Память детства драгоценна для человека. То, что запомнилось с детства, не забывается всю жизнь. А запоминается крепко все необычайное, яркое, поразившее глаз и слух, доставившее радость, давшее толчок воображению. И мы уносим с собой в нашу жизненную дорогу первый рассвет, увиденный в детстве, и первый цветок, раскрывшийся перед нами, и первый снег, и первую звезду, и первую мелодию, тронувшую нашу душу, и первые звонкие строчки стихов, которые мы повторяли в младенчестве.
В кинохронике военных лет есть кадры, запечатлевшие приезд С.Я. Маршака к танкистам для передачи им нового танка, который был построен на премию, полученную группой поэтов и художников за их стихи и рисунки. Стоя на крыле мощной боевой машины, самый штатский, самый мирный из поэтов читал бойцам свои стихи. И, став в кружок на лесной поляне, молодые солдаты, еще недавние читатели детских книжек Маршака, с радостью слушали знакомые энергичные строки, которые помнили с детства. Вот поистине свидетельство народной славы поэта!
Имя Самуила Яковлевича Маршака оттого так широко известно в нашей стране, что дружба поэта с читателем начинается уже в ту пору, когда в руки ребенка даётся чудо-игрушка — первая книжка с картинками, которую он сам еще даже не умеет прочесть, и продолжается эта дружба, не обрываясь, до тех пор, пока растрепанная любимая книжка не перейдет по наследству к сыну уже успевшего вырасти читателя. Вот уже более тридцати с лишним лет стихи Маршака сопровождают у нас в Советской стране ребенка на всех ступеньках возраста. Сначала: самые короткие в мире стихи — задорные звонкие двустишия-подписки к картинкам («Эй, не стойте слишком близко, — я тигренок, а не киска!»), веселые азбуки, забавные считалки, смешные рассказы про «человека рассеянного с улицы Бассейной» и про то, как «дама сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж», загадки, песни и сказки, стихи про «Почту» и про «Что мы сажаем, сажая леса»; потом «Быль-небылица» о прошлом, о старой, дореволюционной жизни, поэмы о «Неизвестном герое» и «Ледяном острове», сказка-пьеса «Двенадцать месяцев» и вошедшие в хрестоматию гордые стихи «Наш герб». А на пороге юности Маршак открывает перед этим своим читателем сокровищницу мировой поэзии — сонеты Шекспира и песни Бернса, лирику Китса, Вордсворта, Гейне, Петёфи и других замечательных поэтов.
Стихи Маршака учат ребенка поэтическому восприятию жизни, приобщают к богатствам родного языка и мировой поэзии. Понятно, что, и вырастая, советский человек, где бы он ни жил, кем бы он ни был, — педагогом в школе, инженером или рабочим на заводе, трактористом в колхозе, врачом, солдатом, — сохраняя в памяти эти стихи, остается благодарен своему первому учителю поэзии.
Не занимая никаких должностей, Маршак является подлинным общественным деятелем нашей страны, принимая живое участие в ее культурной жизни, выступая в печати, поддерживая постоянную связь со своими читателями.
Каждый день в большой дом на улице Чкалова, который и сам уже давно живет в стихах, почтальон, чей труд прославлен в двух «Почтах», приносит письма со всего света: из городов и деревень Советского Союза, из Англии, из далекой Японии, из Китая, из демократических стран Европы. На многих письмах даже точного адреса нет — написано просто: «Москва. Союз писателей — Маршаку». Или совсем коротко: «Москва — Маршаку». Вот письмо, в котором мать трогательно благодарит поэта за ту радость, что его стихи доставили ее больному сыну. Вот зарубежный друг поздравляет с Новым Годом и желает мира и дружбы между народами. Вот юноша с дальнего севера прислал свои первые наивные и неуклюжие стихи — еще недавно он шёл по плохой дорожке, был вором, а теперь хочет трудится, стать человеком, жить честно. А вот — привет из Японии — цветные фотографии и патефонные пластинки, воспроизводящие спектакль «Двенадцать месяцев» на сцене японского театра «Хаюдза»…
В письме, которым С. Я. Маршак откликнулся на стихи юноши, были очень верные слова: «Чтобы стать писателем, надо быть хорошим читателем», и я помню, как горячо говорил Самуил Яковлевич о том, что у нас должна быть создана большая и прекрасная «Антология», которую можно было бы посылать таким юным корреспондентам — вместе с советом читать хорошие книги. Это стремление научить любить книгу, приобщить человека, особенно молодого, к искусству, к литературе, вообще к культуре, помочь понять великую деятельность человеческого духа, творческие усилия человечества во все века и во всех странах земли, — и есть то высокое одушевление, которое движет работу Маршака в литературе.
Он — просветитель в самом широком смысле слова. Как никто другой, он чувствует преемственность и связь культур, движение — основу человеческой деятельности, мощный поток времени, который определяет направление, характер и судьбу разных течений в искусстве.
Маршак и сам начинал свой трудовой путь и вырос, как поэт, в том могучем и грозном, небывало высоком потоке, который зовется великой социалистической революцией — Октябрьской революцией в России. Ее идеи — вера в коммунистическое братство людей и народов, в торжество свободного и творческого труда, в красоту справедливой и чистой жизни — стали его мерилом в жизни и литературе. Он был одним из тех, кто пришел в первые годы советской власти строить новую культуру небывалого в мире социалистического государства, он — из славной стаи зачинателей молодой советской литературы.
Призвание человека далеко не всегда определяется сразу — на заре его жизни. И того, кто рано сам открыл в себе свой дар и был поддержан другими, можно назвать счастливцем. Таким «счастливцем» был С. Маршак, чье литературное дарованье с детства было верно угадано им самим и его воспитателями.
Самуил Яковлевич Маршак родился в 1887 году и провел раннее детство в провинциальной глуши под Воронежем. Отец его работал техником на заводе; это был талантливый самоучка-изобретатель, кочевавший с места на место в поисках настоящего дела; он первый привил своим детям стремление к знанию, интерес и уважение к человеческому труду, ко всякому мастерству.
