Остаток дня прошел в прогулках на свежем весеннем воздухе, в тени липовых аллей, среди ароматов, источаемых розовыми клумбами, в непринужденном разговоре о разном. Запах цветов постоянно напоминал мне о маме, поэтому на душе было тревожно, и я чувствовала свою вину за то, что в последнее время проводила с ней слишком мало времени.

На наше счастье, парк дворца Мальмезон хоть и не отличался большими размерами, но вызывал поистине восхищение: без вычурной планировки и регулярных посадок и клумб, без фонтанов и костюмированных представлений, он предлагал живописные просторы, где приятно бродить вдали от городской суеты, не чувствуя стремительного хода времени. Как однажды уже было в Париже, Луи предложил себя в качестве отменного гида, снабжая свое повествование бесконечными пикантными анекдотами и правдивыми историями, иногда со скандальным оттенком, но всегда с намеками на непристойность, что превращало известные исторические факты в энциклопедию распутных нравов. К тому же он излишне подробно распространялся об архитектурных изменениях в конструкции здания, сделанных по приказу Наполеона для того, чтобы тайком принимать у себя любовниц, не доставляя излишнего беспокойства домашним.

Мы перекусили на скорую руку в соседней кондитерской, а ближе к вечеру наша прогулка закончилась, когда лимузин высаживал меня у порога особняка Дюшенуа.

– До скорого? – сказал Луи, вопросительно посмотрев на меня и кротко улыбнувшись, что давало надежду на то, что он готов исправиться.

Я никогда не могла понять, что у него на уме, но сейчас увидела ямочку на его правой щеке, а она, как я заметила, появлялась каждый раз, когда он был искренне взволнован. Я стала называть ее ямочкой истины. В те редкие моменты, когда она возникала на правой щеке, он был честен со мной и перед самим собой, без фарса и без прикрас. Как в саду в Музее Романтической эпохи или как сегодня, в машине, когда он поведал мне грустную историю о смерти Авроры.

– До очень скорого… – шутливо заметила я. – Нам ведь не избежать встречи на потрясающе увлекательном совещании в BTV!

Он оценил мой юмор и кончиками пальцев погладил меня по руке.

Дверца с моей стороны внезапно открылась, хотя я еще не успела дотянуться до ручки. Это был Ришар, водитель, катавший нас по городу и окрестностям весь день и скрывавшийся все это время от глаз за непрозрачной перегородкой.

– Прошу, мадемуазель, – пробурчал великан низким голосом и отодвинулся, чтобы я вышла из машины.

Удивительная предупредительность для такой замкнутой натуры.

Он стоял против света, и его лицо было в тени, но когда я вылезла из машины и увидала его при свете дня, то не могла не узнать бритый череп, тяжелую нижнюю челюсть и, самое главное, эту мягкую учтивость, как у бульдога… «не мужлан, но похож». Короче, тот самый сосед-грубиян, что на днях, возвращая мне Фелисите, держал ее за шкирку, как половую тряпку. Вот кто это был!

Я так и осталась стоять на тротуаре, открыв рот от удивления, а он спокойно сел за руль, хлопнув дверцей, завел мотор и тронулся с места. Я все еще не могла прийти в себя, пытаясь разгадать загадку, а шикарный лимузин, блестящий и стремительный, уже исчез из виду.

Обычно в этот час дом пустовал, а в эти дни – тем более, так как Арман бегал по городу, улаживая наши дела. Три пушистика, скорее всего, валялись где-нибудь в саду или на заднем дворе, греясь в лучах заходящего солнца.

На консольном столике я заметила серебристый конверт, но, странным образом, не почувствовала удивления. Рядом с ним лежала записка от Дэвида, значит, в середине дня он заезжал домой.

Очередной скучнейший обед с корейцами.

Зная их нравы, пьянка обеспечена.

Вернусь, скорее всего, поздно. Не жди меня.

Я тебя люблю.

Я не спеша развернула конверт, чтобы достать оттуда пакет, который, как я сразу поняла, оказался легче, чем предыдущие. На сей раз там находился только магнитный ключ от номера «Отеля де Шарм» и две картонки на плотной глянцевой бумаге.

