Флоренция

Пятница, 10 ноября 1938 г.

Кто-то постучал. Цугель взял свой казенный «люггер» и прислонился к косяку.

— Кто там?

— Это портье. У меня кое-что есть для вас.

Он узнал голос, засунул оружие сзади за ремень, чтобы было не видно, и приоткрыл дверь.

— Какой-то синьор оставил для вас записку и ушел.

Цугель подождал, но портье не отдал записку и продолжал стоять, скрестив руки на груди. Можно было бы надавить ему двумя пальцами на сонную артерию и прикончить, но вместо этого лейтенант достал банкноту в десять лир. Молниеносный обмен состоялся, и Цугель закрыл дверь. Пробежав глазами первые слова, он с жадностью стал читать. Потом закурил сигарету и сжег записку в пламени зажигалки.

Вокзальная площадь заполнилась возвращавшимися с фабрик рабочими, которые жили за городом. Здесь пересекались маршруты загородных автобусов, трамваев и поездов, и усталые люди, наскоро попрощавшись друг с другом, разнородной толпой разъезжались по домам. Или ждали следующего трамвая до бараков, выстроенных режимом, чтобы новый рабочий класс имел крышу над головой. Площадь была удачным, благоразумно выбранным местом встречи. Какой-то человек в надвинутой на глаза шляпе наблюдал за Цугелем, стоя под тускло светящим фонарем. Руки он держал в карманах. Это был скверный признак.

— Холодный сегодня день, не находите?

Цугель резко обернулся. Чуть приподняв шляпу, с ним здоровался какой-то господин средних лет.

Проклятье, это не пароль! Что происходит?

Он что-то ответил господину, и тот отошел. Теперь на него несся велосипедист. Он петлял между прохожими, но целился явно в него. Цугель напрягся и застыл, ожидая столкновения. Велосипедист чуть не задел его, вильнул и поехал дальше. Рядом с лейтенантом оказался другой господин, высокий и худой. Из-под очков в золотой оправе смотрели светлые глаза.

Он сложил «Джорнале д’Италия», которую держал в руках, и подошел.

— Это не ваша газета?

А вот это уже был пароль.

— Я до вечера ничего не читаю, — ответил Цугель, как было условлено.

— Синьор Цугель, пойдемте выпьем по чашечке кофе, — сказал Джакомо де Мола.

В баре было шумно и дымно. Они нашли столик у окна, где и сами хорошо просматривались, и могли наблюдать за улицей. Де Мола сделал знак официанту, и тот вскоре появился с двумя чашками кофе.

— Вы владеете некоей вещью, которая принадлежит мне, и хотите возвратить ее, — начал Джакомо без обиняков.

— Что за балаган? — спросил Цугель. — Кто все эти люди?

Де Мола улыбнулся, хотя глаза его остались такими же ледяными, как и у человека, похитившего рукопись.

— Они дали вам понять, что я не так одинок, как вы.

— Не воображайте, что я полный идиот, и взял пакет с собой.

— Мы вовсе не считаем вас дураком. Давайте договариваться, синьор Цугель.

— А вам не интересно, почему…

— Нет. Однако, прежде чем перейти к сути вопроса и поговорить о цене, я хотел бы получить еще кое-какую информацию. Она войдет в договор и тоже будет оплачена.

Цугель залпом выпил кофе, вытащил из кармана пальто пачку сигарет «Македония оро» и предложил де Мола закурить. Тот отказался.

— Джованни Вольпе, — продолжил Джакомо. — Я хочу знать, где он.

Цугель закрыл глаза. Что это? Ловушка? С того дня, как он до смерти напугал Вольпе, а потом занялся любовью с Еленой, он больше его не видел. Он затянулся и медленно выпустил дым через ноздри.

— Ничего о нем не знаю. Если уж и вы не знаете, то…

Де Мола пристально посмотрел в глаза немца и испугался, что тот говорит правду. Но полной уверенности все же не было.

