* * *

ДАНА АРМСТРОНГ — удочеренная богатой семьей, она с детства получала все, кроме разгадки тайны своего рождения. Однажды она решает провести собственное расследование. Но прежде костер страсти опалит ее сердце…

ДЖОСС АРМСТРОНГ. — Ни громкая слава, ни изрядное состояние не могут защитить его обожаемую дочурку от превратностей страсти.

ПИТЕР КРЭЙН. Блестящий ученый, спасаясь от сердечных ран, покидает страну.

Он чувствует, что необходим Дане. И должен доказать ей — насколько…

МАРШАЛЛ ФОУЛЕР. Баснословно богатый, изнеженный и вкрадчивый, коварно стремящийся вовлечь Дану в свои порочные сети и навсегда подчинить себе…

АДАМ ХЕРРИК. Умудренный жизненным опытом наставник, возвращающий ученице интерес к жизни.

 

Пролог

Она уверенно вела машину по каменистой местности Нью-Хэмпшира, не обращая внимания на унылые голые сады и пустые осенние поля за окнами. По обеим сторонам дороги то тут, то там виднелись огромные стога скошенного сена, да изредка перед разбросанными по округе фермерскими домиками стояли продавцы осенних яблок, тыкв и свежего сидра.

Покрытая щебенкой дорога с двусторонним движением тянулась между маленькими деревушками, в центре которых стояли простенькие белые церкви, некоторые — с длинным стройным шпилем, а некоторые — просто квадратные новоанглийские коробки с черными ставнями. Навстречу неслись лишь груженные зерном фургоны или грузовики, везущие рождественские елки с Белых Гор. За окнами мелькали унылые голые сады и пустые осенние поля, а машину наполняла гнетущая тишина.

Дана Армстронг уверенно вела машину, внимательно следя за дорогой, чтобы не пропустить поворот Она была стройной блондинкой с несколько удлиненным лицом с высокими скулами. Ее длинные волосы золотистыми локонами спадали на меховой воротник шубки. Карие глаза женщины вдруг широко раскрылись, и она едва успела свернуть в сторону от заехавшего на ее полосу встречного грузовика. Выровняв руль, она облегченно вздохнула, глядя в зеркало заднего вида на удаляющийся ржавый грузовик. Она была взволнована даже больше, чем предполагала, когда там, в Нью-Йорке, обсуждала эту поездку. Они сидели в библиотеке, и адвокат убеждал ее, что опасаться нечего, потому что претендентов на ее имущество нет. Дана согласно кивала, понимая, что поедет в любом случае, даже если такая опасность существует.

Она попыталась расслабиться хотя бы на те несколько минут, которые оставалось ехать до фермы, вспоминая участие на постаревшем лице Джона Холдернесса и то, как он был добр к ней.

— Нервничаешь? — спросил он. — Не стоит.

— Я не могу оставаться спокойной и чувствую себя словно океанский лайнер между двумя континентами, — сказала Дана тихим голосом.

— Все будет в порядке, — спокойно ответил Джон. — Это тебя ни к чему не обязывает. Ты сможешь уехать в любой момент.

— Я поняла, что должна ехать, в тот самый момент, когда нашла эти бумаги в столе Джосса. — Дана с трудом сдерживала дрожь в голосе, боясь сорваться, если он опять спросит, нервничает ли она.

— Я понимаю.

— Это не выходит у меня из головы. — Голос был таким тихим, что Джон подался вперед и пристально на нее посмотрел. — Если бы они только сказали, мне было бы легче.

— Ты же знаешь, каким был Джосс, — он терпеть не мог неприятностей, а твоя бабушка всегда была очень сдержанной.

— Она говорила мне, что я приемная дочь, говорила с самого начала. — Голос Даны был жестким, и вдруг улыбка осветила напряженное лицо. Она представила себе аристократичную пожилую леди, свою бабушку, которая вырастила ее после смерти мачехи.

Маргарет Сомерсет-Уэллес было почти шестьдесят, когда внезапно умерла ее единственная дочь Кэтрин, оставив четырехлетнюю Дану сиротой. Стараясь не думать о своем горе, овдовевшая Маргарет занялась воспитанием сироты. Сдержанная пожилая женщина обожала девочку до самой своей смерти, случившейся через два дня после того, как Дана узнала, что беременна единственным правнуком Маргарет…

Бабушка открыла двери своего дома Джоссу и его дочери, дала надежный приют неприкаянному английскому актеру и девочке, которую он и Кэтрин Уэллес-Армстронг удочерили. Дана плохо помнила Кэтрин Армстронг, миловидную женщину с кроткими глазами и нежной кожей, от которой исходил аромат сирени. Суровое лицо Джосса с орлиным носом всегда смягчалось, когда он говорил о своей покойной жене, и все годы после ее смерти он не убирал с ночного столика фотографию смеющейся, жизнерадостной Кэтрин Джосс.

"Как теперь жить без него?" — думала Дана. От усталости глаза слипались.

— Я никогда не чувствовала себя ненужной. Бабушка всегда говорила, что я — дар судьбы для них обоих, а Джосс твердил, что я просто чудо.

— Это похоже на него.

— Только сейчас я поняла, как сильно буду по нему скучать. Он был в моей жизни чем-то вроде кометы, появляясь и исчезая со вспышкой радости и света. Не могу смириться, что он ушел от нас навсегда, что он больше не появится в окружении своих поклонников, и меня не захлестнет вихрь светских развлечений, которые всегда ему сопутствовали. Помню, как я играла в хоккей на траве в Чапине, вдруг возник Джосс, как добрый волшебник, объявил, что тренировка окончена, и повел нас всех ужинать в Плазу.

— Наверное, все были в восторге?

Дана кивнула:

— В этом и был его шарм. Он мог творить всяческие безумства, нарушать общепринятые правила, но… любой мечтал попасть в его орбиту. Когда он исчезал, каждый думал, что он очень огорчен, что не смог взять его с собой. И все в него верили.

— Может, он и вправду сожалел об этом. — Джон недобро улыбнулся, вспомнив о чем-то. — Он действительно любил всех и каждого, и хотел, чтобы любили его. В нем не было ни капли злобы.

— Мне кажется, он искренне любил Кэтрин. — Дана задумалась. — Должно быть, они были странной парой.

— К несчастью, твоя бабушка посчитала, что он женился на ней ради денег, хотя оказалось, что это не так. Честно говоря, я так и не понял, почему она вышла за него замуж. При всем его обаянии, — поспешно добавил он.

— Но только не из-за денег! Вспомни, когда они познакомились, он, сын скромного сельского доктора из Девона, был на вершине славы. Ему дали бы любую роль, какую только захотел, в Лондоне или Нью-Йорке. А она была красавицей и казалась такой недоступной. Бабушка и Мейсон Уэллес держали Кэтрин в этой огромной квартире на Пятой авеню. Джосс увидел ее на вечере в "Сент-Реджисе" и, как рыцарь в старину, убедил ее убежать с ним и стать его женой. Я думаю, они были безумно влюблены друг в друга. Бабушка считала, что он должен бросить все это…

— Театр?

— Театр, постоянные путешествия, прессу, толпы поклонниц. Она всегда это ненавидела. Она не хотела, чтобы ее дочь была замужем за актером.

— Именно поэтому она отказывалась даже говорить с твоей матерью, когда та убежала с Джоссом. Да, нам всем тогда было трудно. — Джон задумчиво улыбнулся, выражение его лица противоречило его словам.

— Вероятно, бабушка поступала так согласно своему воспитанию. Она никогда не забывала, что в первую очередь она Уэллес, и приходила в ярость оттого, что Джосс отказывался оставить сцену. Даже позднее она терпеть не могла все эти пересуды о его любовных похождениях.

— А, женщины… — вздохнул Джон. — Слава Богу, он всегда был благоразумным. Он просто любил женщин, и женщины любили его.

— Он никогда не обсуждал со мной свои романы, но и не отрицал, что они были. Джосс всегда был полон энергии, — голос Даны дрогнул. — Как бы там ни было, он всегда так хорошо ко мне относился…

Подъезжая к повороту, Дана снизила скорость и вгляделась в белый с зеленым указатель с надписью: "Поплар-Джанкшен — 15 миль". Потом свернула на обочину и остановила машину. Слегка приоткрыв окно, женщина потянулась, чтобы снять напряжение. Холодный осенний ветер дул навстречу, и, глубоко вздохнув, Дана улыбнулась, закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.

Воспоминания о прошлом не давали покоя. Джосс в больнице с сердечным приступом, его обычно живое лицо стало бледным от страха; черный потрепанный портфель с бумагами, которые она никогда не должна была увидеть; сухой голос бостонского адвоката, неохотно соглашающегося с ней; письмо, аккуратно написанное на простой белой бумаге, приглашающее ее на ферму в Поплар-Джанкшен; отсрочка поездки на неделю, пока сердце Джосса билось все медленнее и медленнее, затем остановилось навсегда; кошмар, который она испытала на его похоронах; толпы поклонников; шумиха, поднятая прессой; чувство оцепенения, которое не мог разогнать даже маленький Уэллес, которого она подержала на руках перед тем, как сесть в такси, чтобы начать путешествие в Нью-Йорк, а затем и в Поплар-Джанкшен.

Она опять выехала на дорогу, повернула по направлению, указанному стрелкой, и проехала маленькую деревушку с аккуратно покрашенными деревянными домиками. Самым большим зданием здесь был красный двухэтажный сельский магазин. Проехав по узкому железному мосту, соединившему каменистые берега реки, она миновала одинокое кладбище с полуразрушенными надгробиями, окруженное черным забором-решеткой в викторианском стиле, со словами "Поплар-Джанкшен" над воротами. Взглянув на адрес на конверте, притормозила машину возле аккуратного небольшого указателя: ферма "Фримонт" Она глубоко вздохнула и повернула направо на узкую, покрытую щебенкой дорожку, окаймленную рядами яблонь, простиравшихся до самого горизонта. Огромные высокие ели окружали маленький домик с белой кровлей. За домом был большой амбар с возвышавшейся над ним силосной башней. По дорожке, ведущей к дому, мчался черно-белый сеттер, яростно лая. Дана вела машину медленно, собака перестала лаять и дружелюбно побежала следом, пока Дана не подъехала к дому и не заглушила мотор. Ни минуты не раздумывая, она вышла из машины, решительно захлопнула дверцу, запахнула шубу на своей стройной фигурке и стала разглядывать дом. Сердце забилось часто-часто, и она даже оперлась о машину, набираясь сил. Перед ней было двухэтажное здание со свежевыкрашенной белой кровлей, с черными ставнями с вырезанной буквой Ф на каждом и красивой двойной ярко-красной дверью, украшенной колосками маиса. Рядом с дверью висела небольшая медная дощечка с надписью "Натаниэл Фримонт и его жена Джеруш" Дана подошла поближе и постучала, изучая дощечку, словно та могла что-нибудь рассказать о нынешних обитателях дома. Дверь открылась, и Дана увидела женщину примерно ее роста. Из холла лился мягкий свет. С минуту обе молча изучали друг друга.

 

1

— А, вот и ты, дорогая. — Маргарет Сомерсет-Уэллес сидела за письменным столом, лучи ноябрьского солнца, падающие из высокого окна, выходящего на Пятую авеню, освещали ее точеный профиль. Зачесанные назад седые волосы были пострижены по последней моде, строгость английского твидового костюма немного смягчалась пеной старинного белого кружева на воротнике, на безымянном пальце сиял большой изумруд. Это было утро первого бала ее внучки в "Сент-Реджисе". В одной руке Маргарет держала ручку, в другой пачку бумаг, она сосредоточилась, и небольшая морщинка пролегла через лоб. Она оценивающе посмотрела на свою восемнадцатилетнюю внучку, и едва заметная улыбка смягчила обычно строгое лицо.

— Эта юбка слишком коротка. Слава Богу, у тебя замечательные ноги, большинству девушек эти ужасно короткие юбки просто не идут.

— Доброе утро, бабушка. — Дана быстро подошла к столу и поцеловала бабушку в лоб — Джилли сказала, ты хочешь меня видеть.

— Ты выглядишь уставшей. Вчера поздно вернулась?

— Мы зашли в Даблс по пути домой, было не слишком поздно. Я думала, Вудс и Бейтс будут там, но они не пришли. Впрочем, ничего страшного, мы сегодня обедаем вместе.

— Нет, ты нужна здесь. К обеду вернется твой отец, ждем также дядю Крейга и тетю Молли. А еще я хочу, чтобы ты отдохнула сегодня днем. Альберт придет делать нам прически ровно в четыре.

— Боже мой, неужели это обязательно? — Дана села на обитую шелком кушетку и сбросила подушки на пол. Она сняла вельветовую ленту и заправила свои длинные прямые волосы за уши, они рассыпались золотистым водопадом по плечам. Кашемировый свитер кремового цвета гармонировал с короткой бежевой шерстяной юбкой, в ушах были массивные золотые серьги в виде колец. — Я не видела Пэг и Нэн целую вечность! Ты вполне сможешь развлечь своих гостей без меня.

— Пожалуйста, дорогая, — голос Маргарет стал строгим, — не бросайся вот так на кушетку, это плохо для осанки. Сиди ровно, выпрями плечи и перестань говорить "Боже мой".

— Если я перестану, можно мне пообедать с друзьями? — попыталась подольститься Дана.

— Нет. Это родственники твоего отца, и они приехали из Лондона только для того, чтобы попасть на твой праздник. Будет невежливо, если ты не придешь.

Маргарет машинально вздохнула, и Дана улыбнулась, вспомнив, что каждый приезд Крейга и Молли был для Маргарет лишним напоминанием, что Джосс так и не стал американцем, и это ее мучило.

— Я люблю их, но почему вы с Джоссом не можете с ними разобраться?

— Дорогая, не разобраться, а развлечь. Ты останешься здесь, еще успеешь повидаться с друзьями. — Миссис Уэллес взглянула на бумаги, которые она держала в руке, и пока изучала их, ее голос стал рассеянным. — Ты же знаешь, Дана, я не люблю, когда ты называешь своего отца по имени, постарайся это запомнить.

— Я всегда звала его папочка Джосс. — Дана поднялась с кушетки, облокотилась о спинку кресла и, обняв пожилую женщину, стала читать через ее плечо. — Весь мир зовет его Джосс, даже швейцары в театрах.

— Я знаю. — Миссис Уэллес откинулась назад, в объятия внучки, а затем слегка отстранила ее. — Но мне все равно это не нравится, и, в конце концов, он твой отец.

— Кто все эти люди? — Дана взяла у бабушки несколько листков и стала читать вслух. — Мистер и миссис Айнсворт, мистер и миссис Бьерворт, мистер и миссис Бакли. Я никогда о них не слышала.

— Дана, перестань, мы уже обсудили список приглашенных. Ты прекрасно знаешь, что они вчера приехали с делегацией из Эшвилля. Вчера они были у Хопкинсов, ты их видела.

— Айнсворт — это тот толстый краснолицый парень, который весь вечер курил сигары?

— Ну, я не стала бы его так описывать, но вообще-то да, это Тед Айнсворт.

— Он сказал, что приезжал в Дувенскил. Я что-то этого не помню.

— Последние несколько лет он там не был, приезжал, когда ты была ребенком.

— Но почему мы должны его приглашать, если с тех пор даже не видели?

— Потому что Айнсворты и Уэллесы долгие годы были друзьями, они знали твою мать. Ты и сама прекрасно это все понимаешь.

— На самом деле это твой вечер, правда? — Дана бросила листки на стол и прислонилась к замерзшему оконному стеклу. Центральный парк вдоль Пятой авеню серебрился в лучах зимнего солнца. Сквозь голые ветви деревьев были видны очертания крыш Детского зоопарка, несколько тепло одетых людей ежились на морозе. За спиной Даны были книжные полки до самого потолка и прислоненная к стене приставная лестница. Тяжелый стол вишневого дерева стоял между двумя высокими витринами, где за стеклянными ставнями располагалась коллекция шкатулок Маргарет. По комнате были расставлены несколько удобных кресел, а пол покрывал восточный ковер. С портрета на стене спокойно смотрел Джосс в костюме Гамлета. Дана повернулась и, посмотрев на бабушку, фыркнула.

— Мне остается только надеть белое платье и украсить себя цветами.

— Это семейный вечер, дорогая. — Миссис Уэллес поднялась и тоже подошла к окну. — Ты замечательно проведешь время. Мы все очень гордимся тобой и довольны, что ты будешь очень красивой на своем первом балу. Знаешь, это ведь случается всего раз в жизни. Мы хотим, чтобы волшебный вечер навсегда остался у тебя в памяти. — Ее голос слегка дрогнул, когда она смотрела в окно на замерзший парк и вспоминала свои ушедшие годы. — После долгих лет память о моем дебюте до сих пор свежа. Всю ночь играла музыка, и твой прадедушка угощал всех шампанским на восходе солнца. Было так весело!

— У тебя не так уж много таких воспоминаний, правда? — Дана посмотрела на Маргарет Уэллес, и на нее нахлынула жалость к сдержанной, аристократичной бабушке, которая редко доверяла ей что-либо из своей жизни. Дана подумала о тех историях, которые она слышала о Маргарет Уэллес, единственной дочери епископа и суровой властной матери. Сомерсеты нажили состояние на морской торговле, и Маргарет была воспитана в духе строгих нравов того времени. Дана знала, что ее бабушка росла без ласки, ее жалоб никто не слушал. Маргарет научилась скрывать свои переживания, а внешняя сдержанность, которую она напускала на себя, чтобы заслужить одобрение матери, стала в конце концов привычной степенностью и серьезностью на всю жизнь. Зимы она проводила в огромной квартире на Пятой авеню, в которой они жили и теперь, лето проходило в уединении в отдаленном поместье Дувенскил на Гудзоне, вдали от общества, которое, как решил епископ, было нежелательным для его единственной дочери.

— Есть у меня и приятные воспоминания. Ты слишком все драматизируешь, — решительно сказала бабушка и резко отвернулась от окна. — Ну к сегодняшнему вечеру все готово. Я попросила Маршалла прийти немного раньше остальных.

— Господи, почему он должен прийти раньше остальных?

— Потому что он будет сопровождать тебя, дорогая. Ты ему очень нравишься.

— Это же смешно. Я не видела его целых два года. Это придумано вместе с миссис Фоулер?

— Не спеши. Марта Фоулер была хорошей подругой твоей матери. Ее сын идеально подходит для того, чтобы быть сопровождающим, и я уверена, ты всегда ему нравилась. Он счастлив исполнить мою просьбу. — Маргарет посмотрела на внучку оценивающе. — Знаешь, когда ты повзрослеешь, то будешь рада этому нашему выбору. Он из очень хорошей семьи, с завидными связями, уже пора думать о своем будущем.

— О каком будущем ты говоришь? — возмутилась Дана.

— Он привлекателен, его происхождение безупречно. Он должен унаследовать автомобильную компанию Фоулеров, когда его дядя отойдет от дел. Уже пора наладить отношения с человеком, за которого ты когда-нибудь захочешь выйти замуж.

— Ладно, ладно. — Дана постаралась скрыть раздражение в голосе. — Я согласна на сегодняшний вечер, но до его семьи и фирмы мне нет дела.

Они обе обернулись, когда пожилой седовласый дворецкий появился в дверях.

— Прибыли мистер и миссис Дэвидсон, — объявил он. — Я проводил их в гостиную. Кухарка просила передать, что обед будет готов через двадцать минут.

— Спасибо, Дэймон, сейчас мы к ним присоединимся.

— Я вижу, вопрос об обеде уже решен. — Дана печально усмехнулась, следуя за бабушкой в большой центральный зал. Белый с черным мраморный пол был отполирован для вечера, в больших фарфоровых вазах по обеим сторонам резных дверей лифта стояли еловые ветки, зеленые гирлянды украшали портреты па стенах, а большой шар из ветвей омелы свисал с хрустальной люстры на зеленых и серебряных лентах. В два ряда стояли небольшие позолоченные стульчики с обитыми красным вельветом сиденьями, предназначавшиеся для избранных гостей, приглашенных на обед дома перед тем, как начнется бал в "Сент-Реджисе". Когда Дана и Маргарет проходили через зал, открылась дверь лифта, и из кабины вышел высокий человек со сдвинутой на один глаз шляпой. Увидев женщин, он раскрыл им навстречу объятия.

— А, мои красавицы! — Его глаза светились, на лице сияла знаменитая улыбка, когда он прижал Дану к себе. — Я — счастливейший человек во вселенной, потому что у меня самая красивая дочь на земле!

С его появлением зал словно посветлел. Лицо Маргарет Уэллес немного смягчилось при виде зятя. Дана одной рукой обняла отца за шею, улыбался даже Дэймон, ждавший, когда можно будет унести пальто и шляпу Джосса.

— Джосс, ты опоздал. Крэйг и Молли уже в гостиной. — Голос Маргарет был суровым, но в глазах притаилась улыбка. — Ты же обещал!

— Знаю, дорогая, знаю, эта репетиция была бесконечной. Новая инженю просто ужасна. — Он выскользнул из пальто и передал его вместе со шляпой дворецкому. — Она — новая любовь Лема, и, конечно же, ни черта не умеет. Миленькая, но такая тупая. Опять проморгала свой выход. — Он подал Дане руку, и они вдвоем прошествовали по залу. — Ну, теперь все в порядке, все в сборе. Так пусть же начнется праздник!

— Джосс. — Дана взяла его за руку. — Мне ведь не нужно обедать с вами, правда? Они будут просто счастливы, если ты пустишь в ход свое неотразимое обаяние. Ты можешь шокировать их всякими театральными историями, которые они потом смогут рассказать в Англии, и они будут трепетать от восторга.

— Мэгги? — он вопросительно посмотрел на пожилую женщину, только ему было позволено называть ее уменьшительным именем. Он легко поменял роль, превратившись из театральной звезды в заботливого хозяина. Теперь он казался скорее банкиром, вернувшимся из своего офиса, чем кумиром половины женщин мира, и ласковым голосом он спросил: — Ну что, мы разрешим ей принести извинения и заняться своими делами?

— Джосс, ты ее портишь. Она должна помочь развлекать гостей.

— У нее будет такая возможность за ужином и на балу. Мы с тобой справимся одни. — Он наклонился и поцеловал дочь в щеку. Дана почувствовала, как он сжал ее ладонь, и опустила голову, чтобы скрыть улыбку, пожимая его руку в ответ. Она знала, что бабушка уступит Джоссу в этой незначительной просьбе. Но зато в решении важных проблем она была непреклонной, и Джосс, всегда избегавший неприятностей, неизменно ей подчинялся.

— Спасибо, бабушка.

— Поздоровайся с дядей Крэйгом и тетей Молли, а потом можешь идти, — сказала Маргарет строго. — Но пообещай мне отдохнуть перед тем, как придет Альберт.

— Я знаю, в четыре часа, я обещаю, — кротко ответила Дана, распахивая высокую дверь красного дерева и пропуская их вперед. Все вошли в длинную широкую комнату, где их ждали Дэвидсоны. Под украшенной замысловатой резьбой деревянной доской висел увитый зелеными гирляндами морской пейзаж Тернера, а свежесрезанные ветки остролиста и ели, расставленные в вазах вдоль стены, распространяли по комнате запах хвои. Маргарет Уэллес торопливо прошла по затканному шелком ковру навстречу гостям. Джосс склонился к большому роялю напротив двери и сыграл начальные аккорды "Спасибо небесам за маленьких девочек", подражая Морису Шевалье. Дэвидсоны зааплодировали, а Дана, залившись краской смущения, подошла вслед за бабушкой к камину, где были гостеприимно расставлены мягкие кресла, и позволила, чтобы ее целовали и выражали свое восхищение. Как только взрослые устроились в креслах с аперитивом, она принесла свои извинения и выскользнула из комнаты.

Вернувшись в свою спальню, тихонько прикрыла дверь и скинула туфли. Вздрогнув, она увидела маленькую аккуратную седую женщину в простом черном платье, выходившую из ванной с грудой полотенец в руках.

— Джилли, я и не знала, что ты здесь!

— Мисс Дана, вам надо отдохнуть, вы слишком взволнованы, — убежденно настаивала Джилли. Ее наняли работать няней маленькой Даны, затем она стала ее гувернанткой и никогда не покидала семью. Теперь, когда девочка выросла, ей почти нечего было делать, но вопрос об увольнении никогда не вставал. Дана любила ее, как ребенок любит того, кому с детства поверял свои самые сокровенные тайны. Со своей стороны, Джилли восхищалась воспитанницей, скрывая это под напускной суровостью, которая, впрочем, никогда никого не обманывала. — Ложитесь скорее, а я опущу шторы.

— Не сейчас, Джилли. — Дана обняла женщину. — Не ворчи. Я не смогу заснуть.

— Вы, конечно, не собираетесь сейчас уходить, так что выкиньте это из головы.

— Я должна встретиться с Нэн и Пэгги. Надо позвонить им.

— Бросьте свои штучки хотя бы на сегодня!

— Джилли, тс-с! — Дана, прикрыв дверь, легонько вытолкнула ее. — Я люблю тебя, но, пожалуйста, оставь меня в покое хотя бы на некоторое время.

Дана решительно закрыла дверь, и ее плечи немного сгорбились, когда подошла к столику. Она открыла средний ящик и, порывшись в нем, вытащила маленькую матерчатую сумочку для драгоценностей. Вытряхнув содержимое на стол, нашла среди сережек и цепочек сигарету с марихуаной. С минуту она стояла, наслаждаясь блаженным теплом, растекавшимся по всему телу, затем торопливо подошла к окну и, откинув кружевную занавеску, распахнула его настежь, чтобы выветрился едкий дым. Холодный ветер заставил девушку вздрогнуть, и она, взяв маленькую китайскую пепельницу, прошла по вышитому ковру к телефону и опустилась в обитое ситцем кресло. Еще раз поглубже затянувшись, она стала набирать номер.

— Это я, — сказала она в ответ на вопрос на другом конце провода.

— Ну что, мы будем обедать? Пэгги здесь, и мы уже хотим есть. — Голос Нэнси Бэйтс звучал нараспев. Дана представила себе подруг растянувшимися на кровати Нэн в позах, которые они усвоили за двенадцать лет, в течение которых были лучшими подругами в школе Чапин. Если бы Дана была там, она свернулась бы калачиком у них в ногах.

— У меня обед уже сейчас.

— По-моему, ты куришь, нехорошая девчонка! — Нэнси хихикнула, и Дана услышала, что голос на другом конце провода стал приглушенным.

— Что вы там делаете?

— Пэгги пошла к смежному телефону, подожди немного.

— Я никуда не иду.

— Дана?

— Привет, Пэг. Мы что, втроем разговариваем по телефону?

— Ну, кто-то из нас уже витает в облаках, но вообще-то да, все здесь.

Все трое рассмеялись. Они разговаривали впервые с тех пор, как расстались, чтобы поступить в колледжи, Пэгги — в Колби, Нэнси — в Вассар, а Дана — в Уэллесли. Каждая из них, по настоянию родителей, бывала на балах-дебютах. Они все должны быть представлены свету на благотворительном балу, а Нэнси еще и на балу в английском посольстве, но вечер, организованный Маргарет и Джоссом для Даны, был главным событием зимнего сезона. Между собой девушки подшучивали над традицией представления свету, которого, как они считали, больше нет, но ни у одной из них не хватило мужества пойти против воли родителей и против обычаев того маленького мирка, в котором выросли.

— Где вы были вчера вечером?

— У Дориан.

— А кто там еще был?

— Да все. — Голос Нэнси стал скучным. — Это было как на прошлом Хэллоуине, все те же лица. Джефф и Тед не танцевали, Питер опять был в своих белых потных носках, Тодд весь вечер ухаживал за Джулией Стоун. — Дана знала, что, когда Нэнси говорила "все", она имела в виду "Великолепную семерку", как назвал Тодд Майнс их небольшую компанию после просмотра фильма с Юлом Бриннером и Гринвич Вилледж в главных ролях.

— Это мы, — сказал он, когда они стояли, щурясь от солнечного света, после дневного сеанса. — Сумасшедшие, неистовые, смелые, преданные друг другу до самой смерти.

— Не могу поверить, что Тодд может купиться на трюки Джулии.

— А что случилось с тобой? — торопливо спросила Нэнси Бэйтс. Ей втайне нравился Тодд, и она не хотела, чтобы подруги жалели ее. — Мы ждали почти до трех.

— Я зашла в Даблс с друзьями, с которыми уехала от Хопкинсов.

— И как тебе там понравилось? Ты была паинькой? — Пэгги зевнула, Нэнси рассмеялась.

— Я была просто сенсацией, — похвасталась Дана, сделав еще одну затяжку, — толпы приветствовали меня громкими возгласами.

— О Боже, я просто сражена, — простонала Нэнси.

— Вот и я тоже.

— Мы не будем заниматься этим на каникулах. Мать убьет меня, если узнает, — прошептала Пэгги. — Вчера Сэм Лоупман угостил меня виски с содовой, я больше никогда не будут пить этого.

— До сегодняшнего дня, — девушки хором рассмеялись, и Дана, откинув голову, лениво выдохнула дым вверх к потолку. У нее приятно кружилась голова. — Придите сегодня пораньше, перед ужином, ладно? — Она потушила сигарету.

— А что мы с этого будем иметь? — сказала Нэнси с напускной суровостью. — Тогда ты придешь пораньше в посольство, ладно?

— Боже мой!

— Конечно, мы получаем, только отдавая что-нибудь взамен. Вам придется прийти, выбора нет. Здесь будет Маршалл Фоулер.

— Из Гросс Пойнта? Такой в очках? Будущий президент автомобильной компании? — холодно оценила Пэгги сопровождающего Даны. — Ну что Нэнс, мы им займемся?

— Ты помнишь о бале в посольстве?

— Ладно, ладно. Мне все равно пришлось бы прийти пораньше. — Дана притворилась разозленной, и подруги опять рассмеялись. Взяв телефон, она высвободила провод, подошла к большой кровати под балдахином, поставила аппарат на подушку и, зажав плечом трубку, расстегнула молнию на юбке, которая упала на пол. Взобравшись на кровать, девушка откинулась на спинку, накинула покрывало на ноги и слушала болтовню подруг. Сигарета уже кончилась, но провод был слишком короток, чтобы дотянуться до еще одной.

— Подождите, я сейчас вернусь. — Она торопливо спрыгнула с кровати, подбежала к столику, нащупала среди разбросанных вещей последнюю сигарету и вернулась назад. — Вы еще здесь?

— Не разыгрывай нас, тебе просто захотелось еще покурить. Мисс Дану Фэйрбэнкс-Уэллес-Армстронг в день, когда она упала с крыши, видели лежащей в постели и ловящей кайф…

—…Готовящейся приветствовать толпы поклонников среднего возраста, которые будут пытаться залезть под ее длинную, ниспадающую складками юбку, — вступила в разговор Нэнси Бэйтс, и все они захохотали. — Ее спасли лишь двое друзей…

—…Которые предусмотрительно прихватили с собой в вечерних сумочках новую порцию травки. — Пэгги закончила фразу за свою подругу, неожиданно прибавив: — Послушай, Дэйнс, если тебе не дают выходной, мы будем обедать без тебя, ладно?

— Конечно, до встречи. — Она, улыбаясь, повесила трубку и подвинулась поближе к краю, чтобы поставить телефон на пол. Закутавшись потеплее в покрывало, скрестила руки на груди и уставилась в потолок, беззвучно насвистывая песенку. Дана обвела взглядом комнату, остановившись на белых книжных полках с коллекцией романов, на рисовальной доске в правом углу, аккуратная поверхность которой служила молчаливым свидетелем ее серьезного увлечения искусством, на акварелях в рамке, на картине, написанной ею маслом в Дувенскилле летом, и на белом платье, висевшем на дверце шкафа. Она почувствовала себя усталой, голова кружилась от марихуаны.

Откинув покрывало, Дана соскользнула с кровати, подбежала к столику и села за него, глядя на себя в зеркало на стене. Механически стала разбирать безделушки и снова складывать их в сумочку. На зеркальной поверхности стола блеснул крошечный золотой медальон на тоненькой цепочке, и она стала его рассматривать. Этот медальон был на девочке, когда ее оставили в детском приюте в Новой Англии восемнадцать лет назад, был он на Дане и в тот день, когда Джосс и Кэтрин удочерили ее. Не впервые она задалась вопросом, как выглядела ее настоящая мать? Родная мать умерла, Маргарет сказала об этом, но почему родной отец не оставил ее у себя, почему ее пришлось удочерять? Ей говорили, что Кэтрин и Джосс решили взять ее в тот самый момент, как увидели ее. Но интересно, как же выглядели ее настоящие родители? Она любила Джосса всем сердцем, и лишь изредка задумывалась о том, что на самом деле она ему не родная. Даже любовь, которой ее окружили Маргарет и Джосс, полностью не защитила ее от подсознательного чувства одиночества и грусти, которое никогда до конца не исчезало. Свою приемную мать она помнила смутно, как и свою настоящую, родную мать. Рассказы о Кэтрин Армстронг не удовлетворяли ее желания узнать побольше о той неизвестной женщине.

— Дорогая, она ведь только родила тебя, и все, — мягко говорила ей Маргарет. — В приюте твоим родителям только сказали, что она была дочерью фермера. Ты стала нашей с тех пор, как тебе исполнилось всего пять дней. — Своим видом бабушка показывала, что всякие разговоры на эту тему окончены, и это заставило Дану смолкнуть. Когда она обращалась со своими вопросами к Джоссу, тот обнимал девочку и, как обычно, говорил, что она — чудо и что он был, есть и всегда будет ее отцом. Даже когда Дана была совсем маленькой, она понимала, что ему неприятны разговоры об удочерении, и воздерживалась от вопросов, потому что любила его. Но не переставала думать об этом втайне от других. Она бережно переложила медальон в маленькую сумочку и опять посмотрела в зеркало. Ее золотистые волосы, так не похожие на каштановые кудри Джосса, сияли отраженным блеском. Возможно, ее родной отец был скандинавским викингом, а родная мать — вовсе не дочерью фермера, а принцессой. Она усмехнулась, вообразив себя на корабле викингов, и представила, как две странные фигуры, закованные в латы, с рогатыми шлемами на головах возвышаются над ней. Нежно похлопав сумочку с драгоценностями, она положила ее назад в ящик и повернула маленький ключик в замке. Ноябрьский ветер развевал занавески так, что они были похожи на два белых облачка. В комнату вошла Джилли.

— Мисс Дана, — проворчала женщина. — Вы можете простудиться, сидя на таком сквозняке. — Она подошла к окну и с громким стуком захлопнула его. — По-моему, вы совсем не спали.

— Джилли, ты знаешь что-нибудь о моих настоящих родителях? — Дана послушно накинула халат, предложенный Джилли, и завязала поясок на талии.

— Дитя мое, мы уже не раз говорили на эту тему. Я знаю не больше тебя. — Голос няни был решительным. — Миссис Уэллес и мистер Армстронг стали вашей семьей, никто не может любить вас больше, чем они. — Голос становился все мягче, и она взволнованно посмотрела на стройную фигурку девушки. — И зачем только вы себя волнуете… Вы уже много лет не спрашивали меня об этом.

— Не знаю. Может, потому, что сегодняшний вечер так много значит для бабушки с Джоссом и так мало для меня. — Она усмехнулась. — Наверное, в этом я больше похожа на свою настоящую мать. Жаль, что я никогда об этом не узнаю.

— Вы просто слишком устали, вот что я вам скажу. — Джилли подошла к кровати и аккуратно поправила покрывало, отогнув один его угол. — А теперь забирайтесь-ка в кровать и отдохните. Вот увидите, вам станет получше, и все эти глупые вопросы сами собой испарятся. Она выключила верхний свет и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Дана укрылась покрывалом и закрыла глаза, понимая, что вопросы никуда от нее не денутся. Она никогда не сомневалась, что новая семья обожает ее, но все же не переставала интересоваться своими родителями. Из двух-трех фраз, случайно оброненных Джоссом, она заключила, что он и Кэтрин хотели иметь много детей, что у них был единственный сын. Усыновить еще хотя бы одного ребенка, чтоб у нее был брат или сестра, они не успели, потому что Кэтрин Армстронг прожила недолго. Дана повернулась на бок и подумала, от отца или от матери достался ей этот мятежный дух, который время от времени давал о себе знать и приносил ей одни неприятности.

Джосс и Кэтрин были единственными детьми в семье, и потому у Даны не было ни кузенов, ни дяди, ни тети, к которым можно обратиться, было только много знакомых, всегда находившихся рядом, которые создавали видимость большой семьи. На своенравные поступки Даны Маргарет реагировала спокойно и холодно говорила, что девочка любит "действовать", возможность делать по-своему приносила ей счастье, даже несмотря на то, что это часто приводило к конфликтам с бабушкой. Джоссу всегда нравилась оригинальность дочери. С годами она стала понимать, что избыток энергии не только озадачивал бабушку, но и утомлял ее.

"Ничего, — вяло подумала девушка, погружаясь в сон, — я этого не брошу. А если откажусь от травки, то просто утону в своих вопросах о родителях… Никто не даст ответа. Как-нибудь, когда-нибудь, — пообещала она себе, — все-таки узнаю, кто я на самом деле".

 

2

Заиграла музыка, и Дана зажмурилась, когда Джосс обхватил ее за талию и повел в танце по залу. Вокруг развлекались сливки нью-йоркского общества. Величественные престарелые дамы и дипломаты, первокурсники колледжей и биржевые маклеры, элегантные молодые леди и их спутники танцевали под звуки песни "Это должна была быть Ты", которую играл сам Питер Дачин. Было одиннадцать часов вечера, и частный бальный зал на крыше отеля "Сент-Реджис" был полон. Армстронги только что закончили встречать гостей, и когда Маргарет Уэллес закончила светскую беседу с бывшим представителем США в ООН, Джосс подхватил свою дочь и дал знак мрачному красавцу-дирижеру, который кивнул в ответ, и зазвучала любимая песня Джосса. Отец был потрясающим танцором и научил дочь танцевать, когда она была еще маленькой. Он посвятил ее во все тонкости этого искусства, занятия проходили очень весело, прерывались веселым смехом обоих, и маленькая Дана требовала продолжения урока. Они прекрасно танцевали вместе, Дане нравилось, когда Джосс с горящими от восторга глазами выделывал наиболее сложные па.

— Тебе нравится, дорогая?

— Очень, Джосс, просто великолепно!

— Правда? А может, ты выпила слишком много шампанского?

— И это тоже, — мечтательно сказала Дана. — Но вечер замечательный, гораздо лучше, чем я ожидала.

— А юный Фоулер глаз от тебя не может оторвать. — Дана покраснела и уткнулась лицом отцу в плечо. Он засмеялся.

— Вот оно как! Тебе он нравится?

— Кто знает? Перестань меня сватать, Джосс! Ты совсем как бабушка, — сказала Дана с напускным безразличием, которого вовсе не испытывала.

Джосс Армстронг слегка нахмурился, но даже такое выражение лица не умаляло его красоты. Он был высок и строен и прекрасно смотрелся в безукоризненно сшитом белом фраке с Бонд-стрит. У него были правильные черты лица с высокими скулами. Любого другого человека с такими чертами сочли бы слишком смазливым, но Джосса отличала изменчивость черт, которая часто меняла выражение лица и придавала живость каждому движению. Его знаменитая улыбка была одновременно и нежной, и требовательной, и не одна женщина сходила с ума от этой улыбки, которая обещала романтику и приключения. Джосс ценил свою улыбку, ведь она позволяла ему играть любые роли, какие нравились, и благодаря ей студент Королевской академии драматических искусств быстро стал одним из самых знаменитых актеров Бродвея и Вест-Энда.

— Что ты имеешь в виду? Я просто пошутил.

— Бабушка озабочена моим будущим, — призналась Дана. — По-моему, она решила, что Маршалл Фоулер когда-нибудь станет кандидатом на пост принца-консорта. Сегодня днем она говорила о том, какая приятная у него семья и как я когда-нибудь буду рада, что с ним знакома. Меня все это смущает.

— Нет, так дело не пойдет. — Джосс сардонически приподнял бровь и посмотрел на нее, пародируя отцовскую суровость. Он резко развернул партнершу и склонился перед ней в низком поклоне. — Я уже остановил свой выбор на принце Эндрю.

— Почему не на Брюсе Спрингстине? — хихикнула Дана.

— Стиль не тот. — Джосс выразительно покачал головой и остановил взгляд на маленькой приземистой фигурке у входа в танцевальный зал. — А как насчет того парня со скошенным подбородком, который стоит вон там? Кажется, это наследник огромного состояния пикулей. — Он посмотрел на дочь. — Ты ведь любишь пикули, не правда ли?

— О, папочка, я так тебя люблю! — Дана положила голову ему на плечо, и оркестр заиграл "Пока проходит время".

— Ты меня давно уже так не называла, дочка. — Джосс нежно поцеловал ее в макушку. — И, пожалуй, мне это нравится.

С минуту они танцевали молча, потом Джосс закружил ее, и они стали танцевать по-настоящему. Вокруг них образовалось пространство, а они кружились и скользили, четко попадая в такт. Закончили танец очередным сложным па, а когда Дана делала реверанс, ее белое платье волнами ниспало на пол, глаза светились от восторга. Она улыбнулась Джоссу, тот низко склонился и поцеловал ее руку. Гости приветствовали их аплодисментами, а оркестр перешел на приглушенный барабанный бой, что было сигналом к перерыву в танцах. Джосс взял дочь под руку и повел из зала.

Маршалл Фоулер третий с бокалом шампанского в руке преградил им дорогу. Он был высок, широкоплеч, с квадратным лицом, смягченным обаятельной улыбкой. Бывший чемпион колледжа по футболу носил очки в темной оправе, прядь темно-коричневых волос падала на лоб. Он улыбнулся Джоссу.

— Можно похитить вашу дочь ненадолго, сэр? — спросил он, не пытаясь скрыть своего восхищения Даной.

Ее волосы спадали на плечи сияющим водопадом, низкий вырез платья мягко подчеркивал округлую грудь, на шее поблескивало единственное украшение — нитка жемчуга. Девушка немного задыхалась после танца, ее щеки покрылись румянцем, а глаза сверкали от возбуждения.

— Только до тех пор, пока вы не сядете опьяневшим за руль, молодой человек. — Джосс протянул руку и ловко выхватил у него бокал с шампанским, потом посмотрел на Дану. — Ты оставишь за мной следующий танец, детка?

— Конечно, Джосс, ты же знаешь, что мне больше всего нравится танцевать с тобой.

Маршалл взял девушку за руку. Она была счастлива от его очевидного внимания. Дана знала, что все смотрят на них. Ей нравилось быть центром внимания, и, несмотря на все усилия казаться равнодушной, довольная улыбка заиграла на ее губах…

Она была уже одета к выходу на бал и стояла с Джоссом и Маргарет в библиотеке, когда в шесть часов вечера за ними заехал Маршалл Фоулер. Высокий молодой человек походил на ковбоя со Среднего Запада. Он был красив и более уверен в себе, чем все молодые люди, с которыми она встречалась в Чапине: более уравновешен, чем студенты колледжа, которых она встречала в Уэллесли. Уже больше трех лет Маршалл работал в автомобильной компании Фоулеров в Гросс Пойнте и держался как будущий наследник огромной империи.

Фоулеры славились поразительной преданностью автомобильной индустрии, безжалостностью к конкурентам и занимали высокое положение в обществе. Быть Фоулером в Гросс Пойнте значило быть на вершине иерархической лестницы, быть Фоулером в любом конце света значило принадлежать узкому кругу богатых и могущественных семей.

Дане было шестнадцать лет, когда она видела Маршалла в последний раз, и сейчас он выглядел намного старше, чем прежде. А она за эти два года превратилась из худощавого озорного подростка в прекрасную девушку.

— Спасибо за то, что вы меня пригласили, — воскликнула Дана. — Мы не виделись целую вечность!

Улыбаясь и все еще держа руку девушки в своей, Маршалл сказал:

— Раз я ваш сопровождающий, позвольте пригласить вас к столику с шампанским и предложить вам бокал.

— Я думаю, мне уже хватит. — Она засмеялась, польщенная вниманием. — Вам хорошо удаются светские беседы. Должно быть, у вас много опыта в этом.

— Есть немного, — сказал он, огляделся вокруг и обезоруживающе признался: — Я уже начинаю чувствовать свой возраст, ведь мое время сопровождать девушек на балах давно прошло.

Ей это показалось любопытным, и она порывисто спросила:

— Зачем же вы… — запнулась она и опять залилась краской, поняв свою бестактность.

—…Позволил своей матери устроить так, чтобы я сопровождал вас? — закончил он ее вопрос.

Когда Дана смущенно кивнула, он слегка пожал плечами и сказал:

— Я в любом случае приехал бы в Нью-Йорк, зная, что это доставит ей удовольствие.

Задетая таким нелестным замечанием, девушка холодно спросила:

— Вы всегда слушаетесь маму? — Притворившись безразличной, она отвернулась и посмотрела в глубь зала. Проходившие мимо ее одноклассница с приятелем помахали ей, и она ослепительно улыбнулась в ответ. Кажется, его это позабавило.

— Боюсь, что не всегда. Я же плохой мальчик, вы знаете, — попытался он вернуть ее расположение. Больше ничего не сказал. Дана посмотрела на собеседника через плечо и была сражена огоньком, сверкнувшим в его глазах. Ее сердце часто забилось, пришлось подавить смешок. Намек придал смелости, она притворно зевнула и заметила:

— Вы, должно быть, сделали что-нибудь ужасное, раз согласились пойти на риск встречи с человеком, которого даже не помните. Неужели побоялись, что у меня волосы до сих пор заправлены за уши, а на носу очки с толстыми стеклами?

Огонь в его глазах погас и сменился выражением заинтригованного восхищения, которое Дана заметила, еще когда он заходил в библиотеку.

— Оставалось только молиться, чтобы меня миновало это несчастье. — Он озорно посмотрел на собеседницу, и, легко взяв ее за талию, повел сквозь толпу к небольшому столику на двоих возле стены. Когда сели, он оглядел ее с обезоруживающей улыбкой, отчего сердце Даны дрогнуло. — Я пытаюсь осчастливить свою мать, — сказал он мягко. Оглядевшись вокруг, подозвал официанта, который подошел с подносом бокалов, наполненных шампанским. Он взял два бокала, один передал Дане, другой осушил единым глотком и взял себе еще.

Она виновато обвела взглядом шумный зал и отхлебнула немного охлажденного вина. Дана знала, что должна ходить от стола к столу, разговаривать с гостями и делать все возможное, чтобы они веселились, но ей не хотелось отвлекаться от беседы со своим привлекательным партнером. Прищурившись, она смотрела на Маршалла, как он повернулся в кресле, чтобы смотреть на веселящихся гостей; он скрестил ноги и небрежно покачивал одной ногой взад-вперед, а его взгляд скользил от одного столика к другому. Веселость исчезла с его лица и сменилась, по мнению Даны, задумчивостью, почти меланхолией.

— Что же ты натворил, что заработал такое наказание, как сопровождение меня на этом вечере? — мягко спросила девушка.

Не повернув головы, он поднял брови и ответил низким голосом наставника:

— Маршалл, тебе пора прекратить развлекаться, пора целиком посвятить себя фирме, и, раз уж мы затронули эту тему, пора прекратить пить. Если ты не прекратишь, то рискуешь оказаться на улице.

— Кто это?

— Мой знаменитый дядя Гэвин Фоулер, президент автомобильной компании Фоулеров, мой опекун и во всех отношениях потрясающий парень. — Он картинно поднял бокал, провозгласил тост за своего отсутствующего родственника и осушил его.

— Неужели он действительно может это сделать? Вышвырнуть тебя? — спросила Дана. В ее голове не укладывалась мысль о том, что Джосс или бабушка отвернутся от нее, что бы она ни сделала, как бы они ни были рассержены на ее поведение.

Он пожал плечами.

— Может попытаться. — Маршалл облокотился на стол и усмехнулся, прошептав: — Однако все будет в порядке. У мамы до сих пор контрольный пакет акций. Это сводит его с ума. — Выпрямившись, допил шампанское и поискал глазами официанта. Совсем помрачнев, он сказал: — Чего бы мне это ни стоило, когда-нибудь я буду президентом. Но если он захочет, то сможет поставить на этот пост кого-нибудь другого.

— Тебе он не очень нравится, ведь правда?

— Это у нас взаимно, что не может меня не огорчать. — Отыскав глазами официанта, Маршалл властным жестом подозвал его, и, когда тот подошел, переставил на поднос свой пустой бокал, взял два полных и поставил перед собой. — После смерти отца дядя Гэвин продолжил дело Фоулеров, и теперь считает, что это дает ему право вмешиваться в мою жизнь. — Он сделал большой глоток. — Он считает, что может указывать мне, когда отдыхать, а когда работать. В последнее время у него новая затея: постараться убедить меня жениться на ком-нибудь из семей его постоянных клиентов и подарить ему наследника. — Маршалл опять понизил голос вероятно, подражая Гэвину Фоулеру. — В конце концов, я последний представитель нашего рода.

— Должно быть, ты по нему скучаешь, я имею в виду твоего отца. Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой, я ее почти не помню. Но мне все еще ее не хватает, и я так хотела бы знать ее, — грустно сказала она, чертя дном бокала круги на скатерти. Девушка думала о том, сколько у них общего: оба рано потеряли одного из родителей, оба были воспитаны оставшимся родителем с помощью другого члена семьи. Ожидая ответа, она затаила дыхание, и, когда он посмотрел прямо в ее глаза и улыбнулся нежно и ласково, ее сердце оттаяло и вырвался вздох облегчения. Ей показалось, что она нашла родственную душу.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — искренне сказал он, и она загадочно улыбнулась, глядя в его глаза. Не замечая оживления вокруг, они смотрели друг на друга, пока высокие звуки кларнета не вернули их к реальности. Начался новый танец. Не говоря ни слова и не спуская с нее глаз, Маршалл встал и протянул ей руку. Обнял Дану за талию, и они начали танец, продвигаясь между столов к танцевальной площадке. Ей было спокойно и приятно в его объятиях, волновал чистый легкий коричный запах его лосьона. Нервное напряжение, спадая, перешло в волну желания, более мощного, чем она когда-либо испытывала. В его объятиях упоение дополнялось абсолютно новым чувством безопасности. Он наклонился, приблизил губы к ее уху и прошептал:

— Кстати, об этом наследстве, — я впервые начинаю думать, что это неплохая идея.

Дана почувствовала слабость в коленях, слегка повернулась в его объятиях и посмотрела в его лицо. Он внимательно смотрел на нее.

— Ты знаешь, что ты красивая. Ты, должно быть, сводишь мужчин с ума.

— Вовсе нет. — У нее кружилась голова от шампанского, от возбуждения, от неприкрытого сексуального призыва Маршалла. Никогда еще мужчина не приближался к ней так близко, и она подумала, что именно так ведут себя взрослые мужчины и женщины. Дана вдруг почувствовала себя зрелой женщиной, вобравшей в себя всю мудрость мира. Она кокетливо посмотрела на партнера из-под опущенных ресниц и сказала внезапно охрипшим голосом:

— Ты слишком торопишься.

— Но ведь я тебе нравлюсь, не правда ли? — Он покрепче прижал ее к себе.

— Думаю, да. — Сердце Даны билось часто-часто, и она не отстранилась. Тепло его тела подняло в ней ответную волну. Хотелось танцевать с ним вот так всю жизнь. Он отвел назад обе ее руки и легонько одним пальцем коснулся ее обнаженного плеча. Дана задрожала от возбуждения.

— Ты еще совсем маленькая, — сказал он с отсутствующим видом.

— Не такая уж я и маленькая! Мне уже восемнадцать, — вызывающе ответила она. Девушка понимала, что ее физически влечет к нему, и это пугало, особенно потому, что он был намного старше и опытнее ее. У них была довольно большая разница в возрасте — одиннадцать лет. Она глубоко вздохнула, внезапно захотев, чтобы эта разница исчезла, и она стала бы такой же опытной и элегантной, каким ей виделся он. Маршалл улыбнулся, и на его лице отразилось удовлетворение и что-то еще, чего Дана не могла разгадать.

— Возможно, ты и права, — согласился он. — Мы посмотрим. — Они с минуту танцевали молча, его щека касалась ее лба. Потом он слегка оттолкнул ее и посмотрел в глаза.

— Я не буду возвращаться в Гросс Пойнт в ближайшее время. Можно я приду на твой дебют в Уолдорфе? Я хочу видеть тебя как можно чаще перед тем, как уеду.

Дана отвернулась, приятно смущенная, и увидела бабушку за столиком на другом конце зала, наблюдавшую за ней. Ее седые волосы были зачесаны назад, а синевато-серая накидка была задрапирована у плеч. Бриллианты сверкали на ее пальцах и в ушах. Она оживленно беседовала с седовласым джентльменом, но сама явно наблюдала за тем, как ее внучка танцует с Маршаллом Фоулером. Интересно, подумала Дана, что подумала бы бабушка, если бы узнала, что холостой молодой человек, которого она считала подходящей парой для своей драгоценной внучки когда-нибудь в будущем, уже соблазняет ее прямо у всех на глазах, в центре танцевального зала. На губах Даны играла озорная улыбка, она прижалась к Маршаллу и сказала:

— Пожалуйста, я буду очень рада. — Они танцевали молча, Маршалл продолжал прижимать ее тело к своему, через плечо улыбаясь другим парам. Дана увидела Нэнси; поймав ее взгляд, засмеялась и подняла большой палец в знак одобрения.

Вечеринка была в самом разгаре. Голоса стали громче, официанты все резвее передвигались между столиками, и даже музыка, казалось, подхватила этот темп. Танцевали уже не парами, а отдельно друг от друга. Кончился фокстрот, оркестр перешел на быстрый твист, и старшие уступили место на танцевальной площадке молодежи. Дану разделили с Маршаллом, когда пришлось меняться партнерами, и теперь долговязый студент Боудойна с серьезным лицом кружился вокруг нее. Стараясь попасть в ритм, она подняла руки вверх, подчиняясь музыке, и поискала взглядом Маршалла. Тот стоял возле двери, в руке бокал на высокой ножке, а его глаза были прикованы к ее телу. Он уже не улыбался. Поднес бокал с темной жидкостью к губам и осушил до дна. Дана подумала, что он выглядит очень романтично. Темная прядь все еще падала на лоб, белый фрак удивительно шел ему, и он так небрежно держал в руке бокал. Ни у одной из ее подруг не было такого привлекательного молодого человека. Она поймала его взгляд и улыбнулась, полузакрыв глаза, а он поднял за нее бокал, когда толпа разделила их. Когда она снова посмотрела туда, он уже исчез.

Все кавалеры желали танцевать с дебютанткой, она кружилась то с одним, то с другим. Время от времени кто-нибудь угощал ее шампанским. С Джоссом она танцевала рок-н-ролльную версию танго. Затем увидела Нэнси в ее мини-платье из огненной тафты и Пэгги, чья черная атласная накидка в полоску рассыпалась по плечам, задевая Джеффа Маккэя, когда они кружились по залу, между столами. Внезапно она оказалась за столиком друзей Джосса с Бродвея. Она потеряла ориентацию во времени, растворилась в тумане шампанского, музыки и гостей.

Оркестр опять сменил темп, на этот раз заиграв начальные аккорды "танца мексиканских шляп". Питер Крэйн, ее старый друг по школе танцев в Нью-Йорке, взял ее за руку и сказал:

— Я не могу танцевать этот танец ни с кем, кроме тебя. Я просто чувствую себя ослом.

Неожиданно она подхватила подол своей длинной юбки и начала танцевать с ним. Его лицо раскраснелось, на лбу выступил пот, когда он горестно пожаловался:

— И у тебя тоже не получается, Дэйнс. — Он придвинулся к ней. — Мы должны держаться за руки в танце. Мы все делаем неправильно!

— Не будь идиотом, Пит. — Ее голос был тоже раздраженным. — Как же я могу держать тебя за руки, ведь нужно поддерживать подол платья.

— Ладно, — проворчал он. — Но это, конечно, не дело. Они дружелюбно рассмеялись, подпрыгивая под резкие, пронзительные звуки музыки. Все танцующие вокруг них были разгоряченными и вспотевшими, а тембр музыки был все быстрее и быстрее. Она стала почти реветь, когда внезапно прекратилась, и Питер Дачин опять объявил перерыв. Питер Крэйн вынул из заднего кармана большой мятый носовой платок и вытер лоб.

— Господи, неужели тебе обязательно это делать прямо посредине зала? — Дана посмотрела на него с раздражением.

— А что в этом плохого? — Питер взглянул на вызвавший ее раздражение предмет и спрятал его в карман, невинно улыбаясь. — Здесь очень жарко.

— Боже мой, ты никогда не вырастешь. — Дана повернулась и направилась к одному из накрытых скатертью столиков. — Давай что-нибудь выпьем. — Питер Крэйн послушно следовал за ней, даже отодвинул маленький позолоченный стульчик с ее пути, когда они обходили другие столы.

— А неплохой вечер, ты знаешь, — сказал он, услужливо отодвигая для нее стул. Дана устроилась поудобнее и поискала глазами официанта.

— Что ты имеешь в виду, говоря "неплохой вечер"? Это, между прочим, наилучший вечер.

— Возможно, он будет наилучшим, — мрачно согласился Питер, опускаясь в кресло. Его глаза сверкнули, когда к ним подошел официант и принес поднос с шампанским. Питер взял четыре бокала и поставил их на освещенный свечами столик. — Фоулер будет сопровождать тебя на Благотворительном балу?

— Нет, бабушка выбрала для меня Джеффа Маккэя. А ты идешь?

— Мне придется, — ответил он недовольно. — Гасси приглашена, и я должен ее сопровождать.

Они оба замолчали, думая о его полной близорукой младшей сестре, которая увлеченно изучала лягушек. Дана знала, что, несмотря на жалобы, Питер заботился о своей младшей сестре с тех пор, как их родители развелись два года назад.

Дана положила свою руку на его и сочувственно сказала:

— Это не будет так уж грустно.

— Будет, и ты об этом знаешь. — Он жадно выпил третий бокал. — Ты ведь тоже не хочешь туда идти.

Улыбка Даны тоже была полна сочувствия.

— Ты прав, это будет отвратительно. — Они подняли глаза, когда Пэгги Вудс и Нэнси Бэйтс со своими кавалерами сели напротив. Все весело переглянулись, а затем довольные улыбки сменились напускным выражением скуки, которое знакомо людям, выросшим вместе.

— Прекрасный вечер, Дэйнс. — Нэнси Бэйтс выхватила бокал из руки Питера и залпом осушила его.

— Это был мой, возьми себе другой бокал, — грубо проворчал он.

— Где Маршалл? — Пэгги смотрелась в маленькое зеркальце, которое вынула из вечерней сумочки. — Он очень мил.

— Он не просто мил, он потрясающий. — Нэнси тоже достала зеркальце из сумочки и стала подкрашивать губы. — И притом богатый.

— Что с тобой, Дана? — Пэгги захлопнула сумочку. — Ты сегодня всех очаровала.

— Милый, потрясающий. Я думаю, ему бы это понравилось.

Они замолчали, когда официант принес еще шампанского. Тед Артур, приятель Нэнси, откинулся на спинку стула:

— Мой кузен говорит, что он хороший парень. Они вместе играли в гольф, и он говорит, что Фоулер такой жесткий. — Все посмотрели на него. — Я имею в виду, он жестко играет в гольф, а вообще он хороший парень. — Остальные пятеро молчали, ожидая продолжения. — Они вместе были в Принстоне, и мой кузен Тони говорит, что он не пропускал ни одной юбки. Девчонки так и липли к нему, потому что он Фоулер. — Он наклонился вперед и положил свою руку на руку Нэнси, нежно сжав ее. — Вас, девчонок, вечно сводят с ума большие деньги.

— В чем проблема? — удивленно спросил Питер. — Дана слишком умна, чтобы влюбиться в человека такого возраста.

Нэнси подчеркнуто не обратила внимания на молодых людей и повернулась к Пэгги: — Твоя мама знает Блэков из Гросс Пойнта, правда?

— Конечно. Они говорят, что у Маршалла Фоулера есть все. Нет такой матери или дочери, которые не хотели бы подцепить его.

— Но он сходит с ума по нашей маленькой Дане. — Тед дружелюбно посмотрел на девушку. — Какой простор для деятельности, Дэйнс!

— Перестаньте, я его почти не знаю. — Дана пыталась казаться безразличной, но густо покраснела, и все засмеялись.

— Мы видели, как вы танцевали. Нам показалось, что ты очень хорошо его знаешь. — Тодд Майнс понюхал гвоздику в своей петлице и, многозначительно усмехнувшись, искоса взглянул на Дану, имитируя стареющего повесу. — Что ставит милый вопрос: "Она уже… или еще нет?" — Он ласково обвел глазами сидящих.

— Ну же, девочки! — Тяжелый вздох был ответом.

— Не начинай, Майнс. Мы уже устали от твоего нездорового интереса к девственности или ее отсутствию. — Питер смял салфетку и бросил ее в приятеля.

— А вот и Маршалл. Я думаю, он ищет тебя. — Нэнси с уважением посмотрела на Дану. — Он тебе нравится, Дэйнс?

Все еще смущенная неожиданно переполнившим ее влечением к Маршаллу, она не захотела обсуждать его даже со своими лучшими друзьями. Появление молодого человека у нее за креслом спасло от необходимости отвечать на прямой вопрос Нэн. Трое друзей неохотно встали, а две девушки, широко улыбаясь, оценивающе смотрели на них. Маршалл приятно улыбнулся и пожал руку Теду Артуру.

— Вы случайно не кузен Тони Артура?

— Да, мы с вами встречались у Матерсов пару лет назад. — Тодд повернулся к остальным и стал представлять их Маршаллу. Дана опять покраснела. По сравнению с ее друзьями Маршалл выглядел более значительным и таким волнующим. Она восхищалась тем, с какой легкостью он создал за столом непринужденную обстановку. Она улыбнулась ему наполовину застенчиво, наполовину кокетливо, когда он ласково положил руку на ее обнаженное плечо. Дрожь удовольствия пробежала по телу, но она покраснела, когда Нэнси понимающе подняла бровь.

— Твоя бабушка попросила меня найти тебя, по я и сам искал. Она просит подойти к ее столику как можно скорее.

Дана поднялась и согласно сказала:

— Конечно, сейчас иду. — Ноги плохо держали ее. Шампанское, выпитое за весь вечер, плюс еще вино за обедом наконец дали о себе знать. Она оперлась об руку Маршалла и засмеялась.

— Ты пьяна? — Маршалл с интересом смотрел на нее. Пока друзья прощались с ней, он провел рукой по ее спине и задержался на талии.

— Не совсем, — счастливо пробормотала Дана. — Я просто развлекаюсь. Ты единственный здесь, кто пьян. Я видела, как ты пил, и в бокалах было вовсе не шампанское.

— Придется отвыкать от алкоголя, пока не приеду в Гросс Пойнт, — сказал он игриво, а рука крепко сжимала талию.

— И кто сказал, что я уеду в Гросс Пойнт?

Сидевшие за столом притворились, что заняты разговором между собой, но на самом деле напряженно ждали ответа Маршалла.

— Я так сказал, юная леди, — решительно сказал он. — Когда мне что-нибудь нравится, я любой ценой добиваюсь этого. А я решил, что ты мне очень нравишься. — Он убрал руку с талии Даны и поддержал ее под локоть. — Пойдем, твоя бабушка ждет.

— Бабушке это не понравится, — мрачно сказала она, когда он, крепко прижав ее руку к своему телу локтем, пробирался сквозь толпу. На каждом столике мерцали свечи. Кто-то приоткрыл высокое окно, и холодный порыв ветра ворвался в прокуренную, заполненную людьми залу. Маршалл не ответил, ведя ее за собой по комнате.

— Ей совсем это не понравится, — призналась Дана, прилагая усилия, чтобы взять себя в руки. — Моя бабушка не любит, когда я пьяна.

— Ах, это! — он казался удивленным. — Я думал, ты говоришь о Гросс Пойнте. Не беспокойся, я специалист по части подобных ситуаций.

— Да кому нужен этот дурацкий Гросс Пойнт… — Она остановилась посреди зала, попыталась освободиться от спутника и начать танцевать, но он сжал ее руку еще сильнее и повел к столу, где сидела Маргарет Уэллес, — когда есть Нью-Йорк, этот самый замечательный город в мире!

— Подожди минутку. — Маршалл остановился, повернувшись спиной к Маргарет Уэллес и загораживая Дану от глаз бабушки. — Возьми себя в руки, я не хочу, чтобы твоя бабушка разозлилась на меня за то, что ты пьяна. — Он посмотрел на нее, и его немного жесткое лицо смягчилось. — Но ты все равно восхитительна. — По-деловому быстро он инструктировал ее. — Ты можешь пить, сколько хочешь, дорогая, только не нужно этого показывать. Слушай меня и учись.

Он нежно заправил ее волосы за уши, и она опять задрожала от его прикосновения к ее коже.

— Я вижу, мне многому придется тебя учить. А теперь выпрямись и иди за мной. Объяснения я беру на себя.

Дана послушно улыбнулась, очарованная им. Она понимала, как прекрасно они смотрятся вместе, и ей уже казалось естественным рассчитывать на его защиту от бабушки. Маргарет, убежденной трезвеннице, было небезразлично, пьяны ее гости или нет. Она беспокоилась о том, чтобы гостям в ее доме подавали лучшие марочные вина, но решительно не одобряла тех, кто сильно напивался. Она пришла бы в ярость, узнав, что ее внучка выпила лишнего в один из самых важных вечеров в ее жизни. Весь шарм Джосса, все его влияние на тещу не спасли бы Дану от гнева бабушки. Несмотря на всю веселость и скандальную репутацию, Джосс был очень умерен в алкоголе, предпочитая несколько часов потягивать бокал бренди. Джосс был полон энергии, и ему не нужно было ничего стимулирующего, кроме случая, когда требовалось быть душой компании.

