Джулиана делала все возможное, чтобы не вмешиваться. Она вправду очень старалась. И после разговора с Эваном, ничего не предприняла, когда миссис Прайс прислала записку, что чувствует себя неважно и не спустится к ужину. Джулиана продолжала крепиться и после того, как Эван попросил унести поднос, так и не притронувшись к еде, которую по его же требованию ему прислали. Джулиана легла в постель и попыталась не думать обо всем этом, решив не давать Эвану повода злиться на нее за то, что она сует нос не в свои дела.

Она сердилась и после того, как слуги сообщили ей, что Эван среди ночи потребовал себе бутылку бренди, чтобы притупить боль в плече, которая мешает ему уснуть. Боль в плече, как бы не так. Джулиана отлично знала, какую именно боль он хотел притупить. И это была вовсе не боль в плече.

И вот теперь Салли, явившись во время завтрака в столовую, сообщила, что миссис Прайс собирается уезжать и просит вернуть ее одежду.

И Джулиана поняла, — с нее хватит.

— Спасибо, Салли. Я сама этим займусь. Вы не поможете Беатрис протереть серебро?

Салли кивнула и вышла.

Что ты намерена предпринять? — осведомился Рис, когда его жена направилась к двери.

— Немножко образумить миссис Прайс.

— Может, не стоит? — с сомнением в голосе отозвался он. — Пусть они сами решают свои проблемы.

Она метнула в него яростный взгляд.

— Странно, как это ты заметил, что у них есть какие-то проблемы. И что они вообще интересуются друг другом. — Все ее долго сдерживаемое возмущение Эваном вырвалось наружу и выплеснулось теперь на голову мужа. — Мужчины обычно удивительно тупы, когда дело касается таких «пустяковых» вещей, как любовь.

Рис вскинул брови.

— Не всегда. Я прекрасно заметил, что Эван буквально тает при всяком упоминании о миссис Прайс. И наоборот, должен добавить.

— Таять — это прекрасно, но в данный момент оба они обратились в глупых упрямцев. И чтобы, они не потеряли друг друга и не сожалели потом об этом всю оставшуюся жизнь, должен вмешаться кто-то третий и помочь им.

— И этим «третьим» являешься, конечно же, ты, — съехидничал Рис.

— Даже и не пытайся удерживать меня, Рис! — Джулиана погрозила мужу пальцем. — Вчера, оставшись вдвоем, они сотворили какую-то глупость. И ее надо исправить. — Она помолчала и добавила: — Да, и приготовься к поездке в город.

— В город? — удивился Рис. — Зачем?

— Потому что, когда мне удастся устранить недоразумение, им надо будет побыть наедине. Так что мы с тобой отправимся на денек в Кармартен. Всем семейством. Маргарет надо заказать новое платье, а Оуэн жаждет повидаться с Эдгаром, который приехал домой из университета, — вот мы заодно и сделаем все дела.

Завершив свою речь, Джулиана выплыла из комнаты. И хотя она слышала, как рассмеялся Рис за ее спиной, было ясно — он смирился с необходимостью уехать, поскольку понял правоту жены. Ситуация действительно требовала ее вмешательства.

Дойдя до комнаты миссис Прайс, расположенной напротив комнаты Эвана, Джулиана помедлила, раздумывая, куда зайти сначала. Вчера она говорила с Званом — это ничего не дало. Значит, остается миссис Прайс. И Джулиана постучала к ней.

Увидев на пороге хозяйку дома, Кэтрин слегка смешалась, но тут же попыталась скрыть это

— Доброе утро, леди Джулиана.

Заплаканные глаза Кэтрин подтверждали, насколько верное решение приняла Джулиана.

— Можно войти?

Какую-то долю секунды Кэтрин колебалась, но потом кивнула и посторонилась, пропуская Джулиану.

Закрыв за собой дверь, та сразу приступила к делу.

— Салли сказала мне, что вы собираетесь сегодня утром уезжать, поэтому я пришла узнать, все ли у вас в порядке.

Отвернувшись, Кэтрин с запинкой проговорила:

— Все… хорошо.

— Вижу по вашим покрасневшим глазам, все идет как нельзя лучше.

Кэтрин напряглась:

— Пожалуйста, леди Джулиана, давайте не будем говорить об этом.

— Очень хорошо. Не будем. Но, по-моему, вам следует знать: напротив вас, в своей комнате, сидит Эван, который, убежден, будто вы не хотите выходить за него замуж из-за его низкого происхождения.

Вот оно. Это случилось. И хуже не могло быть. Но ничего исправить уже нельзя.

Кэтрин понадобилось несколько минут, чтобы собраться с силами и, подавив рыдания, ответить:

— Пусть. Так даже лучше, — прошептала она. Джулиана начинала выходить из себя. Эта женщина оказалась не менее упрямой, чем Эван.

— Так лучше? Послушайте меня, мисс Прайс. Это вовсе не лучше. Вы не имеете права оставлять Эвана с подобными мыслями, будто он недостоин столь высокородной дамы, как вы. В особенности, если у вас какие-то другие причины для отказа.

Миссис Прайс повернула к Джулиане залитое слезами лицо, но выражение его оставалось все таким же непреклонным.

— Как я уже сказала, леди Джулиана, у меня нет желания обсуждать это.

И тут Джулиана взорвалась:

— Зато у меня есть! Садитесь, миссис Прайс!

— Я не ста…

— Садитесь! — приказала Джулиана.

Непривычно командный тон и решительность Джулианы вынудили Кэтрин подчиниться. Она присела на краешек кровати и с вызовом посмотрела на собеседницу.

