Меня зовут Анабель Каролин Лоран.

Но все называют меня Эль. По крайней мере, близкие.

Я родилась 18 июня 1986 года, ровно в 22 часа.

Именно в этот час, минута в минуту, даже точно в ту секунду, когда мне исполнилось двадцать три, я вошла в номер Жозефины де Богарне «Отеля де Шарм». Вошла, чтобы расстаться с затянувшейся юностью. Вошла, чтобы выйти из образа, который мне не подходил и который зарождающаяся любовь мало-помалу вытесняла. Чтобы скинуть с себя неясные очертания пухленькой молодой девушки и стать полноценной женщиной с совершенными формами, которую Луи увидел во мне. Он своими изящными пальцами и опытным взглядом сумел довести до совершенства то, что мне досталось от природы.

Так я вылупилась из старой оболочки, теперь уже ненужной.

Так родилась моя сексапильность.

Сбежав из Нантерра, весь остаток дня, ступая голыми ногами по согретому солнечными лучами асфальту, я брожу по Парижу, одна, в подвенечном платье, расцвеченном лоскутами, с туфельками под мышкой. Лето пришло в столицу несколько дней назад. Лето пришло – и террасы кафе переполнены, девушки надели мини и обнажили плечики, короткие кофточки не прикрывают животик, из-под юбочек видны изящные ножки. По улицам праздно шатаются молодые парни. Наверное, они проводят зиму в спячке и расцветают только с первыми лучами солнца. Если мне хочется, я позволяю им заигрывать со мной, говорить комплименты. Именно так проявляется блаженное состояние, зародившееся во мне не так давно. Я чувствую, как эхо их комплиментов постепенно раздувает чувственный огонь, просыпающийся в моем чреве. Скоро он вспыхнет, я позволю ему прорваться наружу. Скоро. Сегодня вечером.

– Эй, мадемуазель! Выходи за меня!

– Извини, дружок! Но сегодня не могу! – мне от души весело.

– Да ладно! Не упрямься! Ты – клевая, платье у тебя есть, у тебя все есть! Я буду классным мужем! Мы состряпаем с тобой кучу детишек.

Шутник изображает, как он собирается это делать, согнув ноги в коленях и раскачивая задницей вперед-назад все быстрей, да еще гримасничает, закусывая нижнюю губу перед решающим штурмом.

Хорошо, что здесь, по крайней мере, к моему наряду никто не остается равнодушным. Не только мужики оборачиваются мне вслед. Для девчонок я – сказочная принцесса. Для подростков, любителей тяжелого рока, – невеста-альтернативщица. Для всех остальных – эксцентричная девица, то ли чокнутая, то ли наркоманка, может, даже опасная, от таких лучше держаться подальше. Некоторые доходят до того, что, увидев меня издалека, перебегают на другую сторону дороги.

Но мне глубоко плевать! В гробу я видела их осуждающие взгляды. Пусть я устала как собака, на мне живого места нет, но мне хорошо. Мои ножки, изнуренные долгой ходьбой, словно летели над блестящими от жары плитами дорожного покрытия, непринужденно ступая по ним как по воздушной подушке. Меня не пугали больше никакие препятствия, никакие встречи на пути, потому что я точно знала, куда и к кому иду. К какому счастью без границ и условий. Конечно, время от времени я мыслями возвращалась к маме, но я знала, что она бы не обиделась, она бы запретила мне оплакивать ее судьбу и печалиться по поводу ее неотвратимого ухода, а, напротив, подбодрила бы меня и отправила навстречу ниспосланной мне счастливой удаче.

Там, дома, на кухне, под старой кофемолкой, я обнаружила несколько купюр в десять евро. Как она говорила, «на черный день». Так что была возможность перекусить и даже позволить себе холодный пенный «Монако».

Поэтому я зашла в ближайшее бистро, простенькое, без изысков, где очень кстати позади стойки, у кассы, висел на стене старенький телефонный аппарат. Хозяйка заведения, рыжая толстушка лет пятидесяти, сочувственно мне улыбнулась и протянула трубку со словами:

– Держи, красавица! У тебя пять минут, чтобы сказать ему «нет».

– Не слушай ее! – вмешался в разговор старый пьянчужка, сидящий, наверно, с утра со своим стаканом на другом конце начищенной до блеска барной стойки. – Я бы на твоем месте сказал «да», – а потом, обращаясь к хозяйке, добавил: – Посмотри на эту цыпочку, Симона, она мне напоминает мою Веро…

– Твоя Веро уж точно сказала тебе «нет», как я посмотрю. Послушай, оставь девушку в покое!

Я позвонила в больницу. Дежурная сестра из справочной сказала, что состояние мамы критическое, но стабильное. Каждая минута может стать последней, но никто не знает, когда это произойдет. Я дала сестре номер мобильного Софии и попросила предупредить ее в случае, если будет острая необходимость. По крайней мере, до завтрашнего дня. А после… Бог знает, где я окажусь и буду ли доступна по телефону.

