Пролог

Лондон, 1661 г.

Одного взгляда в эти ясные, доверчивые глаза было достаточно, чтобы чувство вины, подобно порыву штормового ветра, вновь охватило Тамару. Какое презренное деяние готова совершить она — усыпить собственную племянницу! И все же у нее нет выбора. Лучше сон, чем смерть.

— Выпей-ка чаю, Мина, — уговаривала она юную леди Мэриан. — Я его специально для тебя приготовила.

Едва только услышала недобрые вести, мысленно добавила она.

Мэриан благодарно улыбнулась. В полумраке цыганской кибитки ее прелестное лицо засветилось искренней любовью. Эта ясная улыбка только усилила чувство вины, терзающее душу Тамары. Девятнадцатилетняя Мэриан приходилась ей племянницей, она была единственной дочерью ее умершей сестры Дантелы и сэра Генри Винчелси. Тамара редко видела Мэриан в последние годы, но недавний приезд сэра Винчелси в Лондон вселил в нее надежду, что теперь она будет часто встречаться с племянницей.

В это утро, к огромной радости Тамары, Мэриан пришла в цыганский табор навестить свою тетку. И надо же было такому случиться, что, пока они сидели и разговаривали, Тамару отозвали подальше в сторону и сообщили эти печальные вести, от которых ее радость мгновенно исчезла.

Теперь она молча наблюдала, как Мэриан медленно пьет чай, закрыв глаза и с явным наслаждением смакуя ароматный ромашковый напиток.

— Мама всегда любила твой ромашковый чай, — пробормотала девушка, взглянув на Тамару, и на ее дрогнувших губах появилась чуть заметная улыбка, которая, однако, не могла скрыть печаль, затаившуюся в глубине ее глаз.

Тамара тяжело вздохнула. Она полностью разделяла горе племянницы. Дороже Дантелы у нее никого не было. Господь забрал ее к себе так быстро! За несколько дней она сгорела в жару лихорадки, от которой ее не смогли избавить ни сэр Генри, ни его дочь. Для Тамары это был жестокий удар, от которого, как она знала, ей уже никогда не оправиться. И сейчас, спустя два года, она все еще остро переживала утрату, особенно в те минуты, когда смотрела на свою единственную племянницу.

Любой, кто увидел бы их вместе, вряд ли бы заподозрил, что в Мэриан течет цыганская кровь. Девушка с ее тонкими, почти классическими чертами лица и волосами цвета спелой ржи на первый взгляд ничем не походила на смуглолицую, черноволосую Тамару.

Лишь более внимательный взгляд мог бы заметить, что у девушки такой же бронзовый оттенок кожи, просто он немного светлее, чем у ее тетки. И хотя золотисто-карие глаза Мэриан, чей обманчивый цвет мог меняться от темно-карего до почти бледно-зеленого при ярком свете, были далеко не такими темными, как у цыган, все же своими высокими скулами и сочными яркими губами она была даже больше похожа на Тамару, чем на мать.

Воспоминания о горячо любимой, а теперь горько оплакиваемой сестре только утвердили Тамару в ее решении.

— Выпей-ка все, Мина, — сказала она, через силу улыбаясь. — Ты ведь знаешь, как полезен чай с ромашкой, он придаст тебе силы и добавит румянца.

Мэриан откинула назад свои густые золотистые волосы и лукаво взглянула на тетку.

— Уж не хочешь ли ты в такой деликатной форме намекнуть, что я чересчур бледна? Ты прямо как мой отец, который постоянно беспокоится, что я слишком много времени провожу одна, когда готовлю его лекарства или читаю.

Тем не менее она последовала совету своей тети и сделала еще несколько глотков горячего напитка.

Все это время Тамара изо всех сил пыталась сохранить на лице улыбку и не смотреть слишком пристально на злополучную кружку с травяным чаем.

— Твой отец — очень умный человек. Тебе бы следовало… следовало быть с ним рядом, ведь он каждый Божий день при короле. Как же ты сможешь найти себе подходящего мужа, если будешь целые дни проводить одна?

Мэриан чуть приподняла бровь от удивления.

— Подходящего мужа? При дворе Карла Второго? Да ты, похоже, шутишь! Там кавалеры, словно стая самодовольных павлинов, распускают свои пышные перья перед королем, а придворные дамы с замиранием сердца ловят каждый взгляд Его Величества в надежде стать его следующей любовницей. — Девушка нахмурилась. — Сколько бастардов короля уже сейчас бегают по свету? Десять? Двадцать? И все они в будущем получат титул и поместья, в то время как на улицах Лондона люди умирают от голода! Нет, при дворе короля я не найду себе «подходящего» мужа, это уж точно. — Мэриан вновь поднесла к губам кружку.

— Последи за своим острым языком, малышка, — предостерегла ее Тамара. — В наши неспокойные дни глупо наживать себе врагов.

Мэриан бросила покаянный взгляд на хмурое лицо тетки.

— Извини. Давай поговорим о более приятных вещах, хорошо?

Тамара кивнула, но тут же насторожилась, увидев, что девушка отставила опустевшую кружку в сторону. Время пришло.

— Мина… — начала Тамара дрожащим голосом, не отрывая взгляда от своих стиснутых на коленях рук. Затем, разозлившись на свою нерешительность, заставила себя поднять глаза и встретила внимательный взгляд племянницы. — Боюсь, более приятные разговоры придется отложить на потом. Я должна сказать тебе что-то очень важное. Что-то, что очень тебя расстроит.

— Ну, тогда давай говори, — беспечно сказала Мэриан. — Так какие зловещие предсказания ты для меня приготовила?

Ее озорная, веселая улыбка полоснула по сердцу Тамары как острый нож.

— Ты никогда не простишь меня за то, что я сейчас сделала.

Мэриан рассмеялась тихим веселым смехом, от которого Тамаре сделалось еще горше.

— Что же ты могла такого натворить, что нуждаешься в моем прощении?

Тамара лишь отмахнулась от легкомысленных слов племянницы. Решившись сразу же сказать всю правду, какой бы ужасной она ни была, цыганка почувствовала себя так, будто ринулась головой в омут.

— Еще немного, и ты заснешь, моя милая девочка. И я хочу, чтобы ты была к этому готова. Это случится уже совсем скоро. Среди других трав я положила в чай пустырник, а также добавила сонного порошка.

Мэриан мгновенно нахмурилась, услышав название снотворного снадобья.

— Я вынуждена была сделать это, — продолжала Тамара. — Мы должны сейчас же уехать отсюда, и я не хочу, чтобы ты сопротивлялась или попробовала убежать.

— Что, ради всего святого, ты говоришь? Почему мы должны уехать? — Мэриан попыталась подняться со стула. — А как же папа?

— Вижу, мне придется все тебе рассказать, — вздохнула Тамара, отметив про себя, что снотворное начало действовать. — Твой отец был только что арестован по обвинению в государственной измене. В одном из его лекарств, которое он приготовил для короля, нашли яд.

— Но этого не может быть! — Мэриан попыталась резко подняться на ноги, но тщетно! Действие снотворного набирало силу. — Я сама готовила все эти лекарства!

— Я знаю! — в отчаянии воскликнула Тамара. — В этом-то все и дело! Они полностью уверены, что ты во всем этом замешана. Скоро они придут и за тобой. И когда это произойдет, я хочу, чтобы ты была далеко отсюда.

В глазах Мэриан отразился ужас.

— Но я не могу сейчас уехать! Я должна остановить это безумие! Отца обвинили ложно, ты ведь прекрасно понимаешь это!

— Да, конечно. Но, я уверена, они не станут слушать никакие объяснения. Они действительно нашли яд в лекарстве. Человек, который сообщил мне эту новость, уверен, что ошибки не было. Кто-то очень умело расставил ловушку, чтобы погубить твоего отца. Что бы ты ни сказала, ты не сможешь ничего изменить. Они убеждены в его виновности.

— Я уверена, Его Величество не поверит в то, что отец способен на предательство! — гневно возразила Мэриан. — Его Величество всегда уважал отца за его медицинские познания и таланты. Он никогда бы не призвал его на службу в качестве личного лекаря и не принял бы его в члены Королевского научного общества, если бы не доверял ему!

Тамара вздохнула и покачала головой.

— Мина, дитя мое, послушай меня. Король никому не доверяет в эти мрачные дни. Кем бы ни был тот, кто выбрал твоего отца в качестве козла отпущения, надеясь, что вина за совершенное злодейство падет на его голову, он выбрал очень верно. Твой отец запятнал себя весьма странным союзом с цыганкой. И он всегда отказывался рассуждать на политические темы. А с точки зрения тех людей, у которых политика — единственная цель в жизни, все это выглядит очень подозрительно.

Мэриан с мучительной беспомощностью смотрела на свою тетку.

— Но отец ни за что не стал бы убивать короля. Это противоречит всему, во что он верит. Он невиновен! Я должна… должна сказать им об этом… — Ее голос внезапно задрожал и сорвался.

— И какие же доказательства ты сможешь привести им в подтверждение его невиновности? — с горечью спросила Тамара. — Нет, детка, есть только один путь. Мои люди уже свертывают табор. Мы уедем сразу, как только они закончат.

— Пожалуйста, — дрожащими губами прошептала Мэриан, чувствуя, как тяжелеют веки под действием снотворного. — Как ты можешь… Как ты могла… усыпить меня… и увозить… без моего согласия?

Она опустила голову на руки и медленно закрыла глаза.

— Мина, Мина, как же я могу позволить им отнять у тебя жизнь? — грустно прошептала Тамара и, протянув руку, с нежностью отвела от лица племянницы пышный золотой локон.

Она скорбно покачала головой, а затем, поднявшись со своего места, склонилась над девушкой и взяла ее на руки. У Тамары были сильные натруженные руки. А Мэриан, хоть ей и исполнилось девятнадцать, оставалась маленькой и изящной, унаследовав фигуру и рост своей матери. Тамара, в свою очередь, была крепкой, рослой женщиной, она даже не покачнулась, когда несла племянницу в дальний угол кибитки, где стоял, не привлекая к себе внимания, большой ящик. Тамара открыла его и бережно уложила девушку на постеленный в нем соломенный тюфяк. Пока они не выедут из Лондона, она не будет чувствовать себя в безопасности, зная, что Мэриан могут обнаружить в столь несовершенном убежище в любой момент.

Набросав на нее сверху кое-какую одежду, она неплотно прикрыла крышку и покинула кибитку. С места надо сниматься как можно быстрее, думала она, пока люди короля не разнюхали, что леди Мэриан отправилась в цыганский табор, и пока действует снотворное. Они не смогут двигаться так быстро, как бы ей хотелось, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, по крайней мере, до тех пор, пока не переплывут Ла-Манш и не окажутся во Франции. Только там они могут почувствовать себя свободнее.

Она оглянулась на ящик, где спала девушка, и вздохнула. Сейчас ее храбрая, упрямая племянница в безопасности. Но надолго ли? Только до тех пор, пока она не очнется ото сна, вызванного снотворным, и не начнет рваться отсюда и изобретать разные глупые способы, чтобы спасти своего отца. Тамара не сможет снова опоить девушку снотворным снадобьем. Значит, у нее есть только этот, единственный, шанс увезти Мэриан отсюда подальше. Она расправила плечи и сурово сдвинула брови. Каждая черточка ее лица выражала непреклонную решимость.

Она ни за что не допустит, чтобы ее единственная и любимая племянница закончила свои дни в лондонском Тауэре. И если для этого придется лгать, обманывать или воровать, она не задумываясь пойдет на все.

 

1

Глубоко погрузившись в свои мысли, король Карл Второй медленно прошел в свои роскошные апартаменты. Он находил необычайно приятным и полезным провести несколько минут наедине с собой, вместо того чтобы находиться под постоянным и неусыпным вниманием своего двора. Послеполуденное солнце разлилось по богато украшенной комнате небольшими озерками умирающего золотого сияния, расчертив ее удлиняющимися, глубокими тенями. Король окинул взглядом богатое убранство гостиной, и на его лице появилась удовлетворенная улыбка. Даже теперь он все еще получал удовольствие от созерцания королевской роскоши и внешних атрибутов своего величия. Он слишком много лет провел в изгнании и бедности, чтобы теперь не наслаждаться представшим перед его восхищенным взором видом.

Но внезапно улыбка застыла на его лице. На другом конце комнаты тень неожиданно пришла в движение, и от нее отделилась человеческая фигура.

— Ради Бога, Фолкхэм, как вы меня напугали! — воскликнул король, узнав своего друга. — У вас есть отвратительная особенность — появляться из ниоткуда и именно в тот момент, когда меньше всего этого ожидаешь.

— Но эта особенность помогает последние несколько лет сдерживать устремления врагов Вашего Величества, разве не так? — со свойственной ему холодной полуулыбкой отвечал Фолкхэм и двинулся королю навстречу.

Глядя на молодого человека, Карл тщетно пытался придать своему выражению лица суровость. Затем усмехнулся, окидывая взглядом стоящего прямо перед ним Гаретта Лайона, графа Фолкхэма, которого не видел уже около года. На первый взгляд Фолкхэм мало изменился. Те же насмешливые серые глаза прямо встретили оценивающий взгляд короля, хотя, пожалуй, сейчас они выглядели более суровыми, чем всегда. И как обычно, Фолкхэм отказался от тщательно завитого, в локонах, парика, которыми щеголяли все кавалеры при дворе. Темно-каштановые густые волосы графа прямыми прядями ниспадали ему на плечи.

И все же Карл не мог отделаться от ощущения, что дерзкая самоуверенность Фолкхэма каким-то образом еще более усугубилась за этот год, причем приобрела налет явного цинизма, отражавшегося сейчас в его взгляде. Несмотря на едва заметную улыбку, тронувшую губы графа, его лицо казалось чересчур жестким, особенно если учитывать, что графу недавно исполнилось всего двадцать три года.

— Я искренне рад вашему возвращению, — начал Карл. — Жаль, что вы не могли присоединиться к нам во время нашего торжественного въезда в Лондон в прошлом году, но, по-видимому, вы сумели принести больше пользы, выполняя мое последнее поручение. Лорд-канцлер Кларендон сообщил мне, что вы действовали вполне успешно.

Фолкхэм приподнял бровь.

— Как и всегда. Разве нет?

— Только в тех случаях, когда это служит вашим интересам, — пожав плечами, заметил король.

На этот раз Фолкхэм широко улыбнулся.

— Я делаю только то, что служит интересам моего короля. Это всегда так, даже если мой король сам иногда не знает, в чем заключаются его интересы.

— В самом деле, — сухо отвечал король. — Но вам впредь следует быть осторожнее, мой друг. Хотя ваш король достаточно терпеливо относится к вашим остротам, другие могут найти их не столь забавными.

Почувствовав, что его осадили, Фолкхэм мгновенно посерьезнел.

— Я слишком хорошо об этом знаю, Ваше Величество.

— За последние десять лет вы должны были это уяснить. Я достаточно часто пытался учить вас сдерживать ваш дерзкий язык. — Он нахмурился. — Боюсь, я был не вполне подходящей компанией для молодого человека, только что потерявшего семью. Моей горечью и вашей ненавистью мы взрастили нездоровую, опасную ярость. Она может сжечь душу и погубить самого человека, если возьмет верх над разумом.

— Но горечь Вашего Величества в конце концов нашла утешение. Ваши подданные вновь обрели здравый смысл. — Язвительная нотка в голосе Фолкхэма была едва заметна, но угадывалась безошибочно. Он знал лучше, чем кто бы то ни было, что присутствие короля если и сдерживает его подданных, то лишь в очень малой степени.

Карл вздохнул.

— Настроения моего народа по-прежнему под неусыпным вниманием, не так ли? Люди не выносят слежки! И все же я верю, что они на самом деле рады моему возвращению на трон. Я, по крайней мере, в отличие от Кромвеля не пичкаю их религией вместо мяса!

Громкий невеселый смех Фолкхэма неожиданно резко прозвучал в тишине королевских покоев.

— Да, в самом деле!

Король не сразу решил, стоит ли ему обижаться на скрытый намек в тоне Фолкхэма на его, Карла, слишком благодушное отношение к очевидно серьезной проблеме или же отнестись к этому как к еще одной шутке своего любимца. Когда он заговорил, стало ясно, что он так и не пришел к какому-то решению.

— Что ж, теперь, когда ваша задача в Португалии так блестяще выполнена, я полагаю, вы намерены потребовать причитающееся вам вознаграждение.

— Если уж Ваше Величество упомянули об этом, то позвольте вам напомнить, что вы обещали мне его. — Было заметно, как напрягся Фолкхэм в ожидании ответа. Он понимал, что не может доверять никому. Даже королю.

— Я обещал, хотя, признаюсь, сейчас сожалею, что не могу отказаться от своего обещания, чтобы удержать вас на службе, подле себя, — заявил Карл почти с вызовом, так как действительно желал, чтобы сам Фолкхэм стремился остаться при дворе, таким образом, в его полном распоряжении.

Мрачная улыбка молодого человека ясно свидетельствовала, что полушутливое замечание короля было ему не слишком приятно.

— Тот служит преданно, кто служит с охотой, Ваше Величество, — произнес он многозначительно.

Карл усмехнулся.

— Вы правы. И могу даже предположить, что быть вашим господином, которому вы служите неохотно, вряд ли менее опасно, чем быть вашим врагом. Но в любом случае вы заслужили свою свободу, так же как и деньги, которые я вам обещал.

— А мое имение, мои земли?

— Они и так принадлежат вам.

Лицо Фолкхэма оставалось по-прежнему настороженно-бесстрастным.

— Может быть. Но, как говорят, мой дядя все еще остается весьма влиятельным человеком среди старых приверженцев Кромвеля. Открытая вражда с ним может вызвать недовольство как раз тех людей, которых Ваше Величество желало бы умиротворить.

Карл медленно подошел к окну, выходящему в парк, и остановился, наблюдая за прогуливающимися кавалерами и дамами. Слова для своего ответа он выбирал крайне осторожно.

— И все же я рискну. Слово, данное вам, не может быть нарушено, ведь без вашего участия в устройстве моего брака с инфантой я бы оказался действительно в отчаянном положении.

— Я рад, что мог услужить вам, Ваше Величество.

— В любом случае вы получите обещанное вознаграждение, а также возможность взять реванш с моего благословения. Я не доверяю вашему дяде. Тарле склонен изображать из себя человека умеренных взглядов, но я гораздо лучше осведомлен о его «круглоголовых» приятелях, чем он о том подозревает.

— Кларендон сказал мне, что «круглоголовые» покушались на жизнь Вашего Величества, — осторожно сказал Фолкхэм тоном человека, привыкшего владеть любой, самой неожиданной информацией, ничем не выдавая своей осведомленности.

Карл в ответ нахмурился.

— Такая попытка действительно была совершена одним из моих ближайших врачей, которому я, как полагал, могу доверять. Однако, насколько мне известно, он не имеет с «круглоголовыми» ничего общего.

— И поэтому вы не знаете, кто стоит за всем этим.

— Да. Но мы обязательно это выясним. Я заверил всех, что он был убит в своей камере в Тауэре, видимо, своими тайными сообщниками. Кларендон надеется, что этот слух спутает планы убийц и спровоцирует их на ошибку. Ну а кроме того, мы не хотим, чтобы его сообщники действительно разделались с ним, во всяком случае, пока он не заговорит. Это даст нам некоторое время, чтобы добиться от него правды.

— И Ваше Величество полностью убеждены в его виновности?

Король пожал плечами.

— Не знаю. Все это очень странно. Он совсем недавно вернулся в Лондон, а до тех пор был полностью поглощен домашними делами. Насколько нам известно, он всегда вел довольно уединенный образ жизни у себя в поместье, расположенном недалеко от города, который вы так хорошо знаете… я имею в виду Лидгейт.

Карл резко повернулся и прямо взглянул на Фолкхэма, надеясь увидеть его реакцию на столь неожиданное сообщение, но заметил лишь едва заметное удивление, мелькнувшее на лице графа. А затем к тому вернулось обычное бесстрастное выражение.

— Какое отношение этот врач имеет к Лидгейту? — поинтересовался Фолкхэм деланно-небрежным тоном.

Карл ответил не сразу. Он молча подошел к резному бюро, стоящему недалеко от окна, и, выдвинув один из ящиков, что-то вытащил оттуда. Выражение его лица при этом было весьма мрачным. Затем король вернулся к Фолкхэму и вложил этот довольно тяжелый предмет ему в руку.

— Это должно послужить ответом на ваш вопрос. Он носил его на цепочке, надетой на шею. При аресте солдаты его отобрали.

Фолкхэм взглянул на причудливый медный ключ на толстой цепи. С внезапно окаменевшим лицом он поднес его поближе к глазам и провел пальцами по необычной головке ключа, отлитой в виде головы сокола. Когда же он наконец поднял взгляд на короля, его глаза полыхнули странным голубым огнем.

— Так, значит, именно ему мой дядя продал Фолкхэм-хауз, — произнес он ровным тоном, в котором не было вопроса, а лишь звучало утверждение.

Однако короля не обмануло видимое спокойствие графа. Он почти ощущал гнев, клокочущий в душе молодого человека.

— Да, именно ему, — тихо подтвердил Карл.

Каждый мускул на лице графа, казалось, застыл в невероятном напряжении, и сам он непроизвольно выпрямился, расправил плечи, всем своим видом уже напоминая не придворного, но воина, готового к битве. По тому, как напряглись его руки, сжимающие ключ, Карл мгновенно понял, какая борьба сейчас идет в душе графа. Фолкхэм пытался обуздать свою ярость, выход для которой он обычно находил в сражении.

Карл не мог винить Фолкхэма за эти чувства. Карл и сам был потрясен, когда восемь лет назад услышал, что Тарле продал родовое поместье Фолкхэмов. Узнав об этом, пятнадцатилетний Гаретт еще более утвердился в своей ненависти к дяде.

— В наши дни весь мир сошел с ума, Гаретт, — сказал Карл, пытаясь успокоить молодого человека. — Люди разбрасываются землями, словно это мешки с зерном.

— Но те-то земли были проданы своими законными владельцами, а не захватчиками, — с горечью заметил Фолкхэм.

— Не забывайте, что, помимо вашего дяди, никто не знает о том, что вы живы.

— Что ж, сегодня они узнают об этом. Или, может быть, завтра, когда я обращусь в палату лордов с просьбой, чтобы мне вернули мои земли.

Карл улыбнулся.

— И они непременно удовлетворят вашу просьбу. Я буду настаивать на этом.

Какое-то время Фолкхэм молчал, вертя в руках ключ. Затем сдержанно заговорил, обдумывая каждое слово:

— Этот врач, что купил мое поместье… Не думаете ли вы, что он и мой дядя действовали сообща, покушаясь на жизнь Вашего Величества? Фолкхэм-хауз связал их. Возможно, этот врач узнал о том, что моя судьба, а значит, и его надежды на владение поместьем неразрывно связаны с вами.

Карл вновь отвернулся к окну, рассеянно потирая подбородок.

— Или же Тарле и его «круглоголовые» друзья увидели здесь прекрасную возможность манипулировать человеком совершенно безобидным на вид и не вызывающим ни у кого подозрений. Впрочем, я сомневаюсь, что все это дело каким-то образом связано с вами и вашим возвращением. Вполне возможно, что этот врач даже не подозревает о вашем существовании. И даже если бы знал…

— Если бы он знал, ему бы следовало отказаться покупать мое поместье, — закончил за короля Фолкхэм.

Карл постарался не замечать горечь, звучавшую в голосе его молодого друга.

— Даже и в этом случае вам не следует винить его слишком сурово. Ведь в те дни все полагали, что мы останемся изгнанниками навечно. Даже вы и я думали так. Не говоря уж о вашем дяде.

— Это не оправдывает предательства Тарле.

— Конечно, нет. И все же я никогда не мог понять, почему вы ненавидите его столь яростно, что готовы рискнуть всем, лишь бы отомстить ему.

Фолкхэм отвернулся, и король увидел, как заиграли желваки на его скулах.

— У меня есть на то веские причины.

Карл в этом не сомневался. Временами ему очень хотелось узнать, что же это за причины. Но он уважал желание Фолкхэма держать свои мысли при себе и никогда не настаивал на откровенности.

— У меня нет никаких сомнений в том, что вы заставите своего дядю пожалеть о содеянном, что бы это ни было. Сначала вы были еще слишком молоды для такой ненависти и не могли ничем навредить Тарле, но сейчас мне почти жаль его за то, что вы намерены сделать с ним. Я понимаю, вы имеете все основания желать отмщения. Но помните и о моем стремлении любой ценой сохранить мир и относительное спокойствие в королевстве.

Одного взгляда на сердитое, сразу вытянувшееся лицо графа было достаточно, чтобы понять, что тот не в восторге от подобного напоминания. Король продолжал его убеждать:

— У вас есть деньги, чтобы восстановить свое поместье. И вы вернете все свои земли, так же как и…

— А что этот врач? Вы лишите его прав на Фолкхэм-хауз? Закон ведь гласит, что земли, проданные за время отсутствия Вашего Величества, сохраняются за своими новыми владельцами.

— Он участвовал в заговоре и повинен в предательстве. Разумеется, я конфисковал его земли. И теперь с удовольствием передаю их вам. Вы понимаете? У вас будет все, что вы желали. Не испытывайте мою доброту какими-либо безрассудными действиями против вашего дяди, которые могут навлечь беду на нас обоих.

— Его злодеяния заслуживают любого возмездия, которое я посчитаю подходящим для него, — заявил Фолкхэм с холодной непреклонностью. — И при случае я не колеблясь воздам ему за все сполна.

— Именно этого я и боюсь, друг мой, — грустно отвечал король. — Подобные распри между родственниками…

— Он стал мне родственником только благодаря браку с сестрой моего отца, — возразил Фолкхэм. — И к тому же именно он первый разорвал наши родственные отношения, не я!

— Мне это известно. Но я говорю сейчас как друг, а не как ваш король, — я боюсь, что вы сами больше пострадаете от своего мщения, нежели он.

Резкий смех Фолкхэма опечалил короля.

— Неужели вы, Ваше Величество, готовы уподобиться пуританам, которые постоянно твердят, что отмщение — дело Бога? Неужели моя душа будет навеки погублена, если я заставлю страдать негодяя, который отнял наследство у беззащитного мальчишки?

Карл предпочел не заметить тонко завуалированного оскорбления, прозвучавшего в словах и тоне Фолкхэма. Он слишком давно и хорошо знал молодого человека, чтобы не понять те чувства, которые подсказали ему столь резкий ответ. Карл с усилием улыбнулся.

— Нет, я так не думаю. Уверен, что Всевышний все поймет. — И добавил уже без улыбки: — И все же послушайте меня. Тарле когда-то давно посеял семена горечи в вашем сердце. Теперь они обильно проросли, превратившись в ненависть, и я не знаю, сможете ли вы справиться с ее плетями, обвившими вашу душу, и не дать задушить все то светлое, что в ней еще осталось.

Фолкхэм отвернулся, глядя в окно невидящим взглядом. Через несколько мгновений он вновь посмотрел на короля, и его глаза яростно сверкнули от едва сдерживаемого гнева.

— Страхи Вашего Величества вполне обоснованны. Но после всех этих лет, когда я так старательно ухаживал за всходами, я не могу вырвать их сейчас с корнем. Когда придет время, уверяю вас, я вырежу все плети ненависти из своей души. Но еще до того, как это случится, клянусь, я увижу, как они расцветут пышным цветом, и среди их колючих ветвей найдет свой бесславный конец Питни Тарле.

И, произнеся эту торжественную клятву, Фолкхэм, поклонившись, покинул королевские покои.

* * *

Мэриан печально огляделась вокруг. Ей хотелось еще раз увидеть их великолепный сад и дорогой сердцу дом. Фолкхэм-хауз. Как хорошо она помнила свое первое появление здесь. Десятилетнему ребенку, привыкшему к их невзрачному лондонскому дому, Фолкхэм-хауз показался величественным сказочным дворцом. Возведенный в елизаветинскую эпоху и потому построенный в виде буквы Е, кирпичный дом со множеством окон и изящными фронтонами производил внушительное впечатление и поражал своей красотой. И все же, несмотря на всю свою торжественную пышность и великолепие, дом никогда не подавлял ее, даже когда она была ребенком. При одном взгляде на веселые красные кирпичи возникала мысль, что за этими стенами живут мир и покой.

Годы, последовавшие за их переездом в этот дом, были самыми счастливыми в ее жизни. Жители Лидгейта, города, расположенного всего в нескольких милях от Фолкхэм-хауза, охотно приняли ее мать-цыганку. Конечно же, им — как и всем друзьям отца — ее мать была известна как дочь бедного испанского дворянина. «Приняли бы они ее так же охотно, если бы с самого начала знали правду о ее происхождении?» — с сомнением спрашивала себя Мэриан. Она знала, что цыган ненавидели по всей Англии. Но жители города поначалу не усомнились, что ее мать — иностранка.

Все окрестные помещики и торговый люд города были неизменно добры к ее матери, чей мягкий, добрый характер и постоянная готовность прийти на помощь вскоре заслужили всеобщую любовь и признание. Позже, когда правда о ее происхождении все же каким-то образом просочилась наружу, все, кто узнал об этом, старательно скрывали ее тайну от всего остального мира. Родители Мэриан были им за это очень благодарны, потому что те несколько друзей среди знати, которые оставались у отца, никогда бы не приняли и не поняли их.

И сейчас комок подкатывал к горлу Мэриан, когда она оглядывала заброшенные, неухоженные грядки, где росли шалфей, манжетка, ореган, драконья кровь, ромашка и многие другие лекарственные растения. Даже в том плачевном состоянии запустения, которое царило здесь, они были дороги ей. Она остановилась и, сорвав веточку тимьяна, выросшего уже самостоятельно, поднесла ее к носу, вдыхая сладкий запах. Ее родители так любили свой сад из трав! Особенно отец. После смерти матери он черпал здесь силы для жизни.

«Ах, если бы отец был сейчас здесь!» — подумала Мэриан, едва сдерживая слезы. Именно этому месту принадлежало его сердце. Он был чужим при королевском дворе. И он никогда не должен был уезжать отсюда в Лондон. Ах, если бы только он не брал ее туда…

Девушка пыталась бороться с заструившимися по щекам слезами, зная, что они не в состоянии принести ей облегчения.

«Как мог отец умереть? Почему?» — подумала она уже в сотый раз. Все это не имело никакого смысла. Его убили по какой-то абсолютно необъяснимой причине в тюрьме, где, казалось бы, он должен был быть в безопасности. Но зачем кому-то желать его смерти? И уж коли на то пошло, с какой целью кому-то понадобилось изображать из него злодея, способного на убийство своего короля, и арестовывать его?

— Идем отсюда, детка, — раздался над самым ухом тихий голос, прервавший ее невеселые мысли.

Мэриан обернулась к тетке, которая остановилась позади нее. Непреклонное выражение на лице Тамары заставило девушку глубоко, печально вздохнуть.

— Пойдем же, Мэриан, — настаивала Тамара. — Ты ведь согласилась не искушать судьбу и не приближаться к поместью. Если тебя увидит кто-нибудь чужой, он может начать задавать ненужные вопросы. Все за пределами Лидгейта верят моим россказням, что ты утопилась, узнав о смерти своего отца. Помнишь? Постарайся не давать им повод сомневаться в этом.

Однако Мэриан оставалась глуха к предостережениям Тамары. Вид дома и те чувства и воспоминания, что он вызвал в ее душе, пробудили в ней всю горечь и раздражение по отношению к тетке, которые она старалась подавить в себе все последние несколько недель.

— Ты права, я вообще не должна была бы здесь находиться, — сказала она, даже не пытаясь как-то завуалировать обвинение, звучащее в ее тоне. — Я вообще не должна была покидать Лондон. Тогда я смогла бы находиться возле моего отца, когда он нуждался во мне! Возможно, если бы я была рядом, эти люди не решились бы его убить.

Внезапно появившееся выражение на лице Тамары своей неистовостью напомнило Мэриан мать.

— Солдаты никогда бы не поместили тебя в одну с ним камеру, уверяю тебя! Так же, как они, ни минуты не сомневаясь, арестовали бы и тебя! Ты бы этого хотела? Чтобы тебя истязали? Чтобы силой, под пытками, заставили признаться в преступлении, которого ты не совершала? Возможно, даже умереть вместе с отцом?

Мэриан прекрасно сознавала справедливость и мудрость речей тетки, но все еще не могла простить ей тот способ, который выбрала Тамара, чтобы защитить ее. Девушка молча отвернулась, раздираемая противоречивыми эмоциями.

Тамара тяжело вздохнула, затем заговорила уже более спокойным тоном:

— Я понимаю твои чувства. Но пойми и ты, я не могла позволить тебе сыграть им на руку. Как все юные и пылкие, ты готова была рискнуть жизнью, чтобы поспорить с бурей. Но это было бы бессмысленно.

Мэриан гордо выпрямилась. Она любила свою тетю, но ее раздражало, что Тамара, будучи всего на двенадцать лет ее старше, обращалась с ней как с ребенком.

— Возможно, это не было бы так уж бесполезно, — дрожащим от обиды голосом сказала она. — Отца все уважали. Даже король превозносил его непревзойденные таланты. Я могла бы заставить их увидеть истину.

Горький резкий смех был ответом на ее слова.

— Сейчас время дураков и святых, Мина. А ты — не то и не другое. Ты слишком умна и все отлично понимаешь. Они не стали бы даже слушать тебя.

— Уж лучше бы я сама об этом узнала, а не с твоих слов.

Тамара отвела глаза. Краска вины залила ее лицо.

Мэриан почувствовала раскаяние. Выражение ее лица смягчилось, она схватила руку тетки и поцеловала ее.

— Я понимаю, — тихо сказала она, — ты сделала так, как считала правильным и лучшим для меня.

Это было правдой, и Мэриан знала это. Тамара сделала то, что в той ситуации было единственно верным.

Но вначале девушка совсем так не думала. Когда она проснулась и обнаружила, что находится, по крайней мере, в дне пути от Лондона, в таборе цыган, она пришла в ярость. Но что еще хуже, никакие ее мольбы и уговоры не могли заставить ее тетю переменить решение.

Так было до самого Колчестера, где им пришлось остановиться на два дня. Тогда-то и нагнала их ужасная весть о гибели отца Мэриан. Два страшных дня провела девушка в полном оцепенении. Побороть свою глубокую печаль и отчаяние она смогла, лишь когда перед ней забрезжила новая цель. Прежде всего она решила, что не покинет Англию. В противном случае ей пришлось бы проститься с намерением разыскать убийц своего отца и восстановить его доброе имя. Ибо теперь Мэриан страстно желала только одного — справедливого возмездия.

Итак, она вернулась в Лидгейт. Она надеялась, что найдет здесь убежище и что городские жители не предадут ее. Конечно, она понимала, что они вряд ли проявят слишком уж большое рвение, укрывая ее, но и не выдадут гвардейцам короля. Таким образом, у нее будет время все обдумать и составить план действий.

Тамара не одобряла решения Мэриан расстаться с цыганами и вернуться в Лидгейт. Она спорила с племянницей, пока не охрипла, но в конце концов поняла, что переубедить ее невозможно. Мэриан твердо стояла на своем. Цыгане доехали с ними вместе до Лидгейта, а затем продолжили свой путь во Францию уже одни.

Тамара ворчала всю дорогу до Лидгейта, однако, вопреки ее ожиданиям, они легко нашли место недалеко от города, где и остановились. Мэриан быстро привыкла ночевать в тесном деревянном фургоне и проводить дни, бродя по лесу в поисках хвороста для костра или отправляясь в город на поиски провизии. Девушка очень скоро поняла, как тяжела жизнь ее тети, которой приходилось шить вещи на продажу, чтобы купить еды, и использовать все свое искусство, чтобы в фургоне было чисто и тепло, да еще чтобы не попадаться на глаза солдатам, которые ненавидели цыган.

Понимая, как тяжело достаются Тамаре деньги, Мэриан решила использовать свои знания целительницы, чтобы помочь им продержаться. Она оказалась права, полагая, что жители города не выдадут ее. Кроме того, памятуя о том, как помогала им ее мать, они были рады воспользоваться талантами девушки и охотно доверяли ей лечить их, а также приглашали к роженицам.

И все же Тамара не оставляла надежды в конце концов уговорить свою племянницу уехать из Англии. И даже теперь, когда Мэриан вновь с тоской смотрела на свой старый дом, где она была когда-то так счастлива, Тамара не могла сдержаться, чтобы вновь не заговорить об этом.

— Еще не поздно переменить решение, — начала она, наблюдая за выражением лица племянницы. — Мы смогли бы нагнать остальных и через несколько дней присоединиться к ним во Франции.

Мэриан упрямо покачала головой.

— Я не могу. Карты сданы, и я должна сыграть эту партию до конца.

— Я должна была заставить тебя уехать со всеми во Францию, — проворчала Тамара.

— Ты все равно не смогла бы вечно тащить меня силой, — мягко отвечала ей Мэриан. Мрачная тень, набежавшая на лицо ее тетки, заставила девушку добавить, причем глаза ее при этом сверкнули: — А кроме того, ты вовсе не обязана оставаться со мной. Ты можешь догнать своих цыган и продолжить путь с ними.

Тамара выразительно фыркнула.

— Ха! Это все равно что бросить мою любимую племянницу на съедение волкам! Не надейся, что сможешь так легко избавиться от меня, детка. Я останусь, но на время. Кто-то же должен быть рядом и удерживать тебя от безрассудных затей, в которые ты готова броситься очертя голову.

Мэриан улыбнулась и неожиданно обняла свою тетку, испытывая странное чувство умиротворения от той спокойной решимости, которую, казалось, излучала эта женщина.

— Это правда. И должна признать, что я пропала бы без тебя.

— Могу поклясться, что пропала бы! И никогда не забывай об этом! — сурово заключила Тамара.

Мэриан тихо рассмеялась и тем окончательно восстановила мир между ними. Тамара молча кивнула в направлении дальней опушки леса, где они поселились в своем фургоне, и девушка хоть и неохотно, но послушно собралась уже следовать за ней.

Внезапно ее внимание привлекло какое-то движение на вершине холма, возвышавшегося перед Фолкхэм-хаузом. Мэриан остановилась, молча разглядывая появившуюся на дороге тяжело груженную повозку, ожидая, что та, проехав по гребню, свернет на дорогу, ведущую в Лидгейт. Однако, против ее ожиданий, повозка, миновав поворот, начала медленно спускаться с холма и выехала на узкую извилистую дорогу, ведущую прямо в Фолкхэм-хауз.

— Взгляни-ка! — воскликнула Мэриан. В этот миг еще одна тяжело груженная повозка появилась на вершине холма, а за ней — еще одна. — Кто бы это мог быть?

На лице ее тетки появилось встревоженное, почти испуганное выражение, когда она тоже увидела странную процессию на холме.

— Быстрее! Мы должны немедленно уходить! — заявила она, схватив Мэриан за руку, однако девушка заупрямилась:

— Нет, подожди, не теперь! Я хочу знать, кто это пожаловал сюда!

Однако Тамара бесцеремонно потащила ее за руку в густую тень яблонь, росших по краю сада.

— Это люди короля, нет сомнений! Теперь мы обречены! — пробормотала Тамара в полном смятении. — Они пришли сюда, чтобы конфисковать дом в пользу короны!

Мэриан растерянно смотрела, как еще одна повозка появилась на вершине холма.

— Но как они могут! Как может Его Величество поступить так? Фолкхэм-хауз мой!

— Ты забыла? Все ведь думают, что ты мертва. Не имея семьи, которая могла бы наследовать имущество твоего отца, боюсь, ты потеряла этот дом. Король наверняка уже объявил, что дом конфискован, и продал его кому-то другому.

Мэриан застыла, не отрывая пристального взгляда от холма.

— Смотри, похоже, вот тот человек, который купил его, — прошептала она, заметив внезапно появившегося всадника, чей силуэт четко выделялся на фоне предзакатного неба. Широкополая шляпа полностью скрывала его лицо, даже если бы девушка и могла разглядеть его черты с такого расстояния.

Но что не могло скрыть расстояние, так это его высокую крупную фигуру. Его серый плащ был небрежно откинут за спину, открывая широкие плечи. Он подъезжал то к одной, то к другой упряжке, отдавая команды возницам. Со своим огромным вороным жеребцом он управлялся с видимой легкостью. Лишь напрягая сильные мускулистые ноги в высоких серых сапогах, которые отчетливо выделялись на фоне черных лоснящихся лошадиных боков, он направлял его по крутой, скалистой дороге, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз.

— Какова наглость! — яростно прошипела Мэриан, смущенная тем, что вообще обратила внимание на атлетическое сложение незнакомца. — Как он смеет переезжать в мой дом, будто это его собственность!

Одна из повозок уже достигла сада и, обогнув его, направилась к задней части дома. Еще немного, И эта повозка окажется у них за спиной, тогда путь к отступлению будет для них отрезан.

— Я же говорила тебе! Мы должны были уехать отсюда, пока еще была такая возможность, — прошипел над ухом Мэриан голос ее тетки.

Внезапно незнакомец подстегнул лошадь и галопом подъехал к первой повозке. Возница придержал лошадей в нескольких футах от задней стены сада.

— Что случилось с псарней? — рявкнул незнакомец, указывая хлыстом на сад.

Мэриан чуть не охнула от удивления, но Тамара поспешно прикрыла ей рот рукой.

Псарня. Мэриан ясно вспомнила это облупившееся от непогоды серое здание, предназначенное для охотничьих собак. Когда ее родители только купили Фолкхэм-хауз, оно было расположено именно здесь, на месте сада.

— Они разрушили псарню, милорд, — отвечал возница, и Мэриан узнала голос одного из грумов отца, который когда-то работал у них в конюшне.

— Кто их разрушил? Тарле? Этот негодяй…

— Нет, милорд. Тот, кто купил у него этот дом. Да вы знаете, это Винчелси. Сэр Генри сказал, что поскольку он не собирается охотиться и держать охотничьих собак, то разобьет на этом месте сад. — Возница медленно обвел глазами сад. — Конечно, раньше-то он выглядел получше. Не таким запущенным.

Следуя за взглядом возницы, незнакомец увидел заросшие сорняками тропинки и давно не стриженные, а потому неопрятно выглядевшие живые изгороди. Он почти отпустил поводья, и его огромный конь принялся бить о землю копытом.

— Сад выглядит достаточно неприглядно в его отсутствие, — равнодушно заметил всадник. — Что ж, это только справедливо, раз он украл у меня мои владения, а затем без всякого стеснения все здесь переделал.

Разгневанная Мэриан уже хотела было выйти вперед, чтобы лучше слышать, но Тамара силой удержала ее на месте.

— Прошу прощения, коли что не так скажу, милорд, — заметил возница, — но только разве вы не знаете, что это хозяин, я имею в виду сэра Питни, продал дом сэру Генри? Уж если вам кого и винить, так только его.

Незнакомец словно застыл, сидя на лошади с почти пугающей неподвижностью. Мэриан чуть подвинулась в сторону, чтобы разглядеть выражение его лица. Явная, неприкрытая ненависть, на мгновение исказившая его черты, заставила ее содрогнуться.

— Я прекрасно знаю, кто именно продал мой дом и кому он его продал, — процедил незнакомец сквозь зубы. — Винчелси нисколько не извиняет тот факт, что он купил поместье, владеть которым не имел никакого права.

Мэриан задышала чаще, услышав такой возмутительный, несправедливый ответ. Да кто он такой, чтобы говорить о правах владения? Ее отец честно купил это поместье. Но почему в словах этого наглеца столько враждебности и злобы? И почему возница назвал Тарле сэром Питни, а не лордом Фолкхэмом?

— Вы вправе так гневаться, уж это точно, — примирительным тоном сказал возница, чуть сжавшись под яростным взглядом хозяина. — В конце концов все сложилось к лучшему, как и должно быть, ведь так, милорд?

— Только потому, что я сам этого добился, — мрачно отвечал тот, и его глаза при этом холодно блеснули. На губах появилась натянутая улыбка, придав еще более угрожающий и зловещий вид выражению его лица. Он перевел горящий взгляд на дом. Сила чувств, отразившихся в его взгляде, поразила Мэриан, и она невольно задрожала от страха. Теперь он, казалось, больше не обращал внимания на возницу, продолжавшего молча ожидать его приказаний.

Затем незнакомец вновь заговорил, обращаясь скорее к самому себе, нежели к кучеру:

— Я затратил слишком много лет и убил слишком много людей, чтобы получить этот шанс и вернуть себе Фолкхэм-хауз. И он никогда больше не будет принадлежать никому, кроме меня… Никогда!

И, резко развернув коня, он сорвался с места и помчался назад.

Руки Мэриан помимо ее воли сжались в кулаки, однако Тамара продолжала крепко держать ее, пока повозка не свернула за угол дома.

— Пошли быстрее, — дернула ее за руку Тамара, продолжая одним глазом следить за незнакомцем, который в этот момент проехал назад по дороге, а затем поскакал к парадным дверям дома.

Но Мэриан продолжала как зачарованная рассматривать его. Он казался ей таким холодным, таким сдержанным, когда восседал перед ними на своем огромном вороном жеребце. И все же она чувствовала в нем скрытую силу, внутренний огонь, бушующий в нем и не дающий покоя.

Его слова сверлили ее мозг, рождая мысли и сомнения, от которых она не могла, как ни старалась, отделаться.

— Ну же, хватит мешкать, — тихим шепотом продолжала настаивать Тамара. — Если нас сейчас здесь схватят, то могут возникнуть нежелательные вопросы, на которые нам с тобой будет очень трудно ответить.

— Это его дом, — задумчиво произнесла Мэриан, не обращая внимания на тетку. Но, еще только произнеся это, она уже знала, что Фолкхэм-хауз значил для него гораздо больше, чем просто «его дом». Было ясно, что он считает себя его единственным законным владельцем.

С того места, где они стояли, женщины могли видеть и самого незнакомца, и массивные дубовые двери парадного входа, которые он, как казалось, пристально рассматривал.

— Должно быть, он владел поместьем еще до сэра Питни, — шепотом продолжала рассуждать Мэриан. Она прищурилась, вспоминая его точные слова. — Как ты думаешь, что он имел в виду, когда говорил о том, что убил слишком много людей, чтобы вернуть его? Кто он такой, этот кровожадный человек? Что, если… что, если он имел в виду моего отца? Может, он имеет отношение к его аресту? Что ты об этом думаешь?

Тамара с опаской посмотрела на незнакомца. Казалось, она тоже была напугана его мрачным внушительным видом и безжалостными словами.

— Не знаю, — покачала она головой. — Он не похож на человека, который пользуется окольными путями для достижения своих целей.

— Но не показались ли тебе странными его слова, что дом достался ему потому, что он этого сам добился? — настаивала Мэриан. — Может быть, он хотел сказать, что принял меры к тому, чтобы его прежний владелец лишился своих владений? И ты только подумай… как скоро после того, как отца арестовали за то, чего он не совершал, сюда приезжает этот совершенно чужой человек и объявляет его владения своими! Не кажется ли тебе все это слишком подозрительным?

— Мне кажется только, что ты слишком спешишь с выводами в своем рвении найти палачей своего отца. — Она кивнула на незнакомца, который к этому моменту уже спешился. — Конечно, он выглядит довольно угрожающе, но это еще не значит, что он замешан в преступлении.

Мэриан закусила губу, наблюдая, как он, стоя возле лошади, медленно оглядывает дом. Казалось, все его тело застыло в напряжении… или то было сдерживаемое предвкушение радости? Мэриан не была уверена.

Тем временем незнакомец вытащил что-то из кармана. С того места, где они стояли, девушка не могла рассмотреть, что это. Но когда он шагнул к дверям и вставил предмет в замочную скважину дубовых парадных дверей, на металлической поверхности его заиграл солнечный луч.

Мэриан непроизвольно сжала руку тетки. Возможно ли это? Ее отец всегда носил ключ от Фолкхэм-хауза на цепочке, как драгоценный медальон. Нет, она уверена, это не может быть тот самый ключ!

И все же, когда незнакомец замешкался у дверей, не отрывая руки от ключа, Мэриан почувствовала, как ее сердце сжимается от ужасного предчувствия. Не обращая внимания на настойчивый встревоженный шепот тетки и на саму опасность, которой она подвергалась, девушка выскользнула из спасительной тени и, пригнувшись, пробежала по саду, стараясь как можно ближе подобраться к двери. Ее сердце при этом колотилось так неистово, что она боялась, как бы незнакомец не услышал его стука. Однако тот, казалось, был полностью поглощен своими действиями и не замечал, как она подкрадывалась все ближе, скрываясь за живой изгородью.

Подобравшись почти к самому входу, Мэриан продолжала двигаться очень осторожно, влекомая неодолимой силой. Она должна узнать, кто этот человек и каким образом он связан с ее отцом. Она должна узнать все об этом ключе.

Когда она была уже всего в нескольких футах от двери, прячась за живой изгородью, незнакомец неожиданно начал смеяться, разговаривая сам с собой, и от этого жуткого смеха у девушки мороз пробежал по коже. Она приникла ниже к земле, моля Бога, чтобы он ее не увидел.

Но молодой человек даже ни разу не взглянул в ее сторону. Смех его оборвался так же внезапно, как и начался.

Отперев дверь, он рывком распахнул ее, не вынимая ключ из замочной скважины, и тут девушка увидела его. У нее было всего мгновение, до того как он снова взялся за ключ, но и одного быстрого взгляда ей было довольно, чтобы разглядеть голову сокола и цепочку, свисающую с ключа.

Это был ключ, принадлежавший ее отцу!

Незнакомец зашел в дом с видом победителя. Мэриан смотрела ему вслед, и мрачная уверенность железным обручем сжала сердце. Он никогда не сможет стать ей другом, этот человек, который владел ключом ее отца! Кем угодно, только не другом!

 

2

— Я бы посоветовал вам не снимать сейчас маску, — сказал мистер Эндрю Тиббет, обращаясь к Мэриан. Она вошла к нему в аптекарскую лавку и, откинув капюшон плаща, начала развязывать тесемки шелковой маски, скрывающей ее лицо.

— Прислушайся к мудрому совету, — поддакнула сзади Тамара.

— Но мы здесь одни, — с явным неудовольствием возразила Мэриан, — и к тому же сегодня слишком жарко, чтобы все время носить маску.

Ее умоляющий взгляд смягчил суровое выражение лица мистера Тиббета, тем не менее он непреклонно покачал головой, отказывая ей в просьбе.

— Раз жители Лидгейта согласились укрывать вас, леди Мэриан, то вы должны выполнять свою часть уговора и никогда не снимать маску, если рядом могут появиться чужие.

— Я не нарушу уговора, если и вы вспомните, мистер Тиббет, что меня зовут Мина, — насмешливо сказала девушка, — и что я всего лишь бедная цыганка.

У несчастного мистера Тиббета вытянулось лицо, когда он понял свою ошибку, но Мэриан поспешила успокоить его:

— Не беспокойтесь. Вы единственный, кто забыл об этом. Признаюсь, я была приятно удивлена, что многие горожане согласились с моей просьбой. Ведь если меня здесь обнаружат, то городу и его жителям придется очень плохо. Я не должна была бы подвергать вас такой опасности!

Мистер Тиббет покачал головой.

— Какая ерунда! Мы все были страшно рады, когда узнали, что вы все же не бросились в воды Темзы после всего, что произошло. То, что вы снова с нами, — для нас не только радость, но и большое утешение. Те четыре месяца, что вы пробыли в Лондоне, показались нам слишком долгими. Мы остро ощутили, что с нами нет вашего отца, который так успешно лечил нас. Счастье, что вы обладаете даром своих бедных родителей, упокой Господь их души, и мы все высоко ценим то, как вы умело используете свой дар, чтобы помогать нам.

— Не льстите девочке, — проворчала сзади Тамара, но при этом в ее тоне все же отчетливо прозвучали горделивые нотки. И, придав голосу строгость, напомнила: — Ты не забыла про маску, Мина?

Мэриан вздохнула и послушно завязала сзади тесемки, удерживающие на лице шелковую маску, которую обычно носили женщины благородного происхождения, чтобы спрятать лицо от непогоды, ветра и солнца. Затем накинула на голову капюшон плаща. Сама она всегда с пренебрежением относилась к подобной изнеженности, однако сейчас маска пришлась как нельзя кстати, помогая избегать слишком пристального внимания к ее особе. К несчастью, маска и капюшон существенно уменьшали обзор и были страшно неудобны, особенно в жару.

— А теперь, — сказал удовлетворенно мистер Тиббет, — чем я могу сегодня служить вашей светлости… э-э, то есть, я хотел сказать, вам, леди?

Девушка едва сдержалась, чтобы не засмеяться над новой ошибкой мистера Тиббета. Бедняга постоянно чувствовал неловкость, когда ему приходилось называть ее просто Мина. Пусть аптекарь и был старым нудным пуританином, имеющим обыкновение с умным видом изрекать банальные сентенции, она все же любила его. За годы общения у них завязалась необычная дружба, основанная на постоянном обмене знаниями и новыми сведениями о лекарственных препаратах и травах.

Но в данный момент Мэриан больше интересовала его любовь к чужим секретам и сплетням. Трудно было найти в городе человека, о котором у мистера Тиббета не было припасено какой-нибудь истории.

— Нам бы очень хотелось узнать у вас, кто купил Фолкхэм-хауз, — сказала Мэриан с внезапной грустью. Ее голос при этом предательски дрогнул.

Аптекарь нервно сглотнул, его и без того красное лицо, казалось, покраснело еще больше.

— Вижу, до вас уже дошли слухи, — покорно вздохнул он. — Надеюсь, все же эти новости явились для вас не слишком сильным потрясением.

— Нам никто ничего не говорил, — вступила в разговор Тамара. — Мы случайно увидели, как этот человек въезжал в поместье со своими вещами. — Цыганка многозначительно посмотрела на племянницу. — Мина не может успокоиться, пока не узнает, кто отобрал у нее дом.

Девушка почувствовала, как внезапно похолодели руки. Сейчас она узнает правду.

— Я имею полное право знать, кто он, — пробормотала она словно в оправдание и, вся подавшись вперед, оперлась дрожащими руками о прилавок. — Пожалуйста, скажите мне.

Мистер Тиббет нервно потер нос, затем тяжело вздохнул.

— Это граф Фолкхэм.

— Ах, деточка, это важный вельможа, не иначе! — воскликнула Тамара. — Какое несчастье! Нам надо немедленно уезжать отсюда, пока ты не навлекла на себя еще худшей беды!

Однако Мэриан не обратила никакого внимания на слова тетки. Что имеет в виду мистер Тиббет? Единственный граф Фолкхэм, которого она знает, это Питни Тарле. Она содрогнулась. Если только Тарле приехал сюда…

Она мысленно вернулась к тому времени, когда Питни Тарле за бесценок продал Фолкхэм-хауз ее отцу, так как, по его признанию, отчаянно нуждался в деньгах. Шесть лет спустя, когда удача вернулась к нему, он внезапно вновь приехал в Фолкхэм-хауз и заявил, что желает выкупить назад свое имение.

К тому времени она уже была достаточно взрослой, чтобы разбираться в людях, и решила, не сомневаясь ни секунды, что этот человек ей неприятен. В нем было нечто вызывающее ужас, от чего по телу бегали мурашки. Казалось, она ощущала запах зла, исходивший от него. Девушка была уверена, что этот человек способен на любое преступление.

Он провозгласил себя патриотом, заявлял, что служит своей стране и ее народу, но Мэриан-то знала, что на самом деле скрывалось за его громогласными утверждениями. Однажды она помогала матери ухаживать за нищим солдатом-инвалидом, который сражался на стороне «круглоголовых». Его преднамеренно сбил экипаж Тарле, когда солдат на дороге обратился к нему за помощью. Мэриан стало плохо, когда она увидела его ужасные раны. Когда ее отец высказал Тарле свое возмущение, граф все отрицал, заявив, что старик лжет. Однако с тех пор Мэриан не верила ни одному слову из его медоточивых речей.

Позже, когда отец отказался продать Фолкхэм-хауз, Тарле пытался настроить местных жителей против них, заявив, что Мэриан и ее мать — цыганские ведьмы, продавшие душу дьяволу за свои необычайные способности целительства. К счастью, у жителей Лидгейта и окрестных деревень хватило здравого смысла не обращать внимания на эти злобные наговоры. Что же касается ее отца, то он тогда еще более укрепился в своем решении не продавать Тарле Фолкхэм-хауз и просто выбросил из головы этого человека, которого называл не иначе как пустозвоном.

И вот теперь он, кажется, вновь появился в ее жизни.

— Но я не понимаю, — сказала она мистеру Тиббету, — если Питни Тарле купил поместье, что там делал тот, другой человек? Может быть, это его агент? Но он вел себя так, словно сам был хозяином.

Мистер Тиббет энергично покачал головой.

— Нет-нет, вы совсем меня не поняли! Мы вовсе не говорим сейчас о сэре Питни Тарле. Я имел в виду его племянника, настоящего графа. Это именно он вернулся.

Еще до того, как Мэриан успела хотя бы удивиться сообщению мистера Тиббета, Тамара громко фыркнула и, уперев руки в бока, воскликнула:

— Настоящий граф? Послушай-ка, дружочек, ну-ка выкладывай, что там за путаница с этими вельможами? Грозит это Мэриан разоблачением или нет? Откуда он взялся, этот граф?

— Леди Мэриан нечего опасаться Гаретта Лайона, графа Фолкхэма! — горячо воскликнул мистер Тиббет. — Видите ли, это очень странная история. Мы все считали, что он погиб во время войны. По всей видимости, сэр Питни тоже так считал. В то время сэр Питни был просто дворянином без титула, но, так как его жена оказалась единственной наследницей поместья Фолкхэмов, он обратился с просьбой в парламент и, таким образом, получил титул и поместье. Однако я слышал, — заговорщическим тоном добавил мистер Тиббет, понизив голос, — что настоящий граф все это время находился во Франции с королем. Он вернулся совсем недавно и сразу же заявил права на свои владения. — Увидев в глазах стоящих перед ним женщин выражение боли, добрый мистер Тиббет несколько смешался. — Его владения, естественно, включали Фолкхэм-хауз. Я слышал, он пришел в ярость, когда узнал, что поместье было продано. Ведь сэр Тарле не имел права продавать его, так же как и присваивать себе титул, раз был жив законный наследник.

— Разве? — сухо спросила Мэриан. — Но в таком случае этот… этот наследник не должен был скрываться где-то во Франции, раз он намеревался в конце концов возвращаться, а сразу потребовать назад свои земли.

За спиной Мэриан бесшумно открылась и затем медленно закрылась дверь, но, охваченная негодованием, она не обратила на это внимания. Короткий предостерегающий взгляд мистера Тиббета она также не заметила.

— Не то чтобы я симпатизирую сэру Питни, — продолжала она с возмущением, — но только никто бы никогда не стал покупать у него Фолкхэм-хауз, если бы законный наследник потрудился хотя бы сообщить, что он жив. Мне кажется, это слишком несерьезно — развлекаться с королем во Франции, в то время как все здесь считали его погибшим на войне. И мне непонятно…

— А вот, леди, тот самый розмарин, за которым вы приходили, — едва не подпрыгнув, неестественно громко объявил мистер Тиббет. Протянув руку, он с суетливой поспешностью схватил с полки склянку и неловким движением поставил ее перед Мэриан.

— Розмарин? — удивилась девушка и отодвинула от себя склянку. — Зачем мне розмарин? Что я буду с ним делать?

Казалось, мистера Тиббета сейчас хватит удар.

— Мне кажется, — раздался за ее спиной глубокий мужской голос, — мистер Тиббет просто пытается со свойственной ему тактичностью удержать вас от высказываний, которые могли бы еще более ранить мои чувства.

Вздрогнув от неожиданности, Мэриан резко обернулась, сбив с прилавка склянку. Та упала на каменный пол и вдребезги разбилась. Воздух наполнился резким сладковатым запахом.

Девушка едва не вскрикнула от удивления. Прямо перед ней стоял новый, или же, если верить словам мистера Тиббета, прежний, законный владелец Фолкхэм-хауза. А она только что говорила о нем в такой недопустимой, оскорбительной манере! Чума забери ее длинный язык.

Тамара придвинулась ближе, чтобы при первой же необходимости встать на защиту племянницы, а Мэриан все еще пребывала в растерянности, не зная, как ей поступить. Следует ли ей извиниться или лучше просто промолчать? В каком случае она меньше привлечет его внимание? Хоть он и не мог видеть за маской ее лица, девушка очень не хотела, чтобы он внимательно ее разглядывал. И не только потому, что граф мог что-то узнать о ней, но больше из-за того, кем он был. Ведь если он провел с королем во Франции столько лет, значит, этот человек — ярый роялист. А ни один роялист не упустит возможности захватить ее и отвезти к королю, если только узнает, кто она такая и в чем их с отцом обвиняют.

Но, помимо всего прочего, этот человек и сам производил угрожающее впечатление. В небольшом помещении аптеки он казался еще выше, чем когда она смотрела на него издалека, его голова почти касалась потолка. Граф был молод, но в жестком выражении его лица безошибочно угадывался цинизм, так редко встречающийся среди довольных жизнью жителей Лидгейта.

Граф внимательно изучал ее. Чтобы скрыть замешательство, девушка наклонилась и принялась подбирать осколки, пытаясь в то же время собраться с мыслями. Одет он, как и подобает знатному вельможе, отметила про себя Мэриан. С того уровня, где находилась сейчас ее голова, она могла рассмотреть серые сапоги с ботфортами из великолепной мягкой кожи. Выпрямляясь вместе с осколками в руках, она проследила взглядом вверх, по вишневым панталонам из тонкого кашемира. Серый шерстяной плащ был небрежно откинут назад, за плечи, являя взору дорогой дублет и сорочку из тончайшего голландского полотна, а также роскошную перевязь, на которой висела длинная боевая шпага.

Мэриан продолжала молча стоять перед ним, даже не извинившись, как того требовали приличия, за свои дерзкие слова. Взгляд его чуть прищуренных глаз становился все более подозрительным. Впрочем, она нисколько не сомневалась, что ее необычный внешний вид мог лишь подогреть эти подозрения. День был слишком жаркий для того, чтобы кутаться в длинный шерстяной плащ, как это делала она. К тому же подобные маски носили только дамы благородного происхождения, отправляясь на прогулку верхом или же на бал.

Мэриан бросила украдкой взгляд на Тамару. По крайней мере она не может вызвать у графа никаких подозрений, думала девушка. Хотя темный цвет кожи и выдавал в ней цыганку, одета Тамара была весьма скромно и вполне могла сойти, например, за компаньонку небогатой леди.

И все же Мэриан отдавала себе отчет, что они с Тамарой представляют собой весьма странную пару, которая не могла не вызвать недоумения. В который уже раз за последние несколько минут она прокляла себя за то, что отправилась сегодня в город. Но кто же знал, что они повстречают здесь графа! Сидел бы в своем Фолкхэм-хаузе и командовал там своими покорными слугами и прихлебателями! Что ему понадобилось здесь, в лавке аптекаря?

Видимо, мистера Тиббета волновали те же мысли.

— Чем могу служить вам, милорд? — спросил он, бросив строгий, предостерегающий взгляд в сторону Мэриан.

Девушка поняла намек и постаралась как можно незаметнее отойти в сторону, так что мужчины остались одни лицом к лицу. Едва слышный вздох облегчения вырвался из груди девушки, когда граф наконец отвел от нее свой подозрительный, изучающий взгляд и посмотрел на старого аптекаря.

— Сколько воды утекло с тех пор, как мы виделись, не так ли, мистер Скелет, — сказал Фолкхэм, и его крепко сжатые губы неожиданно дрогнули в улыбке, смягчившей их суровое выражение.

Искренняя теплота и сердечность улыбки, даже больше чем забавное детское прозвище, застигли Мэриан врасплох. Уж очень не вязалась эта улыбка с ожесточенной горечью, которая, казалось, сквозила в каждой черточке его лица.

Мистер Тиббет тоже, кажется, в первый момент опешил от столь дружеского обращения. Но затем, немного успокоившись, с благодарностью вернул улыбку, а в его глазах отразилось удовольствие, смешанное с некоторым удивлением.

— Да, милорд, ваша правда. Те дни, когда вы называли меня мистером Скелетом, так давно миновали, что я даже удивлен, как это вы еще помните мое прозвище. — Затем взгляд его стал печальным. — По правде сказать, я уж и не чаял снова увидеть вас не то что здесь, в вашем имении, а и на этом свете.

— Рад слышать, что хоть кто-то здесь, в Англии, все же рад видеть меня, — усмехнулся Фолкхэм, и его насмешливый взгляд вновь вернулся к Мэриан. — Мало кто готов встать на мою сторону. «Круглоголовые» — друзья моего дяди, а некоторые из них все еще занимают довольно высокие посты в стране, — если бы только могли, с радостью лишили бы меня наследства, причем постарались бы извлечь и для себя максимум выгоды.

— Благодарение Богу, что он спас нас от этого, — воскликнул мистер Тиббет, но, заметив, как насмешливо приподнялись брови графа, смешался: — Прошу простить меня, милорд. Я… я только хотел сказать, что ваше присутствие в Фолкхэм-хаузе для нас гораздо предпочтительнее, чем сэра Питни.

Поскольку граф Фолкхэм продолжал хранить молчание, мистер Тиббет продолжил еще более неуверенным тоном:

— Позвольте заверить вас, что мы здесь, в Лидгейте, сделали бы все от нас зависящее, чтобы остановить его, если бы только знали о его предательстве. Но он сказал нам, что вы погибли вместе со своими родителями. А затем он повел себя так, словно имел все права на ваше имение, точно был полновластным и законным хозяином! Представьте наше возмущение, когда этот мерзавец продал Фолкхэм-хауз! Мы просто не могли в это поверить…

Едва эти слова сорвались с его языка, как он побледнел, сообразив, какое впечатление все им сказанное должно было произвести на другого посетителя, вернее, посетительницу, стоявшую поодаль.

Однако граф едва ли заметил, как резко оборвал себя мистер Тиббет. Он улыбнулся, и холод, повеявший от этой зловещей улыбки, казалось, проник Мэриан прямо в душу.

— Это могло бы очень дорого стоить «этому мерзавцу», когда я по возвращении обнаружил, что он продал мое родовое поместье, не имея на то никакого права, — насмешливо произнес он, и его рука при этом невольно потянулась к эфесу шпаги. — Парламент вернул своим законным владельцам все их земли, конфискованные Кромвелем, однако не те, что были проданы членами семей или отобраны за неуплату штрафов и налогов.

Мэриан мгновенно поняла всю важность только что услышанного. Человек, стоящий сейчас перед ней, ни за что не смог бы получить назад Фолкхэм-хауз, если бы не смерть ее отца. Она застыла в оцепенении, чувствуя, как холодеет все внутри.

— Фолкхэм-хауз был бы навсегда потерян для вас, — тихо произнес мистер Тиббет, подтверждая ее мысли. — У вас возникли бы очень серьезные трудности, если бы… если бы все обернулось иначе.

Мистер Тиббет вновь сконфуженно замолчал.

Однако у графа не было никаких причин испытывать неловкость при обсуждении данного предмета.

— Да, обстоятельства явно сложились для меня удачно.

Мэриан уже едва сдерживала дрожь, охватившую ее от ярости и страха, и, заметив это, мистер Тиббет поспешил сгладить неловкость:

— Ну так или иначе, а я смело могу сказать за всех жителей Лидгейта, что мы очень рады тому, что поместьем снова владеете вы, а не сэр Питни. В любом случае вы лучший хозяин для Фолкхэм-хауза.

При этих словах граф мрачно усмехнулся. Внезапно он повернулся к леди Мэриан.

— А что думаете вы, мадам? Принадлежат ли мне ваши симпатии? Разделяете ли вы мнение мистера Тиббета, что я лучший хозяин для Фолкхэм-хауза?

Поскольку она продолжала хранить молчание, понимая, насколько опасно для нее вступать в какие бы то ни было разговоры с этим человеком, его взгляд помрачнел, и он хмуро добавил:

— Разумеется, нет. Нисколько не сомневаюсь, что вы предпочли бы, чтобы поместьем по-прежнему владел этот сэр Генри или, быть может, даже сэр Питни, нежели настоящий законный владелец. Я прав, не так ли?

Только ценой огромного усилия Мэриан удалось сдержать рвавшийся с языка ответ, хотя ее глаза засверкали от ярости и непролитых слез. Не сознавая, что делает, она судорожно сжимала и разжимала руки, затянутые в тонкие перчатки.

И вновь на помощь пришел мистер Тиббет, пытаясь перевести разговор на другую тему и отвлечь графа от Мэриан:

— Нам всем, конечно, жаль, что мы потеряли сэра Генри, но мы в той же степени рады, что вы к нам вернулись. Хотя я понимаю, как горько бы вам пришлось сожалеть, если бы сэр Генри все еще продолжал владеть вашим поместьем.

— Ну, этого бы никогда не произошло, — с уверенностью произнес граф.

— Почему же нет? — дрожащим голосом, но с явным вызовом спросила Мэриан. Слова сорвались с ее языка, прежде чем она успела подумать, что говорит.

Фолкхэм внимательно посмотрел на ее закрытое маской лицо.

— Я бы предложил ему столько денег, что он был бы рад продать его мне.

Однако такой ответ ничуть не удовлетворил девушку. Разве графу не известно, что его дядя уже пытался выкупить назад поместье и отец категорически ему отказал?

Торжествующая улыбка этого чужака привела Мэриан в уныние. Не замечая этого, он продолжал:

— К счастью, необходимость в этом отпала. Хотя поместье было конфисковано именем короля, Его Величество был более чем счастлив вернуть его мне вместе с другими владениями.

Было видно, что мистер Тиббет по-прежнему испытывает большую неловкость от этого разговора.

— Осмелюсь предположить, это отнюдь не обрадовало вашего дядюшку. Сэр Питни всегда был жадным тираном с непомерными амбициями и стремлением использовать весьма… э-э… действенные способы для достижения своих целей.

— Я не боюсь своего дяди, — резко бросил граф. — Но теперь он должен будет понять, что совершил самую большую ошибку в жизни, когда задумал отобрать у меня мои законные владения. И если мое возвращение в Фолкхэм-хауз не убедило его в этом, я с радостью предоставлю ему другие доказательства. И уверяю вас, он хорошо усвоит этот урок, даже если мне придется учить его снова и снова!

Явный оттенок угрозы, прозвучавший в его тоне, заставил Мэриан задрожать. Каждый мускул ее тела был напряжен до предела. Когда она до конца осознала смысл его слов, в ее душе поднялась буря. Ей стало ясно, что этот человек был одержим идеей вернуть себе все свои владения и, по всей видимости, готов пойти ради этого на все. В том числе и на то, чтобы арестовать невинного человека, стоящего между ним и его поместьем. Что, если окажется, что ее первоначальные подозрения подтвердятся?

То, что он был одним из этих высокомерных, заносчивых сторонников короля, вернувшихся со своим монархом из Франции, только подтверждало подобную возможность. Правда, Мэриан все же пришлось признать, что граф сильно отличался от тех роялистов, которых она встречала при дворе. Его незавитые темно-каштановые волосы, против всех законов моды, прямыми прядями спадали ему на плечи. Не носил он и кружев, так любимых придворными кавалерами. Но и на пуританина он также был совершенно непохож, так как от природы обладал такой самоуверенностью и апломбом, которых Мэриан никогда не приходилось встречать среди пуритан, недавно дорвавшихся до власти.

Именно его непоколебимая уверенность в себе и пугала Мэриан больше всего. Ведь подобная самонадеянность могла легко довести человека до любого преступления, разве не так?

Словно догадавшись, какая сумятица творится в голове ее дорогой племянницы, Тамара выступила вперед.

— С вашего позволения, господа, нам пора уходить, — решительно заявила она, незаметно подталкивая Мэриан к двери.

Мэриан попыталась было сопротивляться, сгорая от желания услышать еще хоть что-нибудь из так заинтересовавшего ее разговора. Однако встревоженный взгляд Тамары заставил ее вспомнить, что сейчас не место и не время пытаться что-то разузнать, если она не хочет подвергать опасности их обеих или мистера Тиббета. Со вздохом сожаления она плотнее запахнула на себе плащ и направилась к двери впереди тетки.

Однако граф остановил их еще до того, как они успели достичь выхода.

— Пожалуйста, не уходите, не закончив своих дел по моей вине, — произнес он с той нарочитой любезностью, которая, как Мэриан понимала, предназначалась специально для нее. — Мне бы очень хотелось услышать побольше о тех приятных днях, которые я провел во Франции.

Мэриан даже застонала про себя. Ясно, что он намеревался наказать ее за те неосторожные слова, что сорвались с ее языка. Ах, как бы ей хотелось поспорить с ним! Но она не осмелилась. Последнее, в чем она сейчас нуждалась, — это привлечь внимание к себе, в частности к своей маске, и таким образом вызвать новые, весьма опасные для нее вопросы. Поэтому вместо надлежащего ответа ей пришлось стиснуть зубы. Она от души надеялась, что тетя с честью выйдет из весьма щекотливой ситуации, что позволит им сохранить хотя бы видимость достоинства.

Тамара предпочла не замечать откровенный вызов, прозвучавший в словах графа.

— Мы уже закончили все наши дела, милорд, но благодарю вас за ваше участие, — сказала она, возвращаясь к своему ласковому, уговаривающему тону цыганки, предлагающей погадать и позолотить ей ручку, как обычно разговаривала с джентльменами, приходившими в цыганский табор.

Обе женщины поспешно повернулись, чтобы уйти, однако, как оказалось, граф отнюдь не был удовлетворен словами Тамары. Он шагнул вперед и взялся за ручку двери, словно намереваясь открыть ее перед дамами, однако медлил.

— Я вижу, ваша спутница лишилась дара речи, — язвительно произнес он, обращаясь к Тамаре, но не отрывая при этом взгляда от скрытого маской лица Мэриан. — Какая жалость, а я так хотел дослушать ее мнение, которое она с таким пылом прежде высказывала. И все же, надеюсь, вы не сочтете меня чересчур дерзким, если я осмелюсь узнать ваши имена.

Мэриан прекрасно понимала, что граф не может видеть ее лица за черным шелком, и все же под его пристальным взглядом она почувствовала, как краска заливает ей щеки.

— В конце концов, — продолжал Фолкхэм с уже откровенной насмешкой, — меня так давно не было в этих краях, что я совсем потерял связь с теми, кто когда-то служил моему отцу, и мне хотелось бы как можно скорее снова начать знакомиться с жителями Лидгейта.

Мэриан очень сомневалась в том, что граф и в самом деле так уж интересуется «жителями Лидгейта». Скорее всего ему просто не терпелось узнать, кто осмелился оскорбить его, с тем чтобы позже отомстить. К несчастью, Фолкхэм полностью преградил им путь, и они не могли выйти, пока он не соизволит пропустить их.

Тамара поспешила, как могла, исправить это неприятное положение. Они присела перед графом в неглубоком поклоне.

— Мое имя Тамара, а это моя племянница, Мина. Вы должны извинить ее за маску, — сказала она, чуть понизив голос. — Это все оспа, милорд. Она переболела ею в детстве, и теперь у бедняжки все лицо обезображено.

Мэриан еле сдержала изумленный возглас и с неудовольствием подумала, что из всех возможных объяснений тетка почему-то решила выбрать самое отвратительное.

Фолкхэм вновь перевел взгляд на Мэриан. Откровенно скептическое выражение этого взгляда красноречивее любых слов все сказало девушке. Тем не менее он вежливо ответил:

— Прошу меня извинить, я вовсе не хотел показаться излишне любопытным.

При этом его пытливый взгляд, казалось, проникал сквозь маску, словно вопрошал, можно ли верить словам Тамары.

Но, несмотря на его вежливые заверения, Мэриан инстинктивно чувствовала, что он таки намерен удовлетворить свое любопытство. Граф произвел на нее впечатление человека, который ничему и никому не доверяет и поэтому должен быть всегда настороже, ожидая предательства или обмана.

— Нам действительно пора идти, — произнесла Тамара почти умоляющим тоном. Она была очень расстроена, о чем можно было судить по тому, как крепко она стиснула руку Мэриан.

На мгновение Мэриан испугалась, что он не позволит им пройти. Однако в следующий момент он галантно распахнул перед ними дверь преувеличенно учтивым жестом.

