Преодолевая порывы сильного ветра и стену дождя, Дана добежала до своего дома на Пятой авеню. Пока швейцар открывал дверь, она пыталась сложить непослушный зонтик. Вода стекала с ее высоких ботинок, образовав лужу на полу. Она улыбнулась швейцару и постояла немного в тишине просторного пустынного холла. Две пожилые женщины в черном нервно топтались, глядя на непогоду за окном. Дана поприветствовала их.

— О, мисс Армстронг, — нерешительно сказала одна из них. — Как вы думаете, нам, наверное, не стоит сегодня выходить?

— Да ничего страшного, миссис Перриш, если вы едете в машине.

— Конечно, в машине, — отозвалась другая. — Гуляют в такую погоду только лягушки.

— Может, вы и правы. — Дана рассмеялась, оглядывая свою мокрую одежду.

— Надеюсь, в день вашей свадьбы погода будет получше, — ласково сказала миссис Перриш. — Вы будете такой замечательной невестой. Я уверена, что бабушка приготовила вам потрясающий праздник. — Она явно хотела узнать подробности, и Дане пришлось поболтать с ней, пока не пришел швейцар с большим черным зонтиком. С пластикового козырька на его кепке стекала вода. Он проводил пожилых леди до дожидающегося их древнего лимузина.

Поднимаясь в лифте на свой этаж, Дана оглядела себя в зеркальных стенах. Она заметно похудела с тех пор, как вернулась из Уэллесли. Ее щеки слегка запали, а карие глаза сияли от счастья. Она сняла плащ, перекинула его через руку и вошла в квартиру.

— Спасибо, Дэймон, — сказала она, передавая вещи дворецкому. — Бабушка дома?

— Она в библиотеке, — был ответ. — И мистер Джосс там.

Дана тряхнула своими длинными волосами и поправила короткую юбочку. Быстро прошла через холл и тихо постучалась в дверь, а затем, улыбаясь, вошла. Вазы с гиацинтами, присланными из Дувенскилла, наполняли комнату сладким ароматом весны. Джосс и Маргарет сидели на кушетке у камина, невысокое пламя весело горело на его решетке. На маленьком столике возле них стоял поднос с бутербродами и недопитыми чашками кофе. Деловой блокнот на коленях Маргарет распух от огромного количества заметок по поводу предстоящей свадьбы. Раз уж бабушка дала согласие на брак внучки, то, будьте уверены, она тщательно продумает каждую деталь церемонии. Джосс что-то читал, и когда Дана вошла в комнату, торопливо снял очки и сунул в карман.

Девушка засмеялась, поддразнивая его, и поцеловала.

— Я — не обожающая тебя публика, а только обожающая тебя дочь. И очки тебя вовсе не портят.

— Плохой имидж для героя-любовника. — Он лучезарно улыбнулся, а она взъерошила его волосы.

— Что это ты делаешь? — Дана схватила последний бутерброд и удобно устроилась напротив них, вытянув длинные ноги поближе к огню. Джосс поднялся, чтобы помочь ей снять ботинки. Она послушно вытянула ногу, а он, ухватившись обеими руками за ботинок, стащил его с ноги, а затем — и второй. Поставил их к огню и вновь занял свое место. Достав из кармана очки, опять принялся за прерванный текст.

— Что ты читаешь? — спросила Дана.

— Новый сценарий Гуара. Это не мой стиль, но я обещал прочитать.

— Он та-а-ак хорошо пишет сценарии, — Дана зевнула и заложила руки за голову. — Господи, как я устала. Ты собираешься играть?

— Нет. — Он обеспокоенно посмотрел на тещу. — Вообще-то я могу поехать сниматься в Голливуд.

— Джосс… — Маргарет выпрямилась, и блокнот соскользнул с ее колен.

— Не сейчас, дорогая, — поспешил он успокоить ее. — После свадьбы. Я не сдвинусь с места, пока не передам невесту из рук в руки.

— Ты знаешь, мне страшно подумать, что ты будешь в Голливуде со всеми этими ужасными людьми, — запротестовала Маргарет. — Почему бы тебе не сыграть еще в одной пьесе?

Джосс очень любил сниматься в кино, всегда чувствовал себя как дома во всем этом хаосе голливудских знаменитостей. Маргарет же терпеть не могла пробивных голливудских продюсеров и режиссеров, живущих по собственным законам и слишком часто влипающих в грязные истории. Дана знала, что Джосс будет сниматься в кино, если ему действительно того захочется, потому что никто, даже Маргарет, не мог повлиять на принятое им однажды решение.

