Джорджи почти бежала по тропе, высматривая Фица. Сдержит ли он свое обещание? Наверняка сдержит! Разве до этого он нарушал слово хоть раз?

На повороте Джорджи увидела его. Он сидел на стволе дерева, поваленного зимней бурей. Заметив ее, он встал и учтиво поздоровался. Затем, поцеловав руку, пригласил ее сесть рядом. Интересно, что могло бы нарушить его невозмутимое спокойствие, подумала Джорджи.

– Может, поговорим о чем-то приятном, ведь у вас пока нет новой информации.

– Заметано, – сказал он. В его глазах плясали веселые искорки.

– Что-что?

– Кайт любит так отвечать.

Джесс спохватился, ведь он сам говорил, что в финансовых вопросах главенствует именно Кайт. Но Джорджи ничего не заметила.

И он принялся расспрашивать ее о Нетертоне.

– Я здесь около двух месяцев, но уже понял, что нетертонцы редко бывают в Лондоне. Это так?

Джессу необходимо было выяснить, кто еще бывает в Лондоне, кроме сэра Гарта Мэннинга.

– Если хорошо подумать, так оно и есть, – сказала Джорджи, не подозревая, естественно, чего он добивается. – У большинства есть дома в Нижнем Брингтоне, где они и проводят сезон. И дело вовсе не в деньгах, так сложилось давно. Отец и Джон терпеть не могли Лондон, а мне он нравился. У нас был небольшой домик в Челси, и мой муж любил ходить в Британский музей.

– Тоскуете по нему? – мягко спросил Джесс.

– Нет, сейчас нет, но, когда он умер, очень тосковала. – Джорджи решительно помотала головой.

– Разумница миссис Джорджи, – ласково проговорил Джесс, наклонившись к ней и нежно целуя ее в щеку. Но в это время Джорджи повернулась к нему лицом, и поцелуй пришелся в губы. Неожиданно для них обоих страсть скрепила легкое прикосновение губ, и невинные объятия стали жаркими. Руки Джесса обхватили голову Джорджи, прижимая ее губы к своим, а она, приподнявшись, крепко обняла его за шею. Вдруг он оставил ее полуоткрытый рот и начал покрывать быстрыми поцелуями шею, заставляя Джорджи вздрагивать.

Теперь это были не леди и джентльмен, а два объятых страстью существа, сошедшихся в любовной схватке на траве. Как они там оказались, этого не понял ни он, ни она. Словесные баталии последних недель постепенно разжигали неосознанное влечение друг к другу, и теперь оба оказались не в силах противиться неожиданному могучему порыву страсти.

Там же, на траве, отбросив одежды, здравый смысл, приличия и этикет, они узнали неведомое прежде чувство освобождения. Ничего подобного Джорджи не испытывала со своим мужем, а Джесс наконец постиг истинное блаженство утоленной страсти.

Им и в голову не могло прийти, что за ними следит какой-то человек в рабочей одежде. Он незаметно шел за Джессом от самого его дома и лежал неподалеку от них в высокой траве.

Будет что сообщить хозяину в Лондон, да только сомнительно, чтобы от этого был какой-то толк. Хотя, с другой стороны, из-за таких вот сообщений, бывало, рушились империи. Человек лежал и посмеивался.

Как долго они нежились в Эдеме, сотворенном собственными ощущениями, неизвестно. Джорджи незаметно задремала в объятиях Джесса, чувствуя на себе его взгляд. Уснул и он. Разбудили ее голоса птиц в кронах деревьев у них над головой.

Открыв глаза, она не сразу вспомнила, где находится, а когда вспомнила, испугалась.

Так, значит, это правда. Но что он подумает о ней? Сдаться так легко, без всякого сопротивления… И это она, уравновешенная Джорджи, всегда презиравшая женщин, теряющих голову от одного лишь мужского взгляда или прикосновения… Так легко попасться в ловушку, расставленную когда-то Еве, и раствориться в объятиях мужчины…

Джорджи, чувствуя, как пылают щеки, порывисто села, вспомнив о том, что она раздета. Джесс проснулся и перевернулся на спину, улыбаясь ей так, словно это совершенно естественно – увидеть ее вдруг здесь, на траве, под ясным небом, слыша пение птиц…

– Ох, Фиц, я не думала, что так случится, – Джорджи начала собирать свою одежду.

Ее взгляд скользнул по его обнаженному торсу, и она невольно залюбовалась могучим телом, доставившим ей такое наслаждение.

