Заклинатель змей

Это был почтенный старец с длинной седой бородой, полный достоинства жителя Востока. Надетые на нем пугари, множество разных сорочек и его разлезшиеся ковровые туфли, из которых видны были пальцы все это указывало в нем последователя учения пророка. Я застал его сидящим со скрещенными ногами у ступенек веранды, когда мне нужно было итти в суд. Я вспомнил, как два часа назад мой чупрасси сказал мне, что какой-то заклинатель змей ожидал меня во дворе и просил разрешения показать мне свои опыты. Я велел сказать, что слишком занят и не могу его видеть; потом я забыл о нем. С чисто восточным терпением и настойчивостью он, однако, не ушел, а остался ожидать меня, осведомившись о часе моего обычного посещения суда и получив разрешение у чупрасси, за небольшое вознаграждение, сесть на виду с тем, чтобы я, сойдя с террасы, неминуемо натолкнулся на него.

Рядом с ним стояли две корзины, тщательно прикрытые сверху материей, и валялась небольшая связка разноцветных метелок. Прямо перед ним — полукругом — стояли пять других маленьких круглых и плоских корзин, и к крышке каждой корзины была привязана веревка. Между ногами у него стоял причудливый маленький барабан, окрашенный в ярко-красный цвет с примесью желтого, в который он начал громко бить при моем приближении.

— Салаам, саиб, салаам, — сказал он, продолжая сидеть, но склонив голову вниз, почти до самой земли.

Я уже собирался пройти мимо, когда случайно поймал взгляд его глаз, которые, не мигая, смотрели на меня в упор. Это были самые замечательные глаза, которые я когда-либо встречал.

Я жил уже много лет в Индии и очень много слышал об индусских джаду, но никогда мне не приходилось, смотря в глаза индусу, испытывать такую притягательную магнетическую силу, которая исходила из глаз этого старика. Посаженные глубоко на его морщинистом, коричневом лице, они поражали своим ярким блеском и невольно напоминали мне глаза тигра, которые я видел однажды так близко, что мне было жутко. Глаза факира имели такое же ужасное очарование, и, казалось, притягивали к себе человека помимо его воли. Они сообщали человеку точно такое же беспокойство, как глаза тигра, и казалось, что если кто-либо будет долго смотреть в них, тот совершенно потеряет свою волю. Невольно думалось, что если существуют люди, обладающие животно-магнетическим влиянием, то этот старик с блестящими глазами был одним из них.

Барабан, который издавал монотонные звуки под гибкими пальцами индуса, внезапно замолчал, и после секунды колебания, его руки вкрадчивым движением поднялись вверх. Все еще не спуская с меня пристального взгляда немигающих глаз, он медленно расстегнул блестящую жилетку, и из под мышек обеих его рук показались две змеи. Извиваясь, быстрым движением они обвились вокруг шеи факира и, обменявшись местами, исчезли опять под его жилеткой, которую он быстро застегнул тем же вкрадчивым движением рук.

Все это произошло в одно мгновение, и хотя я, как будто, видел все это в действительности, у меня осталось впечатление, будто видел «тайком, через стекло». Когда же я взглянул на старика, бьющего в барабан так же, как он бил несколько секунд назад, я почувствовал, что не мог с уверенностью сказать: видел ли я вообще что-либо сейчас.

Быстрым, отрывистым движением головы, которое освободило меня от напряженного внимания, старик отвел глаза от моего лица и, наклонившись вперед, быстро приподнял крышки пяти корзин, которые стояли полукругом перед ним. Из каждой корзины одинаковым, равномерным движением, как будто внутри их находился механизм, поднялось по одной кобре. Находясь внутри корзины, они должны были свернуться несколько раз, чтобы поместиться в ней, но как только открылись крышки корзин, змеи подняли свои головы на высоту до 1 фута и, раскрыв пасти, находились в таком положении, мягко извиваясь из стороны в сторону и устремив свой взгляд на старика. Факир испустил нежный свист через стиснутые зубы и стал делать однообразные движения перед ними короткой выкрашенной палочкой. Пять змей, совершенно похожих одна на другую, беспрестанно покачивались из стороны в сторону, как будто зачарованные медленным движением палочки. Затем, быстрым и красивым движением факир закрыл корзины, и крышки надавили на головы кобр, которые опять принуждены были сжаться в отведенном им месте, не проявляя никаких признаков протеста.