— Не могу позволить себе задерживать вас, но я уверен, мы с вами непременно еще встретимся.

Когда они немного отошли от лавки, Мэриан услышала, как Тамара тихо пробормотала себе под нос:

— А я уверена, что не встретимся, — во всяком случае, насколько это будет зависеть от меня.

Когда же они оказались на безопасном расстоянии, где их никто не мог услышать, она воскликнула:

— Теперь ты видишь, насколько я была права. Тебе надо было меня слушаться! Нас едва не разоблачили! Мы должны немедленно исчезнуть из Лидгейта!

— Теперь-то меня уж точно ничто не заставит отсюда уехать! — с горячностью воскликнула Мэриан. — Тетя! Да ведь этот человек, возможно, один из тех, кто подстроил арест моего отца! Он жаждал получить Фолкхэм-хауз! Что, если он решил, что самый простой и быстрый путь для этого — навсегда избавиться от моего отца!

— Ты хочешь сказать, что он сумел подложить яд так, чтобы твоего отца могли обвинить? Однако это означало бы рисковать жизнью короля, разве нет?

— Да, но мы ведь не знаем, что на самом деле произошло с этим ядом. Возможно, никакого риска для жизни короля и не было. Просто все было подстроено специально для того, чтобы сделать вид, что отец якобы задумал это отравление! Человеку, обладающему властью и влиянием графа Фолкхэма, ничего не стоит убедить короля кого-то арестовать.

Тамара пожала плечами.

— Да, это так. Он и в самом деле очень опасный человек. Это-то меня и пугает. Если только он обнаружит, кто мы такие…

Мэриан рассмеялась.

— Но как ему это удастся? Ты изобрела причину, по которой я могу носить маску, никогда ее не снимая. Это было действительно великолепно придумано, тетя, хотя я на тебя сначала рассердилась. — Глаза девушки озорно блеснули. — Вот только стоило ли так уж расписывать мое уродство? Сначала ты всем рассказывала, что я бросилась в Темзу и утопилась, подобно безумной Офелии, как только услышала о смерти своего отца, а теперь ты говоришь, что я обезображена шрамами. Нет, в самом деле, боюсь, к концу года моя репутация будет изрядно подмочена, если от нее вообще что-нибудь останется.

— Лучше подмоченная репутация, чем шея в петле, — проворчала Тамара.

Замечание Тамары отрезвляюще подействовало на девушку, она вдруг ощутила дрожь, несмотря на жаркий день и теплый плащ, в который она все еще куталась.

— Не беспокойся, — сказала она с серьезной убежденностью. — У меня не больше желания оказаться на виселице, чем у тебя — увидеть меня там.

— Ну, этот граф тоже мог бы кое-что сказать по этому поводу!

Мэриан чуть поежилась, вспомнив, как внимательно рассматривал ее граф Фолкхэм, а также то, с какой зловещей улыбкой он говорил о возмездии, что ждет сэра Питни Тарле. С этим человеком определенно необходимо считаться.

— Я просто постараюсь избегать его, — со вздохом ответила она.

Однако Тамара продолжала качать головой, пока они шли по дороге к дому.

— Боюсь, этого графа не так-то легко избегать. Будь очень осторожна, деточка, не попадись в его ловушку, так как ему ничего не стоит уничтожить тебя.

— Возможно, он уже и думать обо мне забыл!

Но, несмотря на эти легкомысленные слова, еще долго после того, как Мэриан и ее тетка покинули пределы Лидгейта, сердце девушки продолжало громко колотиться, словно у насмерть испуганной пташки, попавшейся в когти сокола.

 

3

Безумно уставшая, Мэриан выскользнула из маленькой тесной хижины, где принимала роды у миссис Айкин. Роды были долгие и тяжелые. Бедная женщина замучилась сама и измучила Мэриан, но, к всеобщему счастью, разрешилась двумя прекрасными мальчиками-близнецами, вызвавшими приступ неимоверного восторга у их отца. До сих пор у них рождались одни только девочки. А Мэриан с благодарностью думала о том, как кстати пришелся сейчас опыт, который она получила, помогая матери в подобных тяжелых случаях.

С огромным облегчением девушка вдохнула в себя свежий ночной воздух, затем завязала тесемки маски и накинула на голову капюшон. Ходить по Лидгейту в таком виде становилось все утомительнее. Все эти три долгие недели она страдала от своего маскарада, испытывая постоянную неуверенность, так как не знала, в какой момент и откуда может появиться опасность и когда она может снять маску, не подвергая себя риску. Как бы ей хотелось отбросить подальше всякую осторожность и навсегда избавиться от этого маскарада. Но Тамара мгновенно оказывалась тут как тут и принималась ворчать, увидев ее без маски и плаща. Поэтому Мэриан, как могла, боролась со своим горячим желанием избавиться от них совсем.

Она устало брела через город, который считала почти своим родным домом, нисколько не боясь появляться на его узких улочках в такое позднее время. Впрочем, сейчас темнота и тишина казались для нее более надежным укрытием, чем стены неприступной крепости. Здесь, среди простых жителей города, мужественно переносящих все свои невзгоды, она нашла надежный приют и защиту.

Внезапно из темноты на другой стороне улицы вынырнул высокий, очень худой человек, которого она раньше никогда не видела. Заметив девушку, он торопливо направился в ее сторону. Мэриан остановилась, поджидая его и не испытывая при этом ни малейшего страха. Ее часто разыскивали незнакомцы, которые, прослышав о ее талантах целительницы, обращались к ней со своими недугами. Судя по той порывистой поспешности, с которой приближался к ней незнакомец, он был как раз одним из них.

— Не вы ли та самая цыганка-целительница, которую зовут Мина? — спросил он, приблизившись к ней. Как смогла заметить девушка, он был необычайно взволнован, почти испуган.

В ответ на ее молчаливый кивок незнакомец испустил вздох облегчения и, неожиданно схватив за руку, потащил за собой, направляясь назад, в ту сторону, откуда он только что пришел.

— Мне сказал один человек в таверне, чтобы я поискал тебя здесь, в этой стороне города. Какое счастье, что я тебя нашел! — бормотал он, увлекая ее за собой и делая при этом такие широкие шаги, что девушке пришлось почти бежать за ним.

— Может, вы все-таки скажете, куда вы меня тащите? — спросила она с улыбкой. Ей показалось забавным, что незнакомец то ли был абсолютно уверен в ее согласии помочь, то ли настолько возбужден и взволнован, что не только не представился, но и ничего ей не объяснил.

Но при этих словах он внезапно остановился, осознав свою оплошность.

— Простите меня, мадам! Я ничего не сказал вам? Я камердинер его светлости, Уильям Крэшоу. Его светлость тяжело ранен. Человек в таверне сказал, что вы можете помочь ему.

Мэриан ощутила, как леденящий ужас сковал ее изнутри.

— Его светлость?

Уильям Крэшоу кивнул и вновь схватил ее за руку, намереваясь тащить дальше, однако, почувствовав, что она не сдвинулась с места, нахмурился.

— Граф Фолкхэм! — воскликнул он взволнованно. — Уверен, вы слышали о нем!

Мэриан, словно оцепенев, смотрела на него расширенными от ужаса глазами. Она не могла так рисковать и идти к Фолкхэму! Что с ней будет, если он узнает, кто она такая! Но она не могла и оставить без помощи раненого. Боже мой, что же ей делать?!

Внезапно она подумала о мистере Тиббете. Да, это выход. Аптекарь мог вполне позаботиться о графе, если только тот не слишком сильно пострадал.

— В каком состоянии его светлость, насколько серьезно он ранен? — спросила она.

— Достаточно серьезно, — раздраженно отвечал камердинер. По его тону девушка поняла, что он начинает сердиться на нее за медлительность. — И чем дольше мы будем здесь без толку стоять, тем хуже будет его состояние. На него напали двое на дороге. Один из них нанес ему удар шпагой в бедро. Если кто-нибудь не остановит кровотечение, он вскоре умрет.

Мэриан побледнела.

— Но еще есть мистер Тиббет… — начала она неуверенно.

— Этот пуританин! Я бы не хотел, чтобы кто-то из этих людей дотрагивался до моего хозяина! — презрительно скривил губы Уильям Крэшоу. — И все же я в таком отчаянии, что готов был согласиться даже на это, но его нет в городе. Человек из таверны сказал мне, что вы сможете помочь моему хозяину. Но если вы слишком неопытны и брезгливы, чтобы перевязывать раны…

— Не беспокойтесь, я отлично с этим справлюсь!

Слова невольно сорвались с ее языка, хотя, пожалуй, выбора у нее не было. Если мистера Тиббета действительно нет на месте, ей придется идти к графу, нельзя же допустить, чтобы он умер по ее вине.

— В зависимости от того, насколько серьезна рана, мне, возможно, придется послать вас в лавку аптекаря за какими-нибудь лекарствами, после того как я посмотрю, что с вашим хозяином. Помощник мистера Тиббета сможет дать вам все необходимое.

Он поспешно кивнул и зашагал впереди нее.

Вынужденная почти бежать за ним, Мэриан подумала, что можно было бы послать Уильяма к Тамаре за снадобьями. Однако они так старательно избегали последнее время графа и его людей, что сейчас она предпочла бы не показывать кому-либо из них, где они живут. Впрочем, в этом нет необходимости. Слуга мистера Тиббета обычно всегда заменял своего хозяина, когда тот отсутствовал. Он снабдит Уильяма всем, что ей может понадобиться, если, конечно, камердинер правильно запомнит ее наставления.

Ее сердце отчаянно колотилось. Ей еще никогда не приходилось перевязывать серьезные раны, хотя она сотни раз наблюдала за тем, как это делал ее отец. А эта рана, видимо, стоила всех ран! Но как она может лечить графа, зная, что он, возможно, способствовал аресту ее отца? Как она может прикасаться к нему, когда она панически боится, что он может узнать, кто она такая?

Мэриан тяжело вздохнула. А как она может отказаться помогать ему? Так же, как ее мать и отец, она приносила клятву, что будет делать все, насколько хватит ее знаний и умений, чтобы сохранить жизнь любому человеку. Может быть, этот человек недостоин того, чтобы ему сохраняли жизнь, но кто она такая, чтобы решать? Жизнь есть жизнь — самая большая ценность на свете. Она обязана сделать все, что в ее силах.

Мэриан спешила как могла, иногда ей даже приходилось бежать, чтобы не отстать от взвинченного до предела камердинера. Когда они добрались до вершины холма и перед ней предстал ее когда-то родной дом, она почувствовала, как комок подступил к горлу. Здесь, в доме, который был отобран у ее отца, сейчас находился человек, возможно, разрушивший ее жизнь, навсегда лишивший ее семьи и дома! А она собиралась лечить его раны!

На мгновение она остановилась, как раз в том месте, где дорога сворачивала к Фолкхэм-хаузу. В ее памяти возникли яркие картинки ее недавнего, счастливого прошлого — вот они с мамой возвращаются поздно вечером домой после того, как сутки провели у постели больного ребенка, и в другой раз — уже все втроем — едут с веселой вечеринки от их соседей. Этот граф мог подстроить арест отца, чтобы получить назад их поместье, так как же она станет помогать ему? Как она может! Что бы сказал отец на это? И вдруг Мэриан поняла, что отец благословил бы ее. Она почти увидела его благородное, строгое лицо и добрые глаза, говорящие ей: «Все правильно, дочка. Ты должна помочь тому, кто нуждается в твоей помощи, и ни в чем не сомневаться. Это наш долг — долг тех, кто владеет особым искусством и знаниями, — помогать больным и спасть жизни тех, кого Бог позволит нам спасти».

Уильям прошел вперед несколько ярдов, прежде чем понял, что она остановилась и не идет следом. Он повернулся к ней. Его высокая, длинная фигура на фоне залитого лунным светом неба казалась неправдоподобно худой и нескладной. Однако, когда он заговорил, его голос звучал решительно:

— Послушайте, мадам, я послал человека за Боджером, но он живет слишком далеко. Боюсь, он не успеет добраться сюда вовремя. Но если вы не можете помочь его светлости, я подожду этого военного лекаря. Я не могу допустить, чтобы вы сделали ошибку, которая может стоить моему хозяину жизни или хотя бы ноги.

Мэриан вся сжалась при одном только упоминании о Боджере, ужасном, невежественном коновале, который погубил больше жизней, чем спас. Мысль об этом презренном человеке, уродующем чью-то ногу, показалась Мэриан настолько нестерпимой, что она содрогнулась. Ведь, в конце концов, сказала она себе, она не может быть абсолютно уверена, что граф каким-то образом ответствен за арест ее отца. Если он умрет из-за ее нерешительности и при этом окажется невиновным…

Она невольно расправила плечи, сразу почувствовав себя увереннее.

— Вряд ли мое вмешательство может стоить вашему хозяину ноги, конечно, если дело не зашло слишком далеко. Но я могу вас заверить, что, если только вы позволите Боджеру дотронуться до него, он окажется так близко к могиле, как никогда прежде. Вы должны доверить мне его раны.

Каким-то образом ее спокойный, уверенный голос убедил его.

— Что ж, тогда поспешим, — пробормотал он, поворачиваясь к ней спиной и вновь устремляясь вперед. — Мы теряем драгоценное время.

Очень скоро они вошли в ее старый любимый дом. Мэриан шла рядом с камердинером через анфиладу знакомых комнат, поднималась по знакомым лестницам и с невыразимой печалью вспоминала счастливые годы, проведенные среди этих дорогих ее сердцу стен. Длинный коридор на втором этаже был в значительной степени обновлен, но они шли так быстро, что Мэриан едва ли могла разглядеть, что именно здесь переделано. Напомнив себе, что она не должна подавать виду, как ей тяжело, девушка старалась не смотреть по сторонам, чтобы не травить себе душу воспоминаниями о тех днях, когда они были здесь так счастливы.

Внезапно тишина дома взорвалась громкими проклятиями. Мэриан бросилась бегом вслед за камердинером в дальний конец холла, туда, где, по всей видимости, находилась спальня графа. У девушки сжалось сердце — когда-то это была спальня ее родителей.

Однако то, что она там увидела, настолько ужаснуло Мэриан, что все остальные мысли просто вылетели у нее из головы. Один из слуг графа, очевидно старый солдат, стоял возле своего господина с пустой плошкой в руках. Сам же граф полулежал на широкой кровати, опершись на локти и вытянув перед собой ноги. Его мертвенно-бледное, искаженное болью лицо было покрыто бисеринками пота. В огне камина висел котелок, в котором что-то булькало, и Мэриан отчетливо ощутила запах кипящего масла. Граф снова громко выругался, сморщившись от боли.

Мэриан мгновенно забыла обо всех преступлениях, которые приписывала этому человеку, забыла о скрытой угрозе, прозвучавшей в его голосе в тот день, когда они встретились в лавке аптекаря. Ее сейчас волновало только одно — совершенно бессмысленные страдания человека, попавшего в руки самоуверенного, невежественного идиота, который вздумал использовать устаревший, почти бесполезный и в то же время наиболее болезненный способ обеззараживания раны.

— Если еще хоть одна капля упадет на его кожу, — угрожающе воскликнула девушка, бросившись вперед и выхватывая плошку из рук старого слуги, — то я сварю тебя самого в этом масле!

— Но, мадам, мы хотели выжечь заразу из раны! — возмущенно воскликнул тот, невольно отпрянув от налетевшей на него странной фигуры в черном, да к тому же еще и в маске.

Между тем Мэриан отшвырнула в сторону плошку и загородила старому слуге дорогу, когда он хотел поднять ее с пола и вновь наполнить кипящим маслом.

— Выжечь заразу, как бы не так! Убирайтесь отсюда, пока вы его еще не убили, — приказала она, тщетно пытаясь сдвинуть с места упрямого старика. Ее едва не затошнило от запаха обожженной плоти, который наполнил комнату.

— Слушайся женщину, идиот, — едва выдавил сквозь стиснутые зубы Фолкхэм. — Ради Бога, Уилл, выстави его отсюда!

Уильям быстро уговорил старого солдата уйти, что-то прошептав ему на ухо. Тот, недовольно ворча и качая головой, покинул спальню хозяина.

— Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы мучить меня еще больше, — простонал граф.

Он больше не морщился, и только пот, обильно стекающий по его лицу, свидетельствовал о невыносимой боли, которую он испытывал. Однако, взглянув на побагровевшую кожу в том месте, куда попало кипящее масло, Мэриан тяжело вздохнула. Даже в своем стремлении отомстить она не могла бы пожелать ему больших мук. Теперь она должна была успокоить его страдания, хотя единственное, чего она в этот момент желала, — это развернуться и убежать, чтобы не видеть этих ужасных ожогов. Тем не менее она немедленно достала из своей сумки с лекарствами мазь и принялась осторожно накладывать ее на обожженную кожу. При первом же ее прикосновении лицо графа вновь исказила гримаса боли.

— Сама рана не причинила мне такой муки, как этот старик своей так называемой помощью, — проскрежетал он сквозь стиснутые зубы. — Это была полностью его инициатива. Он начал обжигать мне ногу, пока я находился в полузабытьи.

— Он просто невежда! — с отвращением поморщилась Мэриан и принялась внимательно осматривать саму рану.

Кто-то уже снял с графа панталоны. Простыня полностью прикрывала левую ногу и пах, оставляя открытой лишь поврежденную ногу. При виде ужасной рваной раны на бедре Мэриан едва не стало дурно.

— Рана опасная, — сказала она, пытаясь изо всех сил унять дрожь, — однако, похоже, крупные мышцы не разорваны, поэтому все должно хорошо зажить. Удачно еще, что у этих людей не было пистолетов.

— На самом деле у одного таки был, — заметил Фолкхэм, все еще не разжимая зубов. — Но он оказался неважным стрелком. Мне удалось отобрать у него пистолет. К сожалению, шпагой он владел лучше, чем я ожидал.

— А вы владеете шпагой лучше, чем ожидал он. Так, милорд? — подал голос Уильям:

Серые ясные глаза Фолкхэма подернулись пеленой, и выражение его лица стало еще более суровым.

— Да, полагаю, что так.

Мэриан изо всех сил пыталась подавить в себе волну ужаса, поднявшуюся внутри при этих словах. В полном молчании она пододвинула тазик с водой, который кто-то предусмотрительно поставил на стол возле кровати, затем обнаружила там же на столе льняные тряпки. Смочив и отжав тряпку, она медленными, очень осторожными движениями принялась обмывать рану.

Крепко сжатые губы графа и заходившие желваки на его скулах недвусмысленно сказали ей, что каждое ее прикосновение доставляет ему сильную боль, однако здесь она уже ничего не могла поделать. Так нежно, как только могла, она смыла засохшую кровь и кусочки материи, которые застряли в ране.

— А часто ли здесь на дорогах появляются разбойники? — спросил Уильям, внимательно наблюдая за тем, что она делает.

— Я впервые слышу об этом, — кратко ответила она, полностью поглощенная своим делом.

— Здесь никогда не было разбойников, — мрачно подтвердил граф сквозь стиснутые зубы.

Уильям внимательно взглянул на хозяина.

— Вы считаете, за этим стоит Тарле? — изменившись в лице, спросил он.

— Уверен. Он отнюдь не рад моему возвращению. Я вернул свои владения и поместье. И теперь он ужасно боится меня. Возможно, он понимает, как сильно я хочу перерезать ему глотку. Если бы не король…

Граф внезапно замолчал, пристально вглядываясь в закрытое маской лицо Мэриан, так как, едва он упомянул о возвращенном поместье, девушка застыла.

Ее сердце замерло, а затем бешено застучало, когда она поспешно продолжила обрабатывать рану. Правда, теперь она делала это уже не так нежно. Полностью теряясь под его пристальным взглядом, она перевела глаза на Уильяма, пытаясь хоть как-то сгладить свою растерянность.

— Вы уже сообщили констеблю?

— В этом нет необходимости, — охотно отвечал камердинер, заглядывая девушке через плечо. — Его светлость оставил их обоих лежать прямо там, на поляне, со вспоротыми животами.

— Довольно, Уилл! — резко оборвал его Фолкхэм. Но от девушки не укрылся многозначительный взгляд, который он бросил на своего слугу. — Совершенно ни к чему молодой женщине слушать о подобных вещах!

— Согласна, — поспешила вставить Мэриан. Ее желудок едва не вывернулся наизнанку, так как она тотчас же представила себе картину, описанную Уильямом. — Я не выношу убийства.

Фолкхэм скривил губы в улыбке, услышав, с каким презрительным вызовом она это произнесла.

— Вы бы, конечно, предпочли, чтобы вместо этого они убили меня?

Мэриан подавила в себе кровожадное желание ответить «да», но только потому, что не была совсем уверена в том, что он заслуживает смерти. Она подняла на него хмурый взгляд.

— Конечно, нет. Но мне не нравится, когда так равнодушно и даже небрежно говорят о смерти и убийствах.

— Простите меня, — мгновенно отозвался он, чуть приподняв от удивления брови. — Боюсь, мы с Уиллом слишком уж привыкли к смертям за последние два года. Служа под началом герцога Йоркского, мы участвовали во многих битвах.

Мэриан едва не задохнулась, услышав такое объяснение. Она невольно опустила глаза, взглянув на его обнаженный бок, и только тут заметила несколько белых шрамов на коже — видимо, следов от полученных в этих битвах ран. Она знала, что люди герцога Йоркского служили во французской и испанской армиях, завоевывая себе славу и почет. Так, значит, этот человек был одним из его прославленных наемников?

Неудивительно, что он почти не морщился, когда она очищала ему рану. Неудивительно и то, что он так спокойно, можно сказать, равнодушно отнесся к этому возмутительному, нападению, едва не стоившему ему жизни. Для такого молодого человека, каким казался, он, должно быть, видел слишком много смертей.

И сколько из этих смертей числятся на его счету? Девушка невольно задрожала, подумав о тех людях, которых он должен был порешить. Пусть даже многие из них и были убиты во время битвы.

Наконец Мэриан полностью обработала рану и теперь могла как следует рассмотреть, с чем ей придется иметь дело. Рана выглядела совсем не так ужасно, как ей показалось вначале. Если ее умело зашить и наложить бальзам, граф уже через несколько дней сможет двигаться. Мэриан почти с облегчением вздохнула. Ее взгляд невольно скользнул вверх по его обнаженному бедру, поросшему жесткими волосами.

«О Боже, нет!» — с ужасом, неясным ей самой, а потому показавшимся нелепым, подумала она, когда до нее дошло, что он почти полностью обнажен. Скрытое за маской, ее лицо вспыхнуло от непонятного ей самой смущения. Что это с ней? Сколько раз ей приходилось, работая вместе с отцом, видеть обнаженных мужчин, и ничего подобного с ней никогда не происходило. Однако этот человек был совсем другим. Он не был похож на тех солдат — серых, грязных, с загрубевшей кожей, которых ей приходилось лечить вместе с отцом.

Голос и изысканные манеры молодого человека отличались благородством. И все же он напоминал ей сейчас лежащую в колчане стрелу, с нетерпением ожидающую в своем молниеносном полете разрушить все, что встанет на пути. Даже в таком состоянии он излучал силу, хотя и лежал распростертый на кровати. Кожа на его бедре казалась почти мертвенно-бледной из-за большой потери крови, но сама нога, покрытая жесткими курчавыми волосками, несмотря ни на что, казалась мощной и крепкой. Взгляд девушки почти бессознательно скользнул выше, туда, где волоски росли гуще и где под простыней…

Мэриан поспешно опустила глаза. А затем вдруг поняла, что он внимательно наблюдает за ней, и ее рука невольно потянулась к лицу, проверить, на месте ли маска. Она храбро подняла на него глаза и… едва удержалась от шумного вздоха. Взгляд его ясных серых глаз, казалось, легко проникал сквозь шелк маски, для него не существовало никаких преград. Он словно читал ее нескромные, смущающие мысли.

— Ну так как? — спросил он, и в его голосе она уловила нотки сарказма. — Вы сможете с этим справиться?

Был момент, когда она подумала, что он имел в виду не только свою рану. Но затем, спохватившись, отругала себя за такие глупые мысли.

— Да, конечно. Но только мне надо, чтобы ваш человек принес кое-какие снадобья из лавки мистера Тиббета.

По лицу графа скользнула быстрая, насмешливая улыбка, при виде которой Мэриан готова была прикусить себе язык за то, что сама напомнила ему обстоятельства их первой встречи.

— Просто скажите мне, что именно вы хотите, чтобы я там взял, — отозвался Уильям и, не замечая странной улыбки хозяина, направился к двери.

— Скажите слуге, пусть даст вам горшочек с аконитовой мазью, да постарайтесь вернуться побыстрее, — деловито сказала Мэриан.

Уильям кивнул и открыл дверь.

— И вот еще что, Уильям, — добавила девушка, нервно оглянувшись на графа, — пусть слуга пошлет записку моей тете с сообщением, что я задержусь у пациента.

— Если вы объясните мне, где живете, я сам отнесу записку вашей тете.

— Нет!

Увидев, что оба мужчины смотрят на нее с немым удивлением, Мэриан постаралась говорить как можно более небрежным тоном:

— Я хочу сказать, вам нет совершенно никакой необходимости так утруждать себя. Просто пошлите слугу. И, пожалуйста, не упоминайте… кто мой пациент и где я сейчас нахожусь, не то тетя будет волноваться. Просто скажите, что я скоро вернусь. Тетя Тамара привыкла к тому, что я часто задерживаюсь у пациентов, поэтому она поймет.

После того как Уильям ушел, Мэриан обеспокоенно вздохнула. Тетя Тамара будет в ярости, когда узнает, где она сейчас. С той памятной встречи в лавке мистера Тиббета она много раз настойчиво повторяла, как важно держаться подальше и не попадаться на глаза молодому графу.

— Почему ваша тетя будет так уж беспокоиться, если узнает, что вас пригласили в Фолкхэм-хауз лечить меня? — спросил граф, и в его серых холодных глазах вспыхнул огонек неподдельного интереса.

Мэриан, которая в этот момент рылась в сумке с медикаментами в поисках толстой иголки и нитки, застыла на мгновение. Она старалась не показать своего смущения, вызванного вопросом графа. Чуть дрожащей рукой девушка вынула из сумки то, что искала, чувствуя, как пот тонкой струйкой течет по ее груди и спине под грубой тканью толстого шерстяного плаща. Неожиданно эта так хорошо ей знакомая комната показалась тесной и душной, что было совсем неудивительно, огонь в камине все еще горел. Однако не только, а может, и не столько духота в комнате вызвала такой странный жар в ее груди. Она вдруг внезапно поняла, что осталась с этим страшным, опасным человеком один на один.

Отвечая, Мэриан старалась осторожно выбирать слова, надеясь, что голос не выдает ее тревоги.

— Прошу прощения, милорд, если мои слова покажутся вам обидными, но только моя тетя не доверяет аристократам и не любит их.

Это была правда. Единственный аристократ, с которым Тамара мирилась, был ее отец.

Фолкхэм неожиданно рассмеялся, чем очень удивил ее.

— Отчего же так? Разве дворяне менее приятные и достойные доверия и уважения люди, чем цыгане?

— Некоторые из них достойны только презрения! — с вызовом заявила Мэриан, рассерженная тем пренебрежением, которое прозвучало в его тоне, когда он говорил о цыганах.

— Так же, как и некоторые цыгане. Возможно, вашей тете просто не повезло и она встречалась не с теми аристократами.

Злой ответ уже готов был сорваться с ее острого язычка, но Мэриан вовремя удержалась, понимая, как опасно спорить с таким противником. Да и была в его словах правда, что уж отрицать. Как-то однажды ее мама намекнула, что какой-то вельможа разбил сердце Тамары, и в этом коренилась основная причина, почему она с тех пор так подозрительно относилась ко всем аристократам. Однако было и еще кое-что. Тамара с презрением относилась к тем немногим аристократам, которых ей приходилось встречать, потому что она считала их слабовольными, слабохарактерными бездельниками и щеголями.

Мэриан взглянула на Фолкхэма, который стоически переносил боль, скрывая ее под напускной сдержанностью. Воистину граф очень сильно отличался ото всех тех вельмож, которых знала Тамара. Уж слабым-то его, во всяком случае, никак нельзя было назвать. Что ж, тем хуже для нее. Поскольку этот человек отнюдь не был глупцом, ее пребывание в Фолкхэм-хаузе с каждой минутой делало ее положение все более рискованным. Итак, ее благие намерения держаться как можно дальше от опасности, которую представлял собой себя граф Фолкхэм, рушились на глазах, и с этим она уже ничего не могла поделать, думала девушка со все возрастающим беспокойством.

Ну, во всяком случае, он достаточно серьезно ранен и не сможет побежать за ней, если у нее вдруг возникнет необходимость немедленно улизнуть отсюда. В то же время она не могла избавиться от предчувствия, что если он захочет преследовать ее, то сделает это, не обращая внимания на свои раны.

Ей остается только одно — добиться, чтобы у него не возникло такого желания. Мэриан посмотрела на иглу, в которую она только что вдела нитку. Похоже, после того, как она закончит зашивать ему рану, он вряд ли захочет когда-нибудь снова увидеться с ней и сам будет обходить ее за милю. И девушка внутренне содрогнулась при мысли о той боли, которую она должна будет сейчас причинить ему.

И тогда на помощь ей пришло воспоминание о том, кто он такой. Первый раз за весь вечер она внимательно оглядела комнату, которую он занимал сейчас, ту самую комнату, что принадлежала ее родителям. Ее неприятие еще более усилилось, когда она поняла, как он все здесь изменил до неузнаваемости. Старые, любимые кресла ее отца и письменный стол он заменил новой мебелью из ореха, которой недоставало уютной теплоты. Ее взгляд невольно наткнулся на окровавленную шпагу, что лежала на богатом светлом ковре, оставляя на нем зловещие пятна.

Граф был просто безжалостным убийцей, сказала она себе. Он заслужил всю ту боль, от которой сейчас страдал. И все же кровавые пятна, темнеющие на белых простынях, тут же напомнили ей о том, что он тоже человек и заслуживает жалости и сочувствия.

Ей лучше побыстрее закончить это тяжкое, неприятное дело, подумала она, решительно поднимая иглу.

— Я собираюсь сшить вам края раны, чтобы она не расходилась и лучше заживала, — предупредила девушка, снова приближаясь к кровати. — Но, боюсь, вам будет больно.

— Вряд ли будет больнее, чем уже есть, но я от души надеюсь, что вы умеете обращаться с иголкой, — насмешливо сказал он. — Мне бы не хотелось, чтобы завтра моя нога походила на кое-как залатанные панталоны.

Его внимательный взгляд остановился на ее тонких, нежных пальцах, в которых она держала иголку.

— Разве вы не знаете? Мы, цыгане, славимся своим искусством шить, — она пыталась говорить с ним легким, почти веселым тоном, чтобы хоть немного отвлечь его от своих действий.

— Но вы-то не цыганка, — процедил он сквозь стиснутые зубы, когда она стала протыкать иглой его кожу.

Его слова настолько смутили Мэриан, что она от неожиданности с силой вонзила в него иглу, забыв об осторожности.

— Черт возьми, женщина! — рявкнул он. — Я не подушка для булавок!

— Извините, — пробормотала она, пытаясь успокоиться. — Что вы имели в виду, когда сказали, что я не цыганка?

— У вас слишком правильная речь для цыганки. Вот ваша тетя — та другое дело, у нее вполне характерный выговор. Да и голос ваш и манеры говорят скорее о благородном происхождении.

Мэриан судорожно сглотнула. Ей надо постоянно держать ухо востро, этот человек слишком проницателен. Теперь придется выдумывать какое-нибудь объяснение. Вот только какое? Она вспомнила, как ее тетя однажды сказала, что чем ближе ложь к правде, тем она надежнее.

— Мой отец был аристократом, — сказала она тихо. — Только моя мать — цыганка.

Жесткий взгляд его прищуренных глаз впился в ее лицо, и Мэриан опять показалось, что он видит сквозь маску.

— Так, значит, вы — незаконнорожденная дочь какого-то вельможи? Что ж, это, конечно, объясняет вашу речь и манеры, но только в том случае, если вы воспитывались в его доме, как дворянка. Вы хотите сказать, что ваш отец признал вас?

Слава Богу, он сам пришел к такому заключению и предложил ей уже готовый вариант ответа, так что ей не придется придумывать совсем уж бессовестную ложь. Она с усилием заставляла свои пальцы слушаться и продолжала осторожно сшивать края раны. Однако говорить ей при этом было очень трудно.

— Да. Я жила в доме отца до самой его смерти, — прошептала она. Хотя бы здесь она могла не лгать. — Однако потом его семья отказалась от меня, и я вынуждена была жить со своей тетей как цыганка. С тех пор она и заботится обо мне.

— Вам пришлось нелегко в жизни, — сказал он тихо.

На какое-то мгновение его слова смутили девушку. Конечно, она лишилась обоих любимых родителей, но все-таки она не была одинока и несчастна все эти годы. А затем Мэриан вспомнила, что он думает, будто она обезображена оспой. И девушка внезапно почувствовала досаду и стыд за то, что своим враньем они с Тамарой вызвали его сочувствие и даже жалость.

— На самом деле моя жизнь вовсе не была такой уж тяжелой, — сказала она, осторожно протягивая нитку сквозь кожу. — Даже напротив, я была по-настоящему счастлива. Для меня жизнь похожа на заросший сад. Вы можете провести все свое время, проклиная сорняки, или же будете долго и старательно выпалывать их. Но в любом случае цветы — вот что главное! Вырастут они в вашем саду или нет — зависит только от вас.

Он закрыл глаза, и на его лице появилось то циничное выражение, которое так неприятно поразило девушку при их первой встрече.

— Некоторые сады настолько заросли, что их нет смысла спасать от сорняков, лучше сразу сровнять с землей.

Мэриан вновь отвела глаза от его лица, пораженная той неожиданной горечью, которая прозвучала в его словах.

— Может быть. Но только тогда, когда вы будете уверены, что сможете посадить новый сад.

Его губы сложились в жесткую, пренебрежительную усмешку.

— Что ж, я вижу, в вашем саду есть цветы. И не важно, что произойдет с вашим садом, вы приложите все силы к тому, чтобы он цвел.

Она улыбнулась под маской.

— Наверное, мои слова звучат слишком легкомысленно для человека, который только что был ранен разбойниками и едва не лишился жизни.

— Пожалуй. Немного. Или, быть может, слегка наивно.

Его слова неожиданно больно задели ее.

— А что вы знаете, милорд, о тяжелой, полной лишений жизни? — в запальчивости воскликнула она. — Вы сами когда-нибудь страдали в детстве от нужды? Или, может быть, видели, как умирают от голода дети? Вы видели смерть на войне, это правда, но вы ведь никогда не сомневались, что это достойная смерть во имя славы! — Мэриан невольно вспомнила тех бедных мужчин и женщин, которых лечили ее отец и мать, их ужасные и подчас бесцельные страдания. — Я столько раз видела, как смерть приходила за теми, кто ничем не заслужил ее, кто умер только потому, что родился в бедной семье. Нет, конечно, такие, как вы, предпочитают не замечать этих страданий. Вам и невдомек, что вы можете оказаться их причиной!

Он внимательно наблюдал за ее внезапной эмоциональной вспышкой, его глаза потемнели, как показалось девушке, от гнева.

— Ваша тетя не единственная в вашей семье, кто не любит аристократов, — тихо сказал он.

Мэриан отвернулась, смущенная и сердитая на себя за эту глупую вспышку. Почему она вдруг с такой злостью отреагировала на его, в общем, довольно безобидное замечание? Ведь она вовсе не может сказать про себя, что не любит аристократов. Да и с какой стати? Ее отец — баронет.

И все же она относилась к высшей знати несколько иначе, чем можно было бы ожидать от дочери придворного. Ее мать уже давно открыла ей глаза на страдания и нужды простых людей, она учила свою дочь лечить их, сострадать, ухаживать за бедными и нищими так же, как и за богатыми горожанами. Вот почему ее отец так неохотно согласился на роль придворного лекаря. Хотя его симпатии всегда принадлежали роялистам, с приходом Кромвеля он начал думать, что, возможно, это не так и ужасно — иметь правительство, которое управляет страной от имени всего народа, а не только самых богатых и знатных.

И вот теперь вновь вернулся двор — праздные, ленивые дворяне под предводительством своего развращенного государя. Мэриан испытующе посмотрела на графа. Возможно, он и кажется на первый взгляд другим, однако в глубине души он такой же, как и все вельможи при дворе. Он смотрит на мир предвзято, не задумываясь, не испытав хоть однажды безнадежного отчаяния нищеты. Мэриан вновь принялась сосредоточенно зашивать рану, на этот раз уже в полном молчании, упорно не поднимая глаз до тех пор, пока вся работа не была благополучно закончена.

Затем Мэриан, все еще охваченная негодованием на графа и таких, как он, принялась со злостью разрывать специально приготовленную простыню на узкие ленты.

— Почему-то у меня возникло такое чувство, будто вы представляете себе, как разрываете не эту тряпку, а меня на мелкие кусочки, — насмешливо сообщил он через несколько минут.

— Не говорите глупостей, милорд! — вспыхнула она. — Мне просто нужно чем-то перевязать вам ногу.

Он усмехнулся уже шире.

— По-моему, здесь достаточно бинтов, чтобы перевязать меня всего, и не один раз, если я не ошибаюсь.

Мэриан остановилась и растерянно посмотрела на груду льняных бинтов на кровати.

— Пожалуй, хватит, — с грустью согласилась она, опустив руки с остатками простыни.

— Если вы и в самом деле хотите использовать столько перевязочного материала, то, пожалуй, вам стоит проткнуть и мою вторую ногу, — продолжал подшучивать он. — Думаю, вы сделаете это с огромным удовольствием.

Как он может шутить, когда рана в ноге должна вызывать невыносимые мучения, с удивлением думала Мэриан. Или таким образом он пытается отвлечься от боли?

Она решила поддержать его шутливый, легкомысленный тон.

— Может быть, и стоило. Тогда я смогла бы проверить варварское средство вашего старого слуги на второй ноге.

Его лицо внезапно помрачнело, несмотря на невеселую усмешку. Мэриан поняла, отчего это, — улыбались только его губы, но не глаза.

— Нет уж. Разве что вы используете остатки бинта, чтобы привязать меня к кровати. Я прикажу ему, чтобы он под угрозой смерти не смел использовать свои врачебные таланты ближе чем в сотне миль от моего поместья. Мои арендаторы начнут умирать как мухи, если только он станет лечить их.

Очень медленно она подняла глаза и встретила его веселый, чуть удивленный, ироничный взгляд. Вот уж воистину, за сменой его настроения было почти невозможно уследить. И только она хотела спросить, какое, собственно, дело этому жестокому, порочному человеку до нужд его арендаторов, как вернулся Уильям с лекарством.

— Ну и штучка эта ваша тетя, — проворчал он, но глаза его при этом весело блестели.

Мэриан взяла у него бальзам дрожащими руками.

— Как вы нашли мою тетю?

— Да она как раз была в лавке аптекаря, когда я вошел туда, пытая этого бедного парня, его слугу, куда запропастилась ее племянница. Верно, она думала найти вас там.

Мэриан вздохнула чуть свободнее.

— Понятно, — пробормотала она, нанося бальзам на зашитую рану.

Уильям поморщился.

— Она прямо исколола меня всего своим острым язычком, ей-Богу! Она заявила, что вы вовсе не являетесь личной служанкой для всех горожан и что вам тоже нужен отдых, как и всем остальным людям. Затем она выбранила меня за то, что я не хотел сказать, где вы. Я сказал ей, что вы в безопасности. Но эта фурия все равно долго меня распекала. Велела мне не забывать, что вы, видите ли, невинны, как дитя, и чтобы я не смел вас и пальцем коснуться.

Мэриан нервно закусила губу, заметив, какой живой интерес вызвало это последнее замечание у графа.

— Моя тетя, как всегда, чересчур осторожна. Не обращайте внимания на ее слова, — пробормотала Мэриан, ловко накладывая повязку. Она осторожно перебинтовала ногу графа, вновь про себя удивившись твердым как камень мускулам его бедра.

— Трудновато не обращать внимания на женщину с таким острым язычком, как ваша тетушка, — усмехаясь, сообщил Уильям. Он уселся на стул возле кровати графа. — Хотя и без такого язычка на нее едва ли можно не обратить внимания, — несколько туманно добавил он.

Однако граф, кажется, прекрасно понял, на что намекал его камердинер.

— А тебе не кажется, что эта цыганка несколько для тебя старовата? — усмехнулся он, прищурившись.

Однако Уильям стоял на своем.

— Ну, она не так уж и стара, милорд. И смотреть на нее просто одно удовольствие.

Фолкхэм вновь усмехнулся, но его усмешка тут же превратилась в гримасу боли, когда Мэриан сердито затянула повязку у него на ноге.

— Если вы, господа, уже закончили обсуждать мою тетю, то я бы хотела объяснить Уильяму, как ухаживать за раной.

Тишина, внезапно воцарившаяся в комнате, заставила Мэриан в недоумении поднять глаза. От хмурого, тяжелого взгляда графа более робкое создание немедленно бы в ужасе бросилось прочь в поисках защиты, однако Мэриан отнюдь не была робкой. Она спокойно, не моргнув глазом встретила его взгляд.

— Разве вы не вернетесь, чтобы сделать перевязку? — спросил Фолкхэм с угрозой в голосе.

Теплый уютный свет от камина освещал комнату, но лицо графа оставалось в тени и оттого казалось девушке еще более грозным. Не обращая внимания на внутренний холодок страха, она храбро подняла голову:

— Уверена, Уильям сам прекрасно с этим справится.

Граф поймал ее руку в тот момент, когда она, закончив перевязывать ногу, попыталась подняться.

— Мне бы хотелось, чтобы это сделали вы, — негромко произнес он. Мэриан попыталась вырвать у него руку, но он лишь сильнее сжал пальцы вокруг тонкого запястья.

— Прошу вас, милорд, — пробормотала девушка, чувствуя, как бешено колотится сердце. — Уверяю вас, в этом нет необходимости. Меня ждут другие пациенты.

— Ах вот как! Но ведь Уильям совсем незнаком с подобными делами, он может только все испортить.

Неожиданно граф с повышенным интересом принялся рассматривать тонкую, изящную кисть, зажатую в его руке.

Сила, с которой он держал ее, испугала девушку. Ей стало по-настоящему страшно.

— Я… я уверена, у него все получится, я ему подробно объясню…

— Возможно… — рассеянно ответил граф. Протянув вперед руку, он захватил в плен другое запястье девушки и так же внимательно рассматривал ее руку несколько мгновений. Мэриан чувствовала, как отчаянно пульсирует жилка под его большим пальцем.

Наконец он выпустил одну руку, и его пытливый, подозрительный взгляд впился в лицо девушки, словно стремясь заглянуть под маску.

— Скажите мне, Мина, как случилось, что на ваших руках нет никаких следов оспы?

На мгновение Мэриан растерялась. Такого вопроса она никак не ожидала.

— Я… я не знаю, — запинаясь, пробормотала она, не в состоянии придумать ответ, который мог бы усыпить его подозрения.

— Но разве это не странно, что на ваших руках нет ни единого пятнышка, в то время как лицо было столь сильно изуродовано оспой, что вам даже приходится носить маску? Насколько мне известно, при оспе так не бывает.

Свободной рукой он медленно сдвинул вверх манжету платья, обнажив руку до локтя.

— Вы сами разбираетесь в болезнях, — сказал он и, прищурившись, осторожно провел большим пальцем по гладкой золотистой коже, чуть прикрытой грубой льняной тканью рукава. — Так скажите мне, разве бывает так, что оспа поражает одну часть тела и оставляет совершенно нетронутой другую?

— Так иногда случается, — сухо сказала Мэриан, ее страх постепенно уступил место все нарастающему гневу. Да как он смеет так бесчувственно допрашивать женщину, которая, вполне возможно, стыдится своей внешности!

— А ты как думаешь, Уильям? — задумчиво спросил граф, с легкостью препятствуя всем ее попыткам вырвать руку из его железных пальцев. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы оспа вела себя так избирательно?

Это вконец переполнило чашу терпения Мэриан. Она вспылила, начисто позабыв о своей роли бедной испуганной цыганки.

— Немедленно отпустите меня, милорд! — с вызовом воскликнула она, гордо вскинув голову.

Но граф не обратил на ее вызов никакого внимания. Лишь его губы сложились в тонкую насмешливую улыбку.

— Что, если бы я захотел более подробно исследовать этот удивительный случай?

Мэриан чуть не задохнулась от возмущения.

— Тогда вы просто подтвердили бы то, о чем я все это время подозревала: несмотря на все ваши старания выглядеть благородным человеком, вы так же безжалостны и жестоки, как и все остальные придворные кавалеры!

Улыбка мгновенно исчезла с лица графа, и жесткий взгляд чуть прищуренных глаз, казалось, впился в ее лицо.

— А откуда, позвольте узнать, простая цыганка может знать о придворных кавалерах?

Мысленно обругав себя за несдержанность, Мэриан все же не смутилась.

— Я, как и все, много чего слышала, — заявила она с вызовом. — О том, как двор запятнал себя всякими постыдными, недозволенными удовольствиями. Как дворяне, подобные вам, бросают одну женщину, чтобы тут же залезть в постель к другой. А вы? Неужто вы так пресытились красавицами, что готовы мучить бедную, обезображенную оспой девицу, да еще после того, как она только-только закончила лечить ваши раны?

Она не могла сказать, что именно в ее словах так подействовало на графа, но нужного эффекта она все же добилась. Он резко отбросил ее руку и сжал челюсти, так что губы вытянулись в узкую тонкую линию.

— Ах да, мои раны! — сказала он с деланным спокойствием. Граф перевел взгляд на аккуратно перебинтованную ногу, и на его лице отразилась смесь самых разных чувств — от недовольства собой до яростного желания разобраться в своих противоречивых желаниях. — Вы хорошо позаботились о них. Вы правы, мне не подобает ставить вас в затруднительное положение.

Мэриан попыталась унять свой гнев, хотя это далось ей с трудом.

Граф ворчливо добавил:

— Я должен поблагодарить вас за вашу заботу.

Ее горячее желание влепить ему пощечину немного уменьшилось, однако все еще жгло ей руку.

— Неважно, забудем об этом, — сказала она, легко взмахнув рукой, словно отгоняя все недоразумения. Теперь ей хотелось только одного — как можно быстрее покинуть эту комнату, прежде чем он снова начнет мучить ее вопросами.

— Только не я. Я не могу позволить вам уйти, не наградив вас за ваши труды. Уилл, принеси-ка мой кошелек…

— Нет, не надо, прошу вас! — заупрямилась Мэриан, страшась вновь остаться один на один с этим человеком.

Уильям замешкался у двери, ожидая подтверждения приказа своего господина.

Брови Фолкхэма поползли вверх от удивления.

— Вы отказываетесь получить плату за свой труд? Я достаточно хорошо знаю цыган, они никогда ничего не делают просто так, да и своего никогда не упустят.

Мэриан никак не отреагировала на явное оскорбление, прозвучавшее в его словах. В этот момент она была слишком поглощена тем, как бы ей поскорее уйти отсюда неузнанной, чтобы обращать внимание на его слова. Если она проведет с ним еще хоть несколько минут, он, несомненно, вновь вернется к расспросам о ее загадочной оспе и причинах, по которым она закрывает лицо.

— Я не беру… не беру денег за свои услуги, — настаивала она в надежде, что он просто позволит ей наконец покинуть этот дом.

Однако ее надежды оказались тщетными. Если бы она подумала немного, то поняла, насколько разумнее было просто принять деньги. Но Мэриан, похоже, не могла в этот момент мыслить разумно.

Граф нахмурился.

— Уверен, ваша тетя не столь щепетильна. Я поговорю с ней, как только начну ходить…

— Нет!

Ее горячность еще более удивила графа.

Мэриан с отчаянием сжала руки. Она ни в коем случае не должна допустить, чтобы он разговаривал с ее тетей.

— Я… Я имею в виду, — затараторила она, — что тетя скажет вам то же самое. Я лечу людей просто так, для своего удовольствия. Тетя зарабатывает для нас обеих деньги шитьем… нам этого вполне хватает. Пожалуйста, милорд, не тратьте на нас свое внимание и время.

Он продолжал подозрительно смотреть на нее, и в ее душу закрались самые ужасные опасения. Она начала понимать, что допустила досадную ошибку. Она должна была взять его золото и покончить с этим, даже если бы ей пришлось на несколько минут остаться с ним наедине. Но разве она могла предположить, что он окажется таким настойчивым?

В конце концов он вежливо кивнул ей, хотя она видела по его глазам, что он не поверил ни единому ее слову.

— Как вам будет угодно.

Легкий вздох облегчения невольно сорвался с губ Мэриан.

— Благодарю вас. А теперь, милорд, я должна идти, прежде чем моя тетя начнет беспокоиться.

— Но вы ведь вернетесь, чтобы сделать перевязку, не так ли? — спросил он с настойчивостью, которая ей совсем не понравилась.

— Если возникнет такая необходимость, — неохотно ответила девушка.

Это не было заведомой ложью, убеждала она себя, когда позже вспоминала о своем обещании. Если возникнет необходимость, сказала она ему, но Мэриан была уверена, что такой необходимости не возникнет. Граф силен и молод, у него крепкий, здоровый организм, и рана обработана достаточно умело. Она должна зажить без всяких осложнений. Позже, когда Уильям будет разыскивать Мэриан у аптекаря, мистер Тиббет сумеет рассказать ему, как поменять на ране повязки, или в крайнем случае сделает это сам. Уже через несколько дней граф сможет вставать, а через пару недель забудет о том, что был ранен. И таким образом ей вовсе не надо вновь встречаться с этим опасным графом Фолкхэмом.

Если, конечно, граф не решит, что должен снова увидеть ее.

Но девушка постаралась убедить себя, что не стоит волноваться из-за того, что пока не произошло. Если он вздумает разыскивать ее, она придумает какой-нибудь способ, как помешать ему и отбить у него охоту проявлять излишнее любопытство.

У нее получится, заверила она себя.

Однако воспоминание о том, как он держал ее за руку, заронило в ее душе некоторые сомнения.

 

4

Мэриан поклялась себе, что ни за что больше не вернется в Фолкхэм-хауз. Она искренне верила, что ей не придется этого делать. И все же пять дней спустя она вновь стояла в огромном величественном холле, простиравшемся на всю длину второго этажа Фолкхэм-хауза.

У нее не было другого выхода, уверяла она себя. Мистер Тиббет передал ей, что граф тяжело болен. Что же ей оставалось делать? Она должна выяснить, что случилось с раной, которую она, как ей казалось, так тщательно зашила и обработала. Почему все ее старания оказались напрасными? Несмотря на опасную подозрительность Фолкхэма, образ его мощного, крепкого тела, сломленного лихорадкой, сильно ее тревожил. Она убеждала себя, что у нее нет абсолютно никаких причин чувствовать себя виноватой за его состояние. И тем не менее она испытывала острое чувство вины.

Она исподтишка взглянула на Тамару. Та потрясенно оглядывалась вокруг, даже не пытаясь скрыть свои чувства. Но Мэриан не могла винить ее за это. Вид холла сам по себе уже мог заронить сомнения по поводу нравственности нового обладателя поместья. Граф превратил его в богато отделанную, даже роскошную галерею, выполненную в темных тонах, что придавало ей какой-то тревожный, может быть, даже несколько гнетущий облик. Здесь все совершенно отличалось от того, что было при ее отце. Стены, заново отделанные панелями, как и раньше, были увешаны картинами и гобеленами, но те ни в малейшей степени не напоминали мирные пасторали и степенные портреты предков Винчелси, которые предпочитали ее родители.

Теперь на стенах красовались древние средневековые гобелены с изображением битв. А с портретов на Мэриан смотрели мужчины и женщины с суровыми, а подчас и жестокими лицами, черты которых в большей или меньшей степени имели сходство с чертами молодого графа. Одна из картин, на которой были изображены две полуобнаженные дамы с пышными формами, прильнувшие к своим кавалерам, заставила девушку смущенно вспыхнуть до корней волос. И все же что-то в этих сочных, насыщенных красках или явная чувственность притягивали ее взор помимо воли.

Даже вид самой мебели, казалось, имел целью вызвать боязливый трепет у взирающего на нее зрителя. Дорогие, выполненные с большим мастерством кресла стояли в полукруглых оконных нишах, напоминая Мэриан о том, что богатство Фолкхэмов во много раз превышает состояние ее отца. Ее взгляд привлек древний мраморный столик. Круглую столешницу поддерживали искусно вырезанные фигуры сатиров, чьи грешные, дразнящие взгляды внезапно смутили девушку. Она поспешно отвела от них глаза, чтобы тут же встретиться с еще более тревожащей картиной.

Вдоль одной из стен висела необычная коллекция оружия. Скрещенные испанские рапиры, шпаги, кинжалы, различные сабли, даже украшенный драгоценными камнями ятаган — все это придавало залу, так хорошо ей знакомому когда-то, несвойственный ему прежде угрожающий вид.

«Каким же должен быть человек, который украшает свое жилище такими грозными орудиями смерти?» — невольно спросила она себя. Ответ пришел к ней мгновенно. Это человек, который хотел напомнить всем, кто бы ни пришел к нему в дом, что с ним не стоит шутить. Новый владелец Фолкхэм-хауза был несгибаемым солдатом, привыкшим к крови и смерти, сам покрытый шрамами многих сражений, и он хотел, чтобы об этом помнили его друзья и враги.

Так как же вышло, что эта последняя рана оказалась для него роковой? Мэриан пребывала в растерянности, она никак не могла понять, что произошло. Разве только его состояние не было уж настолько плохим, как уверял ее мистер Тиббет. Это ранение вряд ли коренным образом отличалось от тех, что он не раз получал в битвах и шрамы от которых она видела на его теле. Допустим, ей самой не приходилось еще никогда заниматься подобными ранами, но она была уверена, что все сделала правильно — тщательно очистила и зашила так, как это делал отец. Если рана не нагноилась, уверяла она себя, то с чего бы графу лежать в беспамятстве, в жестокой лихорадке, как ее уверяли? Нет. Этого просто не могло быть!

Конечно, Тамара была уверена, что это не так. Едва мистер Тиббет сообщил им, что он слышал о плачевном состоянии графа от Уильяма Крэшоу, Тамара сразу заявила, что вся эта история — не более чем выдумка, обыкновенная ловушка, чтобы заставить Мэриан вновь прийти в Фолкхэм-хауз.

— Это безумие, — бормотала Тамара, пока они ожидали в холле, отправив слугу сообщить Уильяму Крэшоу о своем приходе. — Я просто не могу поверить в то, что ты добровольно согласилась вновь прийти сюда.

Мэриан сама не понимала, как она на это решилась, но благоразумно промолчала на этот счет.

— Мистер Тиббет боится, что граф при смерти. Я не могла не прийти.

— Однако сам мистер Тиббет был против того, чтобы ты приходила сюда. И во всяком случае, он даже не видел Фолкхэма и не может судить о его состоянии.

— Я же говорила тебе, Уильям никогда не допустит к своему хозяину мистера Тиббета. Он не доверяет пуританам.

Тамара презрительно фыркнула.

— А ты не должна была бы доверять аристократам. Ты совершила большую глупость, когда пришла сюда в первый раз. Если бы не твоя маска, кто знает, что бы тогда произошло. Но уж сейчас…

Мэриан виновато опустила глаза, невольно взглянув на свои запястья. В ее памяти всплыла отчетливая картина, как Фолкхэм изучал ее руки. Она вновь почувствовала прикосновение его горячих пальцев к своей коже. Мэриан так и не призналась тетке, как близка она была к разоблачению в ту ночь. Может ли быть утверждение Уильяма, что его хозяин тяжело болен, всего лишь ловушкой, или это правда?

В любом случае она оказывалась в очень опасном положении. Если Фолкхэм и в самом деле так болен, как утверждает его камердинер, то горожане вполне могут поверить, что она это сделала специально. И не важно, что там было на самом деле. Слишком уж все неудачно складывалось.

Мэриан нервно обернулась к тетке, и даже под тяжелым широким плащом было заметно, как она дрожит.

— Задумывалась ли ты, что с нами будет, если граф умрет? — тихо прошептала она.

Тамара на мгновение застыла. Резкие морщинки, проложенные беспокойством, казалось, стали еще глубже.

— Если аристократ, занимающий такое высокое положение, умрет после того, как я лечила его, мне конец, — мрачно продолжала Мэриан. — Жители города не решатся защищать меня в этом случае, и, как только солдаты обнаружат, кто скрывается под именем Мина, меня сразу же арестуют. А уж учитывая обвинение, выдвинутое против отца, никто не будет сомневаться, приписывая мне и смерть Фолкхэма. Теперь ты понимаешь? Я должна во что бы то ни стало спасти его, или мне придется своей жизнью заплатить за его смерть.

Черные глаза цыганки ярко блеснули.

— Еще до того, как стемнеет, мы можем быть уже далеко отсюда.

Предложение Тамары звучало очень соблазнительно, но Мэриан знала — это не выход, во всяком случае, для нее.

— Я не могу бросить человека на верную смерть! — воскликнула она с неожиданной яростной силой, словно заразившись общим тревожным настроением окружающей их обстановки. — А кроме того, если даже нам и удастся сбежать, они будут всюду охотиться за мной, пока в конце концов не поймают. Сейчас они оставили меня в покое только благодаря твоим рассказам о моем самоубийстве. Если только они узнают, что я жива…

Выражение муки на лице Тамары подтвердило, что она хорошо поняла доводы племянницы. Тем не менее она решительно выпрямилась.

— По крайней мере я смогу защитить тебя от этого канальи Уильяма и его ужасного хозяина, пока ты делаешь здесь свое дело.

— Именно для этого ты и пришла сюда, так ведь? — с чуть заметной улыбкой заметила Мэриан.

Она представила себе, как ее тетя, схватив со стены один из висящих там устрашающих клинков, бросается на защиту ее чести. Эта мысль немного позабавила ее. Однако девушка не могла не подумать, что бы было, если бы она все же послушалась разумных доводов Тамары и оставила все как есть на волю провидения.

От ее внимательного взгляда не укрылось, что в поместье было что-то не так. Несмотря на дух печали, почти скорби, царящий в холле, в самом доме, казалось, кипела жизнь. Постоянно раздавались звуки быстрых шагов то вверх, то вниз по лестницам, в дальней комнате немелодично, но вполне жизнерадостно свистел лакей. Трое горничных быстро и слишком шумно пробежали по залу, с почти оскорбительным любопытством рассматривая Мэриан и Тамару и весело при этом хихикая. Или все они не представляют себе, в каком ужасном состоянии находится сейчас их господин?

Но прежде, чем она окончательно разволновалась, на другом конце холла наконец-то появился Уильям. Пока он шел к ним по устланному дорогим ковром полу, Мэриан подумала, что он выглядит сейчас гораздо привлекательнее, чем ей показалось в прошлый раз. Он не обладал устрашающей внешностью своего хозяина, однако его тощая, долговязая фигура была полна спокойного достоинства и уверенности, которую Мэриан не могла не отметить.

— Итак, вы пришли, — тихо произнес он, подходя к Мэриан, при этом явно избегая встречаться с ней глазами.

Это не на шутку встревожило Мэриан. Неужели она опоздала? Девушку охватила паника.

— Он… он умер?!

Вздрогнув, Уильям изумленно взглянул на нее, затем взял за руку.

— О!.. Нет! С ним все хорошо… Я хочу сказать, у него лихорадка. Сейчас он отдыхает, но…

Внезапно он замолчал, только теперь узнав Тамару, стоящую сзади Мэриан.

— А вы что здесь делаете? — спросил он цыганку, мгновенно насторожившись, однако взгляд его зеленых глаз оставался по-прежнему приветливым.

— Я пришла помогать своей племяннице, разумеется, — с твердой решимостью заявила та.

Мэриан в полном замешательстве почувствовала вдруг себя лишней. Она видела, что в отношениях между Тамарой и Уильямом существовало какое-то напряжение и… неловкость? Эти двое смотрели друг на друга так, словно забыли о ее существовании. Странный блеск, внезапно появившийся во взгляде Уильяма, сначала смутил девушку, пока она не вспомнила, что тот встречал Тамару в лавке мистера Тиббета в ту ночь, когда ее позвали лечить рану графа.

Чуть потянув Мэриан за руку, Уильям тихо сказал, не спуская при этом глаз с Тамары:

— Пожалуйста, пойдемте в покои моего господина. Вы ведь знаете, где это.

Кивком головы он указал Мэриан чуть назад, туда, где располагалась спальня графа. Когда же Тамара хотела последовать за ней, Уильям остановил ее, рукой преградив путь:

— Вы подождете здесь.

Мэриан оглянулась, прищурив глаза, и с подозрением воззрилась на слугу.

— Почему она не может сопровождать меня?

— Да, почему я не могу пойти с ней? — вставила Тамара, воинственно скрестив руки на своей пышной груди. — Куда пойдет она, туда и я, так и знайте. И позвольте-ка мне пройти, приятель, если хотите, чтобы она позаботилась о вашем господине.

Несколько мгновений Уильям переводил обеспокоенный взгляд с одной женщины на другую, не зная, видимо, как поступить. Затем, что-то для себя решив, выпрямился во весь свой немалый рост.

— Вы с ней не пойдете, — твердо заявил он, обращаясь к Тамаре. Он шагнул между ней и Мэриан. — Я не позволю вам смотреть на него своими дьявольскими черными глазами. Еще не хватало, чтобы моему господину стало хуже от этого.

Тамара громко фыркнула и, обойдя его, направилась было за Мэриан, но Уильям схватил ее за руки.

— И так уже плохо, что приходится обращаться к вашей племяннице, которая чуть не убила его. А вместе вы его уж точно погубите. Нет, я буду держать вас здесь, чтобы быть уверенным, что девушка не нанесет ему вреда «случайно».

— Как смеешь ты, грубый, невежественный дикарь, говорить о моей племяннице в таком непочтительном тоне! — с возмущением воскликнула Тамара, яростно вырываясь из цепких рук Уильяма.

Однако Мэриан не разделяла возмущения своей тетки, слова слуги по-настоящему встревожили ее. Она поспешила вперед, полная решимости поскорее узнать, что же произошло с графом и почему ему не помогло ее лечение. Она не могла допустить, чтобы Уильям обратился к властям. Что ж, ей придется обойтись без поддержки Тамары.

Уильям вновь решительно преградил Тамаре путь.

— Не имеет значения, тетя, — окликнула ее Мэриан, направляясь быстрыми шагами к спальне его светлости. — Подожди меня здесь. Что, в конце концов, может сделать мне больной человек?

Сопровождаемая отчаянными протестами встревоженной Тамары, она быстро шла по длинному холлу, все ускоряя шаги, так что последние ярды до комнаты графа Мэриан уже бежала.

Задержавшись на мгновение перед дверью, она перевела дух и еще раз потрогала свою сумку со снадобьями, чтобы уверить себя, что готова к любым неожиданностям. Но что ждет ее там, за этой дверью? Если Фолкхэм и правда находится при смерти, достанет ли у нее умения и знаний спасти его? Она должна, ибо жизнь ее и Тамары полностью зависит от этого.

Ее сердце бешено колотилось от ужаса, когда она толкнула тяжелую дубовую дверь и осторожно проскользнула внутрь. Однако едва только Мэриан оказалась в этой залитой мягким светом огромной комнате, как сразу же застыла в растерянности. Кровать была пуста. Она была уверена, что это спальня графа, но где же он сам? Не могли же его перенести куда-нибудь еще? — спрашивала она себя со все возрастающим беспокойством. Намереваясь накинуться с вопросами на Уильяма, Мэриан уже хотела было уйти, как вдруг услышала, как тяжелая дверь закрылась за ее спиной. Девушка резко развернулась… и нос к носу столкнулась с графом Фолкхэмом собственной персоной.

Одетый по-домашнему в роскошный расстегнутый халат, небрежно накинутый на белую сорочку из дорогого голландского полотна, и иссиня-черные шелковые панталоны, он небрежно, с ленивой грацией прислонился к дверному косяку. Мэриан сразу заметила, что весь свой вес он перенес на здоровую ногу, в то время как больную чуть согнул в колене и выставил вперед, стараясь на нее не опираться. Свободные панталоны полностью прикрывали повязку, так что никто, кроме Мэриан, даже и не догадался бы, что граф ранен. И хотя он был по-прежнему несколько бледен, не похоже было, чтобы он испытывал какие-либо муки или делал неимоверные усилия, чтобы прямо держаться на ногах. Нечего и говорить, что на его смуглом, загорелом лице девушка не заметила ни малейшего следа тяжелой лихорадки.

Иными словами, он мог служить воплощением здоровья и несокрушимой силы, если бы не его бледность.

— Как это мило с вашей стороны прийти ко мне, — галантно произнес он. Взгляд его серых пронзительных глаз впился в Мэриан, словно стараясь разглядеть, что скрывается за шелковой маской. А затем медленная, чуть ленивая улыбка осветила его красивое, словно вырезанное из холодного мрамора лицо.

От этой самоуверенной улыбки в душе Мэриан поднялась буря эмоций, едва не захлестнувшая ее с головой. Здесь было и облегчение от того, что ей больше не грозит опасность быть обвиненной в убийстве графа, и страх перед ним. Однако сильнее всего был гнев. Волна клокочущей ярости, подобно огненному потоку, хлынула по ее жилам. Девушка чуть отступила назад, готовая отчаянно защищаться, и сжала руки в кулаки.

— Так все-таки моя тетя была права! — яростно выпалила она. — Ваш вызов к «умирающему» был всего лишь ловким трюком! Как вы посмели заставлять меня переживать, что якобы из-за моего лечения вы оказались на пороге смерти, в то время как вы были совершенно здоровы!

Его улыбка стала еще шире.

— Так вы беспокоились обо мне? — спросил он, скептически выгнув брови.

— Я беспокоилась… — Мэриан аж задохнулась от возмущения, — я беспокоилась, что ваш человек обвинит меня в том, что я убила его хозяина! Вот о чем я беспокоилась, вы… вы гнусный негодяй! — Мэриан почти кричала. — Какие причины заставили вас распространять такую отвратительную ложь? Или вы просто ненавидите цыган? Вам было так отвратительно то, что вас лечила цыганка?

Он оторвался от двери и прошел в комнату подобно тому, как идет в бой солдат, услышав сигнал тревоги, хотя она и заметила, что он чуть морщился, когда наступал на больную ногу.

— В действительности я всего лишь хотел поблагодарить вас, — холодно сказал он.

— Испортив мою репутацию целительницы… распространяя злонамеренные лживые слухи, чтобы жители города начали избегать меня? Что за странный способ благодарности?

Его глаза потемнели, теперь ей казалось, что они тускло мерцают, как холодный металл. Он решительно шагнул к ней.

— Уилл пытался разыскать вас, но никто не мог сказать ему, где вы живете. Ни один человек также не признался, что ему известно о вашем существовании. Оставался всего один возможный способ обнаружить вас. Я хотел заполучить вас сюда, чтобы выразить вам свою благодарность. Скажите мне только одно: разве в Лидгейте кто-то пытался вас обвинять? Или, может быть, кто-то стал хуже к вам относиться из-за моей уловки?

С ее губ уже готов был сорваться ответ, но она вовремя прикусила язык. Разве кто-то обвинял ее? Нет. Ее страхи были вызваны ее собственной тревогой и отчаянной, безнадежной ситуацией, в которой она находилась, а вовсе не чьими-то словами. Конечно, мистер Тиббет очень беспокоился, что она могла нечаянно навредить графу и таким образом вызвать к себе повышенный интерес со стороны солдат, но он определенно ни в чем не обвинял ее. Но все же у Мэриан было более чем достаточно оснований для страхов, и ее возмущало пренебрежительное, несерьезное отношение к ним графа.

— Да, никто в Лидгейте не обвинял меня… пока, — согласилась она, — но цыгане здесь всегда под подозрением, и ваша… ваша так называемая «уловка» могла дорого мне обойтись, я уверена.

Он нахмурился, и Мэриан невольно вспомнилась одна картина, где был изображен дьявол со злыми глазами, мстительным взглядом взирающий на Творца. Невольно задрожав, она плотнее закуталась в свой толстый широкий плащ, с некоторым запозданием осознав, насколько опасно оставаться наедине с этим человеком.

А он, казалось, не заметил ее движения, только придвинулся ближе, все еще закрывая ей выход.

— Я прошу у вас прощения за те неудобства, которые мог доставить вам своим обманом. Но можете ли вы винить человека, стремящегося всего лишь найти женщину, спасшую ему жизнь, чтобы снова предложить ей некоторого рода вознаграждение? — Поскольку Мэриан продолжала хранить молчание и стояла, чуть отвернув от него голову, Фолкхэм закончил уже более мягким тоном: — Если вы желаете, то можете добавить мои последние, несколько… э-э… необдуманные действия к моему долгу. И поверьте, я горю желанием рассчитаться с вами за этот долг.

Слова графа несколько успокоили ее. Правда, сердце все еще отчаянно колотилось от пережитого ею ужаса, когда она решила из слов Уильяма, что ее обвиняют в плохом лечении. Сначала она едва сдержалась, чтобы не наговорить обидных, оскорбительных слов в его адрес, ей хотелось высказать ему все, что она думала о его поступке, заставить его страдать так же, как она сама страдала по его вине, однако она не осмелилась. А теперь гнев прошел, и к ней вернулась обычная для нее осмотрительность. К чему было злить графа, которому ничего не стоило отдать приказ о ее аресте. Лучше уж держать свои колкости при себе.

— Можете считать, что вы заплатили все свои долги. Видеть вас в добром здравии и знать, что мои лекарства облегчили вам боль, — этого для меня уже вполне достаточно, чтобы чувствовать себя вознагражденной, — ответила она почти спокойно, тщетно пытаясь удержаться от язвительных ноток в голосе. — А теперь мне лучше уйти, прежде чем моя тетя не начала беспокоиться обо мне.

Девушка гордо выпрямилась и, обойдя графа, направилась было к двери, но в этот момент он схватил ее за руку.

— Вы не можете так просто от меня уйти, не позволив мне полностью вернуть вам долг, — убежденно сказал он.

Мэриан застыла, все ее тело напряглось, сердце вновь отчаянно заколотилось. Граф стоял так близко, что она могла видеть странные золотистые искорки в его блестящих глазах. И тут страх горячей волной вновь затопил девушку, когда она увидела, с каким горячим интересом он рассматривает ее маску.

— Пожалуйста… отпустите меня, — выдавила она из себя.

Что-то в ее дрожащем голосе, видимо, подействовало на него, так как он выпустил ее руку, но не двинулся с места, чтобы освободить ей путь.

Слова вырвались сами собой:

— Я не нуждаюсь ни в каком вознаграждении. То, что я сделала, я сделала бы для любого. — Она чуть перевела дух, сожалея всей душой, что не послушалась тети и не бежала отсюда как можно дальше. — Мы ведь уже обсуждали с вами вопрос о плате, поэтому сейчас нам больше не о чем говорить.

— Но я хочу предложить вам кое-что получше, чем монеты. Я слышал, что в Лондоне есть один врач, по имени Мильберн, который может лечить шрамы, оставленные оспой. Он заявляет, что убирает их полностью, так что кожа вновь становится гладкой и нежной, как у младенца. Я пошлю вас к нему. Это самое малое, что я могу сделать для женщины, которая спасла мою ногу, а может быть, и жизнь.

Мэриан подняла голову и в полном изумлении уставилась на графа. Так он серьезно говорит о тех шрамах, которые якобы уродуют ее лицо! О Боже! Этого она никак не могла предвидеть. Теперь ей уже не казалась такой уж спасительной идея насчет оспы, выдуманная Тамарой.

Затем ее глаза подозрительно сощурились. С какой целью он предлагает ей это? Конечно, она тоже слышала о Мильберне. Ее отец отзывался об этом человеке как о шарлатане, но некоторые его пациенты говорили, что он им очень помог. Мильберн был хорошо известен среди богатых и всегда брал со своих пациентов огромную плату. Мог ли Фолкхэм действительно иметь намерение отправить цыганку в Лондон к такому дорогому врачу, особенно понимая, что лечение Мильберна может обернуться не более чем мошенничеством? Поразительно, что он вообще мог додуматься до такого.

Или он все-таки мог? Мэриан внимательно вглядывалась в его лицо сквозь узкие прорези в маске, замечая, как его взгляд внимательно исследует ее руки и затем вновь возвращается к ее лицу, закрытому шелком. Не может ли его предложение быть просто хитрой уловкой, попыткой выяснить, что же все-таки скрывается под ее маской? Как, ради всего святого, может она отказаться, не вызвав новых подозрений?

— Я не желаю ехать в Лондон к этому врачу, — заявила Мэриан после минутного замешательства. Она смущенно опустила голову, пытаясь избежать его пытливого взгляда. — Я привыкла жить со своей… не совсем обычной внешностью. Если этот доктор не сможет помочь, мне будет только еще хуже, чем сейчас.

Она надеялась, что такой ответ вполне удовлетворит его. Напрасные надежды.

— Вначале вы проявили себя как весьма отважная женщина, — произнес граф, ни голосом, ни взглядом не выдавая своих истинных чувств. — Не думал, что вы можете оказаться такой трусихой и испугаетесь принять от меня вознаграждение за спасение моей жизни.

«Знал бы он!» — с отчаянием подумала Мэриан, стремясь только к одному — как можно быстрее ускользнуть отсюда. Она попыталась понять по лицу графа, действительно ли его предложение продиктовано желанием помочь ей, или же он просто пытается выведать у нее истинные причины, заставляющие ее закрывать лицо. Однако, к ее разочарованию, на его застывшем, непроницаемом лице ничего нельзя было прочитать.

— Я отнюдь не боюсь принять от вас вознаграждение, милорд, — в конце концов произнесла она, гордо подняв голову. — Просто я думаю, что усилия этого врача скорее всего окажутся тщетными. Однако я благодарю вас. Уверена, что намерения у вас были самые благородные.

Если он и заметил нотку сомнения в ее голосе, то не подал вида.

— Подумайте, какие перспективы открываются перед вами, если вы примете мое предложение. У вас появится реальная возможность найти мужа, который станет заботиться о вас лучше, чем ваша тетя.

При этих словах она резко вскинула голову, едва удерживаясь от желания броситься отсюда прочь и моля Бога лишь о том, как бы не выдать своего страха перед этим ужасным человеком. А он и впрямь мог показаться страшным. Свет, струящийся из окна, высвечивал его высокий нахмуренный лоб, сошедшиеся над переносицей темные брови. Суровое выражение его стальных глаз говорило о том, что этот человек не знает жалости. Даже губы, казалось, были твердыми, способными лишь отдавать приказания.

— Но я ведь уже сказала вам, что не намерена принимать ваше предложение, милорд, — произнесла она чуть дрожащим голосом, проклиная себя за то, что позволила ему так расстроить себя. — Я рада, что вы полностью здоровы, но не хочу, чтобы меня подвергали совершенно бесполезному осмотру. У меня слишком глубокие шрамы, и лицо слишком обезображено, чтобы можно было его вылечить.

Мэриан поняла, что переусердствовала в своем стремлении доказать ему, что не нуждается в его благодеяниях. Но до конца осознала свою ошибку, только когда он вновь схватил ее за руку.

— Позвольте мне самому взглянуть на ваше «обезображенное» лицо, прежде чем вы окончательно откажетесь от моей помощи, — резко сказал он, откидывая с ее головы капюшон и потянув за тесемки, которые удерживали на голове маску. — Если все, что вы говорите, — правда, то можете без единого слова в ту же минуту покинуть мой дом, но если…

— Нет! — закричала Мэриан в ужасе, но в этот момент шелковая маска уже соскользнула с ее лица…

 

5

Гаретт не был вполне уверен в том, что именно он собирался обнаружить под маской. Пожалуй, он даже ожидал увидеть изуродованное оспой лицо, как она пыталась его уверить.

Но с той самой ночи, когда она занималась его раной, он не мог забыть прикосновения ее нежных рук. Вид ее золотистой гладкой кожи на руках преследовал его, и он не мог отделаться от мысли, что лицо у нее такое же гладкое и нежное, как руки.

В то же время он не мог придумать никакой иной причины, по которой молодая девица стала бы прятать лицо под маской. Поэтому, срывая с нее маску, он не представлял себе, что под ней скрывается.

