Я не стану пересказывать тебе эту сцену, потому что ты был там. Я не стану напоминать тебе обстоятельства, потому что именно ты захотел их. Но то, чего ты не знаешь, – это того смятения, в которое меня погрузили несколько минут, проведенные вместе.
Нехватка, зияющая дыра, непреодолимая необходимость, которую я вынуждена заполнять вновь и вновь. Потому что все так и есть, ты делаешь меня ненасытной. Едва лишь я насладилась тобой, как хочу еще снова и снова, и больше, и разнообразней, с новыми красками. Везде, где ты уже исследовал меня, но также и в тех местах, которые ты даже не можешь себе вообразить. И я снова обращаюсь к тебе с вопросом, который задавала сама себе в предыдущем письме: мог бы ты довести меня до оргазма своим локтем, подбородком, лбом или коленом? Мог бы ты довести меня до экстаза настолько, чтобы на моем теле не осталось больше ни одной не исследованной и не получившей наслаждения области?
Давай, приложи свои губы или член к этому листу, чтобы я смогла почувствовать их, вдохнуть их запах, полизать их, затем приложить туда, куда сочту нужным. Бумага – это наша кожа. Ты не веришь? Попытайся же тогда коснуться меня. Видишь маленькое пятнышко внизу страницы? Это капля меня, предназначенная для тебя. Давай, оживи ее, добавив немного слюны. Смажь ею член. Через нее я шлю тебе свои чувства. Приятно пахнет, не правда ли? Это мой запах, это наш запах. И вскоре твоя камера и вся тюрьма за ее пределами будут благоухать нашими ароматами. Все твои приятели займутся самоудовлетворением благодаря нам, для нас, даже сами этого не зная. Мы подарим им оргазм свободы.
(Рукописная заметка от 10/10/2012)
Everybody knows (Все знают), Леонар Коэн
После выпуска в эфир передачи от 10 октября я стала получать многочисленные отзывы как со стороны журналистов, так и от знакомых. Так, например, некоторые люди, которые не появлялись в моей жизни со времени выхода романа, сочли своим долгом возобновить утраченную связь. Мне написали Ольга (она перебралась в Москву), Дэвид Гарчи (прислал приглашение на свою очередную выставку, более скромную, чем предыдущие, в новой галерее, открытой Альбаном Соважем), Ребекка (прислала душевную эсэмэску), Альбан Леклерк («Может, выпьем по стаканчику, когда-нибудь на днях?») и даже Флоранс Дельбар. Последняя только что прочла мой первый роман, а за ним и второй том, вышедший всего несколько недель назад. Теперь она пыталась всеми способами возобновить контакт со своей приемной дочерью, ведь для Флоранс отныне не было секретом, что та жива. Я дала обрадованной женщине адрес квартиры на Орлеанской площади, хотя особой надежды на что-то хорошее не питала. Несмотря на все мои уговоры встретиться с матерью, я поняла, что Аврора так и не появилась у нее. На самом деле некоторые главные герои упорно оставались в тени, не желая оттуда выходить: Дэвид, Аврора, Фред. И скорее всего, мое появление на телевидении ничего не изменило в их жизни.
– Ну и что ты об этом думаешь? – внезапно вывела меня из оцепенения Соня. – Все знают… Все все поняли.
Да, думаю, зрители без труда представили, что происходило за кулисами прямо после того, как мы так спешно покинули съемочную площадку. Столь эмоциональное завершение программы сохранили при монтаже, ведущий «Большой Библиотеки» рассчитывал, что оно создаст немалую шумиху.
– Вы так вызывающе вели себя в эфире, – продолжила Соня, – вы не трахались уже несколько месяцев… Не нужно быть сексологом чтобы догадаться, что вы делали за кулисами!
Разорванная связь, Жан-Луи Мюра
Но связь, возобновленная на несколько волшебных мгновений в этой гримерке, не имела никакой возможности продолжиться в ближайшее время. Потому что все просьбы о предоставлении нам супружеской комнаты для встреч отклонялись без четкого объяснения причин.
На мой взгляд, моя известность раздражала судей. Но затем, однажды… Я представляю, как кто-нибудь, например министр юстиции, был растроган и тронут, увидев нашу встречу в «Большой Библиотеке».
Прошло меньше восьми дней после выхода передачи, когда нам сообщили, что наш запрос будет рассмотрен в ближайшие сроки. Пролетело еще два дня, а затем меня пригласили в Санте.
Последствие, Ноутвист
Весь день перед свиданием я провела в приготовлениях. Моей первой мыслью было составить новый плей-лист, как во времена наших ночных встреч в «Шарме». Нам дали ровно час времени – и мы не будем растрачивать его впустую на слова. Единственное средство, которое у нас остается для того, чтобы создать нужную атмосферу и добавить немного света в эти жуткие серые стены, – музыка.