Если я правильно поняла, отсутствие уже привычного предписания предполагало тест на сообразительность: я должна сама догадаться о месте и времени нашей встречи. Это было несложно: «Отель де Шарм», в 10 часов вечера.

Потом я развернула карточки из плотной бумаги и, к удивлению своему, обнаружила, что в них содержались два совершенно разных приказания. Я поначалу озадачилась, но скоро поняла, что у Луи больше не было надобности убеждать меня прийти. Он и так знал, что я приду в назначенный час. И раз уж не было нужды тратить время на уговоры, то почему бы не убить двух зайцев одним махом? Перейти на ускоренную программу.

4 – СВОЕМУ ПОВЕЛИТЕЛЮ ТЫ ПОКОРИШЬСЯ.

И потом еще одно, содержащее под доброжелательным с виду посланием скрытую угрозу:

5 – ТВОЕ ЖЕЛАНИЕ, ТЫ УСЛЫШИШЬ ЕГО.

Что я могла знать о своих желаниях? Если уловка Луи заключалась в том, чтобы пробудить во мне желания, стертые временем, и приглушенные чувства – он же сам мне сказал, что он – проявитель, – то я не была уверена, что мне хочется вытаскивать их наружу. Что они стоят, эти секунды наслаждения, мгновения чувственного экстаза, острые, жгучие, но по природе своей скоротечные, по сравнению с огромным полем материального благополучия, обеспеченным Дэвидом Барле.

Я решила до поры до времени не нарушать обманчивого безмолвия этого послания. Пока мне все равно не удастся его понять. Если в истории, рассказанной старшим братом, все – правда, как он утверждал, то выходит, что Дэвид – лишь обыкновенный притворщик и лжец. Он был первой жертвой помешательства Авроры, но в то же время стал и ее палачом. Я представила себе, как с тех пор Дэвид неизменно живет под гнетом стыда и позора, ведь годы не в силах избавить его от постоянных душевных терзаний и время не может облегчить тяжкий груз вины за те давние события. Я стала для него чистым, незапятнанным островком свежей земли с девственным лесом, где он смог бы наконец смело идти по жизни, не боясь заблудиться. Стремлением не трогать страшные воспоминания в какой-то мере и объяснялось молчание и нежелание говорить на эту тему, хотя со стороны его поведение казалось пугающе непонятным.

Зайдя на кухню, я приготовила себе немного перекусить. Синус и Косинус у моих ног выпрашивали подачки, вставая на задние лапки, я их угостила, и они, довольные, пошли по своим делам. А я заперлась в спальне и вынула из ящика с нижним бельем все сокровища, подаренные мне Луи в последние дни: загадочный ключ, английскую плетку, мистическое яйцо, один вид которого вызвал непроизвольные судороги внизу живота, ожерелье Паивы, а также заколку для волос. Конечно, это – подарок от Дэвида, он за нее заплатил, но выбирал-то ее Луи! Я подержала в руках каждую вещицу, поворачивая и разглядывая ее со всех сторон, восхищаясь нежностью одной, искусной ювелирной отделкой – другой. Твердые и мягкие, пластичные и крепкие, ажурные и непроницаемые – вся коллекция представляла собой очень необычный набор предметов, бесполезное барахло, отражающее переменчивый характер того, кто их выбирал для меня. Но все вместе они содержали скрытый подтекст. Впрочем, если бы я не решилась воспользоваться ими, эта эротическая коллекция ничего бы не стоила. Хитроумная мозаика собралась у меня с единственной целью: сделать из меня актрису, воплощающую на сцене плотские утехи, и чтобы эти неодушевленные предметы стали моими живыми партнерами.

