастных жертв нечистоплотных кредитных организаций – в размере задолженных сумм.

Тогда Франсуа развернул газету, пролистал ее со знающим видом, затем резко остановился на странице с объявлениями. Он указал обвиняющим перстом на объявление в газете:

– Гляди… Он вынужден продать все.

Коллекция ДЭВИДА БАРЛЕ

Старинная мебель, предметы декора и картины мастеров. Продажа с аукциона на торгах.

Друо Ришелье, зал 12. Вторник 3 августа 2010, 15 ч 30 мин.

Подробные описания и фотографии www.drouot.com

Публичная экспозиция: суббота 30 июля 2010 с 11 ч до 18 ч

понедельник 2 августа с 11 ч до 18 ч

– 30 июля… Это сегодня, – прошептала я.

Никто не отреагировал на мои слова. Пойти к Друо в такой ситуации было, без сомнения, худшей из идей.

– Черт, – посетовала Соня, – это судебная полиция заставляет его продавать все?

– Еще нет. Он торопится, и не без основания, надеясь избежать того, чтобы его вынудили к этому административным постановлением, иначе все имущество распродадут на торгах по бросовым ценам. А так Дэвид по меньшей мере может надеяться получить за все честную цену… Даже если это будет лишь каплей в море его долгов.

Я не хотела такого! И даже сердилась на Луи за то, что он использовал улики, которые я ему предоставила – типа русского видео, – для того, чтобы раздавить своего брата кончиком трости, словно насекомое.

– Короче говоря… Он разорен?

– Хуже, – резюмировал Франсуа, – с ним покончено. Два моих друга, владельцы журналов, сообщили, что Дэвид предложил им свои услуги в качестве «элитного хроникера». Стоит ли говорить тебе о том, что это только рассмешило их. Никто отныне больше не подаст ему руку. Ни в этой среде, ни в какой другой.

Провал Дэвида вовсе не произвел на нас такого же веселящего эффекта, как на владельцев прессы, и каждый хранил сокрушенное молчание. Даже Маршадо, который должен был бы радоваться этому, казалось, ощущал горький вкус своего возмездия.

– Но если Дэвид должен съехать из особняка Дюшенуа, – спросила я, – где он станет жить?

– Поскольку квартира на проспекте Мандель по-прежнему принадлежит управляющей компании недвижимости, владельцем которой является он и Луи…

Управляющая компания недвижимости Тур де Дам: я вспомнила об этой компании, тремя акционерами которой были Аврора, Дэвид и Луи.

– …он спросил своего брата, не возражает ли тот, если он там поселится… Пока никто еще не наложил лапу на эту часть его имущества.

– Значит, они все-таки встретились? – воскликнула я, будучи вне себя от удивления.

– Нет, насколько я знаю, переговоры вели их адвокаты.

Следовательно, Боффор и Зерки. Учитывая их взаимоотношения, я представляла, насколько напряженным должен был быть диалог между двумя коллегами в мантиях.

– И что же ответил Луи?

– Он еще не вынес своего решения.

– Откуда ты все это знаешь? – поинтересовалась Соня.

– Через «Медиаттак». Они попросили меня осветить эту тему.

Выслушивая подробности падения моего бывшего, меня охватило желание защитить его. Если я считала справедливым тот факт, что Дэвид заплатил за свои ошибки, я не могла принять того, что все ополчились против него. Я хотела, чтобы он был наказан, а не унижен.

Вот и я начала занимать ту же позицию, что и Аврора…

– Вы… Вы собираетесь осветить по просьбе «Медиаттака» наши открытия, касающиеся семьи Лебурде?

– Не знаю, – искренне ответил он, – я еще сомневаюсь.

– Не делайте этого… Я вас прошу, Франсуа: не рассказывайте им.

Они с Соней обменялись подозрительными взглядами.

– Почему я должен воздержаться от этого? – спросил Маршадо.

– Потому что если вы вынесете на всеобщий суд эту историю, Дэвид станет не единственной жертвой. Это коснется всех так или иначе: Луи, Авроры… и даже меня. Вы разрушите всю семью.

– Но не вас, – возразил он.

– Напротив… Для ваших коллег я стану двойником, копией той, кого братья передавали друг другу, словно мячик. Копией идиотской игрушки.

Моя подруга задумчиво согласилась с этим.

Пока слушание по обжалованию приговора по делу галереи Соважа не было назначено, на мои свидания с мужем был по-прежнему наложен запрет Зерки. Для меня это стало почти облегчением, настолько меня напрягало беспощадное поведение Луи по отношению к Дэвиду.

Потому наши ласки проходили в тишине.

Тем не менее этим вечером я не появилась на свидании в двадцать два часа. Слишком много было на моей совести, чтобы отдаться наслаждению.