Решив эту проблему, я продолжила прогулку по центру Парижа, бродя без особой цели, беспечная, отрешенная, испытывающая блаженное состояние от ласковых лучей солнца и свежего ветерка. В голове было пусто и легко, а в груди томились желания, раздирая ее во все стороны.

Около Лувра, в Лавке Антикваров, я встала как вкопанная, разинув рот, перед витриной, где выставлялись старинные трости. Прощайте, винтажные часики! Теперь я повернута в другую сторону, меня очень интересуют элегантные трости, чьи набалдашники тонкой работы из слоновой кости, покрытые позолотой, серебряные и всякие такие, изысканные и замысловатые, могут рассказать о себе столько интересных историй.

Как-то случайно ноги привели меня на улицу Шемэн-Вер. Я догадалась, куда попала, только заметив выстроившиеся в ряд лавки с тряпьем и готовящиеся на улице кебабы и шашлыки. Потом уже я заметила вывеску и бордовую витрину. Звон входного колокольчика оповестил присутствующих о моем появлении, и тут же два десятка мужских глаз как по команде устремилось в мою сторону, с любопытством рассматривая мой импозантный силуэт в помятом шелковом наряде, украшенном разноцветными ленточками. Мне показалось, что двух-трех из мужчин я здесь уже видела в свой прошлый визит.

Я миновала витрину с журналами «Pink Pussy», даже не глядя на обложки, и направилась к стеллажу с художественными произведениями. Меня интересовала книга «Тайные женщины» Ании Оз, которую я начала читать дома. Мне осталось прочитать страниц пятьдесят, и это стоило того, чтобы купить еще один экземпляр.

С книгой под мышкой, расставшись почти со всеми евро, я шла по улице с односторонним движением мимо кладбища Пер-Лашез. Я отыскала подходящую лавочку на бульваре Менилмонтан и расположилась там, в тени под густой листвой. Шум и гам оживленных в этот час улиц, клаксоны, прохожие, обычная суета мне не мешали, и я погрузилась в чтение.

Поначалу финал меня озадачил. Главный герой, отправившийся на поиски пропавшей жены в лабиринты подземного города, в конце концов смирился со своим новым положением и согласился стать эротическим рабом в услужении у этих дам. Став собственностью Сиприи и Софии, он подключился к проекту создания нового сообщества амазонок.

Я не могла не провести параллель со своим нынешним состоянием. Я тоже стояла на пороге пересмотра ценностей, и подталкивало меня к этому исключительно мое не знающее границ стремление к новым открытиям. Но мной, как и героем романа, управляла не одна лишь жажда сладострастия и чувственных наслаждений. Моя готовность отдаться Луи объяснялась не только капитуляцией перед собственной чрезмерной чувственностью, постоянно им подогреваемой. Ни даже доведенным до крайности пылким чувством, которое я с некоторых пор стала к нему испытывать. Я находилась в самом расцвете женского начала, в высшей точке зрелости своего существа. Так бывает, когда очищаешь от кожицы спелый фрукт: любой контакт с моим телом обнажал очередной внутренний слой, и так каждый раз, до тех пор, пока не вскрылась моя дрожащая, истекающая соком, спелая плоть. И любящая. До тех пор, пока не оголились все мои чувства и не начали трепетать открыто и в полную силу.

Теплые, ласковые лучи солнца, в конце концов, примирили меня с этой мыслью. Я задрала длинный подол своего платья повыше, обнажив бедра, запрокинула голову, закрыла глаза и позволила солнечному теплу проникнуть в каждую пору кожи, чувствуя, как с каждой минутой ее восприимчивость становится все острее. Несколько полуденных часов пролетели как одно мгновение под шорох листвы и отдаленный шум голосов нечастых прохожих. Я мысленно вспоминала ночи, проведенные в «Отеле де Шарм». Как будто я посещала поочередно все его номера, один за другим, и каждый вызывал новые чувства, до сих пор неизведанные, возбуждал новые желания. За каждой дверью этого Алфавитного Города меня ожидало письмо, оставленное человеком, на чьем теле изображены все буквы латинского алфавита. Я подумала, может ли так быть устроено, что в гостинице ровно двадцать шесть номеров, по числу букв в алфавите? Мне понравилась эта мысль, и я, расслабившись от вынужденного безделья, стала обдумывать и другие идеи, не менее экстравагантные и забавные.

Я вообразила себе также, как курьер доставляет мою посылку, завернутую в серебристую бумагу, по адресу, на проспект Манделя. Луи открывает дверь, с удивлением берет посылку из рук человека в униформе и кепке. Расписавшись, торопливо срывает обертку и достает из коробки ее содержимое. На худом, обтянутом смуглой кожей прекрасном лице расплывается широкая улыбка.

Ближе к вечеру я села в метро, чтобы отправиться поближе к месту нашего свидания, и вышла на станции «Нотр-Дам-де-Лорета». Я бы легко могла миновать улицу Лярошфуко, чтобы дойти до площади Пигаль, выбрав обходной маршрут, но любопытство оказалось сильнее, и я свернула налево, на улицу Сен-Лазар, очутившись в самом начале улицы Тур-де-Дам, в непосредственной близости от особняка Дюшенуа. Отсюда я могла убедиться в том, что паника, ставшая следствием моего исчезновения, уже спала, все гости разъехались, высказав свои соболезнования и слова поддержки.

