Констанс Карр стояла у двери, ведущей на террасу. Блики света играли на воде бассейна, а перед домом солнце садилось в Тихий океан. Декабрьский вечер был прохладным, но не настолько, чтобы сидеть дома, и пока некоторые гости грелись у широкого камина, остальные бродили по знаменитому саду Констанс. Сад был потрясающим. Бывшая оперная дива проводила часы, укрывшись от солнца старой соломенной шляпой, подрезая ветки и бродя по саду вокруг дома в сопровождении пожилой мексиканской пары садовников, которые, хотя и не говорили по-английски, успешно выполняли все ее указания. Эффект, которого удалось добиться этим троим, был потрясающим, и, уйдя со сцены, Констанс Карр стала признанным авторитетом в области дизайна садов.

Дана огляделась. Здесь было около двадцати человек, и, как всегда, самая большая группа собралась вокруг Джосса. На нем был алый шарфик, небрежно заправленный в распахнутый воротник рубашки, и желтый шелковый пиджак поверх слаксов, сшитых на заказ. Увидев дочь, он с широкой улыбкой поспешил к ней, пробиваясь сквозь толпу поклонников, чтобы заключить ее в объятия.

— Детка. Ты замечательно выглядишь. — Он чуть отстранил ее, чтобы лучше видеть лицо. — Действительно, замечательно! Почти как раньше.

— Не совсем, Джосс. — Дана, смутившись, похлопала себя по животу. На ней был зеленый шелковый костюм для беременных, который Констанс купила ей на Родео Драйв, этот цвет подчеркивал ее выразительные карие глаза. — Теперь меня стало гораздо больше.

— Добрый вечер, мистер Армстронг. — Питер протянул руку, обходя Дану, и мужчины пожали друг другу руки, радостно улыбаясь. — Рад видеть вас, сэр. Давно не виделись.

— Мой дорогой мальчик, ты не представляешь, как я рад слышать о твоих успехах, — Джосс вывел Питера на середину комнаты и поднял его руку. — Слушайте все. Этот молодой человек — один из самых многообещающих историков страны, и я хочу, чтобы вы поприветствовали его. — В комнате было тихо, все гости обернулись к Джоссу, он гордо улыбался. — И это еще не все. Он — студент Роудс, и я надеюсь, что вы примете его в свой круг. — Обняв Питера за плечи и взяв Дану за руку, он подвел их к бару и распорядился, чтобы официант открыл бутылку шампанского. Хотя… — Его осенила новая мысль, и он посмотрел на дочь. — Тебе нельзя пить? — Не ожидая ответа, он взял у официанта бутылку минеральной воды и наполнил три изящных хрустальных бокала для шампанского.

— Джосс, — засмеялась Дана, глядя на своего друга. — Хватит. Ты невозможен. Ты смущаешь Питера.

— Ерунда. — Джосс решительно передал им бокалы и взял один себе. — Половина удовольствия от успеха в аплодисментах, которые ты получаешь.

— Может быть, на сцене, сэр. — Питер растерянно огляделся и вспыхнул, увидев, что некоторые гости все еще с интересом смотрят на него.

— Дорогой, ты рад вернуться домой? — Дана обняла отца. — Наверное, там было ужасно?

— Отвратительно, — весело ответил Джосс. — Никто из нас не уехал из Африки без сувенира. Я, например, привез оттуда сыпь на той части тела, о которой не принято упоминать. Хотя, — вежливо добавил он, подняв брови, — с радостью покажу, если вы настаиваете.

— Ты просто обожаешь работать на публику, — сказала Дана.

— Конечно. — Повернувшись к Питеру, он поднял бокал и тепло сказал: — За твои успехи, мой мальчик. Сердечно поздравляю. — Питер сделал большой глоток и поперхнулся, когда пузырьки газа достигли его горла. Джосс великодушно похлопал его по спине, но внимание его переключилось на вновь пришедших гостей. Сказав еще один пышный тост и пожелав обоим удачи, он отвернулся и начал разговор с очень высокой худой женщиной с серебряными волосами. Питер кашлял.