Книга была в этой семье любимым другом, стихи рано вошли в жизнь будущего поэта. С самых ранних лет у него складывались уже свои вкусы и пристрастия. «Я любил в детстве смешное и героическое, — вспоминал С. Маршак впоследствии. — Лирику я почувствовал позже — в юности. Сочинять стихи начал лет с четырех. К одиннадцати годам я написал уже несколько длиннейших поэм и перевел оду Горация».
Эти первые литературные опыты поощрялись гимназическим учителем маленького поэта, латинистом, человеком широко и разносторонне образованным, хорошо знавшим русскую и западноевропейскую литературу. Дружба с этим недюжинным человеком, заброшенным судьбой в глухую провинцию, европейски элегантным, ироническим, очень одиноким, осталась в памяти поэта как одно из ярких впечатлений детства и, несомненно, сыграла большую роль в формировании его таланта. Любовь к классической поэзии, любовь к языку, знакомство с мировой поэзией, первые попытки переводить стихи иноплеменных поэтов — все это рождалось под влиянием учителя. И, может быть, именно эта дружба ребенка со взрослым на всю жизнь оставила в поэте убеждение, высказанное им позже в стихах и статьях, что ребенок всегда тянется к взрослым, что ему интереснее жизнь взрослых, чем жизнь детей, потому, что ребенок всегда мечтает поскорее вырасти, стать большим, жить, как большие.
И в дальнейшем судьба была щедра к мальчику, одарив его встречами с замечательными людьми русского искусства. Из провинциального захолустья — подростком — он, как в сказке, был перенесен в северную столицу — в Петербург, учился в одной из лучших гимназий, жил в доме, где бывали художники, писатели, артисты. Одной из первых его жизненных удач была встреча с В. В. Стасовым, известным критиком-искусствоведом. Стасов водил мальчика в музеи, в оперу, где пел Шаляпин, на концерты знаменитых музыкантов; в Петербургской Публичной библиотеке, где работал тогда Стасов, будущий поэт проводил целые дни, рассматривая старинные книги и гравюры, слушая горячие споры об искусстве.
В 1904 году, летом, на даче у Стасова, С. Маршак познакомился с Горьким. Горький обратил внимание на хрупкое здоровье юного поэта, которому нужен был юг, и предложил ему пожить в своей семье на берегу Черного моря, в Крыму. Целый год прожил Маршак у Пешковых в Ялте, лечился, учился, много читал и перевидал там множество разных интересных людей.
Когда, после событий 1905 года, начались репрессии и Горький уехал за границу, а его семья вынуждена была покинуть Крым, С. Маршак вернулся в Петербург к отцу, на завод, за Невскую заставу.
Надо было продолжать образование — ведь к тому времени ему не удалось еще закончить среднюю школу. Поступление в университет было затруднено близостью его к «политически неблагонадежным». Маршак жил уроками, писал стихи, сотрудничал в журналах, в альманахах.
Скопив немного денег, он уехал учиться в Англию. Учился сначала в политехникуме, потом в Лондонском университете. Свои каникулы он проводил, путешествуя пешком по стране, уходил с рыбаками в море, жил в лесной школе в Южном Уэльсе, слушал английские народные песни, переводил народные баллады. Это пребывание в Англии дало молодому поэту то подлинное знание языка, литературы, тот запас «личных» впечатлений, то свое особое ощущение страны, народа, без которых он не смог бы стать таким глубоким и проникновенным переводчиком английских поэтов, каким мы его знаем теперь.
Летом 1914 года, перед самым началом первой мировой войны, Маршак вернулся в Россию. Годы войны он прожил в провинции, скитаясь по разным городам, давая уроки, упорно работая над переводами из английской поэзии. Некоторые из них были напечатаны тогда же в журналах «Северные записки» и «Русская мысль».
В эти военные годы определилась еще одна особенность Маршака, как писателя: интерес его к детям и вопросам воспитания, забота о растущем поколении. Жизнь впервые столкнула его со множеством детей-беженцев, пострадавших от войны, ему довелось заботиться о их воспитании, их судьбах.
Так намечались две основные линии будущей деятельности Маршака. Но это было еще только нащупывание своей дороги.
Найти свое призвание — еще не значит найти себя, свою силу, свое место, свое особое назначение в избранной деятельности. Как часто признанные с детства таланты оказываются потом пустоцветами, неудачниками. Осознать главную силу, которая таится в тебе, и выявить ее в действии — на это нужен упорный труд, крепкая воля и большая вера в себя. И не менее важно найти настоящую точку приложения этих сил — нужна благоприятная погода и попутный ветер в самой окружающей жизни.
Молодость Маршака проходила в трудное время. Предреволюционная российская действительность, бурная и противоречивая, и тогдашняя литературная жизнь — с идейным разбродом, с борьбой множества мелких течений, школ и школок, с явным насилием модернистов, не были благоприятной почвой для серьезного провинциального юноши, тянувшегося к классической поэзии, к фольклору, здоровому реалистическому искусству. Правда, именно в те годы в литературе усилился интерес к литературам народов Европы и Востока, русские поэты много занимались переводами, культура поэтического перевода была очень высокой. Замечательным переводчиком был И. Бунин, еще в 1898 году давший русскому читателю великолепный перевод «Гайаваты» Лонгфелло, позднее переводивший Байрона, Тениссона. Особенно много работали как переводчики поэты-символисты: Брюсов, Блок, Сологуб, Бальмонт и другие. Переводили французов, армян, испанцев, индусов, японскую и китайскую лирику тысячелетней древности. Корней Чуковский переводил и пропагандировал стихи Уолта Уитмена. В этой разнообразной по вкусам, по стилю, по манере толпе переводчиков молодому поэту было с кем спорить и у кого учится.
В то же время в литературных кругах возникло увлечение русским фольклором, появилось много произведений, в которых использовались сюжеты русских народных сказок, весь их волшебный инвентарь, весь их традиционный словарь. Но тогдашние «сказочники», вроде Ремизова и даже молодого А. Н. Толстого, писавшего тогда свои «Сорочьи сказки», шли по пути стилизации, увлекались национальным «орнаментом» или искали в фольклоре «религиозных основ»; живая сила вековой народной мудрости откровенно приносилась в жертву символическим абстракциям. Этот путь стилизации был чужд молодому Маршаку, с детства уверовавшему в жизненную правду народной поэзии.