Джулиана скрестила руки на груди.

— Я расскажу вам некоторые вещи об этом молодом человеке, о которых я не говорила ни одной живой душе на свете. И даже ему самому. Он, без сомнения, возненавидит меня, если узнает, что я рассказала вам это. Но он для меня — как родной сын, и я не могу стоять в стороне и наблюдать, как он страдает.

Она с трудом перевела дыхание.

— Когда я кончу, вы можете поступать, как вам вздумается… разбить его сердце… сами молча страдать всю оставшуюся жизнь… Меня это не волнует. Но сначала вы меня выслушаете.

Миссис Прайс с каменным выражением смотрела на нее.

— Эван Ньюком — совершенно удивительный человек, — начала Джулиана, — в чем вы, наверное, уже успели и сами убедиться. Да, он сын одного из наших арендаторов — Томаса Ньюкома, который скончался в этом году. — Когда в глазах миссис Прайс мелькнула тень сочувствия, хозяйка дома добавила: — Но не стоит соболезновать Эвану по поводу кончины отца. Этот человек регулярно избивал Эвана и не давал ему ходить в школу. Если бы мы с мужем не положили этому конец.

Поза миссис Прайс выражала уже не столь непреклонную решимость, как прежде.

— Он никогда не жаловался на отцовские побои, — продолжала Джулиана. — Но я постоянно видела их следы — с первых лет, как стала опекать Эвана. Он приходил на уроки весь в синяках. И всякий раз уверял, будто получил их в драке с другими мальчишками. Впервые он появился с подбитым глазом в семь лет. И зная, что отец не позволяет Эвану водиться с другими ребятами, я не поверила его объяснению.

Лицо миссис Прайс побелело от ужаса, но голос Джулианы не дрогнул.

— Настал день, когда у Эвана оказались переломанными ребра — он, видите ли, «упал с дерева». Это при том, что он лазил по деревьям как обезьянка. И как ни странно, когда мать Эвана пришла предупредить, что Эван не сможет явиться на занятия, у нее тоже был подбит глаз.

И тогда я наконец поняла все. Мать Эвана… сестра… старший брат… все они носили на себе следы избиений, хотя никто из них не признавался в истинном положении дел, ссылаясь на разные «несчастные случаи».

Слезы снова навернулись на глаза миссис Прайс, и она, заглушая рыдания, прижала руку к губам.

— Вы видели Мэри, — все тем же тоном продолжала Джулиана, — и могли убедиться, какая она милая и добрая женщина. И такая женщина и слезы не уронила на похоронах своего отца. Ни единой, хотя у могилы матери она громко плакала. А старший брат… Эвана… — Джулиана отвела глаза. — Он тоже один из самых вспыльчивых людей, каких я знаю. И его семейство тоже ходит в синяках. Думаю, расти в такой обстановке довольно трудно. И это оставляет свои следы воспитание, подученное там.

Джулиана снова обратила взгляд на миссис Прайс:

— Но Эван сумел все это преодолеть. Он получил образование вопреки системе, которая почти не допускает валлийцев в университеты. У него хватило силы и таланта сделать себя ученым и личностью. Но его не оставляет страх, что прошлое засело в нем навсегда… и что он недостоин любви. И если вы уйдете, оставив его с таким ощущением…

— Пожалуйста, Джулиана, не продолжайте! — вскричала миссис Прайс. По ее лицу струились слезы. — Вы не понимаете. Я знаю, какой чудесный человек Эван. И была бы счастлива выйти за него замуж. Я почла бы это за честь. — Рыдания мешали ей говорить. — Но я не могу, и он знает почему.

— В самом деле?

— Да! — молодая женщина сжала руки. — Он знает, что у меня больше нет сосуда.

Совершенно сбитая с толку, Джулиана с недоуменным видом смотрела на миссис Прайс.

— Сосуд? Вы имеете в виду… тот сосуд, за которым вы ездили в Лондон?

Кэтрин кивнула.

— Но какое отношение имеет ко всему этому сосуд? Кэтрин сглотнула.

— Это очень долгий рассказ. И вы все равно мне не поверите.

Джулиана, набравшись терпения, села рядом с миссис Прайс и взяла ее руку в свою.

— Откуда вам знать? Расскажите мне все, как есть. Сначала Джулиане показалось, что Кэтрин откажется.

Но затем молодая женщина справилась с волнением и тихо заговорила:

— Это проклятие, которое висит над всеми женщинами моего рода. Ни одна Леди Туманов не в состоянии избавиться от него. Если я выйду замуж и в день свадьбы не отопью из этого сосуда, мой муж умрет. Вот почему и Вилли, и мой отец, и мой дедушка умерли вскоре после свадьбы. Поэтому я и поехала в Лондон и купила сосуд.

И глядя прямо перед собой, она прошептала:

— Но его забрал Дейвид Морис. И он никогда не отдаст мне его назад. И если я выйду замуж за Эвана, он умрет. — Она посмотрела на Джулиану потемневшими глазами. — Увидеть, как Эван умирает, как я видела Вилли! Нет! Я никогда не пойду на такое.

Джулиана чувствовала себя так, словно ей нанесли удар из-за угла. Все повернулось не так, как она рассчитывала. Значит, причина всего лишь в сосуде?

