— Весьма любезно со стороны мистера Харрингтона пригласить и меня в Маршемское аббатство. Тем более что дело не ограничится лишь ужином. Целая неделя! Это будет для нас настоящий праздник. — Мисс Фолкнер бросила лукавый взгляд на Друсиллу и как бы между прочим проговорила: — Интересно, будет ли там лорд Девениш.

— Было бы странно, если б его не пригасили, — живо подхватила Друсилла. — Мистер Харрингтон пригласил и Гилса тоже. Брат на седьмом небе.

— И ты согласишься, чтобы он ехал? Он позволяет себе говорить такие вещи!

— Ну, уж если этот недостаток разделяют с ним лорд Девениш и мистер Харрингтон, то, я думаю, он будет в хорошей компании и никто особо не станет прислушиваться к тому, что он говорит.

— Ох, дорогая моя, такой человек, как лорд Девениш, может себе позволить некоторую бесцеремонность, но не юный Гилс. Он должен быть осмотрительнее.

— Нет, я не согласна, Корделия. Осмотрительность необходима не только Гилсу, но и лорду Девенишу, который прекрасно понимает, что он самый большой грубиян из этой троицы.

— Мне казалось, он тебе нравится, — пробормотала мисс Фолкнер.

— Так и есть, но это не значит, что я не вижу его недостатков.

К концу недели, в течение которой они виделись с лордом Девенишем еще дважды, Друсилле стало ясно, что мисс Фолкнер вознамерилась сосватать ее за графа.

Рассуждения ее были бесхитростны, как она сама. Друсилла должна снова выйти замуж. Лорду Девенишу нужны жена и наследник — почему же им не пожениться? Их земли граничат друг с другом, оба они молоды и хороши собой, что благоприятно для будущего виконта Иннескортского.

Корделию оторвал от мечтаний голос Друсиллы:

— Мне нужно новое платье. Надо послать за Мери Свейн и показать ей модные журналы из Лондона. У меня есть миленький светло-зеленый атлас, он будет хорошо смотреться с фамильным жемчугом Фолкнеров.

— Мери Свейн! — возмутилась мисс Фолкнер. — Нет, надо найти кого-то другого, что-бы ты выглядела комильфо, как те красавицы, что окружают милорда в городе.

— Корделия, я не имею ни малейшего желания соревноваться с лондонскими красавицами. Я деревенская простушка, пусть милорд принимает меня такой, какая я есть, если он вообще меня замечает, в чем я глубоко сомневаюсь.

Говоря это, Друсилла лукавила и сама понимала это.

В Трешем-Холл явился Леандр Харрингтон, чтобы лично пригласить Девениша в гости.

— Если вы примете мое приглашение, у вас будет возможность познакомиться с местной знатью. Ваш покойный дедушка прожил здесь большую часть жизни, и мы были бы рады, если бы вы решили поступить так же.

— Правда? — промолвил Девениш с некоторой иронией в голосе. — Я пока не уверен, что мне понравится прожить свою таким образом. Но я принимаю ваше приглашение.

— А мистер Стэммерс? Вы позволите ему принять приглашение?

— Ну, это дело самого мистера Стэммерса. Я несколько удивлен, как это ваши республиканские взгляды не помешали вам спросить об этом сначала меня.

— Я был не совсем уверен, отличается ли ваше отношение к подданным от взглядов покойного графа. Каждый на своем месте и знает свое место — таков был его девиз.

Да, это было очень похоже на покойного деда.

— Удобный девиз для того, чье место обеспечено, если можно так сказать.

— Да, вы правы, но в век разума, заря которого разгорается, обо всех будут судить по тому, каковы они есть, а не по спальне, в которой они были рождены.

Улыбка на лице Девениша стала еще ироничней.

— Этот век пока не настал, сэр, и я с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством в Маршемском аббатстве, так же, надеюсь, как и мой добрый друг Роб Стэммерс. А пока прошу меня простить…

Леандра открыто выпроваживали, и, сладко улыбнувшись, он вышел. Одним из удовольствий нового века разума, думал он, станет гильотина на Трафальгарской площади, где освобожденные массы будут криками приветствовать каждую катящуюся в пыль голову аристократа, особенно лорда Девениша.

Впрочем, ничего такого на лице Леандра Харрингтона не отражалось, когда Девениш прибыл в Маршемское аббатство. Мужчины улыбнулись друг другу так, словно были закадычными друзьями. На обширной лужайке перед аббатством, напоминавшей о его блестящем католическом прошлом, уже прогуливались гости.

Далекий предок Харрингтона, воздвигая свой дом, пристроил его к северной стене аббатства и, по словам Роба, сохранил лестницу, ведущую в огромный склеп, в дальнем конце которого сохранилась даже часовня с разрушенным алтарем.

В этот день, однако, никто и не помышлял о том, чтобы посетить подземные помещения, и меньше всех Девениш. Хозяин повел его на лужайку, где были сооружены столы, уставленные яствами и напитками.

Многие из присутствующих уже были знакомы с Девенишем и приветствовали его с подобающим его пэрству почтением. Девениш уже заскучал было, отвечая на бесконечные поклоны, когда вдруг увидел Друсиллу Фолкнер. Она одиноко стояла у розария со стаканом лимонада в руке.

Она выглядела божественно в белом муслиновом платье и широкополой соломенной шляпе, оставлявшей открытым ее милое лицо.