Фолкхэм думал, что приготовился к любому зрелищу. Однако то, что предстало его восхищенному взору, совершенно потрясло его. Огромные карие глаза, широко раскрытые от страха, лицо столь же очаровательное, сколь и безупречное во всех отношениях. Он не увидел ни одного даже самого крошечного изъяна, ее гладкая кожа оказалась такой же золотистой, как и на руках, — не того оливкового оттенка, что был характерен для цыган, но и не белоснежной, как у истинной английской леди.

В то время как его потрясенный взгляд скользил по мягким, тонко очерченным линиям ее прекрасного лица, ее сочные, словно медоточивый персик, губы приоткрылись в немом крике. Его взгляд тут же остановился на этих губах, непроизвольно отмечая совершенство их формы. Да, это был рот леди, не цыганки. Теперь он мог, пожалуй, поверить, что ее отец — аристократ. И все же, вглядываясь в ее лицо, в упрямо вздернутый подбородок, яростно сверкающие глаза, он мог бы сказать, что эта красавица не всегда следует правилам поведения, подобающим истинной леди.

В этом лице он увидел любовь к интригам и тайнам, стремление соблазнить, обольстить, заманить, запутать… Что ж, в его случае ей это прекрасно удалось.

Пока он стоял и в безмолвном изумлении любовался представшей его взору красотой, Мэриан окончательно пришла в себя. Она потянулась было за своей шелковой маской, но его пальцы крепко сжались вокруг ее запястья.

— Нет, — твердо приказал он и медленно развернул ее к окну так, чтобы на лицо падал солнечный свет.

— Вы не смеете… — прошептала она, свободной рукой судорожно пытаясь нащупать капюшон и надвинуть его обратно на голову. От волнения она не смогла этого сделать, только растрепала волосы, и они длинными, выбившимися из пучка прядями заструились по спине и плечам.

Граф не обращал внимания на страх в глазах девушки. Он безмолвно смотрел, как солнце осветило ее лицо, придав волосам оттенок старинного драгоценного металла. Влекомый какой-то неведомой силой, он, почти не сознавая, что делает, потянулся к ее лицу. Легко, едва касаясь, кончиками пальцев он провел по бархатистой щеке, восхищаясь нежностью этой золотистой кожи.

— Во всяком случае, вам действительно не нужен доктор Мильберн, — тихо, но многозначительно произнес он.

Девушка вспыхнула, залившись краской до корней волос. Ее широко распахнутые глаза метнули на графа яростный взгляд, а затем она резко отпрянула от его руки, продолжавшей ласкать ей щеку, и изо всех сил вывернула руку, чтобы освободиться от его железной хватки. Выражение ее лица ожесточилось.

— Да вы никогда и не собирались отправлять меня к нему, не так ли? — язвительным тоном спросила она. — Ведь все это: ваше предложение и ваша ложь — имело одну-единственную цель — заставить меня снять маску!

Он внимательно изучал ее несколько мгновений, затем пожал плечами.

— Не совсем так. Но ваша история об уродстве звучала слишком неправдоподобно. Как еще я смог бы проверить свои подозрения? Уверяю вас, если бы то, что вы сказали мне, оказалось правдой и вы согласились бы принять мое предложение, я отправил бы вас к Мильберну.

Она откинула голову назад, обдавая его скептическим взглядом.

— В самом деле? Ну что ж, сэр, теперь, когда вы удовлетворили свое любопытство, я бы хотела уйти отсюда.

Ее слова прозвучали как настоящий вызов, и это взбесило графа. Неужели она полагает, что он позволит ей так легко ускользнуть от него? Ну нет! Она постоянно занимала все его мысли на протяжении последних дней, что он провел в постели, выздоравливая после ранения. И прежде, чем он отпустит ее, он должен хоть что-нибудь о ней узнать!

Девушка попыталась оттолкнуть графа, но тот с легкостью удержал ее на месте.

— Удовлетворил свое любопытство? Как бы не так! Вы лишь еще больше разожгли его! Какие еще тайны скрывают ваши прекрасные глаза, вот что бы мне хотелось услышать от вас! Вы можете, например, начать с того, почему вы носите маску.

— Не думаю, что вас это касается, милорд!

Несмотря на ее дерзкие слова, он знал, что она его боится, так как чувствовал, как дрожит ее тонкая, изящная рука, поскольку все еще держал ее за руку. Казалось, она вся напряглась, готовая в любой момент броситься прочь, словно кошка, ожидающая, когда приоткроется дверь, чтобы немедленно выскользнуть из комнаты. Но он определенно не намерен позволять ей и на этот раз ускользнуть от него. Во всяком случае, не получив ответы на некоторые вопросы.

— Меня все касается. — В его голосе послышались угрожающие нотки. — Здесь мои владения. И мне не нравится, что по моим землям бродят две очень странные цыганки, особенно если учесть то, что одна из них скрывает свое лицо и лжет по поводу причин своего маскарада. Это дает мне основания подозревать, что она что-то замышляет.

Его ледяной тон, казалось, смутил девушку.

— Я ничего не замышляю, — гордо заявила она, вздернув подбородок и повернув лицо так, что на него упал золотистый солнечный свет. — Разве недостаточно, что я спасла вам жизнь? Так ли уж вам необходимо знать, почему я предпочла скрывать свое лицо под маской, пока лечила вас?

Граф попытался не обращать внимания на внезапное чувство раскаяния, вызванное ее словами. Он должен непременно выяснить причину, по которой она устроила этот маскарад, хотя бы только для того, чтобы удостовериться, что она — не одна из любимиц его дядюшки, которую тот прислал шпионить за ним. Правда, если она работает на его дядюшку, зачем ей было с таким искусством и старанием лечить его рану? Ведь это был очень удобный способ отправить его на тот свет, не вызывая особенных подозрений.

Но могли быть и другие причины для ее маскарада, говорил он себе, которые он обязательно должен выяснить. Цыгане способны на все. Ему слишком много лет пришлось иметь дело с ложью и хитростью, чтобы сейчас доверять цыганке, какой бы очаровательной и прелестной она ни была.

— Может быть, вы совершили какое-нибудь преступление, — спросил он намеренно грозным тоном, пытаясь проверить свои подозрения, — и теперь скрываетесь от солдат или стражи?

На какое-то мгновение ему показалось, что в глубине ее глаз вспыхнул страх, и он уже подумал, что его догадка верна. Но в следующее мгновение страх уступил место возмущению. Девушка стиснула зубы.

— Нет, милорд, — с презрением бросила она. — Я скрываюсь от аристократов, которые, подобно вам, обожают глумиться над такими цыганками, как я.

Такой ловкий, дерзкий ответ удивил Фолкхэма. Что ж, напугать ее не так-то просто. Он усмехнулся.

— Что заставляет вас думать, будто я намереваюсь глумиться над вами?

Его усмешка еще более, чем сам вопрос, привела ее в ярость.

— А разве вы не удерживаете меня здесь против моей воли? Или, может, не вы завлекли меня сюда с помощью обмана, хотя прекрасно знали, что я не хочу сюда возвращаться? Разве этого не достаточно, чтобы заподозрить у вас недобрые намерения в отношении меня? Именно из-за таких, как вы, моя тетя решила прятать меня под маской и плащом. Это было и остается моей единственной защитой.

Несколько мгновений его взгляд скользил по ее прелестному лицу и густым темно-золотистым пышным волосам, рассыпавшимся по плечам.

— Я могу понять, почему ваша тетя считает необходимым защищать вас. Но зачем для этого прятаться под маской? Не лучше ли было бы вам найти покровителя?

Встретив потрясенный взгляд ее широко распахнутых от изумления глаз, он улыбнулся.

— Вижу, вы поняли, что я имею в виду. Вы молоды и чертовски привлекательны, и с легкостью можете найти кого-нибудь вместо ворчливой тетки, кто бы смог защитить вас от опасностей и непредсказуемости этого жестокого мира.

В ответ она пронзила его таким убийственным взглядом, что заставила пожалеть о своей излишней прямолинейности. Однако граф так и не мог взять в толк, с чего бы ей чувствовать себя столь оскорбленной. Эта цыганка вела себя словно благородная леди, дорожащая своей репутацией.

Девушка вся дрожала от оскорбления. Она сильнее запахнула на себе плащ, отчего под серой, грубой тканью более явственно проступили соблазнительные изгибы ее женственной фигуры.

— Только абсолютно ничтожный, подлый человек мог предложить мне такое!

«Ничтожный?» — повторил он про себя, пытаясь отогнать от себя мысли о том, какие соблазнительные тайны скрывает эта грубая материя. Ничтожный. Слово никак не соответствовало тому, что происходило с ним в ее присутствии.

Думая о том, сколько удовольствия могла бы принести такая очаровательница, оказавшись под его «опекой», граф выразительным взглядом окинул ее скрытую плащом фигуру.

— Цыганки испокон веков жили под защитой аристократов и не считали это для себя зазорным, — язвительно заметил он.

Девушка вздернула подбородок с видом оскорбленного достоинства и смерила его яростным взглядом.

— Вот почему, милорд, так много бастардов с цыганской кровью бродит по стране! Я уж не говорю о цыганах с примесью благородной крови, чьи судьбы оказались полностью загублены от того, что их только поманили надеждой на лучшую жизнь, а затем в последний момент лишили этой надежды.

Он мгновенно почувствовал, что она воздвигает невидимый барьер, который не позволит ей хотя бы задуматься над его предложением, и тут же бросился в контратаку, не давая ей возможности отступить.

— Именно так вы думаете о себе? — спросил он многозначительно.

Его вопрос, казалось, застал девушку врасплох. Она растерялась.

— Что… что вы имеете в виду?

— Не была ли надежда на лучшую жизнь у вас все время перед глазами? Не манила ли она вас, чтобы затем лишить всего? Ведь вы говорили, что ваш отец был аристократом, и, судя по цвету вашей кожи и благородным чертам, на этот раз вы говорите правду. Значит ли это, что вы одна из тех самых цыган с «загубленной судьбой»?

Она в отчаянии прикусила губу и нахмурилась с выражением некоторой растерянности на лице.

— Это не так. Я не имела в виду себя.

— Так, значит, «покровительство», которое ваш отец оказывал вашей матери, вовсе не повредило вам? — настаивал он.

Его замечание, казалось, потрясло ее. Она несколько мгновений смотрела на него тревожным, чуть испуганным взглядом, затем опустила глаза.

— Нет… полагаю, что нет, — тихо пробормотала она.

— Тем не менее, как я уже понял, вы остались совсем одна, без поддержки и защиты, если не считать слабой помощи вашей тети и этого глупого маскарада.

Он почувствовал, как напряглась ее рука, когда она сжала кулак.

— Этого вполне хватало до сих пор, чтобы удерживать большинство мужчин на расстоянии, — смущенно пробормотала она и отвернулась, пытаясь за напускным безразличием скрыть все настойчивее овладевающее ею отчаяние.

Граф наклонился к ней так низко, что его губы коснулись ее уха.

— Но я-то смог почти без всякого труда пробить вашу оборону, не так ли? — прошептал он, вдыхая удивительно свежий запах, исходивший от ее волос и кожи. Поистине это была удивительная цыганка.

Девушка густо покраснела, несмотря на все свои попытки сделать вид, что не обращает на его слова никакого внимания. Вид ее вспыхнувшего лица странным образом доставил ему удовольствие, и ему страстно захотелось увидеть, как краска смущения заливает скрытые от его взора прелести этого изящного стройного тела.

И он продолжил с издевкой, надеясь спровоцировать ее, заставить раскрыться с целью узнать хоть что-то об этой загадочной цыганке:

— Возможно, мне следовало бы предложить вам свое покровительство вместо золота за спасение моей жизни.

Она вскинула голову и, яростно сверкнув глазами, уже открыла рот, чтобы ответить ему на оскорбление, но в эту минуту дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвалась Тамара.

— Что я говорила! — возмущенно воскликнула она, увидев Мэриан и молодого графа, стоящих так близко друг от друга в весьма двусмысленной позе. Маска девушки свисала с ее плеча, держась на одной завязке, и бесполезный теперь капюшон был откинут на спину. — Я так и знала, что это был всего лишь бессовестный трюк, чтобы завлечь ее в западню! — набросилась она на Гаретта.

Позади нее с виноватым видом возвышался Уильям, растерянно ощупывая голову, на которой явно виднелась большая шишка. Гаретт хмуро взглянул на цыганку и своего камердинера, крайне раздосадованный тем, что их с Миной прервали в самый неподходящий момент.

Уильям беспомощно развел руками.

— Я никак не ожидал, что эта девка ударит меня по голове вазой, милорд, ей-Богу, не ожидал! — оправдывался Уильям, пытаясь схватить Тамару и вытолкать ее из комнаты.

Однако цыганка не собиралась уходить.

— Отпустите ее немедленно! — решительно заявила она Гаретту, который все еще держал Мину за руку. — Как только вы посмели дотронуться до моей племянницы! И это после всего, что она для вас сделала! Ах вы, неблагодарный, развратный негодяй!

Гаретт не шевельнулся, только взгляд его чуть прищуренных глаз с интересом перебегал с пылающего негодованием лица Тамары на дерзкое, непокорное лицо ее племянницы.

— Я всего лишь предложил ей вознаграждение, женщина. Но она его не приняла. Пока.

Тамара на мгновение застыла. Она внимательно посмотрела в окаменевшее лицо племянницы, затем перевела взгляд на откровенно насмешливое лицо графа.

— Могу себе представить, о каком «вознаграждении» идет речь! — угрожающе произнесла она. — Она должна была бы полностью потерять разум, если бы согласилась принять его! Но она не настолько глупа, чтобы позволить соблазнить себя ласковым речам. Мина примет вознаграждение от вас, но только в виде золота, и ничего другого, что могло бы бросить тень на ее честное имя!

Мина невольно покраснела, услышав столь откровенное заявление тетки.

— Я не хочу его золота, я ничего не возьму с него! — возразила она, обращаясь к Тамаре.

Гаретт с интересом наблюдал за ней. Она вырвала наконец свою руку и теперь стояла, не глядя на него. Почему она так упорно отказывалась принять от него деньги? Действительно ли она так ненавидит аристократов, что презирает и их деньги? Нет, она определенно не укладывалась в его представления о молодых и красивых цыганках.

Что же касается ее тетки, то она, напротив, полностью оправдала его ожидания.

— Мы возьмем золото, — решительно заявила она, сердито взглянув на племянницу, которая пыталась заставить ее замолчать. — Она честно его заработала.

И в самом деле так! Что ж, он не поскупится.

— Конечно. — Гаретт усмехнулся и, не удержавшись, бросил ехидный взгляд в сторону Мины, а затем кивнул Уильяму, чтобы тот принес ему кошелек. Девушка вернула ему взгляд, ее глаза сверкали в бессильной ярости.

Почти сразу вернулся Уильям с кошельком. Гаретт вынул большую горсть золота и высыпал его в руки Тамары. Цыганка при этом мрачно усмехнулась. Когда же Уильям пробормотал что-то насчет непомерной щедрости, она лишь смерила его таким яростным взглядом, что он мгновенно замолчал.

Мина указала на деньги, которые Тамара тем временем осторожно переложила в кошелек, скрытый в поясе.

— Теперь вы удовлетворены, милорд? — спросила она подозрительно любезным тоном, в то время как ее сжатые в кулаки руки свидетельствовали о едва сдерживаемом гневе. — Итак, вы сделали все, что намеревались, и вознаградили меня за мои старания спасти вашу драгоценную жизнь, обманом заманив к себе. А теперь оставьте меня и мою тетю в покое. Нам больше не нужны ваши благодеяния.

— Да, конечно, ведь у вас есть маска, которая вас защищает! — насмешливо ответил Гаретт.

— Просто оставьте нас в покое! — выкрикнула Мина и, резко развернувшись, выбежала из комнаты.

Тамара, окинув обоих мужчин презрительным взглядом, последовала за своей племянницей, громко хлопнув за собой дверью.

Гаретт наблюдал за ними одновременно с триумфом и с подозрением. Ответы девушки его не удовлетворили. Более того, они лишь вызвали новые вопросы. Теперь ему уже нестерпимо хотелось узнать, что, собственно, эта красавица и ее неистовая тетушка делают здесь, в Лидгейте? Зачем ей маска? Причины, которые она назвала ему, звучали вполне правдоподобно, но он чувствовал, что она что-то скрывает от него, причем что-то очень важное.

Кроме того, как объяснить таинственное молчание жителей Лидгейта, когда он расспрашивал их о Мине? В подобных городках люди никогда ничего не утаивают друг от друга, все мгновенно становится известно. Может быть, они просто не интересуются этими цыганками? Или за их молчанием кроется нечто более серьезное?

— Такие хорошенькие девицы, — пробормотал Уильям, глядя на захлопнувшуюся за Тамарой дверь, — да вот жалость, язычки их малость островаты для того, чтобы доставить удовольствие мужчинам, а, как вы думаете, милорд?

— В самом деле, — рассеянно отвечал Гаретт, продолжая думать о Мине.

— У этой Тамары твердая рука, как оказалось, когда она схватилась за вазу, — продолжал Уильям с усмешкой, — только, держу пари, сама-то она может быть мягче и нежнее шелка, если попадется ей подходящий мужчина.

Тамара ни в малейшей степени не интересовала Гаретта. Но вот Мина… Пожалуй, можно действительно держать пари, что эти соблазнительные губы мягче и нежнее шелка.

— Неужели мы действительно оставим их в покое, как они просили? — невинно спросил Уильям, бросив на хозяина лукавый взгляд.

Медленная усмешка тронула губы Гаретта. Воспоминание о золотистых волосах девушки, засверкавших в лучах солнца, на какое-то мгновение вытеснило из его головы все мысли о дяде и планах мести. Сколь бы осторожной ни была Мина, уж он-то сумеет выудить все ее секреты, дайте только срок! Эта мысль полностью захватила его, сейчас для него не было ничего важнее.

— Оставить их в покое? — повторил он, задумчиво улыбаясь. — Ну нет, если только это зависит от меня.

Тогда Уильям тоже улыбнулся.

— А это ведь зависит от вас, не так ли, милорд?

— Разумеется, — последовал краткий, но решительный ответ.

* * *

А в это время в небольшом уединенном поместье недалеко от Лондона Бесс Тарле обеспокоенно наблюдала, как ее муж мечется по ее спальне из одного угла в другой. Питни Тарле носил прическу как у всех «круглоголовых», за которую и было дано это прозвище, — его седые волосы были подстрижены кругом по одной линии и длиной достигали только до подбородка. Однако Бесс лучше, чем кто либо другой, знала, что ее мужа с «круглоголовыми» роднит лишь эта прическа и ничего более. От кончиков его тончайших французских чулок до пера на дорогой шляпе его переполняла жажда богатства и титулов, как любого из сторонников короля, которых он презирал.

До недавнего времени его показное пренебрежение к роскоши преследовало одну-единственную цель — снискать одобрение пуритан и англиканской церкви, показать, что он один из них, так как именно они оказались у руля власти в Англии в эти сложные годы. Однако он никогда не упускал возможности удовлетворять свои непомерные желания, когда бы и где она ему ни представлялась. Как правило, он почти всегда мог получить желаемое, ибо кто же осмелится отказать человеку с его положением и богатством?

Однако в последнее время все шло не так, как ему хотелось, размышляла Бесс, так как полные жадные губы ее мужа постоянно кривились от гнева и хмурое выражение ни на минуту не покидало его все еще привлекательного лица. Конечно, время для вопросов было не самое подходящее, но едва ли можно ожидать, что такое время вскоре наступит. Его угрюмое молчание и мрачное расположение духа отнюдь не были для него необычными, но, видимо, в последние дни произошло нечто из ряда вон выходящее. Наконец пришло время узнать, что же его так беспокоит. Если она оставит его сейчас один на один с его тяжкими думами, то, вполне возможно, он начнет вымещать свой гнев на ней, как случалось и раньше.

В ее голове уже созрел конкретный вопрос. Каким-то образом она догадывалась, что он может ей ответить, понимала, что его гнев связан как раз с тем, о чем она хотела узнать. И все же она колебалась и оттягивала эту минуту, спрашивая себя, не лучше ли было бы вообще ничего не знать?

Тем не менее она собралась с духом и спросила:

— Почему мы до сих пор не переезжаем в Фолкхэм-хауз? Вы ведь сказали, что он снова наш, что мы скоро там поселимся. Но мы вот уже много недель живем здесь, в деревне, а вы не делаете никаких приготовлений к переезду. Или…

Она запнулась, так как Питни резко обернулся, и его светло-голубые глаза показались ей совсем бесцветными от полыхающей в них ярости.

— Не смей упоминать при мне это место! — зарычал он.

Бесс, как всегда, испуганно замолчала. Но на этот раз, как бы она ни боялась мужа, она решилась узнать все до конца. Она должна знать.

— Что случилось? — спросила она умоляющим тоном. — Пожалуйста, Питни, скажите мне…

Ok в ярости ударил по стене кулаком.

— Черт возьми, женщина! Ты испытываешь мое терпение! — Он взглянул на нее, и глумливая усмешка исказила его черты. — Ну хорошо, лучше тебе действительно узнать правду раз и навсегда, тогда я смогу хоть немного пожить в покое. В конечном счете тебе следует знать, раз все мои усилия предотвратить это оказались бесплодными. Фолкхэм-хауз для нас потерян. — Он внимательно наблюдал за ее реакцией. — Я не смог вернуть его, как ни старался. Вот уже несколько недель поместье принадлежит другому.

Это был именно тот ответ, который она так боялась услышать. На пятом месяце беременности ее первым ребенком ей было суждено услышать, что она никогда не сможет вернуться в Фолкхэм-хауз. А как она надеялась, что ее долгожданное дитя увидит свет в ее родном доме, доме, в котором она жила с рождения и до своего замужества.

Она проглотила комок, подступивший к горлу, отчаянно борясь со слезами, уже готовыми навернуться на глаза.

— Кто этот человек?

Блеклые глаза Питни полыхнули дикой ненавистью. И хотя Бесс знала, что эта ненависть обращена не на нее, она задрожала от ужаса. Питни был абсолютно безжалостен, когда кто-нибудь осмеливался встать у него на пути.

— Ваш племянник теперь владеет Фолкхэм-хаузом, мадам. И более того, ему возвращен титул и все земли. Так что я теперь более не граф, так же как и вы, мадам, не графиня. А все благодаря твоему племяннику!

Слова мужа заставили Бесс на мгновение застыть в полном замешательстве. Ее племянник? Но ведь он погиб во время войны, вместе с ее дорогим братом. Это была единственная причина, по которой Земли перешли к Питни, так как она осталась единственной наследницей своего брата.

— Но я не понимаю, — пробормотала она, теребя пальцами тонкую ткань своего шелкового пеньюара.

Лицо Питни покраснело от гнева, когда он подошел к кровати, на которой сидела Бесс. Его взгляд упал на полные слез глаза жены, и вид этих слез, казалось, еще более разъярил его.

— Твой племянничек сумел вывернуться и избежать смерти, в то время как твой драгоценный братец Ричард был убит во время сражения. Каким-то образом Гаретт смог добраться до Вустера и там присоединился к королю. Когда Карл удрал из Англии, Гаретт отправился с ним. Так что, Как видишь, все это время, почти до настоящего момента, твой племянник жил в изгнании. И вот теперь он вернулся и отобрал у нас Фолкхэм-хауз.

Бесс едва могла поверить тому, что говорил сейчас муж, и в то же время понимала, что у него не было причин лгать ей. Неожиданно слезы на ее щеках высохли, а темно-карие глаза засветились радостью, когда значение всего сказанного дошло до нее.

— Гаретт жив! — прошептала она. — Мой дорогой мальчик жив! Благодарю тебя, Боже!

Ее муж издевательски усмехнулся.

— Да, конечно, ты счастлива! И тебе абсолютно не важно, что он украл у нас поместья и земли, которые должны были бы по праву принадлежать мне? Тебе не важно, что он завладел и титулом, и землями? Все, даже Фолкхэм-хауз, теперь принадлежит ему!

— Но все это и так принадлежит ему! — возразила она, ободренная тем, что граф Фолкхэм жив. Она давно привыкла к мысли, что осталась совсем одна на белом свете, без единого родственника, и сейчас известие о том, что жив ее племянник, придало ей храбрости. — Ведь, в конце концов, он владеет всем этим по праву.

Но ее замечание привело Питни Тарле к новому всплеску ярости.

— И ты можешь так говорить после того, как я добыл все это для тебя, для нас? Я-то думал, что ты мечтаешь получить Фолкхэм-хауз во что бы то ни стало!

Она посмотрела в красное от злости лицо, которое научилась презирать и ненавидеть в последние годы, и произнесла ровным спокойным тоном:

— Я всегда хотела, чтобы Фолкхэм-хауз вновь принадлежал нашей семье, и я рада, что так произошло. И не важно, владеет ли им мой племянник или кто-то еще, лишь бы он принадлежал нашему роду!

— Твой род! — выкрикнул он с ненавистью. — Твоя семейка доставила мне больше бед, чем все роялисты, вместе взятые! Благодаря твоему чертовому племяннику я потерял все, включая Фолкхэм-хауз!

Она знала, что не следует дразнить его, однако слова сами, помимо ее воли, сорвались с языка:

— Вам не следовало бы продавать его в первый раз! Если бы не ваша жадность, Фолкхэм-хауз и сейчас принадлежал бы нам!

Он уже замахнулся было, чтобы ударить жену, но, так как она не сжалась испуганно, как обычно, а прямо и храбро посмотрела ему в лицо, он с проклятиями опустил руку.

— Чума его забери! — прошипел он сквозь зубы. — Теперь благодаря этому ублюдку даже моя собственная жена оказывает мне открытое неповиновение. Только выбросьте-ка лучше это из головы, мадам, это лишь обернется против вас! Он не хочет иметь ничего общего с нами обоими, так что, если ты намерена бежать к нему в поисках защиты, подумай сначала хорошенько. Да он скорее всего убьет тебя сразу, как увидит!

У нее задрожали губы, но она постаралась преодолеть страх, медленно заползающий в ее душу.

— С чего бы ему ненавидеть меня? Он не может винить меня за то, что меня объявили наследницей, раз его не было здесь, чтобы заявить о своих правах. Ведь мы даже не знали, что он жив!

При этих словах Питни с торжествующей издевательской улыбкой в упор посмотрел на нее.

— Мы не знали, — уже менее уверенно повторила она, — ведь так?

Он в ответ лишь самодовольно ухмыльнулся. У Бесс упало сердце.

— О Боже! — прошептала она с безнадежным отчаянием. — Ты знал! Ты знал, что он жив, и ничего не сказал мне!

Она почувствовала, как ужас и боль разрывают ее сердце. Ее единственный племянник, всеми заброшенный, скитался где-то на чужбине, а она ничего не знала об этом!

Питни обхватил ладонями лицо своей жены и приподнял вверх, проведя большим пальцем по все еще красивым нежным губам.

— Я сам не знал вначале, — сказал он холодно. — Но затем из Франции стали приходить письма от Гаретта. Он просил сохранить для него земли, пока он не вернется. Его гордость не позволяла просить у меня денег, но я знал, что он сильно в них нуждался. — В глазах Питни отразилась ненависть, что сжигала сейчас его душу. — Я-то думал, что он умер вмести с ними, со своими родителями! Я так надеялся, что наконец-то владею всем! Его титул, его поместья, все мое! И вдруг обнаружить, что все потеряно только потому, что какой-то…

— Почему вы ничего не сказали мне об этих письмах? — прошептала она, с отвращением глядя на человека, который был ее мужем.

— Чтобы ты все перевернула вверх дном, пытаясь вернуть его назад? Сам Кромвель хотел, чтобы я… ты слышишь?.. Чтобы именно я стал его министром! А все из-за моего титула! Он нуждался во мне, чтобы показать, что и на его стороне есть аристократы, чтобы привлечь и других на свою сторону! Если бы это графское отродье, этот роялист был здесь, я бы потерял свой единственный шанс, можно не сомневаться!

— И поэтому вы отказали ему в помощи, отказались помочь ему вернуться домой, — побелевшими губами произнесла Бесс, мгновенно поняв, как отреагировал ее алчный муж, узнав, что все его надежды на титул и богатства развеялись как дым. — И как вы это ему объяснили? Как вы объяснили ему, почему вы не хотите, чтобы он разрушил ваши тщеславные планы?

Питни с изумлением взглянул на жену.

— Объяснил? — насмешливо переспросил он. — Уж не думаешь ли ты, что я стал ему отвечать? Да я просто сделал вид, что не получал никаких писем. Он прислал пять! И каждое отчаяннее предыдущего. Я сжег их все.

— О нет! — в ужасе выдохнула она.

— Да, — зло ответил он. — Я был почти уверен, что он умрет от голода где-нибудь во Франции вместе с другими изгнанниками и мне надо только немного подождать. Прошло достаточно времени, я ничего больше о нем не слышал. Я был уверен, что он мертв! Но нет, мне надо было бы знать, что ваш драгоценный племянник сумеет втереться в доверие к нужным людям и вернется в Англию, чтобы потребовать все назад. Но, клянусь, я никогда не думал, что роялисты вернутся! Никогда!

Бесс отпрянула назад, вырвавшись из рук мужа. Ее охватило тупое оцепенение. И Фолкхэм-хауз, и ее племянник были теперь навсегда потеряны для нее! И виноват в этом был он, Питни Тарле, ее муж. Как, должно быть, невыносимо страдал Гаретт, лишившись родителей, когда никто из его родных не пришел ему на помощь. Она помнила его таким, каким он был в десять лет, как раз перед ее свадьбой, — смышленый, не по годам развитый мальчик, своим решительным, уверенным характером так похожий на ее дорогого брата. Она всегда думала о нем как о сильном, отважном ребенке, который ловко скрывал свой недюжинный ум и силу за легкомысленной шутливостью и юмором.

Что сделали с ним эти годы лишений и горя? Как он сумел выжить? Через что ему прошлось пройти? Несмотря на общепринятое мнение и разговоры тех, кто слушал и верил рассказам Кромвеля, до Бесс доходили слухи, что изгнанники все эти годы жили в страшной нужде и что на их столе не каждый день был даже простой хлеб. Питни однажды проговорился, что король сильно нуждался. Так что же говорить о Гаретте, оказавшемся в изгнании совсем еще ребенком, без денег, без родителей и друзей?

Эта мысль тяжким бременем легла на ее плечи. Гаретт теперь, без сомнения, винит в своих страданиях ее, так же как и Питни. Да и как может быть иначе? Сможет ли он когда-нибудь простить ее за то, что она обрекла его на годы лишений и нужды?

Но затем ее лицо вдруг просветлело. Хотя Гаретту было всего тринадцать лет, когда она последний раз виделась с ним, он достаточно хорошо знал ее мужа, чтобы понять, насколько безжалостным был этот человек. Конечно, он не мог этого забыть! И он, конечно же, поверит ей, когда она скажет ему, что ничего не знала о его письмах. И он поможет ей избавиться от этого ненавистного позорного брака! Наконец-то она сможет уйти от Питни и не бояться того, что он с ней сделает за это!

Питни мгновенно уловил перемену в выражении ее лица. Запустив пальцы в густую копну ее темных волос, он с силой схватил ее за волосы, чтобы она не смогла отвернуться и смотрела прямо в его пылающее злобой лицо.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь! Хочешь сбежать к своему дорогому племяннику? Но лучше тебе забыть об этом, моя дорогая лживая женушка, так как, если ты предашь меня, я убью вас обоих. Ты меня знаешь, я сделаю это!

— Я ненавижу вас! — выкрикнула Бесс в отчаянии, не обращая внимания на боль, которую он причинял ей.

— Неужели? — огрызнулся он и еще сильнее дернул за волосы, оттягивая назад ее голову. Она вскрикнула от боли. Тогда свободной рукой он потянулся к вороту ее халата, распахнув его, запустил руку за пазуху и, грубо ухватившись за грудь, с силой сжал ее. — Ты можешь ненавидеть меня сколько твоей душе угодно, — злобно прошипел он, пожирая ее глазами, — но ты все еще остаешься моей женой. Поэтому, если ты соберешься сбежать к своему ненаглядному племянничку, вспомни, что у меня в руках твоя жизнь и я могу сделать с тобой все, что пожелаю! — Он вновь принялся терзать ее грудь, однако Бесс на этот раз молчала, изо всех сил стиснув зубы, не желая доставлять ему такого удовольствия — слышать, как она кричит.

— Мне все равно, что со мной будет! — бросила она ему в лицо, глаза ее пылали. — Но только вы не посмеете убить Гаретта! Иначе вы бы уже наверняка это сделали!

Питни в ответ лишь усмехнулся, его рука грубо двигалась вниз по ее телу, пока не легла на округлившийся живот.

— И ты готова рискнуть также жизнью своего ребенка? — зло спросил он.

Бесс внезапно похолодела от ужаса. Нет, конечно, он не мог иметь этого в виду! Только не это! После четырнадцати лет замужества Бесс наконец забеременела. Она так долго ждала, так мечтала об этом ребенке. И вот наконец, спустя годы беспрерывных унижений и издевательств, которые ей пришлось терпеть со стороны мужа, у нее должно было появиться дитя, которому она готова была щедро дарить свою нерастраченную любовь и нежность.

— Даже вы не посмеете навредить своему собственному ребенку! — прошептала она, почувствовав, как толкается ребенок под рукой Питни.

Его взгляд стал еще более жестким и подозрительным.

— Если бы он был моим, то был бы в безопасности. Но я не уверен в том, что он мой, — ответил он резко, вновь проведя рукой вверх и больно сжимая ей грудь.

— Он ваш, — с уверенностью, порожденной отчаянием, заявила она, надеясь, что ничем не выдала себя. Как бы она хотела рассмеяться и бросить правду ему прямо в лицо — что он никогда не был способен дать ей ребенка и что это с легкостью сделал один красавчик торговец, с которым он какое-то время вел свои дела.

Но она, конечно, не осмелилась. Он мог погубить их обоих — и ее, и ребенка. А затем он, без всякого сомнения, убьет и ее любовника, человека, от которого она видела все это время лишь одну доброту и нежность. Ее любовник не знал о ребенке, и она не собиралась рассказывать ему об этом, так как боялась даже думать о том, что сделает Питни, если правда вдруг раскроется или она вдруг сбежит к торговцу. Нет, она не хотела рисковать. Она должна заставить мужа поверить, что ребенок его, и пусть будет, что будет.

— Ребенок меня не остановит, — зло выдохнул он прямо ей в ухо. — Я найду способ погубить мать, не повредив ребенку. Не испытывайте моего терпения, мадам! Только попробуйте пойти к своему Гаретту, и я убью вас обоих, оставив дитя без матери.

Он отпустил ее волосы и грубо толкнул назад, на кровать, навалившись на нее сверху всем телом.

Она упала навзничь, вцепившись дрожащими руками в шелковое покрывало. Он вновь загнал ее в ловушку. Бесс не представляла себе, как сможет вынести эту пытку, оставаясь с ним дольше. И все же она должна была ее вынести, ради ребенка! Она не могла умереть и оставить свое дитя в руках этого чудовища.

Ее покорное молчание разожгло огонь желания в его белесых глазах.

— Так ты обещаешь мне быть послушной, жена? — спросил он, в то время как его руки продолжали шарить по ее телу.

Она подняла на него свои затуманенные печалью глаза и, собрав в кулак всю свою волю, молча, с достоинством кивнула.

Тогда он оглядел ее с той же издевательской улыбкой, а затем торопливо принялся снимать панталоны. Оставшись в одной широкой сорочке с кружевом, он предстал перед ней, и Бесс, невольно содрогнувшись, закрыла глаза.

Питни обхватил одной рукой жену за плечи, а затем с грубой настойчивостью поднял с кровати и толкнул на пол, поставив перед собой на колени.

— Покажи-ка мне свою покорность, жена, — хрипло велел он и, обхватив руками ее голову, с силой притянул к своей напряженной плоти.

— Умоляю, Питни, — прошептала Бесс, передергиваясь от омерзения.

Какой дурой она была, когда согласилась выйти за него замуж, воображая себе его отважным, сильным и благородным! Ей надо было послушаться своего брата, который предупреждал ее, что Питни не тот, за кого себя выдает. Но она была ослеплена его зрелыми годами, ласковыми речами и красивым лицом. И как жестоко она поплатилась за свою ошибку и продолжала расплачиваться до сих пор.

Видя ее колебания и безошибочно распознав отвращение, написанное на ее лице, он зло усмехнулся.

— Помни о ребенке, — сказал он безжалостно. — Тебе лучше доказать свою покорность, если хочешь выжить и вырастить свое отродье.

Всей душой и всем сердцем она презирала и ненавидела его, но это ничего не значило, ибо он был сильнее не только физически. И, давясь слезами, текущими по щекам, она доказала ему свое послушание, как уже сотни раз делала это раньше.

 

6

Первые лучи восходящего солнца внезапно залили огнем сады Фолкхэм-хауза, рассеивая легкую дымку тумана. Каждый листок, покрытый капельками росы, загадочно сверкал и переливался в солнечном свете. Но Мэриан лишь на одно мгновение остановилась, чтобы полюбоваться красотой утреннего сада. А затем сильнее запахнула свой тяжелый плащ и стала осторожно пробираться между невысокими колючими кустарниками по заросшей сорняками тропинке. Во влажном, прохладном воздухе из ее рта при дыхании вырывались небольшие облачка пара.

Наконец она остановилась возле длинных заросших грядок и настороженно оглянулась. В этой наиболее уединенной части сада за плодовыми деревьями в столь ранний час можно было не опасаться встретить кого-нибудь из слуг. Когда-то здесь на месте псарни был разбит сад, в котором сначала мать, а затем и отец выращивали лекарственные травы. Девушка внимательно разглядывала беспорядочную заросль, где специально высаженные растения перепутались с выросшими за последнее время сорняками. За садом давно никто не ухаживал, но она знала, что сможет найти здесь те растения, которые ей нужны. Осторожно, стараясь не шуметь, она пробиралась вдоль грядок, пока не наткнулась на черные ягоды и фиолетовые цветки растения, похожего на паслен.

Паслен был довольно обычным, широко распространенным растением, которое легко было найти в поле или по канавам и пустырям, однако здесь, на этой грядке, росли не обычные растения. Ее отец много лет назад с огромными предосторожностями привез их из Франции. Один его французский друг, занимающийся изучением целебных трав, обнаружил у этого смертельно ядовитого растения очень важные свойства. В небольших, строго отмеренных дозах оно, как никакое другое лекарство, хорошо снимало спазмы и колики. К сожалению, подобные жалобы наиболее часто встречались у жителей Лидгейта.

Мэриан достала небольшую лопатку, спрятанную под полой ее плаща, и, встав на колени, принялась выкапывать облюбованные ею небольшие кустики. Она собиралась пересадить их в укромное место недалеко от их теперешнего дома, чтобы иметь возможность в любой момент использовать для приготовления лекарства. Она аккуратно вытащила корни вместе с комом земли и, не обращая внимания на перепачканные руки, старательно завернула растения во влажную ткань, которую принесла с собой специально для этой цели. Затем со всяческими предосторожностями положила растения в сумку, что висела у нее на плече.

Выпрямившись, снова оглядела залитый солнцем утренний сад и все еще погруженный в сонную тишину красивый, до боли знакомый дом, чьи спящие окна величественно блестели, отражая солнечный свет. И внезапно острая обида вновь кольнула ее в сердце. Она должна была быть сейчас там, спать в мягкой постели, а не пробираться крадучись в холодном утреннем тумане в свой собственный сад! Как это несправедливо, что она, леди, словно воровка, таясь, приходит сюда, в свой родной дом, и притворяется кем-то другим! Нет, она во что бы то ни стало заставит графа заплатить за все свои унижения, даже если это будет последнее, что ей удастся сделать в жизни!

Она уже собралась повернуть назад, но задумалась. Теперь, после того, как у нее в сумке лежали необходимые ей растения, она могла уходить. Но, с другой стороны, где еще она сможет найти столько нужных, ценных растений, чтобы пересадить их в свой сад, который она собиралась создавать заново. Мистер Тиббет использовал порошки и сухие травы, которые привозил из Лондона. Он обычно заявлял, что не садовник и выращивать ничего не собирается. Поэтому хотя она иногда и могла найти у него то, что ей было нужно, но это случалось далеко не всегда. Если она собиралась продолжать лечить людей, ей необходимо постоянно иметь свежие растения. Один из городских жителей пообещал выделить для нее небольшой участок земли в своем саду, как раз недалеко от того места, где они жили.

Однако пройдут месяцы, пока она сможет вырастить нужные ей травы из семян, да и не все семена у нее есть. Конечно, многое она сможет найти в лесу и на лугу, но здесь, в их саду, есть редкие растения, которые найти чрезвычайно трудно или даже совсем невозможно. Ее родители создавали этот сад годами. В любом случае она сейчас уже была здесь. В поместье, по-видимому, еще спали, а если кто-то из слуг и встал, вряд ли они надумают заглянуть сюда, в этот заброшенный, дальний участок сада. Похоже, она ничем не рискует. Почему бы не взять то, что ей нужно, пока никто ее не потревожил.

Решив так, она осторожно стала пробираться по саду, подобно призраку, время от времени останавливаясь и аккуратно выкапывая найденные растения. Шалфей и золотой корень, адонис и горечавка — все было аккуратно выкопано из земли, их корни вместе с землей тщательно обернуты во влажную ткань. К счастью, она захватила с собой достаточно материи. Мэриан знала, что некоторые растения могут не выдержать пересадки, поэтому ей необходимо было взять несколько штук каждого вида, чтобы дать начало ее новому саду.

Работая, она старалась не думать о графе, который сейчас спал в доме так близко от нее. Всю эту неделю она пыталась забыть их последнюю встречу, когда он обманом завлек ее в Фолкхэм-хауз и сорвал маску, и его оскорбительное предложение. Однако забыть все это оказалось не так просто, особенно если учесть, что тетя почти ежедневно ворчала, насколько глупо иметь какие-то дела с таким человеком, как граф Фолкхэм.

Мэриан определенно больше не собиралась встречаться с графом ни под каким предлогом. И в то же время встреча с ним оказала на нее очень сильное влияние. Что-то изменилось в ней с тех пор. Она дрожала, вспоминая, каким взглядом он смотрел на нее, словно мог видеть всю ее под одеждой. Но что еще хуже, его прикосновения не были ей противны, даже скорее наоборот… Он вызывал в ней страх, даже ужас, но не отвращение.

«Это все оттого, что я вообще слишком мало общалась с мужчинами», — говорила она себе. Только Мэриан понимала, что обманывает саму себя. Из-за того, что ее отец был всего лишь баронетом, да к тому же женатым на очень странной женщине, которую все считали испанкой, семья Винчелси жила весьма обособленно. Нельзя сказать, чтобы они совсем не принимали участия в балах или частных обедах, которые давали время от времени его знакомые аристократы, однако следовало все же сказать, что баронет со своей женой-«испанкой» не были слишком популярны среди высшего света. За исключением нескольких близких друзей, Винчелси редко общались с людьми своего круга.

Обычно ее отец предпочитал заводить знакомство с людьми образованными, занимающимися науками, в особенности медициной. Это были по большей части увлеченные своим делом чудаки, для которых их личная жизнь не имела почти никакого значения. Мэриан выросла в окружении мужчин, которые были настолько погружены во всевозможные научные изыскания, что едва ли замечали в ней женщину. Друзья отца относились к ней скорее как к собрату по профессии, а не как к молодой привлекательной девушке, чье расположение им бы хотелось завоевать, и как, несомненно, случилось бы, окажись она в кругу аристократов.

Разумеется, Дантела Винчелси была весьма озабочена будущим своей дочери, особенно когда та стала старше и превратилась в прелестную девушку, но саму Мэриан перспектива остаться без мужа не беспокоила ни в малейшей степени. Она собиралась следовать по стопам отца и матери, очень серьезно занималась изучением медицины и считала, что муж ей для этого не нужен.

Затем, после смерти матери, когда истек срок траура, у них почти не было времени для того, чтобы ходить на балы или званые обеды. Мэриан пришлось полностью взять в свои руки управление домом. Как-то однажды на нее обратил внимание один из молодых друзей ее отца и попытался ухаживать, другой даже украл у нее поцелуй, но она ни к кому из них не относилась серьезно.

Теперь, после стольких лет, в течение которых к ней относились как к существу, обладающему умом без тела, она просто не знала, как вести себя с мужчиной, который, похоже, видел прежде всего ее тело, не обращая внимания на ум. Хотя нет, это было, пожалуй, неверно. Нельзя сказать, что граф недооценил или с пренебрежением отнесся к ее уму.

И все же он смотрел на нее таким… таким голодным взором. Да, это, пожалуй, самое точное выражение, он смотрел на нее, как смотрит умирающий от голода человек на стол с яствами. Противостоять такому взгляду было очень трудно. Так же как и просто устоять…

«Хватит думать о графе», — сурово одернула она саму себя. Какой смысл в том, что она позволит ему испортить ей еще один день? Кроме того, у нее есть определенное дело, и если она не закончит с этими растениями и не уйдет вовремя отсюда, кто-нибудь может ее здесь обнаружить, и тогда у нее возникнут гораздо более сложные проблемы, чем те, над которыми она сейчас ломает себе голову.

— Поднимайся очень медленно, если хочешь увидеть завтрашний день! — неожиданно раздался позади Мэриан низкий, звучный голос, выведя ее из задумчивости.

«Ну вот, и ушла вовремя», — обреченно подумала Мэриан, опустив руку, в которой была зажата лопатка. А затем она узнала этот раскатистый баритон и тут же пожалела, что не может провалиться сквозь землю. Все вышло так, будто она сама вызвала его своими мыслями. Внезапно что-то острое уткнулось ей в ребра, заставив сжаться от страха. «Боже всемилостивый!» — только и промелькнуло у нее в голове. Этот сумасшедший и правда приставил шпагу к ее спине.

— Встать! — скомандовал он, и она послушно подчинилась его приказу, про себя проклиная свой длинный широкий черный плащ, который делал ее похожей на ночного вора.

— Это всего лишь я, цыганка, — едва слышно прошептала она дрожащим голосом, охваченная ужасом, что он убьет ее прежде, чем она сможет что-то объяснить. — Я не сделала ничего плохого, милорд!

Она почувствовала, что он убрал шпагу, и вздохнула чуть свободнее, хотя все еще дрожала. Однако молчание за ее спиной ничуть не уменьшило охватившего ее ужаса.

— Повернитесь, — кратко приказал он.

Она послушалась столь поспешно, что едва не запуталась в своем чересчур широком плаще. При виде его красивого, тонко очерченного лица, мрачного и безжалостного, освещенного ярким утренним светом, Мэриан едва не задохнулась, широко раскрыв глаза. Под его серым плащом, небрежно накинутым на плечи, одежда была в полном беспорядке, говорящем о том, что он собирался в огромной спешке. Тем не менее свою шпагу он держал наготове и глядел на весь остальной мир словно ангел-мститель, пусть и немного взъерошенный.

Его пронизывающий взгляд остановился на ее маске, которую она надела на тот случай, если случайно наткнется на незнакомца. Затем он скользнул по ее влажному от утренней росы плащу, перепачканному землей и прилипшей сухой травой. В одной руке Мэриан держала свертки с травами, спрятав их под накидкой, однако они слишком явно выпирали, чтобы их не заметить, и взгляд графа тут же остановился на них.

— Снимите маску и плащ, — приказал он, не меняя ни выражения лица, ни своего жесткого тона.

— Не стану! — возмутилась она. — Вы и так знаете, кто я!

Граф угрожающе двинул шпагой в ее сторону.

— Немедленно снимите!

Мэриан хотела было возразить, но не осмелилась. Она и в самом деле не знала, что можно от него ожидать. К тому же у него были достаточно веские причины для подозрений, ведь он поймал ее в своем саду рано утром за довольно странным занятием. Опустив руку, так что все ее свертки посыпались на землю, девушка покорно сняла маску и плащ, дрожащими пальцами развязывая непослушные тесемки.

Едва плащ упал к ее ногам, как Мэриан сделала несколько неприятных открытий. Во-первых, воздух был гораздо холоднее, чем она ожидала, во-вторых, ее руки оказались выпачканными землей, так что она вымазала себе лицо и шею. И наконец, граф, опустив шпагу, смотрел на нее таким пристальным взглядом, который явно не предвещал для нее ничего хорошего.

Лишь на мгновение его глаза задержались на ее порозовевших от холодного воздуха щеках и золотистых волосах, которые она сегодня просто завязала сзади лентой. А потом его взгляд не спеша заскользил по ее изящному, стройному телу, приостановившись на длинной гордой шее, затем на округлых холмиках высокой груди, выступающих под тонкой кремовой тканью сорочки. И тогда очень медленно его лицо осветилось улыбкой, в то время как взгляд двинулся дальше вниз, минуя широкий корсаж ее простого коричневого платья и задерживаясь на тонкой, не затянутой корсетом талии и крутых изгибах бедер. На ней было надето несколько нижних юбок — ей было просто негде хранить их у тети в фургончике, — но, несмотря на одежду, она почувствовала себя совершенно голой под его изучающим взглядом, все формы ее тела, казалось, были на виду такими, какими были задуманы природой.

— Очаровательно, — пробормотал он наконец, когда его взгляд вновь вернулся к ее лицу. — Впрочем, я в этом и не сомневался. — Не отрывая от Мэриан глаз, он одним точным движением вложил шпагу в ножны.

У девушки заняло несколько секунд, чтобы понять, что он заставил ее снять плащ только для того, чтобы удовлетворить свое похотливое желание поглазеть на нее. Но, едва поняв это, она тут же подхватила свой плащ, негодуя на него и на себя.

— Вы… вы, сэр, развратник! — крикнула она, неловко пытаясь снова завернуться в плащ. Но она так нервничала и спешила, что никак не могла справиться с завязками, и после безуспешных усилий плащ вновь соскользнул с ее плеч и оказался на земле.

Он мрачно усмехнулся.

— Ну а кто вы, моя цыганочка? Шпионка? Воровка? — Он жестом указал на длинные странные свертки, лежащие у ее ног. — Что вы здесь делаете, в такой ранний час пробравшись в мой сад и так напугав мою повариху, что она буквально вытащила меня из постели.

Девушка отчаянно покраснела под его подозрительным, испытующим взглядом.

— Я… я всего лишь хотела выкопать несколько растений из вашего сада, милорд, — ответила она и, присев на землю, взяла один из самых невинных кустиков и развернула его. — Вот видите, милорд. Я хотела развести свой собственный сад с лекарственными травами и… ну… я думала, вы не станете возражать, если я возьму у вас несколько растений для моего сада. Ведь у вас их так много, а вы наверняка их совсем не используете. Весной я могла бы вернуть некоторые травы из моего сада взамен ваших, как только они приживутся и начнут размножаться…

Всем своим видом выражая недоверие, граф со скептической улыбкой подошел совсем близко и присел возле нее. Он осмотрел все ее свертки и сумку и, не найдя ничего, кроме растений, снова поднялся. Он протянул ей руку, чтобы помочь встать, но она сделала вид, что ничего не заметила, и легко вскочила на ноги.

— Так, значит, наша гордая цыганочка, которая отказалась брать с меня деньги, на самом деле вовсе не так независима, как хочет показаться, — намеренно надменным тоном чуть несмешливо произнес он. — Неужели для вас настолько невыносима мысль смирить свою гордыню и просто попросить у меня эти растения? Или вы думали, что я поскуплюсь для вас несколькими ничего не стоящими травками?

Она чуть откинула назад голову, чтобы прямо взглянуть ему в лицо. Ее светло-карие с зеленым отливом глаза казались сейчас почти зелеными, так подходящими к сочной зелени сада.

— Откуда же мне знать, чем бы вы для меня не поскупились, милорд.

Гаретт ничего на это не ответил, однако внимательно оглядел сад, словно пытаясь понять, что еще она могла здесь делать, помимо того, что искала свои растения. Затем какая-то мысль пришла ему в голову, и он вновь взглянул на нее, прищурившись.

— Сад этот довольно обширен, — произнес он с тем же сомнением в голосе. — Каким образом вы узнали, где находится то, что вам надо? Вы пробыли здесь не более получаса и смогли точно отобрать нужные растения.

Его вопрос застал ее врасплох. Она постаралась скрыть свое смущение и одновременно лихорадочно пыталась найти ответ, который мог бы успокоить его и не возбудить новых подозрений. Наконец ей пришла в голову удачная мысль.

— Я уже была здесь прежде, — сказала она после некоторого колебания, а затем поспешно продолжила, увидев, как сразу замкнулось и помрачнело его лицо. — Предыдущий владелец позволял мне брать все, что мне надо. — После этой полуправды остальное выговорилось уже легче: — Вот почему я не задумываясь, пришла сюда теперь. Я привыкла брать любые растения, которые были мне нужны.

Прежде чем она поняла, что он хочет сделать, он шагнул вперед и, взяв ее за подбородок, приподнял ее голову вверх, чтобы она смотрела прямо ему в глаза.

— Тогда почему вы пришли в столь ранний час, когда думали, что никто вас здесь не увидит? Я бы сказал, это повадки воровки, а не гостьи, привыкшей приходить сюда по праву.

Ее глаза наполнились горькими слезами, готовыми в любой момент брызнуть из глаз.

— Я не воровка! — с отчаянием прошептала она. А затем, заметив тень улыбки, скользнувшей по его лицу, она внезапно рассердилась. — Винчелси никогда не называли меня так, и вы не смеете! Вы совсем не ухаживаете за этим садом, так почему же вас так заботит, что я взяла несколько растений? Ведь для вас это всего лишь сорняки, судя по тому вниманию, которое вы на них обращаете!

Он крепко сжал губы и сощурился. Отпустив ее подбородок, он отступил на шаг и внезапно вытащил одно растение из ее сумки, чьи листья и цветки предательски торчали из опутывающей его материи. Ее пульс мгновенно зачастил, едва она увидела, какое именно растение он достал.

— Всего лишь сорняки? — Ее поразило безжалостное выражение его красивого лица. — Я бы не стал называть белладонну простым сорняком, а вы?

Ей пришлось сделать усилие, чтобы сохранить видимость спокойствия. Если он смог узнать это растение и даже помнил его итальянское название, следовательно, он скорее всего знал и о его свойствах. Определенно он решил, что она собирается использовать это ядовитое растение с какими-то неблаговидными целями.

— Я часто использую белладонну для припарок, — сказала она, пытаясь говорить ровным тоном.

— А я полагал, для того, чтобы сделать эти завораживающие глаза еще загадочнее, — ответил он с явным сарказмом.

Да, граф был неплохо осведомлен о свойствах этого растения, отметила с удивлением Мэриан.

— У меня нет никакого желания казаться загадочной.

Он рассмеялся, и мрачная горечь, прозвучавшая в этом невеселом смехе, напугала Мэриан сильнее, чем все его язвительные замечания.

— Это вы-то не желаете казаться загадочной? И поэтому вы закутываетесь в плащ с ног до головы и надеваете маску? А затем пробираетесь на рассвете в мой сад, воруете мои растения, причем вас интересуют ядовитые…

— Я не собиралась никого отравить, милорд, — крикнула она, чувствуя, что почва уходит у нее из-под ног. — Мне нужна красавка для того, чтобы готовить лекарства! И другие растения — это всего лишь обычные травы, — вы можете сами убедиться. Почему вы поднимаете такой шум из-за нескольких растений?

Как это было несправедливо! Ведь это ее сад, ее собственные растения, и она должна еще объяснять ему, зачем они ей нужны и для чего она собирается их использовать! Как она устала от его подозрительности из-за всякой ерунды!

Его рот был непреклонно сжат, по всему было видно, что он настроен весьма решительно. Он поднял с земли ее сумку и вытряхнул из нее растения.

— Мне нет дела до этой травы, даже до белладонны. Вы, если захотите, спокойно можете найти эту отраву и в лесу. Но я не потерплю, чтобы вы рыскали по моему поместью без моего ведома. У меня есть враги… — Он запнулся, словно рассердившись на себя за то, что сболтнул лишнее.

Мэриан старалась не обращать внимания на неприятный холодок, пробежавший по спине от его случайно вырвавшегося признания. Враги, без сомнения, есть у многих, но какое же преступление совершил этот молодой человек, если в своем собственном доме он не чувствует себя в безопасности и ему везде чудится угроза? Конечно, есть еще сэр Питни, но вряд ли бы тот отважился и близко подойти к Фолкхэм-хаузу. Он не настолько глуп. Нет, подозрительность Фолкхэма доказывает лишь, что он сам склонен наживать себе врагов, сам вызывает беды и неприятности на свою голову.

Фолкхэм оглянулся назад, и несколько мгновений смотрел на свое поместье, прежде чем снова перевел взгляд на девушку.

— Так вы знали Винчелси? — спросил он внезапно.

В первый момент ей показалось, что этот вопрос был им задан как будто случайно, и все же она не сомневалась, что у него были особые причины задать его. Мэриан чувствовала, что он ждет ответа с огромным интересом, который нельзя объяснить обычным любопытством. И с подозрением. Ей следует быть очень осторожной в своем ответе.

Она опустила глаза под его пронзительным испытующим взглядом.

— Я хорошо знала Винчелси, хотя жила здесь не так долго. — Она почувствовала удовлетворение от своих слов. Таким образом она сказала ему почти правду, хотя и подала ее в совершенно неузнаваемом свете.

— Я очень мало знаю о людях, которые жили здесь до меня, — к ее удивлению, заявил он. — Расскажите мне о них.

— Что… что вы хотите узнать? — чуть запинаясь, спросила Мэриан.

— Этот сэр Винчелси, что он был за человек?

Ее огромное желание обрисовать отца таким, каким он был на самом деле, вступило в противоречие с ее здравым смыслом, подсказывающим ей, что она должна говорить ему как можно меньше. Однако первое победило.

— Это был замечательный человек, добрый и мягкий, — сказала она, не в состоянии скрыть нежные нотки, явственно прозвучавшие в ее голосе, когда она заговорила о своем отце. — Он заботился здесь обо всех: и о богатых, и о бедных в равной степени. Я очень многому научилась у него, как лечить и ухаживать за больными.

Лицо Фолкхэма помрачнело, он с силой сжал челюсти, так что на его скулах заиграли желваки.

— Похоже, вы знали его лучше, чем я мог себе даже представить, учитывая, что вы цыганка. И более того, вы, кажется, весьма нежно к нему относитесь. Видимо, вы все же лучше осведомлены о том, что значит иметь покровителя, чем я полагал.

Поняв, что он имеет в виду, потрясенная Мэриан широко раскрыла глаза.

— Стыдитесь! — воскликнула она, побледнев. — Да как вы смеете намекать, что сэр Винчелси и я… что мы…

— Да? И что вы?

— Только такой греховодник, как вы, мог придумать подобное! Сэр Винчелси был благородный и к тому же уже старый человек… и он очень любил свою жену! Что мог желать такой человек получить от… такой, как я, бедной цыганки? — Мэриан наградила графа столь презрительным взглядом, что выражение его лица сразу смягчилось.

Искреннее возмущение девушки, видимо, произвело на него должное впечатление.

— И в самом деле, что бы он мог желать получить от вас? — как бы нехотя спросил он, в то время как его синевато-серые глаза обшаривали ее тело, вспыхивая таким уже знакомым ей огнем. — Пожалуй, я мог бы с легкостью ответить вам на этот вопрос, моя прелесть. Мужчина должен быть либо слепым, либо полным дураком, чтобы не задумываться над тем, каким блаженством вы можете одарить его, и не желать этого блаженства.

Откровенное, ничем не прикрытое желание, прозвучавшее в его словах и голосе, заставило Мэриан насторожиться. Проклиная себя за то, что снова так близко подошла к пасти льва, она напряглась, готовая мгновенно упорхнуть, если он вздумает наброситься на нее. Она осторожно отступила назад и, обогнув низкую живую изгородь, зашла за нее, чтобы та оказалась между ними.

— Прошу вас, милорд, — сказала она, когда он не спеша направился к ней, — я уже должна идти. Моя тетя будет беспокоиться.

— Пусть себе беспокоится, — сказал он, продолжая приближаться к ней. — Вы не очень-то заботились о ней, когда тайком проникли сюда, не так ли? — Он сделал еще несколько шагов, при этом специально оказавшись между ней и ее растениями, беспорядочно рассыпанными на земле. Но живая изгородь все еще разделяла их. — А кроме того, вы ведь не хотите уйти без того, зачем сюда приходили.

Ее взгляд метнулся к сверткам, частично остававшимся в сумке, частично рассыпанным за его спиной.

— Мне… мне они не очень нужны, — солгала она.

— Глупости. Вам они так нужны, что вы даже пошли на воровство, чтобы их добыть. Что я теперь буду с ними делать? Они погибнут без всякой пользы, если кто-то не посадит их обратно в землю, а я вас уверяю, я не садовник. Нет, вы обязательно должны их взять с собой.

Он опустился на колено и стал подбирать растения, с неожиданной осторожностью складывая их обратно в сумку. Затем он поставил сумку на изгородь, между собой и Мэриан. Но прежде, чем она успела ее схватить, он одним прыжком легко перемахнул через изгородь, оказавшись вновь между девушкой и ее драгоценным имуществом.

— Вы ведь все еще хотите взять их, не так ли? — спросил он, словно невзначай положив руку на сумку, стоящую позади него.

— Д-да, — ответила она запинаясь и продолжая пятиться от него, пока не уперлась спиной в яблоню, одну из тех, что росли в этой части сада. Мэриан едва не застонала, когда поняла, что он опять загнал ее в ловушку.

Однако граф не пытался воспользоваться ее положением. Во всяком случае не сразу.

— Тогда вы получите их, но… за плату.

Он улыбнулся с таким торжеством, что Мэриан мгновенно насторожилась. Она была совсем не уверена, что хочет знать о цене, которую он назначил.

Но он тем не менее продолжил, не обращая внимания на ее встревоженный взгляд:

— Один поцелуй. Всего лишь! И вы можете забрать эти растения и делать с ними все, что вам заблагорассудится.

Один поцелуй? Коснуться губ этого… этого убийцы? Это уж слишком! Охваченная яростью, она отбросила всякую осмотрительность. И, подбоченясь, с возмущением накинулась на него:

— И это все, что вы хотите? Всего лишь один поцелуй? Вот и доверяй аристократам! Да как вы посмели даже предложить мне это!

— Сколько негодования! Уж не считаете ли вы себя принцессой? Вспомните-ка, ведь вы пробрались в мой сад и пытались кое-что украсть у меня. Один поцелуй не слишком высокая плата за то, что я посмотрю сквозь пальцы на ваше преступление.

К сожалению, Мэриан понимала, что он говорит правду, но пересилить свое отвращение к тому, что он требовал от нее, ей было не по силам.

— С каких это пор вельможа станет довольствоваться одним поцелуем, милорд? Я не настолько наивна, чтобы поверить в это и дать вовлечь себя в подобное безрассудство! Моя тетя достаточно часто предупреждала меня насчет таких, как вы, и я хорошо усвоила ее уроки.

Его лицо вновь мгновенно помрачнело, и прищуренные глаза опасно блеснули, заставив ее почувствовать себя абсолютно беспомощной перед ним. Только теперь она вдруг ясно осознала его пугающую близость и то, что они в саду совершенно одни. Слуги в поместье сейчас наверняка уже проснулись, но этот участок сада находился в таком укромном месте, что граф мог сделать с ней все, что угодно, не опасаясь, что их заметят.

Мэриан беспомощно оглянулась вокруг, надеясь увидеть хоть какое-нибудь оружие защиты вроде палки или камня, однако поблизости ничего не было, кроме тонких ветвей дерева.

— Я бы хотел напомнить вам, мадам, — сурово произнес он, придвигаясь к ней гораздо ближе, чем ей бы того хотелось, — что я могу отвести вас сейчас к констеблю и таким образом покончить с этим делом.

Ее глаза полыхнули огнем.

— Неужели вы это сделаете? И всего-то из-за нескольких сорняков! Впрочем, я должна была бы этого ожидать от такого… бессовестного человека, как вы! Ну что ж, отправляйте меня к констеблю! Осмелюсь предположить, он скорее освободит меня, чтобы я могла помочь его жене лечить их слабого, болезненного ребенка, чем запрет меня в тюрьму из-за простой прихоти сумасшедшего вельможи!

Она понимала, что зашла слишком далеко, что говорить этого не следовало бы. Но одна только мысль о том, чтобы добровольно поцеловать его, внушала ей такой ужас, что она уже не отдавала себе отчет, насколько дерзко звучат ее слова. К тому же она надеялась, что он не обнаружит ее притворства. Хотя констебль согласился поддержать горожан в их стремлении дать ей приют и укрытие, все же, если ее к нему приведет сам граф, он будет вынужден принять должные меры. Нет, в настоящее время ей никак нельзя попасть к констеблю. Ни в коем случае!

Но, как оказалось, этого можно было не бояться. На его лице отразилось удивление ее дерзостью и отвагой, но никак не возмущение. Ей даже показалось, что она увидела восхищение в его глазах.

— Ну что ж, вижу, мне не удастся упрятать вас за решетку, иначе все жители этого славного города поднимутся против меня. — Он говорил с явным сарказмом. — Но я все еще не намерен отдать вам ваши растения… без определенной, весьма умеренной платы, о которой я уже упоминал. Никак не могу взять в толк, с каких это пор простая цыганка готова рискнуть навлечь на себя гнев могущественного лорда по такой ничтожной причине. Едва ли можно встретить много цыган, хоть мгновение колебавшихся заплатить цену, которую я прошу, за свою свободу!

Дьявол его забери! Ну зачем он все время напоминает ей, что она ведет себя скорее как глубоко оскорбленная леди, нежели простая цыганка? Что бы стала сейчас делать цыганская девушка на ее месте? Наверняка попыталась бы использовать его страсть, чтобы добиться для себя какой-нибудь выгоды, с мрачной иронией подумала Мэриан. Ну что ж, она поцелует его и покончит с этим. Она гордо подняла голову. Почему бы не сыграть эту роль так, чтобы он запомнил ее надолго!

— Один поцелуй, милорд? Мне кажется, это слишком высокая плата за несколько растений. Если бы вы предложили мне что-нибудь более ценное…

Он внезапно прищурился, его взгляд сверкнул, словно сталь клинка. В одно мгновение он преодолел расстояние, которое разделяло их, и оперся руками о ствол яблони возле ее плеч, поймав ее таким образом в ловушку.

— Итак, цыганская принцесса готова обнаружить свое истинное лицо, не так ли? — прошептал он ей на ухо, обдавая кожу своим горячим дыханием.

В то же мгновение Мэриан горько пожалела, что вздумала состязаться с ним. Кого она хотела провести! Она смотрела прямо ему в лицо, открыто бросая вызов, в то время как внутри вся тряслась от страха. Его глаза были подобны пылающим угольям, когда он остановил взгляд на ее губах, а затем вновь встретился с ее яростным взглядом.

— Ты права, — пробормотал он, наклоняясь к ней. — Вкусить сладость твоих губ стоит гораздо дороже, чем пучок травы, но ничего не поделаешь: сделка уже заключена. Ни одна цыганка не смеет бросать мне вызов! Ты удовлетворишь мой каприз, моя прелесть, подаришь ли ты мне свой поцелуй добровольно, или же я заставлю тебя заплатить силой!

Теперь уже не на шутку испуганная как его близостью, так и явным желанием, промелькнувшим в его пылающем взгляде, она уперлась руками в его грудь.

— Прошу вас, милорд! Я и не думала бросать вам вызов. Я… согласна… только позвольте мне хоть немного… прийти в себя.

Он увидел самый настоящий страх на лице девушки и отодвинулся от нее. Однако не настолько далеко, чтобы она могла почувствовать себя хоть немного свободнее. Она ощущала, как под его пристальным, пылающим взглядом в ней поднимается волна возбуждения, и это испугало ее больше, чем предстоящая расплата. Она лихорадочно пыталась придумать хоть что-нибудь, что могло бы изменить его намерения.

— Иди же ко мне, Мина, чтобы я мог отведать твоего меда, — прошептал он обольстительным, чарующим голосом, и она вдруг почувствовала, как этот голос обволакивает ее будто теплая, бархатная волна, в которой тонут и растворяются ее воля и стремление сопротивляться. Он манил, увлекал, и ей стоило неимоверных усилий не поддаться соблазнам этого глубокого мягкого голоса.

Усилием воли сбрасывая с себя почти колдовское оцепенение, она сорвала одно из яблок, что в обилии усыпали ветви дерева, и протянула ему.

— Если вы так голодны, милорд, может быть, это подойдет вам лучше, — предложила она в слабой надежде отвлечь его.

— Яблоко могло погубить Адама, моя маленькая Ева. Но какой же мужчина попадется дважды на одну и ту же уловку?

С этими словами он взял из ее рук яблоко и откусил с одного бока. А затем одним резким рывком притянул ее к себе, и, несмотря на сопротивление, крепко прижал, давая слишком ясно почувствовать, как напряжено его тело.

— Я не… — начала она было возмущаться, но в то же мгновение он закрыл ее рот поцелуем, заглушая все протесты.

В первые мгновения его губы показались ей такими же твердыми и холодными, как яблоко, которое он надкусил и отбросил в сторону. И в тот момент, когда эти губы требовательно приникли к ее губам, она забыла обо всем на свете. Ее руки по-прежнему упирались в его грудь, а тело продолжало сопротивляться его властным объятиям, но это были лишь неосознанные действия, порожденные удивлением и страхом, никоим образом не способные противостоять его силе. Он крепко держал ее, словно боялся, что она исчезнет в тот же миг, как он разожмет руки.

А затем — она почти не заметила, как это произошло, — его губы стали мягкими и нежными, в то время как руки скользнули вниз и обхватили ее за талию. Так ласково… слишком ласково! Неожиданно у нее пропала всякая охота сопротивляться.

Его губы ласкали ее губы и играли с ними, пока те вдруг стали податливыми, раскрываясь навстречу, а тело неожиданно начало покалывать в странном предвкушении чего-то неясного, восхитительного и пугающего. Его подбородок, жесткий от отросшей к утру щетины, больно царапал ее нежную кожу, но в тот момент она могла лишь терпеливо ждать, когда исчезнет сладкая истома, разлившаяся по телу от этих поцелуев, и она сможет наконец вырваться из его объятий.

Но казалось, это ожидание никогда не кончится. Наоборот, ее закружило в восхитительном водовороте, словно она попробовала какого-то волшебного зелья. Не осознавая, что делает, она выгнулась ему навстречу, пылко отвечая на поцелуй.

Только когда ее мягкое, податливое тело послушно приникло к его крепкой, горячей груди, граф поднял голову, оторвавшись от ее губ, и в его глазах отразилась такая буря эмоций, что казалось, она поглотит ее без остатка.

— Ах, Мина, — пробормотал он, и она почувствовала его теплое дыхание на своей щеке. — Вкусить твоего поцелуя все равно что пьянице пригубить вино. Никогда не будет достаточно.

Затем он поцеловал ее в щеку, и его губы скользнули вниз по ее шее, к ямочке под ухом. Она блаженно вздохнула.

— Милорд, прошу вас… — прошептала она.

— Гаретт, — прошептал он в ответ, прильнув лицом к ее шее. — Мое имя Гаретт, моя прелесть. Думай обо мне только как о Гаретте Фолкхэме, который хочет всего лишь держать тебя в своих объятиях.

Фолкхэм! Это имя, будто набатный колокол, прозвучало в ее затуманенном мозгу. Ведь это ее враг, напомнила она себе, пытаясь бороться с охватившим ее сладчайшим оцепенением. Что же это за безумие! Как могла она допустить такую непростительную близость с ним? И что хуже всего, как могла она так наслаждаться этой близостью?

И хотя его губы продолжали свой сладостный путь вниз, по ее обнажившемуся плечу, окутывая ее тело теплом и томлением, она сделала слабую попытку воспротивиться его ласкам.

— Один поцелуй, вы сказали. Только один.

Он чуть отодвинулся от нее и широко улыбнулся.

— С каких это пор настоящий мужчина останавливается после одного поцелуя? — пробормотал он, повторяя ее собственную фразу.

Его слова, а еще более торжествующая улыбка мгновенно вызвали в памяти девушки все те ужасные рассказы Тамары о цыганках, которых соблазнили и бросили мужчины куда менее родовитые, чем граф. Но она все-таки леди, и достаточно хорошо образованная, чтобы не позволить себя соблазнить. Словно порыв свежего ветра, разгоняющий туман, эта мысль пронеслась у нее в голове, вырывая из сладкой неги, в которую она так неосмотрительно позволила увлечь себя поцелуем.

Внезапно ею овладело отчаянное желание сбежать от него, она сжала кулачки и с силой оттолкнула его, чем безмерно удивила графа, так как он уже наклонился, чтобы продолжить свои ласки.

— Неужели вы хотите силой взять девицу, против ее воли! — возмущенно воскликнула она. Гнев пополам с охватившим ее страхом придали особенную силу ее голосу.

Его взгляд сразу стал ледяным, и страсть, мгновение назад бушевавшая в нем, казалось, погасла так же внезапно, как и вспыхнула.

— Вряд ли та девица, которая только что таяла в моих объятиях, против своей воли отвечала на мои поцелуи, — язвительно сказал граф, хотя и убрал руки с ее талии.

Самое неприятное заключалось в том, что он говорил правду. Ее тело все еще продолжало гореть и дрожать от тех чувств, которые он вызвал в ней, но она поклялась себе, что ни за что не покажет ему этого. Поэтому постаралась, чтобы ее ответ прозвучал как можно более равнодушно.

— Вы просили, чтобы я заплатила вам определенную цену, милорд. И получили ее. И вы же сами поставили условие, чтобы я поцеловала вас по своей воле. Я сделала это. Так, может, вы собираетесь теперь воспользоваться своим положением, чтобы нарушить договор и объявить новую цену?

Ее сухой, будничный тон заставил его мгновенно помрачнеть. Он отступил на шаг, окидывая ее внимательным взглядом, от которого не могло укрыться ни ее учащенное дыхание, ни румянец, игравший на щеках. Встретив этот чуть насмешливый, проницательный взгляд холодных серо-голубых глаз, девушка вспыхнула в смущении, с отчаянием понимая, что ее оскорбительные слова не могли обмануть его.

— Ты заговорила как торговка, оценивающая свой товар, — с презрительной усмешкой сказал он. — Что ж, ты можешь отрицать, если хочешь, но только этот поцелуй был больше, чем плата. И любая честная женщина на твоем месте признала бы это.

— А честный мужчина позволил бы мне уйти и не мучил меня более своими капризами и сделками, — выпалила она в ответ, думая лишь о том, как бы поскорее убраться отсюда. Его проницательность приводила ее в отчаяние.

На мгновение его глаза скользнули вниз, по ее телу, а затем медленно, дюйм за дюймом, вновь начали ощупывать ее фигуру, поднимаясь вверх, и там, где останавливался его взгляд, она начинала чувствовать странное покалывание. Наконец он остановился на ее губах, которые, как она знала, распухли и покраснели от его поцелуев.

И под его пристальным взглядом она медленно подняла руку и намеренно брезгливым жестом вытерла губы, словно стремясь уничтожить всякое напоминание об ощущениях, оставленных его поцелуем.

Она видела, как его охватил гнев. Он резко отвернулся от нее и поднял сумку с растениями, которая все еще стояла позади него на коротко подстриженной ограде. Вновь повернувшись к ней, он протянул сумку.

— Вот, забирай и убирайся с моей земли, — выпалил он со злостью.

Мэриан, чуть поколебавшись, потянулась, чтобы взять сумку, но в ту же секунду, когда она взялась за ручку, его пальцы сомкнулись на ее запястье.

— Беги к своей тетушке, своим припаркам и пациентам, — выдавил он из себя. — Но если в следующий раз я обнаружу, что ты шныряешь там, где тебе быть не положено, я уже не удовольствуюсь одним-единственным поцелуем в качестве платы. Нет, моя привередливая цыганочка, в следующий раз ставка за твою свободу будет гораздо выше. Помни об этом, когда соберешься снова выкапывать свои растения.

С этими словами он отпустил ее руку. А затем, отвесив шутовской поклон, резко развернулся на каблуках и зашагал прочь из сада, оставив ее стоять в растерянности, дрожащую и потрясенную, тщетно пытающуюся унять неистово бьющееся сердце.