— Все в порядке? — с сочувствием спросила Дана. Она засмеялась, когда Питер достал из кармана огромных размеров носовой платок и начал безуспешно тереть мокрое пятно на пиджаке там, где Джосс пролил немного шампанского, когда размахивал бокалом, произнося тосты. Он мрачно кивнул, и Дана, все еще смеясь, взяла его за руку и подвела в другой конец зала, где Констанс с интересом наблюдала представление, устроенное Джоссом.

Хозяйка дома была великолепна в своей длинной голубой тунике с воротником, обшитым жемчугом. В ушах были длинные жемчужные серьги, а на одной руке сверкало массивное кольцо с огромным квадратным бриллиантом канареечного цвета, которое, как она сказала Дане, ей подарил один свергнутый правитель страны на Балканах.

— Вы, должно быть, Питер Крэйн, — не дожидаясь, когда его представят ей, Констанс протянула руку, обворожительно улыбаясь. — Рада, что вы к нам присоединились. Дана много рассказывала о вас.

— Правда? — удивленно спросил Питер. — То есть спасибо. Я просто в восторге, что смог прийти. — Улыбка осветила его продолговатое лицо, и Дана отметила, каким же привлекательным он стал. Вероятно, Констанс подумала о том же, потому что начала говорить с Питером своим знаменитым музыкальным грудным голосом, и Дана наблюдала, как ее друг тает под чарами знаменитой певицы. Вскоре они непринужденно беседовали об Оксфорде и о разнице между жизнью в Нью-Йорке и Англии, и Дана, стоя рядом, наслаждалась их беседой, хотя сама не принимала в ней участия. Она обвела взглядом комнату и увидела, как Джосс, облокотившись о каминную полку, улыбается юной красивой блондинке с длинными ногами; рыжеволосого писателя с его молодой спутницей, который жил рядом с их домом; несколько человек, которых она встречала, когда жила у Констанс; и, к своему удивлению, Адама Херрика, который стоял у двери в сад. Когда их взгляды встретились, он удивился и, слегка поклонившись, начал пробираться к ним сквозь толпу болтающих гостей.

Комната была переполнена, и двое молодых официантов в белых куртках, с длинными волосами, собранными в хвост, расставляли на длинном столе дымящиеся супницы с бульоном и корзины с французским хлебом.

— Привет. Не ожидал встретить вас здесь. — На Адаме был хороший серый твидовый пиджак, темно-бордовый галстук и мокасины на босу ногу. Несмотря на такую одежду, он выглядел достаточно респектабельно. Волосы были красиво причесаны, и он совсем не походил на того полуодетого незнакомца, который без приглашения присоединился к ней на прогулке в то утро.

— Джосс — мой отец, — ответила заинтригованная Дана.

— Я уже это выяснил. — Он смотрел на нее, явно забавляясь. Его коренастая фигура казалась больше, чем была на самом деле, и Дана очень удивилась, заметив, что он одного с ней роста. До сих пор ее окружали мужчины, которые были гораздо выше ее ростом, и с ними она чувствовала себя маленькой, приходилось поднимать голову, глядя на них. — Вы простили меня за мою грубость сегодня утром? Я не хотел вас обидеть.

— Конечно, — тепло ответила Дана.

— Все равно, вопрос интересный… — Он запнулся, но вопрос остался в его взгляде. — Вы не можете винить меня за любопытство.

— Я разведена, — подчеркнула Дана тот ответ, который дала ему еще на пляже, и оба рассмеялись ее решительности.

— Я видел вас на пляже, я уже говорил вам об этом, и мне стало интересно, кто вы такая. Вы всегда гуляете одна. Я не видел с вами никого.

— Обычно. Я впервые живу так близко к океану. Мне нравится разное время суток, утренний туман и спокойный океан вечером. Иногда не замечаю, что ушла далеко, и приходится долго возвращаться домой.

— Я знаю. Со мной тоже так бывает.

— Вы всегда жили в Калифорнии?

— Нет. Я родился в Огайо, пошел в школу на востоке и поехал жить на запад. Мои родители были фермерами-арендаторами. Я — первый в семье, кто не только закончил школу, но поступил в колледж.