— Но Эван ни разу даже не вспомнил о проклятии…

— Но он знает о нем. Только не верит в него. Вчера, как мне показалось, он собирался предложить мне выйти за него замуж, совершенно не придавая значения проклятию. Я не знала, как мне поступить. Если бы я напомнила о проклятии, он постарался бы убедить меня, насколько это несущественно. И убеждал бы до тех пор, пока я не дала бы согласия. — Кэтрин покачала головой. — Понимаете, я не могу устоять перед Званом, если он… Когда дело касается Эвана, я теряю всякую способность сопротивляться…

Джулиана попыталась скрыть улыбку. Значит, она не ошиблась в том, какие чувства испытывает Кэтрин к Эвану.

— И я решила, что лучше, если я откажу ему без всяких объяснений. Но мы не успели договорить. Сначала появились вы, а потом к нему приехали родственники… — Она замолчала, вздохнув. — И встречаться с ними, зная, что я собираюсь отказать ему, мне было тяжело. Правда, я предложила ему позвать меня, если он хочет поговорить. Но, к счастью, он этого не сделал. Наверное, он догадался обо всем. Не знаю только, почему он так легко смирился. Но я довольна, что мне не пришлось лгать.

Она подняла лицо к Джулиане.

— Словом, Эван уже знает, что я не выйду за него. И самое лучшее, если я навсегда исчезну из его жизни.

— Оставив его при убеждении, что это связано с его… происхождением и с его характером?

Миссис Прайс вздрогнула, но потом взяла себя в руки.

— Так будет проще. Если я только обмолвлюсь про сосуд, он не отпустит меня. А если он вынудит меня дать согласие, то умрет. Я хочу избежать этого любой ценой.

Проклятие. На этот раз мурашки пробежали по спине Джулианы. На нее пахнуло таким темным средневековьем!

И все же она не лишена была веры в неизведанное и поэтому заколебалась. И ведь, как утверждает миссис Прайс, четверо в семье действительно умерли не позже чем через три года после свадьбы!

Но Джулиана стряхнула с себя наваждение. Если такое проклятие и в самом деле существует, то все равно можно найти способ обойти его. И если есть на свете человек, который найдет такой способ, то это, конечно же, Эван, что бы там ни думала миссис Прайс.

— Теперь вы все знаете, — проговорила Кэтрин, с трудом выдавливая из себя слова. — И поможете мне собраться и уехать. Вы не станете удерживать меня.

Джулиана сжала руку Кэтрин.

— Ну конечно, — солгала она. — Пойду распоряжусь, чтобы вам прислали одежду и оседлали лошадь.

Миссис Прайс кивнула, но когда Джулиана вышла, то услышала за собой приглушенные рыдания. Сурово насупившись, она шагнула к противоположной двери. Бедная миссис Прайс так страдает. И стоять в стороне, наблюдая за этим, нет сил. Эван должен придумать что-нибудь… с этим проклятием. На этот раз он, наверное, ничего не будет иметь против ее вмешательства.

Стук ее был едва слышным. Джулиане не хотелось, чтобы молодая женщина догадалась о ее намерениях. Хотя, подумала Джулиана, в этом состоянии миссис Прайс вряд ли способна слышать что-либо.

— Кто там? — раздался рык из-за двери.

Джулиана улыбнулась. Прекрасно. Эван явно несчастен не меньше, чем миссис Прайс. Возможно, даже настолько, что сумеет положить этому конец.

— Джулиана, — ответила она негромко. — Мне нужно переговорить с Тобой.

Эван что-то невнятно пробормотал, а потом резко сказал:

— Я… не одет. Ко мне нельзя!

Если он думает, будто такие глупости могут ее удержать, значит, забыл, как она упряма. И к тому же она совершенно точно знала — сегодня утром к Эвану поднимался лакей, чтобы помочь больному одеться. Джулиана попробовала ручку двери. Слава Богу, она оказалась незапертой.

— Я все равно войду! — заявила Джулиана на всякий случай, если ему и впрямь надо было привести себя в порядок, и после этого распахнула дверь. Как она и думала, Эван был полностью одет, по крайней мере насколько позволяла покоящаяся в повязке рука, и угрюмо стоял у окна.

— Неужели я не имею права побыть наедине сам с собой? — мрачно проворчал он.

— После нашего разговора ты получишь возможность оставаться наедине с собой сколько захочешь. — Она искоса глянула на полупустую бутылку из-под бренди и полный стакан в его руке. — А теперь выслушай, зачем я пришла. Рис и я вместе с детьми уезжаем в Кармартен на целый день. Не исключено, что нам придется и заночевать там, если мы не успеем вовремя управиться с делами.

— Прекрасно, — бросил Эван, отворачиваясь к окну. — Желаю хорошо провести время. Если это все, что вы…

Оглянувшись через плечо, Джулиана добавила:

— Миссис Прайс тоже собирается уехать сегодня. Эван застыл словно статуя. И Джулиана видела, как побелели костяшки пальцев, в которых он сжимал стакан:

— И куда она уезжает?

— В Плас Найвл, наверное. Я не спросила. В голосе его послышалась горечь:

— Надеюсь, она тоже неплохо проведет время. Подавив желание сердито одернуть его, Джулиана спросила:

— Кстати, Эван. Что тебе известно про проклятие и сосуд?

Он тяжело вздохнул:

— Она рассказала тебе?

— Конечно, ведь это единственная причина, почему она вынуждена отказать тебе.

Эван резко повернулся:

— Ложь! Сосуд у нее, и это проклятие уже не имеет силы.

Ясно. Вот в чем загвоздка. Слава Богу! Джулиана глубоко разочаровалась бы в Эване, если бы он настолько не считался с чувствами миссис Прайс, что не учел, как серьезно она относится к этому проклятию.

— Но у нее нет сейчас сосуда. Разве ты не знаешь? Этот Морис украл его, пока она защищала тебя с пистолетом в руках.