Вместо этого я наблюдала за Луи с экрана своего компьютера. Знал ли он, что его снимают на видео во время близости в комнате номер два? Я так не думала. Мне хотелось бы верить, что Исиам держал язык за зубами.

Поначалу Луи проявлял нервное беспокойство, пройдя сотню шагов в ограниченном пространстве номера под холодным светом ламп. Затем, поскольку я до сих пор не появилась, он погасил свет и разлегся на кровати, вскоре погрузившись в сон. К полуночи пронзительный гудок автомобиля на улице Пигаль вырвал его из дремоты. Он зажег ночник, чтобы посмотреть, который час, и, к моему великому удивлению, предпочел еще остаться там. Почему Луи не позвонил мне, чтобы спросить, отчего я опаздываю? На его месте я бы уже доставала его телефонными звонками и строгими отчитываниями. Он не сделал ничего подобного. Луи полностью разделся и, видимо, вызывая в памяти наши недавние алфавитные игры, принялся медленно мастурбировать. Он высвободил головку члена, затем увлажнил ее двумя пальцами, предварительно смочив их слюной. Наконец начал ласкать себя методичными круговыми движениями от уздечки до основания и снова, до тех пор, пока его член не содрогнулся несколькими сладостными спазмами.

В эту ночь он, казалось, пытался растянуть процесс, как будто опасался того момента, когда уже не сможет сдерживаться. Думаю, Луи еще надеялся на мое появление и хотел сохранить свое семяизвержение для меня. Но через двадцать долгих минут он больше не мог сдерживаться. Несмотря на полумрак, я догадалась об этом по резким движениям и толчкам, которые были предвестниками оргазма. Луи издал дикий рык.

Он не стал сразу же вытирать себя – надеялся ли он еще, что мой язык в конце концов появится и слижет этот густой белый нектар?

Наше следующее свидание было назначено в день торгов аукциона Дэвида. Третьего августа. На этот раз я была верна обещанию и пунктуальна. Я не могла признаться Луи, каким образом сумела вернуть назад наш дневник-талисман, потому отказалась от мысли принести с собой «Сто раз на дню», решив, что он станет моим единоличным сокровищем.

Такое совпадение дат показалось мне метафорой судьбы. Луи и я будем наслаждаться, в то время как Дэвид потеряет то немногое, что у него оставалось. Мы будем вдвоем, снова вместе. Он – еще более одинок, чем когда-либо.

Луи не касался этой темы, но тем не менее я была убеждена: он знает все о том, что в данный момент происходит у Друо. Некоторые предметы, выставленные Дэвидом, его даже наверняка интересовали. Был ли Луи достаточно циничен, чтобы отправить туда представителя, который должен перебить цену от его имени, как это зачастую происходит на аукционных торгах?

Может, он даже мысленно следил за каждым из лотов в то время, когда я делала ему минет, когда он вылизывал меня, когда мы безудержно трахались без слов, как два молодых зверя.

«Лот 14: комод Людовика XV, подписанный краснодеревщиком короля, Жаном-Анри Рьезенером. Начальная цена: 15 000 €».

На протяжении ночей алфавитная игра уже исчерпала долю своего очарования. Для нас тоже пришло время состязаться в сумасбродстве, проявлять больше оригинальности… Одним словом: совершенствоваться.

Я предполагаю, что подобная трансформация естественна перед стадией, которую сексологи называют зрелость пары. Мы еще находились на стадии показушничества, причудливых эротических фантазий, начинаний, о которых, без сомнения, будем сожалеть при их осуществлении, но которые, перед тем как быть реализованными, казались подобны сладострастным озарениям.

Вылизать тело своего партнера с ног до головы, как я это сделала в тот вечер, неугомонным языком? Какая прекрасная идея!

Разрешить засунуть в мое лоно лепестки розы, не помывшись предварительно с мылом? Несомненно, это изысканное наслаждение для него.

В конечном счете мало что имело для нас значение. Все эти безумства избавляли нас от разговоров. Каждая новая вольность отодвигала нас чуть дальше от тем, которые бы иначе невыносимо отдалили наши тела друг от друга. Наши нервы были так напряжены, что я начала испытывать желание, чтобы он грубо обошелся со мной, чтобы трахнул меня как никогда, чего я никогда бы не захотела при других обстоятельствах. Поэтому, когда Луи растягивал наши кошачьи игры, покусывая меня и царапая, я приказала ему в бешенстве:

– Трахни меня в задницу!