Я заметила у открытых ворот два забронированных в транспортной фирме грузовичка с настежь открытыми багажниками. В один сгружали еду, к которой никто так и не притронулся, в другой – арматурные трубы и детали демонтированной сцены, где должна была петь Мадонна. Ее концерт обещал стать гвоздем вечеринки по случаю моего бракосочетания. Интересно, она тоже осталась с носом из-за моего бегства из-под венца или певицу предупредили заранее и она не приехала? Пока я размышляла на эту тему, какая-то фигура отделилась от калитки и быстрым шагом направилась в мою сторону, спотыкаясь о выступающие камни брусчатки.

– Эль!

Я побежала в противоположном направлении, а за мной, задыхаясь, припустился Арман, уже переодевшийся в повседневные велюровые штаны и вязаную кофту.

– Эль! Вернитесь!

Длинная шелковая юбка путалась между ног, хотя я приподняла ее выше щиколоток, но благодаря тому, что улица шла под уклон, мне удалось оторваться от преследования. На углу улицы Омаль стало ясно, что ему меня не догнать. Я обернулась через плечо и убедилась в том, что старик ковыляет обратно к дому, видимо, намереваясь предупредить хозяина о моем внезапном появлении.

Конечно, я поступила глупо, отправившись на разведку, но мне это было действительно очень нужно. Скинув старую кожу, нельзя уходить, не убедившись в том, что она сгорела дотла. Мне необходимо было увидеть в последний раз, от чего я отказываюсь, чтобы в полной мере оценить то, что я собиралась приобрести взамен.

Сначала я решила позвонить Соне и обсудить с ней происходящее, но вскоре передумала. Что бы она мне такого сказала, о чем я сама не могла догадаться? Для меня все уже позади, и ее рассказ о том, как Дэвид вымещает свой гнев на окружающих, ничего бы уже не изменил. Какой смысл пережевывать прошлое, если уже ничего нельзя переделать? Мне гораздо приятнее в эту минуту холить и лелеять маленький комочек настоящего, позволить ему, сладенькому и нежному, расти и развиваться, раскрываясь новыми гранями, вселяя надежду на неизбежные новые ощущения.

Поэтому нетерпение все сильнее проникало в мое сознание. Чем ближе был назначенный час, тем меньше я владела собой, я даже не могла заставить себя присесть где-нибудь отдохнуть и перекусить. Я, стоя, с такой жадностью поглощала лаваш с мясом и овощами, купленный у вьетнамского повара прямо на улице недалеко от отеля, как будто от него зависело мое выживание.

Последний час, когда магазинчики один за другим уже стали закрываться на ночь, я провела, бродя по окрестным улочкам, неосознанно повторяя маршрут нашей прогулки по кварталу Новых Афин, замечая, что темнеет и день близится к концу. С каждым новым туром я с удивлением чувствовала, что тоже становлюсь афинянкой, растворяясь в поэтической атмосфере этого места. Конечно, еще не настолько искусной, как Луи, чтобы прочитывать каждую обращенную ко мне архитектурную деталь и знать историю каждого камня, но уже более восприимчивой к его аристократическому духу. Квартал все глубже проникал в меня, как и мое имя, уже вписанное в его историю.

С связи с этим я не стала жалеть о книге «Тайные женщины», забытой на скамейке на бульваре Менилмонтан. Скоро кто-то другой или другая обнаружат ее и погрузятся в чтение, открыв для себя мир удивительного подземного города, где властвуют женщины. Кто-то выберет для себя роль повелительницы, а другой примет роль игрушки в ее руках. Какая разница: будущее само подскажет, как станут развиваться события.

Двадцать два часа и одна минута: 22 + 1 = 23. Мне исполнилось двадцать три.

Я открываю позолоченную дверь в номер Жозефины. Месье Жак, протягивая мне ключ, ничего не потребовал взамен и не сделал никаких замечаний. Казалось, он испытал чувство облегчения, увидев меня. Я ведь стала частью этого дома. Как Мари, Маргарита, Каролин, Эстер, Лола и все другие. Я теперь одна из них.

В номере ничего не изменилось с тех пор, как две недели тому назад я была здесь с моим атлетически сложенным клиентом. Но раньше я бывала тут только глубокой ночью и впервые попала сюда, когда через окно просачивается солнечный свет. Светило закатилось не более трех минут назад, но его прощальные лучи продолжают струиться на здание, проникая в комнату, отражаясь на позолоте лепнины и декора, отчего она вспыхивает оранжевыми искрами.

Луи стоит посередине комнаты

Обнаженный. Стройный. Хрупкий.

Он ждет меня.

