Изоляция: Состояние или обстановка изолированного человека (см. Изолировать) или того, кого изолируют.

Изолировать: удалять кого-либо из общества других людей.

Словарь Ля Русс дал мне четкие определения, но для моего подавленного настроения они не подходили. Заточенная в своем министерском кабинете, я долго смотрела на небо и наблюдала за облаками, за погодой во всех ее метеорологических проявлениях, а также изучала словарь, подложенный чьей-то заботливой рукой мне на стол во время обеденного перерыва. Я также еще раз внимательно изучила записи, сделанные во время беседы с Альбаной, и еще больше убедилась в том, насколько мало я приспособлена к этой деятельности, что умножило мое чувство неполноценности. Дэвид сделал мне потрясающий подарок, но в результате, как в беспощадном зеркале, я увидела нелицеприятное для себя отражение своих недостатков, которые мама, кстати, всегда хотела исправить.

Должно быть, я задремала ненадолго, потому что, когда неожиданно появилась Хлоя, ее глаза округлились от негодования, а я, очнувшись, какое-то время пребывала в оцепенении, пока не пришла в себя.

– Что с вами? – возмутилась она.

– Все в порядке…

– Но вас уже ждут… В зале для совещаний, номер три. В четырнадцать тридцать…

Хлою, без сомнения, покоробил тот факт, что с самого первого дня я стала нарушать предусмотренный ею график, но она и виду не подала. Она даже проявила великодушие и не стала мне ставить на вид количество минут, за которые меня следовало упрекнуть. Хлоя ограничилась тем, что кивнула на дверь, словно я могла перепутать и пойти не туда, куда надо, а в коридоре торопливое цоканье ее каблучков по мраморному полу указывало на то, что я должна следовать за ней, и как можно быстрее.

Даже не знаю, что я заметила в первую очередь. Его силуэт? Его улыбку? Или отголосок лаванды в духах, запах которых просачивался далеко за пределы комнаты, где он сидел? Этот аромат ненавязчиво предлагал мне присоединиться к нему.

Рядом с ним находились еще трое, но я узнала только Люка Доре по его седой гриве и характерному выражению лица, как у мудрого визиря. Луи говорил много, громко, чувствуя себя хозяином положения. Но видеть его в этой компании было непривычно, даже, на мой взгляд, он казался здесь неуместным. Не только в связи с тем, что я знала о нем, и не в свете обстоятельств, при которых мы встречались раньше. Его чересчур уверенный тон и напускная говорливость свидетельствовали об одном: он не чувствовал себя здесь в родной стихии. Он играл роль. Надо признать, что Луи с ней вполне справлялся, но все равно это была комедия, в которой он не был самим собой. Я не сомневалась, он презирал своих собеседников.

– Эль! – воскликнул Луи, когда я наконец попала в поле его зрения. – А мы уж и не надеялись вас увидеть. Я смотрю, вы уже усвоили основные правила нашей компании: власть принадлежит тому, кто заставляет себя ждать.

Я покраснела. Остальные участники совещания обернулись, и каждый в свою очередь мне представился, за исключением Люка. Он на правах старого знакомого позволил себе поцелуй в щечку.

– Добро пожаловать, Эль. Я, к сожалению, не имел возможности сказать тебе это утром, но, поверь, мы все очень рады, что ты к нам присоединилась. Честное слово!

Сопровождая слова приветствия дружескими объятиями, он положил обе руки мне на плечи и слегка встряхнул меня. Жест был от чистого сердца, вполне приличный, так поступают многие, кто ценит прикосновение как доказательство искренности, но я могла бы поклясться, что старший Барле раздраженно поморщился. Ему неприятно было видеть меня в объятиях другого мужчины, пусть вполне невинных и краковременных.

– Луи, ты остаешься с нами? – спросил Люк.

– Хм… А почему бы и нет? В конце концов, оформление новой передачи, да еще такой важной для нашего канала, имеет прямое отношение к имиджу компании. Не так ли?

Все с ним согласились, понимающе кивнув.

