Ночь Хет провел в углублении в стене небольшого каньона, совсем недалеко от Останца. Ночь была скверная, и по многим причинам. Он очень хотел выспаться, но нужно было поразмыслить о причинах смерти Севан-денарина; наконец, ему просто необходимо было побыть одному. Для всего этого Пекло мало подходило, но другого-то места все равно не было.

К утру вернулась его лихорадка, но с ней пришла и воля к жизни, что позволило ему начать долгий и трудный пеший поход в Чаризат, если не с энтузиазмом, то с завидным самообладанием. Ради тени он придерживался среднего уровня, шел не спеша и промышлял себе пищу. Лихорадка была не такая свирепая, как раньше, но все-таки ему иногда казалось, что голова набита песком. Новый приступ, видимо, начался раньше, но сейчас у него впервые появилось свободное время, чтобы заметить его.

В конце дня он устроил себе привал на городской границе, то есть в виду Чаризата. У Хета не было особого желания торопить встречу с городом.

Вытянувшись на вершине вылизанного ветром валуна, Хет наблюдал, как закат окрашивает кроваво-красной краской небо, как огоньки далекого города начинают мерцать в сгущающейся тьме, и вдруг ощутил, что он, пожалуй, слишком долго злоупотреблял гостеприимством Чаризата. Его воспоминания о Свободном городе Кеннильяре становились все теплее и теплее, и наконец одиночество помогло ему смириться с мыслью о том, что там будет совсем неплохо побывать вновь, во всяком случае, хотя бы ненадолго. Он испытывал острое желание отказаться от Чаризата навсегда и немедленно пуститься в путь по торговой дороге. Сагай сойдет с ума от рассказов о том, что случилось с реликвиями, а у Хета найдется что рассказать. Если Сагай купил себе место в Гильдии Ученых, новые знания могут значительно повысить там его статус.

Но до Кеннильяра дорога не близкая, и хотя лихорадка вроде не усилилась, но и слабее тоже не стала. И если он не хочет опять на три дня впасть в беспамятство, ему необходимо найти место, где можно отлежаться. Арад-еделку он тоже обязан рассказать о недавних происшествиях в благодарность за заботу и помощь, да и на реакцию Еказара было бы взглянуть любопытно. Хет улыбнулся про себя, подумав от этом… А у них могут оказаться новости об Илин и о том, что она собирается делать сейчас, когда Риатен умер.

В общем, провести несколько дней в Чаризате, прежде чем отправиться в долгий путь, показалось ему вполне разумным; может быть, хотя бы раз ему удастся привести свои поступки в соответствие с разумом.

Утреннее солнце как раз всходило над городом, когда Хет достиг доков Чаризата. Ручные тележки катились по дорожкам и мосткам над головами, фургоны дымили у пирсов, ночная деятельность уступала место дневной. Ощутив знакомую смесь зловония сточных труб и запаха разогретого металла, Хет чуть не повернул обратно.

Он взобрался по опорам полуразрушенного пирса и направился к пандусам, когда чуть заметное шевеление у постамента колоссальной статуи привлекло его внимание. Хет поколебался и окинул внимательным взглядом более высокие уровни доков. Нищие все еще спали, никто из прочих — грузчиков, машинистов, надсмотрщиков — не появлялся, разве что кроме тех, кто страдал бессонницей. Словом, Хет не увидел ничего из ряда вон выходящего и уже собирался пожатием плеч разделаться со своим непонятным беспокойством. Он все еще чувствовал себя плохо, его зрение и обоняние были настроены на привычные условия пустыни; нужно было время, чтобы они адаптировались к городу. И все же Хет сделал крюк, чтобы пройти по пандусу механиков в самом дальнем конце доков.

Хет прошел мимо пьедестала Колосса и направился по улице, что вела к воротам на Восьмой ярус. Шагах в двадцати от него стояли три горожанина, словно кого-то поджидая. Это явно были жители нижних ярусов, но не настолько оборванные и истощенные, как обычные обитатели Восьмого яруса. Увидев какую-то напряженность в их неестественно свободных позах, Хет намеренно замедлил шаг.

Сзади кто-то окликнул его по имени.

Хет тут же обернулся, уже обнажая нож. На безопасном расстоянии от него стояли четверо мужчин. Одним из них был некий Кадуск, которого он знал как выбивалу долгов, работавшего на Лушана, а двое были докеры, вооруженные длинными металлическими вагами, которые использовались в качестве рычагов при погрузке и разгрузке фургонов. Последним был мелкий стукачишка — Айвен Сата.

Хет попятился к стене. Но это было бесполезно. Вдоль улицы в этом месте тянулись глухие каменные стены, над ними возвышались склады, окна в которых отсутствовали, дабы предотвратить воровство. Бежать было некуда.

Три человека, которые стояли дальше по улице, тоже направились в сторону Хета, рассредоточившись, отрезая ему путь к бегству, а Кадуск со своими докерами окружили Хета. Все это происходило на самом виду, и стража у ворот, ведущих на Восьмой ярус, наблюдала за происходящим с откровенным интересом. Кадуск выбрал момент правильно. Доки были достаточно далеко, и драка не могла стать помехой для торговли, а Хет вовсе не походил на горожанина даже на расстоянии. Так что стража не имела повода вмешиваться в уличную ссору.

Айвен Сата прятался за спинами остальных: ему было любопытно, но к целостности своей шкуры он относился крайне серьезно.

— Сколько ж они тебе заплатили за меня, Сата? — крикнул ему Хет.

— Десять пятидневных жетонов, — ответил стукач. — И я их заработал потом и кровью. Выследить тебя — дело хитрое.

Кадуск ухмыльнулся:

— На несколько дней он тебя потерял вообще, затем подцепил на Шестом ярусе и проводил до доков. Лушан чуть с ума не сошел, когда мы решили, что ты покинул город. Но он не разрешил нам бросить слежку.

Хет прислонился спиной к стене. Десять пятидневных жетонов не так-то уж много. Он подумал, что, пожалуй, это даже оскорбительно мало, учитывая цену на мертвых крисов на черном рынке, но Айвен Сата — известный недоумок. Он наверняка подслушал разговор Хета с Кастером в Аркадах, но даже Айвен не настолько глуп, чтобы выдать дилера с черного рынка Лушану. У Кастера есть друзья, которые за подобное преступление заживо содрали бы кожу с Лушана и Сата, выполнив это особо мучительным способом, а потом по кусочкам скормили бы клещепаукам. К сожалению, к Хету подобных чувств никто не питал.