 

7

Прошло два дня, а Гаретт все еще не мог выбросить из головы образ Мины. Вот и сейчас, объезжая свои владения верхом на Цербере, огромном вороном жеребце, он проклинал себя за то, что позволил загадочной цыганочке снова завладеть его мыслями.

Он знал, почему она так интересует его. Скинув плащ и маску, она не открыла полностью своих тайн. И эта ее таинственность преследовала Гаретта днем и ночью. То он верил, что ей нечего скрывать, а то его вдруг одолевали сомнения, уж не служит ли она его дяде.

Но даже если представить, что ее подослал сэр Питни, думал он, может ли она как-то навредить ему? Совершенно очевидно, что девушка не искушена в интригах, и уж кому-кому, а Гаретту, достаточно часто имеющему дело с вероломством и злобными кознями врагов, не составит труда с легкостью просчитать любые ее ходы, если только она вздумает каким-то образом вредить ему. И все же, если только Тарле подослал ее, она могла оказаться не просто помехой. Он видел ее всего три раза, но этого оказалось достаточно, чтобы полностью лишить его покоя и привести в смятение все его чувства и мысли.

Только этого ему сейчас и недоставало. Только не сейчас, если он хотел довести до конца свои планы. Его главная цель занимала его все больше. Возвращение в Фолкхэм разбередило незаживающую рану, его вновь мучила затихшая было боль, которую он испытал, узнав впервые о гибели своих родителей.

Когда ему впервые сообщили об их смерти, он поверил в объяснение, что это еще одна трагедия войны. Но по прошествии некоторого времени, постоянно размышляя и сопоставляя разрозненные факты, он пришел к некоторым, весьма определенным выводам.

Только дяде Гаретта было известно, что его родители направлялись в Вустер, чтобы присоединиться к королю. Только Тарле точно знал путь, по которому они ехали, места, где должны были остановиться. Только он мог найти их. И теперь Гаретт был почти уверен, что именно Тарле предал их и передал в руки «круглоголовых». Правда, Гаретт не мог доказать этого, но в глубине души он в этом не сомневался.

Через все эти годы он пронес свои подозрения, они разъедали ему душу, разжигая в нем желание свести с дядюшкой счеты. И теперь после стольких лет ожидания он наконец был близок к тому, чтобы осуществить планы мести.

Начало было положено появлением в палате лордов, когда он потребовал назад свои земли и имущество. И хотя обстоятельства его изгнания не были никому известны, его неожиданное возвращение немедленно породило множество слухов. Эти слухи к настоящему времени почти переросли в уверенность, и не за горами тот день, когда общество готово будет сделать определенные выводы по поводу Тарле, даже не узнав точно ни одного действительного факта, подтверждающего чью-либо правоту. Поскольку эти подозрения распространились очень широко, было ясно, что Питни Тарле скоро и носа не сможет показать не только среди титулованных аристократов, но и среди мелкопоместного дворянства.

А затем Гаретт будет сужать петлю. Сейчас он осторожно готовил для этого почву. И скоро, очень скоро…

Громкий крик разорвал послеполуденную тишину, прервав его мрачные мысли. Пришпорив Цербера, Гаретт поскакал в направлении, откуда раздался крик, и увидел клубы дыма, поднимающиеся над его полями. «Черт побери! — подумал он. — Кто-то собирается сжечь мои посевы!» Он немедленно послал жеребца галопом вперед. А затем услышал ужасный вопль и еще сильнее пришпорил бока своего скакуна.

Через несколько минут он уже подъезжал к тому месту, где над полем еще клубился дым. Трое мужчин оказались на тропинке прямо перед ним. Того, кто лежал уткнувшись лицом в землю, в залитой кровью рубахе, он не мог опознать. Зато двух других, что сцепились над лежащим, громко крича друг на друга, он немного знал, так как оба работали у него. Тот, что был повыше, все еще сжимал в руке окровавленную шпагу.

Гаретт мгновенно спешился.

— Немедленно прекратите это безумие! — властно закричал он, бросаясь между ними.

Высокий мгновенно обернулся. Непрошеное вмешательство, видимо, здорово разозлило его, лицо перекосилось от ярости, и он замахнулся клинком. Однако в следующее мгновение он узнал своего хозяина. Выражение бешеного гнева на лице графа могло бы испугать и самого дьявола.

Высокий побледнел и опустил окровавленную шпагу.

— Ми-милорд, я не узнал…

Мрачный взгляд Гаретта заставил его мгновенно умолкнуть.

— Расскажите, что случилось, — приказал граф, окидывая их подозрительным взглядом.

Высокий мужчина — как было известно графу, это был сезонный рабочий, нанятый на время уборки урожая, — вновь обретя хладнокровие, поспешно начал свой рассказ:

— Этот мерзавец, — он указал на лежащего навзничь мужчину, — пытался поджечь поле. И ему бы это удалось, если бы я не остановил его, выпустив ему кишки еще до того, как он закончил свою грязную работу.

Тот, что был пониже, фермер-арендатор этих полей, в гневе потряс кулаками, грозя высокому.

— Ты «остановил» его только после того, как я вырвал факел у него из рук и он уже не мог больше навредить! И он был безоружен! Если бы не твоя глупость, я бы захватил поджигателя, а его светлость смог бы задать ему кое-какие вопросы. Уж было бы лучше узнать, кто послал этого негодяя поджечь наши поля, чем получить бессловесный, безымянный труп. Теперь от него никакого проку, только и осталось, что похоронить!

Гаретт вновь внимательно осмотрел место происшествия. Погасший факел валялся неподалеку, откатившись в траву. От него еще поднимался дымок, говорящий, что факел потух только что. Затем он взглянул на распростертого на земле человека, пытавшегося поджечь его поля. Если он и был вооружен, то сейчас оружия нигде не было видно.

Все так же молча Гаретт перевел изучающий взгляд на высокого селянина. Тот в некоторой растерянности посматривал то на графа, то на фермера, видимо, соображая, как лучше оправдать свои действия.

— Возможно, я действительно несколько поспешил, — проворчал он наконец. — Но только откуда мне знать, что у него не было оружия? Я действовал так, как на моем месте поступил бы любой солдат.

Гаретт задумался на несколько мгновений, затем спросил:

— Твое имя Эштон, так?

Высокий кивнул.

— И ты был солдатом?

Эштон прикусил с досады губу и опустил взгляд, ничего не ответив.

— Когда ты пришел наниматься на работу, то сказал, что был фермером, — требовательным тоном продолжал Гаретт, а затем еще более холодно добавил: — Отвечай на мой вопрос. Ты когда-нибудь служил в солдатах?

— Я всего лишь хотел сказать, милорд, что, защищаясь, действовал так, как на моем месте действовал бы любой солдат.

— Так, значит, ты служил солдатом.

— Да нет же.

Взгляд Гаретта скользнул по окровавленной шпаге Эштона, а затем обратился к распростертому на земле телу.

— Ты уволен, — ледяным тоном сообщил граф. — Я больше не нуждаюсь в твоих услугах.

Фермер-коротышка мрачно кивнул, выражая тем свое одобрение. Эштон же смущенно взглянул на графа.

— Но, милорд… почему? — пробормотал он, однако под пристальным взглядом хозяина внезапно побагровел и отвел глаза.

— Я не намерен поощрять лжецов, — спокойно ответил Гаретт. — Простой фермер не носит с собой шпаги, да и зачем было скрывать, что ты когда-то служил солдатом.

На какой-то короткий миг лицо Эштона преобразилось, словно с него сорвали маску. В его глазах вспыхнула и погасла ненависть загнанного в угол зверя.

— Милорд, я… я не был уверен, что вы примете меня на работу, если я признаюсь, что был когда-то солдатом. Вояки ведь редко бывают хорошими фермерами. Но если вы оставите меня, то можете обнаружить, что это выгодно — иметь на своей стороне верного вам солдата.

Гаретт улыбнулся, хотя его глаза по-прежнему излучали зимнюю стужу.

— Возможно, это так. Но только мне не нужны солдаты-лжецы!

На этот раз Эштон побледнел, однако, казалось, не хотел замечать прямого оскорбления.

— Ваша светлость увидит, что моя преданность…

— Преданность кому? — мрачно перебил его Гаретт. — Вот ключевой вопрос. Нет. Я уверен, для нас обоих будет лучшим выходом, если ты покинешь мое поместье, прежде чем твоя «преданность» не поставит под удар меня и моих людей и не заставит меня принять более действенные меры.

Явная угроза, прозвучавшая в тоне графа, заставила Эштона вновь побагроветь, однако в ответ он лишь слегка поклонился, показывая тем самым, что принимает решение хозяина. Затем, резко развернувшись на каблуках, зашагал по направлению к Лидгейту, напряженный, весь дрожа от едва сдерживаемого гнева.

Фермер с презрением смотрел ему вслед.

— Помяните мои слова, милорд. Вы не пожалеете, что избавились от него. Это тот еще мерзавец, несмотря на все его речи.

Однако Гаретт мрачно покачал головой.

— Настоящий мерзавец тот, кто послал его. И этот человек заплатит мне, как только я смогу доказать его вину.

Внезапно они услышали, как тот, которого они посчитали мертвым, издал слабый стон. Гаретт мгновенно нагнулся и увидел, что у раненого чуть дрогнули веки.

— Это бесполезно, — едва слышно пробормотал он, — совершенно… бесполезно.

Гаретт опустился около него на колени и приподнял голову.

— Что «бесполезно»? — спросил он, но тот уже снова потерял сознание.

— Может, этот малый еще и выживет, — заметил фермер. — Если вам удастся выжать из него признание, то выведете на чистую воду и его хозяина.

Гаретт кивнул, внимательно осматривая раненого. Сказать сейчас, насколько тяжелы его раны, было сложно, он весь был залит кровью. Но если бы удалось спасти ему жизнь, он наверняка охотно бы рассказал все, что знает, в обмен на снисходительность и заботу тех, кто должен его наказать.

— Я знаю, кто мог бы спасти этого парня, — вслух сказал граф, быстро вставая. — Устрой его поудобнее, как только можешь. А я привезу цыганку-целительницу.

Фермер одобрительно кивнул.

— Если вы имеете в виду Мину, то это хороший выбор. Уж если она не вытащит его с того света, то никому другому это не под силу. Она не может видеть равнодушно, как кто-нибудь страдает. Мерзавец то или нет.

Садясь на лошадь, Гаретт раздумывал нал словами фермера. У Мины и в самом деле было доброе сердце. И девушке уж точно бы не понравилось его намерение сохранить жизнь человеку только для того, чтобы выудить из того признание. А потому будет лучше, если она ничего не узнает о его планах, не то еще, чего доброго, откажется помогать ему.

Поглощенный этими мыслями, Гаретт несся бешеным галопом по направлению к Фолкхэм-хаузу, а затем — к лесу. Мина считает, что он до сих пор не знает, где они живут, но он давно выяснил это. В то утро, после встречи в саду, он незаметно следовал за ней до самого их дома. И теперь он с мрачной решимостью направлялся к опушке леса, где стоял их фургон. Конечно, Мина вполне может отказаться ехать с ним, однако он очень рассчитывал на то, что ее доброе сердце в конце концов возьмет верх над недоверием и подозрительностью.

Добравшись до места, он вначале никого не увидел. Костер на поляне почти погас, светились лишь тлеющие угольки. И котелок, свисающий с изогнутого железного прута над костром, был пуст. Граф спешился, внимательно оглядываясь вокруг. А затем он услышал громкие голоса из-за фургона. Направившись туда, Гаретт обнаружил Уилла и Тамару, они стояли лицом друг к другу и яростно сверкали глазами, словно пес и медведь на медвежьей охоте, с той только разницей, что вместо клыков и когтей они пользовались словами.

— Что-то ты слишком дерешь нос для цыганки! — кричал Уилл.

— А ты, любезный, для слуги благородного джентльмена слишком напоминаешь своими повадками вора! — был мгновенный ответ. — Неужто у тебя нет своих обязанностей еще где-нибудь. Я не желаю видеть тебя здесь!

Гаретт заметил, что губы у Тамары покраснели, а волосы растрепаны.

— По-видимому, Уилл находит более увлекательным заниматься тобой, нежели своими прямыми обязанностями, — сухо заметил он, насмешливо наблюдая, как обе враждующих стороны едва не подпрыгнули от неожиданности при звуке его голоса. Затем, увидев, что полностью завладел их вниманием, Гаретт продолжил: — В действительности я бы не стал прерывать столь занимательную беседу, но вы мне нужны.

Мгновенная оборонительная реакция Тамары не могла скрыть от Гаретта, как покраснело от смущения ее лицо.

— Уж не хотите ли вы присоединиться к своему лакею, чтобы напасть на меня, милорд? — вызывающе спросила она, бросив в сторону Уилла уничтожающе-презрительный взгляд.

— Напасть! Ну зачем так говорить, — проворчал Уилл.

— Я не нападаю на беззащитных женщин, — нетерпеливо ответил Гаретт и в ответ получил сердитый взгляд Уилла. Однако ему сейчас было не до него. — У меня гораздо более важные заботы. Где Мина?

Тамара сразу же ощетинилась.

— Зачем это она вам понадобилась? — прищурившись, спросила она.

— Мне необходимы ее услуги, — все так же нетерпеливо отвечал граф.

Казалось, Тамару вовсе не удовлетворил ответ графа, так как она, подбоченясь, грозно взглянула на него.

— Я нисколько в этом не сомневаюсь, милорд, — елейным голосом, в котором явственно слышалась угроза, произнесла цыганка, — да только вряд ли она готова вам их оказывать.

Гаретт шагнул вперед и неожиданно схватил растерявшуюся Тамару за плечи.

— Послушай меня, женщина. В двух милях отсюда лежит умирающий, раненый человек. Твоя племянница может спасти его. У меня нет времени уговаривать тебя, поэтому либо ты скажешь мне, где она, либо я поволоку тебя сейчас прямиком к констеблю.

При этих словах глаза у цыганки от удивления широко раскрылись, и граф почувствовал, как напряглись ее плечи под его руками. Тем не менее она возмущенно фыркнула и с вызовом посмотрела прямо ему в глаза.

— Что ж, воля ваша, милорд, но только я не собираюсь говорить вам ни единого…

— Я здесь! — раздался звонкий голос из леса. И затем на опушку вышла Мина. — Нет нужды угрожать ей, милорд. Я готова сделать то, что вы хотите.

Гаретт обернулся на голос и застыл в немом изумлении, полностью захваченный представшим перед ним зрелищем. Прошло всего несколько дней, а он уже забыл, какое действие оказывает на него один только вид этой девушки.

И ведь она вовсе не была так ошеломляюще прекрасна, как многие усыпанные бриллиантами и одетые в дорогие наряды знатные дамы при дворе, которых он часто видел в окружении короля Карла. И все же было в ее спокойной уверенности, грациозном изяществе, в светящемся юностью и свежестью нежном лице нечто такое, что доводило его почти до безумия и лишало дара речи при одном только взгляде на нее. Вот и теперь она стояла перед ним с охапкой хвороста, с прилипшими к ее простой коричневой юбке желтыми листьями, и ее золотистые волосы, небрежно рассыпанные по спине, чуть шевелил ветер. Она бережно прижимала к себе обеими руками вязанку хвороста, словно ребенка. У графа перехватило дыхание. Если бы существовала богиня осени, подумал он, то это была бы именно она, Мина. Казалось, она только что возникла перед ним из таинственной глубины чуть поредевшего леса, опаленного золотом осенних красок.

Хотя нет, думал граф, продолжая любоваться ею, сам охваченный этим золотистым туманом, в который все более вкрадывался оттенок сладострастия. Она выглядела так, словно сам бог осени, кем бы он ни был, только что вывалял ее в куче опавших, хрустящих листьев. Гаретт легко мог представить ее распростертой в темноте леса, освещаемой только волшебным сверканием ее золотых волос. И эти бесстыдные мысли внезапно вызвали в нем такую волну желания, что он задрожал, с трудом сдерживая себя.

И даже ее хмурый, сердитый взгляд не мог подавить внезапно вспыхнувшей в нем страстной муки.

— Что вам от нас нужно? — дерзко спросила Мина, переведя выразительный взгляд с лица Гаретта на его руки, все еще сжимающие плечи ее тети.

Было мгновение, когда он едва не выкрикнул то, что ему действительно требовалось от нее. Но затем, сделав над собой усилие, сдержался и заставил себя думать о тех важных причинах, которые привели его сюда.

— Произошел несчастный случай. Мне нужна ваша помощь как целительницы, — ответил он, отпуская плечи Тамары.

Цыганка отпрянула от него, но тут же оказалась в руках Уилла, стоящего позади. Сбросив с себя нетерпеливым движением руки камердинера, она чуть отошла, но тот шагнул следом за ней и продолжал стоять совсем рядом, внимательно следя за диалогом между хозяином и Миной. При этом он, как бы невзначай, вновь положил руку на плечи Тамаре.

— Сдается мне, милорд, что вы просто притягиваете к себе эти «несчастные случаи». А потому я не уверена, что моей племяннице стоит иметь с вами дело. Похоже, вы приносите неудачу.

Гаретт посмотрел на девушку, но едва не опустил глаза под ее вызывающим взглядом. Выражение ее лица было таким же бунтарским, как и у Тамары.

— В настоящий момент я вынужден согласиться с вами, — смиренно сказал он. — И потому я с радостью приму любую удачу, которую вы пожелаете мне предложить. — Хотя он обращался к Тамаре, но продолжал глядеть прямо на Мину. — Если хотите сопровождать нас, пожалуйста, но только при условии, что вы намерены помогать. В противном случае можете оставаться здесь со своей удачей и с Уиллом. Но в любой ситуации Мина пойдет со мной.

Тамара шагнула было вперед, но рука Уилла, до сих пор легко лежащая на ее плечах, с внезапной силой удержала ее на месте. Тамара обожгла его злым взглядом. Однако Уилл лишь улыбнулся и пожал плечами.

Мина отшвырнула хворост и подошла ближе. По ее сердитому лицу можно было без труда догадаться, что ей не нравится та фамильярность, с которой Уилл обращается с ее тетей.

— Если вы отзовете своего охотничьего пса, — заявила она Гаретту, кивнув на Уилла, который крепко держал Тамару, — я обдумаю вашу просьбу.

Гаретт коротко кивнул Уиллу, и тот, усмехаясь, выпустил Тамару.

— Тогда идем, — бросил граф Мине, увидев, что цыганка свободна. Он сделал несколько шагов по направлению к лошади, но, не услышав, что девушка последовала за ним, резко остановился. Он нетерпеливо повернулся к ней, взглядом давая понять, чего именно ждет от нее.

Однако девушку не так легко было запугать.

— Это приказ или просьба, милорд? — спросила она, откидывая рукой волосы с лица жестом, в котором читалось откровенное неповиновение.

Он пристально смотрел на нее, пока она не вспыхнула, однако не отвела дерзких глаз.

— А что сделает вас уступчивее и заставит охотнее пойти со мной? — несколько поспешно спросил Гаретт.

Выражение глаз Мины чуть смягчилось, когда она увидела, что ему и в самом деле не безразлично, что она ответит. Она встретилась с ним взглядом и прочла странную, но невольно завораживающую неистовость, полыхающую в самой глубине его глаз.

— Просьба, — заявила она гордо, вздернув подбородок. Она определенно не собиралась сделать ни шагу, пока они не решат эту проблему.

— Мадам, не соблаговолите ли вы пойти со мной сейчас, пока тот человек, которому необходима ваша помощь, еще дышит? — с изящным поклоном спросил он, явно намереваясь задеть ее.

Она чуть помедлила, обдумывая, как реагировать на его скрытую насмешку, которую нельзя было расценивать ни как просьбу, ни как приказ.

— Пожалуйста, — добавил он еще более вежливым тоном.

Это последнее слово, видимо, удовлетворило ее.

— Как вы желаете, — с достоинством ответила она, сопроводив свои столь же вежливые слова царственным наклоном головы. — Я только возьму все необходимое.

Она развернулась и легкой, грациозной походкой направилась к фургону, оставив его размышлять над ее неожиданной уступчивостью.

Едва Мина ушла, Тамара что-то тихо проворчала себе под нос, однако ни единым словом не попыталась остановить племянницу. Но, как только девушка скрылась в фургоне, цыганка подошла почти вплотную к Гаретту и, яростно сверкая глазами, произнесла:

— Если вы ищете способ соблазнить ее, милорд, то вы выбрали не ту девушку. Она не прыгнет в вашу постель из одного только сострадания к вашим мукам.

Сердясь на то, с какой легкостью Тамара разгадала его истинные намерения по отношению к ее племяннице, Гаретт попытался ответить как можно небрежнее:

— Не говори чепухи, женщина. С какой стати я бы стал соблазнять цыганку?

Глаза Тамары превратились в две узкие щелочки, но ярость, сверкавшая в них, казалось, прожигала его насквозь.

— Возможно, я использовала неверное слово. Возможно, мне следовало бы сказать не «соблазнить», а «взять».

На этот раз Тамара не угадала, такого не было в его намерениях. Его брови сошлись на переносице, однако Тамара не обратила внимания на гневный взгляд графа. Заметив опасный блеск в глазах хозяина, вперед вышел Уилл, но Тамара смело продолжала говорить, словно не замечая реакции обоих мужчин:

— Вы ведь знаете, милорд, что цыгане, как предсказатели и гадалки, не знают себе равных. Позвольте, я вам расскажу, что ждет вас в будущем?

Видя, что граф еще более нахмурился, Тамара поспешила продолжить:

— Если вы захотите применить силу в отношении моей племянницы, я прекрасно знаю, что не смогу помешать вам. Но берегитесь! Вы обнаружите, что не сможете отшвырнуть ее прочь после одной ночи любви, как вы, без сомнения, поступали со многими женщинами. Эта девушка — сама чистота и прелесть, ее невинность окажется бальзамом для вашего исстрадавшегося сердца, милорд. И если вы не остережетесь, то обнаружите, что нуждаетесь в этом бальзаме все больше и больше, до тех пор, пока не поймете, что без него вы просто не сможете дальше жить. И если вы решитесь вступить на этот путь, вы должны быть уверены, что держите в своих руках ее своевольное сердечко, иначе страдать будете вы, а не она.

Гаретт попытался справиться с изумлением и охватившим его гневом из-за дерзости какой-то цыганки.

— Не беспокойся, цыганка, — презрительно бросил он, — конечно, твоя племянница и впрямь очень хороша, но я не насилую девиц, уверяю тебя. И сейчас у меня нет никаких причин отступать от своих правил.

Она внимательно вгляделась в его лицо, но, увидев, что он не отвел взгляда, немного успокоилась.

— Что ж, в таком случае мы поладим, милорд, так как я знаю, что она никогда не пойдет в вашу постель по своему желанию.

Граф был поражен уверенностью, которая прозвучала в голосе Тамары. Она явно пребывала в неведении о последнем визите своей племянницы в его сад… Если бы только Тамара знала о том поцелуе, который по своей воле подарила ему Мина, о том, как девушка трепетала в его объятиях, она бы не была так уверена, что Мина откажет ему в других ласках.

Тамара определенно считала, что хорошо знает свою племянницу, но в одном она заблуждалась. Да, Мина была гордой и сильной, в ней, несомненно, чувствовалась кровь благородного дворянина. И все же он помнил, как она дрожала и пылала от страсти в его объятиях. И так будет и впредь. Он мог поклясться в этом.

 

8

Луна была на ущербе, и слабый серебристый свет ее едва проникал сквозь густые ветви деревьев, поэтому Мэриан и граф ехали почти в полной темноте, направляясь к опушке, где стоял цыганский фургон. Чувствуя, как затекло ее усталое тело, Мэриан чуть повернулась в неудобном седле Гаретта, слишком измученная, чтобы беспокоиться по поводу того, что все больше прижимается к нему. У нее ныла каждая мышца, и больше всего на свете ей хотелось сейчас растянуться на своем соломенном тюфячке, каким бы жестким и неудобным он ей ни казался.

Никогда еще не приходилось ей работать так много и тяжело, спасая жизнь своим пациентам, как в этот раз. Да и то сказать, никогда еще она не видела такой ужасной раны. Днем того же дня, когда они с графом добрались до места, где лежал раненый, она едва не впала в отчаяние. Это была самая скверная рана из всех возможных — рана в живот. Мэриан боялась, что он все же умрет, несмотря на все ее старания, хотя, судя по многочисленным шрамам, покрывавшим его тело, этот человек привык получать раны.

Мужчина был без сознания, однако сердце еще билось, и тоненькая ниточка слабого и редкого пульса, соединяющая его с жизнью, не давала Мэриан смириться и отдать его в руки смерти. У нее совсем не было времени на то, чтобы задаваться вопросом, кому понадобилось вспарывать этому бедняге живот, она сразу же приступила к делу.

Под ее бдительным присмотром Гаретт и фермер осторожно перенесли раненого в повозку, с которой приехал из поместья Уильям. Затем Мэриан села рядом с раненым, и весь путь — а ехали они в Фолкхэм-хауз по ухабистой дороге очень медленно и осторожно — была занята только тем, как остановить кровотечение и не дать оборваться тончайшей ниточке, на которой висела жизнь ее неожиданного пациента. Примерно через час его перенесли в комнату — по странной насмешке судьбы это была ее бывшая спальня. И весь оставшийся день она крутилась волчком, гоняя слуг, требуя горячей воды, перевязочного материала, смешивая и заваривая травы.

Уход за раненым потребовал от Мэриан всего ее мужества и силы духа, так как при одном лишь виде его раны ей становилось дурно. Но, глядя, как мужественно этот человек сражается со смертью, она не могла даже на мгновение поддаться своей слабости. Стремясь, чтобы его борьба не закончилась поражением, Мэриан не отходила от него ни на шаг, обрабатывала и перевязывала рану, пытаясь, как могла, остановить кровотечение. Она прикладывала бальзам, смачивала воспаленные губы, заставляя по глотку пить отвар из трав, снимающих жар и успокаивающих лихорадку.

Когда наконец Гаретт буквально оттащил ее от постели и приказал возвращаться домой, чтобы отдохнуть и выспаться, Мэриан еще спорила с ним, хотя в глубине души понимала — она сделала все, что могла на настоящий момент, и остальное от нее уже не зависело. Разумеется, в конце концов граф настоял на своем.

И теперь она была этому рада. Все ее тело болело, словно кто-то выбивал на ней ковры, веки слипались, и ей все тяжелее было сделать над собой усилие и открыть глаза. Вдобавок ее еще укачало от мерного хода лошади, пока она сидела в седле впереди графа.

Гаретт теснее прижал ее к себе. Она должна воспротивиться этому, думала Мэриан словно сквозь сон. Но отчего-то ей стало так тепло и уютно в его руках, что даже думать было невыносимо о том, чтобы оттолкнуть его и лишиться этой надежной опоры. И даже когда она почувствовала, как его рука крепко обвила ее талию, а подбородок прижался к волосам, то не нашла в себе сил возразить.

— Если я и не сделал этого раньше, то позвольте мне исправить ошибку и поблагодарить сейчас за все, что вы для меня сделали, — пробормотал он неожиданно низким голосом.

Она чувствовала, как от его горячего дыхания шевелятся волосы.

— Но я это делала не для вас, а для этого бедняги. К сожалению, я даже не уверена, что он останется жить, но я старалась сделать для него все, что было в моих силах.

— И в самом деле, вы едва не угробили себя, ухаживая за ним. Возможно, он этого и не заслуживал.

Мэриан невольно задумалась над словами графа, в которых, как ей показалось, прозвучала странная горечь.

— Каждый человек заслуживает, чтобы жить, милорд, даже если он самый последний бедняк. Может, у него и нет богатого поместья или прекрасных и могущественных друзей в Лондоне, но он не меньше вас радуется красоте и запахам осени или песням скворца. И для того только, чтобы снова слышать эти песни и любоваться солнцем, он заслуживает жизни.

Гаретт тяжело вздохнул.

— Вы совершенно меня не поняли, Мина. Я бы никогда не поскупился ни для одного человека, богатого или бедного, дав ему шанс на жизнь. Как солдат, я забрал слишком много жизней, чтобы не знать ее ценности. Ну а кроме того, я достаточно часто встречал негодяев среди богатых и святых среди бедняков, чтобы считать, что ценность человека может измеряться количеством золотых монет в его кошельке. Я лишь хотел сказать, что никому не дано узнать, что скрывается в душе другого человека, насколько он способен совершить преступление, так же как и истинных причин, побуждающих кого-либо совершать злодеяния.

Она молчала, смущенная звучанием его голоса, в котором ей послышались те же сентиментальные нотки, которые она не раз слышала в голосе своего отца. Она просто не знала, что ей думать об этом странном графе. Например, сегодня он так самоотверженно помогал спасти этого человека, на вид простого крестьянина, который вряд ли занимал настолько важное положение в обществе, чтобы сам граф беспокоился о спасении его жизни.

В то же время его отношение к ней порой ставило ее в тупик. Весь этот день он был необыкновенно заботлив, много раз уговаривал ее отдохнуть. А его манеры по отношению к ней можно было бы назвать манерами истинного джентльмена.

Так что же он за человек? С момента их самой первой встречи Мэриан постоянно была начеку, надеясь обнаружить хоть что-то, что бы указало на его истинную роль в аресте ее отца. Когда она встречала его слуг в Лидгейте, она расспрашивала их о хозяине, конечно очень осторожно. К сожалению, те знали очень мало, так как большинство из них были наняты совсем недавно. Несколько человек из его старых слуг, которых ей случайно пришлось лечить от незначительных ранений или недомоганий, были целиком и полностью преданы ему и превозносили своего хозяина за отвагу и доблесть в битве.

Сам же Гаретт не был склонен распространяться о своем прошлом. И помимо того, что ему пришлось не раз убивать людей, он, по сути, ничего ей не сказал. Но ведь всем солдатам приходилось убивать. Это ни о чем не говорило. Мэриан было необходимо больше узнать о нем, о его характере. Мог ли он погубить невинного человека лишь для того, чтобы завладеть его имуществом? Бог свидетель, как важно это для нее! Если он не принимал участия в аресте и оговоре отца, ее не так бы ужасало то влечение, которое она к нему испытывала.

А она и в самом деле была увлечена, и причем гораздо больше, чем ей бы самой хотелось в этом признаться. Даже сейчас, полностью измотанная, она ничего не могла поделать с тем, как предательски отзывалось ее тело на эту близость. Его жилистые, сильные руки держали поводья как раз под ее грудью, и, покачиваясь вверх-вниз при каждом движении лошади, Мэриан задевала за них, замирая от необычных ощущений, которые рождались от этих прикосновений. Бег коня был так плавен и легок, что казалось, они скользили сквозь ночной лес, словно в волшебном сне, и деревья по бокам дороги, едва освещенные слабым светом луны, своими причудливыми очертаниями напоминали ей сказочных существ, стоящих на страже запоздалых путников.

И словно намереваясь воспользоваться волшебством этой ночи, Гаретт, придерживающий ее одной рукой за талию, вдруг принялся осторожно поглаживать этой рукой вверх и вниз. Мэриан напряглась, но он с еще большей настойчивостью провел рукой вверх и большим пальцем коснулся груди. Это прикосновение было совсем легким, едва заметным, однако ей показалось, что он обжег ее раскаленным железом. Девушка сжалась, пытаясь отстраниться, но в ответ на ее слабое сопротивление он лишь крепче прижал ее к себе.

А в следующее мгновение, опустив голову, Гаретт нежно провел губами сзади по ее обнаженной шее.

— Ми-милорд… что вы… что вы делаете? — она едва ли сознавала, что говорила, так как его дерзкий рот, оставив цепочку поцелуев, добрался до уха, заставив гореть каждый дюйм ее кожи.

Она ни за что не стала бы его поощрять, но эти поцелуи показались ей настоящим бальзамом, снимающим усталость и унимающим боль в напряженной, ноющей спине и шее. Подчиняясь его мягкой настойчивости, она отклонилась назад и с тихим вздохом блаженства положила ему голову на плечо.

Гаретт воспринял это как приглашение и тут же натянул поводья. Конь остановился, тихо заржав, словно почувствовав настроение хозяина, и, опустив голову, принялся щипать траву. Прежде чем Мэриан успела встревожиться и понять, что за всем этим должно последовать, Гаретт заставил ее откинуться ему на руку. А затем накрыл ее губы своими горячими губами.

В первое мгновение она застыла, то ли от изумления, то ли от испуга. Его язык осторожно очертил контур ее губ, пытаясь проникнуть внутрь. Внезапный жар, волной поднявшийся в ней, заставил ее судорожно вздохнуть. И словно в ответ на этот то ли стон, то ли вздох, он с силой прижал ее к себе и жадно впился в ее губы, рождая в ней такую бурю эмоций, что она едва отдавала себе отчет, где она и что с ней происходит.

Каким-то образом ему опять удалось добиться этого, мелькнуло в ее затуманенном мозгу. Одним своим дьявольским поцелуем он смел все ее попытки сдержаться, подавить в себе чувства. И сейчас она изо всех сил старалась вновь взять под контроль собственное тело… но лишь до тех пор, пока его язык не ворвался в глубь ее приоткрывшегося рта, как предвестник ни с чем не сравнимого блаженства, которое постепенно охватывало все ее существо.

А граф тем временем уже покрывал безумными поцелуями ее лицо, волосы шею. Она чувствовала огонь его губ, воспламеняющих кожу, охлажденную ночным свежим ветерком. И как прекрасная Галатея, превратившаяся из холодной мраморной статуи в живую и трепетную возлюбленную в руках Пигмалиона, так и Мэриан оживала, пробуждалась от поцелуев графа, превращаясь в страстную женщину. От его ласк бешено колотилось сердце и кровь стучала в висках.

— До чего же ты страстная, моя милая, — пробормотал он, словно прочитав ее мысли. И, нежно прижавшись губами к ее виску, прошептал: — Как бы я хотел узнать, какие тайны ты скрываешь от меня.

— Никаких… никаких тайн, милорд, — испуганно пробормотала Мэриан, в то время как он нежно теребил мочку ее уха, вызывая неожиданные волны жара, поднимающиеся снизу живота и охватывающие все ее тело. — Пожалуйста… прошу вас, милорд. — Она замолчала, так как не знала точно, что же она на самом деле хочет у него попросить.

— Я бы заставил тебя вернуться в Фолкхэм-хауз, если бы не знал, как ты устала. Сегодня уложить тебя в мою постель было бы, пожалуй, настоящей жестокостью.

Он обвил рукой ее тонкую талию и положил ладонь на грудь снизу, заставив девушку загореться вновь, но на этот раз от охватившего ее безотчетного ощущения тревоги.

«Уложить в постель?» Слова эхом отдались в ее мозгу, вызвав в ней самую настоящую панику.

Внезапно она с силой ударила его по груди кулаками, показывая тем самым, что ему больше ничего не удастся с ней сделать, во всяком случае сегодня.

— Пожалуйста, милорд… — прошептала девушка дрожащими от страха губами. Голос ее сорвался.

Гаретт поднял голову и вопросительно взглянул на нее. От его внимательного взгляда не укрылись ее волнение и страх. Он тяжело вздохнул и осторожно провел кончиками пальцев по ее распухшим губам.

— Я понимаю. Ты слишком устала. Я не имел права пользоваться твоей слабостью. Думаю, сейчас нам лучше всего повременить с этими забавами, пока я еще могу остановиться, не то окажется, что мы занимаемся тем, что я предпочел бы оставить на завтра.

Очень неохотно Гаретт отпустил девушку и позволил ей немного отстраниться, теперь она сидела в прежней позе, что и до той минуты, когда он начал ее целовать, однако теперь его руки обхватывали ее с большей смелостью. Затем он подобрал поводья и сжал коленями бока лошади, посылая ее вперед.

Едва они тронулись, как весь ужас произошедшего дошел до девушки, и ее щеки запылали от стыда и горького раскаяния. Какой позор! Ведь он прекратил свои домогательства по собственной воле и только из-за того, что она так устала! И тем не менее все ее поведение он принял за приглашение, и, к ее стыду, у него были на это основания! Но как же она могла допустить такое! Она старалась изо всех сил вырваться из этого сладостного дурмана, которым он, похоже, опоил ее. От бесконечной усталости ее воля так притупилась, что она позволила ему недопустимые, но, ах, такие восхитительные вольности. Неудивительно, что он принял ее за обыкновенную распутницу, готовую охотно лечь к нему в постель после нескольких поцелуев.

Она продолжала мысленно бранить себя, пока они не подъехали к опушке, на которой находилось их скромное жилье. Все дело было в этой колдовской, волшебной ночи и тех сказочных тайнах, что скрывались в ее тенях. Эта романтическая атмосфера заставляет женщину забывать о том, сколь низки бывают желания и поступки мужчин по отношению к женщинам. И лучше бы ей помнить, что это не сказочная страна, а Гаретт Фолкхэм — отнюдь не сказочный принц. Очень возможно, что он — убийца, она ни на минуту не должна забывать об этом!

Они остановились невдалеке от фургона. Гаретт быстро соскочил с жеребца, затем обхватил Мэриан за талию и спустил на землю, да так легко, словно она была не тяжелее пушинки. Девушка попыталась проскользнуть мимо него, но граф крепче сжал руки, обвивающие ее талию, зажав между собой и лошадью и, таким образом, поймав ее в ловушку.

— Как? Ты не поцелуешь меня на ночь, моя цыганская принцесса? — прошептал он, наклоняясь к ней. — Или ты рассердилась на меня за то, что я временно прервал наши приятные забавы?

Праведное негодование на его возмутительные слова заставило ее крепче сжать зубы. Она подняла на него полыхающие яростью глаза.

— Нет. Я сержусь на то, что из-за своей слабости не смогла вам дать надлежащий отпор, чтобы вы поняли мои истинные чувства!

Мэриан едва могла разглядеть его лицо в полумраке леса, но почувствовала его досаду.

— В самом деле? Так, значит, мне просто привиделось, как нежна и покорна ты была в моих объятиях. Должно быть, все дело в обманчивом свете луны. А может быть, это всего лишь уловки недовольной цыганки, которой не удалось сделать по-своему?

— Недовольной?! Это я-то недовольна? Да я просто в бешенстве! Вы, пользуясь моей слабостью, затеяли одну из своих игр, в которые так виртуозно играют знатные господа, и начисто лишили меня способности сопротивляться и соображать! Вы даже заставили меня забыть то, что мне всегда следовало помнить, что я… что вы…

Мэриан замолчала, спохватившись, что в сердцах едва не наговорила лишнего.

Внезапно отразившийся в глазах графа свет луны придал ему зловещее выражение, сделав похожим на сероглазого ангела-мстителя. Он схватил Мэриан за плечи, и девушка с внезапным страхом ощутила, как напряглись все его мышцы.

— Продолжай, — вкрадчиво произнес он, не отрывая от нее пытливого взгляда. — Что же ты не должна забывать, Мина?

Она отвела глаза. «Что ты — подлец!» — подумала она про себя, вслух же просто сказала:

— Что мы слишком разные.

Ее ответ, казалось, поразил его.

— Слишком разные? Для чего?

— Для всего! — Поскольку граф ничего на это не ответил, продолжая все так же изучающе глядеть на нее, Мэриан добавила: — Я для вас всего лишь приятное развлечение, некто, с кем можно позабавиться, пока вы живете здесь, в деревне. А я не хочу и не стану игрушкой в ваших руках.

Только когда он отпустил ее, она поняла, с какой силой он до этого сжимал ее плечи.

— А если я скажу, что все не так? Что я хочу совсем не этого?

Мэриан подняла на него удивленный взгляд и встретилась с его горящими глазами, в которых полыхало такое неистовое желание, что ее охватила дрожь.

— Если бы вы мне это сказали, милорд, то я бы назвала вас лжецом, потому что вы так не думаете.

Он пожал плечами.

— Возможно. Но я еще никогда так сильно не хотел ни одну женщину, как хочу тебя. Прямо сейчас. В это самое мгновение. Я так сильно тебя хочу, что завтра скорее всего буду удивляться, как смог отпустить тебя сегодня.

От его слов ей едва не сделалось дурно.

— Но я-то этого не хочу! — в отчаянии выкрикнула она.

Он поднял руку и нежно провел тыльной стороной пальцев по ее щеке, а затем, приподняв ее за подбородок, несколько мгновений пристально смотрел ей в глаза. Легко, словно дуновение ветерка, он нежно коснулся губами ее губ, и Мэриан, совершенно растерявшись, вдруг ощутила ответный жар желания. Не осознавая, что делает, она качнулась к нему, и граф, уловив это чуть заметное движение, обнял ее и прижался к ее губам быстрым, почти грубым поцелуем, на который она с жаром ответила против своего желания.

Когда он заговорил, его голос звенел от едва сдерживаемого торжества:

— Ты не проведешь меня, Мина. Может быть, ты и не хочешь этого, но твое тело, помимо воли, жаждет близости со мной. Твое желание горит в тебе, подобно пламени внутри лампы. Я могу его видеть и чувствовать, но не могу к нему прикоснуться. — Он улыбнулся уверенной и в то же время чувственной улыбкой. — Я очень терпеливый человек. Я могу подождать, пока ты сама не разобьешь стекло, чтобы соединить свой огонь с моим. Только не медли слишком долго, иначе этот огонь спалит дотла нас обоих.

Он внезапно отпустил ее. Сердце Мэриан неистово колотилось от неожиданной силы, прозвучавшей в его словах, и в не меньшей степени от его близости. Внезапно усталость как рукой сняло, и вместо нее потрясенная, растерянная девушка вдруг ощутила острую тоску и томление. Что она может сказать ему, если он уверен, что все, что она говорит, — ложь, и готов доказывать это?

Но что, если он прав? Она не знала. Все, что она сейчас знала, это что она должна, не медля ни минуты, бежать от него прочь, прежде чем его присутствие совершенно не лишило ее способности здраво мыслить.

Мэриан проворно проскользнула между ним и лошадью и поспешно бросилась к фургону, словно от этого зависела по меньшей мере ее жизнь.

— Спокойной ночи, моя маленькая трусишка, — услышала она вслед его прощальные слова, а затем и легкий смешок.

Однако девушка постаралась не обращать на это внимания. Ничего не отвечая, она торопливо вошла в фургон и еще несколько мгновений постояла возле входа, сдерживая дыхание, на тот случай, если он вдруг решит остаться, чтобы продолжать соблазнять ее. Однако, к своему удивлению, она услышала мерный стук копыт о мягкую лесную землю и с облегчением вздохнула.

— Он что-нибудь сделал тебе? — раздался голос из глубины фургона, заставивший ее вздрогнуть.

— Нет, тетя, — Мэриан едва не поперхнулась, — он ничего мне не сделал.

Прошло несколько минут, прежде чем цыганка заговорила снова:

— Но он ведь целовал тебя, так?

Мэриан покраснела, благодаря небо, что в темноте тетка не могла видеть ее лица. Или могла?

— Почему ты спросила об этом?

— Я слышала, как вы подъехали. С тех пор прошло довольно много времени. Вы должны были чем-то заниматься все это время, раз вы не разговаривали. Когда вы заговорили, я услышала ваши голоса.

Мэриан ощупью направилась к своей постели в дальнем углу фургона.

— Я устала, тетя, — пробормотала она, принимаясь раздеваться. — И хочу только одного — спать.

— Конечно, он красивый мужчина, моя деточка, это я признаю. Да только смотри не доверяй его внешнему виду, не позволяй ему увлечь тебя. Помни, ты теперь не леди, а простая цыганка. Этот человек далеко не так благороден, как твой отец. Его сердце переполняет горечь, ненависть и жажда мести. Если только он завладеет твоими чувствами, то непременно превратит чистый, живой родник твоей души в горькую, как полынь-трава, водицу.

Мэриан, у которой губы все еще горели от поцелуев графа, не хотелось внимать подобным предостережениям.

— А не думаешь ли ты, что все может быть совсем иначе? — выпалила она сгоряча. Затем поспешно добавила: — Я вовсе не собираюсь попадаться в ловушку подобного человека и становиться его жертвой. И все же, если так случится, не думаешь ли ты, что я бы смогла превратить горькую водицу в живую воду?

Откровенно циничная насмешка, прозвучавшая в ответе тети, больно резанула Мэриан.

— Нет, деточка. Думаю, это невозможно. Только великая любовь может превратить горькую воду в вино. Непохоже, что этот господин способен на такую любовь.

Мэриан ничего не ответила и, скользнув в свою убогую постель, накрылась с головой одеялом. Но тоненький, еле слышный голос внутри ее нашептывал ей, что вино нельзя сделать за одну ночь и что цыганки не всегда правильно предсказывают будущее.

* * *

На следующий день Мэриан обнаружила, что только с большим трудом может сосредоточиться на заботах о своем пациенте. Она очень не хотела возвращаться в Фолкхэм-хауз. Ей было невыносимо думать о новой встрече с Гареттом так скоро после их последнего прощания, при воспоминании о котором она каждый раз готова была провалиться сквозь землю от стыда. Но и бросить раненого на произвол судьбы она также не могла. Поэтому уже рано утром она вновь находилась в комнате, которая еще так недавно служила ей собственной спальней.

К ее несказанному облегчению, граф лишь однажды нанес им очень короткий визит. Убедившись, что раненый все еще без сознания, он удалился, не желая ей мешать, сказав, что заглянет еще раз попозже.

Уже ближе к полудню, когда Мэриан в очередной раз перевязывала и обрабатывала рану, накладывая на нее бальзам, она заметила, что веки ее подопечного внезапно чуть дрогнули и он пробормотал несколько неразборчивых слов.

Девушка в волнении склонилась над ним.

— Что? Вы что-нибудь хотите? Может, воды?

Раненый вновь не реагировал, но девушка почувствовала небольшое облегчение. Наконец он хоть на короткое время вышел из состояния забытья. Теперь у нее появилась хоть крохотная, но надежда. Она с особой тщательностью закончила перевязку и постаралась устроить раненого поудобнее. А затем решилась оставить его ненадолго, чтобы сообщить графу приятную новость.

Она уже спускалась по лестнице, когда услышала сердитый громкий голос, доносившийся от парадного входа:

— Я уже говорил вам и повторяю снова, его светлость не желает видеть ни вас, ни миледи. Уходите!

Мэриан сразу же узнала голос Уильяма. Но даже для него подобный тон был слишком резок, и Мэриан, продолжая спускаться, недоумевала, с кем же он мог разговаривать так непростительно грубо и бесцеремонно.

— Мне нет дела до того, желает ли он нас видеть или нет, — донесся до нее не менее грубый ответ. — Мы не уйдем отсюда до тех пор, пока я его не увижу. А потому лучше тебе сообщить его светлости, что мы дожидаемся, когда он вздумает явить нам свою милость.

С этими словами, не обращая внимания на протесты Уильяма, прибывший ворвался прямо в холл, примыкающий к лестнице. Мэриан, осторожно ступая и едва дыша, спустилась вниз и остановилась на нижних ступеньках как раз в том месте, откуда, как она знала по собственному опыту, была хорошо видна большая часть нижнего холла.

Первой она увидела незнакомую, богато одетую леди. Женщина была по меньшей мере лет на десять старше Мэриан, но показалась ей необыкновенно красивой. Это была особенная, благородная, неяркая, не имеющая возраста красота. Однако на лице ее явно читалась глубокая печаль, и она с отчаянием сжимала в руках шелковый платочек. Мэриан невольно стало ее искренне жаль.

Ее жалость еще более усилилась, когда мужчина вышел вперед и грубо выхватил у нее из рук этот несчастный смятый платочек, что-то еле слышно пробормотав ей на ухо, отчего и без того бледное лицо ее стало белее мела. Мужчина был одет с роскошью и изяществом придворного, богатые кружева белоснежной пеной ниспадали на грудь, кружевом были отделаны манжеты, а также край шелковых панталон.

Мужчина медленно повернулся, и Мэриан смогла увидеть его лицо в профиль. К ее удивлению и досаде, это был не кто иной, как сэр Питни собственной персоной. С тревожно бьющимся сердцем Мэриан быстро поднялась на несколько ступеней вверх, боясь, что ее увидят снизу.

Ну почему сэр Питни должен был приехать в Фолкхэм-хауз именно теперь, когда она тоже здесь! Только этого ей и не хватало! Ведь он мог узнать ее. Если и есть человек, который готов, не задумываясь ни секунды, выдать ее солдатам, то это именно сэр Питни!

Только без паники, уговаривала себя Мэриан, стараясь унять сердцебиение и успокоиться. Если как следует подумать, то в этом нет ничего страшного. Вряд ли сэр Питни сможет узнать ее, пока не рассмотрит вблизи. Он видел ее всего раз или два, не больше, да и то она была тогда неуклюжей, угловатой пятнадцатилетней девчонкой. А кроме того, он наверняка думает, что ее уже нет в живых, ведь до него уже должны были дойти слухи о ее самоубийстве.

Тем не менее она сочла за лучшее не показываться ему на глаза и поднялась еще на несколько ступенек вверх. И тут она услышала знакомые шаги. Видимо, Гаретт все же собрался сам изгнать дядю из своего дома. И хотя Мэриан убеждала себя, что ей нельзя здесь более оставаться, ее ноги словно приросли к полу. Она не могла сдержать своего любопытства, так как знала, что сейчас должно произойти достаточно бурное объяснение и она, вполне возможно, может услышать что-нибудь важное для себя. Такой случай никак нельзя было упускать.

К удивлению Мэриан, первой заговорила женщина.

— Приветствую тебя, Гаретт, — произнесла она печально.

— И я тебя приветствую, тетя Бесс, — отвечал граф холодно. Но затем его голос смягчился: — Мне не сообщили, что вы приехали вместе, я думал, что ваш муж имел наглость пожаловать ко мне один. Простите, что не вышел к вам сразу. Это объясняется единственно моей неосведомленностью, но отнюдь не желанием обидеть вас.

Словно притянутая невидимыми нитями, Мэриан снова осторожно спустилась по ступеням и, прячась в тени лестницы, подобралась поближе, чтобы иметь возможность видеть и слышать то, что происходит в холле. С неослабевающим интересом она наблюдала за всеми действующими лицами разворачивающейся перед ней драмы.

Она видела, как леди Бесс во все глаза смотрит на своего племянника, а тот приветливо ей улыбается. Эту сцену нарушил сэр Питни, грубо схватив жену за запястье.

— Мы пришли сообщить вам кое-какие семейные новости. Моя жена ожидает ребенка. Мы были уверены, что это должно вас заинтересовать.

Гаретт вновь перевел свой внимательный взгляд на тетю. Та зарделась, как бы подтверждая слова сэра Питни, и потупила взгляд. Гаретт улыбнулся.

— Я рад слышать об этом, — с неожиданной теплотой сказал он, обращаясь исключительно к тете.

— А я так рада видеть тебя после всех этих долгих лет, — тихо сказала она, вырываясь из рук своего мужа. Питни со злой усмешкой отпустил ее, тем не менее не спускал с нее настороженных глаз. Взволнованная до глубины души, леди Бесс шагнула к племяннику, протягивая ему обе руки.

Граф взял ее за руки и поднес их к губам. Было заметно, что этот жест несказанно взволновал бедную женщину, и, когда Гаретт опустил ее руки, Мэриан заметила слезы в ее глазах.

— Ты так вырос, — прошептала она, стараясь изо всех сил, чтобы ее голос звучал легко и непринужденно. — Я едва могу поверить, что это ты. И ты выглядишь более… сдержанным, чем я помню тебя, когда ты был ребенком.

Гаретт метнул выразительный взгляд в сторону сэра Питни.

— За это надо благодарить те годы, что я провел во Франции.

Леди Бесс побледнела и, несмотря на хмурый, предостерегающий взгляд мужа, начала было:

— Думаю, тебе надо знать, что…

Однако сэр Питни не собирался предоставлять ей возможность высказаться. Он грубо прервал ее, схватив за руку и резко одернув.

— Разве ты не видишь, что Гаретт очень занятой человек, моя милая? Мы не можем более испытывать его терпение и занимать его время разговорами о наших личных делах.

Что-то в его требовательном тоне заставило Мэриан содрогнуться. Гаретт так же определенно заметил, что сэр Питни обратился к жене неподобающим образом, так как его брови сошлись на переносице и он бросил на дядю мрачный взгляд.

— Теперь ступай, Бесс, — велел сэр Питни с еще большей непреклонностью. — Ступай и подожди меня в карете. Я долго не задержусь. Нам с твоим племянником нужно обсудить кое-какие вопросы.

Леди Бесс поспешно кивнула, и Мэриан показалось, что во взгляде, который она бросила на мужа, мелькнул страх. Она уже было повернулась, намереваясь уйти, но Гаретт шагнул к ней и снова взял за руки.

— Вы хорошо выглядите, тетя Бесс, — заботливо сказал он. — Надеюсь, что вы так же хорошо себя чувствуете. Однако, если только окажется, что это не так и что вам нужна моя помощь…

— Я в состоянии сам позаботиться о том, что принадлежит мне, — грубо прервал его сэр Питни.

Леди Бесс восприняла его слова как предупреждение. Она поспешно отняла руки и быстро направилась к выходу, а Гаретт неотрывно смотрел ей вслед, и в его прищуренных глазах разгорался гнев.

Едва только она покинула комнату, как он резко повернулся к дяде.

— Лучше бы мне никогда не услышать, что ты дурно обращаешься с ней, Тарле. Пусть вы с ней и отдали меня на съедение волкам в Европе, но она все же моя кровная родственница, и я не потерплю жестокого обращения с членами моего рода, пусть она и просчиталась при выборе мужа.

Питни весь покрылся пятнами, его холеное красивое лицо исказилось от гнева.

— Ах ты, щенок! Ты явился в Англию и благодаря протекции короля отобрал у меня поместья, о которых я все это время заботился, в которые вложил столько сил и труда, а теперь еще осмеливаешься указывать, как мне следует обращаться с собственной женой?!

Гаретт с издевкой рассмеялся ему в лицо, непроизвольно сжав при этом кулаки.

— Заботился о моих поместьях? Это как же, интересно? Предоставив моим арендаторам умирать от голода, взимая с них грабительскую арендную плату и заставляя оплачивать свои непомерные амбиции и стремление к власти? Или издеваясь над жителями близлежащих деревень, так что титул графов Фолкхэм едва не стал ненавистным во всей округе?

Гаретт, словно башня, возвышался над своим дядей, который и так был невысок, а рядом со своим племянником казался и вовсе коротышкой.

— Единственное место, которому удалось избежать вашей «заботы», — продолжал бушевать граф, — это сам Лидгейт и этот дом. Только вы могли осмелиться продать дом — мой дом! — чужаку, вынудив меня столько сил положить на то, чтобы вернуть его себе. Если именно это называется «приложить силы», то неудивительно, что с такими сподвижниками, как вы, Кромвель потерпел сокрушительное поражение во всех своих начинаниях и в конце концов погиб! Это любого довело бы до могилы!

— Я вложил много денег в эти поместья и земли…

— И с успехом выкачали из них все, что вложили, и даже больше, — оборвал его Гаретт. — У меня вы украли более чем достаточно, поэтому, если вы явились сюда, чтобы просить денег…

— Я пришел лишь для того, чтобы сообщить тебе о ребенке!

— Неужели? — фыркнул граф.

Презрительная усмешка исказила черты сэра Питни.

— И напомнить, что, если ты умрешь без наследника, мой сын — а я уверен, что это сын — унаследует все твои земли!

Лицо Гаретта мгновенно помрачнело. Ненависть, сверкнувшая в его глазах, заставила Мэриан задрожать от страха. Она уже видела однажды этот убийственный взгляд и могла лишь благодарить Бога за то, что на этот раз он предназначался не ей.

— Это же предел твоих мечтаний, если я умру, не оставив наследника, не так ли, Тарле? И моя смерть будет не менее полезной, чем все остальные смерти, оказавшиеся для тебя столь своевременными.

Тарле бросил на графа злобный, угрожающий взгляд.

— Какие еще смерти? Что ты имеешь в виду, черт возьми!

Гаретт какое-то время просто молча смотрел на него, но Мэриан видела, как он весь напрягся, и поняла, что граф усилием воли пытается взять себя в руки.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — наконец произнёс он многозначительно. — Но только чтобы свалить меня, нужно кое-что посильнее, чем пара отъявленных негодяев с большой дороги, поэтому, возможно, тебе стоит переменить свои планы. Ты можешь обнаружить, что их не так-то просто осуществить.

При упоминании о разбойниках лицо Питни стало пепельно-серым.

Насмешливая улыбка, тронувшая губы графа, как в зеркале, отразилась на лице Мэриан. Вид сэра Питни, потерпевшего пусть хоть и маленькое, но поражение, доставил ей большое удовольствие.

— Да, дядюшка, — с издевкой продолжал Гаретт, — я прекрасно знаю, что именно ты их подослал. Точно так же, как я знаю, что ты подослал человека поджечь мои поля. Но только твои «маленькие хитрости» не сработали. Твои помощники с большой дороги лежат мертвые на кладбище для нищих, и я прогнал шпиона, которого ты подослал ко мне.

— Какого еще шпиона? — машинально переспросил сэр Питни, хотя видно было, что ему явно не по себе. — Да ты, верно, сошел с ума, племянник. Все это одни лишь разговоры о разбойниках и шпионах. Ты ничего не сможешь доказать!

Улыбка Гаретта стала еще шире, но в ней появилась горечь, а в глазах вновь зажглась ненависть. Наблюдавшая за ним Мэриан с трудом могла поверить, что этот же самый человек всего лишь прошлой ночью нежно целовал ее.

— Я не могу это доказать… пока. Но чтобы ты знал, Тарле, человек, которого ты послал поджечь мои поля, а возможно, и само имение, захвачен мной живым. Твой шпион пытался убить его, лишь бы тот не сказал лишнего, но не смог как следует сделать свое дело. И теперь твой слуга лежит здесь, в этих стенах, раненый. И могу тебя заверить, за ним очень хорошо ухаживают. Как только он достаточно поправится, чтобы заговорить… что ж, кто знает, какие вещи могут тогда открыться, если правильно задать вопросы и… убедить его ответить на них. Вполне возможно, что он скажет достаточно, чтобы тот, кто послал его, оказался на виселице.

Услышав эти неожиданные слова, ошеломленная Мэриан отступила в тень под лестницей, чувствуя, как предательски дрожат ноги и к горлу подкатывает тошнота. Словно сквозь туман видела она, как на лице сэра Питни отражаются попеременно то ярость, то страх, как горит скрытым торжеством взгляд Гаретта. Единственное, что сейчас занимало все ее мысли и чувства, — это ее собственные страдания, та невыносимая боль, что пронзила ей сердце.

Граф подтвердил все ее самые худшие опасения. Вовсе не милосердие заставило его обратиться к ней за помощью! Нет, жажда мести привела его к ее двери. Она тут же отогнала от себя мысль о том, как благородно вел себя Гаретт, стараясь сделать все возможное для раненого. Да, конечно, он помогал ей ухаживать за ним, но он ни единым словом не намекнул ей, что будет дальше с этим человеком. Он сказал лишь, что хочет, чтобы тот остался жив.

Но для чего? Просто для того, чтобы выпытать из него правду? Неужели он действительно может оказаться таким чудовищем, чтобы спасти человеку жизнь с единственной целью — вновь отнять ее у него.

— Ты еще не победил, племянник! — прорычал сэр Питни, резко обрывая ее мысли и возвращая к действительности. — Я не собираюсь спокойно смотреть, как ты завладеваешь всем, за что я столько времени боролся и что принадлежит мне!

Громкий, хриплый смех Гаретта, подобно острому ножу, вонзился в сердце Мэриан, напомнив слова, сказанные теткой прошлой ночью. Тамара была права, думала девушка в отчаянии. Горькую полынь-воду не превратить в родниковую.

— Слушай меня, и слушай внимательно, — произнес Гаретт, зловеще понизив голос. — В Лондоне, когда я появился перед парламентом, я сдерживал свою ярость, хотя, видит Бог, мне нелегко это далось. Но я не мог ослушаться Его Величества, повелевающего сохранять мир в Англии. Однако мои силы не беспредельны. На своей собственной земле, где никто не сможет упрекнуть меня, если я четвертую тебя, мне очень трудно выносить твое гнусное присутствие. Поэтому я предлагаю тебе вернуться к своим могущественным друзьям в Лондон, прежде чем я решу проверить, насколько искусно ты владеешь шпагой!

Сэр Питни невольно отшатнулся, пораженный ненавистью, которой дышало лицо племянника, он не сомневался, что Гаретт готов привести свою угрозу в исполнение. Но как только Гаретт убедился, что его дядя к тому же еще и трус, он резко развернулся и молча направился прочь из комнаты.

Злобный голос Питни остановил его на пороге.

— Ты думаешь, что за тобой осталось последнее слово, и очень горд этим, не так ли? Ты такой же грубиян, как твой чертов папаша. И все-таки даже он был раздавлен и уничтожен в конце концов. Вспоминай об этом, когда будешь воображать, что ты в безопасности здесь, в своем поместье. Людей так легко купить в наше время. Любой человек, даже женщина, кем бы она ни была и какое место в обществе ни занимала, имеет свою собственную цену. Не будь так уж уверен, что смог избавиться от всех врагов в своем собственном доме.

Презрительная усмешка на ненавистном лице, сопровождавшая эти слова, оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения Гаретта. Он больше не мог сдерживаться.

— Зато я сейчас могу избавиться от всех своих врагов разом, — прорычал он, потянувшись за кинжалом, с которым никогда не расставался.

У Мэриан замерло сердце, она почувствовала, что еще немного, и она станет свидетельницей убийства. Но недвусмысленный жест Гаретта убедил сэра Питни, что сейчас самая пора ретироваться. Он быстро попятился назад, пока не достиг выхода. Тогда он повернулся и выскользнул через открытые двери, оставив Гаретта, дрожащего от ярости, стоять там, где он стоял, сжимая побелевшими от напряжения пальцами рукоять кинжала.

— Я еще увижу, как ты болтаешься на виселице, дядюшка, — яростно крикнул Гаретт ему вслед.

В тишине пустой комнаты его голос прозвучал неестественно громко.

И Мэриан, сжавшаяся от ужаса в тени под лестницей, ни секунды не сомневалась, что он выполнит свою угрозу.

 

9

Хотя все вокруг ей было до боли знакомо, Мэриан чувствовала себя неуютно, словно какая-то неведомая сила швырнула ее в совершенно незнакомый ей, жуткий мир, где господствовали ненависть и насилие. Вся дрожа при воспоминании о безобразной сцене, которая только что разыгралась прямо у нее на глазах, она поняла, что от переполнявших ее чувств задержала дыхание, и теперь шумно выдохнула воздух и разжала стиснутые в кулаки руки. Звук получился достаточно громкий, он эхом отозвался в узком помещении с каменными лестницами. Мэриан застыла.

Очевидно, в холле ее также было отчетливо слышно, так как, к ее ужасу, Гаретт резко обернулся и, грозно нахмурившись, направился прямо к лестничному проему. Он сразу заметил Мэриан, стоявшую в тени лестницы, и его лицо помрачнело еще больше.

— Что вы делаете здесь? Почему прячетесь? — сердито спросил он.

Его тон заставил Мэриан несколько прийти в себя, напомнив о той презренной, унизительной роли, в которой он намеренно использовал ее, вовлекая в свои планы мести.

— Что я делаю? И это спрашиваете вы! Но разве не вы привезли меня сюда, чтобы служить вашим гнусным целям? А теперь вы только лишний раз доказали, что вы и в самом деле настоящий зверь!

Его глаза, словно два серых угля, жгли ее насквозь.

— Как долго вы шпионили здесь за мной?

— Шпионила? И вы еще смеете обвинять меня в таком постыдном деле, в то время как сами играли моей жизнью и жизнью этого раненого бедняги! Вы манипулировали нами, словно мы и не люди вовсе, а ваша собственность! Шпионила! Как будто я специально пыталась выяснить, как ловко вы меня провели, словно последнюю дурочку!

Он смотрел на ее разгневанное лицо и, казалось, не знал, как ему поступить. И хотя он все еще был сердит — Мэриан видела это по его лицу, — в его глазах светилось понимание.

— Не говорите о том, чего не понимаете, Мина, — произнес он сдержанно. — Ни к чему вам влезать в дела, которые вас совершенно не касаются.

Однако его слова только разожгли ее возмущение.

— Я не собиралась подслушивать, но рада, что так произошло! То, как вы используете меня и мои способности лечить людей, — именно мое дело! И теперь, когда я знаю, что вы задумали, я… положу конец вашим гнусным планам!

Мэриан совершенно не представляла себе, как выполнит свою угрозу, но была уверена, что обязательно что-нибудь придумает, чтобы вырвать этого несчастного из рук графа. Она резко развернулась и решительным шагом направилась мимо него вверх по лестнице.

Однако Гаретт остановил ее, почти грубо схватив за руку. Мэриан в тревоге напряглась.

— Без глупостей, Мина. Что вы можете сейчас сделать? Неужели надеетесь, что вам одной удастся тайно, без моего ведома, вытащить раненого мужчину, который находится без сознания, из моего собственного дома? Учтите, что никто из моих слуг ни за что не станет вам помогать. Или, может быть, вы намерены убить его, чтобы таким образом «спасти» от меня? Нет. Кем бы вы ни были, у вас недостанет смелости лишить человека жизни, чтобы спасти его от заслуженного наказания.

Мэриан вцепилась свободной рукой в перила. Она поняла, что он, к сожалению, прав, как бы ни тяжело ей было это признать. Только Гаретт обладал такой непоколебимой самоуверенностью, позволяющей ему использовать других людей и манипулировать ими в своих целях.

Ее вдруг охватил озноб. Дьявол его забери! Он совершенно четко обрисовал все ее скудные возможности. Гневные, обидные слова уже готовы были сорваться с ее губ, но она сдержалась, стараясь побороть в себе чувство бессильной ярости. Как бы она ни презирала его за то, что он сделал, но он был прав. Как обычно, именно он держал в руках вожжи. И все же она отказывалась добровольно участвовать в его планах мести. Тем более что, возможно, ее отец уже был, так или иначе, вовлечен в них. Она больше не желает иметь ничего общего ни с ним самим, ни с его ненавистью к Питни Тарле или одержимостью Фолкхэм-хаузом.

Она уйдет отсюда. Немедленно. Это был третий выход, тот самый, который он не упомянул.

Мэриан молча начала спускаться по лестнице, не поднимая глаз на графа. Он медленно разжал руку, и девушка, не останавливаясь, так же молча направилась к выходу. Ее взгляд был прикован к тяжелым дубовым дверям, словно это было ее единственное спасение.

Она уйдет и никогда больше сюда не вернется. Возможно, она даже уедет из Лидгейта. Она найдет способ выяснить все о роли графа в аресте и смерти отца, будучи вдали от Фолкхэм-хауза. И если только он замешан в этом злодействе, она заставит его дорого за это заплатить. Позже. Не сейчас, пока впечатление от его разговора с сэром Питни еще свежо в ее памяти и так нестерпима мысль, что ее обвели вокруг пальца.

Мэриан слышала тяжелые шаги за своей спиной, но продолжала идти к дверям не останавливаясь.

— Мина, вы не можете уйти сейчас! Этот человек умрет без вашей помощи!

Она на мгновение замерла, моля Бога дать ей силы не обращать внимания на его слова и едва различимые тревожные нотки в его голосе, от которых у нее защемило сердце.

Видя, что она продолжает хранить молчание, Гаретт попытался снова уговорить ее:

— И если он умрет, его последние часы будут мучительны. Вы можете хотя бы облегчить его страдания.

Теперь Мэриан понимала, он пытается сыграть на ее сострадании и доброте. И мысль о том, что он рассчитывает с такой легкостью и дальше манипулировать ею, вонзилась прямо в сердце острой иглой. Она резко повернулась к графу со смешанным выражением страдания и презрения на лице.

— А если он выживет, вы будете пытать его. Уж лучше пусть он умрет от ран! Эта боль не сравнима с теми муками, на которые вы обрекли его! И я не собираюсь оставаться, чтобы наблюдать все это!

На этот раз Мэриан, кажется, удалось поразить его. Граф вздрогнул и в полном изумлении уставился на нее. А затем, когда до него наконец дошло, что она имеет в виду, вновь сердито нахмурился.

— Да за какое же чудовище вы меня принимаете? Пытать его? Вы что же, всерьез полагаете, что я стану вгонять ему под ногти иглы, пока он не откроет мне правду? Мой Бог! Я видел на войне слишком много отрубленных и изуродованных конечностей, чтобы иметь желание наблюдать, как мучают человека по моему собственному приказу!

Она с беспокойством наблюдала за сменой выражения на лице графа. Откровенный ужас, отразившийся в его глазах, заставил ее почти ему поверить. Но она уже была научена горьким опытом, чтобы доверять ему.

— Вы же сами сказали сэру Питни, что найдете способ заставить раненого все открыть вам. Я не так наивна, чтобы не понять, что вы имели в виду!

— Но я вовсе не имел в виду, что собираюсь пытать или мучить его каким бы то ни было образом, если именно об этом вы подумали. Клянусь честью, я вовсе не такой дьявол, каким вы хотите меня изобразить.

Глядя на него в этот самый момент, она с трудом могла в это поверить. Яростный, горящий взгляд делал его похожим на самого владыку ада. Он сделал по направлению к ней несколько шагов, и девушка почти инстинктивно попятилась.

— Я не верю вам! Что же еще вы могли иметь в виду? — почти выкрикнула Мэриан со страхом.

— Да только то, что я собирался держать его здесь как арестанта до тех пор, пока он не скажет мне все, что я хочу узнать. Человека, чья преданность куплена за деньги, обычно бывает достаточно подержать некоторое время в подземелье, чтобы он решился предать своего хозяина. Это самый разумный и надежный способ.

Она недоверчиво смотрела на Гаретта, пытаясь прочитать на его лице, не смеется ли он над ней.

— Вы просто хотели задержать его?

— Если он выживет, это все, что я собирался с ним сделать.

«Если выживет…»

— Но даже просто помещать человека в подземелье… когда он едва не умер, — жестоко! — запинаясь пробормотала она, не желая сдаваться.

— Этот человек пытался поджечь мои поля. В огне могли погибнуть люди, которые в этом случае страдали бы гораздо сильнее, чем этот человек в темнице, — сердито произнес граф. — Ваша жалость, Мина, в данном случае неуместна, этот человек, так или иначе, преступник.

Мэриан чувствовала смятение. Говорил ли граф правду? Действительно ли он собирался всего лишь заточить этого человека в темницу? Если так, она не может уйти сейчас, так как раненый непременно умрет, если она бросит его. Правда, бедняга вполне способен умереть и в том случае, если она останется, но тогда она сможет, по крайней мере, уменьшить его страдания в самом конце. И все же она сомневалась, может ли доверять графу.

Словно прочитав ее мысли, Гаретт подошел ближе.

— Клянусь честью, я не собираюсь применять к этому человеку никаких диких пыток или усиливать его физические страдания. Если хотите, можете оставаться вместе с ним, чтобы удостовериться, что я говорю правду. Клянусь вам, в этом вы можете довериться моей чести.

Казалось, его слова звучат вполне искренне, но Мэриан испытала непонятную боль.

— Довериться вашей чести? В устах бесчестного человека честь — пустой звук, довериться ей — все равно что защищаться бумажным мечом!

Она видела, как побелело его лицо, он едва сдерживался, чтобы не наброситься на нее.

— Если бы вы были мужчиной, то за эти слова я вызвал бы вас на дуэль завтра же на рассвете!

У Мэриан все похолодело внутри, но забирать назад свое оскорбление она не стала и продолжала с вызовом смотреть на него.

Глаза Гаретта недобро сверкнули.

— Мне нет нужды доказывать цыганке свою честность. Все мое прошлое и мои дела сами говорят за себя. То же можно сказать и о вас. Вы лгали мне… вы пробрались тайком в мой сад… вы подслушивали мои личные разговоры… так где же ваша честь?

— Я всего лишь пыталась защищаться…

— От кого? Я не знаю даже этого. Я ничего не знаю о вас и о вашем прошлом, так как и вы сами, и жители Лидгейта уходите от моих вопросов!

Мэриан невольно побледнела. Сколько еще она сможет скрывать от него свое прошлое? Если он узнает… Но если она сейчас сбежит и бросит раненого, не подогреет ли ее отсутствие у графа еще больший интерес все разузнать о ней? Если он начнет более настойчиво задавать вопросы, то она окажется на грани разоблачения, а может даже, и в беде. И все же ей было невыносимо думать, что она служит целям графа, пусть даже этот неизвестный и заслуживает того, чтобы его посадили за решетку. Так что же ей делать? Мэриан закрыла глаза, пытаясь найти верное решение.

Словно чувствуя ее колебания, граф добавил:

— Почему вам так трудно принять то, что я собираюсь сделать с этим человеком? Уверяю вас, что как цыганку вас бы наказали более сурово за подобное преступление.

При этом новом напоминании о той роли, которую она вынуждена играть, Мэриан быстро открыла глаза. Избегая его пристального взгляда, она осторожно ответила:

— Если вы помните, милорд, я выросла в семье благородного человека. Меня воспитали на принципах чести, пусть даже моя кровь и не так чиста.

— В таком случае вспомните эти принципы и сделайте то, что лучше для вашего пациента. Сейчас страдает только ваша гордость. Но этот человек умрет без вашей помощи. Поверьте мне, гордость — ничто по сравнению с жизнью человека.

На этот раз она прямо встретила его пронизывающий взгляд.

— Если гордость так ничтожна, как вы говорите, почему бы вам самому не отбросить ее и не забыть все планы мести? Ведь только ваша гордость пострадала, когда ваш дядя отобрал у вас земли и титул. Разве вы плохо жили все эти годы во Франции, пока длилось изгнание? Почему бы не забыть прошлое? У вас теперь есть все, что вы хотите! Так зачем же вновь заставлять страдать других людей?

По мере того как она говорила, ей показалось, что его глаза превращаются в два кусочка льда, таким холодным и чужим стал вдруг его взгляд. Он с силой сжал челюсти, так что на скулах заиграли желваки.

— Вы ничего не знаете, совсем ничего!

Одно мгновение, и выражение его лица вновь изменилось — вместо холодного и чужого оно стало почти яростным. Мэриан видела, как напряглись мышцы его шеи и плеч, когда он выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Я хочу, чтобы вы остались и ухаживали за этим человеком. Вы знаете, чего я хочу от вас, и в ваших силах сделать это. И еще я знаю, что, по крайней мере, ваша тетушка не откажется от тех денег, которые я предложу ей за ваши услуги!

Если когда-то на этом лице и могло появляться мягкое, нежное выражение, сейчас от него не осталось и следа. Глядя на суровые, застывшие черты, Мэриан невольно подумала, уж не приснился ли ей прошлый вечер и нежность его поцелуев. Когда он заговорил, его голос звучал непреклонно и жестко:

— Но учтите, независимо от вашего выбора, я не собираюсь менять своих планов в отношении этого человека. Вы можете уйти или остаться. Решение за вами.

Бросив ей в лицо эти слова, он развернулся на каблуках и решительно направился к лестнице, ни разу не обернувшись, предоставив Мэриан самой сделать непростой выбор.

* * *

Гаретт, нахмурившись, смотрел на пляшущие языки пламени в камине, затем перевел взгляд на человека, который вот уже несколько часов находился без сознания в маленькой, совершенно неподходящей для этого изящно украшенной спальне, ранее явно принадлежащей женщине. Раненый был все еще жив, но Гаретт сомневался, что ему удастся выжить.

Затем его взгляд перебрался на другую фигуру, сидящую с закрытыми глазами в кресле с жесткой спинкой. В конце концов его цыганская принцесса осталась. Да и то сказать, думал Гаретт, какой выбор он ей оставил? Он знал, что был весьма убедителен. Однако мысль об этом сейчас не доставляла ему радости.

Глядя на происходящее ее глазами, он вдруг начинал ощущать себя чудовищем. «Проклятье!» — выругался он громко. Да кто она такая, эта цыганская девчонка без имени и без единого пенни в кармане, чтобы читать ему лекции о чести и долге? Один Бог знает, что ей самой и ее хитрой тетке пришлось делать последние годы, чтобы выжить в этом жестоком мире.

Невольно его взгляд вновь вернулся к девушке, заснувшей в кресле. Ее голова склонилась на грудь, и волосы, выбившиеся из пучка, густой волной рассыпались по плечам. Спускаясь по груди, прикрытой тонкой, отделанной кружевом сорочкой и дальше по корсажу, они каскадом падали на юбку цвета небесной лазури.

