У каждого дела Запах особый: В булочной пахнет Тестом и сдобой. Мимо столярной Идешь мастерской — Стружкою пахнет И свежей доской. Пахнет маляр Скипидаром и краской. — Пахнет стекольщик Оконной замазкой. Куртка шофера Пахнет бензином. Блуза рабочего — Маслом машинным. Пахнет кондитер Орехом мускатным. Доктор в халате — Лекарством приятным. Рыхлой землею, Полем и лугом Пахнет крестьянин, Идущий за плугом. Рыбой и морем Пахнет рыбак. Только безделье Не пахнет никак. Сколько ни душится Лодырь богатый, Очень неважно Он пахнет, ребята!

Цвет свой особый У каждого дела. Вот перед вами Булочник белый. Белые волосы, Брови, ресницы. Утром встает он Раньше, чем птицы. Черный у топки Стоит кочегар. Всеми цветами Сверкает маляр. В синей спецовке, Под цвет небосвода, Ходит рабочий Под сводом завода. Руки рабочих В масле и в саже. Руки богатых Белее и глаже. Нежные пальцы, Светлые ногти. Нет на них копоти, Масла и дегтя. Знаешь: пускай у них кожа бела, Очень черны у богатых дела!

Стишок про лудильщика, парня веселого. Он плавит свинец и блестящее олово. Он варит лекарства в походной аптеке Больной сковородке, кастрюле-калеке. Он чайник исправит — и чайник здоров. Он врач сковородок, профессор котлов. Он лечит кофейнику носик и донце, И старый кофейник сверкает, как солнце. Больница его — на камнях мостовой. И солнце горит над его головой.

— Эй, старичок «Старье берем»! Что ты несешь в мешке своем? — Несу башмак без каблука, Один рукав без пиджака, Смычок без скрипки и ошейник, Безносый чайник и кофейник Да котелок из чугуна, Насквозь проржавленный, без дна. Несу министра без портфеля. Он правил без году неделю И призывал страну к войне… Он у меня на самом дне! 

Не будит меня на рассвете петух: Сигналы трамвая тревожат мой слух. Одеты в спецовки свои темно-синие, Рабочие первыми едут по линии. За ними в вагоне второго трамвая Чиновники едут, газеты читая. А в третьем трамвае возня, суета: Ватага ребят занимает места. Они повторяют во время движенья Сложенье, деленье, склоненье, спряженье!

 Вечно ворчит На служанку хозяйка: — Плохо погладила Платье, лентяйка. Окна не вымыты. Пол не натерт. Ложка пропала. Не выпечен торт. Дня не проходит Без новой придирки: — Соус без соли. Крендель без дырки. Кот не накормлен. Кофе не молото. Плохо начищены Бронза и золото. Лопнул стакан, И разбиты две банки.. Туго приходится Бедной служанке!

На педаль нажимая ногою, Он вращал колесо ремешком. Колесо он носил за спиною, А ходил по дорогам пешком. 

Это — тихий, тихий стих, Тише всех стихов других. Кто по городу ночному Держит путь от дома к дому? Верно, принц уснуть не может: Шум листвы его тревожит? Иль во тьме разносят феи Все билеты лотереи? Или, может быть, не спит Тот, чей зуб всю ночь болит? Нет, шагает вперевалку Старый сторож с толстой палкой. Он один не спит в квартале, Чтоб другие крепко спали.

 Приятно детям в зной горячий Уехать за город на дачи, Плескаться в море и в реке И строить замки на песке. А лучше — в утренней прохладе Купаться в горном водопаде. Но, если вас отец и мать Не могут за город послать, — На каменной лестнице, Жарко нагретой, Вы загораете Целое лето. Или валяетесь Летом на травке На берегу Водосточной канавки. Если б меня президентом избрали, Я бы велел, чтобы в каждом квартале Каждого города всем напоказ Вывешен был мой строжайший приказ:

Детям страны президентским декретом Жить в городах запрещается летом. 

Всех ребятишек на летнее жительство Вывезти к морю. Заплатит правительство

 Этим приказом — параграфом третьим — Горы Альпийские дарятся детям.

Кто не исполнит приказа, тому Будет грозить заключенье в тюрьму!

Открытки, блещущие глянцем, Распродаются иностранцам. Милан с прославленным собором. Рим: Капитолий, Купол, Форум. Неаполь с морем и вулканом, Откуда вьется дым султаном. Вот Пиза со своей всегдашней Наклонной — падающей — башней. Вот Генуя с морскою гаванью И с кораблем, идущим в плаванье… А что скрывается внутри, — Ты за открытку посмотри. Вправду ли, вечно гоняя гондолы, Венецианцы поют баркаролы? Вправду ль Неаполю только и дела — Глазеть на вулкан да плясать тарантеллу? Может, и так. Но я верю глазам, Верю тому, что увижу я сам. Разрешите мне, синьоры, За открытку кинуть взоры, Узнать, как дела у людей обстоят, Что делают люди, о чем говорят. Кто горюет, веселится, Кто без ужина ложится, Кто зимой не защищен От дождя и снега, У кого отличный сон, Только нет ночлега. Загляните-ка, синьоры, За открытку, на которой Парки, башни и соборы…

Плетет он стулья, Чтоб вы сидели, А сам сидит он на панели. Кто делает автомобили, Бредет по улицам пешком. А те, что вам ботинки шили, Частенько ходят босиком. Порой у пчел нет меда в улье, У земледельца нет земли, А человек, плетущий стулья, Сам на земле сидит в пыли. 