Один из выбивал долгов бросился на Хета. Хет сделал выпад и уклонился от удара железной вагой. Выбивала затряс раненой рукой, ругаясь на чем свет стоит, и первые капли яркой крови окропили пыльную улицу.

Кадуск прикрикнул на остальных, и они снова набросились на Хета. Тот уклонился еще от одного удара и врезал атакующему, который отлетел назад, почти открыв Хету дорогу для бегства. Кто-то, однако, вцепился в Хета, прежде чем тот успел воспользоваться этим преимуществом, и с силой ударил криса спиной о стену. Из Хета чуть весь дух не вышибло, и на какое-то драгоценное мгновение он потерял сознание, так что кто-то успел ухватиться за его руку, держащую нож, пытаясь заставить его бросить оружие. Человек, обхвативший его, сковывал движения Хета, и тогда он свободной рукой схватил горсть сальных волос и резко рванул голову цеплявшегося за него человека назад. Не хватало замаха, чтобы сломать негодяю шею, но он все же взвыл и отпустил Хета. Тот уже выпрямился во весь рост, но вдруг его зрение помутилось, а земля под ногами закачалась. Он соскользнул по стене на мостовую, и последнее, что он увидел, был чей-то кулак, приближающийся к его лицу.

Полностью Хет сознания не терял. Он был в каком-то тумане, но все же понимал, что его голова свисает с чьего-то плеча, что одежда этого человека воняет и что тот нисколько не думает об осторожности, довольно беззаботно придерживая Хета своими ручищами. Кровь грохотала в ушах Хета, а желудок пытался вывернуться наизнанку. Какие-то размытые темные пятна поплыли у него перед глазами, когда он по неосторожности открыл их, хотя видеть, по правде говоря, было нечего, так как вокруг головы у него был обмотан его же бурнус, вероятно, чтобы скрыть лицо. Кадуск и его парни, к счастью, воспользовались только кулаками, но это было не так уж существенно сейчас, когда Хет плыл куда-то, будучи не в силах прорваться к реальности. Его инстинктивные попытки вырваться из рук тех, кто тащил его, были так слабы, что на них никто даже внимания не обратил.

В эти утренние часы народа было совсем мало, и если бы даже стражники и остановили Кадуска, то он и его приятели просто заявили бы, что несут домой напившегося дружка, и этого было бы вполне достаточно. Потом Хет услышал звон колокола на башне в Академии и понял, что они на Четвертом ярусе. Значит — дом Лушана, и эта мысль сразу вернула ему сознание. Если он попадет туда, надеяться на спасение не придется.

Дом Лушана был неподалеку от района лавок; если Хету удастся затеять драку и привлечь внимание, это создаст помехи для торговли и привлечет стражников. А может быть, это будут торговые инспектора… впрочем, и это означало бы лишь отсрочку смерти.

Но тут человек, несший Хета, остановился, и это внезапное изменение ритма движения вызвало у Хета новый прилив слабости. Он услышал крики и шум и решил, что сейчас самое время попытать счастья. Он сцепил пальцы обеих рук в один кулак и нанес своему носильщику удар по почкам.

Мужик, которого так неожиданно ударили, дико завопил и уронил Хета на землю. Тяжело ударившись об нее, тот откатился в сторону, задыхаясь от пыли и морщась от резкого солнечного света. Неподалеку от него валялись на земле два выбивалы долгов, громко стеная и держась за голову. Новый участник этой сцены сражался с Кадуском, охаживая его железным шестом от навеса лавочки, а еще двое громил пытались обойти незнакомца с тыла. Хет не мог хорошенько разглядеть своего вероятного спасителя; на этом человеке была одежда для путешествия по пустыне, длинный головной платок, и двигался он слишком быстро для слезящихся глаз Хета, которые никак не могли сфокусироваться. Хет предполагал, кто это мог бы быть, но в данный момент считал подобное совершенно невозможным.

Человек, который нес Хета, сначала сложился вдвое, но теперь, преодолевая боль, распрямился и двинулся к группе дерущихся. Хет извернулся, вытянул ногу и сделал носильщику подножку. Выбивала долгов рухнул на землю, а Хет прополз вперед и навалился на него, удачно захватив шею врага сгибом руки.

Раздался еще чей-то крик, кто-то схватил Хета за шиворот, стащил его с неподвижного выбивалы и плашмя швырнул на плиты улицы. Хет обнаружил, что смотрит прямо в лицо офицеру имперских ликторов, который нацеливает на него свое ружье.

— Не двигаться! — предложил ликтор.

Хет решил последовать разумному совету. Офицер осторожно подступил ближе, а потом крикнул через плечо:

— Это он самый и есть!

Их окружала по меньшей мере дюжина ликторов. Кадуска и тех двоих выбивал, которые еще стояли на ногах, обезоружили. Хет с трудом приподнялся. Да, он чуть не вляпался. Это был двор перед домом Лушана.

— И этого тоже.

Подкапитан вытащил из-за спин громил человека, который еще недавно атаковал их, и толкнул его к Хету и его караульным. На этот раз Хет прекрасно рассмотрел, кто это такой.

Сагай опустился рядом с ним на колени, глядя одним глазом на офицера, пробормотал:

— Из огня да в полымя, как всегда!

— Что ты тут делаешь? — возмутился Хет. — Я же считал, что ты должен быть уже в Кеннильяре!

— Искал тебя! — Сагай был возбужден. — А как же иначе! Кастер рассказал мне, что ты сделал с Лушаном и что кто-то донес на тебя. Поэтому я стал следить за этим домом в надежде встретиться с тобой. — Он тяжело вздохнул. Не могу понять, чего я с тобой связался. Наверное, потому только, что детишки уж очень привязались к тебе.

Хет не знал, злиться ему или нет, особенно учитывая, что он и сам оказался вовсе не там, где должен был быть.

— Но как ты попал в Чаризат?

