Погода в этот июльский день 1951 года в Седар-Сити в штате Юта была замечательной. Бернард Хенриген, никогда раньше не бывавший западнее Миссисипи, ожидал невыносимую жару, однако сегодня легкий ветерок с окружающих гор смягчал горячее солнце. Он сидел довольный во дворе колледжа южной Юты на складном стуле в тени высокого дерева, названия которого не знал, и слушал, как его коллеги обсуждали тестирование Роршаха.

Когда дневное заседание закончилось, Карен встала.

— Бернард, пойдем в мою комнату. — Она произнесла эти слова шепотом, хотя поблизости никого не было.

— Сейчас? Думаешь, стоит рискнуть?

— Самый подходящий момент. Эта ужасная женщина из Техаса, с которой я живу в одной комнате, отправилась куда-то в горы и не вернется до пяти. Ну, Бернард, скажи «да».

Он колебался лишь мгновение:

— Да.

Карен улыбнулась:

— Я пойду первой, а ты приходи минут через пять.

Второй этаж, четвертая дверь слева. Я оставлю ее немного приоткрытой, чтобы ты не ошибся.

Она повернулась к нему и пожала руку, официально прощаясь, на случай, если кто-то наблюдал за ними.

— Я буду уже раздета к тому времени, когда ты придешь, Бернард, сказала она со сдерживаемой улыбкой новичка, который с обожанием смотрит на своего великого учителя. — Надеюсь, у тебя будет кое-что приятное и твердое для меня.

Их любовные ласки на этот раз были гораздо острее, чем обычно. Чувство опасности усиливало их благодаря непривычным обстоятельствам и окружению. Бернард был более энергичен, чем в последние несколько месяцев. Седар-Сити, очевидно, благотворно действовал на него. Прошло три или четыре минуты, прежде чем он рухнул на нее, обессиленный и удовлетворенный.

— Тебе хорошо? — прошептал он ей в щеку.

— Чудесно, — сказала Карен. Она всегда отвечала так, научившись за четыре года ловко имитировать кульминационный момент. Карен говорила себе, что это не имеет значения, поскольку во всем остальном их отношения честны. Она выскользнула из-под него и оперлась на локоть:

— Бернард, у меня потрясающая идея.

— Какая? — Он погрузил пальцы в ее короткие локоны. Ему нравилось ощущать волосы Карен. Они были такими упругими, полными жизни, как и вся она.

— Давай заедем на несколько дней в Лас-Вегас по дороге домой.

— Что?

— Давай проведем уик-энд в Лас-Вегасе!

Он сел, прижав простыню к груди.

— И что, скажи ради Бога, мы будем там делать?

— Снимем комнату на двоих. Мистер и миссис Джон Смит из Каламазу. Никто из знакомых не увидит нас.

Мы сможем отдохнуть и побыть самими собой даже на людях.

— Понятно. В этом что-то есть. Однако не в Лас-Вегасе, моя дорогая. На пути в две тысячи миль отсюда до Бостона есть много других мест, где никто не знает нас.

— Я говорила тебе, что в Лас-Вегасе размещается штаб-квартира подпольного синдиката. Комиссия Кефаувера заявила об этом достаточно определенно. Городом владеют гангстеры.

— Следует считать это рекомендацией быть осторожным при выборе места для уик-энда?

Карен откинулась на спину, глядя в крашеный потолок:

— Не будь таким тупым, Бернард. Ты же знаешь, что эта идея возникла у меня в связи с темой моей докторской диссертации — этнические группы и организованная преступность. Это слишком широкая тема, но я сузила ее. Мне нужно зацепиться за какую-то специфическую особенность, и думаю, это удастся сделать, если я побываю в Лас-Вегасе.

Бернард нахмурился.

— Тебе не нравится это? — спросила Карен. — Ты не считаешь такую поездку подходящей для диссертации?

— Ничего хорошего в этом нет. Это так отличается от моего представления о тебе, дорогая. Если ты проведешь научное исследование, о котором мы с тобой говорили и которое предполагает тестирование умственных способностей детей из неанглоязычных стран, ты вплотную подойдешь к интересующему тебя вопросу об иммигрантах, и так, что это понравится ученому совету.