— Невозможно представить вас на ферме. — Дана оценивающе оглядела собеседника. Его загорелое лицо было в морщинах, и он больше походил на воина, чем на писателя и лектора. Возможно, подумала она, это из-за того, что он привык быть лидером и бороться за охрану окружающей среды. Они некоторое время не разговаривали, но молчание не было тягостным. Питер разговаривал с Констанс об архитектуре, и Дана улыбнулась, услышав смех Питера.

— Вы не живете здесь, правда? — спросил Адам, оглядев просторную, удобную комнату. Официанты разносили тарелки, а бармен обходил столы с двумя бутылками вина, наполняя бокалы, когда группы мужчин и женщин с тарелками в руках рассаживались на широких кушетках и мягких креслах. Шум усилился, вечеринка была в полном разгаре. — Хотя здесь неплохо было бы жить. — Он восхищенно оглядел потолок, высокий, как в кафедральных соборах. — Настоящий кедр. Замечательно.

— Я жила здесь, когда впервые приехала сюда, а потом Констанс нашла мне коттедж на самом берегу. Вы живете поблизости? — спросила она, чтобы поддержать беседу.

— Я живу за городом. Построил дом сам, сделал все своими руками и даже провел водопровод. — И как бы между прочим добавил: — Хорошо бы, все так делали.

— Сами строили себе дома?

— Почему нет? Это не так трудно, и гораздо лучше с точки зрения экологии. Когда вы сами строите себе дом, то не используете массу ненужной техники, которая загрязняет окружающую среду.

— Вам не хватает только коробки из-под мыла вместо импровизированной трибуны. — Дана посмотрела на его мокасины.

— Простите. — Адам вовсе не выглядел извиняющимся. — Я не могу не ворчать. Моя бывшая жена говорила, что я как заезженная пластинка. Хотя я не очень-то придаю значение ее словам, — задумчиво проговорил он. Взял у официанта тарелку и салфетку и передал Дане, затем взял еще одну себе. Они сели на маленькую кушетку под карандашным портретом Констанс, нарисованным Дали. Она была изображена в профиль, а ее волосы рассыпались по плечам. Дана и Адам ели молча, потом Адам спросил:

— Это вы пришли со студентом Роудс?

— Да. — Дана поняла, что совсем забыла о Питере, и торопливо огляделась вокруг. Он сидел на одном конце двухместного кресла, держа тарелку с супом на коленях, погруженный в беседу с Констанс. Дана ласково посмотрела на него и объяснила:

— Он мой старый друг из Нью-Йорка.

— Вы из Нью-Йорка? — удивился Адам. — Странно. Не сказал бы. У вас облик классической калифорнийской девушки — загорелая блондинка с ногами в милю длиной.

— Я беременна, — сказала Дана, — и почти не могу разглядеть свои ноги.

— Поверьте мне на слово, они в милю длиной. — Жестом подозвав официанта, который обходил гостей, он вытер хлебом остатки супа со своей тарелки, попросил еще и накинулся на новую порцию так, как будто еще ничего не ел. — На следующей неделе предстоит поездка в горы Санта Моника, там одна лесопилка избавляется от отходов не по правилам. — Он улыбнулся. — Как насчет того, чтобы составить мне компанию? Вы уже были где-нибудь, кроме побережья? Туда скучно ехать, горный пейзаж оправдает все трудности.

— Нет, я нигде не была, — сказала Дана. Она подумала, что, должно быть, интересно наблюдать за известным натуралистом в деле, и с радостью согласилась. Они все еще обсуждали предложенную поездку, когда появился Питер, придвинул к ним стул и сел. В руках он держал тарелку клубники со сливками. Дана протянула руку, вовлекая его в разговор, и сказала:

— Это Питер Крэйн. Питер, это Адам Херрик.

— Студент Роудс. — Адам пожал руку Питеру и сочувственно проследил, как несколько капель с тарелки упало на брюки молодого человека.

— Вы занимаетесь проблемами охраны окружающей среды. Я читал…

—…Мою книгу в колледже. Знаю, — мрачно закончил Адам, и все засмеялись. — Вы раните мне сердце, когда говорите такое, хотя положено радоваться, что кто-то еще читает эту дурацкую книгу.

— А еще я читал вашу статью о Замбии в "Лондон таймс". Она была потрясающей.