Оба с опаской поглядели на ликтора, но он, видимо, не был склонен запретить им разговоры. Сагай был с ног до головы покрыт пылью пустыни и к тому же получил пару хороших ударов во время драки. Он выглядел таким же оборванцем, как и любой другой караванщик с дурной репутацией. Сагай объяснил:

— Проведя в пути два дня, я понял, что ты догонять нас не намерен. Мы были уже совсем близко от Кеннильяра, когда встретились с караваном, идущим в Чаризат. Я подумал: а не вернуться ли мне вместе с ним, чтобы поискать тебя? Мирам убедила меня, что с ней все будет в порядке. Она отлично знает Кеннильяр, да и Нетта с ней. Теперь они, должно быть, уже сидят в доме моего дяди. — Сагай поколебался, поглядел на ликтора и еще тише продолжил: — Я говорил с Арад-еделком и читал его книгу. Он слышал от Илин кое-что о ваших приключениях в Останце на Солончаковой равнине. Я с трудом поверил в эту… — Он снова помолчал. — Неужели это правда?

— Каждое слово. Но я же сказал, что, если не смогу уехать отсюда за время, которое позволит догнать караван в пути, я присоединюсь к вам в Кеннильяре.

— Во имя всех дьяволов! — Пораженный Сагай качал головой, не слушая возражений Хета. — Это имеет какое-нибудь отношение к тому, что нас собираются арестовать имперские ликторы?

— Понятия не имею. — Хет решил оставить в покое вопрос о Кеннильяре. Да и о чем тут было сейчас спорить? — Имеется много всяких возможностей.

Прибыли торговые инспектора и затеяли спор с ликторами. Они хотели увести и Хета с Сагаем за драку вблизи лавок и за помехи торговле. Им явно было мало остальных задержанных. Но ликторы не сдавались, и торговые инспектора, забрав Кадуска и его людей, удалились вне себя от ярости, что лишились части своей добычи. Хет заметил, что Лушан так и не вышел из дому, чтобы замолвить словечко за своих наемников, и подумал о том, как поведет себя брокер дальше. Все остальные обитатели этого двора торчали у окон, глазели и размахивали руками.

Подошли еще ликторы, началось движение, офицер знаком предложил Хету и Сагаю встать. Хету для этого понадобилась помощь Сагая, но, когда встать все же удалось, вертящийся мир постепенно обрел устойчивость. За вопрос о том, куда их ведут, можно было легко заработать удар прикладом по голове, а потому Хет и спрашивать не стал. И раз они миновали улицу, которая вела к Управлению Торговли и его тюрьме, значит, оставалось лишь одно — Первый ярус.

* * *

Когда они достигли дворца, Хет испытал немалое облегчение, увидев, что ликторы повели их наверх, а не в подвалы. Только на этот раз их отвели гораздо выше, чем они были тогда, когда впервые посещали наследницу, и Хет уже начал было подумывать, не хотят ли их затащить на крышу, чтобы разделаться каким-нибудь жестоким образом.

В конце концов они попали на седьмой ярус дворца, где их ввели в большую комнату. Окна в ней поднимались от пола до потолка; некоторые из них были закрыты каменными решетками, а другие ограждались лишь низким парапетом.

Офицер оставил с ними несколько своих солдат и ушел, чтобы, вероятно, доложить о доставке пленников тем, кто отдал приказ об их аресте. Хет обменялся непонимающим взглядом с Сагаем. Во всяком случае, их не связали и не приковали в каком-нибудь каменном мешке в подвале.

Ничем не сдерживаемый солнечный свет нагревал комнату, отражался от мраморной облицовки, но все же тут был и сквозняк, а стража не возражала против того, чтобы их пленники расхаживали по всей комнате. Хет сразу же подошел к окнам. Вид был потрясающий. Первый ярус лежал под ними, как огромная карта, и можно было видеть и края других ярусов, вплоть до Восьмого, где люди и ручные тележки шныряли по улицам подобно муравьям.

— Да, до земли тут далековато, — задумчиво сообщил Сагай.

Хет наклонился вперед, чтобы видеть лучше, и Сагай инстинктивно ухватил его за одежду. Спуститься, решил Хет, теоретически возможно. Каждый уровень дворца был шире того, который возвышался над ним, образуя как бы серию больших ступеней. Но это были столь высокие ступени, что преодолеть их без веревки нельзя, а кроме того, спускавшиеся оказались бы на виду у всех, кто находится на следующем ярусе, и у всех, кто удосужится выглянуть из окон на этой стороне дворца.

— Мы могли бы проделать это в темноте, — сказал Хет еле слышно. — Если, конечно, мы доживем до темноты, — добавил он.

— Могли бы, — согласился Сагай. — Если не принимать во внимание, что я стар, а ты выглядишь не таким здоровым, как прежде. У тебя все еще лихорадка? Я думал, что ты уже выкарабкался из нее.

— Ну, ты не так уж и стар, — отозвался Хет, стараясь не затрагивать тему своего здоровья. — У тебя не было никаких проблем с той делегацией, которую Лушан послал приветствовать меня по прибытию.

— У меня с ними было вполне достаточно проблем, благодарю покорно. Думаю, ликторы прибыли весьма своевременно, если уж говорить правду.

— Ну, я бы этого не сказал.

У Хета все еще были живы в памяти воспоминания о методах, с помощью которых наследница избавлялась от неугодных гостей. Правда, палач Сарет уже сдох, и ему не надо было беспокоиться о новой встрече с ним. Хет отвернулся от окна и потянулся всем телом, чтобы избавиться от чувства скованности и боли в плечах. Ему хотелось, чтобы их поскорее увели куда-нибудь, где есть фонтан. Кровь из носа уже не текла, но в голове что-то гудело и постукивало; самое болезненное место находилось на челюсти. Кроме того, качался один зуб.

Хорошо бы узнать, по чьему приказу их арестовали. Хета безумно интересовало, где сейчас Илин, нельзя ли ей как-нибудь передать весточку, чтобы она им помогла. Он заметил, что Сагай все еще смотрит в окно, и спросил:

— Ты боишься за Мирам?

— Немного, но… — Сагай покачал головой, отходя от парапета. — Она хорошо знает Кеннильяр, у нас там родные, а она сама сейчас старше и умнее, чем была, когда так глупо выскочила за меня замуж.

