Солнце уже успело подняться высоко, прежде чем дети двинулись дальше. Пустыня была всё так же удручающе однообразна. Только вместо плоской равнины — длинные песчаные дюны, чередой уходившие вдаль. Нужно было подниматься на гребень каждой дюны, а потом, увязая в песке, спускаться вниз, и так до одури: вверх-вниз, вверх-вниз. Через час далеко на горизонте в дрожащем мареве света они увидели цепочку холмов. Чёрный мальчик оживился.

— Иланба-Му, — тихо произнёс он и махнул рукой в сторону холмов. Больше он не сказал ни слова.

Дети шли медленно. Впереди тащился абориген. Он с усилием вытаскивал ноги из песка и выбрасывал их вперёд, шагая, как кукла. Голову он держал прямо и смотрел отсутствующим взглядом. Казалось, он спал на ходу. Футах в двадцати сзади плёлся Питер. Мэри шла последней. Она низко опустила голову, погружённая в свои мысли.

Внезапно Питер издал крик и побежал к аборигену.

— Смотри! Еда! Ямара!

Между кустами спинифекса метнулась пара созданий, похожих на дикобразов.

Абориген очнулся. Он схватил ветку якки и бросился к ним. Это были ехидны, удивительные животные, встречающиеся только в Австралии, нечто среднее между ежом и дикобразом, вооружённые длинным птичьим клювом. Увидев людей, ехидны попытались спастись бегством. Но абориген преградил им дорогу. Тогда животные начали зарываться в песок. Молодой охотник действовал быстро. Он выкопал животных палкой и перевернул их иглами вниз.

Дети съели их, зажарив в листьях. Потом они снова пошли дальше.

Кончался ещё один день. Они нашли удачное место для ночлега, у скалы рядом с лениво бегущим ручьём. Дети напились, а потом абориген с трудом разжёг костёр.

Утром Питер проснулся раньше всех. Он зевнул, потянулся, посмотрел на спящих, Мэри и аборигена, потом на ручей. Уже становилось жарко. Вода искушала. Он встал, подошёл к ручью и сунул палец в воду. Она была тёплая. Ах как приятно было искупаться! Он пробыл в ручье долго. Наконец, накупавшись, он двинулся обратно к лагерю.

Мэри уже проснулась, а абориген ещё спал. Питер, захлёбываясь от возбуждения, рассказал о купании. Она бросила быстрый взгляд на аборигена и, убедившись, что он спит, встала.

— Разведи костёр, Питер, — сказала она. — Ты сможешь это сделать, пока я выкупаюсь?

— Конечно! Тут много горячих угольков.

Девочка чуть-чуть улыбнулась, довольная, что брат уверен в своих силах, и пошла к ручью. Она сбросила платье, всё в дырках и прорехах, распустила волосы и вошла в воду. Это было восхитительно. Она давно не испытывала такого блаженства. Как легко ей было сейчас, как радостно. Вода смыла всё нервное напряжение последних дней, все сомнения и страхи. Когда-нибудь, думала она, через день, неделю или месяц они придут в Аделаиду или в другое место, и всё кончится хорошо. О больном аборигене ей не хотелось думать. Ведь солнце светило, о них заботились, была вода и еда, Питер поправился. Она радостно запела.

Питер тем временем старательно возился с костром.

Абориген уже проснулся. Он лежал на спине, смотрел в бездонное голубое небо и думал. Из какого же племени эти смешные белые люди? Нет, пусть он болен, очень болен, но он не может оставить их на произвол судьбы.

Мальчик с трудом встал. У него закружилась голова и на лбу выступила испарина. Абориген вздохнул и поплёлся к ручью, где, судя по плеску и пению, купалась лубра. Он должен успеть рассказать ей!

Он поднялся на небольшую скалу, стоявшую около ручья, и увидел внизу девочку. Она сняла с себя свои странные вещи и распустила волосы по поверхности воды. Абориген никогда не видел таких светлых длинных волос. Голова лубры была похожа на солнце, испускавшее золотистые лучи света. Это было очень красиво. Абориген свесился со скалы, восхищённо разглядывая девочку.

Внезапно Мэри посмотрела наверх. Их взгляды скрестились. Послышался сильный всплеск, девочка закричала и бросилась на берег. Ноздри у неё раздувались, губы кривились, а глаза были полны ужаса. Абориген сделал ещё шаг вперёд, увидел камень в её руке и нерешительно остановился. Он почувствовал страх. Он не мог понять, в чём дело. Мальчик почувствовал новый прилив слабости.

