В округе все только и говорили что о приеме, который устраивает лорд Девениш. Ходили слухи, что он ненавидит Трешем-Холл: старики рассказывали, что его дед относился к нему бесчеловечно и в день его похорон молодой лорд поклялся, что его ноги больше здесь не будет. Однако же он здесь и уезжать пока не собирается.

Громадный дом готовился к наплыву гостей. Парадные комнаты были отперты и вычищены, сняты чехлы с канделябров, статуй и картин. По подъездной аллее сновали повозки и фургоны, спешили грузчики, таща провизию, белье и все необходимое для приведения дома в надлежащий вид.

Граф приехал в Лайфорд сразу после возвращения из Лондона, за несколько часов до того, когда ожидался приезд мисс Фолкнер. Это было кстати, потому что он хотел поговорить с Друсиллой срочно и наедине. Ее он нашел на лужайке, где она пила чай со значительно окрепшим Гилсом, который, увидев его, весело закричал:

— Может, я вас покину? У меня есть кое-что интересное почитать, вы, надеюсь, не обидитесь, если я исчезну.

Губы Девениша дрогнули. На этот раз у Гилса получилось лучше, чем прежде.

— Он понял меня правильно, — произнес граф. — Я в самом деле хотел остаться с вами вдвоем. Хочу попросить вас об услуге, причем об этом не должен знать ни он, ни кто-либо еще.

Девениш вытащил из внутреннего кармана сюртука письмо и протянул Друсилле. Та молча взяла его.

— Вы видите, оно адресовано лорду Сидмауту, министру внутренних дел. Если со мной случится что-то непредвиденное, прошу вас немедленно отправить его по адресу с самым надежным человеком.

Друсилле захотелось закричать, но вместо этого она спокойным голосом сказала:

— Конечно, я исполню вашу просьбу. Но вы сказали, что с вами может случиться что-то непредвиденное. Вам грозит опасность?

Граф взял ее руку.

— Очень приятно иметь дело с женщиной, — заговорил он, — которая не засыпает тебя глупыми вопросами, а спокойно переходит прямо к сути. Да, мне действительно грозит опасность, но я не могу сказать вам причину ради вашего же блага.

Глядя в его необычно серьезные глаза и не отнимая руки, Друсилла мягко сказала:

— Хэл, я выполню вашу просьбу и ни о чем не буду спрашивать. — Он отпустил ее руку и смотрел, как она кладет письмо в корзиночку для рукоделия. — Не беспокойтесь, я спрячу его в дорожное бюро, ключ от которого есть только у меня. Дай Бог, чтобы мне никогда не пришлось посылать его. — Но все-таки Друсилла не удержалась от вопроса: — Имеет это какое-то отношение к черной мессе?

— А что, вы знаете что-то такое, что можете мне рассказать?

— Да нет, лишь то, что рассказала вам в прошлый раз, да еще странные сны, в которых Джереми все бежит, пытаясь спастись. Простите, я обещала ни о чем не спрашивать и нарушила слово. Нехорошо получилось.

— Ничего страшного. Знаете, если вы будете так на меня смотреть, я тоже сию минуту нарушу свое слово и поцелую вас прямо сейчас.

— Как это я на вас смотрю? — с деланым возмущением проговорила Друсилла, в ее глазах светились лукавые искорки.

— Сами знаете. И говорить нечего. Прямо поедаете глазами.

— Вот уж удивили — сами так на меня смотрите, когда мы наедине, разумеется.

— Мегера, — выпалил Девениш и потянулся, чтобы обнять ее, но вовремя образумился, так что Друсилла получила всего лишь невинный поцелуй в щечку. — Не сейчас, — тихо сказал он. — Позже, потом… да, потом все будет иначе. А пока мы должны держаться, чтобы никто ничего не заметил, ради вашей безопасности, да и моей тоже. Пусть только я один буду их целью, а не то они, чтобы побольнее ударить меня, погубят вас.

Друсилла хотела спросить, кто эти они, но не стала. Граф был снова неприступно серьезен. Когда он взял ее руку для поцелуя, она судорожно вцепилась в его ладонь, бормоча:

— Берегите себя, Хэл. Обещайте мне, что не станете напрасно рисковать.