Старик посмотрел на меня. Перемена, происшедшая в выражении его лица, была поразительна. Вместо пристального, пронизывающего взгляда и блестящих магнетизирующих глаз, на лице у него блуждала кроткая, просящая и заискивающая улыбка. Глаза его съузились до того, что их совсем почти не было заметно.

— Где две другие змеи? — спросил я его, показывая на его жилет.

— Две другие змеи, саиб? — спросил он с неподражаемым удивлением. — Бедный джаду имеет только пять змей, и все они находятся вот здесь, — и он быстрым движением приподнял крышки корзин и также быстро опустил их.

Все пять змей, вне всякого сомнения, находились на своих местах. Но это обстоятельство вовсе не отрицало существования двух других.

— Я говорю о тех, которые выползли из твоего жилета и уползли опять туда же. Где они? — сказал я.

— Из моего жилета, саиб? — спросил он, как бы с сомнением и самой невинной улыбкой на лице. — Здесь ничего нет, — и с этими словами он открыл свой жилет, потряс свои сорочки и крепко прижал их к груди.

Индусский джаду (укротитель) из Бенгалии.

Поднявшись на ноги, он отряхнул свою одежду и предложил мне обыскать его. Но это было излишним. Если змеи находились каким-то образом там раньше, то теперь их там не было.

— Ничего нет здесь, саиб, ничего, — повторял он, приводя в порядок свой костюм и опускаясь на прежнее место.

Потом он застегнул свой жилет, слегка ударил себя в грудь и посмотрел на меня с кроткой, просящей улыбкой.

— Здесь никогда не было змей, саиб, — сказал он.

— Там никогда не было змей? — воскликнул я, и в голосе моем на этот раз слышалось неподдельное изумление и недоверие.

— Здесь никогда не было змей, саиб, — уверял он меня.

Посмотрев на меня с невинной улыбкой на лице, он тихо засмеялся, как бы считая мое предположение немыслимым. Это было превосходно разыграно. Это же обстоятельство увеличило мои сомнения относительно виденного мной.

Я попросил его проделать этот трюк опять, но он наотрез отказался, утверждая, что совершенно не умеет этого делать и что никогда змеи не выползали из его жилета. Это, вероятно, было не больше, как фантазия саиба. И ничто не могло поколебать его. В то же время он предлагал мне с большой готовностью другие свои фокусы. Я вынул часы. Он уже задержал меня на 10 минут, а я должен был открыть заседание в суде…

— Я не могу дольше оставаться, — сказал я.

— Тогда я приду, когда вам будет угодно, — быстро сказал он.

В этот вечер я пригласил гостей на обед. Фокусы этого старика могли бы приятно заполнить время послеобеденного перерыва.

— Сегодня я даю большой обед, — сказал я старику, — и если ты придешь сюда в 9 часов вечера и покажешь моим гостям свои лучшие фокусы, я дам тебе бакшиш и хорошую рекомендацию.

Старик наклонил голову в знак согласия.

* * *

Было значительно позже назначенного часа, когда мы кончили обед, а старый факир уже ожидал нас на веранде, где он расположился со своим имуществом. Заинтересовавшихся заклинателем змей оказалось восемь человек.

Усевшись на слабо освещенной веранде, пятеро из нас образовали как бы полукруг, трое же остальных были немного позади. Странные глаза факира сразу обратили на себя внимание моих гостей и сделались предметом разговора. Он устроил так, чтобы свет от маленькой туземной лампы, которая стояла на полу около него, падал прямо на его лицо, оставляя все остальное в тени. Что он стоял значительно выше посредственных факиров в Индии, доказали первые из его фокусов. Это были обычные номера, но так искусно проделанные и с таким совершенством, что вызвали восхищение.

Фокусы с манго, заключающиеся в том, что косточка манго сажается в цветочный горшок, и оттуда постепенно «вырастает» дерево, доходящее до 2-х футов высоты; с таинственным появлением из «ничего» пары голубей и кроликов и таким же их исчезновением; с игральными костями, покрытыми полдюжиной маленьких стаканов, перевернутых донышком вверх, — были одними из лучших. Они производились с тем сосредоточенным взглядом глаз, который так сильно поразил меня утром.

Окончание каждого фокуса вызывало на его лице опять ту же кроткую, детскую улыбку, которой он как бы извинялся в ответ на наши апплодисменты, что показал нам такие простые вещи.