Бородатое лицо Адама засияло.

— Вы там были? Вы видели, как рудники разрушают эту и так отсталую страну? Ужасная неразбериха! — говорил он, полагая, видимо, что бывает и хорошая неразбериха.

Лицо Питера оживилось, и он охотно ответил:

— Нет. Но я был в Кейптауне и видел результаты открытого бурения там. Это отдельная проблема, особенно ее юридический аспект.

— Вы собираетесь стать адвокатом после того, как вернетесь из Оксфорда? Почему бы вам не заняться охраной природы? Здесь широкое поле для деятельности, и нам нужны хорошие умы. — Адам закончил обед и поставил тарелки на пол. Взглядом подозвал официанта с клубникой, одну тарелку с ягодами подал Дане, еще одну взял себе. Пронаблюдав, как официант кладет сливки на оба блюда, попросил еще бокал вина и обернулся к Питеру. — Серьезно, подумайте над этим. Дана и я едем в горы на следующей неделе. Поедемте с нами. Там есть одна компания, которая вырубает половину леса и сбрасывает отходы в горную реку. Почти невозможно остановить их без постановления суда, потому что люди в Сакраменто не упустят такой большой бизнес. Вовлечены слишком большие деньги.

— Как с оффшорным бурением? — Питер вытянул свои длинные ноги и с интересом слушал, как Адам распространялся о последствиях бурения для экологии калифорнийского побережья.

Дана слушала их, закончив десерт, и про себя улыбалась, чувствуя, как толкается ребенок. Она впервые слышала, что Питер разговаривает серьезно, как взрослый, обмениваясь взглядами и мнениями, и ей нравилось. Она была довольна, что Адам Херрик, известный своим интеллектуальным подходом к охране природы, уважительно прислушивается к словам Питера. На секунду ей стало жалко, что она не закончила колледжа, но затем посмеялась над собой, вспомнив, что из всех занятий ей нравилось только рисование. Академическая работа была для нее проклятием. От тепла и вкусной еды Дану клонило ко сну, она чувствовала себя в полной безопасности и совершенно спокойной. Ее наполняло чувство благодарности Констанс за это убежище после унижений и ужаса в Гросс Пойнте. Хотя в Малибу ее привез Джосс, именно Констанс приютила и окружила заботой.

Дана вздрогнула, вспомнив пьяное лицо Маршалла, но промолчала, когда Питер поднял брови, молча спрашивая ее, что случилось. Она вспомнила его совет сказать Маршаллу о ребенке. Он был прав, Дана это понимала, но на самом деле такой звонок казался ей ужасным, и, охваченная страхом, она захотела оставаться в надежном маленьком коттедже, забыв обо всем на свете, будто есть только она и ребенок, растущий у нее внутри.

Адам наклонился к Питеру, и они продолжали беседу. Молодой человек пылал от волнения и размахивал ложкой, делая очередное заявление. Дана засмотрелась на оживленное лицо друга и снова порадовалась, что он остался на эту ночь. Она сильно скучала по нему, скучала по всей Семерке и с огорчением подумала, что ее не будет на свадьбе Теда и Нэн. Насколько легче была бы жизнь, если бы она не очаровалась Маршаллом Фоулером. Она могла бы закончить колледж, продолжать рисовать и жить в Нью-Йорке, окруженная друзьями. Она даже могла бы полюбить человека, который действительно любил бы ее и хотел бы от нее детей. Осторожно, как дотрагиваются до больного зуба, коснулась она мысли о новом замужестве и поежилась. Невыносима была мысль о том, что еще один мужчина будет касаться ее, может, причинять боль или бередить раны, которые еще не зажили. Питер внезапно оборвал фразу, поднялся и снял пиджак.

— Вот, — сказал он, передав пиджак, — тебе холодно.

Дана благодарно завернулась в теплый пиджак. Решительно изгоняла она мысли о Маршалле Фоулере. Джосс, Констанс и адвокаты позаботятся, чтобы он больше никогда не смог ее обидеть, и когда-нибудь она преодолеет все страхи, привезенные из Детройта.

