К двум сестрам  в терем  над водой, Биннори,  о  Биннори, Приехал рыцарь  молодой, У славных мельниц Биннори. Колечко старшей подарил, Биннори,  о  Биннори, Но больше младшую любил, У славных мельниц Биннори. И зависть старшую взяла, Биннори,  о  Биннори, Что другу младшая мила, У славных мельниц Биннори. Вот рано-рано  поутру, Биннори,  о  Биннори, Сестра гулять зовет сестру, У славных мельниц Биннори. -   Вставай,  сестрица,  мой  дружок, Биннори,  о  Биннори, Пойдем со мной  на бережок, У славных мельниц Биннори. Над речкой  младшая сидит, Биннори,  о  Биннори, На волны  быстрые глядит, У славных мельниц Биннори. А старшая подкралась к ней, Биннори,  о  Биннори, И  в  омут сбросила с  камней У славных мельниц Биннори. -   Сестрица,  сжалься надо  мной, Биннори,  о  Биннори, Ты станешь рыцаря женой, У славных мельниц Биннори. Подай  перчатку мне свою, Биннори,  о  Биннори, Тебе я друга отдаю, У славных мельниц Биннори. -   Ступай,  сестра  моя,  на дно, Биннори,  о  Биннори, Тебе спастись не суждено, У славных мельниц Биннори. Недолго младшая  плыла, Биннори,  о  Биннори, Недолго старшую звала, У славных мельниц Биннори. 370В плотине воду отвели, Биннори,  о  Биннори, И тело девушки  нашли У славных мельниц Биннори. Девичий  стан ее кругом, Биннори,  о  Биннори, Узорным  стянут пояском, У славных мельниц Биннори. Не  видно  кос  ее  густых, Биннори,  о  Биннори, Из-за гребенок золотых, У славных мельниц Биннори. В тот день бродил у берегов, Биннори,  о  Биннори, Певец,  желанный  гость пиров, У славных мельниц Биннори. Он срезал прядь ее одну, Биннори,  о  Биннори, И  свил  упругую  струну, У славных мельниц Биннори. Он  взял две  пряди  золотых, Биннори,  о  Биннори, И две  струны плетет из  них, У славных мельниц Биннори. К ее  отцу идет певец, Биннори,  о  Биннори, Он входит с арфой  во дворец, У славных мельниц Биннори. Струна запела  под рукой, Биннори,  о  Биннори, «Прощай,  отец  мой дорогой!» У славных мельниц Биннори. Другая  вторит ей струна, Биннори,  о  Биннори, «Прощай,  мой друг!»  —  поет она У славных мельниц Биннори. Все  струны  грянули,  звеня, Биннори,  о  Биннори, «Сестра,  сгубила ты  меня У славных мельниц Биннори!»

Мертвец явился  к Марджери. Взошел  он  на  крыльцо, У двери тихо застонал И дернул  за  кольцо. —  О,  кто там,  кто там  в поздний  час Ждет у дверей  моих: Отец родной,  иль брат мой Джон, Иль милый  мой жених? —  Нет,  не  отец,  не  брат твой Джон Ждут у дверей твоих. То из  Шотландии домой Вернулся твой жених. О,  сжалься,  сжалься  надо  мной, О,  сжалься,  пощади. От клятвы верности меня Навек освободи! Ты клятву верности мне дал, Мой  Вилли,  не  одну. Но  поцелуй  в последний  раз, И  клятву я верну. —  Мое дыханье тяжело И  горек бледный  рот. Кого губами я коснусь, Тот дня не проживет. Петух поет,  заря  встает, Петух поет опять. Не место мертвым средь живых, Нельзя  мне больше ждать! Он  вышел  в сад,  она за ним. Идут по склонам  гор. Вот видят церковь в стороне, Кругом —  зеленый двор. Земля разверзлась перед ним У самых,  самых  ног, И снова  Вилли молодой В свою могилу лег. — Что там  за тени,  милый  друг, Склонились с трех сторон? —  Три  юных девы,  Марджери, Я  с  каждой  обручен. — Что там за тени,  милый друг, Над головой твоей? —  Мои  малютки,  Марджери, От разных матерей. Что там за тени,  милый  друг, У ног твоих лежат? —  Собаки  ада,  Марджери, Могилу сторожат! Она ударила его Дрожащею  рукой. — Я  возвращаю твой обет, Пусть бог вернет покой!

—  О,  кто мне  станет надевать Мой легкий  башмачок, Перчатку тесную  мою, Мой новый  поясок? Кто желты косы  гребешком Серебряным  расчешет? Кто,  милый друг мой,  без  тебя Мое дитя  утешит? — Тебе наденет твой  отец Нарядный башмачок, Перчатку — матушка твоя, Сестрица — поясок. Твой  братец косы  гребешком Серебряным  расчешет. Пока твой милый далеко, Господь дитя утешит! —  Где взять мне лодку и  гребцов, Готовых в путь опасный? Пора мне друга навестить… Я жду его  напрасно! Родной  отец ей дал ладью. С семьей она простилась. Младенца на руки взяла И  в дальний путь пустилась. Златые мачты далеко Сверкали  в синем море. Шелка зеленых парусов Шумели  на просторе. Она плыла по гребням  волн Не  более недели, И лодка к замку подошла — К  ее желанной  цели. Глухая ночь была темна, И  ветер дул  сердитый, И  плакал  мальчик на  груди, Плащом  ее прикрытый. -   Открой,  лорд  Грегори,  открой! Мне страшен  мрак глубокий, Гуляет ветер в волосах, И дождь мне мочит щеки. Она стучалась без конца, Но  спал  —  не  слышал  милый. Вот вышла мать его к дверям. -   Кто там? — она спросила. -   Открой,  открой  мне,  милый  друг. Я  — Анни  из Лох-Роян. В моих объятьях твой сынок Озяб и  не спокоен. —  Поди  ты прочь,  поди ты  прочь! Русалка ты  из моря, Ты  фея  злобная  —  и нам Сулишь печаль и горе! — Я  не  русалка,  милый друг, Клянусь,  не  злая  фея. Я  — Анни  верная твоя. Впусти  меня  скорее! —  Коль Анни вправду бы ждала Там,  за  моим  порогом,  — Она явилась бы ко мне С любви моей залогом! — А ты забыл,  как пировал У нас  в  отцовском зале, Как  наши  кольца мы  с тобой Друг другу передали. Прекрасный  перстень ты мне дал И взял  мой  перстень чудный. Твой  был  червонно-золотой, А мой  был  изумрудный. Открой,  открой  мне,  милый  друг. Впусти  меня  скорее. Твой  сын  к груди  моей  прильнул, Дрожа  и  коченея! —  Поди  ты  прочь,  поди ты  прочь! Я двери  не  открою. Тебя давно я позабыл И  обручен  с другою. —  Коль ты другую полюбил, Коль ты нарушил  слово, Прощай,  прощай,  неверный  друг. Не встретиться нам снова! Она пошла от замка прочь, Лишь выглянула зорька. В свою ладью она вошла И стала плакать горько. —  Эй,  уберите,  моряки, Вы  мачту золотую. На место мачты золотой Поставьте  вы простую. Достаньте  парус,  моряки, Из  грубой,  серой  ткани. В шелках и золоте не плыть Забытой,  бедной  Анни! Проснулся милый той  порой, И  грустно  молвил  он: —  Мне снился сон,  о  мать моя, Мне снился тяжкий  сон. Я  видел  Анни,  мать  моя, Мне страшно  и теперь. Она под ветром  и дождем Стучалась в нашу дверь. Мне снилась Анни,  мать моя, Я  вспомнить не могу. Лежала  мертвая она У нас  на  берегу. —  Мой  сын! Тут женщина была с ребенком  в  эту ночь. Я не решилась их впустить И прогнала их прочь… О,  быстро,  быстро  он  встает, Бежит на берег моря И  видит:  парус  вдалеке Уходит,  с  ветром  споря. —  Вернись,  о  милая,  вернись! Эй,  Анни,  слушай,  слушай!  — Но каждый  крик под грохот волн Звучал  слабей  и  глуше. —  Эй,  Анни,  Анни,  отзовись. Вернись,  пока  не  поздно!  — Чем  громче  звал  он,  тем  сильней Был  грохот моря  грозный. Там ветер  гнал  за  валом вал. Ладья  неслась,  качалась. И скоро Анни  в пене волн К его  ногам  примчалась. Она неслась к его ногам В бушующем прибое, Но не  вернулось вместе с ней Дитя ее  родное. К груди  подруги  он  припал. В ней не было дыханья. Он  целовал  ее  в уста, Хранившие  молчанье. — О злая мать!  Пусть ждет тебя Жестокая кончина За смерть возлюбленной  моей И  маленького сына! О,  помни,  помни,  злая  мать, Страданья  бедной Анни, Что за любовь свою ко мне Погибла смертью ранней!