Дана, вздохнув, подошла к столику. Уже не в первый раз она выпивала столько, что это было заметно окружающим. Участвуя в хорошей вечеринке, она теряла контроль над выпитым и, к удивлению присутствующих и своему тоже, оказывалась пьянее всех. Это никогда не волновало ее, но огорчало, что бабушка, которая вообще-то принадлежала к другому поколению и была по-другому воспитана, воспринимала это так серьезно. Дана осторожно села в кресло, которое отодвинул для нее Маршалл, и чопорно улыбнулась, когда Маргарет пригласила Маршалла сесть рядом с ней. Девушка огорчилась, увидев, что Джосса за столиком не было, и стала искать его глазами. Он был в центре зала, сиял от удовольствия, танцуя с ее соседкой по комнате в колледже Санди Грант. Короткое серебристое платье Санди кружилось вокруг ее колен, серебряные туфельки сверкали, а она закидывала назад голову и хохотала в ответ Джоссу. Дана взглянула на бесстрастное лицо бабушки и еще больше упала духом. Она знала, что Маргарет наблюдает за зятем, но была уверена, что неприкрытый флирт Джосса с красивой девушкой из Миннеаполиса не отвлекает внимания бабушки от ее поведения. Усталый официант поставил бокал перед Даной, но, когда она за ним потянулась, Маршалл с другого конца стола покачал головой, предостерегающе подмигнув в сторону бабушки. Она неохотно поставила бокал на место.

Маршалл быстро вмешался:

— Миссис Уэллес, я надеюсь, вы разрешите мне видеть Дану во время ее рождественских каникул?

— Боже мой, я думала, сейчас уже о таких вещах не спрашивают. — Маршалл взглянул на другой конец стола и подмигнул Дане перед тем, как сделать еще один большой глоток. Дана усмехнулась про себя, а ее бабушка мягко продолжала.

— Она очень занята в эти каникулы, вы знаете, все эти балы, вечера… и слишком молода, чтобы участвовать в них каждый вечер, — она запнулась и посмотрела на внучку. Тишина нависла над столом, и Дане показалось, что Маршалл бросил вызов, а бабушка его приняла.

"Я слишком много выпила, — решила Дана, — уже начинаю фантазировать." Танцующие фигуры сливались в тумане. Она попыталась сосредоточиться, но внезапно поняла, что слишком устала.

— Ну, Дана? — мягко спросила бабушка, очевидно, ожидая, что она откажется.

Дана, покачиваясь, встала и ухватилась за спинку стула. Теперь зал, несомненно, кружился вокруг нее, и ей захотелось выйти на свежий воздух. Маршалл торопливо поднялся, обошел вокруг стола и придержал ее за талию, защитив опять. Чуть отвернувшись, она загадочно улыбнулась в сторону стола.

— Я не против. Вообще-то он может сегодня вечером отвезти меня домой. — Девушка услышала, что ее бабушка запротестовала, но Маршалл подтолкнул Дану вперед, и скоро они скрылись в толпе. Дана опять почувствовала его объятия и опустила голову ему на грудь. Она смутно помнила, как вмешался Джосс, сказав:

— Этот танец мой, крошка. — Но она была настолько пьяна и хотела спать, что не могла сделать ни шага, и он отошел. Кажется, он был встревожен, когда искал глазами Маргарет, чтобы пригласить ее на последний танец, но эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась. В конце концов оркестр приглушил звук и заиграл вступление к "Спокойной ночи, леди". Дана улыбнулась, слушая, как Маршалл объяснял Питеру и Нэнси, что она едет домой с ним. Нэнси удивилась, но не возразила. Дана послушно пожала руки немногим оставшимся взрослым, поблагодарила за то, что пришли.

Потом она спускалась по длинной, покрытой красным ковром лестнице в накинутой на плечи шубке и стояла, дрожа от холода, на обочине, пока Маргарет и Джосс забирались в бабушкину древнюю машину. В конце концов она осталась вдвоем с Маршаллом, который был, как она считала, значительно пьянее ее. Эта истина показалась ей очень смешной, она начала смеяться и не могла остановиться, а он наблюдал, криво улыбаясь.

— Ты пьяна, малышка, — сказал он, поднимая воротник пальто. — Пожалуй, я отвезу тебя домой. Вечер для тебя на сегодня окончен.

— Я не хочу, чтобы вечер когда-нибудь кончался. Мне всегда будет восемнадцать. — И она начала торжественно танцевать на улице, ее длинные волосы развевались на ветру, глаза были мечтательно прикрыты. Наблюдая за ней, Маршалл стиснул зубы, а в его глазах сверкнула решимость. Когда они приблизились, он властно притянул ее к себе.

— Иди-ка лучше ко мне, — сказал он и, наклонившись, нежно поцеловал ее. Дана обвила его шею руками и поцеловала в ответ. Хотя дорога кружилась, она чувствовала себя уверенно в его объятиях. Он прижал ее покрепче, а она, откинув голову, открыла глаза и увидела на его лице нежность. Он хрипло прошептал:

— Будет замечательно, если я в тебя влюблюсь.

Дана вздохнула и придвинулась к нему поближе. Волна счастья захлестнула ее, и, не в силах вымолвить ни слова, она уткнулась лицом в его воротник. Очень хотела рассказать ему, как страстно она желает испытать все те приключения, которые он обещает, как она готова раствориться в страсти, которую она испытывает в его объятиях, но она смогла только улыбнуться. Улица была пуста, ветер раскачивал взад-вперед вывески "Парковка запрещена", и они ужасно скрипели, швейцар отеля уже скрылся внутри здания. Медленно, все еще держа друг друга в объятиях, они направились к одиноко ожидающей их машине.

 

3

Дана беспокойно зашевелилась, разбуженная пронзительной трелью телефона. Она приоткрыла глаза и увидела свое смятое белье на полу и туфли рядом. Осторожно повернув голову, поморщилась. Решительно, она вчера перепила. Дана вздохнула, вспомнив обо всех тех бокалах шампанского, которые выпила вчера. Телефон стих, и она благодарно закрыла глаза, натянув на нос одеяло, прячась от дневного света, проникавшего в комнату через щели между занавесками. Дверь в ее спальню осторожно открылась, и она услышала, как Джилли на цыпочках крадется по ковру. Она притворилась спящей, услышав возмущенный возглас няни при виде смятого платья. Дана лежала очень тихо, надеясь, что Джилли уйдет и можно будет еще поспать.

— Вы уже проснулись, дорогая? — Джилли стояла прямо у нее кровати, и Дана затаила дыхание. — Я знаю, что вы не спите. Уже почти полдень, и вас зовут к телефону.

Дана широко открыла глаза, села на постели, и тут же боль пронзила ее виски, она тяжело застонала, откинувшись на спинку кровати.

— Кто это? — спросила она, стараясь не двигать головой. — Это мистер Фоулер?

— Нет, это мистер Питер, он сказал, что подождет, пока вы подойдете к телефону, — голос Джилли звучал таинственно, будто она знала какой-то очень важный секрет. — Однако кто-то прислал вам три дюжины красных роз с карточкой.

— Кто? — Дана широко раскрыла глаза и впервые за это утро прямо посмотрела на Джилли. — Ты читала карточку?

— Гм, — фыркнула няня неодобрительно. — Конечно, нет. Я не читаю чужих писем.

— Джилли, — попросила Дана.

— Ну ладно, — уступила пожилая женщина. — Конверт был открыт, и я случайно заметила, что карточка подписана инициалами М. Ф. — Улыбаясь, она отсоединила телефон от розетки у стены и подсоединила к той, что была возле кровати. — Вот, лучше поговорите с мистером Крэйном, а я принесу завтрак.

— Вначале цветы, — приказала Дана. — И кофе. Я совсем не хочу есть.

— Вам нужно что-нибудь съесть, вы и так слишком худая, — запротестовала Джилли.

— Пожалуйста, — Дана снова закрыла глаза, беря трубку. — Я не могу. Принеси мне только кофе.

Джилли поджала губы, осторожно перекинула длинное белое платье через руку и удалилась, со стуком закрыв за собой дверь. Дана опять тяжело вздохнула, теперь уже в трубку, и поглубже зарылась в одеяло.

— Дэйнс? — Питер Крэйн закашлялся. — Это ты?

— Почти. — Дана вздохнула. — У меня все болит, да еще и Джилли хочет накормить меня завтраком. Боже мой!

— Да, ты вчера перебрала. — Питер опять прокашлялся. — Вообще-то мы все перебрали. Маккэя до сих пор нет дома.

— А куда вы пошли после? — поинтересовалась Дана. Она настроилась на долгую беседу. Питер любил поговорить по телефону, болтая об их общих друзьях, подражал дикторам на телевидении, жалуясь на сестру, которая постоянно вторгалась в его личную жизнь. Они взяли за правило каждое утро после вечеринок первым делом звонить друг другу. Питер был единственный, кому она рассказала о своем удочерении, а он поделился своим горем, когда его родители развелись. Прикрыв глаза, Дана слушала его рассказ о том, как поздно он вернулся домой.

Ее глаза загорелись, когда открылась дверь, и Джилли внесла вазу с пышными красными розами. Она властно вытянула руку, в которую Джилли вложила маленький белый конверт. Зажав трубку между ухом и плечом, она слушала отчет Питера о деяниях Семерки после бала прошлой ночью. Разорвав конверт, прочитала записку. "Я буду ждать тебя в баре Поло в пять. Люблю. М. Ф." Она подчеркнула пальцем слово "люблю" и весело рассмеялась в трубку. Ее длинные волосы спутались после сна, голова до сих пор болела, но она почувствовала себя бодрой, жизнерадостной и счастливой.

— Заткнись, Питер, — перебила она друга. — Я хочу пойти покататься на коньках.

— Сейчас? — недоверчиво спросил Питер. — А я-то думал, что у тебя с похмелья болит голова.

— Болит, болит, — радостно ответила Дана. Она спустила свои длинные ноги с кровати и поискала глазами халат. Оказывается, она забыла надеть перед сном рубашку, и теперь ее обнаженное тело дрожало от холода.

— Отчего же такой жизнерадостный голос? — удивился собеседник.

— "Красные розы для грустной леди", пропела она. — Неважно откуда, просто собирайся и жди меня у Вуллмана через полчаса.

— Через час, — проворчал Питер Крэйн. Но она знала, что он просто пытается ее рассмешить.

— Через двадцать минут. — Она повесила трубку, не обратив внимания на его протесты, спрыгнула на пол и побежала в ванную. Успела как раз вовремя, потому что в следующую секунду в комнату вошла Джилли, неся поднос с большим китайским кофейником и двумя китайскими тарелками, накрытыми крышками. Дана приоткрыла дверь и высунула руку, а Джилли передала ей чашку дымящегося черного кофе. Она быстро отпила глоток перед тем, как принять душ. Пятнадцать минут спустя, она уже была полностью одета, чтобы выйти на улицу. На цыпочках Дана осторожно прокралась мимо прикрытой двери в библиотеку и тихо вызвала лифт. Как только за ней закрылись двери, она услышала голос бабушки и довольно улыбнулась, удачно избежав разговора с ней. Она спешила пройти через Пятую авеню в Центральный парк.

Ярко светило солнце. На чистом голубом небе виднелось лишь несколько облачков. Зайдя в парк, Дана почти побежала, замедлив шаг, и только тогда остатки головной боли дали о себе знать острой болью в висках. Чувствуя себя как в невесомости, она достала из кармана темные очки и, надев их, перешла на спокойный шаг. Возвышающийся на большой чалой лошади полицейский проехал мимо, девушка весело помахала ему, а он важно кивнул в ответ. Няня, одетая в форму и темно-синюю шапочку, которую сдувал ветер, везла черную блестящую детскую коляску по тропинке, и Дана добродушно улыбнулась, обогнав их. Слева от нее на расчищенной площадке несколько пожилых мужчин играли в футбол. Один из них присвистнул ей вслед, и она помахала рукой в ответ. Вокруг оратора собралась группа длинноволосых бородачей, протестующих против войны. Она остановилась на минуту, отрицательно покачав головой, когда ее пригласили присоединиться к митингующим. Наконец она увидела высокую худощавую фигуру Питера Крэйна, который поеживался на ветру. Изъеденная молью шапка была натянута на его оттопыренные уши. Дана подошла поближе и хлопнула его по плечу.

— Ты опоздала, — сказал он, не оборачиваясь. — Я жду уже целую вечность.

— Врешь, — парировала девушка, и они пошли к входу. Оба порылись в карманах, ища мелочь, и купили у билетерши два студенческих билета. Услышав музыку, доносящуюся с катка, заулыбались и поспешили надеть коньки. Они беззаботно скользили по льду, легко обходя тех, кто ехал медленно. Питер заложил руки за спину, подражая Хансу Бринкеру, и вообразил себя конькобежцем, а Дана попыталась выполнить несколько фигурных восьмерок. Оба были восхищены успехами друг друга. Быстрая музыка сменилась на медленную, Питер повернулся спиной вперед и заскользил впереди Даны. Он вытянул руки, и они стали танцевать на льду, с трудом вспоминая приемы, которыми владели, когда им было по десять лет.

Молча они дважды объехали каток. В конце концов лицо Питера расплылось в улыбке, и он сказал:

— А у нас неплохо получилось, а?

— Эстер и Роджерс на льду, — согласилась Дана. — Ты рад, что я все это придумала?

— А что там с розами? — Они больше не танцевали, Питер все еще ехал спиной вперед. Музыка внезапно смолкла, оба подъехали к бортику и оперлись на него.

— Сегодня утром Маршалл прислал мне три дюжины роз.

— Тридцать шесть роз — четное число. Ты что, умерла вчера вечером? — Питер возвысил голос в притворном ужасе.

— Очень смешно. — Дана сняла шарф и попыталась задушить его, но высокий рост позволил ему отразить нападение. — Я люблю получать розы.

— Неплохой способ поблагодарить тебя и попрощаться, — резюмировал Питер, потирая свой покрасневший нос. — Именно так я всегда и делаю.

— Ты? — недоверчиво фыркнула Дана. — Кроме того, он вовсе не прощается. Он остается в Нью-Йорке, и у меня сегодня с ним свидание.

— С этим мужиком? — Питер пришел в ярость. — Ради Бога, Дана, да он тебе в отцы годится! — Ее друг сунул руки в карманы и покачивался на тонких лезвиях, что было довольно опасно. Она протянула руку, чтобы удержать его, и оба медленно поехали к выходу. На дальнем конце катка два охранника в форме везли машину, очищающую лед.

— Пожалуй, в дяди, — придирчиво сказала Дана. — На отца он не потянет, разве что он очень рано начал вести самостоятельную жизнь.

— Почему он не возвращается в свой Гросс Пойнт? Что, ему нечем заняться? Почему ошивается здесь? — Голос Питера стал раздраженным, и Дана рассмеялась.

— Я ему нравлюсь. Неужели тебе в это трудно поверить?

— Нет. — Голос парня сразу осип, и он отвернулся. Дане пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать, как он сказал:

— Ты всем нравишься, Дэйнс.

— И все нравятся мне. — Дана удовлетворенно вытянула ноги и, откинувшись назад, посмотрела на небо. — Знаешь, сегодня я люблю весь мир.

— Даже меня?

— Особенно тебя. — Она нежно похлопала его по руке, и, поймав взволнованный взгляд, сказала: — С кем бы я еще хотела встретиться сегодня утром, как не с тобой?

— Правда? — Дана не заметила в голосе Питера глубокого чувства. Все стояли, опершись на бортик, в ожидании, пока очистят лед. Снова заиграла музыка, и каток начал заполняться людьми. Не отвечая на вопрос, Дана надела шапочку и перчатки. Ее щеки раскраснелись, а карие глаза сверкали, как бриллианты. Питер не спускал с нее глаз, но Дана стояла к нему спиной и не видела выражения его лица.

— Пойдем. — Она повернулась, чтобы взять его за руку, и остановилась, озадаченная тем, что он не двинулся с места. — Что случилось? Ты устал кататься? — Она села на скамейку и посмотрела на друга. Его лицо словно окаменело, а глаза ничего не видели. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Да нет, — жалобно ответил Питер. — Не знаю. — Взяв себя в руки, он с заметным усилием сказал: — Нет, знаю. Я не хочу, чтобы ты встречалась с этим парнем, Дэйнс.

— С Маршаллом? — недоуменно спросила Дана, повышая голос. Музыка играла, и все уже были на льду, только они остались на скамейке.

— Да! — Питер поправил очки на носу. Он выглядел совсем неуклюжим мальчишкой, когда выпалил: — Он кретин! Кроме того, я думаю, что ты должна встречаться со мной.

— Мы с тобой? — Дана изумленно смотрела на него. — Ты имеешь в виду…

— Да, — перебил ее Питер Крэйн, теперь уже более уверенно. — Я всегда этого хотел, просто стеснялся сказать об этом. Не было подходящего случая.

— Но, Питер… — Дане вдруг стало неловко, не хотелось продолжать разговор. — Мы всегда были друзьями. Я имею в виду, что мы… — она запнулась, глубоко вдохнула и начала заново. — Я люблю тебя, ты мне как брат.

— Но это не то, что я имею в виду, и ты это знаешь. — Его голос стал злым, и Дана еле сдержала смех. Собравшись с мыслями, она поняла, что парень не шутит. Она нежно посмотрела на его очки, на неказистую шапку, которую он нервно мял в руках, и волна нежной жалости подкатила к горлу.

— Ты серьезно? — мягко спросила она.

— Очень серьезно. — Она поймала его внимательный взгляд.

— Пит, — вкрадчиво начала она. — Разве ты не понимаешь? Мы слишком хорошие друзья, чтобы стать друг для друга чем-то большим.

— Нет, неправда. — Питер дотянулся до ее руки в перчатке и произнес: — Мы очень похожи. Я всегда это говорил. Ты всегда мне нравилась… я имею в виду, что люблю тебя. — Дана не ответила, и он продолжал, пытаясь объяснить ей то, что для него самого было и так совершенно ясно. — Я всегда знал, что мы будем вместе, это только вопрос времени. — Дана попыталась отнять руку, он еще крепче сжал ее. — Подумай об этом, Дэйнс. Мы предназначены друг для друга, все так думают.

— Все, — удивилась Дана, задумавшись над его последней фразой. — Кто все?

— Господи, да все. Вся Семерка… — сказал он с отсутствующим видом, придвигаясь к ней поближе.

— Боже мой, неужели ты обсуждал это со всеми? — Дана вырвала руку и раздраженно заговорила: — Ты сошел с ума. Ты соображаешь, о чем говоришь? То есть… — Она поднялась со скамейки, Питер глядел на нее поверх очков. Дана уперла руки в бока и проворчала: — Это нечестно.

— Почему? — Он тоже встал и теперь возвышался над ней. — Я думаю, мы прекрасно подходим друг другу, почему ты так не считаешь?

— Ты мне действительно нравишься, Пит. — Дана понизила голос и постаралась быть мягкой. — Но я не люблю тебя.

— Зачем ты так говоришь? Ты даже не задумывалась об этом.

— Потому что, мне кажется, я уже влюблена, — Дана отвернулась, чтобы скрыть румянец, — в другого человека.

— В Фоулера? — Голос Питера сник, а на лице появилось отвращение. Его большая рука опустилась на ее плечо, и он легонько встряхнул девушку, пока она не повернула к нему голову, и увидел в ее огромных глазах нежность и сожаление. Она медленно закачала головой, Питер встряхнул ее еще раз, уже гораздо грубее, и оттолкнул от себя.

— Ты не можешь… Он слишком стар и пьет как сапожник. — Дана села на скамейку и стала медленно расшнуровывать ботинки. Питер не помогал ей справиться с узлами. В его глазах сверкала ярость. — Тебе не может нравиться такой старик! Ему же почти тридцать! — Дана не поднимала головы, и он уже не мог остановиться. Слова вылетали, как пули, когда он пытался прикрыть сарказмом свое унижение. — Может, дело в его деньгах?

— Перестань, — перебила его Дана. — Не надо говорить ничего, о чем потом оба будем жалеть. — Она встала, перекинув через плечо связанные вместе коньки, и мрачно посмотрела на друга детства. — Я буду видеться с Маршаллом столько, сколько он захочет. Пожалуйста, не злись на меня. — Взгляд ее смягчился. — Я не хочу причинять тебе боль. Ты знаешь, что мне небезразличен.

— Но он для тебя важнее, — заявил Питер, и она утвердительно кивнула головой.

— Важнее, но в другом смысле. — Дана подождала, пока Питер снимет коньки, наденет ботинки, а затем они вместе побрели к выходу из парка. Она мягко продолжила: — Он не возвращается в Гросс Пойнт, потому что хочет встречаться со мной, а я хочу видеть его. Он совсем другой, с ним я чувствую…

— Не надо. — Питер пошел побыстрее, и Дане пришлось ускорить шаг, чтобы не отставать. — Я не хочу слушать, что ты чувствуешь с ним. Это все бред!

— Ладно, — уступила она, и они несколько минут шли молча. Солнце скрылось, серые облака закрывали небо, когда они подошли к выходу из парка напротив ее дома. Они стояли друг против друга, и наконец он, пожав плечами, безнадежно спросил:

— Сколько времени он еще пробудет в городе?

— Все мои каникулы. До первого января.

— И ты на всех вечеринках будешь с ним?

— Да.

— Это именно то, чего ты хочешь?

— Да.

Питер Крэйн молчал. Он был бледен, боль застыла в его глазах.

— Я думаю, ты делаешь большую ошибку. Вообще-то я думаю, это у тебя скоро пройдет.

— Может быть, — согласилась на всякий случай Дана. Она не хотела еще больше огорчать друга и постаралась скрыть свою радость от предстоящей встречи. В баре Поло в пять. Осталось всего несколько часов, и она снова увидит Маршалла Фоулера. Ей ужасно захотелось побежать домой, закрыться в комнате и мечтать все оставшееся время, приближая то мгновенье, когда он снова заключит ее в свои объятия. Встав на цыпочки, она поцеловала Питера в щеку и перебежала через людную улицу, оставив его одного с выражением отчаяния и тревоги на лице.

 

4

Мартовский снег запорошил весь университетский городок Уэллесли. После февральских штормов, бушевавших этой зимой в Новой Англии, все крыши были завалены грудами снега, а сквозь облака пробивался унылый серый свет. В студии было тихо, слышалось лишь дребезжание оконных стекол от ветра.

Сидящие вокруг Даны старшекурсники были погружены в работу. На высоком табурете перед классом стоял мальчик, одетый в тунику, со стрелой в руке, он позировал. Мысли Даны блуждали далеко от студии, и она стояла перед холстом, ничего не видя, кисть сохла в ее руке. Столько всего случилось за последние четыре месяца… Каждый раз, когда она думала о Маршалле, мысли возвращались к Новому году.

Рано проснувшись в то утро, она забрела в столовую за чашкой кофе и увидела аккуратно причесанную бабушку, следившую за кофейником. Там же был отец в темно-красном халате, он готовил тосты.

— Дорогая, — бабушка была приятно удивлена. — Ты рано встала. С Новым годом! — Она протянула руки, и Дана подошла к ней, чтобы поцеловать. Ее сердце билось часто-часто. Джосс сиял от счастья при виде дочери, на его лице не было заметно следов прошлой ночи. Ему не требовался долгий сон, чтобы почувствовать себя отдохнувшим. Он выглядел, будто сошел со страниц журнала "Эсквайр" и вовсе не танцевал до двух часов ночи.

— Бабушка! Папочка! — выпалила Дана, торопясь поскорее рассказать им новости. — Вчера Маршалл сделал мне предложение, и я согласилась. — Маргарет ужаснулась этой новости, а Джосс был просто озадачен. — Мы помолвлены, — задыхаясь, закончила Дана. — Он хочет, чтобы мы поженились этой весной.

— Дана, — сказала Маргарет, ее рука слегка дрожала, когда она наливала кофе в изящную чашечку с цветочным узором. — Не увлекайся. Ты еще слишком молода. — Она посмотрела на зятя. — Я тебя предупреждала, Джосс. Этот молодой человек преследовал Дану с того самого бала. — Джосс поднялся на ноги, все еще держа чашку кофе в руке, безучастно посмотрел на дочь, потом на тещу. — Так что не удивляйся, — упрекнула его Маргарет.

— Детка, — пробормотал Джосс, бережно поставил чашку на столик и, обойдя его, подошел к дочери. — Это, наверное, ошибка. Ты, должно быть, шутишь.

— Он же тебе нравится, правда, папочка? — забеспокоилась Дана. — Он ведь замечательный, правда?

— Правда-правда. — Голос Джосса был проникновенным, но в глазах притаилась тревога. Он обнял Дану. — Рано еще думать о замужестве. Ты совсем ребенок.

— Нет, не ребенок! Мне уже восемнадцать, и я люблю его. — Дана откинула голову и беспокойно посмотрела на них.

— Восемнадцать — это не так много, дорогая, — нежно сказал Джосс, голос его стал глубже, и он продолжал: — У тебя впереди еще много лет, прежде чем выйдешь замуж. — Он беспомощно посмотрел на Маргарет.

— Сядь, Дана, ты слишком взволнована. — Маргарет выпрямилась на стуле. Дана послушно опустилась рядом и взяла предложенную чашку кофе. Выражение счастья стало сходить с ее лица, когда она всмотрелась в строгие лица взрослых. Маргарет холодно продолжила:

— Ты только что стала выезжать в свет. Ты еще не закончила колледж.

— Ведь ты сама выбрала его сопровождать меня на моем первом балу. Ты же говорила, что это неплохой выбор! — волновалась Дана.

Маргарет тщательно подбирала слова.

— Да, я так говорила. Он привлекательный мужчина из очень хорошей семьи и вполне подходит на роль сопровождающего. Возможно, я действительно думала о будущем, когда ты станешь достаточно взрослой, чтобы выйти замуж. Но я не предполагала, что…

— Господи, Дана, сейчас уже никто не выходит замуж в восемнадцать лет, — перебил ее Джосс, меряя шагами столовую, полы его халата развевались. Он нахмурился и заложил руки за спину. — Ты узнаешь еще многих мужчин, прежде чем выберешь кого-то одного. — Он остановился, пораженный возникшей мыслью. — Помнишь, когда мы танцевали на твоем вечере, ты сказала, что не собираешься так рано думать о своем будущем. Как же ты можешь приходить к нам вот так и заявлять, что все уже решено! Это бессмысленно.

— Я люблю его! Он самый замечательный человек на земле, и он тоже меня любит. Почему нам не пожениться? — Сердце Даны взволнованно стучало. Она не могла себе представить, что ее беспечный и безответственный отец отнесется с такой неприязнью к ее замужеству. Бабушка, конечно, захочет оттянуть такое событие. Дана рассчитывала на поддержку Джосса, который всегда помогал ей одержать верх над бабушкой. Дана надеялась, что под его влиянием бабушкино уважение к семье Маршаллов перевесит ее недовольство ранним браком внучки. Дана выразительно вздохнула и перевела взгляд на отца, ожидая его реакцию.

— Потому что, во-первых, он слишком стар, черт возьми! — взорвался Джосс. — Он на одиннадцать лет старше тебя и уже не мальчик. А ты едва выросла из коротких платьиц.

— Тебе нужно закончить колледж, — сказала Маргарет, — или, по крайней мере, проучиться еще один год, а потом попутешествовать по Европе, например, изучать живопись в Италии. Ты была бы рада, не правда ли? — Лицо бабушки было бледным, но голос — спокойным, а взгляд — проницательным. Она предложила внучке то, о чем та всегда мечтала, — изучать искусство в Европе.

— Не сейчас, бабушка. Это было интересно, пока я не встретила Маршалла, а кроме того, он хочет построить для меня студию, когда мы поженимся, — гордо объявила Дана.

Маргарет бросила предупреждающий взгляд на Джосса, который открыл рот, чтобы что-то сказать. Он послушно промолчал и дал ей продолжить:

— Если вы действительно любите друг друга, то сможете подождать несколько лет, пока ты не станешь достаточно взрослой, чтобы стать его женой.

— Нет, — категорически заявила Дана. — Маршалл говорит, что хочет жениться сейчас. Он уже готов остепениться и завести семью, я тоже. Вы знаете, я всегда хотела иметь много детей. Он тоже этого хочет. — Дана была сильно возбуждена. — Мы хотим иметь огромную семью, я буду рисовать, а он будет президентом "Фоулер Моторс". Я же не выхожу замуж за ничтожество, бабушка. Он говорит, что нам будет очень хорошо вместе, и я уверена, что так и будет. — Она опустила глаза. Не хотелось говорить им о почти физической боли, которая росла в ней каждый раз, когда она была рядом с Маршаллом, превратившейся в страстное желание принадлежать ему, чтобы они могли каждое утро просыпаться в одной постели.

— Возможно, — холодно обронила бабушка. Маргарет и Джосс переглянулись, она слегка кивнула, и он, держась за спинку стула, обратился к Дане таким голосом, какого она никогда от него не слышала:

— Дана, мы не позволяем тебе выходить сейчас замуж ни за Маршалла Фоулера, ни за кого бы то ни было. Ты слишком молода, и мы не одобряем твое решение.

В комнате повисла тишина, все старались не смотреть друг другу в глаза. Маргарет Уэллес стала наливать еще кофе в чашку, к которой так и не притронулась. Джосс, как обычно в таких случаях, повернулся к ним спиной и подошел к окну. Дана уставилась на свои скрещенные руки. Открылась дверь, и дворецкий зашел было в комнату, но передумал, увидев три мрачные физиономии и нетронутую еду на столе.

— Тогда мы будем жить вместе, — упрямо настаивала Дана. — Все так делают. Свадебная церемония ничего не значит для любящих людей.

— Я запрещаю. Пусть так делают все, ты же — не все, — сурово сказала Маргарет.

— Я сделаю это в любом случае, — с вызовом сказала Дана. — Или мы поженимся тайно. Мама так сделала, и я тоже так сделаю. — Она увидела, как Маргарет вздрогнула от последних слов, словно от удара. Разрываясь между решением выйти замуж за Маршалла и муками совести из-за того, что она обидела любимую бабушку, Дана горько заплакала.

— Вы не понимаете, — рыдала она. — Я люблю его, и мы хотим пожениться сейчас, а не через два года. Нет причин ждать, кроме той, что вам не нравится мое решение. Я все равно буду жить с ним, что бы вы ни говорили, я вам обещаю!

— Господи, Дана, ты не… — Джосс запнулся, пытаясь задать вопрос.

— Нет! — сердито ответила она. — Я не беременна, но очень хотела бы.

— Дана! — воскликнула бабушка.

— Мне наплевать. Я думала, что вы будете рады, а вы просто ужасны. Говорили же, что это неплохой выбор, значит, вы считаете его вполне подходящим. Не понимаю, почему подняли такой шум по поводу моего возраста. Я достаточно взрослая, чтобы быть женой и матерью. — Дана всхлипнула, и вдруг ей ужасно захотелось, чтобы рядом с ней был Маршалл. Он убедил бы их! Он так уверен в себе и в том, что они должны пожениться, что, конечна же, его поняли бы Джосс и бабушка. Было глупо думать, что они согласятся так просто.

Дана выпрямилась, утвердившись в своем решении, и снова произнесла четко и убежденно:

— Не хочу обижать вас, но в любом случае буду жить с ним, и лучше будет, чтобы я вышла за него замуж.

Внезапный порыв мартовского ветра прервал воспоминания, и Дана снова вернулась в студию.

В конце концов Маргарет и Джосс, хотя и неохотно, все же согласились на ее помолвку, сочтя это все-таки лучше, чем если их любимая девочка станет жить с мужчиной, не будучи за ним замужем.

Она не могла понять, как этот красавец со Среднего Запада ворвался в ее жизнь. Он неотступно сопровождал ее восемь недель, преследуя телефонными звонками, заваливая ее комнату цветами, приглашая в лучшие рестораны, знакомя со своими опытными, искушенными друзьями, наставляя, инструктируя, ни минуты не давая ей думать о чем-нибудь кроме него. Он угощал ее вином и шампанским; знакомил с соблазнительными удовольствиями кокаина; защищал от посягательств его нью-йоркских друзей, когда бурные вечеринки затягивались до утра; и все время его руки и губы не переставали ласкать ее. Она была уже не той девочкой, которую он встретил на балу, под его влиянием она очень изменилась.

Дана удивлялась, почему до сих пор не поддалась его сексуальным притязаниям. Она думала, что он сознательно позволял отказывать ему, потому что знал: все равно будет по его воле. Она понимала, что больше не сможет его сдерживать. Маршалл всегда добивался, чего хотел, а он с самого начала знакомства не скрывал, что хочет обладать ею. Она вспомнила свой испуг той ночью после того, как он сделал ей предложение за обедом.

Получив ее согласие, он откинулся на спинку стула и улыбнулся с видом победителя, будто только что выиграл гонку.

— Тебе понравится быть моей женой, Дана. Мы будем делать все, что захотим.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, затаив дыхание.

— Именно это. Мы любим друг друга, оба хотим иметь семью, и мы прекрасно подойдем друг другу. — Он опять откинулся назад и обвел комнату холодным взглядом. — Довольно скоро я стану президентом "Фоулер Моторс", а ты будешь самой влиятельной хозяйкой в Детройте. Оба будем на вершине успеха. И нам не придется ни перед кем отчитываться. — Он широко усмехнулся. — Скажи же что-нибудь. Ты ведь не против?

— Нет, — робко ответила она.

— У тебя есть сомнения? — Он потянулся через стол и взял ее за руку, повернув сверкающий квадратный бриллиант на ее пальце. Это был массивный камень, окруженный россыпью изумрудов.

— Я никогда не была хозяйкой, — смущенно рассмеялась она. — Даже не буду знать, за что взяться. Придется пригласить с собой бабушку, чтобы она научила, что к чему.

— Глупышка… Я научу тебя всему, что нужно. Познакомлю с моими друзьями, и ты скоро поймешь, что надо делать. Они позеленеют от зависти, увидев мою прекрасную невесту, — он самодовольно усмехнулся. — А когда мы подарим дяде Гэвину наследника, он даст нам все, чего бы мы ни пожелали. — Дана все еще молчала, и он решил поддразнить ее. — А чего бы ты пожелала? Надеюсь, меня. Так же сильно, как я хочу тебя. — Она смущенно улыбнулась и попыталась дотянуться до своего бокала, но он, крепко держа ее руку в своей, повернул ее ладонью вверх и стал нежно поглаживать.

— Ты всегда очень мило ускользала от меня, моя любовь, но я больше не хочу ждать. — Под столом он коснулся коленом внутренней стороны ее бедра, и у Даны пересохло в горле. Она знала, что этот момент приближается, и вдруг почувствовала себя совсем ребенком. Его голос стал низким и хриплым: — Давай останемся здесь. Я больше не хочу ждать, я хочу заниматься с тобой любовью прямо сейчас.

— Я не могу, — ответила она почти шепотом.

— Почему? — его лицо вспыхнуло, и он разозлился. — Черт возьми, почему? Мы же помолвлены.

— Пожалуйста, Маршалл. Ты знаешь, я люблю тебя, просто… — Дана почувствовала дрожь во всем теле, она была одновременно и возбуждена и испугана. Она неловко подвинулась вперед на стуле, оперевшись на стол, и понизила голос:

— Ты знаешь, я еще никогда… — Злое выражение на лице Маршалла стало сменяться на приятное удивление и возбуждение.

— Ты шутишь. — Он радостно рассмеялся. Краска смущения залила ее грудь, шею, и она застенчиво кивнула. — Боже мой, ты еще девственница?! Не могу поверить! — Их головы почти касались друг друга над столом, и он медленно поглаживал ее ладонь. — Не бойся ничего. — Он улыбнулся и повторил еще раз, на этот раз особенно нежно: — Я научу тебя всему, что понадобится, — многозначительно пообещал он. — Ты просто создана для любви.

— Уже скоро. — Она протянула ему другую руку. — Очень скоро.

— Тогда, — он склонил голову и поцеловал ее руку, — нам лучше сначала пожениться, и поскорее. Тогда ты не сможешь сказать мне "нет".

Дана решила, что она самая счастливая девушка в мире, потому что всю оставшуюся жизнь проведет с этим волнующим мужчиной. Она вздрогнула и отвернулась от окна. Хотелось осчастливить его настолько, что он забудет те годы, когда он был единственным ребенком в семье и жил в особняке Фоулеров только с матерью и слугами вместо друзей. Он рассказывал ей о своем детстве, и она не переставала удивляться тому чуду, что двое людей с одинаковыми проблемами в прошлом нашли друг друга. Ей казалось, что он так же горько оплакивал потерю своего отца, как она — своих настоящих родителей, потому что он почти не говорил об этом.

Прошедшие четыре месяца с тех пор, как они встретились, распадались в ее мозгу на калейдоскоп сцен, и только Маршалл четко представал перед ней, всегда решительный и убежденный в своей правоте, обволакивающий ее своей силой воли. "Интересно, был ли кто-нибудь влюблен так же, как я", — думала она. Он околдовал ее, и она счастливо и зачарованно подчинялась его силе, его уверенности, его неприкрытой сексуальности. Больше всего она думала об их первой брачной ночи. Она представляла себя с ним в кровати, в запертой комнате, и все другое исчезало из ее мыслей.

Дана чуть не подпрыгнула от испуга, когда инструктор наклонился к ее холсту и стер ластиком черту на спине фигуры, которую она нарисовала. Она ожидала, что получит выговор за невнимательность к работе. У нее не было контакта с суровым и резким учителем рисования. Его замечания были едкими и обидными. Дана была самой младшей в группе и не могла понять, почему ее, первокурсницу, пригласили в коллектив особо одаренных.

— Довольно прилично. — Голос Леонарда Хоскинса ничего не выражал, но сердце Даны екнуло от его похвалы. — Здесь нужно побольше цвета, не бойтесь этого.

— Спасибо, — мягко сказала Дана. Она нервно дернула свои волосы, собранные в хвост, лента, поддерживающая ее прическу, развязалась, и светлые волосы рассыпались по плечам.

— Не надо меня благодарить, — резко сказал учитель и отвернулся, тяжело опершись на свою трость. — Просто нанесите там больше краски. — И повернувшись к ней спиной, проскрипел: — Вы делаете большую ошибку, что уходите. У вас есть талант.

Дана собралась объяснить свое решение, но он уже занимался с другим студентом, будто ее и не существовало. Она посмотрела на свое полотно более внимательно, надеясь, что сможет закончить его до весенних каникул.

У нее был небольшой опыт работы с масляными красками до того, как стала брать уроки у этого мастера. Много лет она рисовала акварелью и пастелью, используя то, чему ее научили в Чапине, все больше и больше развивала свой собственный стиль, но все-таки боялась рисовать на больших полотнах. Не было предела ее удивлению после того, как однажды ранним осенним утром на дорожке у здания колледжа ее остановил инструктор и отрывисто сказал, что она может посещать его занятия. Не дав ей что-нибудь ответить или задать вопрос, он повернулся и ушел.

Леонард Хоскинс, известный портретист, жил за пределами маленького университетского городка в сарае, переделанном в дом. Раньше он жил за границей, рисовал самых знаменитых людей своего времени, но когда ему было около семидесяти лет, внезапно прекратил рисовать. Никто не звал, почему. Только в этом году он согласился провести курс уроков, однако с условием, что сам будет набирать учеников.

Дана начала тихонько напевать себе под нос, обмакнула кисть в краску и стала рисовать. С самого детства это занятие доставляло ей огромное удовольствие. Вспомнила свою первую коробку акварели, в которой было всего шесть красок и одна кисть. Ее подарил Дане какой-то актер, сыгравший вторую главную роль в фильме "Любовь под вязами". Она не помнила имя актера, но зато хорошо помнила эту узкую и длинную коробку. Джилли купила ей пачку плотной белой бумаги для акварели. Девочке показали, как разводить краски водой, наносить их на бумагу, рисуя кистью тонкие и толстые линии. Все учителя считали, что у нее талант, некоторые даже говорили, что у нее настоящий дар. В конце концов Маргарет пришлось разрешить ей посещать раз в неделю курсы Лиги студентов искусства. Дана почему-то стеснялась рисовать прямо в классе, и только в Уэллесли она преодолела робость и терпеливо выслушивала мнение других о своих работах.

Рисуя, она забыла обо всем, и уже стало темнеть, когда она услышала скрип стула. Удивленная звуком, подняла глаза и увидела, как мальчик, позирующий классу, спрыгнул со своего пьедестала и исчез за ширмой, чтобы появиться минуту спустя уже одетым в брюки из грубой бумажной ткани, фланелевую рубашку и шерстяную шапку, из-под которой выбивались курчавые волосы. Она посмотрела на полотно и осталась довольна. Это была ее лучшая работа, она в этом не сомневалась. Медленно вымыла кисти и уложила их в коробку. Затем неохотно накрыла свою работу и вышла из студии.

Ветер гулял по городку, сметая опавшие листья с мокрых дорожек. Дана натянула на голову капюшон куртки, надела толстые вязаные перчатки. Недолго постояла у входа, наслаждаясь свежим воздухом после долгих часов, проведенных за мольбертом. Был вечер пятницы. Многие девушки уехали на вечеринки, устраиваемые в колледжах для юношей недалеко от Уэллесли. Дане нужно было идти в свою комнату и начать сборы. Всего через две недели, когда начнутся весенние каникулы, она уедет из колледжа и больше не вернется сюда. Поглубже засунув руки в карманы, она почувствовала, как тяжелое обручальное кольцо, повернутое камнем внутрь, врезалось в ладонь, напомнив, что надо позвонить Маршаллу. Улыбка озарила лицо девушки, подумавшей о своем женихе, красивом и страстном, пообещавшем, что у нее будет своя студия, когда они поженятся.

Солнце зашло, на улице темнело, когда она повернула к своему корпусу. Несколько комьев снега лениво упали с веток деревьев, на улицах зажглись фонари. Она открыла тяжелую дверь.

— Дэйнс… — С дивана в гостиной поднялся высокий человек, в котором Дана узнала Питера Крэйна. Он поправил очки на носу и пошел к ней. На его ботинках налипла грязь, а его худое лицо было полно решимости. За ним со стула в углу комнаты встал, протирая глаза, темноволосый молодой человек. Дана просияла, узнав сонного Теда Артура. Они не виделись с тех пор, как Маршалл объявил об их помолвке на скромном семейном обеде в Нью-Йорке. Она почувствовала облегчение, увидев Питера.

Дана вспомнила, как собиралась с силами, чтобы позвонить Питеру в колледж и сообщить, что они с Маршаллом помолвлены. Она обзвонила по очереди всю Семерку, но разговор с ним был самым трудным, как она и ожидала. Питер открыто выразил свое неодобрение, не сумев сдержать боль и недоумение.

— Ты сошла с ума, — резко сказал он. — Ты даже не знаешь этого парня.

— Мы любим друг друга.

— Как можно соединять жизнь с каким-то кретином, которого знаешь всего четыре месяца!

— Жалею, что позвонила тебе. — Дана сердито повесила трубку и в ярости пнула дверь телефонной будки в спальном корпусе. Но как только повесила трубку, ей стало неловко за свою поспешность, и она попыталась перезвонить, но было занято. В конце концов решила написать длинное письмо с извинениями и объяснениями. Так и сделала, но Питер не ответил.

Увидев его сейчас, она поняла, что его дружба дорога ей, как и раньше. Должно быть, он простил ее, иначе не приехал бы повидать.

— Ребята, что вы здесь делаете? — спросила она, обнимая их по очереди. Тед снова уселся обратно на стул, притворяясь уставшим.

— Ждем тебя. — Питер посмотрел на нее серьезно. — Мы приехали из Гамильтона, чтобы поговорить с тобой.

— Что-нибудь случилось? — испугалась Дана. Странно было видеть ее нью-йоркскую компанию посреди семестра, и она подумала, не случилось ли чего с кем-нибудь из Семерки. Когда она, Пэгги Вудс и Нэнси Бэйтс учились в Чапине, Тед и Питер были в Дирфилде, затем в Гамильтоне, а Тодд учился в Эксетере и Гарварде. Из ребят один Джефф оставался в городе при университете, а затем, к всеобщему удивлению, поступил в Стэнфорд. Семерка собиралась вместе только на каникулы, кроме редких неотложных случаев, как, например, когда Теду понадобилась подходящая девушка для бала первокурсников в Дирфилде. Нэнси пришлось ехать шесть часов в поезде, чтобы прикинуться перед новыми друзьями Теда, что она ужасно влюблена в него. И ей удалось таким образом поддержать репутацию человека, общающегося с серьезными леди. А на каникулах они были неразлучны, каждое утро звонили друг другу, чтобы спланировать день и обсудить вчерашнюю вечеринку. Непременно появлялись вместе на вечеринках и заканчивали их у кого-нибудь дома, расположившись на диванах и в креслах, болтая и поддразнивая друг друга, иногда споря, но всегда считая себя лучшими друзьями. Не было ничего такого, чего каждый из них не сделал бы для другого, и это воспринималось как должное. Они заменяли Дане братьев и сестер. Сейчас она смотрела на Питера с искренним участием. Он выглядел таким серьезным и решительным…

— Что случилось? — опять спросила она, переводя взгляд с одного на другого. На свитере Теда она увидела дыру, а воротник его полосатой рубашки был основательно помят. Тед приоткрыл один глаз и улыбнулся ей.

— Ничего не случилось, — сказал Питер серьезно. — Тед хочет кое-что тебе сказать.

— Это не только моя идея, — торопливо заговорил Тед. Он заерзал на стуле и мрачно посмотрел на Питера.

— И вы приехали сюда только для того, чтобы поговорить со мной? — Дана недоуменно глядела на них. — А телефон на что?

— Сейчас приедет Тодд. — Питер оглядел комнату, будто представительная фигура их друга могла внезапно материализоваться за скучными зелеными шторами.

— Тодд? — голос Даны зазвенел от волнения. — Приедет сюда из Гарварда? Да что с вами, ребята?

— Плохо же ты принимаешь старых друзей, Дэйнс, — пробормотал Тед из своего угла. — Мы проехали весь путь от Гамильтона до Уэллесли, чтобы увидеть тебя, ничего не ели, больше того, ничего не пили. По крайней мере, ты должна быть рада нас видеть.

— Я рада, очень рада, ты, идиот. — Дана, переминаясь с ноги на ногу, сняла куртку и бросила ее на пол. — Я просто сбита с толку вашим неожиданным вниманием.

— Послушай, Дэйнс, — Питер посмотрел на нее. — Уйдем отсюда. Пойдем куда-нибудь, где можно выпить пива.

— Вот это дело, — поддержал практичный Тед, поднимая свою помятую клубную куртку, которая валялась рядом с его стулом. — Оставим записку Тодду и уйдем отсюда.

— Подождите, — запротестовала Дана. — Мне нужно собираться, потому что всю следующую неделю будут экзамены.

— Зачем тебе экзамены? — резко заметил Тодд, бредя к двери. — Единственное, что понадобится знать в Гросс Пойнте, это как быть принятой в местный клуб.

— Тед, — Питер опустил руку на плечо друга. — Полегче.

— Прости, Дэйнс. — Тед мило улыбнулся Дане и погладил ее по голове. — У меня был трудный день, и надо чего-нибудь выпить.

— Мне нужно переодеться, — медленно сказала Дана, переводя взгляд с одного на другого. — Я вся в краске.

— Забудь это, ты выглядишь прекрасно. — Питер обнял ее за плечи и подошел вместе с ней к двери. Тед подобрал с пола ее куртку. — В любом случае никто не будет на тебя смотреть, — грубо добавил он.

— Большое спасибо.

— Не за что. — Тед передал Дане ее куртку, порылся в карманах и извлек оттуда смятый листок бумаги. Питер дал ему ручку, и после короткой консультации Тед написал записку опаздывавшему Тодду, которую прикрепили на доску объявлений в холле.

Они молча вышли на улицу и залезли в красный заляпанный грязью фольксваген. Питер завел мотор, включил радио, и нежные звуки наполнили салон. Дана включила обогреватель. В машине было холодно, а она нервничала, опасаясь разговора о Маршалле. Ведь столько лет были друзьями, и ей хотелось, чтобы они радовались за нее или, по крайней мере, не показывали своего недовольства. Лучше бы притворились, что в восторге. Установилось гнетущее молчание, которого не скрашивала даже музыка.

Дана отвернулась и стала смотреть в окно на пустую дорогу. Свет фар выхватывал из темноты деревянные заборы и почтовые ящики по сторонам, и вскоре они въехали в университетский городок. Когда Питер подъехал к гриль-бару без названия и заглушил мотор, Дане отчаянно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Даже если Питер все еще обижен за то, что она предпочла ему Маршалла, то жизнерадостный Тед не мог бы так долго молчать без особой на то причины. С печальным предчувствием последовала она за своими друзьями в бар, где обычно собирались студенты из близлежащих колледжей.

Как только открыли дверь, их окутало тепло накуренной комнаты, и сквозь шум голосов посетителей донеслась песня Пола Маккартни "Эй, Джуд". Проходя к кабинке в дальнем конце комнаты, они почувствовали сладкий аромат марихуаны, смешанный с запахом пива и жареного лука.

— Что вас так задержало? — закричал Тодд Майнс, сидевший на скамейке спиной к стене. Перед ним стояли полупустая кружка пива и полная окурков пепельница.

— Как ты сюда попал? — Питер сел рядом, сбросив его ноги на пол. — Мы оставили тебе записку. — Дана и Тед сели напротив них по другую сторону стола, и Тед, подозвав официантку, заказал кувшин пива и три бокала.

— Я — человек догадливый, — самодовольно ответил Тодд, отодвигая свою кружку подальше от друзей. — Решил, что скорее всего вы окажетесь здесь, а потом — я хотел пить. — Он оценивающе посмотрел на Дану. — Ты выглядишь неплохо для человека, который собирается сделать важный шаг в жизни.

Неловкое молчание воцарилось за столом и было прервано официанткой, которая принесла полный кувшин пива и потребовала деньги. Дана оглядела троих парней по очереди, нервно поворачивая на безымянном пальце левой руки обручальное кольцо, вымучила улыбку и придала беззаботность своему голосу. Пытаясь предотвратить любые разговоры о предстоящем замужестве, она сказала:

— Вы уже знаете, что Джеффа отстранили?

— Старые новости, Дэйнс, — отозвался Тед, жадно допивая пиво. — Он все старается для друзей. Хорошо, хоть не вышвырнули совсем. Просто идиотизм — продавать травку на территории студенческого городка! Он всегда был таким неосмотрительным…

— Какого черта неосмотрительным! — разозлился Тодд. — Марихуана должна быть легализована, и ты это прекрасно знаешь.

— Спокойно, ребята, — подал голос Питер. — Не будем на это отвлекаться.

— Нет уж, подожди. — Тед с громким стуком поставил стакан на стол и посмотрел на Тодда с вызовом.

— Ладно вам, ребята. — Голос Даны слегка дрожал. — Вы же приехали сюда не затем, чтобы спорить о легализации наркотиков.

— Правильно. — Питер достал из кармана потрепанный кожаный бумажник и заказал еще кувшин пива. — Его голос был резким и деловым.

— А вы знаете, что Нэн встречается с Томом Хиллари? — сказала Дана, судорожно пытаясь вспомнить какие-нибудь пикантные новости, которые могли бы заинтриговать друзей. — Тед фыркнул, Питер состроил гримасу, и все они рассмеялись. Том Хиллари, хоккеист из Нью-Йорка, который перешел в Дартмур, насколько они знали, никогда не встречался ни с одной девушкой. Пэгги Вудс утверждала, что он способен одновременно сосредоточиться только на чем-нибудь одном: либо на хоккее, либо на поисках лучшей пиццы. Все молчали, пытаясь представить себе миниатюрную Нэнси Бэйтс рядом с квадратным Хиллари, а потом хором рассмеялись.

— Я поеду в Грин Ки и все это проверю, — вызвался Тед.

— Может, я поеду с тобой? — предложил Тодд. — Это, должно быть, забавно.

— А что, тебя кто-нибудь звал? — с притворным раздражением проворчал Тед.

Музыкальный автомат заиграл другую песню, и друзья стали тихонько подпевать: "…Сколько еще лет будут летать пушечные ядра, пока их не запретят…" Тед, закрыв глаза, выстукивал по столу мотив песни. От его усилий стол зашатался, и Дана придержала его руку, неодобрительно покачав головой. Музыка закончилась, и Тодд нетерпеливо подался вперед.

— Мы можем поехать в Грин Ки все вместе. Это будет потрясающе!

— Я не могу, — сказала Дана.

— Правильно, я и забыл. — Тодд откинулся назад. — Знаменитая свадьба все еще не отменена.

— Конечно, не отменена, — запальчиво крикнула Дана. — Это подло с твоей стороны!

Тодд пожал плечами, но, похоже, смутился. Остальные двое переглянулись, и Питер, отодвинув свое пиво, спокойно сказал:

— Мы действительно приехали поговорить с тобой, Дэйнс. — Дана поймала на себе их мрачные взгляды. — Ты нас послушаешь?

— Это наша обязанность. — Тед мило улыбнулся и легонько подтолкнул ее плечом. — Мы несем ответственность за тебя. Мы думаем, что ты делаешь ошибку.

— Мы хотим… — вмешался Тодд.

— Дэйнс, мы хотим… — перебил его Питер, беря на себя роль ведущего. — Я имею в виду, что твоя бабушка и Джосс могли не знать о Маршалле то, что о нем знают все…

Дана почувствовала легкую тошноту, как это всегда бывало, когда ей намекали на отсутствие матери. Она поглубже вдохнула, слова Питера доносились словно издалека.

— Ты говоришь, что знаешь его, и даже уверена в этом, но достаточно ли, чтобы выходить за него замуж. — Это был не вопрос, а констатация факта. Питер упрямо продолжал: — То есть мы тут советовались и решили рассказать тебе некоторые вещи.

— Просто не хотим, чтобы ты ошиблась, старушка. — Тед не поднимал глаз. — Это не самая разумная мысль, но ведь мы твои друзья.

Дана почувствовала, что силы покидают ее и тело покрывается потом. Футболка прилипла к спине. Она не хотела, чтобы друзья продолжали, не хотела говорить с ними о Маршалле. У нее осталось одно желание — уйти из этой людной накуренной комнаты и на свежем воздухе думать о том, как крепко обнимал ее Маршалл в их последнюю встречу, как обещал сделать ее счастливой.

— Перестаньте, я не хочу слушать. — Ее голос звучал еле-еле, и мальчики замолчали.

Глубоко задумавшись, Тодд достал из кармана маленькую кожаную сумочку и начал скручивать сигарету с марихуаной. Остальные внимательно наблюдали, как будто эта операция была самым важным событием в комнате. Он зажег сигарету, глубоко затянулся и пустил по кругу. Когда она опять дошла до него, затянулся еще раз и посмотрел на Дану.

— Послушай, дорогая. — Необычная нежность в голосе обычно ироничного Тодда тронула Дану, и она чуть не расплакалась. Их отношение к ее замужеству значило для Даны гораздо больше, чем она сама думала. Он мягко продолжал: — Ты знаешь, что нам не безразлична и потому мы не хотим, чтобы ты потом жалела.

— Поэтому мы здесь, — голос Питера был суровым, и Дана отметила, до чего он похож на своего отца. — Мы не хотим, чтобы ты ошиблась.

— Ты уже это говорил, — запротестовал Тед. — Продолжай дальше.

Трое ребят переглянулись, и Питер неохотно сказал:

— Ладно, я это сделаю.

— Что сделаешь? — беспокойно спросила Дана и залпом осушила свой бокал, пытаясь замаскировать свое нервное состояние опьянением, которого не чувствовала.

— Помнишь Тони Артура, кузена Теда? — Питер стряхнул остатки травки в пепельницу и дождался согласного кивка Даны. — Он знает Маршалла. — Сидящий рядом с ней Тед подвинулся так, чтобы опереться о стену кабинки за Даной. — Прошлые выходные они обедали с Тедом в Бостоне и, конечно же, говорили о тебе и Маршалле. — Дана сокрушенно покачивала головой. Конечно же, все только и говорят об их помолвке — новость застала врасплох и Нью-Йорк, и Гросс Пойнт. Питер облокотился на стол и решительно продолжал: — Послушай, он рассказал много всего об этом Фоулере, о том, что скрывается под внешней оболочкой приятного парня. Он, увы, не так хорош. Когда выпьет, то превращается просто в чудовище. А Тони знает, что говорит, потому что раз видел его пьяным.

— Пьет как сапожник, — угрюмо подтвердил Тед. — А пьяный он становится другим человеком. Поэтому его никто не любит, и терпят его только из-за его семьи.

— Расскажи ей остальное. — Тодд выглядел усталым.

— Была у него неприятность с местной школьницей из Гросс Пойнта. — Тед обнял Дану за плечи. — Она утверждала, что он ее изнасиловал. Но все замяли, опять же из-за семьи. Может, они откупились. — Он ласково погладил подругу по плечу. — Дело в том, Дэйнс, что нет дыма без огня.

— Я знаю об этой девушке, — возмутилась Дана. — Маршалл рассказал мне все. — Она искренне хотела успокоить их.

— И какова его версия? — надменно спросил Питер.

Дана подумала, как тяжело ее другу, раз он приехал в такую даль, чтобы уговорить ее не выходить замуж за другого. Она знала, что со временем юношеское увлечение пройдет, но сейчас она ему сочувствовала.

— Маршалл был молодым, немного буйным. Он признает, что у него был роман с дочерью рабочего, провинциальной девчонкой. Она сама этого хотела и устроила скандал, чтобы получить с Фоулеров деньги. — Лицо Даны стало мрачным, но голос спокойным. — Это было так давно. Теперь он остепенился и хочет завести семью, женившись на мне. Все остальное уже стало достоянием истории. Вы не даете Маршаллу ни одного шанса. Вы его совсем не знаете.

— Может, мы его и не знаем, но ты тоже мало знаешь, думая не той частью тела, — съязвил Тодд.

— Заткнись, Майнс. — Питер стукнул его по руке. — Это у тебя только секс на уме.

— Мой кузен говорит, он становится таким паршивым, когда надерется. — Увидев, как Дана нахмурилась, Тед упорно продолжал: — Плохой знак, Дэйнс.

— Он совсем не паршивый, и пьет не слишком много, — горячо заспорила девушка. — У вас нет никакого права так говорить о нем. — Ребята переглянулись. Вместе с Пэгги и Нэнси они были ее лучшими друзьями и приехали в такую даль не только, чтобы повидать ее, но и предостеречь от беды. Она это понимала и потому сдержалась, чтобы не накричать на них. — Он рассказывал, что раньше бывал совсем диким, но уже прошел через это и теперь хочет остепениться и забыть все сумасшествие. — Дана не была уверена, что Маршалл говорил именно так, но, кажется, что-то в этом роде все же было.

За столом воцарилась неловкая тишина, которую прервал Питер, жестом показав официантке, чтобы она принесла еще кувшин пива. Тед зажег сигарету с травкой и передал ее Дане. Слава Богу, тема закрыта, подумала она, но рано радовалась, потому что Тодд, медленно барабаня по столу, многозначительно сказал:

— Люди не меняются так быстро. — Остальные двое согласно закивали, и Дана вспыхнула. Она вернула сигарету Тодду, не глядя на него, и уставилась на толпу посетителей. Она была оскорблена. "Как безжалостны мои друзья. Вместо того, чтобы поддержать, разделить мое счастье, они прибегли к грязным сплетням и совсем не жалеют меня".

Она почувствовала, как Тед нежно дотронулся до ее плеча, но сбросила его руку.

— Вы не должны так говорить, мы любим друг друга, — холодно сказала Дана. — Черт возьми, не ваше дело, за кого я выхожу замуж, — желая задеть их, выпалила она.

Наступила мертвая тишина, пока парни обдумывали ее слова. Дана прислонилась к стене. Нечестно, что они отказывались признавать замечательные черты в Маршалле Фоулере, черты, за которые она его полюбила: утонченность и сила, желание иметь семью, стремление сделать "Фоулер Моторс" еще более мощной компанией, не говоря уж об его искрометном юморе и поразительной чувственности. Она никогда не скажет Маршаллу, что здесь про него наговорили, и никогда не допустит, чтобы Маргарет и Джосс узнали о сплетнях, которые могут расстроить свадьбу. Ей стало очень одиноко, особенно потому, что у нее нет матери.

— Мы все еще друзья? — Тед обнял ее за талию. Голос его стал беспокойным.

— Конечно. — Дана кивнула и попыталась изобразить улыбку. Неловкое молчание опять нависло над столом. Девушка задумалась, останутся ли их отношения такими же беззаботными, как раньше.

Она решительно отмела все дружеские предупреждения и попыталась завести беседу на какую-нибудь отвлеченную тему. Дана внезапно почувствовала себя намного старше этих молодых людей, и ей ужасно захотелось оказаться рядом с Маршаллом, за много миль от маленького университетского городка и этого гриль-бара.

 

5

— Боже мой, — причитала Дана, стоя посреди комнаты и с отчаянием глядя на груды одежды. На полу, рядом с пустыми холщовыми сумками, стоял раскрытый чемодан. Санди Грант, соседка по комнате, сидела на подоконнике, вытянув скрещенные ноги, и красила ногти на левой руке в темно-красный цвет. На голове у нее был цветной платок, шею обвивали несколько рядов разноцветных бисерных бус. Дана беспомощно развела руки. — Как же собрать все это? И надо умудриться накопить столько ерунды всего за шесть месяцев.

— Ты же никогда ничего не выбрасываешь, — спокойно ответила Санди, изучая свои ногти. — Неужели нужно сохранять каждую полученную открытку? — Она посмотрела на захламленный письменный стол. — Зачем оставлять каждый эскиз, который ты когда-либо сделала?

— Нет. Да. Не знаю. — Дана отложила стопку шарфов, которую держала в руках, и взяла пачку бумаг. — Я не могу выбросить рисунки пастелью, которые сделала этой осенью.

— Ну и что?

— Они могут понадобиться мне. — Дана решительно положила их на дно чемодана.

— В Гросс Пойнте? — сухо спросила Санди. Она грациозно спустилась с подоконника, пробралась по загроможденному вещами полу к своей кровати и откинулась на подушки, держа на весу руки с еще не высохшим лаком. — Да ладно, не понадобится вся эта ерунда, если ты выходишь замуж.

Дана внезапно засомневалась в правильности своего решения выйти замуж. В первый раз с тех пор, как Маршалл сделал предложение, она задумалась о семейной жизни. Она станет замужней женщиной, женой Маршалла Фоулера, всегда будет делить комнату с мужчиной. Конечно, расстроили ее неловкие предупреждения друзей. Да ведь и правда, как можно будет жить в Гросс Пойнте, а не в Нью-Йорке, в квартире на Пятой авеню, в своей комнате, где всегда рядом заботливая Джилли. Не будет ежедневных встреч с Пэг и Нэн.

Она села на свою кровать, зная, что подруга вопросительно смотрит на нее. Как она сможет оставить Джосса и Маргарет, бросить Уэллесли, променять все это на незнакомый город и человека, которого едва знает? Дана решительно тряхнула головой, освобождаясь от сомнений, которые бывают, наверное, у каждой невесты. И все-таки какая-то нерешительность осталась, когда вспомнила, как мальчики столпились вокруг нее, прежде чем уехать. Питер молча обнял ее и отвернулся, но Тед Артур, мило улыбнувшись, серьезно посмотрел на нее и сказал: "Мы желаем тебе только счастья, Дэйнс, помни об этом". В ответ на ее неуверенную улыбку грубовато добавил: "Пусть это не разрушит нашу Семерку, ладно? Навсегда останемся друзьями". Смахнув набежавшие слезы, она повернулась к Тодду Майнсу и обняла его, пообещав, что ничего не изменится.

Она стояла, закутавшись в куртку, когда сначала Питер, сигналя из своего разбитого фольксвагена, направил машину вниз по узкой улочке, затем Тодд Майнс. После того как хвостовые огни машин исчезли из виду, она повернулась и медленно побрела назад в спальный корпус.

Дана хотела, чтобы Семерке понравился Маршалл и чтобы Маршалл понял, какие близкие и верные у нее друзья. Надо сделать так, чтобы они все любили друг друга. Скоро все члены Семерки женятся, выйдут замуж, и все семьи будут так же близки, как в то время, когда они росли вместе.

— С тобой все в порядке? — Санди внимательно посмотрела на соседку. — Ты уверена, что действительно хочешь выйти замуж? — Она стянула с головы платок, и ее пепельные волосы рассыпались по плечам. Чуть раскосые голубые глаза были мрачными, а ямочки на щеках исчезли, когда она изучающе посмотрела на Дану.

Долгие зимы Санди проводила на лыжных склонах Среднего Запада. Высокая, гибкая и мускулистая, она надеялась участвовать в зимних Олимпийских играх. Пропустила один раунд, всего один, но философски рассудила, что жизнь второсортной лыжницы не для нее, и поступила в Уэллесли. Ко всеобщему удивлению, у нее обнаружились способности к научной работе. Девушка разработала план подготовки к поступлению в медицинскую школу и тщательно его выполняла. Родители всегда баловали ее и мечтали пораньше выдать замуж, как это было со старшими сестрами. Решение дочери стать врачом сбило их с толку, но одновременно и польстило им. Санди и Дана сдружились за то короткое время, пока были соседками по комнате. Дана знала, что Санди считает ее слишком легкомысленной.

— Знаешь, тебе совсем не обязательно выходить замуж. Можно подождать. Никто ведь не заставляет. Почему бы вам просто не жить вместе? — спокойно спросила она.

— Санди, ты когда-нибудь была по-настоящему влюблена? — ответила Дана вопросом на вопрос. — Только по-настоящему!

— Мне так казалось. — Санди откинулась на подушки. — Но сейчас понимаю, что не была.

— Но тебе так казалось тогда?

— Да.

— Это был Билл?

— Ага. — Санди встала, подняла руки вверх и наклонилась, коснувшись пола кончиками пальцев. Проделав несколько раз упражнение, она плюхнулась обратно на кровать. — Это был Билл. Он потрясающе выглядел, был поразительно хорош в постели, и я была уверена, что люблю его.

— Ты сразу с ним переспала? — спросила Дана почти шепотом и сделала вид, что сортирует свитера. Вдруг стало слишком жарко, и она стащила через голову свитер, аккуратно сложила его и положила к остальным. Санди молчала, и когда Дана подняла на нее глаза, та смотрела на нее как-то странно, в ее глазах читалось удивление.

— Ты ведь спала с Маршаллом, правда? — настаивала Санди. Ей и в голову не приходило, что могло быть иначе. И теперь сомнение шокировало ее.