— Хочешь уйти? — Питер озабоченно посмотрел на Дану. Гости начинали расходиться. Констанс и Джосс стояли возле большой двери и прощались с гостями. Отец обнимал Констанс за талию, а она блаженствовала в его объятиях и смеялась над тем, что он говорил.

— Еще рано уходить. — Адам накрыл руку Даны своей, и Питер встревожился. Осторожно, пытаясь не показать, что ей это неприятно, Дана высвободила руку и улыбнулась Питеру, чувствуя, что Адам изучающе смотрит на нее в ожидании ответа.

— У Питера ранний рейс в Нью-Йорк. Мы не можем засиживаться. — Дана встала. Питер торопливо последовал ее примеру, Адам же остался сидеть, с улыбкой превосходства глядя на молодого человека.

— Вы скоро вернетесь?

— Наверное, нет. Я побуду некоторое время в Нью-Йорке, потом поеду в Оксфорд.

— Я буду скучать по тебе, Крэйн, — ласково сказала Дана.

— Ага, — согласился Питер.

— Позвольте дать вам рекомендательное письмо одному моему другу в Оксфорде, Джилу Сандерсу. — Адам наконец поднялся на ноги, и его макушка едва доходила Питеру до плеча, отчего пришлось смотреть на молодого человека снизу вверх. — Он полдня преподает в Оксфорде, когда не путешествует по Дальнему Востоку. Он гуманист и историк, как и вы.

— Спасибо. — Питер расплылся в улыбке. — Я был бы очень рад.

— И, — продолжил Адам, глядя прямо в глаза Даны, — мы договорились на следующую неделю, да? Я с нетерпением жду этого дня.

— Конечно. — У Даны немного перехватило дыхание. Давно мужчины не смотрели на нее с таким открытым обожанием, и она с удивлением отметила, что ее интересует эта поездка. Их взгляды встретились, и она с облегчением отвернулась, когда Джосс, разгоряченный вином и хорошей компанией, обнял за плечи свою дочь и Питера. За ними стояла Констанс. Она попрощалась с последним гостем, и в комнате остались только они впятером. Официанты собирали бокалы и убирали со стола.

— Вот это я люблю. Все ушли, а мы можем остаться и посидеть вместе. — Джосс прижал к себе Дану.

— Мы уходим, Джосс, — зевнула Дана и оперлась на руку отца. — У Питера рано вылетает самолет.

— Один коктейль. Я так мало вижу тебя, — уговаривал Джосс.

— Джосс, — шепнула ему Констанс.

— Ладно, ладно, — проворчал он, но послушно отпустил дочь, обернувшись к Адаму Херрику. — А ты, старик, останешься? Один бокал на дорожку? — Он радостно улыбнулся, когда Адам согласно кивнул. Джосс был таким же свежим и бодрым, как в начале вечеринки, и Дана знала, что он просидит всю ночь, рассказывая анекдоты и смеясь, ведь он не любил рано ложиться, считая сон пустой тратой времени.

Он смотрел на дочь, насмешливо изображая отцовскую суровость, и строго сказал:

— Я приду к завтраку. Рано утром вы меня не выставите. Когда у тебя самолет, мой мальчик?

— В восемь тридцать. Боюсь, что уеду до того, как вы проснетесь.

— Ерунда. Я заскочу попрощаться. — И Дана знала, что он придет, свежий и полный энергии всего после нескольких часов отдыха. Молодые люди попрощались, поцеловали Джосса и Констанс, пожали руку Адаму, который задержал руку Даны в своей дольше, чем следовало, и это не ускользнуло от Питера. На улице луна освещала океан, воздух был наполнен сладким запахом эвкалиптов, а дорожка, ведущая к дому Даны, была темна и пустынна. Рука об руку, обсуждая события вечера, они пошли к коттеджу Даны.

Дана повернулась, когда настойчивый стук разбудил ее. Сначала подумала, что это во сне, но когда стук не прекратился, она лениво придвинулась к краю кровати, чтобы узнать, сколько сейчас времени. Будильник был поставлен на шесть утра, чтобы проводить Питера, сейчас было еще пять тридцать. Спустив ноги на пол, она потянулась к халату и босиком подошла к входной двери. Осторожно открыв ее, увидела бледного Джосса, стоящего на гравийной дорожке. Поверх пижамы на нем был наброшенный на плечи плащ.