Хет поморщился. Как не повезло, что Сагай вообще оказался втянутым в эту историю!

— Тебе вообще нечего было тут делать, — сказал он. — Не надо было сюда возвращаться.

— Ох, да заткнись ты! — Сагай смотрел на арку, возле которой стояли караульные ликторы. — Та мозаика, что видна вон там, в зале… Отличная копия фресок в Батайе.

И пока Хет изгибал шею, чтобы рассмотреть батайскую мозаику, в их комнату вошли еще четыре ликтора во главе с более пожилым офицером. Хет сразу же узнал цепь, указывающую на его ранг. Это был тот самый архикоммандор, который пытался остановить Хета в Цитадели Ветров и который помогал патрицию уговорить Констанса атаковать дворец.

Архикоммандор подошел к ним и остановился лишь в одном шаге от Хета. Он холодно произнес:

— Так. Один из шпиков Аристая Констанса. Только Констанса здесь сейчас нет.

Хет не попятился назад, зная, что это было бы ошибкой. Он ответил:

— А ты уверен в этом?

Способность Констанса появляться, когда его менее всего ожидали, должно быть, была известна достаточно хорошо среди высших чинов двора. Хет сомневался, что только он один удостаивался таких внезапных встреч.

Однако офицер не испугался.

— Конечно, уверен. Он сейчас у Электора.

— А не благоугодно ли будет сказать нам, по какой надобности нас привели сюда? — спросил Сагай с вежливым любопытством.

Архикоммандор резко повернулся, удивленный, что услышал от оборванца, каким сейчас выглядел Сагай, речь высокообразованного человека. Он оглядел их обоих уже с некоторым беспокойством и, отступив на шаг, ответил:

— Так распорядился сам Электор.

«Сам Электор!» — подумал Хет. Быть того не может. Сагай глядел на него, ожидая объяснения, но у Хета такового не нашлось. Прежде чем он успел предположить, что архикоммандор просто спятил, в зале произошел какой-то переполох. Ликторы расступились, чтобы пропустить Илин.

Приключения последних дней не оставили на ней заметных следов. Под глазами легли тени усталости, но ее мантия и кафтан были белоснежными, а на тонкой талии висела боль-палка. Подходя к ним, она переводила взгляд с Сагая на Хета, и глаза ее все шире раскрывались при виде их ран и ушибов.

— Это ликторы так разукрасили вас? — строго спросила Илин.

— Нет, это результат совершенно другой драки, — объяснил Сагай.

— Ох! — Она повернулась к Хету с выражением возмущения, смешанного с жалостью. — Но где же ты был все это время и как выбрался из Коридора? И куда подевался Севан-денарин?

Тут вмешался архикоммандор, и Хет не успел ничего ответить. Тот резко спросил:

— А что ты здесь делаешь, Хранитель?

Илин поглядела на него так, будто по меньшей мере была Мастером-Хранителем.

— Тебя это не касается, Венге, — сухо и резко бросила она. — На каком основании ты арестовал этих людей?

Ликтор оглядел Хета. В его глазах нельзя было ничего прочесть.

— Электор хочет видеть вот этого типа.

— Быть того не может! — возразила Илин. Похоже, она обвиняла Венге во лжи, но, видимо, плевала на это.

— Он отдал мне приказ лично, Хранитель. Описание внешности точно совпадает. — Венге явно сдержал свой гнев, но его слова падали тяжело, как булыжники. — И еще описание этого, — он кивнул на Сагая, — которого следовало допросить на предмет выяснения местонахождения криса, если мы его не отыщем.

— Что все это значит, Илин? — с тревогой вопросил Сагай. — Я полагал, что лица без гражданства никогда не допускаются на глаза Электора, если только они не являются членами посольств.

Илин покачала головой.

— Я тоже так считала, но подозреваю, это всего лишь обычай, и он может видеть кого захочет. — Она снова обратилась к Венге, ее глаза сузились. — Но во имя Великого Неба, зачем ему видеть Хета?

Венге ответил грубовато:

— В это меня не посвятили. Но если б я осмелился гадать, то сказал бы, что это имеет какое-то отношение к Аристаю Констансу.

— Констанс? — Илин сверкнула глазами на Хета. — Тогда ты должен был бы все знать сам, раз вы с ним такие закадычные друзья!

— Он мне вовсе не друг. И я не имею представления о том, что тут происходит, — запротестовал Хет. Он действительно ничего не понимал. Его неспособность понять происходящее отчасти объяснялось лихорадкой, но преимущественно — шоком от самих событий.

Илин снова повернулась к Венге.

— Если Сагай арестован только для выяснения местонахождения Хета, а Хет уже у вас, ты бы мог Сагая отпустить.

Сагай начал было протестовать, но Хет ткнул его локтем под ребра. Илин права, и если Хету не удастся выбраться из этой переделки, то хоть Сагай окажется на свободе. Архикоммандору предложение явно не нравилось, но принадлежность Сагая к ученому миру была очевидна даже после его участия в драке, да и Илин, видимо, тут имела большее влияние, чем мог представить себе Хет. Венге настолько забыл об этикете, что позволил себе запустить руку под чадру и почесать подбородок, после чего неуверенно спросил:

— А что, если Электор пожелает и его допросить о чем-то? — Это был голос человека, которому очень хотелось, чтобы его разубедили.

— Передай его мне под мою ответственность, — ответила Илин.

— Ладно. — Венге сделал знак своим ликторам. — Но этого криса мне придется забрать сейчас же.

— Только постарайся не распускать язык, — встревоженным голосом произнес Сагай.

— Прощай, — отозвался Хет, бросая взгляд через плечо.

Ликторы уже окружили его.

Илин последовала за ними и умудрилась оттереть одного из ликторов в сторону, так что оказалась рядом с Хетом.

— Не волнуйся. Он вовсе не чудовище.

— А ты говорила, что он что-то вроде, — тихонько пробормотал Хет.

— Ничего подобного я не говорила. — Илин искоса поглядела на Венге. — А кроме того, я тогда с ним мало общалась, верно? Я погляжу, что тут можно сделать.

