– Да нет же, ты в самом деле самое бездарное ничтожество из всех, кого я знаю. Это просто невозможно!

Помогайте вашим друзьям. Желайте им лучшего. Содействуйте их любовным отношениям, в том числе и самым нелепым или, очевидно, обреченным на провал. И пожинайте сладкие плоды благодарности.

– Как ты могла упустить человека, который шел в десяти метрах от тебя по улочке шириной не больше коридора?

Мне нечего было ответить в свое оправдание. Маршадо следовало как можно скорее выйти на связь с Соней и раскрыть ей обратную сторону своей личности.

Он сделал это пару часов спустя, и подруга прекратила изводить меня. Сейчас выбор был за ней: ей следовало принять решение и объявить бедняге Фреду о том, что того вновь обошел соперник старше и богаче его.

Я не ожидала, что Франсуа вновь выйдет на связь со мной так быстро. Я предполагала, что он будет целиком поглощен новой дамой сердца. Что касается Сони, мне-то известно, как она могла проявлять свою ненасытность.

– Я уже узнал чуть больше о семье Лебурде, – сообщил Маршадо, даже не поздоровавшись.

– Так скоро?

– Я слышал это имя раньше. Значит, я когда-то брал интервью у человека, о котором идет речь, либо он является моим коллегой.

– Лебурде был журналистом? – чуть не поперхнулась я.

– Более того. Главным редактором газеты. Я обнаружил его след в старых ежегодных справочниках прессы, которые храню дома. И затем я сделал несколько телефонных звонков своим собратьям по перу, большая часть из которых уже на пенсии, они подтвердили мою информацию.

– Редактором? Но какого издания?

– Роже Лебурде, – начал читать он на другом конце линии, – заступил на должность редактора рубрики в 1955 году в «Изумруд», местную газету Сен-Мало, а затем стал редактором и наконец директором издательства с марта 1963 года по февраль 1972 года.

– А затем? – поторопила я его, и мое сердце сжалось тисками ожидания. – Что с ним стало?

– Не имею понятия.

Я не смогла сдержать вздох. Но разочарование тотчас же рассеялось, как только я услышала в его голосе знакомые нотки возбуждения, так свойственные журналистам, ведущим расследование, когда они нападают на след.

– Но у меня есть еще кое-что. Это должно вам понравиться.

Последнее слово было произнесено с подтекстом, который не сулил ничего хорошего.

– Что?

– С самого первого выпуска «Изумруд» публиковался на средства маленького семейного предприятия семьи Базен. Судовладельцы с карманами, полными бабок, страстно любящие свой край, но при этом не имеющие почти никакого понятия об издании ежедневной прессы.

– И что же? Как это касается нас?

– Примерно за полтора года до того, как Роже Лебурде исчез из поля зрения, газета была выкуплена. И, судя по всему, как я понял, довольно радикально реструктурирована. Половина штата была сокращена. Небольшой местный владелец типографии, разоренный крупной международной корпорацией… Ну и так далее. Догадайтесь сами, кто находился у истоков этой резни.

– Барле! – воскликнула я.

– Да. Если быть более точным, Андре Барле. Братья в то время еще играли в машинки.

Я попыталась представить вереницу игрушек Динки или Мажоретт, поставленных на тот самый потертый ковер в «Рош брюне», и Луи в белой рубашечке поло и коротких шортиках, с непокорной темной прядью на лбу, с взглядом, уже привыкшим к той напряженности, которую я знала в нем.

– Однако Лебурде сохранил свою должность, не так ли?

– Похоже на то. Всем известно как это бывает: босс думает, что он делает во благо, пожертвовав частью своего коллектива ради спасения других. Затем его просят принести в жертву все больше и больше человек, и в конце концов он понимает, что его обманули. В итоге он хлопает дверью с горьким вкусом предательства во рту.

Говорил ли Маршадо сейчас о Лебурде или делился со мной своими переживаниями?

– Вы уверены, что это те самые Лебурде, у которых родились Дэвид и Эмили? Может быть, эта фамилия широко распространена в том регионе…

– У меня перед глазами лист журнала «Изумруд» с портретами сотрудников редакции, датированный 1968 годом…

«Год рождения Луи», – подумала я. Каждая деталь нашего дела неизменно вела меня к моему мужу, просто замкнутый круг.