Для меня оставалось загадкой, почему никакой материальный предмет не был вложен в конверт с приглашением, как в предыдущих случаях? Может, меня будет ждать на месте какой-нибудь оригинальный сюрприз? Или я сама должна придумать себе что-то, воплощающее мою обновленную сущность? Мне достаточно было посмотреть на себя в зеркало, стоящее на ножках в углу нашей спальни, чтобы убедиться в том, что я изменилась. Причем окончательно и бесповоротно. Я перестала быть «хотелкой», однако еще меньше походила на бездушный предмет типа мебели, только податливый и послушный, который Дэвид собирался формировать на свой вкус и по своему усмотрению. Но если я не поддамся на сладкие посулы, не дам себе соскользнуть в сказочно удобный мир роскоши, который он так усердно старался создать для меня, – шикарный дом, дорогие платья, предстоящая свадьба по высшему разряду, – тогда что еще удерживает меня здесь? Какая часть моей души склонна принять эту жизнь в стиле люкс? Разве что скромная девушка из Нантерра, которая все еще жила во мне, могла бы согласиться на такое. А новая Эль, вылупившаяся из скорлупы по воле Луи в ходе тайных свиданий, она-то к чему склонялась? Что искала? Знала ли она сама об этом? В каком номере «Отеля де Шарм» ей откроется эта тайна?

Я оказалась перед входом в гостиницу за пару минут до назначенного часа, не имея при себе ни каких-либо вещественных знаков, ни намеков на предстоящие события.

Я вошла в холл, даже не взглянув в сторону стойки, за которой месье Жак занимался какой-то писаниной, и не сказала ему ни слова. После нашей недавней стычки я вряд ли могла рассчитывать на помощь с его стороны, поэтому проскользнула сразу к лифту.

– Добрый вечер, мадемуазель!

То был Исиам, и я искренне обрадовалась его лучезарной улыбке. Он захлопал своими длинными ресницами часто-часто, это свидетельствовало о том, что и он был мне рад. Мне больше не хотелось знать, действительно ли он работает на Луи. Какая разница? Мне нравилось думать, что этот мальчик ни в чем не замешан, пусть останется невинным в моих глазах, хотя он мне симпатичен несмотря ни на что.

– Добрый вечер, Исиам! Вы отведете меня в нужный номер?

– Конечно! А в какой?

Он широко улыбнулся, показывая всем своим видом, что приглашает меня к игре.

– Ну, что вам ответить… Думается мне, вы сами знаете. Так ведь?

– Конечно, но вы должны мне сказать!

Ах, вот как он ставит вопрос…

– Ну ладно. Давай посмотрим, что у меня есть: ключ, старый, ржавый ключ с зазубринами, которым можно открыть какую-нибудь дверь…

– Какую-нибудь дверь, – повторил он, с удовольствием включившись в игру. – Значит, никакую.

– Хм, колье уже было, яйцо – тоже… Но у меня есть еще заколка для волос.

– А вы уверены, что этот аксессуар из вашей коллекции?

– Нет… Наверное, вы правы. Но в таком случае у меня в запасе осталась… только плетка!

Мальчик радостно подмигнул мне и заулыбался.

– Ну вот! Это – как раз то, что нужно!

– Плетка… – задумчиво повторила я.

И кто же из наших знаменитых куртизанок пользовался этой игрушкой? Я пыталась вспомнить тех, чьи имена дали названия номерам в отеле, но мне ничего не приходило на ум. Вдруг я заметила за его спиной афишу в стиле ретро…

Исиам, обратив внимание на то, что я смотрю не на него, а куда-то в сторону, проследил за направлением моего взгляда и обернулся. На стене в рамочке висел постер, на котором был воспроизведен старинный плакат, запечатлевший испанскую танцовщицу. В одной руке она держала веер, в другой – плетку, видимо, чтобы подчеркнуть воинственный вид и готовность к решительным действиям. Мне теперь оставалось только прочитать имя этой таинственно-мрачной красавицы: Лола Монтез.

– Лола Монтез? – удивленно произнесла я, сделав упор на звук «з» в конце слова. – Разве нужно говорить не «Монтес»?

– «Лола Монтес» – так называется фильм Макса Офюльса. Он снял его по мотивам ее жизни. Но ее настоящее имя – Монтез.