Гаретт невольно любовался этой прелестной картиной. Девушка сидела поджав под себя ноги, словно невинное дитя. Однако эти полные губы принадлежали отнюдь не ребенку, так же как и стройные изящные икры, которыми он мог сейчас любоваться благодаря чуть задравшейся юбке. От такой картины и монах не смог бы отвести глаз. Неудивительно, что он был взбешен ее обвинениями в свой адрес. Ему было нестерпимо думать, что такое очаровательное, изящное создание видит в нем какого-то зверя.

Гаретт решительно отвел взгляд, в ярости, что позволил себе поддаться колдовским чарам и попасться в плен к женщине. И как только могло случиться, что он позволил этой красавице влиять на свои решения, или, по крайней мере, на свою внутреннюю неколебимую уверенность в своих действиях? Что бы она ни думала о нем, это не имеет никакого значения! Никто другой никогда бы не осмелился упрекать его за то, что он захватил в плен человека, который намеревался нанести неоспоримый вред ему и его арендаторам.

Так же как никому бы не пришло в голову критиковать его за желание отомстить Тарле. Брови Гаретта сошлись на переносице, когда он вспомнил, как Мина убеждала его отказаться от своих планов мщения. Если бы только она знала… Но откуда она могла узнать? Он и сам всего лишь подозревал и не мог доказать, что именно Тарле предал его родителей «круглоголовым».

Мысли графа вернулись далеко в прошлое, к тем страшным дням, полным боли и отчаяния. Ужасная новость застигла его во Франции. Лишь спустя много дней он смог смириться с мыслью, что никогда больше не увидит доброе лицо матери, не обменяется остроумными шутками со своим отцом. Самым мучительным оказалось то, что он не знал, что же на самом деле произошло. Кто убил их? Мучились ли они перед смертью или избежали страданий в свой последний час? Смятение, вызванное в его душе известием о смерти родителей, было так велико, что он был почти рад тяжелым условиям и лишениям, которые ему пришлось вынести во Франции. Бесконечные заботы о хлебе насущном, по крайней мере, хоть ненадолго отвлекали его от тяжелых дум и воспоминаний.

А жизнь и в самом деле была несладка. Без семьи, без денег, он был вынужден браться за любую работу, которую ему предлагали не слишком щедрые французы. Дружба с королем здесь не могла помочь, так как король сам отчаянно нуждался и в конце концов был вынужден покинуть Францию. И Гаретт, которому тогда исполнилось всего тринадцать, чтобы выжить, соглашался на самую грязную и изнурительную, а подчас почти непосильную работу, которую французы считали самой подходящей для нищего бездомного мальчишки-англичанина. И все это время Гаретт думал о дяде. Поскольку Тарле упорно не отвечал на его письма, Гаретт заподозрил, а затем все более укреплялся в своих подозрениях, что именно он и предал его родителей.

Вместе с этими подозрениями пришла и осторожность. Особенно после того случая, когда какой-то человек, приехавший из Англии, упорно разыскивал Гаретта с явным намерением убить. Тогда его предупредили и спасли друзья. Но с этого дня Гаретт перестал пользоваться своим титулом и именем, подозревая, что именно дядя хочет избавиться от него. Он затерялся среди группы таких же, как он, изгнанников — еще один бездомный мальчишка на улицах Парижа — в ожидании того времени, когда он сможет постоять за себя. Все эти годы в его груди все сильнее разгоралось пламя ненависти и жажды мщения, сводящее его с ума.

А затем, когда Гаретт стал достаточно взрослым, чтобы участвовать в сражениях, герцог Йоркский позволил ему служить в своей наемной армии… Сейчас ему больше всего хотелось забыть эти годы. Пожалуй, только его неутихающая ненависть к Тарле помогла ему выдержать все эти жестокие, кровавые битвы, в которых люди сражались не за любовь и не за родину, а за деньги — всегда только за деньги! Каждый раз при виде любого насилия он задавался одним и тем же вопросом — что именно сделали с его родителями благодаря предательству Тарле? Сколько мук пришлось пережить им из-за этого негодяя? И тогда он заставил себя научиться владеть разными видами оружия, а свое искусство фехтования довел до совершенства, и все только для того, чтобы когда-нибудь, когда придет время, пронзить шпагой грудь мерзавца-дядюшки.

И что же теперь? Иногда, в самые горькие минуты, ему хотелось послать к дьяволу всякую осторожность и осмотрительность и убить Тарле. Гаретт мог сделать это достаточно легко, почти без всякого риска. Однако, пройдя через все испытания и рано повзрослев, в свои двадцать три года он был уже вполне зрелым человеком и мог сдерживать свои порывы. Гаретт решил, что смерть — слишком легкое наказание для его дяди. Он хотел, чтобы предательскую, гнусную душонку Тарле увидели все: и не только аристократы, которые и так отворачивали от него нос, едва лишь он потерял титул, но и те, кого Тарле считал своими друзьями, — «круглоголовые», те, кто наделил его властью, и купцы, снабдившие его деньгами для его авантюр. Гаретт хотел видеть Тарле опозоренным, униженным, полностью раздавленным, чтобы у него не осталось никакого другого выхода, только уехать из страны, оказаться в том положении, в котором столько лет находился по его вине сам Гаретт. Да, изгнание было достаточно суровым наказанием для человека, который жаждал власти и могущества.

И все же ему пришлось собрать все свое самообладание, чтобы не наброситься на Тарле и не вонзить в его сердце кинжал, когда этот негодяй с такой наглой самоуверенностью заявился в Фолкхэм-хауз. Лишь присутствие Бесс придало ему сил и помогло сдержаться. Появление сэра Питни всколыхнуло в душе Гаретта всю накопившуюся ненависть, только усилив жажду мести. Но Бесс вызывала в его душе совсем иные чувства.

Тетя Бесс. Он помнил ее смеющейся молоденькой женщиной, которая выговаривала ему за его слишком острый язык. Он втайне боготворил ее и, конечно, не мог предвидеть, что однажды сделает с ним ее муж. Сейчас он был почти уверен, что ей ничего не известно, что Тарле, возможно, погубил ее любимого брата. Гаретт не мог поверить, что она могла продолжать жить с Тарле, если бы узнала о его злодеяниях.

Но как она вообще могла жить с этим человеком? И еще одно. Возможно, она и была счастлива, что носит ребенка. Говорят, ожидание ребенка делает многих женщин счастливыми, но только он что-то не заметил особенного счастья в ее печальных глазах.

Гаретт вновь взглянул на Мину. Интересно, была бы она рада, если бы узнала, что носит ребенка… От него.

Он тихо выругался, кляня себя за испорченность. Похоже, только его цыганская принцесса и может отвлечь его от мыслей о мести. Только она способна повлиять на него оставить свои намерения ради других, более приятных занятий. Ну что ж, он не должен позволять ей манипулировать его чувствами, только и всего.

Словно уловив мрачные мысли графа, Мина пошевелилась и медленно открыла глаза. В первое мгновение она, видимо, не поняла, где находится, и с удивлением оглядела комнату. Затем ее взгляд остановился на Гаретте. Она сразу же нахмурилась и, опустив ноги, выпрямилась на своем жестком кресле.

— Ему не лучше? — поинтересовалась она, протирая глаза.

— Нет, насколько я могу судить, но мне кажется, что и не хуже.

С усталым вздохом Мина встала и подошла к постели. Не думая о том, что стоит спиной к графу, она склонилась над своим пациентом и положила ему руку на лоб, представ перед Гареттом в довольно соблазнительной позе.

Несмотря на все свои мрачные мысли, он улыбнулся, глядя на нее, и когда Мина обернулась, то успела разглядеть мягкую и, как показалось девушке, чуть насмешливую улыбку.

— Чему вы так радуетесь? — сердито спросила она его.

— Ничему такому, что бы вы могли одобрить.

Она недоуменно посмотрела на него, а затем, пожав плечами, принялась проверять повязки на ране. Озабоченное выражение ни на миг не покидало ее лица. Через несколько минут она подняла глаза и прямо посмотрела на Гаретта.

— Милорд, вы знаете, что этот человек может умереть, несмотря на все мои усилия? С тех пор как мы принесли его сюда, он ни разу не пошевелился.

Гаретт медленно кивнул.

— Я знаю. Что ж, тогда мы сможем добавить еще одну смерть на счет Тарле. Раз вы слышали все, что говорилось сегодня утром, то должны знать, что это шпион Тарле нанес смертельный удар человеку, которого они же сами и послали поджечь мои поля.

Мина во все глаза смотрела на графа, и на лице ее читалось, неподдельное изумление. Она совершенно выпустила из головы эту часть разговора…

— Вы понимаете? Именно Тарле тот злодей, на котором лежит ответственность за смерть этого человека, если он умрет, а не на мне и не на моих людях!

Девушка ничего не ответила и, взяв сумку с травами, что лежала у постели, медленно подошла к камину и села там, глядя на огонь.

— Возможно, вы и не виноваты на этот раз, — наконец сказала она. — Но ведь вам неоднократно приходилось убивать прежде, разве нет?

Он долго смотрел на нее тяжелым взглядом, прежде чем ответить:

— Да. Как и всем солдатам на войне.

Несколько мгновений она обдумывала его слова, прикусив нижнюю губу. Затем задала следующий вопрос:

— Значит ли это, что вы убивали, только когда были солдатом?

Гаретт подумал о напавших на него совсем недавно разбойниках, а также о тех людях, которых ему пришлось убрать со своего пути, выполняя сложную и опасную миссию, с которой король отправил его в Испанию.

— В основном.

Мина внезапно побледнела. Ее взгляд невольно опустился на руки, машинально теребившие сумочку с травами, висящую у нее на боку, с которой она никогда не расставалась.

— Почему же вы не убьете вашего дядю, если вы так его ненавидите?

— На это у меня есть свои причины, — жестко отрезал Гаретт, которому совсем не нравилось направление, которое принял их разговор. — Но можете быть спокойны, его время еще придет.

Она метнула на него быстрый осуждающий взгляд, и Гаретт отчаянно пожалел, что не может ей ничего больше рассказать. Он просто не мог вынести, что она смотрит на него словно на безжалостное чудовище.

— Мина, я уважаю законы. Я никогда бы не мог хладнокровно и обдуманно убить кого бы то ни было до тех пор, пока этот «кто-то» не попытается убить меня.

Она продолжала смотреть на него, хотя выражение страха, смешанного с отвращением, на ее лице постепенно сменилось смущением.

— И вы бы никогда не могли убить по другой причине? Защищая кого-нибудь, например… или, может быть, чтобы сохранить то, что, как вы знаете, принадлежит вам по праву?

— Сказать по чести, не знаю, — раздраженно произнес он, недоумевая, с чего она вдруг завела такой странный разговор. Подумав немного, он ответил: — Полагаю, что все зависит от обстоятельств. Стал бы я, например, сражаться за свои земли, если бы какая-нибудь иностранная армия вздумала захватить их? Разумеется, стал бы.

Она чуть наклонилась вперед, и ее глаза впились в лицо графа.

— А что вы скажете, если кто-то другой захотел бы отобрать их? Вроде… сэра Питни. Смогли бы вы убить сэра Питни, чтобы вернуть себе Фолкхэм-хауз… если бы он принадлежал ему?

— Что за странный вопрос! Мне не было нужды убивать кого-либо, чтобы получить назад свое имение, так зачем же задумываться над этим? Что вам за дело, каким образом я вернул его себе?

Девушка явно разволновалась, и удивленный граф тотчас же насторожился.

— Я просто хотела составить правильное представление о вас, — неубедительно соврала она.

Гаретт, несомненно, продолжил бы этот разговор, внезапно заинтересовавший его, но тут раненый солдат громко застонал и заметался по кровати.

В мгновение ока Мина и граф оказались возле него.

— Полегче, приятель, — пробормотал Гаретт, когда раненый вдруг принялся срывать с себя покрывало. Мина вновь попыталась уложить его и успокоить. В этот момент он медленно открыл глаза и мутным, лихорадочным взглядом уставился на них.

Сначала он, видимо, никого не различал и лишь все пытался подняться с кровати, однако Мина и граф силой уложили его обратно.

— Тише, лежите спокойно, — уговаривала она. — Иначе ваши раны опять откроются и вам станет хуже.

В первое мгновение мужчина забился в их руках еще сильнее. Однако Мина продолжала ласково, но твердо убеждать его, и, послушный ее спокойному голосу и нежным заботливым рукам, он начал успокаиваться. Когда ей наконец удалось уложить его обратно на подушки, он затих и остановил свой взгляд на девушке. Гаретт заметил, что раненый смотрит на нее с каким-то странным напряженным вниманием. Затем он вдруг затряс головой и пробормотал:

— Нет, нет!

— Что такое? — с тревогой спросила Мина.

Но солдат откинулся на подушки и закрыл руками лицо.

— Этого не может быть! Вы умерли! — вдруг запричитал он.

В первый момент Гаретт просто подумал, что бедняга бредит. Он бросил на Мину быстрый вопросительный взгляд, но она лишь недоуменно пожала плечами, показывая, что не понимает, в чем дело. Она продолжала расправлять сбитые им простыни и покрывало, не придав его словам никакого значения.

— Не разговаривайте, — пыталась успокоить она его, — вам сейчас нельзя напрягаться.

Солдат отнял руки от лица и с напряжением уставился на нее, его голубые глаза горели лихорадочным огнем.

— Я знаю, что вы умерли, — прошептал он.

— Да нет же, — ответила она мягко и взяла его за руку. — Разве вы не чувствуете тепло моих рук? Вот видите, я совершенно живая, из плоти и крови.

Он с силой мотнул головой и закашлялся.

— Нет, нет! Я знаю! Но все равно, это к лучшему. Так и должно быть.

— Тише, помолчите, — постаралась остановить его Мэриан.

— Должно быть, вы стали ангелом, — продолжал солдат, впиваясь в нее своим горящим взглядом. Затем с трудом кивнул. — Это хорошо. Раз я умираю, это хорошо, что рядом со мной будет ангел.

— Вы не умираете, — попыталась уверить она солдата.

Тот скептически взглянул на нее. Затем лицо его смягчилось, и он устремил на нее тоскующий взгляд.

— Вы ангел. Это правильно, так и должно быть. Я всегда знал, что вы хорошая девушка.

«Кажется, солдат уверен, что знает Мину, — удивился Гаретт, глядя на них с подозрением. — Вот только интересно, за кого он ее принимает?»

Раненый вновь попытался подняться с постели.

— Никогда я не верил тем дурным вещам, которые говорил о вас сэр Питни. Чем вы занимались, и все такое… Все ложь. И о вашей матери тоже… все грязная ложь. Старый развратник. — Он застонал, затем откинулся на подушки и, задыхаясь, добавил: — Он всегда хотел обладать ею, хотя она и была цыганкой.

В самом начале, когда солдат только начал говорить, Гаретт слушал невнимательно, но стоило ему упомянуть мать и произнести слово «цыганка», как он тут же насторожился. И теперь он уже не был уверен, что это всего лишь бред. Когда же, бросив быстрый взгляд на Мину, он внезапно обнаружил, как та побледнела, то почувствовал, что у него кровь застыла в жилах. Солдат знал ее! Девушка невольно подняла глаза на Гаретта, и в ее растерянном взгляде он различил страх. В то же мгновение она отвела глаза.

Солдат опять закашлялся.

— Наверное, это даже хорошо, что именно вас послали ко мне… встречать… Ваш отец… — он замолчал и вновь зашелся в кашле.

У Мины дрожали руки. Гаретт заметил это, когда она принялась вновь поправлять простыни.

— Вы сами не знаете, что говорите, — пробормотала она, и в ее голосе явственно почувствовалось смятение. — Вы, верно, приняли меня за кого-то другого. А теперь лежите тихо, иначе вы навредите сами себе.

Но солдат, казалось, ее совсем не слышал. Его взгляд, полный боли, был устремлен на нее, и он продолжал:

— Можно понять, почему Тарле так хотелось заполучить вас или вашу мать. А вы хорошая девушка… даже если вы и умерли.

Он снова застонал и заметался по подушке, когда Мина принялась проверять его повязки.

— Я вовсе не умерла! — сердито воскликнула она и закусила губу, увидев кровь, просочившуюся сквозь белую материю, которой были перевязаны его раны. — Вот видите, что вы натворили по собственной глупости! Вам снова будет хуже! Лежите спокойно и позвольте мне дать вам лекарство, которое поможет вам заснуть.

Желая услышать, что еще скажет солдат, Гаретт попытался было остановить ее, но, увидев окровавленную повязку, замер на месте. Она была права в одном. Этому человеку необходим покой, так как было ясно, что в противном случае он только еще больше навредит себе. Поэтому Гаретту ничего другого не оставалось, как мрачно наблюдать за Миной, которая пыталась напоить раненого травяной настойкой, той самой, которую она давала ему раньше, чтобы он спал.

Глядя, как Мина удобнее устраивает своего пациента, граф обдумывал внезапно возникшие подозрения, которые сейчас грызли ему сердце. Невольно ему на память пришли слова Тарле, сказанные только сегодня днем: «Любую женщину можно купить». А затем ему припомнились все ее странные вопросы, все ее попытки выяснить, кого он смог бы убить или убил. Почему она вдруг стала задавать так много вопросов?

Он воззрился на Мину, которая в этот момент дрожащими руками меняла раненому повязки. Да, теперь он больше не сомневался. Солдат ее знает. Так же как и Тарле. Но откуда Тарле мог знать мать Мины, какую-то цыганку? Ведь Тарле уже много лет не жил в Фолкхэм-хаузе к тому времени, когда, По словам Мины, они приехали в Лидгейт. И все же солдат явно имел в виду, что Тарле был близко знаком с матерью Мины. Он даже намекнул, что Тарле и Мина… Одна мысль об этом причинила ему нестерпимую боль. У Гаретта мучительно сжалось сердце.

Солдат упомянул какие-то ее неблаговидные дела. Но вот только действовала она ради Тарле или против него? Как бы хотелось Гаретту задать солдату кое-какие вопросы, прежде чем Мина усыпила его. Необъяснимая ярость и горечь разъедали ему душу. Ну почему раненый заговорил именно о том, о чем Гаретт вообще ничего не хотел слышать?

К сожалению, теперь он не мог относиться к словам солдата как к бреду. Среди полной бессмыслицы об ангелах раненый сказал достаточно много правды. И было видно, что Мине очень хотелось, чтобы он замолчал. Гаретт должен узнать правду. Если только у нее имеются какие-то связи с Тарле, она может оказаться гораздо более опасной, чем он мог даже вообразить вначале. Готовя ловушку для своего дяди, Гаретт не мог допустить, чтобы она сообщала Тарле о каждом его шаге.

Он с такой силой сжал кулаки, что ногти больно впились в ладони, несколько приведя его в чувство. Он внимательно изучал ее лицо, и хотя она не могла не почувствовать на себе его взгляд, девушка не подняла на него глаз. Он понимал, что она что-то скрывает и боится, что раненый может раскрыть ее тайну. Но какую? Чего она так боится? Он должен все выяснить!

Во что бы то ни стало он выяснит, кто она такая. И на этот раз он добьется своего. Теперь-то он заставит свою хитрую, скрытную цыганочку сказать ему правду!

 

10

Обрабатывая открывшиеся раны под неусыпным оком графа, который, казалось, готов был прожечь ее своим взглядом, Мэриан на чем свет стоит мысленно ругала себя за свою беспросветную глупость. Ну надо же было так попасться. Ведь она слышала, что раненый солдат был шпионом Тарле, и не подумала, что он вполне может ее узнать.

Ну почему ей так не везет! Как глупо получилось! Ведь когда сэр Питни пытался заставить ее отца продать ему Фолкхэм-хауз, его люди шныряли здесь повсюду, распространяя лживые, подлые слухи, что ее мать — ведьма. Любому из людей, работавших на сэра Питни, за последние несколько лет, без сомнения, многое было известно о ее матери, особенно после гнусных интриг самого Тарле.

Каким-то образом он выведал, что Дантела — цыганка, и принялся рассказывать об этом направо и налево. Мэриан живо вспомнила, какое волнение и шум вызвали эти россказни среди жителей Лидгейта. Однако сэр Питни вскоре обнаружил, что окрестные жители не стали от этого хуже относиться к ее родителям, которых все уважали и любили, а, напротив, возненавидели его самого еще сильнее. Они припомнили ему, что за тот короткий срок, что сэр Питни жил здесь как владелец поместья и земель Фолкхэмов, он проявил себя как грубый, безжалостный человек. Он совершенно не заботился об интересах своих арендаторов, стремясь обобрать их до последней нитки. Поэтому, когда он появился здесь со своими нелепыми обвинениями в адрес Дантелы, жители Лидгейта и окрестных деревень горой встали за семью Винчелси.

И вот теперь Мэриан с горечью думала, что спустя два года после того, как он начал распространять свою ложь, Тарле наконец был очень близок к своей цели — окончательно погубить жизнь последнего члена ненавистного ему семейства. Слова солдата не могли не вызвать множества вопросов у графа о том, кто же она такая. У нее было одно весьма слабое утешение, что солдат не успел назвать ее настоящее имя.

Внезапно ее прошиб холодный пот. Что мог подумать Гаретт, услышав заявление раненого о том, что она умерла? Стоит только ему догадаться, что…

Она вся дрожала, перевязывая открывшиеся раны солдата. «О Господи, ну зачем ты позволил графу так много услышать?» — думала она в отчаянии. Почему он не мог прийти в себя, когда Гаретта не было в комнате? Но что толку сожалеть сейчас о случившемся. У нее тревожно забилось сердце, когда она поймала на себе пронзительный, изучающий взгляд графа. Она боялась поднять глаза и встретиться с ним взглядом.

В последней отчаянной надежде избежать его расспросов она подхватила с пола грязные бинты, которые только что сменила, и направилась к двери.

Резкий окрик Гаретта остановил ее.

— Бросьте их.

— Но я должна замочить…

— Потом, — отрезал он. — Сейчас вы пойдете со мной. Нам необходимо поговорить.

Она могла бы отказаться, настоять на том, что ей необходимо оставаться возле раненого. Но это значило бы просто продлить ее мучения. Если Гаретт желает поговорить, он найдет способ добиться того, чего хочет. Пусть уж он допросит ее, и дело с концом.

Тем не менее, когда Гаретт ввел ее в свой кабинет, девушка никак не могла унять бешено стучащее сердце. «Что я могу рассказать Гаретту о своей семье так, чтобы не слишком врать и не сказать чересчур много?» — мучительно думала она, когда граф сопровождал ее до кресла. Он указал на него вежливым жестом, предложив сесть.

Однако девушка продолжала стоять, не желая давать ему каких-либо новых преимуществ. В конце концов, и так все козыри были у него в руках.

И он, без сомнения, отлично понимал это. Его потемневший, сердитый взгляд, словно пронзающий ее насквозь, вызывал у Мэриан неприятные ощущения внутри, она чувствовала, как кружится голова и подкашиваются ноги.

— Вы надеялись, видимо, что он вообще не проснется? — жестко спросил граф, застав ее врасплох таким странным, на ее взгляд, вопросом.

— О чем это вы? — Ее удивление было очевидным и совершенно искренним.

— Я имею в виду солдата. Если бы он умер, ваш маленький секрет умер бы вместе с ним, не так ли?

«О каком еще маленьком секрете он толкует?» — в смятении подумала девушка, не вполне понимая, что именно мог почерпнуть граф из слов солдата. Властный тон и непреклонное выражение лица Гаретта настолько лишили ее мужества, что она едва не выдала себя, однако вовремя спохватилась.

Именно таким повелительным тоном с ней всегда разговаривал отец, когда пытался вынудить ее признаться в каком-либо проступке, не будучи до конца уверенным, что она его совершила. Она пристально вгляделась в хмурое лицо графа, отчаянно пытаясь не дать себя запугать. Она напомнила себе, что уже давно не ребенок, чтобы так трусить.

— Какой секрет вы имеете в виду? — с невинным видом повторила она вслух свой мысленный вопрос.

Ее слова вызвали явное неудовольствие графа, о чем красноречиво свидетельствовала его выдвинутая вперед нижняя челюсть.

— Он вас знает. Так же как и Тарле вас знает. Вы, несомненно, понимаете, какие выводы я должен из этого сделать?

И снова неопределенность вопроса едва не заставила ее произнести роковые слова признания. Ну нет, она не такая простофиля, как он думает.

— Вы можете делать любые выводы, какие пожелаете, милорд, но только ваши измышления могут быть далеки от действительности.

Ее ответ окончательно вывел графа из себя.

— Черт возьми, Мина, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! Откуда, скажите, этот шпион Тарле так хорошо вас знает? И даже знает ваших родителей? И главное, откуда сам Тарле так близко знает вас?

Как ни было ей страшно, Мина постаралась, чтобы ее ответ прозвучал как можно беспечнее:

— Если бы мне было это известно, я бы обязательно вам сказала. Но я просто не представляю, откуда он меня знает, поэтому и не могу вам ничего ответить.

В бессильном гневе Гаретт провел пальцами по волосам и нахмурился.

— Вы, верно, считаете себя очень умной, не так ли? — процедил он сквозь зубы. — Только вы ведь сейчас имеете дело не с одним из ваших пациентов. Это раненый солдат может успокоиться и послушно замолчать, когда вы мурлыкаете над ним свои сладкие песенки, но меня-то вам не удастся так легко убаюкать и успокоить. Я требую прямого ответа! Вы работаете на Тарле? Это он послал вас сюда, чтобы закончить то, что начали нанятые им бандиты?

Мина изумленно смотрела на него. Неужели он действительно так думает? Однако не догадка же о том, кто она такая на самом деле, вызвала этот яростный взгляд. Святые небеса, этот безумец и в самом деле считает, что она могла…

Эта мысль мгновенно вытеснила всякий страх из ее души, его место заняло холодное негодование. Как смеет он думать, что она работает на его дядю только потому, что кто-то в полубреду упомянул ее имя в связи с сэром Питни! При этом совершенно не важно, что она однажды спасла его жизнь! Не важно, что она позволила ему целовать себя! И у него хватает нахальства и самонадеянности считать…

— Отвечайте мне! — почти выкрикнул граф.

Ну что ж, с нее довольно! Она дерзко выпрямилась и сжала руки в кулаки, ее карие глаза сверкали от ярости, словно расплавленное золото.

— Я могла бы уже десять раз убить вас, милорд, если бы имела такое намерение. Я могла бы налить снотворного зелья в ваше вино, погрузив вас в вечный сон, или насыпать горчицы и чеснока в вашу рану, чтобы вы умоляли меня прекратить дикую боль, но я ничего этого не сделала. И не собираюсь впредь. Вспомните о той ночи, когда я лечила вашу рану. Неужели вы не заметили, как я старалась унять вашу боль, потому что чувствовала ее как свою собственную!

Мина заметила, как он сжал челюсти с такой силой, что на его щеке задергалась мышца.

— Вы спасли меня той ночью просто потому, что были вынуждены сделать это. Если бы вы меня убили, то поплатились за это собственной свободой, а то и головой, так как стали бы первой, на кого пало подозрение.

В том, что он говорил, здравый смысл, конечно, был, и все же она никак не могла поверить, что он всерьез может обвинять ее в подобном злодействе.

— И после того, как вы… после того, как мы… Как вы могли даже подумать, что я могу попытаться убить вас, да еще ради такого гнусного негодяя, как сэр Питни?

Его глаза безжалостно блеснули.

— Так, значит, вы все-таки знаете Тарле?

У Мэриан сердце оборвалось. Весь ее праведный гнев мгновенно улетучился, уступив место страху. Зачем она вообще упомянула сэра Питни? Ведь теперь подозрения Гаретта только усилятся.

Она почувствовала себя подобно Одиссею, пытающемуся провести свой корабль между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, она не могла отрицать слов, сказанных раненым солдатом, с другой — не смела сказать правду, так же как и позволить Гаретту упорствовать в своем заблуждении и думать, что она подослана его дядей. Но что же она могла сказать ему, чтобы усыпить его подозрения? Могла ли простая цыганка, которую она пыталась изображать из себя, знать сэра Питни? Это казалось маловероятным… и все же…

— Я жду вашего ответа, — напомнил Гаретт, и в его вкрадчивом тоне зазвенела сталь. Он шагнул к ней.

Внезапная уверенность Мины в том, что он найдет способ заставить ее отвечать, если она сейчас же что-нибудь ему не скажет, заставила ее почти с силой выпалить:

— Да, я… я знаю его!

Серые глаза Гаретта холодно блеснули.

— Каким образом вы его знаете? Откуда?

Что ей теперь говорить? Мэриан лихорадочно пыталась придумать какую-нибудь полуправду, что-нибудь такое, что звучало бы достаточно убедительно, но не позволило бы графу догадаться, кто она такая. Однако, как назло, в голову ничего не приходило.

— Может быть, вы были его любовницей?

Потрясенная, Мэриан в полном изумлении уставилась на него.

— Ничего омерзительнее я еще никогда не слышала! Он же старый, как… как сэр Генри, а я уже говорила вам, что не была его любовницей. Почему вы постоянно думаете обо мне такие… мерзкие вещи?

— Цыганки очень часто имеют покровителя, Мина. А старый покровитель ничем не хуже молодого, если не лучше, так как обычно у него больше денег и он бывает более щедр к молодым красоткам.

— Последний раз говорю вам: у меня никогда не было покровителя! И если бы я стала выбирать кого-нибудь на эту роль, то, уж конечно, не вашего дядю!

— Почему же нет? — настаивал Гаретт. — У него есть… или, по крайней мере, был громкий титул. И он все еще очень богат. Почему бы вам не выбрать его? Скажите мне, он друг вам или враг?

— Уж по крайней мере он мне не друг, — совершенно искренне сказала Мина.

— Почему же?

Мэриан в полном отчаянии топнула своей изящной ножкой.

— Вы хуже констебля со своими дурацкими вопросами!

Она резко повернулась к нему спиной. К нему и к его чертовым подозрениям! Ну что она могла еще сказать, чтобы не выдать себя?

— Ответьте мне, Мина!

Она колебалась, упорно глядя вниз на такой знакомый рисунок на ковре, словно стремилась прочитать там ответ на мучивший ее вопрос — что сказать ему? Но в голову не приходило ничего, кроме правды. Она обреченно вздохнула.

— Сэр Питни знал моего отца. И мою мать.

— И что из этого следует?

Она вновь обернулась лицом к графу.

— Он знал достаточно много о мамином происхождении и ее… ее связях с моим отцом, чтобы погубить его.

— И он сделал это? — Лицо Гаретта выражало непреклонную решимость выяснить все до конца.

Она упрямо вздернула подбородок, так как ей в голову пришла спасительная мысль.

— Больше я ничего вам не скажу, иначе вы догадаетесь, кто он. Я не хочу этого, потому что иначе это бросит тень на его имя.

— Однако, по вашему собственному признанию, семья вашего отца отказалась принять вас, они никогда вас не знали и не хотели знать, — упрямо наседал он.

Гаретт подошел совсем близко, возвышаясь над ней словно башня. Когда же она попыталась отойти назад, он схватил ее за запястья, удерживая на месте, словно нашалившего ребенка.

— Почему же вы защищаете семью, которая вас не признает?

Внезапно у нее защипало глаза, и одна слезинка скатилась по щеке. Все это было слишком трудно и противно для нее. Она ненавидела роль, которую ей приходилось сейчас играть. Ей было нестерпимо больно от того, что она не могла, не смела прокричать всему миру, что ее отец — самый замечательный, добрый и достойный человек на свете. Но она не отважилась сказать правду, так как расплатой за откровенность могла стать жизнь ее и Тамары. Поэтому она продолжала хранить молчание.

Однако ее единственная слеза, казалось, затронула какие-то глубоко скрытые человеческие струнки в его душе. Он не мог отвести взгляда от ее глаз, полных непролитыми слезами. Тихо выругавшись про себя, он выпустил ее запястья и, обхватив за талию, притянул к себе сердитым, нетерпеливым жестом.

Успокоенная немного тем, что, по всей видимости, допрос с пристрастием закончен, она позволила ему обнять себя. При этом ее голова как бы случайно прижалась к его плечу, и сдерживаемые до сих пор слезы неудержимым потоком хлынули из глаз, промочив его тонкую льняную сорочку.

— Черт вас возьми, Мина, — пробормотал он, зарывшись лицом в ее густые золотистые волосы и крепче прижимая к себе, — вы самая худшая из всех цыганок — лгунишка, которая пробралась прямо в мою душу, чтобы мучить меня, когда я меньше всего был готов к этому.

— Я никогда не причиню вам зла, — прошептала она с горечью. — Почему вам так необходимо подозревать меня во всяких мерзостях?

Низкий, глухой стон вырвался из его горла, пронзив ее неожиданной болью. Он резко отпустил девушку и, повернувшись к ней спиной, быстрым шагом подошел к камину. Некоторое время он молчал, вглядываясь в огонь, — суровый темный силуэт на фоне дрожащих языков пламени. Когда он заговорил, его голос звучал глухо:

— Потому, что ты пришла ко мне, окутанная темным плащом и ложью. Потому, что в тебе течет цыганская кровь. — Он замолчал. Она видела, как напряжены его плечи. — И еще потому, что ты знаешь моего проклятого дядю.

— Но вовсе не так, как вы думаете! — попыталась она возразить.

Но он не обратил никакого внимания на ее слова и, обернувшись, устремил на нее беспокойный, горящий взгляд, полный горькой муки.

— И еще потому, что ты — первая женщина, которая тронула мое сердце, с тех пор как моя мать была убита десять лет назад. И это беспокоит меня гораздо больше, чем все остальное.

Мина растерялась. Она не знала, что ответить, от этого неожиданного признания ей стало вдруг трудно дышать. Она вовсе не стремилась тронуть его сердце. И не было у нее намерения покорить или соблазнить его, тем более что она не могла даже просто доверять ему.

Так почему же ей так хочется сейчас подойти к нему, утешить, провести рукой по спутанным темным волосам? Почему выражение его лица — смесь осуждения и страстного желания — вызывает в ее душе такое пьянящее, волнующее чувство, смешанное с мучительно-сладким ожиданием?

— Что же мне делать с тобой, моя милая? — спросил он с болью и нежностью одновременно, прерывая ее мысли. Взглянув поверх ее головы в ту сторону, где находилась дверь в комнату, в которой лежал раненый солдат, он сжал кулаки и добавил с неожиданной неистовой решимостью: — Если ты работаешь на Тарле, я не могу позволить тебе уйти.

Прошло несколько мгновений, прежде чем она набралась мужества, чтобы задать ему вопрос:

— Что вы хотите этим сказать?

— До тех пор пока ты не скажешь мне правду — кто ты и почему я должен тебе верить, что твои намерения невинны, — ты будешь находиться там, где я смогу, по крайней мере, не спускать с тебя глаз.

— Но как… каким образом вы собираетесь не спускать с меня глаз? — спросила она, полная самых дурных предчувствий.

Он продолжал сверлить дверь таким взглядом, словно собирался проделать в ней дырку.

— Ты будешь моей… ну, скажем… моей гостьей здесь, в этом доме, до тех пор, пока не скажешь всей правды о себе и своем прошлом. Это будет длиться до тех пор, пока ты не сможешь доказать, что Тарле не посылал тебя шпионить за мной, вмешиваться в мои дела и выискивать слабые стороны, чтобы потом вернее нанести свой очередной удар.

Побледнев как полотно, Мина во все глаза смотрела на него. Наконец она покачала головой, все еще отказываясь верить. Но ее недоверие мгновенно сменилось яростью, когда он перевел на нее взгляд и она смогла прочитать непреклонную решимость в его холодных серых глазах.

— Гостьей? Гостьей?! — едва не задохнувшись, вскричала она, давая волю своему горячему темпераменту. — Вы ведь хотите сказать — пленницей, не так ли? Вы хотите арестовать меня и бросить в темницу, как этого солдата? Может, вы безумны? Вы не посмеете так поступить с… — она замолчала, едва не произнеся слова «леди».

— С цыганкой? — закончил он за нее, насмешливо прищурившись.

Мина опустила голову, досадуя на себя, что опять едва не проболталась. Гаретт быстро подошел к ней и, взяв за подбородок, заставил поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— Все, что от тебя требуется, Мина, это сказать правду. И не сочинять больше своих сказок, так как я с точностью могу определить, когда именно ты лжешь, как в том случае, когда ты рассказывала мне небылицы про свое изуродованное оспой лицо. Я хорошо различаю даже твою полуправду, так что, если хочешь провести меня, тебе придется придумать что-нибудь получше. Ты должна сказать мне все, иначе, клянусь, я буду держать тебя здесь до тех пор, пока ты этого не сделаешь!

— Вы… вы дьявол, вы… не смеете, — шипела она, пытаясь оторвать его руки от своего лица.

— Вы далеко не первая, кто говорит мне об этом, — холодно произнес он. — Но вы единственная, кто безнаказанно солгал мне, а я при этом даже позволил вам уйти. Теперь я намерен исправить свою ошибку. Я хочу услышать правду. Прямо сейчас!

— Но я и так сказала всю правду, которую готова открыть вам на сегодняшний день! — с жаром воскликнула она. — Если я выложу вам полную правду, милорд, это может стоить мне очень дорого, поэтому я не стану рисковать.

Несколько долгих мгновений он смотрел на нее, и девушка видела, что ее отказ, явно оскорбив его, только еще больше разжег гнев, и так уже полыхающий в его глазах.

— Так вы не скажете мне! — почти прорычал он. Казалось, он не мог в это поверить.

— Не больше, чем я вам уже сказала. Ничего, кроме того, что я никогда не была и не собиралась быть шпионкой, или любовницей, или еще кем-нибудь для сэра Питни. В этом вы можете поверить моему слову.

Граф стиснул зубы.

— Не думаю, что смогу вам поверить. Видите ли, в последний раз, когда я доверился одному человеку, тот украл мой титул, мои земли и… — Его глаза потемнели, от них повеяло зимним холодом. — И все, чем я дорожил в этой жизни. Боюсь, я окончательно потерял способность доверять людям.

В отчаянии Мэриан попыталась найти другой ход.

— Если вы станете удерживать меня здесь, моя тетя сообщит об этом констеблю.

С ледяной улыбкой граф отпустил ее подбородок.

— Констебль хорошо знал меня еще задолго до того, как вы первый раз появились в Лидгейте. Он не станет прислушиваться к словам какой-то цыганки, если та вздумает обвинять графа Фолкхэма.

У нее упало сердце, но она все равно недоверчиво покачала головой.

— Я не могу поверить в то, что вы станете держать меня здесь помимо моей воли. Каким же низким человеком надо быть, чтобы так поступить!

Улыбка сбежала с его губ.

— Таким, которому надоело выслушивать постоянную ложь. Ну же, Мина, почему бы вам не сказать мне правду? Если вы боитесь Тарле, будьте уверены, я смогу защитить вас от него. В любом случае вам необходим защитник. А я охотно стал бы вашим защитником и покровителем, вне зависимости от того, что вы мне поведаете. Даже если вы скажете мне, что Тарле использовал сведения о вашем отце, чтобы принудить вас служить ему, или что-нибудь столь же омерзительное, клянусь, я забуду об этом. Если только вы скажете мне правду. Я должен знать все.

Какое-то мгновение она смотрела на него, испытывая громадное искушение все ему выложить. Ей так необходимо было довериться кому-то, почувствовать чью-то поддержку. Но только не графа Фолкхэма! Даже если ее подозрения по его поводу окажутся безосновательны, даже если он не принимал участия в аресте и оговоре ее отца, все равно он оставался человеком короля. Он ни за что не предоставит убежище женщине, предположительно замешанной в заговоре против своего короля, как бы страстно он ни желал ее.

— Мне нечего сказать вам, — чуть слышно прошептала она, понурившись.

Он пристально, с глубоким волнением вглядывался в нее, ловя малейшую смену эмоций на ее лице, однако, когда она ответила отказом, его глаза внезапно потухли, словно последняя надежда покинула их. Очень медленно он поднял руку и коснулся ее щеки. Затем его лицо вновь окаменело, и он опустил руку.

— Что ж, надеюсь, время развяжет вам язык. Так или иначе, нас с вами ждет долгая зима вдвоем.

 

11

Уильям стоял снаружи фургона возле закрытой двери и оглядывался кругом с хмурым выражением на лице. Он чувствовал себя крайне неуютно, хотя это раннее утро было довольно теплым для осени и на ярко-голубом небе не было видно ни облачка. Он уже потянулся было, чтобы взяться за ручку, но в эту минуту дверь резко распахнулась и перед ним предстала Тамара с напряженным, взволнованным выражением на лице.

— Где она? — сразу спросила цыганка, подбоченясь и устремив на Уилла сердитый взгляд. При этом блузка на ее пышной груди натянулась, подчеркивая восхитительные формы, и Уилл, не в силах сопротивляться соблазну, во все глаза уставился на сей вожделенный предмет. К тому же было заметно, что ее простая свободная блузка и плотная юбка, которые она всегда носила, сейчас были надеты наспех, видимо, девица только что поднялась с постели. Ее взлохмаченные волосы черным пушистым облаком окутывали плечи и спускались ниже талии. Боже милостивый! Эта соблазнительная картина мгновенно вытеснила из бедной головы Уилла все остальные мысли.

«Сосредоточься на деле, — мысленно приказал себе Уилл, продолжая пожирать ее глазами, — и выбрось из головы ее восхитительные формы. Тебе и так достанется, когда она узнает…»

— Ну? Я не слышу!

— Она все еще в поместье.

Тихо выругавшись себе под нос, Тамара взметнула юбками и бросилась мимо Уилла вниз по грубым деревянным ступеням, которые он сам же приделал к их фургону после того, как Тамара своими постоянными колкостями подвигла его на решительные действия.

— Куда это ты собралась? — окликнул он ее, спешно бросаясь следом.

— Вызволять свою племянницу из лап твоего чертова хозяина!

Догнав цыганку, Уилл схватил ее за руку, вынуждая остановиться. Она через плечо бросила на него угрожающий взгляд, но Уилл уже успел привыкнуть к жгучим взглядам цыганки за время их знакомства.

— Он не отпустит ее с тобой, — выпалил он решительно. Ну вот, главное было сказано. Прелестная маленькая целительница Гаретта останется с ним в поместье, что бы ее чертовски привлекательная тетушка ни думала и ни говорила по этому поводу. И чем скорее Тамара поймет это, тем лучше.

— О чем это ты? — спросила она, еще больше хмурясь.

— Он… она… Ох, чума их забери! Он думает, что Мина — шпионка Тарле. Все это слишком сложно объяснять! А суть состоит в том, что он не отпустит ее никуда до тех пор, пока не убедится, что она ничего против него не замышляет.

Его слова потрясли Тамару до глубины души. Она мгновенно побледнела, и казалось, еще немного, и упадет в обморок.

Его сердце тревожно забилось. Проклятье! Тамара восприняла эту новость очень болезненно, даже хуже, чем он мог предположить. Уилл пообещал маленькой мисс, что сообщит ее тете обо всем, что случилось, — это он мог себе позволить, не проявляя неверности своему хозяину. Он предполагал, что Тамара впадет в ярость, начнет кричать и ругаться. Однако этой смертельной бледности он никак не ожидал.

— Он не сделает ей ничего плохого, — поспешил успокоить ее Уилл, сам испытывая сильную душевную муку из-за той боли, что прочитал в ее глазах. Он подошел к ней совсем близко и, крепко обняв, притянул к себе. — Не надо так тревожиться.

Тамара подняла на него свои огромные золотисто-карие глаза, в глубине которых появились боль и тревога, и острое чувство сострадания пронзило его сердце. В этот момент она выглядела на удивление юной и ранимой.

— Э нет, — печально сказала она. — Ей будет очень плохо! Особенно когда он узнает…

— Узнает о чем? — насторожился Уилл и подозрительно прищурил глаза.

В то же мгновение выражение ее лица стало непроницаемым.

— Узнает… узнает, что она девственница. Это все равно что подсунуть птичку соколу, с которого сорвали колпак.

— Мой хозяин вовсе не какой-нибудь великан-людоед, Тамара, — строго сказал Уилл.

— И все же он захочет лишить ее невинности. Неужели ты не понимаешь? Неужели не видел, каким взглядом он впивался в нее, когда бы и где бы ни встречал? А она — сама невинность! Она может противиться его чарам не больше, чем он ее. И ее невинность для него — как приманка для сокола! Он намерен воспользоваться ею, Уилл. И теперь он нашел способ, как удержать ее подле себя, чтобы полностью околдовать своим обхождением.

Уилл насмешливо улыбнулся и прижал ее к себе еще крепче, едва веря своему счастью, что она не противится.

— Советую тебе больше доверять своей племяннице. Когда я оставил их вдвоем, эта «невинность» устроила такой нагоняй моему бедному хозяину! Она не даст ему возможности даже позавтракать спокойно! Что и говорить, она очень похожа на тебя. Будь уверена, спокойная жизнь у него кончилась. Даже и не знаю, сможет ли он выдержать такую фурию у себя в доме!

Тамара только печально покачала головой, слова Уилла ее явно не успокоили.

— Тут столько всего замешано, о чем ты и не догадываешься… — Она упрямо вздернула подбородок. — Ты должен понять — твой хозяин не для нее. Бог знает, что он может сделать сейчас, когда она в его власти. И самое скверное во всем этом, что я не могу защитить ее.

— Ну же, любимая, все не так уж плохо, — пробормотал Уилл, полностью заключив ее в свои объятия и прижимая ее голову к своей груди. — Но если ты даже и права и мой хозяин решил добиться… добиться ее любви, что ж такого? Посмотри на нас. Ты завладела моим сердцем и всеми моими помыслами с того самого дня, как я тебя увидел. Возможно, между ними — то же самое.

Когда Тамара неожиданно замерла в его руках, Уилл обрадовался было, что наконец-то тронул ее сердце. Но когда она подняла голову и насмешливо посмотрела на него, у него екнуло сердце. Кажется, он слишком поспешил со своими выводами.

Нетерпеливым, резким движением она вырвалась из его объятий.

— Ты такой же, как и он, со своими лживыми ласковыми словами! — Она поджала губы и нахмурилась. — Завладела твоим сердцем! Как бы не так! У тебя нет сердца, иначе бы ты не позволил ему так обращаться с ней! И не пытайся успокаивать меня! Я не позволю вам двоим погубить меня и мою девочку!

Обычно Уилл был спокойным и выдержанным человеком, но с тех пор как он начал ухаживать за этой колючей, дерзкой Тамарой, он неожиданно обнаружил в себе бездну нетерпения, о котором никогда даже не подозревал. Однако, пожалуй, впервые он не смог промолчать в ответ на ее колкость, которая так больно задела его.

— Погубить вас? — язвительно пробормотал он. — Можно подумать, вы обе не цыганки, а знатные леди! Что-то не похоже, чтобы до сих пор вы жили как монахини.

Это было определенно не самое лучшее, что он мог сказать, решил с запоздалым раскаянием Уилл, когда увидел реакцию Тамары. И сейчас она повела себя совсем не так, как он ожидал. Обычно она взрывалась от возмущения, ее гнев был неистовым и явным, но отнюдь не угрожающим. Теперь она пристально смотрела на него, и в ее пылающих темных глазах он увидел выражение, весьма напоминающее ненависть. Ее безмолвная ярость сначала просто оглушила его. Затем, опомнившись, он бросился к ней, пытаясь исправить положение.

— Тамара, я вовсе не хотел сказать…

Но она с силой оттолкнула его.

— Ты больше никогда, слышишь, никогда не дотронешься до меня, Уильям Крэшоу, — она не повысила голоса, но в ее словах звучала сталь. — Если же ты попытаешься это сделать, обещаю тебе, я разрежу на мелкие кусочки все самые чувствительные части твоего тела! Так и знай!

И она решительно зашагала по направлению к Фолкхэм-хаузу.

Уиллу ничего не оставалось, как двинуться следом, проклиная себя последними словами за свои неосторожные слова. Каким-то образом ему еще предстояло убедить ее не затевать войны с его хозяином. Тамара могла быть стойкой и храброй, но она была ничем для графа Фолкхэма. Уилл не мог спокойно наблюдать, как она проигрывает в этой неравной борьбе, в которой никогда не сможет победить. А если она проиграет, то совершенно ясно, как станет относиться к нему, Уиллу. Она и близко его к себе не подпустит.

Что ж, он просто ни за что не должен допустить, чтобы это случилось, говорил он себе, понуро шагая следом за разгневанной цыганкой. И если ему придется вызвать на себя гнев и раздражение хозяина, пусть так, но он ни за что не позволит Тамаре ускользнуть от него. Только не сейчас.

* * *

Мэриан стояла в полумраке библиотеки, с тоской вспоминая многие часы, которые она провела здесь. Тут ничего не изменилось. Очевидно, граф Фолкхэм решил не трогать библиотеку, оставив здесь все как есть. Эту библиотеку ее отец приобрел вместе с поместьем, когда купил Фолкхэм-хауз у Тарле, и теперь она вновь досталась графу Фолкхэму.

Ее пальцы медленно пробежали по знакомым корешкам книг на специальной полке, предназначенной для трактатов по медицине, пока не наткнулись на книгу, которую она искала, «Травы» Джона Джерарда. Когда Гаретт отправился в свой кабинет, она проскользнула сюда, в библиотеку, желая взглянуть на эту книгу. Если она правильно помнила, здесь содержались объяснения свойств некоторых травяных смесей, которые она хотела испробовать для лечения раненого солдата.

Но когда она начала вытаскивать том, ей на глаза попалась другая книга на нижней полке. По неясной ей самой причине эта книга тронула какие-то тайные струнки в ее душе, и она, задвинув обратно книгу «Травы», достала вместо нее этот том, весь в пыли, что было неудивительно, так как несколько месяцев здесь никто не убирался. Она держала его в руках, и память неожиданно унесла ее в прошлое.

Почти с благоговением она открыла книгу в замысловато украшенном переплете. На титульном листе она прочла: «Изящная комедия под названием «Бесплодные усилия любви», как она была представлена Ее Высочеству на последнее Рождество. Заново исправленная и дополненная У. Шекспиром. Напечатано в Лондоне. 1598».

На мгновение Мэриан замерла, наслаждаясь чувством, которое дарила ей знакомая с детства книга. Когда Винчелси впервые переехали в Фолкхэм-хауз, она обнаружила ее и много раз перечитывала полюбившуюся ей пьесу. Искрометное остроумие диалогов всегда поднимало настроение, как бы ей ни было грустно.

Но теперь не сама пьеса привлекла ее внимание. Дрожащими пальцами девушка перевернула страницу и прочла на другой стороне выцветшую надпись: «Моему сыну Гаретту. Продолжай познавать мир с открытым сердцем, даже когда он покажется тебе слишком суровым и холодным, и ты всегда будешь сильным. С любовью, мама».

У Мэриан защемило сердце. Она совершенно забыла об этой надписи. Теперь память вновь перенесла ее на много лет назад. Еще девочкой она обнаружила эти строки в книге и все думала о мальчике по имени Гаретт. Слова его матери говорили ей так много, они вполне могли быть сказаны и ее мамой, и как-то так произошло, что Мэриан стала воспринимать эту надпись, словно она была обращена к ней самой.

Однако она знала, что они обращены не к ней, а к какому-то неизвестному ребенку, который потерял свою мать в более раннем возрасте, чем она. Как странно, что именно сейчас ей вспомнились те дни, когда она мечтала о неизвестном мальчике Гаретте, который, как ей потом осторожно сказали, погиб во время войны.

В ее детском воображении он представлялся ей очаровательным, счастливым, веселым мальчуганом, который любил пьесы Шекспира так же, как и она сама. Гаретт из ее фантазий был, конечно, озорным и смелым, но с добрым сердцем, стремящийся помогать больным и бедным. Девочкой она вела с ним долгие разговоры о книгах, о Лидгейте и его жителях… о самой жизни. И конечно, в своем воображении она нарисовала трагическую историю его смерти, над которой горько плакала, как будто все так и случилось на самом деле.

Позже, когда она подросла и перечитала много других книг, мальчик Гаретт ушел в глубины памяти. Она ни разу не вспомнила о нем. До этого момента.

Мэриан продолжала бессмысленно смотреть на страницу с надписью. Она казалась ей теперь злой насмешкой. Та девочка, которой она была когда-то, даже не могла представить себе иного Гаретта — замкнутого, мрачного, никому не доверяющего человека, едва ли знающего, что это такое — жить с открытым сердцем. Прошлым вечером, когда она задавала ему свои вопросы, ей не многое удалось узнать о том, что он предпринял на самом деле для того, чтобы вернуть себе Фолкхэм-хауз. Однако в горечи, прорывавшейся то и дело сквозь внешнюю холодность, она смогла почувствовать боль, разъедающую его душу. Ей трудно было представить, что тот Гаретт, которого она успела узнать за это короткое время, мог когда-то радоваться жизни и с удовольствием читать веселую пьесу, ту, что она держала сейчас в руках. Однако, еще раз всмотревшись в слова надписи, она вдруг подумала, что, наверное, его мать знала совсем другого Гаретта, неизвестного ей. И быть может, этот Гаретт не так уж сильно отличался от мальчика из ее детских фантазий.

Погрузившись в свои воспоминания, Мэриан не услышала, как открылась, а затем закрылась дверь в библиотеку. Слишком поздно она почувствовала чье-то присутствие и захлопнула книгу почти в тот же самый момент, когда ее выхватили у нее из рук.

Резко обернувшись, она увидела Гаретта, который с мучительной болью во взоре всматривался в книгу. Через мгновение его взгляд вновь стал безучастным. Он перевел глаза с книги на девушку, затем опять на книгу.

Она осознавала всю нелепость своего испуга и тем не менее ощущала себя ребенком, потянувшимся тайком к воскресному пудингу и застигнутым на месте преступления. А затем его действия, а возможно, и собственная реакция рассердили ее. В конце концов, пусть этот дом и эта библиотека сейчас принадлежали ему, но ведь совсем еще недавно она была здесь полноправной хозяйкой, и не имеет значения, знал он об этом или нет.

Гаретт, ни слова не говоря, открыл книгу, как только что это сделала она, и так же перевернул титульный лист, на обратной стороне которого была надпись. Пока он читал, выражение его лица внезапно смягчилось, отчего он стал похож на беззаботного мальчишку. Затем он захлопнул книгу и перевел взгляд, ставший сразу подозрительным, на Мэриан.

— Как… — начал он, затем замолчал на мгновение и начал снова: — Зачем вы взяли эту книгу?

Конечно, он не мог не спросить ее об этом. Но что она могла ему ответить? Только правду.

— Я искала книгу о травах.

Его лицо оставалось непроницаемым.

— Понятно, — сказал он тоном, из которого было ясно, что он ничего не понимает. — Однако в этой книге ничего не говорится о травах.

— Но я не могла знать, когда доставала ее, о чем эта книга. А потом… когда я ее открыла… ну, я решила, что это очень интересно, — объяснила она, запинаясь.

Его холодный взгляд сказал ей, что он не верит ни одному ее слову.

— Оставим пока в стороне тот факт, что вы вообще умеете читать и интересуетесь книгами — занятие, которое вряд ли можно назвать обычным для простой цыганки, — я хочу лишь знать, почему вы выбрали именно эту книгу для того, чтобы… э-э… случайно наткнуться на нее?

— Она просто сама попалась мне в руки, только и всего.

В его глазах на мгновение вспыхнула ирония, он приподнял брови.

— Попалась вам в руки? — насмешливо переспросил он.

— Да, и я очень рада этому! — Мэриан стремительно бросилась в атаку в надежде перевести разговор в другое русло. — Видите ли, милорд, я никогда не думала о вас как о человеке, который был мальчиком и у которого была мать. Расскажите мне, какой она была, ваша мама?

Его лицо внезапно превратилось в ничего не выражающую маску, хотя Мэриан показалось, что она на мгновение увидела невыносимую муку в глубине его потемневших глаз.

— Моя мать… зачем вам знать об этом?

— Это поможет мне понять вас, — тихо ответила девушка. — Понять, как мальчик, который, по словам его матери, жил «с открытым сердцем», превратился в мужчину, которого ничто не может остановить в его жажде мщения.

Долгие мгновения Гаретт молча смотрел на нее — лишенное всякого выражения лицо, глаза — два тлеющих угля. Затем он бесстрастно произнес:

— Когда-то я был достаточно беспечен и жил с открытым сердцем, Мина, но это мне мало помогло. Моя мать была не права. Открытое сердце не делает человека сильным. Только боль. И еще гнев, который приходит с этой болью.

Что-то в его бесстрастном, сухом тоне заставило ее почувствовать, как ее собственное сердце мертвеет, становится пустым, как если бы все чувства и эмоции внезапно исчезли без следа. Осталось лишь безысходное отчаяние в самой глубине. А она-то надеялась воззвать к той, лучшей его части, которая когда-то жила в нем, к мальчику с открытым сердцем, которым он когда-то был.

Какой дурой надо быть, чтобы надеяться, что она сможет тронуть еще оставшиеся чувствительные струны в его душе. У него нет никаких чувствительных струн… у него вообще нет души!

И все же даже сейчас она не могла выбросить из головы надпись, сделанную рукой его матери. Девушка указала на книгу, которую граф все еще держал в руках.

— Ваша мама, кажется, возлагала на вас большие надежды. Она бы решила, что этот гнев недостоин вас. Я уверена в этом.

Его лицо приобрело жесткое выражение, когда он сунул книгу на верхнюю, ближайшую к нему, полку.

— Я не хочу говорить о моей матери, Мина. Я хочу поговорить о вас. Откуда такой внезапный интерес к моим чувствам, к моему будущему и прошлому?

Она отвела глаза под его пристальным взглядом, и он, недобро усмехаясь, ответил за нее:

— Ах, ну да, конечно, как я сразу не понял. Ведь мои чувства и мое будущее теперь неразрывно связаны с вашим будущим. Уж не думаете ли вы, что сможете излечить мой гнев, как какую-нибудь лихорадку, и тогда я сразу же отпущу вас на свободу? Мне жаль, моя милая, но у вас нет лекарства от моей болезни, и исцеление от нее я получу не из ваших прелестных ручек. — Он замолчал на мгновение, затем продолжил с жаром: — Мне нужно лишь одно — видеть, что Тарле получил по заслугам. Даже если вы скажете мне всю правду, это все равно не будет ничего значить для меня, просто я получу дополнительное оружие в борьбе с ним.

Она почувствовала ком в горле.

— Это не даст вам никакого оружия, — тихо сказала она. — Потому что я не знаю ничего, что могло бы помочь вам уничтожить сэра Питни.

Почти не осознавая, что делает, Гаретт потянулся к ней и, приподняв пальцем подбородок, заставил посмотреть ему в глаза.

— Пусть так. Но что вы готовы сообщить сэру Питни, что могло бы помочь ему уничтожить меня? Вот в чем вопрос, и гораздо более важный для меня.

— Да что, ради всего святого, я могу сказать ему о вас? Вы же не совершали ничего противозаконного или по-настоящему безнравственного в моем присутствии!

Он улыбнулся, едва заметное торжество почудилось ей в изгибе его красивых губ. Он отнял руку от ее лица.

— Это верно. Так почему же вы с таким упорством пытаетесь обвинить меня в том, что я какое-то чудовище или законченный негодяй?

Мэриан беспомощно наблюдала, как он настойчиво толкает ее в ловушку, с каждым ее словом, с каждым его вопросом он хладнокровно гонит ее, надеясь, что еще немного, и она устанет, оступится и попадется прямо в расставленные сети. Сам же он, скользкий как уж, никогда не признает, что она сказала правду, поскольку это значило бы позволить ей уйти. Она разгадала его хитрость, но… что она могла сделать, чтобы помешать ему?

— Любой мужчина, который держит ни в чем не повинную женщину в качестве своей пленницы против ее воли…

— Против воли? Но у вас есть выбор, и очень простой притом. Скажите мне правду, которую я хочу узнать от вас, и можете в ту же минуту уходить отсюда на все четыре стороны.

— Это неприемлемый выбор, — сказала она твердо.

К ее удивлению, Гаретт неожиданно усмехнулся.

— Почему так происходит, что, как только дело касается меня, вы находите выбор «неприемлемым»? Вы удивительно привередливы для цыганки. Вы не хотите от меня ни золота, ни моего покровительства, отказываетесь даже доверять мне. На самом деле есть, кажется, только одно, что вы готовы от меня принять.

Слова сорвались с ее языка прежде, чем она успела подумать. Дрожащим шепотом она спросила:

— И что же это?

От быстрого дерзкого взгляда, которым он наградил ее в ответ, кровь быстрее побежала по жилам и по телу начал растекаться жар. Мэриан вспыхнула. Он сделал по направлению к ней один шаг, который все еще разделял их.

— Вот это, — пробормотал он еле слышно и снова приподнял ее голову за подбородок, только на этот раз он поцеловал ее.

В тот момент, когда Гаретт наклонился, девушка попыталась отпрянуть, но он обхватил ее за талию и, несмотря на сопротивление, с силой прижался к ней всем своим мускулистым телом. В то же время его рот, более страстно и призывно, чем раньше, завладел ее губами.

Он действовал с ласковой настойчивостью, добиваясь от нее ответа на свой призыв, его язык осторожно молил о возможности проникнуть между сомкнутых губ, пока она не почувствовала, что слабеет от сильнейшего страстного желания, затопившего все ее существо и затуманившего разума.

В отчаянной попытке отстраниться она просунула руки между их прижатыми друг к другу телами и уперлась ему в грудь, но он схватил ее правую руку и завел ей за спину. То же самое он проделал с левой рукой. Теперь она была полностью в его власти.

Ей следовало бы чувствовать себя оскорбленной тем, что он насильно держит ее в плену, но руки, захватившие ее, были такими теплыми, они пробуждали в ней неведомые ранее удивительные ощущения, поэтому она не могла больше думать ни о чем другом. А когда он принялся ласкать осторожными движениями нежную кожу ее ладоней, она почувствовала томительный трепет, от которого загорелось все тело. Мэриан не могла понять, что с ней происходит, но призналась себе, что происходит нечто необыкновенное.

А затем он возобновил атаку на ее губы. И пока он мучил ее поцелуями, ни с чем не сравнимое наслаждение растеклось по ее телу, вызывая ощущение странного томления и жара. Но она все еще продолжала отчаянно сопротивляться этому наслаждению, сражаться с искушением полностью отдаться во власть его жадного рта…

— Откройся мне, моя цыганская принцесса, — прошептал он, на мгновение, оторвавшись от нее, и его теплое дыхание коснулось ее воспаленных губ.

После этого благоразумие и вовсе покинуло ее. Гаретт освободил ее руки, но они сами, по собственной воле, обвились вокруг его талии, и девушка неосознанно подалась вперед и прильнула к нему, ощущая всем телом исходивший от него жар.

Гаретт застонал, чувствуя, как податлива и покорна она в его объятиях. Он обхватил ее бедра и порывисто прижал к себе, заставив почувствовать каждый мускул его твердого, напряженного тела. А в это время его губы, оставив на какое-то время ее рот, двинулись в набег на другие, не менее соблазнительные части ее тела. Он целовал ее закрытые веки, аккуратную раковинку уха, обнаженную шею…

А затем, полностью усыпив ее разум своими поцелуями, осмелился на более дерзкий поступок и накрыл ладонью ее вздымающуюся грудь. Она почувствовала его прикосновение даже через свой корсет, и потрясение от того, что его рука оказалась в таком недопустимо интимном месте, мгновенно охладило ее пыл. Она внезапно осознала, насколько бесстыдно вела себя с ним.

Что это нашло на нее, сгорая со стыда, спрашивала себя Мэриан, уклоняясь от его губ. Внезапно в ее глазах вспыхнул тревожный огонек.

— Нет, — хотела крикнуть она, но у нее получился лишь хриплый шепот. Она вцепилась в его руку и попыталась оттолкнуть от себя.

Граф отнял руку, но только для того, чтобы проследовать вверх по ее груди, к шнуровке, стягивающей сорочку. Пытаясь развязать узел, несмотря на ее отчаянное сопротивление, он тихо пробормотал:

— Хотя бы сейчас, Мина, не строй из себя леди. Я предпочитаю держать в своих объятиях пленительную страстную цыганку.

Со все возрастающей растерянностью она наблюдала, как он развязал шнуровку и, отодвинув нетерпеливо мешающую ему ткань сорочки, обнажил соблазнительные округлости полной груди, выступающей из низкого квадратного выреза ее платья.

Она отчаянно покраснела, увидев, с какой жадностью он скользит взглядом по этим пышным возвышенностям.

— Я могу быть только тем, кто я есть, милорд, — пробормотала Мэриан, судорожно пытаясь снова прикрыть грудь и стянуть непослушными дрожащими пальцами завязки на сорочке.

Он вновь отвел ее руки назад, одновременно заглушив все протесты таким жарким поцелуем, что она сначала даже не почувствовала, как его пальцы принялись распускать шнуровку ее платья на спине. И только когда лиф платья вдруг оказался совсем свободным, она поняла, какие вольности он себе позволил, и попыталась протестовать. Между тем его руки скользнули вверх, и он резким движением стащил вниз сорочку и лиф платья, полностью обнажив ей плечи и грудь, чем довел ее до полного безумия.

Она вновь в отчаянии попыталась оттолкнуть его и натянуть на себя сорочку, но Гаретт захватил ее руки и прижал ладонями к своей груди. На нем не было ни камзола, ни жилета, только тонкая голландская рубашка, и сквозь тонкую ткань она почувствовала, как под ее ладонями быстро и мощно бьется его сердце.

Ей казалось, что его пронзительный взгляд проникал в самую глубину ее души.

— Я знаю лишь, что ты, — глухим, низким голосом произнес он, — первая женщина, которая временами заставляет мое сердце нестись вскачь. Нравится тебе это или нет, моя прелесть, но ты слишком соблазнительна для меня, чтобы останавливаться на полдороге. И я не тот мужчина, который может противостоять искушению.

Она открыла было рот, чтобы возразить, но он не позволил ей произнести ни слова, завладев ее губами с такой необузданной страстью, что это окончательно вытеснило последние мысли из ее головы. Его язык проникал во все потаенные уголки ее рта, пока она, охваченная силой его желания, не почувствовала себя слабой и беспомощной, как новорожденный котенок. Тихие стоны удовольствия вырывались из ее груди. «Неужели это мои стоны?» — отрешенно думала она словно сквозь сон.

А затем его горячая ладонь обхватила одну из ее прелестных округлых возвышенностей. Мэриан застыла, потрясенная этим новым, таким волнующим ощущением.

— Нет, милорд, нельзя! — взмолилась она, тщетно пытаясь оторвать его руку от своей груди. Она бы отпрянула назад, но он прижал ее спиной к книжным полкам, и ей некуда было деваться.

— Ты так часто называла меня развратным. Уверен, ты бы хотела, чтобы я оправдал твои надежды, — изменившимся голосом сказал он, поглаживая подушечкой большого пальца ее сосок.

— Но я… я… — она попыталась было протестовать, но в этот миг ее тело предательски затрепетало от пронзившего ее острого наслаждения, и все слова, которые она хотела ему сказать, мгновенно вылетели из головы.

Ее почти не волновало, что его внимательный взгляд не отрывается от ее лица. Вспышка торжества сверкнула в его глазах, когда он заметил, что она окончательно утратила над собой контроль. Его твердая ладонь холодила ее разгоряченную кожу, и то, что она почувствовала, когда он нежно принялся ласкать ее грудь, было сродни облегчению, которое приносит с собой свежий ветерок в жаркий летний полдень.

И когда тихий вздох сорвался с ее губ, в глубине его глаз зажглась темная, дикая страсть и самонадеянное выражение исчезло с его лица.

— О небо! Ты можешь свести мужчину с ума! — глухо произнес он, вновь яростно впиваясь поцелуем в ее губы. Затем его поцелуй стал нежен, он оторвался от ее рта и заскользил ниже, лаская губами ее шею, плечи, верхнюю часть груди, пока не достиг вершины, к которой стремился. Забыв обо всем, он с жадностью припал к этому вожделенному источнику сладости.

Едва только его язык принялся ласкать ее грудь, она погрузила пальцы в его густые волосы, прижимая его голову к себе в безотчетном стремлении продлить это невыносимое наслаждение, что он дарил ей сейчас. Все ее опасения о том, кто он и что он, были начисто забыты. Исчезли и все девичьи страхи, все мысли о том, как следует вести себя благородной леди. Она сейчас знала лишь одно: его ласки и поцелуи пьянили ее подобно незнакомому терпкому вину. Она испытывала восторг и сжигающий ее изнутри огонь, и еще она чувствовала себя грешной и свободной, как настоящая цыганка, за которую себя выдавала.

Надо остановить его! Она знала, это безумие — позволять ему делать с ней то, что он делал. Но, когда его рука накрыла другую грудь и неясное томление медленно охватило всю ее целиком, погружая в пучину забвения, она поняла, что не может или, скорее, не хочет его останавливать. И вместе с этим пониманием пришло дразнящее чувство предвкушения чего-то волнующе-прекрасного. Это чувство ошеломило Мэриан, ее природная стыдливость, не до конца заглушенная его поцелуями, восстала от мысли, что ее оказалось так легко соблазнить!

Гаретт поднял голову и встретился глазами с затуманенным взглядом Мэриан. Не отрывая от нее глаз, он осторожно раздвинул ей коленом ноги, а затем поднял ее вверх и усадил себе на ногу, которую для упора поставил на полку сзади нее. Страстное желание обвить ногами его бедро с неожиданной силой захватило ее. Он почувствовал, как напряглись и сжались ее бедра, и опустил ногу, так что она заскользила по ней, пока ее ноги не оказались на земле.

— Иди сюда, моя прелесть, — поспешно произнес он, беря ее за руку и потянув за собой на толстый меховой ковер, лежащий посередине обширной библиотеки, недалеко от камина. Едва соображая, что делает, Мэриан послушно последовала за ним.

Он опустился на колени, потянул ее за собой вниз и с превеликим нетерпением принялся развязывать завязки на своей сорочке. Как завороженная наблюдала Мэриан за тем, как дюйм за дюймом открывается перед ней обнаженная мужская грудь, покрытая темными волосами.

Он развязал сорочку, и его руки уже потянулись к завязкам на панталонах, вызвав тем самым ее потрясенный вздох, когда раздался нетерпеливый стук в дверь. Они оба замерли, Мэриан отчаянно покраснела, а Гаретт грозно нахмурился. Никто не проронил ни слова. И в этой повисшей тишине снова раздался громкий стук.

Глаза Гаретта недобро блеснули.

— Я скоро буду, — рявкнул он и вновь потянулся к Мэриан.

— Милорд, это дело не терпит отлагательств! — раздался настойчивый голос, в котором Мэриан узнала голос камердинера.

— Подождет, если тебе дорога жизнь, — прорычал в ответ Гаретт, тем временем как его пальцы лихорадочно занимались завязками на юбке Мэриан.

Но для девушки этот стук в дверь показался Божьим знаком, вернувшим ее из золотого сна в действительность, к пониманию того, что хорошо и что плохо.

— Нет, — прошептала она, отталкивая руку Гаретта.

— Милорд, я действительно должен поговорить с вами, — упорствовал за дверью Уильям, хотя Мэриан могла определить по его дрожащему голосу, что собственная смелость, видимо, давалась ему нелегко.

Гаретт с проклятием поднялся на ноги.

— Не двигайся, — велел он девушке, затем направился к двери.

Мэриан не стала обращать на его приказ никакого внимания. Лихорадочно путаясь в платье и своей сорочке, она пыталась хоть как-то прикрыться, прежде чем Гаретт подойдет к двери. Когда она уже совсем было с этим справилась, то услышала еще один голос, который поверг ее в панику, отчего ее действия стали еще более судорожными и неловкими. Это был голос ее тетки.

— Я же велел тебе ждать внизу… — услышала Мэриан сердитый возглас Уильяма.

— Я хочу видеть его прямо сейчас, а не через сто лет, — яростно огрызнулась Тамара.

Прежде чем Гаретт успел взяться за ручку, дверь распахнулась, и Тамара решительно ворвалась внутрь.

— Милорд, я пришла заявить вам, что… — Она замолчала при виде Мэриан, стоящей на коленях посреди ковра. Платье, распущенное до талии, было в полном беспорядке, и одной рукой она вцепилась в край растерзанной сорочки, пытаясь прикрыть обнаженную грудь.

Стыд горячей волной захлестнул Мэриан. Она взглянула на Гаретта, ожидая увидеть, что он точно так же смущен и растерян, однако по лицу графа нельзя было ничего прочесть, и лишь на щеке дергался мускул.

— Что она здесь делает, Уилл? — спросил Гаретт, холодно глядя на Тамару. Его спокойный голос и небрежная поза, в которой он бесстыдно стоял перед ними, красноречивее всяких слов все сказали Мэриан. Для графа — знатного вельможи — интрижка с девицей из низшего сословия была делом обычным. Для него все то, что произошло между ними, было всего лишь пустяком, безделицей и, уж во всяком случае, не могло лишить его самообладания.

Но черт возьми, она не какая-нибудь шлюха из таверны, с которой он может кувыркаться в постели, когда ему заблагорассудится! От гнева у нее перехватило дыхание, и она поднялась с ковра со всем изяществом и достоинством, на которое была способна в подобной ситуации.

Тамара продолжала молчать, не в силах прийти в себя от потрясения, до тех пор, пока не увидела, что ее племянница поднялась с пола, и не разглядела выражения оскорбленной гордости и гнева на ее лице. Тогда Тамара повернулась к графу, вся дрожа от негодования.

— Уилл рассказал мне какую-то дикую историю о ваших якобы подозрениях. Будто бы вы считаете мою племянницу шпионкой этой твари Тарле? Вы сказали, что именно поэтому держите ее здесь. — Она бросила пренебрежительный взгляд в сторону Уилла. — Чума вас забери! Я вижу ваши истинные намерения. Все эти глупые сказки вам нужны только для того, чтобы держать меня подальше от нее, пока вы здесь развлекаетесь в свое удовольствие!

Тамара свирепо взглянула на Гаретта, словно бросая тому вызов, мол, попробуй скажи, что это не так!

Обеспокоенный Уильям торопливо шагнул вперед и взял ее за руку.

— Я не обманывал тебя, Тамара! Я и вообразить не мог…

Цыганка оттолкнула его руку.

— Я же сказала тебе, что это случится. Я говорила, что он погубит ее!

Ее слова не на шутку встревожили Мэриан. Она не могла допустить, чтобы тетя хотя бы на мгновение подумала, что она могла полностью отдаться Гаретту.

— Ничего не произошло, — словно оправдываясь, произнесла она, сделав несколько шагов в сторону Тамары. — Он не… я хочу сказать…

— Ваша племянница столь красноречиво пытается сообщить вам, — насмешливо произнес Гаретт, — что вы вмешались прежде, чем «это случилось» и что я не успел «ее погубить».

— Но что-то все-таки произошло, — заявила Тамара, указывая на ковер.

— Возможно, — не стал отрицать Гаретт. — Но ваша племянница достаточно взрослая, чтобы самой выбирать себе любовников, если захочет.

Мэриан сжалась от этих слов как от удара, но затем ее возмутило грубое, непристойное, а главное, лживое заявление. Да как он смеет говорить, что она, благородная леди — не важно, знает он об этом или нет, — будто бы выбрала его себе в любовники! Если бы он не был так… так… обольстителен, она ни за что не позволила бы ему даже дотронуться до себя. Она уже собралась возразить, но Гаретт, не обращая внимания на ее сердитый взгляд, не дал ей и рта раскрыть.

— Предупреждаю вас, Тамара. То, что происходит между вашей племянницей и мною, больше вас не касается. До тех пор пока она… или вы… не скажете мне, кто она такая и откуда мой дядя знает ее и ее родителей, я Мину никуда не отпущу. Она сама постелила себе постель, так пусть теперь и спит в ней. И вы ничего не сможете изменить, что бы вы ни предпринимали.

Тамара невольно открыла рот в изумлении, недоверчиво глядя на графа, но ее возмущение было ничто по сравнению с возмущением и яростью, клокотавшими сейчас в душе Мэриан. Тем не менее Мэриан заговорила самым холодным тоном, на который только была способна:

— Должна вывести вас из заблуждения, милорд, я никогда не выбирала вас своим любовником, что бы вы ни думали по этому поводу. Просто вы не оставили мне иного выбора. Я никоим образом не могла сама, по доброй воле выбрать долю вашей пленницы, точно так же как и сносить ваши приставания и оскорбления только потому, что я здесь, в вашем доме. Вы единственный стелили мне постель, но только я не собираюсь ложиться в нее.

