Ох, как же мы ждали! Какое-то время мы тихонько переговаривались. Ради безопасности мы были достаточно далеко от цистерны, сели под деревьями и смотрели через газовые плиты для барбекю. Вокруг было очень тихо. Говорили мы в основном о мальчиках. Мне хотелось как можно больше услышать о Гомере и уж точно хотелось самой поговорить о Ли.

Фай уже абсолютно увлеклась Гомером. Меня это изумило. Если бы кто-нибудь сказал мне год назад, да даже и месяц назад, что подобное может произойти, я бы попросила у такого человека справку от врача. Такого болтуна следовало бы надолго уложить в больничку. Но вот рядом со мной сидела Фай, элегантная, как в журнале «Вог», в фирменной одежде, Фай, живущая в большом доме на холме, влюблённая в прирождённого грубияна и хулигана, короля граффити Гомера. На первый взгляд такое казалось невозможным. Вот разве что теперь перестало быть тайной, что в них обоих скрывалось нечто, чего я никогда не осознавала. Да, Фай выглядела хрупкой и застенчивой и даже подчёркивала эти свои качества, но в ней жила решительность, которой я прежде не замечала. В ней таился пылкий дух, невидимый огонь. А Гомер... ну, Гомер всю жизнь меня удивлял. Он в последние дни даже как будто стал лучше выглядеть, может, потому, что причесал волосы, и ходил более уверенно, и держался по-другому. Оказалось, он обладает таким воображением и такими чувствами, что и поверить невозможно. И если мы когда-нибудь вернёмся в школу, я выставлю его кандидатуру на место школьного капитана.

   — В нём как будто два человека, — заметила Фай. — Со мной он застенчив, но в коллективе уверен в себе. Но в понедельник Гомер поцеловал меня, и я подумала, что чуточку растопила лёд. Мне-то уже казалось, что он никогда этого не сделает.

И я тоже, подумала я. Меня смущало то, с какой скоростью мы с Ли двинулись вперёд после первого поцелуя.

   — Знаешь, — продолжила Фай, — он мне сказал, что влюбился в меня ещё в две тысячи восьмом году. А я и не замечала. Может, это и к лучшему, не знаю. Я ведь его считала таким гадом! А все те мальчишки, с которыми он водил тогда дружбу!

   — Он и теперь водит, — вставила я. — Ну, то есть водил, пока всё это не началось.

   — Да, — кивнула Фай, — но не думаю, что он и потом этого захочет. Гомер очень сильно изменился, тебе не кажется?

   — Конечно!

   — Мне хочется узнать побольше о фермерском деле, — продолжила Фай, — чтобы потом, когда мы поженимся, я могла бы ему помогать.

Ох, ничего себе, подумала я, вот это поворот! Впрочем, нельзя сказать, чтобы я и сама не фантазировала о том, как мы с Ли путешествуем по миру в качестве идеальной семейной пары.

Но тут, пока я слушала Фай, меня вдруг осенило: настоящей причиной того, что меня в последнее время тянуло к Гомеру, к его силе и неожиданным поступкам, были ревность и зависть, — ведь я его теряла. Он был мне как брат. Поскольку у меня не было родных братьев, а у него сестёр, мы как бы сами породнились. Мы вместе выросли. Я могла рассказать Гомеру такое, чем ни с кем другим не стала бы делиться. Случались моменты, когда Гомер вёл себя совсем уж глупо, и тогда он мог прислушаться только ко мне. И мне не хотелось терять эти отношения, в особенности теперь, когда мы то ли временно, то ли навсегда лишились всех других отношений в нашей жизни. Мои родители находились где-то далеко, и чем дальше были они, тем ближе мне хотелось быть к Гомеру. Обнаружив в себе такие чувства, я была просто потрясена, как будто внутри меня пряталась какая-то другая Элли, а я этого и не знала. Я гадала, какие ещё сюрпризы может приготовить для меня эта тайная Элли, и наконец решила, что впредь должна получше за ней присматривать.

Потом Фай спросила меня насчёт Ли, и я ответила коротко:

   — Я люблю его.

Фай ничего не сказала на это, а я как-то неожиданно для себя продолжила:

   — Ли так сильно отличается от всех, кого я знаю. Он иногда как явление из сна. Он гораздо более зрелый, чем большинство мальчиков в школе. Не понимаю, как он вообще их терпит. Наверное, именно поэтому Ли обычно держится особняком. Но у меня такое ощущение, что он должен совершить в жизни нечто особенное, — не знаю, что именно, может, прославится или станет премьер-министром. Трудно представить, будто он мог бы всю жизнь прожить в Виррави. Думаю, ему доступно многое.