— Джосс, что случилось? — Дана вышла из домика и протянула обе руки Джоссу, внезапно встревожившись. — Что-нибудь с Констанс? Что случилось? Почему ты здесь?

— С Констанс все в порядке, детка. — Джосс обнял дочь за плечи, то ли для того, чтобы поддержать ее, то ли для того, чтобы удержаться самому. — Произошла авария. Маршалл. Он мертв.

— Маршалл, — холодно сказала Дана. У нее вдруг подогнулись колени, она услышала свой собственный голос и не узнала его.

— Была авария, — повторил Джосс.

— Он был пьян.

— Да.

— Кто-нибудь еще пострадал?

— Водитель другой машины жив, но его жену и ребенка не удалось спасти.

Джосс дрожал, и Дана машинально взяла его за руку и повела в дом, закрыв дверь на улицу, где ранний утренний туман навис над Тихим океаном. Не говоря ни слова, Джосс прошел за дочерью в кухню и наблюдал, как она варит кофе, берет две чашки и ставит на стол графинчик со сливками. Она чувствовала, как он следит за ней глазами, но только когда разлила кофе по кружкам, смогла повернуться к нему и спросить:

— Откуда ты узнал? — Дана была в шоке, ужас охватил ее, когда представила себе смятые машины, разбитые стекла и изуродованные тела. От жалости и ужаса она вдруг почувствовала вину за то невольное облегчение, которое промелькнуло в ее голове при словах "он мертв".

Она смотрела на отца, ожидая ответ, и поняла, что он прекрасно понимает ее чувства и не осуждает ее. Он заговорил почти ласково, словно утешая:

— Гэвин Фоулер позвонил в десять часов по детройтскому времени. Маршалл вчера возвращался домой, ехал слишком быстро, почти со скоростью восемьдесят миль в час, свернул на встречную полосу и врезался в машину.

— Что еще он сказал?

— Немного. — Джосс подул на дымящийся кофе и осторожно глотнул. — Он знает, что мне известно, где ты. Я не удивился бы, если бы он подозревал, что ты где-то рядом.

— Он хотел поговорить со мной? — Дана вдруг опустилась на табурет у кухонного стола и вытянула руку, словно защищаясь. Она вспомнила ту ночь, много лет назад, когда Маршалл танцевал с ней в "Сент-Реджисе", вспомнила его объятия, мужской запах его чистой кожи, его щеку рядом и, не дождавшись ответа, опустила голову на столик и зарыдала. Она оплакивала не жестокого алкоголика, который бил ее и был настолько беспечным, что погиб сам и убил двух других людей, а, скорее, смерть своей любви к тому молодому человеку, с которым она танцевала в "Сент-Реджисе" и за которого вышла замуж.

Джосс не унимал ее, допивал кофе, пока рыдания не стали глуше и наконец совсем прекратились. Дочь подняла заплаканные глаза и посмотрела на него.

— Он не просил тебя перезвонить, — осторожно сказал Джосс, — но мне кажется, что он очень хочет поговорить с тобой. Очень. — Он пристально посмотрел на Дану, ожидая ее реакцию, но молчание затянулось, и он продолжил: — Тебе не нужно этого делать, если не хочется.

— Нет, ей нужно. — В дверях появился Питер, взъерошенный после сна, и сказал, что им нужно сообщить, что Дана беременна. В конце концов, Маршалл был отцом.

— Господи! — Дана посмотрела на отца, ища у него поддержки, но тот смотрел на Питера с пониманием.

— С тобой все в порядке? — Питер дотронулся до ее плеча, потом взял себе чашку и налил кофе.

— Я не должна радоваться, но я рада, — яростно ответила Дана. — Я не желала ему смерти, теперь он больше никогда мне не сможет причинить зла или моему ребенку. — При звуке своего голоса она снова залилась слезами и с вызовом покачала головой. — Я не хочу плакать, но ничего не могу с собой поделать.

— Тебе надо выплакаться, Дэйнс. Сейчас самое время. — Питер пододвинул табурет и сел рядом с ней.