Выражение беспредельного удивления быстро сменилось на лице Эвана столь же беспредельной яростью. На мгновение Джулиане показалось, что он зашла слишком далеко и он разозлился именно на нее. Но когда Эван, выругавшись, рванулся мимо нее, задержавшись только для того, чтобы поставить стакан с бренди, Джулиана с облегчением вздохнула.

Обернувшись, она увидела, как он пересек коридор, распахнул дверь к миссис Прайс и без стука шагнул в комнату. После чего счастливая и довольная Джулиана отправилась вниз, к своему семейству.

Свое дело она сделала. Все, что было в ее силах. Теперь они поняли, как много значат друг для друга, И если теперь не смогут все уладить, тогда она с полным правом может умыть руки.

Но внутренне чутье подсказывало ей, что все пойдет наилучшим образом.

Когда за ее спиной со стуком захлопнулась дверь, Кэтрин вздрогнула. Она не слышала, как дверь отворилась, и повернулась от окна, считая, что это вернулась Джулиана. Но столкнулась лицом к лицу с Эваном, который сверкал на нее глазами, словно демон в человечьем обличье. Она замерла.

— Ты… тебе не стоит вставать. Ты еще… не совсем здоров…

— Я вполне прилично себя чувствую — учитывая, что последние пятнадцать часов не мог ни спать, ни есть. Я пробовал напиться, но из этого ничего не получилось. — Его взгляд пробежал по ее заплаканным глазам, припухшему носику, — и лицо его несколько смягчилось. — Ответь мне на один вопрос, Кэтрин.

— Какой? — прошептала она.

— Морис взял сосуд? Вопрос застал ее врасплох.

— Ну конечно. Разве ты не видел, как он…

— Я находился в полубессознательном состоянии, когда это происходило, — взорвался Эван. — Какие-то смутные обрывки разговора остались в памяти. Но с чем это связано, я не мог вспомнить.

— А я думала, ты знаешь. — Она едва могла перевести дыхание. — Я решила, что ты не придаешь этому значения… потому что не веришь в проклятие. — Если он не знал, значит, это леди Джулиана сообщила ему. Кэтрин собралась было рассердиться на эту женщину, но вдруг поняла, что не в состоянии сделать этого.

— Вчера, когда мы заговорили, ты ни словом не обмолвилась о проклятии, — начал напряженным голосом Эван. — Почему? Или у тебя есть какие-то другие основания… не выходить замуж?

Надо солгать. Лучше сказать, что она не хочет выходить за него замуж, что больше не любит его. Но видеть, как его лицо исказится от боли… помня все, что рассказала ей Джулиана… и снова причинить ему страдания?

Когда он рассказывал о своем тяжелом характере, Кэтрин не знала, что это связано с жестоким обращением, которое он вынужден был терпеть в детстве. Она понятия не имела, какие глубокие шрамы залегли в его душе, как сильно он уязвлен. Джулиана блестяще справилась со своим делом. Теперь Кэтрин была не в состоянии снова обидеть его.

— Все дело только в проклятии, — сказала она, отвернувшись к окну. — И, зная тебя — ты ведь не веришь во все эти глупости, — я решила, что будет лучше, если ты сам найдешь объяснение моему отказу.

Эван стоял прямо за ее спиной, и Кэтрин чувствовала его дыхание на шее, и ждала, когда же он наконец уйдет и оставит ее в покое. Нет. В глубине души она не хотела этого. Боже! Что делать! Как быть…

— И тебе нет никакого дела до того, что я сын бедного арендатора… — пробормотал Эван, — что у меня плохой характер, что я недостоин целовать даже кончик твоего башмачка?

— Господи! Конечно, нет! — в сердцах воскликнула она. — Это я недостойна тебя. Я… проклята навеки…

— Для меня это ничего не значит, — прошептал он, обнимая ее за талию здоровой рукой и притягивая ее к себе. — Ты права. Я не намерен придавать какое бы то ни было значение этому проклятию. — Его губы прикоснулись к завиткам на шее, отчего, истома сразу накатила на Кэтрин. — И я непременно хочу жениться на тебе, Кэтрин. И занять место в твоей жизни в Плас Найвл — то место, которое ты сочтешь нужным отвести мне. Я хочу, чтобы каждую ночь, до скончания века, ты лежала в моих объятиях. Хочу видеть, как ты будешь носить в чреве нашего ребенка. И никакое проклятие не удержит меня.

Каждое его слов манило и влекло, заставляя забывать обо всем. Она уже начинала видеть четкие очертания будущей жизни. Серьезная настойчивость, с которой он убеждал ее, начала оказывать действие. Кэтрин готова была поддаться ему. Подчиниться гипнотизирующей ее воле.

— Пожалуйста, Эван, — пробормотала она. — Не надо говорить об этом. Все равно в этом нет смысла. Ничего не получится.

Он резко развернул ее лицом к себе.

— Скажи мне, что ты не хочешь того же, чего хочу я, — и я больше не стану заговаривать об этом— И отпущу тебя на все четыре стороны, даже если после этого буду тосковать по тебе всю оставшуюся жизнь. — Когда Кэтрин попыталась отвести взгляд, Эван взял ее за подбородок и заставил смотреть прямо в глаза. — Скажи, что ты не любишь меня, и со всем будет покончено. Это единственный способ избавиться от меня.

«Единственный? Какой ужас! — подумала Кэтрин, глядя в бездонную глубину его темных глаз, понимая, что никогда не сможет солгать в этом. — Как ты жесток, любимый!»