– …и ошибки быть не может: это то же самое лицо, что и на семейном фото под елкой.

Я пыталась прогнать мрачные мысли, которые преследовали меня с момента встречи с Зерки, который приходил осведомиться обо мне. И я решилась поговорить с еще одним из немногочисленных актеров моей драмы, который до этого момента ускользал от меня. Будучи раболепно преданным сотрудником отеля «Шарм», принадлежащего Дэвиду и Луи, господин Жак каждый раз уклонялся от моих вопросов. Иногда вежливо, в другой раз проявляя меньше сдержанности и такта, как тогда, когда я вызвала полицию в то заведение. Угрозы тут не сработали бы, это я знала точно. Следовательно, мне нужно было придумать иной способ, чтобы провести его.

– Эль! Какой приятный сюрприз!

Лысый великан, должно быть, думал с точностью до наоборот, видя, как я захожу в стеклянную дверь «Шарма». Его большие голубые глаза без бровей с тревогой вытаращились на меня.

– Месье Жак… Очень рада вас видеть. Я искала именно вас. Мне нужно передать вам небольшую заявку.

– Мне? Вы знаете, что я целиком и полностью в вашем распоряжении, – угодливо произнес он.

– Ну то есть… Не то чтобы прямо вам. А для мадемуазель Лебурде… управляющей.

Я придумала этот небольшой весьма неуклюжий блеф в надежде на то, что он заставит хоть как-то отреагировать старого консьержа.

– Я… – запнулся тот, не став отрицать, что фамилия Лебурде ему знакома. – Это не управляющая, а наш бухгалтер. Что вы хотите от нее?

И он тут же стал менее приветливым.

– Я хотела бы получать здесь свою почту, ведь мы с Луи сейчас живем тут.

– Я понимаю… Но, как вы сами должны понимать, гостиница – это не почтовое отделение.

Не почтовое отделение, нет. Но притон на ночь, замок садомазо, место для групповухи и т. д. Я едва сдержалась, чтобы не напомнить ему, что меня тут чуть не изнасиловали в одной из потайных комнат.

– Тем не менее Эмили Лебурде имеет право на подобную привилегию, – указала я на стеллажи за его спиной.

– Мадемуазель Лебурде входит в штат гостиницы, – сухо возразил он. – Это другое.

– Я не вижу причин, почему… Мой муж акционер общества, которое владеет гостиницей.

И снова он не знал, что ответить. Этот факт существенно изменил соотношение сил между нами. Я была женой одного из его руководителей и в этом статусе имела право требовать подобные услуги.

– В любом случае, – ответил он в конце концов, – проблема в другом. У нас недостаточно почтовых ящиков для клиентов гостиницы…

Конечно же, это было неправдой, я видела, что отель на три четверти пустует.

Бросив взгляд за спину, он посмотрел на ящики и, предвосхитив мое замечание, сказал не слишком уверенным голосом:

– Это нормально… Нашим постояльцам только что разнесли их почту.

– А что же тогда с этой ячейкой? – спросила я, указывая на один из ящиков, переполненный письмами. – Кому она принадлежит?

Я могла различить в его взгляде попытку солгать. Но он был загнан в тупик, и, наверное, у него уже не оставалось смелости, чтобы снова возражать мне.

– Это ее, – признал месье Жак, опустив глаза. – Ящик мадемуазель Лебурде.

Если ее ячейка для писем была полной, значит, с момента бегства Эмили-Авроры Арман больше не выполнял роль почтальона. Но это также означало и то, что она не пряталась в «Шарме». Мысленно я вычеркнула эту гипотезу из своего списка.

– Я могу посмотреть?

– Не думаю, что вас это касается.

– Учитывая то, что этот человек – моя свояченица… – заявила я, лихо выдержав его негодующий взгляд, – думаю, что касается.

Не говоря ни слова, он принял свое поражение и, достав пачку конвертов, протянул ее мне.

Содержание большей части посланий не представляло никакого интереса. Но самое последнее письмо из стопки содержало странное уточнение:

Эмили Лебурде

Гостиница «Шарм», комната три

55, улица Жана-Батиста Пигаль 75009 Париж

Я перевернула конверт, чтобы посмотреть, указан ли там отправитель, но на обратной стороне не было ничего написано.

– Здесь есть комната номер три?

– Простите?

Месье Жак повернулся ко мне с таким удивленным выражением лица, что на сей раз я не сомневалась в его искренности.