— Конечно, — поспешно ответила Дана. — Он потрясающий! — О том, что она девственница, знали только Пэгги и Нэнси, еще Маршалл. Признаваться в этом Санди ей не хотелось. Огорченно думала она о своей невинности: неужели она единственная девушка, которая в таком возрасте ни разу не переспала с мужчиной? Несмотря на долгие разговоры с подругами о сексе, она знала об этом мало. Несколько лет назад бабушка оставила в ее спальне книгу под названием "Быть рожденным". Немного узнала она из прочитанного и не посмела обратиться с вопросами к бабушке. Девушка завидовала тем подругам, у которых были доверительные отношения с матерями, отвечавшими на любые вопросы девочек. У нее совсем не было сексуального опыта. Спать с Питером, или Тоддом, или даже Джеффом — все равно что лечь в постель с братом.

Маршалл был единственным мужчиной, разбудившим в ней сексуальность, заставившим думать о том, как мужчина входит в тебя, о так называемых удовольствиях оргазма… Она знала, что Маршалл будет ожидать от нее страсти, хотя бы немного, и ощущала волну тепла, прокатывающуюся по ее телу при воспоминаниях о тех минутах, когда они были вместе, он касался ее, прижимал к себе, когда его руки ласкали ее. Она знала, что он ее желал, и нелегко было сдерживать его, но все не было подходящего момента, чтобы уступить. Может, она фригидна, а может, боится только потому, что ничего толком об этом не знает. Дана никогда ни с кем не обсуждала свои тревоги, и с нарастающим беспокойством думала о предстоящем замужестве. Хотелось спросить у Санди, не больно ли это, будет ли у нее оргазм, и что это такое, понравится ли она Маршаллу, но не могла. Стеснялась признаться, что никогда не занималась любовью.

— Ты уверена? — уточнила Санди, явно встревоженная ноткой растерянности в голосе Даны, и продолжала материнским тоном: — В этом нет ничего страшного. То есть, если тебе не очень понравилось, это всегда может измениться.

— Нет, мне понравилось. — Дана закрыла чемодан и защелкнула медный замочек. — Не знаю, что со мной.

— Тебе совсем не обязательно выходить замуж только потому, что с ним переспала. Лучше подождать, — повысила голос Санди. Некоторое время она наблюдала, как Дана неторопливо сгребала письма и открытки в картонную коробку для мусора. — Ребята тебя чем-то расстроили? — внезапно спросила она. — Мне даже не по себе стало, когда они вот так все сюда заявились.

— Мне тоже, — согласилась Дана. — Кузен Артура рассказал ему много всякой дряни о Маршалле, что, конечно лее, неправда, и они раздули из этого неизвестно что.

— Что рассказал? Что они тебе сказали? — Санди внимательно слушала.

— Ну, что он пьет, и всякое такое.

— А что еще?

— Они… они думают, что я его совсем не знаю, но я его прекрасно знаю. Человека, которого они описали, больше не существует. Ну и что, что гулял в молодости? Он изменился, мы оба хотим одного и того же: жить вместе, семьей. — Дана вытащила средний ящик стола и вытряхнула его содержимое. Коллекция ручек и мелков высыпалась на деревянную поверхность, и Дана, чуть помедлив, выкинула все в мусорную корзину. С внезапной вспышкой злости сказала: — Он просто им не нравится. Они не дают ему шанса на исправление, и вообще, не их дело. — Самолюбие ее было задето, и она понимала это. — Кроме того, он пьет не больше, чем любой из нас.

— Это много для его возраста, — мягко сказала Санди. — Он уже не студент, который пытается произвести впечатление на своих друзей.

Обе замолчали, вспомнив, как много они пьют, и что иногда еще прибегают и к наркотикам. Подруга продолжала, стараясь казаться безучастной:

— Тебя действительно беспокоит, как нью-йоркские друзья относятся к твоему замужеству?

— Конечно, беспокоит. — Злость Даны вдруг исчезла. — Мы всегда были так близки.

— Другими словами, — рассудительно сказала Санди, — это первый раз, когда кто-то из вас отделился от группы?

— Да. — Дане стало легче оттого, что соседка объяснила мотивы поведения ребят. Конечно, от испуга, что она первой выросла и вышла замуж. Они хотели, чтобы все оставалось, как прежде, а она ускользнула в неизвестный мир любви и брака. — Он не много пьет! — защищала своего будущего мужа Дана. — Ты просто его не знаешь.

— Знаю, дорогая. Единственный раз, когда я его видела, он напился как свинья. — Они переглянулись и засмеялись. Потом слезы навернулись Дане на глаза, и она зарыдала. Санди встала и, перешагнув через чемодан, обняла подругу.

— Подожди, успокойся… Не плачь, Дэйнс.

Девушка заплакала еще сильнее, когда Санди произнесла имя, которым ее называли в Семерке. Ей было очень жалко себя, душили слезы, тело сотрясалось от рыданий. Санди гладила ее по спине, пыталась успокоить, но у самой голос стал встревоженным.

— Не слушай меня. Я его совсем не знаю. Не плачь, милая. Он любит тебя, и только это важно… — Она запнулась, не зная, что еще сказать, подвела Дану к кровати, усадила и стояла рядом, пока рыдания не прекратились.

— Я знаю, — икнула Дана, вытирая слезы цветным платком, который подобрала с пола. — Я знаю, что люблю его. Я просто никогда не думала, что так трудно будет расставаться со всем остальным.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Санди озадаченно. — Твою семью? Конечно же, не Уэллесли. Вечеринки? В Гросс Пойнте будут балы гораздо роскошнее. И потом, у тебя будет там своя студия. Что же ты бросаешь?

— Не знаю. — Дана расправила майку, заправленную в джинсы. — Не знаю, что-то…

— Да, ты его любишь, но тебе только восемнадцать. — Санди с преувеличенным разочарованием пожала плечами. — Зачем тебе замуж? Почему бы тебе просто не завести с ним потрясающий роман?

— Потому что мы любим друг друга, и Маршалл говорит, что нет причин ждать. Мы хотим жить вместе, быть одной семьей. Он сказал, что очень долго искал подходящую девушку, чтобы жениться на ней и иметь детей, и наконец нашел меня. — Неосознанно Дана даже начала подражать тону жениха, повторяя его слова.

— Но он намного старше тебя!

— Всего на одиннадцать лет. Он не хочет ждать, а я не хочу его терять, — защищалась Дана.

— Но это те годы, которые уже никогда не вернутся, годы, когда ты свободна, чтобы экспериментировать, пока не остановишься и… Не знаю… мы же слишком молоды, чтобы выходить замуж. — Санди оперлась на подоконник. Оконное стекло задрожало от порыва ветра, и она сняла с гвоздика над кроватью яркую цветную шаль. — Черт возьми, не слушай меня. Что я об этом знаю? — Она вздохнула и положила руку на склоненную голову Даны. — Я знаю только, что любовь излечит все тревоги и сомнения. Если ты уверена в своей любви, ничто не должно останавливать.

— Я действительно люблю его, — повеселела Дана и посмотрела на Санди с вызовом. — На самом деле люблю.

— Тогда нечего переживать. Ты просто нервничаешь перед свадьбой. — Санди попыталась вытащить чемодан в коридор, и Дана встала, чтобы помочь ей. Они обошли комнату, складывая стопки одежды в холщовые сумки. Дана застегнула свой портфель, и Санди бережно поставила его на чемодан в холле.

Некоторое время они смотрели друг на друга, потом Дана торжественно произнесла:

— Мне будет недоставать вас, доктор Грант.

— Миннеаполис не так далеко от Гросс Пойнта. Ты от меня так просто не отделаешься. — Санди обняла подругу. — Кроме того, я приглашена на свадьбу, и я собираюсь убежать с Джоссом. Так что мы будем видеть друг друга довольно часто.

— С Джоссом? — Дана закатила глаза, притворившись испуганной, и девушки рассмеялись, вспомнив, как отец Даны ухаживал за высокой блондинкой Санди на балу у Даны. — Тогда ты будешь моей мачехой.

— Нет, я не собираюсь выходить замуж еще долгие годы — может быть, никогда.

— Да? — удивилась Дана. — А почему?

— Я человек независимый. — Санди поплотнее закуталась в шаль. — Когда окончу медицинскую школу, уеду работать в какой-нибудь маленький городок. Там посмотрим. Если ни один мужчина не захочет последовать за мной — что ж, тем лучше. — Она усмехнулась. — Я вполне могу завести роман с твоим отцом. Ты ведь не будешь против? — вежливо спросила она.

— В твоей шутке ведь есть доля правды? — засмеялась Дана. — Только не говори, что ты из легиона женщин, которые сходят с ума по Джоссу. Знаешь, он человек увлекающийся, и большинство из того, что говорит, несерьезно. — Она наклонилась и похлопала подругу по руке. — Его тянет к прекрасным женщинам, но он, как огня, боится тех, кто воспринимает его серьезно.

— Я знаю, — печально согласилась Санди. — У нас много общего.

— Ты встретишь того, кому будешь действительно нужна, как я нашла Маршалла. — Дана не заметила гримасы собеседницы. — Вот увидишь.

— А Джоссу нравится Маршалл? — Вопрос повис в воздухе. Санди оперлась на дверной косяк, ожидая ответа.

Дана задумалась о Джоссе и Маршалле. Загадочное выражение промелькнуло на ее лице, когда вспомнила о Маргарет и Джоссе, но нахмурилась от вопроса Санди. Она не знала, нравится ли Джоссу Маршалл, но была уверена, что он будет вежлив с ним, потому что Дана его любит. Посмотрела на подругу и пожала плечами.

— Не знаю. Надеюсь. Джоссу все нравятся. — Она сосредоточенно оглядела комнату: вещи исчезли в коробках и сумках, ее стол и шкаф были непривычно пустыми, только одежда, которая понадобится в ближайшие несколько дней, осталась висеть в шкафу. — Вот я и собралась.

— Ты уверена? — Санди огляделась вокруг. — Пожалуй, я пойду в лабораторию, если тебе больше не нужна.

— Я уверена, — усмехнулась Дана. — Иди. — Санди подхватила свою длинную куртку и направилась к двери. — Спасибо! — крикнула ей вдогонку Дана. — Я одна не справилась бы.

Дана постояла в тихой комнате и решила позаниматься. Села за пустой стол и вспомнила, что по ошибке она упаковала и книги. Дотянулась до лежавшей у ее ног сумки, достала учебник по истории искусств и положила перед собой. Надо было повторить все пройденное за этот семестр. Но сосредоточиться не удавалось, строчки расплывались перед глазами.

Дана захлопнула книгу, встала из-за стола и присела на подоконник, где недавно сидела подруга. Кругом была тишина. Большинство девушек либо готовились к экзаменам, либо еще не вернулись после выходных. Она машинально нарисовала на грязной оконной раме маленькую птичку и стерла ее рукавом. Можно позвонить Маршаллу, подумала она и посмотрела на часы. Было не поздно, он еще ужинал со своей матерью и дядей в Гросс Пойнте. Прислонившись лбом к холодному оконному стеклу, она пыталась представить, как выглядит Гросс Пойнт. Маршал говорил, что он — как Коннектикут, только еще лучше. Вспомнила о его дяде Гэвине Фоулере, главе семьи Фоулеров и президенте "Фоулер Моторс". Она видела его всего один раз, когда тот прилетел на небольшой семейный вечер, который Маргарет устроила в честь помолвки Маршалла и Даны. Он оценивающе посмотрел на девушку, когда их знакомили, и сжал ее руку в своей.

— Итак, вот она, молодая леди. — Это было скорее утверждение, чем вопрос. Дана широко улыбнулась, пытаясь скрыть внезапное смущение. — Добро пожаловать в семью Фоулеров, дорогая, — продолжил он, и Дану поразила жесткость его голоса. — Мы рады, что Маршалл наконец решил остепениться и завести семью.

Марта Фоулер поспешно обняла Дану за плечи, и она с облегчением отвернулась от Гэвина.

— Гэвин просто имел в виду, что такую молодую и красивую все в Гросс Пойнте обязательно полюбят. — Колье из крупных изумрудов обвивало шею Марты, на ее пальце сиял поразительной величины изумруд, окруженный бриллиантами. — Я знаю, вы, дети, любите все делать сами, но мы с Гэвином решили подарить вам ваш первый дом, и я уже начала его украшать.

Маргарет Уэллес изумленно подняла брови, Джосс поспешил занять разговором будущих родственников дочери.

— Пока никаких планов, — сердечно сказал он, — до тех пор, пока мы не подняли бокалы за счастье наших детей. — Подошел Дэймон с бутылкой шампанского, Джосс открыл ее с громким хлопком, и все сосредоточились на том, как он разливал вино в хрустальные бокалы на серебряном подносе. Когда каждому поднесли бокал, он возвысил голос и сказал:

— За Дану и Маршалла, пусть они всегда будут так же счастливы, как в этот вечер!

— О да! — пробормотала Марта Фоулер, но Гэвин лишь слегка пригубил свой бокал, рассматривая Дану, стоявшую рядом с его племянником.

Маршалл обнял невесту за талию и привлек к себе. Он был горд и счастлив.

— Спасибо, сэр, — сказал он Джоссу и вызывающе посмотрел на дядю. — Я не мог сделать лучшего выбора.

Дана вспомнила, с каким восторгом смотрела она тогда на Маршалла и думала, что он красив как Бог.

Сейчас ей больше всего на свете захотелось поговорить с женихом, чтобы он рассеял ее сомнения насчет дяди и жизни в Гросс Пойнте; чтобы сказал, как он любит ее и сделает ее счастливейшей женщиной на свете. Вытащив из сумки свитер, она заспешила к телефонной будке в другом конце холла, набрала номер и нетерпеливо постукивала по стене, пока на другом конце взяли трубку. Ее сердце забилось чаще, и она счастливо улыбнулась, услышав голос любимого.

— Маршалл, — сказала она, ожидая ответа.

— Ты уже собралась? — его голос стал немного громче, и она представила себе, что он готовится к долгой беседе с ней. — Ты все упаковала? — и, не ожидая ответа, продолжал: — Я сейчас был на этом чертовом обеде с мамой и Гэвином. Ему все неймется… насчет нашей свадьбы.

Дана почувствовала разочарование от его резкого тона. Он был груб, совсем не походил на того нежного и почтительного любовника, которого она вспоминала пару минут назад. Конечно, он много работает, устает, его дядя требователен, подумала она с раскаянием, и попыталась вложить в интонацию голоса всю любовь, которую испытывает к нему.

— Тебе незачем волноваться о свадьбе, дорогой. Раз бабушка согласилась, она доведет до конца. Все будет отлично.

— Ты не слушаешь, — раздраженно перебил ее Маршалл. Она услышала позвякивание льда в стакане и подумала, что он там пьет. — Дело не в чертовой церемонии, дело в самом браке.

— В чем проблема? — Дана попыталась представить, что могло вызвать раздражение Гэвина Фоулера. Она знала, ему было приятно, что Маргарет Уэллес была с ним так мила, и не каждый даже самый влиятельный автомобильный магнат сможет противостоять обаянию Джосса Армстронга и его легендарной славе. Все вроде бы в порядке. Они — прекрасная пара, все так говорят. — Должно быть, ты устал, дорогой. Начинаешь выдумывать невесть что.

— Черта с два! — почти орал жених. — Он решил, что должен узнать больше о твоих настоящих родителях.

— О моих настоящих родителях? — растерянно повторила Дана.

— Он хочет знать, были ли твои родители здоровы. Его не волнует, что ты на самом деле не Уэллес, по крайней мере, не Армстронг, но он беспокоится, не появились бы идиоты в следующем поколении Фоулеров. Он заявил, что я привел в семью неизвестно кого, будто я собираюсь разрушить семью. Сукин сын не успокоится, пока не выгонит меня из фирмы тем или иным способом.

Дана уловила, что его сердитый голос становился все громче и громче, и внезапно почувствовала дурноту. Всю свою жизнь она была Армстронг, и никто в этом не сомневался. Она вспомнила холодный оценивающий взгляд Гэвина Фоулера и, опершись о стену, зажала трубку между ухом и плечом, руки скрестила на груди.

— Но он не сможет этого сделать, — запротестовала она. — Твоя часть акций перейдет к тебе, когда тебе исполнится тридцать пять, а часть акций твоей матери ты получишь, когда… — Она запнулась, стараясь унять обиду из-за того, что Маршалл вел себя так, как будто это был просто выпад против нее, а не ужасное оскорбление невесты.

— Не в этом дело. Он может все затруднить для меня. Он всегда так делал и так будет, — холодно добавил Маршалл. — Но я не дам этому ублюдку шанс расправиться со мной! Я позвоню твоему отцу и попрошу уладить это раз и навсегда. В конце концов, ему следует объясниться перед нашей семьей.

— Не делай этого! — Дана почти рыдала. — Ты говоришь, как будто со мной что-то не так. Я же ни в чем не виновата…

— Глупышка, с тобой все в порядке, но ты — приемная дочь Джосса, и это надо прояснить перед свадьбой. — Голос Маршалла слегка смягчился, и Дана вздохнула с облегчением. Он просто расстроен ссорой с дядей, подумала она. Он совсем не сердится на нее. Он любит ее.

— Бабушка и Джосс решат, что делать, — пообещала она. — Бабушка все объяснит твоему дяде.

— Да уж, не мешало бы, — мрачно ответил он. — Я не хочу, чтобы что-то угрожало моей свадьбе. — Неловкое молчание между ними было прервано донесшимися издалека звуками смеха возвращавшихся девушек. — Послушай, Дана, я не позволю ему вмешиваться в наши отношения. Мы поженимся, как планировали. — Он рассмеялся, и его гнев утих. — Ты будешь миссис Маршалл Фоулер, любимицей Гросс Пойнта. — Его голос стал более нежным. — И моей повелительницей, когда останемся вдвоем. Ты ведь этого тоже хочешь, дорогая?

— Конечно, хочу. — Дана ощутила знакомое тепло, разливающееся по телу, когда услышала его соблазнительные слова. — Больше чем когда-либо. — Тишина наступила опять, но на этот раз она была полна невысказанными словами желания. Они проговорили еще четверть часа, снова и снова обсуждая свадебные приготовления, и в конце концов Маршалл зевнул, а Дана засмеялась над ним. Послав воздушный поцелуй на ночь, она повесила трубку и постояла немного, обдумывая беседу. Улыбка исчезла с ее лица, и она снова взяла трубку. Медленно набрала знакомый номер квартиры на Пятой авеню и попросила позвать Маргарет Уэллес.

 

6

Преодолевая порывы сильного ветра и стену дождя, Дана добежала до своего дома на Пятой авеню. Пока швейцар открывал дверь, она пыталась сложить непослушный зонтик. Вода стекала с ее высоких ботинок, образовав лужу на полу. Она улыбнулась швейцару и постояла немного в тишине просторного пустынного холла. Две пожилые женщины в черном нервно топтались, глядя на непогоду за окном. Дана поприветствовала их.

— О, мисс Армстронг, — нерешительно сказала одна из них. — Как вы думаете, нам, наверное, не стоит сегодня выходить?

— Да ничего страшного, миссис Перриш, если вы едете в машине.

— Конечно, в машине, — отозвалась другая. — Гуляют в такую погоду только лягушки.

— Может, вы и правы. — Дана рассмеялась, оглядывая свою мокрую одежду.

— Надеюсь, в день вашей свадьбы погода будет получше, — ласково сказала миссис Перриш. — Вы будете такой замечательной невестой. Я уверена, что бабушка приготовила вам потрясающий праздник. — Она явно хотела узнать подробности, и Дане пришлось поболтать с ней, пока не пришел швейцар с большим черным зонтиком. С пластикового козырька на его кепке стекала вода. Он проводил пожилых леди до дожидающегося их древнего лимузина.

Поднимаясь в лифте на свой этаж, Дана оглядела себя в зеркальных стенах. Она заметно похудела с тех пор, как вернулась из Уэллесли. Ее щеки слегка запали, а карие глаза сияли от счастья. Она сняла плащ, перекинула его через руку и вошла в квартиру.

— Спасибо, Дэймон, — сказала она, передавая вещи дворецкому. — Бабушка дома?

— Она в библиотеке, — был ответ. — И мистер Джосс там.

Дана тряхнула своими длинными волосами и поправила короткую юбочку. Быстро прошла через холл и тихо постучалась в дверь, а затем, улыбаясь, вошла. Вазы с гиацинтами, присланными из Дувенскилла, наполняли комнату сладким ароматом весны. Джосс и Маргарет сидели на кушетке у камина, невысокое пламя весело горело на его решетке. На маленьком столике возле них стоял поднос с бутербродами и недопитыми чашками кофе. Деловой блокнот на коленях Маргарет распух от огромного количества заметок по поводу предстоящей свадьбы. Раз уж бабушка дала согласие на брак внучки, то, будьте уверены, она тщательно продумает каждую деталь церемонии. Джосс что-то читал, и когда Дана вошла в комнату, торопливо снял очки и сунул в карман.

Девушка засмеялась, поддразнивая его, и поцеловала.

— Я — не обожающая тебя публика, а только обожающая тебя дочь. И очки тебя вовсе не портят.

— Плохой имидж для героя-любовника. — Он лучезарно улыбнулся, а она взъерошила его волосы.

— Что это ты делаешь? — Дана схватила последний бутерброд и удобно устроилась напротив них, вытянув длинные ноги поближе к огню. Джосс поднялся, чтобы помочь ей снять ботинки. Она послушно вытянула ногу, а он, ухватившись обеими руками за ботинок, стащил его с ноги, а затем — и второй. Поставил их к огню и вновь занял свое место. Достав из кармана очки, опять принялся за прерванный текст.

— Что ты читаешь? — спросила Дана.

— Новый сценарий Гуара. Это не мой стиль, но я обещал прочитать.

— Он та-а-ак хорошо пишет сценарии, — Дана зевнула и заложила руки за голову. — Господи, как я устала. Ты собираешься играть?

— Нет. — Он обеспокоенно посмотрел на тещу. — Вообще-то я могу поехать сниматься в Голливуд.

— Джосс… — Маргарет выпрямилась, и блокнот соскользнул с ее колен.

— Не сейчас, дорогая, — поспешил он успокоить ее. — После свадьбы. Я не сдвинусь с места, пока не передам невесту из рук в руки.

— Ты знаешь, мне страшно подумать, что ты будешь в Голливуде со всеми этими ужасными людьми, — запротестовала Маргарет. — Почему бы тебе не сыграть еще в одной пьесе?

Джосс очень любил сниматься в кино, всегда чувствовал себя как дома во всем этом хаосе голливудских знаменитостей. Маргарет же терпеть не могла пробивных голливудских продюсеров и режиссеров, живущих по собственным законам и слишком часто влипающих в грязные истории. Дана знала, что Джосс будет сниматься в кино, если ему действительно того захочется, потому что никто, даже Маргарет, не мог повлиять на принятое им однажды решение.

— Дорогая, я сегодня говорила с Мартой Фоулер. — Маргарет полистала блокнот и наконец нашла то, что искала. — Все уже приглашены на репетицию церемонии. Она была так довольна! Я подумала, что нужно пригласить Фоулеров к нам на ланч в этот день, если ты не против. — Она вопросительно посмотрела на внучку, которая скорчила гримаску недовольства, но согласно кивнула. — Гэвин не приедет до репетиции, но это не страшно.

— Совсем не страшно… — Дана запнулась и уставилась на огонь в камине. Она до сих пор не простила Гэвина Фоулера за то, что он испортил настроение Маршаллу, и еще ей казалось, что она ему не нравится. Во взгляде отца и бабушки Дана уловила тревогу.

— Дорогая, ты же не волнуешься больше из-за этой ерунды? — Маргарет подняла руку, будто хотела дотянуться до внучки.

— Нет, волнуюсь, — призналась Дана с вызовом во взгляде. — Мы никогда не говорили об этом. — Она хотела сказать "о моих настоящих родителях", но сдержалась. Она привыкла думать о Кэтрин как о своей настоящей матери, а о Джоссе как о своем настоящем отце. Боясь их обидеть, Дана искала слова, которыми можно назвать мужчину и женщину, родивших ее. — Я не люблю дядю Гэвина, но он прав, — сказала она все еще с вызовом. — Теперь, когда я выхожу замуж и у меня будут свои дети, пора что-то узнать о себе. — Она осеклась, увидев, как исказилось болью лицо Джосса, но взяла себя в руки и продолжала: — Вы знаете, что я вас люблю. — Она почти умоляла. — Но я действительно родилась где-то еще, а где, не знаю. Я даже не знаю, что за люди были мои родители. Или есть. Может, они еще живы, — добавила она, вновь глядя в огонь.

— Ты знаешь все то, что известно и нам, Дана, — предупреждающе заметила Маргарет. — В приюте Джоссу и Кэтрин сказали, что твоя мать была из добропорядочной фермерской семьи. Не беспокойся ни о каких наследственных болезнях.

— А мой отец? Что с ним? — рискнула Дана. Маргарет закрыла глаза и выпрямилась. Джосс отложил сценарий и уставился на пламя в камине. Дана почувствовала угрызения совести за то, что огорчила дорогих ей людей. Дана резко повернулась на стуле и встала, намереваясь выйти из комнаты.

— Дана, это не должно мешать в твоей будущей жизни. — Голос Маргарет был холодным, отрешенным. — Я ужасно зла на Гэвина Фоулера и сказала ему об этом. — Дана вдруг увидела в надменном выражении лица Маргарет призрак своей суровой властной прабабушки. — Наконец, наша семья так же хороша, если не лучше, чем многие другие. На самом деле Фоулеры должны быть счастливы, что Маршалл делает такую выгодную партию.

— Это не бизнес, бабушка, — бросила Дана, но все же встала и подошла к бабушке, чтобы поцеловать ее в щеку. — Мы с Маршаллом любим друг друга.

— Я понимаю, дорогая, — сухо сказала Маргарет, — но остальное тоже правда.

— Что остальное?

— Ну… — Маргарет говорила медленно, тщательно подбирая слова. — Знаешь, во Франции к браку относятся как к сообществу, и в этом есть доля здравого смысла. — Не обращая внимания на выражение протеста на лице Даны, она мягко продолжала: — Это значит, что брак — больше, чем любовь. Это совместная собственность, дети, положение в обществе. Брак более удачен, когда положение супругов соответствующее. — Она опустила глаза к блокноту и захлопнула его, положив на столик рядом с подносом. — Фоулеры должны быть польщены, что их равняют с Уэллесами.

— Я надеюсь, что меня вы не забыли? — жалобно вмешался Джосс, и женщины весело засмеялись.

— Господи, Джосс, — заторопилась Дана. — Кто будет против того, чтобы принять в свою семью дочь великого актера шекспировского театра.

— Например, твоя бабушка, — просто сказал Джосс, пододвинулся к Маргарет, зажал ее руку между своими ладонями и продолжал: — Твоя бабушка никогда не хотела, чтобы ее дочь вышла замуж за актера. — Тень старой обиды набежала на лицо Маргарет, ее глаза были закрыты. — Хотя сейчас она довольно легко с этим мирится. — Джосс похлопал ее по руке. Глаза широко раскрылись, и она ласково посмотрела на зятя.

— С тобой, Джосс, возможно, я и мирюсь, а с театром — никогда.

Дана почувствовала неловкость. Она знала, что бабушка так и не смогла забыть боль, причиненную ей бегством дочери из дома. Игнорируя настроение бабушки, внучка упрямо продолжала:

— Но тогда было другое время! Сейчас так не делают.

— Как это ни удивительно, дорогая, так делают до сих пор, — признался Джосс, посмотрев на дочь поверх очков и горестно усмехнувшись. — Все хотят сфотографироваться с тобой на презентации, но избегают общения на приемах.

Дана вспомнила людей, которые окружали Джосса: актеры, режиссеры, сценаристы, продюсеры и дизайнеры. Неужели кто-нибудь может отвергать этих шумных, талантливых, остроумных людей, которые творят чудеса в театре? Она несогласно покачала головой.

— Твой отец прав. — Глаза Маргарет потемнели. — Ты просто никогда не придавала этому значения. — Она выпрямилась, поймав на себе взгляд Джосса. Он явно забавлялся. — Никто не посмеет унижать твоего отца, но другие актеры и актрисы не всегда могут сказать так о себе. — Она задумалась на минуту. — Может показаться странным, но многие до сих пор слишком разборчивы в отношении тех, кого принимать у себя в доме. Актеры, если только они не непутевые дети из знатных семей, не считаются желанными гостями.

— Но, бабушка, ты же не веришь в этот бред?

— Не слишком, но было время, когда верила. — Маргарет взглянула на зятя, на Дану и нахмурилась. В комнате повисла тишина, каждый обдумывал сказанное.

Огонь вспыхнул, и маленький уголек отскочил на ковер. Джосс подхватил его и бросил назад в камин, положил туда еще березовое полено и, засунув руки в карманы, стал стоя смотреть на огонь. Наконец повернулся, медленно подошел к окну и стал смотреть на парк внизу, беззвучно насвистывая что-то. Дана подумала, что мысли его сейчас где-то далеко от них. Бабушка повернулась на стуле и тяжело вздохнула. Маргарет на секунду зажмурилась, а потом стала рассматривать языки разгоревшегося пламени. Издалека она услышала звонок телефона, который внезапно стих. Наверное, кто-то снял трубку, — может быть, Дэймон.

Дана вспоминала обрывочные сведения, которые сумела извлечь из пространных рассказов Джилли и оброненных Джоссом замечаний. Не многое удалось ей узнать о жизни Джосса и Кэтрин в Лондоне. Когда же она обращалась к Маргарет с вопросами о браке Джосса и Кэтрин, бабушка всегда переводила разговор на другую тему. Однажды Дана что-то искала в столе Маргарет, и, поддавшись любопытству, заглянула в бабушкины бумаги: старые письма и печатные заметки. Там была одна пожелтевшая от времени газетная статья с фотографией Джосса и Кэтрин, счастливо улыбающихся фотографу. Это было в тот день, когда они улетели в Европу. Под заголовком "Наследница убегает с английским актером" рассказывалось о том, как ее родители уехали из страны, за что властная мать лишила свою единственную дочь наследства.

Джосс вспоминал об этих днях как о самых счастливых в его жизни. Он со своей невестой жил в маленькой квартирке в Сохо, и каждый вечер Кэтрин терпеливо ждала в гримерной, пока он играл в каком-нибудь спектакле в Вест-Энде. Потом они танцевали всю ночь в Савое и возвращались домой под утро, чтобы проспать до полудня.

Только после двух лет их брака, когда Кэтрин была опасно больна пневмонией, Маргарет Уэллес смягчилась. Страх лишиться дочери заставил ее пересечь Атлантику, чтобы помириться с Кэтрин и наконец признать ее брак с Джоссом Армстронгом. Раз уступив, она пошла до конца и подарила молодым богатую квартиру возле Гайд-Парка, где они прожили три счастливых года. Когда Кэтрин забеременела, ее доктора опасались, что она не сможет выносить ребенка, и ужасно встревоженный Джосс согласился с тещей, что его болезненной, хрупкой жене будет лучше в Нью-Йорке под наблюдением врачей. Свернув свою карьеру в Лондоне, он начал ее на Бродвее, к радости местных критиков, и они с Кэтрин поселились в квартире на Пятой авеню, ожидая рождения первенца. После долгих и трудных родов, во время которых Кэтрин чуть не умерла, ребенок прожил всего несколько часов, а мать больше не оправилась от болезни. Она больше не могла иметь детей, и два года спустя они удочерили Дану, которой было всего пять дней, привезли ее из Бостона и стали жить все вместе в квартире Маргарет. Дана привыкла считать, что ее удочерили, чтобы заменить ребенка, которого они потеряли.

Кэтрин отказалась возвращаться в Лондон, и Джосс уступил желанию жены и настоянию Маргарет. Он нашел работу на Бродвее, где сыграл в ряде пьес, которые сделали его такой же звездой в Нью-Йорке, как и в Лондоне. Смутные воспоминания Даны о своей молодой миловидной матери внезапно обрывались, когда Кэтрин заболела и умерла от лейкемии. Дана не могла вспомнить смерть матери, помнила только суету в квартире, бегающую взад-вперед Джилли, мертвенно-бледное лицо бабушки и Джосса, который так крепко прижимал ее к себе, что было больно.

Смерть дочери сильно подкосила Маргарет Уэллес, она закрылась в своей комнате, порвав всякие контакты с внешним миром, и отказывалась принимать гостей. Джилли рассказывала Дане, что, как ни странно, только Джосс, сам убитый горем, мог тогда общаться с обезумевшей от горя женщиной. Каждый вечер перед тем, как уходить в театр, он стучал в ее дверь и несколько минут был у тещи. Никто не знал, о чем они там говорили, но время от времени оттуда доносился тихий смех, — свидетельство того, что Джоссу все же удалось вернуть к жизни пожилую женщину. Когда она в конце концов покинула свою комнату, именно Джосс трогательно поддерживал ее, помогая спуститься по лестнице в столовую, и церемонно усадил на стул во главе стола.

Дана посмотрела на пожилую женщину и привлекательного мужчину, сидящих напротив нее, и отметила, что они совсем не похожи. Объединило их горе, а затем их чувства переросли в настоящую дружбу и даже любовь.

Дверь в библиотеку открылась, зашел Дэймон. Маргарет вздрогнула и подняла глаза на дворецкого. Джосс тоже отвернулся от окна.

— Машина будет в шесть часов, миссис Уэллес, а сейчас уже пять тридцать. Сказать шоферу, чтобы он подъехал позже?

— Спасибо, Дэймон, не надо. — Маргарет встала и направилась к двери. — Мы с мистером Армстронгом как раз собирались идти одеваться и будем готовы через несколько минут. — Она улыбнулась внучке, погладила ее по голове и спокойно вышла из комнаты. Джосс последовал за тещей, его лицо было усталым, но, проходя мимо Даны, он поцеловал ее в лоб. Дана посмотрела на захлопнувшуюся дверь и с сожалением подумала, что надо было сказать им что-то хорошее, чтобы снять горечь печальных воспоминаний.

Она беспокойно бродила по комнате, включив лампу, висевшую между окнами. Достала из шкафа коробку с пластинками, порылась в них и наконец выбрала запись песен из фильма "Кабаре", поставила пластинку на проигрыватель и включила на тихое звучание. Вдруг она увидела блокнот Маргарет, забытый ею на столике, взяла и, присев на краешек кушетки, где сидел отец, начала листать страницы. Вот список приглашенных на репетицию церемонии, и в нем Дана отыскала имя "Гэвин Фоулер". "До чего неприятный человек, — подумала она, — по его вине поднялась вся эта суета по поводу удочерения". Девушка сердито отбросила блокнот, в ее мыслях была путаница.

Кем были ее настоящие родители? Были ли они женаты? Почему она оказалась не нужной им, и любили ли они друг друга? Опять и опять задавала себе старые вопросы и все больше сердилась. Было нечестно, что она знает так мало. Было нечестно со стороны тех людей в приюте просто так принять ее, а затем отдать, не сообщив никакой информации. Она была убеждена, что было о чем узнать, и устала притворяться, что это не имеет для нее значения.

Наконец она подошла к телефону, набрала номер справочной в Бостоне, а затем без передышки — тот номер, который ей назвали в справочной. Дождавшись, когда на другом конце провода сняли трубку и ответил приятный женский голос, попросила соединить ее с директором детского приюта в Новой Англии. Она представилась, задала несколько вопросов, подождала и внимательно выслушала ответы. Когда отвечавший замолчал, она задала еще один вопрос, ей ответили, и Дана положила трубку на рычаг. Ее лицо было бледным, а глаза сухими, когда подошла к тому окну, возле которого недавно стоял Джосс. Теперь она знала, что никакой информации не было, нет и не будет. Ее оставили в приюте с короткой запиской, и за все эти годы никто о ней не справлялся. Это же ей рассказывала Маргарет, а она никогда не лгала. Пришло время раз и навсегда откинуть сомнения и не задаваться вопросами, на которые нет ответа. Бабушка и Джосс были ее семьей — семьей, которую она знала всегда, и поддержкой, которая ей когда-нибудь может понадобиться. А теперь у них с Маршаллом будет своя семья, и их дети никогда не будут скучать по родительской ласке.

Дана посмотрела на деревья за окном, на дома. Дождь кончился, и слабые лучи заходящего солнца освещали небо. Похоже, весна наконец пришла.

 

7

Шорох прервал тишину, в которую погрузилась церковь, органист взял триумфальный аккорд, и Маршалл с Даной повернулись от алтаря к собравшимся. Длинная вуаль невесты спускалась до пола, она откинула ее назад, взяла мужа под руку, и они пошли вдоль прохода. Ее сердце учащенно билось от возбуждения и восторга, а когда подняла глаза на Маршалла, он взметнул бровь и многозначительно посмотрел. У нее дух захватило от радости, и оба улыбнулись. Маршалл притянул к себе Дану жестом собственника и нежно поцеловал. Молодые супруги продолжили шествие между рядов улыбающихся гостей. Она чувствовала, как растет ее возбуждение, и начала смеяться от восторга. Теперь она — миссис Маршалл Фоулер, и опирается на руку самого замечательного мужчины в мире! Никогда еще в жизни не была она так счастлива и хотела, чтобы все разделили ее радость. Музыка заиграла громче, когда они подошли к выходу. Дана потянула за рукав Маршалла, решительно направившегося было к лимузину. Он вопросительно посмотрел, а она развернула его, чтобы бросить последний взгляд на церковь.

Шаферы и подружки невесты следовали за ними парами по освещенному свечами проходу. Возглавляла процессию Нэнси Бэйтс, ее длинное шелковое платье лимонного цвета красиво развевалось. За Нэнси Дана увидела Пэгги Вудс, опирающуюся на руку Теда Артура, затем своего отца и Санди Грант рука об руку с высоким кузеном Маршалла из Чикаго. В церкви Сент Джеймс собралось около пятисот приглашенных, которые стояли спиной к украшенному цветами алтарю и провожали глазами жениха с невестой. Длинные белые свечи, украшенные букетиками белых роз, были прикреплены у каждого конца церковных скамеек, белый ковер покрывал мраморный пол прохода. Глядя на невесту, гости улыбались и кивали. Дане показалось, что все они очень рады за нее и одобряют брак.

Вспомнив еще раз церемонию, так блестяще организованную бабушкой, Дана взяла под руку Маршалла, и он повел ее через портик по лестнице вниз к машине. Оба широко улыбнулись фотографу, который, опершись о машину, делал последний снимок, прежде чем лимузин отъедет от церкви. Маршалл и Дана выглянули в заднее окно и увидели, как подружки невесты и шаферы садятся в другой лимузин за ними, как Джосс и Маргарет степенно выходят из церкви в сопровождении Марты и Гэвина, а приглашенные на церемонию начинают выходить через боковые двери церкви на улицу.

Вздохнув с облегчением, Дана откинулась на спинку и поправила свое длинное тяжелое атласное платье. На ее коленях лежал огромный букет крошечных белых роз и маленьких орхидей, и она улыбнулась, когда Маршалл переложил его на пол машины перед их сиденьем и заключил ее в объятья. Она почувствовала легкий запах виски, когда он ее целовал, и, обвив руками его шею, ответила долгим страстным поцелуем.

— Еще несколько часов, — хрипло сказал он, многозначительно глядя на нее, — и ты по-настоящему будешь моей.

Дане передалось желание, светившееся в его глазах, и она прижалась к мужу.

— Теперь мы действительно женаты.

— Еще не совсем. — Он обнял ее еще крепче.

— Ты ведь счастлив?

Рука Маршалла скользнула к ее груди, он слегка сжал ее. Дане стало не по себе от его прикосновений, и она попыталась отодвинуться.

— Конечно, — машинально сказал он, и его рука скользнула еще ниже.

— Дорогой, — Дана, тяжело дыша, отстранила его. — Не надо, мы почти приехали. — Она подняла глаза и увидела, что шофер наблюдает за ними в зеркало заднего вида. — У нас есть зрители. — Маршалл выпрямился и поправил галстук. Он посмотрел на водителя и усмехнулся.

— Не будь такой скромницей, теперь ты моя жена. Какая разница, кто нас видит? — Он нагнулся, поднял цветы и положил их ей на колени как раз в тот момент, когда машина подъехала к швейцару, ждавшему перед клубом. Не обращая внимания на невесту, он потянулся, чтобы посмотреться в зеркало, убрал со лба прядь волос. С коротким смешком он добавил: — Продолжение следует. — Что-то в его тоне, каким он произнес слово "продолжение", заставило Дану вздрогнуть, но она широко улыбнулась и, подобрав подол платья, прошла за мужем в клуб.

Позже она вспоминала прием как калейдоскоп музыки и шампанского, тостов, взрывов смеха, танцы то с одним партнером, то с другим, но предстоящая ночь не выходила у нее из головы. Маршалл пил все больше и больше, Дана наблюдала сначала с удивлением, а потом с растущим беспокойством, когда он перешел от шампанского, которое все пили из изящных хрустальных бокалов, к бурбону. К тому времени, как она вышла на крошечный балкон, чтобы бросить свой букет нетерпеливо ожидающим этого подругам, она поняла, что муж ее уже сильно пьян. Слегка покачиваясь от выпитого шампанского, она громко засмеялась, повернулась с закрытыми глазами и бросила цветы в воздух через левое плечо. Взрыв смеха означал, что букет поймали, и она, повернувшись, увидела, как довольная Нэнси Бэйтс размахивает им над головой.

Дана торопливо схватила Маршалла под руку, и они направились по узкому проходу к извилистой лестнице, чтобы спуститься вниз, где их ждала машина. Гости последовали за ними, и на молодых обрушился шквал риса и лепестков роз, которые бросали приглашенные. Наконец они забрались на заднее сиденье лимузина. Пока машина не отъехала, Дана выглянула в окно и увидела Семерку. Они стояли все рядом. Пэгги плакала, Джефф и Тед обхватили друг друга за плечи, а Нэнси оперлась на руку Тодда. Только Питер стоял чуть поодаль, сгорбившись, держа руки в карманах, его лицо было мрачно. Когда машина немного отъехала, она увидела бабушку возле выхода из клуба. Лицо ее было печально и покорно. Позади стоял Джосс с бокалом шампанского в руке, обхватив за талию Санди Грант. Дана помахала им рукой, и ей показалось, что Джосс поднял бокал, ответив на приветствие. Машина ехала слишком быстро, глаза внезапно наполнились слезами, и она засомневалась, не показалось ли это ей.

Дверь захлопнулась за носильщиком, и Дана услышала, что Маршалл закрыл ее на цепочку. Кто-то прислал им бутылку шампанского в наполненном льдом серебряном ведерке, и Дана попыталась найти карточку. Не найдя ее, обернулась и увидела приближающегося Маршалла, который боролся с пуговицами на воротнике.

— Подожди, — рассмеялась она. — Дай помогу, ты себя задушишь.

— Немного пьян, — признался он, глупо ухмыляясь. Темно-коричневая прядь упала на его лоб, а глаза почти не было видно за съехавшими очками. — Какого черта! — Он приблизился. — Женишься один раз в жизни. Иди сюда, миссис Фоулер.

Едва дыша Дана выскользнула из его объятий и попятилась, схватив свои вещи.

— Сейчас я приду. Мне надо переодеться, — слабо улыбнулась мужу и поспешно скрылась в ванной, закрыв за собой дверь.

Она услышала, как Маршалл, тяжело ступая, подошел к двери, и задержала дыхание, когда он постучал и крикнул:

— Тебе дается две минуты, не больше.

Она жалела, что они оба так много выпили. Услышала, как он отошел от двери и стал открывать шампанское. Когда раздался хлопок вылетевшей пробки и звон льда в бокалах, Дана открыла сумочку и достала тонкий, как паутинка, пеньюар, который они с Санди выбирали у Бердфорда. Покупка сопровождалась многозначительным смехом и комментариями соседки. Торопливо сняв свадебное платье и уложив его стопкой на ковер, она прислонилась к ванне, одевая пеньюар. Посмотрев на себя в зеркало, увидела стройную красавицу. Золотистые волосы рассыпались по плечам, глаза блестели от возбуждения, ожидания и страха. Она быстро почистила зубы и отбросила волосы со лба. Повернувшись, чтобы выйти из ванной, она прижалась лбом к холодной деревянной двери. Дана дрожала от предвкушения чего-то неизвестного, и опять пожалела, что не спросила Санди или кого-нибудь еще о том, как вести себя и что делать в первую брачную ночь. Она была растеряна и чувствовала себя неловко. Как было бы хорошо, если бы она не была девственницей! Наконец, с неуверенной улыбкой на губах, она повернула ручку, открыла дверь и медленно зашла в спальню.

Маршалл стоял посреди комнаты с бокалом шампанского в руке. Его халат из голубого шелка распахнут, под ним были только шорты. Свою одежду он в беспорядке разбросал на кресле, чемодан стоял раскрытым на полке для багажа, а пояс от халата валялся на полу. Увидев Дану, он восхищенно присвистнул, а когда она залилась краской, снял очки и бросил их на столик. Без очков его глаза оказались невыразительными. Дана чувствовала, как растет ее возбуждение, когда его взгляд скользил по ее телу, а лицо выражало нетерпение.

— Ты прекрасна! — Он подошел поближе. — Боже, как я хочу тебя. — Нетвердо поставив бокал на столик, потянулся к ней другой рукой. Дана упала ему на грудь, встав на цыпочки, чтобы обнять его за шею. Она улыбалась, а он прижал ее к себе и стал целовать шею. Дана почувствовала, как напряглось его тело. Она попыталась унять нервную дрожь. Маршалл возбудился еще больше, приняв ее дрожь за страсть, и грубо дернул тонкие шнурки пеньюара.

— Пойдем! — Он попытался увлечь ее в постель, но покачнулся. — Пойдем! — настаивал он, как будто она упиралась. — Ну же… — Одна его рука была на талии Даны, а когда она попыталась прикрыться пеньюаром, пробормотал: — Не надо. Брось это.

Она послушно отпустила кисею, и когда они добрались до постели, пеньюар упал к ногам. Маршалл сгреб ее в объятия и бросил на кровать. Они оба растянулись на постели, его тело оказалось сверху. Было тяжело, и Дана почти не могла дышать. Она отчаянно поворачивала голову из стороны в сторону, пытаясь высвободиться и хоть немного вздохнуть, но Маршалл держал ее крепко, и шевельнуться не удавалось.

— Подожди, — шептала она, — ты слишком тяжелый. — Не затрудняя себя ответом, Маршалл еще крепче прижал ее и стал судорожно стягивать с себя халат и шорты. Дана пыталась оттолкнуть его, заставить ослабить хватку. — Пожалуйста, — зашептала она уже громче и уперлась руками ему в грудь. Ее голова была зажата его руками, а его дыхание стало горячим и прерывистым. — Подожди, — настаивала она прерывающимся от подступивших слез голосом. Она не могла поверить, что этот грубый безжалостный мужчина, шаривший потными руками по ее телу, и есть тот соблазнительный любовник, который так искусно обворожил ее.

Маршалл же посчитал, что ее голос прерывается от страсти и желания. Он раздвинул ее ноги и мощным рывком вошел в нее. Дана почувствовала острую боль, затем оцепенение, когда он, приподнявшись на локтях, яростно задвигался и наконец с громким стоном упал на нее. Его тело было покрыто каплями пота, он тяжело дышал. Дана лежала под ним с закрытыми глазами, из-под ресниц по щекам текли слезы. Она не двигалась, пока Маршалл, так и не сказав ни слова, скатился с нее и, отвернувшись, заснул, громко захрапев.

Отчаяние охватило Дану. Она дрожала от холода и подняла одеяло, чтобы закутаться в него, подвинулась к краю кровати подальше от Маршалла и свернулась калачиком. Снаружи, в холле, открылся лифт, и шумная толпа прошла мимо двери, голоса стихли, и комната вновь погрузилась в тишину, слышно было лишь монотонное дыхание ее мужа.

Подождав минутку, Дана выскользнула из постели, накинула на плечи его халат, медленно прошла в ванную и закрыла за собой дверь. В зеркале она увидела заплаканное лицо, спутанные волосы и искусанные до крови губы. Она начала методично собирать свою одежду и аккуратно сворачивать ее. Потом встала под душ, включила воду, подставив под струи лицо и тело. Дана начала плакать, сначала тихо, но вскоре ее тело уже сотрясалось от рыданий, и она медленно села на кафель, обхватив руками колени и склонив голову. Не должно было быть так! Она ожидала, что муж займется с ней любовью осторожно и нежно, и теперь они спали бы в объятиях друг друга. Неужели так чувствуют себя все женщины в первый раз, подумала она, неужели они оказываются такими одинокими, покинутыми после этого. Может, она ожидала слишком многого, а реальность менее привлекательна.

Потеряв ориентацию во времени, она еще долго была в ванной уже после того, как перестала плакать, смывая теплой водой с себя все напряжение и боль. Наконец она вскочила, выключила душ и завернулась в толстое белое полотенце. Еще постояла, глядя в запотевшее стекло, и вспомнила, как Санди помогала ей собираться и между прочим сказала, что секс не всегда может понравиться в первый раз. Она подумала, что Санди оказалась права, и устало улыбнулась своему отражению в проясняющемся зеркале. Держа в руке аккуратно сложенную одежду, она выключила свет и вышла из ванной.

Маршалл не пошевелился, раздавался лишь его храп. Затаив дыхание Дана на цыпочках подошла к кровати и скользнула под одеяло. Усталость наконец, взяла свое, и она провалилась в сон.

Она сидела в студии в Уэллесли, перед ней стояла модель, но как ни пыталась нанести краску на полотно, оно оставалось чистым. Снова и снова Дана обмакивала кисть в краску, прикладывала ее к белой поверхности, но изображения не получалось. Ее ужас все возрастал, остальные студенты посмеивались. Она знала, что профессор Хоскинс сердился. Вдруг яркий свет упал на ее лицо, и палитра упала с громким стуком.

Дана широко распахнула глаза, когда сон внезапно оборвался, и обнаружила, что лежит на двухспальной кровати. Еще раз раздался громкий звук, и она поняла, что стучат в дверь. Повернула голову и увидела, что свежевыбритый Маршалл, закутанный в махровый халат, с обмотанной полотенцем головой вышел из ванной, чтобы открыть дверь. Официант ввез круглый столик с двумя серебряными блюдами, накрытыми крышками, и с двумя чашками дымящегося черного кофе. В центре столика стояла небольшая ваза с красными розами, а сбоку лежали аккуратно сложенные утренние газеты.

Когда официант ушел, Дана посмотрела на Маршалла, полуприкрыв глаза. Он нерешительно замер, смущенно глядя на фигуру жены, а затем, внезапно что-то решив, взял один из стаканов апельсинового сока, выпил залпом и, взяв другой, осторожно подошел к кровати. Дана быстро закрыла глаза, притворяясь спящей, он сел на край кровати рядом с ней, осторожно потряс ее за плечо. Лицо Даны ничего не выражало.

— Вот, выпей это, — протянул он стакан с соком, — холодный.

— Спасибо. — Дана высвободила руку из-под одеяла и взяла сок. — Ну и как ты себя чувствуешь? — Она еле сдержалась, чтобы не взорваться. Когда Маршалл прикоснулся к ней через покрывало, она отшатнулась.

Маршалл наклонился и нежно ее поцеловал.

— Неважно, — признался он. — Не надо было так много пить. — Его лицо было бледным с похмелья, и он смотрел испытующе, стараясь угадать ее настроение. — Как ты спала?

— Плохо, — холодно сказала Дана, осматривая комнату. Тяжелые шторы были откинуты, и солнечный свет струился через окно отеля в комнату. Было видно небо над зданиями Мэдисон-авеню, голубое, безоблачное. Женщина чувствовала себя неловко, она не знала, что сказать незнакомцу, сидящему рядом с ней на кровати. Лицо Маршалла без очков казалось беззащитным, его волосы были все еще сырые, и он повесил мокрое полотенце на шею. Он заботливо подложил Дане под спину еще одну подушку. Воцарилась тягостная тишина, пока Маршалл не взял у нее из руки пустой стакан, поставил его на ночной столик и сжал ее ладонь между своими. Он сокрушенно сказал:

— По-моему, надо извиниться, — и обезоруживающе улыбнулся. — Я многого не помню, дорогая. Боюсь, что вел себя не как подобает жениху. — Он опустил голову, как маленький мальчик, ожидающий наказания.

Дана покраснела, вспомнив, как яростно вчера занимался он любовью. Она не знала, радоваться или сожалеть, что он не помнит, как ворвался в ее не готовое к этому тело. Хотелось сказать ему об этом, но как? Нужные слова не шли на ум. Из головы не выходила эта ужасная сцена, когда она лежала под ним и не могла сдвинуться с места, пока он грубо входил в нее.

— Дана! — Лицо Маршалла вспыхнуло, и на нем появилось беспокойство. — Ты что, не хочешь со мной разговаривать?

Она не могла ответить, только покачала головой, и слезы опять подступили к горлу.

— Дорогая, не надо. — Маршалл придвинулся, повернул к себе ее заплаканное лицо. Руки медленно гладили ее волосы и плечи. — Это больше не повторится. Я брошу пить, — неуверенно рассмеялся он. — Что бы ни случилось, я же не причинил тебе страданий, правда? — обеспокоенно спросил он. — Я никогда не сделаю тебе больно, ты же знаешь, как я тебя люблю.

Глаза Даны были полны слез, и она позволила обнять себя и утешить. От него пахло мылом, кремом для бритья, и его тело было таким сильным и крепким.

— Послушай, дорогая, — с волнением проговорил он, но в голосе слышалось облегчение. — Это был просто плохой сон, выкинь все из головы. — Он похлопал ее по спине. — Я исправлюсь, обещаю. — Он бережно положил ее на подушки, стараясь не касаться тела, и нежно улыбнулся. — Ты будешь завтракать в постели, а я буду читать тебе газету — как пожилая семейная пара. — Он нежно дотронулся до ее мокрой щеки. — Обещай мне, что больше никогда не будешь плакать. Я больше не хочу видеть твое лицо грустным. — Дана перестала плакать. Любовь, которую она питала к нему, пересилила все обиды, когда она увидела неподдельное огорчение на его лице. Наконец она выдавила смущенную улыбку и робко кивнула головой.

Маршалл обошел кровать, заботливо подсунул еще две подушки под спину жены и, придвинув к кровати сервировочный столик, изящным движением снял серебряные крышки с китайских тарелок и подал ей чашку дымящегося кофе. Взяв "Санди таймс", перелистал газету, пока не дошел до описания их свадьбы. Он прочитал вслух статью, поддразнивая Дану и притворяясь удивленным, когда дошел до строки, где его называли потомком основателя первой автомобильной компании в Детройте, а Дану — наследницей состояния Уэллесов. Затем он стал подшучивать над описанием Джосса как всемирно известной звезды театра и кино. Несмотря на плохое настроение, она вдруг обнаружила, что смеется над его дурацкими шутками, и улыбнулась от души.

— Я прощен? — Маршалл уронил газету на пол и благодарно посмотрел на Дану, потом осторожно лег поверх покрывала на другой стороне кровати и, опершись на локоть, стал смотреть на нее. Дана застенчиво кивнула и, когда он наклонился и нежно поцеловал ее губы, отвернулась и поставила пустую чашку на ночной столик.

— Я люблю тебя, милая, — хрипло прошептал он.

— Я тоже тебя люблю. — Дана уткнулась лицом в его плечо и обвила руками шею. Так они и лежали, касаясь телами через покрывало, пока Маршалл не откинул покрывало с одеялом и очень нежно прижал ее к себе. Медленно провел рукой по ее спине, затем по ягодицам и вниз по ноге. Дана придвинулась поближе и поцеловала его в шею. Он на минуту сжал ее в объятиях, затем расслабился, слегка отстранившись. Они улыбались, глядя друг на друга, пока он ласкал ее тело, слегка поглаживая грудь и плоский живот. Дана почувствовала, как поднимается внутри ее волна тепла, губы раскрылись, и она задрожала под его ласками, а он продолжал медленно дразнить ее, сначала руками, а потом губами. Ее дыхание стало прерывистым, и она застонала от удовольствия, когда голова мужа зарылась между ее ногами. Дана приподняла бедра и обхватила ногами плечи Маршалла, а он выпрямился и нежно вошел в ее распаленное тело. Сначала медленно, а затем с все возрастающим темпом они ритмично двигались, пока Дана не выгнула спину и не вскрикнула от наслаждения. Маршалл обнимал ее, пока не затихла, нежно успокаивая, гладя тело, целуя ее волосы и лицо. Они прильнули друг к другу, ее лицо уткнулось в его грудь, а потом Дана глубоко вздохнула и посмотрела на мужа с изумленной улыбкой. Глаза ее сияли. Она прочитала вопрос в его глазах и ответила:

— Полностью прощен. — Ее голос был хриплым от страсти, и целый мир для нее сконцентрировался в одном обнаженном теле мужа, сплетенном с ее телом.

 

8

Дана осторожно подвинулась, чтобы не разбудить спящего мужа. Он начинал немного похрапывать, повернув к ней загорелое лицо с выгоревшими ресницами. Стюардесса унесла поднос с остатками еды в крошечную кухню на борту самолета, а пожилая женщина, сидевшая впереди, задернула штору, закрыв яркое солнце, светящее над облаками.

Они вылетели из Барбадоса в восемь утра после двухнедельного медового месяца, который провели на вилле высоко в горах. Окна дома выходили на широкий пляж в Санди Лэйн. Дана посмотрела вниз на плотные белые облака. За эти две недели она совсем не думала об их с Маршаллом новом доме и о семейной жизни. Но теперь, за несколько часов до прилета, она ощутила беспокойство, думая о том, какая жизнь ждет ее в Гросс Пойнте. Вздохнув, она опять пожалела, что Маршалл не захотел заехать в Нью-Йорк перед возвращением в Детройт. Дане очень не хватало бабушки и Джосса. Она уже соскучилась по ним и стала мечтать о встрече. Маршалл обещал, что она съездит домой еще до лета, но Джосс собирался в Голливуд, а бабушка уже уехала в Дувенскилл. Ничего, успокаивала она себя, может, Джосс заедет в Детройт по пути на побережье.

Она сонно откинулась назад, но была слишком возбуждена, чтобы уснуть. Она закрыла глаза и вспомнила их медовый месяц. Виллу мужу одолжил один из друзей Гэвина Фоулера, который был только рад, что Маршалл с женой поживет там несколько недель. Вокруг цвели розы, а дом окружала живая изгородь из приморского винограда. Стены просторной спальни были покрашены в белый цвет, окна и двери с одной стороны выходили на лазурный океан, а с другой — к голубому бассейну. Утром их будил визг обезьян, носившихся по деревьям и собирающих бананы. Домоуправитель по фамилии Уилкерсон подавал им завтрак на террасе, обед — возле бассейна, а ужин — при свечах на полированном столе тикового дерева под медленно вращающимся вентилятором на потолке.

Солнечные дни смешались в памяти. Утра они проводили на поле для гольфа в Санди Лэйн, и Маршалл пытался научить свою молодую жену обращаться с клюшкой. Она печально улыбнулась, вспомнив свою неловкость и его раздражение.

— Просто расслабься, Дана, — нетерпеливо наставлял ее Маршалл. — Наклони голову, нацелься на мяч и не закрывай при этом глаз.

Она старалась, но безуспешно, пока наконец он, выйдя из себя, ушел играть с мальчиком, который подносил клюшки и мячи. Глядя, как он исчезает за холмом, она пообещала себе, что будет брать уроки в Гросс Пойнте и удивит его своим уменьем. Тогда они смогут играть вместе. Но зато она отыгрывалась на теннисном корте. Ей удавалось отбивать его удары почти так же точно и быстро, как и ему, хотя он играл в полную силу, не делая для нее никаких скидок. Ей втайне было приятно, когда он наконец признал, что она "не так уж плохо играет".

Она закрыла глаза и вспомнила ночи, когда они спускались в клуб Санди Лэйн и танцевали под спокойную музыку английской группы, и ночи, когда они приезжали в Бриджтаун и танцевали лимбо в пульсирующем ритме барабанов калипсо. Маршалл был потрясающим танцором, и вместе они кружились в ритме местной национальной музыки, звучавшей все быстрее и быстрее.

Эти две недели сливались в калейдоскопе ярких образов: музыка; туман, застилающий сознание от огромного количества коктейлей с ромом; занятия любовью на широкой постели, когда солнечные лучи падали на их обнаженные тела, и вновь и вновь испытываемое наслаждение, которое доставлял ей Маршалл. Она слегка вздрогнула, вспомнив его требовательные руки и губы. Все было так прекрасно до того вечера за два дня до отъезда, когда муж, от которого сильно пахло ромом, несмотря на его обещание бросить пить, с улыбкой предложил ей спуститься в отель выпить по коктейлю. Она решила, что лучше примет роскошную ванну, пока его не будет, взяла с него обещание вернуться после одного коктейля, и поцеловала. С улыбкой следила она, как он пробирался по извилистой тропинке к пляжу внизу. Но Маршалл не вернулся, и когда пробило десять, она позвонила в отель только затем, чтобы услышать, что мистер Фоулер уехал в Бриджтаун. Испуганная и встревоженная, Дана просидела почти до утра, когда белое такси наконец доставило ее растрепанного и пьяного мужа к портику виллы. Он дико посмотрел на жену, в его глазах был вызов, и она увидела того незнакомца, который жестоко обошелся с ней в их первую брачную ночь. Пошатываясь, он дошел до спальни, стянул с себя одежду, все время натыкаясь на мебель. Дана следовала за ним на расстоянии, ее сердце часто билось.

Утром, когда он появился на террасе, его глаза были налиты кровью, а лицо бледное, несмотря на загар.

— Прости, милая, — коротко сказал он, но голос не был извиняющимся. — Не думал, что вернусь так поздно.

Дана подождала, пока он допил свежий апельсиновый сок и принялся за вторую чашку кофе, и спросила дрожащим от ярости голосом:

— Как ты мог меня так оставить? Где ты был?

— Ладно, ладно. — Маршалл попытался улыбнуться, но это ему стоило больших усилий. — У меня все вылетело из головы. По-моему, я поехал в город. — Он поставил чашку, бормоча объяснения. — Больше этого не повторится.

— Но я была совсем одна, ты же обещал вернуться, — настаивала Дана, повысив голос. Ее охватила паника, когда поняла, что муж ей лжет. — Почему тебе вообще пришло в голову поехать в город без меня?

Раздражение отразилось на лице Маршалла, и он поправил свои темные очки.

— Не устраивай сцен, Дана. В этом нет ничего особенного. Я же сказал, что сожалею.

Вдалеке были слышны крики ворон, кружащихся над зарослями, им вторил звон колокольчиков на шеях коров, доносившихся с фермы далеко за домом. Солнце припекало, становилось душно, и Дане стало жарко сидеть на веранде. Устав от недосыпания и с ужасом вспоминая его вчерашнее пьяное поведение, она поднялась, отбросила салфетку и удалилась в дом. Они почти не разговаривали в тот день, но когда наступила ночь и Уикерсон уехал домой, Маршалл пришел к ней, и, не в силах сопротивляться его требовательным губам, жена простила мужа и погрузилась в наслаждения любви.

Дана открыла глаза и выглянула в иллюминатор. Она заметила, как изменился шум мотора, когда самолет начал снижаться. Скоро они будут пролетать сквозь облака. Дана услышала сигнал и подняла глаза. Над проходом засветилась табличка с надписью: "Пристегните привязные ремни". Маршалл все еще храпел, и она немного поколебалась, прежде чем его разбудить. Потом она решительно села и начала вытаскивать свой чемодан из-под переднего сиденья. Она зареклась никогда не напоминать ему ту ужасную ночь в Барбадосе, даже сама не будет об этом думать и постарается выкинуть из головы воспоминание о грубом пьяном Маршалле. Для нее Маршалл останется нежным, страстным любовником, который обожал ее. Но как она ни старалась, не могла окончательно забыть тот вечер.

Самолет коснулся земли, и Маршалл открыл глаза. Он лениво улыбнулся, и сердце Даны дрогнуло от любви к мужу. Она взяла его за руку и дала себе слово сделать его таким счастливым, что ему никогда не понадобится и не захочется напиваться. Она будет очень хорошей женой, чтобы он больше никогда не напоминал ей того ужасного незнакомца, каким оказался в первую ночь.

Все еще ободренная чувством любви и охваченная решимостью, она села вслед за Маршаллом в лимузин, приятно удивленная тем, что Гэвин Фоулер прислал своего личного шофера встретить их. Дана восприняла это как знак благосклонного отношения дяди к своему племяннику и его жене. Она удобно устроилась в объятиях мужа; машина вырулила на шоссе, ведущее к Детройту, пронеслась по извилистым улицам пригородов и наконец въехала на широкие улицы Гросс Пойнта.

— Добро пожаловать домой, миссис Фоулер, — повторил Маршалл за шофером, подмигивая Дане. — Вот мы и дома.

Дорога с односторонним движением вела к каменному забору высокого каменного дома в стиле Тюдор. Аккуратно подстриженная лужайка ограничивалась с одной стороны аллеей, а с другой — огороженным полем. Сквозь деревья вдали виднелась крыша дома их ближайших соседей. Она посмотрела на Маршалла и смущенно спросила:

— Это наш дом?

— Наш, целиком и полностью, — сказал он, когда машина остановилась. — Подожди, ты еще не видела, что мы для тебя приготовили внутри. — Он порылся в кармане и достал связку ключей. — Сегодня здесь никого нет, но я знаю, у меня где-то должен быть ключ. Пока муж открывал дубовую входную дверь, Дана с восторгом рассматривала слуховые окошки под крышей и высокие сводчатые окна на первом этаже. Она удивленно засмеялась, когда он подхватил ее на руки и перенес через порог, осторожно поставив на пол посредине квадратного темного холла. Теперь мы официально женаты, у нас есть свой дом, — он усмехнулся, — не хватает только ребенка.

— Не так быстро, мистер, — усмехнулась в ответ Дана, все еще обнимая его за шею. — Я еще новобрачная. Позволь мне побыть ею подольше.

— Как скажешь, дорогая. — Он прикоснулся губами к ее шее. — В любое время дня и ночи. Между прочим, — он прижался к ней. — Я уже готов. Хочешь посмотреть спальню? — соблазняюще прошептал он.

Она хихикнула и выскользнула из объятий.

— Не спеши. Я хочу осмотреть дом, все увидеть. — Дана сжала его руку.

Зашел шофер, поставил чемоданы на пол и тихо удалился. Они услышали шум мотора и хруст гравия под колесами, когда машина отъехала от дома в сторону шоссе.

Взяв жену под руку, Маршалл проводил ее в большую гостиную, на залитую солнцем веранду, потом через гостиную и холл пошли в столовую и в библиотеку. Книжные полки были свежевыкрашены, а окна выходили к овальному бассейну.