— Дорогая, я сегодня говорила с Мартой Фоулер. — Маргарет полистала блокнот и наконец нашла то, что искала. — Все уже приглашены на репетицию церемонии. Она была так довольна! Я подумала, что нужно пригласить Фоулеров к нам на ланч в этот день, если ты не против. — Она вопросительно посмотрела на внучку, которая скорчила гримаску недовольства, но согласно кивнула. — Гэвин не приедет до репетиции, но это не страшно.

— Совсем не страшно… — Дана запнулась и уставилась на огонь в камине. Она до сих пор не простила Гэвина Фоулера за то, что он испортил настроение Маршаллу, и еще ей казалось, что она ему не нравится. Во взгляде отца и бабушки Дана уловила тревогу.

— Дорогая, ты же не волнуешься больше из-за этой ерунды? — Маргарет подняла руку, будто хотела дотянуться до внучки.

— Нет, волнуюсь, — призналась Дана с вызовом во взгляде. — Мы никогда не говорили об этом. — Она хотела сказать "о моих настоящих родителях", но сдержалась. Она привыкла думать о Кэтрин как о своей настоящей матери, а о Джоссе как о своем настоящем отце. Боясь их обидеть, Дана искала слова, которыми можно назвать мужчину и женщину, родивших ее. — Я не люблю дядю Гэвина, но он прав, — сказала она все еще с вызовом. — Теперь, когда я выхожу замуж и у меня будут свои дети, пора что-то узнать о себе. — Она осеклась, увидев, как исказилось болью лицо Джосса, но взяла себя в руки и продолжала: — Вы знаете, что я вас люблю. — Она почти умоляла. — Но я действительно родилась где-то еще, а где, не знаю. Я даже не знаю, что за люди были мои родители. Или есть. Может, они еще живы, — добавила она, вновь глядя в огонь.

— Ты знаешь все то, что известно и нам, Дана, — предупреждающе заметила Маргарет. — В приюте Джоссу и Кэтрин сказали, что твоя мать была из добропорядочной фермерской семьи. Не беспокойся ни о каких наследственных болезнях.

— А мой отец? Что с ним? — рискнула Дана. Маргарет закрыла глаза и выпрямилась. Джосс отложил сценарий и уставился на пламя в камине. Дана почувствовала угрызения совести за то, что огорчила дорогих ей людей. Дана резко повернулась на стуле и встала, намереваясь выйти из комнаты.

— Дана, это не должно мешать в твоей будущей жизни. — Голос Маргарет был холодным, отрешенным. — Я ужасно зла на Гэвина Фоулера и сказала ему об этом. — Дана вдруг увидела в надменном выражении лица Маргарет призрак своей суровой властной прабабушки. — Наконец, наша семья так же хороша, если не лучше, чем многие другие. На самом деле Фоулеры должны быть счастливы, что Маршалл делает такую выгодную партию.

— Это не бизнес, бабушка, — бросила Дана, но все же встала и подошла к бабушке, чтобы поцеловать ее в щеку. — Мы с Маршаллом любим друг друга.

— Я понимаю, дорогая, — сухо сказала Маргарет, — но остальное тоже правда.

— Что остальное?

— Ну… — Маргарет говорила медленно, тщательно подбирая слова. — Знаешь, во Франции к браку относятся как к сообществу, и в этом есть доля здравого смысла. — Не обращая внимания на выражение протеста на лице Даны, она мягко продолжала: — Это значит, что брак — больше, чем любовь. Это совместная собственность, дети, положение в обществе. Брак более удачен, когда положение супругов соответствующее. — Она опустила глаза к блокноту и захлопнула его, положив на столик рядом с подносом. — Фоулеры должны быть польщены, что их равняют с Уэллесами.

— Я надеюсь, что меня вы не забыли? — жалобно вмешался Джосс, и женщины весело засмеялись.

— Господи, Джосс, — заторопилась Дана. — Кто будет против того, чтобы принять в свою семью дочь великого актера шекспировского театра.

— Например, твоя бабушка, — просто сказал Джосс, пододвинулся к Маргарет, зажал ее руку между своими ладонями и продолжал: — Твоя бабушка никогда не хотела, чтобы ее дочь вышла замуж за актера. — Тень старой обиды набежала на лицо Маргарет, ее глаза были закрыты. — Хотя сейчас она довольно легко с этим мирится. — Джосс похлопал ее по руке. Глаза широко раскрылись, и она ласково посмотрела на зятя.

— С тобой, Джосс, возможно, я и мирюсь, а с театром — никогда.

Дана почувствовала неловкость. Она знала, что бабушка так и не смогла забыть боль, причиненную ей бегством дочери из дома. Игнорируя настроение бабушки, внучка упрямо продолжала:

— Но тогда было другое время! Сейчас так не делают.