-   Проснись поскорее,  мой лорд,  мой  супруг, Надень свой тяжелый доспех. Пусть люди  не скажут,  что Дугласа дочь Обвенчана тайно от всех. Проснитесь,  проснитесь,  мои  сыновья, Седлайте коней вороных. Пусть люди не скажут,  что Дугласа дочь Венчалась тайком от родных! Беглянка несется на белом  коне, А рыцарь — на сером за ней. В руке его — меч,  на поясе — рог, И  оба торопят коней. Назад оглянулся  и  слушает он, Что слышится в поле глухом. Там слышится топот и ржанье  коней  — Семь рыцарей скачут верхом. Мой  шелковый  повод,  подруга,  возьми. Держи  моего жеребца. Средь чистого поля я встречу один И  братьев твоих,  и  отца! Стояла  она,  смотрела  она, И  горько ей было смотреть, Как шестеро  братьев один за другим Должны  за нее умереть. Стояла  она,  смотрела она И слез удержать не могла, Когда наконец ее старый отец Свалился  с  крутого седла. —  Опомнись,  опомнись,  безжалостный  лорд. Постой,  не  рази до  конца. Я  нового друга могла бы  найти,  — Найду ли другого отца? Сняла она с  шеи  узорный  платок Голландского полотна. Но алая  кровь из отцовской груди Бежала,  как струйка вина. — Ты  хочешь ли дальше поехать со мной Иль,  может,  вернешься  к  родне? —  Поеду  с  тобой,  мой  единственный  друг,  — Других не оставил ты мне! Опять они  скачут вперед и вперед. Луна над полями  взошла, С коня он спустился у бледной воды И  снял  свою даму с  седла. Вот оба склонились уста освежить Студеной водою ручья. Но кровью горячего сердца его Под ним обагрилась струя. — Ты   ранен,  ты  ранен,  — сказала  она,  — И кровь твоя в воду бежит! -   О  нет,  дорогая,  пурпурный  мой  плащ, В воде отражаясь, дрожит. Опять они скачут при свете луны, Несутся всю ночь напролет. У темного  замка  сошел  он  с  коня И  крикнул,  стучась у ворот: —  Открой  поскорее,  сударыня-мать, Усталого сына впусти. Желанную  гостью на краткую ночь Ему довелось привезти. Спеши приготовить для  сына постель, Вели  ее мягче постлать. Жену молодую со мной положи — И долго  мы будем спать! Он тихо скончался ночною порой, Подруга —  в предутренней мгле. Пусть горестный жребий влюбленной четы Не ждет никого на земле! У церкви  Марии  беглянка лежит, А рядом — погибший любовник. Над ней белоснежная  роза цветет, Над ним — темно-красный шиповник. Кусты разрослись и ветвями сплелись, И  в мае цветут они  оба, И  шепчут они,  что лежат в их тени Два друга,  любивших до гроба.

Жила старуха в Ашере  Велл, Жила и  не грустила, Пока в далекие края Детей не отпустила. Она ждала от них вестей И вот дождалась вскоре: Ее три сына молодых Погибли  в бурном море. — Пусть дуют ветры день и ночь И рвут рыбачьи  сети, Пока живыми  в отчий дом Не  возвратитесь,  дети! Они вернулись к ней зимой, Когда пришли  морозы. Их шапки  были из коры Неведомой  березы. Такой  березы не  найти В лесах родного края — Береза белая росла У врат святого рая. Раздуйте,  девушки,  огонь, Бегите за водою! Все  сыновья мои со мной, Я  нынче пир  устрою! Постель широкую для них Постлала мать с любовью, Сама закуталась в платок И села к изголовью. Вот на дворе  поет петух, Светлеет понемногу, И  старший  младшим говорит: -   Пора нам  в путь-дорогу! Петух  поет,  заря  встает, Рогов я слышу звуки. Нельзя  нам ждать — за наш  уход Терпеть мы будем муки. — Лежи,  лежи,  наш  старший  брат, Еще не  встала зорька. Проснется  матушка без нас И будет плакать горько! Смотри,  как  спит  она,  склонясь, Не  ведая тревоги. Платочек с плеч  она сняла И  нам укрыла ноги. Они  повесили на  гвоздь Платок,  давно  знакомый. -   Прощай,  платок!  Не  скоро  вновь Ты  нас увидишь дома. Прощайте все:  старуха-мать И девушка-служанка, Что рано по двору бежит С тяжелою вязанкой. Прощай,  амбар,  сарай  и  клеть И  ты,  наш  пес любимый. Прости-прощай,  наш  старый  дом И весь наш край родимый!

Послушайте повесть Минувших времен О доблестном  принце По имени Джон. Судил  он  и  правил С дубового трона, Не ведая правил, Не зная закона. Послушайте дальше. Сосед его близкий Был  архиепископ Кентерберийский. Он  жил-поживал, Не нуждаясь ни в чем, И  первым в народе Прослыл  богачом. Но вот за богатство И  громкую славу 384Зовут его в Лондон На суд и расправу. Везут его ночью К стене городской, Ведут его к башне Над Темзой-рекой.

