Поначалу, когда они прибыли в аббатство, Харрингтон вел себя вполне прилично. Он выставил бутылку портвейна и пригласил Девениша выпить. Кроме них, в комнате находились еще двое дюжих лакеев, которые не сводили глаз с Девениша.

Девениш вежливо отказался.

— Надо отдать должное вашей выдержке, — со смехом заметил Харрингтон. — Другие стали бы возмущаться и требовать, чтобы их отпустили. Попробуйте этот портвейн, он очень хорош.

— Вполне возможно, — ледяным тоном произнес Девениш, — только я не пью с теми, кто собирается меня убить. По правде говоря, я теряюсь в догадках, почему до сих пор жив. Ведь бедного Мартина вы убили без колебаний.

— О, да он мне просто был не нужен, — возбужденно проговорил Харрингтон. — Вот вы — другое дело. Во-первых, вы должны сказать мне, говорили ли кому-нибудь о своих подозрениях насчет черной мессы и братства. Во-вторых, я подержу вас у себя до полнолуния, до следующей службы. Думаю, если принести в жертву дьяволу мужчину, это подтолкнет его к действию в моих интересах. Кстати, члены братства не знают, какова цель жертвоприношений. А это революция в Британии. Что-то она запоздала. А им кажется — это пустая забава.

Девениш смотрел на Харрингтона и не верил своим ушам.

— Вот уж забава так забава! Только можно ли назвать так принесение в жертву девушек, убийство вашего камердинера и несчастного Фолкнера? Значит, и меня вы решили внести в список своих жертв? А вы уверены, что ваши «братья» пойдут на убийство представителя высшей аристократии?

Харрингтон засмеялся.

— Я вижу, вы по-прежнему меня недооцениваете. Они и знать не будут, кого приносят в жертву, Вы будете в маске и в одежде, приличествующей великой церемонии, а посланник дьявола, то есть я, скажет им, что это предатель, который пытался донести на них властям. Так что они с восторгом вынесут вам смертный приговор.

— Вы так думаете? А я, значит, буду молчать как мышь.

— Зря паясничаете. В церкви вы над Богом не насмехаетесь, не будете насмехаться и над дьяволом в его храме. Мы заткнем вам рот кляпом.

— Ваша изобретательность просто поразительна. Прежде чем вы преподнесете меня дьяволу, могу я узнать, что за маску вы на меня нацепите?

— Архангела Гавриила, конечно, — в голосе Харрингтона звучали нотки сожаления. — Я просто удивлен. Чтобы человек вашей учености спрашивал об этом…

— Человек моей учености удивляется, что он тут вообще делает, — прервал его Девениш. — Какой-то ярмарочный балаган, недостойный людей, которые вроде бы считаются здоровыми…

Он не договорил. Харрингтон наотмашь ударил его по лицу.

— Больше никаких насмешек, Девениш, над моим господином и теми, кто ему поклоняется.

Девениш с трудом заставил себя сдержаться, видя, что один из лакеев уже двинулся к нему.

— Скажите своим бандитам, — произнес он ровным голосом, — что их вмешательство не потребуется, я не собираюсь пока давать вам оплеуху, как вы того заслуживаете. Я хотел бы перейти к делу. Первое, я не намерен говорить вам, сообщал ли я кому-либо о ваших преступных деяниях, и, второе, я не намерен становиться жертвой дьяволу ради пустой забавы своих глупых соседей. Как это сделать, пока не знаю, но я человек сообразительный, и у меня есть несколько дней, чтобы что-нибудь предумать. Это все.

С этимй словами Девениш повернулся спиной к Харрингтону, который, решив, что большего ему не добиться, приказал скучным голосом:

— Уотти, пусть лорда Девениша поместят в камеру, и поработай над ним, может, он передумает. Только поосторожнее, я не хочу никаких открытых ран. И он должен быть в состоянии идти на собственных ногах к своему концу и триумфу дьявола.

— Будет сделано, сэр, — проговорил парень богатырских размеров, на звероподобной физиономии которого было написано неудовольствие оттого, что ему не позволяют разгуляться во всю мощь. — Давай иди, — прорычал он, хватая Девениша за руку.

Граф вырвался.

— Держи свои грязные лапы подальше от меня, Я не настолько глуп, чтобы пытаться бежать от трех мордоворотов. Иди вперед, я за тобой.