– Я тоже, – еще не совсем проснувшись, проговорил он. – Но разве это было не прекрасно? Вы что, жалеете о чем-то?

– Нет, – смущенно ответила она. – Конечно, не жалею, но я никогда прежде так не делала, вы мне верите?

Охваченный сладкой истомой, Джесс ласкал ее взглядом и особо не задумывался о том, что говорит.

– Милая Джорджи, я вам верю, хотя другие могут и не поверить, учитывая, каких свободных нравов придерживался ваш покойный муж.

Он сразу понял, что сказал лишнее, но было уже поздно.

Джорджи замерла. Лицо превратилось в маску.

– Откуда вы об этом знаете, Фиц? Я никому не говорила, даже Гарту и Каро.

Вскочив на ноги и лихорадочно подбирая с земли остатки своей одежды, она на миг остановилась и воскликнула:

– О, я знаю. Это Кайт, да? Вы поручили ему узнать обо мне, когда он ездил в Лондон, так? И поступить так со мной, решив, что я лягу с любым, да?

– Нет. – Джесс уже чувствовал себя неловко оттого, что он сидит голый, а она одевается, и в то же время любовался каждым движением ее грациозного тела. – Нет, поверьте мне, Джорджи, все совсем не так, я…

Он хотел сказать: «Я люблю вас», но Джорджи не дала ему договорить:

– Так вы не станете отрицать, мистер Джесмонд Фицрой, что поручали Кайту? Но зачем, зачем?

В ее голосе было такое отчаяние, что Джесс, забыв о своей наготе, вскочил на ноги и попытался обнять ее:

– Послушайте меня, Джорджи. Для вас я Фиц.

Она его оттолкнула.

– Вы поручали или не поручали Кайту проверить меня?

– Я всех проверял…

Джесс замолчал, сообразив, что она не «все», она – Джорджи, поверившая ему.

– Пришлите мне счет, мистер Фицрой, за помощь Каро, и я его оплачу. Прощайте.

Джесс начал спешно одеваться, чтобы последовать за ней, но не успел: она скрылась за поворотом, ушла. Он потерял ее. Дурак, не сказал, что любит ее и хочет жениться на ней.

Брюки выпали у него из рук.

Жениться на Джорджи? Разве такой он видел свою жену?

Поразмыслив, он оставил мысль догнать ее, уверенный, что еще будет случай поговорить с ней, признаться ей в любви… и сделать предложение.

Утешая себя таким вот образом, Джесс продолжал одеваться, и вдруг ему показалось, что он не один, за ним кто-то подсматривает. Он оглянулся.

Вокруг никого не было.

Рабочий уже подбегал к Джесмонд-хаузу. Слава богу, есть о чем докладывать, пусть даже наверху и сочтут это не стоящей внимания ерундой.

Джорджи не считала происшедшее ерундой. При одном только воспоминании об этом ее охватывал мучительный стыд. Как она могла так обмануться в нем? Самое неприятное теперь, что в маленьком Нетертоне нет никакой возможности избежать общения с ним. И невозможно отказать Гасу и Энни, которые привыкли играть с Джессом.

Прежде всего никто не должен заметить ее удрученного состояния. Она направилась к дому легкой, непринужденной походкой – никому и в голову бы не пришло, что она только что получила смертельный удар.

К счастью, Каро с Гартом пили чай в гостиной, и Джорджи как ни в чем не бывало присоединилась к ним.

– Не видели Фицроя во время прогулки? – спросил Гарт.

– Только издалека. – Лгать оказалось совсем нетрудно.

– Говорят, ремонтные работы идут с размахом. Или старуха оставила ему больше, чем мы думали, или у него самого приличное состояние. Этот Фицрой какой-то странный, в нем есть что-то загадочное, вам не кажется? – Гарт поглядел на Джорджи так, словно ожидал от нее возражений.

– Единственное, что мне кажется загадочным, почему о нем столько говорят, – сказала Джорджи с холодной миной. – Наверное, из-за того, что в Нетертоне редко что происходит. Кстати, Каро, ты получила от банкира Боулби письмо, которое он тебе обещал при встрече? – обратилась она к невестке в отчаянной попытке увести разговор от Фица. – Ну, то, в котором он дает месячную отсрочку без начисления процентов?

– Нет, но он обещал.

– Может, вы с Гартом завтра съездите к нему и убедите дать письменное подтверждение?