Хет не понимал, каким образом она надеется помочь ему. Теперь, когда Сонет Риатен умер, какое значение мог иметь Хранитель из его семьи? Ликторы вели их по другой лестнице, и Илин остановилась. Дальше идти ей не полагалось.

Лестница осталась позади. Хета повели по анфиладе комнат — просторных и красивых, но почти без мебели и других предметов практического назначения, как будто они служили только для показа. Впечатление было такое, что тут нет даже настоящих стен, что их заменяют разделяющие комнаты каменные решетки, открывающие свободный доступ свету и воздуху. Двери заменялись бронзовыми и медными сетками и ширмами. Колонны были высечены из розового мрамора и порфирита. На всем пути они не встретили ни одного человека.

Наконец Венге остановился в комнате, которая была не лучше и не хуже остальных, но с той разницей, что одна из стен имела высоту лишь по пояс, а за ней находился пышный атриум со множеством кустарников и даже деревьев, растущих в изящных горшках. Среди всей этой зелени било несколько фонтанов. Там и сям виднелись небольшие диванчики и кресла, обитые шелком с золотой вышивкой.

Комната была пуста, если не считать Аристая Констанса, который нетерпеливо расхаживал взад и вперед, похожий на черного призрака, каким-то образом проникшего в эту раззолоченную комнату.

Констанс пошел навстречу, и Хет поглядел на него без всякого удовольствия.

— Должен был бы давно понять, что все это из-за тебя!

— Итак, я — проклятие всей твоей жизни? — сказал Констанс, останавливаясь перед ним на расстоянии протянутой руки.

Ликторы и даже архикоммандор Венге из осторожности отступили назад, не желая участвовать в этом столкновении. Констанс тоже после своих приключений выглядел не хуже, но, имея дело с ним, вообще никогда нельзя было сказать что-либо определенное.

— Как тебе удалось бежать из Коридора?

— Он был Строитель, — ответил Хет, не зная, как еще можно объяснить случившееся.

— Понятно. — Слово прозвучало так, будто Констанс действительно все понял. — Тебе, может, интересно узнать, что Чудо уже не совершает чудес. К тому времени, когда мы вернулись из Останца, оно перестало испускать свет.

Хет принял это известие одновременно и как потерю, и как облегчение. Чудо было дивным явлением, но его роль была исчерпана.

— Значит, все кончилось, — сказал Хет.

— С этим можно согласиться.

Комната была темноватая, несмотря на атриум и сквозные стены.

— А тогда зачем я здесь? — потребовал Хет объяснения.

— А тебе не приходило в голову, что это может быть знаком благодарности?

Испытывая отвращение к шуткам такого рода, Хет отвернулся и увидел, что стоит перед древней фреской. Она была очень большая, покрывала всю стену и отличалась прекрасной сохранностью, хотя сам ее сюжет не был столь редким, как на фреске, над которой работал Арад-еделк. Это был морской пейзаж, изображавший скалистый мыс, который легко мог бы оказаться тем самым горным массивом, где стоит Чаризат. Мыс был окружен пенящейся темной водой под небом, покрытым серыми клубящимися тучами. Более близкое знакомство с фреской, вероятно, позволило бы определить династию, при которой она была создана. Тот, кто реставрировал эту фреску, воздержался от соблазна вставить в нее по периферии новые изразцы на место утерянных и заполнить таким образом пробелы. Там проступал просто грубый камень стены.

Хет сам не знал, сколько времени он рассматривал фреску, пока сильная рука не взяла его за подбородок и не повернула его голову к Констансу, внимательно смотревшему на него.

— Должен признаться, что благодарность мне тоже в голову не приходила, — сказал Хранитель. — Ты болен.

Хет вырвался и шагнул назад.

— Нет. — Отрицание было чисто автоматическим и Констанса ничуть не убедило. Большие двойные двери в дальнем конце комнаты начали раскрываться, и Хранитель повернулся к ним. Хет не помнил точно, что произошло потом. Комната, освещенная теплым солнечным светом, вдруг потемнела, а стены стали валиться друг на друга. Потом он увидел, что лежит на полу.

Чьи-то шаги приблизились к нему, и голос сказал:

— Он жутко выглядит. Что ты с ним сделал? — Голос принадлежал старику, к тому же склочному и рассерженному.

— Ничего я ему не сделал! — Констанс тоже был несколько рассержен.

Хет лежал, вытянувшись на спине, и тесный контакт с прохладным мраморным полом немного оживил его. Он чуть-чуть приоткрыл глаза, надеясь, что этого никто не заметит.

Человек, стоявший над ним, должно быть, был сам Электор. Ростом он был невелик — совсем уроженец какого-нибудь нижнего яруса. Хет видел его ясно, невзирая на угол, под которым приходилось смотреть. Был Электор к тому же толст, а его черты выглядели куда хуже в жизни, нежели на монетах. В них не замечалось и капли красоты, которая ассоциируется с классом патрициев. Его одежда из тонкого золотистого шелка окаймлялась широкой полосой золотой вышивки, но драгоценностей Электор носил меньше, чем Главный Управитель дворца. Что ж, это был, строго говоря, его дом, и поскольку законы он издавал сам, то и делать мог все, что пожелает.

И тут Хет заметил, что Электор, вероятно, уловив, как дрогнули веки Хета, пристально следит за ним. Потом Электор фыркнул и отвернулся.

Хет осторожно сел. Гул в его голове все усиливался, что здорово мешало думать. Он не имел ни малейшего представления о правилах этикета, хотя и подозревал, что как человек, не имеющий гражданства, он в любом случае должен валяться на полу. Несколько ликторов Венге, вооруженных жезлами, стояли рядом с ним, и он знал, что если он сделает одно неверное движение, то немедленно понесет неотвратимое наказание.

В комнате были еще люди — патриции и, должно быть, несмотря на богатство их одежд, слуги. Все они были в чадрах, но их глаза изучали Хета с разными степенями отвращения, удивления и насмешки. «Не думай о них, сказал себе Хет. — Думай только о себе». Констанс примостился на низенькой перегородке, отделяющей атриум, и выглядел так, будто собирался насладиться представлением. Не важно, что делает Констанс. Хет не собирался ждать от него помощи. Электор присел на ближайший диван. Его острые старые глаза смотрели не на Хета, который обрадовался этой передышке, а на одного из патрициев.