— Как это ни удивительно, дорогая, так делают до сих пор, — признался Джосс, посмотрев на дочь поверх очков и горестно усмехнувшись. — Все хотят сфотографироваться с тобой на презентации, но избегают общения на приемах.

Дана вспомнила людей, которые окружали Джосса: актеры, режиссеры, сценаристы, продюсеры и дизайнеры. Неужели кто-нибудь может отвергать этих шумных, талантливых, остроумных людей, которые творят чудеса в театре? Она несогласно покачала головой.

— Твой отец прав. — Глаза Маргарет потемнели. — Ты просто никогда не придавала этому значения. — Она выпрямилась, поймав на себе взгляд Джосса. Он явно забавлялся. — Никто не посмеет унижать твоего отца, но другие актеры и актрисы не всегда могут сказать так о себе. — Она задумалась на минуту. — Может показаться странным, но многие до сих пор слишком разборчивы в отношении тех, кого принимать у себя в доме. Актеры, если только они не непутевые дети из знатных семей, не считаются желанными гостями.

— Но, бабушка, ты же не веришь в этот бред?

— Не слишком, но было время, когда верила. — Маргарет взглянула на зятя, на Дану и нахмурилась. В комнате повисла тишина, каждый обдумывал сказанное.

Огонь вспыхнул, и маленький уголек отскочил на ковер. Джосс подхватил его и бросил назад в камин, положил туда еще березовое полено и, засунув руки в карманы, стал стоя смотреть на огонь. Наконец повернулся, медленно подошел к окну и стал смотреть на парк внизу, беззвучно насвистывая что-то. Дана подумала, что мысли его сейчас где-то далеко от них. Бабушка повернулась на стуле и тяжело вздохнула. Маргарет на секунду зажмурилась, а потом стала рассматривать языки разгоревшегося пламени. Издалека она услышала звонок телефона, который внезапно стих. Наверное, кто-то снял трубку, — может быть, Дэймон.

Дана вспоминала обрывочные сведения, которые сумела извлечь из пространных рассказов Джилли и оброненных Джоссом замечаний. Не многое удалось ей узнать о жизни Джосса и Кэтрин в Лондоне. Когда же она обращалась к Маргарет с вопросами о браке Джосса и Кэтрин, бабушка всегда переводила разговор на другую тему. Однажды Дана что-то искала в столе Маргарет, и, поддавшись любопытству, заглянула в бабушкины бумаги: старые письма и печатные заметки. Там была одна пожелтевшая от времени газетная статья с фотографией Джосса и Кэтрин, счастливо улыбающихся фотографу. Это было в тот день, когда они улетели в Европу. Под заголовком "Наследница убегает с английским актером" рассказывалось о том, как ее родители уехали из страны, за что властная мать лишила свою единственную дочь наследства.

Джосс вспоминал об этих днях как о самых счастливых в его жизни. Он со своей невестой жил в маленькой квартирке в Сохо, и каждый вечер Кэтрин терпеливо ждала в гримерной, пока он играл в каком-нибудь спектакле в Вест-Энде. Потом они танцевали всю ночь в Савое и возвращались домой под утро, чтобы проспать до полудня.

Только после двух лет их брака, когда Кэтрин была опасно больна пневмонией, Маргарет Уэллес смягчилась. Страх лишиться дочери заставил ее пересечь Атлантику, чтобы помириться с Кэтрин и наконец признать ее брак с Джоссом Армстронгом. Раз уступив, она пошла до конца и подарила молодым богатую квартиру возле Гайд-Парка, где они прожили три счастливых года. Когда Кэтрин забеременела, ее доктора опасались, что она не сможет выносить ребенка, и ужасно встревоженный Джосс согласился с тещей, что его болезненной, хрупкой жене будет лучше в Нью-Йорке под наблюдением врачей. Свернув свою карьеру в Лондоне, он начал ее на Бродвее, к радости местных критиков, и они с Кэтрин поселились в квартире на Пятой авеню, ожидая рождения первенца. После долгих и трудных родов, во время которых Кэтрин чуть не умерла, ребенок прожил всего несколько часов, а мать больше не оправилась от болезни. Она больше не могла иметь детей, и два года спустя они удочерили Дану, которой было всего пять дней, привезли ее из Бостона и стали жить все вместе в квартире Маргарет. Дана привыкла считать, что ее удочерили, чтобы заменить ребенка, которого они потеряли.