— На этот раз вы одни, — сказал он, подойдя к ней. — Ни дуэньи Горгоны, следящей за каждым вашим шагом, ни восторженного юного братца, требующего всего вашего внимания. Мне повезло.

Друсилла не заметила, как он подошел, но быстро нашлась.

— Думаю, вы непременно требуете безраздельного внимания со стороны каждого, с кем находитесь рядом.

— Но ведь мы все этого хотим, не так ли? — парировал он.

— Пожалуй, вы правы. Да только не всем удается этого добиться.

— И вам прежде всего, — заметил он. — Когда бы я вас ни встретил, рядом постоянно кто-то, глядящий на вас требовательным взором. Если вдруг я увижу, что наше уединение хотят нарушить, я утащу вас в ближайшую аллею, потому что хочу полюбоваться вами.

Это признание было произнесено с горячностью, которая удивила даже самого графа. Он не собирался быть столь откровенным.

Друсилла покраснела. Очаровательно, подумал Девениш.

— Вы так не думаете, — неуверенно произнесла она наконец.

— Именно что думаю. И в подтверждение моей искренности приглашаю вас пройтись по этой аллее. Пойдемте.

Он подал ей руку, и она после краткого колебания положила на нее свою.

Ясно как день, что ею не слишком-то часто любовались прежде, подумал Девениш. Что за человек был, интересно, ее муж? Во всяком случае, она вела себя достойно, не хихикала и не щебетала: «О, мой дорогой лорд, какая это высокая честъ для меня!» или что-нибудь в этом роде.

У нее было прекрасное качество — умение хранить молчание, и так, молча, они вышли по аллее на площадку, откуда открывался чудесный вид на лесистую равнину.

Здесь был еще один розарий, посередине которого располагались на опорах солнечные часы. На одной стороне опор был намалеван череп со скрещенными костями, на другой — лик демона. Кто-то пытался соскоблить их, но безуспешно.

Дру почему-то стало зябко, хотя день был теплый. Ее пробил такой озноб, что посинели губы.

— Вы замерзли! — воскликнул Девениш. Он осмотрелся вокруг и заметил низкую каменную скамью. — Присядьте на минутку, — сказал он, поспешно снимая свой сюртук. — И позвольте накинуть вам на плечи. — Продолжая дрожать, она послушно села. Он присел рядом и взял ее руку — к его удивлению, она была холодна как лед. — С вами такое часто случается? — спросил он, растирая ледяные пальцы.

Друсилла подняла на него глаза, стараясь не стучать зубами.

— Нет, — прошептала она. — Это очень странно. Может, я покажусь вам еще более странной, но я вдруг ощутила присутствие абсолютного зла, чего-то жестокого и отвратительного, вроде него. — Она кивнула на полустертый лик демона. — Возьмите ваш сюртук, и пойдемте отсюда. Я думаю, мне станет лучше.

— Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы идти?

— Вполне. Мне только здесь плохо.

— А ведь я хотел всего лишь полюбоваться вами, — проговорил Девениш, стараясь придать голосу веселое выражение. — И вместо этого завел в «юдоль ужаса», по выражению Данте.

— Вы, наверное, думаете, я глупая.

Девениш резко остановился и повернулся к ней. Лицо Друсиллы порозовело, она больше не дрожала. Они стояли посреди аллеи, и с лужайки их еще не было видно.

— Ни в коей мере, — сказал он с проникновенной серьезностью, какой она не замечала в нем прежде. — У меня есть основания полагать, что злые бесы могут появляться, без предупреждения и сила их велика. Я ничего там не почувствовал, а вы почувствовали, а ведь я вас знаю как здравомыслящую женщину. Вы готовы вернуться к нормальным, болтливым людям?

— Вы очень добры, и мой ответ — да. — Друсилла засмеялась.

— Хорошо. — Он наклонился и легко коснулся губами ее щеки. Это был братский поцелуй, совсем не такой, какого он желал. — Больше не ходите туда, со мной или без меня, все равно.

Друсилла сжала губы, чтобы не сказать то, что готово было сорваться с языка. Я пойду куда угодно с вами, милорд, потому что знаю, вы всегда готовы защитить меня.

Вполне возможно, что кто-то с любопытством посмотрел на них, удивляясь, почему они так быстро вернулись с прогулки. Он подвел ее к одному из столов и дал ей стакан красного вина и бисквит. Взяв стакан и себе, он чокнулся с ней, с радостью видя, что ее глаза снова блестят, а щеки зарумянились.

— А сейчас я должен вас покинуть, — сказал он, — иначе о нас будут сплетничать.

Она подала ему руку, которую он задержал в своей лишь на мгновение дольше положенного. Наверное, слишком долго, потому что мужской голос проговорил ей на ухо:

— Вот уж не предполагал, дорогая Друсилла, что в следующий раз увижу вас уже вдовой и в компании человека, опасного как сам дьявол.

— О, Тоби, Тоби Кларидж! — воскликнула Друсилла, круто обернувшись. — Я думала, ты во Франции.

Сэр Тоби Кларидж, приятный на вид мужчина ее возраста, смотрел на нее с широкой улыбкой, которую она помнила еще с детства. В последний раз Друсилла видела его летом незадолго до гибели мужа. Когда она отказала Тоби и приняла предложение Джереми, Тоби очень ревновал ее к Джереми, с которым тоже дружил с детсгва. Это продолжалось довольно долго, и лишь в последний год перед его отъездом во Францию они внезапно сошлись снова.