И будто продолжая прерванный разговор, патриций сказал:

— Я совершенно не удовлетворен отчетом о смерти наследницы.

Хет тут же узнал этот голос. Последний раз он слышал его, когда патриций кричал на Констанса в Цитадели. Это был тот патриций, которого сопровождал Венге. Сейчас он размахивал руками, явно стараясь в чем-то убедить слушателей.

— Единственное сообщение об этом принадлежит Аристаю Констансу, но учитывая то обстоятельство, что он в то время был врагом наследницы…

— Мы слышали еще и слова нового Мастера-Хранителя. — Электор казался более заинтересованным своими перстнями, нежели темой разговора. Но теперь он снова смотрел на патриция и его глаза казались обманчиво сонными. — Она там тоже присутствовала. Надеюсь, ты не собираешься оспаривать ее отчет?

Патриций колебался, он что-то обдумывал.

— Нет, если мой господин принимает его.

«Они говорят об Илин», — думал Хет, стараясь понять смысл происходящего. Неудивительно, что Венге отпустил Сагая, когда она попросила его об этом. Казалось, это должно было ободрить его. Но могла же она сказать там, на лестнице, что стала Мастером. Хотя обижаться было глупо — у нее не было на это времени.

— О, я, конечно, его принимаю, — заверил Электор патриция с уверенностью, приправленной такой долей сарказма, что она была почти незаметна. — Ты простишь меня, если я попрошу тебя сейчас удалиться, советник? Я предпочел бы задать ряд вопросов в частной обстановке.

Патриций поклонился, комната опустела, если не считать Констанса, Электора и одного-двух безмолвных слуг.

— Этот человек утомителен, — сказал Констанс, когда дверь закрылась. Не могу понять, почему ты не разрешишь мне уничтожить его.

Отвечая, Электор слегка нахмурился.

— Этот человек виден насквозь. Он привлекает к себе других. Ты это знаешь не хуже меня, так что прекрати валять дурака. — Он снова принялся любоваться своими перстнями, но теперь в его глазах не было и признака сонливости — ни притворной, ни настоящей. — Причина, по которой мы приказали доставить тебя сюда, разумеется, заключается в том, что мы желаем узнать, что случилось с Древним — Севан-денарином. Он здесь, в городе?

Хет вдруг понял, что последний вопрос обращен к нему. Даже не обдумав его, он ответил:

— Он умер.

— Это правда? — Электор наклонился к нему. — А как?

Хет попробовал ответить, но обнаружил, что он может только бессильно кашлять. Электор поднял руку, и какой-то слуга тут же возник возле Хета, предлагая тому чашку воды. После этого Хету удалось выдавить из себя:

— Он пробыл здесь всего несколько мгновений. Это было там, в пустыне. Он умер, и тело его сейчас же обратилось во прах.

Электор повернулся, чтобы спросить о чем-то у Констанса, который задумчиво слушал Хета.

— Это вполне естественно, — сказал Хранитель. — Ему было больше тысячи лет.

— Понятно. Очень жаль, — медленно произнес Электор, садясь обратно на диван. — Он мог бы нам рассказать… все.

— Все — это, пожалуй, слишком большой кусок, чтобы его проглотить, сухо ответил Констанс. — За один раз, во всяком случае.

Электор снова поглядел на Хета.

— Посольство из Анклава крисов расспрашивало о каждом крисе, живущем в Чаризате. Им нужен был кто-то определенный. Возможно, этот крис — ты?

Хет не собирался заходить так далеко, чтобы признаться в этом. Очень спокойно и откровенно он сказал:

— Не думаю.

Электор опять обратил взор к Констансу. Он это делает по привычке, понял Хет. С умением Аристая читать в душах, тот всегда может сказать, лжет человек или говорит правду. Констанс читает мысли большинства людей. Должно быть, тому патрицию это доставляет немало неприятностей.

Улыбаясь, Констанс ответил:

— О, я сомневаюсь, что они искали именно этого. В городе должны быть еще крисы. Множество людей ежедневно и приезжают сюда, и уезжают.

«Что ж, спасибо тебе в конце концов! — подумал Хет, тщательно следя, чтобы на лице не отразилось каких-либо чувств. — Тоже мне благодарность, шел бы ты в задницу».

Действительно ли Электор верил Констансу или он принял его ответ как суждение по данному вопросу, понять было трудно. Он только кивнул:

— Да, конечно, — и сделал знак одному из слуг. — Скажи ликторам, чтобы его отпустили.

Хет мог бы снова потерять сознание, на этот раз от радости. Странные это были события, но если говорить по правде, то не такие уж ужасные.

Еще прежде, чем слуга дошел до двери, Констанс сказал:

— Но этот человек болен. Если ему не помочь, через три дня он непременно умрет.

— В самом деле? — нахмурился Электор. Если он и заметил взгляд, исполненный чистейшей ненависти, который Хет бросил на Констанса, то виду не подал. — Тогда пошли его сначала к придворному врачу.

Слуга позвал Венге и других ликторов, и Хета увели. Илин уже ждала его на лестнице, ведущей на седьмой уровень дворца.

— Я же сказала, что все будет хорошо, — сказала она.

— Ты — Мастер-Хранитель? — спросил Хет, очень стараясь, чтобы его слова не звучали как обвинение.

— Да. — Ему показалось, что она вовсе не радуется новому посту. — Это все работа Констанса. Я готова была его просто убить за это. Не уверена, что это не очередной трюк с его стороны. А что он сказал тебе?

— Он сказал, что я могу уйти, — ответил Хет, надеясь, что вдруг да у него получится.

— Он сказал, что тебя надо отвести к придворным врачам, — поправил его дотошный Венге.

Придворные врачи были очень недовольны. Они решили, что, прежде чем покинуть дворец, Хет должен полностью излечиться от лихорадки. Комнаты, куда привели его ликторы, находились на седьмом уровне, где мраморные залы постоянно охранялись, а огромные окна, через которые открывались великолепные виды, были абсолютно непригодны для бегства, даже если бы Хет и решил испытать судьбу. Дворец был наполнен воздухом и светом, но для Хета он все равно оставался такой же тюрьмой, как и вонючие камеры под Торговым Управлением. Но выхода не было, приходилось подчиняться.