– Он же подумает, что мы ему не верим! – воскликнул Гарт.

– Финансовые дела необходимо оформлять надлежащим образом. Так всегда требовал Чарлз.

– Ладно, – согласился Гарт. – Завтра съездим в банк. Но вы рискуете превратиться в брюзгу, Джорджи!

Джорджи так и подмывало сказать Гарту, какой он безмозглый дурак и потому рискует провести остаток жизни в долговой тюрьме. Но после вероломного поступка Фица слезы стояли у нее в горле, и она промолчала.

– Я пойду. Надо еще написать письма, – сказала она, стараясь придать лицу веселое выражение. Увидимся за ужином.

Теперь она будет лгать по вине Фица, подумала Джорджи, войдя в свою комнату. Но самое ужасное заключалось в неизвестности, не обернется ли ее сегодняшнее безумие чем-то более ощутимым, чем простое сожаление. Придется ждать и считать дни.

Джесс был так занят, что на сожаления не оставалось времени. Кайт принес с чердака еще одну большую коробку с бумагами и документами, которые надо было срочно просмотреть.

Джесс доставал и откладывал, доставал и откладывал со все большим раздражением бесполезные бумажки, годные лишь на растопку камина. Вдруг наткнулся на большой пожелтевший конверт, на котором рукой тетки было написано: «Для Джесмонда, когда меня не будет».

Он привстал, с любопытством разглядывая запечатанный конверт. Может быть, в нем окажется что-то поинтереснее, чем старые счета от портных и обойщиков. Он достал сложенное втрое письмо и начал читать со все большим изумлением. Письмо было действительно важным, и Джессу подумалось, не переслать ли его в Лондон.

Он перечитывал письмо, когда вошел Кайт. Инстинктивно Джесс быстро сложил письмо и сунул его в конверт.

– Это все в огонь? – спросил Кайт, принесший охапку проверенных им бумаг.

– Да, – ответил Джесс, уставясь перед собой отсутствующим взглядом.

Джессу было неприятно, что приходится таиться даже от Кайта, однако письмо было предназначено только для него, Джесса, и было такого рода, что никто не должен был знать о его существовании.

– Мне до сих пор ничего не попалось, только ты в первой же куче обнаружил кое-что полезное.

– Имеете в виду манориальные акты? – спросил Кайт.

– Да, их надо оставить. Я не собираюсь пока оглашать, что поместные права на Нетертон принадлежат Джесмондам, а не Памфретам, у меня нет ни малейшего желания становиться главным владельцем Нетертона. Но если банкир Боулби разорит Памфретов, забрав их владения, я тут же пущу в ход эти документы и не дам ему захватить титул, который, по-моему, и является целью его деятельности.

С этими словами Джесс стал подписывать письма, которые надо было отправить, вручая одно за другим Кайту. Когда Кайт исчез за дверью, Джесс поздравил себя с тем, что сумел сохранить выдержку после сегодняшних потрясений – размолвки с Джорджи и обнаружения документа, оставленного теткой.

Он бы, наверное, удивился, узнав мысли Кайта, который пытался сообразить, что взволновало до такой степени Джесмонда Фицроя.

Кайт решил, что причина волнений – Джорджи из Памфрет-холла.

* * *

Каро была так поглощена собой, что не замечала ни рассеянного вида Джорджи, ни того, что дети, гуляя с ней, больше не говорят о Джессе.

Джорджи занимало только, как отговорить детей от похода в парк Джесмондов. Впрочем, вскоре уловки не понадобились – теплая, солнечная погода, державшаяся несколько недель, сменилась холодом и дождем, и детям пришлось сидеть дома.

Джорджи виделась с Джессом на званых обедах и ужинах, на которые ее приглашали, но там избежать разговора с ним труда не представляло. В качестве щита очень пригодился сэр Гарт, который начал даже подумывать, что ему наконец улыбнулась удача.

Но Джорджи недооценила Джесса.

Мисс Уолтон после приступа ревматизма решила устроить ужин, а после него – любительский концерт. Она попросила Джорджи взять гитару и исполнить несколько песен.

Джорджи села на стул перед приготовившимися слушать гостями и стала настраивать гитару. Посмотрев на публику, она наткнулась взглядом на Фица. Он сидел с края первого ряда и пристально смотрел на нее.