— Дорогая моя, — прошептал он, поцеловав ей руку, — я буду осторожен, насколько позволят обстоятельства, а вы должны пообещать мне, что не станете выходить за ограду без дюжих лакеев.

— Обещаю, — шепнула она.

— Ну вот, мне стало немножко спокойнее. А сейчас я должен вас покинуть, надо все подготовить к приезду гостей. — Он мгновение помолчал, глядя куда-то в сторону, потом тихо сказал: — Трешем-Холл очень красив, мне немного совестно, что я довел его до такого состояния. Ребячество с моей стороны — мстить зданию за обиды, нанесенные покойным стариком. Надо думать о будущем. Адье, сердце мое. — С этими словами он повернулся и решительным шагом двинулся к воротам, словно впереди его ждала битва.

В каком-то смысле так оно и было, и Друсилла пожалела, что не надела ему на шею медальон или еще что-нибудь, как поступали в старину дамы, провожая рыцарей на войну.

Лето выдалось прохладное и дождливое, но во второй половине августа погода улучшилась, и в тот день, когда в Трешем-Холл стали съезжаться гости, стояла почти средиземноморская жара, а небо сияло пронзительной синевой.

Друсилле отвели покои в крыле здания, вдали от шума конюшен и стука парадных дверей. После того, что говорил Девениш, она ожидала увидеть несколько обветшалое здание, но все оказалось совсем не так. Даже наоборот, его величественный вид не был омрачен ничем.

Она сказала об этом Леандру Харрингтону, встретив его в гостиной.

— О, он, должно быть, истратил за последние две недели целое состояние, чтобы навести глянец, — ответил Харрингтон. — В последний раз, когда я тут был — молодой Стэммерс разрешил мне пользоваться библиотекой, — здание было в удручающем состоянии.

Пока они разговаривали, появился хозяин.

— Кто-то упомянул о библиотеке, я не ослышался? Я думаю, Харрингтон, мы можем отправиться в библиотеку и показать кое-что миссис Фолкнер. Здесь, в Трешеме, хранится одна из первых печатных книг и первое издание Шекспира, не менее ценное.

Доктор Саутвелл, после того как его представили Друсилле, бережно достал и положил на большой стол том Шекспира.

— У нас есть и другие сокровища, — с энтузиазмом произнес он. — Я не уверен, знаете ли вы, милорд, что ваш покойный дед собрал замечательную коллекцию работ по оккультным наукам. Они лежат не в общих шкафах, но под замком в моем кабинете. Мистер Харрингтон нашел их очень интересными, хотя мне все это кажется скорее черным суеверием, чем черной магией, простите за каламбур, сэр. — И он поклонился Харрингтону.

— А я не знал об этом, — суховато заметил Девениш. Он не стал напоминать доктору Саутвеллу о том, что тот совсем недавно сказал ему, что таких книг в библиотеке якобы нет. — Я по натуре скептик и не имею ни малейшего желания их листать. Я согласен с вами, доктор Саутвелл, они принадлежат веку суеверий, а он, к моей радости, остался в прошлом. — Девениш повернулся к Харрингтону. — А вы, следовательно, интересуетесь ими?

Тот с елейным видом поклонился.

— Ни в коей мере, милорд. Мой интерес чисто поверхностный, уверяю вас, простое любопытство. Подобно вам, я преданный сын века разума, если можно так выразитъся.

Девениш не верил ни единому слову этого человека. Из рассказа де Кастелена явно следует, что Харрингтон беспардонно лжет.

Друсилла, молча слушавшая разговор, сказала:

— Может, я покажусь вам невежественной, но не опасно ли заниматься такими страшными и зловещими материями? Не может ли случиться так, что мы, сами того не сознавая, окажемся в их власти?

Леандр Харрингтон снисходительно похлопал ее по руке.

— Что вы, дорогая, мы достаточно тверды в своих убеждениях, чтобы не поддаться соблазну, тем более что интересуемся этим чисто теоретически.

— Я уверен, что интерес покойного лорда Девениша к этим вещам был сугубо теоретический, он был очень тверд в вере, как вам хорошо известно, милорд, — поспешно проговорил доктор Саутвелл.