«Для меня всегда в сказке существуют конкретные примеры жизни народа, страны. У сказочных персонажей есть родина, профессия, характер, — не раз говорил Маршак впоследствии. — Все мои двенадцать месяцев — это хозяева лесов, полей, морозов, дождей и ясной погоды, а не какие-то условные обозначения времени. Всякая стилизация отнимает у сказки жизнь».
И в самом деле, когда Маршак сам стал работать над драматургическими сказками — «по мотивам народных», — он всегда избегал стилизации, ища в сказке живой действенной мысли и правды характеров.
Но в те предреволюционные годы Маршак еще только накапливал силы.
Можно сказать, что в творческой биографии Маршака было очень мажорное, счастливое начало, потом довольно долгий «переходный возраст», когда что-то пробовалось и отвергалось, начиналось и не заканчивалось, когда накапливался жизненный опыт, когда формировался человек. И вокруг поэта — по всей стране — шла ломка, брожение, переосмысление и переоценка старых идей, представлений, понятий.
Жизнь за границей, скитания по России, война, непосредственное участие (пока еще пассивное) в тех сдвигах, перемещениях народных масс, которые были вызваны войной, ощущение нарастающего движения революционный волны — все это было для Маршака подготовкой к большому и по-настоящему новому делу его жизни, к которому призвали поэта революция и советская власть.
Только Октябрьская революция дала Маршаку возможность осуществиться как поэту оригинальному и значительному, почувствовать свою силу в живой связи с народом, с потребностями нового многомиллионного читателя.
Интересно, что первые произведения, написанные Маршаком для детей, были вызваны той настоятельной жизненной необходимостью, которую в дальнейшем он всегда считал основной причиной, побуждавшей его к творчеству. В начале двадцатых годов, в Краснодаре, работая по устройству «детского городка», вместе с группой энтузиастов — педагогов, артистов и художников — Маршак создает театр для детей, для которого нужны были пьесы. И вот для этого театра он пишет пьесы-сказки по мотивам русской народной поэзии. Сборник этих пьес, вышедший в Краснодаре в 1922 году, — первая детская книга Маршака.
В том же году С. Маршак переезжает в Ленинград и здесь сразу и на многие годы становится «душой» молодой советской детской литературы, центром, вокруг которого собираются детские писатели, идет живая работа по созданию новых книг для детей. В этой работе, в бурных спорах, осмысливаются и формируются те новые требования к детской литературе, которые предъявила к ней революционная советская действительность.
Организуется сначала детский альманах, затем журнал для детей «Новый Робинзон». Этот журнал делается той лабораторией, где под руководством Маршака создаются первые рассказы, стихи и очерки для детей молодой советской республики, где собираются кадры новой советской детской литературы. Маршак был первым редактором и вдохновителем Б. Житкова, М. Ильина, Л. Пантелеева, Евг. Шварца, В. Бианки, Е. Чарушина и многих других широко известных теперь детских писателей.
В то же время Маршак и сам выступает как автор детских стихотворных книг, новаторских по мысли и по форме. Он создает особый вид детской книжки — книжку-картинку со стихотворными подписями к рисункам («Детки в клетке», «Цирк»), переводит с английского детские народные песенки («Дом, который построил Джек»), пишет свои первые оригинальные сказки и рассказы в стихах («Сказка о глупом мышонке», «Пожар», «Почта», «Багаж»).
Приехавший в 1928 году из-за границы и ставший в центре литературной жизни в СССР, Горький горячо поддержал работу Маршака и его товарищей в детской литературе. Горький с первых лет революции заботился об издании книг для детей и юношества. Теперь он стал инициатором создания специального государственного издательства детской литературы (Детгиз), составлял для него планы изданий, задумывал темы для них, вдохновлял писателей, выступал со статьями по вопросам воспитания и детской литературы. В этой большой организационной и педагогической работе Горького Маршак был ближайшим его помощником. В 1933 году Горький предпринял своеобразный плебисцит для выявления интересов и потребностей маленьких советских читателей — напечатав в газетах письмо к детям. В ответ было получено множество детских писем с такими обширными требованиями, что в них заключалась целая программа для работы писателей и детского издательства. Разобраться в этих письмах и ответить на них Горький доверил Маршаку.
В 1934 году на Первом Всесоюзном съезде советских писателей С. Маршак сделал доклад о детской литературе, в котором высказал основные требования к детской книге и к детскому писателю. В этом докладе были намечены большие пути литературы для маленьких, приобщавшие детскую книгу к подлинному искусству.
Детскую литературу часто заставляли раньше и заставляют еще и теперь выполнять заказы самого утилитарного характера, а Маршак в своем докладе говорил, что детская книга должна быть «открытием мира» для ребенка, должна расширить его знания о земле и людях, воспитывать в детях высокие и благородные стремления и чувства, прививать любовь к родному языку, вкус к поэзии. «Мы должны дать человеку мировоззрение борца и строителя, дать ему высокую культуру», — говорил Маршак.
Этим поэтическим принципам сам Маршак всегда следовал в свой работе и писательской и редакторской, за них он боролся всю жизнь. И практика советской детской литературы подтвердила их, дав детям книги, авторы которых по праву стоят в ряду лучших советских писателей, как сам Маршак, как Аркадий Гайдар, Л. Пантелеев, М. Ильин, С. Михалков, Е. Шварц, А. Барто, В. Бианки и другие.
Не надо думать, что борьба за подлинно художественную детскую книгу была несложной и нетрудной и что победа досталась Маршаку и его единомышленникам легко. «Утилизаторы» литературы, которые смотрят на детскую книгу, как на свод правил хорошего поведения, как на «орудие» похвалы или наказания, как на «пособие» для обучения и развлечения, живы и посейчас: по существу они выражают обывательский, мещанский взгляд на литературу вообще и на детскую в особенности и очень мешают художественному воспитанию, развитию художественного вкуса и понимания искусства в нашей стране. И все же мы можем с гордостью сказать, что советская литература внесла в мировую «золотую библиотеку» детства целый ряд замечательных книг; стихи Маршака стоят в этом ряду на одном из первых мест.