Ясно, что он заучил свой урок наизусть. Я ни секунды не сомневалась, кто ему подсказал эти слова. Исиам открыл дверь кабины лифта и шагнул внутрь, я вошла вслед за ним. Мальчик нажал нужную кнопку, и мы поднялись на третий этаж.

Спектакль обещал быть захватывающим. Если на других этажах все коридоры сияли от многоцветья и живых сочных красок, то здесь все было в черном: стены, двери и даже ковер под ногами. Однако неяркое освещение, которое давали немногочисленные настенные светильники, хоть как-то рассеивало сумеречное впечатление, но продвигаться все равно приходилось почти на ощупь, рискуя споткнуться в любой момент.

Интерьер номера не порадовал меня более веселыми красками: все погружено в полумрак, только вдоль плинтуса и по периметру потолка струился приглушенный свет. Замысел оформления номера в стиле надгробного склепа внушал скорее благоговение перед памятью самой загадочной куртизанки романтической эпохи, чем восхищение ее талантами. Но щелчок захлопнувшейся на замок двери за спиной вдруг напомнил мне о том, зачем я сюда пришла, то был первый удар хлыста по натянутым нервам.

– Подойди…

Как и в прошлый раз, звук человеческого голоса, раздавшийся в полной тишине в закрытом пространстве, вывел меня из состояния ступора. Я вздрогнула от неожиданности, но сдержала крик. Однако на этот раз голос был настоящим, к нему не примешивался металлический тембр, результат искажения живого голоса компьютерными эффектами, речевым имитатором или подобными электронными приспособлениями. И раздавался он не из динамика или громкоговорителя, которые могли бы крепиться к потолку, а исходил от стены, расположенной напротив двери, где располагался задрапированный силуэт, но в темноте я не смогла различить, что там было – элемент декора или человеческая фигура. Зато я не могла не заметить, что эта тень незаметно движется, и могла бы поклясться, что она перемещается в мою сторону. Я инстинктивно сделала шаг назад со смешанным чувством страха и любопытства. Эти два чувства идут рука об руку в наших самых мрачных ночных кошмарах, когда чувствуешь, что тебя затягивает в пропасть, но знаешь, что скоро проснешься.

– Не бойся. Если ты здесь, значит, больше ничего не боишься.

Голос был жутко страшным, но его интонация показалась мне внушающей доверие. С этими словами худой силуэт наполовину выдвинулся из тени, и я увидела, что на нем матовый комбинезон из искусственного каучука черного цвета, а лицо целиком скрыто под капюшоном из той же материи. Поразительный костюм воскрешал в памяти детские сказки – мешанина из мультиков и комиксов: кетчер, человек-паук, цирковой силач, или более поздние впечатления от фильмов про женщину-кошку и еще бог знает про что в таком роде.

Заметная выпуклость эластичного материала внизу живота красноречиво свидетельствовала, что незнакомец уже находился в состоянии возбуждения.

– Так ты не боишься? – настаивал он.

– Я не боюсь, – осторожно согласилась я.

Он вытащил из-за спины длинный и тонкий предмет, но мне не удалось рассмотреть, что это было.

– Тогда подойди ко мне. Ты ничем не рискуешь.

Так это же плетка! Почти такая же, как та, которой я пять минут назад легкомысленно жонглировала, ни о чем не подозревая.

Меня поразила страшная догадка: несмотря на сумеречное освещение, было ясно, что стоящему передо мной мужчине трость не нужна, он вообще не нуждался в опоре, чтобы ходить и держаться прямо.

– Уж не собираетесь ли вы… – спросила я сдавленным голосом.

– Тебя отхлестать? Нет. Если не будет в этом острой необходимости. Если ты поведешь себя разумно.

Я постаралась взять под контроль свой голос и вернуть самообладание.

– Хорошо, хорошо… Только держитесь от меня подальше, вон там.

– Тсс… – он перешел на шепот и одновременно сделал шаг мне навстречу. – Мы еще ничего не сделали, а ты уже убегаешь!

– Я не хочу, чтобы меня побили.

– А кто собирается так делать? Ты же знаешь, этим можно не только драться.