   — Тот день, когда его ранило, был совершенно невероятным, — сказала Фай. — Ли держался так спокойно... Если бы такое случилось со мной, я была бы в ужасе, в панике. Но знаешь, Элли, я никогда не представляла, что ты и Ли станете парой. Это удивительно. Но вы подходите друг другу.

   — А как насчёт вас с Гомером?

Мы засмеялись и сосредоточились на мосте. Время ползло медленно. Фай даже задремала минут на двадцать. Я просто поверить не могла, а когда я ей сказала об этом, Фай тут же принялась всё отрицать и твердила, что она и глаз не смыкала. А я ощущала всё большее напряжение, по мере того как шло время. Мне просто хотелось наконец покончить с этим, с безумным риском, в который мы сами себя уговорили ввязаться.

Проблема состояла в том, что на дороге так и не появилось ни одной колонны машин. Гомер и Ли хотели всё провернуть именно при проходе колонны, чтобы заодно и часть машин остановить. Но было уже около четырёх утра, а дорога оставалась пустой.

Потом вдруг на мосту началась какая-то активность. Охрана до этого стояла на нём со стороны залива Кобблер, но даже издали я увидела, как солдаты вдруг насторожились и забеспокоились. Они собрались в середине моста и замерли, глядя на дорогу в противоположном от нас направлении. Я подтолкнула Фай.

   — Что-то приближается, — сказала я. — Может быть, колонна.

Мы встали и начали изо всех сил всматриваться в тёмное шоссе. Но о том, что именно происходит, сказало нам поведение солдат. Они начали пятиться назад, потом их небольшой отряд разделился на две группы, они отошли к сторонам моста. Один из них на мгновение растерялся, побежал было к дороге на Виррави, потом передумал и тоже бросился в сторону.

   — Это коровы, — решила я. — Должно быть, они.

Мы рванулись к цистерне, бросив бесполезно молчавшую рацию. Не было времени гадать, идёт сейчас по улице патруль или нет. Мы прыгнули в кабину, я завела мотор. Я смотрела вперёд, но, хотя скорость сейчас имела для нас решающее значение, я невольно задержалась на секунду, чтобы посмотреть на прекрасное зрелище, возникшее на мосту. Сотня или больше голов отличной говядины, премированных герефордских коров, великолепных, огромных существ с красной шкурой, неслись по старому деревянному сооружению, как могучий мясной поезд, над которым клубился пар. Даже с такого расстояния я слышала грохот копыт по брёвнам. Да, животные рвались вперёд, точно перепуганные локомотивы.

   — Вау! — выдохнула я.

   — Скорей! — завизжала Фай.

Я выжала акселератор, и цистерна поползла вперёд. Нам нужно было проехать ещё около пятисот метров, а во мне уже так бушевал адреналин, что было плевать на опасность, на пули, вообще на всё.

   — Скорей! — снова закричала Фай.

Когда мы заехали под мост, я повернула цистерну влево, насколько смогла, чтобы она пристроилась под самой низкой частью длинного сооружения. Фокус был в том, чтобы проделать это, не снеся одну из опор и не выбив при этом искру, которая могла покончить со мной и с Фай быстро и ужасно. Но мы справились с этим, и вот уже между верхом цистерны и мостом осталось меньше двух метров пространства. И только теперь я впервые подумала о том, что цистерна могла ведь вообще не уместиться под мостом, но теперь поздно было над этим размышлять. Нам повезло. Фай не могла открыть дверцу со своей стороны, потому что та оказалась слишком близко к опоре моста, и поэтому она полезла наружу через моё сиденье. Я то ли выпрыгнула, то ли вывалилась из кабины. Над моей головой мост дрожал и громыхал, первые животные уже добежали до нашей стороны. Я собиралась подняться по лесенке на верх цистерны, когда Фай, выскочив наконец наружу, помчалась к мотоциклам, даже не оглянувшись на меня.