К тому же врачи испытывали слишком откровенное любопытство, чтобы это могло понравиться Хету, а слуги были либо напуганы, либо надменны. Первое, что они сделали, это забрали его одежду, причем, видимо, испытали разочарование, когда обнаружилось, что он вовсе не так уж грязен — ровно настолько, сколько следует за два дня путешествия по пустыне. Одежда, данная ему взамен, была сшита из шелка, но его мрачное настроение не позволило Хету оценить ее по достоинству. Большая часть первого дня прошла в полузабытьи, но утром он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы покинуть дворец. Трудность заключалась в том, чтобы убедить кого-нибудь отнестись к этой идее серьезно.

Врачи заявили, что выздоровление далеко не полное, после чего дни потянулись еще медленнее. Единственным развлечением Хету служило то, что двое его слуг были чужеземцами из городов Илакры и оба полагали, что ему не может быть известен их менианский диалект. Их разговоры, которые они считали частными, развлекали Хета и облегчали скуку вяло текущих часов.

Конечно, пища была отличная, а кроме того, Хет еще никогда не бывал в местах, где никого не волновал вопрос о том, откуда берется лишний черпак воды. Даже в Академии, все расходы на воду которой оплачивал Электор, никто не забывал: эта вода стоит денег. Здесь же, по-видимому, это никого не беспокоило.

Словом, как сказал он Илин, которая пришла его навестить на следующий день, это была самая расчудесная тюрьма из всех, где ему пришлось побывать.

— Это не тюрьма, — спорила она.

— Но они не дают мне уйти, — сказал он, раскинувшись на одной из самых мягких кушеток с обилием подушек.

Конечно, когда к тебе относятся как к редкости, это куда лучше, чем когда на тебя смотрят как на кучу дерьма, но на нервы и то и другое действует отрицательно. Кроме того, Электор мог изменить свое решение отпустить Хета, а ликторы вполне могли решить поразвлечься с ним; патриций же, не видящий разницы между крисом и бандитом, мог войти в комнату и пристрелить Хета. В общем, могло случиться все что угодно. Илин была единственным человеком, от которого он мог ожидать помощи, но Хету претило зависеть от нее.

— Все это ради твоей же пользы, — упорствовала она.

— В этом случае тюрьма становится особенно невыносимой.

Илин приходила часто и в последующие дни, она приходила даже чаще, чем было нужно. Приходила под предлогом необходимости развлечь его, но дело было в том, что ей требовался собеседник, а Хет был для этого единственно подходящей кандидатурой. Она находила свое неожиданное превращение в Мастера-Хранителя увлекательным, хотя иногда и пугающим приключением. Ей удалось установить с Электором гораздо лучшие отношения, чем были у Риатена. Объяснить этот факт она никак не могла. Ей еще предстояло осознать, что причина кроется в ее внешней привлекательности и в готовности рассматривать различные альтернативы. Помогало и то, что она не поддерживала наследницу в борьбе за власть и не была одержима манией усиления влияния Хранителей, каковы бы ни были последствия.

Она обладала магической силой, к чему всегда стремилась, а также превосходным физическим развитием, которое ей дала тренировка, начавшаяся чуть ли не со дня рождения. Кроме того, Илин потеряла человека, который заменял ей отца в течение всей жизни, причем потеряла не только его самого, но и веру в него. Воспоминания о Риатене были воспоминаниями о ее становлении как Хранителя — в этом заключался весь ее мир, — но теперь они были отравлены пониманием: Риатен умышленно задерживал ее развитие, потакал ее страхам, чтобы еще крепче держать в руках.

Хранители в ее семье относились к ней с осторожной вежливостью, не доверяя ее новой Силе, и, возможно, подозрительно смотрели на быстрое возвышение. Гандин Риат был единственным, кто искренне радовался за Илин, но он ведь знал, на что способны Обитатели Запада, и был единственным, кто понимал истинное значение случившегося.

Хет слушал ее, но под показным спокойствием Илин чувствовал ее ранимость, и по какой-то непонятной причине это жутко раздражало Хета. Он знал, что Илин нуждается в нем, и ему приходилось сдерживать свое желание оттолкнуть ее от себя. Уже не в первый раз он радовался тому, что Хранители не могут читать у него в душе.

И все же ему не удавалось так ловко прятать от нее свои чувства, как он полагал, и однажды Илин сказала с отчаянием:

— Как это типично для тебя!

— Что типично?

— Ты рисковал своей жизнью, чтобы найти меня, когда я пропала, но теперь ты едва-едва разговариваешь со мной.

До этой минуты Хет сам вряд ли понимал, что именно изменилось между ними. Медленно он произнес:

— Ты теперь Мастер-Хранитель, Илин.

— Да. — Она слышала слова, но не понимала их внутреннего смысла. — И не знаю, как долго удержусь на этом посту. Наверное, пока смогу. Я никогда не годилась для придворных ролей. — Она говорила это так, будто это мало что для нее значит, но под напускной легкостью ощущалась горечь. — У меня есть только одно — моя Сила, которую дал мне Останец.

Теперь уж Хет не слышал ее, он был всецело поглощен своим открытием. Что ж, может, все это пустое. Может, ей и не нужно знать Истину. Он спросил:

— А ты вообще-то когда-нибудь чувствуешь себя счастливой?

— Как только у тебя хватает наглости спросить такое!

На следующий день пришли Сагай и Арад-еделк. Их к Хету пропустили с помощью Илин. Сагай хотел убедиться, что с Хетом все в порядке, а Арад услышать историю Останца с точки зрения другого участника событий. Арад уже слышал ее от Илин, но та не заметила многих особенностей конструкции Врат, которые его интересовали. Хет им очень обрадовался, хотя пришли они ненадолго, но их приход только подкрепил его убеждение: все развлекаются на свободе, а он сидит тут, как в ловушке.