Несколько месяцев назад Бернард говорил ей, что если она хочет преподавать в приличном колледже, то должна отказаться от темы, связанной с преступлениями. Тогда он еще не знал о Лии, специалистке по абортам. Бернарду многое было известно о семье Карен, но только не это, — О'кей, сказала Карен. — Я подумаю. Но мне все-таки хочется в Лас-Вегас. — Она перевернулась и положила голову ему на колени. — Скажи «да», Бернард. Ведь это всего лишь уик-энд. Думаю, пару дней ты сможешь выдержать среди подонков.

Они поехали в Лас-Вегас.

Население этого невероятного города, воздвигнутого с преступными намерениями посреди пустыни, едва насчитывало пятьдесят тысяч. При таких размерах его архитектура была грандиозной в своей чрезмерности, но она не была рассчитана на местных жителей. Город был создан для привлечения туристов, являясь мечтой людей, очарованных Голливудом и Кони-Айлендом. Лас-Вегас был рассечен сетью широких дорог, рассчитанных на дорогие экстравагантные автомобили. От центра простиралась улица под названием Стрип. В 1951 году здесь было только четыре огромных ослепительных отеля.

Наиболее популярными среди них были «Фламинго» и «Пустынный двор».

Карен и Бернард остановились во «Фламинго». Комната стоила недорого, потому что отели Лас-Вегаса не рассчитывали на доход от сдачи в аренду кроватей. Они предпочитали, чтобы их гости вообще не ложились спать.

Прибыль была гораздо выше, когда туристы все время проводили на первом этаже, который в отелях других городов обычно называют вестибюлем. В Лас-Вегасе это помещение, как правило, расширено и используется под казино.

— Господи… — Карен стояла на покрытых ковром ступенях, ведущих в казино, и удивлялась. В десять утра здесь уже было полно народу. Толпа то густела, то редела, но никогда не исчезала. Слева игрок мешал кости, и, пока Карен наблюдала, он бросил их на мягкую обивку стола и подсчитал очки. Мужчина захлопал в ладоши, захлопали и те, кто ставил на него, а небольшая группа проигравших отошла в сторону. Крупье в черной рубашке и с зеленым козырьком для защиты глаз от яркого света подгреб к себе лопаточкой часть фишек и расплатился.

— Господи, — повторила Карен.

— Дорогая, — сказал Бернард. — Мне кажется, это неподходящее место для молитв.

— О да, Бернард! Именно здесь многие молятся.

Он взглянул на нее, заметив, как горели ее щеки и сияли глаза:

— Карен, я никогда не знал об этой черте твоего характера. Ты действительно собираешься играть в одну из этих игр?

Карен задумалась.

— Возможно, немного, только для того, чтобы узнать, какие чувства испытываешь при этом. — Она уже испытывала необычайные чувства. Одно лишь пребывание в казино возбуждало ее, как ничто иное в жизни.

Бернард похлопал Карен по щеке и дал ей двадцатидолларовую банкноту:

— В качестве аванса к будущему рождественскому подарку. Думаю, ты разменяешь ее здесь.

Карен не стала тратить время на дальнейшие разговоры, кивнула и устремилась в толпу.

Когда Бернард вернулся в назначенное время, Карен не ждала его при входе в казино. Она опускала десятицентовые монеты и дергала за тяжелый рычаг с какой-то необычайной грацией, ощущая установившуюся между ней и машиной гармонию. Казалось, она умоляла ее о чем-то. Все это выглядело очень нелепо.

Бернард подошел к Карен и положил руку на плечо.

— Привет. — Она продолжала играть. Опускала монету и дергала за рычаг, наблюдая за тремя вращающимися полосками символов. При этом машина требовала опустить в щель еще одну монету, прежде чем они остановятся. В освещенной полосе появились три вишни и раскрылись створки. На металлический поднос у основания машины с шумом посыпались деньги.

Бернард посмотрел вниз. Поднос был полон десятицентовых монет.

— Ты выиграла, — сказал он с удивлением.

Карен повернулась к нему.

— Я довольно часто выигрываю. — Она подняла с колен матерчатый мешочек. — Они дали мне это. Он полон.

— Боже правый! Как же мы все сосчитаем?

— От нас это не требуется. Они сделают это сами вон в той будке. — Она кивнула в сторону киоска в середине зала. Там стояли в очереди люди, дожидаясь, когда можно будет купить или обменять на наличные фишки или разменять банкноты на монеты. Карен приоткрыла мешочек и стала сыпать в него горстями монеты с подноса. — Хочу попросить тебя отнести это для подсчета и обмена, а я поиграю еще пару минут до того, как ты получишь деньги. Эта игра не надоедает мне, Бернард.

Ни чуточки.