Но работа в детской литературе — только часть литературной деятельности Маршака. Кроме Маршака — автора стихов для детей, мы знаем Маршака-лирика и Маршака-драматурга; во время войны он стал знаменит своими боевыми сатирическими фельетонами и эпиграммами. Значителен его труд как переводчика наших национальных поэтов и поэтов зарубежных стран. В особенности же велики его заслуги в области переводов английской поэзии. Поэтическим подвигом хочется назвать переводы Маршаком всех сонет Шекспира и стихов Бернса.
Он выступает часто и как публицист, как критик и теоретик литературы; в последние годы Маршак дал ряд интереснейших статей о мастерстве писателя.
В 1957 году Маршаку исполнилось семьдесят лет. Больше половины этой жизни отдано им работе в советской литературе. Авторитет его в литературных и педагогических кругах очень велик, известность среди читателей всех возрастов и национальностей поистине огромна. Оглядывать теперь на весь его творческий путь, думая об его писательском облике, мы должны сказать: Маршак — явление оригинальное и в то же время характерное для советской литературы. Писатель горьковской школы, любящий жизнь и верящий в человека, утверждающий доблесть, красоту и радость свободного мирного и честного труда, любящий родину и свой народ, борец за мир, защитник детства, подлинный советский гуманист, человек самых широких и разнообразных интересов — Маршак относится к числу самых активных деятелей советской культуры. Тонкий художник, опытный зрелый мастер слова, знаток языка, он всей своей жизнью, самым своим существованием в нашей литературе утверждает высокий взгляд на дело писателя, на почетное и ответственное звание литератора.
* * *
Настоящее четырехтомное собрание сочинений С. Маршака — наиболее полное издание его произведений из всех, когда-либо выходивших ранее. В нем собрано действительно все лучшее, что создано поэтом. Впервые читатель получает возможность увидеть писательский труд Маршака в целом и оценить по достоинству то, что сделано им в советской литературе. Отчетливо видны здесь все особенности его творчества, черты его писательской индивидуальности, и, хотя все четыре тома очень разные, образ поэта возникает перед читателем этих книг — законченный и ясный.
В первом томе, где собраны стихи для детей, Маршак выступает тем подлинным новатором, создателем «детского стиха», тем молодым, энергичным, мажорным, лаконичным и быстрым, изобретательным в игре и всегда точным в слове, жизнерадостным и остроумным задирой, ловко владеющим шуткой, присказкой, народной поговоркой, умеющим расшевелить, толкнуть воображение ребенка, обрадовать его новизной «открытия» вещи, явления, человека, слова, — короче говоря, тем Маршаком, которого так безошибочно любят дети.
Жизненная деятельность ребенка начинается с игры. Играя, он учится понимать мир и действовать в нем; как игрушку, осваивает он все предметы вокруг себя; всякое, даже самое утилитарное действие — еда, мытье, одеванье — для ребенка увлекательная игра. Слово — необходимейший элемент этой игры: оно дает возможность выразить свои чувства, оно организует ритм игры, радует звонким и согласным сочетанием звуков и придает игре смысл. Все это великолепно знал языкотворец-народ, создавая те колыбельные песенки, загадки и сказки, те веселые и хитроумные прибаутки, которые живут века. Кто не повторял сам в младенческие годы: «Ладушки, ладушки, где были? — у бабушки», или «Сорока-ворона кашу варила, на порог становила, гостей созывала», кто не забавлял этими словами своего ребенка?
Это знает и поэт. Этому учился Маршак у народа. Потому так естественны и живы в его детских стихах элементы народной устрой поэзии (ведь и самые эти стихи ребенок слышит из уст взрослого), все эти вопросы и восклицания, повторы и ритмические переходы, весь сказанный или песенный строй слов, точно предназначенных для «сказывания» нараспев:
И в то же время — какая конкретность, «вещность», какая точность в отборе примет и деталей! Поэт как бы видит именно то, что должен прежде всего заметить ребенок. Но искусство поэта в том и заключается, что он умеет, оттолкнувшись от простых и близких ребенку предметов, словно раздвинуть перед ним мир, расширить горизонт, заставить видеть дальше, и шире, и глубже. Этот поэтический взлет, подъем ощущается уже в самом ритме стихотворения, в самом дыхании, когда мы произносим:
Заглядевшись так далеко, забравшись так высоко на «легких крыльях», радостно опускаться как по ступенькам вниз, к земле, узнавать вновь то, что близко и дорого:
Открывая ребенку мир, поэт учит маленького человека жить в этом мире. Наше время, революционная наша действительность, жизнь Советской страны наполняют действенным содержанием стихи Маршака, определяют то новое отношение к природе, к вещам, к труду, к человеку, к людям, к родине, которое он стремится воспитать в своих читателях. Сам влюбленный в труд и в человека — мастера своего дела, в человека, который может своими всемогущими руками переделывать мир, побеждать силы природы, изменять лицо земли, поэт хочет научить и ребенка с самых ранних лет ценить труд, восхищаться всяческим уменьем человека, будь то мастерство врача или летчика, рабочего на заводе или циркового артиста. Радость труда, когда человек, как говорят в народе, работает играючи, особенно хорошо умеет передать Маршак: чувствуется, что поэту и самому весело писать про это.
Вообще жизнерадостность, энергия, юмор — характерные свойства поэзии Маршака. Это и делает его стихи близкими народной поэзии.
«Веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться», — так определил Пушкин основные качества русской народной поэзии. Маршак с детства пленился ими, они находили отклик в его собственном характере. Веселая насмешливость присуща Маршаку, в его стихах искрится юмор, разнообразный и богатый оттенками. Иногда это ласковая усмешка взрослого над «великаном», везущим на веревочке целый поезд, иногда лукавый намек, откровенная «дразнилка», иногда каламбур — забавная игра слов, иной раз и самая злая насмешка. Но, кажется, подлинное своеобразие маршаковского юмора — в тех неожиданных комических «оборотах» слова, вещи, события, которые не поддаются объяснению, которые по-английски так удачно называют «nonsense». Вспомним «вагоноуважаемого вагоноуважатого», «деток в клетке», «сказку о глупом мышонке», который выбрал себе в няньки кошку, вспомним жадного толстяка в «Мороженом», превратившегося в снежный сугроб, вспомним спор электрической лампы со свечкой и с лампой керосиновой. Все это — «умные глупости», «хитрые наивности», «лукавая простота», «перевертыши», которые так радуют ребенка.