— Здесь просто превосходно, — выдохнула Дана, и Маршалл задумчиво кивнул.

— Мама хорошо поработала. Она даже хотела повесить картины, но я ее удержал. Она любит обустраивать, — медленно проговорил Маршалл. — Ты ведь не позволишь ей переплюнуть тебя?

Дана наконец почувствовала себя замужней женщиной, стоя рядом со своим высоким мужем и обсуждая его мать. Она постаралась придать своему голосу независимость и взрослость, когда покачала головой, уверяя, что не позволит, чтобы их проглотили Марта Фоулер и дядя Гэвин. Рука об руку они обошли остальную часть дома, осмотрели кухню и буфетную, забрались на второй этаж, восхитились просторными прохладными спальнями и спустились по резной лестнице назад, в холл.

— Просто потрясающе! — восхитилась Дана и торжественно посмотрела на мужа. — Здесь я тебя сделаю счастливым. — Она искренне этого желала.

— Да… еще одна вещь. — Маршалл повернулся и повел ее через заднюю дверь мимо бассейна к небольшой пристройке сзади бассейна. Распахнув дверь, он пропустил жену вперед.

— А это студия, как было обещано.

Улыбка исчезла с лица Даны, когда она зашла в крошечную комнатку. Свет просачивался сюда через маленькое окошко на низком потолке, всюду была пыль и грязь.

Маршалл стоял, засунув руки в карманы.

— Здесь будет порядок, если убраться и привезти сюда твое оборудование из Нью-Йорка. Раньше здесь хранились всякие инструменты. Ведь это то, что тебе нужно, правда?

Дана нерешительно кивнула, но сердце ее упало, когда поняла, что негде даже разместить мольберт и сложить полотна. Она была разочарована. Вместо просторной хорошо освещенной комнаты, где можно спокойно рисовать, ей предложена маленькая, темная пристройка, к тому же расположенная слишком близко от бассейна. Не хотелось расстраивать мужа, ведь он был таким милым, и она улыбнулась со словами "Мне это подходит" и поцеловала его.

Маршалл вышел из тесной каморки, а Дана постояла еще минутку, оглядываясь. Здесь просто нужно все убрать, и она это сделает, когда Маршалл будет на работе. Она была благодарна за то, что он не забыл своего обещания подарить ей собственную студию. И все же, смерив взглядом эту "студию", почувствовала неприятный холодок по поводу отношения Маршалла к ее увлечению живописью. Похоже, что вспомнил он о своем обещании в последнюю минуту. Оглядевшись еще раз, она пошла искать мужа, чтобы поблагодарить его, но он уже исчез за углом здания бассейна.

Услышав стук дверцы машины и громкие голоса, зовущие Маршалла, она пошла к дому по узкой тропинке, торопливо приглаживая волосы и поправляя обтягивающую юбку. Она не ожидала гостей так скоро, и волновалась, отчаянно желая, чтобы друзья мужа полюбили ее, и надеясь, что они понравятся ей. Многие прилетели чартерными рейсами в Нью-Йорк на их свадьбу. Все они, кроме семьи Маршалла, слились в ее сознании в череду оценивающих взглядов и улыбок. От мужа она слышала о диких, шальных выходках его друзей, но взяла себя в руки, вспомнив, что его друзья гораздо старше, утонченнее и опытнее, чем ее, которые еще учились в колледже. Внезапно она почувствовала себя девчонкой и пожалела, что не успела подготовиться к их визиту. Она с ужасом подумала, что в их новом доме, вероятно, нет ничего, чем можно было бы угостить незваных гостей. Прорепетировав гостеприимную улыбку, она повернула за угол.

— Где же она, Фоулер? Где застенчивая новобрачная? — Дана припомнила высокого широкоплечего блондина, стоящего возле автомобиля с бокалом в руке. Она смутилась, когда тот быстро подошел и запечатлел долгий поцелуй на ее губах. Дана отпрянула и посмотрела на мужа, но он улыбался стройной блондинке в коротких белых шортах и довольно открытом топике. Они стояли очень близко друг к другу и не заметили поцелуя. Дана вздохнула и стала подавать руку другим гостям, толпившимся вокруг новобрачных. Послышались взрывы смеха, когда они объясняли, как придумали навестить Маршалла и его жену дома.

Молодая хозяйка расточала улыбки, придумывала, что сказать, но на нее не обращали внимания. Дана попыталась сопоставить их имена и лица, вспоминая рассказы мужа об этих его самых близких и старых друзьях.

Она знала, что человек, который так недвусмысленно ее поцеловал, — Френк Эббот, наследник громадного состояния. Большую часть времени он проводил, играя в поло, а блондинка, которая взяла Маршалла под руку и кокетливо ему улыбалась, была его жена, Бетти Эббот. Бетти, вспомнила она, перед тем как выйти замуж на Фрэнка, была замужем за австралийской рок-звездой, и, судя по рассказам Маршалла, после того, как муж бросил ее, рикошетом выскочила замуж за Фрэнка, конечно, не по любви, а из-за богатства. Заметив пристальный взгляд Даны, Бетти презрительно посмотрела на нее, повернулась к Маршаллу и прошептала ему что-то на ухо. Он бросил взгляд на свою жену, и оба захохотали. Дане стало неловко, и она переключила внимание на другую пару, стоящую рядом с ней, и слегка улыбнулась, когда Дрю Блейк и его жена Линн достали из багажника машины плетеную корзину, где, как оказалось, был серебряный шейкер и бокалы. Дана взяла предложенный ей бокал и вздрогнула, когда неразбавленный джин обжег горло. Вспомнились рассказы Маршалла о диких пьянках в доме Блейков. Посчитав, что они исполнили свой долг по отношению к Дане, обеспечив ее спиртным, темноволосая Линн и ее дородный тучный муж повернулись спиной к ней и еще одному гостю и заговорили с Маршаллом и Бетти.

Нервно теребя холодный бокал в руках, Дана подняла голову и встретилась с парой приятных серых глаз, добродушно смотрящих на нее.

— Я Майк Пауэрс, мы еще не встречались, — мягко проговорил он. — Меня не было в стране, когда вы поженились, очень сожалею, что пропустил свадьбу. — На нем был теннисный свитер с V-образным вырезом поверх белой водолазки и белые фланелевые брюки. Сильно загорелое лицо обрамляли коротко подстриженные волосы, зачесанные набок, а на лбу теснились веснушки.

Дана засмеялась.

— Музыкальная шкатулка! Это вы прислали нам антикварную музыкальную шкатулку. Мне она так понравилась! — Дана успокоилась и почувствовала, что напряжение снимается. Она вспомнила маленькую серебряную коробочку, из которой зазвучал вальс Штрауса, когда она осторожно подняла крышку. — Спасибо, она мне правда очень понравилась.

— Не стоит благодарности. Вы уже поблагодарили меня в вашем замечательном письме, — подзадорил он, а Дана залилась румянцем и глотнула еще немного джину. — Не увлекайтесь, это смертельно, — сказал он, отбирая у нее пустой бокал. Однако наполнил его из шейкера и отдал обратно. Остальная четверка уже направилась по лужайке к дому, и Дана со спутником присоединились к ним. Проходя мимо своей машины, Франк достал еще две бутылки джина, и все обрадовались, когда он, зажав бутылки под мышками, пронес их на кухню. Когда подошли остальные, он уже вытаскивал из нового холодильника формочки для льда и вытряхивал содержимое кубиков в сверкающую новую раковину.

Маршалл повернулся к жене.

— Как ты думаешь, может, ведерки для льда, которые нам подарили, где-то здесь? Похоже, у нас сейчас будет первая вечеринка.

С радостным криком Линн Блэйк принялась открывать коробки, вытаскивать свадебные подарки, которые прислали из Нью-Йорка, и складывать их на большой стол посреди кухни. Дана открыла было рот, чтобы остановить ее, но замолкла, когда к ней присоединились Дрю и Бетти. Скоро стол был заставлен вазами, подносами и серебряными ведрами. Дана заглянула в комнатку дворецкого и увидела, что кто-то уже похозяйничал, картонки были распакованы, подарки аккуратно разложены по полкам. Она подумала, что это сделала Марта Фоулер, когда занималась украшением дома, и обиженно вздохнула, пожалев, что с ней даже не посоветовались, как обставить ее жилище.

— Дана! — приказал Маршалл. — Встряхнись и начинай вести себя как хозяйка.

— Она же еще ребенок, Марш, — проговорила Бетти Эббот. — Мы и не ждем от нее многого. — Наступила неловкая пауза. Дрю присвистнул, а Бетти фальшиво улыбнулась Дане, чтобы смягчить эффект своих слов, но в ее глазах светился расчет, а еще больше он чувствовался в голосе, когда она продолжала: — Мы позаботимся обо всем, — мы привезли с собой все, что нужно. А тебе останется лишь расслабиться и хорошо выглядеть.

Маршалл достал большой серебряный поднос из одной коробки, а хрустальное ведро для льда из другой. Дана помогала ему поставить на поднос бокалы, и он, изображая дворецкого, повел всю компанию в просторную залитую солнцем гостиную.

Майк Пауэрс придержал дверь для Даны, которая отстала от остальных. Выпитый джин не мешал ей понять, что Бетти ее невзлюбила, она поняла, что не прошла какой-то тест, необходимый для зачисления в их компанию. Внезапно ей ужасно стало не хватать Семерки. Образ замкнутого отчаявшегося Питера, когда он наблюдал, как она уезжает из клуба после свадьбы, всплыл перед ее глазами, и слезы подступили к горлу. Ее лицо померкло, плечи опустились, и она подошла к гостям, собравшимся вокруг столика для кофе. Бетти Эббот и Линн Блейк раскинулись на разных концах мягкого серого дивана, который Марта Фоулер поставила напротив длинной западной стены, Маршалл сидел в кресле, а Дрю притащил антикварную резную скамейку из холла. Дана и Майк смотрели, как они разговаривают, смеются. Громкими возгласами они приветствовали окончание весьма непристойного рассказа Фрэнка Эббота. Дана разозлилась на Маршалла за то, что он не заботится о ней, и потянулась к шейкеру, чтобы наполнить свой бокал.

— Ты уверена, что действительно хочешь выпить, дорогая? — лениво спросила Бетти, зажигая сигарету и выпуская дым к потолку.

— О, не беспокойся, — сказала Дана довольно вежливо, но без улыбки, пристально глядя на раскинувшуюся на диване блондинку. — Здесь вполне хватит гостям. — Она слегка выделила слово "гостям", и взрыв смеха последовал за ее ответом. Легкое выражение удивления на лице Бетти быстро сменилось скукой, и она продолжала игнорировать хозяйку, откинувшись назад, чтобы продолжить увлекательный разговор с Маршаллом.

— Вот. — Майк Пауэрс внес в комнату стул, и Дана села на жесткое сиденье. Она благодарно улыбнулась ему через плечо, но он уже отошел, изучая широкий скучный восточный ковер, который приобрела Марта Фоулер. Ковер покрывал хорошо отполированный деревянный пол, и Дана с отвращением посмотрела на замысловатое сочетание шестиугольников с квадратами коричневого и скучного ржавого цвета. Интересно, можно ли будет от него избавиться, не рассердив мать Маршалла, подумала она. Натянуто улыбаясь маленькой группе у кофейного столика, она слушала их разговоры о людях, которых никогда не встречала, о вечеринках, которые они посещали, когда Маршалл, как выразился Дрю Блейк, еще был свободным человеком.

— Тебе понравится здесь, дорогая. — Фрэнк посмотрел на нее с вожделением, и она вспыхнула, вспомнив его поцелуй. — Мы хорошо работаем, хорошо отдыхаем…

— А иногда хорошо расплачиваемся за то, что хорошо отдыхаем, — закончил Дрю за своего друга, и остальные, рассмеявшись, переглянулись, потому что им был понятен смысл этой шутки.

Линн Блейк порылась в своей сумочке и вытащила серебряную пудреницу. Открыв ее, отсыпала часть порошка на зеркало и жадно вдохнула, передав пудреницу своему мужу.

— Вот что такое послушная и заботливая жена — она делает что надо, даже когда ты ее об этом не просишь. — Дрю отсыпал немного кокаина на зеркало, быстро вдохнул и передал пудреницу Маршаллу. Дана наблюдала, как муж привычным жестом принял наркотик и передал его Бетти Эббот. Та положила пудреницу на колени, распустила волосы, которые светящимся водопадом рассыпались по ее обнаженным плечам, и посмотрела на Маршалла, вдыхая тонкую полоску порошка, и откинула голову назад. Дана напряглась, когда Бетти передала ей пудреницу, но поняла, что все на нее смотрят. Желая заслужить одобрение, она быстро собрала кокаин в линию, и вдохнула, почувствовав туман в голове. Затем передала пудреницу Майку Пауэрсу. В комнате было тихо, все улыбались, так что звук захлопывающейся пудреницы прозвучал довольно громко. Дана удивленно обернулась. Майк держал в руке пудреницу, пристально глядя на ее мужа.

Лицо Маршалла вспыхнуло от гнева, когда он взял протянутый предмет.

— Я могу делать все что угодно в своем доме. Не будь такой скотиной, Пауэрс.

Майк пожал плечами и опустился на пол, откинувшись на ручку дивана и закрыв глаза. Линн Блейк наклонилась и взъерошила его волосы, сказав:

— Все уже забыто, Майки, эта история уже в прошлом. Мы все здесь друзья.

— Что за история? — поинтересовалась Дана. Тело ее было таким невесомым, что с трудом удавалось выговаривать слова.

— Еще до тебя. Разве муж не рассказывал тебе? — Бетти усмехнулась. Ее грудь четко выделилась под тканью, когда она собрала волосы в пучок и попыталась закрепить их на затылке. — Мамочке Марте пришлось выкупать Марша из тюрьмы пару лет назад, когда его арестовали за вождение в пьяном виде и хранение наркотиков. Даже имя не спасло его от условного заключения, судья вовсе не шутил. — Маршалл злился, но остальные украдкой улыбались, наблюдая за реакцией Даны. Она посмотрела на мужа и подумала, какие новости она узнает еще. Встрепенувшись, опустила глаза, когда он с ласковой улыбкой наклонился к Бетти будто для поцелуя, а когда она с готовностью подставила губы, он сильно и грубо ущипнул ее грудь так, что она вскрикнула от боли.

Остальные засмеялись, а Маршалл откинулся в кресле, удовлетворенно улыбаясь.

— Вот что получают маленькие девочки, когда открывают свой поганый рот. — Его голос был мягким, а глаза — злыми.

— Ты бываешь таким мерзким, Маршалл, — холодно сказала она, потирая грудь и глядя на него с вызовом.

— Полегче, Бетс, — предупредил ее муж. — Нас-то никогда не ловили. — Линн счастливо хихикнула и соскользнула с дивана, чтобы сесть рядом с Майком на пол.

Он обнял ее, а она погладила внутреннюю сторону его бедра. Он осторожно убрал ее руку и зажал в своей.

— Надо всегда развлекаться дома, правда, Фрэнк? — утешающе спросил Дрю. Он лукаво посмотрел на своих друзей. — Одно дело носить кокаин в своей косметичке, совсем другое хранить в полиэтиленовом пакете в отделении для перчаток столько, что хватило бы на весь Средний Запад. Надо быть осторожнее, Марш. Не волнуйся, Дана, — продолжал он, потянувшись к шейкеру и обнаружив, что он пуст. Тогда он плеснул в свой стакан еще джину из новой бутылки. — Мы не такие уж плохие, и делаем это просто ради интереса время от времени в тесном кругу близких друзей.

Остальные, за исключением Майка, согласно закивали, а Линн положила голову на плечо Майка. Дрю вытянул ноги перед собой, Бетти положила свою обнаженную ногу на колени Маршалла и начала поглаживать пальцами ноги его промежность. Он стал массировать ее ступню. Дана выпрямилась и посмотрела на мужа, но он был поглощен Бетти, а его пальцы подвигались к ее колену. Она постаралась не выдать своей обиды и унижения, поняв, что ее муж и Бетти, очевидно, были любовниками. Ее неприязнь переросла в омерзение, когда возбуждение Маршалла стало очевидным. Он поднял глаза на жену, бросая ей вызов, и она ответила взглядом, зная, что остальные наблюдают за этим спектаклем.

Быстрым движением она встала, держась за спинку стула. Компания затихла, и шесть пар глаз следили, как новобрачная справится с ситуацией. Линн тихонько хихикнула, а Фрэнк плеснул еще джина в свой бокал, Бетти удовлетворенно улыбалась, только Майк Пауэрс был мрачен. Дана понимала, что в их глазах она всего лишь наивная девочка. Глядя прямо на Фрэнка Эббота, она произнесла так тихо, что остальным пришлось нагнуться, чтобы расслышать ее слова:

— Я, пожалуй, покину ваше общество. У меня был долгий день, и я устала гораздо больше, чем представляла себе. — Она перевела глаза на мужа, и его лицо вспыхнуло от гнева, когда так же вежливо продолжила: — Ты ведь проводишь гостей, дорогой? — Дрю Блейк фыркнул, его жена опять хихикнула, но только Майк неуверенно встал, когда Дана выходила из гостиной.

Держась за перила, она устало поднималась по длинной лестнице, слышала приглушенный смех из комнаты под ней и голос Маршалла, который проревел вслед:

— Куда ты направилась, черт тебя подери?

Не обращая внимания на возглас супруга, Дана зашла в комнату и решительно заперлась на ключ.

Долгий перелет на самолете и выпитый джин вызвали волны усталости, которые накатили на Дану, и она опустилась на край огромной постели. Волосы упали на лицо, она склонила голову на руки и потерла виски. Слез не было. Она была слишком зла и чувствовала себя опустошенной. Единственное, чего хотелось, — заснуть и проснуться в Нью-Йорке, чтобы солнце ярко светило в окно, и Джилли принесла ей утренний кофе. Но теперь она замужняя женщина, одернула она себя, и не могла убежать из дома только потому, что внезапно столкнулась с темной стороной характера мужа, о чем ее предупреждали Питер Крэйн и Тед Артур. Не могла убежать и потому, что не понравилась друзьям Маршалла. В конце концов, они тоже ей не понравились, и она никогда не будет притворяться, утверждая иное. Она не желала разделять их сексуальные намеки или наркотики, подумала она, опять потирая виски, теперь уже более энергично, чтобы остановить нарастающую головную боль.

Маршаллу придется понять, что его друзья — плохая компания. Дана не была уверена, что Маршалл согласится с ней. И Питер, и Тед предупреждали ее, они оказались даже более правы, чем могли тогда предположить. Слезы наконец брызнули из ее глаз, и она горько пожалела, что была так ослеплена сексом и мечтой об их счастливой семейной жизни в окружении детей. Она отдала бы все, чтобы кто-нибудь из Семерки оказался сейчас радом с ней. Будущее рисовалось таким мрачным…

Она сердито встряхнулась, встала и огляделась. Чемоданы и одежда разложены на стульях, и она механически начала доставать вещи, отделяя одежду Маршалла от своей. Она складывала стопки одежды в ящики шкафа, аккуратно развешивала плечики с костюмами мужа и свои яркие летние платья. За работой решила, что в ее силах объяснить мужу, насколько он отвратителен, когда пьян. Она поможет ему бросить пить и не позволит ему сдаться. Она чувствовала себя бодрее, когда, продолжая убираться в комнате, представила, как их долгий и серьезный разговор все изменит. Маршалл поймет, что пора ему становиться любящим мужем, как он обещал, и они все начнут заново, навсегда забыв о сегодняшнем дне и об их первой брачной ночи. Она решительно не обратила внимания на робкий голосок сомнения, спросивший, до конца ли она честна сама с собой. А когда комната была в полном порядке, молодая хозяйка считала, что их брак сохранен, что она любит своего мужа и что они будут жить счастливо.

Дана услышала звук отъехавшей машины, которая, кажется, резко сорвалась с места. Радуясь, что Маршалл наконец избавился от непрошеных гостей, она подбежала к двери, повернула ключ и вышла в холл. Муж поднимался по лестнице с опущенной головой. Когда услышал скрип открываемой двери, поднял голову, и Дана удивленно отступила в глубь комнаты, увидев гнев на его пылающем лице.

Отшвырнув ее в сторону одной рукой, он, тяжело ступая, зашел в спальню, взял пиджак, пошарил и карманах и вытащил бумажник. Он покачнулся, но удержался на ногах и злобно уставился на жену.

— Да кто ты здесь такая, чтобы вот так обходиться с моими друзьями? — заговорил он. Дана собралась возразить, но он не дал ей сказать ни слова. — Это мой дом, черт возьми, а ты моя жена, и когда сюда приходят мои друзья, ты должна принимать их, а не изображать из себя стыдливую студенточку.

Дана испугалась его злого голоса. Он поднял руку, и ей показалось, что он сейчас ее ударит, но он только потряс ключами от машины перед ее носом и проревел:

— Я ухожу!

— Когда вернешься? — слабым голосом спросила Дана, пытаясь унять дрожь в коленях. Она вдруг с ужасающей ясностью поняла, что муж собирается искать Бетти Эббот, и понадеялась, что он не вернется, пока не протрезвеет.

— Не твое дело, черт возьми, когда я вернусь! Можешь убираться к черту! — И, не взглянув на жену, вихрем вылетел из спальни.

Совсем опустошенная, Дана оперлась о дверь. Невозможно лгать себе, что совершила ужасную ошибку, когда приняла захлестнувшие ее эротические переживания за настоящую любовь. Человек, который обворожил ее в Нью-Йорке, не имел ничего общего с яростным, жестоким существом, в которого он превращался, напиваясь. Это были два разных человека. Холодная ярость на свою глупую наивность охватила ее. Больше, чем когда-либо, ощутила она отсутствие родной матери, которая сумела бы помочь ей разобраться до свадьбы и помогла бы сейчас.

Оцепенев от обиды и горя, она подошла к окну и увидела удаляющиеся хвостовые огни машины ее мужа. Не снижая скорости, он повернул на шоссе. Тишина воцарилась в пустом доме. Дана стояла, замерзнув от холода, перед окном и смотрела поверх деревьев, пока солнце окончательно не зашло. Первый раз в жизни ей было страшно, и она не знала, к кому обратиться за помощью.

 

9

Дана достала мячик для гольфа и передала короткую клюшку мальчику, слегка кивнув на его поздравления после удачной игры. Она выбивала восемьдесят третий день подряд, что значило, что она могла участвовать в женских соревнованиях по гольфу, проводимых каждый год четвертого июля в Кантри Клубе в Гросс Пойнте. Она направилась через холм к зданию клуба. Ее волосы были собраны сзади в строгий хвост, не было ни макияжа, ни сережек. В двадцать один год она выглядела на десять лет старше, лицо осунулось, тонкие морщинки появились вокруг глаз и рта. Ее тело было упругим и спортивным благодаря тренировкам, которые она неустанно проводила на поле для гольфа летом и на теннисном корте зимой.

Она остановилась, чтобы сообщить свой счет, а затем прошла прямо в женскую раздевалку, не разговаривая ни с кем по пути, стянула с себя мокрую одежду и встала под освежающий душ. Пустив струю на полную мощность, она подставила ей лицо, и каскад воды обрушился на голову и тело. Она ужасно устала. Сжала губы, вспомнив о причинах своей игры в гольф. За эти два года после того, как они с Маршаллом вместе играли в гольф на Барбадосе, она заставила себя стать опытным игроком, но муж все равно отказывался играть с ней. Лучики морщинок вокруг рта углубились, когда подумала о Маршалле, и она повернулась в душе, чтобы вода сняла напряжение с мускулов спины.

Дана никогда больше не ощущала того слепого обожания своего мужа, какое чувствовала во время их головокружительного романа. За три года их брака Маршалл стал пить еще сильнее, и она тоже не отказывалась. Отрегулировав душ, Дана потянулась за мылом и начала медленно намыливать свое тело. Головная боль, от которой она проснулась сегодня утром, почти прошла, физические упражнения, как всегда, прогнали остаток утреннего похмелья, которое стало вполне привычным явлением в последнее время. Невольное отвращение отразилось на ее лице, когда она представила обрюзгшего растолстевшего мужа. Стерся из памяти красивый, чувственный мужчина, за которого она вышла замуж. Возможно, устало подумала она в тысячный раз, он всегда был грубым и вульгарным, просто она была слишком наивной и не хотела ничего замечать. Интересно, успел ли Маршалл на работу?

Они всегда брали две машины, если отправлялись на вечер вместе, а вчера он пришел домой гораздо позже ее. Как обычно, она притворилась спящей, когда он ввалился в комнату, но вместо того, чтобы упасть на постель рядом с ней и заснуть, он настоял на том, чтобы она удовлетворила его желание. Дана устала от нескончаемой череды вечеринок, где все напивались до неприличия, ее тошнило от романов среди знакомых, она больше не любила Маршалла.

Она намылила волосы шампунем, смыла его, откинула назад мокрые пряди и выключила воду. С минуту постояла под кондиционером, пока обсохло тело. Ее брак был ловушкой, стены душа давили на нее, как тесные отношения с Маршаллом. У Даны внезапно закружилась голова. Она отодвинула тонкую занавеску и начала вытираться сухим полотенцем.

Раздевалка была полна матрон из Гросс Пойнта, которые оживленно болтали, переодеваясь после игры, но Дана сторонилась всех, и никто с ней не заговорил. Захотелось позвонить бабушке перед ланчем с дядей Гэвином. Маргарет сильно постарела за последний год, теперь она редко выходила на улицу, и Дана за нее очень беспокоилась.

Когда она последний раз была в Нью-Йорке, ужасно хотелось откровенно рассказать бабушке о своей жизни в браке, о поведении мужа… Но Дану поразил вид бабушки: ее глаза глубоко запали, руки стали тоньше, ее постоянно одолевали усталость и чувство одиночества. Со времени замужества дочери Джосс проводил почти все время в Голливуде, и Маргарет о нем тосковала больше, чем можно было ожидать. Хотя Маргарет Уэллес было почти восемьдесят, Дана не могла поверить, что может потерять свою сильную, решительную бабушку. Она пообещала себе навестить ее снова после четвертого июня. Возможно, она даже уговорит Джосса прилететь на Восточное побережье, бабушке это понравилось бы.

Джосс. Глаза Даны увлажнились, и на лице появилось такое выражение, которое теперь редко бывало у нее. Она открыла шкафчик с одеждой, застегнула белый кружевной лифчик и натянула маленькие трусики. Джосс теперь стал еще популярнее, на этот раз в кино. Он снялся в трех больших картинах подряд, сборы были необыкновенно велики, и он стал ведущей звездой Голливуда. Больше недели они не разговаривали. Вероятно, у него очередной роман.

Она натянула через голову льняное платье малинового цвета и поправила его на бедрах. Не взглянув на себя в зеркало, надела туфли и застегнула в каждом ухе крошечные золотые серьги-колечки. Распустив волосы, которые теперь доходили ей лишь до плеч, она зачесала их за уши и достала из сумочки губную помаду.

Она ужасно скучала по своему отцу. Когда она училась в школе, а он играл в театре, они виделись каждый день. Даже когда она поступила в колледж, он все равно умудрялся регулярно навещать ее. Дана попыталась рассказать по телефону о кошмарных сценах, которые закатывал ей Маршалл, но Джосс ничего не понял. В основном он рассказывал сам о последних голливудских сплетнях, а в конце, не разобравшись что к чему, сказал, что в восторге от того, что его дочь счастлива. Дане как-то не удавалось найти слова, которые могли бы остановить болтовню Джосса и приковать его внимание к себе. Она криво улыбнулась, зная, что Джосс всегда отмахивался от неприятных новостей, считая, что все само собой образуется, что все опять будут веселы и счастливы. Дана наконец посмотрела в зеркало, держа в руках помаду, и поморщилась, увидев свое отражение. Она выглядела строгой и хрупкой, совсем не отличалась от многих других молодых женщин ее круга. На ее лице не было улыбки, только усталость. Торопливо накрасила губы, убрала помаду и выбросила из головы неприятные мысли.

Медленно вышла из женской раздевалки в покрытый ковром главный зал клуба, прошлась по длинному коридору мимо комнаты для игры в карты, мимо гриль-бара и вышла на веранду с белыми колоннами. Здесь стояли круглые столики под зелеными зонтами, на одном конце террасы был длинный буфетный стол, в баре шли приготовления к сервировке обеда. Вдалеке четыре человека играли в гольф, а слева Дана увидела еще одну группу людей, столпившихся у первой лунки. Она задержалась в проходе, ища глазами Гэвина, и вытащила из сумки большие темные очки. Солнце светило так ярко, что даже стало резать глаза.

На дальнем конце террасы Дана увидела Гэвина. Он сидел один за маленьким столиком на двоих, и она помахала рукой, давая понять, что заметила его. Когда приблизилась, обойдя другие столики, он уже встал и отодвинул для нее стул. Подошел официант, ожидая заказа. Гэвин Фоулер поцеловал жену племянника в щеку. Несмотря на строгий деловой костюм, он не выглядел одетым неуместно, и почтение, с которым официант принял заказ, еще больше подчеркивало авторитет этого человека в глазах окружающих. Дана слегка кивнула и опустилась на стул. Они молчали, пока официант не принес "Кровавую Мэри" для нее и чай со льдом для него.

— Хорошо выглядишь, Гэвин, — равнодушно сказала Дана, не снимая темных очков, чтобы он не мог видеть ее глаз. Ее рука немного дрожала, когда она подносила к губам свой бокал.

— У тебя была бурная ночь? — равнодушно спросил он, удивленно подняв брови при виде ее дрожащих рук. Дана быстро поставила бокал на стол и полезла в сумочку за сигаретами. Гэвин вынул из пепельницы коробок клубных спичек, зажег и дал ей прикурить. Откинувшись назад, он отбросил коробок и внимательно посмотрел на нее. — С каких пор ты куришь?

Дана пожала плечами. Официант принес меню, и она подняла очки на лоб, изучая знакомый выбор блюд. Гэвин заказал для обоих, и когда они опять остались один, оглядев террасу, сказал с нескрываемым раздражением в голосе:

— Неужели этим людям больше нечем заняться? — Он перевел взгляд на Дану, и его раздражение усилилось.

— А тебе?

— Вообще-то нечем, — равнодушно призналась она. Интересно, почему он настоял на этом общем обеде, подумала она, и, когда снова спрятала глаза за очками, ей показалось, что изо всех углов на них смотрят люди, удивляясь тому же самому. Гэвина знал в лицо весь Детройт, но он редко показывался в клубах. К вечеру, подумала она, сплетни разнесутся по всему городу. С первого дня в Гросс-Пойнте она прониклась к Гэвину уважением, несмотря на ощущавшуюся в их отношениях напряженность.

Только он воспринимал ее живопись всерьез, хотя, к ее стыду, она почти не бралась за кисть в этом году.

— Ты рисуешь? — спросил он, словно прочел ее мысли. — Сейчас работаешь над чем-нибудь? — Дана отрицательно покачала головой и поняла, что он разочарован. Она вспомнила крошечную комнатку, которую Маршалл называл студией, и ее лицо смягчилось при взгляде на Гэвина. Именно он настоял на том, чтобы расширить комнату, сделать большие окна, чтобы солнечный свет проникал туда, и устроить полки для полотен и красок. Ей было неловко признаваться в том, что она редко заходит в светлую просторную студию, которую он для нее создал. Обстановка угнетала ее, напоминая о том коротком периоде, когда любовь к Маршаллу сочеталась у нее с талантом к живописи. Теперь она потеряла и то и другое, заменив обе эти страсти на дурацкую, отнимающую время навязчивую идею стать чемпионом по гольфу.

— Ты попусту тратишь время, — коротко сказал Гэвин, его голос был осуждающим.

— Я не хочу говорить об этом, — отозвалась Дана, дав понять, что эта тема закрыта. Они переглянулись, как два старых противника.

— Хорошо, — сменил тему Гэвин. — Вообще-то я хочу поговорить о другом. Поэтому и пригласил тебя.

— А я-то удивлялась, чему обязана такой честью, — мрачно сказала Дана. — Ты никогда не обедаешь в клубе.

— Да, — его лицо оставалось безучастным. — Зато ты обедаешь здесь слишком часто.

— Кто тебе сказал?

— Немногое ускользает от моего внимания, пора тебе это заметить. Хотя это и Детройт, но круг наших знакомых достаточно ограничен.

— А ты против? — холодно бросила Дана.

— Нет. Но ты попусту тратишь время. — Гэвин махнул рукой, снова закрывая тему. Молча они ждали, пока официант принес ему сандвич, а ей салат. Официант удалился, и он так же неторопливо продолжил, пристально следя за реакцией Даны на его слова. — Надо поговорить о Маршалле, но так, чтобы он не знал об этом разговоре.

— Мы здесь не совсем одни. — Дана оглядела террасу и коротко рассмеялась. Здесь было столько народу, все столики были заняты, а у буфета выстроилась длинная очередь.

— Я знаю, — согласился Гэвин, посмотрев на часы. — Но это по пути в аэропорт, а в два тридцать у меня самолет в Нью-Йорк.

— Ты всегда делаешь кучу дел одновременно. — Дану это позабавило. Она отодвинула от себя нетронутый салат и снова закурила. Гэвин заказал ей еще один коктейль и принялся разрезать свой бутерброд на мелкие части.

— Твой муж слишком много пьет, и это мешает его работе. — Не глядя на нее, он принялся поглощать свой ланч. — Мне это не нравится, и я хочу, чтобы это прекратилось.

— Ты говоришь не с тем Фоулером, — возразила Дана, потянулась к своему бокалу и сделала долгий глоток.

— Он меня не любит, его мать закрывает глаза на его недостатки. Больше Фоулеров нет. — Гэвин прекратил есть и сказал: — Сними эти очки и посмотри на меня.

Удивленная внезапной строгостью голоса, Дана послушно подняла очки на лоб и вопросительно взглянула на собеседника. Он быстро кивнул и откинулся назад. Его тон стал еще более настойчивым.

— Я больше не могу и не собираюсь его покрывать. Он разрушит мою компанию, если получит ее, оставаясь таким, как сейчас. Я не могу пойти на такой риск. — Он положил руки перед собой на стол, как будто проводил совещание, и сухо продолжил: — "Фоулер Моторс" управляли Фоулеры с тех пор, как мой дедушка основал ее, и я не собираюсь передавать ее некомпетентному пьянице.

Слезы навернулись на ее глаза, и она моргнула, чтобы смахнуть их. Гэвин обрисовал ситуацию несколькими жесткими словами, и секрет, который она хранила от него, оказался никаким не секретом. Череда воспоминаний о пьяном растрепанном муже, то бессвязно что-то бормочущем, то злобно оскорбляющем ее, промелькнула в ее голове. Захотелось узнать, что подумал бы Гэвин, если бы узнал, каким жестоким становится его племянник в спальне, когда вокруг нет свидетелей. Она рассеянно потерла плечи, как будто до сих пор чувствовала его железную хватку, когда он яростно тряс ее во время одной из отвратительных пьяных сцен. Ее голос дрожал от страдания, когда она бросила:

— И что ты от меня ждешь?

— Роди ребенка, — спокойно сказал Гэвин. — Ему нужно остепениться. Появление детей обычно дисциплинирует Возможно, он бросит пить. Он всегда был достаточно разумным, чтобы управлять компанией, но он никогда не получит ее от меня, пока не докажет, что намерен целиком посвятить себя семье и бизнесу. — Долгая тишина повисла между ними, пока Гэвин смотрел на ее опущенную голову, а она крутила на пальце массивное обручальное кольцо. Ее пальцы стали совсем тоненькими, и кольцо почти спадало. — Вы не заводите детей по какой-то определенной причине?

Дана вспомнила ночи, в которые муж возвращался домой, когда она давно спала, когда он был слишком пьян, чтобы заниматься любовью, и как она была этому рада, потому что он был отвратителен. Интересно, подумала она, знает ли Гэвин, что его племянник возобновил свой роман с Бетти Эббот? Сама она узнала об этом случайно, увидев, как ее муж выходил из спальни Бетти во время вечеринки в Лифорд Ки. На ее упрек он только рассмеялся и ушел. Гэвин будет в ярости, если узнает об этом романе его племянника, и это может означать конец карьеры Маршалла. А она понимала, что значило для ее мужа стать следующим президентом "Фоулер Моторс"! Если что-нибудь помешает ему возглавить фирму, он наверняка будет вымещать свою злобу на жене. Она опустила глаза и солгала:

— Нет, никакой причины нет.

— Вы планируете заводить детей? — настаивал Гэвин.

— Мы говорили об этом до свадьбы, но не после. — Дана часто мечтала иметь своего ребенка, чтобы любить его и заботиться о нем, но когда думала о Маршалле как об отце малыша, то понимала, что это невозможно. Хотя она сильно завидовала Линни и Дрю Блейкам, у которых были две маленькие девочки, ей невмоготу было видеть их печальные личики, смотрящие, как их родители напиваются с друзьями. Линн пила и одна по утрам, и Дана дала себе слово, что у ее детей никогда не будет такого дома. Хотя она не пила одна, приходилось признать, что она пьет слишком много, и потом — нельзя рисковать. Ведь Маршалл может так же жестоко обращаться с ребенком, как он обращается с ней. Что ждет беззащитного малыша, если у его отца случаются такие кошмарные приступы ярости?..

— Теперь для этого пришло время. Тебе нужно заняться чем-то более полезным, чем гольф, а Маршаллу давно пора посерьезнеть, — сказал Гэвин не допускающим возражений тоном, но в глазах светилась тревога. — А Фоулерам нужен наследник.

— Это не так просто.

— По крайней мере, подумай о том, что я тебе сказал. Ты обещаешь подумать?

— Хорошо, я подумаю, — обещала Дана. Гэвин аккуратно подписал чек и отдал официанту. Он поднялся и нерешительно посмотрел на нее, как будто собирался сказать что-то еще.

— Я обязательно подумаю, — повторила Дана и слабо улыбнулась.

Гэвин кивнул головой, как будто остался доволен разговором, и похлопал ее по плечу.

— Это все, о чем я прошу. Если ты захочешь рассказать мне что-нибудь, ты ведь сделаешь это, правда? — спросил он, глядя не на нее, а на часы, затем поверх ее головы в сторону стоянки машин. Шофер уже подогнал машину к клубу.

Дана хотела сказать седому старичку, что она больше не может жить с его племянником, не то что иметь от него ребенка. Внезапная дрожь пронзила все ее тело, потому что она испугалась, что Маршалл изобьет ее, если узнает, что она жаловалась дяде. Она хотела крикнуть, что боится своего мужа, что Маршалл унижает ее и предпочитает спать с другой женщиной. Она хотела, чтобы Гэвин узнал, как ей страшно, что она не знает, что делать, как расторгнуть свой брак, куда идти, но Гэвин уже отвернулся, и его квадратные плечи были где-то вдалеке между столиками. Он разобрался с одной проблемой и готовился разобраться с другой в Нью-Йорке.

Дана откинулась на спинку стула и прикурила от спичек, которые оставил Гэвин. Столики вокруг опустели, буфетный стол внесли внутрь здания, и только несколько завсегдатаев ошивались возле бара. Пока они обедали, солнце зашло за облака, похоже, собирался дождь.

Уставшая и опустошенная, Дана сожалела, что не использовала возможность рассказать все Гэвину. Хотя была уверена, что на самом деле он не хотел узнать что-либо о личных проблемах племянника. Она была так близка к тому, чтобы попросить о помощи, что внезапно поняла раз и навсегда, что ее брак распался. Единственное, чего ей хотелось, — это избавиться от Маршалла, от их бесполезного обременительного сожительства, от Гросс Пойнта, от всего, во что превратилась ее жизнь. Захотелось еще выпить, но она заставила себя отрицательно покачать головой на вопрос официанта, и он ушел, оставив ее наедине со своими мыслями. Женщина безучастно смотрела на поле для гольфа, где играли четыре человека, и они радостно вскрикнули, когда один из них промахнулся по лунке.

— Да, победа ускользнула, Пауэрс.

Они расплатились друг с другом, сообщили свой счет, и трое из них направились к мужской раздевалке. Четвертый подошел к Дане с приятным удивлением на лице.

— Ты давно здесь? — Майк Пауэрс опустился на стул напротив Даны, заказав себе чай со льдом. — Ты видела это? Я не смог попасть в лунку со смехотворного расстояния! — Он принялся бодро описывать ход игры. Однако его взгляд был встревоженным. Наконец Майк наклонился к ней, сжав ее узкую ладонь в своей. — Дана! С тобой все в порядке? Что случилось?

Она автоматически улыбнулась, взяла сумочку, сдвинула стаканы и встала, собираясь уходить.

— Все в порядке, Майк. Со мной все в порядке.

— Нет, что-то не так. — Он легонько толкнул ее обратно. — Да у тебя на лице это написано. — Глаза Даны наполнились слезами, и она тщетно попыталась их смахнуть. — Маршалл. Ведь это из-за Маршалла? Что случилось?

— Ничего, — сказала она равнодушно и посмотрела на Майка с вызовом.

— Все же что-то случилось — ты перепугана насмерть. Марш тебя достает?

— Не больше, чем обычно. — Ее рука задрожала, и он сжал ее еще крепче. Дана поняла, что жалость для нее невыносима, даже от Майка.

Он был единственным в компании, кто отказывался принимать наркотики, кому удавалось оставаться трезвым, когда все остальные пьянели, и кто привозил Маршалла домой, когда тот не в состоянии был вести машину. Он был единственным, кто относился к ней по-доброму с первого дня их знакомства, кто поддерживал, когда ее представили детройтскому обществу, когда Маршалл и Бетти стали удаляться из компании вдвоем все чаще и чаще. Майк был единственным человеком в Гросс Пойнте, которого Дана могла назвать своим другом, но она не могла пожаловаться на Маршалла, так же, как у нее не хватало смелости довериться бабушке, Джоссу или даже Гэвину.

— Пойдем. — Майк встал и поднял ее на ноги. — Давай уедем отсюда. — Дана мрачно кивнула, позволив увести себя с террасы. Ее стала бить дрожь, когда дождь все же начался и когда Майк осторожно выехал со стоянки и свернул на дорогу. Ее глаза были затуманены слезами, и она не имела ни малейшего представления, куда они едут. Увидев воду, она поняла, что он привез ее в маленький рыбацкий домик, который он купил на озере Сент Клер.

— Вылезай, — скомандовал Майк и повел ее по заросшей тропинке к входной двери и через крошечную кухню в маленькую гостиную. Она устроилась поудобнее на потертом сиденье стула, а он развел огонь в печурке и поставил кофейник. Когда аромат кофе донесся из кухни, он развел огонь в камине и набросил на колени Даны старое армейское одеяло — в комнате было сыро. Долго молчали, потягивая горячий кофе, пока Дана с тихим вздохом не поставила кружку на стол.

— Лучше? — нежно спросил Майк.

— Намного лучше. — Дана выдавила из себя слабую улыбку. — Спасибо.

— Хочешь поговорить?

— Не очень… то есть да… не знаю.

— Ты можешь мне доверять.

— Знаю. — Дана улыбнулась и ласково посмотрела на собеседника. Добродушное лицо Майка было покрыто таким же сильным загаром, как и тогда, когда она увидела его в первый раз. Только вокруг обозначились морщинки, и несколько седых волосков появилось на висках. Интересно, почему он не женится, подумала Дана. Женщины не обходят его вниманием, по крайней мере за то время, пока она его знала. Он был архитектором и проектировал ультрасовременные здания на Среднем Западе, но ему, видимо, не хватало времени, чтобы прилично обставить свой дом. Она отметила несвежий вид комнаты. Хотя голый, обшитый досками пол нуждался в покраске, а уж стены точно не обновляли несколько лет, все равно было что-то очень приятное в этом скромном коттедже, и она расслабилась, вытянув длинные ноги поближе к огню.

— Я больше не могу так жить, Майк. Пьянки, наркотики, — это невыносимо.

— Маршалл?

— Я боюсь его.

— Он когда-нибудь делал тебе больно? — спросил Майк тревожно и наклонился к ней, словно пытаясь броситься на защиту.

— Да, — призналась Дана, вздохнув. Наконец-то она сказала это вслух и почувствовала облегчение впервые за последний год с тех пор, как Маршалл стал бить ее, когда приходил домой пьяным, а она отказывалась с ним спать. Угнетавший ее стыд за то, что живет с мужчиной, который оскорбляет и унижает ее, немного прошел после того, как она смогла рассказать об этом кому-то другому. Когда Маршалл возобновил роман с Бетти Эббот, Дана надеялась, что он не будет претендовать на близость с ней, но он все равно настаивал на том, чтобы она жила с ним. Когда ударил ее в первый раз, она упала на кровать, охваченная ужасом и болью. Ее никогда еще никто не бил, и удивление от того, что он поднял на нее руку, оказалось сильнее боли. Когда она попыталась закричать, муж схватил ее за плечи и так встряхнул, что ее голова болталась из стороны в сторону. — "Ты, тупая сучка, никогда больше не смей говорить мне нет!". Маршалл запугал ее угрозами и ушел из дома.

Как обычно, на следующий день он раскаивался, но это повторялось всегда, когда он наливался до такой степени, что не соображал, что делает, и бил ее. Дана его не прощала. Парализованная ситуацией и будучи не в силах ее изменить, Дана пыталась не попадаться пьяному на глаза, и не знала, как жить дальше.

— Когда? — почти прошептал Майк. Дана глядела на него, не в силах ответить. — Он бил тебя? — Она кивнула. — Не один раз? — Она опять кивнула. — Ты кому-нибудь говорила? — Дана горестно покачала головой. — Почему? — Она не смогла ответить. — Ты его боишься? — Она подняла глаза, полные слез. — Черт возьми, он просто ублюдок! — Майк встал и заметался по комнате, его лицо пылало от гнева. — Как я хотел бы врезать ему! Ты не можешь туда возвращаться.

— Пожалуйста, Майк, — попросила Дана. Она вскочила на ноги. — Он убьет тебя, если ты ему что-нибудь скажешь. И никогда не простит меня, если узнает, что я тебе все рассказала. — Дана отметила, как обычно спокойное и доброе лицо Майка стало жестким и даже брезгливым.

— Мы знали о девушке, которую он изнасиловал. Сколь ужасно это ни было, считалось, что он сделал это спьяну, не понимая, что творит. Никто не мог себе даже представить, что он когда-нибудь будет способен ударить женщину, что он бьет свою жену… Ведь тебе наплевать, простит он тебя или нет, правда? — Майк с сочувствием смотрел на ее изможденное лицо, а затем взгляд его прояснился, и он с облегчением сказал: — Ты боишься, что он обидит тебя, узнав, что ты с кем-то поделилась своим горем?

Дана кивнула и встревоженно сказала:

— Пообещай, что ты никому ничего не скажешь.

— Нет, я не буду тебе ничего обещать, — возразил Майк, обнял ее за плечи и притянул к себе, чтобы лучше разглядеть выражение ее лица. — Но обещаю не делать ничего, что подвергло бы тебя риску. — Он ободряюще похлопал ее по спине. — Ты не должна возвращаться домой, там небезопасно. Что, если как-нибудь ночью он потеряет контроль над собой? Не надо рисковать.

— Мне некуда идти. — Дана уткнулась в его свитер, и ее почти не было слышно. — Как мне его бросить? — Взгляд ее был серьезен. — Я не могу вернуться в Нью-Йорк — бабушка больна. Я не могу поехать в Голливуд — Джосс на съемках. Больше мне некуда идти.

— Ну… — он, заколебавшись, оглядел комнату. — Ты можешь остаться здесь на некоторое время. — Оба засмеялись, когда дождь полил еще сильнее и несколько капель просочились с потолка им на головы. — Оставайся со мной. В Детройте.

— Это невозможно. Спасибо за предложение. — Дана отошла к камину, огонь в котором угас. Потерла руки и посмотрела на смолистое полено. — Но я и не могу больше ждать, а что делать, не знаю. Хотела справиться сама, но теперь поняла, что не смогу. Мне нужно уезжать отсюда куда-нибудь, неважно куда.

Майк подошел к двери и распахнул ее. Со стороны озера налетел свежий ветерок. Над водой кружилась стая гусей, улетавших на юг. Дана подняла одеяло, которое упало на пол, когда она встала, аккуратно свернула его и положила на край дивана. Майк закрыл дверь спиной и обратился к Дане.

— Он не заслуживает тебя, — глухо сказал он. — Как ты могла за него выйти?

— Мне было всего восемнадцать, когда мы встретились, он был красивым, и я была очарована. — Дана пожала плечами и повысила голос. — Я была такой идиоткой, совсем не догадывалась о разнице между страстью и любовью.

— Ты была слишком молода. — Майк подошел и нежно убрал волосы с ее лба. — Ты и сейчас молодая.

— Я больше этого не чувствую, — с тоской сказала Дана.

— Позволь, я помогу тебе? Тебе нужно уходить оттуда, нельзя жить с таким уродом. — Майк обнял ее за плечи и нежно прижал к себе. Она положила голову ему на плечо. Ей было спокойно и удобно рядом с ним, впервые за долгие месяцы она почувствовала себя в безопасности. — Поедем вместе, ты можешь остаться в моей квартире в городе, пока решим, что делать дальше, — он прижался щекой к ее волосам и задумчиво сказал: — У меня полно свободного места, и ты будешь в безопасности. Я о тебе позабочусь.

— Не могу, Майк. Надо вернуться к Маршаллу и все сказать ему, нельзя просто так уходить, — она улыбнулась, благодарная Майку за доброту. Было бы слишком просто переложить свои проблемы на кого-то другого. — Я не хочу, чтобы ты влип в эту историю.

— Я уже влип, разве не видишь? — Он снова прижал ее к себе.

Заходящее солнце наконец пробилось сквозь тучи и вовсю светило в маленькое окошко. Дане не хотелось покидать убежище, которое обрела в этом доме, но пора уходить. Если кто-нибудь узнает, что они с Майком были вдвоем, весь Гросс Пойнт будет считать, что у них роман. Дана вздрогнула, представив, как разъярится ревнивый Маршалл. Может, он не всегда хотел свою жену, но никогда не позволил бы никому дотронуться до нее. Подумав о пьяном, храпящем, грубом муже, она отпрянула от Майка.

— Пожалуйста, Майк, отвези меня обратно, — почти умоляла она.

— Что ты собираешься делать? С тобой все будет в порядке? Можно, и буду присутствовать во время твоего разговора с Маршаллом? При мне он не посмеет тебя и пальцем тронуть. — Майк беспокойно смотрел на Дану. — Ты сейчас не сможешь противостоять ему. А если он будет пьян?

— Не будет, сейчас слишком рано, — солгала Дана. Она понятия не имела, где ее муж и в каком состоянии он вернется домой, но надеялась, что сможет уговорить, чтобы он отпустил ее. Может, мысль о скандале, который вызовет уход жены, заставит его бросить пить навсегда? Может, еще осталась слабая надежда начать все сначала? Если такая возможность есть, если Маршалл пообещает принять ее помощь, подумала устало Дана, она попытается сохранить свой брак, несмотря ни на что. Может, где-то в его огрубевшей душе остались те черты, которые она любила и сможет полюбить еще раз?

Высокий мужчина и стройная женщина спокойно улыбнулись друг другу. Он нежно наклонился к ней и поцеловал. Она легонько коснулась пальцами его лица. Оба вышли из коттеджа на заросшую травой тропинку. А над ними на фоне темного облака кружились гуси, их пронзительные крики раздавались в тишине.

 

10

Дана повернула на дорожку перед домом и посмотрела, на месте ли машина Маршалла, но гараж был пуст. Она выключила мотор машины и посмотрела на часы. Было почти семь тридцать. После молчаливого возвращения с озера, когда каждый был занят своими мыслями, Майк неохотно оставил ее возле клуба около часа назад. Несмотря на задержку в пути, Дана приехала домой раньше мужа и была этому рада. На душе было тяжело. Дана прошла через кухню и просторный холл в гостиную. Остановившись в дверном проеме, стала изучать эту комнату, словно никогда ее не видела. Почти два года назад здесь стояла Маргарет, осматривая ковер и скучные серые стены, а Дана смеялась, когда бабушка, подняв бровь, сказала: "Так не пойдет".

Бабушка распорядилась, чтобы стены перекрасили в бледно-желтый цвет, сменили мебель, а ужасный ковер отнесли на чердак. Из Нью-Йорка она прислала кое-какую мебель, и теперь комната стала теплой и уютной. Дана так и не узнала, что сказала Маргарет Марте Фоулер, но мать Маршалла щедро рассыпала восторженные похвалы, увидев заново обставленную комнату.

Дана нервничала и рассеянно подошла к бару, чтобы налить себе виски, но, поднеся стакан к губам, внезапно отвернулась, пошла в кухню и выплеснула темную жидкость в раковину. Наблюдая за остатками виски, исчезающими в стоке, она почувствовала облегчение. Впервые ей удалось перебороть желание выпить, и она зареклась, что это не в последний раз.

Она отвернулась, опершись руками о раковину, услышав стук дверцы машины и тяжелые шаги Маршалла. Он уже входил в кухню. Лицо мужа было багровым, но Дана решила, что он еще не слишком пьян. Наверное, он выпил пару коктейлей где-нибудь по пути домой и почти трезв. Она безучастно смотрела на мужа, плотно сжав губы.

— Где ты шаталась весь лень? Я звонил тебе. — Не взглянув на жену, Маршалл прошел в гостиную к бару.

— В клубе, — спокойно ответила Дана и последовала за мужем, наблюдая, как он плеснул в бокал немного бурбонского. Он выпил залпом, налил еще и повернулся к ней. Внешне спокойная, она опустилась в кресло, которое бабушка велела обить зеленым материалом, и спокойно продолжила:

— Я рада, что ты пришел. Нам надо поговорить.

— Ты когда-нибудь занимаешься чем-нибудь, кроме игры в гольф? — зарычал Маршалл. — Ты попросту тратишь время.

— Сегодня я готовилась к соревнованиям, — отозвалась она и собралась рассказать ему о своих успехах в игре в гольф. Но его лицо потемнело, и она пожалела о сказанном, — это лишь вызвало у мужа ревность.

— Большое достижение! — Он ослабил галстук и расстегнул рубашку. — Женский гольф!

— Маршалл, — ее голос был все еще спокойным, но руки судорожно сжались, и она усилием воли заставила себя расслабиться. — Перестань. Нам надо поговорить.

Маршалл снял пиджак и бросил его на стул. Он тяжело опустился на диван, вытянул ноги на старинный комод, который они использовали в качестве кофейного столика, и посмотрел на жену. Приятно улыбнулся, но взгляд был холодным.

— Давай, я весь внимание.

— Мы не можем так больше жить, — печатая каждое слово, сказала Дана.

— Потрясающе! Старая песенка под названием "Мы не можем так больше жить". — Маршалл усмехнулся, закурил и допил свой бокал. — Это обязательно?

— Да, обязательно. — Дана нервничала все больше и больше, понимая, что нужно казаться спокойной. Иногда ей казалось, что ему нравится, когда она испугана. — Наш брак в полном смысле этого слова не существует. Между нами уже ничего нет.

— Перестань. Мы же женаты. Хватит ныть.

— Я не ною, — возразила Дана.

Маршалл поднялся, подошел к бару и начал смешивать себе коктейль.

— Когда ты наконец вырастешь? У тебя есть все, что ни пожелаешь, почему бы тебе не заткнуться и не перестать жаловаться? Все, что от тебя требуется, чтобы оправдать свое существование, это родить наследника, но ты не можешь даже этого! — Он повернулся к жене, держа в руке бокал, и широко улыбнулся, меряя ее взглядом. Холодок пробежал по спине Даны, когда она заметила выражение его лица. Даже когда он улыбался, в глазах все равно светилась злоба. — А может, ты с кем-нибудь поговорила? — Он саркастически усмехнулся. — Случайно, не с моим дядей Гэвином? А может, с моим старым другом Майком Пауэрсом? Я выпил пару коктейлей с Дрю после работы, и Линн уже успела позвонить ему и рассказать о том, как ты сегодня очаровательно провела день. Скажи, может, ты жаловалась на свои воображаемые проблемы половине Детройта?

— Я не…

— Тогда какого черта ты обедала с Гэвином?

— Он попросил меня подъехать. Я не могла отказать ему.

— И, наверное, ты не могла отказаться и от того, чтобы провести полдня с Майком Пауэрсом? — Он усмехнулся, и у Даны опять мелькнуло нехорошее предчувствие. Она вспомнила слова Гэвина, что Детройт — маленький город, и поняла, как глупо было уехать из клуба вместе с Майком. Она должна была понять, что невозможно ускользнуть от всевидящих глаз обедавших на террасе.

— Маршалл. — Дана едва сдерживала дрожь в голосе. — Это не имеет отношения ни к Гэвину, ни к Майку. Это наше с тобой дело, наш брак. Мы оба несчастны.

— Говори за себя, дорогая, — фыркнул Маршалл. — У меня есть все, что я хочу.

— Я не могу так больше жить.

— Чушь! Тебе нравится быть миссис Маршалл Фоулер, и ты это знаешь.

— Больше нет. — Дана понизила голос и отвернулась, чтобы он не мог увидеть отвращения на ее лице. Она снова скрестила руки, все еще сохраняя надежду, что сможет высказать ему все, что считает нужным, без скандала и не выдав своего страха. — Мне надоело, что ты пьешь, и я требую прекратить свой роман с Бетти.

— Ты рассказала Гэвину о Бетти? — Его голос стал хриплым, он поднялся, подошел к креслу жены и подозрительно посмотрел на нее. Улыбка исчезла с лица, осталась злость.

— Нет. Он просто говорил со мной о том, что ты пьешь.

— С чего бы это ему говорить с тобой об этом? — потребовал ответа Маршалл. — Да что ты обо мне знаешь?

Не впервой Дана печально подумала, не была ли ее наивность причиной того, что Маршалл женился на ней. Может, он рассчитывал, что раз она молода и наивна, то не будет вмешиваться в его жизнь? Возможно, он думал, что она будет закрывать глаза на его пьянство, кошмарные сцены, постоянные перемены настроения; возможно, ему казалось, что она будет счастлива стать такой же, как Бетти Эббот, спать со всеми подряд в их компании, чтобы было кому продолжать род, при условии, если у них будет хороший дом и много денег. Отмахиваясь от этой кошмарной картины, Дана тяжело вздохнула и сказала почти умоляющим голосом:

— Он волнуется за тебя. Ты же ему небезразличен.

— Бред. Он ненавидит меня. Он хочет выкинуть меня из семейного бизнеса, и я это знаю, — самодовольно ухмыльнулся Маршалл. — Но я слишком умен для старого ублюдка. Я буду президентом фирмы еще до того, как он соизволит согласиться на это.

— Не будешь, если не перестанешь пить, — спокойно сказала Дана.

— О чем, черт возьми, ты там болтаешь?

— Он сказал, что не передаст фирму, пока ты не остепенишься. Он считает, что нам надо завести ребенка. — Дана устало откинулась в кресло, положив голову на высокую спинку. Теперь она сказала все, и если муж не прислушается к предупреждению дяди, то будет виноват сам. Закрыв глаза, Дана стала ждать его реакцию, которая, впрочем, не замедлила сказаться.

— Ты, тупая сучка!

Дана тревожно смотрела на мужа и вдруг поняла, что он собирается свалить на нее вину за свое поведение, которое вызвало неудовольствие дяди. Он был ослеплен яростью, и в глазах была ненависть. Дана забилась поглубже в кресло, пожалев, что рассказала мужу о предупреждении Гэвина. Она обвела глазами комнату, ища, где бы укрыться от разъяренного Маршалла, но он отрезал все пути к отступлению. Оставалось хотя бы не выдать своего страха.

— Пожалуйста, — испуганно прошептала она.

— Пожалуйста, черт побери! Кто дал тебе право обсуждать мое поведение с кем-нибудь, мисс ханжа? Кто дал тебе право решать, много ли я пью?

— Маршалл, пожалуйста, не злись. Это Гэвин меня позвал. Я бы никогда не стала говорить о тебе и о том, что здесь происходит. — Голос был таким тихим, что она почти не слышала себя сама, лишь тяжелое дыхание мужа. Опустив голову, он снова пошел к бару. Дана моментально соскочила с кресла и метнулась к двери, чтобы убежать в спальню, где можно было укрыться.

— Куда, черт возьми, ты направилась?

— Мне надо уйти. — Дана повернулась спиной к Маршаллу, отметив, что сказала-таки слова, которые долго не могла произнести. Она не была уверена, что хватит мужества сказать это вслух, прямо в лицо Маршаллу. Ссутулившись, она повернулась и решительно посмотрела на мужа.

— Ты никуда не уйдешь. Ты останешься здесь, — просвистел, почти прокричал Маршалл и схватил ее за запястье. Дана испугалась, но не дрогнула.

— Я ухожу, — настойчиво повторила она. — Так жить дальше я не могу.

Лицо Маршалла побагровело, и он еще крепче сжал ее руку. Дане удалось вырваться, она попыталась засунуть руки в карманы, дрожа от ужаса. Испуг вдохновил Маршалла, он снова схватил ее руки, злоба смешалась с азартом, и он ударил жену по лицу наотмашь.

Дане удалось освободить одну руку, потом она повернулась всем телом, вырвалась и побежала вверх по лестнице. Ее душили рыдания, а лицо ныло от боли. Страх придал силы, и она взлетела по лестнице. Лишь бы успеть, пока ее не нагнал муж. Она сможет закрыть тяжелую дверь и придвинуть к ней комод.

— Дана… Дана… Я не хотел, — услышала она голос внизу.

По лестнице разнесся звук падающего тела, когда он, схватившись за перила, попытался подняться вверх. Дана захлопнула за собой дверь, заперла на ключ и начала подтаскивать к ней тяжелый комод из красного дерева.

Маршалл стучал по деревянной панели.

— Дана, ответь мне. Ты не можешь уйти, я не позволю!

Всхлипывая, она установила комод перед дверью и отпрянула, когда ее муж забарабанил в дверь. Ее лицо горело от удара, а тело знобило от холода.

— Черт подери, отопри! Пусти меня! — Маршалл перестал колотить в дверь, и Дана затаила дыхание. С обеих сторон воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь его разъяренным пыхтением, тогда как ее рыдания стихли. Изредка он пытался открыть дверь, но в конце концов оставил эти попытки. Дана облегченно вздохнула, услышав, как его шаги удаляются вниз по лестнице. Внезапно он остановился и вернулся к двери, а ее глаза расширились от страха.

— Дана, ты не выйдешь из этого дома. Я запрещаю тебе.

Она почти физически чувствовала его ярость и ненависть. Не дождавшись ответа, Маршалл спустился по лестнице и ушел через холл. Дана слышала, как он ходил из комнаты в комнату на нижнем этаже, затем послышался стук дверцы автомобиля и рокот мотора. Подбежав к окну, она увидела, как отъехала машина, и с облегчением облокотилась о подоконник, надеясь, что он не вернется в ближайшие несколько часов. Так он обычно делал после очередной вспышки гнева, и она молилась, чтобы так же было и в этот раз.

Дана прошла в ванную и открыла холодную воду. Облокотившись на раковину, посмотрела в зеркало. Волосы растрепались, одежда помялась после борьбы с мужем, а на щеке красовался багровый отпечаток его ладони, который уже начал темнеть. Намочила полотенце холодной водой и приложила к щеке, пытаясь снять опухоль, образовавшуюся под глазом. Ее знобило. Накинула махровый халат поверх одежды, пытаясь согреться. Пошатываясь, вернулась в спальню и опустилась на свою сторону большой кровати.

Было ясно, что она больше не может выносить Маршалла. Ей надоело слушать его постоянную ложь, видеть его пьяным, надоело терпеть побои и унижения от человека, за которого она так наивно вышла замуж. По любви. Любовь… Лицо молодой женщины искривила гримаса отвращения. Какой она была идиоткой, что вышла замуж за образ, который сама придумала. Сделана ужасная ошибка, которая разрушит всю жизнь, если она не убежит отсюда сейчас же, пока еще не слишком поздно, пока не вернулся Маршалл. Ее мозг отчаянно заработал, продумывая план побега. Джосс не поможет, потому что он на съемках. Вспомнила о Семерке, но сдержала волна унижения, которая не позволила встретиться со своими школьными друзьями. Бабушка! Она поедет в Нью-Йорк, хотя знает, что сейчас нельзя расстраивать бабушку ни по какому поводу. Придется лгать, печально подумала Дана, придется придумать историю, которая объяснит ее внезапное появление без мужа.

На часах было почти девять. Торопливо начала выдвигать ящики, собирая одежду. Она уже вытаскивала чемоданы, когда внезапно остановилась, уронила их посреди комнаты, подбежала к телефону в спальне и набрала номер Майка Пауэрса.

— Что он сделал? — взволнованно спросил Майк. — Дана, тебе нужно сейчас же уезжать оттуда. Я приеду за тобой. Не выходи из комнаты, пока я не приеду.

Все решено. Дана тяжело опустилась на кровать, подкошенная событиями последнего часа. Она была на грани нервного срыва и торопилась уехать из Гросс Пойнта немедленно, пока еще были силы. Единственное спасение сейчас — это улететь в Нью-Йорк. Дана благодарно слушала Майка, который обещал увезти ее прямо в аэропорт, испытала облегчение от того, что нашла поддержку. Обессиленная, она почти не могла говорить, а только кивала в ответ.

— Дана? — тревожно спросил Майк. — Ты слушаешь? С тобой все в порядке?

— Да. — Ее била сильная дрожь, и голос звучал еле-еле.

— С собой возьми только самое необходимое, плюнь на остальное. Я буду через двадцать минут. — Дане стало легче от решительного голоса Майка. — Я просигналю у входной двери, и ты немедленно выходи к машине. Если не выйдешь, я буду знать, что Маршалл там, и войду за тобой. — Он помолчал. — Ответь мне, Дана. Скажи "да".

— Да, я выйду.

— Обещай, что не будешь пытаться поговорить с Маршаллом, если он вернется.

— Обещаю.

— Ладно, выезжаю. Пока.

Дана кивнула, не в силах попрощаться, и подождала, пока Майк повесит трубку. Услышав гудки, она осторожно положила трубку на покрывало, вместо того, чтобы повесить ее на рычаг. Если Маршалл позвонит, то подумает, что она разговаривает по телефону, и не догадается, что она ушла из дома. Мрачная усмешка исказила губы Даны, когда она представила выражение лица Маршалла, узнавшего, что жена бросила его.