Большую часть времени Карен потратила на игру с автоматом, пока Бернард сидел около бассейна и читал.

Он загорел, а Карен была бледной, только щеки все еще розовели. Она выиграла три сотни долларов и семьдесят центов.

— Ты довольна? — спросил Бернард.

— Конечно. А ты?

Он пожал плечами:

— Фламинго на лужайке были великолепны. Замечательные птицы.

Карен поджала губы, как всегда, когда сосредоточивалась.

— Бернард, что, по-твоему, привлекает гангстеров во фламинго? Автогонки в Майями и Хайли также известны своими фламинго.

— Не знаю, дорогая. Может быть, это самые экзотические вещи, которые эти люди могут вообразить. Ты собираешься включить фламинго в свою докторскую диссертацию?

— Возможно, Бернард. Возможно.

* * *

Вечером, в ту самую субботу, когда Карен играла в Лас-Вегасе, Джаффи в последний раз исполняла роль Пенелопы, римской девицы, попавшей в наше время.

Джаффи оставалась в этой роли на шесть месяцев дольше, чем должна была по контракту, поскольку не могла найти другого спектакля, который устроил бы ее.

Однако недавно она нашла способ поддержать свой доход. Это занятие было легче, чем давать семь представлений в неделю, хотя менее увлекательное.

В марте Клифтон Фэйдиман пригласил ее поучаствовать вместе с ним в популярном телевизионном шоу «Это шоу-бизнес». Джаффи знала Клифа, и он нравился ей, поэтому она согласилась, и все получилось великолепно. После этого ее стали приглашать на другие телепередачи, и она почувствовала, что это нравится ей.

Особенно ток-шоу, где взаимодействие между ведущим и аудиторией было даже более тесным, чем в театре, поскольку было импровизированным.

Джаффи начала принимать гостей в первом из ночных шоу, которое называлось «Открытый дом Бродвея», затем появилась со Стивом Аденом, Дэйвом Гарровеем и Джеком Паром. Она делала три или четыре шоу в месяц и беспокоилась, что слишком часто появлялась на экране телевизора, который уже прозвали «ящиком для идиотов». Однако Америка не могла пресытиться Джаффи Кейн. Когда выступала Джаффи Кейн, на телевидение шел непрерывный поток писем. При этом она зарабатывала за одно выступление столько же, сколько за неделю в театре, и у нее оставалось гораздо больше свободного времени.

Большую часть этого времени она проводила с Полом Дьюмонтом.

Однако Джаффи не хотела выходить за него замуж.

Замужество накладывало определенные обязательства, полностью подчиняло другому человеку; к тому же могли появиться дети. Эта мысль ужасала ее.

— Мои чувства к тебе здесь ни при чем, я просто не хочу замуж, говорила она.

— Почему? Нет, не отвечай, я знаю. У тебя было тяжелое детство, твои родители разошлись.

— Напротив. Мои родители обожали друг друга и меня. Рози и Майер все делали вместе, они были близки, как никто другой.

— Тогда почему же…

— Просто я не представляю себя замужней женщиной. Давай не будем больше об этом, — сказала Джаффи. Ей надо бы вернуться к сценарию, который она читала, не переставая искать новую пьесу. А может быть, протянуть руку и погладить его затылок тем жестом, который означал, что пришло время снова заняться любовью?

Так прошла вторая половина 1951 года. За две недели до Рождества, Джаффи попросили выступить в чрезвычайно популярном «Шоу Дайны Шор».

— В скетче? — спросила она Мэтта.

— Что-то вроде этого. — Он протянул ей листки. — Взгляни.

Джаффи села за письменный стол, скрестив свои длинные ноги в коричневых туфельках с каблуками-гвоздиками и в чрезвычайно тонких чулках. Юбка ее красновато-коричневого шелкового платья задралась выше колен. На мгновение ей показалось, что глаза Мэтта вспыхнули. «Нет, Джаффи, — напомнила она себе. — Ты не годишься для Мэтта. Его тип — мальчики».

Джаффи одернула платье и начала листать отпечатанные страницы. Через некоторое время она подняла голову:

— Мэтт, какого черта ты мне их подсунул? Это партия певицы для дуэта с Дайной Шор.

— Это пародия, Джаффи. Две домохозяйки ведут беседу через ограду.

— Но они не говорят, а поют. — Она взмахнула сценарием. — Здесь ясно сказано об этом. А я не пою, даже в ванной.