Судя по всему, он если и догадывался, то весьма смутно, что за этим невинным разговором стоит что-то иное. Друсилла же, зная Девениша, была уверена, что каждая его реплика имеет особый, тайный смысл, как, очевидно, и Харрингтона.

Стремясь сменить тему разговора, доктор Саутвелл достал с полки старинный атлас и начал показывать карты. Однако Леандр Харрингтон сам возобновил разговор об оккультных науках:

— Меня удивляет, милорд, как это вас не интересует таинственное и непознанное. Вы слывете разносторонним человеком, который, прежде чем составить свое мнение о чем-то, подвергает предмет тщательному анализу. Если магию не исследовать, то как можно составить мнение о ее достоинствах или недостатках?

— О, вы знаете, на свете столько вещей, о которых у меня есть мнение, хотя я их не изучал. Жизнь слишком коротка. Говорят, очень полезно знать законы случайности, особенно в карточной игре. Но я предпочитаю верить инстинкту.

Это была откровенная наживка для Леандра Харрингтона и его возможного сообщника Тоби Клариджа, чтобы заманить их за карточный стол.

— Я слыхал, вы прекрасный игрок, милорд, и всегда выигрываете. Это правда?

— Ну, вопрос спорный. Но если вы пожелаете присоединиться ко мне за карточным столом, я с удовольствием распоряжусь. — Он повернулся к Друсилле. — А чтобы дамы не заскучали, — сказал он, — я приказал подготовить парадный зал, и завтра вечером будет бал. Уже приехал оркестр из Лондона.

Итак, все устроилось. Харрингтон сам дал ему в руки повод, и Девениш его не упустил.

Мужчины пришли в восторг и ночь напролет резались в карты.

Уже рассвет заглядывал сквозь неплотно задернутые парчовые шторы, когда Девениш, который за всю ночь ни разу не проиграл, разорил в пух и прах сэра Тоби Клариджа, чьи долговые расписки лежали перед графом высокой стопкой.

Тоби был единственный, кто продолжал играть с Девенишем. За ночь он много выпил, и в его голове сложилось опрометчивое убеждение, что удача в конце концов отвернется от Девениша. Он ошибся и остался без гроша.

Игроки, зевая, стали расходиться, а Тоби все сидел молча напротив Девениша, глядя на свои расписки. Один лишь Девениш знал, что удача не имела никакого отношения к проигрышу Тоби. Граф хладнокровно передергивал карты, играя с ним — но ни с кем больше, — чтобы поставить его в безвыходное положение.

Тоби, с трудом разлепив губы, проговорил:

— Я разорен, Девениш. Мне нечем платить. — Он ткнул пальцем в долговые расписки. — Мне их нечем покрыть. Остается лишь бежать в Кале. Ведь вы меня отпустите, правда? Вы и так богаты, к чему вам требовать от меня то, что я вам все равно отдать не могу?

— Я никоим образом не намерен, — раздался холодный голос Девениша, — позволить вам бежать, не уплатив долга.

— Проклятье, я же вам сказал, мне нечем платить. — Тоби закрыл лицо руками и тихо, как-то не по-мужски всхлипнул.

— Ну, деньги мне не нужны, — сказал Девениш. — Мне нужна информация, которую можете дать только вы. Пообещайте мне сделать это, и я сожгу расписки тут же, у вас на глазах.

Тоби поднял голову и посмотрел на Девениша широко раскрытыми глазами.

— Информация? Какая информация может покрыть все эти долги?

— Вы прекрасно знаете, какая, Кларидж. — Девениш встал и перегнулся через стол. — Я хочу, чтобы вы рассказали мне все о преступных деяниях вашего приятеля Леандра Харрингтона и о кружке его последователей, которые отправляют черную мессу в Мершемском аббатстве, включая все, что касается убийства Джереми Фолкнера и исчезновения за последние два года нескольких деревенских девушек.

Тоби, бледнея, прохрипел:

— Вы не знаете, о чем просите!

— Знаю прекрасно. Вы боитесь, что Леандр Харрингтон расправится с вами. Но уверяю вас, я не только сожгу ваши расписки, но и никогда никому о вас не расскажу

Тоби невесело хохотнул.

— Ну, наверное, я вынужден буду пойти вам навстречу, если вы действительно сдержите обещание. Иначе я покойник.