Я не виделась с Луи с тех пор, как произошла их стычка с Фредом, то есть уже два дня. Мне он показался уставшим: черты лица заострились, скулы ввалились. Высшая несправедливость заключалась в том, что болезненный вид придавал его внешности еще больше животной привлекательности, делал его более чувственным, что ли. Несмотря на свой небольшой физический недостаток, он представлялся мне диким зверем, любое движение, каждая поза которого свидетельствовали о скрытой мощи, о сгустке энергии, готовой проявиться в любой момент в виде всплеска жизненной силы. Башня Барле была для него стеклянной клеткой. Луи примирился с судьбой, но, как и любое другое дикое животное в подобных обстоятельствах, все равно искал выход, тропинку в джунгли, где он мог бы резвиться на просторе. Он бы с радостью перегрыз горло своим тюремщикам, если бы представилась такая возможность.

– Крис, ты покажешь нам свою работу?

Крис, высоченный худой блондин, сутулый, с аккуратной бородкой, по манерам похожий на угловатого подростка, что типично для художников и оформителей, достал из-под мышки ноутбук. Исполнив на клавиатуре несколько виртуозных пассажей, он перевел изображение своего проекта на экран.

– Итак, вы видите, площадка в урбанистическом стиле, – Крис специально растягивал слова, демонстрируя британский акцент. – Атмосфера бетонных джунглей, все в сером, в стиле пост-хип-хоп…

Описание макета студии: на темной кирпичной стене огромные буквы в виде радуги, нарисованные в стиле граффити.

– …и в то же время обеспечивает релакс, – закончил он свое торжественное выступление. – Скорее берлинский хиппи, чем нью-йоркский наркоман. Понимаете, в чем фишка?

Мне совсем не понравилось, даже если не брать во внимание его дурацкий витиеватый стиль изъясняться. Разумеется, я бы не стала ничего говорить, но это было замечено, и Люк бросил на меня вопросительный взгляд:

– Эль, ну как тебе?

– Хм… Мне сложно высказать мнение по одному варианту. Может, посмотрим другие?

Художественный редактор не произнес ни слова. Без всяких сомнений, я вступила в лагерь его противников, этих невеж и зануд, не обладающих визуальной культурой, которые смеют высказываться по поводу великих творений так, словно они выбирают обои. Крис уже возненавидел меня лютой ненавистью, что бросалось в глаза.

– Да, – холодно сказал он, поджав губы. – Есть и другие…

Подразумевалось: они не лучше.

По мере того как Крис демонстрировал другие варианты, а также возможные логотипы передачи, прочие заставки, элементы декора, оформление студии, в которой мне очень скоро придется дефилировать, я стала чувствовать присутствие Луи у себя за спиной. Сначала до меня докатилась волна его изысканного парфюма, где запах лаванды преобладал над цветочной нотой, потом я ощутила возбуждение, исходившее от него, из чего сделала вывод, что он находится в шаге от меня. Он почти склонился к моему плечу под предлогом того, конечно, что так ему будет лучше виден экран, и я уже чувствовала, как горячее дыхание нежно щекочет мне шею. Мои волосы были сколоты на затылке той самой заколкой, но один локон упрямо выбивался из прически и шевелился над плечом каждый раз, когда Луи делал выдох, что приводило меня в смущение. При каждом движении теплого сладкого воздуха у меня над ухом моя кожа немного дрожала, и я не могла унять эту дрожь, пробегающую по всему позвоночнику, от самого затылка до поясницы, и она выдавала мое возбуждение.

– Я бы предпочла студию на фоне деревенского пейзажа, – неожиданно сказала я, немного стесняясь. – Пусть лучше простота и естественность, в духе живописных сельских описаний Руссо. Скорее тропический лес, чем вандейская роща.

Сказав это, я подалась грудью вперед в направлении Люка, тогда как мужчина за моей спиной инстинктивно отпрянул назад. Навыки поведения среди себе подобных, усвоенные нами с раннего детства и автоматически выполняемые телом, бывают иногда очень полезными. Он снес оскорбление, только разгневанно сверкнув взглядом. Но я-то знала, что здесь или в другом месте мне не удалось бы так просто улизнуть от него. Учащенное сердцебиение и невольное сокращение мышц внизу живота послужили тому доказательством.