Он тоже обретает новые очертания в лучах заходящего солнца. Он тоже в первый раз готов быть таким, каков есть, без хитростей и прикрас. С ним даже нет его постоянной трости. Только он сам, в чистом виде, готовый погрузиться в новую историю. Он сам и его манера открыться так незатейливо проста и так неожиданно уязвима, как белая страница нового дневника, который мы напишем с ним вместе. Если не брать в расчет мое приглашение, никто из нас отныне не будет командовать другим. Мы останемся, как и в этот момент, в положении друг напротив друга, равноправные, открытые, склонные к тому, чтобы наслаждаться каждым мгновением познания друг друга, чтобы дать возможность созреть внутри чувству, которое должно скоро вспыхнуть. Не надо ничего планировать, предвосхищать, опережать события.

Он смотрит на меня, не отрывая глаз. Потом прикладывает палец к губам, предупреждая о том, что любое слово в эту ночь будет лишним. Я подхожу и останавливаюсь в нескольких шагах от него и любуюсь. Сначала я хочу насладиться великолепным спектаклем. Я хочу слиться с его кожей, окутать себя его желанием, вспотеть от вожделения, смешать наши запахи, наши флюиды, покрыть себя тонким золотом его любви.

Наступающие сумерки изменяют его фигуру. Он застыл неподвижно в полный рост, как белоснежная статуя: длинные, тонкие мышцы, крепкий скелет, сухощавое телосложение. Идеальное тело, которое мне так хочется обхватить, сжать в объятиях, кусать, лизать и трогать руками. Я в самом деле вижу его в первый раз. Во всей его великолепной целостности. Я в восторге от его гармоничной грации. Кто сказал, что только женское тело может быть объектом восхищения?

Во мне поднимается алчное вожделение. Я безумно хочу его. Я готова проглотить его взглядом. Я чувствую, как пульсирует горячий комок желания в моей груди, внизу живота, во влагалище. Скоро я не смогу себя сдерживать. И речь пойдет не только о телах, которые ищут друг друга, стремятся навстречу и скоро сольются в порыве страсти. Скоро мы будем любить друг друга.

Но не нужно торопить события. Его глаза говорят об этом.

По мере того как последние лучи солнца гаснут на белом куполе Сакре-Кёр, силуэт моего возлюбленного погружается в темноту. Только профиль и левое плечо, обращенное к открытому окну, остаются еще освещенными. Я раньше не замечала, а теперь увидела на плече оригинальную татуировку: его инициалы, исполненные в стиле арабески на английский манер, опутанные веточками розового побега. Никаких красок – только черные линии и серая полутень. Колючая ветка розы обвивает буквы и дальше тянется к выемке рядом с ключицей, а потом у основания шеи на ней появляется маленький бутон. Наверно, Луи совсем недавно сделал эту татуировку, иначе я бы заметила ее в прошлый раз в открытом вороте рубашки.

Вот так он предстал передо мной во всей своей красе: человек – ходячий алфавит, решивший обучить меня собственной манере выражать свои мысли. И находить нужные слова для этого. Не играть словами и не заменять ими чувства. Но подобрать такие, которые несут в себе смысл, которые можно ощутить всем телом.

Почти не видя его в темноте, я все равно чувствую, как колышется пространство между нами и воздух уплотняется и вибрирует на манер исполняемой под сурдинку музыки: «Words like violence break the silence, come crashing in, into my little world».

Все предметы, что были в комнате, кажется, растворились и рассыпались на кусочки, которые плавно кружатся рядом с нами. Скоро все исчезает. Остается только он. И я. И этот волшебный свет.

Он медленно приближается. Он не торопится. Мы оба никуда не спешим, ни он, ни я. У нас впереди целая ночь, и еще будет время внести изменения в эту страницу, которая останется между нами как первый набросок.

Он совсем близко. Он смотрит на меня, и его нежный взгляд пронзает меня насквозь. От этого где-то в глубине моего лона сразу воспламеняются огоньки, которые жгут меня изнутри. «Painful to me, pierce right through me. Can’t you understand, oh my little girl?» Луи жестом повторяет приказание, тихонько постукивая пальцем себе по губам. Его ангельский пальчик касается верхней губы в ритме электронной музыки. Я поняла урок: наши тела, и только они, имеют право выражать свои чувства. На них возложена безумно сложная задача исцелить наши раны и заполнить трещины, которые до сих пор нас разделяют.

Его руки первыми приступают к делу, ласковые посланники предстоящего наслаждения. Они никогда не были так близки к моему телу, как сейчас. Такие тонкие, они, тем не менее, кажутся мне крепкими и сильными.

Он освобождает меня от шелковых лепестков светлого кружева двумя-тремя деликатными движениями. Платье бесшумно опускается волнами на восточный ковер. На мне больше нет ничего, кроме высокого лифа и трусиков, сияющих в темноте своей белизной, призывая луну на праздник. Теплые дрожащие ладони ложатся на мою талию, и я ощущаю, как мое тело начинает светиться от прикосновения его рук. Наша кожа воссоединяется, сливается и становится одной материей. «All I ever wanted, all I ever needed is here, in my arms. Words are very unnecessary, they can only do harm». Наконец он принадлежит мне. А я – ему. Мы преодолели все препятствия, мы всех победили. Мы нашли друг друга.