Почти целый час забавлял он нас фокусами, прежде чем перешел к змеям. Он взял все пять корзин и поставил их полукругом перед собой. Одну за другой открывал он крышки, и одна за другой поднимались из них кобры, на фут высоты, смотря на факира в упор, так же, как они делали утром. С маленькой палкой в руке, делая ею мягкие движения взад и вперед, и с нежным свистом, исходящим из его стиснутых зубов, он, казалось, держал их в очаровании.

Постепенно мы стали замечать, что движения его палочки изменились и что свист сделался сильнее. Медленно, гибким, извилистым движением змеи выползли из корзин и поползли по направлению к нам, все время сохраняя то же вытянутое положение вверх. Все пять, двигаясь совершенно одинаково, казалось, находились под неустанным контролем факира. Хотя отвратительные головы змей были повернуты к нам затылком, было трудно удержаться от невольного желания отодвинуться вглубь по мере того, как они приближались к нам все ближе и ближе, развертываясь во всю свою длину. Я уверен, что все мы, если не отодвинули назад стулья, то невольно поджали под них, насколько было возможно, ноги.

Когда змеи развернулись приблизительно на 1½ фута, движения палочки и свист опять изменились, и змеи так же медленно, как разворачивались, начали медленно свертываться и очутились в своих корзинах в таком положении, которое приняли в начале сеанса. Одну за другой закрывал факир корзины своей левой рукой, в то время как его правая рука все еще водила палочкой, которая ни на одно мгновение не переставала двигаться.

Все мы почувствовали невольное облегчение, когда змеи оказались закрытыми в своих корзинах.

— Я не принадлежу к числу нервных лиц и никогда не кричала от страха, — сказала одна из моих гостей с содраганием, — но если бы эти змеи подползли ближе, хотя бы на один дюйм, я бы, к моему стыду, закричала. Мне было очень страшно!

Старый факир сидел на своем месте и смотрел на нас с ласковой улыбкой. Он показал нам все свои фокусы. Сеанс был окончен.

Укротители играют на дудочке однообразный мотив, и змеи, поднявшись на спирально свитом хвосте, извивают свое тело в такт музыке…

— Но ты еще не показал тот фокус, который показывал мне сегодня утром, — сказал я ему на индостанском наречии.

Я с самого начала приготовился к тому, что он опять начнет отрицать даже самое существование такого фокуса, но я никогда не мог предположить, что он так настойчиво будет отказываться. Его нежелание, очевидно, не было притворным, это было искреннее желание избежать повторения его. Только после очень упорного нажима с моей стороны, он сознался в том, что действительно он проделал утром такой фокус, но, что раз сделав его, он не может повторить его опять. Казалось, ничто не могло убедить его. И только после того, как я упомянул о бакшише и о рекомендации, он остановился на минуту, как бы что-то вспоминая.

— Будет так, как хочет саиб, — сказал он с видом собственного достоинства.

Факир сидел, поджав под себя ноги, со сложенными на груди руками и с закрытыми глазами. Он оставался в таком положении несколько секунд, а мы ждали в глубоком молчании. Затем, вдруг, не двигаясь ни телом, ни головой, он открыл глаза. Так поразительно ярко блестели они на его темном лице, что походили на два ослепительных луча, и мне показалось, что они остановились прямо на мне. Еще несколько секунд он оставался неподвижным, потом медленно нагнулся вперед; его руки раскрылись, и он поднял одновременно крышки двух корзин — второй и четвертой. Некоторое время он держал их открытыми, как бы показывая содержимое корзин. Его немигающие, блестящие глаза, казалось, ни на одно мгновение не покидали моего лица, но я всеми силами старался не поддаваться гипнозу, почему поднялся с места и заглянул в корзины. Обе они были пусты. В этом не было никакого сомнения. Пять минут назад в каждой из этих корзин было по кобре. В промежутке мы все видели, что он не дотрагивался до корзин.

Медленно закрыв корзины, он опять уселся на прежнее место, и его длинные и тонкие черные руки крадучись поднялись к жилету. Я опять почувствовал то же самое странное состояние, во власти которого я находился сегодня утром. Эти необыкновенные глаза с застывшим, немигающим взглядом, казалось, лишали меня равновесия, моей собственной воли настолько, что я не был уверен в действительности происходящего.