— Как видишь, я здесь и, как старый друг, хочу предостеречь тебя от слишком тесного общения с Девенишем. Хотя бы в память о Джереми держись подалыне от человека, который наверняка не понравился бы ему.

— Что ты имеешь против него, Тоби? Да, он очень резок… но во всем прочем…

— Никаких прочих, Дру. Он настоящий дьявол с женщинами, дорогая, а с мужчинами так еще хуже. Женщин он просто губит, а мужчин убивает. Да вот же пример — он застрелил своего лучшего друга на дуэли, говорят, из-за женщины. А что он вытворяет за карточным столом! Нет, избавься от него.

— Это все сплетни, — возразила Друсилла. — Я не верю, что он хочет меня погубить. Тоби иронически поднял брови.

— Нет? Твоя безмозглая дуэнья рассказала мне о ваших отношениях. Она решила, что он женится на тебе. Хочу предупредить тебя ради твоего же блага.

И своего небось, подумала Друсилла. Тоби вполне может повторить свое предложение. Но для нее он навсегда останется лишь другом. Пустъ он симпатичный и с ним легко, но она не могла его себе представить любовником.

А Девениш…

Может ли быть правдой то, что говорит Тоби? Допустим, это так. Повеса и убийца. Нет, она многому может поверить насчет него, но убийца…

Внезапно очнувшись, она поспешно сказала:

— О, поверь мне, нас с ним можно назвать просто друзьями. Кроме того, я не собираюсь пока замуж, и уж менее всего за лорда Девениша.

— О, только не воображай себе, что он собирается на тебе жениться.

Нет, этот разговор пора заканчивать.

— Ты, наверное, голоден, — сказала она, — а мистер Харринггон не поскупился на угощение.

С этими словами Друсилла направилась к одному из накрытых столов, продолжая приветливо разговаривать с Тоби. Она почувствовала облегчение, когда подошел пастор Малого Трешема и сказал Тоби, что его хочет видеть мистер Харрингтон,

— Он желает поговорить с вами о вашем путешествии по Франции, сэр Тоби. Мне кажется, его интересует, жив ли еще революционный дух в этой погрузившейся во мрак стране.

В его речи, как обычно, звучала некая режущая слух слащавость, однако Тоби ничего не заметил. После его ухода мистер Лоусон повернулся к Друсилле, расплывшись в приторной улыбке:

— Позвольте мне сказать вам, вы прекрасно выглядите, мадам.

— Боюсь, вы мне льстите, мистер Лоусон.

— Нет — нет, — воскликнул он, наклоняясь к ней и беря ее за руку, — ни в коей мере!

В тот миг, когда Друсилла почувствовала его прикосновение, ее охватил тот же слепой ужас, от которого она лишь недавно оправилась.

Какую-то долю мгновения ей казалось, что она упадет в обморок. Она побледнела, глаза закрылись. Испуганный священник попытался поддержать ее, но она отпрянула от него.

— Нет, не надо, это просто мигрень, уже прошло, — произнесла Друсилла, стараясь не выдать своего испуга.

Помощь пришла неожиданно. Холодный голос произнес:

— Сэр, позвольте мне, как старому другу, отвести миссис Фолкнер в дом.

Это был лорд Девениш, и никого другого, столь похожего на доброго самаритянина, Друсилла не могла себе вообразить.

Она с готовностью оперлась на его руку. Пастор Лоусон поклонился и неохотно отошел, а Девениш провел Друсиллу в дом.

— Мне показалось — такое у вас было лицо, — что с вами происходит нечто похожее на случившееся в саду.

— Так оно и было. Но я солгала пастору, сказав, что у меня бывают такие приступы. Ничего подобного у меня никогда не было.

— Не было? — Девениш огляделся. — Я думаю, где бы мы могли спокойно поговорить. Наверное, в библиотеке. Кажется, сюда. Нас тут никто не потревожит, я уверен. Все эти гости что-то не показались мне большими поклонниками чтения, им хотя бы азбуку осилить. — (Друсилла, не удержавшись, рассмеялась.) — Ну вот вам уже и лучше, — подбодрил он ее, похлопывая по руке. — Добрый смех исцеляет многие недуги. Могу я узнать, над чем вы смеялись на этот раз?

— О, эти ваши ужасные замечания… Вы всем говорите такие вещи или только мне, как привилегированному лицу?

Девениш подвел Друсиллу к массивному столу и усадил.

— Здесь удобнее, чем я ожидал, — заметил он одобрительно. — И еще. Я заметил, что мои остроты нравятся вам, особенно когда мы наедине. Когда я говорю их в компании, вы, стараясь сохранить свое реноме безгрешной молодой вдовы, постоянно подавляете желание засмеяться.

Надо было пристально следить за ней, чтобы настолько изучить ее, подумалось Друсилле.

Девениш между тем рассматривал книги. Достав из шкафа какой-то фолиант, он углубился в чтение. Нет, такого многоопытного, столь превосходно владеющего собой человека ей встречать не доводилось. Рядом с ним все казались неоперившимися юнцами.

— Как вы считаете, — повернувшись, весело заговорил он, — прав ли я, найдя странным тот факт, что мистер Харрингтон хранит в своей библиотеке столь большое количество книг по теологии? Ладно бы тут были Том Пейн и Руссо, ведь якобинцы вроде Харрингтона их просто боготворят, но здесь целое собрание книг по эзотерике, притом читаных — перечитаных. — Он указал на шкаф.