Именно эта пробежка, которую и мне предстояло совершить через несколько мгновений, представляла собой самый рискованный момент. Нужно было пробежать около двухсот метров по совершенно открытому пространству — к тому месту, где мы спрятали в кустах мотоциклы. Там не было никакого прикрытия, никакой защиты от злобных пуль, которые могли полететь нам вслед. Я встряхнула головой, чтобы отогнать пугающие мысли, и, согнувшись, полезла на цистерну. Добравшись до верёвки, я подняла голову. Фай уже исчезла, и я лишь надеялась, что она добралась до зарослей без приключений. Я начала вытаскивать наружу верёвку, пропитанную бензином, и сбрасывала её на землю. Бензиновые испарения были настолько сильны, что заполнили всё небольшое пространство под мостом. Я словно опьянела от них, у меня даже на мгновение заболела голова. И тут поняла, что мы должны были подумать ещё кое о чём: о том, как закрепить верёвку, чтобы она осталась в цистерне и не свалилась вниз, когда я потащу другой её конец.

Но теперь было слишком поздно. Я могла сделать только одно: как можно плотнее прижать верёвку крышкой люка и надеяться, что она удержится.

Я спустилась по лесенке. Казалось, мне понадобилась целая вечность для того, чтобы вытащить верёвку из цистерны. И всё это время я не обращала внимания на грохот над головой, но теперь заметила, что он начал стихать. Я различала лишь удары отдельных копыт. Я мгновенно облилась потом с головы до ног, но всё же нашла свободный конец верёвки, схватила его и побежала. Я вся была в бензине, я дышала бензином и чувствовала себя очень странно, как будто парила над травой. Но это не было приятным парением, скорее от него меня начинало тошнить.

Я была уже в сотне метров от кустов, когда одновременно услышала два звука: один был приятным, второй — нет. Приятным звуком было урчание моторов мотоциклов. А неприятным — громкий крик на мосту.

Это звуки, которых не может издать горло, они не имеют отношения к английскому языку, но ошибиться в их значении притом невозможно. Когда я была маленькой, у нас был пёс по кличке Руфус, помесь колли и спрингер-спаниеля, — прирождённый охотник на кроликов. Я частенько брала его с собой на дневную прогулку, чтобы посмотреть, как он несётся за кроликом. В разгар погони Руфус по-особенному взвизгивал, таких звуков он не издавал ни в какое другое время. И где бы я ни была, чем бы ни занималась, услышав такой визг, знала: Руфус гонится за добычей.

И точно так же крик на мосту, хотя и прозвучал на чужом языке, был абсолютно понятен. Он означал: «Тревога! Все сюда!» И пусть мне оставалось пробежать всего сотню метров, мне это расстояние представилось вдруг бесконечным. Мне казалось, я никогда не доберусь до своей цели, что мне никогда не пересечь такое огромное пространство и я буду бежать туда всю оставшуюся жизнь, но так и не окажусь там. Это был ужасный момент, я оказалась рядом со смертью. Меня охватило странное ощущение — будто я уже вступила на территорию смерти, хотя пуля в меня пока не попала. Не знаю даже, стрелял ли кто-нибудь. Но если бы пуля и угодила в меня, вряд ли я бы её ощутила. Боль могут чувствовать только живые люди, а я плыла над миром живых.

Потом появилась Фай и закричала:

   — Ох, Элли, скорее, пожалуйста!

Она стояла в кустах, но как будто прямо передо мной, и лицо её казалось огромным. Думаю, до меня дошло именно слово «пожалуйста»: оно заставило меня почувствовать, что я нужна подруге, что я важна для неё. Наша дружба, любовь, назовите как хотите, проскочила над голой землёй и взбодрила меня. Я наконец осознала, что в воздухе свистят пули, что я топаю по земле, хватая ртом воздух, и у меня болит грудь. А потом вдруг я оказалась под защитой деревьев и неслась к мотоциклам, уронив конец верёвки и предоставив Фай заняться им. Мне ужасно хотелось обнять Фай, но при этом хватило ума понять, что я пропитана бензином и это стало бы для подруги смертным приговором.

Я схватила тот мотоцикл, что стоял подальше, и развернулась лицом к Фай. И как раз тут послышалось шипение и по траве побежала полоска огня. Фай уже неслась ко мне. К моему изумлению, её лицо светилось, и дело было не в огне — оно светилось изнутри. Фай пылала воодушевлением. Я даже подумала, не прячется ли где-то в ней настоящий пироман. Она схватила свой мотоцикл, мы резко развернулись на задних колёсах, оставив безобразные ямы на ухоженной траве лужайки для пикника города Виррави. Фай ехала впереди, издавая дикие воинственные вопли. И — да, теперь я признаю, что это именно мы оставили колеи на седьмом поле для гольфа. Мне очень жаль. С нашей стороны это было слишком по-детски.