Любители назидательности в детской литературе могут быть спокойны: Маршак многому учит в своих стихах. Да, он учит уважать труд и любить свою родину и гордиться ею, и быть хорошим товарищем, и хорошо учиться в школе, и даже — бережно обращаться с книгами. Но он учит всегда так весело, с такой избирательностью, с такой свободой воображения, с такой щедростью юмора и с такой точностью знания (никогда у него нет ничего приблизительного), что это и есть подлинное искусство воспитания.
При этом в каждом произведении Маршака, адресованном детям, решается и главная для поэта задача — учить поэзии, учить поэтическому восприятию мира, поэтическому слову. Отсюда и богатство форм и жанровое разнообразие стихов первого тома.
Маршак культивирует в поэзии для детей практически все известные формы стихотворных произведений: читатель найдет у него и песни, и сказки, и загадки, и маленькие поэмы, и повести в стихах, и лирические стихи, он возродил у нас для детей балладу, создал ряд оригинальных стихотворных циклов, как «Круглый год», «Разноцветная книга», как все его «Азбуки». Он виртуозно варьирует народные присказки — например, в «Радуге — дуге»; его «Мяч» — идеальная «считалка», где каждая строчка, кажется, возникает сама собой, вместе с ударом мяча, каждое слово звонко, упруго, точно, а все стихотворение — это целая история, смешная и даже драматичная.
Характерна для Маршака сюжетная законченность всякого, даже совсем коротенького стихотворения. Восьмистрочная загадка («Синий домик у ворот», «Под Новый год пришел он в дом») несет в себе образ вещи, (почтовый ящик, календарь), но раскрывается этот образ всегда в действии: поэт знает, что ребенок не созерцатель, а исследователь жизни, для него всякий предмет связан с явлением, ему важно знать, чему служит всякая вещь, чем полезна она человеку.
Когда Маршак говорит про желудь
нельзя не удивляться емкости этого четверостишия — чего только нет в этих коротеньких строчках: и память детства, детское восприятие мира, и чудо воображения — предвидение, и философская мысль о том, что будущее уже «спрятано» в настоящем, и нежность к этому будущему ростку, ко всему живому, и радостная вера в «будущее лето». Загадка природы, загадка жизни решена очень просто, всем понятно и подлинно поэтично.
Есть еще одна характерная особенность у Маршака — детского писателя: он — тот, кто один из первых приходит к сегодняшнему ребенку «одетый книгой», очень хорошо чувствует это «книжный» облик поэзии, и сама книга для него не просто способ передачи ребенку того, что он написал, а тоже что-то живое, одно из тех чудес, которые расцветают перед нами в детстве, образ пленительный и яркий, волшебное окно в мир. Для Маршака слово в детской книжке неразрывно связано со страницей, на которой оно напечатано, с рисунком, с чистым белым или цветным полем бумаги, с разворотом, обложкой, шрифтом, с форматом книжки. Поэт хочет помочь ребенку почувствовать «душу книги», ее безграничные возможности, увидеть в книге друга, товарища на всю жизнь; поэт учит любить книгу. «Играя с ребенком в книгу», Маршак сознательно обыгрывает все ее возможности, все ее стороны. Поэтому он в своих книгах для дошкольников всегда работает совместно с художником (много лет — с художником В. Лебедевым), добиваясь единой художественной целостности книги. Так были созданы «Цирк», где каждая страница — цирковой «номер», каждый разворот — яркое «антре», а вся книга — представление; «Мороженое», «Багаж» и другие книги.
Вершиной такого содружества поэта и художника в книге явилась «Разноцветная книга». Уже в самом заглавии, в названии станиц — «Зеленая», «Синяя», «Желтая», «Красная» — подчеркнуто, что перед нами книга. А почувствовав книгу как вещь, видишь и слышишь, какие она несет в себе чудеса.
Лето расцветает перед маленьким читателем на этой зеленой странице во всем своем красочном изобилии — с полевыми цветами, бабочками, божьей коровкой. Ощущение приятной свежести зеленого цвета эмоционально подкрепляется шуткой:
Для каждой страницы найдено самое естественное и характерное: белая — зима, с хитрым сплетением следов на снегу; синяя — море, со всеми подводными чудесами и корабликом на верху; красная — овеянная алыми знаменами и флагами Красная площадь в Москве. И даже самый мрачный свет — черный — не мрачен и не скучен для поэта и художника: они делают из него «ночную страницу», на которой рисуют Москву ночью — притихшую, отдыхающую, спокойную, с огнями фонарей на мостах, с рубиновыми звездами на башнях Кремля.
Расширяя знания ребенка об окружающей действительности, рождая в нем любовь к широкому, яркому, богатому и прекрасному миру, поэт связывает эту любовь конкретно с родной страной, с жизнью советского народа, с Москвой. Так познавательный материал книги согревает глубоким патриотическим чувством.
В детских книжках Маршака отчетливо видишь, как поэзия воспитывает или — как воспитание может быть полным поэзии.
Таков Маршак в своих стихах для детей. Но представление о Маршаке-поэте было бы неполным, если бы мы не прочли его «Лирической тетради» и сатирических стихов, собранных во втором томе.
Лирический голос Маршака не предназначен для ораторской трибуны; эстрада противопоказана лирике Маршака. Все, что он хотел рассказать людям, чему хотел научить, чем хотел развеселить и порадовать, передано им в стихах для детей, в переводах, в сатире и пьесах. «Лирическая тетрадь» — это поэтический дневник, где собраны «заметы сердца», мысли о жизни и о себе. Стихи этого раздела коротки, сдержаны, немногословны: три — пять — шесть строф, не больше, а иногда это лишь одно четверостишие.
Здесь впечатление, наблюдение поэта заключено в строгую и точную форму афоризма. Афористичность вообще свойственна многим стихам «Лирической тетради». Мысль здесь так тесно слита с чувством, что, можно сказать, сама становится лирическим переживанием. Это роднит лирику Маршака с Тютчевым, Фетом, Буниным — особенно в стихах о природе. Такие стихи, как — «Цветная осень — вечер года…», «Как поработала зима!..», «О том, как хороша природа…», «Текла, извивалась, блестела…», «Встреча в пути», «Ландыш», «Абхазские розы», — живое свидетельство любви и близости Маршака к классической русской поэзии, для которой выношенность чувства мысли, точность слов, строгость формы были непреложным законом.