— Может быть, они ему достались в наследство? — предположила Друсилла.

— Возможно, — сказал Девениш. — Но многие изданы недавно. Не люблю я загадок. — Он поставил фолиант на место и пошел к другой стене, посмотреть, что стоит там. — Поэзия, — объявил граф, — книжки чистенькие, словно только что из магазина. — Он снял с полки томик и, открыв его, произнес: — Лорд Байрон собственной персоной, как кстати.

Он молча полистал книгу, потом поднял голову и стал декламировать, пристально глядя на Друсиллу. Его голос был прекрасен, слова медленно текли из уст.

Друсилла была глубоко взволнована, а Девениш, без сомнения, этого и добивался. Он поставил книгу в шкаф, подошел к ней и, обхватив ее лицо ладонями, нежно поцеловал в глаза, вернее, в веки, поскольку она закрыла глаза в тот самый миг, когда он коснулся ее.

— Вы не представляете, как бы я хотел любить вас, прямо здесь, в библиотеке, — прошептал он, выпрямляясь.

Друсилла открыла глаза и произнесла так же тихо, как и он:

— Любить… или утолить страсть, милорд?

— Умоляю, мадам, в чем разница? — усмехнулся Девениш.

— О, вы это прекрасно знаете, милорд, и вы, и ваш лорд Байрон, при всем вашем цинизме. Любовь — это когда стремишься доставить удовольствие тому, кого любишь, а страсть думает только о себе.

Девениш постоял в раздумье, наклонив голову, лицо его приняло серьезное выражение.

— Я получил по заслугам. Но я не хотел быть развязным, сказал то, что думал. И… — Он запнулся. — Наверное, молодой Кларидж предупредил вас насчет меня. Я прав?

— Да, предупредил. — Она поднялась. — Мы отсутствуем слишком долго, люди станут говорить. Мне уже лучше. Думаю, я вас покину.

— Без поцелуя? — Было непонятно, смеется он или серьезен.

— Лучше без, — сказала она, поворачиваясь, чтобы открыть дверь.

— Не опасайтесь за вашу репутацию, — промолвил он. — Я возьму самый мудреный трактат Пейли по философии и попрошу мистера Харрингтона изложить свое мнение о нем, и он решит, что все это время я посвятил размышлениям о высоких материях.

Какое бесстыдство! Друсилла едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Нет, надо его приструнить.

— Как я вижу, милорд, — заговорила она, — вы достаточно напрактиковались в низком обмане. Надеюсь, вы расскажете мне о беседе с нашим хозяином. Лучше, чтоб это было на людях, после ужина, если, конечно, вы прежде не напьетесь доброго вина мистера Харрингтона.

Она ушла, причем последнее слово, как всегда, осталось за ней. Девениш расхохотался и, сунув под мышку том Пейли, пошел искать хозяина. Тот был очень рад обнаружить, что милорд более серьезен, чем он предполагал, за что и вознаградил его лекцией об ошибках, допущенных его преподобием мистером Пейли в своем достойном труде.

На протяжении всей длинной проповеди лорд Девениш простоял, слегка склонив голову набок, с выражением живого интереса и восхищения, время от времени произнося: «Так, значит».

На самом же деле он думал о кратком и точном определении различия между страстью и любовью, данном миссис Друсиллой, и удивлялся, откуда в этой тихой, целомудренной деревенской женщине столько мудрости.

А о чем думала миссис Друсилла Фолкнер? Ну конечно же, о лорде Девенише!

Размышляя над его поведением, она пришла к выводу, что вкрадчивость графа слишком опасна. Тоби предостерег ее, но это нисколько не поможет ей сохранять самообладание.

А может, Тоби вовсе и не прав? Какое странное выражение появилось на лице Девениша, когда она указала на различие между любовью и страстью!

К мыслям о Девенише примешивалось еще нечто, не имевшее к их отношениям никакого касательства. Леандр Харрингтон…

Странно, но она никак не могла вспомнить, какое слово или действие Девениша натолкнуло ее на мысль, что его интерес к Леандру Харрингтону и Маршемскому аббатству продиктован не просто любопытством.

— Скажи мне, ради Бога, Хэл, что это у вас был за диспут о преподобном Пейли, и его взглядах на христианство? Вот уж не знал, что тебя интересует что-то помимо прелестной миссис Фолкнер.

— Прелестна она или нет, но уж определенно умна. Всякий раз, как я пытаюсь сделать шаг в ее направлении, она тут же отрезвляет меня выговором.

Роб Стэммерс засмеялся.

— Нашла коса на камень, как я вижу. А я-то думал, что провинциальные простушки становятся добычей без особых усилий.

Девениш шутливо стукнул Роба по затылку, словно они были еще мальчишки.

— Ты же знаешь меня, Роб. Во-первых, я не отношусь к женщинам как к добыче, а во-вторых, все мои любовницы становились таковыми добровольно, без всякого принуждения. Подобно лорду Байрону, могу уверенно сказать, что с некоторыми из них я был соблазненным, а не соблазнителем.

— Это ты так считаешь. Но меня все-таки ставит в тупик твоя философская дискуссия с нашим хозяином.

— Правда? Расскажи мне о нем.

— Глуповатый малый, помешанный на правах человека, что не слишком сочетается с его потугами на то, чтобы все его считали местным магнатом. Ты, заявившись сюда, стал для него чуть ли не соперником.