Лицо его вспыхнуло от нетерпения, а может быть, отчасти и от неуверенности.

— То, что я люблю тебя, не имеет никакого значения… — начала она.

Эван прервал ее:

— Я спрашиваю не о том. Ты любишь меня, Кэтрин? Ответь мне!

Она посмотрела на него. Ужасное детство. Постоянное ощущение одиночества, даже когда Эван вырос. Он бросился на ее защиту, даже когда считал ее участницей преступления… Человек, который стал ей дороже всего на свете. Обманывать его она не в состоянии.

— Я люблю тебя, хотя мне не следовало бы этого говорить. И ты сам знаешь, как сильно я люблю тебя.

Едва она вымолвила эти слова, как Эван припал к ней в жадном поцелуе. Эван целовал ее так, словно боялся, что сейчас она вспорхнет и улетит от него. Словно вселенная рухнет, если он прервет свой поцелуй. И, Господь да простит ее, Кэтрин отдалась этому поцелую без всякого сопротивления. Она даже ответила на страстный поцелуй Эвана. Губы ее приоткрылись, пропуская горячий нетерпеливый язык. Руки обвили его шею. Только один поцелуй, повторяла она про себя.

Но что это был за поцелуй! Смешанный с легким запахом, он манил ее за собой в бесконечность. Эван словно пытался проникнуть в самую нежную, самую уязвимую часть души, коснуться сердца Кэтрин. И сила его желания, как и ее собственного, — совершенно непреодолимого — испугала молодую женщину.

Словно угадав ее тревогу, Эван тронул пальцами ее шею нежным ласковым жестом — как объездчик гладит пугливого жеребенка. Но когда его рука скользнула вниз, к вырезу платья, Кэтрин протестующе вскрикнула и отпрянула к подоконнику.

Несмотря на то что одна его рука висела на перевязи, Эван без труда удержал ее здоровой рукой. Приподняв, он усадил Кэтрин на подоконник и снова потянулся с поцелуем.

Кэтрин попыталась отвернуться:

— Нет, Эван! Мы не должны… нам нельзя…

— Нужно, — твердо ответил он, и губы его, целуя, пробежали по изгибу шеи Кэтрин. И при каждом прикосновении его горячих, нетерпеливых губ к коже словно какие-то очередные перегородки рушились в душе женщины.

Она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но в эту минуту он спустил лиф ее платья, обнажив груди, и его горячие губы припали к соску. И Кэтрин вдруг еще крепче прижала Эвана к себе.

— Вот так, моя сладкая, — пробормотал он, на секунду выпустив сосок, чтобы перейти к другому. — Позволь мне показать… как я люблю тебя. — Ласково сжав зубами затвердевший сосок, Эван заставил Кэтрин содрогнуться от нетерпеливого желания, от необыкновенного удовлетворения, охватившего все тело, отчего оно стало податливым как воск.

«Но это сумасшествие, — невнятно подумала Кэтрин. — Я не должна позволять ему…»

Именно этого она и боялась больше всего… Он сумел обернуть ее желание против нее самой. И победил.

Но все же каким-то чудом она нашла в себе силы воспротивиться, когда он, продолжая сжимать ее сосок, потянулся рукой к краю платья.

— Эван! — прошептала Кэтрин, пытаясь оттолкнуть его. — Прекрати! Сейчас же! Это не поможет и ничего не изменит. Нам будет только хуже. Ты же знаешь, я не могу стать твоей женой! Не могу.

Он выпрямился, возвышаясь над Кэтрин подобно Зевсу Громовержцу и сверкнул глазами.

— Можешь! Можешь и станешь, пусть даже мне придется силой повести себя под венец!

Она уперлась кулаками в его грудь, отчаявшись переубедить:

— Я не хочу видеть тебя мертвым! Для меня было мукой видеть, как умирает Вилли, хотя, как я теперь понимаю, я не любила его. И если у меня не будет сосуда, то и ты умрешь!

— Ни за что! — объявил Эван. — Теперь, когда ты со мной, — ни за что!

Слезы бессилия выступили у нее на глазах:

— От тебя ничего не зависит, Эван. Неужели ты так и не понял?

Кажется, он наконец начал осознавать всю степень отчаяния Кэтрин. Взяв в ладонь ее кулачок, он принялся целовать его, пока пальцы ее не ослабели и не разжались.

— Если ты так глубоко веришь в силу проклятия, любовь моя, тогда мы вернем сосуд обратно. Мы знаем, у кого он. И сможем отобрать его.

— Ну да! — едко заметила Кэтрин. — Представляю, с какой радостью Дейвид вручит его тебе. Осчастливить своего соперника… Чтобы ты мог жениться на мне! Подумай, о чем ты говоришь. Он разобьет его, но ни за что не отдаст ни мне, ни тебе.

— Обратимся в суд. Обвиним его в краже.

— Да, конечно. А он расскажет им, каким образом сосуд оказался у меня и что меня подозревают в соучастии в убийстве. Ты этого хочешь?

Мрачная решимость изобразилась на его лице:

— Что ж, тогда я просто силой отберу у него сосуд. Она сжала его здоровую руку, и слезы снова потекли у нее из глаз:

— Этого я и боялась больше всего. Ты попробуешь отнять сосуд, а Морис застрелит тебя из другого пистолета. Он только что чуть не убил тебя. И ты умрешь даже раньше, чем мы успеем пожениться.