Однако пробегающий по телу легкий озноб изобличает его сомнения: он все еще не может в это поверить. Потому сжимает объятия. Он крепко меня держит. Он не хочет меня отпускать. Он так крепко стискивает ладони вокруг моей талии, будто боится, что я улечу. Но, тем не менее, несмотря на его порыв удержать меня, я знаю, что он хочет видеть меня совершенно свободной. Его любовь не станет для меня душной тюрьмой, где все будет делаться по команде.

В свою очередь, я начинаю так сильно дрожать, что кажется, сейчас все мое тело сведет судорога и я рухну на пол. Только благодаря тому, что он поддерживает меня, мне удается устоять на ногах. Но то, что он сильнее обнимает меня, совсем лишает меня сил, я млею, я изнемогаю. Он – причина проблемы, и он ее решение. Он – моя боль и лекарство от нее.

Я хочу обрушиться на его тело, испытать его силу и отдаться ему целиком.

Но это совсем не то, что ему надо. Он приподнимает меня и ставит на ноги. Он хочет, чтобы я устояла, сильная, прямая, гордая. Божественная. Я не буду тряпичной куклой в его руках, податливой и безвольной. Он не допустит, чтобы я проскочила галопом по всем этапам, он хочет открыть во мне все, на что я способна, он не торопится просто овладеть моим телом. Кто-нибудь раньше любил меня так? Кто-нибудь обожал меня до такой степени, чтобы обещать сразу и тысячи пыток, и тысячи наслаждений, в равной степени мучительных и нежных, неотделимых одни от других? В моих глазах появляются слезы и тут же проливаются потоком. Но я не могу позволить себе расслабиться. Мне надо как-то действовать. Я тоже должна схватить его в охапку. Я должна почувствовать рельеф его тела, вонзить ему в бок ногти, как альпинистские кошки. Я хочу вскарабкаться на него.

Он уже завоевал мое тело, мое сердце, мою душу. Теперь я тоже хочу овладеть им, как мужчина обладает женщиной. Наступает моя очередь вдохнуть силы в каждую клеточку его тела, заставить циркулировать по телу обновленную кровь. Мой черед вдохнуть в него жизнь.

Неожиданно резкий смех доносится с улицы через открытое окно, и мы затихаем, как свечи от сквозняка. Но мы не можем и не хотим позволить себе погаснуть окончательно. Мы все еще горим. Наши тела пока не соприкоснулись, они томятся в ожидании. Как две планеты, слишком близко приблизившиеся друг к другу. Они полыхают, и соприкосновение стало бы болезненным.

К аромату одеколона примешивается благоухание его тела, открывшееся мне в первый раз. И снизу до меня поднимается запах его интимной зоны, я чувствую его фаллос, возбужденный и изголодавшийся, в полной готовности. Он выпрямляется напротив меня и преодолевает последние сантиметры, разделяющие нас. У меня такое чувство, что наши отношения будут гармоничными, если судить по тому, с каким изяществом аромат наших тел дополняет друг друга, как грациозно сплетаются наши волосы.

Touchdown.

Да, в этот раз я начинаю первая, я первая бросаюсь в атаку. Я беру в руки его член, бархатистая нежность которого становится для меня приятной неожиданностью, и осторожно подношу к своей влажной вагине. Легкое прикосновение головки пениса к клитору действует как электрический разряд. И от этого разряда открывается единственная расщелина, которая только того и ждала.

У меня перехватывает дыхание, огненный шар, как поток лавы, медленно скатывается из груди в низ живота, вызывая невыразимо приятные ощущения в теле. Я прогибаюсь назад почти пополам, и приоткрываются мои жадные губы. От страсти и вожделения я испускаю стон. И тут новая волна накатывает изнутри и сотрясает мое тело так, что ноги слабеют, и я начинаю заваливаться. Я полыхаю и истекаю одновременно. Я расплавляюсь.

Целые годы томления проносятся передо мной, но я – как моряк у штурвала, на него накатил девятый вал, он пошатнулся, но устоял. Я тоже выпрямляюсь, я опять стою прямо и владею своим телом.

Вот уже несколько недель, как я жду только этого мгновения: он и я. Несколько месяцев он тоже об этом мечтает. Долгожданный и долго ждавший, он уже рядом. Такова уж его судьба – ублажить меня.

Конечно, его фаллос не станет довольствоваться коротким мгновением наслаждения. Это было бы слишком просто. У него в запасе еще куча изысканных испытаний, которым он готов меня подвергнуть. Нужно, чтобы я несколько раз дошла до оргазма, чтобы удовлетворить его. Нужно, чтобы я еще много раз показала, как люблю его. Ему необходим еще миллион всяких нежностей: чарующие лобзания, мурлыканье, ласки, приятные жесты, пылающие страстью глаза.

Я должна суметь заставить его летать, ликуя от восторга. Я тоже буду безжалостно терзать его чувства, с похотливой фантазией придумывая извращенные пытки, чтобы забыть неудачное начало наших отношений, спланированное другим.

Но я не сомневаюсь в том, что в конце наши тела сольются, жаркие, растопленные, соединенные в едином порыве, сплавленные в сплошное месиво одного оргазма на двоих, протекающего медленно, как тяжелая вязкая магма, в которой сгорят злые слова, которые мы могли сказать друг другу.