— Слушай, ты нравишься мисс Шор. Она считает тебя потрясающей актрисой и сама очень хорошенькая.

Она придумала эту сценку, и ей ужасно хочется, чтобы ты сыграла ее вместе с ней.

Джаффи колебалась. Обычно Мэтт не настаивал.

Если она инстинктивно чувствовала, что роль не подходит, он с уважением относился к ее мнению и отступал.

Но она также уважала его вкус и знала, что он, слава Богу, никогда не подставлял ее.

— Хорошо. Не скажу, что окончательно согласна, но встречусь с ней.

Встреча состоялась в неряшливой репетиционной комнате театра «Лонгакр» на Сорок восьмой улице между Бродвеем и Восьмой авеню. Дайна Шор уже ждала ее.

— Мисс Шор. — Джаффи протянула ей руку. — Мне очень приятно.

— Мы можем присесть здесь и поговорить? — Дайна указала на пару обшарпанных стульев с прямой спинкой.

— Я не уверена, что разговор получится, — сказала Джаффи. — , Проблема заключается в том, что я не пою.

— Говорите, — улыбнулась Дайна Шор. — Ну, как будто это не песня.

Это было проще.

— «Что нам делать, крошка, когда контрабандисты не привозят больше рома?» — Джаффи произнесла слова с заметным акцентом, с глупым выражением лица и чертовски смешно.

Дайна кивнула:

— Это то, что надо. Мы непременно должны сыграть этот скетч вместе.

* * *

— Как ей удалось предугадать? — спрашивал позднее Мэтт у Джаффи. — Я предполагал, что она не ошибается, но что заставило ее так упорно добиваться твоего участия?

— Все очень просто. Она чертовски умна.

Вероятно, это действительно было так. Как только они вышли в эфир, на Эн-би-си зазвонили телефоны.

Рейтинг передачи поднялся до самого верха. И перед Джаффи Кейн открылся новый мир.

Ничто на Бродвее не превосходило музыкальной комедии — грандиозного шоу с огромным оркестром, потрясающими костюмами и декорациями. Ничто не привлекало так людей, как это испытанное сочетание, которое не раз оправдывало себя на сцене.

Десятого ноября 1952 года в театре «Империал» на Западной Сорок пятой улице состоялась премьера спектакля «Голос Веддеи» с Джаффи Кейн в главной роли. В 1923 году «Империал» был пятидесятым театром, построенным в Нью-Йорке братьями Шубертами из Сиракуз. Спустя двадцать девять лет Шуберты сидели в зрительном зале, когда Джаффи и ее партнер Тимоти Фрэнк заканчивали спектакль.

Среди тех, кто устроил в этот вечер двадцатиминутную овацию, у прохода в седьмом ряду сидел Финки Аронсон, в черном галстуке, с бриллиантовыми запонками, и также наслаждался триумфом Джаффи. Кто же мог не восхищаться тем, что ценность его вклада растет на глазах?

«Задорная, остроумная, нежная — одним словом, восторг! Джаффи Кейн, Джаффи Кейн, Джаффи Кейн — этим все сказано». Так отозвался о спектакле Говард Барнс в «Геральд трибюн». «Джаффи Кейн — самая любимая комическая актриса Америки, декламирующая речитативом песни, специально написанные для нее. Ее голос напоминает нечто среднее между паровозным гудком и морской сиреной, но тем не менее заставляет наслаждаться каждой минутой его звучания», — ликовала «Нью-Йорк пост». А по мнению Аткинсона в «Тайме», спектакль был «просто очаровательным».

Ей было двадцать пять лет, когда она сыграла ведущую роль в четвертом бродвейском спектакле и критики возвели ее в ранг легендарной театральной актрисы, никогда не разочаровывавшей публику.

* * *

В конце зимы поговаривали, что Джаффи, несомненно, заслужила еще одну награду «Тони». Даже президент и первая леди Соединенных Штатов, Дуайт и Мейми Эйзенхауэр, пришли на спектакль «Голос Веддеи», прервав сложные переговоры о мире в Корее. Впоследствии Айк заявил репортерам, что это был один из лучших театральных вечеров. На этот раз Джаффи также думала, что получит награду.

Она отбросила прочь суеверия и купила по такому случаю новый наряд: черное атласное платье, плотно облегающее ее фигуру, с двумя тонкими бретельками. К платью добавлялась накидка, также из черного атласа, с оборками и бледно-лиловыми полосками, хорошо сочетающимися с цветом глаз Джаффи.