— Мне не кажется, что он глуп. Шестое чувство.

— Шестое чувство… — Роб взглянул на Хэла более внимательно. Именно его шестому чувству они оба обязаны тем, что остались живы и здоровы. — И никаких доказательств?

Девениш мгновение помедлил, прежде чем сказать:

— Ни единого. Но… с миссис Фолкнер здесь случилось два приступа, во время которых она почувствовала панический страх и могильный холод.

— И это все? — хмыкнул Роб. — Думаю, она хотела просто заинтриговать тебя.

— Возможно, если бы второй приступ не начался, когда меня рядом не было. Такое впечатление, что он был вызван прикосновением мистера Джорджа Лоусона.

— Пастора? Не могу поверить. Она водит тебя за нос. И потом, какую связь ты усматриваешь между этими приступами и Леандром Харрингтоном? — Он помолчал, затем добавил: — Но ты тоже, как и она, что-то такое почувствовал. Верно?

Девениш задумчиво качнул головой.

— Не совеем. Примерно то же, что я испытывал прежде, ну, ты знаешь. Невыразимое чувство тревоги. Словно все вот-вот обрушится. Глупо, да? Мне надо бы быть гадалкой, они, говорят, предсказывают будущее, глядя на хрустальный шар. Смутное ощущение, что что-то не так, — ведь это не доказательство, как, по-твоему?

Роб, избавившись от скептической мины, принял деловой вид.

— И твое тревожное ощущение связано с миссис Фолкнер, Леандром Харрингтоном, Джорджем Лоусоном и Маршемским аббатством?

— Именно так, не обязательно в этом порядке. Ты можешь стать моими глазами и ушами, Роб? Скажешь мне, если заметишь или услышишь что-то необычное?

— Что ж, я, по правде говоря, не очень-то верю во всю эту твою мистику, однако, как и раньше, сделаю, как ты просишь. Хотя не вижу в этом смысла. Ни малейшего. На сей раз на тебя подействовала женская причуда.

— Ну уж уважь меня, Роб, — только и произнес Девениш.

Он не рассказал Робу о миссии, которую ему поручил Сидмаут. Чем меньше людей знает, зачем он на самом деле приехал в Суррей, тем лучше. Ради сохранения тайны он был согласен терпеть дружеское подтрунивание Роба.

Девениш достал из кармашка золотые часы и щелкнул крышкой.

— Пора на ужин, — сообщил он. — Мы не должны опаздывать, а то я тут самая высокая особа и, пока не появлюсь, никто не может войти в столовую. — Он грустно улыбнулся Робу. — Не представляешь, какими нелепыми мне кажутся эти условности.

Войдя в гостиную, Девейиш увидел прежде всех миссис Друсиллу Фолкнер. А-а, значит, она оправилась после дневного недомогания.

Она выглядела очаровательнее, чем когда-либо, в бледно-зеленом шелковом вечернем платье с шелковой лентой кремового цвета по высокой талии. В руке она держала небольшой кремовый веер с нарисованными на нем крокусами. Из драгоценностей на ней было жемчужное ожерелье и такие же серьги; украшенный жемчужинами серебряный браслет на левом запястье завершал ансамбль.

К сожалению, Девениш не смог удостовериться в ее хорошем самочувствии, так как мистер Харрингтон представил ему леди Чейни, прибывшую после обеда, и графу пришлось вести ее к столу как персону, равную ему по рангу.

Сказать, что леди была обрадована знакомством с Девенишем, значило бы не сказать ничего. Она была примерно его возраста, однако ее туалет и манеры были словно у юной девушки, что ее вовсе не красило.

Тряхнув золотистыми кудрями, леди Чейни живо проговорила искусно подмалеванными губками:

— О, как замечательно! Я слышала о вас от своего кузена Орвилла, но не ожидала увидеть в этой глуши.

Она проговорила это так, словно Суррей — это джунгли, кишащие дикими зверями, и Девениш с улыбкой заметил, что в Суррее не найдется ничего опаснее лис, да и те редко показываются днем.

— Очень жаль, — прощебетала леди Чейни, — вы лишаете нашу жизнь романтики. Уж не собираетесь ли вы мне сказать, что Маршемское аббатство нисколько не напоминает романы миссис Рэдклифф? И что я могу не опасаться разбойников и страшных склепов? Я уверена, здесь есть склеп!

— Действительно есть, — серьезным тоном подтвердил Девениш, мысленно посмеиваясь над непоследовательностью собеседницы. — Думаю, склеп есть почти в каждом аббатстве.

— О, восхитительно! — воскликнула она, касаясь его прелестной ручкой. — Тогда помогите мне уговорить мистера Харрингтона, чтобы он позволил нам посетить его. Я никогда не была в склепе и хотела бы знатъ, так ли они ужасны, как о них говорят.

Пока леди весело щебетала, не давая графу вставить хоть слово, он смог незаметно бросить взгляд на Друсиллу. Ей предстояло идти на ужин в паре с Джорджем Лоусоном, и Девениш с легким беспокойством подумал, не станет ли ей плохо от этой компании.

Судя по всему — нисколько, потому что она тут же завела с ним оживленный разговор. Однако Девениш заметил, что она старается держаться в отдалении, чтобы они случайно не коснулись друг друга.

Обширная столовая служила монастырской трапезной до того, как в годы правления Генриха VIII аббатство было закрыто и частью разрушено. Здесь было холодно и промозгло, хотя вечер был теплый и в громадном очаге пылал огонь. Казалось, высокий потолок и толстые каменные стены хранят зимнюю стужу.