Через двадцать минут, как и было обещано, машина Майка подъехала к подъезду, и она помахала ему, когда он подошел к входной двери. На ней был простой черный шерстяной костюм, волосы были аккуратно убраны со лба, но никакие ухищрения с косметикой не помогли скрыть темный синяк, который начал расплываться под глазом. Она быстро пересекла комнату, отодвинула тяжелый комод от двери, открыла замок и распахнула дверь. Не оглянувшись, подняла чемоданы и вышла из комнаты. Майк ждал ее внизу. Его добрая улыбка только подчеркивала волнение в глазах. Не сказав ни слова по поводу синяка, он осторожно взял багаж, как будто боялся, что она сломается под тяжелой ношей. Дана пошла за ним по тропинке, но остановилась, пытаясь вспомнить, что она хотела сделать.

— Пойдем, Дана, — мягко поторопил Майк. — Надо выбираться отсюда.

Дана слабо улыбнулась единственному человеку в Гросс Пойнте, с которым ей будет жаль расстаться, покачала головой и быстро вернулась в дом. Постояв в нерешительности на пороге, она подошла к бару, сняла свое обручальное кольцо и положила так, чтобы Маршалл сразу увидел его, как только войдет. Она покинула большой пустой дом, оставив позади жизнь, которую она никогда не выбирала, и к которой, торжественно поклялась она себе, больше не вернется.

 

11

Дана повесила трубку и подняла глаза на портрет Джосса в костюме Гамлета, висящий над камином. Непроизвольно она положила руку на живот и осторожно опустилась в кресло возле стола Маргарет Уэллес; она была просто шокирована. Монотонно гудел кондиционер, включенный, чтобы охладить нагретую ранней июньской жарой комнату. Большие букеты роз, присланных из Дувенскилла, стояли в вазах, и их пьянящий аромат наполнял комнату.

— Поздравляю, миссис Фоулер, тест положительный, — радостно сообщила медсестра, но Дана похолодела. Она даже не помнит, что сказала в ответ.

Усталость и недомогание не проходили после шести недель, проведенных в Нью-Йорке, и Дана обратилась к семейному врачу за помощью. Доктор Мид настоял на прохождении нескольких тестов, "просто чтобы быть уверенным". Ей и в голову не приходило, что она может оказаться беременной. Хотя она в последнее время не принимала противозачаточные таблетки, потому что они плохо на нее действовали, но посчитала, что задержка у нее из-за утомительного отъезда из Гросс Пойнта и стресса, который пережила, увидев бабушку прикованной к постели. Было трудно скрывать развал ее брака от смертельно больной Маргарет, особенно потому, что Маршалл ежедневно звонил сюда, настаивая на возвращении Даны к нему, и потому, что внезапно приехал Гэвин уговаривать ее о том же. Ночь, когда она тихо положила трубку, прервав оскорбления пьяного мужа, еще больше укрепила ее решимость расторгнуть брак.

Дана вспомнила ночь перед беседой с Гэвином Фоулером, когда Маршалл вернулся пьяным и заставил ее переспать с ним. Вот тогда и мог получиться ребенок. Дана запаниковала. Она была замужем почти три года, и беременности не было. Зачем это сейчас, когда она наконец покончила со своей жалкой жизнью в Гросс Пойнте, когда умирает ее бабушка, угасая с каждым днем? В такой ситуации она не может иметь ребенка! Ей нужны силы, чтобы заботиться о бабушке.

С содроганием она подумала о муже. Он не должен узнать, что она беременна, потому что использует это как повод, чтобы принудить ее вернуться. И Гэвин… Все свое могущественное влияние он направит на то, чтобы возвратить ее в Гросс Пойнт и произвести на свет столь желанного наследника. Это невозможно! Дана почувствовала себя тяжелой и неуклюжей, встала и медленно подошла к окну. Деревья Центрального парка были зелены, по аллеям ходили туристы в шортах и бизнесмены, многие завтракали на скамейках. Хотя в квартире было прохладно, Дане показалось, что она чувствует июльскую жару…

Чувство одиночества снова нахлынуло на нее: что же теперь делать, кто поможет? И опять она вспомнила о матери. Ее родная мама, наверное, думала точно так же, и у Даны застучало в висках. Интересно, о чем думала та неизвестная женщина, когда узнала, что беременна Даной? Внезапно она почувствовала близость с матерью, которую никогда не знала. Была ли ее мать счастлива, испугана, пристыжена, или, как Дана, только смущена и одинока? Ей вдруг захотелось поговорить с таинственной женщиной, которая родила ее, дотронуться до нее, заплакать в ее объятиях, чтобы та утешила и рассказала, как она сохранила жизнь ребенку, которого хотела так же мало, как и Дана.

Она подошла к краю дивана, который был, как ей показалось, любимым местом Джосса, и устало опустилась на подушки. Совсем не обязательно сохранять ребенка, подумала Дана. В отличие от матери, она может выбрать аборт, и тогда проблема просто исчезнет. Но паника нарастала. Если Маршалл или Гэвин узнают, они настоят на том, чтобы воспитывать ребенка, особенно если она не изменит решения развестись с Маршаллом. Они никогда не позволят Фоулеру ускользнуть, а Маршалл и Гэвин безжалостны в достижении цели. Как она сможет воспитывать ребенка одна, без мужа? Придется сделать аборт, и так, чтобы никто об этом не узнал. Она сделает тайный аборт и навсегда сохранит все это в секрете. Обняв руками колени, она беззвучно оплакивала ребенка, которого никогда не увидит.

Дверь в библиотеку открылась, и вошла Джилли.

— Мисс Дана, ваша бабушка проснулась. — Увидев Дану лежащей на кушетке, она быстро подошла к своей подопечной. — Милая, что случилось? Почему ты плачешь? — Она склонилась над Даной и ласково сказала: — Не надо горевать из-за бабушки. Она сама не плачет, и не хотела бы, чтобы ты расстраивалась.

Дана не глядя взяла Джилли за руку. Она вспомнила раннее утро, когда прибыла домой после ночного полета из Детройта, измученная и дрожащая. Гувернантка сидела на стуле у порога и ждала ее. Ни о чем не спрашивая, Джилли обняла Дану и проводила ее к разобранной постели в ее прежней комнате, помогла раздеться и нежно укрыла одеялом. Сжав губы от гнева, она еле сдержалась от горьких слов, когда увидела кровоподтек на лице Даны.

Как верный страж, она ограждала Дану от злобных ругательств Маршалла и угощала яствами, которые готовила специально для Даны, чтобы поднять аппетит. Она так ничего и не спросила о синяке под глазом и почему Дана вернулась домой так внезапно. Но когда неожиданно приехал Гэвин, Джилли наконец взорвалась и сообщила ему, что он увидит Дану "только через ее труп". Дане пришлось приложить немалые усилия, убеждая няню, что она не даст себя в обиду и должна принять дядю мужа. Но Джилли все же караулила за дверью библиотеки, где Дана приняла Гэвина, — готовая броситься на помощь, если это понадобится.

Не желая ее расстраивать, Дана улыбнулась сквозь слезы.

— Я просто устала, Джилли, и скучаю по Джоссу.

— А, по этому… — фыркнула Джилли. — Когда он нужен, его никогда нет.

Дана тихо засмеялась.

— Он ничего не может с собой поделать. Африка далеко, а ему нужно закончить картину. Он пообещал, что прилетит, если бабушке станет плохо, прибудет, как только сможет. — Дана действительно скучала по отцу. Джосс знал бы, что ей делать. Пожалуй, это единственный человек, который не будет шокирован, узнав, что она беременна и собирается сделать аборт.

— Ему следовало бы быть здесь, с миссис Уэллес и вами, а не мотаться где попало. — Джилли обошла комнату, поправляя подушки и подвинув сдвинутый с места стул. — Вот так. — Она довольно осмотрела аккуратно убранную комнату и переключила внимание на Дану. — Теперь вытри слезы и причешись. Бабушка хочет тебя видеть, и ты ее не огорчишь, правда?

Дана кивнула, поднялась с дивана и подошла к зеркалу в простенке между окнами. Со времени приезда она немного поправилась под неусыпной опекой Джилли, ее волосы отросли, но она все еще выглядела изможденной, а глаза казались необыкновенно большими на худом лице, и печаль из них еще не совсем исчезла. Она расчесала волосы и распустила так, чтобы скрыть худое лицо, покрасила губы яркой помадой и вопросительно посмотрела на Джилли, ожидая одобрения.

— Лучше?

— Намного лучше. А теперь беги, только не утомляй миссис Уэллес. Сегодня опять придет доктор.

Вздрогнув, Дана подумала, что надо встретить доктора Мида у двери и предупредить, чтобы он не говорил никому о ее беременности. Он будет удивлен, но, узнав о ее жизни, наверняка выполнит ее просьбу.

Улыбнувшись Джилли, она прошла через длинный холл к темной тихой комнате, где лежала Маргарет Уэллес. Придвинув стул к кровати, Дана нежно поцеловала бабушку в щеку. Исхудавшая женщина казалась такой маленькой под накрывавшей ее грудой одеял. Она полулежала на подушках, чтобы легче было дышать. Медсестра расчесала ее волосы, и аромат сирени наполнял комнату. Обе женщины понимающе улыбнулись друг другу, и Дана протянула бабушке свою тонкую руку.

— Дорогая. Я думала о тебе.

— Сегодня ты выглядишь лучше, бабушка. — Дана зажала ладонь Маргарет между своими. — Как ты себя чувствуешь?

— Умираю, — печально улыбнулась Маргарет, и Дана вздрогнула от жестокого юмора бабушки. — Это занимает гораздо больше времени, чем я ожидала.

— Все-то тебе нужно спланировать, — поддразнила ее Дана. — Кроме того, ты поправляешься, так сказал доктор вчера.

— Мид просто старый осел, — возразила Маргарет, — он знает, что я умираю, но считает, что я не должна об этом знать. Что за вздор. — Дана нежно гладила бабушкину ладонь. Маргарет отобрала руку и ласково похлопала внучку по плечу. — Я рада, что ты здесь, дорогая. Я так скучала, когда ты уехала из дому. — Она испытующе посмотрела на Дану. — Ты плохо выглядишь. Маршалл досаждал тебе? — Дана пожала плечами. — Гэвин больше не приедет, правда? — Дана отрицательно покачала головой. — Он непростой человек, — задумчиво сказала бабушка. — Но не позволяй себя дурачить этим его дутым могуществом. Он не обидит тебя.

— Я знаю, бабушка. Дело не в том, что он говорит, а в том, как он говорит. — Маргарет закрыла глаза и погрузилась в дремоту, которая все чаще и чаще за эти дни охватывала ее. В комнате было тихо, шум машин с улицы заглушен тяжелыми шторами на окнах. Дана села поудобнее в кресло и стала ждать, когда бабушка проснется.

Дана вспомнила крепкую могучую фигуру Гэвина и их последнюю встречу здесь, в библиотеке, когда он прилетел из Гросс Пойнта, чтобы срочно поговорить с глазу на глаз. Он четко обозначил свою позицию уже в начале беседы и предложил увезти ее на самолете, принадлежавшем компании, в Детройт к Маршаллу.

— Я не поеду, — твердо сказала Дана, усилием воли сдерживая дрожь в голосе. Визит Гэвина застал ее врасплох. Как бы там ни было, ей никогда не приходило в голову, что он захочет увидеться с ней. Фоулеры всегда стояли друг за друга, а Маршалл был сыном его брата, значит, Гэвин во всем винить будет ее.

— Ты имеешь в виду, что не хочешь. — Он смерил ее взглядом, а голос его был рассудительным.

— Я не могу ехать и не хочу. — Они стояли, глядя друг на друга, как противники. — И не надейся, что я вернусь. — Дана посмотрела на портрет Джосса, как бы прося его о помощи. И вдруг поняла, что ей нечего бояться Гэвина Фоулера, потому что она в своем доме. Она перевела взгляд на старика, и он коротко кивнул, соглашаясь с ее словами.

— Может быть, если все останется, как прежде. А если все изменится?

— Этого не случится. — Дана имела в виду именно то, что сказала. Она не надеялась на перемену. — Предложив Гэвину сесть в кресло напротив нее перед камином, Дана сказала: — Я передала Маршаллу твой ультиматум насчет пьянства, но он не захотел меня слушать. Если он не желает измениться ради Фоулер Моторс, то вряд ли остановится ради меня или ради чего-то другого.

— Он обещал мне, — коротко сказал Гэвин. — Он сказал, что, если ты вернешься, то он больше никогда не будет пить. — Он заколебался на мгновение, но затем решил продолжать: — Он стал пить еще больше с тех пор, как ты уехала, но это можно остановить.

— Уже не остановишь, — равнодушно заметила Дана, — и ты это знаешь. Он алкоголик, который не хочет бросить пить. — Они посмотрели друг на друга, их антагонизм исчез, и Гэвин устало кивнул головой.

— Он когда-нибудь бил тебя? — тихо спросил он.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знал. Я догадался. — Гэвин снял очки и потер глаза. — Он не в первый раз бьет женщину, когда напьется. — Снова надел очки и посмотрел на Дану. Его лицо внезапно стало таким беззащитным, и Дана прониклась сочувствием к седому пожилому человеку. — Мне очень жаль, дорогая, жаль гораздо больше, чем я могу тебе передать.

— Это не твоя вина. Пойми я не могу вернуться. Я умоляла его, чтобы попытался бросить пить и принял мою помощь, но он отказался. А теперь я отказываюсь вернуться, потому что он погубит меня окончательно.

Дана и Гэвин тихо проговорили еще час, Дэймон принес поднос с чаем, и они стали почти друзьями, гораздо ближе, чем когда-либо. Наконец Гэвин согласился на неизбежный развод. Уже у двери он задержал руку Даны в своей, пока она не поцеловала его в щеку.

— Спасибо за это, дорогая, — сказал он и вышел.

Как только за ним закрылись двери лифта, появилась Джилли.

— Вот и избавились от всякого дерьма! — громко фыркнула она.

Дана наклонилась к бабушке, но, увидев, что она все еще спит, поднялась и на цыпочках вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Джилли ждала ее в холле с сияющим лицом.

— Мистер Питер сейчас в столовой. Он только что вернулся из Лондона и говорит, что целых шесть месяцев не ел нормальной пищи. Пожалуйста, будь повежливее с этим молодым человеком.

— Питер? Здесь? — обрадовалась Дана. Ее лицо оживилось, и перед Джилли опять была девушка, какой она была несколько лет назад. Женщины переглянулись, и Джилли повеселела. Питера она любила больше всех из друзей Даны и всегда была рада видеть вежливого юношу в очках.

Дана не видела Питера Крэйна с первого года своего замужества. Когда они с Маршаллом приезжали в Нью-Йорк к бабушке, столкнулись с Питером на вечеринке, которую Нэнси Бэйтс устроила в их честь. Друг Даны держался где-то позади, издали наблюдая за ней. Маршалл неохотно пошел на вечеринку, и веселья не получилось. Семерка не признала Маршалла, а его вовсе не заботило отношение к нему студентов младше его. Верный себе, он много выпил, и пришлось рано уйти. Когда Дана извинялась, прощаясь, Питер смотрел на нее со странным выражением лица, которое она поняла как злорадство. Дана заторопилась в столовую, радуясь, что он пришел навестить ее. Значит, он простил ее за то, что она не вняла их советам и вступила в брак, который завершился полным крахом всех надежд. Она мысленно поблагодарила Нэн и Пэг. Они, должно быть, каким-то образом дали ему знать, что она в Нью-Йорке у бабушки.

— Питер, — ласково произнесла она его имя и остановилась, наблюдая, как высокий молодой человек, сидевший за круглым столом, поглощал еду, приготовленную Джилли. Он возмужал, стал короче стричь волосы и выглядел почти красивым.

— Дэйнс! — отсалютовал ей Питер бокалом с водой. — Подойди поближе и сядь, чтобы я мог тебя видеть, — и снова набросился на еду. Дана опустилась на стул напротив него, оперевшись локтями о стол, стала рассматривать старого друга. Он улыбнулся и подтолкнул к ней тарелку с домашними пирожными. Дана взяла одно, и они стали есть, дружелюбно улыбаясь друг другу. — Ты изменилась, стала совсем другой.

— Старше?

— И это тоже, — согласился Питер. — Но есть что-то еще.

— Может, мудрее?

— Может. — Солнечные лучи заливали комнату, и они заговорили только тогда, когда доели свои пирожные.

— Нэн говорит, что ты вернулась навсегда. Это правда?

— Да. По крайней мере в Гросс Пойнт я больше не поеду, — согласилась Дана, посмотрев прямо в глаза Питера. Он казался таким добрым, что ее глаза вдруг наполнились слезами. Не желая, однако, чтобы он ее жалел, она быстро добавила: — Ну, говори, ведь тебе хочется напомнить, кто был прав?

— Хотелось бы мне ошибаться, — тихо и тревожно сказал Питер. — Может, расскажешь мне, как все было?

— Вообще-то не очень. — Дане удалось выдавить из себя короткий смешок. — Не то чтобы я не хотела тебе рассказывать, но я просто вообще не хочу говорить об этом.

— Ты собираешься развестись? — Питер рассеянно свернул салфетку и положил ее под тарелку. Казалось, он сосредоточился на тарелке, но когда Дана утвердительно кивнула, он бросил на нее внимательный взгляд и опустил глаза прежде, чем она смогла прочитать что-нибудь на его лице.

— Давай не будем об этом говорить, — попросила Дана. — Расскажи мне об Англии. Там было здорово? Тебе понравилось в Оксфорде? Ты влюбился в кого-нибудь?

— Да, да и нет.

— Так нечестно, ну-ка, рассказывай! — Дана свернула свою салфетку и надела ему на голову.

— Ладно, — Питер выпрямился и посерьезнел. Внезапно Дана вздрогнула, осознав, что три года изменили его так же сильно, как и ее. Питер приобрел уверенность, которой ему недоставало раньше, и она уважительно слушала его рассказ об учебе в Баллиоле; о его работе по истории, которая заслужила множество похвал и наград; о людях, которых он встречал; о его надежде вернуться после окончания Оксфорда и продолжить свои научные изыскания.

— Я буду писать труды по истории, — решительно сказал Питер. — Придется пройти несколько предметов в Стэнфорде этим летом, окончить Гамильтон и, если повезет, поступить в Роудс.

— Господи! — ахнула Дана. — Я и не знала, то есть хочу сказать, что это чудесно. Я так тобой горжусь. — Питер расплылся в улыбке и теперь снова выглядел, как мальчик, с которым она ходила вместе на уроки танцев. Под его обезоруживающей улыбкой Дане стало жалко, что она растеряла свой талант. Ей тоже хотелось рассказать что-нибудь волнующее, чтобы можно было поговорить о серьезном. Но она может похвастаться только тем, что подготовилась к турниру по гольфу в Гросс Пойнте. — Ты будешь знаменитым, — засмеялась она. — Мы будем гордиться, что знакомы с тобой.

— Может быть, — согласился он. Самодовольство мелькнуло на его лице, и от этого он стал выглядеть еще моложе. — Учитель говорит, что моя работа — лучшая из тех, которые он читал за многие годы.

— Хвастун.

— Ты и сейчас рисуешь? — Питер встал и потянулся. Его костюм помялся во время перелета в Нью-Йорк, а на локтях твидового пиджака были кожаные заплаты. Он выглядел, по мнению Даны, как многообещающий интеллектуал, помятый и взъерошенный. Она покачала головой, и он нахмурился. — Почему? У тебя талант, и ты это знаешь. Тебе надо рисовать.

— Я больше не могу. — Улыбка Даны увяла, и крошечные морщинки обозначились возле губ, когда она вспомнила о студии, которую Гэвин перестроил для нее и которая стояла пустая последние два года. — Я просто не могу, наверное, потеряла свой талант. Думаю, что я больше никогда не смогу рисовать.

— Это бред. — Он внимательно посмотрел на нее, будто пытаясь прочесть мысли собеседницы. — Ты можешь рисовать сейчас, здесь. Теперь тебя ничто не остановит.

— Ты не знаешь, никто не знает… — Дана поднялась и сжала спинку стула так крепко, что ее пальцы побелели. — Я беременна, Пит, — выпалила она и поняла, что ошеломила его. Ведь она не собиралась делиться с кем-нибудь этой новостью, ни с кем, даже с Джилли. И вот от уютной болтовни с Питером она расслабилась и сочла совершенно естественным доверить другу тайну, которая оборвала едва обретенную ею свободу.

— Боже мой! — они мрачно переглянулись. — Но ты же не собираешься возвращаться к мужу?

— Нет, ни за что! Но я не знаю, что делать дальше. Бабушка ничего не знает, Маршалл не знает. Я узнала об этом только сегодня утром.

— А Джосс?

— Нет, только ты. Прости, я не хотела и тебе говорить, так получилось. — Несмотря на жару, Дана дрожала, и лицо Питера смягчилось. Он сунул руки в карманы и обошел стол, подойдя к ней. Ее голова почти касалась его плеча, и подруга не заметила его горящий желанием взгляд, когда он наклонился и поцеловал ее блестящие золотые волосы. — Питер, я была такой идиоткой.

— Но это уже прошло, моя девочка, — бодро ответил он, и оба рассмеялись. — Вопрос в том, что теперь.

— Я не знаю, просто ничего в голову не приходит. Это меня шокировало так же, как и тебя. — Дана устало заправила волосы за уши. — Прости, — сказала она. — Тебе вовсе не обязательно вникать в мои проблемы. — Она опять посмотрела на него, понимая, что ей стало легче оттого, что она призналась, она благодарна ему за то, что навестил ее перед тем, как ехать домой. — Я рада, что ты приехал, что ты здесь. Я скучала по тебе больше, чем могла предположить.

— Добрый старый Пит, да? — Он дружелюбно улыбнулся, внимательно глядя на нее.

— Мы уже не те добрые старые люди, — напомнила Дана, и он согласно кивнул. — Ты долго будешь в Нью-Йорке? Мы увидимся до твоего отъезда в Калифорнию? — Питер направился к двери, а она — за ним.

— Некоторое время я поживу здесь. Мне надо повидать родителей, побыть с ними и проследить, чтобы Гасси наконец оторвалась от своих книжек, — он усмехнулся. — Она бросила лягушек и занялась астрономией. Говорят, что все, что мы делаем, предопределено звездами. Родители в ужасе, они считают, что она с каждым годом становится все более замкнутой и непонятной. Мне, конечно, нужно что-то сделать для нее.

— Питер. — Дана обняла его за талию, а он притянул ее к себе. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о ребенке, ты не скажешь…

—…Никому ничего, — мрачно продолжил он. — Можешь на меня положиться. — Он повернул Дану к себе, приподнял ее подбородок так, что она смотрела ему прямо в глаза, и просто сказал: — Ты знаешь, что я хочу, чтобы ты была счастлива. Мы еще поговорим, я обещаю. Рано или поздно ты захочешь рассказать о Маршалле, тогда я — весь внимание.

Дана попыталась улыбнуться, и Питер прижал ее к себе.

— Так-то лучше. Мы всегда все решали вместе, Дэйнс. Ничего не изменилось, все уладим, как и раньше.

— Господи, Питер, как я могла превратить свою жизнь в черт знает что?

— Ты не послушалась старого дядюшку Крэйна. — Не глядя на нее он надел свой поношенный пиджак и поискал глазами рюкзак. — Не слушай меня, и постоянно будешь попадать в неприятности.

— Пит. — Дана смеялась сквозь слезы. — Это не то же самое, что быть пойманной за курением в Чапине, это целая жизнь. — Она подняла глаза, когда они ждали лифт. — Господи, мне двадцать один, а я беременна и развожусь с мужем.

Двери лифта открылись, и Питер внес в кабину свои сумки. Лифтер подождал, пока они в последний раз посмотрели друг на друга. Наконец Питер кивнул ему, что можно ехать. На его лице появилась печальная улыбка, когда двери стали закрываться.

— Кто бы мог подумать, что ты вполне подойдешь на главную роль в фильме "Все мои дети"? — сказал Питер. Он встал в позу Рузвельта и добавил: — Все, чего надо бояться, это самого страха, дорогая. — Двери закрылись, и он исчез из виду.

Дана захохотала и, повернувшись, пошла в комнату бабушки. Давно не чувствовала она себя так легко и по-детски радостно.

Тихонько приоткрыв дверь, она увидела доктора Мида, склонившегося над постелью, медсестру и Джилли, которые стояли чуть поодаль. Дана вошла в темную комнату, прикрыла за собой дверь и подождала, пока седовласый доктор не выпрямился, ободряюще похлопав Маргарет по руке. Глаза Маргарет были закрыты, она тяжело дышала. Дана тревожно посмотрела на Джилли, которая нервно теребила подол передника. Медсестра отошла к дальнему концу кровати и заняла свое место рядом с пациенткой. Заметив Дану, доктор Мид поманил ее за собой в коридор. Только когда они вышли из комнаты и дверь закрылась, он заговорил:

— Она умирает. Пора позвать вашего отца.

— Так быстро? — прошептала Дана.

— У нее почти не осталось времени, и она хочет увидеть зятя. Думаю, она продержится только до его приезда.

— Боже мой, он в Африке! Он сказал, что сразу же приедет, но это все равно займет какое-то время. Она дождется?

— Не знаю, — сказал доктор. — Я надеюсь, — он посмотрел на часы и направился по длинному коридору к лифту. — Она не чувствует никакой боли, просто засыпает. И хочет видеть Джосса. Нам остается надеяться. — Он похлопал Дану по плечу и внимательно посмотрел на нее. — А как вы себя чувствуете, дорогая? Вам нужно заботиться о себе. Я хочу, чтобы вы как можно скорее посетили акушера. — Дана кивнула, и он продолжал давать ей советы. — Доктор Тодд из нью-йоркской клиники — один из самых лучших. Если вы позвоните мне в офис, медсестра даст вам адрес. Вы очень сдали за последнее время, пожалуйста, придерживайтесь строгого режима, если хотите родить здорового ребенка. — Он поглядел из-под кустистых бровей. — Вы еще не говорили бабушке? — Дана оцепенело покачала головой, и он продолжал: — Вы не думаете, что стоило бы, дорогая? Она будет очень счастлива узнать, что у вас будет ребенок.

У Даны язык не повернулся сказать доктору, что ее брак распался, и если она решит оставить ребенка, то у него никогда не будет отца. А бабушка ужасно расстроится при мысли, что покидает внучку тогда, когда она ей больше всего нужна. Что подумал бы этот добрый человек, если бы узнал, что она собирается делать аборт? С ним говорить об этом бесполезно, он не поймет. Для него каждая жизнь священна, и он почтет долгом отговорить ее от такого ужасного поступка. Дана вымучила улыбку и пообещала, что позаботится о приезде отца как можно скорее. Второй раз за этот час она наблюдала, как закрываются двери лифта, и оставалась одна в пустом просторном холле.

Дана быстро прошла к телефону в библиотеке, позвонила Марти Ливайну, агенту Джосса, и попросила его использовать все свое влияние, чтобы Джосс вернулся домой следующим же рейсом. Немного успокоенная заверениями, что Джосс, считай, уже в самолете, она повесила трубку и оглядела знакомую комнату, как будто никогда не видела ее прежде. Она знала, что нужно держать себя в руках ради бабушки, но нервы сдали. Только мысль о том, что скоро приедет отец и успокоит ее, так обрадовала, что она зарыдала. Не в силах сдержать слезы, которые она долго сдерживала, Дана не глядя придвинула стул Маргарет, села, уткнувшись головой в стол, и поддалась захлестнувшему ее горю.

Она приехала домой, под спасительную крышу родного дома, ища убежище от брака с Маршаллом, но бабушка покидает ее. И хотя скоро рядом будет Джосс и поможет ей пережить эту потерю, он снова уедет назад, в свой очаровательный мир фильмов и пьес. Придется пережить это и продолжать жизнь дальше, но как ей это удастся, пока не знала. В комнате было тихо, слышались лишь рыдания Даны, пока она не почувствовала себя совсем обессилевшей. С трудом она встала, но не нашла сил, чтобы добраться до своей кровати, легла на диван и провалилась в сон. Засыпая, она видела лицо матери, которая оставила ее, она ободряюще улыбалась своей дочери откуда-то издалека.

 

12

Из-за прикрытой двери доносился тихий смех, и Дана, держась за ручки двери, прислушалась к разговору Маргарет и Джосса. Отец вернулся рано утром почти два дня назад и с тех пор почти не покидал тещу. Дана и он дежурили у постели, иногда один из них уходил поспать. Маргарет была очень слаба, но все же приходила в сознание. Дана не хотела прерывать разговор бабушки и Джосса, она подождала, пока голоса стихли, открыла дверь и тихо вошла. Джосс сидел у изголовья, держа Маргарет за руку. Бабушка была в сознании, она улыбалась своему зятю. Джосс повернул голову, и его темные глаза засияли от радости при виде дочери. Свободной рукой он поманил Дану, она подошла и осторожно опустилась на кровать бабушки.

— Дорогая, — прошептала Маргарет. — Мы только что вспоминали, как Кэтрин с твоим отцом привезли тебя домой из Бостона. Джосс был ужасно глупым. Он боялся взять тебя на руки, ты была такая крошечная, а мать была так счастлива, так счастлива! — Она запнулась, посмотрев на Дану. — И я была счастлива тоже, моя дорогая девочка! Я так тебя люблю!

Глаза Даны наполнились невыплаканными слезами, и она прижалась щекой к щеке Маргарет, которая закрыла глаза и уснула. Джосс и Дана сидели, не шевелясь, и прислушивались к неровному дыханию Маргарет. Ее вздохи были все тише и тише, пока не прекратились совсем, и жизнь оборвалась. Дана выпрямилась и протянула руку отцу. Он сжал ее в своей, оба заплакали.

— Она умерла, пала.

— Знаю, детка. — Он отпустил руку дочери, нежно обнял, поднял и начал покачивать, как маленького ребенка. — Но какая великолепная смерть! Хорошо, что мы оба были здесь.

— Она ждала тебя, Джосс. — Дана улыбнулась сквозь слезы. — Она не умерла бы, не попрощавшись с тобой.

— Знаю, девочка, — сказал Джосс, и глаза его были полны слез. — Она была моим лучшим другом, ей я поверял свои тайны… Мне ее будет так не хватать. — Он посмотрел на Дану. — И тебе тоже, правда, дорогая? — Дана кивнула и положила голову ему на плечо. От отца пахло свеженакрахмаленными рубашками и ромом, в его объятиях она чувствовала себя в безопасности. — Еще никогда не было такого человека, как она, правда?

Дана отошла, вытирая слезы.

— И никогда не будет, папа. — Она не смотрела на кровать. — Давай оставим ее сейчас. Джилли и медсестра ждут за дверью. Давай… Я не знаю, мне кажется, что мы должны сделать что-то особенное. Это, наверное, глупо.

— Вовсе нет. — Джосс нежно улыбался дочери. — Ты абсолютно права. — Он открыл дверь и предложил руку, чтобы она могла на нее опереться. — Пойдем. Мы никому не скажем, но мы найдем бутылку лучшего бабушкинского шампанского и выпьем за нее, только мы вдвоем. — Они переглянулись сквозь слезы. Дана оперлась на руку Джосса, и они вместе вышли из комнаты.

Следующие три дня, не переставая, звонил телефон, двери лифта открывались и закрывались, приходили навещать друзья. Контора Фрэнка И. Кэмпбелла была переполнена. Джосс и Дана стояли рядом, принимая толпы людей, пришедших проститься с Маргарет. На отпевании в церкви Сент Джеймс было много народу, все сидели молча, слушая утешающие слова поминальной молитвы. Хор пел любимые гимны Маргарет, а мрачный Джосс с юмором рассказывал о неукротимой женщине, которую все любили. Дана и Джосс почти не расставались после тихих поминок Маргарет, которые устроили в день ее смерти. Они постоянно встречались взглядами, желая утешить и ободрить друг друга в течение нескольких часов утомительной церемонии.

Когда похоронная процессия наконец направилась от церкви к семейному склепу Уэллесов в Дувенскилле, Дана забилась в угол древней черной машины Маргарет и усмехнулась, глядя, как Джосс все еще раскланивается с приглашенными и поклонниками, столпившимися на улице перед Сент Томас. На переднем сиденье рядом с шофером сидела Джилли в черной соломенной шляпе, прикрепленной длинной черной лентой. Она распрямила плечи, но Дана знала, что пожилая няня страдает от потери старого друга. Она наклонилась вперед, легонько дотронулась до плеча Джилли, и та, не оборачиваясь, похлопала ее руку своей в перчатке. Машина набрала скорость и последовала за катафалком через мост Джорджа Вашингтона вверх по Пэлисаэйдс-парквэй. Следом ехала вереница машин, принадлежавших родственникам и друзьям Маргарет. Дана знала, что там была вся Семерка и множество друзей Джосса из театра, которые полюбили его тещу за долгие годы общения.

— Ты видела Гэвина? — Джосс расстегнул пиджак и ослабил галстук. — Он сидел позади Дотти Ледбеттр. Вопросительно посмотрев на дочь, спросил: — Ты знала, что он приедет? Ты не возражала?

— Все в порядке, Джосс. Он звонил и спрашивал, можно ли ему прийти. — Дана скинула туфли и потерла одну ногу о другую. — Он выразил мне свое сочувствие, он знал, как я любила бабушку — Она зевнула и откинулась назад. — Он был вполне вежлив. — Она посмотрела на отца. — Я говорила тебе, что именно он переделал для меня студию?

— Ты пытаешься сменить тему?

— Какую тему? — Дана отвернулась.

— Ты не рассказывала мне о том, что действительно произошло между тобой и Маршаллом. Почему Гэвин приходит на похороны бабушки, если ты собираешься развестись с его племянником? Почему ты избегаешь говорить о своем замужестве? И в первую очередь, почему ты вдруг уехала из Гросс Пойнта среди ночи? — Джосс открыл старомодный шкафчик в спинке заднего сиденья, достал небольшой графин и повернул его к свету. — Как ты думаешь, сколько здесь пролежала эта штука?

— С первой мировой войны?

— Ничего, я все равно выпью. — Он еще пошарил в шкафчике и вынул две крошечные хрустальные рюмки. — Хочешь? — Дана кивнула, взяв маленькую рюмку. Она пригубила напиток и скорчила гримаску, почувствовав сладкий вкус шерри. Джосс пожал плечами, быстро выпил и снова наполнил свою рюмку. — Сейчас все сгодится. — Убрал графин, рюмки и закрыл шкафчик. — Ты не собираешься поговорить со мной?

— Конечно, папочка, но не сейчас. — Она многозначительно посмотрела на спину шофера и на застывшую спину Джилли. Джосс кивнул, и остаток поездки они тихо просидели на заднем сиденье, держась за руки и думая каждый о своем, пока машина не подъехала к маленькому кладбищу, где были похоронены многие поколения Уэллесов. Они стояли рядом, глядя, как гроб Маргарет погружают в землю между могилами ее мужа и дочери. Не в силах смотреть на открытую могилу, Дана сосредоточилась на надгробном камне своей приемной матери, снова и снова перечитывая надпись "Пусть твоя вечная весна никогда не увянет" под монотонный голос священника в жаркий летний полдень. Короткая служба наконец завершилась, и Джосс с Даной пригласили прибывших из Нью-Йорка гостей в дом на реке Гудзон, который так любила Маргарет.

Высокий белый дом с остроконечной крышей был расположен так, что просторная длинная веранда выходила к широкой реке Гудзон. Балюстраду обвивала глициния. Длинный стол был сервирован на одном конце веранды. Пока собравшиеся гости тихо переговаривались между собой, Дана и Джосс стояли на другом конце веранды, наблюдая, как маленькие лодочки курсируют между Олбани и Нью-Йорком. На другой стороне реки виднелись горы, поднимающиеся к облакам, и до отца с дочерью доносился сладкий аромат поздних роз из сада Маргарет.

— Джосс? — Они обернулись, когда мрачный голос Марти Ливайна прервал их молчание. — Слушай, приятель, я знаю, что сейчас не место и не время, но нам нужно поговорить. — Маленький лысый человечек вытер большим платком пот со лба и, извиняясь, посмотрел на Дану. — Прости, дорогая, но это срочно. — Дана наклонилась и нежно поцеловала агента своего отца.

— Я знаю, Марти, знаю. "Дело прежде всего", правда? Я оставляю вас одних и поговорю с людьми, пока они не разошлись. — Она оставила мужчин обсуждать дела, а сама стала разговаривать то с одним, то с другим, принимая соболезнования, угощая и иногда смеясь вместе со всеми, когда кто-нибудь вспоминал забавную историю из жизни ее бабушки.

— Дэйнс, — перед ней стояла Нэнси Бэйтс, держа большое блюдо с сандвичами. — Может, пустить это блюдо по кругу еще раз?

— Конечно, пустить. — Дана поморщилась, глядя на все еще полный поднос. — Придется есть их всю жизнь, если не избавиться сейчас. — Две стройные девушки в коротких черных летних платьях рассмеялись, Нэн серьезно посмотрела на подругу, и ее улыбка исчезла. — Мне будет недоставать твоей бабушки, она была настоящей леди. Моя мать говорит, что она была последней оставшейся леди в наше время.

Дана поглядела на людей, толпившихся на веранде. Некоторые рассеялись по лужайке. Из просторной гостиной, выходящей окнами на веранду, слышались голоса.

— А где твоя мать? — спросила Дана. — Я с ней еще не разговаривала.

— Они там с Артурами, собираются уезжать.

— Но ведь ты не собираешься? — вдруг встревожившись, спросила Дана. — Мы еще совсем не поговорили с тобой. Мы с Джоссом собираемся ночевать здесь и вернемся в город завтра. Почему бы тебе не остаться с нами?

— Я не могу, Дэйнс, ведь я теперь работаю. Мне надо быть в офисе завтра. — Она быстро добавила: — Но мы с Тедом можем немного задержаться и уехать вечером, хочешь?

— Мы с Тедом? Твои родители и Артуры? Ты ничего не хочешь мне рассказать? — Дана многозначительно подняла брови, и Нэнси залилась краской. — Господи, ты серьезно, ты действительно хочешь это сделать?

— Мы решили всего несколько дней назад. Было несколько неуместным говорить об этом, когда твоя бабушка умирала. Да, мы собираемся пожениться на Рождество. — Дана обняла подругу, которая улыбалась сквозь слезы счастья. — О, Дэйнс, ты будешь моей подружкой на свадьбе? Пэгги тоже будет, я хочу, чтобы вы обе были со мной.

— Конечно, дорогая. Я так счастлива за тебя и Теда! — Обе девушки были в полном восторге от помолвки Нэнси и принялись обсуждать это посреди оживленной толпы. — Господи, двое из Семерки женятся, это просто потрясающе!

— И мы всегда будем друзьями, правда?

— Всегда! — Дана радовалась за подругу, но на сердце было тяжело из-за своей тайны. Хорошо бы поделиться с Нэнси, но она не должна омрачать счастье подруги своими проблемами.

Дана улыбнулась и согласно кивнула, а Нэнси заторопилась выложить ей все новости, которыми ей казалось неудобным делиться во время болезни Маргарет. Она поверяла Дане свои планы насчет свадьбы, рассказывала о квартире, которую они с Тедом уже сняли в Бостоне, где он будет учиться на адвоката. Дана не могла сдержать горькие мысли о том, как все отличалось от ее собственной свадьбы с Маршаллом, когда все было решено и предусмотрено бабушкой и Фоулерами.

— Тодд и Джефф будут шаферами, а Питер — другом жениха, — тараторила Нэн. — Они бросили жребий, и Питер выиграл, хотя он утверждает, что проиграл. Все будет как в старые добрые времена — вся Семерка вместе.

— Замечательно, — тихо сказала Дана, подумав, что будет с ней к тому времени, как Нэнси и Тед встанут перед алтарем. Она машинально потерла живот и виновато спрятала руки за спину. — Не могу дождаться. — Она с облегчением подняла глаза, когда за спиной Нэнси возникла высокая фигура Питера Крэйна. Через плечо Нэнси он передал Дане холодный бокал чая со льдом. Нэн вынырнула из-под его руки и, подняв блюдо, медленно понесла его по направлению к редеющей толпе гостей у стола. — Не забудь избавиться от них! — крикнула ей вслед Дана и увидела, как Нэнси кивнула в ответ. — Где ты был? — она с благодарностью отпила немного из своего бокала. — Спасибо, это как раз то, что мне сейчас нужно.

— Подумал, что тебе захочется. — Питер отлично выглядел в незнакомом Дане темном костюме, очевидно, сшитом в Лондоне. Он медленно отхлебнул из своего бокала и обвел взглядом оставшихся гостей. — Замечательный вечер. Миссис Уэллес понравилось бы.

— Слава Богу, что ты здесь. — Дана глубоко вздохнула и широко улыбнулась пожилой женщине в украшенном цветами платье, которая подошла попрощаться. Она перевела взгляд на Питера после того, как величественная дама удалилась. — Она милая, они все милые, но я так устала. Хорошо было бы, если б они все сейчас разошлись. То есть, замечательно, что все пришли и так добры к нам, но я этим сыта по горло. Наверное, я порядочная сволочь, правда?

— Ты прекрасно держишься. Твоя бабушка гордилась бы тобой, — он говорил нежно, но твердо, и Дане стало полегче. Они стояли рядом, плечом к плечу, глядя на Гудзон. Неподалеку Джосс спорил со своим агентом. Подул легкий ветерок, послеполуденное солнце отражалось в реке внизу.

— Я никогда не задумывалась, насколько я полагалась на бабушку, пока не стало слишком поздно, — вслух рассуждала Дана. Ветерок развевал ее волосы и раздувал ее юбку вокруг коленей. — Она была очень сдержанной, точнее, не любила проявлять свои чувства, и всегда оказывалась правой во всем. — Дана нахмурилась, размышляя о бабушке. — Она не меняла убеждений, то есть она знала, что хорошо, а что плохо, и это всегда нас поддерживало. Она была честной, всегда честной. — Питер не говорил ни слова, и Дана продолжала: — Мне хочется когда-нибудь стать похожей на нее, когда все это закончится. Я бы хотела… я не знаю, это, наверное, звучит глупо. — Она нетерпеливо махнула рукой.

— Нет, не глупо, Дэйнс, — сказал Питер новым для нее, мягким, почти нежным голосом, каким он говорил с ней теперь, как вернулся из Оксфорда. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, и ты права. Она была неукротимой, решительной женщиной, а это не совсем плохо в наши дни. — Он снял очки и зацепил их дужкой за край кармана пиджака. Его глаза смотрели нежно, и он казался таким беззащитным без очков. — Ты похожа на нее даже больше, чем осознаешь, ты гораздо смелее, чем сама думаешь.

— Господи, Пит, я буду по ней так скучать. — Она опустила голову, чтобы скрыть слезы. — Хорошо, что она так и не узнала о ребенке. Я не хотела, чтобы она знала, что мой брак развалился. Она не одобряла разводы. — Дана подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза. — Я так и не сказала ей всей правды. Кое-что сохранила в секрете.

— Я думаю, она поняла бы, Дэйнс, ведь она хотела только счастья для тебя. — Питер склонил свою темную голову к ее светловолосой, и их силуэты темнели на фоне горизонта. — А ты была несчастна. — Он сказал это твердо, без вопросительной интонации, но Дана все равно кивнула. — Дорогая, теперь ты можешь рассказать мне все, что утаила от бабушки. Может, тебе станет легче, когда поделишься своей тайной с другом?

Дана кивнула, он решительно повел ее в дальний угол веранды и заслонил собой от толпы. Люди расходились. Джосс на правах хозяина целовал женщин, жал руки мужчинам, благодарил всех. Он фактически выпроваживал людей, но так обаятельно, что никто этого не замечал. Взглянув на Дану с Питером, удвоил усилия, чтобы для убитой горем дочери поскорее закончился утомительный вечер.

— Он бил меня. Каждую ночь возвращался домой пьяным, и если я не потакала ему, то бил. — Дане стало стыдно, но рассказ об унижении вырвался так же внезапно, как и признание о беременности. Питер располагал ее к откровенности.

Молча он обнял подругу, словно пытаясь защитить, и она склонила голову ему на грудь. Постояли молча, не двигаясь. Наконец, пока Питер все еще не произнес ни слова, она подняла голову и была поражена его окаменевшим бледным лицом.

— О, Питер, не принимай это так близко к сердцу. Я не первая женщина, с которой такое случилось, и теперь все уже позади, — дрожащим голосом сказала она. — Мне больше никогда не придется его видеть.

— Почему ты не позвонила мне? Я приехал бы и увез тебя.

Она засмеялась неуверенно.

— Как рыцарь в сверкающих доспехах?

— Не шути так, Дэйнс. Сколько же ты натерпелась с этим сукиным сыном. — Он все еще держал ее в объятиях, и она не могла видеть гневного выражения его лица.

— Вначале я сама не верила, что это случилось, а потом, когда он раскаивался и извинялся, я подумала, что это просто ужасная случайность, которая больше не повторится. Я не могла допустить, чтобы бабушка узнала, — прошептала Дана.

— Но это случилось снова, да? И что ты думала после этого? — спрашивал он, гладя ее по спине. Дана попыталась отодвинуться, но он не отпускал.

Наконец она поняла, что он ждет от нее вразумительного ответа, и безучастно продолжала:

— Думаю, я была просто парализована. Я знала, что это все ужасно и отвратительно, но до последнего момента не могла поверить, что все происходит со мной. Я была очень слабой, меня засосало все это, и мне не хватало сил признать, что я совершила такую ужасную ошибку. — Она устало закрыла глаза. — Долгие месяцы я, просыпаясь по утрам, говорила себе: "Сегодня ты уедешь", но в конце дня решимость пропадала, и я успокаивала себя: "Ничего, я уеду завтра". А дни бежали быстро, Пит. Когда я сейчас оглядываюсь на прошлое, мне все представляется картинкой, на которой изображена женщина, очень похожая на меня, и предстоит узнать ее — ту, которую я не встречала раньше. — Ей трудно было продолжать, она лишь помотала головой, давая понять, что все сказала.

— А ребенок? Как насчет ребенка? Ты ему уже сказала? — Питер был подавлен, но все еще крепко обнимал Дану.

— Нет, я больше не говорила с Маршаллом, даже по телефону. Знают только доктор и ты. — Она судорожно вздохнула, теперь с облегчением, что наконец разделила с кем-то свою тяжесть. Теперь Питер знал все ее тайны, знал больше, чем догадалась Джилли или вытянул из нее Гэвин.

Питер отстранил Дану от себя, чтобы видеть ее лицо, но руки оставались на ее плечах.

— Я убил бы его, — сказал он с холодной яростью. — Если он еще раз попытается причинить тебе боль, я сделаю это.

— Пит, это не твои проблемы. Я не хотела… — Не в силах закончить фразу, она нежно погладила его по лицу.

Питер грустно улыбнулся ей.

— Ты о ребенке? — спросил он, достал очки и надел их, чтобы Дана не видела его глаз. — Он все-таки отец. Ты хочешь этого?

— Ребенка?

— Да.

— Не знаю, — честно призналась Дана. — Просто не знаю. Я не готова к тому, чтобы иметь ребенка сейчас, когда у меня больше нет мужа. Но когда думаю о том, что потеряю ребенка, мне становится жутко.

— Я слишком молод, чтобы быть дядей. — Дана улыбнулась этой попытке рассмешить ее, но улыбка увяла, когда встретилась с его глазами. — А ты слишком молода, чтобы быть матерью, даже если бы у тебя был муж.

— Знаю.

— Когда ты скажешь обо всем Джоссу?

— Сегодня, когда все уйдут. — Дана дрожала, несмотря на жару. — Он будет в отчаянии. Я так этого боюсь…

— Может, мне остаться? Я могу.

— Нет, лучше нам остаться вдвоем.

— Знаешь, Дэйнс… — медленно проговорил Питер в нерешительности. — Тебе не обязательно иметь ребенка, если ты не хочешь… Ты можешь…

— Я знаю, — перебила Дана, не желая, чтобы он произнес это слово. — Я думала об этом, и, может быть, так и сделаю, но сейчас мне нужно время, чтобы все хорошенько обдумать.

— Что бы ты ни решила, можешь положиться на меня. Ты ведь это знаешь, правда? — Он ожидал ответа, но, когда Дана просто кивнула, его лицо снова приобрело обычное вежливое выражение. Он дружелюбно улыбнулся подошедшей Пэгги Вудс, которая держала в руке свои туфли, ее короткие кудрявые волосы были мокры от пота. — Уже собралась, Вудс? Или хочешь искупаться? — он вопросительно посмотрел на ее обувь.

— Господи, конечно, нет. — Пэгги сочувственно посмотрела на Дану. — Извини, дорогая. Наверное, все это причинило тебе адскую боль. Ты, должно быть, мечтала, чтобы мы оказались где-нибудь на другом краю земли. — Она бросила туфли и с отвращением посмотрела на них. — Нет, я не собираюсь надевать их. Все, что я хочу, это добраться до Саутгемптона и сбросить остальную одежду.

Дана скорчила сочувственную гримасу. Ее собственные волосы, мокрые от пота, прилипали к шее, и она приподняла их, чтобы ветерок охладил кожу.

— Помнишь, как бабушка выносила кровати на веранду, и мы спали всю ночь на свежем воздухе?

— Да, с тех пор я никогда так хорошо не спала, — призналась Пэгги.

— Без комментариев, — поднял брови Питер, и они засмеялись. — Пойдем, крошка, паром отплывает.

— Вы едете на Лонг Айленд? — удивленно спросила Дана.

— Только на уик-энд. Я вернусь домой в понедельник утром и позвоню тебе.

— Я тоже. — Пэгги обняла Дану и нежно поцеловала. Обе чуть не плакали при расставании. Питер легонько поцеловал Дану в макушку. Она улыбнулась в ответ, все еще глотая слезы, и осталась смотреть, как Пэгги и Питер сошли с веранды на тропинку и обогнули дом. Осмотревшись вокруг, Дана увидела, что осталось несколько пожилых гостей, которые хотели поговорить с Джоссом. Нэн и Джилли помогали прислуге убирать со стола, а Тед Артур терпеливо ждал свою невесту. Поймав Нэн за руку, он что-то коротко сказал ей, они оба повернулись, крикнули Дане, что позвонят завтра, и ускользнули. Следующие полчаса Дана прощалась, отдавала последние указания прислуге, и усаживала Джилли в машину, уговаривая вернуться в пустую квартиру. Под предлогом, что пустую квартиру нельзя оставлять ночью, Джосс убедил Джилли оставить их одних на ночь в Дувенскилле.

Наконец отъехала последняя машина, и Дана с Джоссом остались вдвоем. Рука об руку, они медленно направились по извилистой тропинке, идущей по гребню холма на берегу Гудзона, которую Маргарет проложила так много лет назад.

— Устал, Джосс? — Дана посмотрела на его осунувшееся лицо и встревожилась. Джосс почти не спал с тех пор, как приехал из Африки, дежуря у постели Маргарет, занимаясь организацией похорон и поминок. Как всегда, он очаровал собравшихся, но, с грустью подумала Дана, израсходовал всю свою энергию и теперь остался без сил. Она сжала его руку, а он печально кивнул.

— Я просто вымотался, — признался он, отирая лоб платком, и снял пиджак. — А тут еще такая жара. Почти как в Африке. Ну, не совсем, но тяжело. Господи, как я ненавижу Африку! — Он перекинул пиджак через руку и усмехнулся. С появлением его знаменитой улыбки усталость исчезла с лица, и на мгновение он снова выглядел как молодой актер, который больше двадцати лет назад покорил Вест-Энд. Дана облегченно рассмеялась, забавляясь жалобами отца на съемки в Африке. — Кто-то рассказывал мне, что съемки фильма "Африканская королева" пришлось прервать, потому что жара чуть не свела с ума Богарта и Хэпберн, и они стали ненавидеть друг друга. Я не верил этому, пока сам не оказался там. — Он посмотрел на дочь. — А ты можешь себе представить, что чертовы кондиционеры ломаются в лучшем случае дважды за ночь, не говоря уже о том, что на этом континенте есть только одна машина с кондиционером, да и та полна москитов.

— Джосс, ты смешон. Ты же любишь выезжать на съемки, это для тебя своего рода приключение. Ты любишь все эти киношные дела, загвоздки, анекдоты.

— Любил, — поправил он. — Теперь мне больше нравится носить костюм от Клариджа и знать, где я смогу принять ванну в следующий раз. — Темнота начала опускаться на горы, и в воздухе почувствовался сладкий запах меда. Слышалось монотонное трещание цикад в траве, да изредка доносился сигнал с одной из рыбацких лодок внизу на реке. Дойдя до скамейки, они молча сели, наблюдая, как горы сливались с темным небом.

Когда появились первые звезды, они поднялись и пошли к дому. Тропинка почти кончилась, и Дана поняла, что пора начинать рассказ обо всем, что она скрывала от отца. Она все оттягивала этот разговор, потому что понимала, что Джосс будет ужасно расстроен. И только надеялась, раз она решила сделать аборт, то он простит ее. Медленно шла Дана вслед за Джоссом по широким деревянным ступеням в прохладный дом. Бесцельно побродив по гостиной с высоким потолком, она наконец села на свой любимый плетеный стул. С благодарностью она взяла предложенный им бокал белого вина.

— Вино у бабушки сохранилось лучше, чем шерри. — Джосс прикрыл глаза, вспомнив о содержимом графина в машине, и благодарно отпил глоток. — Это гораздо лучше, не правда ли?

— Гораздо. — Откуда-то издалека послышался шум моторной лодки. — Джосс, сегодня ты превзошел самого себя. Благодаря тебе всем стало гораздо легче. Это было как вечеринка, а не как поминки.

— Вечеринка — это лучшие поминки, праздник жизни, а не смерти. Вспомни это, когда придет моя очередь, детка. Я хочу, чтобы ты устроила замечательную вечеринку и пышный бал. — Он подвинул двухместное кресло и сел напротив. Из холла пробивался свет, слегка освещая темную гостиную, что придавало особый уют и интимность.

Дана глубоко вздохнула. Наверное, это последняя возможность рассказать отцу о ребенке. Вряд ли им удастся в ближайшее время остаться наедине, ведь Джосса постоянно донимали звонки от агентов, режиссеров и продюсеров.

— Джосс, — начала она и остановилась, не в силах подобрать нужные слова. Он вопросительно смотрел на нее, вытянув ноги на табуретку перед креслом. — Джосс, — опять начала она, но на этот раз выпалила все на одном дыхании. — Я беременна. Я не могу сейчас родить этого ребенка. Я думаю, мне придется сделать аборт.

— Аборт, — уныло повторил Джосс. — Ты беременна и хочешь сделать аборт. Господи, Дана, о чем ты говоришь? — Даже в приглушенном свете Дана видела растерянность на его лице. Он внезапно показался ей очень старым. Сердце сжалось при мысли о том, что она причинила ему боль, и она наклонилась вперед, пытаясь дотянуться до него, а он не в силах был скрыть шок. Дана готова была разрыдаться, но старалась сдержать себя. Она ждала, что отец заговорит, но он молчал.

— Джосс? — прошептала Дана, боль пронзила ее сердце. — Пожалуйста, дорогой, скажи что-нибудь.

— Маршалл знает, что ты хочешь сделать аборт?

— Маршалл даже не знает, что я беременна. Я не сказала ему. — В ее дрожащем голосе звучал вызов. — И не собираюсь. Не хочу, чтобы он знал.

Джосс встал и заметался по комнате. Он включил лампу, свет заиграл на потолке и озарил его встревоженное лицо и бледное напрягшееся лицо Даны. Он подошел к окну, выглянул в темноту, затем повернулся и посмотрел на дочь.

— Почему? — коротко спросил он. — Он ведь отец, не так ли? Он имеет право знать.

— О, Джосс, — жалобно прошептала Дана, не глядя на отца. — Ты не знаешь. Я никогда тебе не говорила. — Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Маршалл пил, а когда напивался, то бил меня. Не один раз. Я не могу вернуться к нему, и не вернусь. А если он узнает, что я беременна, что у меня будет ребенок, то попытается отнять его. — Она быстро отвернулась, непроизвольно тряхнув головой. — Я этого не вынесу.

— Детка. Нет. — Джосс торопливо подошел к ее стулу и опустился на колени, взяв ее за руки. — Почему ты не сказала мне? Почему не дала знать? — Дану захлестнули чувства, и она не могла выговорить ни слова. Джосс нежно гладил ее руки, а в глазах была такая ярость, какой никто никогда не видел у него. Мягким голосом он продолжал: — Надо было приехать ко мне. Почему ты терпела? Я никогда не допущу, чтобы он приблизился к тебе. Пока я жив, тебе не придется видеть его или говорить с ним.

— Я молчала потому, что было так стыдно, — попыталась объяснить она. — Вначале я думала, что сильно люблю его, и не могла поверить, что он способен сделать мне больно и что я не смогу изменить его, — горько продолжала она. — Неужели я не смогу заставить его бросить пить, думала я. Какой я была идиоткой! Даже угроза Гэвина, что он не отдаст ему фирму, не подействовала на Маршалла. Его ничто не изменит, ничто.

— Я не прощу себе, что не знал, в какой ты опасности! — Джосс встал и снова начал мерить шагами комнату, теперь он кипел от злости, а его лицо стало темным. — Я должен был знать! Если бы я не снимал эти чертовы фильмы, если бы я играл в театре, я бы знал. — Он обернулся и сжал кулаки, посмотрев на дочь. — Я убью этого ублюдка, если он попадется мне на дороге.

— О, Джосс, это как в плохой пьесе. — Дана плакала и смеялась одновременно. — Даже Питер говорит, что это похоже на "мыльную" оперу.

— Пьесы — это жизнь, детка. Они же берутся откуда-то, — возразил Джосс, элегантно пожав плечами, и снова сел напротив. — Но в жизни не опускается занавес после третьего акта, когда все проблемы полностью решены. — Он задумчиво изучал свои ботинки. — Ты абсолютно уверена, что хочешь сделать аборт? — Дана не ответила, и он медленно продолжил: — Всегда есть несколько решений проблемы, дорогая. Не нужно делать аборт, если ты этого не хочешь. Может, все-таки родить? Так не раз делали раньше. — Его подвижное лицо было неестественно оцепенелым, а взгляд — внимательным. — Подумай, если ты не решила уже все окончательно.

— Как я могу воспитывать ребенка одна? Даже если бы хотела? — Дана устало закрыла глаза и откинула голову на спинку стула. — Я о себе-то толком не смогла позаботиться, как же я сумею заботиться о ребенке? — Она смотрела на отца, ожидая ответа, но Джосс мрачно смотрел в сторону. Его лицо посуровело, а глаза стали печальными. Интересно, где сейчас его мысли, подумала Дана, но вдруг поняла, что он вспоминает ребенка, которого они с Кэтрин потеряли много лет назад. Почти шепотом она спросила:

— Как я смогу сохранить ребенка, Джосс?

Вздрогнув, Джосс оторвался от воспоминаний.

— Ты же хочешь этого, правда? Ты совсем не хочешь делать аборт, не так ли? — Он улыбнулся дочери. — Я рад, дорогая.

— Джосс, — возразила Дана. — Я ничего такого не говорила.

— Ты спросила меня, как сохранить ребенка, а это одно и то же.

— Правда? — обрадовалась Дана, поглаживая живот жестом, который стал привычным, с тех пор, как она узнала, что беременна. Она кивнула Джоссу. — Пожалуй, правда. Я хочу своего ребенка.

Он ждал, очевидно, надеясь, что дочь скажет еще что-нибудь. И она, усилием воли собрав мысли, сказала: — Я обманывала себя, думая, что не хочу. Но, Джосс… — Она посмотрела на отца в нерешительности, которая сквозила в каждом ее жесте. — Я не позволю сделать со своим ребенком то же, что моя мать сделала со мной. Я никогда не смогу отдать его кому-нибудь другому. — Страсть, вложенная в эти слова, будто опустошила женщину, и она устало упала на стул.

— Ты имеешь в виду отдать ребенка кому-нибудь, кто будет заботиться о нем, кто сможет обеспечить ему стабильную любящую семью? — Голос Джосса был тихим и спокойным, но Дана уловила нотки тревоги, когда он упрекнул ее, напомнив обстоятельства ее удочерения. Он устало потер глаза и, запинаясь, продолжал: — Может, она очень хотела сохранить тебя, даже если у нее не было мужа, но не могла этого сделать. Ты не можешь знать всего, Дана. — Он отчужденно посмотрел на дочь. — Кроме этого, у тебя есть выбор, а у нее, может, не было. Ты можешь сама принимать решения и оставить ребенка при себе, если захочешь.

— Как… — прошептала Дана так тихо, что отцу пришлось наклониться к ней, чтобы услышать слово, которое было скорее утверждением, нежели вопросом. Внезапно настроение Даны стало меняться, она с удивлением поняла, что это радость, и заулыбалась. Лицо Джосса расплылось в ответной ухмылке. Их охватила волна взаимопонимания и привязанности.

— Это довольно просто. — Джосс сменил тон на деловой и практичный. — Не забывай, Дана, что ты только что унаследовала огромное состояние и прекрасно можешь обеспечить себя и ребенка. Маршалл никогда ничего не узнает, это будет нашим секретом. Только подай на развод с этим ублюдком. Если с ним возникнут проблемы, мы пригрозим рассказать о его поведении репортерам. Гэвин Фоулер никогда этого не допустит. Все уладят наши адвокаты, тебе даже не придется встречаться с Фоулерами. Черт возьми, тебе же от него ничего не нужно, в чем же проблемы? — убеждал Джосс, наклонившись к ней. — Ты поедешь со мной в Калифорнию. Я в любом случае собирался взять тебя с собой, об этом сегодня говорил с агентом. Мне не хочется оставлять тебя и возвращаться в Африку, и Марти уладит все дела с компанией, чтобы я мог закончить свою роль на Побережье.

— Он все уладит? — слабо спросила Дана, вспоминая, как часто Марти ссорился с отцом по поводу какой-нибудь странной идеи Джосса и, как правило, убеждал его, что это невозможно.

— Конечно. В этот раз я не приму отказ ни от него, ни от кинокомпании. Ты можешь поехать со мной, а хлопоты насчет развода предоставь адвокатам. — Оба замолчали, думая, сколько проблем еще надо решить до отъезда из Нью-Йорка. — Имущество твоей бабушки в полном порядке. Она сама мне сказала.

— Мне тоже.

— Ты можешь оставить квартиру, и этот дом тоже. — Вообще-то, я надеюсь, что ты не будешь его продавать, — признался он. Я люблю это место, как и ты, и оно стало моим домом в Штатах.

— Конечно, дорогой, — быстро ответила Дана, но запнулась. — Я просто никогда не думала обо всем этом…

— И не нужно, пока не почувствуешь, что об этом стоит подумать. Маргарет оставила все свое состояние тебе, адвокаты и доверенные лица остались те же, и они прекрасно смогут управлять имуществом для тебя, как они это делали для нее.

Глаза Даны наполнились слезами, когда она вспомнила женщину с гордой осанкой, которой удавалось так разумно устраивать все дела. Она растроганно подумала о том, что отец еще не знает, что Маргарет оставила значительное наследство "любимому зятю и дорогому другу Джоссу Армстронгу". Дане вспомнился день перед приездом Джосса, когда бабушка пригласила своего адвоката Джона Холдернесса и, лежа в постели, распорядилась, чтобы поверенный посвятил внучку во все тонкости ее состояния и познакомил со всеми пунктами завещания.

Дана была удивлена огромным количеством акций, которыми владели Уэллесы, и тронута тем, что Маргарет завещала определенную сумму всем, кто остался верным ей за многие годы. Джилли получила значительное наследство, достаточное, чтобы купить небольшой собственный домик, но, решила Дана, она никогда не оставит свою подопечную, и ее легко будет уговорить остаться жить в квартире на Пятой авеню. Дана оглядела темную комнату и решила, что они закроют Дувенскилл и оставят землю арендаторам. Впервые за последние годы ее охватило радостное возбуждение, когда она поняла, что делать дальше: она поживет некоторое время в Нью-Йорке, подпишет все бумаги, которые, без сомнения, понадобятся адвокатам для начала дела о разводе, а затем будет свободна и сможет присоединиться к Джоссу в Калифорнии и родить ребенка. Ей стало так легко, как не бывало долгие месяцы. Она встала, с облегчением потянулась и протянула руку отцу.

— Да, — просто сказала она.

— Я так рад, дорогая! — Джосс встал и взял ее руку в свои. — Это будет самым правильным решением, ты об этом не пожалеешь. А я помогу тебе. Мы вместе как-нибудь справимся.

— А ты не против стать дедушкой? — поддразнила Дана. Она дернула его за рукав и потащила к высокому французскому окну, которое выходило на веранду. — Это не помешает тебе?

— Никогда, особенно если ты пообещаешь, что этот ребенок доставит мне столько же радости, сколько ты. — Они стояли у перил веранды, отец взял дочь под руку и прижал к себе. — Держись за меня, девочка. — Он поднял глаза к сияющему звездами летнему небу и, указав пальцем вверх, сказал, подражая Марти Ливайну: — И я сделаю тебя звездой.

 

13

Аромат апельсиновых деревьев и эвкалиптов наполнял воздух, и Дана наслаждалась ранним утренним ветерком. Небо над головой было чистым, всего несколько маленьких облачков виднелись на горизонте, где-то далеко над Тихим океаном. Женщина наблюдала за стайкой дельфинов, выпрыгивавших из воды. Ребенок внутри нее два раза толкнулся, и она засмеялась вслух, подумав, когда она снова сможет бегать, наблюдая, как волны прилива ласково накатывают на берег, а затем поднялась по мощеной дорожке к маленькому коттеджу, в котором жила последние месяцы.

Ее волосы очень выросли и совсем выгорели от ежедневных прогулок по пляжу. Морщинки исчезли с лица, губы сложились в улыбку, когда она шла, осторожно ступая, с пустой кофейной чашечкой в руке. Она мало походила на ту скучную, усталую женщину, которая приехала в Калифорнию два месяца назад. Дни, проведенные в Малибу, вернули ей привлекательность, а беременность придала ей необычную одухотворенность, которой раньше не было. Красота Даны, несмотря на располневшую фигуру, сделала ее желанным гостем в обществе, где охотно принимали привлекательных молодых женщин. Дана удивилась, когда известный режиссер настойчиво приглашал ее на кинопробу, обещая, что с такой внешностью она станет звездой. Взобравшись по невысоким ступеням на веранду, Дана опустилась в полотняный шезлонг, подставила лицо лучам раннего утреннего солнца и расслабилась от удовольствия, наслаждаясь покоем и блаженством, которые переполняли ее. Она трепетала от предчувствия счастья и необыкновенной полноты жизни.