Как и утром, его жилет расстегнулся и из-под каждой его руки выползло по кобре, которые обвились вокруг шеи факира и, обменявшись местами, быстро исчезли под жилетом. Таким же медленным и обдуманным движением он наклонился вперед и поднял крышки тех же самых двух корзин, которые он открывал перед началом сеанса. Не успел он поднять крышку, как из каждой корзины поднялась кобра с открытой пастью. Все время, пока старик производил этот фокус, глаза его ни на минуту не отрывались от моего лица.

С минуту после окончания фокуса все сидели молча. Затем я повернулся к гостье, которая сидела справа от меня. Она откинулась глубоко в кресло, с глазами, все еще устремленными на факира.

— Скажите, что вы видели? — спросил я ее.

Мне показалось, что ей стоило некоторого усилия, чтобы прийти в себя.

— Мне показалось… — сказала она медленно, и я заметил, что все присутствующие напряженно прислушивались к ее ответу. — Мне казалось, я видела, что когда факир расстегнул жилет, то из под каждой его руки выползло по змее, которые обвились вокруг его шеи, обменялись местами и сейчас же опять исчезли под жилет, но я не совсем уверена в том, действительно ли я это все видела. Старик все время так странно смотрел на меня.

Поднялся невообразимый шум.

— Глаза его были устремлены на вас? — быстро воскликнул я.

— Да, — сказала она, смотря на меня с удивлением, — он в течение всего сеанса не спускал с меня своих глаз.

— Но это как раз то же самое, что он проделал со мной! — воскликнул я.

После минутного удивления все заговорили сразу. Из разговоров выяснилось, что каждый из присутствующих был глубоко убежден в том, что старик во время сеанса смотрел только на него и больше ни на кого другого.

— Вы все ошибаетесь, — послышался голос из темноты, позади нас. — Он смотрел через ваши головы все время на меня.

Повернувшись на голос, мы увидели Думми, который стоял у дверей позади нас. Он появился на веранде в тот момент, когда факир только собирался приступить к сеансу. Он стоял на правой стороне веранды и далеко вглубь от нас. Казалось невозможным, чтобы в полутьме, которая была на веранде, факир мог его заметить.

— Вы говорите серьезно? — спросил я.

— Я готов принять присягу в этом завтра же в вашем суде, — ответил он.

Когда разошлись все мои гости, я пошел в свой кабинет, написал старику-факиру рекомендательное письмо и велел выдать ему вознаграждение.

Что произошло с факиром потом, я так и не узнал. На следующее утро он бесследно исчез. Одна из моих гостей очень хотела опять увидеть его; но, несмотря на самые тщательные розыски, факира так и не нашли. Он исчез со змеями так же бесследно, как последние исчезли по его приказанию — в ту ночь, когда он давал нам сеанс.

 

Индусские змееловы

Люди, никогда не бывавшие в Индии и верящие, что каждая область Индии кишит ядовитыми змеями, так же далеки от истины, как тот путешественник, который, не встретив ни одной змеи в холодное время года, приходит к заключению, что змеи не больше как выдумка в этой стране.

Любой европеец, живущий в Индии, за исключением служащих в Лесном Управлении и тех, которые имеют непосредственную связь с джунглями, может жить целые месяцы во многих областях Индии и не только не видеть змей, но даже и не слышать, о них. Живя в домах, построенных на высоких фундаментах из кирпича или камня, окруженных садами и удаленных от джунглей, европеец в редких случаях подвернется змеиным укусам.

С другой стороны некоторые области Индии сплошь кишат змеями, и нередко случается, что змеи, особенно в дождливое время года, вымываются из своих нор и заносятся в сад или даже в дом, где они и обосновываются. Тростниковые крыши, — в первую очередь старые и полуразрушенные, служат для них самым лучшим жилищем. Нередко в уединенных и мало обитаемых хижинах находят целые стада змей. Не всегда бывает приятно для спокойного индуса, когда во время обеда, неожиданно падает с потолка на стол змея, потом другая, третья… Не советуют долго мешкать и в ванной комнате с тростниковой крышей, т. к. очень часто можно увидеть над своей головой висящую змею.

Особенно же может сильно напугаться и притти в ярость человек, когда, встав утром с постели, он собирается надеть костюм, и вдруг из рукава его сюртука выползает одна из отвратительнейших змей — випера.

Индусы так же не застрахованы от укусов змей, как и европейцы, и ежегодно от змеиного яда умирают в Индии тысячи людей — главным образом из среды беднейшего населения. Огромные, незаселенные пространства в Индии, особенно недалеко от джунглей, являются благодатной почвой для земледелия, и крестьянин-индус, живя в глиняной хижине с тростниковой крышей и работая в густых зарослях, нередко является жертвой укусов змей.