—  Здорово,  здорово, Смиренный  аббат, Получше  меня Ты  живешь,  говорят. Ты  нашей  короне Лукавый  изменник. Тебя мы лишаем Поместий  и денег! Взмолился епископ: —  Великий  король, Одно только слово Сказать мне позволь. Всевышнему богу И людям  известно, Что трачу я деньги, Добытые честно! — Не ври  понапрасну, Плешивый  аббат, Для всякого ясно, Что ты виноват, И знай:  навсегда Твоя песенка спета, Коль на три вопроса Не дашь мне ответа. Вопросы такие: Когда я на троне Сижу в золотой Королевской короне, А справа и слева Стоит  моя  знать,  — Какая цена мне, Ты должен сказать. Потом разгадай-ка Загадку другую: Как скоро всю землю Объехать могу я. А в-третьих,  сказать Без запинки  изволь: Что думает Твой милосердный  король. Тебе на раздумье Даю две недели, И столько же будет Душа в твоем теле. Подумай,  епископ, Четырнадцать дней,  — Авось на пятнадцатый Станешь умней!

Вот едет епископ, Рассудком нетверд. Заехал  он  в  Кембридж, Потом в Оксенфорд. Увы,  ни  один Богослов и философ Ему не решил Королевских вопросов. Проездил  епископ Одиннадцать дней И  встретил  за мельницей Стадо свиней. Пастух поклонился Учтиво и низко И молвил:  — Что слышно, Хозяин  епископ? —  Печальные вести, Пастух-,  у  меня: Гулять мне на свете Осталось три дня. Коль на три вопроса Не дам я ответа, Вовеки  не  видеть Мне белого света! —  Милорд,  не  печалься. Бывает и так, Что умным  в беде Помогает дурак. Давай-ка мне посох, Кольцо и  сутану, И я за тебя Перед троном предстану. Ты — знатный  епископ, А я — свинопас, Но в детстве,  мне  помнится, Путали нас. Прости мою дерзость, Твое  преподобье, Но все говорят, Что мое ты подобье! —  Мой верный  пастух, Я тебе отдаю И  посох,  и  рясу, И  митру мою. Да  будет с тобою Премудрость Господня. Но только смотри Отправляйся сегодня!

Вот  прибыл  пастух В королевский дворец. —  Здорово,  здорово, Смиренный  отец, Тебя во дворце Я давно поджидаю. Садись — я загадки Тебе загадаю. А ну-ка послушай: Когда я на троне Сижу в золотой Королевской короне, А справа и слева Стоит  моя  знать,  — Какая цена мне, Ты должен  сказать! Пастух королю Отвечает с  поклоном: -   Цены я не знаю Коронам  и тронам. А сколько ты стоишь, Спроси свою знать, Которой случалось Тебя продавать! Король усмехнулся: -   Вот ловкий пройдоха! На первый  вопрос Ты  ответил  неплохо. Теперь догадайся: Как скоро верхом Могу я всю землю Объехать кругом. -  Чуть солнце взойдет, Поезжай  понемногу И следом за солнцем Скачи всю дорогу, Пока не вернется Оно  в небеса,  — Объедешь ты в двадцать Четыре часа! Король засмеялся: -   Неужто так скоро? С тобой согласиться Я должен без спора. Теперь напоследок Ответить изволь: Что думает Твой милосердный  король. Что ж,  — молвил пастух, Поглядев  простовато,  — Ты думаешь,  сударь, Что видишь аббата… Меж тем  пред тобою Стоит свинопас, Который аббата От гибели  спас!

Вернулся мельник вечерком На мельницу домой И видит:  конь под чепраком Гуляет вороной. -   Хозяйка,  кто  сюда верхом Приехал  без  меня? Гуляет конь перед крыльцом, Уздечкою звеня. -   Гуляет конь, Ты говоришь? -   Гуляет, Говорю! -   Звенит уздечкой, Говоришь? -  Уздечкой, Говорю! С ума ты спятил,  старый плут, Напился ты опять! Гуляет по-двору свинья, Что мне  прислала мать. —  Прислала мать, Ты говоришь? -  Прислала, Говорю! -   Свинью прислала, Говоришь? — Прислала, Говорю! -  Свиней немало я видал, Со свиньями знаком, Но никогда я не видал Свиньи  под чепраком!

Вернулся мельник вечерком, Идет к своей жене И видит новенький  мундир И шляпу на стене. -  Хозяйка,  что за командир Пожаловал  в мой дом? Зачем  висит у нас  мундир И шляпа  с  галуном? -   Побойся  бога,  старый  плут, Ни сесть тебе,  ни встать! Мне одеяло и чепец Вчера прислала мать! Чепец прислала, Говоришь? -   Прислала, Говорю! -   И  одеяло, Говоришь? —  Прислала, Говорю! —  Немало  видел  я,  жена, Чепцов и одеял, Но золотого галуна, На них я не видал!

Вернулся мельник вечерком, Шагнул  через  порог И видит пару щегольских Начищенных сапог. —  Хозяйка,  что  за сапоги Торчат из-под скамьи? Свои я знаю сапоги, А это  не мои! — Ты  пьян  как стелька,  старый  плут! Иди скорее спать! Стоят под лавкой два ведра, Что мне  прислала мать. —  Прислала мать, Ты говоришь? -   Прислала, Говорю! -   Прислала ведра, Говоришь? —  Прислала, Говорю! -   Немало ведер я видал На свете до сих пор, Но  никогда я не видал На ведрах медных шпор!

Королева Британии тяжко больна, Дни  и ночи ее сочтены. И позвать исповедников просит она Из  родной,  из  французской  страны. Но пока из  Парижа попов привезешь, Королеве  настанет конец… И король посылает двенадцать вельмож Лорда-маршала звать во дворец. Он  верхом прискакал к своему королю И колени склонить поспешил. -   О  король,  я  прощенья,  прощенья  молю, Если в чем-нибудь согрешил! -  Я  клянусь тебе жизнью и троном  своим: Если ты виноват предо  мной, Из дворца моего ты уйдешь невредим И прощенный  вернешься домой. Только плащ францисканца на панцирь надень. Я оденусь и  сам,  как монах. Королеву  Британии завтрашний день Исповедовать будем в грехах! Рано утром король и лорд-маршал тайком В королевскую церковь пошли, И кадили вдвоем и читали  псалом, Зажигая лампад фитили. А потом повели  их в покои дворца, Где больная лежала в бреду. С двух сторон подступили к ней два чернеца, Торопливо крестясь на ходу. —  Вы из  Франции оба,  святые  отцы?  — Прошептала жена короля. —  Королева,  —  сказали  в  ответ чернецы,  — Мы сегодня сошли  с корабля! —  Если так,  я покаюсь пред вами в грехах И верну себе мир и покой! —  Кайся,  кайся!  — печально  ответил  монах. —  Кайся,  кайся!  —  ответил другой. — Я неверной женою была королю. Это первый  и тягостный  грех. Десять лет я любила и нынче люблю Лорда-маршала  больше,  чем  всех! Но сегодня,  о  боже,  покаюсь  в грехах, Ты пред смертью меня  не покинь!.. —  Кайся,  кайся!  —  сурово  ответил  монах. А другой отозвался:  — Аминь! Зимним  вечером ровно три  года назад В этот кубок из хрусталя Я украдкой  за ужином всыпала яд, Чтобы всласть напоить короля. Но  сегодня,  о  боже,  покаюсь в грехах, Ты  пред смертью меня не  покинь!.. -   Кайся,  кайся!  — угрюмо  ответил  монах. А другой  отозвался:  — Аминь! -   Родила я в замужестве двух сыновей, Старший принц и хорош и пригож, Ни лицом,  ни  умом,  ни  отвагой  своей На урода отца не похож. А другой  мой  малютка плешив,  как отец, Косоглаз,  косолап,  кривоног!.. -   Замолчи!  — закричал  косоглазый  чернец. Видно,  больше терпеть он  не  мог. Отшвырнул  он  распятье,  и,  сбросивши  с  плеч Францисканский суровый наряд, Он  предстал  перед ней,  опираясь  на меч, Весь в доспехах от шеи до пят. И другому аббату он тихо сказал: -   Будь,  отец,  благодарен  судьбе! Если б клятвой себя я вчера не  связал, Ты  бы нынче  висел  на столбе!