В Неаполе — в городе яркого света — Есть переулочек Палонетто. Кривой переулок темен и тесен — Без неба, без солнца, без моря, без песен. А будет ли песня кем-нибудь спета Для тебя, мой Неаполь, без неба, без света?

Площадь Джованни Мастаи Ферретти. В брызгах фонтана купаются дети. В воду ныряют на площади Рима, А рядом троллейбус проносится мимо. Кажется, лопнет троллейбус набитый. Люди в троллейбусе очень сердиты. Смотрят в окошки, как будто грозя: «Эй, шалопаи! Купаться нельзя!» Но под одеждой, взмокшей от зноя, В душах людей я читаю иное. Что-то живое бьется тайком В сердце у каждого под пиджаком. Думают взрослые: «Эх, чертенята! Лето — раздолье для вашего брата. Мы же строчить в министерствах должны, Вместо того чтобы сбросить штаны И полоскаться в бассейне, как дети, На площади старой Мастаи Ферретти».

Глядит в лагуну старый мост, И так вода ясна, Что в ней встает такой же мост, Такая же луна. Светла, как небо, глубина, Полна таких же звезд. Где ж настоящая луна? Где настоящий мост?

Шесть тысяч длинных поездов Бегут по рельсам каждый день, От городов до городов, Минуя сотни деревень. Один уходит за другим В Милан, Турин, Сиену, Рим. Мчатся в Неаполь, Верону, Венецию, В Геную, Лукку, Флоренцию, Специю. Быстро везет паровоз из депо Нас через реку по имени По. В Реджо Калабрия поезда С берега сами идут на суда. Если бы выстроить их вереницей — Все эти тысячи поездов, — Был бы передний в горах у границы, Задний — у южных морских берегов. Поезд по рельсам ведет машинист, Смотрит, чтоб путь был свободен и чист. Он управляет движеньем колес, Может в пути задержать паровоз. Очень советую вам я, синьоры, Не затевать с машинистами ссоры!

Если бы стал я владельцем дороги И посетил этот поезд убогий, Поезд, где в хмурые ночи осенние, Кроме дыхания, нет отопления, Поезд, в котором десятки ребят На чемоданах, свернувшись, лежат, Поезд, где мать укрывает ребенка Старою шалью, дырявой и тонкой, — Я бы на каждый ночной перегон Детям давал бы спальный вагон. Каждому — койку с простынкою чистой, По одеялу из шерсти пушистой. И приказал бы, чтоб детям в постели Песню колеса бегущие пели. 

Туннель — это ночь, Но не вправду, а в шутку. Ночь продолжается только минутку. Поезд так быстро выходит на свет, Что испугаться времени нет.

Очень мне нравится эта сторожка. Все поезда в ней видны из окошка. Справа и слева — деревья, кусты, А на окошках — герани цветы. Чей это домик? Не ваш и не мой. Железнодорожный. Двадцать седьмой.  

Это — большое вокзальное зданье. В зданье имеется зал ожиданья. Если ночлега нигде не найдешь, Ты притворись, будто поезда ждешь. Ночью ты голос услышишь спросонья: — Скорый — в Неаполь! Курьерский — в Болонью! Сидя на лавке меж двух узелков, Спи под напев паровозных гудков. Думает, зал обходя, контролер: «Что же не едет этот синьор? Спит на скамейке он крепко и сладко. Верно, в пути у него пересадка». Сплю я, синьор, не будите меня! Только не поезда жду я, а дня. Носят меня не колеса, а ноги. Днем я хожу да хожу по дороге. Жду я работы, ищу пропитанья, Но возвращаюсь в зал ожиданья… В зале сижу я ночь напролет. Видно, не скоро мой поезд придет. Гул паровоза, протяжный и зычный, Напоминает гудок мне фабричный. Ах, контролер, не мешайте вы мне Видеть работу хотя бы во сне!

Что поете вы, солдатики, солдаты, В длинном поезде, везущем вас куда-то? Что поете вы, с платформы свесив ноги И болтая сапогами по дороге? «Машинист любезный наш, Ну-ка, маслом поршни смажь. Мы по горло сыты, брат, войной. Слушай, малый, поворачивай домой!» Распевали в эшелоне Эту песню много дней, И была такая надпись на вагоне: «Сорок человек — восемь лошадей».

Не тяжел он, чемодан-то, У бедняги эмигранта. Мешочек с родной деревенской землицей, Чтобы не слишком скучать за границей, Смена одежи, хлеб и лимон — Вот чем его чемодан нагружен. Дома — в деревне — осталось немало: Сердце никак в чемодан не влезало. Сердце с землей не хотело расстаться, Вот и пришлось ему дома остаться. Верной собакой остаться средь поля, Что не могло накормить его вволю. Вон это поле — полоска земли… Да и полоска скрылась вдали!

Есть такая страна на свете, Где в своих поездах разъезжают дети. В поездах настоящих — с дымом, паром, С машинистом, кондуктором и кочегаром. По настоящим рельсам и шпалам Поезд идет к настоящим вокзалам.

Начальник станции — с вершок, Чуть-чуть побольше, чем свисток. Помощница на полвершка Короче своего флажка. Кондуктор главный молод тоже, А контролер еще моложе. Места для едущих ребят — Под окнами вагона. В окошки путники глядят Во время перегона. Берет при входе пассажир Билет перед посадкою. Над кассой вывесил кассир Такую надпись краткую: «Родителям, желающим В ребячий сесть вагон, С лицом сопровождающим Являться на перрон!»