— Да-а-ана! — донеслось откуда-то снизу, с пляжа, и Дана, не пошевельнувшись, открыла глаза и с удовольствием наблюдала, как стройная, прекрасно сложенная женщина с черными, как смоль, волосами, собранными в узел на затылке, взбирается по крутой тропинке к дому и машет ей рукой. На ней был длинный развевающийся сарафан, а в руках она держала соломенную корзинку. У ее ног толкались два щенка спаниеля, пытаясь обогнать ее.

— Я принесла тебе ватрушки, сама пекла, — хорошо поставленным голосом сообщила она, поднявшись на веранду. — Ты слишком мало ешь. — Она критически посмотрела на Дану и опустилась в удобное кресло, поставив корзинку на стол между собой и Даной. — А ну, прочь, хитрюги, это не для вас. Да сядьте же ради Бога! — Она посмотрела на своих любимцев и вздохнула. — Надо было оставить их дома, но они так хотели увидеть тебя!

Дана опустила руку, щенок лизнул ее пальцы, и она улыбнулась.

— Ты меня избалуешь, Конни, я ем достаточно. Посмотри, какая толстая стала. Но мне нравятся твои ватрушки, спасибо за них.

Констанс Карр кивнула, достала из глубокого кармана маленькую черную сигару и закурила. Она выпустила дым из ноздрей и обвела взглядом маленький садик. Женщины сидели рядом и молчали, а щенки свернулись у их ног и заснули.

Когда Дана, усталая и изможденная, приехала из Нью-Йорка, Джосс привел ее в дом к этой женщине. Хозяйка выпроводила отца и, обняв хрупкую девушку, провела ее в просторную удобную комнату, где Дана впервые за много месяцев крепко заснула. А после того как Дана немного окрепла, Констанс сообщила ей, что она для Джосса больше, чем друг, что у них роман. Познакомились они очень давно в Европе, когда оба были молоды, а когда после свадьбы Даны Джосс приехал в Калифорнию, они встретились снова.

— Ты же знаешь своего отца, — между прочим сказала Констанс, предпочитая не замечать очевидного смущения Даны. — Женщины бегают за ним, а он не знает, как сказать "нет". Я обеспечила его надежным убежищем. И кроме того, — она гордо выпрямилась, — наши отношения устраивают нас обоих и никого не задевают. Так что можешь не притворяться, что шокирована.

— Я вовсе не шокирована, — призналась Дана. — Я просто не думала, что Джосс…

— Ты имеешь в виду, ты не думала, что Джосс может полюбить другую женщину, — твердо сказала Констанс. — Это вполне естественно для молодой девушки, но сейчас ты стала старше и мудрее, чтобы понять, что твой отец — очень привлекательный мужчина, который любит женщин, но не любит неприятности. — Она помолчала, подбирая слова, и продолжила: — А мне нравится, когда рядом со мной мужчина. Иногда.

— Но он никогда не говорил мне.

— А он все тебе рассказывает? И ты все рассказала ему о своем замужестве?

Констанс Карр осела в Малибу после долгой блистательной карьеры оперной звезды. Ее имя стало легендой шестидесятых в музыкальном мире. Она была на вершине славы, когда предпочла уйти со сцены и жить в Малибу, занимаясь с одной или двумя многообещающими сопрано, репетируя те роли, которые великолепно исполняла сама. Дана помнила, как бабушка взяла ее, пятнадцатилетнюю, в оперу, где Констанс пела партию Лусии. Дана до сих пор помнит ее, одетую для сцены безумия, стоящую на огромной сцене, засыпанной цветами.

Дана подумала, что певица не сильно изменилась с того вечера, была такой же величественной и безмятежной. Это она нашла коттедж для Даны, мотивируя тем, что Дана, вероятно, предпочтет уединение. Но Дана знала, что причина была в Джоссе, которому было неловко, что его дочь и любовница живут под одной крышей. Именно Констанс уговорила Дану ежедневно совершать оздоровительные прогулки по узкому пляжу, которые стали самым приятным времяпрепровождением для Даны. Она защищала Дану от назойливых вопросов соседей, которым было любопытно узнать подробности о разводе молодой наследницы с отпрыском семейства Фоулер.

Дана улыбнулась про себя и вытянула ноги. Она была благодарна этой женщине за свое душевное спокойствие. Дана теперь не опасалась наступления следующего дня, чувствовала себя сильной и здоровой, радостно ожидала рождения ребенка. Констанс выпускала в воздух кольца дыма, и Дана смотрела, как они таяли над деревянными перилами веранды. Красивый профиль знаменитой певицы вырисовывался на фоне деревьев, а ее сияющие голубые глаза были спокойными и добрыми.

Дана зевнула и лениво спросила:

— Когда возвращается Джосс?

— Сегодня поздно вечером. Они снимают заключительные кадры, и он пробудет здесь какое-то время, я надеюсь. — Конни выбросила окурок в жестяную банку, которую Дана поставила на веранде специально для этого, и вопросительно посмотрела на Дану. — Ты скучаешь по нему?

— Не особо, — призналась Дана, и обе хихикнули. — Я так разленилась, и мне это нравится, а он — как ураган.

— Да, он такой, наш дорогой Джосс. — Констанс поднялась, щенки побежали вниз по лестнице, уселись на нижней ступеньке и подняли на нее умоляющие глаза, но она не обратила внимания на их страдальческие взгляды. Женщина облокотилась о перила, и солнце заиграло на двух серебряных браслетах на ее запястьях. — Завтра вечером я собираю гостей. — Ты придешь? — Дана сморщилась, и Констанс ласково пожурила ее. — Ты превращаешься в отшельницу, а это плохо скажется на здоровье. Придут всего несколько близких друзей. Я жду тебя непременно.

— Ладно, ладно, — засмеялась Дана. — Ты знаешь, что я не могу тебе отказать. Но будет ли это прилично? Я же раздулась как дирижабль.

Констанс оценивающе посмотрела на нее с высоты своего роста и наконец решила.

— Ничего страшного.

Дана поднялась и проводила взглядом любовницу отца, которая спустилась по расшатанным ступенькам так же величественно, будто шла по сцене в Ла Скала, взяла под мышку щенков и исчезла из виду в аллее эвкалиптов на другом конце тропинки.

Дана посмотрела на небо, решив, что для прогулки пока прохладно, взяла со стола кепку с длинным козырьком от солнца и пошла к пляжу. Бегающие по утрам трусцой туристы уже ушли, несколько любителей кататься на серфингах печально смотрели на спокойный океан, а домики на пляже погрузились в тишину. Несколько любителей копались в огороде, аккуратно срезали гроздья приморского винограда. Она подошла поближе к воде, повернула направо и зашагала по пляжу широкими шагами. Делая дыхательные упражнения, Дана наблюдала за чайками, парившими над водой. Ее новый доктор был сторонником естественных родов, и она аккуратно выполняла его рекомендации. По его указанию, она тренировала вдохи и выдохи с определенными интервалами. Только дошла она до железной решетчатой ограды, отделявшей уединенные районы Малибу от более оживленных, как приземистый бородатый мужчина, бежавший трусцой по другой дорожке, обогнал ее. Они улыбнулись друг другу со сдержанным дружелюбием людей, которые встречаются в одном и том же месте почти каждый день. Но на этот раз он замедлил бег, подождал, пока Дана подойдет поближе, присоединился к ней и сбавил скорость, чтобы она успевала за ним.

— Вы не против? — спросил он низким, почти хриплым голосом. У него были густые с проседью волосы, аккуратно причесанная борода и голубые хлопчатобумажные полинявшие шорты. — Я вижу вас здесь каждый день, мне стало интересно, кто вы?

— Дана. Дана Фоулер. — Она остановилась и протянула ему руку, а он церемонно пожал ее.

— Я Адам Херрик.

— Я слышала о вас, — проговорила приятно удивленная Дана. — Вы занимаетесь проблемами загрязнения окружающей среды. Я читала вашу книгу в колледже.

— Боже мой! Это как дыхание смерти, вы читали мою книгу в колледже. — Он казался разъяренным, но глаза его смеялись. — Я был очень молодым, когда написал эту книгу.

Дана покраснела так, что это стало заметно сквозь загар, но засмеялась вместе с ним, прикинув, что ему по меньшей мере за сорок. На вопрос, понравилась ли ей работа, ответила:

— Конечно, она великолепна.

— Вы сами это поняли или вам сказал профессор? — Теперь он открыто поддразнивал ее. — А чем вы занимаетесь? — Он обвел глазами ее фигуру. — Я имею в виду, когда не способствуете демографическому взрыву…

— Просто гуляю здесь. Это отнимает все мое время.

— А что делает ваш муж? Я никогда не видел его с вами.

— Я развожусь, — холодно сказала Дана и отвернулась. Она не имела ни малейшего намерения обсуждать свои личные дела с абсолютно незнакомым человеком.

— Почему такая красивая молодая женщина, как вы, разводится с мужем именно тогда, когда ждет ребенка? — Он поднял маленький камешек и подбросил его так, что тот запрыгал по низким волнам, омывающим берег. Он ожидал ответа, но Дана, поджав губы, не ответила. Некоторое время они шли молча, и Дана уже прикидывала, как скоро она может свернуть с пляжа, когда попутчик неожиданно сказал:

— Это не мое дело, простите, пожалуйста.

— Ничего. Мне здесь поворачивать. Приятно было познакомиться, — сухо сказала Дана и, не оборачиваясь, ушла. К тому времени, когда она дошла до дома, эта встреча вылетела из головы. Позвонила Джилли, и пришлось терпеливо повторять старой няне в двадцатый раз, что она чувствует себя замечательно, что о ней превосходно заботятся.

Дана проехалась до местного магазина за продуктами и заказала шикарный обед в Джонс Гарден. Только когда она приняла ванну, переоделась и вышла посидеть на веранду, она заглянула в утренние газеты. С первой страницы на нее смотрело лицо Адама Херрика. "Местный авторитет дает показания комиссии Конгресса", гласил заголовок, и Дана с растущим интересом прочитала статью, в которой Адам Херрик критиковал правительство и его недальновидную финансовую политику в отношении заповедников. Ей стало неловко, что она была так груба с ним сегодня утром, но вся эта история быстро забылась. Она долго сидела на веранде, любуясь заходящим солнцем.

На следующий день рано утром Дану разбудил настойчивый звонок телефона, и она чего-то испугалась, пока не сообразила, что ей ничего не угрожает в своем собственном доме за много миль от Маршалла Фоулера.

— Дэйнс? — Голос Питера звучал так близко, будто он сидел рядом, и Дана сонно улыбнулась, села в кровати, прислонившись к высокой спинке. — Я разбудил тебя?

— Конечно, идиот, ты когда-нибудь запомнишь, что нужно учитывать разницу во времени? — Она засмеялась, представив его глуповатую ухмылку, когда он вспомнит, что между ними три часа разницы во времени. — Где ты?

— Дело в том, что я здесь, — торжественно произнес он.

— Где здесь? — смутилась Дана и покачала головой, как будто он мог ее видеть.

— Дэйнс, возьми себя в руки, — терпеливо сказал Питер. — Я в Лос-Анджелесе. Прилетел из Сан-Франциско сегодня первым рейсом, и сегодня днем приеду к тебе.

— Здесь? Ты правда здесь? — Дана опустила ноги на пол и села прямо. — Сколько ты здесь пробудешь?

— Только одну ночь. Завтра мне надо возвращаться на Восток. А теперь одевайся и поставь кофе. Я приеду, как только разберусь в этих чертовых дорогах.

— Тогда я вряд ли тебя увижу, — простонала Дана. — Ты безнадежно потеряешься.

— Верь и надейся, женщина. Я уже выезжаю. — Питер бросил трубку на рычаг, и Дана, кладя свою трубку гораздо более осторожно, сияла. Она поднялась и прошла в ванную. С тех пор как она переехала в свой собственный дом в Малибу, она регулярно разговаривала с Нэнси и Пэгги, и Питер преданно звонил ей, не оставляя без внимания, но ни разу с того времени, когда она, нервная и переутомленная, торопливо улаживала дела с адвокатами и подавала на развод в Нью-Йорке, она не видела никого из Семерки. На секунду ее лицо омрачилось, когда вспомнила о разводе. Благодаря Гэвину все бумаги были оформлены быстро. Он убедил Маршалла подписать согласие на развод в тот же день, когда получил, но решение суда вступит в законную силу еще через восемь месяцев. Маршалл и Гэвин до сих пор ничего не знают о ребенке, подумала она. Единственным кошмаром, который неотступно преследовал ее, было опасение, что люди Фоулера разузнают все и потребуют права опеки над не рожденным еще ребенком.

Она быстро высушила полотенцем волосы и накинула хлопчатобумажный халат поверх футболки. Обошла маленький домик, собирая журналы, раскиданные по полу, и вымыла несколько тарелок, оставленных прошлым вечером в раковине. К тому времени, когда она украсила маленький круглый столик вазочкой с цветами из ее сада, сорвала апельсины с дерева у задней двери, раздался звонок, и охранник у ворот спросил, ожидает ли она некоего мистера Крэйна. Она вышла на улицу встречать гостя. Машина Питера, взятая напрокат, приближалась, он высунулся из окна, пытаясь прочесть имена владельцев домов на почтовых ящиках.

— Убежище Наследницы? — вкрадчиво спросил Питер, разглядывая маленький домик под эвкалиптами, почти не видный за зарослями. — Я думал, ты прожигаешь жизнь у бассейна, окруженная настоящими звездами Голливуда. — Он одобрительно посмотрел на нее. — А вместо этого нахожу тебя здесь, пышущую здоровьем, ставшую еще прекрасней, чем была. — Он раскрыл объятия, и Дана радостно кинулась навстречу.

— Негодник. — Она опустила голову ему на грудь. — Разве я когда-нибудь прожигала жизнь? И, кроме того, бабушка восстанет из гроба и будет преследовать меня, если я буду швыряться деньгами. — Она гордо посмотрела на маленький серый домик. — Ну разве здесь не чудесно? Это самая потрясающая веранда в мире с видом на океан, и он мой! — Она дернула его за рукав. — Это мой первый собственный дом. Подожди, ты еще не видел кухню!

— Господи! — Питер изобразил ужас на лице. — Ты что, хочешь сказать, что сама готовишь? — Он прошел за ней в маленький квадратный холл, затем в большую просторную комнату, которая была одновременно и столовой, и гостиной. Там стояли две удобные кушетки, накрытые парусиновыми покрывалами, шкаф с небольшим набором книг, которые она приобрела за время своего пребывания в Калифорнии, вставленная в рамку фотография Семерки в Истхэмптоне, когда им всем было по пятнадцать, и большая фотография Джосса и бабушки, входящих в Букингемский дворец, когда Джосса посвятили в рыцари. Кроме одного весело раскрашенного ковра и маленького обеденного столика, стоящего у окна так, чтобы Дана могла любоваться океаном во время еды, больше в комнате ничего не было, зато было ощущение простора и чистоты. Дана наблюдала за выражением лица Питера и испытывала странное облегчение, когда он вышел на середину комнаты, медленно обошел ее, разглядывая, и восторженно улыбнулся:

— Замечательно! Мне здесь нравится.

— Завтрак почти готов. Присядь здесь, а я приносу тарелки. — Дана счастливо заторопилась в маленькую кухню и стала варить кофе.

Питер появился в проходе, почти касаясь головой потолка. Он весело беседовал с Даной, пока она сновала между плитой и столом. В глазах Питера светилось страстное желание, которого она не замечала. Они перенесли тарелки с едой на круглый стол и стали наслаждаться завтраком, почти не разговаривая. Питер наконец откинулся назад и покачал головой, когда Дана предложила ему еще кофе.

— Спасибо, Дэйнс, очень вкусно. — Он зевнул и потянулся. — Я мог бы привыкнуть к такой жизни. — Он облокотился на стол, наблюдая, как подруга допивает свой кофе. Декабрьское солнце залило комнату светом, и волосы Даны засияли под его лучами. — Ты неплохо выглядишь. Тебе получше, правда?

— Конечно. — Дана поставила чашку и серьезно посмотрела на него. — Это звучит несколько вычурно, но я иногда думаю, что приезд сюда спас мне жизнь. То есть из воспоминаний о прошлом исчезают годы жизни в Гросс Пойнте. Они все прошли в тумане алкоголя, наркотиков и страха.

Питер накрыл ее руку своей.

— Теперь все позади, Дэйнс. Ведь все закончилось, правда? — На лице его было беспокойство, которое исчезло, когда Дана тряхнула головой и весело засмеялась. — А как насчет развода? Все улажено?

— Почти. Все бумаги подписаны, но соглашение будет иметь юридическую силу только через восемь месяцев. — Она торопливо добавила: — Но Гэвин позаботился обо всем в Детройте, а адвокаты заботятся обо всем остальном в Нью-Йорке. Слава Богу, мне даже не пришлось ни разу говорить с Маршаллом.

— Он ублюдок.

— Ублюдок, — согласилась Дана.

— Ты не говорила ему о ребенке?

— И не собираюсь, — с вызовом ответила Дана, но тревога омрачила ее лицо.

— Но ты беспокоишься об этом, правда? — Питер сжал ее руку.

— Иногда, то есть… — запнулась Дана, — а что, если они узнают что-нибудь? — она оглядела комнату и выглянула в окно, будто кто-нибудь мог следить за ней. — Я не знаю, почему решила, что уехать в Калифорнию это все равно, что уехать в другую страну. Ведь все друг друга знают. Люди всегда знают кого-нибудь, у кого, в свою очередь, тоже есть знакомые, и наверняка Маршалл узнает, что я в Малибу и беременна. — Она коротко рассмеялась и умоляюще посмотрела на Питера.

— Дело серьезное, дорогая. — Питер выпрямился, снял очки и начал их задумчиво протирать.

— О, Крэйн, — засмеялась Дана. — Ты всегда так начинаешь, когда собираешься сказать что-то важное.

— Тебе это не поправится, — предупредил он. — Я считаю, что кто-то должен сказать Фоулерам о ребенке, пока они не узнали сами, может быть, адвокаты. — Он заколебался. — Ты очень рискуешь. А что, если Маршалл узнает и попытается добиться опеки над ребенком? — Он говорил мягко, но решительно. — Ты ведь это тоже понимаешь, Дэйнс?

— Да, — согласилась Дана, но покачала головой в знак отрицания. — Я просто не хочу об этом думать, и не думаю.

— Ну, — Питер задумчиво посмотрел на ее располневшую талию. — Вообще-то у меня есть для тебя новости. Но, понимаешь, я не хочу, чтобы племянница появилась на свет именно тогда, когда ее родители судятся из-за того, с кем ей жить.

— Твоя племянница? — удивилась Дана. — Почему ты думаешь, что обязательно будет девочка?

Питер повертел руками у нее перед носом.

— Все дело в пальцах. У нас, гениев, потрясающий инстинкт по поводу таких вещей. Кроме этого, было бы неплохо, чтобы вокруг бегала твоя маленькая копия, разве не так? — Он широко улыбнулся, но глаза остались серьезными. Дана залилась краской, встала и начала убирать со стола.

— Рассказывай свои новости, Пит. Я больше не хочу говорить о Маршалле. — Она понесла тарелки на кухню, еле слышно сказав: — Я обещаю подумать над тем, чтобы поговорить с адвокатами насчет ребенка.

— Ну… — Питер пошел за ней. — Я приезжал прошлым летом, чтобы прочесть доклад на конференции в Стэнфорде. Ты тогда еще была в Нью-Йорке. Я написал одну вещь, которая настолько им понравилась, что меня пригласили вернуться и представить ее на конференции.

Дана удивленно обернулась.

— А что в этом необычного? То есть разве не нужно проходить какие-то определенные тесты перед этим?

— Нет. Ничего особенного. — Усмешка осветила худое лицо Питера. — Довольно неплохо, правда?

— Совсем неплохо, — торжественно согласилась Дана и церемонно пожала его руку.

— И это еще не все. — Питер провел рукой по волосам, и Дана поняла, что он волнуется. — Гамильтон засчитал мою работу в Оксфорде и курсовые в Стэнфорде в качестве дипломной работы. Дана, детка, ты сейчас разговариваешь с настоящим выпускником колледжа. — Он галантно поклонился и посмотрел на Дану, которая стояла посреди кухни с полотенцем в руках и радостно улыбалась, потом швырнула в него полотенцем и бросилась ему на шею.

— Негодник! Почему ты не сказал мне сразу? Да это же потрясающе, просто великолепно! Я горжусь тобой.

Питер заключил ее в объятия и нежно посмотрел на ее пылающее лицо.

— Правда, дорогая? — Дана удивилась тону, и он торопливо добавил: — И это еще не все. Меня приняли в Роудс. Я возвращаюсь назад в Оксфорд сразу после Рождества.

— Ну, это уже слишком! Даже не знаю, что мне делать, кричать от радости или побить тебя за то, что ты мне ничего не сказал. — Дана взяла его за руку, подвела к одной из кушеток и усадила. — А теперь, — приказала она, забравшись с ногами на другой конец кушетки, — расскажи мне абсолютно все. Начни сначала и рассказывай до конца. — Так они просидели весь следующий час, Питер серьезно рассказывал о своих надеждах и мечтах, а Дана внимательно слушала, наблюдая за сменой выражений на его лице. И наконец Питер объявил:

— А затем я свернул на дорожку и нашел тебя здесь, загорелую и беременную.

Только тогда она пошевелилась и восторженно вздохнула. Они молча сидели некоторое время, потом морщинка пересекла лоб Даны, и она беспокойно спросила:

— Но ты все равно пойдешь на свадьбу Нэнси и Теда, правда?

— Конечно. — Питер зевнул. — Они без меня не справятся. А кроме того, — добавил он, — я ни за что в мире не пропустил бы этого. — Он похлопал Дану по ноге, которую она положила на его колено. — Им будет очень не хватать тебя. Я обедал с Тедом, и он сказал, что Нэнси очень расстроилась. Я знаю, ты не сказала им о моей племяннице, так что здесь ничего не поделаешь, но им обидно, что Семерка будет только в составе шести человек.

— Я ненавижу это, — ровно сказала Дана. — Ненавижу лгать и скрытничать, но я не решилась сказать им, побоялась, что Маршалл узнает. Я сказала Нэн, что после ухода от Маршалла и смерти бабушки я слишком расстроена, чтобы возвращаться, но она не поняла меня. — Дана отвернулась и посмотрела через окно на свой маленький сад. — Все кажется очень далеким, несмотря на то, что годы, которые мы провели вместе, так же свежи в моей памяти, как если бы это было вчера. — Она посмотрела на Питера, и ее лицо смягчилось. — Нам было замечательно вместе, правда?

— Было и будет. — Он погладил ее ногу. — Твое отсутствие на свадьбе ничего не меняет. Они все простят, когда родится ребенок. — Телефонный звонок заставил вздрогнуть обоих, и Питер отодвинулся, а Дана подошла к телефону.

— Джосс? — удивленно проговорила она, широко улыбаясь. — С приездом. — Она послушала некоторое время, кивнула головой, а затем торопливо сказала: — Угадай, кто здесь… Питер… да… он возвращается в Нью-Йорк. — Дана скороговоркой пересказала Джоссу все новости своего школьного товарища, кивнула и передала трубку Питеру. Он поздоровался, и глупая улыбка появилась на его лице, когда он слушал, как Джосс в своей обычной театральной манере превозносит его.

— Спасибо, сэр, — услышала Дана, а потом, — я не могу… Мне надо… ну, вообще-то… спасибо, сэр, очень мило с вашей стороны… с удовольствием.

Дана хихикнула, когда Питер повесил трубку.

— Ты остаешься, верно? И мы идем к Констанс на обед, да?

— Да, — он все еще глупо улыбался. — Разве кто-нибудь может отказать Джоссу? — Он тревожно огляделся. — А я могу пойти так? Мои вещи в аэропорту.

— Все в порядке, — успокоила Дана. — Господи, как я рада, что ты остаешься. Ты увидишь Констанс, она тебе очень понравится, это потрясающая женщина.

— Она должна быть незаурядной женщиной, раз сумела подцепить Джосса. Сколько помню, он все время бегает от женщин. — Питер засунул руки в карманы и начал беззвучно насвистывать. — А мы об этом и не упомянули. — Он вопросительно посмотрел на Дану. — Наследница находит отца в любовном гнездышке?

Дана расхохоталась.

— Все совсем не так, Пит. Все просто замечательно. — Она сняла с вешалки ярко-красный свитер, который туда повесила вчера. — Пойдем прогуляемся, и я расскажу тебе многое, — подзадоривала она. — И ты сможешь задать все свои нахальные вопросы.

— Нахальные? Я? Никогда. — Они вышли из домика и пошли по тропинке. — Я очень любопытный, но вовсе не грубый. У меня пытливый ум, ты же знаешь, мне всегда надо что-то узнавать, что-то пробовать.

— Господи, ты невыносим. — Они дошли до берега и в этот раз, опершись на руку Питера, Дана повернула налево. Высокий молодой человек в очках и красивая беременная блондинка гуляли и болтали, склонив головы друг к другу. Вокруг них на пляже было много таких же прогуливающихся людей и беспокойных серферов, а над ними кружились чайки и крачки, изредка ныряя за рыбой в воду, но Дана и Питер были так поглощены беседой, что ничего не замечали.

 

14

Констанс Карр стояла у двери, ведущей на террасу. Блики света играли на воде бассейна, а перед домом солнце садилось в Тихий океан. Декабрьский вечер был прохладным, но не настолько, чтобы сидеть дома, и пока некоторые гости грелись у широкого камина, остальные бродили по знаменитому саду Констанс. Сад был потрясающим. Бывшая оперная дива проводила часы, укрывшись от солнца старой соломенной шляпой, подрезая ветки и бродя по саду вокруг дома в сопровождении пожилой мексиканской пары садовников, которые, хотя и не говорили по-английски, успешно выполняли все ее указания. Эффект, которого удалось добиться этим троим, был потрясающим, и, уйдя со сцены, Констанс Карр стала признанным авторитетом в области дизайна садов.

Дана огляделась. Здесь было около двадцати человек, и, как всегда, самая большая группа собралась вокруг Джосса. На нем был алый шарфик, небрежно заправленный в распахнутый воротник рубашки, и желтый шелковый пиджак поверх слаксов, сшитых на заказ. Увидев дочь, он с широкой улыбкой поспешил к ней, пробиваясь сквозь толпу поклонников, чтобы заключить ее в объятия.

— Детка. Ты замечательно выглядишь. — Он чуть отстранил ее, чтобы лучше видеть лицо. — Действительно, замечательно! Почти как раньше.

— Не совсем, Джосс. — Дана, смутившись, похлопала себя по животу. На ней был зеленый шелковый костюм для беременных, который Констанс купила ей на Родео Драйв, этот цвет подчеркивал ее выразительные карие глаза. — Теперь меня стало гораздо больше.

— Добрый вечер, мистер Армстронг. — Питер протянул руку, обходя Дану, и мужчины пожали друг другу руки, радостно улыбаясь. — Рад видеть вас, сэр. Давно не виделись.

— Мой дорогой мальчик, ты не представляешь, как я рад слышать о твоих успехах, — Джосс вывел Питера на середину комнаты и поднял его руку. — Слушайте все. Этот молодой человек — один из самых многообещающих историков страны, и я хочу, чтобы вы поприветствовали его. — В комнате было тихо, все гости обернулись к Джоссу, он гордо улыбался. — И это еще не все. Он — студент Роудс, и я надеюсь, что вы примете его в свой круг. — Обняв Питера за плечи и взяв Дану за руку, он подвел их к бару и распорядился, чтобы официант открыл бутылку шампанского. Хотя… — Его осенила новая мысль, и он посмотрел на дочь. — Тебе нельзя пить? — Не ожидая ответа, он взял у официанта бутылку минеральной воды и наполнил три изящных хрустальных бокала для шампанского.

— Джосс, — засмеялась Дана, глядя на своего друга. — Хватит. Ты невозможен. Ты смущаешь Питера.

— Ерунда. — Джосс решительно передал им бокалы и взял один себе. — Половина удовольствия от успеха в аплодисментах, которые ты получаешь.

— Может быть, на сцене, сэр. — Питер растерянно огляделся и вспыхнул, увидев, что некоторые гости все еще с интересом смотрят на него.

— Дорогой, ты рад вернуться домой? — Дана обняла отца. — Наверное, там было ужасно?

— Отвратительно, — весело ответил Джосс. — Никто из нас не уехал из Африки без сувенира. Я, например, привез оттуда сыпь на той части тела, о которой не принято упоминать. Хотя, — вежливо добавил он, подняв брови, — с радостью покажу, если вы настаиваете.

— Ты просто обожаешь работать на публику, — сказала Дана.

— Конечно. — Повернувшись к Питеру, он поднял бокал и тепло сказал: — За твои успехи, мой мальчик. Сердечно поздравляю. — Питер сделал большой глоток и поперхнулся, когда пузырьки газа достигли его горла. Джосс великодушно похлопал его по спине, но внимание его переключилось на вновь пришедших гостей. Сказав еще один пышный тост и пожелав обоим удачи, он отвернулся и начал разговор с очень высокой худой женщиной с серебряными волосами. Питер кашлял.

— Все в порядке? — с сочувствием спросила Дана. Она засмеялась, когда Питер достал из кармана огромных размеров носовой платок и начал безуспешно тереть мокрое пятно на пиджаке там, где Джосс пролил немного шампанского, когда размахивал бокалом, произнося тосты. Он мрачно кивнул, и Дана, все еще смеясь, взяла его за руку и подвела в другой конец зала, где Констанс с интересом наблюдала представление, устроенное Джоссом.

Хозяйка дома была великолепна в своей длинной голубой тунике с воротником, обшитым жемчугом. В ушах были длинные жемчужные серьги, а на одной руке сверкало массивное кольцо с огромным квадратным бриллиантом канареечного цвета, которое, как она сказала Дане, ей подарил один свергнутый правитель страны на Балканах.

— Вы, должно быть, Питер Крэйн, — не дожидаясь, когда его представят ей, Констанс протянула руку, обворожительно улыбаясь. — Рада, что вы к нам присоединились. Дана много рассказывала о вас.

— Правда? — удивленно спросил Питер. — То есть спасибо. Я просто в восторге, что смог прийти. — Улыбка осветила его продолговатое лицо, и Дана отметила, каким же привлекательным он стал. Вероятно, Констанс подумала о том же, потому что начала говорить с Питером своим знаменитым музыкальным грудным голосом, и Дана наблюдала, как ее друг тает под чарами знаменитой певицы. Вскоре они непринужденно беседовали об Оксфорде и о разнице между жизнью в Нью-Йорке и Англии, и Дана, стоя рядом, наслаждалась их беседой, хотя сама не принимала в ней участия. Она обвела взглядом комнату и увидела, как Джосс, облокотившись о каминную полку, улыбается юной красивой блондинке с длинными ногами; рыжеволосого писателя с его молодой спутницей, который жил рядом с их домом; несколько человек, которых она встречала, когда жила у Констанс; и, к своему удивлению, Адама Херрика, который стоял у двери в сад. Когда их взгляды встретились, он удивился и, слегка поклонившись, начал пробираться к ним сквозь толпу болтающих гостей.

Комната была переполнена, и двое молодых официантов в белых куртках, с длинными волосами, собранными в хвост, расставляли на длинном столе дымящиеся супницы с бульоном и корзины с французским хлебом.

— Привет. Не ожидал встретить вас здесь. — На Адаме был хороший серый твидовый пиджак, темно-бордовый галстук и мокасины на босу ногу. Несмотря на такую одежду, он выглядел достаточно респектабельно. Волосы были красиво причесаны, и он совсем не походил на того полуодетого незнакомца, который без приглашения присоединился к ней на прогулке в то утро.

— Джосс — мой отец, — ответила заинтригованная Дана.

— Я уже это выяснил. — Он смотрел на нее, явно забавляясь. Его коренастая фигура казалась больше, чем была на самом деле, и Дана очень удивилась, заметив, что он одного с ней роста. До сих пор ее окружали мужчины, которые были гораздо выше ее ростом, и с ними она чувствовала себя маленькой, приходилось поднимать голову, глядя на них. — Вы простили меня за мою грубость сегодня утром? Я не хотел вас обидеть.

— Конечно, — тепло ответила Дана.

— Все равно, вопрос интересный… — Он запнулся, но вопрос остался в его взгляде. — Вы не можете винить меня за любопытство.

— Я разведена, — подчеркнула Дана тот ответ, который дала ему еще на пляже, и оба рассмеялись ее решительности.

— Я видел вас на пляже, я уже говорил вам об этом, и мне стало интересно, кто вы такая. Вы всегда гуляете одна. Я не видел с вами никого.

— Обычно. Я впервые живу так близко к океану. Мне нравится разное время суток, утренний туман и спокойный океан вечером. Иногда не замечаю, что ушла далеко, и приходится долго возвращаться домой.

— Я знаю. Со мной тоже так бывает.

— Вы всегда жили в Калифорнии?

— Нет. Я родился в Огайо, пошел в школу на востоке и поехал жить на запад. Мои родители были фермерами-арендаторами. Я — первый в семье, кто не только закончил школу, но поступил в колледж.

— Невозможно представить вас на ферме. — Дана оценивающе оглядела собеседника. Его загорелое лицо было в морщинах, и он больше походил на воина, чем на писателя и лектора. Возможно, подумала она, это из-за того, что он привык быть лидером и бороться за охрану окружающей среды. Они некоторое время не разговаривали, но молчание не было тягостным. Питер разговаривал с Констанс об архитектуре, и Дана улыбнулась, услышав смех Питера.

— Вы не живете здесь, правда? — спросил Адам, оглядев просторную, удобную комнату. Официанты разносили тарелки, а бармен обходил столы с двумя бутылками вина, наполняя бокалы, когда группы мужчин и женщин с тарелками в руках рассаживались на широких кушетках и мягких креслах. Шум усилился, вечеринка была в полном разгаре. — Хотя здесь неплохо было бы жить. — Он восхищенно оглядел потолок, высокий, как в кафедральных соборах. — Настоящий кедр. Замечательно.

— Я жила здесь, когда впервые приехала сюда, а потом Констанс нашла мне коттедж на самом берегу. Вы живете поблизости? — спросила она, чтобы поддержать беседу.

— Я живу за городом. Построил дом сам, сделал все своими руками и даже провел водопровод. — И как бы между прочим добавил: — Хорошо бы, все так делали.

— Сами строили себе дома?

— Почему нет? Это не так трудно, и гораздо лучше с точки зрения экологии. Когда вы сами строите себе дом, то не используете массу ненужной техники, которая загрязняет окружающую среду.

— Вам не хватает только коробки из-под мыла вместо импровизированной трибуны. — Дана посмотрела на его мокасины.

— Простите. — Адам вовсе не выглядел извиняющимся. — Я не могу не ворчать. Моя бывшая жена говорила, что я как заезженная пластинка. Хотя я не очень-то придаю значение ее словам, — задумчиво проговорил он. Взял у официанта тарелку и салфетку и передал Дане, затем взял еще одну себе. Они сели на маленькую кушетку под карандашным портретом Констанс, нарисованным Дали. Она была изображена в профиль, а ее волосы рассыпались по плечам. Дана и Адам ели молча, потом Адам спросил:

— Это вы пришли со студентом Роудс?

— Да. — Дана поняла, что совсем забыла о Питере, и торопливо огляделась вокруг. Он сидел на одном конце двухместного кресла, держа тарелку с супом на коленях, погруженный в беседу с Констанс. Дана ласково посмотрела на него и объяснила:

— Он мой старый друг из Нью-Йорка.

— Вы из Нью-Йорка? — удивился Адам. — Странно. Не сказал бы. У вас облик классической калифорнийской девушки — загорелая блондинка с ногами в милю длиной.

— Я беременна, — сказала Дана, — и почти не могу разглядеть свои ноги.

— Поверьте мне на слово, они в милю длиной. — Жестом подозвав официанта, который обходил гостей, он вытер хлебом остатки супа со своей тарелки, попросил еще и накинулся на новую порцию так, как будто еще ничего не ел. — На следующей неделе предстоит поездка в горы Санта Моника, там одна лесопилка избавляется от отходов не по правилам. — Он улыбнулся. — Как насчет того, чтобы составить мне компанию? Вы уже были где-нибудь, кроме побережья? Туда скучно ехать, горный пейзаж оправдает все трудности.

— Нет, я нигде не была, — сказала Дана. Она подумала, что, должно быть, интересно наблюдать за известным натуралистом в деле, и с радостью согласилась. Они все еще обсуждали предложенную поездку, когда появился Питер, придвинул к ним стул и сел. В руках он держал тарелку клубники со сливками. Дана протянула руку, вовлекая его в разговор, и сказала:

— Это Питер Крэйн. Питер, это Адам Херрик.

— Студент Роудс. — Адам пожал руку Питеру и сочувственно проследил, как несколько капель с тарелки упало на брюки молодого человека.

— Вы занимаетесь проблемами охраны окружающей среды. Я читал…

—…Мою книгу в колледже. Знаю, — мрачно закончил Адам, и все засмеялись. — Вы раните мне сердце, когда говорите такое, хотя положено радоваться, что кто-то еще читает эту дурацкую книгу.

— А еще я читал вашу статью о Замбии в "Лондон таймс". Она была потрясающей.

Бородатое лицо Адама засияло.

— Вы там были? Вы видели, как рудники разрушают эту и так отсталую страну? Ужасная неразбериха! — говорил он, полагая, видимо, что бывает и хорошая неразбериха.

Лицо Питера оживилось, и он охотно ответил:

— Нет. Но я был в Кейптауне и видел результаты открытого бурения там. Это отдельная проблема, особенно ее юридический аспект.

— Вы собираетесь стать адвокатом после того, как вернетесь из Оксфорда? Почему бы вам не заняться охраной природы? Здесь широкое поле для деятельности, и нам нужны хорошие умы. — Адам закончил обед и поставил тарелки на пол. Взглядом подозвал официанта с клубникой, одну тарелку с ягодами подал Дане, еще одну взял себе. Пронаблюдав, как официант кладет сливки на оба блюда, попросил еще бокал вина и обернулся к Питеру. — Серьезно, подумайте над этим. Дана и я едем в горы на следующей неделе. Поедемте с нами. Там есть одна компания, которая вырубает половину леса и сбрасывает отходы в горную реку. Почти невозможно остановить их без постановления суда, потому что люди в Сакраменто не упустят такой большой бизнес. Вовлечены слишком большие деньги.

— Как с оффшорным бурением? — Питер вытянул свои длинные ноги и с интересом слушал, как Адам распространялся о последствиях бурения для экологии калифорнийского побережья.

Дана слушала их, закончив десерт, и про себя улыбалась, чувствуя, как толкается ребенок. Она впервые слышала, что Питер разговаривает серьезно, как взрослый, обмениваясь взглядами и мнениями, и ей нравилось. Она была довольна, что Адам Херрик, известный своим интеллектуальным подходом к охране природы, уважительно прислушивается к словам Питера. На секунду ей стало жалко, что она не закончила колледжа, но затем посмеялась над собой, вспомнив, что из всех занятий ей нравилось только рисование. Академическая работа была для нее проклятием. От тепла и вкусной еды Дану клонило ко сну, она чувствовала себя в полной безопасности и совершенно спокойной. Ее наполняло чувство благодарности Констанс за это убежище после унижений и ужаса в Гросс Пойнте. Хотя в Малибу ее привез Джосс, именно Констанс приютила и окружила заботой.

Дана вздрогнула, вспомнив пьяное лицо Маршалла, но промолчала, когда Питер поднял брови, молча спрашивая ее, что случилось. Она вспомнила его совет сказать Маршаллу о ребенке. Он был прав, Дана это понимала, но на самом деле такой звонок казался ей ужасным, и, охваченная страхом, она захотела оставаться в надежном маленьком коттедже, забыв обо всем на свете, будто есть только она и ребенок, растущий у нее внутри.

Адам наклонился к Питеру, и они продолжали беседу. Молодой человек пылал от волнения и размахивал ложкой, делая очередное заявление. Дана засмотрелась на оживленное лицо друга и снова порадовалась, что он остался на эту ночь. Она сильно скучала по нему, скучала по всей Семерке и с огорчением подумала, что ее не будет на свадьбе Теда и Нэн. Насколько легче была бы жизнь, если бы она не очаровалась Маршаллом Фоулером. Она могла бы закончить колледж, продолжать рисовать и жить в Нью-Йорке, окруженная друзьями. Она даже могла бы полюбить человека, который действительно любил бы ее и хотел бы от нее детей. Осторожно, как дотрагиваются до больного зуба, коснулась она мысли о новом замужестве и поежилась. Невыносима была мысль о том, что еще один мужчина будет касаться ее, может, причинять боль или бередить раны, которые еще не зажили. Питер внезапно оборвал фразу, поднялся и снял пиджак.

— Вот, — сказал он, передав пиджак, — тебе холодно.

Дана благодарно завернулась в теплый пиджак. Решительно изгоняла она мысли о Маршалле Фоулере. Джосс, Констанс и адвокаты позаботятся, чтобы он больше никогда не смог ее обидеть, и когда-нибудь она преодолеет все страхи, привезенные из Детройта.

— Хочешь уйти? — Питер озабоченно посмотрел на Дану. Гости начинали расходиться. Констанс и Джосс стояли возле большой двери и прощались с гостями. Отец обнимал Констанс за талию, а она блаженствовала в его объятиях и смеялась над тем, что он говорил.

— Еще рано уходить. — Адам накрыл руку Даны своей, и Питер встревожился. Осторожно, пытаясь не показать, что ей это неприятно, Дана высвободила руку и улыбнулась Питеру, чувствуя, что Адам изучающе смотрит на нее в ожидании ответа.

— У Питера ранний рейс в Нью-Йорк. Мы не можем засиживаться. — Дана встала. Питер торопливо последовал ее примеру, Адам же остался сидеть, с улыбкой превосходства глядя на молодого человека.

— Вы скоро вернетесь?

— Наверное, нет. Я побуду некоторое время в Нью-Йорке, потом поеду в Оксфорд.

— Я буду скучать по тебе, Крэйн, — ласково сказала Дана.

— Ага, — согласился Питер.

— Позвольте дать вам рекомендательное письмо одному моему другу в Оксфорде, Джилу Сандерсу. — Адам наконец поднялся на ноги, и его макушка едва доходила Питеру до плеча, отчего пришлось смотреть на молодого человека снизу вверх. — Он полдня преподает в Оксфорде, когда не путешествует по Дальнему Востоку. Он гуманист и историк, как и вы.

— Спасибо. — Питер расплылся в улыбке. — Я был бы очень рад.

— И, — продолжил Адам, глядя прямо в глаза Даны, — мы договорились на следующую неделю, да? Я с нетерпением жду этого дня.

— Конечно. — У Даны немного перехватило дыхание. Давно мужчины не смотрели на нее с таким открытым обожанием, и она с удивлением отметила, что ее интересует эта поездка. Их взгляды встретились, и она с облегчением отвернулась, когда Джосс, разгоряченный вином и хорошей компанией, обнял за плечи свою дочь и Питера. За ними стояла Констанс. Она попрощалась с последним гостем, и в комнате остались только они впятером. Официанты собирали бокалы и убирали со стола.

— Вот это я люблю. Все ушли, а мы можем остаться и посидеть вместе. — Джосс прижал к себе Дану.

— Мы уходим, Джосс, — зевнула Дана и оперлась на руку отца. — У Питера рано вылетает самолет.

— Один коктейль. Я так мало вижу тебя, — уговаривал Джосс.

— Джосс, — шепнула ему Констанс.

— Ладно, ладно, — проворчал он, но послушно отпустил дочь, обернувшись к Адаму Херрику. — А ты, старик, останешься? Один бокал на дорожку? — Он радостно улыбнулся, когда Адам согласно кивнул. Джосс был таким же свежим и бодрым, как в начале вечеринки, и Дана знала, что он просидит всю ночь, рассказывая анекдоты и смеясь, ведь он не любил рано ложиться, считая сон пустой тратой времени.

Он смотрел на дочь, насмешливо изображая отцовскую суровость, и строго сказал:

— Я приду к завтраку. Рано утром вы меня не выставите. Когда у тебя самолет, мой мальчик?

— В восемь тридцать. Боюсь, что уеду до того, как вы проснетесь.

— Ерунда. Я заскочу попрощаться. — И Дана знала, что он придет, свежий и полный энергии всего после нескольких часов отдыха. Молодые люди попрощались, поцеловали Джосса и Констанс, пожали руку Адаму, который задержал руку Даны в своей дольше, чем следовало, и это не ускользнуло от Питера. На улице луна освещала океан, воздух был наполнен сладким запахом эвкалиптов, а дорожка, ведущая к дому Даны, была темна и пустынна. Рука об руку, обсуждая события вечера, они пошли к коттеджу Даны.

Дана повернулась, когда настойчивый стук разбудил ее. Сначала подумала, что это во сне, но когда стук не прекратился, она лениво придвинулась к краю кровати, чтобы узнать, сколько сейчас времени. Будильник был поставлен на шесть утра, чтобы проводить Питера, сейчас было еще пять тридцать. Спустив ноги на пол, она потянулась к халату и босиком подошла к входной двери. Осторожно открыв ее, увидела бледного Джосса, стоящего на гравийной дорожке. Поверх пижамы на нем был наброшенный на плечи плащ.

— Джосс, что случилось? — Дана вышла из домика и протянула обе руки Джоссу, внезапно встревожившись. — Что-нибудь с Констанс? Что случилось? Почему ты здесь?

— С Констанс все в порядке, детка. — Джосс обнял дочь за плечи, то ли для того, чтобы поддержать ее, то ли для того, чтобы удержаться самому. — Произошла авария. Маршалл. Он мертв.

— Маршалл, — холодно сказала Дана. У нее вдруг подогнулись колени, она услышала свой собственный голос и не узнала его.

— Была авария, — повторил Джосс.

— Он был пьян.

— Да.

— Кто-нибудь еще пострадал?

— Водитель другой машины жив, но его жену и ребенка не удалось спасти.

Джосс дрожал, и Дана машинально взяла его за руку и повела в дом, закрыв дверь на улицу, где ранний утренний туман навис над Тихим океаном. Не говоря ни слова, Джосс прошел за дочерью в кухню и наблюдал, как она варит кофе, берет две чашки и ставит на стол графинчик со сливками. Она чувствовала, как он следит за ней глазами, но только когда разлила кофе по кружкам, смогла повернуться к нему и спросить:

— Откуда ты узнал? — Дана была в шоке, ужас охватил ее, когда представила себе смятые машины, разбитые стекла и изуродованные тела. От жалости и ужаса она вдруг почувствовала вину за то невольное облегчение, которое промелькнуло в ее голове при словах "он мертв".

Она смотрела на отца, ожидая ответ, и поняла, что он прекрасно понимает ее чувства и не осуждает ее. Он заговорил почти ласково, словно утешая:

— Гэвин Фоулер позвонил в десять часов по детройтскому времени. Маршалл вчера возвращался домой, ехал слишком быстро, почти со скоростью восемьдесят миль в час, свернул на встречную полосу и врезался в машину.

— Что еще он сказал?

— Немного. — Джосс подул на дымящийся кофе и осторожно глотнул. — Он знает, что мне известно, где ты. Я не удивился бы, если бы он подозревал, что ты где-то рядом.

— Он хотел поговорить со мной? — Дана вдруг опустилась на табурет у кухонного стола и вытянула руку, словно защищаясь. Она вспомнила ту ночь, много лет назад, когда Маршалл танцевал с ней в "Сент-Реджисе", вспомнила его объятия, мужской запах его чистой кожи, его щеку рядом и, не дождавшись ответа, опустила голову на столик и зарыдала. Она оплакивала не жестокого алкоголика, который бил ее и был настолько беспечным, что погиб сам и убил двух других людей, а, скорее, смерть своей любви к тому молодому человеку, с которым она танцевала в "Сент-Реджисе" и за которого вышла замуж.

Джосс не унимал ее, допивал кофе, пока рыдания не стали глуше и наконец совсем прекратились. Дочь подняла заплаканные глаза и посмотрела на него.

— Он не просил тебя перезвонить, — осторожно сказал Джосс, — но мне кажется, что он очень хочет поговорить с тобой. Очень. — Он пристально посмотрел на Дану, ожидая ее реакцию, но молчание затянулось, и он продолжил: — Тебе не нужно этого делать, если не хочется.

— Нет, ей нужно. — В дверях появился Питер, взъерошенный после сна, и сказал, что им нужно сообщить, что Дана беременна. В конце концов, Маршалл был отцом.

— Господи! — Дана посмотрела на отца, ища у него поддержки, но тот смотрел на Питера с пониманием.

— С тобой все в порядке? — Питер дотронулся до ее плеча, потом взял себе чашку и налил кофе.

— Я не должна радоваться, но я рада, — яростно ответила Дана. — Я не желала ему смерти, теперь он больше никогда мне не сможет причинить зла или моему ребенку. — При звуке своего голоса она снова залилась слезами и с вызовом покачала головой. — Я не хочу плакать, но ничего не могу с собой поделать.

— Тебе надо выплакаться, Дэйнс. Сейчас самое время. — Питер пододвинул табурет и сел рядом с ней.

Джосс открыл дверцу холодильника, изучил его содержимое, достал яйца, масло и сыр. Он обошел тихую маленькую кухню, ища специи, миску для взбивания омлета и поставил сковороду на плиту. Поколдовав несколько минут, он поставил перед ними тарелку с большим, прекрасно приготовленным омлетом.

— Ешьте, — скомандовал он, — трудно думать, не подкрепившись.

— Я не могу, — сказала Дана и отодвинула тарелку.

— Можешь. — Питер снова поставил тарелку перед ней и накинулся на свою порцию. Вначале неохотно, потом с все возрастающим аппетитом Дана принялась за завтрак, пока, удивленно посмотрев в тарелку, не обнаружила, что она пуста.

— Это просто шок, — коротко сказал Джосс, заканчивая свой омлет. Он зажег сигарету, что делал довольно редко, и запах табака смешался с ароматом кофе. Подождав, пока закипит новая порция кофе, он вновь наполнил чашки и отнес их в гостиную. Дана удобно устроилась на одном конце кушетки перед окном, Питер — на другом, а он поставил свой стул так, чтобы видеть их обоих, и серьезно сказал:

— Нам нужно кое-что обсудить. — Он посмотрел на Питера. — Я рад, что ты не уехал, мой мальчик. Ты не можешь отложить свою поездку на пару дней?

— Отложу, — не колеблясь, сказал Питер. Джосс одобрительно улыбнулся ему.

— Детка, — начал он.

— Я больше не детка, Джосс. — Дана была бледной и уставшей, она закрыла глаза и откинула голову назад, но голос был твердым и решительным, она держала себя в руках. Дана решительно выкинула из головы воспоминания о Маршалле и сосредоточилась на том, как уберечь ребенка от семьи Фоулера.

— Я знаю, знаю. Однако Питер прав. Нам надо обсудить, как лучше справиться с этим. — Джосс смотрел поверх их голов на небо, начинающее светлеть над океаном. — Я виню во всем себя. Надо было проследить, чтобы адвокаты сообщили Гэвину, что ты беременна. — Он посмотрел на Дану, и она заметила, что теперь он стал таким же постаревшим и сумрачным, как в ту ночь в Дувенскилле, когда она впервые сказала ему, что беременна и думает об аборте. — Я просто хотел, чтобы ты чувствовала себя в безопасности.

— Не вини себя, это я не хотела, чтобы он знал. Я надеялась, что он никогда не сможет об этом узнать, но в глубине души понимала, что рано или поздно мне придется с этим столкнуться. — Глаза Даны расширились. — Что они могут сделать? Теперь, когда Маршалл мертв? — Она запнулась на этом слове, но решительно продолжила: — Они не могут отнять у меня ребенка.

— Правильно, — задумчиво согласился Питер. — Теперь никто не сможет этого сделать. Они могут потребовать официальных посещений внука, учитывая то обстоятельство, что он, вероятно, унаследует значительную часть состояния Фоулеров.

— Я откажусь, — решительно сказала Дана, — нам не нужны их деньги. Бабушка оставила так много.

— Это не тебе решать, Дэйнс, — уже мягче произнес Питер. — Ребенок наполовину Фоулер, и у него есть право на это. Кроме того, ты же не сможешь скрыть, кто был его отец, а рассказав правду, неизбежно столкнешься с проблемой наследства.

Дана почувствовала стук в правом виске и потерла лоб, чтобы смягчить боль. Солнце уже встало, и его лучи проникли через большое оконное стекло. Дана мрачно подумала, существует ли такая вещь, как предначертание. Она никогда не знала своих родителей, и теперь ее ребенок вырастет без отца. Она отогнала воспоминания, когда ей так не хватало настоящих родителей, и подумала, не будет ли ее ребенок ощущать одиночество. Она слышала разговор Джосса и Питера, как лучше сказать Гэвину Фоулеру о нерожденном еще ребенке, и их голоса раздражали ее. Наконец она взорвалась:

— Это неправильно. Я никогда не знала своего отца и матери, и теперь мой ребенок никогда не узнает своего отца.

— Дэйнс, — резко сказал Питер. — Ты не хотела, чтобы ребенок встречался с Маршаллом, потому что боялась, как бы он не причинил вреда ребенку. Не забудь это сейчас. Теперь ситуация совсем другая.

— Я знаю. Просто в голову пришла такая мысль. Это кажется чем-то сверхъестественным, вроде злого рока. — Дана нервно мяла в руке подол своего халата. В комнате было слишком тихо. Она взглянула на Джосса и была поражена выражением жалости и боли на его лице, он ошеломленно смотрел на нее. — Я не хотела, дорогой, — торопливо сказала Дана, сообразив, что обидела его, и желая взять свои слова обратно. — Это просто так странно, что мы оба не знаем и не узнаем своих отцов. Пойми, я не имела в виду тебя.

— Он знает, Дэйнс, — взглянув на Джосса, сидящего без движения и рассеянно смотрящего на горизонт за окном, ответил за него Питер, встал, потянулся и громко зевнул. — Я пойду поставлю еще кофе. Вы хотите? — Они покачали головой, и каждый погрузился в свои мысли. Молчали до тех пор, пока не вернулся Питер.

— Я сделаю это, — наконец нарушив тишину, сказала Дана. — Я сама позвоню Гэвину и скажу, что беременна. Но, — ровно добавила она, — я не пойду на похороны, и ноги моей не будет в Детройте.

— Тебе и не придется туда ехать, — рассудительно заметил Питер, обдумав все варианты, прежде чем ответить. — Вероятно, сначала тебе следует поговорить со своими адвокатами, просто чтобы узнать их мнение. Я не могу себе представить, что могут предпринять Фоулеры, что повредит тебе или ребенку. Лучше быть уверенным, прежде чем звонить.

— Почему? Ты думаешь, они могут потребовать, чтобы ребенок воспитывался в Детройте? — спросила Дана.

— Может быть, ну и что? В худшем случае они смогут добиться права видеться с ребенком, чтобы он каждый год проводил какое-то время в Детройте. — Питер допил кофе и поставил чашку на кофейный столик. Джосс откинулся в кресле, слушая их разговор, но лицо его было землистым, а мысли — далеко отсюда. — Я мало знаю о таких делах, но на то и есть адвокаты. Ты ведь можешь не соглашаться на условия Фоулеров, если не захочешь. — Он устало потер глаза и обеими руками пригладил волосы. — Но ты не сможешь игнорировать вероятность того, что ребенку когда-нибудь захочется посетить семью своего отца, Дэйнс. Ты не сможешь совсем отстранить их. Кто знает, что будет потом.

— Господи, как все сложно. Я знаю, что ты прав, но мне это надоело. — Дана стала ходить по комнате, слегка тронула Джосса за плечо, как бы извиняясь за свою несдержанность. Он накрыл ее руку своей и пожал. За окном на горизонте появились рыбацкие катера и несколько серферов, ожидавших высоких волн на своих досках. — Я не могу сделать это сегодня. Мне нужно время. Завтра позвоню в Нью-Йорк, а потом Гэвину. — Она беспокойно посмотрела на Питера и отца. — Но вы будете здесь, правда? Я беру все на себя, только будьте, пожалуйста, рядом.

— Конечно. — Джосс поднялся, застегнул свой плащ и завязал пояс. — Почему бы вам не пойти ко мне домой? Констанс беспокоится о тебе, Дана, и велела привести тебя. — Он посмотрел на часы. — Пойдем через пляж. Еще довольно рано.

— Питер?

— Да. — Питер посмотрел на свой халат, под которым были только боксерские трусы, оглядел собеседников и фыркнул. — Только не в таком виде. Мы произведем сенсацию на страницах бульварных газет.

Никто не засмеялся на эту попытку немного развеселить всех, но Дана исчезла в спальне и вернулась через пару минут, одетая в новые слаксы и чистый свитер. Они с Джоссом подождали на террасе, пока не появился аккуратно причесанный Питер, одетый в выгоревшие джинсы и темно-синий свитер из шотландки. Друг за другом они спустились по лестнице к извилистой тропинке, перешли через дорогу и повернули у берега. Молча они направились по пляжу туда, где их ждала Констанс. Дана была в середине, все шли почти в ногу.

 

15

Недели после смерти Маршалла промелькнули для Даны как в тумане. Питер задержался на несколько дней, ночуя на кушетке и ласково разговаривая с ней, когда не спалось по ночам. После его отъезда Дана впала словно в летаргию. Она послушно ела, когда Констанс ставила перед ней тарелку, прекратила свои долгие прогулки, просиживая вместо этого часами на террасе, уставившись на горизонт. Ее преследовала картина аварии Маршалла, думы о людях, которые погибли из-за него. А от этого мысли переходили к смерти бабушки и наконец возвращались к миловидной женщине, ее приемной матери, которая умерла, когда Дана была совсем ребенком. Она почти ни с кем не разговаривала, даже с Джоссом, который часто просиживал с ней на веранде до позднего вечера, пытаясь ободрить и разговорить. Она похудела, и несколько беспокойных морщинок опять пролегли на лице. Ей казалось, что смерть преследует ее, и появился страх за ребенка, которого носила.

Когда появился Адам Херрик со старинным мольбертом, который он откопал в вещах своего друга, Дана начала рисовать, и все ее страхи скоро испарились. Она погрузилась в работу с такой увлеченностью, какой никогда не бывало прежде. Адам отчистил и покрасил мольберт и подарил ей в канун Нового года, сказав только:

— Здесь есть ваше имя.

Дана посмотрела на сияющую отполированную деревянную поверхность, на старомодные ручки с двух сторон и внезапно узнала свой мольберт, Адам был прав. Именно он отвез ее в Лос-Анджелес, терпеливо ожидая, пока она выбирала полотна, краски, кисти и совершенно новую палитру. Он взял на себя закупку продуктов и приготовление еды, чтобы она могла сконцентрировать всю свою энергию на рисовании. Дни складывались в недели, недели — в месяцы, а она все работала, складывая полотна в аккуратные стопки на полу у стены в гостиной. Она поставила мольберт под нужным углом к окну, подтащила кушетку к стене напротив, скатала маленький ковер и убрала его в шкаф. Когда она закончила, гостиная маленького коттеджа выглядела почти по-спартански, и ей это понравилось.

Теперь, на последнем месяце беременности, Дана двигалась медленно, ее располневшая фигура выглядела неуклюже. Она прислонилась плечом к двери и критически оглядела квадратное полотно на мольберте, небольшая морщинка пересекала ее лоб. Женщина вздохнула и подошла поближе, все еще изучая незаконченную работу. Февральский ветер, сгибающий деревья в саду, и стук дождя в окно не мешали сосредоточиться. Она рассеянно потерла поясницу, снова вздохнула, на этот раз с облегчением, и устроилась на высоком табурете перед мольбертом. Взяв длинную тонкую кисть, она осторожно провела темно-синюю полосу на полотне. Она упорно рисовала в течение следующего часа, нанося уверенные мазки и отрываясь только изредка, чтобы взглянуть сквозь пелену дождя и тумана на океан за садом.

Только в четыре часа Дана наконец отложила кисть, встала и потянулась, разминая затекшее от долгого сидения тело. Она накрыла полотно покрывалом, тщательно вымыла кисти и, не глядя больше не мольберт, пошла в маленькую кухню к телефону. Набрав знакомый номер, немного подождала, но никто не отвечал, и она неохотно повесила трубку. Адама, должно быть, задержал дождь, подумала она. Он в этот день должен был вернуться из Сакраменто и сейчас ему пора бы быть дома. Она думала о коренастом натуралисте, наливая себе чай и подогревая английскую булочку, вспомнила их первую, так долго откладываемую поездку по Малхолланд-хайвэй в маленький городок недалеко от Аройл Секвит в горах Санта Моника. Все еще не оправившись от шока, вызванного смертью Маршалла и длинным неприятным разговором с Гэвином, Дана попыталась отказаться от поездки, но Адам, который знал обо всем от Констанс, по ее просьбе настоял на своем.

— Вам здесь нечего делать, — сказал он, стоя у своего джипа в рубашке, какую носили лесорубы, и в полинявших джинсах. — Вы спокойно можете проехаться. Я обещаю молчать. — Но, конечно, с улыбкой вспомнила Дана, он не умолкал всю дорогу, показывая ей краснохвостых ястребов, парящих в небе, ароматно пахнущий шалфей, гречиху и перекати-поле, растущие по сторонам. Он рассказывал ей о горных львах, которые все еще встречаются охотникам в чаще; о гремучих змеях, оставляющих длинные следы в траве; и о койотах, бродящих ночью по прерии. К тому времени, как они доехали до гор, вместе проверили загрязненную реку у лагеря возле лесопилки и повернули назад в Малибу, Дане уже казалось, что она знает Адама Херрика всю жизнь. Она не удивилась, когда они застряли в пробке на Пасифик Кост-хайвэй, и он, глядя прямо перед собой на длинную очередь машин, сказал:

— Констанс волнуется за тебя. Она говорит, что ты пережила слишком многое за слишком короткое время. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Она права, что беспокоится?

— Мне кажется, что со мной все в порядке, но не знаю, какой я кажусь другим.

— Нормальной. Может, немного напряженной. Это из-за смерти твоего мужа?

— Из-за этого и из-за много другого, но не того, о чем ты думаешь. — Дана втянула воздух. — Понимаешь, он не знал, что будет отцом.

— Констанс сказала мне, — сказал Адам. Из машины сзади раздраженно просигналили, и он безнадежно развел руками, показывая тому водителю, что не в силах что-либо сделать.

— Я чувствую свою вину. То есть он, может быть, наконец бросил бы пить, если бы узнал, что у него будет ребенок. Его дядя был в ярости. Он чуть ли не обвинил меня в смерти Маршалла, отчасти он был прав. — Дана заерзала, у нее ныли ноги и начиналась головная боль.

— Я по своему опыту знаю, что пьяницы либо пьют, либо бросают, середины не бывает. — Адам повел машину, когда длинная очередь стронулась с места, опустил стекло, и холодный сырой ветер наполнил джип.

— Ты думаешь, что надо было сказать ему?

— Брось. — Адам задумчиво похлопал по рулю. — Меня там не было. Должно быть, у тебя были на это причины.

— А разве Констанс не сказала тебе? — Дана коротко рассмеялась. — Я думала, что она все тебе поведала.

— Не злись на нее, она просто волнуется. Она сказала, что ты была несчастлива в браке, что ты неожиданно бросила мужа, что смерть твоего мужа была сильным ударом для тебя и что он умер, не зная, что станет отцом. — Адам подумал немного и повернулся к Дане с улыбкой. — Вот и все.

— Я боялась Маршалла, — тихо сказала Дана. — Он становился жестоким, когда напивался. Когда я узнала, что беременна, уже после того как оставила его, побоялась, что он причинит вред мне или ребенку.

— Господи! — воскликнул Адам, — зачем же ты вышла за такого парня?

— Мне было восемнадцать. Я думала, что влюблена, и не очень хорошо его знала. Знала, что у него бывает много вечеринок, но мне это казалось привлекательным. И к тому же, он говорил, что хочет бросить все, остепениться и завести семью. Я же не знала, что на самом деле он был алкоголиком, которому нужна равная по социальному положению жена, которая рожала бы ему детей и закрывала глаза на его поведение. — Она махнула рукой. — И он так менялся, когда напивался, я даже не могла себе представить такого… — Она запнулась и выглянула в окно машины, пытаясь проглотить комок, вставший в горле.

— Черт возьми! Но ведь никто не выходит замуж в восемнадцать! — вереница машин медленно продвигалась вперед, и они могли видеть мигающие огни полицейских машин, подъехавших к месту аварии. — Ну, сейчас-то все позади, правда? — Он просигналил "ягуару", который до этого стоял на обочине, а теперь попытался вклиниться в очередь, обогнав Адама. — А раз все позади, то можно об этом забыть.

— Не совсем. — Дана вздохнула и снова заерзала на своем месте. Она никак не могла удобно устроиться на этом сиденье с высокой спинкой. — Пришлось сказать его дяде, что у меня будет ребенок.

— Это тот самый Гэвин Фоулер, президент "Фоулер Моторс"?

— Да, — ответила Дана. — Он знал о Маршалле, и ему не нравилось, что тот пьет, но он хотел, чтобы я осталась в Детройте и родила ребенка. Для него очень важно иметь наследника. — Она серьезно посмотрела на Адама. — Я думаю, что именно поэтому он так разозлился. Из-за ребенка. Если бы я не ушла от Маршалла, осталась жить там, ребенка воспитали бы как Фоулера из Детройта. А теперь я буду растить своего ребенка сама, и у Гэвина не будет контроля над его воспитанием.

— Ты так уверена?

— В чем?

— Что у Фоулеров не будет никакого контроля над ребенком.

— У них — не будет, — решительно сказала Дана. — Я этого не допущу. Посмотри, что они сделали с Маршаллом. Они могли бы помочь ему вместо того, чтобы покрывать.

— Ты так и сказала Гэвину?

— Нет, — призналась Дана. — Но я говорила с моими адвокатами в Нью-Йорке, и они сказали, что позаботятся о том, чтобы ребенка воспитывала я, и там, где мне захочется.