Цыгане явились на графский двор, Играя на тамбурине. Так звонко  гремел их веселый хор, Что в замке проснулась графиня. Танцуя,  сбежала она на крыльцо, И  громче  цыгане  запели. Увидев ее молодое лицо, Они ее сглазить успели. —  Шелка дорогие  снимите  с  меня, Подайте мне шаль простую. Пускай  от меня отречется  родня,  — С цыганами в степь ухожу я. Вчера мне служанки стелили  кровать У мужа в богатом доме. А нынче  в амбаре я лягу спать С цыганами на соломе! — Пойдешь ли со мною,  — спросил ее Джек, Скитаться  в ненастье  и  стужу? Клянусь я ножом,  не  вернешься  вовек Ты в замок оставленный  — к мужу! — С тобою я рада весь мир обойти И плыть по морям-океанам. С тобою готова погибнуть в пути, С моим кареглазым цыганом! Дорога бежит по лесам,  по  горам, То низко бежит,  то  высоко, Но вот выбегает она к берегам Шумящего в скалах потока. -   Бывало, я в воду спускалась верхом, И лорд мой  был рядом со мною. Теперь перейду я поток босиком С тяжелым мешком за спиною! Покинутый  граф  воротился домой. Скликает он нянек и  мамок. Ему говорят:  — На шатер кочевой Она променяла твой  замок. -  Седлайте живей вороного коня. За ним  не угнаться гнедому. Пока ее нет на седле у меня, Дорогу забуду я к дому! Дорога бежит по лесам,  по горам, То низко бежит, то  высоко. Но вот выбегает она к берегам Шумящего в скалах потока. -   Вернись,  молодая  графиня,  домой. Ты будешь в атласе и в шелке До смерти  сидеть за высокой стеной В своей одинокой светелке! -   О нет, дорогой!  Не  воротишь домой Меня  ни  мольбою,  ни  силой. Кто  варит свой  мед, тот сам  его пьет. А я его крепко сварила!

Три девушки  шили  в саду над водой, Дженнифер,  Джентль  и  Розмари. К ним рыцарь  приехал гостить молодой, А в роще поют соловьи до зари. Одна усадила его у огня,  — Дженнифер,  Джентль  и  Розмари,  — Другая овсом накормила коня. А в роще  поют соловьи до зари. Постель приготовила третья сестра,  — Дженнифер,  Джентль  и  Розмари,  — И  сна  пожелала ему до утра. А в роще поют соловьи до зари. Но девушкам  рыцарь сказал  перед сном: — Дженнифер, Джентль и  Розмари, Загадки  мои разгадайте втроем! — А в роще  поют соловьи до зари. — Что  в  мире  звучнее,  чем  рог егерей? Что в мире  колючек терновых острей? Что  слаще,  чем  хлеб,  утоляет сердца? И что  на земле тяжелее свинца? Что в мире длиннее дороги  мирской? Что глубже  на свете  пучины  морской? Продумали сестры всю ночь до утра, Дженнифер,  Джентль  и  Розмари. И вот что придумала третья сестра. А в роще  поют соловьи до зари. —  Звучнее  молва,  чем  рога егерей, А голод колючек терновых острей. Для совести грех тяжелее свинца, И хлеба дороже нам слово отца. Длиннее дороги лишь ветер один, И глубже любовь всех подводных глубин! Загадки разгаданы  все до  одной,  — Дженнифер,  Джентль  и  Розмари,  — Отгадчица рыцарю станет женой. А в роще поют соловьи до зари.

Леди у окошка Сидит,  как  снег,  бела. Кузнец глядит в окошко, Черный,  как  смола. —  Зачем  в окно  глядишь,  кузнец? О  чем,  кузнец,  поешь? Ты  пой  —  не  пой,  а под венец Меня  не  поведешь! Сидеть мне лучше в девушках У матери-отца, Чем быть женою грязного, Такого неученого, Такого безобразного, Такого закопченного Невежи-кузнеца! Девица стала уточкой, Плывет она под мост. А он  веселым селезнем Поймал  ее  за  хвост. Она лисой  прикинулась, Бежит,  не  чуя  ног. А он  собакой  гончею Лисицу  подстерег. Девица стала мухою, Стал  пауком  кузнец И  муху паутиною Опутал  наконец. Он  муху паутиною Опутал  наконец. Ведет кузнец красавицу Невесту под венец.

Долиной реки И  по горной  стране Доблестный  Кемпбелл Скакал  на  коне. Оседлан и  взнуздан Был  конь вороной. Без всадника в полночь Пришел  он домой. Встала с  постели Старая  мать. Жена молодая Вышла встречать. «Зелен мой луг, Но  никем он  не кошен. Бедный  ребеночек мой Не доношен!» Оседланный,  взнузданный, Конь вороной, Обрызганный кровью, Вернулся домой. Тяжко вздымались Бока у коня. Стремя о пряжку Билось,  звеня.

—  Недаром речью одарен Ты,  сокол  быстрокрылый: Снеси  письмо,  а  с  ним  поклон Моей подруге милой! -  Я рад снести ей письмецо По твоему приказу. Но как мне быть?  Ее в лицо Не  видел я  ни  разу. -  Легко ты милую мою Отыщешь,  сокол  ясный. Среди невест в ее краю Нет более прекрасной. Пред старым  замком,  сокол  мой, Садись на дуб соседний. Сиди  и  пой,  когда домой Придет  она  с  обедни. Придет с  подругами  она — Их двадцать и четыре. Нет счету звездам,  а Луна Одна в полночном мире. Мою подругу ты найдешь Меж дев  звонкоголосых По  гребням,  что  сверкают сплошь В ее тяжелых косах.