– Интересно, – согласился седовласый директор, – но почему деревенский?

– Ну, как сказать, – сочиняла я на ходу, – во-первых, думаю, этого меньше ждут, чем городской пейзаж, когда речь заходит о культуре и обществе.

Щелчок по носу эстету Крису. И очко в мою пользу, если судить по тому, как одобрительно закивал Филип ди Томазо, низенький человечек, похожий лицом и цветом кожи на сморщенный чернослив.

– И потом, таким образом мы подчеркнем, что не собираемся ограничиваться парижскими новостями, что основная идея нашего проекта – охватить большое пространство, а не только отразить проблемные зоны, мало связанные с настоящей жизнью.

– Неплохо, – оценил Люк Доре, улыбнувшись.

Я несла чепуху, молола вздор, ляпнула первое, что мне взбрело в голову. Озвучивала маркетинговую галиматью, против которой всегда предостерегали наши преподаватели в институте. Но оказалось, что всех это вполне устраивает. Тут я сделала для себя открытие: когда попадаешь в реальные условия в профессиональной среде, лучше иногда пустить пыль в глаза, порой такой фарс воспринимается лучше, чем обдуманные и зрелые заключения. Полезнее бывает эпатировать, чем действовать силой убеждения.

– Луи? Твое мнение?

– По поводу работы Криса… или о милом куплете, который нам исполнила мадемуазель Лоран?

Он уставился мне прямо в глаза, словно две иголки впились в мягкую древесину. Я окаменела, не способная ни возразить, ни ответить на оскорбление. Тем не менее я чувствовала, как в моем каменном теле громко, как колокол, стучат некоторые органы: сердце, в первую очередь, но также вагина, предательница, которую обстоятельства, видимо, сильно возбудили.

Неужели он это заметил? Похоже, да. Его взгляд, задержавшись на моем лице, двинулся вниз, изучая каждую складочку черного платья, и при этом так похотливо блестел, будто меня покрывала не ткань, а тончайшее облачко серого легкого тумана.

Какому моменту он отдал предпочтение вчера вечером? Какое мгновение ему доставило наибольшее удовольствие? Я вновь увидела, как яйцо покидает мое нутро, довольное, удовлетворенное, задержавшись в преддверии, как непропорционально крупный член, с трудом преодолевающий узкий проход…

– То, что Эль нам сказала, думаю, не лишено смысла.

Исполнительный директор пришел мне на помощь:

– Неплохая идея, да?

Луи выпрямился настолько, насколько ему позволяла трость, надменный, как петух в своем курятнике. Его поза лучше, чем слова, выражала то, что он думает о всех нас: стадо глупых домашних животных.

– Да, – пустился Луи в рассуждения. – Если мы хотим привлечь людей в прайм-тайм смотреть программу о культуре, мы не должны замыкаться в резервации для элиты, которая проводит вечера в театре Шатле, а выходные – в Биаррице. Нужно посмотреть свежим взглядом!

После этих слов воцарилась гробовая тишина, и я поняла, что у Луи достаточно влияния, чтобы уволить директора телекомпании в одну минуту, прямо в ходе текущего заседания, ему стоит лишь мигнуть, но он был спокоен. На какое-то время Луи отвернулся от меня, чтобы посмотреть в глаза своему оппоненту. Я чувствовала, что вся дрожу, это было приятно и болезненно одновременно.

– Мы можем сделать потрясающую передачу по культуре… Не какое-нибудь пошлое подобие типа «Любовь в полях»! – обиженно сказал Крис.

– Так что ты предлагаешь? – спросил Филипп, проигнорировав Криса и смерив Луи взглядом с головы до ног, без намека на подобострастие. – Сплетни про твоих дружков-приятелей из Марэ на всем протяжении программы?