Церемония награждения должна была состояться, как всегда, в воскресенье, когда театры на Бродвее закрыты.

В субботний апрельский вечер, после того как в последний раз опустился занавес, Джаффи пришла за кулисы и обнаружила, что все участники спектакля собрались и ждут ее. Вперед вышел Тим Фрэнк:

— Мы все желаем тебе удачи, Джаффи. Завтра вечером. И какое бы там ни приняло решение Американское театральное общество, мы хотим, чтобы ты знала: по нашему мнению, ты настоящая звезда, детка.

Со всех сторон посыпались поцелуи и объятия. Глаза Джаффи были полны слез, когда она покидала театр уже после одиннадцати. Такси, которое всегда ждало ее, стояло у обочины, и она направилась к нему. Неожиданно из темноты появился человек:

— Мисс Кеин, я хотел бы поговорить с вами.

Джаффи пригляделась и узнала Финки Аронсона.

Сердце ее тревожно забилось, не столько от страха, сколько от нехорошего предчувствия.

— Вы напугали меня.

— Извините, я не хотел. Полагаю, это такси ждет вас. — Джаффи кивнула. — Тогда прокатимся вместе.

В машине они не разговаривали. Во время пятнадцатиминутного путешествия в голову Джаффи лезли самые худшие мысли. Они доехали до Сорок пятой улицы, и шофер свернул на восток, миновал еще шесть кварталов вдоль Второй авеню. Аронсон наклонился вперед и похлопал его по плечу:

— Остановись здесь. Остальной путь мисс Кейн и я пройдем пешком.

Плата за проезд не требовалась. Таксомоторная компания присылала Джаффи счет в конце месяца. Аронсон вышел первым, повернулся и предложил ей руку.

Джаффи не приняла ее. Он сделал вид, что не заметил.

Они прошли три квартала до ее дома.

— Пришло время оказать мне небольшую услугу, — сказал Аронсон.

— Какую?

— Я хочу, чтобы вы поехали в Лас-Вегас и выступили в Зеркальном зале отеля «Пустынный двор».

— Мистер Аронсон, кажется, вы неверно истолковали мою профессию. Я драматическая актриса и не служу для развлечения гостей. Я ни разу в своей жизни не выступала в ночных клубах и не представляю, что там надо делать.

— Вы очень талантливы, мисс Кейн. Всеобщая любимица Бродвея в настоящее время. Полагаю, вы что-нибудь придумаете.

— Вряд ли. Я не могу. Извините.

— Мисс Кейн, мне казалось, мы понимаем друг друга.

Вы обязаны мне. Со своей стороны я соблюдаю условия сделки, не так ли? Вот уже два года вам не требуется телохранитель.

Джаффи лихорадочно думала, пытаясь анализировать ситуацию и определить степень риска.

— Почему в «Пустынном дворе» в Лас-Вегасе? Вы владеете этим отелем?

— У меня есть там небольшой интерес, а мой друг, мистер Моу Далитц, является режиссером представления. Ему нужно нечто особенное. Яркая знаменитость.

Они шли по Шестьдесят восьмой улице. У Джаффи не было желания приглашать его в пентхаус. По-видимому, Аронсон и не ожидал приглашения. Он взял ее под руку и повел через улицу в маленькое кафе, которое еще было открыто. Джаффи сказала, что ничего не хочет. Он заказал чай с лимоном.

— Этот мистер Далитц, — спросила она, — имеет список артистов из ночных клубов, услугами которых постоянно пользуется?

— Конечно. Все лучшие эстрадные актеры страны выступали в «Пустынном дворе». Но сейчас мистеру Далитцу нужно что-то очень особенное. Нечто экстраординарное. Вы слышали о Фрэнке Синатре?

— Разумеется. Кто не слышал о нем? Но Синатра певец и относится к категории актеров, которые выступают в ночных клубах. — Она продолжала думать, что, если удастся доказать ему, какая разница существует между драматическими актерами и артистами, выступающими в ночных клубах, все будет в порядке. Финки Аронсон уйдет и оставит ее в покое.

— Мистер Си натра выступает в новом отеле Лас-Вегаса «Пески». Он… я полагаю, авторитетная личность в вашем бизнесе, соглашается петь там.

— Это не мой бизнес, мистер Аронсон. Отели Лас-Вегаса не моя область.