— Без Вольпе вы бы не смогли получить книгу.

Джакомо, конечно, блефовал, но надо было разыграть эту последнюю карту. Кроме того, сейчас он играл втемную, не согласовываясь с группой «Омега», которая окончательно исключила Джованни из числа своих членов, словно он и не существовал. Для Джакомо все было по-другому. Он любил парня, как сына, если только… Де Мола заметил, как по лицу немца прошла судорога.

Цугель — убийца, фанатик, один из самых скверных типов, порожденных безвременьем. Но сейчас он не врал. Он боялся. Боялся, что не удастся договориться. Он действительно ничего не знал о Джованни.

— Мне ничего не известно о вашем Вольпе. Он для меня значения не имеет. Это правда. Иначе я не пришел бы сюда. И вы тоже должны это понять.

Джакомо де Мола заставил его выждать еще несколько долгих-долгих секунд.

— Сколько вы хотите, Цугель?

— Столько же, сколько мы предложили вашему юному ученику. Двести тысяч долларов наличными.

— Немало.

— Они мне нужны. Других объяснений у меня нет.

Де Мола подумал о Джованни и о мечтах, которые тот связывал именно с этой цифрой. Вольпе собирался потратить деньги вместе с загадочной Еленой. В тот день он сильно напился и все рассказал. Кто знает, получил бы парень эту сумму, если бы довел операцию до конца.

— Хорошо. Вы передаете нам рукопись, а мы переводим деньги в любой банк, который укажете.

Цугель с раздражением дернулся и сжал кулаки.

— Так не пойдет. Все из рук в руки. Я вам книгу, вы мне наличные. Де Мола, вы прекрасно знаете, что я доверяю только швейцарским банкам. К сожалению, там мне появляться небезопасно.

Он резким движением загасил сигарету, и по пепельнице рассыпался темный табак.

— Чтобы собрать такую сумму наличными, нам потребуется несколько недель.

— Неделя максимум.

— Вы подождете, пока мы будем готовы.

Де Мола поставил локти на стол и оперся подбородком на сжатые кулаки.

— У вас нет другого выхода, Цугель. И другого покупателя не существует. Он у вас был, но, судя по тому, что вы обратились к нам, думаю, что-то произошло. Вам пришлось сжечь за собой мосты. Мы ваше единственное спасение.

— С чего это вы так решили? — презрительно процедил Цугель. — Не забывайте, что я офицер рейха…

— Цугель, на этот раз вы держите меня за дурака. Перестаньте, вы подвергаетесь гораздо большему риску, чем я, если, к примеру, вас здесь кто-нибудь узнает. Ведите себя спокойно. Мы тоже заинтересованы в том, чтобы закончить это дело как можно скорее.

Немец собрался что-то ответить, но тут какой-то солдат несколько раз громко крикнул: «Тише!» — и бармен включил радио на полную мощность. То, что зазвучало из репродуктора, видимо, должно было производить впечатление громового командного голоса, но вместо этого раздалось какое-то оглушительное карканье. Все встали со своих мест. Сидеть считалось непочтительным. Де Мола и Цугель, не желая рисковать, поднялись вместе со всеми.

— Совершено тягчайшее преступление… молодой еврей-фанатик… его превосходительство фон Рат предательски убит… немедленный ответ… германские товарищи по оружию… гнусное еврейское население… наконец-то разрушили все синагоги… Монако… Взрыв протеста… более трехсот предателей убиты группами патриотов… двадцать семь тысяч подпольщиков… трудовой лагерь… Монако свободен! Да здравствует дуче!

— Дело за нами! — крикнул солдат.

— Дело за нами! — почти в унисон отозвались все, кто был в баре.

— Тише, говорит дуче!

По бару разнесся своеобразный голос главы фашизма. Его трудно было не узнать, несмотря на то что многие пытались ему подражать. Кто снял шляпу, кто выбросил вперед правую руку, а одна женщина вцепилась в руку мужа, и по ее лицу побежали слезы.