К моему великому удивлению, Луи не сгреб мистера Чернослива за шиворот, хотя ему это было несложно, а сохранил олимпийское спокойствие.

– Отнюдь. Видишь ли, я умею не смешивать собственные вкусы с нашей общей миссией по отношению к телезрителям. И, уж прости меня, но твое предложение так же смешно, как и проекты Криса.

– Что ж, расскажи, какую концепцию ты предлагаешь? – вмешался Люк.

– Я не прошу вас делать передачу для избранных эстетов и горстки посвященных. Напротив. Я полагаю, что доступ к высокой культуре, о чем, собственно, тут речь, является фундаментальным правом всех и каждого. На мой взгляд, дать возможность мозгам получить эстетическое наслаждение жизненно необходимо и не менее важно, чем доставить удовольствие телу.

Быстрый взгляд горящих глаз в мою сторону. Я услышала отголосок прогрессивных взглядов с сильным привкусом анархизма, что так поразили меня когда-то в галерее Соваж.

Но о чем он говорит? Все еще об искусстве и культуре? Нет, подсказывала мне моя вагина, промокшая насквозь настолько, что прилипла к хлопковой прокладке трусиков. Я поерзала в кресле, надеясь движением таза отклеить их друг от друга, но только испортила положение: ткань врезалась в распухшие губы и стала тереться о клитор, возбуждая его.

– Так о чем ты предлагаешь рассказывать? Об искусстве копчения рыбы у эскимосов?

– Необязательно, – серьезно возразил он, пропустив мимо ушей иронию Люка. – По крайней мере, до тех пор, пока это не войдет в моду у обитателей, населяющих берега наших рек. А если так случится, то почему бы и нет?

– Ты хочешь обсуждать модные тенденции, так, что ли? – нахмурился Люк. – Передачу об обществе?

– И да и нет. Мне кажется, что наших зрителей могла бы увлечь идея первыми узнавать о том, чем собирается заниматься в ближайшее время их сосед по дому. Если хочешь, можешь назвать это тенденциями, но я называю это историями о самородках. Есть вещи, пока еще редкие в наши дни, которые скоро многие захотят иметь у себя дома, носить на себе, иметь в своем распоряжении, чтобы беспрепятственно наслаждаться ими…

Луи сделал паузу, что не могло быть случайностью или ошибкой, он явно специально употребил данный оборот речи, он прекрасно умел так делать.

– Это может быть книга, диск, но также и модный аксессуар, кулинарный рецепт или даже новый способ вести себя в обществе. Именно здесь кроется культура нашей сегодняшней жизни. Феномен современной культуры настолько же мощный, насколько и эфемерный, но именно он определяет наши поступки в большей степени, чем политика или религия. Кто и что управляет толпой в наши дни? Папа римский? Демонстрация против реформ? Нет… Зато шуму наделает выход нового таблоида, артистический флешмоб, предпремьерный показ скандального фильма… вот что нас привлекает, что щекочет наше сознание, возбуждает в нас любопытство и желание.

Чтобы дать мне понять, что его слова предназначены исключительно для моих ушей, Луи поднялся, встал за моей спиной и оперся свободной рукой о спинку кресла. Розовый бугорок в складочках между ног, натертый эластичными трусиками, был уже на стадии закипания. Я бы все отдала в ту минуту, чтобы засунуть туда руку… И убрать руки Луи с моей поясницы, только тихо, не устраивая скандала. А он продолжал разглагольствовать с невинным видом, словно был абсолютно равнодушен к идеям, которые только что сам продвигал, как мотылек, не отдающий себе отчета, какой ущерб он нанес, хлопая своими крылышками.

– Это море идей, в котором каждый может и должен искать смысл повседневной жизни. Неужели вы не замечаете, что нам не хватает прекрасного, возвышенного?

Его пылкая речь привела всех в оцепенение. Без сомнения, присутствующие здесь люди были достаточно умны, чтобы понять, о чем говорит Луи, но они отдавали себе отчет также и в том, что если проект будет реализован и передача пойдет в эфир, то последствия для канала могут быть катастрофическими. Иначе говоря: идея никуда не годится, под такой проект рекламодатели денег не дадут, им подавай что-нибудь попроще и, желательно, уже проверенное.