Прищурив глаза, он молча смотрел на девушку, которая стояла прямо перед ним с дерзким вызовом в глазах, вся дрожа от ярости.

— Так он оскорблял и приставал к тебе? — взвилась Тамара. — Что ж, этого больше не повторится, идем, Мина! — Она резко развернулась к двери. — Мы уезжаем из Лидгейта, и чем скорее, тем лучше.

Однако Гаретт молниеносно шагнул вперед, встав между Мэриан и Тамарой как раз в тот момент, когда девушка направилась было вслед за тетей к двери.

— Вы можете ехать куда пожелаете, Тамара, — со спокойным безразличием сказал он, — но ваша племянница останется здесь.

Мэриан растерянно взглянула на тетю. Тамара яростно набросилась на графа:

— Вы настоящий мерзавец, милорд, несмотря на свой громкий титул. Но вам не удастся сделать по-своему. Только не в этот раз, клянусь честью! Я сразу же пойду к констеблю. Я скажу ему, что вы намерены сделать. Я раструблю на весь город о ваших преступлениях…

— Ты не сделаешь ничего подобного! — резко оборвала ее Мэриан. Последнее, что им сейчас было нужно, — это вовлекать в свои дела констебля. Он ни за что не осмелится занять их сторону против графа. Он может даже счесть более безопасным открыть графу, кто такая Мэриан на самом деле, чем рисковать, что Тамара навлечет на его голову недовольство его светлости. И как бы ни возмущало Мэриан то, что она вынуждена быть пленницей Гаретта, она не смела рисковать. Он не должен узнать, кто она такая!

Тамара с удивлением посмотрела на племянницу.

— Ты не хочешь, чтобы он освободил…

— Конечно, хочу! Но цыган не слишком сильно любят в Лидгейте, — сказала она многозначительно, надеясь, что ее тетя догадается, как опасно угрожать сейчас Гаретту. Хотя горожане согласились не выдавать Мэриан и предоставили ей убежище в своем городе, они, возможно, не станут так уж рьяно защищать ее, если это может вызвать гнев самого графа. Заметив блеск понимания в глазах тети, Мэриан вздохнула свободнее. — Констебль скорее всего просто не станет слушать цыганку. Он может даже выгнать тебя из города, если ему покажется, что от тебя слишком много неприятностей. Мы ведь не хотим этого, правда?

— Нет, любимая, не делай этого! — вмешался Уильям, явно обеспокоенный направлением, которое принял их разговор.

— Оставь ее, Уилл, пусть идет к констеблю, — заметил Гаретт. — Пусть убедится сама, как много это ей даст. К тому же, возможно, я и сам пойду…

— Нет! — вскричала Мэриан испуганно. Не видя мрачной усмешки Гаретта, она бросила тревожный взгляд на Тамару и торопливо продолжила: — Никто не пойдет к констеблю, особенно ты, тетя Тамара!

Рот Тамары был крепко сжат, но выражение лица явно свидетельствовало о том, что она не собирается выслушивать никакие возражения.

— Я не позволю ему насиловать тебя… — начала она решительно.

— Он вовсе не насиловал меня сегодня утром, — резко сказала Мэриан, и краска стыда медленно залила ее лицо. Как бы ни тяжело ей было признаться в этом, она не могла позволить тете бросать вызов графу. Пока тот терпеливо сносит ее оскорбления, но еще немного, и она может вынудить его действовать. Мэриан даже представить боялась, что может сделать Гаретт, потеряв терпение.

Тамара, никогда охотно не подчиняющаяся обстоятельствам, недовольно пробормотала:

— Не нравится мне все это.

— Так же как и мне. Но если его светлость, — Мэриан вложила в последнее слово максимум сарказма, бросив при этом колкий взгляд в его сторону, — если его светлость сможет воздержаться от… от своих сластолюбивых притязаний, я полагаю, мы с тобой сможем вынести это испытание, пока я не докажу ему, что я такая же слуга сэра Питни, как и Уильям.

Гаретт слушал все это со скрещенными на полуобнаженной груди руками, а глаза сверлили Мэриан, словно он стремился заглянуть в ее душу. В самой глубине его взгляда можно было прочесть удивление, хотя его холодная, едва заметная улыбка свидетельствовала о том, что гнев его еще не утих.

— Я более чем охотно готов выполнять желания Мины, — заявил он, в то время как его глаза беспрепятственно путешествовали по ее растерзанному и неприлично спущенному с плеч платью.

Мэриан поспешно отвела от него взгляд, мгновенно поняв, что он напоминает ей о том, с каким бесстыдством и откровенностью она отвечала на его «сластолюбивые притязания».

— Я бы предпочла, чтобы вы поступили так, как хочу я, а не Мина, — проворчала Тамара, показывая этим, что не слишком надеется на то, что Мэриан сможет долго противостоять чарам Гаретта, если тот возобновит свои попытки соблазнить ее.

Слова Тамары возмутили Мэриан.

— Твоя племянница может и сама о себе побеспокоиться, — дерзко сказала она. — Не волнуйся. Его светлость может считать, что таким образом заставит меня признаться в каких-то воображаемых преступлениях, но время докажет мою невиновность. Если он настаивает на том, чтобы держать меня здесь, что ж, я готова подчиниться.

«И клянусь, что не потеряю своей невинности», — пообещала себе Мэриан. Она им обоим докажет, что они не правы, особенно Гаретту. Она больше не поддастся его чарам. После всех этих оскорблений и унижений, которые ей сегодня пришлось пережить, она уже не будет такой доверчивой дурой и не позволит ему даже прикоснуться к ней.

— Так, значит, мы договорились, ко всеобщему удовлетворению? — осторожно спросил Уильям, переводя встревоженный взгляд со спокойного лица хозяина на раскрасневшиеся лица женщин.

Гробовое молчание послужило ответом на его вопрос.

 

12

Мэриан сидела в тени яблони в своем любимом саду, подогнув под себя ноги, обутые в домашние туфельки, и спрятав их под пышными юбками. Томик Шекспира «Бесплодные усилия любви» лежал у нее на коленях. Одним пальчиком она заложила страницу, на которой сейчас остановилась, пока ее мысли витали где-то в облаках.

Она задумчиво поглядывала на большого, крепкого человека, который стоял в нескольких шагах от нее, делая вид, что он вовсе не сторожит ее, хотя это было именно то, чем он занимался. Гаретт определенно знал, как выбирать людей себе на службу. Этот служил Гаретту еще в Испании и был полностью предан своему хозяину. Мэриан приветливо ему улыбнулась, однако тот и бровью не повел, продолжая молча смотреть прямо перед собой.

Пожав плечами, Мэриан открыла книгу, но затем снова захлопнула с глубоким вздохом. Сегодня даже любимая комедия Шекспира действовала на нее угнетающе. Почему она прежде никогда не замечала этих грустных ноток, которыми пронизана вся пьеса? Как сказал один из героев в финальной сцене: «Наши любовные муки не заканчиваются, как в доброй старой пьесе: не у всякого Джека есть своя Джилл». И действительно, нотка отчаяния, звучащая в этих словах, нашла отклик и в ее душе.

Прошло уже две недели с тех пор, как Гаретт объявил ее своей пленницей, — две мучительно долгие недели. Мэриан и сама не знала, откуда у нее нашлись силы пережить их. Прежде всего — умер раненый солдат. Она была бы рада, если бы он смог сказать что-нибудь еще, что могло бы доказать Гаретту, что она не работала на сэра Питни. Но, с другой стороны, она боялась, что он может ненароком раскрыть ее тайну. И все же она стремилась из всех сил спасти его, поэтому его смерть потрясла ее. Он умер, так больше и не приходя в сознание. Вместе с его смертью умерла и часть ее надежд, оставив в растерянности, как ей теперь доказать графу, что она не принадлежит к числу сторонников сэра Питни, и что ей делать, чтобы убедить его выпустить ее на свободу.

Смерть солдата оказала сильное воздействие и на Гаретта. Он как-то сразу отдалился, стал невероятно серьезным. Несмотря на все ее опасения, находиться с ним в Фолкхэм-хаузе оказалось для нее так же безопасно, как и если бы это был один из ученых друзей ее отца, которые часто приезжали сюда раньше. Временами он совсем не обращал на нее внимания. Если же и замечал, то его суровый изучающий взгляд и холодная манера держаться выводили ее из душевного равновесия, хотя она и пыталась убедить себя и других, что ее это совершенно не задевает.

Мэриан с несчастным видом уставилась в пространство. Одержимость. Вот каким бы словом охарактеризовала Мэриан в эти две недели состояние Гаретта, полностью поглощенного своей целью. Временами она думала даже, что он так же, как и она, хотел бы забыть тот день в библиотеке, чтобы полностью сконцентрироваться на делах гораздо для него более важных.

Когда он заговаривал с ней, что случалось не так уж часто, то говорил, к ее некоторому удивлению, об управлении имением или интересовался ее мнением по некоторым вопросам ведения дома. Разговаривал Гаретт вежливо и очень сдержанно, о сэре Питни не было сказано ни слова, но чувствовалось, что эта тема постоянно присутствует при их общении, прокладывая между ними незримую пропасть.

Хуже всего было то, что каждый день начинался с одного и того же вопроса, на который она не могла ответить, — кто она такая? Каждый раз, когда он задавал ей этот вопрос, ей хотелось в ответ дерзко задать ему тот же вопрос, потому что временами она и в самом деле не знала, кто он такой. Был ли он расчетливым интриганом, который погубил своими кознями ее отца, чтобы завладеть поместьем? Был ли он бессердечным, развращенным роялистом, развлекающимся с королем во Франции? Или это был обаятельный, веселый мальчик из ее детских фантазий?

Но одну вещь она знала совершенно точно. Он был способен одним своим прикосновением зажечь в ее душе бушующий вихрь эмоций. Даже теперь, спустя две недели, воспоминания о его жарких поцелуях заставляли ее трепетать, вызывая незнакомую ей ранее боль в груди, там, где он бесстыдно касался ее руками и губами… Она не понимала чувств, которые он вызывал в ней. Она не была к ним готова.

Ее мать как-то попыталась рассказать ей об удовольствии, которое женщина получает в объятиях мужчины, но, будучи довольно спокойной по своему характеру, она описывала это с такой туманной неопределенностью, что Мэриан даже не могла сейчас сравнить что-то из этих рассказов с ее собственным, хотя и не очень большим, опытом.

Мэриан было известно, что делают мужчина и женщина, уединившись в свои покои. Проведя годы над книгами по медицине и постоянно помогая своим родителям, Мэриан многое узнала о строении тела мужчины и женщины и о том, что происходит между ними. Но она старалась не задумываться над самим актом, так как видела в нем что-то довольно отталкивающее, постыдное и очень странное.

Однако за эти две недели она, казалось, думала об этом даже слишком много. Можно даже сказать, что она думала об этом постоянно. В такие моменты ей очень хотелось знать, на что бы это было похоже, если бы тело Гаретта слилось с ее телом, если бы его волшебные руки касались ее самых интимных мест, а его требовательные, жадные губы опустились ниже…

— Фу! — сказала она громко, рассердившись на себя за столь постыдные мысли. Она поклялась, что не позволит ему соблазнить себя, и все же постоянно думает о том, что бы было, если бы он все же ее соблазнил! Но что хуже всего, как только ее тело начинает вспоминать о его ласках, как тут же в голове возникают тревожные мысли о том, кто он такой.

Нельзя сказать, что она редко вспоминала о том, кто он и какую, возможно, роль сыграл в аресте и смерти ее отца. Да и Тамара постоянно напоминала ей об этом во время своих ежедневных визитов, которые разрешил граф.

И все же как-то так случалось, что все то, что представлялось Мэриан правильным, когда она оставалась одна или разговаривала с тетей, сразу переставало представлять для нее какую-то ценность, стоило графу оказаться рядом. Как она убедилась, он скорее всего был холодным человеком. Да, он, как она хорошо знала, ненавидел своего дядю. И все же она никогда не видела его по-настоящему несдержанным, грубым или неискренним. Для своих арендаторов и слуг это был властный, суровый, но справедливый и понимающий хозяин. И даже к раненому солдату он проявлял, как она могла заметить, достаточное сострадание.

И все же она не могла решиться доверять ему, зная, какой всепоглощающей была его ненависть к сэру Питни только потому, что тот отобрал его поместье и титул. Как далеко он готов был зайти, чтобы вернуть назад Фолкхэм-хауз и отомстить дяде? На этот вопрос у нее не было ответа.

Но так или иначе, а постоянно задумываться над одними и теми же вопросами нет никакого смысла, решила Мэриан. Тем более что таким образом она вряд ли сможет найти ответы. Кроме того, она не собирается портить себе такой чудесный солнечный день, вновь позволив графу завладеть своими мыслями. Плохо уже и то, что он, кажется, держит в руках ее будущее.

Придя к такому заключению, она решительно поднялась на ноги, отряхнула юбки и направилась к дому, зажав под мышкой томик Шекспира.

Уже подходя к дому, она услышала стук копыт. Кто-то приближался к ней. Мэриан резко обернулась, ожидая, что это Гаретт. Однако вместо графа увидела незнакомого мужчину, подъезжающего к ней верхом на великолепном гнедом коне.

Это был, без сомнения, знатный вельможа, но совсем иного склада, чем Гаретт. Одежда незнакомца показалась Мэриан довольно вызывающей. Его модный камзол с широкими бархатными манжетами и жилет были скроены из чудесной ярко-синей ткани, не слишком тонкой, но и не грубой, пышный шелковый шейный платок волнами ниспадал на грудь. Но яснее всего говорили о принадлежности молодого человека к не слишком любимой Мэриан когорте придворных кавалеров его светлые волосы — завитые крупными локонами, они рассыпались по плечам во всем своем дерзком золотом великолепии.

Несмотря на модный наряд, молодой человек, без сомнения, принадлежал к друзьям графа, так как его самоуверенный вид и сверкающие глаза тут же напомнили ей Гаретта в его лучшие минуты.

— Ну-ка, что это тут у нас? — громко воскликнул он с озорной усмешкой. Он снял в знак приветствия свою широкополую шляпу, украшенную плюмажем из перьев, представив на ее обозрение всю свою золотую гриву, затем спешился и бросил поводья подбежавшему к нему груму графа.

Глядя на него вблизи, Мэриан обнаружила, что незнакомец еще в одном напоминает ей Гаретта — он точно так же возвышается над ней. При этом его широченные плечи казались слишком громоздкими для такого модного камзола.

Его взгляд беззастенчиво обежал ее с ног до головы.

— Как всегда, у Гаретта великолепный вкус. Скажите мне, нимфа, в каком лесу он вас нашел?

Она едва не застонала. Ну почему все кавалеры должны быть так неправдоподобно красивы и столь откровенно испорченны? Кажется, этот был еще хуже Гаретта, если, конечно, такое было возможно.

С опасным блеском в глазах она холодным презрением встретила его откровенно оценивающий взгляд.

— Возможно, в том же самом, где он потерял вас, — ответила она колко, раздраженная тем, как пристально он разглядывает ее фигуру, так, словно она лошадь, выставленная на продажу. — Странные вещи происходят с этими лесами: в них так удобно ускользать от невежливых, бесцеремонных друзей.

Ее язвительное замечание, казалось, ни в малейшей степени не задело его. Он восхищенно усмехнулся и покачал головой.

— И быстра на язык, как я вижу.

— Да, и все зубы тоже на месте, на тот случай, если вас и это интересует. — Сарказм, звучавший в ее тоне, просто нельзя было не заметить.

— А теперь я, кажется, обидел вас, — сказал он с шутливым раскаянием. Шагнув вперед, он взял ее руку и поднес к губам. — На самом деле я вовсе не хотел обижать такое дивное создание.

Ему ответил низкий голос позади нее:

— Осторожнее, Хэмпден. Это «дивное создание» — цыганка. Она может сглазить тебя, если ты намерен слишком докучать ей.

Гаретт вышел вперед и встал возле Мэриан, девушка с удивлением взглянула на него, так как не слышала никаких шагов. Гаретт был, как обычно, мрачен, но радостный блеск, который ей удалось уловить в его глазах при виде гостя, подсказал ей, что она догадалась правильно. Хэмпден был его другом.

Хэмпден выпрямился, и на его лице появилось выражение искренней радости, когда он увидел Гаретта.

— Что ж, могу поверить в то, что она цыганка, — сказал он, подмигнув Мэриан. — Она уже успела околдовать меня. — Увидев, как при этих словах угрожающе сдвинулись брови его друга, Хэмпден широко усмехнулся. — Похоже, в этом я не одинок?

Увидев, как поблекло веселое удивление на лице Гаретта, и отметив его откровенное неудовольствие, Мэриан обрадовалась. Ей было очень приятно, что Хэмпден сумел пробиться сквозь непроницаемый барьер, воздвигнутый Гареттом, и заставить его испытывать обычные человеческие эмоции, которых ей самой добиться от него не удавалось.

— О, сэр, — возразила она, обращаясь к Хэмпдену, — уверена, вы прекрасно знаете, что лорда Фолкхэма невозможно околдовать. Кого угодно, только не хладнокровного, непогрешимого лорда Фолкхэма. Женщины совершенно не интересуют его, особенно такие женщины, как я.

— Такие, как вы? — переспросил Хэмпден, и его глаза весело блеснули при виде того, как хмуро смотрит на них обоих Гаретт.

— Да. Женщины, которые не бросаются ему на шею по первому зову. — Она преувеличенно печально вздохнула. — Увы, я слишком энергична и умна, на его вкус. Его светлость предпочитает женщин, которых он может запугать, а я, к сожалению, совсем не подхожу на такую роль.

При этих ее словах тень насмешливой улыбки тронула губы Гаретта.

— Мина не совсем справедлива, Хэмпден. Речь вовсе не идет о ее уме или темпераменте. Я не люблю преднамеренный, откровенный вызов.

Заметив, как начинают загораться гневом глаза Мины, Хэмпден внезапно обхватил ее за талию и притянул ее непозволительно близко к себе.

— Что ж, а я люблю некоторый вызов. Покорные женщины смертельно скучны. Нет уж, мне подайте бойкую девчонку!

Мэриан уже начала сожалеть, что подстрекала Хэмпдена на подобные разговоры, но тут Гаретт вышел вперед и спокойно снял руку друга с ее талии.

— Боюсь, тебе придется еще где-нибудь поискать свою «бойкую девчонку», — проворчал он, по-хозяйски обхватив Мэриан за плечи. — Эта находится под моим покровительством.

— А, так, значит, у вас все слажено? — Хэмпден был явно доволен.

Мэриан, которой смертельно надоели эти игры, сразу ощетинилась. К тому же она была рассержена на Гаретта за то, что он дал понять, будто она — его любовница. Было плохо уже то, что ей, благородной леди, приходилось представляться цыганкой, но изображать из себя еще и его любовницу!..

— Нет, не слажено! — сердито воскликнула она. — Лорд Фолкхэм прекрасно знает, что если бы я могла, то не осталась бы здесь ни минуты!

И, сбросив руку Гаретта со своего плеча, она решительно направилась в сторону дома, не обращая внимания на двух мужчин, которые пошли следом за ней.

— Я рад вновь увидеть тебя, Фолкхэм, — услышала она голос Хэмпдена. — Тем более в такой хорошей компании.

— А я вот не уверен, что рад тебя видеть, — сухо отвечал ему Гаретт. — Ты не пробыл здесь и нескольких минут, а «моя компания», как ты выразился, уже готова перерезать мне горло. И тебе тоже, смею добавить.

Хэмпден усмехнулся.

— Ну, в это я не могу поверить. Это личико и эта фигурка уже сами по себе смертельно опасны, чтобы сразить наповал любого мужчину. Зачем этой крошке еще и нож?

Мэриан резко развернулась и, подбоченясь, смерила презрительным взглядом обоих мужчин, которые, по всей видимости, позволили себе попросту смеяться над ней.

— Если вы, джентльмены, уже достаточно обсудили мою персону, то вполне могли бы найти себе другую тему для разговоров. Не столь оскорбительную, может быть.

Хэмпден насмешливо усмехнулся.

— Я не могу обещать этого, красавица. Вы являете собой такую освежающую перемену после женщин двора. Большинство из них жеманны и глупы, и никогда не знаешь, что они думают на самом деле. Разве только одни любовницы короля проявляют ваш… э-э… характер и ум.

— Мистер Хэмпден! — Мэриан чуть не задохнулась от возмущения, едва поверив своим ушам, что он сравнивает ее с королевскими любовницами. Ах, как бы ей хотелось дать ему почувствовать свой истинный ум и характер! Но она не могла этого сделать, не открывшись им, кто она такая.

— Я полагал, это комплимент, — сказал он совершенно искренне, еще более шокируя ее этим заявлением.

— Мистер Хэмпден, если вы собираетесь… — гневно начала она, но тут вмешался Гаретт.

— Лорд Хэмпден, если точнее, — предупредительно поправил он, не в силах сдержать изумление, вызванное ее реакцией. — Полагаю, я должен представить вас друг другу, как того требуют приличия. Мина, это мой дорогой друг, Колин Джефрис, маркиз Хэмпден. Он разделил со мной тяготы изгнания во Франции.

Она перевела недоверчивый взгляд с Гаретта на Хэмпдена.

— Еще один! Это как раз то, чего мне не хватало — еще одного знатного вельможи, чтобы мучить меня!

Мэриан возвела к небу очи в притворном отчаянии, а мужчины дружно рассмеялись. Окинув их обоих сердитым взглядом, она развернулась и поспешила от них прочь, обратно в сад.

— Куда же вы? — окликнул ее Гаретт.

— Туда, где мне не надо будет сносить насмешки высокомерных лордов, — дерзко отвечала она.

Мужчины весело рассмеялись, что взбесило ее еще больше.

— Но мы хотя бы увидим вас за обедом? — крикнул ей в след Хэмпден, но она не ответила.

Гаретт смотрел на нее, не в силах отвести взгляда от ее округлых, чуть покачивающихся бедер. Затем он поискал глазами ее стражу, и, только когда приметил своего человека, стоящего наготове в конце сада, он успокоился.

— Мой Бог, Фолкхэм, где ты ее нашел? — воскликнул Хэмпден, когда девушка скрылась из вида.

— Правильнее сказать, что это она нашла меня, — отвечал Гаретт, направляясь вновь в сторону дома.

Хэмпден шел за ним.

— Неужели она и в самом деле цыганка? Я едва могу в это поверить. Несмотря на всю свою дерзость, она держится с грацией истинной леди.

Гаретт мрачно улыбнулся. В этом-то и заключалась проблема! Мина обладала удивительной способностью делать самые отталкивающие и неприятные вещи — вроде обработки гнойных ран — с легкостью и изяществом изысканной придворной дамы. Судя по ее поведению и отношению к жизни, она должна была бы быть настоящей леди. Если что-либо грязное и недостойное встречалось ей на пути, она умела ловко обойти это или отбросить, не испачкавшись.

После того памятного дня в библиотеке он был готов ко всему. Хотя их поцелуй не был ею спровоцирован, она отвечала на него довольно страстно и откровенно. И затем, когда ее тетушка помешала им… ну, понятно, что Мина постаралась использовать его действия, чтобы добиться своего освобождения. Поэтому он и дальше ожидал, что она попытается уже специально соблазнить его, надеясь таким образом уговорить его выпустить ее на свободу. Любая цыганка на ее месте не задумываясь поступила бы именно так. Вместо этого Мина окончательно сбила его с толку, нарушив все его ожидания, — она продолжала вести себя очень сдержанно, не дав ему ни малейшего повода заподозрить ее в чем-либо недостойном с точки зрения истинной леди.

В тот день в библиотеке он решил, что она влюблена в него. Признаться, он очень рассчитывал на это в своих попытках добиться от нее правды. Он испробовал холодность и язвительные, колкие вопросы. Он старался быть безжалостным и жестоким, допрашивая ее. Однако это ни к чему не привело. Она не только хранила молчание, но, что хуже всего, казалось, даже не заметила его холодности. И это особенно его раздражало.

— Так что, она правда цыганка? — повторил свой вопрос Хэмпден, прервав мысли друга.

— Да, наполовину. Она незаконнорожденная дочь дворянина.

Хэмпден понимающе кивнул.

— Что ж, это многое объясняет.

— Объясняет что? — недовольно спросил граф.

— Почему она находится под твоим покровительством.

Гаретт взглянул на друга, раздумывая, не сказать ли ему правду. В конце концов он решил, что правда — самое лучшее при таких обстоятельствах. Кроме того, Хэмпден мог что-нибудь знать, что могло бы помочь догадаться, кто она такая. И главное, выяснить ее связь с сэром Питни.

— На самом деле она находится здесь под моей опекой совсем по другой причине, чем ты думаешь. Я полагаю, что она работает на моего дядю, — прямо сказал он.

Хэмпден с недоверчивым изумлением уставился на него.

— Что за чертовщина! Эта хорошенькая штучка? Конечно, язычок у нее острый, я допускаю, но она едва ли похожа на ту, которую мог бы выбрать Тарле. Он предпочитает женщин слабых и нежных, — Хэмпден нахмурился. — Как я слышал, он особенно любит, чтобы женщина дрожала перед ним от страха. Твоя Мина едва ли способна дрожать от страха перед кем бы то ни было.

— Это так, — согласился Гаретт. — Но, возможно, он что-то о ней знает и шантажирует ее, заставляя служить ему.

Хэмпден недоверчиво фыркнул.

— Ну, если ты считаешь… Только мне так не кажется.

— Конечно, ведь она не пришла к тебе, закутанная черным плащом с ног до головы и в черной маске, которую, по ее словам, она вынуждена носить, так как лицо ее обезображено оспой. И не ты присутствовал при том, как ее перед своей смертью опознал человек Тарле, присланный сюда сжечь мои поля. И не ты видел, как…

— Довольно, довольно, я понял тебя. — Хэмпден с задумчивым видом потер подбородок. — Может быть, ты и прав, но я все еще не могу этому поверить. У нее взгляд, как у самой невинности. Потрясающе соблазнительной невинности, вынужден я добавить.

Гаретт скрипнул зубами, увидев знакомый блеск в глазах друга.

— Не рассчитывай на это, Хэмпден. Ее ты не получишь. В чем бы я ее ни подозревал, но Мина под моей защитой.

Хэмпден вопросительно приподнял бровь.

— Быть под твоей защитой не значит быть под тобой. Я хочу сказать, если ты до сих пор не уложил ее в постель…

— Даже и не думай об этом, — с неожиданной горячностью повторил Фолкхэм, задетый намеками Хэмпдена.

Маркиз рассмеялся.

— Но я просто не могу не думать об этом, дружище, раз это все так тебя беспокоит. Должен признаться, я очень рад тому, что приехал. Несколько минут, проведенных с вами, развлекли меня больше, чем десяток балов при дворе Его Величества.

Гаретт посмотрел на друга внимательным изучающим взглядом.

— Знаешь, Хэмпден, я, пожалуй, в первый раз не буду огорчен, когда ты уедешь отсюда.

— Возможно, ты и прав, — произнес Хэмпден без всякого намека на сострадание. — Даже определенно прав.

* * *

Мэриан нервно разгладила простую муслиновую ткань своего скромного, но лучшего платья, которое у нее сейчас было. Свои наряды она оставила в Лондоне, хотя едва ли она бы осмелилась когда-нибудь надеть их теперь. Что бы она сейчас только ни отдала, чтобы явиться к обеду в одном из своих самых элегантных костюмов. Она никогда особенно не сожалела о них… до сегодняшнего вечера.

Теперь она собиралась обедать с двумя мужчинами, которые знают о ее характере только самое худшее. Она пожала плечами. Платье никоим образом не переменит их представления о ней.

Это платье было очень практичным и даже вполне привлекательным, но оно никак не подходило для обеда в обществе графа и маркиза. Единственным его украшением служило кружево сорочки, которое выглядывало из низкого квадратного выреза. И все же желтый цвет платья, казалось, подчеркивал золотой оттенок ее волос, которые она, как могла, тщательно уложила локонами в искусную прическу. Тамара сшила это платье специально для нее, когда они только приехали в Лидгейт. Непохожее на все те платья, что ей пришлось позаимствовать у своей тетки и которые она постоянно носила, оно было сшито точно по ее фигуре и прекрасно подчеркивало ее изящество и тонкую талию.

И все же это был не шелк, и на корсаже, суживающемся острым мысом вниз, не было вышивки, которую она так любила и предпочитала другим украшениям. Лучшее, что она могла сделать в таких обстоятельствах, — это отказаться от обеда, однако даже такого выбора не было ей предоставлено. Гаретт совершенно ясно дал ей понять, что ожидает ее на этом обеде. Его точные слова звучали так: «Если вы не появитесь, Хэмпден подумает, что я намеренно прячу вас».

Хэмпден. Когда она подошла к двери в столовую, у нее засосало под ложечкой при одной только мысли о том, что ей предстоит весь этот вечер состязаться с ним и с Гареттом в остроумии и хитрости и при этом не попасть в ловушку. Однако в тот момент, когда она вошла, ей на глаза попалось только одно лицо, которое не заставило тревожнее забиться ее сердце. Это был всего лишь Уильям. За две недели ее заточения он стал ей кем-то вроде друга. Уилл постоянно все рассказывал ей о Тамаре и Тамаре о ней. Она знала, откуда в нем такая готовность помогать им — его явный интерес к ее тете ни для кого не был секретом, — но Мэриан не возражала. Он, по крайней мере, не сомневался в том, что она не нанята сэром Питни.

Поэтому, войдя, она сначала посмотрела на Уилла, словно ища его поддержки. Только после того, как он тепло улыбнулся ей, она отважилась взглянуть на Гаретта и его друга.

И сразу же пожалела об этом. Они оба стояли возле камина, оживленно разговаривая между собой, и в первый момент не заметили ее появления, поэтому у нее было время рассмотреть их получше. К ее досаде, оба молодых человека выглядели ошеломляюще привлекательно.

Сначала она обратила внимание на Хэмпдена из-за его богатого темно-вишневого камзола. Того же цвета панталоны до колен и черные, по последней моде, шелковые чулки облегали длинные худые ноги. Широкий воротник сорочки из белоснежных тончайших кружев, выпущенный поверх камзола, выгодно подчеркивал богатство рассыпанных по плечам золотых пышных локонов. К удивлению Мэриан, при этом он ничуть не был похож на щеголя, возможно, из-за его широких, мощных плеч, каких она, пожалуй, ни разу не встречала ни у кого из придворных кавалеров.

Затем Мэриан перевела взгляд на Гаретта, и у нее перехватило дыхание. Ну почему он обязательно должен быть так дьявольски красив?! Он был одет, как всегда, по моде, но более скромно, чем его друг, — в светло-серые панталоны, черные чулки и черный же камзол. Ни кружев, ни лент, так любимых придворными кавалерами. И его волосы. О небо! Его восхитительные волосы, не завитые, прямые, чуть волнистые, с грубо обрезанными концами, они придавали ему сходство с каким-нибудь разбойником. Ее всегда охватывала дрожь при виде его буйной густой гривы, и она не могла чувствовать себя в безопасности рядом с ним.

Словно ощутив, что она смотрит на него, Гаретт обернулся и встретился с ней взглядом. Затем его изумленные глаза медленно опустились вниз, к лифу ее платья, потом еще ниже, к тонкой, затянутой корсетом талии. Хмурое, недовольное выражение его лица в этот момент задело ее сильнее, чем все резкие, грубые слова, сказанные им в этот день. Нет никакого сомнения — он не одобрил ее слишком скромного платья.

Пока она стояла так, сгорая со стыда за свой бедный наряд, в котором она осмелилась явиться к двум столь блестящим кавалерам, Хэмпден также разглядывал ее, но его глаза при этом ярко блестели. В конце концов он издал тихий удивленно-восторженный свист.

— Ого, Фолкхэм! Если бы только я знал, какое сокровище ты здесь скрываешь, то приехал бы к тебе гораздо раньше.

В этот момент Гаретт с такой силой сжал хрупкий бокал, который он держал в руках, что Мэриан испугалась, что он раздавит его.

— Почему вы раньше не надевали это платье, Мина?

Еще более уязвленная этими словами, она гордо подняла голову и через силу улыбнулась Хэмпдену.

— Я приберегала его для особого случая. Но теперь я вижу, что… не могу надеяться на то, что одета подобающим образом для обеда с двумя такими знатными вельможами. Поэтому, если вы извините меня…

Она резко повернулась и почти выбежала из комнаты, едва сдерживая предательские слезы. А она-то еще надеялась, что выглядит привлекательно в этом платье. Как она могла так быстро забыть, сколь роскошно одеваются знатные вельможи и дамы к обеду! Неужели оттого, что она уже давно играет роль цыганки, она позабыла, как следует одеваться к простому обеду в деревне?

Мэриан еще не добежала до лестницы, когда Гаретт вышел следом за ней. И едва она ступила на первую ступеньку, как он оказался рядом и, схватив ее за руку, остановил ее.

— Боже, Мина, послушай, я не имел в виду…

Она обернулась и взглянула на него.

— Это не имеет значения. Вы можете пообедать вдвоем с лордом Хэмпденом, и я бы…

— Да нет же, ты не поняла! — впервые за все время их знакомства, Гаретт выглядел по-настоящему смущенным. — С твоим платьем все в порядке, за исключением того, что оно… оно…

— Слишком простое? — спросила она язвительно.

Его выразительный взгляд скользнул по нижнему краю ее декольте.

— Нет. Слишком… соблазнительное.

— Что? — не поверила своим ушам Мэриан.

— Я знаю, это именно то, что все дамы носят в Лондоне, — поспешно начал объяснять Гаретт, — и по их стандартам это платье даже не слишком смелое, но… но, черт побери, я не могу допустить, чтобы Хэмпден видел тебя такой… такой очаровательной.

Мэриан испытала огромное облегчение. Словно гора свалилась с плеч, когда она, заглянув ему в лицо, поняла по тому, как настойчиво он избегал ее взгляда, что он говорит правду. Так это все оттого, что Гаретт ревнует? И не к кому-нибудь, а к Хэмпдену! Она не знала, то ли ей радоваться, то ли сердиться.

— Вернись, моя прелесть, — пробормотал он. — Пожалуйста. Я вовсе не хочу, чтобы ты пропустила обед только потому, что я… допустил досадную оплошность.

Два сюрприза за один вечер, подумала она, благословляя Хэмпдена за его приезд. Гаретт ревновал, и мало того, он признал свою ошибку! Что ж, меньшее, что она может сделать, — это показать ему, как высоко она ценит его искренность.

— Хорошо, — кивнула она с королевским достоинством.

Его лицо мгновенно прояснилось, и с небывалой сердечностью и дружеским участием, которого она никогда еще от него прежде не видела, он проводил ее назад в комнату.

Хэмпден ожидал их с выражением явного веселья на лице. После того как Гаретт усадил Мэриан и оба мужчины сели сами за стол, Хэмпден оживленно заметил:

— Я очень рад, что мой угрюмый друг все-таки убедил вас вернуться, Мина. Иначе обед мог бы стать смертельно скучным в компании с одним только этим старым медведем.

Мэриан взглянула на Гаретта, который старался сохранять на лице невозмутимое выражение, и тут же подхватила шутливый тон Хэмпдена.

— Лорд Фолкхэм не так уж ужасен, — сказала она, поднимая бокал с вином. — Но если вы хотите интересных разговоров за столом, не спрашивайте его о его поместье. Конечно, если вас не интересует тема о видах на урожай.

Она украдкой взглянула на Гаретта. Тот саркастически приподнял брови.

— Уверен, Мина предпочитает поговорить о своем отце, — сказал он многозначительно. По всему было видно, что потерянное было ранее хладнокровие полностью вернулось к нему.

Ну почему он не может оставить ее в покое? Она вовремя сдержала готовый уже было вырваться резкий ответ и вместо этого не спеша пригубила вино, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями.

— В действительности, милорд, мне гораздо интереснее послушать о том, как вы познакомились с лордом Хэмпденом.

Вот оно. Самая безопасная тема для разговора. Двое мужчин смогут предаться воспоминаниям, и ей не придется беспокоиться о том, как парировать словесные выпады Гаретта в присутствии незнакомца.

Хэмпден принял вызов чуть ли не с радостью.

— Мы встретились в конюшне, — сказал он с улыбкой, которая стала еще шире, когда Гаретт нахмурился. — Вы бы, голубка, никогда не догадались, глядя сейчас на него, что наш друг Фолкхэм был когда-то конюхом.

— Правда? — спросила она, чуть подавшись вперед, с внезапно вспыхнувшим любопытством.

— Да, был. Так же, как и я, кстати. Во Франции. Мы работали на одного отвратительного старого графа, которому доставляло удовольствие иметь в услужении двух английских аристократов.

Гаретт — конюх во Франции?

— Но почему?

— Почему мы работали у графа или почему мы были во Франции? — переспросил Хэмпден.

— Почему вы работали конюхами?

— А! Ну просто мы не умели делать ничего другого. Когда мы только приехали во Францию, Гаретту было тринадцать, а мне шестнадцать. Мы были не единственными английскими дворянами, которые оказались там, как вы понимаете. И мы никому не были нужны. Ни одной душе.

— Но как же король? — спросила растерянно Мэриан. Она представляла их жизнь во Франции совсем иначе. — Разве он не защищал вас? Разве не помогал своим соотечественникам?

Хэмпден невесело улыбнулся.

— О короле спросите лучше Фолкхэма.

Мэриан перевела взгляд на Гаретта.

Гаретт лениво что-то ковырял вилкой в тарелке.

— Король так же нуждался, как и мы, Мина. У него самого едва ли каждый день была на столе еда, чтобы еще помогать и нам.

— Но нам говорили… — начала она растерянно.

— Кто говорил? Кромвель и его люди? — спросил Гаретт, и в его голосе послышались нотки горечи. — А что еще они могли вам сказать? «Круглоголовые» предпочитали, чтобы английский народ думал, будто их законный король живет в свое удовольствие во Франции, купаясь в роскоши. В действительности он скитался от одних родственников и знакомых к другим, пытаясь найти помощь, найти кого-то, кто взял бы на себя финансирование еще одного похода против Кромвеля. Его Величество оказал нам честь, подарив свою дружбу, но, кроме этого, он ничего не мог нам предложить. А затем, позже, он уехал в Испанию. У нас не было возможности последовать за ним.

— До тех пор пока ты не присоединился к армии герцога Йоркского, — вставил Хэмпден.

— Да, — коротко ответил Гаретт, вновь помрачнев.

Мэриан внезапно пожалела, что затеяла этот разговор. Однако Хэмпден не позволил другу испортить вечер.

— Не все было так уж плохо во Франции, — сказал он Мине. — Ты помнишь Уорика, Фолкхэм?

Из глаз Гаретта исчезло отсутствующее выражение, и он чуть заметно улыбнулся.

— Как я мог забыть его? Он всегда вонял паленой шерстью, особенно когда шел дождь.

— И он до сих пор так воняет, как я слышал, — засмеялся Хэмпден, а затем повернулся к Мэриан. — Плащ Уорика как-то попал в огонь. Мы попытались его вытащить, но он все равно обгорел по краям. У бедняги было не больше денег, чем у всех нас, и он не мог купить себе новую одежду, поэтому он просто обрезал края и носил его так.

Хэмпден усмехнулся, но Мэриан не могла разделить его веселье. Ей эта история показалось скорее печальной, чем забавной.

— Не беспокойтесь, он не страдал от холода зимой, — сказал Гаретт, правильно истолковав выражение ее лица. — Ему было так же тепло, как и нам. И если уж кто и пострадал в этой истории, так это мы, так как были вынуждены постоянно нюхать его пропахший дымом плащ. Мы так и находили его по запаху, приговаривая: «Где дым — там Уорик».

Хэмпден присоединился к смеху Гаретта, и через несколько мгновений Мэриан не выдержала и тоже рассмеялась.

— Честно говоря, в те дни у нас было мало поводов для смеха, — сказал Хэмпден, и в его глазах мгновенно потух веселый озорной блеск. — Граф и твой дядя хорошенько об этом позаботились.

— Сэр Питни? — удивленно спросила Мэриан. Она ничего не понимала. Ведь сэр Питни в это время находился в Англии, не подозревая, что его племянник жив. Как мог он навредить Гаретту?

— Ты что же, ничего не рассказывал ей о письмах? О человеке, которого Тарле послал, чтобы убить тебя? — изумился Хэмпден.

Гаретт пожал плечами, но в этом жесте угадывалась попытка защититься.

— Уверен, она это знает.

— Господи, да откуда? — протестующе воскликнула она, затем обернулась к Хэмпдену. — Так, значит, сэр Питни знал, что Гаретт жив?

Хэмпден помрачнел.

— Возможно, и не знал сначала, так как, по-видимому, мальчик-слуга, сопровождавший родителей Гаретта, был убит вместе с ними и его ошибочно приняли за Гаретта и похоронили как наследника Фолкхэмов. Но позже он узнал об этом, так как Гаретт отправил ему четыре или пять писем с доказательствами, что он — сын графа Фолкхэма. Однако сэр Питни сделал вид, что не получал этих писем. Но, узнав, что настоящий наследник жив, он очень скоро принял меры. Спустя какое-то время из Англии прибыл человек, который искал Гаретта. К счастью, вместо Гаретта он нашел меня. Я был старше, вооружен и более чем способен защитить себя. — Хэмпден усмехнулся. — Боюсь, человек сэра Питни не вернулся в Англию.

Взглянув на Гаретта, сохранявшего во время его рассказа безразлично-холодное выражение лица, Хэмпден хмыкнул и добавил:

— А граф был крайне мною недоволен из-за того, что я испачкал его полы кровью.

Мэриан слушала его в недоумении. Почему Гаретт никогда не рассказывал ей об этом? Видимо, из-за своей гордости и упрямства он считал, что не обязан никому ничего объяснять.

— Расскажите мне, пожалуйста, об этом графе, — попросила она. По какой-то причине это показалось ей необыкновенно важным. Ей хотелось как можно больше узнать о Гаретте и понять, почему он вернулся из Франции таким озлобленным, ожесточенным человеком и куда делся тот мальчик «с открытым сердцем», живший в ее детских фантазиях.

— А… граф, — пробормотал Гаретт и, взяв кусок хлеба, разломил пополам.

— Граф был тем самым человеком, который заставил меня ненавидеть Францию, — сказал Хэмпден. — Уверен, Фолкхэм со мной согласится, так как тот издевался над ним даже еще сильнее, чем надо мной. Граф ненавидел Фолкхэма, он называл его Дьяволенком.

Что ж, неудивительно. Мэриан вполне могла понять, каким образом Гаретт мог заработать такое прозвище.

— По крайней мере благодаря ему вы не умерли с голоду. Вы ведь сами говорили, что не могли найти другой работы.

— Не уверен, что все было так безнадежно, — спокойно сказал Гаретт, поднося к губам бокал с вином. — Может, было бы лучше просить милостыню на улицах Парижа, чем работать на графа.

Хэмпден хмыкнул.

— И то верно. Нас так часто пороли, что еще удивительно, как мы смогли выжить и возмужать после этого.

Мэриан побледнела и медленно опустила ложку с супом, которую только что поднесла к губам.

— Пороли?

— Естественно, — невозмутимо кивнул Хэмпден, — и меня еще не так сильно, как Фолкхэма, да он и был послабее.

— Это потому, что Хэмпден снабжал графа самыми свежими городскими новостями и сплетнями о жизни двора, — сухо пояснил Фолкхэм Мэриан. — Хэмпдену всегда удавалось сговориться с графом и променять порку на парочку свежих сплетен о его врагах.

Хэмпден ничуть не смутился.

— О да! — воскликнул он. — Я действительно подкупал его сплетнями. Конечно, мне помогало то, что я развлекал жен его врагов. — Он беспечно пожал плечами. — В то время это был наиболее легкий и приятный способ заработать деньги, чем работа в конюшне.

Лицо Мэриан сделалось почти пунцовым от этих слов, и она опустила глаза в тарелку с супом.

Заметив это, Гаретт ухмыльнулся.

— Так вот, оказывается, откуда ты столько знал. А я-то раньше завидовал твоей способности разнюхивать тайны французского двора. Теперь, когда я знаю, как ты добывал их…

— Жалеешь, что был слишком мал, чтобы самому заняться этим? — с готовностью закончил за него Хэмпден.

Гаретт бросил на него шутливо-угрожающий взгляд.

— Нет, я жалею, что не уговорил тебя заняться женой графа. Ты мог бы значительно облегчить нашу участь.

— Эту отвратительную, старую… — Хэмпден запнулся, вспомнив, что за столом присутствует дама. — Ну, это вряд ли бы помогло. Она ненавидела тебя почти так же, как и граф, а все из-за твоей нелепой гордости. Никто из них не мог ее вынести. Все они желали преподать тебе, варвару-англичанину, урок. Им нравилось видеть гордого английского аристократа, влачащего жалкое существование. Однако им не удавалось сломить твою волю, сколько бы они тебя ни били, и это приводило их в ярость.

У Мэриан сжалось сердце от жалости, когда она представила тринадцатилетнего Гаретта — мальчика «с открытым сердцем» — жестоко избитым, всего в крови, лежащим на грязной соломе в конюшне. Она просто не могла не задать следующий вопрос:

— А эти порки… они были… очень жестокими?

Гаретт бросил на Хэмпдена предупреждающий взгляд и покачал головой.

— Нет, — ответил он коротко.

Увидев, как вопросительно Мэриан взглянула на Гаретта, Хэмпден чуть приподнял от удивления брови.

— Так, значит, ты не показывал ей свою спину, иначе бы она сразу поняла, что ты лжешь!

— Хэмпден, не пора ли нам сменить тему? — решительно произнес Гаретт, не отрывая пристального взгляда от Мэриан, которая с каждой минутой становилась все бледнее.

Хэмпден пожал плечами и затем с милой, дружеской улыбкой пустился в остроумные описания последних дворцовых новостей. Однако Мэриан почти его не слушала. Образ избитого, голодного Гаретта так и стоял у нее перед глазами, совсем лишив ее аппетита.

Она начала понимать, откуда у него взялась такая ненависть к его дяде. Сэр Питни мог с легкостью избавить Гаретта от нужды и лишений в эти тяжелые годы. Но он предпочел оставить своего племянника во Франции без гроша в кармане, в то время как сам захватил все богатства мальчика. Как там сказал Гаретт? «Только боль может сделать человека сильным». Теперь она знала, что случилось с веселым беззаботным мальчиком, у которого было открытое сердце. Этот мальчик был убит сначала горем от смерти родителей, затем — предательством дяди. И вот вместо него появился Гаретт, граф Фолкхэм, суровый, мрачный, преисполненный жаждой мщения.

Она взглянула на Гаретта, тот тем временем задавал какой-то пустячный вопрос Хэмпдену о королевском дворе. Удивительно еще, как он вообще все это выдержал — столько горя, столько жестокости и предательств. А затем были страшные годы, когда он был солдатом, годы, о которых он сам отказался говорить. Неудивительно, что он не доверяет ей, подумала она с безнадежностью.

Ее невеселые мысли были резко прерваны, когда она услышала, как Хэмпден упомянул имя ее отца. Стараясь не выдать своих эмоций, она начала внимательно прислушиваться к разговору.

— Смерть Винчелси вызвала множество пересудов в городе, — сказал Хэмпден, разрезая в этот момент кусок мяса. Он положил его в рот и принялся усердно жевать, в то время как Мэриан от нетерпения постукивала под столом ногой. — Видишь ли, — продолжил он после небольшой паузы, — в действительности никто не верил, что Винчелси замешан в этом деле, до тех пор, пока его не убили. Сэр Генри — благородный дворянин, человек чести, и главное, у него не было абсолютно никаких причин убивать Его Величество.

— Так ты думаешь, он невиновен? — спросил Гаретт и по непонятной причине помрачнел. — Из того, что я слышал, отравленное лекарство оставалось постоянно при нем с того самого момента, как он покинул дом. Кларендон подозревает, что он мог работать на «круглоголовых», и я склонен согласиться с ним. Это очень на них похоже.

Хэмпден пожал плечами.

— Но кто может знать, что произошло в действительности? Однако я ни в чем не убежден. Более того, я один из тех немногих, которые были бы готовы оправдать его за недостаточностью улик. После его смерти сразу же поползли разговоры, и большинство осудило старика. Впрочем, чего еще от них ожидать? Ведь не осталось никого, кто мог бы доказать его невиновность. Его дочь покончила с собой и…

— Его дочь? — с внезапным интересом переспросил Гаретт, чуть прищурив глаза.

Мэриан почувствовала, как холодеет при упоминании о ней самой. У нее задрожали руки, и она поспешно убрала их на колени под скатерть.

— Я и не знал, что у Винчелси была дочь, — Гаретт вопросительно взглянул на нее.

Мэриан с огромным усилием взяла себя в руки и, стараясь не выдать волнения, спокойно встретила его взгляд:

— Да, у него была дочь. Но, как говорили, она покончила с собой, когда узнала об аресте и смерти отца.

— Это так, — подтвердил ее слова Хэмпден, в то время как Гаретт продолжал задумчиво смотреть на Мину. — Она бросилась в воды Темзы. Некоторые даже стали подозревать, что она могла быть замешана в этом отравлении.

— В самом деле? А что собой представляла его дочь? — холодно спросил Гаретт.

Хэмпден откинулся на спинку стула и вытер рот салфеткой.

— Что я слышал о ней? Поговаривали, что она что-то вроде отшельницы. Очень странная девица, как я мог заключить из того, что мне рассказывали. Она почти не выходила целый день из своей комнаты и практически никогда не бывала при дворе. Можно заключить, что она вообще сторонилась людей.

«Вопиющая ложь!» — сердито подумала Мэриан. И все же на этот раз она должна была быть благодарна злым придворным сплетням, которые, как всегда, оказались далеки от правды. Продолжая хранить на лице невозмутимое выражение, так как видела, что Гаретт с повышенным интересом наблюдает за ней, Мэриан решила кое-что добавить от себя. Чем менее портрет, нарисованный Хэмпденом, будет похож на настоящую Мэриан, тем дольше Гаретту не придет в голову попытаться сопоставить леди Мэриан и цыганку Мину.

— В самом деле, — сказала она, пытаясь улыбнуться, — леди Мэриан была болезненно стыдлива.

— Вы знали ее? — спросил Гаретт, сверля ее взглядом.

— Конечно. Я ведь говорила, что знала ее родителей.

— Почему же вы даже не упомянули о ней раньше?

Она сделала неопределенный жест рукой.

— С чего бы я стала упоминать о ней? Я знала ее очень плохо. Она все время проводила в своих комнатах, почти ни с кем не разговаривала. Да и встречались мы крайне редко. Неудивительно, что она покончила с собой, — продолжала Мина возбужденно. — Она постоянно падала в обмороки при малейших признаках насилия. Она не могла переносить вида крови. Могу себе представить, в каком ужасе она была, когда услышала об аресте отца.

Хэмпден презрительно фыркнул.

— Это самое глупое, что можно было придумать в ее положении. Яркий пример малодушия наших придворных дам. Уверен, что никогда бы не увидел вас, мадам, бросающейся в воды Темзы при подобных обстоятельствах. Готов побиться об заклад, что такое вам не могло бы даже прийти в голову.

— Только не Мине, — насмешливо заметил Гаретт.

Она почувствовала огромное облегчение, когда, взглянув на графа, не заметила и тени подозрения на его лице. Благодаря нарисованному Хэмпденом образу, для которого она также не пожалела красок и который ни в малой степени не соответствовал оригиналу, она сумела на этот раз не дать Гаретту докопаться до правды. Но как долго сможет она вот так идти по самому острию лезвия?

Хэмпден между тем уже рассказывал о новых королевских любовницах, а Гаретт в ответ отпускал язвительные и весьма непристойные замечания. Мэриан слушала их, и с каждым сказанным ими словом тревога все более овладевала ее сердцем. Их разговор подтвердил то, что она уже раньше поняла из рассказов об их изгнании. Они оба хорошо знали Его Величество, слишком хорошо!

И теперь она еще более ясно, чем прежде, поняла, как важно сохранить в тайне от Гаретта ее настоящее имя. Он ни за что не должен узнать, кто она такая. Ведь теперь, очевидно, он верит в виновность ее отца и так же легко может поверить сплетням о ее участии в этом покушении. Если он когда-нибудь узнает, кто она такая, то тут же под конвоем отправит ее к королю, в этом сомневаться уже не приходилось.

Мэриан с силой скомкала в руках салфетку.

Он не должен узнать. Не важно, чего это будет ей стоить, но она должна сохранить в тайне свое имя.

 

13

— Где же твоя прекрасная пленница? — спросил Хэмпден, когда они с Гареттом стояли у входа в Фолкхэм-хауз. — Разве она не хочет со мной проститься?

— Мины не было сегодня всю ночь, ее позвали к жене одного моего арендатора, которая должна была родить, — небрежно отвечал Гаретт. Его неимоверно раздражала насмешливая улыбка, не сходившая с лица его друга.

Грум подвел к Хэмпдену его гнедого жеребца, и маркиз ласково похлопал коня по шее.

— Позвали к жене арендатора? Какое у тебя мягкое сердце! Но так жаль, что ее здесь нет. Я мечтал о том, чтобы сорвать с ее губ прощальный поцелуй!

Только огромным усилием воли смог Гаретт сохранить на своем лице невозмутимое выражение.

— Тогда слава Богу, что ее здесь нет. По крайней мере мне не пришлось бы спасать ее от твоих дурных манер.

Хэмпден выразительно фыркнул, показывая Гаретту, что он думает на самом деле по этому поводу.

— Дурные манеры! Вот еще! Да вовсе не мои манеры так беспокоят тебя, и ты сам об этом отлично знаешь. Просто тебе невыносима мысль, что она привлекает меня, а я — ее.

— Ну, тебя привлекают почти все хорошенькие женщины, которые оказываются на твоем пути, — отвечал Гаретт с мрачным сарказмом.

Хэмпден только усмехнулся.

— Возможно. Но твоя прелестная голубка и в самом деле чрезвычайно заинтриговала меня!

Гаретт понимал, что старый друг просто дразнит его. И все же ему стоило большого труда сдержаться и не отправить его немедленно в Лондон, дав хорошего пинка пониже спины.

Хэмпден, видимо, правильно истолковал мрачное молчание Фолкхэма.

— Ну подумай сам, как же я мог не заинтересоваться женщиной, способной вызвать в тебе такую ярость… и так завладеть твоими помыслами. Ведь до сих пор ты был занят только своими планами мщения, чтобы всерьез увлечься какой-либо женщиной.

Видимо, Гаретт уже был сыт по горло ехидными замечаниями друга. Не в силах сдерживать далее свое раздражение, он резко ответил:

— Если ты намерен дожидаться от меня объяснений по поводу моих поступков и желаний, то можешь сейчас же убираться в Лондон. Насколько серьезен мой интерес к Мине — не твоего ума дело, черт тебя возьми!

Однако, увидев широкую ухмылку Хэмпдена, Гаретт понял, что своими словами лишь подтвердил, насколько прав его друг, и чуть насмешливо улыбнулся.

— А кроме того, если ты думаешь, что, вызвав мою ревность, заставишь меня помучиться, то глубоко в этом заблуждаешься.

— Почему же? — с живым интересом спросил Хэмпден.

— По двум причинам. Во-первых, я знаю, что ты флиртовал с ней только из-за того, что хотел задеть меня, а вовсе не потому, что и в самом деле она так уж тебе нравится.

Хэмпден внезапно стал совершенно серьезен.

— И какая же вторая причина? — спросил он.

Глаза Гаретта внимательно изучали лицо его друга. Увидев на нем лишь выражение неподдельного интереса, он решился открыть правду.

— Как бы меня ни раздражали твои попытки привлечь к себе ее внимание, это ничто по сравнению с теми муками, которые я испытываю, живя с ней под одной крышей, встречаясь каждый день и не имея возможности дотронуться до нее хотя бы пальцем.

Хэмпден вздохнул, затем покачал головой.

— Ты дурень, что не сделал ее своей в тот же момент, когда она привлекла твое внимание. Что же касается твоей первой причины… ты неправильно истолковал мои чувства, Гаретт. Если бы я думал, что у меня есть хоть один шанс увести ее у тебя, можешь быть уверен, я бы его не упустил.

— Раньше ты никогда не отбивал у меня женщин.

Хэмпден пожал плечами.

— Верно. И возможно, никогда не буду делать этого впредь. Конечно, до тех пор, пока ты не решишь вернуть Мине ее сердце. Тогда, дорогой друг, уж не обессудь, я с большим удовольствием вмешаюсь, чтобы утешить ее.

Его слова привели Гаретта в совершенное замешательство. Он отвернулся с каменным выражением лица.

— Ты допускаешь, что у Мины есть сердце и что она предлагала мне его? — Он покачал головой.

Хэмпден ничего не ответил. Он вскочил в седло, подобрал поводья и лишь затем внимательно взглянул на друга. При этом его обычно смеющиеся зеленые глаза были совершенно серьезны.

— У нее есть сердце — сердце женщины, в этом можешь быть уверен. Если бы ты не доискивался с таким рвением до обстоятельств ее «темного тайного прошлого», ты бы это уже давно понял. А что до того, чтобы предложить его тебе… Что ж, поживем — увидим. Только учти, если ты будешь продолжать преследовать ее своими домыслами, то вряд ли этого дождешься. И это будет невосполнимая потеря для тебя, Фолкхэм. — Он чуть улыбнулся. — Но не думай, что я откажусь поднять то, что ты потеряешь!

И не говоря больше ни слова, Хэмпден развернул коня и поскакал прочь, ни разу даже не оглянувшись.

Глядя вслед уезжающему другу, Фолкхэм ощутил странное облегчение. Заявление, что попытки Хэмпдена заставить его ревновать не возымели никакого действия, было не совсем верным или, скорее, полностью не соответствовало действительности. Заигрывания Хэмпдена с Миной вонзались в его сердце, словно кинжальные удары, и в основном потому, что она отвечала ему с веселой и беззаботной игривостью.

На протяжении всех четырех дней, что провел здесь Хэмпден, Мина парировала каждую остроту маркиза дерзким остроумным ответом, что доставляло удовольствие Хэмпдену и больно задевало Гаретта. Графу совсем не нравилось то, как они постоянно подшучивают друг над другом. Он пытался уговорить себя, что все это абсолютно невинно и неопасно. Что касается Хэмпдена, тут он мог быть более или менее спокоен, но вот Мина… Конечно, Хэмпден просто дразнил его. Несмотря на все свои заявления, маркиз был верным другом, и он сразу догадался, что Гаретту неприятны его заигрывания с девушкой.

Однако в отношении Мины Гаретт не был так уж уверен. С Хэмпденом она становилась совсем иной — веселой, живой, остроумной. Казалось, она на время забыла все свои заботы. Ее кипучая энергия иногда передавалась и Гаретту. Но он прекрасно понимал, что она мгновенно потухнет, если рядом не будет Хэмпдена, и это задевало его больше всего. Он страстно желал быть единственным человеком, способным вызвать этот удивительный блеск в ее глазах.

Гаретт повернул к дому, злясь на себя за то, что позволил ей так глубоко проникнуть в душу и мысли. Конечно, он отчаянно хотел ее. Это было легко понять. И святой не устоял бы перед этим прелестным лицом, божественной фигурой и отважным, дерзким нравом. А он был далеко не святым. Но он не должен позволять ей затрагивать его чувства, иначе она тут же этим воспользуется. Она была цыганкой, напомнил он себе, и скорее всего у нее была какая-то связь с самым большим негодяем на свете — с его дядей.

Внезапно он вспомнил, как вчера она стояла здесь рядом с Хэмпденом, с распущенными волосами, которые шевелил легкий ветерок, и объясняла ему разницу между поганкой и съедобным грибом, которые нашла в лесу. В этот момент у нее было такое же одухотворенное выражение лица, как и у его домашних учителей, когда те что-нибудь ему объясняли. В тот момент ему особенно нелепой показалась мысль, что ее могли специально подослать к нему, чтобы шпионить.

С внезапной решимостью Гаретт развернулся и направился в конюшню. Он пытался не думать, кто она такая, и не гадать о ее прошлом. Он достаточно долго играл с ней в эту игру и ничего не добился. Что ж, пришло время изменить тактику. Его резкие вопросы и натиск не устрашили ее. Его холодность и отстраненная манера держаться ничуть ее не задели, как он рассчитывал, и не заставили ее броситься к нему в объятия с покаянием.

Вместо этого он едва не толкнул ее в объятия Хэмпдена.

Нет уж, хватит, решил Гаретт, седлая Цербера. Раньше она отвечала на его поцелуи. Так будет и впредь. Он соблазнит ее и каким-нибудь образом выманит у нее признание в том, кто она такая.

Гаретт насмешливо улыбнулся сам себе, выезжая на дорогу, которая вела к дому фермера, где сейчас должна была находиться Мина. Он собирается выманить у нее все ее секреты, соблазнив ее? Какой абсурд! Если быть честным, он должен признаться хотя бы самому себе, что не может прикоснуться к ней с тем, чтобы не потерять головы, куда уж ему задавать ей каверзные вопросы и расставлять ловушки, заставляя ее открыть ему что-нибудь существенное.

Нет, думал он, пришпоривая лошадь, он должен признаться, что хочет соблазнить ее по одной-единственной и самой главной причине — он страстно, безумно хочет ее. И этой причины более чем достаточно.

Он заставил лошадь бежать еще быстрее, так как внезапно почувствовал острое желание увидеть ее прямо сейчас, когда Хэмпден уехал, оставив их снова одних. Подъезжая к дому фермера, Гаретт услышал негромкий плач новорожденного.

Хорошо, подумал он, скоро она освободится и сможет вернуться с ним домой.

Гаретт спешился и посмотрел на человека, стоящего в тени деревьев. Это был один из его воинов, стороживший Мину по его приказу.

— Слышу, младенец уже появился на свет, — сказал граф.

— Да, — последовал краткий ответ. Как и другие, этот стражник был немногословен.

Гаретт встал рядом с ним, наблюдая за входом в небольшой аккуратный домик.

— И давно это произошло? — снова спросил Гаретт. Мина ушла из Фолкхэм-хауза накануне вечером, сразу после обеда.

— Не более часа тому назад.

Значит, она только что закончила. Наверное, очень устала. Гаретт продолжал молча наблюдать за входом в дом.

Прошло совсем немного времени, и из дома вышла Мина. Она остановилась на пороге и с усталым вздохом отбросила с лица несколько выбившихся из-под косынки прядей. Медленно потерев усталые, затекшие руки и плечи, чтобы размять их, Мина взглянула на своего охранника, а затем увидела Гаретта.

Он улыбнулся ей, и Мэриан подошла к нему.

— С ребенком все в порядке? — мягко спросил он.

Она кивнула, внезапно опустив плечи.

— Да. Только, как всякий мужчина, он оказался слишком упрямым, даже в этот самый важный для себя день. Мне пришлось как следует повозиться, чтобы выманить его из утробы.

— А как его мать?

На ее лице мелькнуло еле заметное удивление.

— Можно сказать, что Мэгги чувствует себя неплохо, если учитывать все обстоятельства.

— Это хорошо. Ее муж — хороший человек. Она будет нужна ему в добром здравии, чтобы ухаживать за детьми, когда он работает в поле.

— Мне почему-то представляется, милорд, — сказала она сухо, — что он может положиться на свою жену также и в других, не менее важных, делах. Верите вы или нет, но некоторым мужчинам жены нужны не только для того, чтобы рожать и растить им детей.

Гаретт мягко усмехнулся.

— Верно. Поскольку это их второй ребенок менее чем за два года, то, полагаю, муж Мэгги не собирается слишком медлить и вскоре найдет для нее… весьма важные занятия.

Возмущенная его бесстыдными намеками, Мина обдала его яростным взглядом, но при этом отчаянно вспыхнула. Она гордо вздернула подбородок и отвернулась, словно желая сказать, что отвечать на подобные безнравственные заявления — ниже ее достоинства.

Он снова усмехнулся. Мина сделала вид, что не заметила этого, однако не смогла удержаться от улыбки, и уголки ее губ чуть дрогнули.

В эту минуту из дома вышел фермер, жена которого только что подарила ему мальчика, и Мина переключила все свое внимание на него. А тот был настолько взволнован, что даже не заметил Гаретта, стоящего в тени дерева возле ограды.

— Я уже иду, — сказала Мина и направилась к дому.

— Нет, нет, мисс, — мягко запротестовал он. — Вам уже пора бы и отдохнуть, вы и так натрудились сегодня. А к нам пришла сестра Мэгги. Теперь она позаботится о моей жене, ведь все самое трудное вы уже сделали. — Он схватил руки Мины и принялся горячо их пожимать. — Такой красивый крепкий малыш, и все только благодаря вам, мы так вам благодарны. Ваша матушка гордилась бы вами, если бы дожила до этого дня.

Взгляд Гаретта мгновенно впился в лицо Мины. Она вновь слегка покраснела и, не отнимая рук, едва качнула головой в сторону графа. Фермер уловил ее знак. В следующее мгновение он повернулся и увидел Гаретта.

Он тут же залился краской, увидев графа, стоящего поодаль под деревом. Он отпустил руки Мины и принялся растерянно вытирать ладони о свои грубые полотняные штаны.

— Я, пожалуй, лучше пойду к Мэгги, — пробормотал он, в то время как его лицо стало почти пунцовым. Он быстро повернулся и вошел в дом. При этом бедняга так спешил скрыться с глаз хозяина, что, споткнувшись о порог, едва не упал.

Повисло долгое молчание, Мина стояла, не поднимая глаза на Гаретта. Спустя какое-то время она повернулась, чтобы идти обратно в дом.

— Я лучше сама посмотрю за Мэгги, — пробормотала она.

— Нет, — властно заявил Гаретт, оттолкнувшись от ствола. — Вы очень устали. Это любому заметно. Вам следует вернуться вместе со мной в поместье.

— Но я не…

— Вы же слышали, что сказал этот человек. Сегодня вы им больше не нужны. — Гаретт направился в ее сторону.

Она, прищурившись, смотрела на него, пытаясь понять, что же он думает по поводу того, что сказал фермер. Поняв, что Гаретт заметил ее взгляд, она быстро отвела глаза.

— Если вы опять собираетесь задавать свои вопросы, — сказала она с некоторым вызовом, — то можете начать прямо сейчас.

Гаретт чуть качнул головой в сторону охранника, который стоял у ограды и с интересом ловил каждое слово. Мина тяжело вздохнула и позволила ему отвести ее к его лошади. Так же молча он подсадил ее в седло и сам сел сзади.

Он подобрал поводья, чувствуя, как напряглось тело девушки, и понял, что она пытается отодвинуться от него.

— Итак? — спросила Мэриан, когда они отъехали уже достаточно далеко.

Хотя с ее стороны было довольно смело первой начать этот неприятный разговор, но нотка волнения, прозвучавшая в ее голосе, выдала ее страх. Что ж, это уже хорошо, подумал он с холодным удовлетворением. Кажется, пришло время ей понять, насколько серьезно он настроен, стараясь выяснить все о ней и о ее прошлом.

— Не кажется ли вам странным, что все здешние жители знают вашу благословенную матушку? — начал он.

Несколько мгновений она хранила молчание.

— Нет, совсем не кажется. Мы, цыгане, подобны мышам. Рано или поздно, но мы проберемся в любой амбар.

Гаретт наклонился так, что его губы едва не касались ее уха.

— Проберетесь — это верное слово, Мина. А теперь скажи-ка мне точно, когда вы и ваша мать впервые «пробрались» в Лидгейт. Из того, что вы говорили мне, я понял, что вы с тетей прибыли сюда уже после того, как умерли ваши родители.

Мина резко отклонила голову в сторону от его горячих губ. Она молчала, но он видел, как ее руки крепче вцепились в луку седла.

— Ваш постоянный отказ открыть мне то, что я хочу от вас услышать, начинает меня раздражать.

Ее спина напряглась, как натянутая тетива, и она холодно произнесла:

— Мне все это тоже начинает надоедать!

— До сих пор я старался, чтобы все это касалось только вас и меня… и еще вашей тети. Думаю, пришло время обратиться за помощью к добрым жителям Лидгейта.

— Для… чего? — с запинкой спросила Мина, и ее плечи чуть поникли.

— Мне совершенно ясно, что люди знают гораздо больше, чем пытаются мне показать. Однако сомневаюсь, что они будут продолжать скрывать правду, когда граф Фолкхэм, человек, от которого они так или иначе зависят, постарается на них надавить.

Мина через плечо бросила взгляд на его лицо, хранящее каменное выражение, и в ее темных глазах промелькнула тень беспокойства.

— Зачем вовлекать сюда жителей Лидгейта? Они не знают ничего, что бы вам пригодилось. Неужели вы думаете, они бы вас не предупредили, если бы знали обо мне что-либо подозрительное?

Он сдержал коня, выпустил поводья и обнял Мэриан за плечи.

— Да, думаю, что не сказали бы. Я видел, как они относятся к вам, Мина. Они так благодарны за то, что вы столь самоотверженно и искусно лечите их, что намеренно ни за что бы не причинили вреда.

Мина молча просунула ладони под его руки и резким сильным движением скинула их со своих плеч. Затем в одно мгновение она соскользнула на землю и быстрым, решительным шагом направилась в сторону поместья. Гаретт медленно поехал вслед за ней, задумчиво глядя, как она шагает по дороге. Казалось, все ее тело дрожит от едва сдерживаемых эмоций.

— Если они ничего не знают, — вновь заговорил Гаретт, поравнявшись с ней и придерживая коня, чтобы тот шел вровень с ней, — почему вы так боитесь, что я обращусь к ним?

— Я не боюсь этого! — дерзко заявила она, упрямо вздернув подбородок. — Просто мне кажется, что я уже достаточно хорошо знаю вас, милорд. Вы будете спрашивать их снова и снова, задавая вопросы, на которые они не знают ответа. И когда они не скажут вам того, что вы хотите от них услышать, вы начнете мучить их своими расспросами до тех пор, пока кто-нибудь, наконец, не скажет именно то, что вы хотите услышать, лишь бы потрафить разгневанному графу просто для того, чтобы прекратить ваши бесконечные вопросы. Кто знает, что может наболтать человек, охваченный страхом.

Четкая, ясная логика ее аргументов разозлили Гаретта еще сильнее.

— А что, как вы полагаете, я хочу услышать? — зловеще спросил он.

Мина остановилась, скрестив на груди руки, и уставилась на него горящим от гнева и боли взглядом.

— По-моему, это совершенно очевидно! Что я на самом деле та презренная, хитрая цыганка, какой вы хотите меня видеть! — Теперь она почти кричала. Обильные, горючие слеза потекли по ее бледным щекам. — Если бы ваши… ваши чертовы подозрения подтвердились, вы бы смогли наконец с полным основанием заявить, что никто в этом мире не достоин доверия. И тогда вы сможете с чистой совестью строить свои гнусные планы, изобретая всевозможные муки для вашего дяди, и больше не беспокоиться о том, что ваше предположение — только предположение — ошибочно!

Мина вновь резко отвернулась и низко опустила голову, чтобы скрыть предательские слезы. Затем она чуть не бегом бросилась от него прочь.

Гаретт соскочил с лошади и в несколько шагов нагнал ее. Схватив за руку, он резко дернул ее, развернув к себе лицом. Что-то сжалось у него внутри, когда он увидел ее покрасневшие глаза и мокрые щеки.

— Неужели вы действительно думаете, что я стремлюсь получить подтверждение своей правоты? — воскликнул он вне себя от ярости. — Могу вас заверить, что нет! Единственное, что я действительно хочу, — забыться в ваших сладостных объятиях! Но и этого я не могу! Не могу поступить так, не узнав всей правды! Во мне нет безусловного доверия к кому бы то ни было!

— Я знаю, — тихо прошептала она, глотая вновь хлынувшие слезы. — И хотя я теперь знаю причину, я все равно не в состоянии вынести этого. — Она подняла к нему умоляющий взгляд. — Почему бы вам просто не освободить меня, Гаретт? Если хотите, можете отправить с нами Уильяма, он проводит нас прямо до побережья. Мы уедем из Англии — это именно то, что с самого начала хотела сделать моя тетя. Вы никогда о нас больше не услышите и сможете свести свои счеты с вашим дядей, не боясь, что я каким-то образом предам вас и помогу ему.

Гаретт поднял руку и, коснувшись ее щеки, осторожно стер слезы, пытаясь в то же время проглотить комок, застрявший в горле.

— Но именно этого-то я как раз и не могу допустить, моя милая, — с трудом выдавил он из себя. Очень медленно он провел согнутым указательным пальцем по ее щеке вниз, затем по шее до того места, где волосы, выбившись из-под косынки, падали на шарф, закрывающий вырез ее платья… и резко отдернул руку.

Внезапно он застонал и, обхватив ее за талию, порывистым движением с силой прижал к своему напрягшемуся от ярости или страсти телу.

Она попыталась вывернуться из его объятий. Когда у нее ничего не получилось, Мэриан изо всех сил уперлась руками в его грудь, стараясь оттолкнуть его, но он лишь сильнее прижал ее к себе, и его губы с жадностью припали к ее губам.

Одной рукой он скользнул по ее спине вниз и прижал к себе так крепко, что она смогла почувствовать, как он возбужден. Мина охнула, и тогда он еще сильнее впился в ее рот, проникая языком вглубь. С этого мгновения у нее пропало всякое желание сопротивляться, и очень скоро ее руки словно сами собой двинулись вверх, пока она не обняла его за шею.

И только тогда он оторвался от ее губ и принялся покрывать легкими нежными поцелуями ее лицо, осушая соленые слезы с ее щек.

Мина затрясла головой.

— Вы… вы не можете… просто вот так все исправить поцелуями… — шептала она, задыхаясь.

Он чуть отстранился и, подняв руку, нежно провел по ее щеке, а затем намотал локон ее темно-золотых волос себе на палец.

— Это так. Но когда я целую тебя, я могу забыть обо всем этом.

— А я не могу, — сказала Мина, и еще одна горячая слеза покатилась по ее щеке, упав ему на палец.

— Боже мой, только не плачь больше, милая моя! — При виде ее слез у него сжималось сердце. Он слизнул слезу со своего пальца, пристально глядя ей в глаза. — Я смогу так же легко выпить твою печаль, и всем твоим неприятностям придет конец, только скажи мне то, что я хочу узнать.

Она с силой покачала головой.

— С этого момента-то все мои неприятности только и начнутся.

Он погрузил руки в ее волосы, прижимая ее голову к своей груди.

— Нет, ты просто недооцениваешь мое желание обладать тобой. У меня есть власть и деньги, чтобы дать тебе все, что ты захочешь, — свой собственный дом, наряды, украшения и золота столько, что ты сможешь обеспечить себя на всю свою жизнь. А страх, что заставляет тебя хранить молчание… Поверь, я в состоянии защитить тебя от любого, кого ты боишься… особенно от Тарле. Только доверься мне.

Мина отшатнулась, в ее золотистых глазах появилось выражение боли и отчаяния, словно у раненого зверя.

— Довериться вам? Да вы единственный, кого я действительно боюсь! — Эти слова, казалось, вырвались из самой глубины ее сердца.

А затем с рыданиями она оттолкнула его и, подобрав юбки, побежала по дороге по направлению к поместью.

Он было бросился за ней, но затем остановился. Ее последние слова как молоточками стучали в его мозгу. Она боится его! Он знал, она не любит знатных вельмож и не одобряет его одержимости местью. И еще раньше он понял, что она готова на все, лишь бы сохранить свою тайну. Но чтобы бояться его?!. Этого он и вообразить себе не мог. До настоящего момента.

Постепенно его недоверие переросло в гнев, а затем в бешеную ярость. Он ни разу не причинил ей настоящего вреда. Да, он удерживает ее здесь в плену, но в шелковых тенетах. Она спит на мягкой кровати, на чистых простынях, ест лучшую пищу, которую, возможно, никогда раньше и не пробовала. И все же она панически боится его прикосновений, словно он какой-то уродливый монстр. Но почему? Только ли потому, что он — дворянин? Или же в ее прошлом была еще какая-то тайна, которая теперь заставляла ее шарахаться от него?