Словно в подтверждение моих мыслей нами овладевает новый прилив чувств, рожденный там, где соединяются его член и моя вагина, и в жерле вулкана, бушующего в нас, опять начинает закипать лава.

Я согреваю рукой его фаллос и нежно поглаживаю о свое бедро. Он так долго испытывал мои чувства, заставлял мучительно томиться желанием, я теперь тоже намерена продлить его вожделение до точки взрыва. Чтобы он изнывал. Чтобы умолял меня. Чтобы ласкался, как пес, обезумевший от желания. Чтобы взвыл от жгучей потребности обладать мною. Чтобы он искусал меня от досады. Теперь наступила его очередь быть моей игрушкой.

Вот я играю с тем, что представляет для него самую большую ценность. Играю осторожно, с нежностью, ласково. Моя рука кажется совсем маленькой на фоне его пениса. Я с трудом могу обхватить его. Мне нравится думать, что он слишком большой для меня, просто огромный. Пальцами я, едва касаясь, поглаживаю его от основания до конца, и каждый раз его бархатный красавец подрагивает от моего прикосновения, при этом из груди Луи вырываются восторженные вздохи. Иногда я обхватываю его член ладошкой, и он трепещет в моей руке, как пойманная птичка, а потом резко отпускаю на свободу, пусть летит дальше. Иногда укладываю влажную, набухшую головку фаллоса себе в согнутую ладонь, и тогда чувствую, будто сердце Луи вышло из границ и пульсирует в каждом органе тела.

Но чем больше я его ласкаю, тем сильнее он мучается, я это чувствую. За короткими вздохами следуют стоны, потом почти стенания, такие жалобные. Он обезумел. Низким голосом, который звучит, как колокол, у самого моего уха, он молит меня:

– Возьми меня… Возьми прямо сейчас.

Удивительно, что он умоляет меня как женщина, готовая отдаться мужчине. Я потрясена. От этого в моей утробе со всех сторон начинает распространяться горячая волна.

Вечер за окном давно погас. В комнате ничего не видно, только наши тела выделяются из темноты благодаря зыбкому свету уличных фонарей на площади перед входом в отель. Я чувствую, как сок его вожделения стекает струйкой по внутренней стороне моих бедер, но скоро превращается в поток семенной жидкости, извергающейся на мои ноги. Меня охватывает то же желание. Мне все труднее сдерживать себя. Быть хозяйкой в наших любовных играх невыносимо тяжело, разве я ожидала такого? Может, отдаться, раз я тоже этого хочу?

Мы теперь стоим, прижавшись животами, как приклеенные. От нашего глубокого дыхания они вздымаются и еще плотнее прижимаются друг к другу. Наступает нежная и успокаивающая прелюдия перед тем, как мы устремимся друг к другу, чтобы слиться в единое целое. Но не надо спешить. Впереди целый час, целая ночь, целая жизнь наслаждения.

Он пытается пальцем проникнуть в меня, но я отвожу его и направляю своей рукой на томную неспешную прогулку вокруг вагины, далее по внутреннему краю разбухших губ, потом приглашаю запутаться в зарослях волосиков, покрывающих их снаружи, наконец, он опускается в расщелину, где его ждет не дождется выступающий клитор. Моя любовная шишечка. Прикосновение его пальца к заветному бугорку вызывает у меня новые слезы. Он больше не варвар, истязающий меня, не наемник, действующий по чужому приказу. Он – мужчина, который хочет меня. Тот, кого я приму как покорителя, которому мое лоно готово оказать торжественный прием.

И он это знает. Он усиливает давление, проводит сильным пальцем круги вокруг бугорка, отчего я готова заплакать или даже сойти с ума. Он закрывает глаза, чтобы лучше почувствовать, какие ощущения расцветают во мне под его нежными пальцами. Он радуется, чуя, что я близка к экстазу. Ему нравится любить меня так сильно. Я немного покачиваю из стороны в сторону тазом, хотя и не осознаю этого. Мое тело меня не слушается. Оно подчиняется теперь только его опытным рукам. Мы синхронно начинаем плавно покачиваться, гибкие, эластичные, крепкие, но иногда вздрагивающие от томления и страсти. Это – танец любви, каждую фигуру мы придумали сами.

Я поднимаю на него глаза, я безумно хочу поймать его взгляд. Одновременно по нашим телам распространяется чувственная волна. Этот момент на краю бездны – лучшее, что мы до сих пор знали в жизни. Могли ли мы предполагать в то божественное мгновение, что самое возвышенное, самое прекрасное нас ждет впереди? Мы застыли неподвижно, растворившись в бесконечном блаженстве. Я сдерживаю себя, чтобы не произнести вслух тысячу тысяч нежных слов и одно-единственное «люблю тебя». Час признаний скоро наступит и, как всегда, слишком рано. Но только не для наших тел. Не надо спешить.