Приподняв подбородок Кэтрин, Эван губами высушил ее слезы:

— Ты не поняла, Кэтрин. Ты говоришь, что не хочешь увидеть, как я умру, но умереть можно по-разному. Если я не смогу быть с тобой, то я умру непременно. Конечно, не физически. Может быть, я и буду продолжать вести занятия в университете и писать книги. Но все это потеряет какой-либо смысл. Моя жизнь, во всяком случае для меня, будет кончена.

Тыльной стороной ладони он принялся нежно гладить ее по щеке:

— И если ты собираешься обречь меня на такое существование, то я не хочу! Я стану мозолить тебе глаза каждый день. Я устроюсь работать в ту же самую школу в Лондезане, где работает Морис. И мы каждый день будем сталкиваться с ним нос к носу, пока он не убьет меня. Или пока я не зачахну от тоски по тебе. Что ты тогда станешь делать? Закроешься в замке, чтобы не видеть моих угасающих глаз?

Эван понизил голос до шепота и со страстной убедительностью принялся рисовать ей картины будущего.

— Сможешь ли ты, желая меня, заснуть в своей постели, зная, что я так близко от тебя и тоже жажду приникнуть к тебе? А если я приду и сяду на ступеньки под дождем, как это уже делал однажды, неужели ты не разрешишь Босу впустить меня? Или ты, глядя из окна и зная, что все мои мысли лишь о тебе, позволишь мне умереть от любви?

Она закрыла глаза, не в состоянии вынести бремя последней фразы.

— Ты… ты не станешь делать ничего… такого…

— Сделаю.

— Ты полюбишь другую женщину…

— Никогда. — Он поцеловал ее закрытые глаза. — И ты недооцениваешь меня, полагая, будто я сдамся без боя. Даже вчера вечером, когда я был уверен, что ты не любишь меня, я думал лишь о том, как пробудить в тебе это чувство. И пришел к выводу, что лучше умереть у твоих ног, чем прожить вечность, но вдали от тебя.

Она открыла глаза и, увидев, с какой проникновенностью Эван смотрит на нее, ни на миг не усомнилась в правильности его слов. И, не успев как следует подумать, прошептала:

— Я могу остаться твоей любовницей… Ты… ты ведь раньше сам говорил, что мне следует завести любовника.

Пусть так и будет. Мы можем жить как муж и жена, но не венчаться. И проклятие не коснется нас.

И закончив фразу, Кэтрин подумала: «Да, любимый, ради тебя я готова пойти на это».

Взгляд его помрачнел:

— Жить как муж и жена, но не венчаться? В Лондезане? И дать повод всем судачить о тебе? А наши дети будут незаконнорожденными. И все станут глядеть на них с презрением и чесать языки, как это делали, не имея ни малейшего основания, на твой счет? Ты хочешь, чтобы я согласился на это?

И, когда лицо Кэтрин побелело как полотно, он безжалостно закончил:

— Да, есть еще один выход. Оставить кого-нибудь управлять поместьем. А ты поедешь со мной в Кембридж. И, конечно, мне придется прятать тебя от взглядов университетских начальников.

Тихий стон сорвался с ее губ, а он продолжал:

— Хотя в Кембридже негде спрятаться. И еще — мы можем поселиться в Лондоне, а я буду ездить в Кембридж на лекции, чтобы никто не знал о тебе. Или я могу оставить работу в университете и объявить, будто мы женаты. Но, живя в Лондоне, мы всегда будем чувствовать себя чужими. И ты знаешь это. Мы валлийцы. Мы совсем другие, чем они…

Эван прав. Но осознание его правоты только причинило Кэтрин новую боль. И она отвернулась, чтобы скрыть, какие чувства овладели ею после жестких слов, высказанных с безжалостной прямотой.

— Ты провела несколько дней в Лондоне, так ведь, Кэтрин? — по-прежнему настойчиво продолжал он. — Понравилось ли тебе там? Тебе доставило бы удовольствие жить и дальше в этом продымленном мрачном городе? Мне он глубоко отвратителен. Улицы его навевают тоску и уныние, светское общество — высокомерное и бесчеловечное. И чтобы там росли мои дети?

Эван снова удержал подбородок Кэтрин.

— Мне хочется, чтобы мои дети росли в собственном доме, в обществе, где у меня есть хотя бы несколько друзей. Хочу растить детей вместе с женщиной, которую по праву смогу называть моей женой. Я предлагал себя в качестве любовника, когда считал, что я вообще не смею жениться. Теперь я думаю иначе. Я хочу быть твоим мужем, любовь моя. И думаю, ты хочешь быть моей женой.

— Все, что ты представил на выбор, выглядит ужасно. — Она подняла на него глаза. — Что же делать?

— Довериться мне. Мы найдем способ победить силу проклятья. Клянусь тебе, мы вернем сосуд. Но мы должны сделать это вместе. Мы должны справиться с этим.

— Н-н-е знаю, Эван… Я просто не знаю, что делать. Почувствовав, что ее сопротивление рушится, Эван улыбнулся:

— Тогда позволь мне показать это, дорогая моя, — его рука скользнула по бедру и осторожно подняла подол платья Кэтрин. — Позволь показать, что ты потеряешь, если откажешься от меня.

Раздвинув ее ноги, Эван прижал Кэтрин к себе, так что ей не оставалось ничего другого, как обвить его коленями. И когда он потерся о нее, Кэтрин выгнулась, не отдавая себе в этом отчета. Ее лоно мгновенно стало горячим и влажным.

— Моя Леди Туманов… — прошептал он. — Моя сладкая, сладкая Леди… ты хочешь меня… ты знаешь, что хочешь… И это единственное, что имеет значение.