Чтобы подтвердить свои слова, он стал поглаживать меня наконечником плетки из нежной кожи. Тонкая ткань платья не защищала мое тело, и при каждом прикосновении я чувствовала, как электрический ток пронизывает меня насквозь, будто кто-то щекотал меня языком.

Может, при других обстоятельствах, если бы я была зрителем, а не участником этого спектакля, он показался бы мне комичным, но сейчас я почувствовала, как сладкое томление разливается по телу, приятное, опьяняющее, но и ядовитое. Под воздействием ласк незнакомца и орудия этих ласк я сломалась. Мой разум, тонкая непрочная перегородка между мной и моим вожделением, мне отказал. Моя защита была сломлена, и я почувствовала острую необходимость подчиниться чужой воле.

– Закрой глаза… Отдайся своим чувствам.

Мне и не нужно было смотреть, чтобы понять, что он стоит совсем рядом, почти касаясь меня, о чем я догадалась по ровному дыханию, щекотавшему щеки и шею при каждом его выдохе. Но вот отсутствие исходящего от его тела хоть какого-то запаха поставило меня в тупик. Я не почувствовала ничего, даже легкого намека на туалетную воду или парфюм, ничего, кроме едкого и неприятного запаха искусственного латекса.

Незнакомец с предельной осторожностью взял меня за руку и деликатно подвел к постели, которая тоже была застелена черным бельем, своего рода шелковый катафалк. Он не спеша уложил меня лицом вверх.

Странное дело, как только я легла на постель, откуда-то с потолка раздалась музыка, пролившаяся на нас многозвучным дождем, мало-помалу становясь все громче и громче.

Эта мелодия была мне незнакома, однако не могу не отметить, что она удивительным образом соответствовала обстановке: протяжное пение, монотонное, завораживающее. Мотив строился в пределах одной октавы, простой, но волшебно-чарующий женский голос выводил слова на непонятном мне языке. Что-то вроде григорианских культовых песнопений. Слова ничего не значили, поэтому оставалось только пуститься по волнам мелодии, поддавшись очарованию голоса, до самой кульминационной точки.

Мужчина тем временем снимал с меня одну за другой все детали наряда – в этот вечер я была одета довольно скромно, – а затем продолжил плавными движениями рисовать на моем обнаженном теле линии кожаными ремешками плети. Судя по его точным и выверенным жестам, я могла догадаться, что он сдерживает силу своих хорошо развитых мышц.

– Мелодия называется «Forever without end», – любезно сообщил мужчина тихим голосом.

Именно это внушала мне его плетка, которая, как оказалось, была детально знакома с расположением моих самых чувствительных эрогенных зон. Она безошибочно определяла лучшие и задерживалась там, где в ответ на ее нежные прикосновения зарождалась трепетная волна. Кожа у основания шеи с удовольствием приняла эти ласки. И плечи отдались с благодарностью, непрерывно подрагивая, даже легкие болевые ощущения не помешали наслаждению. Небольшой участок кожи, не имеющий названия, между ухом и затылком, демонстрировал удовлетворение и отраду. Что уж там говорить про груди, живот и внутреннюю поверхность бедер, которые, дрожа от восторга, раздвигались все шире при каждом прикосновении, как будто с любопытством ожидали продолжения истории, которую в первый раз слышали.

Все мое тело напряглось, нетерпеливо надеясь узнать больше – или почувствовать? Больше? Сильнее?

– Как мне нравится, – с томным вздохом прошептала я, сама не понимая, о чем говорю: о музыке или ласках.

Внезапное вторжение наконечника кожаной палки мне во влагалище вырвало из горла отчаянный крик. Мужчина растирал мою вульву ритмичными движениями, не сильно, но достаточно, чтобы сделать больно. Выгнув спину и выпятив вперед чресла, я выставила лобок ему навстречу.

– Ой! Больно!

И тут же получила удар плетью по животу, без предупреждения, несильный, но довольно болезненный, так, что я почувствовала ожог на коже, которой коснулись ремешки плети.

– Вы не имеете права меня бить!