– Посмотрите сюда, – показала я, протягивая ему послание.

– Нет… Нет, насколько мне известно.

Воодушевившись своим авторитетом, я настаивала:

– Я думала, что номера были присвоены только «Жозефине» и соседней с ней комнате?

– Да, это именно так…

Следовательно, он знал правило: ни одной из комнат не может быть присвоен номер, кроме тех, в которых один из собственников отеля пережил такой опыт, который стал для него памятным.

– Вы уверены? С того времени, как вы здесь работаете, вы никогда не слышали о комнате, которую бы обозначали номером три?

Упомянув длительный срок службы месье Жака, я знала, что польстила его самолюбию. Если вдруг случайно у него была хоть малейшая капля информации по этой теме, он поторопился бы доверить ее мне.

– Нет, в самом деле, я не понимаю, к какой из комнат этот номер мог бы относиться. Разумеется, это ошибка.

Я же была настроена гораздо менее категорично и для очистки совести попросила позвать Исиама. Коридорный из Шри-Ланки, конечно, не мог пощеголять такой выслугой, как его начальник, но за несколько лет он приобрел такие подробные сведения о месте службы, что мог назвать по памяти цветы на гобеленах или то место в коридоре, где на ковролине было пятно в форме пениса. Эта деталь очень забавляла как девушек из агентства, так и постоянных посетителей.

– Ты можешь пустить меня в комнату два? Она не занята?

По воле случая комнату еще не сдали. Ее планировка с проходом через «Жозефину» отпугивала потенциальных клиентов. Это вынуждало их ждать, чтобы комната номер один была свободна, либо бронировать оба номера.

Шквал ароматов и эмоций пленил меня с самого порога, микс из еще свежих ощущений. Луи не выдавал желаемое за действительное: любовники на самом деле оставляли после себя следы своих сладостных утех там, где ими и занимались. Кроме того, здесь я могла связать четкие образы с каждой деталью обстановки: стена, к которой он любил прислонять меня, стул, на котором он брал меня снова и снова, изголовье кровати, к которому он привязывал меня такое количество раз, что у меня начали болеть запястья, стоило только об этом подумать.

– Все в порядке, мадемуаз’Эль?

Привычная забота Исиама развеяла эти картинки.

– Все хорошо, спасибо… Я просто задумалась…

– О чем же?

– Нет ли у этой комнаты какого-нибудь другого выхода, а?

– Нет, мадемуаз’Эль. Только эта дверь.

Он указал на дверь, в которую мы только что вошли. Тем не менее, согнув палец, я начала простукивать все стенки и перегородки комнаты в надежде, что одна из них окажется полой. Но вне зависимости от того, была ли эта перегородка из дерева, кирпича или штукатурки, везде раздавался безнадежно цельный, заполненный звук.

– Значит, нет никакой вероятности того, что у этой комнаты есть выход в еще одну?

– О нет, не думаю. Тогда бы я знал об этом.

Я осмотрела номер блуждающим взглядом сначала на уровне пола, вдоль плинтусов, затем длинный ряд сдержанной лепнины, украшавшей белый потолок.

– Ты не в курсе, эта комната оборудована?

– Оборудована? Вы имеете в виду, есть ли здесь кондиционер?

– Нет… Оборудована камерами?

Исиам сделал большие наивные глаза. Хотя он наверняка знал, что некоторые комнаты были оборудованы скрытой аппаратурой наблюдения. В одной из таких Луи и провел мое посвящение. Но, будучи по-прежнему осторожным, Исиам воздержался от откровенных признаний, или же он это делал из-за стыдливости? Естественно, юноша также не ответил на главный вопрос, до сих пор мучивший меня: кто установил систему наблюдения на панель управления, располагающуюся в подвале Особняка Мадемуазель Марс? Простой трудяга, он был всего лишь молчаливым зрителем-соучастником. И никоим образом не управляющим этих устройств.

– Здесь ведется видеозапись? – настойчиво повторила я.

– Нет, я этого не видел.

– Ты уверен?

– Да.

По крайней мере, с этой точки зрения комната была надежна. По сравнению с другими номерами отеля она казалась своего рода убежищем, укрытым от посторонних взглядов и вторжений. Все, что здесь происходило в мою первую брачную ночь, принадлежало лишь моим воспоминаниям. И воспоминаниям Луи.