Джосс открыл дверцу холодильника, изучил его содержимое, достал яйца, масло и сыр. Он обошел тихую маленькую кухню, ища специи, миску для взбивания омлета и поставил сковороду на плиту. Поколдовав несколько минут, он поставил перед ними тарелку с большим, прекрасно приготовленным омлетом.

— Ешьте, — скомандовал он, — трудно думать, не подкрепившись.

— Я не могу, — сказала Дана и отодвинула тарелку.

— Можешь. — Питер снова поставил тарелку перед ней и накинулся на свою порцию. Вначале неохотно, потом с все возрастающим аппетитом Дана принялась за завтрак, пока, удивленно посмотрев в тарелку, не обнаружила, что она пуста.

— Это просто шок, — коротко сказал Джосс, заканчивая свой омлет. Он зажег сигарету, что делал довольно редко, и запах табака смешался с ароматом кофе. Подождав, пока закипит новая порция кофе, он вновь наполнил чашки и отнес их в гостиную. Дана удобно устроилась на одном конце кушетки перед окном, Питер — на другом, а он поставил свой стул так, чтобы видеть их обоих, и серьезно сказал:

— Нам нужно кое-что обсудить. — Он посмотрел на Питера. — Я рад, что ты не уехал, мой мальчик. Ты не можешь отложить свою поездку на пару дней?

— Отложу, — не колеблясь, сказал Питер. Джосс одобрительно улыбнулся ему.

— Детка, — начал он.

— Я больше не детка, Джосс. — Дана была бледной и уставшей, она закрыла глаза и откинула голову назад, но голос был твердым и решительным, она держала себя в руках. Дана решительно выкинула из головы воспоминания о Маршалле и сосредоточилась на том, как уберечь ребенка от семьи Фоулера.

— Я знаю, знаю. Однако Питер прав. Нам надо обсудить, как лучше справиться с этим. — Джосс смотрел поверх их голов на небо, начинающее светлеть над океаном. — Я виню во всем себя. Надо было проследить, чтобы адвокаты сообщили Гэвину, что ты беременна. — Он посмотрел на Дану, и она заметила, что теперь он стал таким же постаревшим и сумрачным, как в ту ночь в Дувенскилле, когда она впервые сказала ему, что беременна и думает об аборте. — Я просто хотел, чтобы ты чувствовала себя в безопасности.

— Не вини себя, это я не хотела, чтобы он знал. Я надеялась, что он никогда не сможет об этом узнать, но в глубине души понимала, что рано или поздно мне придется с этим столкнуться. — Глаза Даны расширились. — Что они могут сделать? Теперь, когда Маршалл мертв? — Она запнулась на этом слове, но решительно продолжила: — Они не могут отнять у меня ребенка.

— Правильно, — задумчиво согласился Питер. — Теперь никто не сможет этого сделать. Они могут потребовать официальных посещений внука, учитывая то обстоятельство, что он, вероятно, унаследует значительную часть состояния Фоулеров.

— Я откажусь, — решительно сказала Дана, — нам не нужны их деньги. Бабушка оставила так много.

— Это не тебе решать, Дэйнс, — уже мягче произнес Питер. — Ребенок наполовину Фоулер, и у него есть право на это. Кроме того, ты же не сможешь скрыть, кто был его отец, а рассказав правду, неизбежно столкнешься с проблемой наследства.

Дана почувствовала стук в правом виске и потерла лоб, чтобы смягчить боль. Солнце уже встало, и его лучи проникли через большое оконное стекло. Дана мрачно подумала, существует ли такая вещь, как предначертание. Она никогда не знала своих родителей, и теперь ее ребенок вырастет без отца. Она отогнала воспоминания, когда ей так не хватало настоящих родителей, и подумала, не будет ли ее ребенок ощущать одиночество. Она слышала разговор Джосса и Питера, как лучше сказать Гэвину Фоулеру о нерожденном еще ребенке, и их голоса раздражали ее. Наконец она взорвалась:

— Это неправильно. Я никогда не знала своего отца и матери, и теперь мой ребенок никогда не узнает своего отца.