Я рассердилась и приподнялась на локтях, но он с силой опрокинул меня назад, на постель, и удержал рукой, чтобы я не смогла подняться и освободиться.

– Я не бью вас, а только стегаю.

– Ах так? Попробуйте объяснить это различие моей коже!

– Не трать слова… Отдайся чувствам.

Я и не думала отказываться от ощущений, более того, мой гнев усилил сигналы, посылаемые телу. После каждого нового резкого удара плетью я с нетерпением ждала следующего, пытаясь заранее представить себе его силу и стараясь предугадать, на какую часть тела обрушится плеть. Он по очереди исполосовал мои груди, сначала одну, потом другую, мой живот и ляжки, бедра и боковую часть ягодиц, тщательно избегая трогать лицо, искаженное гримасой страдания и… наслаждением.

Невольно я еще раз испытала приступ паники, когда мужчина неожиданно сел на меня верхом, коленями прижав к кровати мои руки, чтобы я не двигалась. Почти раздавленная массой его тела, я с ужасом поняла, что он злоумышляет: контакт правой руки с холодным металлом, удерживающий зажим на запястье, потом точно так же оказалась скована моя левая рука.

Я в наручниках.

Я открыла глаза, чтобы понять, что происходит и как этот таинственный человек собирается продолжить мои мучения, но ничего не увидела: свет погас и комната погрузилась во мрак. Я ощущала его присутствие разве что по почти неслышному дыханию и еле ощутимому теплу, исходящему от тела, закованного в каучуковую оболочку.

Мужчина словно бы прочитал мои мысли, так как послышался металлический звук застежки молнии, из чего я сделала вывод, что он наконец снял с себя этот одиозный костюм. Но, как оказалось, он обнажил только свой торс, хотя при этом – о, счастье! – на свободу вылетел также и знакомый мне до боли аромат, до сих пор запертый под синтетическим покровом.

Ваниль и лаванда, одним словом – Луи. Или мужчина, который надушен его одеколоном?

Последние сомнения исчезли, когда я услышала голос, прозвучавший естественно, без обычной язвительности, присоединившись к чувственному запаху тела:

– Не бывает тьмы настолько темной, чтобы затмить тебя…

О чем это он? Рискну предположить, что Луи имеет в виду… мою красоту.

Плетка оказалась не единственным аксессуаром, который он припас к сегодняшнему свиданию.

– О, нет! Только не это!

Но он властной рукой засунул металлическое яйцо, аналог того, что находилось в одном из приглашений, мне во влагалище.

Не удостоив меня объяснением, он только сказал:

– Так надо.

Я не совсем понимала, что происходит. Я услышала его удаляющиеся шаги, а потом – двойной щелчок замка входной двери, ее открыли и тут же заперли опять.

Неужели он в самом деле ушел?

Другого объяснения я не успела придумать, так как во мне вдруг зашевелился источник плотского наслаждения – яйцо. Оно ожило внезапно, как я решила, по сигналу дистанционного управления. У меня были скованы руки, и я ничего не могла поделать, я не могла контролировать ни его мощность, ни траекторию движения в моем чреве, ни, тем более, продолжительность вибраций.

Первый оргазм накатил и буквально взорвал мои внутренности. Но я не чувствовала себя разорванной на кусочки, наоборот, я вся сжалась в комок из пламени и чувственного наслаждения, представляя собой как бы современную скульптуру в виде влагалища, очумевшего от сексуального удовольствия.

– Нет, это не то… Я хочу тебя, – я почти рыдала, пребывая в состоянии острой фрустрации и в то же время охваченная чувственным экстазом.

Я хотела, чтобы все скорей закончилось. Нет, мне хотелось все начать снова. Но мне осточертели эти дурацкие игры с механическими утехами. Я хотела именно его. Мне хотелось чувствовать его в себе, и без промедлений, сейчас же!