В лирической поэзии Маршака две темы звучат наиболее сильно: время и слово. Чувство времени, которое так ощутимо во всем, что делает Маршак, в его лирических стихах находит свое прямое выражение.
Это разное отношение к времени — в молодости и в зрелые годы, когда «жизнь идет не медленней, но тише», — не мешает ощущению наполненности каждого часа, ощущению полноты жизни, которое так характерно вообще для стихов Маршака. Можно сказать, что это чувство огромной емкости времени — то новое, свое, что внесено им в поэзию. Сколько раз поэты всех времен писали о мимолетности человеческой жизни, тосковали о призрачности ее! Но, даже как будто соглашаясь с ними, Маршак в стихотворении «Как призрачно мое существованье…» говорит:
Время не просто проходит, оно существует для творчества, оно дано человеку, чтобы он творил; в этой мысли весь оптимизм Маршака. И потому, жалея о своих любимых, о людях ушедших и уходящих, поэт говорит, что они прожили не зря:
Как поэт, как мастер слова, полвека работающий в литературе, Маршак не мог не сказать в поэзии о своем отношении к слову, к своей работе писателя («Словарь», «Все то, чего коснется человек…», «Дон-Кихот»). Для поэта слова — не разменная, ходячая монета — на них лежит «события печать», в них «звучат укор, и гнев, и совесть», они живут во времени и переживают людей и времена. Отсюда — любовь к бессмертному поэтическому слову, запечатлевшему для человечества мысли и чувства человека, его вдохновенный труд.
Одна из особенностей Маршака-поэта есть прямое следствие этой его любви к поэзии, его литературной «одержимости». Он способен глубоко и страстно заражаться поэтическим словом другого поэта — проникать в существо его поэзии, и в этом сила Маршака как переводчика. Он вообще очень чуток к слову: услышанная им случайно узбекская поговорка «одной рукой в ладони не ударишь» вызвала в жизни целое стихотворение — «Песню о двух ладонях».
У поэта всегда два источника, питающие его творчество: реальная окружающая жизнь и само искусство, его жизнь, его традиции и образцы. Отказ от того или другого неизбежно приводит к оскудению творчества. Без поэтической культуры нельзя уловить глубокий скрытый ход жизни, без живых наблюдений действительности, без опыта современности нельзя понять культуру. Так думает, так учит нас Маршак. И для его творчества характерна эта взаимосвязь поэтической культуры с живым непосредственным отношением к современности. Он современен даже в свои переводах из Шекспира и пьесах, написанных по мотивам старинных народных сказок; зато порой в самых «злободневных» стихах, вплоть до сатирических газетных фельетонов, он пользуется литературными ассоциациями, явно продолжает литературные традиции. Так, сатирических стихах, особенно в годы войны, Маршак часто прямо пародирует известные стихи (например, «Будрыс и его сыновья» — Пушкина, «Песнь о вещем Олеге», его же). Сатирическое стихотворение «Голливуд и Гайавата» приобретает особую сторону оттого, что нелепое запрещение в США экранизации поэмы Лонгфелло высмеивается Маршаком с помощью самой же поэмы:
...........
Маршак пользуется в сатире сказочными и басенными приемами, любит короткую эпиграмму, которая особенно хорошо звучит с плаката и под карикатурой в газете. Веселая игра словом, которая так радует нас в детских стихах, здесь превращается у него в злую и меткую насмешку, поэт создает свои новые иронические пословицы:
Написанные по разным злободневным поводам, прикрепленные к определенным историческим и житейским фактам, сатирические стихи Маршака, однако, не утратили со временем своего значения и смысла. Напротив — когда перечитываешь сейчас его фельетоны военных лет, они кажутся даже значительней и глубже — словно время добавило им еще что-то от исторического опыта, и то, что было ироническим провидением, стало теперь сатирическим обобщением. Собранные вместе во втором томе, эти сатирические стихи выявляют с большой силой характерную черту дарования Маршака — юмор, показывают Маршака-насмешника, Маршака иронического — причем здесь этот юмор существует как бы в чистом виде, выделенно, тогда как в детских стихах он дан в своеобразном сплаве.
______
В драматургии Маршак выступает перед нами как сказочник. Все его пьесы: «Теремок», «Кошкин дом», «Сказка про козла», «Двенадцать месяцев» (по чешской народной сказке), «Горя бояться — счастья не видать», даже «Петрушка-иностранец» — сказки. Вдохновляясь народной сказкой, Маршак, как истинный сказочник, всегда совершенно по-новому, по-своему рассказывает сказки, они приобретают иной смысл, иную идею. При этом поэт еще и переводит сказку на язык театра, — так, перед войной в Детском театре мы увидели старинную сказочку «Теремок» совсем в новом облике — как антивоенную сатиру, очень острую и драматичную (чего не было в народной сказке), и вместе с тем такую простую, что она была доступна пониманию самых маленьких зрителей.
Пьеса «Кошкин дом» родилась даже не из сказки, а из двух строчек детской песенки: «Тили-бом, тили-бом, загорелся кошкин дом…» А у Маршака это целая комедия для тетей в нескольких картинах со многими действующими лицами, веселая и остроумная сатирическая комедия, в которой высмеиваются эгоизм, глупость, чванство, мещанская скопидомная любовь к вещам, «к обстановке», жадность, те человеческие пороки и недостатки, которые живучи и до сих пор и от которых поэт хочет остеречь наших детей.
Гораздо сложнее и по мысли и по содержанию сказка «Горя бояться — счастья не видать» (первоначальный одноактный вариант ее назывался «Горе-злосчастье»). Недаром эту сказку Театр имени Вахтангова поставил для взрослых.
Из народной сказки Маршак взял только образ Горя-злосчастья и тему передачи Горя одним человеком другому. Эта ситуация стала в пьесе причиной драматических событий, испытанием для всех героев, в котором обнаруживаются их человеческие качества и социальные черты. Бедняк дровосек, жадный купец, царь — все стараются сбыть Горе с рук, не заботясь о том, к кому оно попадет после них. Лишь Солдат не убоялся Горя и не захотел обманом передать его другому, постарался сам с ним справится. Такая трактовка сказки о Горе-злосчастье, конечно, совсем нова.