— Итальянцы… германские товарищи по оружию… не остались в долгу… упорная борьба… показательная акция… немедленные репрессии…

— Да подрегулируй ты этот чертов приемник! — крикнул солдат. — Ничего не разобрать!

Бармен безуспешно покрутил колесико настройки, потом изо всех сил стукнул кулаком по корпусу, и голос Бенито Муссолини зазвучал громко и ясно, без помех.

Это были уже последние фразы речи:

— В прошлом году мы избавились от опасности засорения расы, упразднив мадамизм. Меры предосторожности, которые мы собираемся предпринять в ближайшие дни, как уже сделано в Германии, все более близкой нашему сердцу, позволят италийскому народу поддерживать целостность той чистоты, что всегда шла об руку с победами империи. Тех же, кто тысячелетиями подрывал основы нашего богатства, свободы и самой родины, мы изгоним обратно в низший мир, откуда они явились.

— Эйя! Эйя! Эйя! — крикнул солдат.

— Алала! — хором ответили посетители бара, и все снова начали пить.

— Мадамизм? Я правильно расслышал? — Цугель вопросительно посмотрел на де Мола.

— В прошлом году был издан закон, запрещающий браки между итальянцами и подданными африканских колоний, а также приобретение наложниц. Ну, хоть покупать запретили… А на самом деле мы копируем все худшее, что есть в Германии.

— Мы победим.

Де Мола посмотрел на него поверх очков. В его взгляде не было ни иронии, ни удовлетворения.

— Если бы вы были в этом так убеждены, то не находились бы сейчас здесь.

Цугель собирался возразить, но Джакомо заговорил раньше:

— До свидания, Цугель. Увидимся здесь же, в тот же час, первого декабря.

— А мне что прикажете делать все это время? — зло спросил немец.

— Скройтесь получше и берегите рукопись.

Де Мола подошел к кассе и расплатился банкнотой в пять лир, оставив сдачу продавщице на чай. Выходя из бара, он бросил последний взгляд на Цугеля, который сидел за столиком и кусал себе губы. Деньги, по счастью, проблемы не составят, но надо было найти Джованни.

Через три недели, как и было договорено, обмен произошел.

В пять часов вечера первого декабря 1938 года Цугель выключил новый приемник, на который потратил немногие оставшиеся деньги. В последние недели он часто ловил Лондон, новую передачу Би-би-си. Для будущей жизни ему была нужна другая информация. Он только что прослушал известие о провале государственного переворота в Румынии, организованного, как сообщал английский передатчик, немецкими и итальянскими секретными службами. «Л а Национе», валявшаяся на кровати, полностью проигнорировала этот эпизод. Вильгельм вытащил из-под матраса книгу, завернутую в подарочную бумагу, и положил ее в кожаный чемоданчик.

На улице было темно, начинало холодать. Он поднял воротник пальто и направился к вокзалу Санта-Мария-Новелла. В баре он заказал напиток из граната. Нелепый заказ, но так было условлено. Бармен покачал головой, и Цугель согласился на кофе. Вместе с пакетиком сахара ему вручили записку с номером и расписанием.

Поезд Болонья — Рим прибыл точно по расписанию. Цугель ускорил шаг, подходя к вагонам первого класса. Оттуда появился высокий человек в очках в золотой оправе и желтом шелковом шарфе. В руках он держал сумку из темной телячьей кожи. Оба обнялись, как все вокруг, обменялись подарками и поспешно открыли их, чтобы удостовериться, что там внутри. Было семнадцать сорок восемь. Через две минуты начальник поезда вытащил из кармана часы и подал знак отправляться. Состав тронулся. Эти двое в последний раз помахали друг другу.

Владелец гостиницы больше никогда не видел своего немецкого постояльца. Через неделю, в качестве компенсации за недовнесенную плату, он взял себе радиоприемник.