«Найти подходящую музыку, подходящую для того, чтобы заниматься под нее любовью, – долгая работа, – рассказал мне как-то Луи. – Для некоторых – это работа всей жизни». У меня же было лишь несколько часов, чтобы успеть сделать более или менее подходящую подборку и найти подходящий наряд. Я воспользовалась ими по максимуму, одновременно слушая музыку и перебирая гардероб в поисках идеального наряда. Фелисите терлась о мои ноги. С тех пор как я вновь обосновалась в «Шарме», кошка не покидала меня ни на шаг. Здесь, в моем отеле, мы с ней чувствовали себя двумя владелицами замка.
С согласия Сони и Франсуа я кое-что изменила тут, то, что казалось мне необходимым. Месье Жак оставался по-прежнему консьержем заведения, а его начальником я назначила Исиама. Отныне «Шармом» управлял улыбчивый и заботливый молодой шриланкиец. Эти качества я ценила в нем прежде всего. Он даже не сердился на большого лысого консьержа за то, что тот так плохо с ним обращался в прошлом. Никогда не делал попыток отомстить ему. Я предполагала, что Исиам великодушен и умен, и не была разочарована. Сердце отеля билось сейчас так же нежно, как и его комнаты пульсировали энергией и чувственностью.
Утро разбилось (Morning has broken), Cat Stevens
Наступило утро. Наконец-то. Я должна была прийти за полчаса до назначенного времени. Я прошла через комнату досмотра, справа от огромных синих ворот, и меня попросили ожидать в маленькой холодной и грязной комнате, которая казалась олицетворением самой тюрьмы. Устойчивый запах пота – страха? – щекотал мой нос.
Потом я услышала лязг ключей и отдаленные окрики, и вскоре за мной пришел надзиратель в синей куртке. Он вел меня по тому маршруту, который, как я предположила, был выбран, чтобы не слишком шокировать посетителей. После долгих минут ходьбы до конца коридора он открыл двумя поворотами ключа комнату без окон, освещенную тремя лампами ослепляющего неонового света. Из мебели здесь был только низкий диванчик, покрытый зеленой клеенкой, который стоял посередине комнаты. Как в «Двух Лунах», подумала я, и от этой мысли чуть не расхохоталась, но с трудом сдержала смех.
Внутри Любви (Inside of love), Нада Серф
С Луи я поняла, что означает для меня слово «любовь»: я нежилась в его любви, как в теплом коконе, сплетенном исключительно для меня. И сейчас я должна была попробовать любовь с ним в совершенно другом месте, совсем не похожем на наше надежное убежище.
Я положила на пол колонки от МР3‑плеера, которые мне позволили взять с собой, и снова перелистала плей-лист, еще не решив, какую именно музыку включу в тот момент, когда он войдет. В конечном итоге Луи застал меня врасплох сидящей на корточках в не самой изящной позе, повернувшись к нему спиной. Он тоже выглядел не лучшим образом. На нем были грязные джинсы и старая поношенная футболка. Полагаю, что оставаться элегантным в тюрьме не очень-то просто, да и не очень важно.
Я обняла мужа, не говоря ни слова, и прижала к своей груди, будто пытаясь вытянуть из него весь этот сок тоски, тесноты и несчастья, который заполнял его. Сок тюрьмы.
– Ты знаешь, кто только что пришел сюда? – спросил он меня, чтобы начать разговор.
– Нет, – шепотом ответила я. – Я?
Он улыбнулся моей догадке.
– Антуана Гобэра тоже посадили в эту тюрьму.
Антуан Гобэр, скандал с галереей Соважа. Тот, кому Луи был обязан своим нахождением здесь. Предохранитель Дэвида, который перегорел одновременно с ним самим в ходе судебного процесса. Гобэр использовал все средства, имеющиеся у него в распоряжении, но в конце концов все-таки и сам оказался за решеткой. Я могла бы спросить Луи, пересекался ли он с ним в столовой, был ли Гобэр более приятным сокамерником или таким же отвратительным человеком, как и на свободе. Я могла бы его спросить, не осужден ли в конце концов Фред и не отправили ли его удивительным образом тоже искупать свою вину в Санте.
Но электронные часы показывали, что нам уже осталось всего лишь пятьдесят шесть минут до того, как охранник вернется за моим мужем. Я сняла свою одежду под его жадным взглядом и осталась так перед ним, стоя босыми ногами на ледяной плитке, дав время, чтобы он насытился. Время, чтобы его глаза прошлись по всему моему алфавиту от А до Я, чтобы после составить слова и фразы, которые ему понравятся.