Друсилла поежилась. Впрочем, не она одна.

Леандр Харрингтон, тепло одетый, предложил послать лакея к горничным леди, что — бы те принесли что-нибудь теплое для своих хозяек.

— День был такой теплый, да еще разожжен огонь, я думал, зал прогреется, но все же холодно, — сказал он. — Старинные здания очень трудно согреть. Представьте себе, как тут мерзли бедные монахи зимой, а, Девениш?

Девениш, которого это обращение застало врасплох, неожиданно для самого себя проговорил:

— Не кажется ли вам, мистер Харриштон, очень странным, что помещения, в которых жили монахи, всегда были ужасно холодные, а ведь мы достоверно знаем, что холодом повелевает дьявол? Остается предположить, что они отгоняли его своими молитвами.

Он был поражен тем, как была воспринята его небрежная острота. Леди Чейни истерически взвизгнула и ударила его веером. Гилс Стоун весело воскликнул:

— Вы, наверное, начитались шедевров Льюиса, Девениш!

Что касается Леандра Харрингтона, то он нахмурился, а Джордж Лоусон вздрогнул и выронил бокал. Красная жидкость хлынула на белоснежную камчатую скатерть словно кровь из артерии.

— О, извините, — пробормотал, запинаясь, Лоусон. — Вы меня просто ошеломили, милорд, так легко говорите о дьяволе,

Девениш вставил монокль и пристально на него посмотрел.

— Однако же вы, как человек духовного звания, должны вроде бы устрашать дьявола, а не наоборот, — сказал он негромко.

По крайней мере эта острота нашла ценителя. Тоби Кларидж рассмеялся во весь голос, крича:

— Вас поймали, Лоусон! Давайте доставайте ваш колокольчик, книгу и свечу.

— Неостроумно, — отозвался Лоусон и побелел как полотно.

Ощущение давящей тяжести, которое преследовало Девениша с того самого момента, как он ступил на землю аббатства, усилилось. Он был поражен тем, как восприняли его шутку некоторые из слушавших.

В тишине раздался голос Леандра Харрингтона:

— Неважно, которое из сверхъестественных существ создает холод. К счастью, вот и горничные с шалями и сейчас подадут суп. Надеюсь, мы снова согреемся.

Его короткая речь была встречена неловким молчанием, которое перешло затем в негромкий разговор. Далее ужин прошел без каких-либо происшествий.

Позже, уже в гостиной, где Девениш сидел рядом с леди Чейни, Леандр Харрингтон принес свои извинения за холод в столовой. Не дав Девенишу открыть рот, леди Чейни протянула:

— О, вы очень кстати, мистер Харрингтон. Лорд Девениш и я желаем побывать в склепе вашего аббатства и посмотреть, так ли там страшно, как пишет миссис Рэдклифф.

— Нет, ничуть не страшно, мадам, — поспешно ответил Харрингтон. — Просто неприятно… и темно. Туда годами никто не спускался. Вам там не понравится.

— О, я уверена, что понравится, правда, лорд Девениш? Нет, я непременно должна попасть в это страшное место.

На лице мистера Харрингтона было написано отчаяние, столь глубокое, что Девениш, подталкиваемый странным ощущением, живо присоединился к бесцеремонным попыткам леди Чейни заставить Харрингтона сделать то, чего ему явственно не хотелось.

— Да ладно вам, Харрингтон, — сказал он, — если леди уверена, что готова бросить вызов любому ужасу, который вы можете ей предложить, долг джентльмена — позволить ей это.

Атакуемый с двух сторон, мистер Харрингтон неохотно сдался:

— Хорошо, только немного подождите. Я пошлю туда людей, надо удостовериться, что там безопасно.

— О, замечательно! — воскликнул Гилс. — Я давно мечтаю попасть в склеп, точнее, с тех пор, как прочитал «Монаха» Льюиса. Благодарю вас за такую возможность, сэр.

— Но, Гилс, — тревожно проговорила Друсилла, — ты уверен, что сможешь спуститься в полумраке по ступенькам?

На лице Гилса отразилось такое огорчение, что Девениш не мог не вмешаться.

— Не беспокойтесь, миссис Фолкнер, я буду его опекать.

— Я собиралась опираться на вашу руку, лорд Девениш, — недовольно возразила леди Чейни.

— О, не волнуйтесь, — мягко проговорил Девениш. — Мистер Стэммерс, я уверен, будет счастлив помочь вам. Ничего не поделаешь, Харрингтон, — продолжал он. — Придется вам вести всех этих энтузиастов в склеп как можно скорее.

Друсилла с любопытством наблюдала за хитроумными стараниями Девениша освободиться от леди Чейни, которая вцепилась в него словно клещ. С чего это вдруг ему так приспичило посетить склеп?

Присоединился ли он к леди Чейни просто назло мистеру Харрингтону, или были еще какие-то резоны? Очень сомнительно, чтобы ему уж так нравились писания миссис Рэдклифф или Льюиса. Сама она решила не спускаться в склеп из опасения, что с ней случится еще один странный приступ. Лучше она расспросит Девениша, когда тот вернется.

Мысль об этом позабавила Друсиллу. Когда она успела так привязаться к нему, что только о нем и думает?