— То есть ты все не можешь забыть об этом? — снова спросил Адам.

— Наверное, — вздохнула Дана. Ей захотелось закончить разговор. — Нелегко выкинуть это из головы. Я не перестаю думать о Маршалле и о том, как все могло бы быть, если бы… Не могу заставить себя забыть.

— Попробуй сосредоточиться на чем-то еще. Дай себе отдых. — Они проехали место, где случилась авария, и Адам нажал на газ, пытаясь наверстать упущенное время. Солнце село, и над Тихим океаном вставала луна.

От воспоминаний Дану оторвал свист чайника. Она налила себе еще чашечку, прошла в гостиную и растянулась на кушетке. Допив чай, она укрылась голубым покрывалом и стала устраиваться поудобнее. Хотелось спать, но усталое тело ныло. Наконец она легла на бок, пытаясь не обращать внимания на почти непрерывное движение у нее в животе. Только она закрыла глаза, как услышала хруст гравия под колесами машины, и села, ожидая услышать звяканье ключей Адама в замке входной двери. У него были ключи с тех пор, как он приехал однажды поздно вечером и увидел, что Дана еще рисует, на кухне темно, а в холодильнике пусто.

— Рисуй, — спокойно сказал он, — а я займусь едой. — Так он и сделал, съездив в магазин и приготовив незамысловатый ужин, который она машинально проглотила, не желая ни на минуту отрываться от рисования, которое полностью поглотило ее.

Адам Херрик приехал к Дане на следующий день после их первой поездки в горы, а потом приезжал каждое утро. Она привыкла к их долгим, бессвязным, часто очень смешным беседам. Он поддерживал ее интерес к рисованию, а она снимала его раздраженность государственной индустрией. Когда она возобновила свои длительные прогулки по пляжу, он присоединился к ней, приспособив свой распорядок дня к ее. Однажды утром, когда он не позвонил и не пришел на прогулку, она обнаружила, что ей его недостает. Он вошел в ее жизнь со своими рассказами о многочисленных путешествиях, о большом числе интересных людей, которых знал. С ним ей было спокойнее, безопаснее. Он был почти на двадцать пять лет старше ее, ненасытный читатель с пытливым умом, непримиримый борец за свои идеалы, и в то же время добрый, умеющий сочувствовать и сострадать как никто другой. Взгляд Даны смягчился, она поднялась, помогая себе обеими руками, и поспешила ему навстречу.

— Ты опоздал, — Дана вышла в холл, укутанная в покрывало, на ее лице была гостеприимная улыбка.

— Дороги, — коротко ответил Адам, стряхивая воду со своего плаща и вешая его на деревянную вешалку на стене. — Ты ела? — Он легонько коснулся ее щеки, проходя мимо нее на кухню.

— Булочку и чай, — виновато ответила Дана. — Я совсем забыла про еду.

— А как твоя картина? — он с неодобрением покачал головой, доставая из одной сумки контейнер с крабами, свежие овощи — из другой. Дана неловко наклонилась и взяла большую кастрюлю, которую он тут же отобрал у нее. — Сядь! — скомандовал он.

— Хорошо. — Дана послушно опустилась на стул, с интересом наблюдая, как Адам готовит соус. — Даже очень хорошо. Я хочу закончить картину до того, как родится ребенок.

— Думаешь, получится? — он покосился на ее огромный живот, и они оба рассмеялись. Адам достал из холодильника бутылку минеральной воды и налил в два бокала. Маленькие окна в кухне запотели от пара, поднимающегося из кастрюли, и ароматный запах наполнил кухню. Дане было приятно оказаться в этом маленьком мирке с мужчиной, с которым познакомилась всего несколько месяцев назад. Она наблюдала, как он ходит от плиты к столу и обратно, и не первый раз за последние недели подумала о том, какой важной частью ее жизни он стал, и уже но помнила того времени, когда была бы мыслями не с ним. Это не была любовь в общепринятом смысле, отношения их были гораздо сложнее. Адам веселил ее, развивал ее ум, успокаивал страхи и, самое главное, изо всех сил поддерживал интерес к рисованию. Если бы не он, она знала, что ей никогда не хватило бы смелости или силы воли снова взяться за кисть.

Они весело болтали, пока готовился обед, потом вместе накрыли стол в гостиной, сели напротив окна рядом с мольбертом и стали с наслаждением есть. Адам рассказывал о своей поездке в Сакраменто и о членах комиссии, которые с пристрастием допрашивали его о состоянии калифорнийского водораздела. Дана с интересом слушала, как Адам, отчаянно жестикулируя и изменяя голос, подражал председателю комиссии, конгрессмену штата, который полностью поддерживал привлечение большего объема индустрии в штат в ущерб охране природы.

Она слушала, облокотившись на стол и подложив за спину подушку. Ей стало нехорошо, когда ребенок опять задвигался. Теперь он поворачивался постоянно, и она чувствовала давление его веса внизу живота. Она боялась предстоящих родов. Все ее знания о предстоящей процедуре ограничивались сведениями, почерпнутыми из учебника. Она послушно ходила на курсы будущих матерей, тщательно выполняла все дыхательные упражнения и училась расслабляться. Всем остальным будущим матерям, которые ходили с Даной на курсы, помогали мужья или любовники, а Дане приходилось тренироваться самой, полагаясь на обещание, что во время родов ей поможет медсестра-акушерка. Так было принято в Калифорнии, но Дане хотелось бы, чтобы ей помогал кто-нибудь знакомый, а не чужая женщина. Она вспомнила, как однажды появился Адам с книгой о родах в домашних условиях, нерешительно помялся, а потом довольно бесцеремонно спросил, не хочет ли она, чтобы он помогал ей рожать. Должно быть, он понял по облегчению на ее лице, что ответ положительный, потому что тут же достал свои очки для чтения, усадил Дану на верхнюю ступеньку лестницы, и вместе они начали листать справочник. За это Дана была очень благодарна ему и впервые положила голову ему на плечо, пока они сидели на солнышке и читали.

Она потянулась через стол и взяла кусок яблока, который Адам отрезал для себя.

— Я рада, что ты здесь, — тихо сказала она.

— Ты в порядке?

— Все нормально. Я просто рада, что ты здесь, — сказала она, посмотрев на свой живот. — Мне кажется, я была беременной всю свою жизнь. Уже и не помню, когда не была.

— Скоро это закончится.

— Ты говоришь как настоящий акушер, — засмеялась Дана. — Я говорила тебе, Констанс рассказала мне пару дней назад, как она ужасно боялась, что я попрошу ее помочь мне при родах. Она не может зайти в родильную палату без того, чтобы не упасть в обморок.

— Можешь себе представить? Врачи подумали бы, что они играют Аиду, а не принимают ребенка. — Адам стал собирать тарелки, а Дана поднялась и, пошатываясь, подошла к кушетке, опустилась на нее, преувеличенно громко застонав.

— Господи, мне так нехорошо. Я надеюсь, что этот ребенок скоро родится.

— Может, не стоило есть крабов?

— Стоило, стоило. Я просто жалуюсь.

— Жалуйся. Сейчас я подмету на веранде и вернусь.

— Ты просто замечательный! — крикнула Дана ему вдогонку, — не знаю, что бы я без тебя делала.

— И никогда не узнаешь, — последовал ответ. Дана вздрогнула и уставилась в пустой дверной проем, осененная внезапной мыслью о том, что Адам Херрик, может быть, полюбил ее.

Она избегала говорить с Адамом о любви, не желала думать и о Маршалле, ведь эти две вещи были до сих пор неразрывно связаны для нее. Она боялась, что так будет продолжаться еще долго, может быть, всегда. Она устроилась поудобнее, прислушиваясь к журчанию воды — Адам мыл посуду — и спросила себя, была ли она всегда до конца честна с ним. Все время, свободное от борьбы за чистые воздух и воду, он проводил с ней.

Он никогда не говорил ей о чувствах, но она знала, что он к ней неравнодушен. Дана закрыла глаза и спросила себя, что она чувствует к нему. Да, он стал такой неотъемлемой частью ее жизни, невозможно даже представить жизни без него. Но может ли она полюбить его? От необходимости отвечать на такой трудный вопрос ее спас телефонный звонок, и она услышала, как Адам снял трубку и радостно поздоровался.

— Она в порядке, — услышала Дана. — Стала большая как дирижабль, но в порядке. Откуда ты, Джосс?

— Дай мне поговорить, — крикнула Дана, прошла в кухню и отобрала трубку, прервав его на середине фразы. — Джосс! — взволнованно проговорила она. — Где ты? Когда ты возвращаешься?

— Я из Парижа, детка. И ты никогда не угадаешь, кого я сегодня встретил. Она хочет поздороваться с тобой, но не раньше, чем я услышу от тебя, что с тобой все с порядке.

— Джосс! — засмеялась Дана в восторге оттого, что слышит голос отца. Он улетел в Лондон десять дней назад, чтобы посмотреть новую пьесу, пообещал вернуться к рождению внука, но продюсер уломал его остаться переговорить со сценаристом, и отдых растянулся на неделю. — Мы скучаем по тебе. Констанс говорит, что если ты не вернешься в ближайшее время, она прилетит за тобой и притащит тебя обратно.

— Она так говорит? — Голос Джосса звучал странно, и Дана подумала, что дело в качестве международной связи. — Не волнуйся. Я вернусь через пару дней, как только смогу выбраться. Береги себя, дорогая, обещаешь?

— Обещаю. Кто там с тобой? — Дана услышала смех и звуки пианино на другом конце провода. Она поняла, что в Париже сейчас должно быть около двух часов ночи.

— Я даю ей трубку. Люблю тебя, детка.

— Я тоже, — машинально ответила Дана, удивляясь, почему он так поздно на вечеринке, когда полагалось бы работать.

— Дана? Ты здесь? — радостно спросил чистый музыкальный голос.

— Санди? Ты ли это? — Дана заулыбалась, как будто ее бывшая соседка по комнате могла видеть ее через разделяющий их океан. Последний раз она видела подругу вскоре после своего медового месяца, когда Санди приехала навестить их в Гросс Пойнт по пути домой в Миннеаполис. Она с самого начала невзлюбила Маршалла, и тот после нескольких неудачных попыток завести с ней роман стал отвечать ей взаимностью. — Что ты делаешь в Париже? Я думала, ты в медицинской школе.

— Я и есть в школе, — поддразнила Санди, — но даже в университете Миннесоты бывают иногда каникулы. Мы с твоим отцом встретились в самолете, когда летели в Лондон, и он уговорил меня поехать с ним в Париж. — Она засмеялась. — Помнишь, Дэйнс? Я говорила тебе, что нахожу твоего отца чертовски привлекательным. Всем бы увидеть Париж в первый раз в сопровождении Джосса Армстронга. А сейчас у нас бал.

— Грант, — в отчаянии проговорила Дана. — Не хочешь ли ты сказать, что у вас с Джоссом…

—…Роман? — закончила Санди за свою подругу, как в старые добрые времена, и Дана рассмеялась. — Нет. Но это не значит, что я не пытаюсь его окрутить.

— Господи! Ты невыносима.

— Не обращай внимания. Когда ждешь ребенка? Я буду крестной матерью. Ты волнуешься? Господи, я не могу поверить, что кто-то из нас уже достаточно вырос, чтобы родить ребенка. Это звучит так… Я не знаю… Трагично… — Санди вздохнула, а Дана услышала смех Джосса, пробивающийся сквозь шум вечеринки. На короткий момент ей стало жаль, что она пропускает такое веселье, захотелось быть с ним там, в Париже, в коротком платье, и пить коньяк под звуки рояля.

— Скоро, — мягко ответила она, пожалев, что выбрала другую дорогу больше четырех лет назад, но, почувствовав шевеление ребенка, поняла, что не хочет вернуться назад. — Когда ты приедешь меня навестить?

— В июне, мадонна, когда сдам экзамены. Я продемонстрирую вам обоим исчерпывающие знания в области медицины в обмен на постель и бутылку хорошего вина. Договорились?

— Договорились, — ответила Дана. — Дай-ка мне опять Джосса, я хочу пожелать ему спокойной ночи.

— Детка? Передай от меня привет Констанс. Скажи, что я скоро ей позвоню. — Джосс казался радостным, и Дана представила себе его горящие глаза, когда он снова оказался в центре внимания. — Ну разве это не замечательно? Я имею в виду, вот так встретить Санди. Ты можешь себе представить? — на линии внезапно начались помехи, и стало плохо слышно. — Спокойной ночи, дорогая. Благослови тебя Господь.

— Я могу себе представить, — сказала Дана в молчащую трубку и повесила ее. — Я могу себе представить. Боже мой, — она посмотрела на Адама, облокотившегося о столик, скрестив руки на груди. Смешинки плясали в его глазах. — Что же я скажу Констанс? Джосс в Париже с моей бывшей соседкой по комнате, а вот у нее-то ноги точно в милю длиной.

— "Chacun à son Quôt"

— Адам! Ты не лучше Джосса. — Она не удержалась от смеха, глядя на выражение оскорбленной невинности на его лице. Он погладил бороду и сладострастно посмотрел на нее, притворяясь обиженным, когда Дана, не в силах сдержаться, зевнула ему в лицо. Он коротко сжал ее в объятиях, прошел в маленький холл, надел плащ, вышел из дома и уже с улицы крикнул:

— Не говори ничего Констанс! Блаженство в неведении.

Дана проводила глазами исчезающие из вида огни его машины и слегка продрогла на холодном мокром ветру, налетевшем на сад с океана. Она зашла в дом, заперла дверь и выключила свет в холле. Ей стало неспокойно, и она потирала поясницу, пытаясь снять тупую боль.

Она, стоя у окна, вглядывалась в горизонт, туда, где темный океан сливался с небом. К берегу приближалась пара белых пятен, и, пристально всмотревшись в них, Дана подумала, что это серферы ожидают волну. Впервые ей стало страшно, что она осталась на ночь одна. Она пожалела, что не попросила Адама остаться. Он уже как-то спал на кушетке, когда внезапный шторм сделал слишком опасной поездку по извилистой крутой дороге. Она подумала, не позвонить ли Констанс и не провести ли ночь у нее в комнате для гостей, но вспомнила звонок Джосса и поняла, что не хочет извиняться за то, что ее отец медлит с возвращением из Парижа.

Боль в пояснице усилилась, и когда Дана опустилась на кушетку, то почувствовала внезапный прилив тошноты и острую боль в животе. Она только успела пожалеть, что съела крабов, как перехватило дыхание от новой волны боли внизу живота. Согнувшись, как могла, и подтянув колени повыше, она обхватила себя руками и ждала, закрыв глаза и стиснув зубы, пока боль медленно отступила. Ее лицо стало пепельного цвета, она подождала еще немного, но боль не возвращалась, и Дана вздохнула с облегчением. Было поздно, слишком тихо, но, несмотря на усталость, ей не хотелось идти в другую комнату и ложиться спать. Опершись руками о кушетку, она тяжело поднялась и медленно пошла к мольберту и включила прожектор, который Адам повесил для того, чтобы освещать полотно. Попыталась рисовать, но когда взяла палитру и начала смешивать краски, новая более сильная и резкая волна боли накатила на нее так, что она выронила палитру и опустилась на кушетку. На лбу у нее выступил пот, а дыхание стало прерывистым. "Схватки начались", — с ужасом подумала она. Адам еще не успел доехать до дома, а Констанс не умела водить машину. Боль отпустила и снова вернулась. Она подождала минуту, чтобы быть уверенной, а затем прошла на кухню и позвонила в приемную врача.

— Это Дана Армстронг. У меня начались схватки, — сказала она, не ожидая вопросов. — Мне срочно нужен доктор Джордж.

— Когда доктор будет звонить, я ему передам, — ответили спокойно.

— Но когда? — Дана почти закричала. Она прислонилась к стене, когда нахлынула новая волна боли, и схватилась за столик, чтобы не упасть. — Мне он нужен сейчас! Схватки уже начались.

— И давно? — голос немного заволновался, как будто сюжет стал более интересным.

— Я не знаю. Только уже начались. — Дана сморщилась от боли в пояснице.

— Ну… — голос был задумчивым. Дана слышала звуки музыки, доносящиеся из транзистора на другом конце провода. — Я попробую связаться с ним. Но вы успеете приехать в больницу, вы же знаете. — Музыка оборвалась, а Дана еле сдерживалась, чтобы не закричать от боли. — Вы еще здесь? — спросил голос, в котором впервые зазвучали нотки участия. Дана, все еще не в силах говорить, только кивнула головой. Голос стал властным. — Слушайте, дайте мне свой номер телефона, и я найду доктора Джорджа.

Как только Дана смогла сказать свой номер, голос отсоединился, и она осталась одна с немой трубкой в руке.

Она оглядела крошечную кухню, как будто искала помощь, и, не найдя ее, взяла себя в руки, приказав не паниковать. Ливень за окном кончился, но мелкие капли все еще стучали в окно, и ее сердце упало при мысли, что дороги сейчас скользкие, а Адам вынужден ехать очень медленно и по самой длинной, но зато менее опасной дороге. Все, чего ей сейчас хотелось, так это добраться до больницы. Дана решительно набрала номер, написанный на листе, висевшем рядом с телефоном, и попросила, чтобы за ней немедленно прислали такси. Сделав это, она почувствовала себя немного лучше. Нашла небольшой пакет, который собрала еще несколько дней назад, взяла плащ, сумочку, и, когда к дому подъехало такси, она уже стояла у дверей, готовая уехать.

После долгой поездки по дороге вдоль берега, которую Дана так и не могла потом вспомнить, следующие два часа прошли словно в тумане, прерывающемся неожиданными приступами боли. Схватки продолжались. Наконец нашли доктора Джорджа, который приехал в больницу через несколько минут после того, как Дана пришла в себя.

— Пожалуйста, — попросила она, пока медсестра мерила ей давление, а доктор прослушивал пульс плода, — позвоните Адаму Херрику. Обещайте, что вы это сделаете. — Доктор кивнул медсестре.

Та поторопилась в холл и вернулась через пару минут с широкой улыбкой на лице, объявив:

— Он уже выехал. Просил без него не начинать. — Дана вскрикнула от боли, и медсестра торопливо добавила: — Дышите, миссис Армстронг, дышите. — Дана кивнула и попыталась вдохнуть глубже и ровнее, но ее тряс спазм, и она заплакала.

— Я не могу. Я не могу, — мотала она головой из стороны в сторону, лежа на узкой кровати. — Я забыла как. — Она капризно посмотрела на доктора Джорджа. — Сколько это продлится?

— Не знаю, — успокаивающе улыбнулся он, — ведь это ваш первый ребенок. Но вроде все в порядке, так что не волнуйтесь.

— Не волноваться? — недоверчиво переспросила Дана, закрыв глаза и пытаясь повернуться на бок. Боль длинными волнами накатывала на нее, и тогда комната со всем содержимым начинала таять, фигуры людей растворялись, а сама она проваливалась в полную темноту и боль. Она не открывала глаз и стонала, хотелось выбраться из своего собственного тела. Ей показалось, что доктор положил руку ей на голову. Рука была сильной и твердой, и, несмотря на все, она немного расслабилась.

— Я здесь.

— Адам! — Дана широко раскрыла глаза и посмотрела на морщинистое лицо, склонившееся над ней. Борода почти касалась ее лица, глаза были тревожными, а голос спокойным и уверенным. Она потянулась, коснулась его бороды, и он улыбнулся. — Это все из-за крабов, — прошептала она.

— Мне не надо было уезжать. Ведь я знал, что ты себя плохо чувствуешь.

— Я ничего не помню, Адам. Трудно дышать. — Дана умоляюще смотрела на него. — Мне больно.

— Вот. — Адам протянул ей свои большие руки и, когда Дана вложила в них свои, он ласково пожал их. — Вместе мы справимся.

Минуты сливались в часы, а Адам все сидел возле Даны, успокаивая и уговаривая ее, помогая переносить боль. Он вытирал ее лицо мокрым полотенцем, потирал спину и держал в объятиях, когда она впадала в забытье. Когда перерывы между схватками совсем прекратились, доктор велел отвезти Дану в операционную, медсестра сменила Адама у ее кровати, к ним присоединились операционная сестра и анестезиолог. Дану отвезли в пустую комнату с зелеными стенами и прожекторами под потолком.

— Не уходи, — попросила Дана Адама. Она была утомлена, ужасно боялась, что боль поглотит ее прежде, чем родится ребенок.

— Мистеру Херрику придется подождать в коридоре, — властно сказала медсестра. — Вы сможете увидеть его после того, как родится ребенок.

— Нет! — Дана попыталась закричать, но получился только хриплый шепот. — Нет, я хочу, чтобы он остался со мной.

— Нельзя, Дана, — начал было доктор, но не успел закончить, как Адам оттолкнул сестру и склонился над Даной. Она обвила руками его шею и прижалась к нему, а он поднял ее. — Ладно. — Доктор Джордж опустил маску на лицо и сделал знак медсестре, чтобы она дала Адаму маску. — Пусть остается.

В операционной каждый занял свое место. Доктор стоял в ногах Даны, две медсестры стояли по обеим сторонам стола, а сзади маячил анестезиолог на случай непредвиденной опасности для жизни роженицы. Боль уже не прекращалась, и Дане казалось, что она спускается по гигантскому желобу и полностью потеряла контроль над своим телом. Она услышала голос и поняла, что кричит сама. Доктор приказал ей напрячься, и она снова закричала. Адам стоял сбоку от стола, полностью заслоняя от Даны доктора и сестер. Он наклонился, крепко сжал ее плечи, а Дана напряглась в последней схватке и, находясь в полубессознательном состоянии, родила сына.

Она слышала взволнованные голоса медсестер, доктора, а затем тоненький детский крик. Она попыталась подняться, чтобы увидеть ребенка, но медсестра уже подошла к ней, держа дитя на руках. Женщина облегченно вздохнула, когда медсестра осторожно положила ребенка ей на грудь. Его крошечная головка лежала у нее между грудями, и Дана инстинктивно обняла крошечное тельце, такое беззащитное. Непередаваемая радость охватила Дану, и она начала плакать и смеяться одновременно.

— Как ты его назовешь? — спросил Адам, счастливо улыбаясь.

— Уэллес. Уэллес Армстронг. — Ребенок заснул, и Дана все еще держала его в объятиях. Ее глаза закрылись, и она заснула счастливым сном.

 

16

Сверкающие пылинки плясали в луче света, падающего из высокого окна на хорах церкви Сент Джеймс на купель для крещения. Дана, держа на руках своего двухмесячного сына, стояла между Нэнси Бэйтс-Артур и Питером Крэйном.

Она попросила двух своих лучших друзей стать крестными отцами Уэллеса, и они с радостью согласились. Второй крестный отец отсутствовал — Адам не смог приехать в Нью-Йорк на крестины. Здесь был Джосс, одетый в строгий полосатый темно-синий костюм с ярко-желтым галстуком, рядом стояла Констанс, следившая за церемонией из-под широкополой шляпы, украшенной шелковыми розами. Джилли, в своем черном костюме на все случаи жизни и в аккуратной шляпке, стояла возле первой скамьи и беспокойно смотрела, как Уэллес пищит и вырывается из рук матери. С другой стороны, позади своей жены стоял Тед Артур, с интересом наблюдая, как Нэнси взяла ребенка из рук его матери и нежно прижала к себе, тихо отвечая "да" на вопрос священника, готова ли она защищать Уэллеса от дьявола. Остальные из Семерки стояли рядом: Тодд Майнс и Джефф Маккэй, державший под руку сестру Питера Гасси, которая наблюдала за обрядом из-за толстых стекол очков. Пэгги Вудс подошла к Тодду и взяла его за руку, не отрывая взгляда от знакомой службы.

Аромат пионов, чайных роз и цветущих ветвей яблони поднимался над купелью, смешиваясь с запахом восковых свечей. Все стихли, когда священник бережно помазал лоб ребенка святой водой, и Уэллес начал плакать. Санди Грант рассмеялась, и остальные собравшиеся последовали ее примеру. Наконец обряд крещения был окончен. Нэнси передала Уэллеса матери, которая смотрела на сына с обожанием, и передала его Джилли. Сияя от счастья, Дана взяла за руки Джосса и Констанс, и вся группа приглашенных вышла из темной церкви на Мэдисон-авеню. Щурясь от яркого света апрельского утра, все послушно выстроились на ступенях церкви и улыбались, пока Питер фотографировал их.

Дана загадочно посмотрела на Джосса и своих друзей, празднично одетых по такому случаю. Их лица светились от радости, и все наперебой поздравляли молодую мать и говорили приятные слова ее сыну. Джоссу и Констанс пришлось поехать на Восток страны для репетиций новой пьесы Джосса, и, не желая оставлять Дану одну с маленьким ребенком, они уговорили ее сопровождать их. Дана и сама скучала по Нью-Йорку, кроме того, ей нужно было встретиться с адвокатами лично, и наконец, она не устояла перед возможностью окрестить сына в той самой церкви, где традиционно крестились, женились и отпевались все Уэллесы. Все ее первоначальные опасения насчет приезда в Нью-Йорк впервые после бабушкиной смерти, где ее встретит пустая квартира, рассеялись, когда у порога их встретила Джилли, а из библиотеки послышались голоса Семерки, ожидающей ее.

У Даны закружилась голова от любви, она сияла от счастья и благодарности, когда обнимала и целовала по очереди каждого из столпившихся вокруг нее. Не хватало только Адама, но, счастливо подумала она, он вернется в Малибу из своей поездки в Южную Америку к тому времени, как она приедет в Калифорнию.

— Хватит, моя красавица, — скомандовал Джосс. И Дана заметила, что смотрел он вовсе не на свою дочь, а на Санди Грант, и она торопливо взяла под руку Констанс и пропустила ее в машину прежде, чем та успела это заметить.

— Мы готовы, Джосс, — весело сказала она, приглашая Питера присоединиться к ним. Джилли уже сидела на переднем сиденье лимузина с ребенком на руках, ее губы были поджаты в знак неудовольствия промедлениями. — Садитесь все. — Она махнула Теду, Нэнси и всем остальным, указывая на машины, выстроившиеся позади лимузина. — Увидимся дома.

Дверцы машин захлопнулись, бесшумно завелись моторы, и процессия отъехала от церкви. Джосс и Питер сидели на заднем сиденье лицом к Дане и Констанс. Лицо последней было совершенно спокойно, в одной руке она держала соломенную шляпу и казалась поглощенной видом мелькавших за окнами пустых утром воскресных улиц.

— Было мило, не правда ли? — спросила Дана, не обращаясь ни к кому конкретно. — Все, кого я люблю больше всего на свете, собрались на крестины сына, — сказала она. — Мне так повезло.

— По-моему, я неплохо справился со своей ролью. — Питер ослабил узел галстука и смахнул несуществующую пылинку с безукоризненно сшитого костюма. — Вероятно, у меня талант к такого рода вещам.

— У тебя? — фыркнула Дана. — Да у тебя не хватало смелости даже взять ребенка на руки! Ты обманщик.

— Может. Но я начитался обо всех проделках дьяволов, и теперь, думаю, смогу с этим справиться. — Он усмехнулся. — Все, что мне надо будет делать, это быть уверенным, что мой крестник знает молитвы и тому подобные штуки, и с ним все будет в порядке.

— А как же подарки на день рождения? — сурово напомнила Дана.

— Конечно. — Питер порылся в кармане, достал маленький сверток и положил Дане на колени. Все с интересом наблюдали, как она разорвала упаковку и вынула серебряный квадратный предмет с тонкой резьбой. Осторожно открыв маленький замочек, Дана ахнула. Это был маленький старинный медальон с тремя миниатюрными рамками, в которых, по идее, должны были быть камеи. Питер вставил в центре фотографию Даны, слева была фотография Маргарет Уэллес, а справа — Кэтрин с Джоссом, когда они только поженились.

— Замечательно, Крэйн. Спасибо! — Она наклонилась к нему и поцеловала, пока Джосс критически осматривал медальон.

— От Эспри? — спросил он. Питер кивнул, а Джосс передал медальон Констанс. Оперная дива безучастно обвела глазами три фотографии, закрыла медальон, молча отдала Дане и снова отвернулась к окну. Дана недовольно посмотрела на отца и порадовалась, что у него хватило такта казаться смущенным. Очевидно, от Констанс не ускользнула сцена между Санди и Джоссом перед церковью до службы, подумала Дана, тогда это объясняет ее отстраненность. Тишина, так и не нарушенная никем, сохранялась до тех пор, пока машина не подъехала к зданию на Пятой авеню и Дана вместе с Питером и Джилли с ребенком на руках не поднялись наверх.

— Что это она? — спросил Питер, пока они ожидали в столовой приезда остальных гостей. Через окно был виден Центральный парк. Деревья уже покрылись маленькими бледно-зелеными весенними листочками, а черная земля на газоне была почти зеленой от молодой травки. В столовой было много ваз с причудливыми цветами, а в центре стола стояла большая круглая серебряная ваза с нарциссами, присланными из Дувенскилла. Стол для обеда был сервирован бабушкиными лучшими тарелками китайского фарфора, возле бокалов для вина лежали красиво сложенные белоснежные дамасские салфетки, сияли серебряные приборы. Строй изысканных блюд ожидал гостей. Пока все не собрались, вошел дворецкий и внес поднос с двумя хрустальными бокалами шампанского.

— Констанс расстроена из-за Джосса, — коротко ответила Дана, тепло улыбаясь Дэймону и беря с подноса бокал. Дэймон и Джилли оставались в огромной пустой квартире после смерти Маргарет и заботились о ее вещах до тех пор, пока не вернулась внучка. Она знала, что старики будут горько разочарованы, когда узнают, что это всего лишь визит, а не приезд на постоянное место жительства.

— Кто на этот раз? — спросил Питер. Его внимание было приковано к продавцу воздушных шаров у входа в парк, огромные шары колыхались на сильном ветру. Когда Дана не ответила, он повернулся и вопросительно посмотрел на нее, подняв бровь.

— Боюсь, что Санди, — со смущенным смешком призналась Дана.

— Господи, она же наша ровесница. — Питер фыркнул от смеха. — Никто не может считать себя вне опасности.

— Вот-вот — Дана начала рассказывать ему о том, как Джосс и Санди были вместе в Париже, но он перебил ее, взяв за подбородок.

— Ты написала мне, что все в порядке, а на самом деле? У тебя действительно все в порядке?

— Мне уже лучше, но это заняло какое-то время. Я никогда не хотела, чтобы он умирал, Пит.

— Я знаю.

— Я вроде как отключилась на некоторое время, а затем снова начала рисовать. И все стало гораздо лучше. — Она смущенно улыбнулась ему — Когда родился Уэллес, я тоже как бы заново родилась.

Они заговорили о мальчике, но их прервал приход Нэнси и Теда, за ними вошли Тодд и все остальные. Дэймон, официант и горничная начали подавать на стол. Все наполнили свои тарелки и разбрелись маленькими группками по гостиной и библиотеке. После того как Джилли еще раз обошла гостей с Уэллесом на руках, чтобы все поприветствовали малыша, она удалилась в старую детскую комнату в глубине квартиры, где, как догадывалась Дана, она сидела, покачиваясь и напевая что-то про себя, пока малыш дремал.

Весь следующий час продолжалось бормотание голосов и взрывы смеха, время от времени наступала тишина, когда сначала Джосс, а потом Пэгги Вудс поднимались и чествовали спящего виновника торжества. Дана, сияя от счастья, обходила друзей, присаживалась поговорить то с одной группой, то с другой, то и дело угощала Констанс, но была слишком счастлива, чтобы есть самой. Ее длинные светлые волосы, почти выгоревшие на калифорнийском солнце, сияющим водопадом рассыпались по спине. На ней было простое светло-зеленое платье, единственным украшением было бабушкино изумрудное колье, и этот наряд был ей очень к лицу. Фасон платья подчеркивал ее стройную фигуру, округлость грудей и тонкую талию.

Еще через час гости начали расходиться, и Семерка, давно не собиравшаяся вместе, обосновалась в библиотеке. Санди уехала, чтобы не опоздать на самолет в Миннеаполис; Джосс и Констанс исчезли, чтобы встретиться с какими-то своими друзьями, а прислуга бесшумно убирала в столовой, освобождая посуду от остатков пищи. Дэймон, оставив на столике для напитков еще несколько бутылок шампанского, удалился, позволив Семерке наслаждаться вновь обретенным единством. Нэнси принесла большой кожаный альбом с фотографиями свадьбы, чтобы показать Дане, и все толпились вокруг новобрачной, вспоминая свадьбу и посмеиваясь над тем, как они выглядели в качестве шаферов и подруг невесты.

Было около пяти вечера, когда Нэнси и Тед, увлекая за собой Пэгги Вудс, с сожалением покинули собравшихся и уехали назад в Бостон, около шести, когда Тодд и Джефф последовали их примеру.

— Наконец-то мы одни, — громко зевнул Питер, потрогав узел галстука. Они стояли в холле рядом с лифтом. В квартире было тихо, слышалось только звяканье бокалов, которые переставлял на поднос Дэймон.

— Хочешь посмотреть на крестника? — спросила Дана, зевнув в ответ. — Наверное, он уже проснулся. — Она прокралась по длинному холлу к детской, и Питер — за ней. Несмотря на строгий взгляд Джилли, оба склонились над кроваткой Уэллеса, вздыхая от восхищения и нежности, но ребенок не просыпался. Дана бросила нежный взгляд на сына, а затем позволила Джилли вытолкать себя из детской. Вернувшись назад в гостиную, она сбросила туфли, растянулась на одной из кушеток перед камином и посмотрела на Питера, который ходил взад-вперед по длинной комнате. Ничего в квартире не изменилось после смерти бабушки, и даже показалось, что она сейчас войдет в комнату и велит ей сесть прямо и, ради Бога, надеть туфли.

— Ей понравился бы Уэллес. — Очевидно, Питер тоже думал о Маргарет. Он взял в руки маленькую серебряную коробочку и озадаченно уставился на нее. Попытался поднять крышку, но безуспешно, и он поставил ее обратно на круглый столик красного дерева. Взял еще один маленький серебряный предмет и с любопытством покрутил в руке. Протянув его Дане, вопросительно поднял брови.

— Старинная коробочка для таблеток, — рассеянно сказала Дана, все еще думая о бабушке. — Не знаю. Она не особенно любила детей.

— Она любила тебя. И меня.

— Мы — совсем другое дело.

— Она полюбила бы Уэллеса тоже, — решительно сказал Питер и сел напротив Даны, вытянув ноги. Она повернула голову к нему, длинные золотые волосы упали набок, и его глаза загорелись страстным желанием.

— Питер. — Дану смутил его взгляд. Она быстро села, сунула ноги в туфли и выпрямилась, сложив руки на коленях, — Не смотри на меня так. Мне становится не по себе.

— Как так?

— Как будто я — обед, — засмеялась Дана.

— Я бы не возражал.

— Не будь идиотом.

— Я не идиот. — Одним рывком Питер поднялся на ноги, обошел кофейный столик и сел рядом с ней, опершись о спинку дивана. Он опустил голову и попытался разглядеть выражение ее лица, но она отвернулась, и был виден лишь контур ее щеки. — Я никогда не переставал тебя любить. Ты должна знать это.

— Я не знаю, — тихо сказала Дана.

— Дэйнс, — нежно позвал Питер.

— Ладно. — Дана повернулась к нему, их взгляды встретились. На ее лице был вызов. — Я знаю, что тебе небезразлична. Ты мне тоже. Но нечестно с твоей стороны говорить мне, что ты не переставал меня любить. То было детство, а сейчас мы выросли. Теперь все по-другому.

— Я знаю, что все по-другому. Я люблю тебя больше. — Питер потянулся к ней и был остановлен взглядом. — Я очень долго ждал, и не собираюсь сдаваться. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Дана. Хочу, чтобы ты стала моей женой, а я усыновлю Уэллеса. У нас будет семья, — убеждал он ее.

Дана уловила страсть, которая пробивалась сквозь его ровный голос, и знала, что он говорит искренне. Она взглянула на знакомое худое лицо, на добрые серые глаза, на твердую линию рта и снова подумала, что он стал красивым и привлекательным мужчиной. Он совсем не такой, как Маршалл Фоулер. Он был честным и верным, умел сочувствовать и помогать, стал таким неотразимым. Она посмотрела в глаза, в которых светилась нежность, и у нее перехватило дыхание, она вдруг поняла, что не настолько знает его, как думала.

— Питер, — сказала она и запнулась. — Я никогда не смогу любить тебя так, как ты хочешь. — Она наконец справилась с голосом и постаралась найти нужные слова. — Я больше никогда не выйду замуж. Я не смогу после всего того, что у нас было с Маршаллом. — Она посмотрела на свои руки, нервно потирая пальцы. Питер положил свою большую руку на ее, пытаясь успокоить. — Что-то случилось со мной, когда я вышла за Маршалла. Во мне как будто что-то сломалось, и я не думаю, что смогу это починить когда-нибудь.

— Это ты придумала. На самом деле так не может быть. — Он нежно пожимал ее руку, и Дана взяла его ладонь в свои. Наклонившись, он нежно поцеловал ее в губы, задержавшись у ее губ, а затем слегка отодвинулся и торопливо сказал: — Я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду любить.

— Питер, дорогой Питер. — Слезы подступили к глазам Даны, а сердце сильно забилось от неожиданного прикосновения его губ, но она взяла себя в руки и голос не дрогнул. — Не надо. Ты заслуживаешь кого-нибудь, кто мог бы любить тебя всем сердцем, а я не могу.

Питер отодвинулся и сидел, опершись локтями о колени и глядя прямо перед собой. Лицо его стало усталым и напряженным, будто он пробежал длинный кросс и проиграл. Дана все еще сидела затаив дыхание, когда он встал и начал мерить комнату шагами. Но сейчас он двигался машинально, не глядя ни на Дану, ни на еще что-нибудь в просторной комнате, пока наконец не подошел к окну и повернулся к ней спиной, засунув руки в карманы и глядя в парк, где уже начали сгущаться сумерки.

— Дорогой. — Дана встала рядом и положила руку на его плечо.

— Не зови меня так, пока не будешь считать меня дорогим на самом деле. — Питер почти яростно посмотрел на нее и убрал руку.

— Я считаю, — грустно сказала Дана. — Я действительно о тебе так думаю.

— Не будь фривольной, Дэйнс, — усмехнулся Питер. — Дорогой тот, дорогой этот. Ты даже швейцара зовешь дорогим.

— Неправда, — возмутилась Дана. — Я никогда в жизни не называла его дорогим.

— Не порть хорошую историю фактами. — Он, нахмурившись, посмотрел на нее, но в глазах мелькнула слезинка.

— Питер. — Дана жалостливо смотрела на него.

— Все в порядке, крошка. — Он обнял ее, нежно прижал к груди и тотчас отпустил. — Я могу подождать.

— Я вовсе не это имела в виду, — проворчала Дана.

— Да. Но я имел в виду именно это, — рассеянно сказал Питер. — Я не сдаюсь, Дэйнс. Ты это знаешь. Ты еще передумаешь, и я дождусь, пока ты все поймешь. — Он поднял голову и притворился, что думает о чем-то серьезном. — Правда, когда я ждал в прошлый раз, ты вышла замуж за другого, так что, может быть, мне стоит перекинуть тебя через плечо, увезти в Англию и держать там, пока ты не поймешь, что я тот самый парень, с которым ты проведешь остаток своей жизни.

Лицо Даны сияло. Она почувствовала к нему такую нежность, какой не испытывала никогда в жизни. Она поняла, что этот сильный и неунывающий мужчина совсем не тот мальчик, так жалобно смотревший на нее на катке много лет назад. Ей захотелось подразнить его.

— Возвращайся в Оксфорд и женись на какой-нибудь ужасно эрудированной студентке, которая читает Пруста, ездит верхом и на охоту. Вы с ней объездите весь мир и будете более знамениты, чем Уилл и Ариел Дюранты.

— Уилл и Ариел Дюранты? — Питер притворно рассердился, оглядывая свой безупречный костюм. — Я что, кажусь тебе рассеянным профессором? Придется сменить портного.

— Дурачок. Ты знаешь, что я имею в виду.

— Знаю. Но ты не права. Я вернусь в Оксфорд, но не женюсь ни на ком, кроме тебя.

— Перестань. Давай больше не будем об этом говорить. — Дана пододвинулась к нему поближе, он обнял ее. Они стояли вместе и смотрели в окно на машины, сверкающие огоньками внизу вдоль Пятой авеню. — Что ты будешь делать после Оксфорда?

— Защищу докторскую диссертацию, наверное. По американской политической теории. Что-нибудь вроде этого.

— Гарвард?

— Может. Может, Колумбийский университет. — Он сжал ее в объятиях, а потом отпустил и засунул руки в карманы, успокаивая себя. — Возможно, Стэнфорд. Мне понравилось там прошлым летом, там много интересных людей.

— А потом?

— Я хотел бы преподавать, — признался Питер. — Но не отказался бы немного поработать в Вашингтоне на правительство. — Дана отошла от окна, он последовал за ней, наблюдая, как она взяла длинную спичку и зажгла лучину для растопки камина, лежавшую между двумя большими березовыми поленьями. Загорелось пламя, и его отблески засияли на золотистых волосах Даны, когда она встала на колени, разжигая камин. Она не заметила, как желание сделало его лицо почти чувственным, не уловила и его жеста, когда он потянулся к ней, будто пытаясь погладить ее по голове.

— Я рада, — сказала Дана, поднимаясь и вновь занимая свое место на кушетке. — Из тебя выйдет замечательный учитель.

Питер оперся плечом о каминную доску и посмотрел на Дану.

— А ты? Что ты теперь будешь делать?

— Теперь, когда я стала матерью? — Дана гордо засмеялась. — Скорее всего, останусь на некоторое время в Калифорнии. Мне там нравится. — Она почти застенчиво посмотрела на него. — Я не говорила тебе. Я снова рисую.

— Дэйнс! Это замечательно. Я горжусь тобой.

— Помнишь Адама Херрика? Это он должен был быть вторым крестным отцом. Ты встречал его у Констанс. — Питер кивнул, и Дана продолжала: — Это он уговорил меня продолжить рисование. — Дана рассказала ему о чудесном старинном мольберте, о поездке за красками и кистями, о том, как Адам ходил за покупками и готовил, так что она могла целиком посвятить себя живописи. Она говорила все громче, продолжая рассказ, отблески огня играли на ее оживленном лице, и Питер не перебивал ее, пока она не рассказала о том, как Адам привез ее с ребенком из госпиталя в маленький коттедж в Малибу. — А потом, — улыбаясь своим воспоминаниям, говорила Дана, — он открыл дверь, и я увидела колыбель для Уэллеса, которую он где-то нашел и починил, не говоря мне ни слова.

— Он много для тебя значит, правда? — тихо спросил Питер.

— Да, наверное, много, — удивленно проговорила Дана, впервые осознав, как скучает по Адаму Ее возвращение домой было таким лихорадочным, она была возбуждена встречей старых друзей, вечеринками со знакомыми Джосса по Бродвею, торопливыми встречами с банкирами и адвокатами, планами на крещение Уэллеса, что почти не вспоминала о человеке, который так самоотверженно заботился о ней во время ее беременности. Внезапно ей ужасно захотелось увидеть его бородатое лицо, и она засмеялась, подумав, как Адаму не понравится огромная, изящно обставленная квартира, которую оставила ей бабушка.

— Насколько много?

Дана подняла глаза и заметила боль в его взгляде, которую он тщательно пытался спрятать, раздувая и так ярко горящий огонь.

— Не настолько, чтобы полюбить его, дорогой, — нежно сказала она. — Он мой друг. Он же намного старше нас. Ты помнишь.

— Он мне понравился, — признался Питер. — Я звонил этому его другу, Джилу Сандерсу в Лондоне, и Херрик оказался прав, мы действительно нашли общий язык. Он тоже считает Херрика потрясающим человеком.

— Не все так думают, — засмеялась Дана. — Адам бывает резким и нетерпимым, и эта шайка в Сакраменто была бы в восторге, если бы он просто исчез и не мешал бы им разделить между собой штат.

— Он остается в Малибу? — как бы невзначай спросил Питер. Дэймон открыл дверь и по кивку Даны появился через минуту, неся поднос с напитками и блюдо с бутербродами. Питер налил Дане бокал вина, а себе смешал большую порцию виски с содовой, пузырьки газа в бутылке тихо шипели, когда он наливал воду в бокал.

— Он живет там, когда не выходит на тропу войны или не заседает в Вашингтоне. Он сам построил себе дом, Пит, ты бы его видел! Тебе бы понравилось. Он стоит на маленьком островке, окруженном с трех сторон водой, и он весь из дерева и стекла, которые он набрал с развалин заброшенных зданий.

— Звучит неплохо, — сказал Питер с показным равнодушием, допивая свой бокал в несколько долгих глотков. — Ты вернешься?

— Не знаю, — медленно ответила Дана, маленькая морщинка пересекла лоб, когда она задумалась. — Мне нужно еще какое-то время, чтобы оправиться. Столько всего произошло. Я совсем запуталась.

— Здесь твой дом, Дэйнс. Ты не сможешь убежать навсегда. — Он поставил бокал на стол, поднялся и поправил галстук.

— Я не убегаю, — возразила Дана. — Мне там нравится. Мне нравится там рисовать, и там неплохое место для воспитания ребенка. Почему я не могу остаться там, где хочется.

— Твой выбор, детка. Не мне решать. — Он посмотрел на нее. — Но в этот раз сделай нам обоим небольшое одолжение. Не принимай никаких решений, прежде чем хорошенько их не обдумаешь. — Когда Дана надулась, он сказал немного мягче: — Я слишком засиделся. Мне пора. — И, не оборачиваясь, направился к двери.

Дана была поражена внезапным сокращением времени, которое они могли провести вместе: на следующее утро Питер возвращался в Англию, а она вернется в Калифорнию в конце недели. Она думала, что он проведет с ней весь вечер, они будут обмениваться воспоминаниями и строить планы на будущее. Вместо этого, уныло подумала она, торопливо последовав за ним в холл, Питер попросил ее выйти за него замуж, и она опять отказала ему. Она взяла его за руку уже около лифта. Он стоял с безучастным выражением лица.

— Не уходи. Останься на ужин, пожалуйста, — упрашивала она. — Мы же больше не увидимся до твоего отъезда.

Лицо Питера снова смягчилось, он даже улыбнулся, положил обе руки ей на плечи, поставил ее перед собой и сказал:

— Я и так слишком задержался, Дэйнс, и я сказал тебе достаточно. Не беспокойся, я не обезумел от горя, а просто ухожу. — Он легонько встряхнул ее, наклонился и поцеловал в кончик носа. — Я вернусь, можешь на это рассчитывать.

И прежде чем она успела возразить, он повернулся и, не оглядываясь, вошел в лифт. Двери закрылись, скрыв его от Даны, и она поняла, что лифт увез Питера из ее жизни еще раз.

— Мисс Дана.

Она обернулась, услышав, что кто-то зовет ее. Это была Джилли, державшая на руках выспавшегося Уэллеса.

— Дорогой, — заворковала Дана, потянувшись к сыну и прижимая его к плечу. — Ты спал? Ты был вежлив с Джилли? Ты скучал по мне? — Она посмотрела на его крошечное личико. Его глаза были широко открыты, губки поджаты, и он беспорядочно махал ручками. — Ну, разве он не идеальный ребенок? — выдохнула Дана, все еще не отрывая глаз от сына.

— Никто не идеален, — сухо ответила Джилли и фыркнула, но ее тонкие губы сложились в невольную улыбку, когда она посмотрела на свою бывшую подопечную с ребенком на руках. — Очень милый ребенок. Он хорошо поспал и съел весь свой обед.

— Я возьму его на минутку, Джилли. Ты иди, поужинай сама.

— Мне не нравится, что вы собираетесь увезти его в Калифорнию. Вы оба должны жить здесь, здесь ваш дом. — Джилли выпрямилась, ее крошечная фигурка напряглась. Она нервно теребила подол передника и беспокойно смотрела на Дану. — Миссис Уэллес захотела бы, чтобы вы жили здесь, а не в этом Богом проклятом штате, где все бегают голыми и занимаются черт знает чем. — Знаю, знаю. — Дана повернула Уэллеса так, чтобы его голова удобно лежала на ее плече, и покачивала его туда-сюда, пока разговаривала с няней. Мальчик тихо агукал, и Джилли заулыбалась, услышав это, приложила свою голову к его, чтобы получше расслышать. Дана знала, что Джилли полюбила мальчика с того самого момента, как она взяла его на руки, и ее очень расстроит расставание со своим любимцем, и поэтому она очень проникновенно сказала: — Бабушке очень не понравилось бы, что я живу в Калифорнии, но, Джилли, я не могу вернуться сюда сразу. Это слишком быстро.

— Вам больше не нравится квартира? — мрачно спросила Джилли, оглядев просторный холл. Лица на семейных портретах бесстрастно смотрели со стен, а громоздкая мебель казалась темной и зловещей в полумраке холла.

— Конечно, мне нравится. — Держа па руках ребенка, Дана прошлась по тихим комнатам, за ней бесшумно следовала старая няня. Все следы прошедшей вечеринки были убраны, а мебель расставлена точно так, как поставила ее Маргарет Уэллес около четверти века назад. Дана задумчиво посмотрела на тяжелые мрачные шторы гостиной и вздохнула. — Здесь должен кто-то жить. Все это нужно поменять.

Она вспомнила декабрьский вечер ее дебюта, когда квартира была наполнена светом и украшена к Рождеству, вспомнила счастливый смех гостей, собравшихся в просторных комнатах, Маргарет и Джосса — превосходных хозяев, веселых и приветливых. На какое-то время Дане захотелось возвратиться в ту жизнь до момента, когда Маршалл Фоулер вошел в библиотеку и ее жизнь, и прожить все заново, но на этот раз по-другому. Но тогда, подумала она, нежно прижав сына к груди и чувствуя тепло его крошечного тельца, у нее не было бы Уэллеса. Она теперь не мыслит своей жизни без сына.

 

17

— Ну разве он не замечательный? — Дана повернулась так, чтобы Скотт Ханна мог видеть лицо Уэллеса. Ее поверенный улыбнулся ребенку, протянув ему палец и посмеиваясь, когда тот крепко обхватил его своей крошечной ручонкой.

— Чудесный малыш, — согласился Скотт — Я люблю их в этом возрасте. Каждый раз, когда они открывают глаза, перед ними новый незнакомый мир.

— У вас есть дети? — поинтересовалась Дана, нежно целуя сына в макушку и неохотно отдавая его Джилли. Она проводила взглядом обоих и жестом пригласила Скотта сесть в кресло возле письменного стола. Он устроился поудобнее, открыл дипломат и начал доставать оттуда папки с именами на обложках: Уэллес-Сомерсет Маргарет, Армстронг Дана, Дувенскилл и еще одну, совсем новенькую папку с фамилией Фоулер. Скотт Ханна был партнером фирмы "Люк, Смит и Дженкинс", поверенным небольшой группы обеспеченных семей на северо-востоке страны. Незадолго до смерти Маргарет Уэллес Скотту предложили заменить проницательного, неприветливого партнера, который отошел от дел после почти тридцати лет консультирования Маргарет по финансовым вопросам. Маргарет сразу оценила молодого человека, а теперь и Дана смотрела на него с уважением и благодарностью, оценив его профессионализм при оформлении наследования имущества Маргарет Уэллес. У него было приятное лицо и волосы песочного цвета.

— Сколько вашим детям сейчас? — спросила Дана, желая узнать побольше об этом человеке.

Удовольствие засветилось в его глазах, и он ответил:

— Пять и семь. Оба мальчики. — Скотт заразительно засмеялся. — Мы с женой поздно начали. Мне уже больше сорока, а мы ждем третьего следующей осенью.

— Вам везет. Мне хотелось бы завести еще одного ребенка, — в ответ усмехнулась Дана. — Но я не могу спокойно даже подумать о перспективе еще раз выйти замуж, и это затрудняет ситуацию.

— Вы всегда можете усыновить ребенка. — Скотт откинулся назад в кресле, видно было, что он не против поболтать, а потом заняться делами. — Я знаю довольно много людей, которые усыновили вьетнамских сирот, и у них замечательно идут дела. Если вы серьезно, то подумайте над этим. Возможно, я смогу вам помочь, если решитесь.

— Ой, надо сначала, чтобы этот вышел из пеленок. — Дана потянулась к китайскому кофейнику, стоявшему на подносе на маленьком круглом столе красного дерева рядом с письменным столом, и налила по чашке дымящегося кофе, пододвинув к Скотту графинчик со сливками и сахарницу. Солнечный свет заливал всю комнату, его лучики играли на восточном ковре и вазе с нарциссами.

— А этому, пожалуй, придется платить налог в этом году. — Скотт открыл папку с надписью "Фоулер" и достал аккуратно скрепленную пачку федеральных и государственных бланков.

— Терпеть не могу, когда его называют Фоулер, — сердито сказала Дана. — Я надеюсь, что мы сможем добиться смены его фамилии. Я хочу, чтобы он носил мое имя, а не отца.

— Джон сделал все, что от него зависело, — ответил Скотт, вспомнив лысеющего адвоката, который занимался разводом Даны и всеми переговорами с поверенными Гэвина Фоулера в Детройте. — Это было не очень реально, Дана, — мягко сказал он. — Маршалл был очень даже жив, когда вы забеременели, и никогда не возникало никаких сомнений насчет того, что он был отцом Уэллеса. Отказаться от имени Фоулер значило разозлить Гэвина настолько, что он мог поднять вопрос насчет опеки, а именно этого мы стремились избежать всеми силами. Кроме того, когда Уэллесу будет восемнадцать лет, он получит право решать, быть ли ему Уэллесом Армстронгом или принять фамилию отца. — Он отложил бланки и достал со дна дипломата увесистую папку. — Я просмотрел соглашение о разводе, подписанное вами и Маршаллом до его смерти, и завещание Маршалла. — Он печально улыбнулся. — Как ваш поверенный должен сказать вам, что было довольно неразумно отказываться от уплаты, которую должен был произвести Маршалл, когда оформляли развод.

— Мне она не нужна, — равнодушно сказала Дана. — Мне не было нужно ничего от него тогда, и мне ничего не нужно от его семьи сейчас.

— Это не имеет никакого отношения к вам, Дана. Джон Холдернесс выполнял все ваши указания на этот счет. Вы ничего не получили после развода, и в завещании Маршалл ничего вам не оставил. Вы так и хотели, но Гэвин Фоулер считает, что у его семьи есть определенные права на Уэллеса как сына Маршалла, а это значит, что он получит какую-то часть состояния Фоулеров. Ваш сын еще и Фоулер, — терпеливо напомнил Скотт, как он делал уже не раз за последнее время.

— Ладно, — согласилась Дана, со стуком поставив чашку на столик, и с вызовом посмотрела на Скотта. — Вы знаете, что я согласилась, чтобы Гэвин открыл счет на имя Уэллеса, но я не собираюсь тратить оттуда ни пенни. Это дело принципа, а Уэллес может делать с ними все, что захочет, когда вырастет.

— Когда ему будет двадцать один год. Двенадцать миллионов долларов это не просто счет, это целое состояние.

— Что бы это ни было, — отрезала Дана. — По крайней мере, Джон защитил меня от того, чтобы мой сын воспитывался матерью Маршалла и Гэвином. Он никогда не поедет в Детройт.

— Если только не захочет, Дана, — мягко поправил поверенный в делах, не отрывая глаз от своих папок. — Вы не сможете всю жизнь контролировать поступки сына, и когда он вырастет, то вполне вероятно, что захочет узнать побольше о семье своего отца. — Он поднял глаза и усмехнулся, что сделало его лицо совсем юным, почти мальчишеским. — Вы единственная женщина среди моих знакомых, которая жалеет, что ее двухмесячному сыну дают двенадцать миллионов долларов.

— Ему не нужны эти деньги, — начала Дана, но поймала на себе взгляд Скотта, и оба рассмеялись.

— Джон сказал, что он переписал ваше завещание после рождения ребенка, и вы подписали его, так? — Скотт передал ей несколько листов бумаги, где перечислялись все ее вложения и акции, и Дана кивнула, прежде чем начать просматривать колонки названий компаний и биржевых котировок. — Все в порядке, — удовлетворенно сказал он, — все в полном порядке.

Дана прервала чтение и благодарно посмотрела на него.

— Мне просто повезло, что у меня есть вы и Джон.

— Мы для того здесь, чтобы защищать ваши интересы и облегчать вам жизнь.

— Я избалована, правда? Мне никогда не приходилось думать о деньгах. — Дана передала листы бумаги ему со словами: — Все вроде в порядке. Спасибо. — Она подумала немного, а затем продолжила медленно и решительно: — Я хочу, чтобы вы каждый месяц присылали мне отчеты о работе и ежегодные отчеты о каждой компании, куда я вложила деньги, вместе с документами, которые, на ваш взгляд, представляют интерес. Я хочу знать все о бабушкином имуществе, потому что собираюсь участвовать в принятии решений о расходах. — Ее уверенность уже была на исходе, и она беспокойно посмотрела на Скотта. — Вы понимаете меня? Вы не против? Я просто не хочу быть еще одной глупенькой наследницей в светском обществе. Я думаю, в этом будет разница.

— Конечно, я не против. Не хватает слов выразить, как меня это радует и как будет приятно Джону это услышать. Вы знаете, ваша бабушка никому не позволяла себя одурачить. Она знала, благослови ее Господь, где ее денежки, все до последнего пенни, и на благотворительность она тратила больше, чем кто бы то ни было. — Он одобрительно улыбнулся Дане. — А что вы думаете по поводу Дувенскилла и этой квартиры? — Он с интересом оглядел просторную комнату, перевел взгляд на портрет Джосса в роли Гамлета над каминной доской. — Вы сохраните их?

— Конечно. — Дана проследила за его взглядом и вздохнула. Можно ли продавать эту квартиру, когда это мой дом. Бабушка перевернулась бы в гробу, если бы Дувенскилл продали, но я пока не готова вернуться в Нью-Йорк. Вы понимаете?

— Не очень, — признался Скотт. — Но это неважно. Вы можете позволить себе содержать оба этих места, не живя при этом ни в одном из них.

— Я чувствую себя неловко оттого, что у меня так много всего, а я это не использую. — Дана встала и потянулась. На ней были узкие коричневые брюки от Армани и кашемировый свитер. Она задумалась, а в глазах появилась тревога, когда посмотрела на своего поверенного. — Я плохо делаю, что собираюсь пожить в Калифорнии? Может, надо вернуться.

— Нет, только когда захотите сами. Все решения теперь принимаете вы, Дана, — напомнил Скотт и серьезно посмотрел на двадцатидвухлетнюю молодую женщину. Ее длинные волосы были убраны со лба и стянуты сзади коричневой вельветовой лентой. На вид ей можно было дать шестнадцать лет.

— Бабушка оставила мне так много, я обязана использовать это на что-то хорошее.

— Неплохое начинание.

— Только вот не знаю, что конкретно делать.

— Ну, пока вы не решили, почему бы не продолжить благотворительные вклады, которые делала ваша бабушка?

— Точно! — Они склонились над листом бумаги, где были перечислены названия больниц и приютов, которые получали щедрую помощь от Маргарет Уэллес, увеличивая одни суммы и оставляя без изменения другие. — А еще я хочу отдать что-нибудь Комитету по охране окружающей среды в горах Санта Моника. — Дана вписала сумму, и Скотт кивнул.

— Вот вроде и все, — жизнерадостно сказал он, убирая папки в свой дипломат. — Мы пришлем вам копии налоговых документов, как только с ними поработает бухгалтер. — Он поднялся и, словно внезапно решив, спросил: — А вы никогда не думали насчет того, чтобы купить дом в Малибу? Если вы собираетесь проводить там довольно много времени, то, может, это имеет смысл?

Ясные глаза Даны смотрели куда-то вдаль, когда она ответила.

— Не знаю, сколько я пробуду в Калифорнии. Я поехала туда, чтобы расслабиться и отдохнуть, и там мне понравилось. Но, что самое важное, там я снова начала рисовать, и поэтому не хочу уезжать оттуда, пока не решу, что делать дальше.

— Я же говорю вам… — мягко проворчал Скотт.

— Я ничего не обязана делать, — закончила Дана за него, смеясь.

— Кроме того, что вы должны заботиться о себе, о ребенке и быть счастливой. — Скотт протянул ей руку на прощанье, но она не обратила внимания на нее, а вместо этого нежно поцеловала его в щеку.

— Спасибо вам за все. — Она похлопала его по руке. — За этот последний год вы меня просто спасли, даже не знаю, как вас отблагодарить.

— Чепуха. Это моя работа, и она доставляет мне удовольствие. Всегда помните, что стоит вам только позвонить, и мы к вашим услугам. — Он быстро исчез в лифте, а Дана, почувствовав облегчение потому, что отдала столько денег, почти побежала в детскую к сыну, положила его в коляску и пошла на долгую прогулку в Центральный парк, ускользнув от вездесущей Джилли.

Когда вернулась, освежившись на улице с сыном, который безмятежно спал в своей коляске, у двери ее встретила Джилли.

— Звонил мистер Фоулер. Он приехал в город всего на несколько часов и хочет встретиться с вами в Юнион Клаб, если вы захотите, — сказала она, доставая мальчика из коляски, ее голос был сухим и недовольным.

— Мистер Фоулер, — тупо повторила Дана, еще пребывая в веселом настроении после прогулки с сыном в Зоопарк, и единственное, что ей пришло на ум, так это то, что Маршалл здесь, в Нью-Йорке, выслеживает ее. Но Маршалл ведь умер. И настроение ее упало, когда поняла, что Джилли говорила о мистере Гэвине Фоулере.

— Вы ведь не пойдете, правда? — Джилли переодевала Уэллеса для обеда, все еще хмурясь, но уже воркуя с обожаемым младенцем, который прильнул к ее плечу.

Дана вспомнила разумное предупреждение Скотта Ханны, которое он сделал ей всего пару часов назад, сказав, что она не сможет всю жизнь контролировать сына, что когда-нибудь он захочет узнать о семье своего отца. Так же, как и она всегда хотела побольше узнать о своих настоящих родителях, печально подумала Дана. Она посмотрела на Джилли, ожидающую ответа, и сказала: — Я думаю, что пойду. Ради Уэллеса. В конце концов, Гэвин — его родственник.

— Мне не нравятся эти люди и никогда не понравятся.

— Джилли. — Дана наклонилась и поцеловала ее в макушку. — Он не сможет ничего мне сделать. — Она почти смеялась. — Мне ничего не грозит в Юнион Клаб, и обещаю пробыть там ровно столько, чтобы узнать, зачем он хочет меня видеть, не больше.

— Хм. — Джилли удалилась, всем своим видом выражая неодобрение, а Дана пошла в свою комнату, обдумывая возможные причины звонка. Гэвина.

Она приняла душ, надела простой темно-синий костюм от Адольфо и строгую скучную шелковую блузку. Посмотрев на себя в зеркало возле лифта, Дана увидела женщину, очень сильно отличающуюся от той, которую Гэвин видел на похоронах ее бабушки. У нее была красивая стройная фигура, бедра стали лишь немного полнее, чем до беременности, лицо стало мягче, а все морщинки разгладились благодаря целительному пребыванию в Малибу. Страх и мрачные предчувствия исчезли из глаз, а вместо этого в них засияло счастье, принесенное рождением сына. Она потрогала маленькие жемчужные клипсы с сапфирами, быстрым движением накинула на плечи шубку и с новообретенной уверенностью в себе вышла на улицу и направилась через город к Парк авеню и Шестьдесят девятой улице.

— Я к мистеру Гэвину Фоулеру, — сказала Дана швейцару, входя в здание на углу. — Передайте, пожалуйста, что его ждет Дана Армстронг. — Она была в женской комнате ожидания, пока швейцар снова не появился в дверях и не пригласил ее следовать за ним по широкой лестнице в приемную на первом этаже.

— Дана. Спасибо, что пришла. — Гэвин уже ждал. Его седые волосы были аккуратно зачесаны со лба, руки он заложил за спину и приветливо посмотрел на Дану. — Когда мне сказали, что тебя нет дома, я подумал, что ты не хочешь меня видеть.

— Я и не хотела, — честно призналась Дана. Он провел ее в тихий уголок к круглому столику, с каждой стороны которого стояло по удобному кожаному креслу. — Если бы я подумала дольше, то наверное, не пришла бы. — Она посмотрела на пожилого человека, он заметно постарел. Смерть единственного племянника и других людей в той ужасной пьяной аварии подкосила его. Впервые Дане стало жаль Фоулера.

— Ну, я рад, что ты все же пришла. Выпьешь? — Гэвин нажал на кнопку звонка. Дана покачала головой, и он жестом отослал появившегося официанта. В своем уголке они были отделены от остальных членов клуба, и с минуту оценивающе смотрели друг на друга.

— Зачем ты позвонил? Чего ты от меня хочешь, Гэвин? — наконец спросила Дана почти так же высокомерно, как обращалась бабушка к тем, кого не любила.

— Я ничего не хочу, Дана, — почти устало ответил он. — Я только хочу сказать тебе с глазу на глаз, что сожалею о том, что сказал тебе в ту ночь, когда ты позвонила и сообщила, что беременна ребенком Маршалла.

Дана вспомнила горькие обвинения в смерти Маршалла, которые он бросил ей, сказав, что если бы Дана не скрыла свою беременность, то у его племянника был бы шанс бросить пить. Злые слова вертелись у нее на языке, но она посмотрела на серое лицо Гэвина, и гнев исчез.

— Не нужно извиняться.

— Я хочу объясниться, — сказал он, неприятная улыбка появилась на его лице, но исчезла так же быстро, как и появилась. — Ничто не могло заставить Маршалла бросить пить. Я знал это, обвиняя тебя в том, в чем был виноват сам. Ведь я не обратил внимания на эту проблему несколько лет назад, когда мог силой заставить Маршалла принять помощь, которая ему была так необходима. Вместо этого я продолжал покрывать его.

— Спасибо, что вы это говорите, — мягко сказала Дана. — Я ценю это.

Он отпил немного из своего бокала.

— Ты хорошо выглядишь. Материнство определенно идет тебе. — Дана понимала, что его извинения были только частью той причины, которая заставила его встретиться с ней. Она пожалела, что не позвонила Джону Холдернессу до своей встречи с членом семьи Фоулер, особенно с Гэвином. Она ждала, что он скажет еще, выражение ее лица было мягким, но сдержанным, взгляд подозрительным. Он наклонился немного вперед, скрестив руки на груди, и сказал с сожалением: — Не смотри на меня так, не надо меня бояться. — Он откинулся назад в своем кресле и выглядел совсем изможденным. — Я не хочу зла ни тебе, ни ребенку.