Вот сокол  к замку прилетел И  сел  на дуб соседний И  песню девушкам запел, Вернувшимся  с  обедни. — За стол садитесь пить и есть, Красавицы девицы, А я хочу услышать весть От этой  вольной  птицы. -  Свою мне песню вновь пропой, Мой  сокол  сизокрылый. Какую весточку с тобой Прислал  сегодня  милый? -  Тебе я должен передать Короткое посланье. Твой друг не в силах больше ждать И молит о свиданье. -   Скажу:  пускай хлеба печет, Готовит больше солода И пусть меня на свадьбу ждет, Покуда пиво молодо. -   Залога просит твой жених, Он чахнет в ожиданье. Кольцо и прядь кудрей твоих Пошли  в залог свиданья! -  Для друга прядь моих кудрей Возьми,  о  сокол  ясный. Я  шлю кольцо с руки моей И встретиться согласна. Пусть ждет в четвертой из церквей Шотландии прекрасной! К отцу с мольбой  пошла  она, Склонилась у порога. -   Отец,  мольба моя  — одна. Исполни,  ради  бога! -   Проси,  проси,  родная  дочь,  — Сказал  отец  сурово,  — Но выкинь ты из сердца прочь Шотландца молодого! -   О нет,  я чую свой  конец. Возьми мой прах безгласный И  схорони  его,  отец, В Шотландии прекрасной. Там в первой  церкви прикажи Бить в колокол печальный. В соседней церкви отслужи Молебен  погребальный. У третьей дочку помяни Раздачей  подаянья. А у четвертой схорони… Вот все  мои желанья! В светлицу тихую пошла Красавица  с  поклоном, На ложе девичье легла С протяжным, тихим стоном. Весь день,  печальна и бледна, Покоилась в постели, А ночью выпила она Питье из сонных зелий. Исчезла краска нежных губ, Пропал  румянец  алый. Три дня  недвижная,  как труп, Красавица лежала… Сидела  в замке у огня Столетняя колдунья. —  Ох,  есть лекарство у меня!  — Промолвила ворчунья. — Огонь велите-ка раздуть, А я свинец расплавлю, Струей свинца ожгу ей  грудь И встать ее заставлю! Ожгла свинцом колдунья грудь, Ожгла девице щеки, Но не встревожила ничуть Покой ее глубокий. Вот братья дуб в лесу густом Сестре  на гроб срубили И гроб дубовый серебром Тяжелым  обложили. А сестры старшие скорей Берутся за иголку И саван  шьют сестре  своей, Рубашку шьют из  шелку…

—  Спасибо,  верный  сокол  мой, Мой вестник быстрокрылый. Вернулся рано ты домой. Ну,  что  принес  от милой? —  Принес я прядь ее кудрей, Кольцо и обещанье Прибыть к четвертой из церквей Шотландских на свиданье. —  Скорее,  паж,  коня  седлай, Дай меч мой и кольчугу. С тобой мы едем в дальний край Встречать мою подругу!

Родные тело в храм внесли И  гулко отзвонили, К другому храму подошли И  мессу отслужили. Вот в третьем храме беднякам Раздали  подаянье. Потом пошли в четвертый храм, Где  милый  ждал  свиданья. -   Эй,  расступитесь,  дайте  путь Вы,  родичи  и  слуги. В последний раз хочу взглянуть В лицо моей подруги! Но лишь упала пелена С лица невесты милой, Она воспрянула от сна И  с ним  заговорила: -   О дай мне хлеба поскорей, О дай вина немного. Ведь для тебя я столько дней В гробу постилась строго. Эй,  братья!  Вам домой  пора. Погромче в рог трубите. Как обманула  вас  сестра, Вы дома расскажите. Скажите  всем,  что  не лежу Я здесь на ложе вечном, А в церковь светлую вхожу В наряде подвенечном, Что ждал  в  Шотландии  меня Не черный мрак могилы, А ждал на паперти  меня Избранник сердца милый!

Над быстрой  речкой  верный Том Прилег с дороги  отдохнуть. Глядит:  красавица верхом К воде  по склону держит путь. Зеленый шелк —  ее наряд, А сверху плащ красней огня, И колокольчики звенят На прядках гривы у коня. Ее чудесной красотой, Как солнцем,  Том  был  ослеплен. — Хвала Марии  Пресвятой!  — Склоняясь ниц,  воскликнул  он. — Твои хвалы мне не нужны, Меня  Марией не зовут. Я —  королева той страны, Где эльфы вольные живут. Побудь часок со мной вдвоем, Да не  робей,  вставай  с колен, Но не  целуй меня,  мой Том, Иль попадешь надолго в плен. — Ну, будь что будет! — он сказал.  — Я не боюсь твоих угроз! — И  верный  Том поцеловал Ее в уста краснее роз. — Ты  позабыл  про  мой запрет. За это — к худу иль к добру — Тебя,  мой  рыцарь,  на  семь лет К себе на службу я  беру! На снежно-белого  коня Она взошла.  За нею — Том. И  вот,  уздечкою  звеня, Пустились в путь они вдвоем. Они неслись во весь опор. Казалось,  конь летит стрелой. Пред  ними был  пустой  простор, А за плечами  — край жилой. —  На  миг,  мой  Том,  с  коня  сойди И головой  ко мне склонись. Есть три дороги впереди. Ты их запомнить поклянись. Вот этот путь,  что  вверх идет, Тернист и тесен,  прям  и  крут. К добру и  правде он  ведет, По  нем  немногие  идут. Другая — торная  — тропа Полна соблазнов и услад. По ней  всегда идет толпа, Но этот путь — дорога в ад. Бежит,  петляя,  меж  болот Дорожка третья,  как змея, Она в Эльфландию ведет, Где скоро будем ты да я. Что  б ни увидел ты  вокруг, Молчать ты должен, как немой, А проболтаешься,  мой друг, Так не воротишься домой! Через потоки  в темноте Несется конь то вплавь, то вброд. Ни звезд,  ни  солнца в  высоте, И только слышен рокот вод. Несется конь в кромешной  мгле, Густая кровь коню по грудь. Вся кровь,  что льется на земле, В тот мрачный край находит путь. Но вот пред ними  сад встает. И  фея,  ветку наклонив, Сказала:  — Съешь румяный плод — И будешь ты всегда правдив! —  Благодарю,  —  ответил  Том,  — Мне ни к чему подарок ваш. С таким правдивым языком У нас не  купишь —  не продашь. Не скажешь правды напрямик Ни женщине,  ни  королю… —  Попридержи,  мой  Том,  язык И делай то,  что я  велю! В зеленый шелк обут был Том, В зеленый бархат был одет. И про него в краю родном Никто не знал семь долгих лет.