Я подождала немного, затем подошла вплотную к коридорному так близко, что почти коснулась его носа кончиком своего.

– А если бы я попросила тебя поставить здесь камеру? – спросила я, применив все свои чары соблазнения на бедном юноше.

– А? – Он сделал вид, что не понял.

– Ты отлично понял меня: я хотела бы, чтобы ты установил здесь Hi-Fi-камеру. И чтобы никто другой, кроме тебя, не знал об этом. Ты смог бы выполнить мою просьбу?

Смуглая кожа Исиама обрела цвет пурпурного загара, и я почувствовала запах специй, исходящий от его тела. Я почти позавидовала той девушке, которая отведает это столь ароматное блюдо.

– Нет, я…

– Пожалуйста, Исиам. Ради меня. Ради мадемуаз’Эль, – умоляла я его ласковым голосом, обворожительно улыбаясь.

Сейчас мои губы почти касались его губ. Исиам слегка задрожал, словно куст, колышимый порывом ветра, внезапно став похожим на один из хрупких саженцев, которые были посажены на площади внизу. Он отступил на шаг назад, часто моргая длинными ресницами, затем выдохнул:

– Хорошо… если вы дадите все, что нужно, я могу, да.

– Спасибо.

Мои губы запечатлели поцелуй на его челе, где выступило несколько капель пота платонической страсти. На самом деле я не слишком гордилась собой, но была довольна, ведь я добилась того, чего хотела.

Весь остаток дня я пыталась связаться с Фредом, надеясь и молясь про себя, чтобы Соня не успела пока отправить в отставку моего (а теперь также и ее) бывшего.

– Чего тебе надо? – пролаял он в трубку, наконец ответив на мой звонок.

– Эммм… Узнать, как твои дела…

– Эль, тебе глубоко наплевать на меня. Прошла уже как минимум неделя с тех пор, как Соня сказала тебе, что отправила меня в отставку. Если бы тебя это хоть чуть-чуть волновало, ты бы уже мне позвонила. Поэтому я повторяю: чего надо?

Фред ничуть не сомневался в своих словах, и, к моему огромному стыду, я должна была признать, что события последних месяцев давали ему повод так думать: он оказался хорошим другом, тем, кому звонят, когда он нужен, умелым мастером на все руки, который все вам починит… но не тем, о ком станут беспокоиться, когда он сам идет ко дну.

Я в нескольких словах изложила Фреду новую техническую проблему, которую попросила его решить.

– Хм… Ну ладно, не слишком-то все и сложно. Тебе когда надо сделать это?

– Сегодня вечером было бы идеально, – рискнула я ответить вполголоса.

– Ладно, посмотрим… На каком устройстве будет транслироваться изображение?

– Можно это сделать на моем смартфоне?

– Да, если ты готова хорошо заплатить. Но если ты хочешь делать записи эпизодов, а не просто смотреть происходящее в потоковом режиме, нужно предусмотреть защиту памяти. В твоем мобильном для этого недостаточно памяти.

– Можно все сделать с моего ноутбука?

– Ну да, с небольшим внешним жестким диском все должно получиться.

Через несколько часов Фред передал лично в руки Исиама оборудование, а также инструкцию по установке «для детей в возрасте от пяти лет» (по моей просьбе он не стал указывать этот факт в самой инструкции, чтобы не обидеть моего ценного тайного агента).

Я, в свою очередь, получила по эсэмэс ссылку на загрузку приложения, которое позволяло мне управлять видеокамерой на расстоянии. Я тут же сделала первую попытку, но не смогла разглядеть ничего, кроме серой дымки. Похоже, все команды управления подключением не выполнялись. Я повторяла попытку примерно каждые пять минут, с нетерпением ожидая, когда на мониторе появится комната два.

Находясь в ожидании, я нашла, чем себя занять: надо было найти серебристый конверт, похожий на те, что раньше посылал мне Луи. Это оказалось непросто, пришлось обойти все канцелярские магазины Маре вплоть до отделов «Базар де л’Отель де Виль», и наконец я нашла то, что искала. Но самое сложное было еще впереди.

– Жан-Марк? Это Анабель.

Впервые я назвала адвоката Луи по имени. Я хотела, чтобы моя просьба имела как можно более личностный характер. Как услуга, которую друзья оказывают друг другу.