Дане стало жаль пожилого человека, захотелось его утешить. Ведь он потерял надежду на продолжение семейной династии, и она сказала почти нежно:

— Ты был очень щедр к Уэллесу, Гэвин.

— Он похож на тебя? — перебил ее Гэвин.

— Он пока еще ни на кого не похож. — Дана подумала, что Гэвину хотелось услышать, что он похож на Фоулеров, и она под влиянием настроения сказала: — Хочешь посмотреть на него, прежде чем уедешь?

— Спасибо, — глаза Гэвина смягчились. — Я ценю твое предложение, но не сейчас. Его лицо покрылось сетью усталых морщин. — Несмотря ни на что, Маршалл — единственный сын моего брата и мой наследник. Его смерть была для меня большим ударом, чем я думал, очень тяжелым ударом. Я хотел бы увидеть его сына в другой раз, если твое предложение останется в силе. — Он растроганно улыбнулся Дане, и она расслышала почти мольбу за вежливым вопросом. Сомнение Даны, ее молчание он принял за отказ и, подождав некоторое время, посмотрел на свои сложенные на коленях руки. Затем, сделав очевидное усилие над собой, внезапно сказал: — Я знал, кем стал Маршалл, еще до того, как он познакомился с тобой.

— Что ты имеешь в виду? — спросила ошеломленная Дана.

— Его отец умер в клинике, он допился до смерти.

— Маршалл никогда не говорил мне.

— Это был семейный секрет. Он застрелил человека в приливе пьяной ярости на охоте, когда ему было тридцать восемь. — Гэвин снял очки и устало потер глаза. Четверо пожилых людей с красными лицами после утра, проведенного в баре, направились к лифту. В клубе становилось оживленнее: одетые в норковые шубки жены и дочери приезжали сюда, чтобы присоединиться к своим мужьям за обедом в столовой на втором этаже, выходящей на Парк авеню. — Он уже не в первый раз терял контроль над собой, но в этот раз я не смог его покрывать, и чтобы спасти от тюрьмы, пришлось объявить его невменяемым и отправить в лечебницу.

— Господи! — ахнула Дана.

— Я пытался вырастить Маршалла другим, но только испортил его. Он был диким с самого начала, воровал, лгал, еще когда был ребенком, — грустно продолжал Гэвин. — У него не раз были неприятности с полицией в юности. Я знал, что он был несдержан, но надеялся, что изменится. — Он печально посмотрел на Дану, и она увидела боль в его глазах. — Ему нельзя было жениться. Я знал, что это большой риск.

— Вы были против нашей свадьбы, — медленно сказала Дана, вспомнив неодобрение Гэвина во время их первой встречи, и то, как он хотел предотвратить свадьбу, подняв вопрос о ее родителях. — Вы хотели защитить меня, да?

— Да, — подтвердил Гэвин. — Я хотел, чтобы у него был ребенок, надеясь, что это придаст ему солидность, которой ему так не хватало, но когда я увидел тебя… — Он запнулся и закрыл глаза, погрузившись в воспоминания. — Ты была такой молодой. Я не мог позволить ему обидеть тебя и сделал, что мог, но этого было недостаточно. — Он выпрямился и спросил, стиснув зубы: — Ты сможешь меня простить?

— Не знаю, — честно сказала Дана, глядя ему в глаза. — Я была слепо влюблена в Маршалла и не думаю, что я послушала бы кого-нибудь. — Она рассеянно оглядела комнату, не задерживая внимания на группах смеющихся мужчин и женщин, входящих в клуб на свадебный прием. Невеста и жених поднялись по лестнице, а за ними — вся свадебная процессия, их голоса и смех эхом отдавались в холле.

Дана подумала о своем маленьком сыне, который сейчас был в безопасности, в детской под надзором Джилли, и впервые за последние месяцы ее охватил страх. Он был таким чудесным и таким беззащитным, и ей захотелось оградить его от мрачного наследия Фоулеров.

— Уэллес, — нежно прошептала она, объятая желанием обнять сына и защитить его.

— Он последний в роду, — тихо сказал Гэвин.

— А что, если Уэллес вырастет… — Дана не решилась сказать вслух, "как его отец", но Гэвин понял, что она имеет в виду, и ответил на ее невысказанный вопрос. Его глаза сверкали, голос был властным.

— Нет.

— Как ты можешь быть уверен?

— Потому что ты теперь все знаешь о его отце и деде. Если у Уэллеса появятся признаки несдержанности, ты будешь знать, как оказать ему необходимую помощь. Я верю в тебя.

Дана сникла и с жалостью смотрела на пожилого человека, в этот момент понимая его больше, чем когда бы то ни было раньше. Конечно же, он хранил секрет Фоулеров потому, что хотел сохранить семейную династию, а не для того, чтобы задеть ее. Она глубоко вдохнула и решительно сказала:

— Я не ответила, когда ты спросил, можешь ли видеть Уоллеса, когда он подрастет. Ты можешь.

— Я обещаю не вмешиваться.

— Если будешь вмешиваться, — предупредила она, — я приму меры, чтобы оградить его от тебя.

— Он унаследует мое состояние, когда я умру. Мне больше некому его оставить.

— Господи! — воскликнула Дана. — Он такой маленький. У него и так слишком много денег.

Гэвин опять неприятно улыбнулся.

— Я не собираюсь умирать сейчас, моя дорогая. — Он обвел глазами комнату и, увидев пожилого официанта с маленьким круглым подносом, подозвал его. Дана кивнула, и Гэвин заказал им обоим напитки. — За Уэллеса, — сказал он, приподняв бокал.

— За Уэллеса, — тихо ответила Дана. Они выпили, еще немного поговорили. Гэвин рассказал, что его невестка решила переселиться в Палм Бич и постоянно жить там после смерти сына и последующего скандала, приезжая в Детройт только на ежегодные собрания акционеров Фоулер Моторс. Он коротко и равнодушно вспомнил о друзьях Фоулера, и Дана не удивилась, узнав, что Дрю и Линн Блэйк разошлись, что Бэтти Эббот исчезла из Детройта и, по слухам, живет во Франции с человеком гораздо моложе ее. Гэвин внимательно посмотрел на Дану, сообщая, что Майк Пауэр женился на богатой наследнице из Кливленда. Увидев восторженную улыбку Даны, он почти застенчиво сказал:

— Знаешь, я всегда думал, есть ли что-нибудь между вами.

Покачав головой, Дана ответила, что Майк был ее единственным другом в Гросс Пойнте.

Бокалы опустели, когда Дана, желая утешить Гэвина, вспомнила про студию, которую он для нее построил, и призналась, что снова рисует. Впервые за этот день настоящая улыбка засияла на его лице.

— Это замечательно. Ты будешь делать выставку? — спросил он с искренним интересом.

— Сейчас еще слишком рано, но надеюсь, что в будущем буду.

— Здесь в Нью-Йорке?

— Это слишком далеко, — улыбнулась Дана. — В конце этой недели я уеду с Уэллесом в Калифорнию.

— Собираешься переехать туда?

— Только пока. Я еще…

— Конечно, — заторопился Гэвин, ища взглядом официанта.

— Хватит, Гэвин. Мне пора идти. — Дана взяла сумочку и встала.

— Так быстро? — Он казался разочарованным, но, соглашаясь с неизбежным, надел на нее шубку и проводил к лестнице, ведущей на улицу. Он взял руку, которую она ему протянула на прощание, и на минуту задержал в своей. — Если тебе что-нибудь понадобится, знай, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

— Я знаю, Гэвин. Спасибо.

— Можно я буду звонить тебе иногда?

— Конечно, звони, — тепло ответила Дана. Они улыбнулись друг другу, молчаливо соглашаясь раз и навсегда похоронить прошлое и остаться друзьями. Помахав рукой, Дана повернулась и быстро спустилась по лестнице. Несмотря на предостережения Гэвина об опасной наследственности, ей стало легче, потому что наконец сбросила чувство своей вины за свой неудавшийся брак. Выйдя на Шестьдесят девятую улицу, она повернула направо, пересекла Парк авеню и пошла к дому. Резкий ветер развевал ее волосы, раздувал шубку вокруг, и, закутавшись потеплее и спрятав лицо в воротник, она заспешила к сыну.

 

18

— Ты уверена, что Хуана будет не против? — Дана улыбнулась низенькой коренастой мексиканке — горничной Констанс, которая кивнула головой и что-то быстро заговорила на родном языке.

— Не глупи, она в восторге. — Констанс подняла руку, чтобы прервать нескончаемый поток слов, и отдала несколько распоряжений Хуане на чистейшем кастильском наречии. Женщина радостно кивнула и, наклонившись, вынула Уэллеса из коляски и поставила на пол. Опустившись на колени рядом с учившимся ходить ребенком, она заурчала, изображая звук мотора, и Уэллес, широко улыбаясь, медленно пошел по кафельному полу кухни, а Хуана изображала погоню.

— Для меня остается загадкой, как вы понимаете друг друга. Вы говорите на прекрасном нормативном испанском, а она на каком-то диалекте. Как вам это удается? — проговорила Дана, глядя на своего восьмимесячного сына. Обе засмеялись, когда малыш уперся в угол и начал пятиться назад.

— Для этого понадобился не один год, поверь мне. Констанс поправила свою и так безупречную прическу. Честно говоря, я говорила бы и на вульгарной латыни, только бы она осталась. Просто не знаю, что я буду делать, если они решат вернуться в Мехико.

— Да не уедет она. Столько лет пробыв вместе, к тому же она так тебе предана. — Мирно беседуя, женщины вышли на террасу и сели рядом возле бассейна.

В Малибу был октябрь, но из-за жары, охватившей калифорнийское побережье, казалось, что стоит август. Сад был сухим, несмотря на то, что его поливали каждое утро, а земля высохла и потрескалась. Горячий ветер дул с гор, склоняя деревья и срывая листья с кустов. По всему побережью были развешаны предупреждения о возможности лесных пожаров, и Констанс, несмотря на соседство океана, держала наготове длинные шланги рядом с большими емкостями очень дорогой здесь воды. Пока они лениво болтали, сверху пролилось несколько капель, и Констанс, нахмурившись, встала и исчезла за углом. Через несколько минут она вернулась, сокрушенно качая головой.

— Теперь он поливает крышу, — сказала она, имея в виду садовника, кузена Хуаны.

— Это обязательно? — вдруг встревожилась Дана, подумав, что упускает какую-то важную предосторожность.

— Господи, да нет же. Я велела ему полить живую изгородь, но, наверное, сказала не те слова, и он поливает крышу. — Обе женщины рассмеялись и расположились в креслах.

— Ты прекрасно сделала, что оставила сына у нас на ночь. Ему нравится, когда его балует Хуана.

— И я.

— И Джосс. Жаль, что он не бывает здесь чаще. Нам нравится возиться с ним. Почему бы тебе не оставить его на весь уик-энд? Джосс на седьмом небе от счастья, когда у него есть аудитория, которая не может его критиковать. Он убежден, что Уэллес прекрасно все понимает, когда он, усадив его на кушетку, рассказывает всякие истории. Ты бы видела это: глаза мальчика становятся такими большими и круглыми, а Джосс увлеченно декламирует. Действительно, кажется, что он прекрасно понимает, о чем речь.

— Он очарован своим дедушкой, это точно, но я не могу долго оставаться без малыша, — призналась Дана. — Я не знаю, когда мы сегодня вернемся. Жаль, что вы с Джоссом не идете. Будет интересно.

— Это не для меня, дорогая. Я свожу такие посещения к минимуму, — решительно ответила Констанс, говоря о выставке и благотворительном вечере для Комитета по охране природы Санта Моники в музее Дж. Пола Гетти, куда собирались в этот вечер Дана с Адамом. — Я терпеть не могу эти толпы людей, — сказала она, театрально пожав плечами, и удовлетворенно вздохнула. — Слава Богу, такие вечера меня больше не интересуют Я оставляю их вам с Адамом.

— Мне тоже не особо нравятся такие вещи, — призналась Дана, — но Адам настаивал. Он столько сделал для меня, а я мало что могу сделать для него, поэтому не хочется отказываться.

— Ты его Пигмалион.

— Констанс, — запротестовала Дана, — неправда. Адам так не думает обо мне.

— Нет, — согласилась женщина, повернув зонтик так, чтобы ее лицо было в тени. — Но именно он поддерживал твой интерес к рисованию, ты же не можешь этого отрицать.

— И не буду. Если бы не Адам, вряд ли я когда-нибудь снова стала бы рисовать.

— Стала бы. Но без его помощи тебе трудно было бы заставить себя. Ты не согласна?

— Конечно, согласна. — Дана вытянула ноги и положила голову на спинку кресла, наслаждаясь редкими в последнее время минутами отдыха. Она работала семь дней в неделю в своей гостиной-студии в маленьком коттедже, готовясь к выставке на первой неделе декабря, которую организовал для нее Адам. — У меня не хватило бы смелости позволить кому-нибудь взглянуть на мою работу, не то что устроить выставку.

Она вспомнила единственную свою ссору с Адамом, когда он настоял на том, чтобы привести друга, известного искусствоведа из Лос-Анджелеса, в коттедж, чтобы показать ему работы Даны.

— Я еще не готова, — почти кричала она на бородатого мужчину, который стоял напротив нее, скрестив руки на груди.

— Нет, ты готова, — сурово настаивал он, — оставь все как есть. Его другом, прибывшим, как и было условлено, оказалась очаровательная женщина лет сорока, которая после часа детального осмотра немногих картин Даны предложила ей устроить выставку тогда, когда накопится достаточно полотен, чтобы "по ним можно было составить представление о ее мировосприятии". На следующий день Дана мрачно объяснила Констанс, что она имела в виду "достаточно", чтобы не пустовали стены в галерее.

— Тогда ты должна рисовать больше, дорогая, а Хуана и я позаботимся о ребенке.

Дана заложила руки за голову и приподняла ноги от земли. С ободрением и поддержкой Адама и Констанс и радостными похвалами Джосса, которыми он прожужжал ей все уши, она провела последние шесть месяцев, увлеченная работой, пытаясь перенести ощущение естественного освещения на полотно. Результат ошеломил даже ее. Большие полотна были наполнены таким светом, какой она даже представить себе не могла несколько лет назад. Она вспомнила о незаконченном полотне на мольберте, и ей захотелось вернуться рисовать. Но жаль было упускать редкую возможность поговорить с Констанс наедине.

— Адам просто удивительный человек. Он подтолкнул меня к этому и направил, но ничего не навязывает, оставляет меня сражаться со своими демонами одну.

— Вы уже стали любовниками?

— Констанс… — Дана широко раскрыла глаза, вдруг выпрямилась, ее лицо вспыхнуло.

— Ну?

— Ну… — Дана запнулась, и женщины рассмеялись. — Да.

— Я так и думала.

— Как ты догадалась? Мы так тщательно это скрываем.

— Может, я уже стара, но не настолько, чтобы не заметить счастливую в сексе женщину. — Констанс улыбнулась, вспоминая что-то из своего прошлого, и Дана рассмеялась.

— Ты не старая, ты женщина среднего возраста, и кроме того, — сказала она, смущаясь, потому что они никогда раньше не говорили на эту тему, — у тебя есть Джосс.

— Ох, этот Джосс. Мы как пожилая семейная пара. Идем в постель в девять, он спит с двумя подушками, а я вообще без. Он храпит, а я стаскиваю с него одеяло. Не так уж это способствует страсти. — Она засмеялась грудным смехом, который опровергал ее слова, и Дана засияла.

— Почему вы не поженитесь? — спросила она. — Ни один из вас не может прожить без другого. Мне хотелось бы, чтобы вы поженились.

— Маленькая мисс Мораль. — Констанс покровительственно похлопала ее по руке. — Не будь глупенькой. Мы с Джоссом и так счастливы. Когда он хочет за кем-то ухаживать, он свободен это сделать, зная, что ничто его не связывает, а я, в свою очередь, спокойно могу выставить его за дверь, если зайдет слишком далеко.

— Но он никогда не заходит?

— Почти. — Печаль промелькнула на лице женщины, и Дана подумала о романе Джосса с Санди Грант. Увлечение отца не ограничилось одной неделькой в Париже, он летал в Миннеаполис не раз, пока Санди, погруженная в свои занятия медициной и не желая, чтобы легкий флирт перешел в нечто более серьезное и обременительное, не дала Джоссу отставку. Констанс встретила его без единого упрека, но это было ей не все равно.

— Так поженитесь, — уговаривала Дана.

— Нет. — Небольшой самолет летел над водой вдоль берега, и они обе провожали его взглядом, пока тот не скрылся из виду. — Нам хорошо и так. — Из дома доносился детский смех и глубокий альт женщины, поющей мексиканскую песню. — Зачем все эти разговоры о женитьбе? Вы, американцы, так помешались на легализации своих отношений, что обязательно раскладываете их по полочкам. Значит ли это, что ты подумаешь выйти замуж за Адама?

— Нет, мы никогда этого не обсуждали.

— И ты думаешь, Адам захочет жениться? — с интересом спросила Констанца.

— Не знаю. — Дана с удивлением поняла, что не имеет ни малейшего представления о том, что он думает по поводу женитьбы. Он стал такой же неотъемлемой частью ее жизни, как Уэллес или мольберт. Она засыпала в его объятиях, позволяла ему кормить себя, проходила с ним несчетное количество миль, когда он работал. Он проверял, не начался ли у нее насморк, а она терла ему спину и помогала убираться в доме. Но у нее даже не возникало мысли о женитьбе. Она помрачнела, обдумывая это и задаваясь вопросом, что она сама думает о возможности второго брака. Она была уверена, что проведет остаток дней одна. А ведь так просто завести что-то вроде семьи с Адамом. Интересно, подумала она, это и есть то, во что потом превращается удачное замужество? — Не знаю, — повторила она, на этот раз с сомнением.

— Он неплохой человек, — равнодушно сказала Констанс. Если тебе с ним удобно и в постели он неплох, то это то, что тебе нужно. — Она встала и подала руку Дане, помогая подняться. Взявшись за руки, они вошли в дом и прошли через просторную темную гостиную в кухню. Уэллес сидел на высоком стуле, который ему купила Констанс, по его лицу и носику был размазан соус для спагетти, а Хуана кормила его из ложки, сделанной в форме Микки Мауса. Приласкав сына, Дана едва успела уклониться от его ручонки, которой он бесцельно мотал над головой, и, поцеловав его в макушку, обняла Констанс и поспешила выйти из кухни как можно незаметнее, чтобы сын не заплакал, поняв, что она уходит.

Дана взглянула на часы, пристегнула ремень и завела мотор. Было начало одиннадцатого. Если она поторопится, то у нее будет несколько часов для работы, а потом придется одеваться для приема. Она опустила стекло, в машину ворвался сладкий запах сосен и свежесть океана. Из-за изменившегося ветра температура воздуха упала. Дана поежилась в своей тонкой блузке и нажала на газ, торопясь в свой маленький коттедж. Ей не очень хотелось идти в музей. Толпы людей, которые больше хотели показать себя, чем посмотреть на выставку, раздражали ее, но она была рада, что Адам наконец попросил ее сделать что-нибудь для него.

Ее лицо засияло при воспоминании о своем постоянном спутнике за эти последние шесть месяцев. Когда она вернулась из Нью-Йорка, то сразу почувствовала, что что-то изменилось в их отношениях. На первый взгляд, Адам оставался все тем же резким, увлеченным своей работой. По-прежнему он делал все, чтобы она могла спокойно рисовать, всегда развлекал и успокаивал ее. Не успев опомниться от поездки домой, от неожиданного признания и предложения Питера, Дана не придавала значения тому, как Адам стал смотреть на нее, когда думал, что она его не видит. Занятая своей работой и воспоминаниями о Питере, о том, как близко было его тело, когда он сделал ей предложение, о его губах на ее в долгом страстном поцелуе, она не обращала внимания на необычное молчание Адама. Не могла даже вспомнить, когда он впервые поцеловал ее на прощание перед тем, как вернуться к себе домой вечером. Вначале это были легкие поцелуи в щеку, а затем более серьезные в губы. Дана притормозила и вздохнула, вспомнив ночь, когда он впервые страстно поцеловал ее, а она отпрянула, смеясь, но решительно говоря ему, что не следует так делать.

— Почему? — Он удивленно смотрел на нее. — Мы знакомы уже больше года. Почему нет? У тебя ведь нет больше никого, правда? — Он остановился, будто осененный новой мыслью. — Что-нибудь случилось в Нью-Йорке?

— Не совсем. Может быть. — Дана запнулась. — Я говорила тебе, что Питер Крэйн вернулся?

— Конечно. Студент Роудс.

— Он тебе понравился.

— Он мне очень понравился. И он понравился мне гораздо больше, когда я узнал, что он собирается жить в Англии. — Адам невежливо усмехнулся, и Дана развеселилась. — Проблема в этом?

— Нет никакой проблемы, Адам. — Дане не понравились слова Адама, что мужчина в ее жизни будет проблемой для него. Она почувствовала, что их отношения идут по тому направлению, которое ее беспокоит. И она быстро рассказала ему о Питере, о его предложении и о его убежденности, что они рано или поздно поженятся. Адам промолчал, вопросительно глядя, пока она, раздраженная его молчанием, не выпалила: — Не знаю, почему я тебе все это рассказываю. Ты делаешь из мухи слона.

— Из того, что Питер тебя любит? Или из этого? — Он подошел к Дане и притянул ее к себе, настойчиво целуя. Дана не удивилась, когда он наконец освободил ее, и, все еще прижимаясь к ней бедрами, торопливо сказал: — Я не хочу сегодня возвращаться домой.

Дана вспомнила нежный взгляд Адама. Ее сердце забилось чаще и внутри стало разгораться желание, которое было подавлено с тех пор, когда Маршалл стал оскорблять ее. Вспомнив о жестокости бывшего мужа, она напряглась.

Адам прижал ее к себе, нежно гладя по спине, и успокаивающе пробормотал:

— Не бойся. Он больше не сможет тебя обидеть. Все будет хорошо.

— Ты многое воспринимаешь как само собой разумеющееся, — попыталась возразить Дана, но он накрыл ее рот своим, и, как будто это происходило уже не раз, она позволила ему взять себя за талию, провести в темную спальню и положить на кровать.

Дана закрыла глаза, когда он нежно расстегнул пуговицы на блузке и снял ее, целуя в шею, а потом груди, лаская языком соски, пока она не застонала от удовольствия. Адам нежно обнимал ее, снимая юбку и туфли и целуя чуть ли не каждый палец на ноге, а Дана оставалась неподвижной, позволяя ему делать все, что захочет, и не в силах сама участвовать в этом. Даже когда почувствовала, что ее тело отвечает на его призыв и накатилась сладкая горячая волна, она все еще не открывала глаз — непрошеное воспоминание о Маршалле не покидало ее. Вначале осторожно, а потом со все возрастающей страстью Адам накрыл ее тело своим, и оба растворились в наслаждении. Только потом, когда Адам держал ее в объятиях, а голова покоилась на его плече и он вновь успокаивающе поглаживал ее, Дана уткнулась в его грудь, слезы благодарности потекли по ее щекам, и она прошептала:

— Спасибо.

— За что? — Адам поцеловал ее в макушку и повернулся так, что их ноги переплелись.

— За это.

— Было хорошо, — согласился он.

Дана повернулась и оперлась локтем о кровать, чтобы видеть его лицо.

— Ты был так добр ко мне. Я хочу сказать, ни один…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. — Адам притянул ее к себе поближе. — У тебя было трудное время, Дана. Тот парень был ублюдком, и после него ты долго не могла прийти в себя. Но теперь все в порядке, и занятия любовью с тем человеком, с которым нужно, не излечат тебя, а просто поставят все на свои места.

— А ты и есть тот самый нужный человек? — спросила Дана глухим голосом, потому что она уткнулась в его широкую грудь. Кончик его бороды щекотал шею, и она не слишком нежно дернула его за бороду.

— Сейчас. Ты молода и красива, у тебя впереди много любви. — Он снова накрыл ее тело своим и решительно сказал: — Сейчас я тот самый человек. — Затем поцеловал, и они снова занялись любовью. На этот раз Дана отдавала столько же, сколько получала, и они не останавливались, пока не упали на кровать, усталые и довольные.

Все еще думая о той ночи и последующих, Дана свернула на гравийную дорожку перед коттеджем, выключила мотор и сидела в машине с улыбкой на кончиках губ. Маршалл никогда больше не сможет унизить ее в постели. Теперь у нее есть Адам. У нее он проводил больше ночей, чем у себя дома, и просыпаться по утрам рядом с ним стало для нее привычкой. Ей нравилась их медленная, нежная страсть и то, как быстро они достигали оргазма. Еще больше ей нравились нежные прикосновения Адама и удовольствие от того, что она засыпает в его объятиях. Печальные воспоминания стали стираться из памяти, старые раны окончательно затянулись. Она вздохнула, подумав, как долго они смогут так жить. Уэллес рос быстро, а она не хотела, чтобы у него остались воспоминания о мужчине в постели его матери, но не об отце.

Перекинув сумку через плечо, она вышла из машины, отперла входную дверь и задержалась на минуту, чтобы взять почту. Окна были закрыты, и потому было ужасно душно. Дана быстро прошла по маленьким комнатам, открывая двери на террасу и включая вентиляторы на потолке. Тишину в домике нарушил тихий звук лениво вращающихся вентиляторов. Она сняла с мольберта покрывало и остановилась перед ним, изучая свою работу и просматривая почту. Уже хотела положить конверты на подоконник, чтобы прочитать письма потом, как вдруг остановилась, увидев голубой конверт, присланный авиапочтой, адрес на нем был надписан знакомым уверенным почерком. Разорвав конверт, она оперлась о подоконник и начала читать.

Дорогая Дэйнс!

Я представляю себе, как ты сейчас читаешь это письмо, маленькая морщинка пересекла твой в остальном безупречный лоб, ты удивлена, зачем еще одно письмо от меня, если не успела ответить на предыдущее.

Прежде чем я перейду к неприятной части своего письма, сообщаю, что послал посылку моему крестнику, она скоро прибудет. В ней несколько вещей, которые обязательно пригодятся любому мальчику в жизни: швейцарский армейский нож, хороший бинокль, который я в прошлом месяце купил в Германии, и компас на случай, если он захочет путешествовать сам. Солдатики в форме британской армии вспомнились мне уже потом, я надеюсь, что они понравятся ему.

Мне нелегко говорить тебе это, но ты была права, Дэйнс. Я помню, как сказал тебе в апреле, что всегда любил тебя и всегда буду любить. Это было правдой тогда, и это правда сейчас. Но любовь к тебе всегда была улицей с односторонним движением, дорогая, так что ты не можешь винить меня за то, что я отчаялся.

Помнишь Джила Сандерса? Друга Адама в Лондоне? Мы с ним стали хорошими друзьями, и именно он помог мне понять, что я не могу посвятить всю жизнь любви к тебе и никогда не получу тебя. Он рассказал мне об Адаме, Дэйнс.

Дана положила письмо на подоконник. Ее лицо ничего не выражало, когда она прошла на кухню и вернулась через пару минут со стаканом воды в руке. Постояла немного, глядя на океан, а когда стакан опустел, осторожно поставила его на столик, взяла письмо и продолжила чтение.

Я не буду притворяться, что понимаю, но раз ты всегда ясно давала мне понять, что я не тот, кто тебе нужен, то думаю, мне и не надо притворяться. Я справлюсь с этим, Дэйнс, у меня своя жизнь, работа, и я больше не собираюсь ждать, пока ты полюбишь меня. Не думаю, что мы можем остаться друзьями. Так что мы не будем часто видеться, и я не хочу, чтобы мы переписывались. Но я хочу, чтобы ты была счастлива, по-настоящему счастлива, поверь.

Пожелай мне удачи.

Твой Питер.

Солнечный свет внезапно померк, и Дана выглянула в окно посмотреть, не начался ли дождь. Небо было чистым, и даже были видны тени на воде. Солнце светило так же ярко, как и тогда, когда она начала читать письмо Питера. Она вышла на веранду и стала смотреть на океан, вцепившись в перила так, что пальцы побелели. Она не могла представить себе жизнь без Питера. Он всегда оставался где-то в тылу, и она оцепенела от мысли, что на подсознательном уровне она приняла как должное то, что он всегда будет ждать ее и терпеливо заботиться о ней в своей обычной манере. Закрыв глаза, представила лицо Питера, его озорные глаза, когда он рассказывал какой-нибудь анекдот, его нежные губы, когда он целовал ее. Слезы потекли по щекам, когда она подумала, как легко его отвергла. Дана смяла письмо, которое все еще держала в руках. Она напишет ему обязательно, но боль пронзила сердце, когда поняла, что он, вероятно, ушел из ее жизни насовсем, потому что она оттолкнула его. Горячий ветер шевелил ее волосы, она нетерпеливо убрала их с лица и закрепила резинкой, которую достала из кармана.

Дана машинально вернулась к мольберту, взяла широкую кисть и начала наносить на полотно темно-коричневую краску. Сосредоточиться не удавалось, мазки были машинальными, ею овладела апатия. Все еще держа в руке кисть, она оценивающе посмотрела на свою работу. Все было плохо. Дана потерла глаза другой рукой и выглянула в окно в полной уверенности, что на этот раз солнце точно зашло за тучи. Ей стало холодно и зябко, знобило, словно при гриппе. Она устало накрыла мольберт покрывалом и легла на кушетку, приложив руку ко лбу. Слезы потекли из глаз, и она зарыдала.

Дане казалось, что с тех пор, как встретила Маршалла, она испытала страсть, потом научилась жить без любви, и, наконец, обрела счастье в заботе о сыне. Она подумала о своем безмятежном романе с Адамом, но чувство одиночества охватило ее, и она зарылась лицом в подушки, неожиданно поняв, что ни Адам, ни Уэллес никогда до конца не заполнят пустоту в ее сердце. Она села, опустив ноги на пол и невидящим взглядом уставилась в стену напротив. Ощущение внутренней опустошенности не отпускало, и она почувствовала себя такой же заброшенной, одинокой, как тогда, когда была ребенком и плакала о своих настоящих родителях, которых никогда не знала.

Минуты проходили, Дана сидела одна на кушетке, угнетенная и подавленная. Потом, рассердившись на себя, встала, постаралась выкинуть из головы все, кроме рисования, и во второй раз за этот день, откинув покрывало с мольберта, начала яростно рисовать.

 

19

— В чем дело? — Адам снял с себя выходной пиджак и небрежно бросил его на стул, включил лампу. Приглушенный свет оставил в тени мольберт, бросавший тени на стены. Его седеющая борода была аккуратно причесана, и он выглядел удивительно элегантным в своей новой рубашке и ярко-красных подтяжках для смокинга. Он участливо смотрел на Дану. На ней было простое черное шифоновое платье без пояса, волосы были уложены в шиньон, а на запястьях и в ушах сверкали бриллианты. Она, даже не взглянув на Адама, молча вышла на веранду.

— Дана? Что случилось? — повторил он, идя следом.

Огромное темное небо было усеяно звездами, дул прохладный ветерок, соленый запах Тихого океана наполнял ночь.

— Ничего, — ответила Дана, все еще не глядя на него. Она глубоко вздохнула, наслаждаясь свежим воздухом. В ее ушах все еще звучали голоса людей, пришедших в музей Гетти. Эти любители природы настойчиво пытались обратить на себя внимание Адама. Дана покорно улыбалась и вела светскую беседу, но ее мысли были далеко. Она понимала, что Адам не удовлетворится ее ложью. — Все в порядке, я просто устала.

— Ты волнуешься насчет выставки?

На приеме была и Майда Айрес, искусствовед из Лос-Анджелеса, окруженная толпой друзей, и она сильно превозносила Дану, громко объявляя, что ее выставка будет заметным явлением в искусстве. Дане понравилась эта женщина, но смущал ее энтузиазм на публике, хотя она знала, что Майда только выполняет свою работу, рекламируя ее выставку.

— Нет, не совсем, — ответила Дана, делая очевидное усилие, чтобы сменить тему. — Все прошло хорошо, правда? Я имею в виду вечер. Вы собрали много денег, да?

— Да. — Адам подошел к Дане сзади и обнял, обхватив руками ее грудь. Борода щекотала ее обнаженное плечо, когда он прижался к ней и стал покусывать ухо. Дана откинулась в объятиях, чувствуя тяжесть его тела, и закрыла глаза, когда он опустил руки ниже, спуская ее платье так, что обнажались груди, и он мог ласкать соски. — Это был просто успех. — Он повернул Дану лицом к себе, взял ее руки и положил их себе на плечи, а сам обнял покрепче. Дана чувствовала запах его свеженакрахмаленной рубашки и жар, передавшийся от его тела, когда они слились в объятии, застыв в знакомой позе. Адам отодвинулся и многозначительно посмотрел в ее глаза, которые были на одном уровне с его, затем поцеловал ее долгим страстным поцелуем, расстегивая молнию на ее платье, которое тут же свалилось к ногам. Дана отступила назад, вытащила шпильки из прически, и ее длинные волосы рассыпались по плечам. Она стояла обнаженная перед ним, немного дрожала, и задрожала еще больше, когда Адам поднял ее и быстро отнес в дом.

Вначале они торопливо любили друг друга. Адам быстро вошел в нее и достиг своего оргазма секундами раньше, чем она, и оба упали на кровать, их тела были мокрыми от пота, а дыхание неровным. Затем, не говоря ни слова, повернулись друг к другу и начали ласкаться, зная, как лучше доставить другому удовольствие и возбудить его. Дане казалось, что она проваливается в бездну, когда Адам ласкал и дразнил ее так, как еще никогда не делал, медленно доводя ее до оргазма, пока она не упала на подушку с закрытыми глазами, дрожа от страсти и удовольствия. Она почувствовала, как Адам встал с нее и лег рядом, чтобы обнять ее и прижать к себе, как делал это обычно. Но на этот раз он тихо лежал, не дотрагиваясь до нее. Дана придвинулась к нему и заглянула в безучастное лицо.

— Что случилось? — спросила она.

— Это мой вопрос, помнишь? — Дана отодвинулась и накрыла обоих одеялом. Лучи света пробивались в их комнату из холла, было тихо, оба молчали. — Не хочешь сказать, что тебя заботит? — спросил Адам, не поворачивая головы. — Мне не нравится, когда ты занимаешься со мной любовью с отсутствующим видом.

— В общем-то все в порядке. Я просто сегодня устала. — Дана вспоминала о письме Питера и непроизвольно тряхнула головой, стараясь не думать о нем. Она потянулась и дотронулась до плеча Адама. — Прости, — неубедительно добавила она.

Адам сел, включил лампу рядом с кроватью, поискал свои трусы, которые он бросил на пол, и натянул их, повернувшись к Дане спиной.

— Не надо, — коротко сказал он, наклонившись в поисках туфель. — Это не делает тебе чести.

— Что ты имеешь в виду? — Дана удивленно села, натянув на себя одеяло.

— Ты не отвечаешь на мой вопрос. Ты скрытничала с того первого дня, когда не рассказала мне о своем муже. Тогда я этого заслуживал, а сейчас нет. — Его волосы были взъерошенными, а одежда помятой. Он выглядел бы комичным, стоя со строгим лицом, в одном ботинке и подтяжках, переброшенных через плечо. Но, как ни странно, он казался властным, и Дана кивнула головой, признавая, что он прав. Они были слишком близки все это время, чтобы скрывать что-то от него сейчас. Накинув халат, она подошла к шкафу, достала заляпанные краской джинсы, вытащила из кармана смятое письмо Питера Крэйна и молча отдала его Адаму. Не оглянувшись, она прошла на кухню.

Ароматный запах свежезаваренного кофе наполнил коттедж, и Адам без пиджака вышел к ней на веранду, держа в руке дымящуюся чашку. Дана потягивала свой кофе, ожидая, пока он заговорит.

— Что тебя тревожит больше? — почти равнодушно проговорил Адам. — То, что Питер узнал о нас, или то, что, узнав, что мы вместе, он отказался от тебя? Ты думала, что он будет ждать вечно?

— Дело не в этом, — вспылила Дана.

— Разве? — Адам поставил чашку на перила и повернул ее лицом к себе, держа за плечи. Он сурово посмотрел ей прямо в глаза. — Ты не обманываешь себя?

— Как я могла так думать? Он же мой старый друг, а не любовник?

— Может, и не любовник, но, безусловно, гораздо больше, чем просто друг. — Адам мягко встряхнул ее. — Я всегда любил в тебе честность, Дана. Ведь он нужен тебе больше, чем ты признаешься себе.

Дана резко отпрянула, уронив его чашку с перил вниз.

— Черт возьми, — тихо выругалась она, наклонившись, чтобы увидеть разбитую чашку. — Нет, — быстро ответила она на вопрос, а затем более медленно: — Не знаю. — Но в душе знала, что он был ей совсем небезразличен. Они с Питером принадлежали друг другу, и это было понятно только им двоим. У них был свой язык, свои интересы, и ни время, ни расстояние, ни ее замужество, ни его работа не могли разрушить эту связь или разделить их. Дана скрестила руки и задумалась, до чего она слепа. Питер был не просто другом или человеком, которому она поверяла свои тайны, он был человеком, которого она любит.

Она повернулась и посмотрела на погрустневшего Адама и, подбирая слова, заговорила:

— Я совсем не соображала последние шесть месяцев, как будто отключилась. Вся моя энергия, все мое внимание были сосредоточены на Уэллесе и рисовании, и очень многое я принимала как должное. Ты сделал для меня все, включая, — она неохотно улыбнулась, — то, что ты был потрясающим любовником. Ты сделал из меня новую женщину.

— Но? — Адам печально смотрел в сад, как будто уже знал ответ.

— Но мы стали парой, правда? Понадобилось, чтобы Питер написал мне все черным по белому, чтобы я наконец остановилась и подумала о нас и о том, кто мы друг другу.

— Мы те, кто мы есть, Дана. Тебе этого не достаточно?

— Было достаточно, — призналась она, — но теперь не знаю.

— Мы были очень счастливы. Разве этого мало?

— По-моему, да, — медленно ответила она, откидывая волосы со лба.

— Зачем что-то менять? Письмо Питера так тебя огорчило? Ты хочешь изменить свою жизнь только потому, что он изменил свою? Что ты хочешь ему доказать? — Голос Адама срывался, словно от боли, и Дана попятилась, удивленно глядя на его побелевшее лицо.

— Это совсем не то. Я говорю о нас с тобой, а не о Питере. — Бриз пролетел над садом, сдувая листья с деревьев. Вдалеке над океаном луна освещала воду, обозначив серебряную дорожку от берега к горизонту.

Адам словно замер. Его лицо было встревоженным, но решительным, когда он наконец повернулся и, глядя ей прямо в глаза, мягко сказал:

— Не лги, Дана, ты любишь его? Письмо помогло тебе понять это, правда?

— Да, — подтвердила она.

Дана переминалась с ноги на ногу. Она испытывала неловкость и не знала, что сказать Адаму, но, внезапно почувствовав одиночество, стоя с ним на веранде, она импульсивно вздохнула.

Адам протянул руку и легонько провел пальцем по ее щеке. Его лицо было печальным, и он как-то сразу постарел.

— Я всегда знал, что настанет этот момент, но сейчас, когда он настал, хочется повернуть время назад. Мне будет не хватать тебя.

— Не говори этого. Господи! — Дана обвила руками его шею и залилась слезами. — Я люблю тебя. Ты вернул мне жизнь.

— У тебя и так все было в порядке. Только искала ты не там, где надо. Что будешь делать теперь?

— Я еще не думала. — Голос Даны дрогнул, и она отвернулась, чтобы он не мог видеть ее лица.

— Ты ведь хочешь еще иметь детей, правда? — Дана искренне кивнула. — Рано или поздно ты захочешь вернуться в Нью-Йорк. Ты не можешь прятаться здесь всегда. Ты ведь это тоже понимаешь? — Она снова кивнула, опустив голову. Его голос был ободряющим и нежным, и он продолжал: — Ты всю жизнь искала такую любовь, которая ответит на все твои вопросы и целиком заполнит жизнь, и теперь ты знаешь, где она.

— Дорогой, — прошептала Дана.

— Не сейчас, но скоро ты захочешь уехать от сюда.

— Я не хочу тебя терять.

— Никогда не потеряешь.

Они молча смотрели друг на друга. Бородач нежно поцеловал ее в лоб, Дана протянула ему руку, но он отвернулся и исчез. Она услышала, как закрылась входная дверь, и через несколько минут — шум мотора его джипа, уезжающего прочь. Женщина подняла голову, думая об Адаме и Питере, пытаясь увидеть звезды, но небо было темным. Луна зашла за тучу, серебряная дорожка исчезла, и только плеск волн о пустынный берег нарушал тишину.

 

20

Ветер гулял вокруг фермерского домика, сметая сухие листья на лужайке. Рядом с Даной сидел черно-белый сеттер и с любопытством поглядывал на нее, виляя хвостом. Она подняла тяжелый молоточек и отпустила его. Громкий звук был слышен во всем доме, но никто не ответил. Ожидая, пока откроют дверь, Дана стояла на пороге, поднятый воротник шубки защищал ее от осеннего холода Она протянула руку и потерла маленькую медную табличку рядом с дверью, где было написано "Натаниэл Фримонт и его жена Джеруш"

Она чувствовала себя усталой и беззащитной. Как хорошо, если бы рядом был Питер. Но ее желание не могло сбыться, потому что он исчез. Дана настойчиво звонила ему из Калифорнии, но никто не отвечал в Оксфорде. Она писала ему длинные письма, в которых просила встретиться, чтобы объясниться. Дана писала, что они принадлежат друг другу навсегда и умоляла простить ее, но все письма возвращались назад с пометкой "Адресат выбыл". Она позвонила Гасси, как только вернулась обратно в Нью-Йорк, но та знала лишь, что Питер уехал. Семерка не могла или не хотела ей помочь, хотя она подозревала, что Нэнси и Тед Артур знают, где Питер. И Нэнси, поколебавшись, наконец сказала:

— Оставь его, Дэйнс. Ему и так плохо. — Дана пыталась объяснить ей, но друзья оставались безучастными. Она знала, что ее винили не за то, что вышла замуж за Маршалла, а за роман с Адамом. Тодд Майнс особенно тосковал по Питеру и резко сказал Дане, что это она виновата в исчезновении их друга. Он надеялся, что Питер по уши влюбится в кого-нибудь другого как можно скорее, потому что, сказал он, "Питер — самый лучший, Дана, и он заслуживает лучшего".

Однажды ей позвонил Адам, на этот раз из аэропорта перед вылетом в Нова Скотию, и удивленно спросил, почему Питер путешествует с Джилом Сандерсом, который собрал группу натуралистов для длительных исследований в лесах Боливии. Дана почувствовала, что комок подступил к горлу, и только смогла выговорить, что не имеет ни малейшего понятия.

— Он вернется, Дана, — это все, что сказал Адам. Но она не поверила, и ее сомнения подтвердились, когда группа вернулась в Лондон без Питера.

Дана подняла руку, чтобы постучать еще раз, но дверь распахнулась, и на пороге стояла женщина примерно ее роста. Из холла лился мягкий свет. Обе женщины молча смотрели друг на друга, пока собака, которой не терпелось войти в дом, залаяв, не кинулась в тепло.

— Дюк, веди себя прилично, — сказала женщина, настороженно рассматривая гостью.

У Даны пересохло в горле, и вспотели ладони. Она впервые увидела свою мать. Это была стройная женщина с продолговатым лицом. Ее волосы были стянуты на затылке в пучок. Дана заметила, что седые волосы перемежаются с золотистыми.

— Вам лучше зайти. Здесь холодно.

— Я — Дана.

Обе женщина заговорили одновременно, Дана заулыбалась, но мать уже отвернулась и повела ее в просторный холл с низким потолком. Покрашенный в белый цвет дощатый пол был покрыт коврами ручной работы, справа, рядом со стеной, стояла голая деревянная скамейка, под ней был аккуратно выставлен ряд рабочих башмаков, узкая деревянная лестница с вырезанными вручную перилами вела на второй этаж.

— Мы можем сесть здесь, — пригласила женщина и прошла впереди Даны в комнату, которая, очевидно, была главной в доме. Это была столовая, она простиралась по всей длине дома. У ближней стены располагался огромный каменный очаг, а в глубине, — две двери, ведущие из комнаты. В камине потрескивали березовые поленья. В середине комнаты стоял большой полированный стол, накрытый для ужина, вокруг — несколько стульев с высокими спинками. Пахло жареным цыпленком.

Дана сняла шубку и подошла к камину. Женщина протянула руку, и Дана отдала ей шубку, говоря:

— Я не знаю, как называть вас.

— Меня зовут Сара Крэйг.

— Я знаю, но… — Дана запнулась.

— Зовите меня Сара.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной. — Дана нервничала. Женщина проницательно посмотрела на нее и жестом пригласила сесть в новое кресло у камина. Дана опустилась в кресло, скрестив руки на коленях. Она внимательно посмотрела на пожилую женщину, пытаясь найти сходство между ею и собой.

— Я чуть не отказалась, — равнодушно сказала Сара, — но мой муж сказал, что у вас есть право знать.

— Ваш муж? — Дана огляделась, будто ожидая, что в комнате окажется кто-то еще, но они были одни, не считая собаки, которая свернулась у камина и казалась спящей.

— Он и мальчики уехали в Лаконию. Они не вернутся допоздна. — Смысл ее слов был понятен: они не вернутся, пока не уедет Дана, так было решено. Дане стало не по себе, она разомкнула руки и протянула их к огню, подумав, что приехала зря. Это совсем не походило на встречу, которая представлялась ей в мечтах с тех пор, как она себя помнила, когда она найдет свою мать, а та обнимет ее, приласкает и будет любить.

— Возможно, мне не стоило приезжать. Для меня было большим потрясением узнать, что вы живы. — Она изучающе посмотрела на Сару, но та замкнулась в себе, а ее тусклые голубые глаза смотрели безучастно.

— Мы обговорили все с моим мужем. Это Этан сказал, что вам стоит приехать.

Сара села напротив Даны в кресло-качалку из вишневого дерева и начала ровно покачиваться. Дана представила, что вот так она и сидит долгими, темными новоанглийскими вечерами напротив мужа и вяжет, а он читает газету. В комнате было тихо, слышалось лишь потрескивание горящих поленьев.

— Адвокат в Бостоне сказал, что вы знаете о смерти Джосса.

— Да. Я читала об этом.

— Я никогда не знала, что он мой настоящий отец.

— Да? — Сара немного удивилась. — Он так и не сказал вам?

— Я не думаю, что он вообще кому-нибудь говорил об этом.

— Эта Кэтрин знала, — равнодушно проговорила пожилая женщина, наклоняясь вперед, чтобы помешать угли длинной черной кочергой.

— И вы никогда не встречали ее? Мою мать? То есть Кэтрин.

— Нет. Ваш отец уладил все через адвокатов. Вас забрали прямо из больницы в приют. Это все, что мне сказали.

— Но вы знали, что он удочерил меня? — Дана уставилась на мать, не понимая, как женщина может так равнодушно относиться к тому, что произошло с ее ребенком. Она вспомнила, как ей на грудь положили Уэллеса, когда он родился. Никогда и никому не отдала бы своего сыночка. Дана оцепенела, когда поняла, что женщина, ее мать, так уютно устроившаяся сейчас у камина, совершенно спокойно отдала свою маленькую дочь незнакомым людям, даже не задумавшись о том, что с ней будет дальше.

— Я видела фотографии Джосса в газетах, иногда вы тоже были на них. Я поняла, что вы — моя дочь. — Румянец появился на щеках Сары. Она повесила кочергу на гвоздь и встала, глядя на Дану. — Вы неплохо выглядите, наверное, о вас хорошо заботились. — Не ожидая ответа, она прошла в другой конец комнаты и вернулась с графином яблочного сидра и двумя стаканами на подносе, который поставила на столик рядом с Даной. Наполнила один стакан и молча подала дочери.

— Очень вкусно, — попробовав, вежливо заметила Дана.

— Мы делаем его сами. Пытались продать его в супермаркет, но они не заплатили, и теперь делаем ровно столько, чтобы хватило самим. — Сара снова села, держа стакан в руке, но не пила. Отблески пламени играли на ее спокойном лице, и Дана попрощалась с надеждой, что когда-нибудь сможет обрести взаимопонимание с этой молчаливой женщиной.

— Неужели вам совсем наплевать, что я, ваша дочь, здесь, после стольких лет! — взорвалась Дана. Ей казалось, что все внутри нее протестует против такого поворота событий, ей хотелось кричать, сделать что-нибудь, чтобы эта женщина наконец посмотрела на нее и признала, что на самом деле эта встреча ей небезразлична так же, как и Дане.

— Все это… — Сара сделала нетерпеливый жест, адресованный в прошлое, — было задолго до того, как мы с Этаном поженились. Мы прожили вместе больше двадцати лет, вырастили двоих сыновей. Мы фермеры и много работаем. Вы не имеете ничего общего с нашей жизнью.

— И вы ничего ко мне не чувствуете? — умоляюще спросила Дана.

Ей показалось, что она сейчас услышит самые важные слова в жизни. Не было времени, когда она не вспоминала бы о своей матери, придумывая, как она страдает оттого, что отдала дочь на воспитание другой женщине. Дана вспомнила свои детские мечты, в которых родная мать объясняла ей, почему бросила свою дочь. Но теперь, когда Дана вот-вот должна была услышать правду, она испугалась. Что, если ее настоящая мать выкинула из головы все мысли о своей маленькой дочери так же, как она выкинула ее из своей жизни? Дана вздрогнула, боясь ответа Сары.

— Я даже не знаю вас.

— И не хотите знать, правда? — спокойно спросила Дана. — Я для вас ничто.

— Это все случилось так давно. — Сара посмотрела на молодую женщину и вздохнула. — Мне было восемнадцать. В то лето родители отправили меня в Стокбридж, штат Массачусетс, чтобы я поработала горничной у богатых людей. Ваш отец остановился в том же доме, как гость. Он работал в то лето, играл в Стокбридже. К тому времени, когда я обнаружила, что беременна, он уже уехал.

— Стокбридж. А как звали ту семью?

— Эвансы.

— Дэйв Эванс? Он был другом моего отца.

— Семья мистера Эванса приезжала в эти края, когда он был молодым. Потом он женился, и ему понадобилась горничная на лето, он вспомнил об этой ферме и связался с моим отцом, спросил его, не знает ли он девушку, на которую можно было бы положиться. Отец послал меня. Он сказал, что платить мне будут неплохо, а опыт работы мне пригодится…

— Но вы и Джосс… как это произошло? — Дана подумала о своем элегантном, красивом отце и посмотрела на измученную заботами женщину в кресле, отодвинутом от огня почти в тень, и удивилась, как такие непохожие люди смогли сойтись.

— Я была молода, — резко сказала Сара. — Он вскружил мне голову. Я не могла думать ни о чем другом.

Дана подумала о Маршалле и почувствовала шок от знакомого ощущения. Она-то знала, как это быть унесенной порывом страсти и чем может обернуться ошибка, если принять страсть за любовь.

— Да. Я понимаю, — сказала она. Отблески пламени освещали их лица, они сидели друг напротив друга, как персонажи пьесы. Дана подождала продолжения рассказа, но пожилая женщина уже перестала качаться, и Дана поняла, что больше она ничего не услышит. Если ей хочется узнать больше, то придется задавать вопросы.

— А как об этом узнал Джосс? — растерянно спросила она, не зная с чего начать. Она была полна решимости добиться ответа на все вопросы, выудить все сведения, какие только удастся.

— От моего отца.

— А вы видели Джосса, когда были беременны?

— Нет. Отец позвонил ему, и его адвокат приехал к нам. Он заплатил за все, что и было нужно моему отцу. — Она с вызовом посмотрела на Дану. — Мы — люди бедные.

— То есть, Джосс заплатил вашему отцу? — Дана была в ужасе.

— Я была не замужем. Тогда здесь это считалось неприличным. Мне пришлось жить у тетки в Массачусетсе, а это стоило денег. — Лицо Сары еще ничего не выражало, но говорила она все быстрее и быстрее.

— И Джосс заплатил за это, — сказала Дана, пытаясь представить себе ситуацию.

— Да.

— А вы не думали об аборте?

— Нет. Это было запрещено.

— Но… ваша мать? Разве она не… — Дана запнулась.

— Она не простила мне того, что я покрыла позором честь семьи. В этом отношении у нее были старые взгляды, поэтому-то я здесь. Она никогда не простила мне роман с женатым мужчиной.

— Господи! Это, наверное, было так ужасно для вас. — Дане захотелось обнять суровую женщину, так чинно восседавшую в своем кресле, и утешить ее за то суровое испытание, которое ей пришлось пройти почти четверть века назад.

— Я получила то, что заслужила. — Сара пожала плечами, отвергая сочувствие. Она подняла руку к пучку на затылке, и Дана на какое-то мгновение благодаря этому неуловимому жесту разглядела черты молодой девушки, какой была ее мать, пока тяжелая трудовая жизнь не погубила ее красоту.

— И вы отдали своего ребенка, меня, на воспитание.

— Так было лучше для всех. Я не могла заботиться о девочке. А кто-то другой мог дать ей больше.

— Значит, вам было не все равно, — выдохнула Дана, не осмеливаясь просить любви, но надеясь по крайней мере на признание матери, что тогда ей было не все равно.

— Я справилась с этим.

Дана откинулась на спинку кресла, тяжело дыша, как будто только что взобралась на высокую гору и потерялась в облаках. Она устало закрыла глаза и прислушалась к завыванию ветра на улице, от которого дребезжали стекла в маленьких окошках с каждой стороны комнаты. Начало темнеть. Потянувшись к своей сумочке, она достала небольшую стопку бумаг и подержала ее в руке, словно набираясь сил.

— После того как умер мой отец, я просмотрела его бумаги и нашла вот это. Уверена, он не хотел, чтобы я видела их. Меня приучили к безымянным родителям. Но вот письмо от моей приемной матери моему отцу, где она говорит, что хочет удочерить его ребенка. — Дана осторожно взяла квадратный конверт. — Наверное, для нее было непросто простить мужа за его роман с вами и согласиться на удочерение его ребенка. — Она подняла глаза и объяснила. — Они не могли больше иметь детей после того, как их родной ребенок умер, но для нее все равно, вероятно, было трудно примириться с мыслью, что у Джосса есть ребенок. — Она протянула письмо пожилой женщине. — Хотите прочитать?

— Нет. — Сару не заинтересовали бумаги, которые показала ей гостья.

Дана положила письма в сумочку и искренне заговорила. Почему-то ей захотелось оправдать своего отца перед матерью.

— Он не был плохим. Он просто любил всех, особенно красивых женщин. Он был таким веселым и очаровательным. Все обожали его. Он не хотел причинить вам зло. Просто он был актером, понимаете. — Она вздохнула, зная, что если Джосс и завел летний роман в отсутствие жены, хотя очень любил Кэтрин, он наверняка не задумывался, что будет на следующий день, и вряд ли мог себе представить, что может причинить кому-нибудь сердечную боль, особенно милой молодой девушке. Хотелось сказать что-то еще, но она не находила нужных слов, чтобы описать деятельность ветреника этой суровой женщине.

— Я знаю. — Короткая вымученная улыбка появилась на лице Сары и так же быстро исчезла. Затем она устремила взгляд куда-то вдаль и, казалось, погрузилась в свои мысли, будто она ждала кого-то или прислушивалась к чьим-то шагам.

Дана затаила дыхание, надеясь, что Сара наконец расскажет ей всю эту историю, но пожилая женщина просто пожала плечами и снова начала раскачиваться в кресле, не отрывая взгляда от горящих поленьев. Собака беспокойно зашевелилась, зевнула и ожидающе посмотрела на Сару, завиляв хвостом. Когда она не обратила на пса внимания, он лизнул ее руку, и она рассеянно погладила его голову. На какой-то миг Дана почувствовала ревность к собаке. Она поняла, что, несмотря на острое желание, чтобы Сара отнеслась к ней с такой же нежностью, как и к животному, сказки не будет, не будет материнской любви и не будет счастливого конца фантазии, которые она создавала всю жизнь.

Дана обвела взглядом бедно меблированную комнату. Кроме длинного обеденного стола, здесь был большой буфет из вишневого дерева. На открытых полках в верхней его части стоял простой белый сервиз из китайского фарфора, а посредине стояло большое старинное блюдо с китайским рисунком. Было видно, что этим буфетом очень дорожат: поверхность его была тщательно отполирована, и на нем не было ни царапинки. Полы были безупречно чистыми, на окнах не было занавесок, а голые стены были практично окрашены в серый цвет. В комнате не было ничего, что помогло бы Дане понять женщину, ради встречи с которой она проделала такой длинный путь.

— Вы знаете, что у меня есть сын? Его зовут Уэллес, — сказала она, надеясь вызвать хоть какой-то интерес у бабушки к своему сыну, но пожилая женщина лишь слегка покачала головой. Тогда она тихо продолжила: — Вы сказали, у вас есть сыновья. Они наполовину мои братья.

— Они не имеют с вами ничего общего, — рассердилась Сара. — Они знают о вас. Этан сказал, что мы должны все рассказать им, но у них не может быть ничего общего с вами. Как и у вас с ними.

— Я совсем не нужна вам? — осведомилась Дана. Она так долго ждала этой встречи, уже совсем было оставила надежду найти свою родную мать, а теперь, когда нашла ее, оказалось, что дочь ей совсем не нужна. Ей вдруг стало жалко себя и больно при мысли о братьях, о которых она всегда мечтала и никогда не узнает.

— У вас своя жизнь. — Сара взялась за ручки кресла-качалки, наклонилась вперед и проговорила словно из глубины сердца, глазами требуя полного внимания к ее словам. — Да, я родила вас. Но я не воспитывала вас, и вы не можете ожидать, что придете сюда и найдете здесь готовую семью. У вас своя семья. Вы не можете просто так прийти сюда и ожидать, что я буду заботиться о вас, как о своей родной дочери.

— Простите. Мне не следовало приезжать, — жестко сказала Дана, пораженная холодностью Сары.

— У вас есть право все знать, и теперь вы знаете. Все это, — она обвела рукой комнату, имея в виду и свою жизнь тоже, — не ваше дело.

Дана кивнула и встала. Она вежливо подождала, пока Сара встанет из своего кресла, и направилась к двери. Она хотела сказать что-то своей матери на прощание, что она рада встрече, что сожалеет, если доставила ей неприятные минуты, но не могла подобрать слов. Обе женщины стояли возле двери, молча глядя друг на друга. Вдруг Сара приняла какое-то решение. Призвав жестом подождать ее, она исчезла в доме и вернулась через пару минут с пожелтевшей фотографией, которую молча подала Дане. Здесь было изображение смеющейся девушки-подростка, стоящей посреди поля. Длинные светлые волосы развевались на ветру, платье облегало ее стройную фигуру. Дана была поражена, осознав, что смотрит на свое лицо и свою фигуру, стоящую на поле, которого никогда не видела. Это было как во сне — увидеть себя и узнать себя, зная, что это не ты. У молодой женщины на поле были такие же спутанные ветром волосы, большой рот и огромные глаза с длинными густыми ресницами, как у Даны. В руке она держала букет полевых цветов. Слезы брызнули у Даны из глаз, она протянула руку и слегка дотронулась до изображения на фотографии, а затем отдала ее обратно Саре.

— Спасибо, — растроганно сказала она.

— Не за что, — тихо ответила Сара.

К тому времени, как Дана дошла до машины, массивная дверь захлопнулась, и дом погрузился в темноту. Лишь приглушенный свет был в одном из кухонных окошек. Дана выехала с фермы и повернула обратно к Портсмутскому аэропорту, часто поправляя зеркало заднего вида, соблюдая все правила и крепко вцепившись в ускользающий руль. Она старалась быть особенно осторожной, чтобы добраться в целости и сохранности до Нью-Йорка, Уэллеса и Джилли. Она не позволила себе обдумывать чудовищность того, что только что испытала, чтобы не захлестнули эмоции и она не опоздала на последний сезонный рейс самолета. Сейчас ей больше всего на свете хотелось оказаться дома, с теми людьми, которых она любила и которые любили ее. Она внимательно следила за дорогой и успела доехать до Портсмута, сдать взятую на прокат машину и сесть в самолет. Только когда маленький самолет оторвался от земли, а она была пристегнута ремнем к сиденью, она положила голову на спинку кресла, закрыла глаза и позволила отдаться воспоминаниям о непреклонной женщине, которая была ее родной матерью.

Несмотря на непрошеные слезы, которые текли по щекам, в уголках губ играла печальная улыбка. Разрушилась еще одна иллюзия. Эта встреча помогла Дане осознать, что семью, которая была ей нужна, она в полной мере обрела с Маргарет и Джоссом. Несмотря на возраст бабушки и беспечность отца, эти двое любили ее всеми фибрами души, заботились о ней, от них она унаследовала смелость, остроумие и силу, она очень любила их. Дана расплылась в улыбке, наслаждаясь воспоминаниями о них обоих.

Вздохнув, она сделала над собой усилие, пытаясь забыть женщину в Поплар-Джанкшен, и, щурясь от яркого света, решительно достала из кожаного чемоданчика документы, которые она захватила с собой из Нью-Йорка и чуть не забыла в машине. Там были письма от ее агента с Западного побережья и контракт с "Атлантик Гэллери" в Сохо на проведение ее выставки. Дана опять подумала, что Питер по-настоящему понял бы то, что сейчас произошло с ней, оценил бы пафос, драму и даже юмор этой истории. Только он понял бы ее боль, зааплодировал бы ее выдержке, и, наверное, подумала она, склоняясь над бумагами, снова обвинил бы ее в том, что она живет, как герои "мыльных" опер.

Она развернула письмо от Майды Айрес, посмотрела на дату. Ее выставка в Калифорнии имела огромный успех, и теперь Майда хотела, чтобы Дана работала еще над одной серией картин. У нее было приглашение от "Атлантик Гэллери" в Нью-Йорке на весну, но Дана, сверив даты, поняла, что не успеет за такое короткое время создать достаточное количество новых работ. Она вспомнила свой дебют в Лос-Анджелесе, свое волнение, радостные уверения Адама, что все будет в порядке, Джосс и Констанс с толпой их друзей в Малибу и Майду в ее эксцентричной шляпке, прорабатывающей толпу в поисках покупателей. И покупатели нашлись. В первую же неделю Майда продала большинство ее больших полотен и попыталась уговорить Дану взять несколько заказов, но Дана отказалась, потому что решила возвращаться в Нью-Йорк. Она вспомнила свою последнюю работу, небольшой портрет Констанс в саду, и подумала, когда она сможет его закончить. Решила, что завтра. Теперь никто не отрывает ее от работы. Джосса больше нет. Уэллес счастливо живет в бабушкиной квартире с ней и Джилли, и она наконец получила ответы на вопросы, которые преследовали ее.

Если бы только Питер… Она отмахнулась от этой мысли, зная, что воспоминания об исчезнувшем друге причиняют ей невыносимую боль. Она закрыла глаза и погрузилась в глубокий сон, не слышала, как стюардесса тихо выключила свет и накрыла ее пледом. Ей снился чудесный сон: поле, заросшее цветами, и две восемнадцатилетние девушки, обнявшись, невинно улыбаются будущему.

Когда Дана наконец доехала до дома в половине двенадцатого ночи, в квартире на Пятой авеню только в холле горел свет. Она сняла шубку, положила ее на скамейку рядом с чемоданчиком и сумочкой и замерла. Она не знала, когда вернется из Нью-Хэмпшира, поэтому наказала, чтобы Джилли и Дэймон не ждали ее. Сын давно спит, но она не сможет заснуть, пока не увидит его. Прокравшись в детскую, она поцеловала мальчика в лоб, поправила одеяло, постояла над кроваткой, сгорая от желания подержать его на руках, и бесшумно вышла из комнаты.

В квартире было тихо, тяжелые портьеры приглушали звуки, доносившиеся с улицы, и Дана прошла через просторные комнаты, включая по пути свет и освещая сияющую новую мебель. Вспомнив о контракте, который она еще не прочитала, Дана вернулась за чемоданчиком, решив посидеть немного в библиотеке. Включив свет, она с удовольствием осмотрела заново обставленную комнату. Мебель оставалась на тех же местах, где ее поместила Маргарет, но обивка была новой, более жизнерадостной. Стены перекрасили, а старый темный восточный ковер заменили нитяным с цветочным орнаментом и яркой зеленой каймой.

Она задержалась в дверном проеме, и сердце забилось чаще, когда услышала вздох на одной из новых кушеток, которые она купила на смену тем, старым. В комнате кто-то был. Дана осторожно стала шарить рукой по стене, ища звонок, который вызвал бы Дэймона из его комнаты. Но прежде чем она успела позвонить, раздался еще один вздох, на этот раз раздраженный, и он показался ей знакомым. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, теперь уже от удивления и ожидания. Однако на всякий случай она держалась возле двери.

Взъерошенная голова появилась над спинкой одной на кушеток, и знакомый голос недовольно спросил:

— Что ты там делала так долго? Я жду уже несколько часов!

— Правда?! — Дана зашла в комнату и посмотрела на него. Лицо было спокойным, а глаза сияли. Рубашка была помята, галстук съехал набок. Он казался взъерошенным, лохматым и сердитым.

Дане хотелось броситься в его объятия, но она не решилась.

Питер растерянно осматривался.

— Я не могу найти свои очки.

— Посмотри в кармане.

— Благодарствую. — Он надел их и посмотрел на нее сквозь толстые стекла. — Вначале мне приходится объехать полмира, чтобы вбить, наконец, немного разума в твою башку, а теперь я должен еще сидеть и ждать тебя часами!

— Скажешь тоже!

Он подошел к ней, а Дана ждала, не шевелясь. Ей показалось, что зазвучала музыка. Она поняла, что эти звуки внутри нее, словно прекрасный симфонический оркестр, и заулыбалась. Она задержала дыхание, когда он подходил к ней. Их взгляды встретились. Питер усмехнулся и заключил Дану в свои объятия.

— Кажется, я буду всю жизнь ждать тебя… — глухо сказал он и зарылся лицом в ее волосы.

— Нет, больше не придется! — пообещала она.

— Никогда, — согласился он.