— О  где ты был,  мой  старый друг, Семь долгих, долгих лет? — Я  вновь с тобой,  моя любовь, И  помню твой  обет. — Молчи о клятвах прежних лет, Мой  старый,  старый друг. Пускай о клятвах прежних лет Не знает мой супруг. Он  поспешил смахнуть слезу И скрыть свои черты. — Я  б  не вернулся в  край  родной, Когда б  не ты,  не ты. Богаче нашей стороны Заморская земля. Себе там  в жены мог бы взять Я дочку короля! — Ты   взял  бы дочку  короля! Зачем  спешил  ко  мне? Ты взял  бы дочку короля В заморской стороне. -   О,  лживы  клятвы нежных дев, Хоть вид их сердцу мил. Я  не  спешил  бы  в край  родной, Когда бы не любил. -   Но если бросить я должна Детей  и мирный  кров,— Как убежать нам,  милый друг, От наших берегов? -  Семь кораблей есть у меня, Восьмой  приплыл  к земле, Отборных тридцать моряков Со мной  на корабле. Двух малых деток мать взяла И стала целовать. -   Прощайте, детки!  Больше  вам Не видеть вашу мать. Корабль их ждал у берегов, Безмолвный  и  пустой. Был  поднят  парус  из  тафты На мачте золотой. Но только выплыли они, Качаясь,  на  простор, Сверкнул  зловещим  огоньком Его угрюмый  взор. Не гнулись мачты корабля, Качаясь на волнах, И вольный  ветер не шумел В раскрытых парусах. —  О,  что за светлые холмы В лазури голубой? -   Холмы  небес,  — ответил  он,  — Где  нам  не быть с тобой. — Скажи:  какие там  встают Угрюмые хребты? -   То  горы  ада!  — крикнул  он,  — Где  буду я  —  и ты! Он  стал  расти,  расти,  расти И мачты перерос И  руку,  яростно  грозя, Над мачтами  занес. Сверкнула молния  из туч, Слепя тревожный  взор, И бледных духов скорбный рой Покрыл  морской  простор. Две  мачты сбил он  кулаком, Ногой  еще одну, Он судно надвое разбил И  все  пустил  ко дну.

— Где был ты, мой Рональд? — В лесах, моя мать. — Что долго скитался, единственный мой? — Гонял я оленя. Стели мне кровать. Устал я сегодня, мне нужен покой. — Ты голоден, Рональд? — О нет, моя мать. — Где нынче обедал, единственный мой? — В гостях у невесты. Стели мне кровать. Устал я сегодня, мне нужен покой. — Что ел, ты мой Рональд? — Не помню я, мать. — Подумай и вспомни, единственный мой! — Угрей я отведал. Стели мне кровать. Устал я сегодня, мне нужен покой. — А где же борзые? — Не помню я, мать. — Подумай и вспомни, единственный мой! — Они околели… Стели мне кровать. Устал я сегодня, мне нужен покой. — Ты бледен, мой Рональд! — О мать, моя мать!.. — Тебя отравили, единственный мой! — О да, я отравлен! Стели мне кровать. Мне тяжко, мне душно, мне нужен покой.

В эту пятницу утром Неслись мы вперед, Оставляя маяк вдалеке. Видим: следом за нами Русалка плывет С круглым зеркальцем, С гребнем в руке. Нам вдогонку Летел ураган. А кругом океан Бушевал. Убирать паруса Приказал капитан В это утро, В последний аврал. Показалась русалка И скрылась опять. И сказал Наш матрос молодой: — Я оставил на родине Старую мать. Пусть не ждет она сына домой. Выйдет к берегу мать, Будет паруса ждать При бессчетных звездах и луне. Пусть напрасно не ждет, Слез горючих не льет, Пусть поищет, пошарит на дне! Наши утлые шлюпки Сорвала волна, И сказал капитан удалой: — Будет плакать моя Молодая жена. В эту ночь она станет вдовой! По горбатым волнам Мы неслись без руля, И сказал Наш запасливый кок: — Не дождется земля Моего корабля, А меня не дождется сынок! Мы работали дружно, Тонули мы врозь — Это было судьбой суждено. Уцелевшей доски Под рукой не нашлось, И пошли мы на темное дно, на дно, на дно, За русалкой На темное дно!

Вот так ночь! Ночь из ночей! Вечная ночь за могилой. Град и огонь и мерцанье свечей, И Господь твою душу помилуй! Долго во мраке будешь идти — Вечная ночь за могилой. Тернии будут расти на пути. Господь твою душу помилуй! Если ты нищему дал сапоги, — Вечная ночь за могилой, — Сядь, натяни их и дальше беги, И Господь твою душу помилуй! Если ж ты лишнюю обувь берег, — Вечная ночь за могилой, — Ты по колючкам пойдешь без сапог, И Господь твою душу помилуй! Долго во мраке будешь идти — Вечная ночь за могилой. К мосту страстей ты придешь по пути, Господь твою душу помилуй! Только по страшному мосту пройдешь, Вечная ночь за могилой, — Прямо в чистилище ты попадешь, Господь твою душу помилуй! Если твоя не скудела ладонь, — Вечная ночь за могилой, — Ты невредимым пройдешь сквозь огонь, И Господь твою душу помилуй! Если ж берег ты вино и харчи, — Вечная ночь за могилой, — Будешь гореть в раскаленной печи. Господь твою душу помилуй! Вот так ночь! Ночь из ночей! Вечная ночь за могилой, Град и огонь и мерцанье свечей, И Господь твою душу помилуй!

Западный ветер, повей ты вновь И маленький дождь пролей. Ах, если б со мною была любовь, А я — в постели своей!

Сквозь снег и град Вернись назад, Вернись ко мне, вернись ко мне, Мой милый друг, вернись ко мне! В потемках лет Пропал твой след. Вернись, вернись, вернись ко мне!

Твоим зеленым рукавам Я жизнь без ропота отдам. Я ваш, пока душа жива, Зеленые рукава! За что, за что, моя любовь, За что меня сгубила ты? Неужто не припомнишь вновь Того, кого забыла ты? Твоим зеленым рукавам… Я для тебя дышал и жил, Тебе по капле отдал кровь, Свою я душу заложил, Чтоб заслужить твою любовь. Твоим зеленым рукавам… Я наряжал тебя в атлас От головы до ног твоих, Купил сверкающий алмаз Для каждой из серег твоих. Твоим зеленым рукавам… Купил я красные чулки, Расшитые узорами, Купил тебе я башмачки Нарядные, с подборами. Купил гранатовую брошь, Браслета два для рук твоих. Таких браслетов не найдешь Ты на руках подруг твоих. Из серебра купил ножи, Позолотил их заново. У самой знатной госпожи Такого нет приданого. Тебе прислал я слуг своих В твоем дому прислуживать. В зеленый шелк одел я их, И в галуны, и в кружево, Чтоб на руках тебя несли Они порой ненастною, Чтоб не коснулась ты земли Подошвою атласною. Весь день твой услаждают слух И музыка и пение. Но ты меня, мой милый друг, Отвергла тем не менее. Одну надежду я таю, Что, как ты жестока ни будь, Любовь несчастную мою Вознаградишь когда-нибудь! Пусть ты глуха к моим мольбам, Мучительница милая, Твоим зеленым рукавам Послушен до могилы я. Твоим зеленым рукавам Я жизнь безропотно отдам. Зеленые, словно весною трава, Зеленые рукава!

Рога трубят. Рога трубят. И птицы приветствуют день. А двор короля Несется в поля, В дубравы, где бродит олень. Заря встает. Петух поет. И будит пастушья свирель Забрезживший день, Которому лень Покинуть лесную постель.