По форме «Горя бояться — счастья не видать», в сущности бытовая комедия со всеми приметами реалистической сатиры. Фантастический элемент в пьесе заключается лишь в образе самого Горя — злосчастья да в тех мгновенных «волшебных» переменах и поворотах в судьбе героев, какие происходят с ними, когда Горе к ним пристает или когда они расстаются с Горем, передав его другому. Но, как всегда в подлинной сказке, элементы фантастики в пьесе ощущаются лишь вполне вероятным сгущением реальных жизненных сил и возможностей.
Чешскую народную сказку «Двенадцать месяцев», пересказанную когда-то еще Боженой Немцовой, Маршак сначала рассказал в прозе.
Уже в этом виде сказка зазвучала по-иному, чем в фольклорных текстах, а в драматизированном варианте она так обогащена идейно и художественно, что ее можно по праву считать уже просто сказкой Маршака.
В традиционную историю бедной, гонимой мачехой сироты Маршак внес новые, типичные для него мотивировки. Не смирение и терпение сироты хочет прославить поэт, а веселое трудолюбие, с помощью которого человек может добиться всего, смелость и стойкость, которые побеждают суровые законы времени. Все двенадцать месяцев падчерица знает в лицо, так как во всякое время года она постоянно на работе — в поле, в лесу, во дворе, она не прячется ни от жары, ни от холода, ни от осеннего ветра, и вот в трудную минуту они приходят ей на помощь. Природа начинает дружить с человеком, который трудится в ней и не боится ее. Для такого человека раскрываются все ее чудеса, все ее богатства и все изобилие.
«Двенадцать месяцев» — сказка лирическая, фантастическое начало в ней преобладает, но и в нее Маршак внес комедийную сатирическую струю — всю линию маленькой Королевы, не знающей заботы и труда, далекой от народа, окруженной придворными, которые потворствуют ее капризам и прихотям, поощряют в ней жестокость и себялюбие. Образ маленькой Королевы совсем не традиционен и очень удался поэту: это живая умненькая девочка, призирающая своих прислужников именно за их угодливость и трусость. Столкновение в сказке лирического и сатирического начала очень оживляют ее.
И все же в драматургических сказках, мне думается, Маршак-сказочник оказывается сильнее Маршака-драматурга. Повествовательность сказочного сюжета и сказочная условность характеров остаются иногда не преодоленными автором. Не всегда удается поэту показать характеры героев в развитии — в зависимости от изменяющихся обстоятельств — так, как удалось, например, показать маленькую Королеву в «Двенадцати месяцах».
Но, как и в его книгах, радует нас и на сцене слово Маршака — остроумный и поэтичный диалог, отточенность и блеск реплик, часто доведенных до афоризма, до подлинной пословицы.
______
Маршак-переводчик старше Маршака — автора стихов для детей, сатирика и драматурга. Переводить стихи — было его любимым увлечением с детства. При первой встрече с Горьким юный поэт читал Алексею Максимовичу свой перевод стихотворения польского поэта Адама Мицкевича. Живя в Англии, Маршак начал серьезно работать над переводами английских народных баллад. И позже — чтобы он не делал, что ни писал, работа над переводом стихов была его постоянным занятием, делом всей его жизни. Естественно поэтому, что в поэтическом хозяйстве Маршака ценность его переводческого вклада может быть уравновешена только тем, что сделано им для детей. За плечами у поэта полувековой опыт художественного перевода, и поистине третий том настоящего издания, где собраны лучшие его переводы, является настоящей сокровищницей поэзии.
Конечно, Маршак, как переводчик, в течение пятидесяти лет изменялся, рос, совершенствовался, даже вкусы его, выбор стихов для перевода были разными в разные периоды его жизни. Но это почти неощутимо, когда читаешь теперь третий том. Ко многим стихам, переведенным в молодости, Маршак вернулся в зрелые годы и заново переписал их. А то, что было случайным, временным, несовершенным, что не отвечало сегодняшней требовательности поэта, было им откинуто и не вошло в книгу.
Свое творческое кредо переводчика Маршак очень хорошо выразил в небольшой статье «Искусство поэтического портрета».
«… Мы переводим стрелки часов, переводим поезд с одного пути на другой, переводим по почте или по телеграфу деньги, — пишет он — В слове «перевод» мы ощущаем нечто техническое, а не творческое. Пожалуй, оно вполне оправдывает себя в тех случаях, когда относится к переводу документа, письма или устной речи с одного языка на другой. Иное дело — художественный перевод, немыслимый без затраты душевных сил, без воображения, интуиции — словом, без всего того, что необходимо для творчества».
Одна из важнейших мыслей статьи: поэт не переводит стихи по заказу, выбор их обусловлен каким-то внутренним соответствием поэтического строя души переводчика и поэта, которого он переводит. Только тогда может родиться новое произведение искусства.
«… Если вы внимательно отберете лучшие из наших стихотворных переводов, — говорит Маршак, — вы обнаружите, что все они — дети любви, а не брака по расчету, что нельзя было в свое время и придумать лучшего переводчика «Илиады», чем Гнедич, лучшего переводчика для «Одиссеи», чем Жуковский, лучшего переводчика для песен Беранже, чем Курочкин… Перевод по-настоящему замечательных стихов и прозы является важным событием — этапом в жизни литературы и авторов перевода».
Мы знаем, что появление «Сонетов Шекспира» и стихов Бернса в переводе Маршака было действительно событием в нашей литературе, значительным явлением в советской поэзии, а для самого поэта достойным завершением одного из труднейших и радостных этапов его жизни.
Подлинно художественные переводы стихов мировых поэтов входят в русскую поэзию, как вошли «Сосна» и «Горные вершины» Лермонтова, переводы из Гейне М.Михайлова, многие переводы Жуковского, «Гайавата» И. Бунина.
«Поэма «Гайавата» Ивана Бунина, конечно, представляет собою перевод поэмы генри Лонгфелло, но она в то же время и вполне самостоятельное произведение нашей поэзии, — пишет в той же статье «Искусство поэтического портрета» Маршак. — Русский поэтический язык, которым в таком совершенстве владел Бунин, придал его «Гайавате» новую свежесть, новое очарование. Такое совершенство перевода достигается не только размерами таланта и силою мастерства. Надо было знать и любить природу, как Бунин, чтобы создать поэтический перевод «Гайаваты». Одного знания английского текста было для этого недостаточно».