На четвертый день Хет уговорил своих тюремщиков вернуть ему большую часть принадлежащей ему одежды. Те вещи, которые они посчитали безнадежно испорченными, чтобы их можно было вернуть, они заменили простыми и прочными одеждами, пригодными для путешествия по Пеклу, и это ободрило его больше, чем что-либо другое. Это означало, что с точки зрения самого низшего эшелона обитателей дворца он в самом недалеком будущем будет отпущен. На следующий день пришла Илин и сказала, что врачи считают, будто он в состоянии покинуть дворец, и Хет никогда в жизни не радовался так, как обрадовался, услышав эту новость.

Провожая его к выходу, Илин сказала так, словно это ей только что пришло в голову:

— Есть кое-что, о чем я хотела бы тебя спросить.

К этому времени они вышли на одну из ступенчатых террас, сбегающих с нижнего уровня дворца. В послеполуденную жару терраса была безлюдна. Сквозь стенки беседки, заплетенной виноградом, на изразцы пола падали чередующиеся полосы света и тени.

Илин прислонилась к низкой ограде и некоторое время молчала, задумчиво любуясь лежащим внизу садом и постукивая пальцами по камню. Хет не хотел нарушать ход ее мыслей; они были достаточно далеко от дворца, чтобы он мог не чувствовать себя в ловушке. Кроме того, он подозревал, что ему вряд ли стоит торопить начало этого разговора. Наконец Илин сказала:

— Не мог бы ты… подумать о том, чтобы остаться здесь? Я знаю, сердце Сагая в Кеннильяре, но… Академия начинает новое исследование Останца на Солончаковой равнине, в котором будут участвовать и Хранители. Я уже работаю с Арадом и Еказаром. Я была бы очень рада твоей помощи.

Хет глядел в сторону — туда, где виднелись дворцы патрициев и зеленые квадраты их садов. Предложение было возмутительно соблазнительным. Академию можно было бы уговорить принять его на время благодаря покровительству Илин. И Арад, он уверен, тоже помог бы. Мир Арада покоился на двух основаниях Древние и ученая политика Академии. Может, он и замечал, что Хет — крис, но в его мир это обстоятельство не вносило изменений: он видел в Хете только своего союзника. Но зато сам Хет легко мог представить себе все проблемы, которые возникли бы перед ученым. И перед Илин.

Особенно перед Илин. Другие Хранители ее семьи реагировали достаточно скверно, когда она сотрудничала с ним в поиске реликвий. Как Мастер-Хранитель она, конечно, имела большую степень свободы, но ведь ей надо быть в хороших отношениях с мужчинами своей семьи, а постоянное присутствие Хета сделало бы это невозможным. Впрочем, эта причина, можно сказать, была далеко не самой важной.

Если его молчание раздражало Илин, она ничем этого не выдала, но Хет по опыту знал, что чем острее кризис, тем спокойнее становится Илин. Она повернулась к нему, чтобы встретиться с ним взглядом, и, опершись бедром о стенку, спросила уж совсем прямо:

— Я думаю, мы с тобой теперь друзья, и, как мне кажется, я ни о чем большем не прошу. Но… я была бы рада получить шанс выяснить, нет ли между нами чего-то большего, чем простая дружба.

Горожанки делали Хету предложения многократно, он даже забыл, сколько раз; но ни одна из них не предлагала ему своей любви, и никогда их предложения не содержали столько уважения к его собственным чувствам. На мгновение он готов был принять его. Потом покачал головой:

— Ты нуждаешься во мне, как нуждалась в Кайтене Сеуле, Илин.

Она слегка улыбнулась.

— Не думаю, что ты оказался бы такой же обузой. — Она смотрела на него, принимая отказ столь же спокойно, как сделала предложение. — Ты можешь объяснить почему?

Хет мог, но не хотел. Он заставил себя встретиться с ней взглядом, но отнюдь не одно ослепительное сияние солнца, прорывавшееся сквозь переплетение лоз, сделало это столь трудным делом.

— Ты как-то сказала, что веришь мне. Ты все еще продолжаешь верить, даже после того, как я солгал насчет Констанса?

Илин это напоминание было неприятно, и она на мгновение опустила глаза.

— Да, это я могу простить. В конце концов ты оказался прав. — Она замолкла: истина начала доходить до нее. — А ты все еще веришь мне?

Хет не ответил. Его раздирали противоречивые чувства: желание донести до нее правду и страх больно ранить Илин. Было так легко солгать, придумать какой-нибудь предлог, но ей не нужны были друзья, способные поступить с ней так.

И он сказал правду:

— Ты теперь Мастер-Хранитель.

Сквозь балюстраду потянуло ветерком, принесшим дыхание раскаленных солнцем каменных плит и запах благовоний и цветов. Группа патрициев, сопровождаемых слугами, прошла по дорожке под ними. Об их присутствии говорили голоса, тихий шелест одежд и звон бронзовых колец на зонтиках.

На этот раз Илин уловила значение его слов. Она сказала:

— Понятно.

Ее голос все еще был спокоен, но в нем слышалась боль. Хет сказал, как бы защищаясь:

— Я тоже не все говорю Сагаю.

— Да, — согласилась Илин. — Но он ожидает этого, и он понимает тебя лучше, чем я.

— Дело не тебе, — ответил Хет. — Дело во мне. Я хотел бы верить тебе.

— Я знаю.

— Извини меня.

— Не надо. Я теперь Мастер-Хранитель. И это, наверное, потребует от меня всей честности, которая у меня есть. — Она оттолкнулась от стены. — Я провожу тебя до Четвертого яруса.

Большую часть пути они прошли молча, но к концу пути это было уже молчание друзей. Хет сказал Илин правду, и, возможно, эта правда была ей необходима, как бы ей тяжело ни было ее услышать.

Когда они достигли Четвертого яруса, Хет поцеловал ее на прощание, и она не вздрогнула и не покраснела, хотя один из стражей у ворот яруса от возмущения выронил ружье. Она только взглянула на Хета и сказала:

— Удачи тебе.

Больше говорить было нечего.

Хет без всяких помех достиг Академии и обнаружил там Сагая, который наслаждался, изучая вместе с Арадом текст Выживших, но тем не менее был готов хоть сию минуту ехать домой. Сегодня было уже слишком поздно идти договариваться о местах в караване, поэтому они провели ночь у Арада, а к утру уже были в доках, готовые отряхнуть прах города, что шумел за их спиной, со своих ног.