В 1926 году лишь в одной Бенгалии (провинции Индии) было зарегистрировано 555 случаев смерти от змеиных укусов, а во всей области насчитывалось за этот же год 4510 случаев.

Среди старых документов я нашел случайно отчет о том, как английское правительство хотело истребить змей. В 1858 г. начальник одной области обратил внимание правительства на слишком большую смертность от укуса змей и просил позволения назначить награду в 4 медных монеты за каждую принесенную живую змею. Правительство санкционировало этот проект, но поставило условием, чтобы, во избежание мошенничества, в присутствии властей отрезывали головы змеям и выплачивали награду.

В течение нескольких месяцев было доставлено 7846 змей и уплачено за них около 2000 рупий. Правительство испугалось большого расхода на истребление гадов и понизило награду до 2 аннас за змею.

В результате в 1861 г. было доставлено только 8 змей, что вызвало расход в 1 рупию за весь год, и правительство вынуждено было опять повысить награду до 4 аннас за змею.

Эффект получился поразительный. Начальник области, который очень настаивал на повышении награды, вскоре докладывал, что за один день было доставлено 47 змей, а на второй день — 70. Но уже 7 дней спустя тот же начальник доносил: «97 змей были доставлены в субботу и 118 сегодня». Обязанность лично присутствовать при обезглавлении змей так утомляла этого администратора, что он просил разрешения у правительства поручить это дело другим служащим. Но правительство, обеспокоенное опять такими большими «расходами», отказало ему в его просьбе. Никому, кроме начальника области, не доверялось это дело: он лично должен удостовериться в том, что принесенная змея действительно жива и что ей отсечена голова — во избежание вторичного требования награды за одну и ту же змею.

В странах, где водятся ядовитые змеи, укротители составляют целую касту и показывают свои фокусы за деньги на базарах и площадях…

1862 г. был самым ужасным годом для змей. С 29 мая по 14 октября не менее, чем 18 423 змеи, согласно отчету, были доставлены в штаб-квартиру, что, в среднем, составляло больше 100 змей в день, а с 15 октября по 7 декабря число их возросло до 26 029, что составляло, в среднем, 463½ змеи в день. Эти данные сразу заставили правительство насторожиться. Каким образом могло случиться, что в холодные месяцы, когда змеи обыкновенно прячутся, их ловили больше, чем в дождливое время, когда наступает самый сезон змей? Это казалось необъяснимым.

Начальник области был послан срочно разобраться в этом странном обстоятельстве. Посланный приписал это тому, «что охотники на змей приобрели большой опыт и что многие жители бросили свои занятия и занялись ловлей змей, хорошо на этом зарабатывая»

Английское правительство однако, не удовлетворилось таким объяснением, выразив сомнение в том, действительно ли все змеи, за которые выдавалась награда, были ядовитыми. В ответ на это начальник области сообщил, что если бы не применялся тщательный отбор змей ядовитых от неядовитых, то было бы уплачено во много раз больше— 40 000 рупий.

Несмотря на большую смертность от укусов змей, просто удивительно, каким суеверным почитанием пользуются они (особенно кобра) во многих частях Индии. Далекие от мысли, чтобы убить змею, поселившуюся в их доме, большинство бедных и невежественных туземцев доставляет им пищу, совершенно не опасаясь за последствия. Другие же, хотя и не проявляют особого гостеприимства по отношению к змеям, но все же охраняют их, и поймав в джунглях, опять пускают на свободу.

Кобра фигурирует во многих индусских легендах и сказках, как предмет особого уважения и почитания. Нагбанси, одно из многочисленных племен, которое заселяет Чота-Нагпур, связывает имя кобры даже с происхождением своего племени.

* * *

Не так давно зоологические сады нуждались в новом пополнении змей, и я обещал всяческое содействие в деле добычи змей для садов. Мне был прислан список змей, в которых ощущалась особая нужда; в список этот входили разнохарактерные змеи, как то: неядовитая betachra (живущая на дереве), змея-крыса, за поимку которых дается награда всего в 4 аннаса, и смертоносные кобра и випера, которые оценивались в 1 рупию каждая. Но я отдал неофициальный приказ о том, чтобы было собрано столько змей разных пород, сколько можно было набрать. Боясь, чтобы я не попал в положение моего предшественника, который был завален приносимыми за награду змеями, я послал этот приказ только в несколько местностей. Посыльный должен был боем в барабан известить всех жителей данных местностей о том, что за каждую принесенную мне в назначенный день змею будет уплачена награда соответственно расценке.