— Вы меня разочаровали, Девениш, — прокричал ему в спину Харрингтон. — Я полагал, вы будете держаться мужественно. А вы самый заурядный трус.

— Трус — может быть, — повернулся к нему Девениш. — А вот заурядный — ни в коем случае. Тут вы ошибаетесь.

Как ему хотелось быть и в самом деле таким бесстрашным, как на словах… особенно позже, когда гигант и его подручный помельче били его и ничего не добившись, ушли, оставив стонать от боли и бессилия на полу камеры.

Громила, прежде чем уйти, прокричал:

— Не надейся, что так и будешь молчать! Вот пойду к хозяину и упрошу его разрешить мне действовать по настоящему, тогда и посмотрим, какой ты смелый.

Может быть, и вовсе не смелый, подумал Девениш. Когда его били, он пытался вспомнить, как маэстро фокусник учил его преодолевать боль. Самое трудное — отвлечься от боли и держать язык за зубами.

Чтобы не думать о своем отчаянном положении, Девениш попытался размышлять о другом. Он вызвал в памяти лицо Друсиллы и ее изящную фигурку… они сидят вдвоем с ней в саду Лайфорд-Хауса… светит солнце… поют птицы… Когда его мучитель, взбешенный, ворвался в камеру, то увидел, что Девениш спит с улыбкой на лице.

Громила пинком разбудил милорда, заставил его подняться и связал ему руки за спиной.

Никто не знал, что Девениш пытается проверить, получится ли у него старый трюк. Надо было держать руки так, чтобы тот, кто их связывал, не мог догадаться, что жертва сумеет освободиться в любой момент.

Девениш пока не собирался бежать, но было приятно убедиться, что все получается.

А пока его беспокоило другое: когда Роб Стэммерс поймет, что его друг пропал, и что предпримет, если он, конечно, не член братства…

Роб Стэммерс нисколько не встревожил-ся, когда Хэл не вернулся вечером, как обещал. Наверное, вернется завтра.

Однако Девениш не вернулся ни завтра, ни послезавтра. Роб забеспокоился. Его беспокойство усилилось, когда пришел конюх с известием, что нашли хлыст с серебряной рукояткой, который Джек Мартин всегда брал е собой.

— Отсюда мили две по проселку, — сказал парень.

— Вы больше ничего не нашли?

Парень покачал головой.

Надо послать человека в Иннескорт-Хаус узнать, там ли Хэл и почему не возвращается. Кроме того, надо съездить туда, где нашли хлыст Мартина, и хорошенько осмотреть место.

Между делом он заглянет в Лайфорд и спросит миссис Фолкнер, не говорил ли Хэл чего-нибудь такого, что может пролить свет на его таинственный отъезд в Лондон.

Когда Друсилле сообщили, что пришел Роб Стэммерс, она только что спустилась от Гилеа. Тот все еще был без сознания.

Роб уже знал от дворецкого о тяжелом состоянии Гилса и начал с соболезнований.

— Он такой невезучий, — усталым голосом сказала Друсилла.

И тут она обратила внимание на то, что Роб чем-то озабочен.

— Я пришел насчет лорда Девениша, — начал он. — Два дня назад он отправился в Лондон, но мне не сказал, по какому делу. Может быть он вам намекнул, чем занимается.

— Он мне ничего не говорил о последней поездке, но… — Друсилла помедлила, — не так давно он попросил меня сделать для него одну вещь. Прежде чем сказать вам, что это, я должна попросить вас быть со мной откровенным. Вы допускаете, что лорд Девениш в опасности?

Роб пристально посмотрел на Друсиллу. На первый взгляд ничёго особенного, и не подумаешь, что так умна. Наверное, это и привлекает к ней Девениша.

— Хорошо. Вечером гости разъехались, а наутро Хэл отправился верхом в Лондон с Мартином, своим верным слугой. Сказал мне, что едет по срочному и, возможно, опасному делу и вернется в тот же день. И вот, до сих пор его нет. Сегодня утром один из конюхов нашел хлыст Мартина недалеко от проселка, которым они должны были выехать на большую дорогу на Лондон. Это навело меня на мысль, не случилось ли чего с ними. Я послал нарочного в Лондон узнать, прибыли ли они в Иннескорт-Хаус. От вас я пойду туда, где был найден хлыст, посмотрю, может, найду что-нибудь еще.