– Я вам уже говорил об этом, Эль. Луи живет в месте, которое я намерен сохранить в полной конфиденциальности. Ему угрожают. С тех пор как дело Делакруа было вновь запущено, все представители прессы просто сорвались с цепи: борьба с проституцией, борьба с порно… Даже бывшие клиенты проституток, которые полагали, что узнали себя в порнофильмах производства «East X-prod», готовы помогать обвинению.

То, что Луи снова стал объектом этого преследования, ранило меня так же сильно, как и его отсутствие.

– Я знаю… Впрочем, я не спрашиваю у вас его адрес… Я прошу всего лишь передать письмо.

– Это срочно?

– Да… я бы хотела, чтобы оно дошло до него сегодня.

– Почему такая срочность? И почему бы вам не обратиться к нему через эсэмэс? Я не запрещаю вам перезваниваться, вы же знаете.

Как любезно! Тот факт, что моя семейная жизнь зависела от подобного персонажа, вызвал во мне желание завопить во все горло.

– Это касается только нас. И раз уж мы расставляем все точки над «i», я бы просила, чтобы он был единственным, кто прочтет содержимое моего послания.

Зерки никак не отреагировал на это и ограничился ледяным согласием.

– Я вам пришлю здешнего курьера в течение получаса.

Есть праздники, которым радуешься заранее, потому что ничто не может омрачить их, но есть также и пронзительные, горькие удовольствия, несущие с собой столько же боли, сколько и наслаждения, и сочетающие в себе противоречивые чувства: гнева и беспомощности, разочарования и блаженства – все в «одном флаконе», именно это впоследствии приносит нам полную изможденность.

У нас нет права провести вместе день, но нам остаются все наши ночи. Ты знаешь где. Ты знаешь когда.

Твоя Эль.

Кто сказал, что семейной паре для полноценного существования необходимо иметь в наличии адрес дома, счета на оплату и бог знает сколько ребятишек?

Луи и я больше не были такой парой, как все остальные. Но я твердо решила придать нашим отличиям особую прелесть. Я видела себя в образе мастера у подножия своего шедевра: из множества ограничений сотворить великолепие.

Курьер Зерки подошел к восьми часам. Видеоподключение к комнате номер два заработало примерно через сорок пять минут. Прежде чем отправиться туда, я надела тонкое платье, которое легко можно было снять одной рукой.

Декорации были установлены, реквизит приготовлен, сценарий написан. Не хватало только двух актеров.

Луи прибыл с опозданием на десять минут с моим серебристым конвертом в руке. Я начинала опасаться, что он не придет. Я позаботилась о том, чтобы задернуть единственную штору и оставить свет погашенным. Только фонарный столб даровал нам несколько случайно попавших в комнату лучей.

– Эль…

Бесконечно долго мы держали друг друга в объятиях. Когда он наконец решил заговорить, я тут же остановила его поцелуем.

– Нет. – Я ограничилась только этим словом.

Никаких слов. Никаких объяснений. Никаких отчетов, допросов или просьб. Ничего, кроме нас, двух влюбленных тел. В конце концов, столько обещаний нужно было выполнить.

Не говоря ни слова, я потащила его к постели. На полу, удовлетворенно заметила я, Исиам поставил маленький прибор, как я и просила: динамик, подключенный к док-станции моего телефона. Под любопытствующим взглядом Луи я подключила к нему мобильник, и после нескольких движений пальцем по сенсорному экрану нас окутала пелена мелодии. Отдаленные и вибрирующие басы все больше и больше наполняли комнату, и вскоре ее пронзил жалобный голос исполнителя:

Неприкрытой чувственности партитур, выбираемых Луи во время наших первых встреч, я предпочла саундтрек с сильными эмоциями, который выражал боль разлуки. Улыбка Луи говорила о том, что он узнал отрывок из песни – в конце концов, «The Police» была группой его молодости, – он явно оценил мой выбор.

Но я пришла сюда не для нежности и любви. Я сердилась на него за то, что нас вынудили так отдалиться друг от друга из-за глупой причуды, за еще одну стычку с Дэвидом, как во времена, когда они ревниво соперничали за внимание отца. И я собиралась заставить Луи заплатить за все.