— Всего лишь на один вечер, мисс Кейн, в воскресенье. У человека, которому мистер Далитц зарезервировал номер в «Пустынном дворе», случился приступ аппендицита. Я прекрасно понимаю, что вы должны вернуться на Бродвей к понедельнику.

Джаффи наклонилась вперед:

— Постойте, вы просите меня выступить в Лас-Вегасе вечером в это воскресенье? То есть завтра?

— Да, совершенно верно.

— Тогда все ясно. Я не могу, мистер Аронсон. Завтра вечером будут присуждать премию «Тони». Возможно, она достанется мне.

— Знаю. Вы можете послать кого-нибудь другого от своего имени, чтобы получить ее. Например, мистера Варлея или мистера Дьюмонта.

По ее спине пробежал холодок от того, что он слишком много знал о ее жизни. Но сейчас не было времени думать об этом, — Я не могу сделать это. Мне известно, что подобное иногда случается в Голливуде, когда присуждают ежегодную премию. Но такого никогда не бывало с «Тони», если только кто-то не умирал.

— Тогда вы будете первой, кто нарушит эту традицию. — Он достал из кармана конверт. — Я заказал для вас частный самолет. Вы должны быть в аэропорту «Ла Гуардия» в два часа ночи. Таким же образом вы вернетесь в Нью-Йорк после представления. Здесь у казаны все подробности.

Джаффи покачала головой, не прикоснувшись к конверту:

— Нет. Я не могу. Тем более в тот вечер, когда состоится награждение «Тони». Я не сомневаюсь, вы можете сделать со мной что-нибудь ужасное, мистер Аронсон. Но будет ли это полезно для каждого из нас?

Я не говорю, что отказываюсь от обязательств перед вами.

Просто это не тот способ, которым я могу расплатиться.

— Мисс Кейн, вы молодая умная женщина. Будьте добры, откройте конверт.

Аронсон выглядел совсем не страшным — маленький человечек с усиками и седыми волосами. У него были водянистые голубые глаза, которые внимательно наблюдали за ней. Джаффи протянула руку к конверту.

Он не был запечатан. Она открыла его и извлекла лист бумаги с информацией о полете и старую фотографию.

Похоже, она была вырезана из газеты или журнала.

Джаффи никогда не видела ее прежде, но тотчас узнала своего отца. Голова Майера была обведена жирным черным карандашом, но Джаффи не надо было отмечать его. На фотографии он был намного моложе, но сомневаться не приходилось. Майер был в первом ряду группы людей на каком-то марше или демонстрации. Он нес один конец большого транспаранта, на котором было написано: «Союз молодых коммунистов — будущее Америки».

— Это было в 1930 году, мисс Кейн. Это было очень давно, как признано, но, вероятно, вы слышали о Комитете по расследованию антиамериканской деятельности и о сенаторе Джозефе Маккарти из Висконсина.

Джаффи не поднимала головы, продолжая разглядывать фотографию, однако кивнула. По стране расползалась лихорадка, жестокая инфекция, распространяемая всепожирающими волками. С помощью этой анонимно посланной в Вашингтон фотографии Финки Аронсон мог бросить отца в их жадные пасти.

— Вы знаете, что Альгер Хисс все еще в тюрьме? — спросил Аронсон доверительным тоном. — Получил четыре года. Кажется, за лжесвидетельство. Там сидит много людей ваших убеждений… — Он красноречиво развел руками.

Джаффи не думала о том, что охотники за «красными» могут тронуть ее. Это скорее касалось Голливуда, чем Бродвея. Но невозможно было вообразить, что Майер предстанет перед особым комитетом при конгрессе. Все начнется сначала. Ее отцу пятьдесят два года, но после смерти матери он казался старше. У него было высокое кровяное давление. В последний раз, когда она видела Майера, он принимал кучу таблеток каждый день. Вызов в комитет мог убить его. Не говоря уже о деде.

Аронсон посмотрел на часы:

— Уже за полночь. Вам лучше пойти и собраться, мисс Кейн. Я подожду вас здесь, а затем провожу в аэропорт. В наши дни город небезопасен ночью для одинокой женщины.

* * *

Слава Богу, Пол отсутствовал. Джаффи бросила в чемодан несколько платьев. В последнюю минуту она поняла, что нужно что-то для выхода на сцену, и добавила новое атласное платье с накидкой. Джаффи готова была заорать и застучать кулаками по стене, но не сделала ни того, ни другого. Она взяла телефонный справочник и набрала номер Варлея. Телефон многократно звонил, но ответа не было. Проклятые мужики, никогда их нет на месте, когда они нужны! Она пробежала глазами по страницам справочника, пока не добралась до номера Гарри.