Друсилла опустилась на стул, сделав знак Робу садиться. Всегда спокойный, флегматичный, он сел перед ней с напряженным лицом, нервно постукивая пальцами по коленям.

Нет, Робу можно доверять, и Друсилла рассказала о письме лорду Сидмауту, которое оставил ей Девениш, и о том, что она пообещала отправить это письмо, если с ним что-то случится.

— Вы хоть примерно догадываетесь, что в этом письме?

— Нет. Он сказал, для меня будет безопаснее ничего не знать.

— Ради Бога, — в отчаянии воскликнул Роб, — вы в самом деле не знаете, что он мог скрывать?

— Мне кажется, это как-то связано с убийством Джереми, исчезновением девушек и нападением на Гилса. Он никогда этого не говорил, просто у меня такое подозрение.

— Тогда надо вскрыть письмо.

— Не имею права, — просто ответила Друсилла. — Только если вы меня убедите, что его жизнь под угрозой.

— Я даже не знаю, действительно ли он исчез, — простонал Роб. — Я просто чувствую, что что-то случилось.

Они мгновение помолчали, глядя друг на друга.

— Он сказал, что письмо предназначено только для Сидмаута, — прервала молчание Друсилла.

— Все из-за его недоверия ко мне! — выкрикнул Роб. — Но сейчас-то вы знаете, что мне можно доверять.

— Ничего я не знаю, — отрезала Друсилла. — Если бы граф хотел, он сам бы вам сказал.

Логично, что и говорить. Для женщины это редкость, подумал Роб.

— Пока вы не будете уверены, что Хэл пропал, я не отправлю письмо, нераспечатанное, разумеется.

Роб поднялся.

— Ладно. Я иду туда, где был найден хлыст Мартина. Если найду доказательства, что Хэл в опасности, тут же вернусь к вам. В противном случае буду ждать, пока вернется нарочный из Лондона. То есть все это время мы бездействуем.

— Он так решил сам, — заметила Друсилла. Как ни странно, она почти поверила в искренность Роба, однако надо поступать так, как хотел Хэл.

Приехав на место, Роб спешился и стал осторожно осматриваться вокруг. Парень показал, где он нашел хлыст, и неподалеку оттуда Роб заметил след, как будто волокли что-то тяжелое. К несчастью, последние дни не было дождей, земля была сухой, и Хэл с Мартином, если они и проехали здесь, никаких следов не оставили.

Роб выругался. Ну, найден хлыст, что из этого? Да и кто в этих местах осмелится напасть на такого могущественного человека, как Девениш? Возвращаться в Лайфорд не имело никакого смысла. Оставалось лишь ждать человека из Лондона.

По пути домой Роб встретил Леандра Харрингтона в сопровождении одного из громил.

— Как хорошо, что я вас встретил, — обратился к нему Роб. — Не знаете, почему Девениш так внезапно отправился в Лондон? Вы же у нас мировой судья, может, он вам сказал что-нибудь?

Роб всегда был осторожен и старался не говорить лишнего.

— Я даже не знал, что он собирается в Лондон, еще подумал, почему это его не видно. А что, у вас какое-то срочное дело?

Не мог же Роб сказать: «О да, у меня такое чувство, будто случилось что-то неладное», это прозвучало бы нелепо.

Он и не подозревал, как хорошо поступил, что отделался какой-то незначительной фразой.

Харрингтон, провожая его взглядом, сказал лакею:

— Хорошо, что полнолуние завтра ночью. У Стэммерса не будет времени на поиски своего хозяина.

Он не радовался бы так, если бы знал о письме, лежавшем в тайнике дорожного бюро Друсиллы.

Как только Роб ушел, Друсилла поднялась к Гилсу. Сиделка встретила ее словами:

— Господин Гилс открывал глаза. Я пыталась поговорить с ним, но он не слышит.

Конечно, для настоящей радости повода пока не было, но все же Гилс впервые подал признаки жизни, а это внушало надежду на лучшее.

Друсилла села у постели брата, взяла его руку и тихонько заговорила. Она последует совету графа и отпустит его учиться в университет.

— Можешь взять с собой Вобстера, — сказала Друсилла. — Это надежный человек и очень тебя любит.