Он так крепко сжал кулаки, что ногти больно впились в ладони. Она боится его? Эта цыганочка, которая всю жизнь бегала от солдат и констеблей, теперь боится его — единственного человека, который никогда и ничем не обидел и не оскорбил ее, разве только признался, что безумно желает ее.

Хорошо. Возможно, пришло время дать ей настоящий повод его бояться!

* * *

— Чума вас всех забери! — кричал Питни Тарле ростовщику, который с каменным выражением лица сидел возле восточного лакового столика. Куда бы ни упал взгляд сэра Питни, он тут же натыкался на сокровища, которыми была заставлена эта тесная комната. Вид такого несметного богатства разъярил его еще больше, и он изо всех сил ударил кулаком по драгоценному столику.

— Как смеешь ты отказывать мне в моем деле? Как ты посмел… ты… еретик!

Ростовщик продолжал сохранять невозмутимость, но его глаза холодно блеснули, когда он встретился с яростным взглядом сэра Питни.

— Больше я не одалживаю денег христианам, — непреклонно заявил он, передернув плечами. — То они говорят, что ростовщичество — это грех, а через минуту, глядишь, уже пришли за деньгами.

Питни насмешливо улыбнулся.

— Это паписты ненавидят ростовщичество, а не добрые англичане. Я ненавижу папистов и все то, во что они верят, поэтому тебе нечего бояться меня на этот счет.

Старик скрестил руки на груди.

— Для меня вы все одинаковы. Христианские собаки. Я больше не намерен иметь с ними дела.

Питни набросился на него и, схватив за отвороты сюртука, поднял со стула.

— Ты же одалживал мне раньше деньги и сейчас сделаешь то же самое. Ты каждый Божий день одалживаешь деньги христианам, старик. Не смей отрицать этого! Я знаю, по крайней мере, трех «христианских собак», которым ты постоянно ссужаешь деньги.

В черных глазах старого еврея не мелькнуло даже тени страха.

— Я ссужаю деньги тем, кому хочу. А вам я не хочу давать денег.

С проклятием Питни опустил несговорчивого старика на стул и, резко повернувшись, принялся мерить шагами комнату. Он раздумывал, какую еще тактику применить. Метод угроз явно не сработал. А деньги ему, к сожалению, надо было достать во что бы то ни стало. От наследства, которое он получил, когда отобрал земли и поместья у Гаретта, почти ничего не осталось. Питни истратил большую часть на бесплодные попытки друзей восстановить свое влияние в новом правительстве. Остальное ушло на столь же неудачные попытки убрать с дороги своего дорогого племянничка. Впрочем, он до сих пор не оставил своего намерения.

Его красивое, холеное лицо исказилось смертельной ненавистью. Если бы только он мог избавиться от Гаретта. Тогда он снова получил бы в свое полное распоряжение владения Фолкхэмов и, несомненно, снова бы стал в чести у ростовщиков. Он, нахмурившись, посмотрел на старого еврея. Тот был пятым, к кому он обратился с подобной просьбой. Никто не хотел ссужать ему деньги — еврей ли, христианин ли, все равно.

— Но почему? — громко спросил он, буравя старика взглядом, словно хотел пригвоздить его к стулу, на котором тот так удобно расположился. — Почему ты не хочешь одолжить мне денег?

Никто еще не дал прямого ответа на этот вопрос, но старик вдруг улыбнулся.

— Да просто это слишком большой риск. Не думаю, что я когда-нибудь вновь увидел бы свои деньги.

Сэра Питни просто затрясло от ярости, от столь вопиющей, наглой дерзости.

— Но я всегда платил тебе прежде. И ты неплохо нажился с моих денег, негодяй!

— Так то было прежде! — самонадеянно бросил тот.

Питни наклонился над столом и, упершись обоими кулаками в изящную лаковую столешницу, заглянул ростовщику прямо в лицо.

— Я друг сына Кромвеля. Я знаком с половиной торговцев в этом городе, и любой из них подтвердит мою надежность в делах.

— Неужели? Тогда где же они, все эти ваши замечательные друзья? Никто не хочет иметь с вами дела, так как все знают, как вы получили свои деньги. Никто не любит воров — даже одетых в дорогие одежды!

Ледяной страх сковал сердце Тарле. Что именно слышал о нем этот человек? До сих пор сэр Питни был чрезвычайно осторожен и тщательно устранял малейшие следы своих наиболее отвратительных деяний и намерений. Он позаботился о том, чтобы на этом свете не осталось никого, кому он не мог бы полностью доверять, чтобы поведать о его участии в некоторых делишках. Даже с делом Гаретта он был крайне осторожен. Он сжег все письма племянника к нему. Он раззвонил на весь свет о пышных похоронах прямого наследника графов Фолкхэм, похоронив тело несчастного мальчика-слуги вместо Гаретта. А когда Гаретт все же вернулся, делал вид, что сам больше всех удивлен этому обстоятельству. Он был уверен, что тех, кто выполнял для него кое-какие поручения в связи с этим делом, уже давно нет в живых. И вот теперь оказалось, что все его усилия были напрасными.

Потеряв всякий контроль над собой, сэр Питни обошел столик и, вновь схватив старика за лацканы одной рукой, сунул ему под нос свой увесистый кулак, сверкнув при этом дорогим перстнем.

— Что ты хочешь сказать, называя меня вором?

— Я просто знаю, что вы вор. И всякий теперь знает. Вы были бы удивлены, узнав, как быстро слухи распространяются по нашему славному городку. А кто раньше всех может их услышать, если не я, связанный как с торговцами и лавочниками, так и со знатными господами? Все знают о вас, сэр Питни. — Старик явно бросал ему вызов, его глаза зажглись ненавистью и злобой. — Прежде, когда вы сотнями отправляли моих соплеменников, евреев, на костер по обвинению в ереси и колдовстве, никто не смел перечить вам, особенно такой человек, как я, обремененный семьей, которую надо было кормить. Но теперь… теперь даже ваши друзья знают, что вы предали своего собственного племянника. И они знают, что он этого просто так не оставит. Поэтому сейчас никто вас больше не боится. Включая и меня.

Питни изо всех сил ударил старика по лицу, но тот лишь поморщился от боли и схватился за разбитую скулу. Затем он осуждающе продолжил, прямо глядя на своего обидчика:

— Вы можете бить меня, если хотите, у меня ведь нет сил ответить вам. Но только, кроме тяжелых кулаков, у вас больше не осталось никакой силы. Ваша власть кончилась. И ваш племянник предвидел это. И скорее я умру от побоев, чем дам вам хотя бы пенни.

— Черт вас всех забери! — в ярости крикнул сэр Питни и, развернувшись на каблуках, выбежал из комнаты.

По лестнице он спускался с большим трудом, держась за перила. Колени у него дрожали, ноги подкашивались. Теперь больше, чем когда-либо раньше, он ощущал угрозу, исходящую от своего племянника. До сих пор Питни по-настоящему не принимал его в расчет. Действительно, король рьяно защищал права Гаретта, что смертельно напугало Питни, однако он был уверен, что смог вернуть себе расположение двора и сохранить репутацию в глазах наиболее могущественных друзей. Как бы ни было ему тошно пресмыкаться перед королем, которого он презирал, он пошел на это в надежде сгладить впечатление о себе, которое наверняка возникло у Его Величества после всего того, что наговорил ему Гаретт.

Однако слухи, поползшие с появлением Гаретта, оказалось не так просто задушить. Те, кто вернулся из изгнания, рассказывали о страданиях и лишениях Гаретта. Этот напыщенный повеса Хэмпден без зазрения совести объявил Питни во всеуслышание негодяем и злодеем. А в довершение всего торговцы, наслушавшись всех этих ужасных историй, отказались иметь какие бы то ни было дела с Питни.

Он знал, что Гаретт не может ничего доказать. Но ему и не надо было ничего доказывать, за него все сделали сплетни. Но если Гаретт когда-либо заподозрит, кто убил его родителей…

Питни яростно сжал зубы, охваченный отчаянной решимостью. Гаретта необходимо каким-то образом обезвредить. Или же стереть с лица земли.

 

14

Уильям предупредительно распахнул дверь лучшей таверны Лидгейта перед Мэриан. Девушка чувствовала себя так, словно была полностью обнажена. Ведь с того самого дня, как она вернулась из Лондона, она не появлялась на людях без плаща и маски. И хотя она знала, что находится среди друзей, но чувствовала себя не в своей тарелке из-за того, что любой мог разоблачить ее.

Она быстро окинула взглядом светлую комнату, ища признаки присутствия Гаретта. Она не видела его с самого раннего утра, когда он встретил ее у домика крестьянина. После их стычки он вернулся в поместье, но только для того, чтобы поменять лошадь, а затем тут же ускакал в Лидгейт.

Несколько часов спустя Уильям постучал в дверь ее комнаты и сказал, что хозяин прислал ему известие, приказывая немедленно доставить ее в Лидгейт.

У Мэриан тревожно забилось сердце, она прекрасно поняла, для чего это было ему нужно. Ведь не далее как сегодня утром Гаретт обещал, что будет допытываться правды у жителей Лидгейта. При мысли о том, что он задумал, ее пробрала дрожь.

Уильям, который крепко держал Мэриан за руку, немного ослабил хватку.

— Вам не стоит так уж сильно пугаться, мисс, — прошептал он ей на ухо, проводя к креслу возле очага. — Все это оттого, что он сам не знает, что ему с вами делать. Вы и ваша тетя оказались такими скрытными и таинственными, и… ну, это очень его беспокоит. Он не любит, когда не знает, что происходит вокруг него.

Не любит! Это еще слишком мягко сказано, подумала про себя Мэриан.

— Где он? — спросила она шепотом у своего провожатого, когда Уильям предложил ей сесть.

Уильям поднял голову с важным видом.

— Мы должны подождать, пока они не известят нас, что мы можем подняться.

Она чуть не застонала. Одну из верхних комнат таверны обычно занимал муниципальный совет, когда собирался обсудить какие-то важные городские проблемы. И если Гаретт сейчас находится наверху, это может означать только одно — он заставил собраться их всех вместе. Она не должна была бы удивляться, ведь он пригрозил ей, что сделает так, если она откажется раскрыть ему всю правду о себе.

И все же она разозлилась при мысли о том, какими неприятностями это грозит добрым гражданам Лидгейта. Но сердилась она не только на Гаретта. Она понимала, что доля вины лежала и на ней. Если бы она с самой первой встречи вела себя более осмотрительно… если бы была более осторожна, когда ее позвали лечить его раны… если бы…

Но что толку сейчас сожалеть об этом и казнить себя. Лучше приготовиться к тому, что ее ожидает, и продумать как следует, что ей говорить и что делать.

Она всегда может избавить жителей Лидгейта от необходимости открыто встать на ее сторону и, таким образом, выступить против могущественного и немного сумасшедшего в своей подозрительности графа. Мэриан сжала руки, лежащие на коленях. Сказать правду, что она дочь сэра Генри, — такой была первая мысль. Если она это сделает, то должна будет приготовиться к тому, чтобы идти в тюрьму. Она ни минуты не сомневалась, что Гаретт, верный, преданный королю слуга, должен будет выполнить свой долг и передать ее в руки закона.

Да, сказать ему правду — значит, рисковать своей жизнью, в этом сомневаться не приходится. Однако не только забота о своей судьбе волновала ее. Правда может поставить под удар не одну ее, но и многих других людей — ее тетю, мистера Тиббета, да и всех местных жителей, которые делали вид, что ничего не знают о ней. Если она вот так прямо откроет правду, кто знает, что из этого получится? Да и совет, делая свой выбор, может решить, что безопаснее сохранить ее тайну, чем рисковать вызвать гнев самого короля. В конце концов, если они ничего не скажут, Гаретт никогда не сможет доказать, что они все это время знали больше, чем говорили.

Она в отчаянии стиснула зубы. Что бы она сейчас ни сделала, все будет плохо. Если будет молчать, то втянет горожан в сложную ситуацию, в которой им придется сделать очень нелегкий выбор. Если же скажет правду, то неизвестно, не окажутся ли неприятности, посыпавшиеся в этом случае на жителей города, в тысячу раз хуже, чем если она будет продолжать молчать.

До сих пор они не предали ее, и она не предаст их при первых признаках опасности. Она доверится им. Единственный безопасный путь — продолжать хранить молчание и надеяться, что все обойдется.

Поерзав в неудобном жестком кресле, она оглядела комнату. Осторожные и в то же время подбадривающие взгляды, которые как бы случайно бросали в ее сторону другие посетители таверны, немного успокоили Мэриан, она почувствовала благодарность к этим людям и еще больше укрепилась в своем намерении молчать.

Затем она перехватила на себе чей-то любопытный взгляд. Мина удивилась, она никогда не видела этого человека в Лидгейте. Она бы обязательно запомнила его, так как от него веяло ледяным холодом. Мэриан мгновенно насторожилась. Он кивнул с высокомерной, оскорбительной небрежностью, и девушка вдруг подумала, что он наверняка знает ее.

Она наклонилась к Уильяму, который сидел возле нее.

— Кто этот человек, тот, что со шпагой?

Уильям проследил взглядом в указанном ею направлении. Внезапно он очень забеспокоился.

— Это Эштон. Милорд считает, что он один из шпионов Тарле. Это тот самый негодяй, который зарубил палашом солдата, что поджигал поля.

Известие заставило ее по-настоящему испугаться. Она задрожала. Так, значит, вот кто ответствен за смерть солдата. Гаретт не лгал — это действительно был один из людей Тарле.

— Почему граф позволил ему уйти безнаказанным и так свободно появляться в Лидгейте?

— А, Эштон сослужил свою службу. Можете быть уверены, он сообщил Тарле только то, что граф посчитал нужным, чтобы тот узнал. Хотя, конечно, негодяй об этом и не подозревает.

Мэриан вопросительно взглянула на Уильяма, но тот опустил глаза, избегая ее взгляда.

Внезапное подозрение пронзило ее, причинив нестерпимую боль.

— Так вот почему он здесь, не так ли? Чтобы взглянуть на меня и доложить сэру Питни, что твой хозяин поймал меня?

— Да нет же! — запротестовал Уильям, нервно сжимая руки. — Я уверен, хозяин тут ни при чем, он не знал, что этот негодяй появится здесь. Более вероятно, что он услышал о сегодняшнем собрании отцов города и пришел сюда, чтобы что-нибудь разнюхать, вот и все!

Но Мэриан не могла ему полностью поверить. Ее бы не удивило, если бы Гаретт выбрал столь сложный способ напомнить лишний раз сэру Питни о том, что он не оставил своих планов мести. Ей едва не стало дурно. Теперь уже было не важно, намеренно подстроил Гаретт, чтобы Эштон увидел ее, или это произошло случайно, но если этот человек, похожий на солдата, узнал ее, результат будет тот же. Или он немедленно сообщит все графу, или прибережет свое открытие для сэра Питни. И кто знает, как поступит сэр Питни, обладая такими сведениями.

Она поймала еще один заинтересованный взгляд Эштона, когда он наклонился над кружкой эля.

«Боже, пожалуйста, — молила она, — не допусти, чтобы он узнал меня!»

Спустя несколько минут Эштон поднялся и вышел из таверны. А Мэриан так и не знала: то ли благодарить за это судьбу, то ли проклинать. Уильям с хмурым выражением так же внимательно наблюдал за Эштоном, что только еще сильнее встревожило Мэриан.

«Прекрати немедленно!» — приказала она себе. Нет смысла сейчас переживать о том, чего еще не случилось, тем более что уже ничего нельзя изменить. У нее и так достаточно поводов для волнений. И она решительно попыталась заставить себя забыть о человеке Тарле.

И все же она не могла не беспокоиться, и не только о шпионе Тарле, но и о самом Гаретте и его настойчивости. Раньше она подозревала, почти боялась, что он сыграл определенную роль в аресте ее отца. Но был ли в этом какой-нибудь смысл? Гаретт действительно был верным слугой короля. Он мог бы подбросить отраву, из-за которой ее отца обвинили в преступлении, если бы был абсолютно уверен, что король узнает о ней прежде, чем попробует, и тем самым может спасти Его Величество от козней отравителя, но при этом сам не пострадает.

Но мог бы он спланировать подобную интригу, чтобы обвинить ее отца в злодействе и таким образом завладеть снова своими землями? Гаретт являлся законным владельцем Фолкхэм-хауза и вполне откровенно возмущался тем, что ее отец купил его поместье. Но у него самого достаточно денег для того, чтобы просто выкупить поместье, и если бы он пришел к ее отцу, то сэр Генри наверняка согласился бы продать поместье истинному наследнику Фолкхэмов. Но главное — Гаретт больше всего на свете ненавидел сэра Питни. И было гораздо логичнее предположить, что в первую очередь он бы подстроил какую-нибудь хитрость, чтобы погубить своего дядю, а вовсе не ее отца, так как только его дядя был настоящим виновников всех бед, которые свалились на него за время изгнания.

Более того, сердце подсказывало ей, что Гаретт просто не мог этого сделать. Она не в силах была поверить, что человек, который так искренне заботился о благополучии своих арендаторов, в то же время хладнокровно разделался с ее отцом. Но тогда кто? Сэр Питни был способен совершить и не такое, и он также мечтал завладеть Фолкхэм-хаузом. И он ненавидел ее отца. И все же зачем ему так поступать, если его племянник, живой и невредимый, вернулся в Англию и собирается предъявить, несомненно, более обоснованные претензии на это поместье, чем те, которые когда бы то ни было имел сам сэр Питни?

Мэриан в досаде постаралась отбросить все эти домыслы. Что ее должно действительно сейчас волновать, так это навязчивая идея Гаретта по поводу ее опознания. После того как Гаретт затратил столько сил и времени, чтобы вернуться в Англию и получить назад свои владения, он не станет рисковать всем ради того, чтобы укрывать беглого преступника. Если он только когда-нибудь обнаружит…

Ее вновь охватила дрожь. По мере того как томительное ожидание затягивалось, страх начал овладевать ею. И чем сильнее она боялась, тем сильнее она проклинала Гаретта за его навязчивую идею во что бы то ни стало выяснить, кто она такая…

Наконец владелец таверны спустился по лестнице и подошел к ней с Уильямом. Избегая смотреть ей в глаза, он наклонился и что-то пробормотал Уильяму на ухо.

Уильям кивнул и поднялся.

— Пойдемте, мисс, — мягко сказал он ей, стараясь подбодрить, предложив руку. Мэриан послушно встала, чувствуя, как дрожат от страха колени.

Но, проходя через комнату по направлению к лестнице, она вдруг поняла, что глаза всех присутствующих с волнением устремлены на нее и все ожидают от нее знака, что она полностью владеет собой и что их будущее в безопасности. Собрав все свое мужество, она хоть и с трудом, но сумела изобразить на лице спокойную уверенность. С королевским достоинством она поднялась по лестнице, всем своим видом выражая убежденность, что жители Лидгейта могут положиться на нее.

Скоро, даже слишком скоро для нее, они подошли к комнате, которую обычно занимал совет города. Уильям постучал, и голос из-за двери разрешил им войти. Первым, кого увидела Мэриан, был Гаретт, стоящий у длинного стола. Он внимательно всматривался в лица мужчин, пытаясь прочесть по их выражениям что-нибудь при ее появлении. Тогда и она храбро посмотрела на них. Было совершенно ясно, что Гаретт не посвятил их в то, ради чего собрал всех сегодня, так как она прочитала на их лицах выражение крайнего удивления и беспокойства.

Мистер Тиббет стал пунцово-красным, как всегда происходило с ним, когда он встречался с какой-нибудь непредвиденной и очень неприятной для него ситуацией. Мэр города, светский щеголь, чьи манеры служили постоянным предметом шуток среди горожан, внезапно принялся с огромным вниманием разглаживать несуществующую складочку на кружевной манжете, словно от его действий Мэриан могла тотчас же исчезнуть.

Она ощутила их волнение так остро, что лишь с огромным трудом смогла подавить в себе горячее желание броситься отсюда прочь и бежать куда глаза глядят в тщетной надежде, что граф ее никогда не найдет.

Очень медленно глаза Гаретта обежали всех присутствующих и остановились на ней. Его пронзительный, холодный взгляд был призван пробить ее защиту, напугать так, чтобы она сразу же выложила все, что он хотел от нее услышать. Однако он, в свою очередь, встретился с ее испепеляющим взглядом. Дьявол его забери! Она докажет ему, что ему не удастся так просто ее запугать, что бы он ни затевал!

В конце концов затянувшееся молчание нарушил мистер Тиббет, громко откашлявшись. Затем, поглядывая на застывших в молчании членов совета, он отважился заговорить:

— Милорд, возможно, было бы лучше, если бы вы сообщили нам, что, собственно, это значит?

Гаретт неохотно отвел взгляд от Мэриан, взглянул на мистера Тиббета и перешел к делу:

— Как вам известно, с того самого времени, как я вернулся в Фолкхэм-хауз, я принимал самое деятельное участие в судьбе города Лидгейта. Ведь, в конце концов, мои арендаторы приходят в ваш город за товарами, развлечениями и… элем.

Кто-то, не выдержав, нервно рассмеялся.

Гаретт, не обращая внимания, что его прервали, продолжил:

— Как ваш ближайший сосед и человек, от которого во многом зависит ваше благосостояние, я также весьма внимательно и с пониманием относился к вашим нуждам. Но сейчас именно я нуждаюсь в вашей помощи.

— Каким же образом, милорд? — удивился мэр, весь подавшись вперед и странно взмахнув руками в волнении.

— Вы все знаете Мину, — Гаретт жестом указал на нее. — Может быть, вы… не узнали ее без маски, но тем не менее вы все ее хорошо знаете. Насколько мне известно, она не раз лечила вас и ваших детей.

Согласный шепот и бормотание послужили ответом на его слова.

— Хотя она цыганка, я узнал, что она помогала этому городу. Это привлекло мое внимание, господа, и я обнаружил, что Мина вовсе не та, за кого себя выдает. Она призналась мне, что в ее жилах течет благородная кровь, о чем, возможно, вы могли и не знать.

Мэриан увидела тревожное выражение на лицах собравшихся и поспешила сказать:

— Неужели вам так уж необходимо было объявлять всему свету о том, что я незаконнорожденная, милорд? Я не представляю, каким образом это может послужить вашим целям?

Гаретт грозно взглянул на девушку, и она увидела, как на его щеках заиграли желваки, выдавая его усилия сдержать раздражение, вызванное ее вмешательством. Все же остальные, смутившись в первое мгновение ее заявлением, быстро сообразили, что именно она рассказала о себе Гаретту. Некоторые из присутствующих немного успокоились.

— В любом случае она совсем непохожа на настоящую цыганку, — продолжал Гаретт и бросил на нее такой уничтожающий взгляд, что Мэриан невольно содрогнулась от страха. — Совсем недавно мне также стало известно, что она каким-то образом связана с моим дядей, сэром Питни Тарле. — Его пронзительный взгляд вернулся к собравшимся, сразу же почувствовавшим себя неуютно. — Вам всем также очень хорошо известно, чего добивался мой дядя, как он отобрал мои земли, когда я находился в изгнании. Но, возможно, вы не знаете, что с тех пор, как я вернулся, он посылал своих людей сжечь мои поля и даже убить меня.

Мужчины выразили свое возмущение сердитыми, громкими возгласами, которые, наверное, были слышны и за пределами комнаты. У Мэриан тревожно забилось сердце. Она понимала, что их гнев был направлен не против нее, но со все возрастающим беспокойством поняла, как умело Гаретт управляет членами совета, чтобы добиться их симпатии и привлечь на свою сторону.

— Поэтому вы понимаете, почему я должен быть чрезвычайно осмотрителен, сталкиваясь с чужаками, особенно с теми, которые хорошо знают моего дядю, — продолжал Гаретт. — И вот почему я пришел к вам за помощью. Я знаю, что в прошлом вы все доверяли Мине лечить вас, и уверен, что ваше доверие полностью оправданно. Но я также знаю, что она что-то скрывает от меня с того самого момента, как мы с ней встретились. Я должен выяснить, что именно она скрывает и почему не желает рассказать о возможных связях с сэром Питни.

Мистер Тиббет в этот момент рискнул взглянуть на Мину, и его лицо стало внезапно пепельно-серым.

— Милорд, я уверен, ее связь с вашим дядей абсолютно несущественна, что же касается того, что она что-то скрывает… ну, цыганки всегда скрывают свое прошлое… Ведь они ведут… хм… довольно сомнительный образ жизни, в конце-то концов.

Гаретт молчал несколько мгновений, словно обдумывая сказанное, однако прекрасно видел смущение мистера Тиббета.

— Так как же все вы так безоговорочно доверяете одной из них? Почему вы не задаетесь вопросом о том, какие истинные причины заставляют ее лечить вас? Разве вас не удивляло, почему она не берет за это денег?

Мэриан едва не застонала от досады. Теперь все ее глупые ошибки обернутся против нее.

Мэр наклонился вперед, словно собрался нырнуть.

— Но она берет плату, милорд, — затем он поколебался, словно не зная, верно ли то, что он собирался сказать. — Я имею в виду, что это справедливо, не так ли, отплатить толикой золота за все то добро, которое она делает нам.

Взгляд Гаретта вновь обратился к ней, холодный и мерцающий.

— Так, значит, вы отвергли только мое золото, не так ли? — спросил он каким-то странным тоном.

Мэриан сглотнула, но ничего не ответила.

— Милорд, я думаю, вам нечего беспокоиться за нас, — быстро вставил мистер Тиббет, пытаясь отвлечь внимание Гаретта от Мэриан. — Мы и раньше имели дело с цыганами. Некоторые из них, без всякого сомнения, негодяи и воры, но мы можем ручаться за то, что Мине можно доверять. Она никогда не причинит вреда никому из нас.

Яростный взгляд Гаретта обежал всех присутствующих.

— Тогда скажите мне, почему она лгала мне, всем нам о причинах, заставляющих ее закрывать лицо маской?

Мэр откинулся на своем стуле и пожал плечами.

— Кто знает? Женщины вообще весьма забавны в этих делах. Может быть, она просто очень застенчива?

Несмотря на весь свой страх, Мэриан едва не засмеялась. Известный на весь Лидгейт своей эксцентричностью, мэр просто не мог найти более нелепого объяснения.

Заговорил еще один мужчина:

— Может быть, она просто не хотела, чтобы про нее думали, что она — шл… женщина с сомнительной репутацией. Ведь многие цыганки, как вы знаете, именно таковы. Может быть, она боялась, что мы сочтем ее за одну из них, если… если она обнаружит перед нами свою привлекательность. Ну, вы понимаете. — Мужчина бросил на Мэриан сконфуженный взгляд, словно извиняясь за то, что не смог придумать лучшего объяснения. В благодарность она чуть заметно улыбнулась ему.

Однако Гаретт не был удовлетворен. Он сжал кулаки и нахмурил брови.

— Вы все, кажется, стремитесь объяснить только ее странный вид. Но вы не попытались объяснить ее связь с моим дядей.

Мистер Тиббет смело ринулся в бой.

— Милорд, вам не следует придавать этому большого значения. Сэр Питни наш враг точно так же, как и ваш. Я не сомневаюсь ни на йоту, что Мина целиком и полностью на нашей стороне.

— Разумеется! — решительно заявила девушка. — Я презираю сэра Питни.

— Но почему? — спросил Гаретт, обращаясь к каждому из сидящих мужчин. Внезапно он приблизился к столу и наклонился вперед, упершись кулаками в крышку стола, в то время как его взгляд поочередно впивался то в одного, то в другого. Под его пронзительным взглядом каждый из мужчин начинал чувствовать себя еще более неуютно.

— Расскажите мне, господа, почему это может ее касаться? Она цыганка. У нее нет причин становиться на мою сторону против моего дяди, которая есть у всех вас. Она не владеет землями и не испытывает ко мне никакой симпатии. Так почему мой дядя оказался врагом Мины? Что он сделал ей, чтобы заставить ее так ненавидеть себя?

Все оказались в полном замешательстве. В комнате повисла оглушающая тишина.

— Я уже говорила вам раньше, — поспешно начала Мэриан. — Он знал достаточно о моем отце и его связи с моей матерью, чтобы погубить его.

— Сейчас вам следует помолчать, Мина, — приказал Гаретт, даже не взглянув на нее. Но этого и не требовалось, суровое выражение его лица могло заставить замолчать кого угодно. — Когда Мина впервые появилась Лидгейте? — спросил он и посмотрел в сторону девушки.

На несколько мгновений он освободил их всех от своего пронизывающего взгляда. Воспользовавшись моментом, мужчины перевели дух и начали растерянно переглядываться. Мина едва сдержалась, чтобы не ответить за них. «Боже, — взмолилась она в душе, — дай им мудрости и не допусти, чтобы они сказали что-нибудь отличное от того, что говорила ему я».

После некоторого молчания мэр сказал:

— Я… на самом деле я не помню, милорд. Однажды мы просто обнаружили… что она живет рядом с нами и лечит наших людей… вот и все.

Выражение лица Гаретта в этот момент могло бы заморозить кипящую воду. Он повернулся к мистеру Тиббету:

— Таким будет и ваш ответ, мистер Скелет?

Лицо мистера Тиббета поменяло несколько оттенков красного, когда он услышал свое старое прозвище, которым когда-то его называл милый мальчик Гаретт. Ему было мучительно больно разрываться между своей верностью Гаретту и привязанностью к Мине. После едва заметного колебания он опустил глаза и кивнул.

Взгляд Гаретта обжигал своей холодностью.

— Кто-нибудь из вас знал ее отца? — безжалостно продолжал он свой допрос. — Или ее мать?

Вновь воцарилось напряженное молчание. Но это только подстегнуло Гаретта.

— Вы, милорд, — обратился он прямо к бедному мэру, так и сжавшемуся под его ледяным взглядом. — Неужели вам нечего сказать мне о ее истинном происхождении, чтобы я мог наконец полностью доверять ей?

Мэр побледнел так, словно готов был упасть в обморок в любую минуту.

— Милорд, — пробормотал он, — однажды она пригрозила, что изуродует вашего дядю.

С Мэриан едва не приключился приступ истерического смеха. Мэр не лгал, но сама она уже забыла о своих угрозах сэру Питни в тот день, когда тот явился к ее отцу с намерением шантажировать его. Он тогда заявил, что погубит репутацию Винчелси, если тот не продаст ему поместье.

Однако Гаретт ничуть не удивился и не высказал своей заинтересованности столь необычным сообщением. Он лишь грозно нахмурился.

— Имеете ли вы представление, господа, о том, с кем вы сейчас имеете дело?

Испуганные взгляды послужили ответом на его вопрос.

— Черт вас всех забери! Да что же это за власть, которую она имеет над всеми вами? Как может эта девчонка заставить вас так рисковать, защищая ее?

При этих словах Мэриан почувствовала, как все сжалось у нее внутри. О Боже, что же она наделала, как подвела всех этих людей!

Мистер Тиббет поднялся, лицо у него было торжественно — печальным.

— Милорд, нам тяжело видеть, что вы гневаетесь на нас. Боимся ли мы вашего гнева? Конечно, боимся. Мы знаем, что наш город ни за что бы не выжил без ваших арендаторов, наши купцы и ремесленники не смогли бы процветать без вашего покровительства и защиты, и даже наша церковь может пострадать без ваших великодушных пожертвований.

Он взглянул на Мину, и выражение его лица смягчилось. Он чуть улыбнулся ей и продолжал:

— Но мы уверены, что вы столь же благородный человек, как и ваш отец. И вы должны признать, что Мина не сделала вам ничего дурного…

— Пока, — поспешно вставил Гаретт.

Мистер Тиббет нервно сглотнул.

— Пока. И никогда впредь, в этом я могу вас заверить. Я так скажу… она боится всех знатных вельмож, и у нее, следует признать, есть серьезные причины бояться вас. Но, милорд, я уверен, вы не станете винить ее за эти страхи или считать, что в них есть какая-то угроза для вас лично.

Взгляд Гаретта впился в бледное лицо Мэриан.

— Только виновные испытывают страх.

Мэриан только беспомощно смотрела на него и, задержав дыхание, ждала, что ответит мистер Тиббет.

— Или несправедливо обвиненные, — добавил мистер Тиббет. — В любом случае она доказала, что достойна нашего доверия с того самого дня, когда приехала в Лидгейт. Неужели вы хотите, чтобы мы за всю ее доброту отплатили ей злом, выдав ее секреты?

Когда Гаретт перевел свой грозный, негодующий взгляд на мистера Тиббета, Мэриан не выдержала.

— Милорд, пожалуйста, не мучайте больше этих людей. Я единственная, кто заслужила ваш гнев. Если вы считаете, что я — преступница, что ж, обвините меня в преступлении и отведите к констеблю. Если меня заключат под стражу, то пусть, по крайней мере, меня будет сторожить настоящий тюремщик!

От этих слов лицо Гаретта помрачнело еще сильнее.

— Черт возьми, Мина, я вовсе не хочу увидеть вас за решеткой или на эшафоте. Я надеялся, что вы понимаете это! Но я бы хотел, чтобы вы доверяли мне. Ясно, что вы скрываетесь от кого-то или от чего-то. И мне не важно, что это или кто это. — Он обвел взглядом всех присутствующих. — Даже если это мой дядя.

Затем он снова взглянул на нее.

— Но я не могу защитить вас, если не знаю, что вам грозит! И я не могу доверять вам, если вы не доверяете мне. Так почему бы вам не сказать мне правду и не покончить со всеми тайнами.

О, как бы она хотела этого! Как это было бы чудесно — довериться ему, поверить, что он и в самом деле может ее защитить. Но как она могла на это решиться? Несмотря на все его клятвы, он был и оставался верным слугой короля. Возможно, он смог бы уберечь ее от многих опасностей, но защитит ли он ее от самого короля? Защитит ли он ее тетю и всех жителей Лидгейта от королевского гнева?

Мэриан отвела глаза, понимая, что, как бы страстно ей ни хотелось этого, она не сможет положиться на него. Слишком большой риск.

— Милорд, — почти прошептала она чуть охрипшим голосом, — мне нечего вам сказать.

В комнате воцарилась зловещая тишина. Наконец Гаретт выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Господа, не позволите ли вы мне сказать несколько слов Мине наедине?

Мгновенно комнату наполнили звуки отодвигаемых стульев и быстрых шагов, когда мужчины поспешно покидали комнату. Мистер Тиббет замешкался в дверях, словно хотел заговорить, но, встретив ледяной взгляд взбешенного графа, посчитал за лучшее ретироваться.

Какое-то время после того, как вышел последний из мужчин, Гаретт молча стоял у противоположного от Мэриан края длинного стола. Ее сердце бешено стучало от страха, и она не чаяла, как выбраться отсюда. Наконец она отважилась взглянуть на Гаретта. Он смотрел на нее странным взглядом, словно она была диковинным, экзотическим существом, какого ему никогда прежде не приходилось видеть.

— Я потрясен, — наконец сказал он, и горькая ирония, прозвучавшая в его словах, больно резанула ее. — А я-то полагал, что я единственный человек, околдованный вами. Теперь я вижу, что вы поймали в свои сети весь город. Как вам это удалось?

Мэриан не знала, что ему отвечать, и молча продолжала смотреть в его суровое лицо.

Он оттолкнулся от края стола, на который было присел, и, пройдя через всю комнату, подошел к окну.

— Моя мать однажды сказала мне, — неожиданно спокойно сказал он, — что истинного аристократа… или аристократку отличает способность заслужить преданность и уважение тех, кто стоит ниже на социальной лестнице. — Он помолчал. — Если бы я не встречался с вашей тетей и не видел своими глазами фургон, в котором вы живете, после сегодняшнего разговора я мог бы поклясться, что вы не менее знатного происхождения, чем я.

Он вновь перевел на нее взгляд, и она едва смогла унять дрожь, скорее ощутив, чем увидев темные, необузданные эмоции, притаившиеся в глубине его глаз.

— Они… просто они очень благодарны мне за то, что я лечу их, — пробормотала она срывающимся голосом.

Гаретт покачал головой, не отрывая взгляда от ее лица.

— Нет. Они очень заботятся о вас, это очевидно. И более того, вы также заботитесь о них и доверяете им. Скажите мне, моя милая, почему вы не боитесь доверить ваши секреты такому дураку, как наш дорогой мэр, и в то же время не доверяете мне?

Действительно ли она услышала боль в его голосе? Неужели ему так важно ее доверие? Она едва могла поверить в это.

— Он заслужил мое доверие, милорд, — произнесла она едва слышно. — Они все его заслужили.

Гаретт в несколько шагов подошел к ней. Мэриан отшатнулась, но он обхватил ее за талию и, глядя ей в глаза, нежно провел рукой по щеке. Теперь Мина не сомневалась, что в глубине его глаз притаилась боль.

— Что же мне надо сделать, чтобы заслужить твое доверие, моя цыганская принцесса? — с тоской спросил он.

Этот взгляд, полный муки, глубоко тронул ее. На мгновение у нее возникло почти непреодолимое искушение рассказать ему все, несмотря на уверенность в том, что она не должна этого делать. Но вместо этого она умоляюще прошептала:

— Вы могли бы отпустить меня на свободу.

В ту же секунду облако разочарования окутало его лицо. Казалось, он ведет какую-то скрытую внутреннюю борьбу, но спустя мгновение его лицо вновь застыло с выражением кажущегося безразличия.

— Проси меня о чем угодно, только не об этом. Я не могу отпустить тебя даже для того, чтобы заслужить твое доверие.

Спокойный, почти равнодушный тон, которым был произнесен отказ, разозлил ее.

— Почему же нет? Вы ведь слышали, что говорили эти люди? Я не друг сэру Питни, и у вас нет причин держать меня взаперти, так же как нет причин подозревать меня. Я не сделала ничего дурного!

Он смотрел на нее с пугающей неумолимостью, не отрывая взгляда.

— Если ты не сделала ничего дурного, почему же не хочешь сказать правду о своем прошлом?

На это она не нашлась что ответить. Выхода не было. До тех пор пока она не сможет дать ему исчерпывающие доказательства ее настоящего происхождения, он ее не отпустит. Мэриан вырвалась из его рук, чувствуя острую горечь от полного крушения своих надежд.

— Уильям! — крикнул Гаретт, продолжая следить за ней взглядом.

Дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова Уильяма.

— Милорд?

— Отвези ее назад в Фолкхэм-хауз, — почти прорычал он.

У Мэриан упало сердце, и она застыла как изваяние, услышав эти слова, которые прозвучали словно приговор.

— А вы не поедете с нами? — спросил чуть удивленно камердинер.

— Пока нет, — процедил Гаретт, окидывая Мэриан суровым взглядом. — Мне еще нужно кое с кем поговорить здесь, в Лидгейте.

Если он надеялся напугать ее этой скрытой угрозой, то просчитался, так как единственная вещь, которую поняла Мэриан из сегодняшней встречи с отцами города, это то, что никто в Лидгейте не предаст ее. Поэтому она лишь пожала плечами и покорно направилась к выходу.

Тогда он в несколько шагов нагнал ее и схватил за локоть.

— Мина, предупреждаю тебя. Я узнаю правду, даже если для этого мне придется расспросить каждого человека в городе. Поэтому не стоит сражаться со мной подобным образом. Это лишь продлит твои мучения.

— Боюсь, милорд, у меня нет выбора. Я не могу сказать вам больше того, что уже сказала. Мне ничего не остается, как терпеть эти муки и надеяться, что рано или поздно вы опомнитесь.

Довольно резко она отбросила его руку и не оглядываясь гордо вышла из комнаты в сопровождении Уильяма.

* * *

Уилл бросил одобрительный взгляд на цыганочку. Та сидела на лошади как прелестная королева, но печаль на ее лице яснее слов говорила о том, что встреча с его хозяином и отцами города не прошла для нее бесследно.

Он почувствовал острый стыд, что ничего не делает, чтобы помочь ей. Но что же он мог сделать? Мина так же упорно молчит, как и ее очаровательная тетушка. Не зная их секретов, он не мог подсказать им ничего путного, как лучше обращаться с его хозяином.

В отличие от графа их секреты совершенно не волновали Уилла. Конечно, на то были причины. Прежде всего Уилл нисколько не беспокоился по поводу прошлого, как его хозяин. Ему не было никакого дела до того, какую жизнь вела Тамара прежде. Он знал лишь, что хотел держать ее в своих объятиях и целовать каждый раз, когда видел ее. И что только сделала с ним эта чертовка? Ведь мужчина в его молодых годах может иметь сколько угодно женщин. Так почему же его так тянет к этой недоброй ведьме, которая к тому же еще и на пять лет его старше?

Но ее губы были от этого не менее сладкими… когда ему удавалось укротить ее язвительный язычок. И даже ее чересчур дерзкие манеры не сильно беспокоили его. Он, наверное, умрет, прежде чем сможет переговорить ее, но ему нравились их перепалки. И еще ему нравилось придумывать нечто такое, от чего она застывала на мгновение в молчании, и тогда он, улучив момент, мог получить свою восхитительную сладкую награду.

Он вздохнул. Ему еще предстоит долго стараться, чтобы вновь вернуть ее расположение. Когда она увидит, какой несчастной сделал граф ее племянницу…

Уилл снова взглянул на Мину. Бедная девушка. Хозяин жестковато с ней обходится. А все потому, что не желает следовать примеру Уилла и признать, что больше всего на свете мечтает заполучить девчонку к себе в постель. Граф должен был уломать ее сразу, как только положил на нее глаз, и плюнуть на все свои сомнения. Ведь любому ясно, что она не преступница.

Пока Уилл наблюдал за Миной, несколько слезинок скатились по ее щекам. Отчаянное желание утешить и успокоить ее, внезапно возникшее в его душе, ошеломило его.

— Не надо так убиваться, милая. Все в скором времени образуется.

— Он никогда не отпустит меня, — с горечью сказала она в ответ не то ему, не то на свои мысли.

Тут девушка права, печально подумал Уилл. Она полностью завладела сердцем графа, хоть он и не желает этого признавать, так что он просто не сможет ее отпустить.

— Что же мне делать, Уилл? Я больше не вынесу этого, я просто сойду с ума!

— Не говорите так. Что скажет ваша тетя, если услышит от вас подобные глупости?

Мина продолжала внимательно смотреть на поводья.

— Моя тетя, — сказала она так тихо, что он едва расслышал ее. — А что она скажет, когда узнает о том, что произошло сегодня?

Уилл начал было ей возражать, но что-то в ее взгляде остановило его. Казалось, ей в голову неожиданно пришла какая-то идея. Они как раз в эту минуту проезжали недалеко от леса. Мина выпрямилась в седле, ее лицо прояснилось. Она окинула Уилла пленительным взглядом и спросила:

— Уилл, ты не мог бы оказать мне огромную услугу?

— Если смогу, — отвечал он, с острым интересом наблюдая за мгновенной сменой выражений на ее лице.

— Не позволишь ли ты мне навестить мою тетю, прежде чем мы вернемся в Фолкхэм-хауз?

Ему следовало бы догадаться, что она попросит его о чем-нибудь подобном, но он не мог винить ее за это, так как она вполне заслужила немного утешения и материнской заботы. И все же он громко вздохнул.

— Ох, мисс, да как же… не стоило бы вам просить меня об этом! Сомневаюсь, что это могло бы понравиться его светлости.

— Но ему совсем необязательно об этом знать, — уговаривала она его. — Мы заедем совсем ненадолго. Ну, пожалуйста, Уилл. Мне так нужно… поговорить с ней.

Легкая заминка в ее фразе заставила Уилла занервничать. Он повернулся в седле и взглянул на Фолкхэм-хауз, возвышающийся совсем недалеко. Он бы ни за что не пошел на это, но он понимал, как ей сейчас плохо. И ведь граф вовсе не запрещал Мине навещать тетку, если Уилл или какой другой ее страж сопровождали ее. Так какая разница?

Он внимательно посмотрел на девушку, и в нем вновь шевельнулась жалость. Она показалась ему сейчас такой маленькой и печальной. Ее щеки все еще были мокры от слез. Что бы сказала Тамара, если бы обнаружила, что он отказал ее обожаемой племяннице в такой пустяковой просьбе?

«Да и с чего бы ему ей отказывать?» — спросил он себя. Какой от этого может быть вред? А девочка успокоится.

— Ну хорошо, — проворчал он, — но только давайте быстренько. Я не хочу, чтобы хозяин вернулся в поместье и обнаружил, что нас до сих пор нет.

И в ответ на его слова легкая, загадочная улыбка заиграла на ее лице.

— Это было бы ужасно, не правда ли?

Она пришпорила лошадь и поскакала прямо по дороге, а затем, свернув с нее, через луг в сторону леса. Уилл, ничего не подозревая, последовал за ней. Очень скоро они добрались до фургона Тамары.

— Войди со мной, — с оживленным радушием пригласила Уилла девушка, взбегая по ступенькам. — Я же знаю, ты тоже хочешь увидеться с ней.

Он пожал плечами, однако поторопился войти вслед за Миной. Тамара сидела на своем соломенном тюфяке и шила. При их появлении она подняла голову, и лицо ее озарилось радостью, когда она увидела девушку. А затем она заметила Уилла, и тут же на ее лице появилось совсем иное выражение.

У него упало сердце.

— Я пригласила его навестить тебя, — пояснила Мина, садясь на свободный стул. Она дружеским жестом показала Уиллу на другой стул. Он сел.

От внимательного взгляда Тамары не укрылись ни покрасневшие глаза, ни следы слез. Она сразу помрачнела.

— Что-то случилось, деточка?

Мина вздохнула.

— Довольно многое. Но сначала я попрошу тебя напоить нас чаем. — Она улыбнулась Уиллу. — Я уверена, наш гость с удовольствием присоединится ко мне.

Уилл тепло улыбнулся ей в ответ.

— Я и в самом деле не отказался бы от чего-нибудь согревающего. — И он бросил в сторону Тамары озорной, многозначительный взгляд.

Тамара сердито нахмурилась, а затем приняла воинственную позу, подбоченившись.

— Чай может и подождать. Говорите, что случилось.

Мина пристально посмотрела на Тамару.

— Пожалуйста, тетя, — произнесла она напряженным голосом. — Я не смогу говорить, у меня все пересохло в горле. Приготовь нам твой знаменитый чай с ромашкой, который я так люблю. Я столько времени уже не пила его.

— Чай с ромашкой? — озадаченно спросила Тамара. Внезапно ее лицо прояснилось. Она внимательно посмотрела на Уилла. — Ах да, конечно, мой знаменитый чай. Хорошо, деточка, раз ты настаиваешь на чае, сейчас приготовлю.

Неохотное согласие Тамары сначала удивило, а затем и обидело Уилла. Ну почему эта женщина никогда не делает того, о чем он ее просит, думал он, пока она возилась в дальнем углу фургона. Через несколько минут она снова подошла к ним с котелком и несколькими мешочками, наполненными какими-то листьями. Одарив Уилла ослепительной улыбкой, она принялась готовить свой знаменитый чай, отмеряя определенные порции разных трав, цветов и листьев. Сначала он недоумевал, с чего бы поднимать столько суеты из-за какого-то чая. Но затем мимо прошла Тамара, едва не задев его юбками. И, глядя ей вслед, он мгновенно забыл обо всем на свете. Чай с ромашкой его уже больше не интересовал.

 

15

— Он все еще спит? — озабоченно поинтересовалась Мэриан, чуть взмахивая вожжами. Тамара, которая только что заглядывала в фургон, чтобы проверить Уилла, откинула занавески и вылезла наружу, усевшись подле нее на козлах.

— Боюсь, он уже просыпается. Ты не слишком ясно предупредила меня, и я приготовила не такой крепкий чай, как надо было бы для такого случая.

— Я полагала, мы могли бы оставить его здесь, — проворчала Мэриан.

— Нет, это было бы не слишком умно, — резко заметила Тамара. — Едва он проснется, как сразу побежит к хозяину и все ему расскажет. А тот мгновенно выследит нас и догонит на своих-то лошадях. А так граф начнет искать нас в лесу только спустя несколько часов. Хотя бы на это время нам надо было удержать здесь Уилла.

Мэриан скептически приподняла бровь и улыбнулась. У нее были свои мысли по поводу причин, которые заставили Тамару взять Уилла с собой.

— Что ж, теперь у нас, по крайней мере, есть мужчина, который сможет защитить нас, — сказала она, хитро сверкнув глазами. Тамара в ответ только хмыкнула.

Мэриан вглядывалась в дорогу впереди себя, думая о том, сколько миль отделяют их теперь от Гаретта.

— Жаль, что Уилл не может поспать еще немного. Вряд ли он будет слишком уж счастлив, когда обнаружит…

— Тамара! Чертова ведьма! — раздался вдруг хриплый голос из фургона.

Тамара усмехнулась:

— Кажется, он уже обнаружил.

Уилл покашлял, прочистив горло, и уже громче крикнул:

— Развяжи меня сейчас же, или, клянусь, когда ты это сделаешь, я так надаю тебе по твоему прелестному заду, что ты пожалеешь, что вообще меня встретила!

Тамара несколько напряглась при этих словах, а Мэриан едва сдержалась от улыбки.

Обернувшись к фургону, Тамара крикнула:

— Ты останешься связанным, пока мы не будем в безопасности. И прекрати орать, не то я заткну тебе рот твоим носовым платком.

Наступившая вслед за тем гробовая тишина вселила в Мэриан надежду, что Уилл смирился со своей судьбой. Она почувствовала укол совести за то, что сделала с ним, но у нее не было выбора. После этого ужасного собрания в таверне ей стало мучительно ясно, насколько твердо решил Гаретт выяснить до конца все, что касается ее прошлого.

Уже в ту минуту, когда они расстались с ним и она поехала с Уильямом в поместье, Мэриан знала, что ей следует предпринять. Она не могла позволить графу привести ее к королю, как овцу на заклание. Слава небесам и знаменитому снотворному Тамариному чаю с ромашкой. И как странно, что тот же чай, с которого начались все ее злоключения, теперь поможет ей завершить самую страшную часть ее жизни.

Тетя Тамара была права с самого начала, с раскаянием думала девушка. Попытки обнаружить того, кто сфабриковал обвинение против ее отца, заранее были обречены на неудачу. Она лишь бесполезно рисковала судьбами и жизнями многих людей. Что ж, теперь все кончено. Если им удастся продержать Уильяма связанным день или два, то они отъедут достаточно далеко, и когда он вернется к хозяину, Гаретт уже не сможет догнать их до того, как они переберутся через пролив. А как только они окажутся во Франции, они освободятся от власти Гаретта навсегда.

Мэриан не хотела признаваться даже самой себе, какой одинокой и несчастной она почувствовала себя при этой мысли. Воспоминание о его горячих поцелуях вызвало во всем ее теле невольный трепет и сладкое томление. Но она тут же отругала себя за то, что ее оказалось так легко ввести в соблазн, и постаралась выкинуть из головы образ, все это время неотступно преследующий ее, — Гаретт, каким она запомнила его в таверне: темное от гнева лицо и холодные глаза, словно две серые льдинки, в глубине которых притаилось страдание.

Внезапно страшный грохот раздался за ее спиной, и фургон опасно покачнулся. Пока Мэриан пыталась успокоить лошадей, которых напугал шум, Тамара обернулась.

— Черт его возьми! — только и успела произнести она. Из-за занавесок высунулась рука и, ухватив Тамару, молниеносно утянула ее в полумрак фургона. Мэриан остановила повозку и, откинув занавески, заглянула внутрь.

Уильям сидел на полу, скрестив ноги, а у него на коленях полулежала, размахивая руками и ногами Тамара. Он крепко держал ее своими сильными жилистыми руками, и, хотя женщина изо всех сил извивалась и молотила по нему кулаками, было ясно, что ей с ним не справиться. Мэриан могла лишь в изумлении наблюдать эту безмолвную сцену, недоумевая про себя, каким образом ему удалось избавиться от веревок. Она даже не попыталась вмешаться в эту неравную борьбу, так как прекрасно понимала, что у них обеих не хватит сил, чтобы снова связать Уилла.

— Отпусти меня сейчас же, скотина! — закричала Тамара, неистово молотя кулаками по его рукам, когда поняла, что все ее попытки вырваться ни к чему не привели.

Однако Уильям просто не обращал внимания на свою пленницу. Обернувшись к Мэриан, он сердито произнес:

— Бесчестная лгунья! Вы обе хороши! Как вам удалось меня усыпить?

Мэриан нервно сглотнула. Как ей смягчить Уильяма, чтобы он согласился не отвозить ее обратно к графу?

— Это совершенно безвредно, Уилл, честное слово! — поспешила она его успокоить. — Тамара просто положила немного сонной травы в твой чай, только и всего.

— Ты должен был проспать дольше! — сердито воскликнула Тамара, в конце концов сдавшись и прекратив сопротивление. — Но такие беспокойные и неуживчивые люди, как ты, никогда не ведут себя так, как им полагается. Каким образом ты смог развязаться?

Уильям улыбнулся ей невеселой, жесткой улыбкой, бесцеремонно двигая ее на своих коленях так, чтобы ему было удобно.

— Я когда-то был солдатом, неужто забыла? — проворчал он. Он выпрямил одну ногу, и в то же мгновение Мэриан увидела нож, засунутый за голенище сапога. Тамара, проследив за взглядом племянницы, также увидела нож и почти машинально потянулась к нему. Однако Уильям мгновенно отреагировал, отодвинув ее подальше.

— Не так быстро. Могу себе представить, что бы вы сделали со мной, будь в ваших кровожадных руках этот нож! Мне не нравится, когда меня связывают, как рождественского поросенка! Так что маленько подождите с этим.

Тамара вновь начала вырываться.

— Замри, — прорычал он. — Я еще не решил, как с тобой поступить.

— Пожалуйста, отпусти ее, — мягко попросила Мэриан. — Она не причинит тебе вреда.

— У меня еще будет время убедиться в этом. А сейчас выкладывайте, куда вы собрались удрать?

— Во Францию, — ответила за племянницу Тамара. — Мы с Миной собираемся проложить между нами и этим безумным дьяволом, твоим хозяином, как можно больше миль.

— Надо понимать, что до сих пор я ехал с вами? — холодно спросил Уильям.

— Ну да, — ответила Мэриан. — Ты и сейчас поедешь с нами. По крайней мере до побережья. А там выбор за тобой — ехать с нами или возвращаться к своему хозяину.

Тамара презрительно фыркнула.

— Для него не существует выбора — он ни за что не останется с нами после того, как мы доберемся до побережья.

Неожиданно Уильям нагнулся и запечатлел быстрый поцелуй на шее Тамары. Цыганка залилась краской.

— Ты ведь не захочешь избавиться от меня сейчас, не правда ли, любимая? — прошептал он ей на ухо с широкой ухмылкой на лице. — Я могу пригодиться вам обеим. Вам ведь нужен мужчина, чтобы позаботиться о разных вещах.

Тамара яростно затрясла головой и уже открыла было рот, чтобы возразить, но Мина опередила ее.

— Так ты поедешь с нами, Уилл? — спросила она. Улыбка Уильяма погасла.

— Нет. Я должен буду вернуться к моему хозяину. И вы, по крайней мере вы, мисс, должны вернуться вместе со мной.

Уильям несколько ослабил свои объятия, в которых держал Тамару, и цыганка, улучив момент, двинула изо всех сил его локтем в живот. Хотя он и согнулся от боли, но все еще крепко сжимал руки вокруг ее талии и удержал, когда она попыталась освободиться.

— Да что ж это такое! — воскликнул он. — Неужели ты не можешь посидеть спокойно, как подобает покорной женщине!

— Я никогда не буду покорной, если ты намерен увезти с собой мою племянницу!

— А кроме того, — добавила Мэриан, которой надо было что-то быстро придумать, — ты не сможешь забрать нас с собой силой. Нас здесь двое против тебя одного. Ты можешь вернуться, но только к тому времени, как ты вернешься в Фолкхэм-хауз, граф сочтет, что ты сам, добровольно помог нам сбежать. Не думаю, что он охотно примет тебя обратно на службу.

Уильям нахмурился.

— Так вы все уже продумали? Пытаетесь погубить мою жизнь, и это после всего, что я для вас сделал?

— Сделал для нас? — едва не задохнулась от возмущения Тамара. — Ты помог поймать ее в ловушку, или ты забыл об этом?

Он пристально посмотрел на них обеих. — Ну, на самом деле это не совсем все, что я сделал. Граф найдет нас прежде, чем мы доберемся до побережья. И все, что от меня требуется, — это сидеть и ждать.

И хотя Мэриан от души надеялась, что Уильям ошибается, тем не менее не могла справиться с охватившим ее вдруг страхом.

— Мы выиграли несколько часов. Кроме того, он остался в городе, чтобы расспрашивать обо мне людей. Он, может быть, даже еще не вернулся в Фолкхэм-хауз и не обнаружил, что меня нет.

Она выглянула из фургона и посмотрела на вечернее небо. Как бы ей хотелось оказаться правой.

Но громкий гогот Уильяма показал ей, что он отнюдь не разделяет ее надежд.

— После сегодняшнего утра, — сухо сказал он, — хозяин не сможет долго оставаться вдали от вас, как волк не может не преследовать нежную лань. Предупреждаю, он уже сейчас нас догоняет. И я не хотел бы оказаться в вашей шкуре, когда он нас поймает.

Тамара ловко вывернулась в его руках и прямо посмотрела на него.

— А каким образом он, интересно, узнает, по какой дороге мы поехали, сэр Всезнайка? Мы ведь могли выбрать самые разные пути!

Уильям пожал плечами.

— Всего три месяца прошло с тех пор, как мой хозяин выслеживал одного человека через всю Испанию и схватил его спустя четыре дня после того, как этот человек ступил на землю Франции. Граф выполнял это задание по поручению короля. А нас он будет искать с не меньшим старанием. Он обязательно найдет нас, и с этим вы уже ничего не сможете поделать.

Уверенность Уильяма в способностях Гаретта произвела на Мэриан сильное впечатление. Но затем еще какая-то деталь в его словах привлекла ее внимание. Он сказал, три месяца тому назад. Но примерно в это время ее отец был арестован по обвинению в покушении на жизнь короля. Слабый проблеск надежды полностью завладел ее сердцем и мыслями. Она не могла сейчас думать больше ни о чем другом.

— Уильям, когда твой хозяин вернулся в Англию? — спросила она, стараясь не выдать своего волнения.

Уильям с подозрением посмотрел на нее.

— А почему вы об этом спрашиваете?

— Я… я не могу сказать тебе этого, — произнесла она запинаясь, а затем добавила уже более взволнованно: — Но я должна знать. Пожалуйста. Ну какой от этого будет вред, если ты скажешь мне? А для меня это очень важно!

Он нахмурился, но затем, видимо, решил, что от этого действительно никакого вреда быть не может. От этой мыслительной работы все его лицо сморщилось, он вздохнул, покачал головой и сказал:

— Подождите-ка, дайте подумать… так… когда мы покинули Испанию в поисках нашей жертвы, мы тогда еще не вернулись в Англию. Мы пересекли Ла-Манш и поехали во Францию. Ох и суровое это было плавание, должен вам…

— Когда вы вернулись в Англию? — нетерпеливо перебила его Мэриан. Тамара внимательно посмотрела на нее, но Мэриан ничего не замечала. Сейчас она узнает, был ли Гаретт в Англии во время ареста отца, и если не был…

— Мне кажется, это было самое начало августа, — задумчиво сказал наконец Уилл. — Ну да, как раз через два дня после моего дня рождения! — Он широко усмехнулся. — Я еще сказал его светлости, что это самый лучший подарок мне — увидеть снова родную Англию! И знаете, что интересно…

Но Мэриан его уже не слушала, она молча сидела, оглушенная этим известием. Если Гаретт вернулся в Англию только в первых числах августа, значит, его не могло быть здесь в то время, когда отрава была каким-то образом подброшена в медикаменты ее отца. Конечно, ему совсем необязательно было самому присутствовать при этом, но маловероятно, чтобы, преследуя какого-то человека в Испании, граф в то же самое время мог замыслить и осуществить, пусть и чужими руками, всю эту тщательно спланированную интригу, погубившую ее отца.

Из задумчивости ее вывел голос Тамары:

— Берись-ка за вожжи, и побыстрее, деточка. Нам нужно выиграть время. И не слушай эту болтовню о графе, будто он нас поймает. Просто Уилл пытается нас запугать, чтобы мы сами вернулись.

В полном смятении Мэриан опустила занавески и взялась за вожжи. Щелкая языком и покрикивая на лошадей, чтобы заставить упряжку сдвинуться с места, она все еще продолжала думать о своем новом открытии. Все это время она предполагала, что Гаретт вернулся в Англию вместе с королем или чуть позже, как и все остальные изгнанники. Ей и в голову не пришло удивиться, почему он только сейчас получил возможность взять реванш у своего дяди, так как полагала, что формальности по передаче назад его земель и титула заняли много времени.

Но если Гаретта не было в Англии, когда арестовали отца… значит, он просто не мог иметь к этому отношения. Все ее тело вдруг наполнилось необыкновенной легкостью. От радости кружилась голова. Это оттого, решила она, что ей теперь не придется мучиться от мысли, что она позволила поцеловать себя человеку, которого считала злодеем. Но, даже думая так, она в глубине души понимала, что лукавит. Все было гораздо сложнее. Ей была невыносима сама мысль о том, что Гаретт мог оказаться злодеем.

Это какое-то безумие, решила Мэриан, настегивая лошадей, чтобы те бежали еще быстрее. Даже если Гаретт невиновен в гибели отца, это все равно ничего не меняет. У нее и без этого остаются причины бояться его. Человек, который выполнял важные поручения короля, не позволил бы дочери человека, обвиненного в государственной измене, спокойно разгуливать на свободе.

Невозможно предположить, как он поведет себя в том случае, если узнает, кто она такая. Он говорил, что страстно желает ее. Но это касалось Мины, загадочной цыганки, а вовсе не Мэриан, подозрительной леди, возможно, преступницы. В лучшем случае он начнет подозревать ее и изводить своими допросами, в худшем — просто отдаст ее и Тамару в руки гвардейцев короля.

Мэриан старалась не обращать внимания на леденящий ужас, закравшийся ей в сердце. Он не должен их найти! Ни за что не должен!

Она попыталась себя успокоить. Если не обращать внимания на слова Уильяма, явно переоценивающего своего хозяина, Гаретт не мог творить чудеса. Ведь, в конце концов, он мог и не броситься за ними в погоню. Да и потом, после сегодняшнего столкновения он, возможно, даже рад, что избавился от нее.

Эта надежда подбадривала ее весь конец дня. К вечеру, когда село солнце и усталые лошади то и дело переходили на шаг, Мэриан решила, что, возможно, все еще обойдется. Гаретт их так и не нагнал, а на небе показалась луна, что давало им возможность проехать еще немного.

Если бы она еще не так устала, думала Мэриан, запахиваясь в свой плащ и пытаясь укрыться от пронизывающего осеннего ветра. Этот тяжелый, насыщенный событиями день, казалось, тянулся бесконечно. Ей безумно хотелось спать. Но еще раньше, когда солнце только село, она заглянула в глубь повозки, собираясь попросить тетю сесть вместо нее на козлы, и обнаружила, что Тамара и Уилл мирно спят на одном из тюфяков. Сильные руки Уильяма крепко прижимали к себе Тамару. Она уютно устроилась в его объятиях, и на губах ее играла довольная улыбка. Они оба выглядели такими счастливыми, что у Мэриан не хватило духу разбудить их.

И все же ей придется это сделать, так как больше всего на свете ей хотелось сейчас поспать. Полчаса назад она проезжала через поселок, и вид уютных домов и постоялого двора, манящего горячей едой и теплой постелью, вызвал в ней отчаянное желание остановиться. Но она знала, ей нельзя этого делать. И теперь непрошеные мысли о постели, о мягких подушках и теплых перинах наполнили ее тело сладкой дремотой. Руки непроизвольно разжались, выпустив вожжи, и голова медленно опустилась на грудь.

Если бы она могла отдохнуть хоть немного…

Мэриан проснулась от резкого толчка и обнаружила, что задремала. Сколько же времени она проспала? Ее маска, которую она надела сразу, как только они выехали из Лидгейта, сползла ей на нос. Быстро водрузив ее на место, девушка оглянулась. Лошади завезли повозку на луг и теперь мирно щипали траву. В небе высоко стояла луна, заливая все вокруг серебристым призрачным светом.

Мэриан громко застонала. Очевидно, она проспала несколько часов. Спасибо провидению, она проснулась еще до рассвета. У них в запасе было несколько часов.

А затем она поняла, что именно ее разбудило, — она услышала топот копыт на дороге. Слушая пока далекий, но все приближающийся звук, Мэриан схватила в страхе поводья. Это не может быть Гаретт, успокаивала она себя, пытаясь направить лошадей снова на дорогу, так как звук раздавался четко впереди, а не сзади. Топот все приближался, и теперь она различила, что всадник был не один.

Мэриан едва сдерживалась, чтобы не поддаться панике. Кто может ездить по дороге ночью? Ответ пришел мгновенно. В памяти девушки невольно всплыли все те страшные истории о разбойниках, которые ей приходилось слышать. Она машинально дотронулась до лица, проверяя, на месте ли маска. Наконец она порывисто отдернула занавески и позвала негромко:

— Уильям! Тетя Тамара! Сюда кто-то едет! — А затем вновь попыталась развернуть лошадей.

Однако те не желали ее слушать, тогда Мэриан соскочила на землю и, забежав вперед, со всей силой, порожденной отчаянием, ухватила лошадей под уздцы. Но те были так же измучены и голодны, как и она сама, и никак не желали покидать чудесное пастбище с сочной травой.

И в эту минуту из-за поворота появились всадники. У Мэриан упало сердце. Девять вооруженных солдат устало скакали по дороге, приближаясь к ним. Мэриан застыла на месте в надежде, что солдаты проедут, не обратив внимания на их повозку.

Однако цыганская удача изменила им сегодня. Яркая луна, показавшись из-за облака, высветила очертания фургона, который тут же попался на глаза солдату, скакавшему впереди всех.

— Глядите-ка сюда! — крикнул он товарищам. — Это цыганская кибитка. Как раз то, что нам надо, чтобы смягчить гнев капитана. Он не будет так злиться, что мы упустили вора, если мы приведем ему этих бродяг.

Мэриан стиснула от злости зубы, хотя руки у нее предательски дрожали. Она молила Бога, чтобы на этот раз солдаты не последовали своей «милой» привычке издеваться и преследовать цыган. И в первое мгновение ей показалось, что ее молитвы услышаны.

— Да брось ты, Гарри. Мы так все измотаны, что мне, например, кроме чистой постели и кружки эля, ничего сейчас не надо, — возразил один из его товарищей.

Мэриан обрадовалась, что удача вновь к ним благосклонна. К несчастью, именно этот момент выбрала Тамара, чтобы проснуться и высунуться из-за занавесок.

— Что там такое? — сонным голосом спросила она.

— Тс-с! — зашипела на нее Мэриан, но было уже поздно. Один из солдат заметил густую гриву длинных волос на фоне белых занавесок.

— Ого! — крикнул тот, которого назвали Гарри, разворачивая лошадь. — Да тут у нас цыганская красотка!

— Уилл! — крикнула Тамара, прячась внутрь кибитки, когда увидела скачущего к ним по лугу солдата.

Однако Уильям уже стоял у заднего выхода из фургона с ножом, зажатым в руке. Солдаты громко заржали, увидев это жалкое оружие и долговязую худую фигуру. Трое из них спешились и без разговоров набросились на него. Уилл сражался яростно, поразив их неожиданной ловкостью и силой. Ему даже удалось располосовать руку одному из солдат. Тот завопил и отпрянул, но все же после отчаянной драки остальные выбили у него из рук нож. Подоспевший к ним четвертый солдат изо всех сил принялся бить Уилла кулаком в живот, в то время как двое держали его.

— Оставьте его! — закричала Тамара, выбираясь из повозки и безрассудно бросаясь прямо в толпу подоспевших солдат, окруживших Уилла. Один из них тут же схватил ее.

— Гарри, да ты сегодня и впрямь нашел для нас кое-что, — заорал он в восторге, обхватив одной рукой ее пышные груди.

Уильям рванулся из рук своих мучителей, в бессилии зарычав, но один из солдат опять ударил, и его рык захлебнулся стоном.

Глаза Мэриан заволокло от ярости. Не думая о последствиях, она, запахнув на себе плотнее плащ, выступила вперед и закричала:

— Сейчас же отпустите ее, негодяи!

Мужчины замерли, внимательно глядя на нее. В первое мгновение ее плащ и маска застали их врасплох.

— Осторожнее, у нее оспа, — поспешила крикнуть Тамара, привыкшая придумывать все на ходу, когда приходилось отбиваться от нападавших на них солдат.

— Оспа? — переспросил тот, которого звали Гарри. Затем, подумав, заявил с презрительной усмешкой. — Что ж, пусть покажет, какая у нее оспа, и мы вас, так уж и быть, оставим в покое.

Мэриан растерялась, не зная, что ей делать. Этого было достаточно, чтобы солдаты заподозрили обман. Гарри рванулся к ней и схватил за руку, прежде чем она успела хотя бы попытаться скрыться. Она было замахнулась, чтобы ударить его, но он так крепко обхватил ее и прижал к себе, что у нее перехватило дыхание.

Пока Мэриан пыталась сопротивляться, солдат проворно сорвал с нее маску. А затем и капюшон ее плаща был откинут, открывая полностью ее лицо и светлое облако волос.

— Ну как, парни? — спросил торжествующе Гарри. Он подтащил ее, упирающуюся, поближе к другим. Здесь он с видом фокусника сорвал с нее плащ.

Кто-то громко присвистнул.

— Черт возьми, Гарри, что за красотку ты раздобыл!

— Да, хороша, — отвечал довольный Гарри, обхватывая ее за талию твердыми как железо руками.

Внезапно Мэриан почувствовала холодную сталь ножа на своей коже под шнуровкой корсета, и в следующее мгновение ее платье было распорото на спине. Гарри отбросил нож. Под одобрительные возгласы солдат, обступивших их, он сорвал с нее шарф, прикрывавший грудь, и стащил разорванное на спине платье, полностью обнажив почти по пояс. А затем он с такой силой сжал ей одну грудь своей мозолистой лапой, что Мэриан закричала от боли.

Снести такое она уже не могла и с невесть откуда взявшейся силой принялась отчаянно вырываться. Изловчившись, она согнула ногу и нанесла сильный удар пяткой по самому уязвимому месту мужского тела. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы он отпустил ее.

С громким проклятием Гарри швырнул ее на землю и придавил сверху всей своей тяжестью, сев на нее и скрутив ей руки за спину.

— Ах ты, лживая маленькая шлюшка! — взревел он. — На самом деле ты — язва, а не оспа! Ну что, цыганка, давай посмотрим, как долго ты выдержишь, развлекая нас этой ночью. Пожалуй, мы поучим тебя и твою подружку, как ублажить мужчину!

Мэриан застонала от страшной боли, уверенная, что Гарри просто раздавит ее своей массой еще раньше, чем изнасилует. В тот самый момент, когда она уже решила, что сейчас умрет от удушья, один из солдат крикнул:

— Гарри, кто-то скачет!

Мэриан эти слова почти не обрадовали. Словно сквозь туман она подумала лишь о том, уж не едет ли еще один ее мучитель.

— И что? — равнодушно бросил Гарри. — Он просто проедет мимо, когда увидит, кто мы. Никто не посмеет задавать нам вопросы.

Мэриан подняла было голову, пытаясь закричать в слабой надежде на то, что проезжий, кто бы он ни был, сжалится над ней и Тамарой и вступится за них. Но ей так сдавило горло и грудь, что она смогла лишь слабо пискнуть. Тем не менее Гарри с силой прижал ее лицом к траве, стараясь заглушить малейший звук.

А затем сквозь пульсирующий шум в ушах от прилившей к голове крови до нее донесся цокот копыт на дороге. Этот звук становился все громче и громче, и, когда он внезапно смолк, в ее душе шевельнулась слабая надежда…

— Что это вы там затеяли? — донесся до нее громкий, властный голос, показавшийся ей знакомым, и она услышала, что всадник свернул с дороги и приближается к ним.

Но ее надежда тут же улетучилась, когда она вспомнила, что их здесь девять человек на него одного.

— Ну, уж это не ваше дело, я так полагаю, — крикнул Гарри у нее над ухом.

На этот раз голос Гаретта раздался совсем близко:

— Отпусти ее! Немедленно!

— Кто вы такой, что… — начал было Гарри, но не успел закончить фразы. Мэриан внезапно почувствовала, что освободилась от страшной тяжести, и, взглянув вверх, увидела, как Гаретт буквально поднял Гарри в воздух одной рукой, ухватив его за шиворот.

Пока он так держал его, кипя от бешенства, Гарри дергался, пытаясь вдохнуть, но это ему не удавалось. Внезапно его лицо приобрело багровый оттенок, и он захрипел. Только тогда Гаретт отшвырнул его. Гарри упал на землю, судорожно глотая воздух, а Гаретт безбоязненно повернулся к нему спиной. Пока остальные солдаты молча глазели на него в благоговейном страхе, Гаретт встал на колено возле Мэриан и повернул ее к себе лицом. Он быстро ощупал ее глазами, чтобы удостовериться, что она невредима. При виде ее растерзанного платья и обнаженной груди его взгляд сделался ледяным, и она увидела в нем холодный, беспощадный гнев. Встав на ноги, он помог ей подняться, а затем, подхватив с земли плащ, бережно укутал и прижал к себе.

Мэриан с благодарностью плотнее завернулась в плащ и подняла на него глаза. С каменным выражением лица граф обернулся к солдатам.

— Кто ваш капитан? — грозно спросил он.

Один из солдат нервно хохотнул.

— Если вы думаете, что нашему капитану есть дело до того, что мы немного развлеклись с какой-то цыганкой… — беспечно начал он.

— Ему будет дело, если он узнает, что вы оскорбили друзей графа Фолкхэма, — холодно прервал его Гаретт.

— Графы не якшаются с цыганками, — выкрикнул кто-то из солдат из-за спин других.

В этот момент Уильям нашел в себе силы подать голос. Вырываясь из рук, которые все еще держали его, он крикнул:

— Вы идиоты! Он знает, что говорит. Ведь он сам граф и есть! И я бы на вашем месте не испытывал слишком долго терпение его светлости. Я-то всего лишь его камердинер, но вот она, — он кивнул в сторону Мэриан, — она его сбежавшая любовница.

На этот раз Мэриан безропотно смолчала, даже не пытаясь оправдаться. Пусть бы они думали все, что угодно, лишь бы только отпустили ее, Тамару и Уилла целыми и невредимыми.

Это откровение заставило солдат ненадолго задуматься, но все же было видно, что слова Уилла их не убедили и они не собираются отпускать свою жертву. Когда двое из мужчин с угрожающим видом двинулись с места, намереваясь подойти ближе, Гаретт чуть отстранил Мэриан и выхватил шпагу.

— Подумайте, прежде чем начнете действовать, — предостерег он. — Если я не граф, то вы ничего не потеряете, кроме ночи удовольствия, которое еще надо разделить на всех. Но если я все-таки граф, то вы потеряете слишком многое, напав на меня.

Те двое колебались. А затем Мэриан увидела, что Гарри пришел в себя и уже готовится напасть на Гаретта сзади.

— Гаретт! — вскрикнула она предостерегающе, указывая ему за спину.

Гаретт мгновенно обернулся, как раз вовремя, чтобы отразить удар палаша, направленный прямо ему в сердце. Гарри нанес еще удар, но на этот раз Гаретт не только парировал удар, но и выбил из его рук оружие, а затем приставил кончик шпаги к его горлу.

— Как ты скажешь, Мина, — холодно произнес он, чуть наклонив голову в ее сторону, — проткнуть ему горло прямо сейчас или отвести к его капитану?

Мэриан задрожала, испытывая большое искушение предоставить Гаретту право выбора.

— Пожалуйста, милорд! — прохрипел Гарри. — Я не знал, что она ваша любовница…

Несколько мгновений Гаретт с отвращением смотрел на солдата. Уверенная, что он может убить человека, если она не вмешается, Мэриан поспешно сказала:

— Н-не надо его убивать из-за меня.

Казалось, ее тихий голос вернул его из какого-то собственного ада. Гаретт взглянул на нее и спросил почти спокойно:

— Почему же?