Поэтому в тот момент, когда он вошел в номер и пересек порог, я жалобно прошептала, почти как в бреду, признательная, готовая отдаться:

– Приди…

Не сказав ни слова, Луи погрузил пальцы во влагалище и достал яйцо. Излившаяся оттуда влага вызвала в теле волну облегчения, прокатившуюся от груди до самых мысочков. Восторг и наслаждение переполняли меня. Я задыхалась в головокружительном вихре оргазма. Я утонула в блаженстве и была этим счастлива.

– Возьми меня, возьми меня, – умоляла я его.

Он остался глухим к моим мольбам, как будто я не произнесла ни слова. По-прежнему ничего не видя вокруг, я только почувствовала, что Луи встал на колени у меня между ног и резким движением подвинул мою попку к краю кровати. Тут же, словно измученный жаждой, он принялся лизать мою мокрую от возбуждения вагину.

Меня поразил контраст с теми приемами, которые в этих случаях использовал Дэвид. Мой будущий супруг обожал регулярность и четкость метронома, тогда как Луи предпочитал внезапность, прерывистость, резкую смену ритма и направления. Ему не пришлось глубоко погружать в меня свой язык, чтобы доставить мне еще бо€льшее удовольствие. Считается, что оральный секс, если заниматься им усердно, не торопясь, хорош именно тем, что позволяет продлить удовольствие, и потому то, что вроде бы отдаляло от меня миг блаженства, на самом деле разжигало страсть еще сильнее, заставляя набухать вульву и возбуждая клитор до невероятного напряжения.

Я сейчас уже не помню, по какому случаю один из наших преподавателей в университете упомянул как-то известного фотографа, работающего в эротическом жанре, Люсьена Клерга, и привел в пример серию его фотографий «Рожденная из волны». Конечно, я не смогла сдержать любопытство и нашла их в Интернете. Мне было интересно узнать, на что это похоже. Я была очарована и в то же время ошарашена снимками красивого женского тела в разных позах, в большинстве своем без головы, погруженного в воду и омытого морской пеной.

Взгляд художника заставил меня обратиться к собственным прелестям, к которым я по молодости всегда относилась более чем критически, хотя у мужского пола они вызывали полный восторг, особенно благоухание моей киски, что хоть как-то ободряло меня. Я смогла бы к этому приспособиться и спрятала бы неудовлетворенность собственным телом в самый дальний уголок, где хранила остальные комплексы, если бы сама не чувствовала время от времени легкий запах, исходивший прямо оттуда, как бы чисто я ни мылась каждый день и какие бы духи ни употребляла. За партой в лицее, а потом и в аудиториях на факультете, в вагоне метро – повсюду, где обстоятельства сталкивали меня с незнакомыми мужчинами, я была уверена, что они чувствуют приятное, мускусное благоухание моих гениталий. С тех пор я всегда использую морской аромат для придания свежести тому, что храню в трусиках. Даже страницы этой книги, как мне кажется, источают его.

(Рукописные заметки от 11/06/2009, написано моей рукой)

Кончиком языка он нежно отодвинул кожную складочку клитора и стал играть с моим бугорком, и в тот момент, когда пал защитный экран, исчезло и чувство неловкости и стеснения. Иногда мне было чуть-чуть больно, но вдруг яркий свет залил комнату, и словно молния ударила в самую середину малюсенького органа, сосредоточившего в себе все мое блаженство, от этого удара мое чрево просто взорвалось и расплавилось, а внутри, внизу живота, вспыхнули языки пламени, которые перевернули все вверх тормашками в моей жизни и внесли раскол в чувства:

– Да-ааааа!

Меня как громом поразило, я изнутри сгорела дотла. Я перестала быть женщиной, которая кричит «нет» во время оргазма, я кончила с воплем «да».

Не знаю, куда делись мои чувства, но я даже не слышала, как он вышел. Только пошевелив рукой, я поняла, что оковы с меня сняты.

Но даже освобожденная от пут и выпущенная на волю, я теперь знала точно: я с этих пор принадлежу ему. Только ему. Я могу выйти замуж за кого захочу. Пусть даже за его брата. Могу сделать свое существование комфортным и уютным.

Но отныне у меня только один повелитель. И это – Луи.

Это – он.