Луи продолжает осыпать изысканными ласками нежную вульву, и я, в свою очередь, закрываю глаза, чувствуя, как постепенно в утробе зарождается волна оргазма, скоро цунами захватывает меня изнутри целиком, от пупка до влагалища. Его торопливый фаллос трется о мои ляжки. Луи прерывисто и шумно дышит. Он может кончить вместе со мной? Неужели мы можем так быстро и всего лишь нежными прикосновениями довести себя до экстаза?

Тогда я решаю стать ангелом нашего сладострастного грехопадения. Я беру его за руку, как сделала бы на моем месте юная дева со своим первым возлюбленным. Я подвожу его к постели. Пришло время придумать новые ласки, и я знаю, чего хочу от него. Мне на память приходит цитата из Сент-Экзюпери, обожаемая всеми моими школьными подружками, они наперебой переписывали ее в свои личные дневники: «Любить – это не означает все время смотреть друг на друга, это – смотреть вместе в одном направлении».

Сегодня, в первую ночь нашей близости, мы будем заниматься любовью не только глаза в глаза. Наше наслаждение устремится в одном направлении, к далекой и невидимой точке на небосводе. Я ложусь на живот и слегка развожу ноги, чтобы оставить для него необходимое пространство. Томный контур моего пышного тела обрисовывается в темноте, над прогнувшейся поясницей гордо возвышаются ягодицы. В глубине гениталий, как в загадочной пещере, блестит желанная щель. Она никогда раньше так призывно не демонстрировала свою готовность отдаться. Луи ложится сверху, однако не придавливает меня своей тяжестью, он – как теплое одеяло из плоти и крови, нежный, но местами шершавый и крепкий. Его мускулистые плечи и грудь, а еще больше плотный живот заполняют каждую ложбинку и ямочку на моем теле.

Он протягивает руку и берет с ночного столика серебристый пакетик. Потом надрывает упаковку и уверенным жестом достает оттуда резинку. Обеими руками натягивает ее на член, и я чувствую, как тот упруго стукается о мои ягодицы, выражая свое нетерпение. Он мог бы обойтись без нее, и я могла бы избавить его от этого. Но Луи соблюдает мой приказ: ему позволено только то, что я разрешила.

Он погружается в меня медленно, смакуя каждый завоеванный сантиметр. Меня постепенно охватывает блаженное состояние, чувство отрады. Мое тело принимает его первый раз, но вагина его узнает. Я уже видела его однажды, а потом приняла себе в рот. Длинный, тонкий. Меткий, если нужно нащупать реактивные зоны в глубине моей утробы. Нежный, если нужно надавить там, где они наиболее чувствительны, чтобы довести до экстаза, но не сделать больно. Напористый и смелый, когда двигается во влагалище туда-сюда, а там моя нежная ткань обволакивает его со всех сторон, сначала нехотя отпускает, а потом с восторгом принимает обратно, когда он рывком возвращается, и направляет его головку к самому сокровенному, чувственному уголку моего сладострастного лона. Оно поглощает его целиком, всасывает в себя, проглатывает полностью. Он скользит внутри меня, как тобоган по санной трассе. Я открываю ему все свои глубины, чтобы он завоевал меня всю, и он проникает внутрь все дальше, изучая мои закоулки с осторожной нежностью. Время от времени Луи вынимает член целиком и застывает на несколько секунд, чтобы дать возможность нам обоим ярче испытать блаженный миг возвращения, когда он входит в меня и щедро наполняет меня опять.

Скоро мое тело содрогается от нового потрясения, меня накрывает волной, за ней тут же обрушивается вторая, она поднимается и ширится до тех пор, пока поток неистового наслаждения не обрушивается на меня. Два огромных цветка блаженства расцветают во мне, один на дне живота, другой в груди, но исходят они от корня, питаемого одной жизненной силой. Когда наступает первый оргазм, я прячу лицо в подушку, верчу головой направо и налево. Но как бы ни сопротивлялась моя голова, моя утроба сдается ему на милость. Я не могу удержаться и начинаю стонать, приоткрыв рот. Волосы стыдливо прикрывают глаза и щеки, и только припухшие губы выступают вперед, сочные, как лепестки орхидеи. Ему так и хочется впиться в них. Он все сильнее вгоняет пенис в мои расслабленные ягодицы. Он ускоряет движение. Моя утроба пылает огнем. Но он не дает мне перевести дыхание и не удовлетворяется одним оргазмом. Он хочет измучить нас наслаждением, он хочет, чтобы мы утомились любовью. Он осыпает меня поцелуями, которые, как горячие градины, падают на спину.

Луи просовывает правую руку под мой живот и опускается ниже, собирая в ладонь всю вульву. Властным пальцем он начинает массировать клитор. Тот поначалу не принимает его ухаживания, но потом отзывается и разбухает, и трепещет, и перекатывается. Из него выпирает почти болезненный наконечник, и скоро вокруг разливается глухое напряжение, второй очаг зарождается около матки. Они растут, пульсируют и вот сливаются вместе под пиццикато моих неконтролируемых стонов, к которым присоединяется рычание хищного зверя, сопровождающееся стремительным, как молния, извержением семени.