— Нет… — начала было Кэтрин, но он, не дав ей договорить, прикоснулся пальцем к заветному бугорку. Дыхание ее участилось, и Эван горячим языком провел по ее подбородку, по горлу. Он словно пытался распробовать ее. И везде, где бы он ни прикасался к ней, оставался огненный след.

Кэтрин не могла вынести эту пытку наслаждением. Издав легкий стон, она сжала плечи Эвана, когда язык его пробежал по ложбине меж грудей. Само ожидание того, когда он прикоснется к груди, заставило ее податься ему навстречу и закрыть глаза. Эван задержался снова, чтобы сжать зубами ее соски. А потом голова его опустилась ниже, к лону.

Широко раскрыв глаза, она опустила их на Эвана, который жадным взором смотрел на треугольник черных как смоль волос.

— Что ты делаешь?

— Разжигаю в тебе пламя, дорогая моя, — ответил он, бросив на нее всепонимающий взгляд. — Хочу, чтобы ты полыхала как костер.

И, раздвинув волоски, он припал губами к ее нежному межножию. Такого поцелуя Кэтрин не ждала. Каждая частица ее тела словно ожила. Он умело находил такие точки, которые заставляли ее содрогаться от мучительно сладкого прикосновения. Она и в самом деле чувствовала себя так, будто горит в огне. И Кэтрин едва слышно прошептала:

— Господи!..

Его губы, язык, его рот были тоже подобны огню, прожигающему ее насквозь. Кэтрин изо всех сил вцепилась в его плечи, но он не обращал внимания на ее стоны и не думал прекращать эту пытку. Его язык скользнул внутрь, и Кэтрин невольно откинулась еще сильнее, приподнимая бедра так, чтобы ему было удобнее входить как можно глубже.

В полном замешательстве, не представляя, как подобное возможно сотворить языком, Кэтрин тем не менее ждала одного: чтобы Эван не останавливался. Жар и нега распространялись по всему телу, заставляя ее двигаться навстречу ему, чтобы продлить наслаждение.

И вдруг губы его отодвинулись. И Кэтрин обмякла на подоконнике, испытывая неутоленное желание. Он стоял, удерживая подол ее платья. А потом его рука скользнула к тому месту, где он только что играл языком, и Эван продолжил игру пальцами, пристально наблюдая за ней.

— Ты хочешь больше, моя сладкая? Ты хочешь большего? — Он нашел какую-то особенно чувствительную точку, в которой концентрировалось наслаждение, и принялся настойчиво, но нежно надавливать на нее, так что Кэтрин всякий раз вскрикивала от удовольствия, пронизывающего как молния.

Тело ее вздрагивало от восхитительного, беспричинного блаженства и радости. Кэтрин обвила руками его шею и зарылась лицом в его волосы, стыдясь признаться, как она изнывает от желания, хотя понимала, что тело ее не стыдится кричать об этом.

Платье уже было поднято до самых плеч. И Эван мог видеть, как она дрожит и трепещет при прикосновении его рук. Как мучительно извивается, в ожидании следующей ласки. Когда его палец вошел в самую глубь ее лона, вызвав прилив еще одной жаркой волны, Эван спросил:

— Тебе хорошо, любовь моя? — Его голос осел от переполнявшего его желания. — Ты поняла, как хорошо нам вместе? Неужели мы можем отказаться от этого?

— Нет, — прошептала она в ответ, почти не понимая, что говорит. — Нет, ни за что!

— Я хочу тебя, любовь моя. Я хочу погрузиться в тебя целиком. Ты позволишь мне?

Он уже расстегнул свои брюки, и Кэтрин, вздрогнув, поняла, что он хочет взять ее прямо здесь, на подоконнике, средь бела дня.

— Но Эван… кто-нибудь может… увидеть…

— Никто не увидит нас… — сказал он, высвобождая затвердевшую плоть. — В доме нет никого. Все семейство уехало в город до конца дня. — И, обхватив ее ягодицы, чуть приподнял и придвинул Кэтрин к себе.

Она бессвязно пробормотала:

— Но слуги…

— …будут стоять внизу, глазея на твое окно, — закончил он за нее. — И все равно ничего не увидят, кроме твоей спины.

— Но… Эван!

— Тсс, — он поцеловал ее растрепавшиеся волосы. — Я так страстно хочу тебя, а плечо еще побаливает… И та поза, которая, быть может, была бы лучше, сейчас причинит мне массу неудобств. — Наклонившись к уху, он сжал мочку зубами. — Пожалуйста, Кэтрин… если ты хочешь меня, делай, как я прошу.

Кэтрин со стоном припала губами к его рту.

— Ты же сам знаешь, как я хочу тебя. Он перевел дыхание:

— Тогда веди меня сама, вперед. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, о чем он просит ее. И хотя это несколько смутило Кэтрин, она сделала, как Эван сказал, вздрогнув от сладости прикосновения к его мужской плоти и осознания, что сейчас она снова окажется в ней. Сначала Кэтрин было не очень удобно. Но когда Эван полностью вошел в нее, Кэтрин забыла обо всем на свете.

— Боже мой, Кэтрин, — прохрипел Эван, переводя дыхание. — Это просто неописуемое наслаждение…

Кэтрин снова откинулась. А Эван принялся равномерно двигаться, и она жадно прижалась к нему, обвив ногами за талию, желая полностью открыться навстречу ему, чтобы он коснулся самых сокровенных глубин ее тела.

Эван не мог поверить себе, когда ощутил ноги Кэтрин на своей талии. Он наконец одержал победу. Если он сумеет не погасить ее желание, у него будет шанс переубедить ее освободиться от страха перед проклятием.