— Вам и так скоро придется качаться на виселице. Поможете мне — убережетесь от петли.

— Вы не оставляете мне выбора, — промычал Тоби, снова пряча лицо в ладонях. — Что вы хотите знать? — в его голосе звучало отчаяние.

— Все. Для начала — где вы собираетесь, сколько вас и как были убиты Джереми Фолкнер и девушки.

Запинаясь и вздыхая, Тоби начал свой жуткий рассказ.

— Все началось просто как забава. Раз в месяц, в полнолуние, мы надевали карнавальные костюмы, маски и веселились до упаду. Веселье начиналось обычно наверху, в аббатстве, а потом мы одевались монахами и спускались в склеп. Как-то незаметно все стало меняться, питья становилось все меньше, церемоний — больше. Всем руководил Леандр Харрингтон, которого мы называли президентом. Затем он взял имя Люцифер, одно из имен дьявола.

Потом он сказал, что для настоящей черной мессы алтарем служит женское тело и надо подарить что-нибудь какой-нибудь деревенской девушке и уговорить ее согласиться. Помнится, нам всем это показалось ужасно весело, да так оно поначалу и было. Джордж Лоусон делал вид, будто отправляет службу… Но однажды, когда мы все перепились… — Тоби помолчал, глядя в пол. — Я не помню в деталях, но кончилось тем, что Харрингтон изнасиловал девушку и принес ее в жертву.

Мы были потрясены, нам даже как-то не верилось, что все это произошло на самом деле. Ну а когда мы собрались через месяц, Джереми потребовал, чтобы клуб снова стал таким, каким был раньше. Он сказал, что никому не скажет про убийство девушки, только если мы выполним его требование. Леандр Харрингтон ответил, что пути назад нет, жребий брошен, мы все повязаны кровью и служба будет продолжаться. Тогда Джереми заявил, что в таком случае он поедет к лорду-наместнику и все ему расскажет.

Это было большой глупостью со стороны Джереми — грозить Харрингтону, который уже совершил убийство. Харрингтон сказал, что никто не посмеет донести, потому что все замешаны. Джереми стоял на своем, и тогда Харрингтон заявил, что сам Джереми и станет следующей жертвой, и приказал схватить его.

Только тут Джереми сообразил, что происходит, и выскочил через окно в сад, а за ним помчались все во главе с Харрингтоном. Его поймали у солнечных часов… — Тоби передернуло.

Девениш сидел молча. Ему вспомнилось, что случилось с Друсиллой у этих часов. Она почувствовала присутствие зла.

— Продолжайте, — сказал он холодно, не собираясь щадить Тоби. — Говорите до конца, раз уж начали.

— Я не знаю, как все произошло. Я не мог смотреть и, Господи, прости меня, не мог ему помочь. Они забили его до смерти. Это было какое-то всеобщее помешательство. Харрингтон сказал, что это наказание за предательство. Его притащили в склеп, забрали все, что при нем было, а потом спрятали в лесу. Вскоре я уехал во Францию. Думаю, девушки, которые пропали потом, разделили его участь.

Так вот, значит, как перстень Джереми Фолкнера оказался в склепе.

— А скажите, Кларидж, что вас заставило вернуться после всего этого?

Тоби посмотрел на Девениша, словно удивляясь его несообразительности.

— Дру, конечно, Прошло два года после смерти Джереми, а я всегда ее любил. Собирался жениться на ней.

Девениш прикрыл глаза. У него просто не было слов. Уж сколько моральных уродов он видел, но такого бесчувственного болвана до сих пор не встречал. Пусть он своими руками не убивал Джереми Фолкнера, но ведь он присутствовал при этом, помогал прятать тело, а потом удрал во Францию, чтобы спасти свою шкуру.

И вот он как ни в чем не бывало приезжает, чтобы ухаживать за вдовой своего друга, а кроме того, он снова полноправный член братства!

Девениш, однако, не мог позволить себе сказать этому существу все, что он о нем думает. Тоби Кларидж должен помочь уничтожить это кровавое братство.

— Смотрите мне прямо в глаза, Кларидж. Вот что вы сделаете…

И сэр Тоби Кларидж, тупо кивая — куда девалась его веселая самоуверенность! — согласился на все, чтобы искупить свою вину за убийство друга.