Он чуть заколебался, затем судорожно надавил своим огромным напряженным членом в мою дверцу, которая заскрипела под натиском. Я хотела, чтобы Луи взял меня силой, одним мощным и грубым ударом, я хотела, чтобы он причинил мне боль. И причинить ему боль в ответ. Удовольствия было недостаточно. Чтобы я щипала его, чтобы я кусала его, чтобы царапала и раздирала его. Чтобы моя горечь также вопила о любви, потому что мы обречены любить друг друга.

Когда он был во мне – это оказалось проще и менее болезненно, чем в наши предыдущие занятия, – мне было недостаточно чувствовать в себе его неподвижное присутствие, которое раньше казалось неудобным. Напротив, я подбодрила его, умоляя с еще большим неистовством:

– Войди в меня глубже… Двигайся во мне. Давай же!

Не выжидая, он начал двигаться в узком проходе, который обхватил его член во всю длину. Сначала не спеша, а затем все сильнее и сильнее, неистовей и неистовей.

– Я оттрахаю тебя, – прошептал он сбившимся от усилий голосом.

Луи уже покрылся потом, сладким и текучим, как бальзам, который капал на мою задницу и поясницу при каждом движении.

– Да, – выдохнула я, – вот так…

Прощайте, литература и подобранные слова. Я полностью отдалась этому первобытному животному ритму. И не хотела ничего, кроме этих сокрушительных грубых ударов, сотрясавших тело.

«Лот 19: два бронзовых подсвечника в стиле ампир, датируемые 1810 годом.

Начальная цена: 2500 €».

Мы вышли из комнаты. В конце концов, уже наступила поздняя ночь и можно было разгуливать без риска оказаться захваченными врасплох, а прохожие, которые еще бродили в это время по улице, были слишком пьяны, чтобы понять, чем мы тут занимались.

Где-то возле моста Мари на набережной Сены Луи воскликнул:

– Ты видела?

Он указывал на противоположный берег.

– Похоже, что на стрелке острова Сен-Луи больше никого нет. Пойдем туда?

Чуть замедляя шаги из-за хромой ноги и трости, он спустился по нескольким покосившимся ступенькам, которые вели к мощеной набережной, к подножию острова, на запад.

– Ты знаешь, как называется это место? – спросил меня Луи тоном преподавателя.

– Нет, – ответила я.

– Площадь Луи Арагона. Отъявленный пройдоха и проказник, Арагон…

И в самом деле, я вспомнила, что его произведение «Влагалище Ирены» фигурировало в списке эротических источников, рекомендованных Луи.

Чуть дальше находился указатель улицы, посвященной поэту. И на нем были написаны следующие стихи:

Все дышало спокойствием. Здесь никого, кроме нас, не было. Но вечность нашей любви казалась не такой очевидной, как в этом стихотворении.

Когда мы дошли до стоящей на стрелке острова скамейки с видом на течение Сены, Луи сел и привлек меня к себе, посадив на колени. Так как под легкой просторной юбкой на мне не было трусиков, я почувствовала, как мои нижние губы проснулись от прикосновения к его набухшей промежности. Дерево, склонившееся над водой, пропускало лишь редкие лучи света от фонарей, светивших над нами, здесь и на берегах. Иногда прожекторы прогулочных корабликов резко выхватывали нас из полумрака, открывая взору туристов нашу непристойную позу, но мы так быстро возвращались в темноту, что они ничего не успевали понять.

Луи не стал медлить и расстегнул ширинку, достав оттуда свой уже вставший член. Он ввел его в меня без всяких церемоний, держа меня двумя руками за талию, чтобы крепко прижимать к себе при каждом движении. Я сопровождала его толчки легким покачиванием вверх-вниз таким образом, что верхняя часть его члена настойчиво поглаживала самую чувствительную зону моей вагины. Чем больше он ускорял ритм, тем сложнее мне было сдержать крики. Наконец я заглушила их, уткнувшись ему в шею, впившись зубами в вытатуированную розу. Мы быстро кончили, возбужденные опасностью.

– Лоно моей королевы, – прошептал мне на ухо Луи.

Не планируя заранее, мы возобновили наш картографический проект там, где наша драма прервала его.

«Лот 23: исключительно ценный лот, портрет писателя Жорж Санд, выполненный в 1830 художником и меценатом Ари Шеффером. Начальная цена: 175 000 €».

Мы провели остаток лета, отмечая столицу на карте таким образом. Как только наступала ночь, мы выходили из «Шарма» и гуляли до тех пор, пока не отыскивали место, которое нас вдохновляло. Иногда приходилось ждать часами в укрытии под крыльцом или в ночном баре для того, чтобы выбранное нами место обезлюдело и поле для деятельности наконец освободилось. Тогда мы сливались друг с другом возле дерева, в подворотне или на лестничной клетке. Ничто не могло остановить нас. Мы запечатлевали наши чувственные знаки повсюду, иногда даже на асфальте или мостовой. В каждом квартале, на каждой улице или площади мы практиковали разные сексуальные позиции.