Мои прошлые любовники после этого, утомившись, заканчивали, а он, твердый и решительный, все продолжает раскачиваться надо мной и во мне. И тут я понимаю, что наши любовные утехи только начинаются, мое влагалище от радости бьется и пульсирует, довольное, но ни в коем случае не удовлетворенное.

– Еще…

Мой жалобный стон не требует ответа. Я и так знаю, что это случится и ночью, и днем, во всех других номерах отеля. Мы будем придумывать другие правила для наших любовных игр, тысячу новых правил, чтобы потом еще и еще раз их нарушать.

Его стойкость и упорство в момент штурма подтверждают, что он долго стремился ко мне, что он хочет меня, свидетельствуют, что он сильно меня вожделеет. Может быть, даже любит. Нет, нет, подсказывает мое счастливое сердце: конечно, любит. Сильно, по-настоящему. Наши тела начинают светиться, вокруг ореолом разливается чудесное сияние, заря наступающего оргазма. Она обволакивает нас, чтобы отныне никогда не погаснуть, и поднимает в воздух. Мы парим, дрожащие, невесомые, как влюбленные бабочки.

Комнаты больше нет, исчезли стены и потолок, над нами – небесный свод, он манит нас к себе. Нас медленно обволакивает облако света, подхватывает и уносит в вышину. Дуновение ночного ветра определяет наше движение в пространстве, мы висим в воздухе, вращаемся по орбите, два тела, слитые воедино. Сверху нам видно, как зарождается новая земля. Ее рождение на наших глазах может закончиться через мгновение, но может растянуться и на миллионы лет. Ни времени, ни пространства больше нет, мы решили отменить их существование. Это – не сон и не видение, мы вместе дошли до высшей точки экстаза, и мы заново создаем мироздание по законам нашего наслаждения любовью. Анабель и Луи. Она и он. Женщина и мужчина.

Луи все еще продолжает раскачиваться надо мной, плавно входит в меня и плавно отступает. Не прекращая движений, он достает слева из ящичка ночного столика какой-то плоский предмет, серебристо светящийся в полумраке. Что это? Я не понимаю сразу, но, кажется, вещь мне знакома.

Ах! Это же мой «сто-раз-на-дню»! Я бы его узнала из тысячи по серебряной обложке. Луи кладет его на подушку рядом с моим лицом. Он открывает дневник на последней странице, и я с удивлением обнаруживаю, что она заполнена не моим почерком. Понятия не имею, откуда он у него. Да и какая разница?

Все, что я вижу, это – буквы, танцующие на странице, они исполняют па-де-де наших откровений, перепутанных между собой, сливающихся в один танец.

Я все поняла, я улыбаюсь. Луи это видит и осыпает нежными поцелуями мою шею и плечи. Как ласковый дождь проливаются они на мою кожу, отчего по телу пробегает дрожь, и опять пробуждают желание в моей ненасытной утробе.

Мое желание обладать тобой глобально. Лучше сказать – фатально! Я хочу всю жизнь тебя изучать, но так и не познать до конца. Чем больше я буду владеть тобой, тем больше тайны будет в тебе скрываться. Пусть твое лоно – как непокоренный континент, неизведанный, богатый сокровищами, дорожащий своей свободой, стремящийся к радости.

Обещай мне это.

Он вновь протягивает руку к ночному столику и достает оттуда что-то, что умещается в его ладони. Луи кладет эту вещь на обложку нашего совместного произведения. Это – ключ. Не магнитная карточка, а настоящий тяжелый железный ключ из матового металла. На маленькой картонке, прикрепленной к нему, написано:

Добро пожаловать в спальню № 1.

Номер один?

Я нечаянно чуть было не нарушила наше благостное молчание, чтобы спросить, что это означает. Но вскоре догадалась. В «Отеле де Шарм» у комнат нет номеров, зато каждой присвоено имя. Значит, пришло время их пронумеровать, но не просто так, а в зависимости от приобретенного там любовного опыта, в соответствии с испытанными эротическими впечатлениями. Так, отныне и навсегда, номер Жозефины для нас станет № 1. Это номер первого оргазма, который я испытала как настоящая женщина. Женщина, которая предпочла капитулировать ради высшего наслаждения. Это номер нашей первой ночи.

Свечение вокруг не рассеялось, не исчезло. Напротив, оно становится все ярче, все интенсивнее. Я вижу сияющий ореол вокруг нас и постепенно к нему привыкаю. Он нас больше не покинет никогда. Зато я не заметила, что вслед за первой песней, наполненной глубоким смыслом, последовали и другие мелодии, более сладкие, завораживающие, волшебные.

– Home, – с улыбкой шепчет он мне на ухо.

Заключительные титры к спектаклю. И новое название этой гостиницы, так как отныне решено, что она станет штаб-квартирой нашего удовольствия. Нашей гаванью. Нашим домом.

Никогда я не принадлежала к той категории женщин, которые полагают, что все гостиничные номера схожи между собой как две капли воды, что каждый из них – всего лишь безликое пространство, бездушное, лишенное индивидуальности.

Теперь я знаю почему.