К счастью для Девениша и Роба Стэммерса, от леди Чейни их избавил сам хозяин, который решил самолично поводить ее по подземелью. И Роб прошипел на ухо Девенишу:

— Какого черта, Хэл, ты навязал мне эту размалеванную болтушку?

— А что, только я должен страдать? — ответствовал Девениш. — Ну уж нет! Я подумал, тебе будет полезно пообщаться с одной из тех женщин, которых я не склонен соблазнять.

Пытаясь успокоиться, Роб повернулся к Друсилле.

— Вы, наверное, слегка удивлены тем, что Девениш у нас, оказывается, такой любитель страшных историй, что ему просто не терпится посетить склеп, — с сарказмом сказал он.

— О, я больше не удивляюсь ничему, что делает лорд Девениш, да и вы, наверное, тоже. — Друсилла сладко, не без ехидства, улыбнулась.

Девениш искренне рассмеялся.

— Хорошо сказано. Видишь, Роб, другие знают нас лучше, чем мы сами.

— Вы поставили на место нас обоих, и я думаю, мы оба этого заслуживали. Вы знаете, миссис Фолкнер, по-моему, было бы великим благом для лорда Девениша, если бы кто-то вроде вас время от времени наставлял его на путь истинный.

— Время от времени? — Красивые брови Девениша взлетели вверх. Он сделал поклон в сторону Друсиллы. — Глупости, миссис Фолкнер делает это постоянно. Ее речи, обращенные ко мне, — это сплошные поучения в изящной оболочке. Да, я был не прав, навязывая леди Чейни Робу, но он заслуживает наказания за то, что все время неверно толкует мои самые лучшие побуждения.

— Какие? — быстро спросила Друсилла.

— Вы, конечно, имеете право спрашивать, только я не отвечу. Но они у меня есть.

Гилс, несколько озадаченный оборотом, который приняла беседа, со свойственным ему прямодушием сказал:

— Не обращайте внимания на Дру, Девениш. Она ничего плохого не думала… — Его слова потонули в общем хохоте.

После всего этого любители приключений убедили мистера Харрингтона отправиться в склеп рано утром. Тому пришлось согласиться, хотя и с неохотой.

— Вижу, милорд, вы оделись подобающим образом для экскурсии. А я уж боялась, что вы отправитесь в подземелье в своем щегольском наряде.

Девениш ответил поклоном на это добродушное подтрунивание, к которому он уже начал привыкать. В ожидании хозяина гости стояли, тихонько переговариваясь, среди развалин церкви аббатства, неподалеку от каменной плиты, прикрывавшей вход в склеп.

— Я действительно приготовился, миссис Фолкнер, — сказал Девениш. — Боюсь, там нас ждут пауки и паутина, пыль и, возможно, лужи. Сапоги и темный сюртук — это то, что нужно.

— Вам следовало предупредить леди Чейни, Девениш. Ее туалет годится скорее для приема в саду, — немедленно вмешался Гилс.

— Тише, Гилс, — приказала Друсилла. — Она же услышит.

— Тем лучше будет для нее, — не сдавался Гилс. — Может, она поймет, что розовое шелковое платье и белые туфельки надо сменить.

Девениш пришел на помощь Друсилле.

— Послушайте, мистер Гилс, — мягко проговорил он, — разве никто не учил вас, что истинный джентльмен никогда не делает замечаний насчет окружающих?

— Но вы-то постоянно делаете замечания, — возразил Гилс.

Друсилла подняла глаза к небу.

— Но я не джентльмен, мистер Гилс, я принадлежу к высшей знати и могу делать все, что пожелаю, за исключением убийства, конечно. А, вон идет наш хозяин и лакеи с факелами.

— Будь осторожен, Гилс. — Друсилла умоляюще посмотрела на брата. — Не увлекайся там чересчур. Когда вернетесь, мне все расскажешь.

— Если вернемся. — Девениш ухмыльнулся. — Кто знает, что нас ждет там внизу! Леди Чейни, услышав его, закричала:

— О, что-нибудь ужасное, я надеюсь!

Ступени были неровные, и Гилс, несмотря на все старания, спускался с большим трудом, впрочем, как и леди Чейни, которая шла перед ними.

Наконец они оказались в обширном помещении под удивительно высокими сводами. В его восточной части виднелись на возвышении остатки разрушенного алтаря. Вдоль стен тянулся выступ с расположенными на нем каменными гробами, пустыми. Плиты, прикрывавшие их когда-то, были сброшены и разбиты.

Факелы отбрасывали колеблющиеся, причудливые тени. Углы склепа были погружены во тьму. Пахло затхлостью, плесенью.

Леди Чейни сделалась на удивление молчалива.

— Судя по всему, здесь отправляли службы, — нарушил тишину Девениш, направляясь к алтарю.

— Да, — подтвердил Харрингтон. — Во времена уничтожения монастырей гробы пооткрывали, останки бросили в озеро позади аббатства.

— Склеп сейчас не используется, как я полагаю? — заметил Девениш.

— Да. Мне надо было вам сказать, что здесь не на что смотреть. Надеюсь, вы не очень разочарованы. Может, пойдем обратно?

— О, я нисколько не разочарована, мистер Харрингтон, — наконец заговорила леди Чейни. — Это превзошло все мои ожидания. Так романтично, так ужасно. И запах… по-моему, я чувствую запах ладана, сохранившийся с давних времен.

— Я думаю, пора возвращаться, — поспешно сказал Харрингтон, направляясь к двери. — Больше смотреть здесь нечего.