Люк посмотрел на окружающих в поисках обоснованных возражений – Филипп сидел безучастно и молчал, Крис переживал, что дискуссия развернулась так далеко от его творений, – тогда он сам взял слово:

– О’кей, я не говорю, что в этом нет ничего разумного. Но не мог бы ты привести пример какого-нибудь сюжета, чтобы нам все стало ясно. Что-нибудь, что могло бы лечь в основу первого выпуска…

– Тебе не кажется, что следует посвятить Альбану в нашу дискуссию? Раз уж мы коснулись этой проблематики? – не знаю даже, что меня дернуло возразить Луи, ведь он – причина моих мучений, его власть надо мной возрастала день ото дня, час от часа. Возможно, это была попытка разрушить его чары, пока еще есть время, воспользовавшись тем, что мы не наедине.

Он резко выпрямился и опять оказался передо мной, глядя мне в глаза.

– Я уже ввел ее в курс дела в общих чертах.

– Как? Когда ты успел? – вмешался Люк.

– Где-то месяц назад. Она уже подготовила пятнадцатиминутный сюжет для программы.

Партизанской вылазкой это не назовешь, все гораздо хуже. Согласно правилам иерархии на канале директор по коммуникациям ни в коем случае не имел права позволять себе такую вольность. Любой новичок вроде меня сразу бы догадался, что подобное расценивается как грубое нарушение существующих порядков. Таким образом, Луи превысил свои полномочия, посягнув на то, что всегда является прерогативой директора канала и исполнительного директора, и он не мог об этом не знать.

Тем не менее другие участники совещания делали вид, что новость их не удивила.

– Ну, и о чем же там говорится?

– Зная вашу нерасторопность, не говори мне, будто сожалеешь, что я помог вам расширить тематику и пополнить набор сюжетов.

Я же сидела и думала про себя, какой способ давления он выбрал, чтобы подбить Альбану, в сущности такую независимую и упрямую, на этот ложный шаг. Может, он с ней переспал?

Луи собрался покинуть заседание и прошествовал к прозрачной двери, громко стуча тростью по мраморному полу.

– Нет, разумеется, – пробурчал Люк. – Это поможет сэкономить время. Но позволь мне поинтересоваться, какую тему ты выбрал от имени редакции… нам тоже интересно.

– Я уверен, что тебе понравится. Это – сюжет совершенно в духе сегодняшнего времени…

Он ухмыльнулся, давая понять, что тут-то и кроется подвох. Двое участников совещания сделали вид, будто не заметили его желчной улыбки, но Люк Доре сердито спросил:

– Так что же?

– Знаешь ли ты, что в Японии более трети студенток и школьниц старших классов вынуждены продавать свое тело, чтобы заработать себе на разные глупости: шмотки, мобильники, модные побрякушки и так далее.

– Так твой сюжет об этом? – Филипп сделал круглые глаза.

– Нет. Мой сюжет посвящен Франции. У нас тоже существует небольшое сообщество юных дам, которые сводят концы с концами, лежа в постели.

Это обо мне, я – на диване в номере Марии Наполеон. Как он смеет на это намекать!

Точно так же, как и накануне вечером, во мне все упало, всем своим беспомощным, обессиленным телом я подчинилась его инстинктам, отдалась на его волю.

– Ну, это не ново, – поморщился Люк. – Об этом уже писали и даже, если я не ошибаюсь, сняли документальный фильм.

– Ты прав. Но вот что нового в моем сюжете: теперь это уже не изможденные голодные девочки, которые отдаются любому встречному где-нибудь в подворотне на окраине города. Существует организованная сеть и специальные агентства, где вам предложат девушек высокого полета, образованных, способных вращаться в высшем обществе… Некоторые имеют неплохую работу, занимают ответственные должности.

– А, знаю, девушки для сопровождения, эскорт! – воскликнул исполнительный директор.