Он повернулся и побрёл в пустыню.

Дети провели ужасно тоскливый день. Питер не хотел бросать аборигена, а Мэри не хотела подходить к нему. Они так ничего и не ели. К вечеру Питер пошёл побродить по ручью в поисках рыбы, но ничего не нашёл. Целый день он таскал в пригоршнях воду аборигену. Сначала тот не пил и всё отталкивал руки Питера, но потом немного выпил. Мальчик заметил, что ему трудно глотать.

Перед заходом солнца дети пошли поискать еды. Им повезло. Там, где кончался оазис и начиналась пустыня, Питер нашёл четыре клубня ворвовры. С большим трудом они снова разожгли костёр и испекли клубни.

Питер принёс ворвовру аборигену. Весь этот долгий вечер грустный Питер сидел около него, держа его руку.

Абориген вдруг зашевелился и задвигал губами. Питер наклонился к нему. Чёрный мальчик что-то прошептал и показал в сторону костра. Мальчуган ободряюще сжал ему руку. Потом, осенённый внезапной догадкой, вскочил и побежал к Мэри.

Она сидела у огня, задумчиво вороша палкой листья на песке.

— Мэйми! Он зовёт тебя! Он что-то хочет сказать!

— О, нет! Нет, нет!

Брат гневно посмотрел на неё.

— Ты что, рехнулась? Он не может встать, понимаешь?

Дети подошли к кусту, под которым лежал абориген. Девочка нерешительно опустилась перед ним на колени.

Абориген слабо зашевелился. Мэри низко наклонилась к нему.

— Арколола, — прошептал он.

Питер сбегал к ручью и вернулся с полной пригоршней воды. Но абориген оттолкнул его руку.

— Арколола, — он показал на Мэри.

— Но я не хочу пить, — растерянно сказала она.

— Арколола, — повторил мальчик, — йема-ра, Иланба-Му. — Он показал рукой на Мэри, а потом махнул рукой туда, где садилось солнце.

Дети недоумённо переглянулись. И только после того, как абориген провёл на песке волнистую линию, изображавшую горы, и соединил её концы одной чертой, Питер понял, в чём дело.

— Там, где садится солнце — горы. За ними есть вода и еда. Он это и хотел тебе сказать. И ещё — он приказывает нам туда идти.

Мэри, ошеломлённая, села, потом осторожно положила голову аборигена на колени и начала гладить пальцами его лоб. Глаза мальчика открылись. Сначала они наполнились изумлением, а потом он благодарно улыбнулся. Девочке показалось, что невидимая стена, прочно стоявшая между ними, внезапно рухнула. Ей хотелось плакать и кричать на всю пустыню:

— Ведь и я, и Питер, и другие мальчишки и девчонки Гринвуда, и папа, и мама, и этот мальчик, и другие чёрные, как он, — все люди на земле должны житъ между собой в дружбе, а если один из них попадёт в беду, другие обязательно должны прийти к нему на помощь!

Дети похоронили аборигена прямо в песке. Они долго копали яму палками и острыми камнями. Был уже полдень, когда, уставшие и голодные, они насыпали могильный холмик. Теперь они остались совсем одни. Мэри не выдержала и расплакалась. Питер попытался неуклюже её утешить, поглаживая по руке, и сам разревелся.

Наконец дети успокоились, съели оставшиеся ворвовры и сели в тени дерева. Что делать, куда идти? Где достать еду и воду? Теперь эти вопросы мучали их.

Через некоторое время Питер встал.

— Пошли, Мэйми! Курура!

— А куда?

— Туда, — он махнул рукой в сторону захода солнца. — За горы.

Девочка с сомнением посмотрела на него.

— Ты уверен, что это правильный путь?

— Уверен. Он же сказал тебе — иди за горы, там вода и еда.

Скоро они вошли в широкую долину, окружённую невысокими красными холмами. К концу дня, когда уставшие дети еле волочили ноги, холмы перешли в высокую гряду гор, а долина стала ущельем.

Дети медленно поднимались по нему вверх. Перед заходом солнца они остановились. Мэри нашла лужицу мутной воды, и дети с жадностью напились. Подстёгиваемые голодом, они попытались найти какую-нибудь еду, но наступившая темнота положила этому конец. С костром ничего не получилось. Его умел разжигать только абориген. С гор потянул свежий ветер. Дрожащие от холода дети устроились на ночь на куче листьев в большой трещине. Они тесно прижались друг к другу. Снизу из пустыни доносились непонятные звуки. На чёрном небе мерцали колючие звёзды. Было холодно и страшно.