Я забралась на него и, прижавшись бедрами к его бокам, заставила его лечь по центру кровати. Он позволил сделать это с собой, готовый искупить свою вину. И кто знает? Кто знает, не хлынут ли потоком все его секреты с хрипами или вздохами? Я сделаю все от меня зависящее, чтобы добиться этого, я буду истязать его наслаждением, чтобы заставить признаться.

Не сопротивляясь, он согласился, чтобы я привязала оба его запястья двумя шелковыми шнурками к изголовью кровати. Это был первый раз, когда я так обладала им. Ты – моя игрушка, мой Луи.

– Мы больше не дневная пара, моя любовь… Мы ночные прекрасные незнакомцы.

Это будут последние слова сегодняшней ночи. Луи удовлетворенно вздохнул, затем закрыл глаза в нетерпеливом ожидании моих ласк. Мои проекты эротической картографии столицы были не закончены, но сегодняшним вечером я собиралась заняться исследованием его тела.

Он был так прекрасен и хорош, здесь, целиком и полностью мой, отданный моим рукам, моим губам, моей груди, которую я использовала в качестве груза, опускавшегося на его алые губы, на его темно-коричневые соски, на обнажившуюся уздечку, когда его плоть резко натянулась.

Этим вечером я обнаружила, что два квадратных метра человеческой кожи представляют собой один огромный чувственный пейзаж. Мы являемся одной нераздельной эрогенной зоной, одним полюсом, притягивающим к себе поцелуи и ласки.

Я целовала всю поверхность его стройного тела, временами удивляясь содроганию мускулов, сопровождаемому вздохом, и радуясь, как прикосновения моих губ поднимают дыбом волоски на его теле. Я так растягивала каждое прикосновение, каждое новое открытие, что вскоре он, не в силах вынести этого, сделал резкое движение бедрами, направив свой член мне в рот. Делать ему минет без презерватива было моей первой победой. Мой язык мог скользить по всей длине его члена, мои губы сосали его головку, как большой леденец, зубы нежно покусывали хрупкое содержимое мошонки, а затем я заглатывала по очереди каждое из его яичек и сжимала его до тех пор, пока на лице Луи не появлялась гримаса боли и наслаждения. Мне нечего было бояться. Он не мог ни оттолкнуть меня, ни направить рукой.

Когда наконец я наградила Луи долгожданными движениями губ вверх и вниз вдоль его члена, я подумала, что он может не сдержаться. Поэтому я вынудила его сделать небольшую паузу, властно прижав свои гениталии к его губам, и начала покачиваться в такт движениям его языка, прокладывавшего путь в моих влажных складках.

Список музыки, добавленной мною в плей-лист, продолжался. Чувственность белого регги сменилась отрывком электронной поп-музыки, которую открыл для меня Луи в свое время. Ритмичные четкие звуки призывали к блаженному темпу движений.

Именно этот момент я выбрала, чтобы заняться с ним любовью по-настоящему. На сей раз все было не случайно, я контролировала все: угол сближения, глубину, ритм, темп. Я была хозяйкой его удовольствия, и я выверяла его максимально точно. Каждая реакция Луи, даже едва уловимая, легкое дрожание или моргание ресниц, давала необходимую информацию для моих регулировок и настроек: сжать мышцы влагалища, выгнуть спину, сдавить бедра, наконец, расслабить все, чтобы он забыл о технике и видел только меня.

Но при этом я не забывала и о себе. Каждый раз, когда движением моих ягодиц высвобождалась вагина, я клала два или три пальца на свой набухший клитор и давила на него с каждым разом все сильнее. Временами я останавливалась, потом возобновляла эту четко выверенную карусель, чутко ловя трепетания, когда его член в агонии уже не мог контролировать себя.

Я не знаю, кто из нас двоих кончил первым. Только помню, что волна, зародившаяся в моих глубинах, затопила нас обоих. Она была лишь первой. Конечно, этой ночью будут и другие. Я твердо решила сделать из него своего заложника до самого утра.

Часами терзаемый и выжатый, словно сочный фрукт, стимулируемый и эрегируемый мной всеми возможными способами, он, не колеблясь, подчинился этому новому требованию со сладострастной покорностью, зачарованный тем, что видит меня в роли завоевательницы, уверенной в своем наслаждении.

Но был ли у него другой выбор? Я брала то, что мне причиталось. Я получала от его члена все, что он мог мне дать, я пронзала им свое чрево, где он взрывался от наслаждения столько, сколько я от него требовала.

А этой ночью я требовала много и долго.