Любить друг друга стоя на площади Одеон, я – опершись двумя руками о колонну театра, Луи – расположившись между моих ног.

Совокупляться «по-собачьи» на скамейке бульвара Ришар Ленуар, на центральной разделительной полосе под металлической конструкцией, установленной на рынке.

Ласкать друг друга в саду Тюильри, возбуждаясь от мысли, что нас застанет врасплох случайная парочка других любовников.

Затем спрятаться и остаться в Атлантическом саду на крыше вокзала Монпарнас, предаваясь содомии. Я стою, вцепившись в ограждение крыши, сильно выгибая ягодицы.

Нас мог бы арестовать ночной патруль, но наше рвение не мешало нам оставаться настороже.

Мы предпочитали выбирать места, которые раньше посещали вместе. Маленький садик музея романтической жизни – пришлось для этого перелезть через решетку. В пассаже «Жоффруа» Луи взял меня возле витрины продавца старинных тростей. Наконец, несмотря на нерешительность мужа, я умирала от желания запечатлеть свой след на Орлеанской площади и стереть навсегда воспоминания о собственном двойнике.

Июль и август пролетели полным ходом. Днем, за исключением нескольких ЯМ, мы избегали контактировать друг с другом. Мы проводили это время с пользой, записывая наши ночные приключения. Мы делали успехи в литературных изысканиях, но мало говорили об этом между собой. Я не осмелилась признаться Луи в том, что собираюсь опубликовать свой первый роман, – но Бербер неотступно преследовал меня, умоляя, чтобы я прислала ему следующие страницы.

Со своей стороны Луи не давал мне информации о собственных попытках. Именно поэтому удивление было абсолютным и неподдельным, когда однажды вечером в конце августа он пришел на наше свидание с небольшим прямоугольным пакетом в руках, завернутым в подарочную бумагу.

– Открой, – подбодрил меня Луи с серьезнейшим видом.

Я разорвала упаковку лихорадочным жестом и вытащила оттуда не очень толстую книгу, на обложку которой ошеломленно уставилась, не в силах произнести ни слова.

Луи Барле

АЛФАВИТ ТВОЕГО ТЕЛА

Издательство Галлиматье

Что это: роман, эссе или рассказ – было неясно, на обложке больше не значилось никакой информации.

На первой странице посвящение называло меня по имени, обыграв при этом двусмысленность моего имени «Pour Elle». Своим таким узнаваемым почерком Луи добавил ниже четыре слова: «Для тебя, вечно твой».

– Книга выходит через неделю, – пояснил он, – конечно, если магазины, которые обещали взять ее на реализацию, сдержат свое слово.

Издательство оказалось засекречено, как об этом можно было догадаться по шутливой омофонии его названия, созвучного с названием престижного издательского дома.

Потеряв дар речи, я листала книгу, слишком впечатленная, чтобы суметь сконцентрировать свой взгляд на строчках.

– Я хотел, чтобы у тебя был самый первый экземпляр, – добавил Луи.

Вернувшись к себе, как только меня отпустили парализовавшие меня эмоции, я наконец-то смогла прочитать ее по-хорошему. И через несколько дней я купила несколько дополнительных экземпляров в «Ля Мюзардин», один из которых оставила для своих заметок на полях, а другой предназначался для изголовья моей кровати.

Затем, лежа обнаженной на кровати, открыв книгу на странице по выбору, я ласкала зону, описанную словами, словно рядом находилась рука, способная сойти с бумаги и гладить меня. Цель Луи была достигнута: его текст заставил меня испытать оргазм, причем многократно.

Аврора не давала о себе знать. Она больше не нуждалась в моем вмешательстве. Зачем играть роль посредников, когда два брата желали навсегда остаться непримиримыми?

Плохие новости продолжали сыпаться градом на бывшего генерального директора группы Барле. Его смещение с поста главы семейного предприятия было обнародовано публично в последних числах августа. Благодаря бурной подготовке к началу учебного года эта новость прошла практически незамеченной. Головокружительное падение Дэвида Барле больше не было актуальной новостью, и отныне уже другие имена фигурировали на первых полосах газет. Его преемника назначили в полном всеобщем равнодушии. Жан-Пьер Мартен, чистый продукт французской технократии, вышедший из высших учебных заведений, прошедший множество министерских кабинетов и крупных предприятий. Согласно официальному заявлению, неубедительно процитированному прессой, он был назначен для того, чтобы вдохнуть новую жизнь в группу B‑GKMP – так теперь называлась компания. Для Дэвида назначение на эту должность столь посредственного человека должно было стать худшим унижением.

Однако не последним…