За всеми другими делами я совершенно забыл назначенный день и был страшно удивлен, когда, выйдя на террасу однажды утром, увидел двор, запруженный огромной толпой с корзинами в руках. Чупрасси объявил мне, что пришли змееловы. Их было уже около 60, а новые все еще прибывали. Мое появление было сигналом к их приближению и к выставлению напоказ их экспонатов. Конторщик, Хэд Клерк, который явился со своей неизменной папкой под рукой и с денежным мешком для уплаты награды, сказал, смотря на меня:

Сэр, прошу извинения, но я незнаком с обычаями змей и не умею обращаться с ними. Я боюсь, что будет очень трудно исследовать такое множество змей, таких ядовитых.

— Это ваш долг — ответил я, смотря на него и невольно подражая его манере говорить, — лично исследовать каждую змею, сравнить с присланным списком и заплатить, согласно расценке.

С минуту он молча смотрел на меня с упреком во взоре, но потом произнес:

— Как будет вам угодно, — нервно повернулся и принялся за необычное дело.

После этого мы рассадили всех охотников на змей на земле, на почтительном расстоянии друг от друга, и прошли по рядам осмотреть, что они принесли. Некоторые из туземцев пришли издалека и принесли с собой только по одной змее, ценою в 4 аннаса, но большинство из них были обладателями нескольких змей и ушли домой с такой суммой денег, которая казалась им богатством.

Почти половину принесенных змей составляли кобры, но разновидностям последних не было конца. Они отличались в цвете, начиная с темно-оливкового или черного, с замечательным пурпуровым отливом радуги, до бледно-шоколадных, желтых или бурых включительно.

Несмотря на разнородность кобр, туземцы делят их всего только на два рода: на тех, которые имеют на шее черные знаки наподобие очков, т. н. gokhuras и без очков — kentias. Одна из змей, прекрасный экземпляр в 5 футов длины, была изумительного красновато-коричневого цвета, который около шеи переходил в блестящий оранжевый. Випера, меньшая размером, но не менее смертельная, была светло-шоколадного цвета, с тремя рядами больших черных, с беловатыми краями колец на спине. Три тонкие, блестящие, зеленого цвета змеи, обитающие на деревьях, представляли полный контраст двум первым.

Змееловы давали исчерпывающие сведения. Кобра и випера могли кусать друг друга, не причиняя себе ни малейшего вреда, в то время как почти все остальные змеи не могли выдержать их укуса. Птица, укушенная виперой, как говорят, умирала через 35 секунд, собака — от семи минут до нескольких часов, кошка (несмотря на свою живучесть) — через 57 минут, а лошадь через 11 часов.

Особенно поражала ловкость обращения туземцев со змеями. Несмотря на очевидный страх Хэд Клерка и мои скрытые опасения, туземцы, повидимому, держали змей в полном повиновении.

За всех змей было уплачено сполна, и все они были зарегистрированы в моем присутствии, но, к несчастью, меня звали другие дела, и мне не пришлось присутствовать при их упаковке в специально заготовленные ящики. Впрочем, Хэд Клерк сообщил мне после, со вздохом облегчения, что все змеи были упакованы и отправлены, и только тогда я узнал, что заготовленные ящики оказались малы, и что благодаря этому обстоятельству пришлось в последние два ящика поместить 72 змеи.

Когда я представил себе размер ящиков, первый раз за все время мои симпатии склонились на сторону несчастных змей. Я начал упрекать Хэда Клерка, но его желание, как можно скорее уложить в ящики и отправить ядовитых змей, было настолько сильно, что убило в нем всякое проявление сообразительности.

— Сэр, было необходимо как можно скорее избавиться от них, — ответил он на мои упреки, — туземцы, которые поймали змей, ушли, и было бы опасным оставлять их змей на свободе.

Все же я не мог представить себе, каким образом такое большое количество змей могло поместиться в двух таких маленьких ящиках. Я думал, что, по прибытии на место, из всех змей останется в живых только одна — самая толстая. И в действительности случилось, хотя не так печально, как я предполагал, но все же довольно грустно: из всех змей выжило лишь двенадцать.