– Даже лучше. Они не просто сопровождающие, но и не путаны класса люкс. Их можно сравнить, если вспомнить все ту же Японию, с гейшами. Это дамы, с позволения сказать, высокого качества, они способны возбудить не только чувства своих клиентов, но и восхитить интеллект.

– И как же называются эти прекрасные создания? – сальная усмешка Филиппа свидетельствовала не только о личном интересе к вопросу, но и указывала на то, что он уже пользовался услугами таких девушек, снимал их на час или на ночь.

– Хотелки.

– Хот… телки?

Упоминание неологизма Ребекки еще раз заставило меня внутреннее сжаться: больше не подлежат никакому сомнению близкие отношения между Ребеккой и Луи.

Он назвал слово четко, по слогам, произнося каждый по отдельности, сопровождая каждый взмахом ресниц, что, безусловно, предназначалось исключительно для меня, не так явно, как подмигивание, но более чувственно, более интимно. Всякий раз его ласки на расстоянии достигали цели: в голову, грудь, живот, лобок, вагину.

Если бы я была способна двигаться, я бы вцепилась ему в горло. Но я не могла, я сидела молча, не шевелясь, дрожащая, раздавленная, раздираемая бешенством и стыдом, побежденная невидимой силой, сжимавшей мое нутро не то чтобы до боли, но далеко не до наслаждения, где-то посередине между сознанием и утробными страхами. Я одновременно испытывала желание отдаться и продолжить борьбу, я не находила в себе сил вырвать поселившееся в душе ожесточение с корнем, боясь повредить рожденное там же очарование и спонтанное влечение. Все противоречивые чувства слились воедино, и на меня накатила такая тоска, что, если бы Люк волевым решением не закрыл заседание, тем самым вырвав меня из состояния полного ступора, думаю, я бы разрыдалась у всех на глазах.

Я вышла из зала заседаний на автомате, как зомби, спустя какое-то время после того как Луи растворился в полумраке коридора. Почти на ощупь добрела до своего кабинета, пробираясь по мне самой непонятным ориентирам. Потом рухнула в кожаное кресло, как тряпичная кукла, спиной к окну, за которым бушевала обычная городская жизнь. Перед глазами маячила пустая плоскость письменного стола. «Компьютер вам установят завтра», – обещала мне Хлоя.

– Хлоя?

Секретарша Дэвида обладала многими достоинствами, среди которых наиглавнейшее – она всегда отвечала на вызов после первого звонка, в крайнем случае – после второго, но никогда – позже.

– Слушаю. Эль… я могу быть вам чем-то полезна?

– Вы не сказали, есть ли еще на сегодня мероприятия после совещания по оформлению студии…

Надо бы назвать его «Совещание по разоблачению», так было бы точнее.

– У вас больше ничего не предусмотрено. Для первого дня – и так не слабо, разве нет?

Она почему-то хихикнула, словно мы с ней подружки, ее голос стал мягче по сравнению с нашими первыми встречами. Раз с первой минуты я не начала вести себя надменно и строго, то Хлоя, видимо, решила, что пора подлизаться к будущей жене патрона.

– Даже не знаю, – равнодушно ответила я.

– А, кстати. Дэвид просил меня вам передать, что после встречи с Люком пришлет машину, чтобы отвезти вас домой.

– Хорошо.

Предупредительность. Обходительность. Знаки внимания. Одним словом: это мой Дэвид. Безусловно, он ничего не знал о присутствии своего брата на совещании у исполнительного директора. До какой степени, хотела бы я знать, его галантность благотворно на меня влияет? Смогу ли я провести рядом с ним еще целый день под одной крышей?

– Ах, вот еще! Вы нашли ваш пакет?

Пакет, пакет… Я поискала глазами…

– Да, – пробормотала я.

Она положила почту не на стол, а на стул, так, что при входе в кабинет ее нельзя было заметить.

В серебристом конверте – еще один родственничек в семейке моего «сто-раз-на-дню».

– Ну и хорошо! Тогда счастливо, Эль! До завтра.