Пылающий костер, Этьен Дао
Заниматься любовью в камере, зная, что за вами наблюдают… Иметь из всех возможных благ только музыку, которую вас попросят убавить ударами дубинки в железную дверь… Прижиматься друг к другу на кровати, которая не шире, чем полка в вагоне поезда… Заниматься так любовью – это наказание.
Тем не менее мы прочувствовали все с невероятной силой. Вероятно, потому что, дойдя до определенного уровня близости, влюбленным, которые хотят друг друга, удается абстрагироваться от всего, что их окружает. Герметичный непроницаемый кокон защищал нас, и внутри его каждое соприкосновение наших обнаженных тел распаляло нас до предела. Таким образом, мы потратили еще десять минут на то, чтобы сблизить наши тела настолько, чтобы почувствовать, как между нами циркулирует невероятное тепло. Вскоре у нас не осталось иного выбора, кроме как переплавить наши тела в раскаленный металл.
Луи лег на меня, вошел в меня кончиком головки, его проникновение было легким, похожим на поцелуй в лоб. Нам приходилось ограничивать движения и довольствоваться друг другом, не меняя положения, используя как можно меньше жестов. Мы походили на двух лентяев в разгар сиесты. Это был один из тех случаев, когда я больше наслаждалась душой, чем телом. Моя самая обширная эрогенная зона теперь сконцентрировалась где-то в глубине моих мыслей. Ни криков, ни царапин, ни безумств. Только нежное покачивание, сладостный плеск волн и легкая рябь счастья на поверхности спокойной воды, в которой плавали мои мысли.
Эта рана, Лео Ферре.
Нам оставалось не более четверти часа, когда мы неподвижно сидели, приклеившись друг к другу, и молча слушали последние мелодии. Мы давали словам влиться в нас. Я воспользовалась моментом и ласкала его тело: впалые щеки, ямочку, иногда появляющуюся на левой щеке, высокий лоб и все остальное, пока наконец не остановила ладонь на изувеченном колене. Я припала к нему губами, чтобы вторить волнующему голосу певца. Я хотела забыть о той драме, которая чуть не разлучила нас двадцать лет назад.
Я убедила себя в том, что необходимо покончить с этим. Загадка «Ривы» была неразгаданной. Смерть его родителей останется нелепым преступлением, виновник которого так и не найден. Может быть, это Дэвид? Или Аврора? А может быть, кто-то другой, призрак, исчезнувший в мутных волнах? Так ли важно узнать сейчас правду? Неужели мы не могли жить без этого ответа? Наша любовь, наш успех, «les Hotelles», возрожденные из пепла, Соня и Франсуа вместе – разве всего этого нам не было достаточно для счастья, недостаточно, чтобы затянулись наши последние раны?
Неужели рана так никогда и не заживет?
Вы готовы, что вам разобьют сердце, Ллойд Коул
Are you ready to be heartbroken, Lloyd Cole
Нет, я не была готова оставить Луи, не так быстро, не сейчас, но когда рука надсмотрщика легла на его плечо, он не придумал ничего другого, кроме как прошептать мне на ухо:
– Не будем этого повторять, да? Не здесь…
Я кивнула, хотя и знала, что снова подам прошение на свидание. Он шел по коридору грязно-желтого цвета, и часть меня, моей кожи и моих запахов уходили вместе с ним, этих тайных пассажиров не удалось бы высадить ни одному охраннику.
Прекрасный день, Лу Рид
Perfect day, Lou Reed
Ужасный день. Едва я, с совершенно пустой головой, вышла из тюрьмы Санте, бесцельно бредя по пустынным тротуарам бульвара Араго, чувствуя до сих пор на себе аромат Луи, я получила эсэмэс от Жана-Марка Зерки.
«Просьба об условно-досрочном освобождении отклонена. Сожалею. Я знаю, что вы должны видеться с Луи сегодня. Буду благодарен, если вы ничего ему не скажете. Я сделаю это в течение дня… или завтра».
Да. Завтра. Мне казалось, что завтра будет лучше. Словно плохая новость станет менее печальной. Итак, Луи отбудет свое наказание до конца, полные тридцать месяцев, или девятьсот десять дней, в этой крысиной дыре. Наказание, которое похоже на взятие заложника в варварской далекой стране.
И тем не менее сейчас нас двоих разделяло лишь несколько метров.
Мое лоно принадлежит тебе. Это твоя территория, ты завоевал ее. Другие могли топтать ее. Другие еще могут пройтись там. Но ты единственный, кто поставил там свое знамя, мой клитор, прямой и гордый. Он носит только твои цвета. Я твоя новая граница. И ты еще не до конца освоил меня.
(Рукописная заметка от 21/10/2012)