Он ответил после третьего звонка. В трубку донеслись звуки, похожие на вечеринку.

— Кто это? Джаффи, ты? У тебя какой-то странный голос.

— Я чувствую себя неважно. Послушай, Гарри, мне нужна твоя помощь. Ты достаточно трезв, чтобы понять и вспомнить утром о моей просьбе?

— Я уже протрезвел. В чем дело, куколка?

— Я должна немедленно ехать в Лас-Вегас, а завтра вечером состоится церемония награждения. Гарри, если мне присудят награду, не мог бы ты получить ее за меня и принести извинения?

— Ты с ума сошла, Джаффи? Ты не можешь уехать ни в Лас-Вегас, ни куда-либо еще в тот вечер, когда тебе предполагают вручить премию «Тони». Они уничтожат тебя.

— Я должна ехать. Я не могу объяснить, Гарри. Просто должна, и все. Так ты придешь вместо меня?

Наступила длительная пауза.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я сделаю это, Джаффи. Только потому, что это ты и я люблю тебя. Но не говори, что я не предупреждал тебя. И что мне сказать? Какие извинения принести?

Она не осмелилась представиться больной. Нельзя, если собирается выступать в «Пустынном дворе» в Лас-Вегасе. Правда откроется через несколько часов.

— Не знаю. — Джаффи не могла придумать ничего подходящего. — Не надо извиняться, — сказала она наконец. — Просто скажи, я очень сожалею, что не могу быть с ними, и всех благодарю. Ты должен выпутаться, Гарри. Конечно, в том случае, если премию присудят мне.

— По всем приметам, ты должна получить ее. Будь осторожней, Джаффи. Полагаю, поездка в Лас-Вегас стоит того.

* * *

Полет на запад занял десять часов. Они благополучно приземлились на небольшую взлетно-посадочную полосу в пустынной местности в предместье Лас-Вегаса.

По местному времени было девять часов утра, и солнце находилось довольно низко над горизонтом, но от бетонированной площадки уже веяло жарой:

— Добро пожаловать в Лас-Вегас, мисс Кейн. Пожалуйста, сюда. — Мужчина в светло-коричневой спортивной куртке и в рубашке с расстегнутым воротом повел ее к огромному ярко-желтому «кадиллаку».

Местность здесь была абсолютно плоской, почти лишенной растительности и ужасно однообразной. Отель «Пустынный двор» имел семь этажей, выстроенных из белого бетона, с рядами таких огромных окон, какие Джаффи никогда прежде не видела. «Только сегодня вечером, — было написано огромными буквами на фасаде, — Джаффи Кейн, прямо с Бродвея».

Весь вестибюль был увешан ее фотографиями. На них она была изображена в роли Далилы, Пенелопы и Мертл, а также в обычной жизни. Последние фотографии были сделаны Ричардом Аведоном год назад для журнала «Вог», где ей была посвящена специальная статья. Журнал называл ее не только самой красивой женщиной Америки, но и одной из тех, кто умеет прекрасно одеваться. Как отдел рекламы отеля сумел собрать весь этот материал за несколько часов, оставалось загадкой, которую Джаффи даже не пыталась разгадать.

Ее номер был таким большим, что в нем можно было разместить гарем султана. Джаффи хотела принять душ, но оказалась слишком измотанной, чтобы что-то делать.

Она опустилась на диван, обшитый белым бархатом, откинула голову назад и попыталась ни о чем не думать.

Послышался легкий стук в дверь.

— Я Моу Далитц, — представился мужчина, когда она разрешила ему войти. Он протянул руку, и она пожала ее. У нее не было оснований не делать этого. — Благодарю за то, что приехали в ответ на такое внезапное приглашение, — сказал он. Если бы она могла выбирать! Джаффи удивилась, как много он знал. — Вы гораздо красивее, чем на фотографиях, — продолжал Моу. Мы гордимся вашим присутствием здесь, в «Пустынном дворе». Вы видели Зеркальный зал, мисс Кейн?

Она покачала головой.

— Он понравится вам. Там самая лучшая сцена и самое лучшее освещение в городе. В заде шестьсот мест.

Мы пригласили Джека Хейнса и его оркестр для сопровождения вашего выступления. Они готовы воспроизвести вашу музыку прямо сейчас.

— У меня нет музыкального сопровождения. Я не певица. Надеюсь, вы знаете это.