Кэтрин непроизвольно подалась вперед, еще шире раздвигая ноги. Эван застонал. Боже!., как же она обольстительна. Такая желанная и… пылкая. Ощущение, которое он испытывал, входя в нее, невозможно было передать… Ничего подобного он еще никогда не переживал… и он знал все это потому, что Кэтрин самая добрая… самая щедрая… самая необычная женщина из тех, кого он встречал…

Ее не волновало его прошлое. Она ясно дала ему это понять. И Эван сделает все, чтобы она никогда не пожалела о том, что доверилась ему. Обхватив Кэтрин здоровой рукой, он склонился и поцеловал ее, пробежав губами по губам, как это нравилось ей.

Он ощущал нарастание напряжения в ее теле — она приникала к Нему со все большей ненасытностью, которая сводила его с ума. И Эван молил Бога помочь ему удержать себя в узде, пока он не доведет до вершины наслаждения Кэтрин. Только так ему удастся сохранить ее любовь — ибо он помнил, что путь к душе женщины лежит через ее тело.

Ему хотелось ласкать ее груди, но у него была только одна здоровая рука, и ею он придерживал Кэтрин. Поэтому Эван принялся ласкать ее ртом, целуя прелестные ушки, шею, грудь, полоску меж грудей и соски — все то, чем он так восхищался.

Но через какое-то время животное начало в нем взяло верх. Он столько дней не имел возможности прикоснуться к ней, а Кэтрин так откликалась на каждое его движение. И мощным толчком он двинулся вперед. Это была не просто буря страсти. Это был шторм, что не вызвало сопротивления с ее стороны. Напротив. Кэтрин с не меньшей силой подалась вперед, словно желая слиться с ним, издавая невнятные стоны, от которых у него все поплыло перед глазами:

— Кэтрин… моя любовь… моя жизнь… — прошептал Эван, убыстряя движения.

Выгнувшись еще сильнее, она с таким пылом принимала его в себя, что его желание достигло наивысшей точки. Кэтрин в последний раз сжала его бедрами и вскрикнула. В ответ вскрикнул и Эван. И, содрогаясь всем телом, он излил свое семя, испытывая невероятное наслаждение.

Прошло какое-то время, прежде чем кровь перестала бешено стучать в его ушах. Мускулы расслабились. Он стоял, прижимая ее к себе, словно они составляли единое целое. Когда Кэтрин с легким вздохом поникла головой на его плече, Эван почувствовал, как заныла его рана.

Но он все еще был не в состоянии отодвинуться от нее. Ощущать ее тело, обвившееся вокруг него, — единственное, чего ему хотелось, и он готов был стоять так хоть целую вечность.

Дождавшись, когда ослабевшая Кэтрин шевельнется, он приподнял ее голову и нежно поцеловал в алые губы:

— Ну что скажешь, любовь моя? — прошептал он. — Не отправиться ли нам в постель? Эту ночь я почти не спал, и думаю, что нет ничего лучше, чем уснуть в твоих объятиях.

Его слова поразили ее:

— В постель? Но сейчас день и… слуги удивятся… Он засмеялся:

— Для женщины, принадлежащей к высшему классу общества, ты слишком волнуешься по поводу мнения о тебе лакеев. Поверь мне, здешние слуги умеют держать язык за зубами. Кроме того, я подозреваю, что Джулиана запретила кому бы то ни было соваться в эту часть дома. По крайней мере до завтра.

Вспыхнув, Кэтрин провела ладонью по его груди:

— Неужто ты думаешь, будто она заранее…

— …знала, что мы с тобой займемся любовью? Конечно. — Он потрепал ее по порозовевшей щеке. — Уверяю тебя, у Воганов нет обыкновения отправляться по делам в город, когда в их доме гости.

— Какая она необыкновенная женщина, — покачала головой Кэтрин.

— Не более, чем ты, любовь моя. — И увидев, что она зарделась от его похвалы, добавил: — И мне хочется провести остаток дня и всю ночь, занимаясь любовью с самой необыкновенной женщиной в мире.

— Эван! Какой же ты ненасытный! — нахмурилась она.

Но не воспротивилась, когда он стал одной рукой снимать с нее платье, а вместо того сама помогла ему в этом. После чего он принялся раздеваться сам.

— Обычно люди раздеваются до того, как начинают заниматься любовью, — с улыбкой пояснил Эван, стаскивая через голову рубашку. После чего осторожно дотронулся до ворота ее тончайшей сорочки. Она снова задрожала, когда он поцеловал ее в обнаженное плечо.

Эван повел ее к постели:

— Но некоторые отклонения от обычного… не помешали нам, верно? — Он лег на постель и притянул ее к себе, так что она оказалась сверху. Обнаженная Кэтрин выглядела как юная богиня, и в нем вновь загорелось желание. — А теперь попробуем новую позицию.

Он раздвинул ее ноги, наблюдая, как ее глаза затягиваются туманной поволокой неги.

— Я хочу подложить еще немного дров в костер. — И он вытянул ноги, позволяя ей почувствовать его напряженную плоть. — И запомни, на этот раз я буду продолжать пытку до тех пор, пока ты не начнешь меня умолять взять тебя замуж.

И, сжав ее грудь рукой, большим и указательным пальцем руки стиснул сосок:

— И это будет не просто просьба, а мольба.

«Так или иначе, но я погибну из-за этой женщины, — подумал Эван. — Но уж, конечно, не от проклятия, которое нависло над ней. Она так обольстительна, что можно сойти в могилу от ненасытного желания.

Зато, — мысленно прибавил он, — я умру счастливым».