— Не дашь ли лошадку нам, дядюшка Том? В гору да под гору, Рысью и вскачь,— На ярмарку завтра мы едем верхом: Билл Брюэр, Джек Стюэр, Боб Симпл, Дик Пимпл, Сэм Хопкинс, Джон Хок И старый Джим Коббли и я! — А когда вы вернете коня моего? — В гору да под гору, Рысью и вскачь, — — Вернем его в среду, во вторник к обеду, Билл Брюэр, Джек Стюэр, Боб Симпл, Дик Пимпл, Сэм Хопкинс, Джон Хок И старый Джим Коббли и я! Вот вторник проходит, проходит среда, — В гору да под гору, Рысью и вскачь! — Домой не вернулись верхом никогда Билл Брюэр, Джек Стюэр, Боб Симпл, Дик Пимпл, Сэм Хопкинс, Джон Хок И старый Джим Коббли и я! С холма поглядел на окрестности Том, В гору да под гору, Рысью и вскачь! — Коня он увидел внизу под холмом. С ним — Билл Брюэр, Джек Стюэр, Боб Симпл, Дик Пимпл, Сэм Хопкинс, Джон Хок И старый Джим Коббли и я… Окончила кляча свое бытие, — В гору да под гору, Рысью и вскачь, — Оплакали хором кончину ее Билл Брюэр, Джек Стюэр, Боб Симпл, Дик Пимпл, Сэм Хопкинс, Джон Хок И старый Джим Коббли и я… Но песня не кончилась вместе с конем В гору да под гору, Рысью и вскачь! — Хоть умерли все, кто катался на нем: Билл Брюэр, Джек Стюэр, Боб Симпл, Дик Пимпл, Сэм Хопкинс, Джон Хок И старый Джим Коббли и я… В ночной тишине, при звездах и луне, В гору да под гору, Рысью и вскачь! — Верхом мы несемся на мертвом коне: Билл Брюэр, Джек Стюэр, Боб Симпл, Дик Пимпл, Сэм Хопкинс, Джон Хок И старый Джим Коббли и я… И будем мы ездить верхом до поры, — В гору да под гору, Рысью и вскачь, — Пока не провалимся в тартарары: Билл Брюэр, Джек Стюэр, Боб Симпл, Дик Пимпл, Сэм Хопкинс, Джон Хок И старый Джим Коббли и я…

Здесь я покоюсь — Джимми Хогг. Авось грехи простит мне Бог, Как я бы сделал, будь я Бог, А он — покойный Джимми Хогг!

В своих портретах, как ни бился, Добиться сходства он не мог. Его детьми утешил бог, — И в них он сходства не добился!..

«Поэзия глупа!» В суждении таком Есть свой резон. Но не забудь при этом, Что не всегда дурак рождается поэтом, — Он может быть и просто дураком!

Лежу под камнем я — вдова Владельца «Золотого Льва». Покорный воле провиденья, Мой сын содержит заведенье.

Он умер оттого, что был он скуп: Не полечился, — денег было жалко; Но если б знал он цену катафалка, Он ожил бы, чтобы нести свой труп!

Оплакивал он многих — по профессии, Но только раз себе позволил он Лежать во время траурной процессии И не напиться после похорон.

Я, гренадер, лежу в земле сырой. Я простудился, выпив кружку пива. Не пейте пива жаркою порой, А пейте спирт — и будете вы живы!

Он долго в лоб стучал перстом, Забыв названье тома. Но для чего стучаться в дом, Где никого нет дома?

Он умер с голоду, и на могиле Гранитный бюст друзья соорудили. А ведь при жизни ни один сосед Не приглашал поэта на обед. К несчастному несправедливо небо: Он получает камень вместо хлеба!

Семь спорят городов о дедушке Гомере: В них милостыню он просил у каждой двери!

Хвалился дьявол в дружеской беседе, Что соблазнит сиятельную леди, Но безрассудно было хвастовство! Кто соблазнил кого? Она — его!

Пригнул я веточку весной — Из тысячи одну. Она не спорила со мной, Пока была в плену. Когда же я ее домой Отправил — в вышину, — Какой был шум, какой был свист! Разрезав воздух, точно хлыст, Она ушла к другим ветвям, Меня послав ко всем чертям. И долго в тишине лесной Шептались ветки надо мной…

— Он целовал вас, кажется? — Боюсь, что это так! — Но как же вы позволили? — Ах, он такой чудак! Он думал, что уснула я И все во сне стерплю, Иль думал, что я думала, Что думал он: я сплю!

Ханжу кобыла укусила. Она была права: Его же проповедь гласила, Что наша плоть — трава!

Тот, кто кричит на рынке: «Репа! Репа!», Но не кричит, когда умрет отец,— Ведет себя преступно и нелепо. Он с головы до пяток — продавец. Ему дороже репа, чем отец!

Для пьянства есть такие поводы: Поминки, праздник, встреча, проводы, Крестины, свадьба и развод, Мороз, охота, Новый год, Выздоровленье, новоселье, Печаль, раскаянье, веселье, Успех, награда, новый чин И просто пьянство — без причин!

Чтобы ему напиться пьяным, Нужна бутылка со стаканом, Друзей беспечных тесный круг Или один сердечный друг. Возможно пить и в одиночку. Бутылки нет — давайте бочку. Пить без стакана мудрено, Но можно, — было бы вино!

Земля проходит по земле Подчас в наряде золотом. Земля покой найдет в земле В свой срок — сейчас или потом. Земля возводит на земле Недолговечное жилье. Земля одно твердит земле: «Все, что построишь ты, — мое!»

Мятеж не может кончиться удачей, — В противном случае его зовут иначе.

Мы говорим, что убиваем время. Пустое хвастовство! Приходит час — И время расправляется со всеми, Всех убивает нас.

Был этот мир глубокой тьмой окутан. Да будет свет! И вот явился Ньютон.

Но сатана недолго ждал реванша. Пришел Эйнштейн — и стало все, как раньше.

Как день безоблачный, ясна, Блистательна, как небо в звездах, Всем одинаково она Принадлежала, точно воздух.

«Мир, — учил он, — мое представление!» А когда ему в стул под сидение Сын булавку воткнул, Он вскричал: «Караул! Как ужасно мое представление!»

Он был чудаком и, куда бы ни шел, Проделывал путь круговой, Поскольку он шел, Куда нос его вел, А нос у него был кривой.

Георг Третий Не должен был существовать на свете, В истории английской Он кажется ошибкой иль опиской. Осталось от него, когда он помер, Одно лишь имя громкое да номер!

Я — принца крови чистокровный пес. А вы-то чей? — простите за вопрос?

Степенная, внушительная дама Покоится на лоне Авраама. Ей хорошо на лоне у него, Но Аврааму — каково!

Здесь — в келье гробовой — Лежит она, немая. Но стала таковой С пятнадцатого мая.

Хвалю я пьесу вашу, сэр, Особенно вторую часть. Но почему бы, например, Вам и начало не украсть?

Под этой скромной насыпью в могиле Спит вечным сном покойный Джексон Вилли… Признаться, Джоном назывался он, Но не рифмуется с могилой имя «Джон».

Утопилась тетка Смита У себя в колодце. Значит, воду через сито Процедить придется.

Крадется вор На графский двор, — Я очень громко лаю. Крадется друг через забор, — Я хвостиком виляю. Вот почему графиня, граф И друг их самый верный За мой для всех удобный нрав Зовут меня примерной.

Новая Церковь — Свободная церковь, Церковь без колокольцев. Старая церковь — Холодная церковь, Церковь без богомольцев.