— Конечно. Все знают, что Джаффи Кейн драматическая актриса. Я имел в виду музыку из ваших шоу, из ваших бродвейских хитов. Вы ведь споете пару последних вещичек?

— Если это можно назвать пением.

Он улыбнулся:

— Об этом не беспокойтесь. Сейчас отдыхайте, а позже, когда захотите, можете порепетировать свой номер с Джеком и его ребятами. — Он направился к выходу, затем обернулся. — Я родился в Вест-Энде и знал вашего деда. Он был старше меня и моей компании, но иногда Бенни играл с нами в стикбол. Тогда я жил с двоюродными братьями на Джой-стрит. Мы были так бедны, что спали втроем на одной кровати. Хороший парень Бенни Кейн. Умный. Он всегда нравился мне.

* * *

— А сейчас, леди и джентльмены, награждается лучшая актриса в номинации мюзикла, — объявила в микрофон Кэтрин Корнелл, обратив свою знаменитую широкую улыбку к зрителям, собравшимся в зале отеля «Плаза». Церемония награждения транслировалась по национальному радио и телевидению. Алые ногти Кэтрин разорвали конверт. — Лучшей музыкальной актрисой сезона 1952 — 1953 годов стала… — Она взглянула на карточку, затем снова подняла глаза, выдерживая интригующую паузу, и громко произнесла магические слова:

— Джаффи Кейн за роль Мертл в спектакле «Голос Веддеи»!

Корнелл была одной из величайших актрис во все времена и искренне восхищалась своими коллегами. Она первой начала восторженно аплодировать.

Луч прожектора скользнул по залу и остановился на столике, за которым сидели Мэттью Варлей, Пол Дьюмонт, Карен Райс и Бернард Хенриген. Майер Кейн не смог приехать на этот раз: врач не разрешил ему, А Дино все еще не имел права покидать Массачусетс. За столом было одно пустое место, которое предназначалось Джаффи.

Кэтрин Корнелл по-прежнему стояла в одиночестве на небольшом подиуме рядом со столом. Все ждали. То, что Джаффи отсутствовала на церемонии, заметили еще раньше, но присутствовавшие ожидали, что она появится перед самым награждением. Прожектор замер на пустом стуле, где должна была сидеть Джаффи.

Корнелл была одной из театральных королев и прекрасно умела обращаться с публикой почти уже четверть века. Не было ничего такого, чего бы она не знала о театре, но даже ей не удалось сразу найти подходящий экспромт для этого случая. Наконец поднялся и вышел вперед Гарри Харкорт. Актриса повернулась к нему с явным облегчением.

— Сегодня Джаффи не может присутствовать здесь, — сказал Гарри. — Она просила горячо поблагодарить всех присутствующих, глубоко взволнована оказанной ей честью и никогда не забудет этого мгновения. Так же, как мы никогда не забудем Джаффи Кейн. — Он поднял медальон, покачал его перед зрителями и направился к своему месту. Последовали сдержанные аплодисменты.

В Лас-Вегасе прием был тоже весьма прохладным.

Джаффи поставили вместе с каким-то шарлатаном по имени Фрэнки Эвелон, певцом, о котором никто никогда не слышал. Эвелон был очень мил, но все ждали Джаффи Кейн. Когда ведущий представлял ее, новости о присуждении наград «Тони» уже пришли сюда по телеграфу.

— Леди и джентльмены, сегодня Джаффи Кейн удостоена высшей чести Бродвея. Во второй раз она завоевала приз «Тони». Но актриса предпочла провести этот вечер здесь с нами, в Лас-Вегасе, в Зеркальном зале несравненного отеля «Пустынный двор». — Он повернулся и вытянул руку. Представляю вам первую леди сцены, мисс Джаффи Кейн.

Оркестр Хейнса заиграл вступление к спектаклю «Голос Веддеи». Джаффи вышла в черном атласном облегающем платье с легкой накидкой и сразу начала с финала первого акта «Просто я люблю тебя». Но с ней не было Тима Фрэнка, не было его мягкого тенора, берущего высокие ноты. Все было не так. Так же как и дуэт домохозяек никуда не годился без Дайны Шор. Даже комические трюки из Далилы не производили впечатления. Ничто из отрывков, которые она соединила вместе днем, не действовало на публику. И все потому, что душой она была в Нью-Йорке, и к горлу подступал ком.

Впервые она не любила зрителей, и они, чувствуя это, отвечали тем же.