Я вскочила на ноги, бросив трубку, даже не ответив.

Пакет был объемистее и тяжелее всех предыдущих. Кроме конверта, о содержимом которого я уже догадалась: магнитный ключ от номера, визитная карточка и записка с приглашением, – там был еще футляр. Бархатный футляр такого же цвета, как тот, в котором лежало подаренное мне Дэвидом кольцо Гортензии, но более внушительный и изящный.

Я пересилила желание открыть его скорее и сначала развернула конверт. Магнитный ключ без номера и без названия комнаты с логотипом гостиницы «Отель де Шарм». Есть и записочка – тот же вкрадчивый почерк с округлыми аккуратными буковками, такому сразу можно довериться без опасений.

В десять часов вечера.

Наденьте свои лучшие украшения.

Никогда раньше он не был таким загадочным. Что касается указаний, то тут все ясно как день. Я легко догадалась, что от меня потребуется через несколько часов.

3 – ТЫ ЕМУ ОТДАШЬСЯ ПОД БЕССТЫДНЫМИ ВЗГЛЯДАМИ.

Единственное, что оказалось совершенно необычным на этот раз – футляр цвета южной ночи для драгоценностей. Я едва не вскрикнула в тот момент, когда его содержимое открылось моему взору. Внутри, на шелковой подушечке, сияло во всем своем великолепии самое восхитительное ожерелье, такое раньше мне никогда не доводилось видеть! Ему не было равных даже среди редких и очень дорогих вещей, выставляемых на продажу в витрине антикварной лавки «Нативель». Необычайной красоты крупные изумруды располагались в три ряда, на первый взгляд – примерно три десятка, разной величины, все оправлены в розовое золото с вкраплением бриллиантов, либо уложенных в ряд, либо собранных в медальоны по всей окружности. Не нужно быть экспертом, чтобы понять, что это сокровище – баснословный подарок и что он не имеет цены. Надо быть сумасшедшим, чтобы дарить такое, а особенно столь банальным образом: завернуть в картон, доверить небрежному курьеру и передать через секретаршу.

Онемев от восхищения, я не могла оторвать взгляд от сияющего ожерелья, которое являлось, видимо, чьей-то семейной реликвией, бог знает каким чудесным образом попавшей в мои руки.

В этот момент раздался звонок мобильника, такой примитивный и так беспощадно некстати.

– Привет, подруга, это – я.

Соня, разумеется.

– Привет! Как у тебя дела? Все нормально?

– Уф… Ты разве забыла? Мы обедали вместе не больше трех часов назад! Или я не права?

– Да, да, конечно. Прости. Я немного не в себе.

– Вижу. Впрочем, не ты одна.

– А с тобой-то что?

– Со мной – ничего… Ничего особенного. Просто после обеда, когда мы с тобой расстались, я возвращалась по улице Руа-де-Сисиль.

Адрес офиса нашего агентства «Ночные Красавицы».

– Ну и что?

– Помнишь, я тебе говорила, что заходила туда на днях, звонила, но мне не открыли? Так вот. В этот раз я позвонила и наткнулась на консьержку. Мы стали с ней трепаться о том о сем, и я наплела ей, что забыла наверху кое-какие свои вещи…

– Она впустила тебя?

– В том-то и дело! Я бы предпочла, чтобы она этого не делала.

– Почему?

– Потому что дела совсем плохи, моя птичка: там пусто! Никого и ничего не осталось! Ни Ребекки, ни ее картотеки. Ничего! Пустыня, если не считать мусорного ведра со старыми бумагами. Пустыня Гоби вместо нашей Сены.

Пока я ее слушала, у меня появилась мысль найти на своем навигаторе, на смартфоне, сайт агентства «Ночные Красавицы». Почти тут же пришел ответ на запрос: файл 404 не обнаружен. Все исчезло.

Когда я поведала ей новость, она упавшим голосом, запинаясь, потрясенно прошептала:

– Их больше нет! Ты только представь себе: хотелки больше не существуют!

Луи, судя по всему, придерживался другого мнения.