Жизненный опыт, мировоззрение в самом широком смысле слова, связь с народом, глубокое знание языка обязательны для переводчика, как и для всякого писателя вообще. Чтобы не только головой, но и сердцем понять мир чувств Шекспира, Гёте, Данте, надо «найти нечто соответствующее в своем опыте чувств», — утверждает Маршак.
И действительно, в большинстве своих переводов Маршак является как бы «соавтором» произведения. Недаром он сравнивает работу переводчика-поэта с портретом, сделанным рукою художника, а не с фотографией, которая при всей точности дает только внешнее формальное сходство, слепое, механическое воспроизведение предмета. «Поэтическая точность дается только смелому воображению». Больше всего Маршак стремится передать правду чувств и мыслей переводимого им поэта, особенности его поэтической речи.
Тем не менее Маршак иной раз поражает нас точностью интонации и полным ритмическим соответствием стиху оригинала. Образцами такой ритмической и интонационной точности могут служить переводы поэмы «Тэм О’Шентер» Бернеса или, например, сонета Китса «Тому, кто в городе был заточен».
Заново открывая для нас великих поэтов прошлого, как это сделал Маршак, переводя сонеты Шекспира и лучшие произведения Бернса, он в то же время впервые знакомит нас и с поэтами современности — например, с итальянским поэтом Джанни Родари. Благодаря Маршаку советские дети узнали и полюбили его детские стихи. Несомненно Родари в своей поэзии является во многом единомышленником советского поэта. Достаточно назвать такие стихи, как «Чем пахнут ремесла?», «Рыбак», «Точильщик», «Лудильщик», «Почтальон», «Трубочист», «Пожарный». «Чистильщик сапог», чтобы стало понятно, что он близок и созвучен Маршаку своим воспеванием человеческого труда и трудящегося человека.
В переводах детских стихов особенно отчетливо видно, как тесно, как неразрывно связана работа поэта для детей и его переводческая деятельность: тот же принцип экономии и точности слова, те же поиски предельной простоты и ясности, то же пристрастие к энергичной строке, к волевой и бодрой интонации, та же музыкальная безошибочность — и одновременно смелость воображения, поэтический взлет. Работая над стихами для детей, поэт часто находил те средства выразительности, которыми пользовался потом в работе переводчика. А возвращаясь после работы над переводами в детскую литературу, он каждый раз является обогащенным своим общением с поэзией других народов.
______
Впервые — в четвертом, последнем томе этого издания собраны теоретические и критические статьи С. Маршака, напечатанные раньше в газетах и журналах. Они, как видно из уже цитированной нами статьи об искусстве перевода, объясняют многое в работе самого Маршака, и в то же время они — ценный вклад опытного мастера в теорию литературы.
Особенно велик этот вклад в историю и теорию детской литературы. Многочисленные статьи, речи и доклады по вопросам детского чтения, анализ разных жанров детской литературы и развития их у нас, критика отдельных произведений детских писателей дают большой материал исследователю советской детской литературы. Можно сказать, что Маршак не только сам был экспериментатором в своих дошкольных книжках, не только создал новый тип стихотворной книжки для самых маленьких, но и сформулировал основные идейные и художественные требования к дошкольной литературе: он требовал чистоты и строгости стиля, логики построения, новизны и доступности познавательного материала, игровой действенности, динамичности образа, словесной изобретательности, подлинности чувств и большого обобщения.
В одном из своих выступлений на совещании по детской литературе — больше двадцати лет назад — Маршак говорил о книжке для школьников: «В книжке так мало текста, что легко пересчитать все слова от первого до последнего. При такой краткости каждое слово должно быть взвешено и проверено. Ведь по этим коротеньким книжкам дети учатся и мыслить, и чувствовать, и говорить. Маленькая книжка должна быть ничтожной книжкой».
Очень интересны статьи Маршака о научно-художественной литературе для школьников, о работе Льва Толстого для детей, об исторической повести.
Но, конечно, значительней всего то, что написано Маршаком о поэзии, о мастерстве поэта.
Такие статьи, как «Заметки о сказках Пушкина», «О хороших и плохих рифмах», «О поисках своеобразия», большая статья «Заметки о мастерстве», в которой Маршак, анализируя произведения классиков — Пушкина, Некрасова, Фета, — говорит «о прозе в поэзии», «о стихе работающем и праздном», — вот подлинная школа мастерства для молодых поэтов и для читателей, из которых и выходят поэты.
И в своих теоретических статьях Маршак всегда остается поэтом — так образно, конкретно и просто умеет он говорить о «технике» своего поэтического дела. Так, например, приводя старую и справедливую поговорку: «Мыслям должно быть просторно, а словам тесно», он добавляет, что «и словам не должно быть в стихах слишком тесно. Нужен простор, чтобы слова не комкались, не слипались, нарушая благозвучие и здравый смысл, чтобы не нарушалась живая и естественная интонация и чтобы в строчках оставалось место даже для пауз, столь необходимых лирическим стихам да и нашему дыханию».
Совсем маленькую статью «Об одном стихотворении» не хочется даже называть статьей: это скорее удивительно проникновенное стихотворение в прозе, песня о песне. Оно одно лучше научит понимать стихи, чем какой-нибудь длинный ученый трактат о поэзии.
Но, может быть, самой примечательной во всем томе является статья «Мысли о языке». В ней что ни страница, то находка, драгоценное открытие, сделанное поэтом за многие годы труда. Здесь и глубокое знание языка — «силы, веса, температуры, возраста слова» и ощущение всего «словаря», в котором отразилась жизнь народа, и чувство «наследства» прошлого, и глубоко верное утверждение, что в языке, «в нем самом есть уже все элементы искусства — и стройная синтаксическая архитектура, и музыка слова, и словесная живопись».
Четыре книги сочинений С.Я. Маршака — плод огромного многолетнего писательского труда одного из старейших представителей советской литературы, сокровищница чувств, мыслей, поэтического слова — несомненной порадуют всех, кто любит поэзию.
ВЕРА СМИРНОВА