– Знаешь, командир, в суде ты держалась отлично, – сказал Брайант, когда они вышли из здания суда графства Дадли.

Ким отмахнулась от комплимента. В отличие от некоторых офицеров полиции она никогда не лгала в суде и не пыталась подтасовать факты, так что бояться ей было нечего.

Со стороны защиты выступал барристер Джастин Хиггс-Клейтон, надутая личность с бульдожьей хваткой, который оплачивал свой дом с четырьмя спальнями, тремя ваннами и гаражом на две машины, защищая различных мошенников высокого класса.

Стоун получила данные о преступлении почти год назад и провела расследование, от которого не так-то легко было отмахнуться. Клиент Хиггс-Клейтона мухлевал с поддельными кредитными карточками, которые он регистрировал в одном из фондов по борьбе со СПИДом. За короткое время это принесло ему двести тысяч фунтов.

У этого барристера был нюх на те дела, которые имели отличную доказательную базу, так что он сосредоточился на действиях самой полиции и попытался найти в них нарушения, которые позволили бы закрыть дело из-за ошибок следствия.

– Ты что, наизусть помнишь весь Акт? – спросил Брайант инспектора.

Он имел в виду «Закон о полиции и доказательствах в уголовном праве» в редакции 1984 года, который строго регламентировал деятельность полиции на протяжении всего следствия.

– Я – нет, а вот он, кажется, да.

– И каково твое впечатление?

– Признают виновным. – Стоун хорошо знала, когда все возможное было сделано для того, чтобы отправить преступника за решетку. Мозаика этого мошенничества была полностью сложена. А вот в случае с Данном она не была в этом уверена.

– Остановись-ка вот здесь, – сказала она, когда они проезжали «Уорф паб», принадлежавший одной из местных пивоварен, который располагался в комплексе на набережной города. Комплекс состоял из кучи баров, ресторанов и офисов, построенных на канале. Раньше это место было известно как знаменитый сталелитейный завод «Раунд оук», на котором в лучшие годы работали три тысячи человек, а в момент закрытия в 1982 году – тысяча двести.

– Хочешь пропустить пинту, шеф?

– Я выпью кофе. За твой счет.

Брайант застонал и припарковал машину. В баре как раз царили тишина и покой между суетой ланча и нашествием вечерних толп.

Ким села у окна, которое смотрело на черно-белый кованый мост, перекинутый через канал.

– Знаешь, шеф, – произнес Брайант, ставя на стол две чашки кофе, – мне сейчас пришло в голову, что я никогда не видел, как ты пьешь спиртное.

– Потому что я его не пью, Брайант.

– Даже бокала вина время от времени? – уточнил заинтригованный детектив.

Она покачала головой.

– И даже глотка на Рождество?!

Ким закрыла глаза. Брайант знал, как она ненавидит Рождество.

– Ладно, проехали. Так ты что, никогда не пробовала алкоголя?

– Этого я не говорила.

– Так, стало быть, тебе не понравился вкус?

– Это тоже не так. И хватит об этом.

– Ну нет, теперь уже я не остановлюсь, – Брайант подвинул стул поближе. – Как только ты мне говоришь «хватит», я понимаю, что нащупал что-то интересное.

Удивительно, но она попалась на этот простейший крючок.

– Ладно, второе. Мне не понравился вкус.

– Нет, я тебе не верю, – мужчина почесал подбородок.

– Хватит, Брайант! – Иногда он бывал просто невозможен. Никто, кроме него, себе такого не позволял.

– Это может быть потому, что ты не хочешь казаться дурой – ведь алкоголь может выпустить наружу все твои комплексы. Или ты можешь быть алкоголиком. – Он сделал паузу. – Ты что, скрытый алкоголик?

– Нет.

– Тогда почему отказываешься иногда выпить?

Стоун повернулась к сержанту и заставила его посмотреть ей прямо в глаза.

– Потому что если я начну, то могу не остановиться.

Черт, не надо было этого говорить… Она отвернулась к окну. В день, когда установили надгробие на могиле Мики, Ким выпила очень большую бутылку водки с очень маленькой бутылочкой «Кока-колы». Последовавшее за этим опьянение дало ей возможность заглянуть в вызываемое алкоголем забвение. На несколько часов боль от потери исчезла, и она освободилась от чувства вины и ненависти. Больше Ким не решалась оказаться в этом счастливом месте из боязни, что может остаться там навсегда.

– Багет с цыпленком? – Рядом с ними появился официант с двумя тарелками в руках. Сержант кивнул и поблагодарил его.

– Брайант, – простонала Ким.

– Ты не ешь завтрак, а последние шесть часов мы провели в суде, так что я наверняка знаю, что ты еще не ела!

– Тебе хватит обращаться со мной как с маленькой девочкой.

– А ты веди себя как взрослая, и я от тебя отстану. О чем ты сейчас думаешь?

Стоун посмотрела, как он откусил хрустящий кусочек багета, и сделала то же самое. Ее всегда удивляла их дружба. Она напоминала эластичный пояс, который иногда натягивался до предела, а потом – бац! – и возвращался в свое первоначальное положение.

– Меня почему-то крутит по поводу дела Руфи Уиллис.

– Правда? Это что, что-то личное, шеф?

– Это еще почему?

– Элементарно: времени с Александрой Торн ты провела совсем немного, но сразу же ее невзлюбила. Так что, это твоя личная нелюбовь к ней?

Ким уже несколько раз задавала себе тот же самый вопрос. Брайант ошибался только в одном. Нельзя было сказать, что она не любит психолога. Она не испытывала к ней вообще никаких чувств.

– Мое шестое чувство никак не успокоится.

– Обычно я отношусь к твоему шестому чувству с большим уважением, но мне кажется, что на этот раз ты тянешь «пустышку».

Стоун открыла было рот, но решила промолчать. Она откусила кусок багета, а Брайант положил свой на тарелку.

– Шеф, я просто умираю от любопытства – это что, собачий волос на твоей куртке или как?

Разговор был закончен, и Ким знала, что, если она хочет углубиться в то, что не давало ей покоя в докторе Торн, придется ей сделать это в одиночестве.