Доказывая, что она прекрасно без него обходится, Джорджи выбрала старинную североанглийскую балладу «Бобби Шафто», такую зажигательную, что вскоре все гости притопывали в такт ногами. За этим последовала веселая песенка про девушку, которая отказывает своему докучливому поклоннику, и в конце каждого куплета все хором поют: «О нет, Джон! Нет, Джон, нет!»

Все восторженно захлопали, а кто-то закричал «Браво!». Это был Джесс.

Ну что ж, если он способен развлекаться как ни в чем не бывало, то и она будет. Сердце разрывалось при взгляде на него, руки дрожали, но сила воли, благодаря которой она выжила в годы своего странного брака, не подвела ее и на этот раз. Она улыбнулась и, склонившись над гитарой, запела.

Это была протяжная, чувствительная песенка «Голубчик Афтон». Голос Джорджи, мягкий, обволакивающий, наполнял глубоким смыслом прекрасные слова. Когда Джорджи замолкла, какой-то миг стояла полная тишина, взорвавшаяся затем восторженными аплодисментами. Джесс хлопал как сумасшедший и готов был, казалось, броситься целовать ее.

Мисс Уолтон, молитвенно сложив ладони, воскликнула:

– Это было великолепно, моя дорогая! Может быть, вы нам попозже еще что-нибудь споете?

Джорджи кивнула в знак согласия, выбрала место подальше от Джесса и села. Но и вдалеке от него она чувствовала его близость, как будто между ними существовала неразрывная связь.

Мисс Уолтон завершала ужин горячим пуншем. Лакеи ходили вдоль столов с подносами, предлагая его всем желающим. Не успела Джорджи взять с подноса стакан, как снова увидела Джесса – он приближался, приветственно подняв стакан с пуншем.

– Вы позволите мне выразить свое восхищение вашей игрой и пением, миссис Джорджи? – вежливо проговорил он, словно они и не лежали, обнаженные, там, на траве, и она не упрекала его после страстных любовных ласк.

Она учтиво ответила, даже улыбнулась ему, потому что знала – сейчас к ней прикованы взоры всего Нетертона.

– Вы профессиональная исполнительница. Да вы это и сами знаете. Вы ведь у кого-то учились, я угадал?

Было ясно, что он во что бы то ни стало решил ее разговорить.

– Вы верно угадали. И мои песни, как я понимаю, вам понравились, особенно вторая… – И с ехидцей в голосе Джорджи добавила: – Та, где леди говорит «нет».

– О да. Вероятно, и вы не раз говорили «нет». Опыт чувствуется.

– Да. К сожалению, в последнее время не так часто, как следовало бы.

– Хороший ответ, – сказал он. – Но я советую вам почаще говорить «да». Это делает человека счастливее. Вы позволите мне посетить вас завтра после полудня? Мне нужно кое-что обсудить с вами.

Джорджи припала губами к стакану и сделала непозволительно большой глоток.

– Завтра я буду занята.

– Тогда послезавтра?

– И послезавтра я буду занята, и через два дня тоже.

В голубых глазах, пристально смотревших на нее, появилась грусть.

– Как я понимаю, вы решили вообще не принимать меня.

– Вы меня правильно поняли, сэр.

– В таком случае я задам свой вопрос сейчас – к черту приличия.

Охваченная паникой, Джорджи опрокинула стакан в рот, горячая жидкость огнем обожгла горло, из глаз потекли слезы, она закашлялась. Мисс Уолтон всплеснула руками:

– Ох, миссис Херрон, наверное, зря я придумала этот пунш. Мне показалось, это будет прекрасным завершением вечера.

– Я сама виновата, забыла, что пунш горячий, – с трудом произнесла Джорджи, отстраняясь от рук Джесса, который похлопывал ее по спине. Даже хорошо, что так случилось: Поднявшаяся суматоха положила конец их словесному поединку, в котором победа все равно была бы не на ее стороне.

Джессу пришлось уступить место возле гостьи хозяйке. Мисс Уолтон приказала принести холодной воды, и уложила миссис Херрон на кушетку.

Когда принесли воду, Джесс, оставшийся возле Джорджи, взял стакан с подноса и протянул его ей.

– Не бойтесь меня, миссис Джорджи, – прошептал он ей на ухо. – Я люблю вас.

Джорджи выпила воды и отвернулась. Джесс покачал головой, затем коротко поклонился.

– Хорошо, – извинился он. – Я был не прав, сказав об этом здесь и сейчас. Поговорим потом и в другом месте. И он отошел к Каро.