Пред нами — жертва ожиданья: Напрасно жертвуя собой, Он ждал на улице свиданья Под водосточною трубой. О человек — сосуд непрочный! Весной, когда идут дожди, Ты под трубою водосточной Своей возлюбленной не жди!

Не всякий лебедь должен петь, Почуяв близость смерти, Иному лучше помереть До первых нот в концерте.

Алиса беззуба — и это не диво: Она с малолетства была говорлива. И скажет вам всякий, кто с нею знаком, Что зубы сточила она языком.

В одном из колледжей имущество и дом Застраховали от пожара… Ведь им известно, что за кара Постигла за грехи Содом!

Георгий — наш святой — во время оно, Спасая девушку, убил копьем дракона. Дракон был выдуман. Святой Георгий тоже. Но, может, девушка жила на свете все же?..

Ты говоришь, что я беспутная особа. Я говорю, что ты порядочен вполне… Но, видно, попусту стараемся мы оба: Никто не верит ни тебе, ни мне!

У старого Отто три юные дочки. Они написать не умели ни строчки. Отец не решался купить им тетрадь, Чтоб писем любовных не стали писать. Но младшая деда поздравила с внучкой: Писать научилась она самоучкой.

Ценил он трезвость скучную В прислуге — В швейцаре, в поваре, в лакее, — Но не в друге!

В наследственность верит не всякий, Но белая, бывшая в браке С одним из цветных, Родила шестерых: И белых, и черных, и хаки.

О Господи, какое суеверье Предполагать, что ты придумал птиц Лишь для того, чтоб колыхались перья На модных шляпах дам или девиц!

Сегодня в полдень пущена ракета. Она летит куда скорее света И долетит до цели в семь утра Вчера…

Улыбались три смелых девицы На спине у бенгальской тигрицы. Теперь же все три — У тигрицы внутри, А улыбка на морде тигрицы.

Бедный малый в больничном бараке Отдал душу смиренную Богу: Он смотрел на дорожные знаки И совсем не смотрел на дорогу…

Мне очень жаль, что напоследок Зарезался ваш досточтимый предок. Или, пожалуй, правильней сказать бы: Зачем он не зарезался до свадьбы!..

Под эти своды прибыл из дворца Король, чье слово было хрупко. За ним не числится ни глупого словца, Ни умного поступка.

Увидев девушку безвестную случайно, «Как поживаете?» — спросил ее поэт. Ни слова девушка не молвила в ответ, И, как живет она, навек осталось тайной…

Покойный Конан-Дойль при жизни был спиритом. В миры надзвездные, скончавшись, он ушел. И если б что-нибудь хорошее нашел, То не ходил бы к Свофферу с визитом!..

Жму руки дуракам обеими руками: Как многим, в сущности, обязаны мы им! Ведь если б не были другие дураками, То дураками быть пришлось бы нам самим.

Не будь к сонету, критик, слишком строг. Пускай бездарен он и скучен очень часто, Но в нем не более четырнадцати строк, А ведь в иных стихах бывает полтораста!

Сошел под гробовую сень Безумец, что в апреле Решился снять в прохладный день Фуфайку из фланели.

Слепа Фемида, слеп старик Гомер, Да и покойник был подслеповатым: Невинного считал он виноватым И нарушал в стихах любой размер.

Сгорел в камине бедный Билли. Храню я пепел дорогой, Чтоб сердце Билли не разбили Неосторожно кочергой.

Тот, кто моих не хочет груш, Не трогай веточек моих. А кто не будущий мой муж, Тот мне сегодня не жених.

Будь вежлив с каждым воробьем, Не будь заносчив с муравьем, А в обществе курином Не заикайся о своем Пристрастии к перинам!

Небритый человек, неряшливо одетый, Актера Гаррика случайно встретил где-то И подошел к нему с протянутой рукой. — Здорово! — говорит. — Но кто же вы такой? Знакомым с вами быть я не имею чести… — Ах, братец, память у тебя плоха. На сцене столько раз мы выступали вместе: Ты — в роли Гамлета, я — в роли петуха!

Твой стиль суховатый и сдержанно-краткий, — Без удержу хвалят друзья… — Уздечка нужна, чтобы править лошадкой, Но где же лошадка твоя?

Припомнив прошлое с усильем, Писала бабушка о том, Что с ней встречался Вордсворт Вильям И старый Кольридж ей знаком. В атлас и кружева одета, Она дремала на лугу, Когда великих два поэта, Причмокнув, молвили: — Агу! Они ушли куда-то оба, Но на любезные слова Успела юная особа Ответить классикам: — Уа!

Моля о свиданье опять и опять, Не тронул я сердца прелестницы… Хоть женщинам свойственно чувства скрывать, К чему меня сбрасывать с лестницы?

В Писании сказано: мужа с женой Считать полагается плотью одной. Но Дугласа с тощей его половиной Считают не плотью, а костью единой.

Здесь лежит мисс Арабелла, Не она, а только тело. Будь она здесь целиком, То болтала б языком.

Будь я крупного размера Африканский крокодил, Я бы враз миссионера С книгой гимнов проглотил.

Дафна, страсти избегая, Навсегда осталась лавром. А красавица другая Стала нынче бакалавром.

Какая шутка — наша жизнь земная! Так раньше думал я. Теперь я это знаю.

Как мог Ваш Бог, Землей владея, Избрать в любимцы иудея?

А не находите ли странным, Что вам, смиренным христианам, Пришел на ум такой вопрос, Когда ваш бог — еврей Христос?

Пусть на моем напишут пьедестале: Грешил он много, но его читали.

— Эй, кто тут погребен? — Ну я! А кто ж иной? — Так это ты, мой Джон?.. — Да, был когда-то мной!..

Ни на одну из муз ее не смотрит глаз. На всех, на девять муз глядит она зараз.

Его похоронив, наш город безутешен: У нас он был рожден, воспитан и повешен!

Земля с луною в круговом Находятся движенье, И потому мы капли пьем От головокруженья.

Я родом из города Бостона, Где в славе треска и горох, Где Довели видят лишь Кэботов, А Ловелей — разве что Бог!

В Европе годы мира настают. Уравновесятся весов военных чаши, Когда всех наших ваши перебьют, А ваших наши.

Необразованный элемент, Который ума не лишен, Почему-то считает, что «интеллигент» — Это тот, кто имеет двух жен.

Среди седых профессоров Истории Вы — рыболов Высокой категории. Когда клевали Рыбы червяка, Вы забывали Прошлые века.

Человеку, чей конь после долгой борьбы Закружился на месте и встал на дыбы, Мы сказали: — Ну что ж! Коль с хвоста ты сползешь, Будешь ты здоровей от ходьбы!

Пьянеет от яблок мисс Дженни. Должно быть, идет в ней броженье И яблочный сок Становится сидром в положенный срок В желудке малютки мисс Дженни.

Одета черепаха в две брони. Меж двух щитов она проводит дни. И в этом положенье неудобном Еще дарует жизнь себе подобным.

— Едва невинности лишусь, Умру я в тот же час! — Давайте с вами я прощусь: Уж нет на свете вас!

С девицей я встретился в Лукке. Была она с милым в разлуке. На пальме она Сидела одна И финики ела от скуки.