Кэтрин отказалась возвращаться в Лондон, и Джосс уступил желанию жены и настоянию Маргарет. Он нашел работу на Бродвее, где сыграл в ряде пьес, которые сделали его такой же звездой в Нью-Йорке, как и в Лондоне. Смутные воспоминания Даны о своей молодой миловидной матери внезапно обрывались, когда Кэтрин заболела и умерла от лейкемии. Дана не могла вспомнить смерть матери, помнила только суету в квартире, бегающую взад-вперед Джилли, мертвенно-бледное лицо бабушки и Джосса, который так крепко прижимал ее к себе, что было больно.

Смерть дочери сильно подкосила Маргарет Уэллес, она закрылась в своей комнате, порвав всякие контакты с внешним миром, и отказывалась принимать гостей. Джилли рассказывала Дане, что, как ни странно, только Джосс, сам убитый горем, мог тогда общаться с обезумевшей от горя женщиной. Каждый вечер перед тем, как уходить в театр, он стучал в ее дверь и несколько минут был у тещи. Никто не знал, о чем они там говорили, но время от времени оттуда доносился тихий смех, — свидетельство того, что Джоссу все же удалось вернуть к жизни пожилую женщину. Когда она в конце концов покинула свою комнату, именно Джосс трогательно поддерживал ее, помогая спуститься по лестнице в столовую, и церемонно усадил на стул во главе стола.

Дана посмотрела на пожилую женщину и привлекательного мужчину, сидящих напротив нее, и отметила, что они совсем не похожи. Объединило их горе, а затем их чувства переросли в настоящую дружбу и даже любовь.

Дверь в библиотеку открылась, зашел Дэймон. Маргарет вздрогнула и подняла глаза на дворецкого. Джосс тоже отвернулся от окна.

— Машина будет в шесть часов, миссис Уэллес, а сейчас уже пять тридцать. Сказать шоферу, чтобы он подъехал позже?

— Спасибо, Дэймон, не надо. — Маргарет встала и направилась к двери. — Мы с мистером Армстронгом как раз собирались идти одеваться и будем готовы через несколько минут. — Она улыбнулась внучке, погладила ее по голове и спокойно вышла из комнаты. Джосс последовал за тещей, его лицо было усталым, но, проходя мимо Даны, он поцеловал ее в лоб. Дана посмотрела на захлопнувшуюся дверь и с сожалением подумала, что надо было сказать им что-то хорошее, чтобы снять горечь печальных воспоминаний.

Она беспокойно бродила по комнате, включив лампу, висевшую между окнами. Достала из шкафа коробку с пластинками, порылась в них и наконец выбрала запись песен из фильма "Кабаре", поставила пластинку на проигрыватель и включила на тихое звучание. Вдруг она увидела блокнот Маргарет, забытый ею на столике, взяла и, присев на краешек кушетки, где сидел отец, начала листать страницы. Вот список приглашенных на репетицию церемонии, и в нем Дана отыскала имя "Гэвин Фоулер". "До чего неприятный человек, — подумала она, — по его вине поднялась вся эта суета по поводу удочерения". Девушка сердито отбросила блокнот, в ее мыслях была путаница.

Кем были ее настоящие родители? Были ли они женаты? Почему она оказалась не нужной им, и любили ли они друг друга? Опять и опять задавала себе старые вопросы и все больше сердилась. Было нечестно, что она знает так мало. Было нечестно со стороны тех людей в приюте просто так принять ее, а затем отдать, не сообщив никакой информации. Она была убеждена, что было о чем узнать, и устала притворяться, что это не имеет для нее значения.

Наконец она подошла к телефону, набрала номер справочной в Бостоне, а затем без передышки — тот номер, который ей назвали в справочной. Дождавшись, когда на другом конце провода сняли трубку и ответил приятный женский голос, попросила соединить ее с директором детского приюта в Новой Англии. Она представилась, задала несколько вопросов, подождала и внимательно выслушала ответы. Когда отвечавший замолчал, она задала еще один вопрос, ей ответили, и Дана положила трубку на рычаг. Ее лицо было бледным, а глаза сухими, когда подошла к тому окну, возле которого недавно стоял Джосс. Теперь она знала, что никакой информации не было, нет и не будет. Ее оставили в приюте с короткой запиской, и за все эти годы никто о ней не справлялся. Это же ей рассказывала Маргарет, а она никогда не лгала. Пришло время раз и навсегда откинуть сомнения и не задаваться вопросами, на которые нет ответа. Бабушка и Джосс были ее семьей — семьей, которую она знала всегда, и поддержкой, которая ей когда-нибудь может понадобиться. А теперь у них с Маршаллом будет своя семья, и их дети никогда не будут скучать по родительской ласке.

Дана посмотрела на деревья за окном, на дома. Дождь кончился, и слабые лучи заходящего солнца освещали небо. Похоже, весна наконец пришла.