Друсилла промолчала о Девенише, однако подумала, а что, если именно плохое известие и вывело бы его из бесчувствия? Сама она всей душой надеялась, что нарочный привезет из Лондона хорошие новости и ей не придется посылать письмо Девениша лорду Сидмауту.

Между тем Девениш лежал на полу камеры и ждал, когда же тюремщик принесет жалкий обед. Он потерял всякое представление о времени. На нем остались лишь сорочка и бриджи.

Уотти, который командовал в этой тюрьме, не мог нарадоваться на доставшиеся ему золотые часы и фамильный перстень, единственный подарок, полученный Девенишем от деда. Утрата этого перстня удручала Девениша больше, чем остальные лишения. Проводить впроголодь долгие дни в одиночестве и не терять при этом присутствия духа Девенишу помогали приемы йоги, которым его обучил когда-то маэстро Гэбриел.

Он не сидел на табуретке — единственном предмете мебели в камере, а лежал часами на полу с закрытыми глазами, мысленно представляя себе, как они с Друсиллой гуляют по каким-то необычайно красивым местам.

— Говорили — орел, а он просто мокрая курица, — как-то с ухмылкой сказал Уотти Харрингтону.

— Что-то мне не верится, — отозвался тот. — Не то я о нем слыхал.

— Так раньше он делал все, что хотел, а сейчас его поприжали, вот он и скис.

Харрингтон с сомнением покачал головой, а когда Уотти собрался отнести Девенишу поесть, пошел вместе с ним. Девениш спокойно лежал на спине с закрытыми глазами.

Харрингтон, увидев это, почему-то ужасно рассердился и прорычал:

— А ну-ка вставай. Я хочу говорить с тобой. Девениш слегка повернул голову, открыл глаза и спокойно сказал:

— Ни за что. Мне удобно и так. Я могу и лежа с вами говорить, если вы того желаете.

Когда-то эта тактика приводила деда в бешенство. С Харрингтоном произошло то же самое.

— Наподдай-ка ему, пусть встанет, — прохрипел Харрингтон.

Уотти прилежно исполнил приказание, изо всей силы пнув Девениша в бок. Тот откатился в угол, где мгновенно сжался, согнув ноги и спрятав голову между коленями.

Взбешенный, Уотти схватил его под мышки и попытался поставить на ноги. Это, однако, ему не удалось, потому что Девениш безжизненно повис у него на руках.

— Надо было взять с собой Джема, — пыхтя, проговорил Уотти.

— Отпусти его, — велел Харрингтон. — Что за игру ты затеял, Девениш?

— Никакой игры, — глухо проговорил Девениш, уткнувшись в пол. — Не хочу видеть ни вас, ни вашего приятеля. Говорите, что собирались, и уходите.

Босой и немытый, он все же умудрился каким-то образом остаться хозяином положения.

— Мне поработать над ним, сэр? — спросил Уотти.

— Нет, а еду унеси. Я удивляюсь вам, Девениш! Где ваша гордость?

Девениш не ответил. Не успел Уотти взять миску, как он, перекатившись через камеру, схватил ее и начал быстро набивать рот едой, уворачиваясь от рук тюремщика.

— Мне не до гордости, я слишком голоден, — проговорил он с полным ртом. — Иди, Харрингтон. Тебя и раньше было скучно слушать, а уж теперь тем более.

Уотти отобрал у него наконец миску и со злостью пнул его ногой.

— Завтра ты иначе запоешь, когда мы тебя распнем на алтаре, — прорычал он, открывая дверь камеры.

— Это уж точно, — одобрительно кивнул Харрингтон.

— Ты хотел знать, почему я лежу на полу?

Я репетирую перед спектаклем, который ты собираешься завтра поставить. Не хочу тебя подвести, — ответил Девениш со злой ухмылкой.

Харринггон, сделав вид, что ничего не слышит, приказал не давать узнику ни пить, ни есть до утра.

— Вовсе он не скис, — сердито говорил он Уотти, пока они шли по коридору. — С каким удовольствием я перережу ему завтра глотку!

— Почему вы не разрешаете мне отделать его как следует? — спросил Уотти.

— Я не хочу, чтобы ты его изуродовал до неузнаваемости. После того как его убьем, мы снимем с него маску, пусть все члены братства увидят, что даже такой, как Девениш, оказался бессилен перед высшим могуществом дьявола.