— Дэйнс, — резко сказал Питер. — Ты не хотела, чтобы ребенок встречался с Маршаллом, потому что боялась, как бы он не причинил вреда ребенку. Не забудь это сейчас. Теперь ситуация совсем другая.

— Я знаю. Просто в голову пришла такая мысль. Это кажется чем-то сверхъестественным, вроде злого рока. — Дана нервно мяла в руке подол своего халата. В комнате было слишком тихо. Она взглянула на Джосса и была поражена выражением жалости и боли на его лице, он ошеломленно смотрел на нее. — Я не хотела, дорогой, — торопливо сказала Дана, сообразив, что обидела его, и желая взять свои слова обратно. — Это просто так странно, что мы оба не знаем и не узнаем своих отцов. Пойми, я не имела в виду тебя.

— Он знает, Дэйнс, — взглянув на Джосса, сидящего без движения и рассеянно смотрящего на горизонт за окном, ответил за него Питер, встал, потянулся и громко зевнул. — Я пойду поставлю еще кофе. Вы хотите? — Они покачали головой, и каждый погрузился в свои мысли. Молчали до тех пор, пока не вернулся Питер.

— Я сделаю это, — наконец нарушив тишину, сказала Дана. — Я сама позвоню Гэвину и скажу, что беременна. Но, — ровно добавила она, — я не пойду на похороны, и ноги моей не будет в Детройте.

— Тебе и не придется туда ехать, — рассудительно заметил Питер, обдумав все варианты, прежде чем ответить. — Вероятно, сначала тебе следует поговорить со своими адвокатами, просто чтобы узнать их мнение. Я не могу себе представить, что могут предпринять Фоулеры, что повредит тебе или ребенку. Лучше быть уверенным, прежде чем звонить.

— Почему? Ты думаешь, они могут потребовать, чтобы ребенок воспитывался в Детройте? — спросила Дана.

— Может быть, ну и что? В худшем случае они смогут добиться права видеться с ребенком, чтобы он каждый год проводил какое-то время в Детройте. — Питер допил кофе и поставил чашку на кофейный столик. Джосс откинулся в кресле, слушая их разговор, но лицо его было землистым, а мысли — далеко отсюда. — Я мало знаю о таких делах, но на то и есть адвокаты. Ты ведь можешь не соглашаться на условия Фоулеров, если не захочешь. — Он устало потер глаза и обеими руками пригладил волосы. — Но ты не сможешь игнорировать вероятность того, что ребенку когда-нибудь захочется посетить семью своего отца, Дэйнс. Ты не сможешь совсем отстранить их. Кто знает, что будет потом.

— Господи, как все сложно. Я знаю, что ты прав, но мне это надоело. — Дана стала ходить по комнате, слегка тронула Джосса за плечо, как бы извиняясь за свою несдержанность. Он накрыл ее руку своей и пожал. За окном на горизонте появились рыбацкие катера и несколько серферов, ожидавших высоких волн на своих досках. — Я не могу сделать это сегодня. Мне нужно время. Завтра позвоню в Нью-Йорк, а потом Гэвину. — Она беспокойно посмотрела на Питера и отца. — Но вы будете здесь, правда? Я беру все на себя, только будьте, пожалуйста, рядом.

— Конечно. — Джосс поднялся, застегнул свой плащ и завязал пояс. — Почему бы вам не пойти ко мне домой? Констанс беспокоится о тебе, Дана, и велела привести тебя. — Он посмотрел на часы. — Пойдем через пляж. Еще довольно рано.

— Питер?

— Да. — Питер посмотрел на свой халат, под которым были только боксерские трусы, оглядел собеседников и фыркнул. — Только не в таком виде. Мы произведем сенсацию на страницах бульварных газет.

Никто не засмеялся на эту попытку немного развеселить всех, но Дана исчезла в спальне и вернулась через пару минут, одетая в новые слаксы и чистый свитер. Они с Джоссом подождали на террасе, пока не появился аккуратно причесанный Питер, одетый в выгоревшие джинсы и темно-синий свитер из шотландки. Друг за другом они спустились по лестнице к извилистой тропинке, перешли через дорогу и повернули у берега. Молча они направились по пляжу туда, где их ждала Констанс. Дана была в середине, все шли почти в ногу.