Девениш подметил тревожную нотку в голосе хозяина. Чувствовалось, что он торопился увести их из склепа. Интересно, с чего бы это? Как Девениш и ожидал, склеп оказался простым подвалом. Однако его поразил запах ладана, который он тоже почувствовал. Но этого просто не могло быть. Гости стали подниматься по ступенькам, и Девениш забеспокоился о Гилсе. Он двинулся к выходу, но лакей с факелом уже отошел — и граф оказался в темноте. Он шагнул вперед и споткнулся об обломок гробовой доски. Пытаясь удержаться, ухватился за алтарь, но все же упал на одно колено.

Он стал медленно подниматься, задел ногой камень, тот откатился. Глаза уже привыкли к темноте, и Девениш увидел, что там, где был камень, у стенки алтаря что-то лежит.

Он наклонился и поднял находку. Это был перстень с печаткой.

Шестое чувство, то самое, которое уже не раз предостерегало и уберегало его, побудило Девениша быстро сунуть перстень в карман.

Лакей, услышав шум, подбежал с восклицаниями:

— Простите, милорд! Я думал, вы идете за мной. Надеюсь, вы не поранились.

— Ничего, все в порядке. Я сам виноват, замешкался.

К ним прибежал встревоженный Харрингтон. До этого он стоял у лестницы, помогая гостям.

— Именно этого я и боялся, Девениш. Я считал этот поход неудачной затеей, и вот, пожалуйста, подтверждение.

— Как видите, я в полном порядке и готов помогать Гилсу.

— Я хотел идти сам, — сказал Гилс, — но мистер Харринттон настоял на том, чтобы я дождался вас. Он сказал, что выйдет последним.

Идя вверх по лестнице и поддерживая Гилса, Девениш вдруг стал очень разговорчив.

— Я не понимаю, почему наши предки так любили строить всякие подземелья, темные ходы, склепы, ведь их было так трудно освещать.

Харрингтон отозвался на это пространной лекцией об обычаях средневековья, которое, как Гилс выразился позже в разговоре с Друсиллой, было его коньком.

— Он думает, эти вещи нас так же занимают, как и его, хотя, должен заметить, Девениш был сама учтивость, задавал вопросы таким тоном, словно в самом деле очень заинтересован.

— Может, действительно интересовался. Не все же такие невежественные язычники, как ты.

— А он чуть не упал там, в склепе.

— Говоришь, лорд Девениш упал? Он не поранился? — воскликнула Друсилла, стараясь не выдать своего беспокойства.

— Да нет. Девениш уверил мистера Харрингтона, что с ним все в порядке, и пошел в свою комнату переодеться.

— Как это похоже на него, — сказала Друсилла. — Никогда не встречала столь собранного человека. Он полная твоя противоположность, Гилс.

Гилс мрачно кивнул.

— Знаешь, я хотел бы быть таким, как он.

На самом деле Девениш поспешил в свою комнату, чтобы осмотреть перстень, найденный в склепе. Но прежде он подошел к окну и осмотрел правую руку. На ладони и под ногтями темнели следы свечного воска — черного; он испачкался, когда ухватился за край алтаря, стараясь удержаться на ногах.

Странно. Харрингтон уверяет, что склеп уже давно пустует. Однако воск мягкий, не затверделый. Понюхав, Девениш почувствовал слабый запах гари. Он задумчиво покачал головой. Хотелось бы знать, что все это означает… Однако есть еще загадка перстня. Он достал его из кармана и поднес к глазам. На печатке был выгравирован сокол с путами на ногах. Герб Фолкнеров!

Можно предположить, что перстень принадлежал владельцу Лайфорд-Холла. Но которому из них? И как он оказался в склепе, почти не посещаемом, если верить Харрингтону?

Девениш подошел к дорожному бюро, открыл потайной ящичек и сунул туда перстень. Заперев бюро, он вызвал камердинера и приказал найти мистера Стэммерса.

Как подступиться к делу? Не станет же он ни с того ни с сего спрашивать о перстне, который нашел в якобы заброшенном склепе. И какими глазами посмотрит на него флегматичный Стэммерс, если он начнет лепетать что-то о свежем свечном воске?

Он все еще пребывал в нерешительности, когда вошел Роб.

— Как я понял, ты хотел меня видеть.

— Да. Мне скучно. Поболтай со мной, Роб. Это было уж слишком даже для Девениша.

— Ну, знаешь!.. — возмутился Роб. — Погода подойдет?

— Думаю, нет. Может, поговорим о муже миссис Фолкнер? Ты ведь его знал? Почему его убили?

Роб озадаченно поглядел на него, но ответил:

— Единственное объяснение — грабеж. На него якобы напали и забрали все, что при нем было. Не осталось ничего, унесли даже кое-что из одежды.

— Хм… Сомневаюсь, что у него было при себе много денег. Он любил драгоценности?

— Да нет. Карманные часы да фамильный перстень — вот и все, что он носил. Когда обнаружили тело, их не нашли. А почему?

— Что — почему? — Лицо Девениша выражало полнейшее равнодушие.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я подумал, как, наверное, был разочарован убийца — совершить такое тяжкое преступление и ничего не получить.

— Единственная загадка в этом деле — почему Фолкнер ушел из дома пешком?

Еще большая загадка в том, подумал Девениш, как перстень Фолкнера оказался в склепе Маршемского аббатства, если его убили в нескольких милях от Маршема.