Ну как она могла объяснить ему, что уже много лет она приходила на помощь людям и сейчас не могла допустить, чтобы кого-то убили прямо у нее на глазах, и она была бы тому причиной! Пусть даже это такой негодяй, как Гарри. И она тихо ответила:

— Я не хочу, чтобы на мне была чья-то кровь.

Затем она вышла вперед и мягко положила руку на плечо Гаретту. Она чувствовала, как напряжены его мышцы, и, когда он принял решение, уловила это по тому, как он слегка расслабил плечи.

— Кто ваш капитан? — снова спросил Гаретт.

— Мэривейл, — пробормотал запинаясь Гарри.

Его глаза не отрываясь следили за клинком, застывшим у самой его шеи.

Гаретт опустил шпагу.

— Он все от меня узнает, и, могу заверить, ты получишь сполна за то, что сделал сегодня.

Затем он повернулся к другим солдатам.

— Что до остальных, то благодарите мою женщину за то, что она не может выносить вида крови. А теперь убирайтесь все, пока я не поддался искушению и не переменил свое намерение.

Гарри поспешил первым взобраться на коня. Те, что держали Уильяма, резко отпустили его, и бедняга рухнул на одно колено. Солдат, захвативший Тамару, в сердцах отшвырнул ее. А затем, недовольно ворча, все последовали за своим лидером, явно не желая испытывать судьбу и связываться с этим сумасшедшим графом, особенно после того, как он продемонстрировал им свое искусство владения шпагой.

Тамара, проклиная солдат, тут же бросилась к Уильяму и быстро принялась ощупывать его, проверяя, все ли кости целы. Гаретт продолжал стоять как изваяние, сжимая в руках шпагу, и холодно наблюдал за тем, как уезжают солдаты. Но едва вся группа скрылась из виду, он вложил клинок в ножны и повернулся к Мэриан.

— Они не… они не причинили… — Казалось, он не в состоянии выразить словами свой страх, хотя девушка и поняла, о чем он хочет ее спросить. Выражение его лица представляло собой смесь тревоги и мучительной боли, когда он раскрыл полы ее плаща и вновь оглядел ее, на этот раз чуть внимательнее.

— Нет, — прошептала она, позволив его взгляду задержаться на ней несколько мгновений, прежде чем вновь запахнула полы плаща. — Я должна благодарить за это вас, милорд.

В лунном свете его глаза засверкали словно два бриллианта, обжигая и смущая ее.

— Да. — Затем он вновь замкнулся и коротко произнес: — Мы обсудим это позже.

Повернувшись к Тамаре, склонившейся над Уильямом, который с ворчанием принимал ее заботы, Гаретт спросил:

— Как он?

— Кости не сломаны, — пробормотала она и добавила: — Жить будет.

— Хорошо. — Гаретт обратился к своему слуге: — В нескольких милях отсюда есть деревня. Как ты думаешь, вы с Тамарой сумеете добраться туда одни?

— Конечно, — ответил Уилл.

— Мы с Миной поедем вперед и поищем постоялый двор. Вот тебе золото, если понадобится. — Граф бросил кошелек Уильяму.

Тамара ловко поймала кошелек.

— Оставьте Мину со мной, милорд, — попросила она, передавая золото Уиллу. — Я смогу утешить ее не хуже вас.

Гаретт фыркнул.

— Ну да, и снова ее украдешь. Нет уж, благодарю. Ты и так подбила моего человека помочь ей сбежать. Я не собираюсь предоставлять тебе еще одну возможность.

Душу Мэриан переполняли сейчас два чувства. Несмотря ни на что, она испытывала необыкновенную, непонятную ей самой радость и облегчение оттого, что Гаретт пришел забрать ее назад к себе. Но при его последних словах она почувствовала себя виноватой, ей не хотелось, чтобы Уильям пострадал из-за нее.

— Гаретт, — тихо пробормотала она, — Уильям не по собственной воле уехал с нами.

— Что? — обратил он к ней свой пылающий гневом взор.

— Мы… мы, — запинаясь начала она, с ужасом думая, что ее признание только усилит все его подозрения на ее счет. Но выбора не было.

— Мы усыпили его, — сказала Тамара безо всякого намека на раскаяние. — Это была единственная возможность увезти ее от вас. А потом, когда он проснулся, мы были уже достаточно далеко и ему не было никакого смысла возвращаться.

— Черт тебя возьми, девица, ты сама знаешь, что это неправда, — запротестовал Уильям.

Было слишком темно, и Мэриан не была вполне уверена, но ей показалось, что Гаретт улыбается.

— Уильям был что-то уж слишком уверен, что вы нас найдете, — подозрительно сказала она, игнорируя хмурый взгляд тетки.

— Мне помогло то, что он выбрасывал на дорогу кое-какие вещи, — сухо заметил Гаретт.

На этот раз уже вскипела Тамара:

— Уильям Крэшоу, ты подлый предатель! Я должна была бы…

— Но согласись, Тамара, что его светлость появился очень кстати! Что было бы, если бы он искал нас хотя бы на час дольше? — оборвал ее Уилл.

Тамара лишь сердито на него посмотрела, но прикусила язык.

Гаретт бросил на своего камердинера взгляд, полный сочувствия.

— Вам двоим я советую ехать как можно скорее. Как показали события сегодняшней ночи, дороги далеко не безопасны для цыган.

— Не беспокойтесь, милорд, — отвечал Уильям. — Мы бросим здесь эту несчастную кибитку, вот что мы сделаем, и поедем верхом. Больше нам никто не помешает.

Тамара тут же начала возмущаться, но Гаретт посчитал за лучшее не обращать внимания на их перепалку. Он легко поднял Мину на руки и посадил в седло, а затем вскочил сам.

Девушка сохраняла молчание. Она была слишком измучена событиями и волнениями этой страшной ночи, чтобы протестовать. И когда он прижал ее спиной к своему крепкому, жилистому телу, лишь покорно расслабилась в его руках.

— Тебе лучше постараться немного подремать, если сможешь, — довольно холодно произнес он ей на ухо, — потому что позже нам предстоит серьезный и долгий разговор.

И тон, которым это было сказано, мог означать лишь одно — Мэриан не понравится то, что он собирался ей сказать.

 

16

Плотно запахнувшись в плащ, Мэриан сидела на жестком деревянном кресле возле только что разожженного камина и со все возрастающей тревогой наблюдала за Гареттом, который в это время обсуждал с хозяином постоялого двора вопрос об оплате. Комната, которую он снял для нее, казалась совсем маленькой и тесной, но Мэриан была так измучена и взволнована, что ей сейчас было все равно. Она уловила обрывки разговора о том, что «…подъедут еще двое» и «…завтрак подайте рано», С большим запозданием она поняла, что эта комната предназначалась им двоим.

Это открытие заставило ее сердце сильнее забиться от страха, к которому примешивалось еще какое-то странное чувство… Предвкушение? Любопытство? Она не стала открыто выражать свой протест при хозяине, так как понимала, что ни к чему хорошему это все равно не приведет, только еще больше разозлит Гаретта. А Мэриан не сомневалась, что он и так сильно рассержен. С того самого момента, как они покинули Тамару и Уильяма, Гаретт воздерживался от разговоров. В дороге ей каким-то образом все-таки удалось заснуть, наверное, ее укачал размеренный бег коня, к тому же ее поддерживали сильные и такие надежные руки Гаретта. Когда они подъехали к постоялому двору, девушка проснулась, и Гаретт, не сказав ни единого слова, крепко взяв ее за руку, ввел внутрь.

Однако ей и не нужны были слова, чтобы понять, как он зол. Всем своим существом она чувствовала исходящие от него волны с трудом сдерживаемого гнева. Она понимала, что он еще не остыл после этого отвратительного происшествия с солдатами, но также опасалась, что его ярость может в любую минуту обратиться против нее.

И у него таки были причины для гнева, пришлось ей признать. Как дочь благородного человека, дворянина, она никогда еще до сегодняшней ночи не сталкивалась так близко с насилием и жестокостью. Правда, помогая отцу, она не раз видела бедных женщин, ставших жертвами насилия, которое солдаты хотели учинить над ней и Тамарой. Но отец никогда не подпускал ее к ним близко и сам занимался врачеванием их телесных и душевных ран. Не приходилось ей также видеть, чтобы кого-нибудь избивали с такой жестокостью, как сегодня били Уильяма.

События этой страшной ночи потрясли девушку. Теперь она поняла, почему Тамара постоянно стремилась ее защищать и была так осторожна. Неудивительно, что Гаретт твердил ей о том, что она нуждается в покровителе и защитнике. Она вспомнила, как грубые солдатские руки сжимали ее грудь, и содрогнулась от ужаса и отвращения. Теперь, после всего пережитого, предложение Гаретта показалось ей более соблазнительным, чем прежде. Внезапно перед ее мысленным взором предстала вся ее будущая жизнь: бесконечные скитания по дорогам, гнетущий страх, непредвиденные встречи с такими грубыми, жестокими насильниками, как сегодняшние солдаты. Не лучше ли смириться и позволить Гаретту получить то, чего он так жаждет, в обмен на его покровительство и защиту?

Но нет! Что за недостойное малодушие! Как она может хотя бы думать об этом! Это никак не соответствовало ее представлениям о святости брака и важности брачных клятв. Ведь, в конце концов, ее отец рисковал своим благополучием и положением в свете, когда заключил законный брак с ее матерью. Он женился на цыганке потому, что слишком любил и уважал ее, чтобы предложить что-либо иное.

Отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что Мэриан хотя бы задумалась о подобной возможности — принести в жертву свое достоинство и самоуважение — всего лишь из страха стать жертвой грубых мужланов. Ради своего отца она обязана устоять против соблазна и отказаться от предложения Гаретта, которое было сделано не по зову сердца, а единственно по желанию плоти.

Подумав так, она осмелилась взглянуть на графа, стоящего прямо перед ней. Даже усталый и раздраженный, он показался ей потрясающе красивым. И она должна была признаться, что существовали и другие, не менее важные причины, по которым она не должна была ему позволить соблазнить себя. Она никогда бы не смогла уступить ему, не отдавшись всецело не только телом, но и душой. А для него это была бы всего лишь небольшая интрижка. Если только она уступит ему, ее боль будет еще острее и мучительнее, чем если она просто его покинет. И теперь, более чем когда-либо раньше, она должна найти способ сбежать от него, или ей придется навсегда потерять собственную душу.

Тем временем Гаретт вышел из комнаты вместе с хозяином. Она безо всякой надежды оглядела помещение и временно отбросила мысли о побеге. Гаретт стоял прямо за дверью, до нее долетал его громкий голос, когда он своим обычным властным тоном отдавал распоряжения слугам.

Мэриан ждала в нетерпении, всем сердцем желая, чтобы их разговор, каким бы он ни был, уже остался позади. В полном смятении чувств она наблюдала за тенями от пламени в камине, извивающимися на противоположной стене. Тени танцевали необычный, завораживающий танец — темные отражения, словно из иного мира, повторяли танец огня. Эти лишенные света пальцы, казалось, дотягивались до нее, искушая, увлекая, притягивая…

Она резко отвернулась от извивающихся теней, которые, казалось, намекали на темные стороны всего яркого, светлого, манящего. Они слишком отчетливо напомнили ей о переплетающихся сейчас в ее душе противоречивых чувствах — неуверенности и смущения, огорчения, что ее поймали, и… как бы ей ни стыдно было в этом признаться, над всем этим господствовало чувство огромного облегчения оттого, что она снова рядом с ним.

Гаретт возвратился один, и сердце у нее замерло, а затем быстро забилось, словно испуганная птичка в клетке.

Он очень тихо прикрыл дверь и запер ее на задвижку. Скрежещущий звук металла наполнил ее душу тревожным, почти пугающим ощущением неотвратимости наступающей развязки. Как ни странно, но Мэриан в действительности нисколько не боялась графа. Она чувствовала: он никогда не причинит ей вреда. Но она панически боялась предстоящего разговора, так как своими искусными речами ему всегда удавалось опутать ее, установить какие-то новые рамки и ограничения.

В комнате повисла неловкая тишина. Граф внимательно изучал ее с ног до головы. От его пристального взгляда не могли ускользнуть ни травинки, прилипшие к плащу, ни следы грязи, ни разорванные завязки плаща. На его щеках отчетливо заиграли желваки, и девушка невольно вздрогнула в ожидании грозной отповеди.

— Я должен был бы убить его. Мне надо было убить их всех! — наконец произнес он с такой яростной ненавистью, что она невольно изумилась той выдержке и самообладанию, которые он проявлял все это время.

Мэриан поднялась с кресла и повернулась к нему.

— Но их было так много. Вы сами могли бы погибнуть, если бы попытались сделать это.

— А разве для вас это имеет какое-нибудь значение?

Эти слова, казалось, вырвались помимо его воли. Он шагнул к ней, не отрывая глаз от ее лица, а затем, сорвав резким движением свой плащ, бросил его на другое кресло, стоящее возле камина.

— Ведь вам было все равно, что я пережил, когда вы сбежали от меня? Так что же беспокоиться о том, умер бы я или остался жив?

Он резко отвернулся и с горькой печалью уставился в огонь, словно ему было нестерпимо больно смотреть на нее в ожидании ответа. Сердце Мэриан внезапно сжалось. Она вдруг увидела морщины, пролегшие в углах его губ, усталое, осунувшееся лицо и почувствовала нестерпимое желание утешить его, стереть эту горечь с его лица.

— Но я ни за что бы не хотела, чтобы вы погибли от рук этих негодяев, милорд. И я уверена, вы знаете об этом. Что бы вы обо мне ни думали, но я действительно искренне вам благодарна за…

— К черту! Мне не нужна ваша благодарность, — крикнул он так яростно, что она невольно вздрогнула и неосознанным движением еще сильнее запахнула на себе плащ. Он вновь обратил на нее свой пылающий взгляд. — Есть только один способ выразить мне вашу благодарность.

Она не посмела спросить его, что это за способ.

— Это не то, что вы подумали, — добавил он, увидев выражение ее лица и густой румянец, заливший щеки. — Хотя, Бог свидетель, я бы очень хотел этого. И то, что я сейчас хочу попросить у вас, вы должны мне за все те мучительные часы, которые я провел, воображая себе, в какую беду вы могли попасть. И за ту муку, которую испытал, когда увидел, что, к несчастью, оказался прав…

Он оборвал себя с тихим проклятием. Она, казалось, была не в состоянии посмотреть ему в глаза, так как ее мучило раскаяние, хотя она и убеждала себя, что ее вины в том нет и что раскаиваться должен он, так как именно он толкнул ее на побег. И все же…

— Так что же… что вы хотите от меня? — запинаясь, пробормотала она.

— Я хочу услышать вашу клятву. — Он коротко, сухо рассмеялся. — Я и не надеюсь, что это может что-то значить для цыганки, но вы как-то говорили мне, что вас воспитывали на других принципах. — Мэриан взглянула на него и по выражению его лица, освещенного сейчас пламенем камина, поняла, что он очень серьезно относится к своим словам. — Как дочь своего отца, человека благородного, поклянитесь, что никогда больше не воспользуетесь ни малейшей возможностью, чтобы сбежать от меня. Поклянитесь, что вы никогда не покинете Фолкхэм-хауз без моего разрешения.

У Мэриан упало сердце. Его требование ничуть не удивило ее, но она не могла дать ему такого обещания. Ведь побег был ее основной целью и надеждой, ибо если она останется…

— Поклянитесь, Мина! — почти прорычал граф, придвинувшись к ней так близко, что она могла прочитать отчаянную решимость в каждой черточке его сурового застывшего лица.

— Не могу, — прошептала она, и в ее сразу потемневших золотистых глазах отразилось явное сожаление.

Его руки сжались в кулаки, словно он с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на нее.

— Так, значит, вы предпочитаете рисковать, что вас изнасилуют или, еще того хуже, убьют какие-нибудь гнусные подонки вроде сегодняшних солдат, чем жить со мной?

— Нет! Вы знаете, что это не так! — воскликнула она. От рыданий у нее внезапно перехватило горло, ибо она больше не могла скрывать от самой себя тот очевидный факт, что, если бы не все эти трагические обстоятельства, она бы предпочла остаться с ним навсегда.

— Вы хотя бы отдаете себе отчет, что произошло бы сегодня ночью, не подоспей я вовремя?

Прежде чем она успела ответить, он потянулся и одним резким рывком дернул за завязки ее плаща. В мгновение ока плащ оказался на земле возле ее ног, а она потрясенно уставилась на него. Растерзанный лиф платья едва прикрывал соски ее обнаженной груди, и на белой коже отчетливо выступили багровые синяки. При виде столь явного свидетельства жестокости, с которой пришлось столкнуться девушке, в темных глазах Гаретта вспыхнула отчаянная, безудержная ярость.

Он легко дотронулся до одного из синяков.

— Это всего лишь слабый пример того, что бы они могли сделать с вами. И тем не менее вам все равно, вас это даже не волнует!

— Конечно, мне не все равно! Неужели вы думаете, что мне бы не хотелось путешествовать так, как мне нравится, без риска, что на меня могут напасть и надругаться подобные негодяи только из-за того, что я цыганка! Мне совсем не все равно, милорд, и, думаю, вам даже трудно понять, до какой степени меня это волнует!

— Тогда позвольте мне защищать вас, — произнес он так, словно это было решением проблемы. — Примите мое покровительство. Поклянитесь, что вы никогда меня не покинете. Клянитесь же!

— Я… я не могу, — повторила она чуть хрипло, пытаясь справиться с комком, застрявшим в горле. — По той же самой причине, которая заставила меня сегодня утром сбежать из Фолкхэм-хауза, я не могу пообещать вам не попытаться сделать это снова.

Он впился в нее взглядом в тщетной надежде обнаружить хоть какое-нибудь проявление слабости, заставившей бы ее сдаться. Освещенное дрожащим светом камина, его лицо показалось ей почти дьявольски пугающим и… прекрасным.

Она упрямо подняла голову, не в силах удержаться хотя бы от такого жеста неповиновения. Она не позволит ему запугать себя только из-за того, что произошло сегодня ночью.

Он сразу уловил вызов, и выражение его лица мгновенно изменилось.

— Что ж, пусть так. Я привяжу тебя к себе другим способом.

В первое мгновение она не поняла, что он имел в виду. Не отводя взгляда от ее лица, он принялся очень медленно и методично расстегивать золотые пуговицы своего камзола.

Она увидела жесткий блеск в его глазах и почему-то совсем некстати подумала, что он собирается ее бить. Но затем в его взгляде зажглось нечто более глубокое и столь же древнее, как насилие, но еще сильнее ужаснувшее ее. Внезапно она испытала самый настоящий шок, поняв, как он собирается привязать ее к себе, и взглянула на него с чувством, граничащим с отчаянием.

— Нет, — прошептала она, в то время как он, скинув с плеч свой роскошный камзол, швырнул его через всю комнату. Его пальцы принялись тем временем развязывать завязки на сорочке, породив в ней совершенно неприкрытую панику. — Нет, я вам говорю. — Ее голос зазвенел от страха. — Это ничего вам не даст. Если вы возьмете меня силой, я тем более постараюсь сбежать от вас снова.

— Взять вас силой? — переспросил он, насмешливо приподняв брови, в то время как его пальцы ловко расстегивали пуговицы на рукавах. — Уж не думаете ли вы, что я такой же, как тот грубый, примитивный солдат, который повалил вас в поле на землю? Уверяю вас, мне нет необходимости вести себя столь варварским образом.

Она осторожно, бочком, отошла от него, подобрав юбки, словно намереваясь при первой возможности броситься бежать.

— Вы самонадеянный наглец, если полагаете, что я охотно бро…

Она запнулась на полуслове, так как он, стянув через голову сорочку, предстал перед ее потрясенным взором обнаженный по пояс. Девушка во все глаза смотрела на него, не в силах отвести взгляд. Она не раз видела голых мужчин, пациентов своего отца, но ей еще никогда не приходилось видеть такое великолепное мужское тело. Широкие плечи, крепкая мускулатура, бронзовая загорелая кожа, покрытая темно-каштановыми завитками волос. Эти волосы взбудоражили ее воображение. Девушка невольно скользнула по ним взглядом вниз, к животу, а затем ниже…

Она судорожно вздохнула и быстро отвела глаза. О чем только она думает, стоя здесь и глазея на него, как полная дурочка! Да она должна бежать отсюда со всех ног!

Но он все еще стоял между ней и дверью. С необычайным проворством, рожденным страхом, она перебралась через кровать и встала с другой стороны. А он, словно не замечая этого, спокойно сел в кресло возле камина и принялся с беззаботным видом снимать сапоги.

— Все это не так уж необходимо, как вы знаете сами, — сказал он, когда его сапог со стуком упал на пол. — Поклянитесь мне в том, что я прошу от вас, и я позволю вам еще ненадолго сохранить свою драгоценную невинность.

В сердце Мэриан начала закипать ярость, которая неожиданно помогла ей обрести уверенность в себе.

— С тем, чтобы вы могли воспользоваться ею позже, пока будете держать меня «в безопасности» — в плену, в Фолкхэм-хаузе? Я не так глупа, и вам никогда не услышать от меня клятвы, что я готова перерезать собственное горло, милорд.

На несколько мгновений он замер с одним сапогом в руке, окидывая ее внимательным изучающим взглядом.

— А знаете, вы ведь вовсе не хотите бороться со мной. Это все ваше упрямство заставляет вас сражаться с ветряными мельницами. Бессмысленное занятие, должен вам сказать.

— Но вы не ветряная мельница! — прошипела она, осторожно обходя кровать и приближаясь к двери с другой от него стороны.

Внезапно он встал.

— Нет. А вот вы похожи на Дон Кихота в своем нелепом стремлении сражаться там, где это совершенно ни к чему. Что вы стремитесь сохранить таким образом? Недоверие к аристократам, которое удерживает вас от того, чтобы признать некую правду!

— Какую же, например? — спросила она машинально, полностью поглощенная мыслями о том, как добежать до двери и открыть задвижку прежде, чем он успеет схватить ее.

— Что ты хочешь меня!

Это прозвучало так неожиданно, что она мгновенно забыла о бегстве.

— Нет! — выпалила она, бросив на него удивленный, встревоженный взгляд. — Никогда!

— Твои губы сказали мне совсем иное, когда я последний раз целовал тебя!

Она яростно затрясла головой, втайне сожалея, что не смеет признаться хотя бы себе самой в том, что он прав.

— И главное, к этому нет никаких препятствий, черт возьми, кроме твоего ослиного упрямства!

Она могла бы назвать, по крайней мере, несколько препятствий и среди них — собственную безопасность. Мэриан отнюдь не была уверена, что сможет устоять и сохранить благоразумие, если только он дотронется до нее.

Эта отчаянная мысль толкнула ее на решительные действия. Возле ее ног лежал брошенный графом камзол. Она подняла его и внезапно набросила на Гаретта, а затем ринулась к двери. Она слышала за спиной его проклятия, но не стала оглядываться, торопливо пытаясь справиться с задвижкой дрожащими от страха пальцами. В следующий момент она открыла запор и, ухватившись за ручку, дернула ее на себя.

Но не успела она распахнуть дверь и выскользнуть наружу, как сзади на нее навалилась огромная тяжесть. Дверь с силой захлопнулась.

— Не могу поверить! Неужели после всего, что произошло сегодня, ты пытаешься проделать это еще раз? — раздался над ухом сердитый голос Гаретта.

Он схватил девушку за плечи и, резко развернув лицом к себе, снова прижал к двери.

— Бог свидетель! Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это была твоя последняя попытка!

Она не успела ему возразить, так как в следующее мгновение он уже прижался к ее губам грубым, жадным поцелуем.

Ее рассудок возопил об опасности. В панике она попыталась сопротивляться и заколотила изо всех сил кулаками по его каменной груди, стараясь отвернуть голову и ускользнуть от его горячих губ. Он не обращал внимания на удары, только зажал ее еще теснее, обхватив с двух сторон ее бедра своими крепким ногами, так что она не могла двинуться. Когда же она отвернулась от него, он не стал настаивать, просто наклонился ниже и прижался лицом к ее шее, легко захватывая губами чувствительную нежную кожу.

Затем его губы скользнули ниже к холмику ее груди, и он осторожно поцеловал один из ее синяков, оставленных грубыми руками солдата.

— Я никогда не причиню тебе боли, моя милая, — пылко прошептал он, подняв голову.

Неожиданно Мэриан замерла и положила руки ему на плечи. Она не могла больше сопротивляться, зачарованная его сверкающим, полным страсти взглядом.

— Вы сейчас делаете мне больно, — выдавила она из себя эту явную ложь в последней отчаянной попытке избежать сетей соблазна, в которые он собирался ее завлечь.

— Где же? — насмешливо спросил он, ни на миг не ослабив объятия.

Она растерянно смотрела на него.

— Здесь? — продолжал он, прижимая кончики пальцев к тому месту на шее, которого только что касались его губы.

Мэриан молчала. Она не могла заставить себя произнести хоть слово. Хуже того, она чувствовала, как колотится сердце, как пульсирует жилка под его пальцами. Он тоже это почувствовал, так как в его глазах еще ярче вспыхнул жаркий огонь желания.

— Или, может быть, здесь? — пробормотал он, медленно скользя ладонью по ее плечу вниз, и, едва касаясь, накрыл ее грудь в том месте, где только Что целовал ее. Его рука остановилась как раз против сердца.

«Да, — подумала она в отчаянии. — Именно здесь у меня болит сильнее всего. Но ты никогда не должен узнать об этом!»

Это была последняя связная мысль, которую он позволил ей. А затем его губы вновь приникли к ее губам, уже менее настойчиво, но более пылко, медленно пробуждая в ней желание.

Больше она уже ни о чем не думала. Чувства и эмоции захлестнули ее, она купалась в них, ощущая их всем своим телом. Его заросшее щетиной лицо оцарапало ей щеки, и от этого ее бросило в жар. Затем его язык, завладев ее ртом, начал мучительно-дразнящий танец, вынуждая ее ответить. А потом, словно сквозь туман, она почувствовала, как ее нежные груди прижимаются к его крепкой обнаженной груди.

В этот момент он отстранился от нее — всего на один миг, только чтобы поднять ее на руки.

— Сегодня, моя прелесть, ты откроешь мне, по крайней мере, одну из своих тайн, — прошептал он, а когда она попыталась спорить, склонился над ней и нежно поцеловал в губы. Потом он опустил ее на пол возле кровати, а сам бесстыдно, прямо на ее глазах, начал снимать панталоны и чулки.

Мэриан охватила самая настоящая паника. Она почувствовала, как ее бьет дрожь.

— Прошу вас… Я… передумала. Я дам вам слово… — прошептала она, пытаясь не смотреть на его обнаженное тело. — Я клянусь никогда больше не убегать от вас.

Легкая, едва заметная улыбка появилась на его губах, когда он положил руки ей на плечи.

— Сейчас уже слишком поздно в чем-либо клясться, моя прелестная искусительница. Время клятв миновало. — Его глаза полыхнули огнем. — Пришло время ожиданий и надежд… для нас обоих.

Мэриан старалась не поддаться этому обольстительному пламени, не замечать предательского трепета, охватившего ее при этих словах. Но когда он дразнящим, долгим поцелуем накрыл ее губы и у нее закружилась голова, она уже не могла отрицать очевидное.

Словно сквозь сон она ощущала, как его горячие руки, скользя по плечам, снимают с нее платье, слышала, как он приглушенно ругается, путаясь в завязках ее юбки, видела, как к ее ногам с тихим шуршанием падает одежда, образуя на полу пышные, будто пенные, волны.

Но все это, казалось, происходило не с ней. Единственное, что занимало ее сейчас, — это неистовая страсть, которая вспыхнула в его глазах, когда его руки, легко скользя по ее телу, прикрытому лишь тонкой сорочкой, задержались на ее тугих, упругих бедрах. Она отступила было в испуге, но споткнулась о кровать, что стояла сразу за ее спиной.

— Пожалуйста, Гаретт, — пробормотала она, замирая от страха и желания.

Он посмотрел прямо ей в глаза, силой своего взгляда удерживая ее взгляд.

— Среди всех ролей, которые ты играла, моя прелестная цыганская принцесса, никогда не было роли трусихи. Так не стоит обращаться к ней сейчас. Она тебе не подходит.

Мэриан ничего не смогла на это возразить, почти физически ощущая на себе его жаркий взгляд, скользнувший вниз, к ее полуобнаженной груди, едва прикрытой тонкой сорочкой.

И когда в следующее мгновение он спустил с ее плеч этот последний, эфемерный покров и принялся ласково поглаживать ей грудь, очерчивая круги, тихий стон наслаждения невольно вырвался из ее груди. Она видела, что он продолжал внимательно наблюдать за ней, и умом понимала, что должна сейчас испытывать жгучий стыд, но все, что она ощущала в этот момент, это ни с чем не сравнимое удовольствие и страстное, чувственное желание, горячей волной поднимающееся в ней, соблазняющее, увлекающее в пучину опасности.

Он буквально пожирал ее взглядом. Она закрыла глаза и только тихо вздохнула, когда он склонился над ней, чтобы губами касаться ее груди. Ее пальцы помимо ее воли погрузились в его густую черную гриву, и она безотчетным движением все ближе и ближе притягивала его к себе. А он, казалось, никак не мог насытиться этой лаской. Он целовал, покусывал, играл языком с напрягшимися сосками и набухшими полушариями ее груди, пока она не почувствовала дрожь и слабость в ногах, и ей показалось, что колени сейчас подогнутся и она упадет. Однако он крепко обнимал ее, обхватив одной рукой за тонкую талию.

Неужели она полностью потеряла всякое благоразумие? Мэриан чувствовала, что не в состоянии больше контролировать свое тело. Казалось, для его рук и губ не было пределов и ограничений. Они дразнили, ласкали, искушали ее, пока она не почувствовала сладкую истому и слабость во всем теле, ставшем вдруг таким податливым и расслабленным.

Когда он выпрямился, она почувствовала, как вместе с легкими движениями его пальцев скользнула вверх тонкая ткань сорочки и облаком опустилась на землю у ее ног. Мэриан открыла глаза, но только для того, чтобы увидеть, каким голодным взглядом он чуть ли не пожирал ее обнаженное тело.

На какое-то мгновение девушка почувствовала гордость. Это она вызвала в нем безудержное желание и неистовый огонь в его глазах. Но затем она устыдилась своих мыслей. О чем она только думает? Как ей не стыдно! Как могла она позволить ему, чужому для нее человеку, увидеть себя обнаженной? Она не раз говорила себе, что только муж имеет на это право.

И неожиданно вместе с чувством стыда пришла отчетливая мысль, поразившая ее до глубины души. Она не хочет, чтобы какой-то другой мужчина смотрел на нее таким взглядом! Никто другой, кроме Гаретта.

— Твое тело свято для меня, как храм, — прошептал он, отрывая взгляд от ее груди и заглядывая в глаза.

— Вот как? — пробормотала она срывающимся голосом. Она должна разрушить эти чары. Должна! Мэриан попыталась говорить более жестко. — Тогда зачем же вы хотите осквернить его?

Чуть безрассудная, слабая улыбка заиграла на его губах.

— Не осквернить! А боготворить! Преклоняться! Позволь мне молиться перед твоим алтарем, моя прелесть, чтобы не быть ввергнутым в ад.

— Я не могу спасти вас от вечных мук, — прошептала она, пытаясь предотвратить неизбежное. Она решила использовать последнее оружие, которое было в ее распоряжении. — Если вы возьмете меня сейчас, то на время, может, и забудете о прошлом, но при малейшем упоминании о вашем дяде вы вновь станете подозревать и преследовать меня.

Она почувствовала, как напряглось его тело, но он и не подумал отпустить ее. Наоборот, он еще сильнее прижал ее к себе быстрым резким движением, и она почувствовала, как что-то твердое упирается ей в живот, что-то, чего она раньше не ощущала.

— Нет, этого я уже не смогу, даже если окажется, что ты так же коварна, как и он.

Мэриан изогнулась, пытаясь отстраниться от него, но его рот вновь поймал ее губы…

Едва ли осознавая, что делает, Мэриан прижалась к нему и безотчетным движением провела руками по его телу вниз, обхватывая нежными ручками его тугие крепкие бедра. С громким стоном, который напомнил ей скорее рычание, он повалил ее на кровать и прижал сверху всей своей тяжестью. Почувствовав, как он медленно раздвигает коленом ее судорожно сведенные ноги, она охнула. Глаза у нее расширились от страха, она поняла, что приближается тот самый момент…

Неожиданно у нее потекли слезы, скорее от гнева на себя за то, что не смогла противостоять ему, нежели от боли. Гаретт заметил ее слезы и нахмурился. Приподнявшись на локтях, он посмотрел на нее замутненным от страсти взглядом, а затем осторожно провел губами по щеке, стирая с нее соленую влагу.

— Хотя бы раз не лги мне, Мина. Скажи, что я не обманываюсь в тебе. Скажи, что хочешь меня так же, как я тебя хочу.

Если бы только она могла солгать и сказать, что он ошибается! В глубине души она была уверена, что, если только она это сделает, он ее отпустит и, возможно, никогда больше не прикоснется. Но она не могла допустить, чтобы он думал, что то, что он делал с ней сейчас, напомнило ей солдата, что его ласки так же неприятны ей, как и грубость того негодяя. Все ее существо воспротивилось этому, и она не смогла слукавить.

Но не могла она и признаться, что даже сейчас ее тело таяло и горело от его прикосновений, а из самых глубин поднимался жар желания.

Мэриан опустила глаза под его пытливым взглядом.

— Я… я не знаю, чего я хочу, — прошептала она наконец.

Она ожидала, что он рассердится, но он лишь спокойно усмехнулся.

— Да, это так. Ты просто слишком горда и упряма, чтобы признать это.

Его самоуверенность мгновенно вывела ее из себя, и она отбросила колебания.

— Я не хочу… — дерзко начала она, но было уже поздно. Он просто заглушил конец фразы новым поцелуем.

На этот раз он целовал ее медленно, неторопливо изучая все тайные уголки ее нежного рта, заставляя ее краснеть от стыда и в то же время желать большего. В то время как его губы обольщали и заманивали, руки воспламеняли ее тело. Они двигались по ее обнаженному, податливому телу подобно рукам скульптора, гордящегося каждым плавным изгибом своего прекрасного творения.

Когда он оторвался от нее и, подвинувшись, лег рядом, опираясь на локоть, она подняла на него смущенный, чуть растерянный взгляд. Она знала только, что хочет снова ощутить вкус его губ. Не думая, она притянула к себе его голову, но он неожиданно отстранился.

— Я бы хотел попробовать тебя всю, — прошептал он, а затем начал целовать ее щеки, волосы, ухо. Когда его язык неожиданно коснулся чувствительного места на шее, девушка не смогла сдержать тихого стона.

Затем она почувствовала тепло его ладони на своем животе. Его рука медленно двигалась вниз и остановилась на мягких завитках волос, прикрывающих ее лоно. Мэриан мгновенно замерла. Почувствовав ее напряжение, он остановился, но руки не убрал.

— Для цыганки ты ведешь себя слишком робко. Можно подумать, что ты настоящая девственница, — заметил он чуть удивленно.

— Но я и есть… — прошептала она, смущенно пряча от него лицо. Жгучий стыд внезапно охватил ее. Боже мой! Что она делает, как она может позволять ему подобные вольности! Это безумие! Она не должна…

Но он не дал ей отстраниться и, взяв за подбородок, повернул к себе ее голову, заставляя взглянуть в глаза. Свой жест он подтвердил словами.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Его властный тон не позволил ей ослушаться. Несколько мгновений граф смотрел ей в глаза со странным, не свойственным ему выражением неуверенности на лице.

— Я должен был бы поверить, что ты невинна, по тому, как яростно Тамара бросалась на твою защиту. А я-то, глупец, думал, она просто терпеть меня не может! Но любой бы ошибся на моем месте, ведь так?

Мэриан кивнула. Неужели он отпустит ее теперь, когда он узнал, что она девственница? Но уже его следующие слова полностью развеяли эту мелькнувшую надежду.

— Что ж, значит, я буду у тебя первым, — хрипло заметил он. Однако при этом его глаза сверкнули каким-то особенным блеском, и в них отразилось лишь ему одному понятное удовлетворение.

Она в отчаянии заметалась по подушке.

— Я не могу, милорд. Нет! Это неправильно!

— Сейчас уже поздно думать о том, что правильно, а что нет, — тихо произнес он, и грубоватая нежность, прозвучавшая в его голосе, заставила сжаться ее сердце. — Но если это может успокоить тебя, моя стыдливая лесная нимфа, то могу тебя уверить, что неизбежность этого мгновения была предопределена в тот миг, когда твои нежные руки впервые коснулись меня в ту ночь, когда ты пришла врачевать мои раны.

Он с невероятной нежностью вновь завладел её губами, но Мэриан едва могла ответить на его поцелуй, так как все ее внимание было сосредоточено на немыслимых ощущениях, которые вызвали его пальцы, проникающие во влажные, горячие глубины ее естества и…

— О Бог мой! Прелесть моя, — севшим голосом прошептал он. — Ты такая горячая, такая нежная!

Мэриан пыталась сопротивляться волнам наслаждения, накатывающим на нее при каждом томительно-медленном движении его руки. Однако долго сдерживать себя не смогла, и страстное желание, такое же непостижимое и бесконечное, как океан, завладело всем ее существом и утянуло в свою бездонную глубину. Она почти не владела собой. Она тонула в захлестнувших ее волнах наслаждения, смутно осознавая, что выгибается навстречу его сильным крепким рукам. На какое-то мгновение ей даже показалось, что она парит высоко в небе, и от этой бесконечной высоты у нее захватило дух.

— Гаретт… Гаретт, — шептала она как в бреду снова и снова.

В ответ на ее невысказанную мольбу его движения стали более стремительными. Она стонала и извивалась под его жадными руками, тщетно стремясь к чему-то ей неведомому и задыхаясь от переполнявших ее эмоций.

Погруженная в пучину незнакомых, но таких сладостных ощущений, она едва заметила, как он оказался меж ее ног и в ее лоно проникло нечто теплое и твердое, пришедшее на смену пальцам. Его движение было столь стремительным, что внезапное ощущение заполненности потрясло и напугало ее. Он остановился на мгновение перед тем, как преодолеть барьер, охраняющий ее невинность.

— Держись, мое сердечко, — прошептал он ей на ухо. — Держись за меня, потому что теперь я не позволю тебе ускользнуть. После сегодняшней ночи между нами не останется никаких секретов.

Как ей хотелось поверить ему! Никаких секретов! Как было бы чудесно, если бы она могла отбросить прочь эту надоевшую ей роль, обнажить перед ним свою душу и сердце, как он только что сделал с ее телом. Но в то же мгновение ее обожгла мысль, причинившая невыносимую боль, — это невозможно, такое никогда не осуществится! И от этой мучительной мысли все ее чувства хлынули через край. Раз она не может открыть ему свою душу, то, по крайней мере, она может отдать ему свое тело, все без остатка!

И в ту же минуту, когда она выбросила из головы все терзавшие ее сомнения и секреты, их тела соединились. Острая вспышка боли, которая не явилась для нее неожиданностью, на мгновение вернула ее на землю из туманного сладостного забытья. Но он не позволил ей удержаться за это ощущение. Все его тело двигалось в пламенном дивном танце, увлекая ее за собой, пока они оба не слились в едином порыве охвативших их необузданных эмоций. С каждым его движением она все сильнее сжимала объятия, наслаждаясь неизведанным прежде и таким восхитительным ощущением его внутри себя.

Она стремилась раствориться в нем, с восторгом принимая его чувственный дар, о существовании которого она прежде не подозревала. Шорох листьев и гром стихий, страсть и сила, бьющая через край чувственность — все сплелось в бешеном водовороте, уносящем ее в темные глубины страсти. Ее голова откинулась назад, в то время как трепещущее, горящее тело содрогнулось от невыносимого сладостного наслаждения, взорвавшегося в ее затуманенном мозгу на мириады ослепительных осколков.

Внезапно Гаретт последний раз с силой проник в ее глубины, и в ту же минуту она почувствовала горячий поток, низвергнувшийся в нее, и услышала, как он, задыхаясь, выкрикнул ее имя. А затем, сразу расслабившись, замер.

Обессиленная и в то же время переполненная новыми ощущениями, она теснее приникла к нему, не желая расставаться с этим новым для нее чувством восхитительного единения, которое он подарил ей. Через несколько мгновений Гаретт отодвинулся в сторону и лег рядом, продолжая прижимать ее к себе одной рукой. Затем, приподнявшись на локте, он провел ладонью по ее плечам, по восхитительной груди и остановился на шелковистой гладкой поверхности живота.

Неожиданно запоздалый стыд овладел ею. Она покраснела и спрятала лицо за завесой волос, уткнувшись ему в плечо.

— Ну же, моя цыганская принцесса, не скрывай от меня своего прелестного лица, — глухо пробормотал он. — Ты можешь сколько угодно обманывать меня, но я всегда могу доверять твоим глазам, которые никогда не лгут и выдают все твои мысли. Позволь мне заглянуть в твои глаза.

Он осторожно повернул ее к себе лицом. Мэриан встретила его взгляд, надеясь в то же время увидеть в его глазах ответ на мучивший ее вопрос. Ей хотелось верить, что все происшедшее с ними сейчас значило для него гораздо больше, нежели минутное наслаждение.

Но увидела она лишь темное, не угасшее пламя желания, которое мгновенно заслонило все остальные чувства, даже если они и были. Ее тело тут же предательски откликнулось на столь откровенно бесстыдное приглашение, тая от предвкушения блаженства, обещанного этим горящим взглядом.

Его губы тронула мягкая, чувственная улыбка.

— Скажи это, моя прелесть. Признайся, что ты так же наслаждалась нашим единением, как и я. Скажи, что ты хочешь меня. Тебе придется признаться, ибо я не дам тебе ни минуты покоя, пока ты не произнесешь этого.

Его рука вновь пустилась в волшебное путешествие по самым сокровенным уголкам ее тела, лишая ее способности мыслить, а тем более возможности отвечать, сохраняя хотя бы остатки достоинства.

— Это было… интересно, — пробормотала она, не желая питать его непомерное самомнение. Но в следующее мгновение невольный блаженный стон сорвался с ее губ, когда она почувствовала, как его рука скользнула в глубину ее лона.

— И что же?

— И… приятно, — призналась она, едва не задохнувшись от пронзительного удовольствия, вызванного легкими движениями его пальцев. Он словно играл на флейте.

— И что еще?

Она откинула голову и закрыла глаза. Он лишил ее возможности думать. Мысли расплывались в бесконечном наслаждении.

— Пожалуйста, Гаретт, — еле слышно прошептала она.

Он ласково усмехнулся.

— Скажи это, моя прелесть.

В эти мгновения она была готова сказать ему все, что угодно.

— Я хочу тебя! — чуть не выкрикнула она. — Я хочу тебя… Я хочу тебя!

И с низким, глухим стоном он опустился на нее, вновь накрывая своим горячим телом.

— Тогда ты меня получишь, — хрипло пробормотал он, вновь увлекая ее в бушующий водоворот восхитительных ощущений.

 

17

Гарретт проснулся за полдень и обнаружил, что его тело накрыто перекрученными простынями и чьим-то еще обнаженным телом, а густая волна спутанных волос цвета темного золота рассыпана по его груди.

Мина. После стольких недель изнурительного, сводящего с ума ожидания она наконец здесь: в его руках, в его постели. К своему немалому удивлению, он был вынужден признать, что Тамара оказалась права. Вкусив один раз сладость ее восхитительного тела, он только разжег свой аппетит. Его вновь мучило желание. Казалось, оно даже стало сильнее.

Легким, осторожным движением он откинул волосы с ее лица, восхищаясь их шелковистой мягкостью. То, что она могла спать в такой неудобной позе, в обнимку с ним, показалось ему невероятным. Но удивительнее всего, что он сам смог заснуть. Даже сейчас, сонная, Мина казалась ему неотразимой, она просто сводила его с ума.

Ее совершенное тело вызвало в нем бурю желаний, но девушка, не подозревая о том, доверчиво прильнула к нему и чему-то улыбалась во сне. Эта ясная улыбка придавала ей такой невинный, беззащитный вид и в то же время казалась столь безыскусной, что в его душе проснулись и зазвучали глубоко запрятанные нежные струны, которые сам он считал давно умершими.

Он опустил взгляд и заметил несколько кровавых полос на внутренней поверхности ее бедер. И тут же все подробности их волшебной ночи всплыли в его памяти. Она и в самом деле оказалась невинной! Гаретт с тихим стоном откинулся на подушки и закрыл глаза. Ну разве мог он вообразить, что молодая цыганка, скитающаяся по дорогам, пусть и под неусыпной охраной своей тетки, может прийти в постель к мужчине столь чистой и неопытной!

Но если бы он еще раньше заподозрил истину, изменило бы это что-нибудь? К чему лукавить, скорее всего нет. Желание обладать ею, вспыхнувшее в нем с самой их первой встречи, не поддавалось никаким доводам рассудка. И уж конечно, он не мог отказаться от нее только потому, что она девственница.

Он вновь посмотрел на чистые, благородные черты ее прелестного лица. Как бы ему хотелось сейчас разбудить ее нежными поцелуями, откинуть на спину и вдавить в подушки под тяжестью своего тела… Эта мысль отозвалась болезненным напряжением в чреслах.

Но нет, сказал он себе с глубоким сожалением. Ей необходимо отдохнуть после столь бурной ночи. Он так долго ждал этого, что совершенно потерял над собой контроль. Наверное, он показался ей недостаточно ласковым и нежным. Но ей понравилось, хотя она и не смогла переломить свою гордость и признаться в этом. Своим неистовым желанием ему удалось возбудить в ней ответную страсть вопреки ее воле. Впрочем, надо признаться, она его удивила. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять, каким образом можно легко воспламенить его. Никогда еще ему не приходилось встречать женщины, столь жадной до любовных утех. И он не мог не оценить подарок, который преподнесла ему судьба.

Гаретт с тоской посмотрел на девушку. Как бы ему того ни хотелось, он не мог провести весь день в постели, любуясь ею. Надо еще узнать, как там Уильям и Тамара.

Очень осторожно, стараясь ее не разбудить, он выбрался из-под нее и передвинулся на край постели. К сожалению, он оказался не слишком осторожен. Мина что-то пробормотала и, повернувшись, потянулась к нему. Гаретт замер, ожидая, что она вновь заснет. Но вместо этого Мина начала открывать глаза, пока сонный взгляд не остановился на Гаретте. В следующее мгновение она широко распахнула глаза и недоуменно уставилась на него:

— Гаретт! Что ты…

И тут же запнулась, так как ее изумленный взгляд, скользнув по его голой груди вниз, остановился там, где так явно обозначилось его вновь вспыхнувшее желание. Гаретт с трудом удержался от усмешки при виде выражения ужаса и горького раскаяния, появившихся на ее лице. Едва ли это было возможно, но ее глаза вдруг раскрылись еще шире, а губы сложились в беззвучном звуке «О!». При этом ее лицо залилось краской стыда.

— О Боже, — застонала она, — так, значит, мне это не приснилось!

Он ласково усмехнулся.

— Нет, малышка. Если только не предположить, что мы видели с тобой один и тот же сон.

— Я не могу поверить, что я… Тетя меня убьет! — скорбно воскликнула она, пряча свое пылающее лицо в ладони.

— Да нет же. Могу поспорить, что если она кого и убьет, то уж, во всяком случае, не тебя.

Мина чуть вздрогнула и с такой отчаянной мольбой взглянула на него, что он мгновенно посерьезнел.

— Лучше мы ей ничего не скажем, — едва слышно произнесла Мэриан.

Гаретт почувствовал внезапный сигнал еще неясной пока тревоги.

— Не думаешь ли ты, что скрывать это от нее будет довольно сложно, раз ты теперь будешь жить в Фолкхэм-хаузе как моя любовница?

Мина внезапно выпрямилась и села на кровати, резким движением натянув на себя покрывало. От ее лица отхлынула кровь.

— Твоей любовницей? Но… я… Я не могу!

— Но ты ведь уже стала ею, — заметил он спокойно, в то время как внутри все ныло от растущего напряжения и беспокойства.

Мина покачала головой, натягивая покрывало до самого подбородка, словно пытаясь скрыться от его пронзительного взгляда.

— Эта ночь… Гаретт, она никогда больше не повторится.

Она начала подниматься с постели, но он удержал ее, положив ей на плечи руки в безотчетном стремлении не дать ей вновь ускользнуть от него.

— Послушай меня, милая, — сказал он тихим, чуть дрожащим от напряжения голосом. — Мы уже не в состоянии ничего изменить, даже если бы этого и хотели. Зачем противиться той силе, что связывает нас с тобой. Нас теперь ничто не может разлучить. Да и нет таких причин, из-за которых нам надо было бы отказывать себе в удовольствии.

Ее глаза мгновенно полыхнули огнем.

— Да, действительно нет причин, за исключением одной — моего будущего! Я намерена однажды выйти замуж. Если я останусь с тобой, ни один мужчина не возьмет меня в жены. Ведь я теперь не девственница.

Гаретту определенно не понравился тот оборот, который принял их разговор.

— Потеря невинности не может остановить ни одного мужчину, если только он не слепец, от желания взять вас в жены, мадам, могу вас заверить в этом! Однако этот разговор о замужестве совершенно беспочвенен. Раз ты будешь жить со мной, тебе муж не нужен.

— Но и любовник мне тоже не нужен, — заявила она. — К тому же я и не хочу этого вовсе.

Пытаясь скрыть за мрачной улыбкой ту боль, что причинили ему ее слова, Гаретт насмешливо произнес:

— Но ты ведь не станешь отрицать, что наши любовные утехи этой ночью доставила тебе наслаждение не меньше, чем мне.

Мина вновь покраснела и опустила взгляд.

Ее молчание несколько воодушевило Гаретта.

— Вот видишь! Ты не можешь отрицать, что хочешь меня, так же как и не можешь взять назад те слова, которые говорила мне прошлой ночью. И видит Бог, как сильно я тебя хочу. Я просто с ума по тебе схожу. Так почему бы тебе не принять это все так, как есть?

Когда она подняла на него глаза, они ярко блестели от непролитых слез.

— Этого недостаточно, — тихо прошептала она.

— Но это больше того, что ты когда-либо имела в жизни!

Мина покачала головой.

— Ты не понимаешь. Ты никогда не сможешь понять!

Он наклонился вперед, сильнее сжимая руки, все еще лежащие на ее плечах.

— Но я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной. До остального мне нет сейчас никакого дела.

— Это неправда. Тебя волнует еще очень многое. Разве ты забыл, что не доверяешь мне? Забыл о своих подозрениях, что у меня есть какие-то тайные отношения с твоим дядей?

Он не забыл. Он надеялся, да нет, верил, что она обязательно сказала бы ему правду теперь, после этой ночи любви.

— Это ты мне не доверяешь. Я ведь уже говорил тебе, что, в чем бы ни состоял твой секрет, со мной ты в безопасности. Уверяю тебя, не важно, что именно ты мне расскажешь. Я сумею защитить тебя. И теперь, когда я связан с тобой так крепко, как только мужчина может быть связан со своей женщиной, я думаю, ты должна поведать мне свое прошлое.

Очень долго она пристально смотрела на него, в ее взгляде явно отражалась внутренняя борьба. Ей очень хотелось довериться ему, и в то же время она не могла на это решиться. Наконец она опустила взгляд и, теребя край простыни, тихо спросила:

— А какова цена связи мужчины со своей женщиной?

С его губ сорвалось тихое проклятие. Бросив на него смущенный взгляд, она поспешно произнесла:

— Нет, я вовсе не то имела в виду… я лишь спрашиваю, что ты хотел сказать, когда говорил о силе этой связи?

Он в отчаянии уронил руки.

— Ты прекрасно знаешь, что я хотел сказать. Я буду твоим защитником, даже если мне придется сражаться с целым светом.

— И ты защитишь меня даже ценой своей жизни?

Гаретту стоило большого труда подавить раздражение, которое уже начало закипать в его груди.

— Но разве не это я делал прошлой ночью?

В ее глазах на мгновение мелькнул ужас, когда она вспомнила события предыдущей ночи.

— Да, — тихо прошептала она.

Его голос мгновенно смягчился.

— И всегда буду это делать, клянусь тебе.

Мина вздохнула.

— Мне требуется большее.

— Деньги? Ну что ж, этого у меня как раз более чем достаточно. Разумеется, я обеспечу тебя. Ты никогда не будешь ни в чем нуждаться.

— До тех пор, пока я не наскучу тебе, — прошептала она.

Гаретт попытался обнять ее, но она вывернулась из его рук. Он почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри.

— Уверяю тебя, милая, ты очень не скоро мне наскучишь.

Она судорожно сглотнула и стиснула руки.

— Мужчинам, как правило, довольно быстро надоедают женщины, милорд. В этом нет ничего нового.

— Мужчинам надоедают обычные женщины. А тебя язык не повернется назвать обычной.

Тень улыбки скользнула по ее губам и пропала.

— В любом случае меня волнуют не деньги. Я вполне могу и сама прокормить себя с помощью своих способностей как целительница. Но скажи мне, эта привязанность, о которой ты говорил, насколько она сильна? Заставит ли она тебя встать на мою сторону против тех, которых я считаю своими врагами?

— Разумеется, — коротко ответил он, внезапно теряя интерес к этому разговору, который начал напоминать ему какой-то странный вариант супружеских клятв.

— Даже если они окажутся твоими друзьями? Встанешь ли ты на мою защиту против своих же друзей? — продолжала она, стараясь не замечать его раздражения.

На мгновение он заколебался, но всего лишь на мгновение. Если по какой-то невероятной причине ему придется выбирать, например, между Хэмпденом и Миной, то кого он выберет? Конечно, выбор не из легких, но он не сомневался в том, чью сторону он примет.

— Да, и против моих друзей, хотя не могу взять в толк, каким образом это может понадобиться.

— А встанешь ли ты на мою защиту против своих кровных родственников? — Она замолчала на мгновение, в ее глазах появился какой-то странный свет, и она тихо закончила: — Против своего короля?

Гаретт мгновенно понял, что в этом вопросе и заключался ключ к разгадке ее тайны, ее, прошлого. Но что-то внутри его взбунтовалось против того, что она пытается диктовать ему условия, на которых готова стать его любовницей. Оскорбленная гордость взяла верх над любопытством, и он холодно ответил:

— Если ты ждешь от меня клятвы в полной и абсолютной преданности тебе, то должна и сама сначала мне довериться. Ты просишь от меня слишком многого, сама же ничего не предлагаешь взамен. Я все еще не знаю, почему ты скрываешь от меня свое прошлое, хотя, как мне кажется, каждый ребенок в городе, не то что взрослый, знает, кто ты на самом деле. Я также не знаю, каким образом ты связана с моим дядей. И будь я проклят, если стану давать тебе какие-нибудь обещания до тех пор, пока ты не расскажешь мне хоть что-то. Нет, пока ты не расскажешь мне всего!

Мина отвела взгляд и молча уставилась на потухший очаг. Гаретт почувствовал, как напряглось ее тело.

— Я боюсь, Гаретт, — тихо произнесла она.

— Боишься… меня? — спросил он с чуть заметным колебанием, страшась услышать ответ.

— Да… нет… я не знаю.

Он увидел смятение и растерянность на ее лице, и у него внезапно защемило сердце. Не в силах больше сдерживаться, он привлек ее к себе. На этот раз Мина не сопротивлялась. Она положила голову ему на грудь, словно ища утешения в сильных ударах его сердца. А затем она вдруг порывисто обняла его, прижавшись к нему всем телом, словно в нем одном заключалась ее последняя надежда и спасение.

Этот жест до глубины души растрогал Гаретта. Он опустил голову и зарылся лицом в волны ее густых волос.

— Тебе нечего бояться меня, милая. И доказательство тому — эта наша ночь. Я не смогу причинить тебе вред, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.

Девушка некоторое время молчала. Наконец она подняла голову и взглянула на него.

— Эта ночь доказала лишь то, что ты желаешь меня. Но иногда одного желания недостаточно.

Он встретился с ней взглядом.

— Значит, тогда достаточно моего слова чести. Я сумею защитить тебя, Мина, вне зависимости от того, что ты скажешь мне. Клянусь тебе в этом всем, что тебе свято.

Было мгновение, когда ему показалось, что девушка вот-вот заговорит. Но она только опустила голову и снова прижалась к его груди.

— Дай мне немного времени, — прошептала она. — Мне надо подумать.

Гаретт тяжело вздохнул. И все же он понимал, что должен считаться с ее желанием. Своей робостью и осторожностью Мина напоминала ему пугливую лань, которую надо терпеливо приручать снова и снова, прежде чем та начнет доверять человеку и позволит подойти к ней достаточно близко.

— Что ж, как хочешь. Я дам тебе время, — прошептал он нежно, зарываясь в ее густые золотистые волосы.

Он почувствовал, как она расслабилась в его объятиях и теснее приникла к нему. На какое-то время они замерли, лишь Гаретт легкими движениями, едва касаясь волос, гладил ее по голове. Но с каждой минутой он все сильнее ощущал тепло и нежность ее тела, упругое давление прижатых к его обнаженной груди мягких полушарий, запах ее волос. Внезапно он почувствовал, что должен удостовериться, не было ли сиюминутной прихотью ее страстное желание отдаться ему прошедшей ночью. Эта мысль обожгла его, вызвав мучительное нетерпение, от которого еще больше разгорелся в нем жар желания.

Он приподнял ее голову за подбородок, и ее мягкие зовущие губы оказались всего в каком-то дюйме от его горячих губ.

— Я дам тебе время подумать, — повторил он глухо. — Но будь я проклят, если позволю тебе провести все это время только в раздумьях.

Мина как зачарованная смотрела на его губы, невольно приоткрыв свои. Он воспринял это как приглашение, которого с такой надеждой ждал, и действительно, когда он прижался к ее губам, она не стала сопротивляться и с готовностью ответила на его страстный поцелуй.

* * *

Питни уставился мрачным взглядом на стопку толстых конторских книг, громоздящихся на его изысканном письменном столе из темного ореха. Затем с громким злобным проклятием развалил всю кипу, жалея, что не в его власти заставить их вообще исчезнуть. Траты ежедневно росли, словно снежный ком, чего, к сожалению, нельзя было сказать о его прибылях. Друзья желали получить с него долги, враги были рады лишить его власти и влияния, а ростовщики отказывались ссудить ему хоть сколько-то денег.

У него все еще оставалось немного земель и небольшое поместье. Но что с них было проку, если его арендаторы, по-видимому, были вовсе не расположены трудиться на своих полях. Они открыто бросали ему вызов, а когда он попытался воздействовать на них силой, несколько дней поработали, а затем вновь отправились в местную таверну заливать элем свои невзгоды.

Питни подумал о землях Фолкхэма, которые были отлично обработаны и приносили постоянный доход, и заскрипел зубами от злости, в сотый раз за это утро проклиная солдат, которые когда-то давно приняли мальчика-слугу за Гаретта и по ошибке убили не того, кого надо. Да, во всех его нынешних несчастьях виноваты ненавистный племянник и его друзья-роялисты.

Чувствуя, как гудит от проблем голова, Питни позвонил, вызывая служанку. Спустя минуту на его звонок поспешно вошла ссутулившаяся, испуганная женщина и низко склонила перед ним голову. С довольной усмешкой Питни отметил, что она дрожит от страха. По крайней мере в своем доме он еще хозяин, черт возьми!

— Позови сюда мою жену, — приказал он. — Да поживее двигайся, улитка ты эдакая! — добавил он грубо, с удовольствием отметив, как покраснела бедная женщина. Он страстно желал, что служанка ответит ему на оскорбление, так как ему требовалось выместить сейчас на ком-нибудь свое плохое настроение.

Но женщина покорно смолчала и торопливо выскользнула из комнаты. Питни хмуро следил за ней взглядом. Что ж, придется, как обычно, сорвать свою злость на жене.

Правда, в последнее время стало все труднее это делать. Он не мог бить ее — не хотел рисковать жизнью их будущего ребенка. Ему оставались лишь угрозы, а угрозы, кажется, перестали действовать на нее. Ему даже начинало казаться, что у жены появилась то ли надежда, то ли внутренняя уверенность, поддерживающая ее дух и позволяющая этой слабой тихой женщине противостоять вспышкам его злобы.

«Гаретт! Все дело в нем», — думал Питни в очередном припадке ярости. Она все еще надеется, что ее драгоценный племянник сможет избавить ее от собственного мужа. Ну что ж, придется сделать все возможное, чтобы этого не произошло. Еще один лишний повод для того, чтобы убить этого негодяя.

Стук в дверь прервал его размышления, вызвав зловещую улыбку на его губах, а служанка-то и в самом деле оказалась весьма проворна. Однако против его ожидания в ответ на разрешение войти перед ним неожиданно предстал Эштон. Он чуть задыхался, словно от быстрого бега, и глаза его возбужденно сверкали.

— У меня важные новости для вас, хозяин, — произнес он с поклоном.

— О Фолкхэме?

— Да. И еще кое о ком, кто также вас заинтересует.

— О чем это ты?

Эштон заговорщицки ухмыльнулся и похлопал себя по сюртуку, стряхивая дорожную пыль. По всему было видно, что он спешил как дьявол, чтобы поскорее принести хозяину важные вести.

— У вашего племянника есть очень занятная приятельница — дочка Винчелси.

Питни уставился на своего слугу, словно тот окончательно сошел с ума.

— Леди Мэриан? — И когда Эштон энергично кивнул, нахмурился. — Этого не может быть! Ты, верно, ошибся! Девчонка мертва.

Эштон замотал головой.

— Да нет же. Должно быть, солдаты, которых послали за ней в цыганский табор, солгали. Она жива! Я видел ее собственными глазами и могу вас уверить, я бы ни за что не забыл такого прелестного личика. Она в Лидгейте и живет в поместье графа Фолкхэма!

Питни тяжело опустился на стул. Так, значит, эта гордая красавица цыганка все еще жива? При одном только воспоминании о ее юной прелести он почувствовал горячее желание, вызвавшее напряжение в чреслах. Если бы не ее мамаша, которая так зорко присматривала за ней! Как раз такой тип женщин нравился ему больше всего. К тому же она была дерзкой, слишком дерзкой для такой юной девушки! Как же ему хотелось тогда сломить ее, заставить подчиняться его желаниям! Он ведь даже подумывал о том, чтобы сделать ее своей любовницей, когда Винчелси убрали с его пути и упрятали в тюрьму.

Однако и тут не обошлось без Гаретта. Мало того что он завладел всем, чем так мечтал обладать сам сэр Питни, так еще он получил и девицу! Это прямо какой-то злой рок! Леди Мэриан и его племянник! Какой угрожающий, опасный для него союз! Если только она когда-нибудь догадается, кто стоит за арестом ее отца, и скажет Гаретту…

— Фолкхэм знает, кто она такая? — спросил он у Эштона, нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу.

— Не думаю. Жители Лидгейта называют ее Мина, хотя хорошо ее знают. Видимо, они скрывают ее от гвардейцев. Когда я видел девушку в последний раз, человек Гаретта как раз вел ее на встречу с городским советом. Я так полагаю, что граф что-то заподозрил и решил выяснить, кто она.

Питни в возбуждении наклонился вперед. Такой поворот событий его явно устраивал, и в его хитрой голове мгновенно созрел очередной дьявольский план.

— И за кого же мой племянник ее принимает?

— За простую цыганку-знахарку. До того как Фолкхэм привел ее в свой дом, она жила в кибитке вместе с другой цыганкой, постарше, которую называла своей тетей.

Питни радостно потер руки и рассмеялся.

— Думаю, она не собирается рассказывать ему, кто она такая, из страха, что мой племянник, верный королевский прихвостень, тут же сдаст ее людям короля. Что ж, великолепно! Неплохое наказание за холодность этой гордячки, а, как ты думаешь? Теперь она вынуждена жить так, как должна была бы жить ее мать, нищая цыганка, — в услужении знатных господ! Ее мать не имела права выходить замуж за высокородного англичанина. И теперь леди Мэриан за это расплачивается. Что ж… значит, есть все же какая-то справедливость в этом мире.

Эштон вновь с нетерпением переступил с ноги на ногу.

— Но, сэр, что, если он все же узнает ее настоящее имя? Что, если ей придет в голову попытаться доказать невиновность своего отца? Если только она догадается, что вы…

— Довольно! — сердито приказал Питни, кивнув на все еще открытую дверь в свой кабинет. Там никого не было, но кто-нибудь мог их услышать, проходя по коридору. Питни понизил голос почти до шепота. — Мы должны предпринять кое-какие действия, до того как это случится. Но мне нужно немного времени, чтобы придумать, как и в какой момент лучше для нас разоблачить их вместе с укрывающим ее Фолкхэмом. Так, чтобы этот королевский любимец не успел понять, каким образом оказался предателем.

Во взгляде Эштона появилось воодушевление.

— Превосходно! Вы навсегда опозорите его перед королем! От этого удара ему не оправиться!

Питни нахмурился.

— Сомневаюсь, чтобы эта история так уж сильно дискредитировало его. В конце концов ее ведь ни в чем не обвинили. Но если бы мне удалось каким-нибудь случайным образом заставить солдат схватить его, а он при этом оказал бы сопротивление… — Он зловеще усмехнулся. — И если я по счастливой случайности окажусь при аресте рядом и попытаюсь помочь, когда арестованный вздумает бежать… что ж, ведь это всего лишь предположения, не так ли?

Эштон понимающе кивнул, выразительным жестом положив руку на эфес шпаги.

— Да, сэр, именно так.

Продолжая довольно улыбаться, сэр Питни вытащил золотую табакерку из кармашка своего камзола, взял щепотку табака и вдохнул в себя.

— Я также должен найти способ разделаться с леди Мэриан, прежде чем она сумеет что-нибудь выяснить об истинных виновниках ареста и убийства ее отца.

Эштон бросил на своего господина одобрительный взгляд.

— Но прежде вы наверняка попытаетесь попробовать от того же пирога, что и Фолкхэм. Боже, ну и лакомый же вам достанется кусочек!

— И опасный к тому же! — недовольным тоном добавил Питни. — Тебе-то уж не стоит забывать об этом!

Эштон только пожал плечами.

— Но что она может рассказать? Она же ровным счетом ничего не знает о том, что произошло. Она даже не знает, что я подложил отраву в ее снадобье. А когда отравленное лекарство обнаружили, меня и вовсе не было поблизости. Что же…

Едва слышный звук, раздавшийся со стороны двери, заставил их обоих резко повернуться в этом направлении. У двери стояла Бесс. На ее белом как мел лице был написан откровенный ужас. Она повернулась, собираясь скрыться, однако ее ставшая такой неповоротливой фигура не позволила бедной женщине двигаться достаточно быстро.

— Вернись сейчас же сюда, Бесс, — зловеще крикнул Питни, в то время как Эштон распахнул дверь и бросился следом.

В несколько шагов ему удалось нагнать ее и, схватив за руку, привести обратно в кабинет, несмотря на ее отчаянное сопротивление.

— Закрой дверь! — приказал Питни.

Эштон молча повиновался. Бесс смотрела на мужа, и в каждой черточке ее тонкого, когда-то прекрасного лица читалось отвращение, смешанное с ненавистью. Питни поднялся из-за стола, раздумывая над тем, как много ей удалось услышать из их разговора.

— Как долго ты стояла там? — спросил он самым угрожающим тоном, на какой был способен.

Бесс упрямо вздернула подбородок, но губы у нее предательски дрожали.

— Я только подошла.

— Не лги, Бесс. Ты ведь прекрасно знаешь, что с тобой случается, когда я ловлю тебя на лжи.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда хлыстик и принялся нетерпеливо постукивать им по ладони. И без того бледное лицо Бесс стало пепельно-серым.

— Итак, Бесс? Что ты слышала?

— Н-ничего, — прошептала она, не отрывая взгляд от хлыста.

Внезапно Питни, размахнувшись, хлестнул по столу, и Бесс вздрогнула, словно он ударил ее.

— Не лги, — прорычал он, начиная терять терпение. — Ты слышала, как мы говорили о яде?

Бедная женщина опустила глаза. Питни обошел стол и поднял руку с хлыстом.

— Да! — закричала она, закрывая лицо руками. — Да, да, — повторила она уже тише, почти с отчаянием.

— Оставь нас, Эштон, — резко приказал Питни, и тот, ни слова не говоря, тут же покинул комнату.

Едва за Эштоном закрылась дверь, Бесс торопливо заговорила, и по ее дрожащим рукам было заметно, как она напугана.

— Я не вполне поняла, что вы сделали, но я обещаю вам: я ни слова никому не скажу об этом.

— Не прикидывайся дурой, Бесс. Ты же прекрасно знаешь о том, что кто-то пытался отравить короля и что яд был обнаружен только потому, что какой-то осел опрокинул чашу с лекарством, а собака короля слизала отраву.

Бесс задрожала от ужаса, плечи ее поникли.

— Вы задумали это отравление? — изумленно, словно не желая этому верить, прошептала она. — Я знала, вы всегда ненавидели Его Величество. Я знала о ваших политических амбициях. Но… но заговор против короля? Это безумие! Как могли вы пойти на такое злодейство?!

Пронзительный взгляд Питни, казалось, прожигал ее насквозь, словно вопрошая, действительно ли она такая дура или просто притворяется. Он никак не мог поверить, что она прежде никогда не догадывалась, как далеко простирались его планы.

— Это не было ни злодейством, ни безумием. Когда стоит вопрос о власти, истинно великие люди всегда готовы на решительные действия. Наш король собирается разрушить все то, что было достигнуто ценой многих жертв и лишений настоящими патриотами, которых роялисты с таким презрением называют «круглоголовыми». Я не могу допустить этого. Неужели ты могла хоть на миг подумать, что за этим отравлением действительно стоит этот мягкотелый книжный червь Винчелси?

В глазах Бесс появилось выражение ужаса, словно ей открылось нечто, полностью изменившее ход ее мыслей.

— Вы и в самом деле сумасшедший, — прошептала она, резко отворачиваясь.

По какой-то причине ее слова разъярили Питни. Да как смеет она называть его великолепный, хитроумный план безумием? Глупая женщина!

— Сумасшедший вряд ли мог бы все так ловко устроить, — с презрительной усмешкой бросил он. — Разве мог безумец все так тонко рассчитать и выбрать этого Винчелси для своих целей? Хоть его и разоблачили, но пострадал-то только он один! И разве безумие попытаться вернуть вам ваш драгоценный Фолкхэм-хауз? — Он зло осклабился, не скрывая своего торжества. — А ведь именно это и было моей главной целью. Независимо от того, умер бы король или нет, сэр Винчелси должен был быть обвинен сразу же, как только обнаружили яд. А с исчезновением сэра Винчелси я вполне мог выкупить Фолкхэм-хауз у короны. Теперь ты видишь, что все это я задумал для тебя, моя дорогая!

Бесс сжалась, в ее глазах сверкнуло возмущение.

— Вы не смеете вмешивать меня в свои преступления!

Питни зло усмехнулся и, обойдя Бесс, встал точно за ее спиной.

— Но это именно то, что я собираюсь сделать. Если ты когда-нибудь обмолвишься хоть словом о том, что тебе довелось сегодня услышать, то могу заверить, ты полностью разделишь со мной мою вину, моя милая женушка.

Он поднял хлыст и провел им по ее спине, испытывая явное наслаждение при виде дрожи, которая невольно прошла по ее телу.

— Вот так-то. Помни о том, что я могу сделать с тобой все, что захочу, — сказал он с довольной улыбкой. — Я могу подкупить служанку, и она поклянется, что ты рассказывала ей о своем преступлении. А Эштон может пустить любые слухи, подтверждающие твою вину. Вот видишь, ты уже и сейчас полностью замешана в этом преступлении, хотя и не подозревала об этом.

Бесс резко обернулась, и в ее больших карих глазах мелькнул неподдельный ужас.

— Вы готовы оклеветать свою собственную жену?

Он холодно улыбнулся.

— Только в том случае, если ты решишь предать своего мужа.

С этими словами Питни вновь поднял хлыстик и просунул его за полоску легкого шелкового шарфа, края которого скрывались в вырезе низкого выреза платья. Отодвинув в сторону шарф, он приоткрыл своему жадному взору пышную, белоснежную грудь жены. А затем так же медленно провел кончиком хлыста по ее нежной Коже.

Бесс покраснела, быстрым движением оттолкнула хлыст и запахнула на груди шарф.

— Гаретт никогда не спустит такого преступления. Он обязательно дознается, что это ваших рук дело, и как вы тогда выкрутитесь? Он и так уже сделал все, чтобы ваше имя с презрением упоминалось при дворе. Вы не сможете остановить его.

Холодная ярость захлестнула Питни. Он с силой ударил Бесс по плечу и, когда она против его ожидания не закричала, Лишь зрачки расширились от боли, а продолжала стоять, бледная и дрожащая, но не сломленная, рассвирепел еще больше.

Отшвырнув с отвращением хлыст, он резко повернул ее к себе и схватил за запястья, сжимая изо всех сил, пока она чуть не задохнулась от боли.

— Ты ничего не скажешь Гаретту, потому что иначе я убью тебя, слышишь? И я позабочусь о том, чтобы ты умерла в страшных мучениях. Не думай, что тебе удастся остановить меня, выдав людям короля. У меня все еще достаточно преданных людей, которые готовы выполнить любой мой приказ, даже если я окажусь в тюрьме.

Она молча пыталась вырваться из его железных рук, но он только зло рассмеялся над ее слабыми усилиями.

— Не думай, что это пустые угрозы, Бесс. Я, ни минуты не сомневаясь, исполню их. Так что лучше уж тебе держать свой прелестный рот на замке!

Он с силой притянул ее к себе и, опустив руки, прижал ее ладони к своим раздувшимся панталонам. Она попыталась сопротивляться, но Питни принялся водить ее рукой вверх и вниз.

— Скажи спасибо, что, несмотря на свое уродливое разбухшее тело, ты все еще вызываешь во мне желание. Теперь, когда ты узнала мою тайну, это единственное, что удерживает меня от того, чтобы убить тебя. Да еще ребенок и те связи, что остались у тебя в мире высокородных дворян Англии. Но берегись, если ты потеряешь все это… — И он с силой вывернул ей запястья, заставив наконец вскрикнуть.

— Я ничего никому не скажу, — прошептала она. — Не скажу! — повторила она в отчаянии.

— Вот и умница, — пробормотал он, вглядываясь в лицо жены, чьи тонкие черты всегда напоминали ему человека, которого он так ненавидел. Адская смесь гнева и желания бушевала в нем, требуя немедленного выхода.

Он отпустил ее запястья и принялся поспешно стаскивать свои панталоны. Он не мог излить всю ненависть и ярость на того, кто этого заслуживал. Но в его полной власти, по крайней мере, была Бесс, которую он мог наказывать, сколько ему заблагорассудится.

 

18

— Ты еще не открылась ему? — спросила Тамара, останавливаясь возле племянницы, которая в этот момент, присев на корточки, пропалывала сорняки на грядке с лекарственными травами.

— Нет. — Мэриан ниже склонилась над грядкой, не желая, чтобы тетя заметила печальное выражение ее лица.

— Уже неделя прошла с той ночи, когда он спас нас. Сколько же еще можно ждать? Лучше бы тебе довериться ему.

Мэриан подняла голову и взглянула на Тамару, прикрыв ладонью глаза от солнца.

— Ну как я могу? — с отчаянием произнесла она.

Тамара быстро опустилась возле нее на траву, всем своим видом выражая крайнее возмущение.

— Человек опьянен тобой. Он совсем потерял голову от любви. Только дурак этого не заметит. И если ты теперь уверена, что не он отправил твоего отца в тюрьму, почему бы тебе все ему не рассказать? Возможно, он сможет помочь тебе обнаружить истинного виновника этого преступления.

Мэриан только покачала головой и вновь отвернулась, склоняясь над грядкой, однако руки ее чуть дрожали, когда она потянулась за следующим сорняком.

— Не могу поверить, что именно ты это предлагаешь.

Тамара тяжело вздохнула.

— Почему бы и нет? Лучше он узнает правду от тебя, чем выяснит ее у чужих людей. Неизвестно еще, как ему эту правду преподнесут. Уж больно настойчиво он добивается своего, надо отдать ему должное. У тебя почти не осталось причин хранить свои секреты от него. Чего ты боишься?

— Ты прекрасно знаешь, чего я боюсь.

Тамара принялась тоже лениво дергать траву.

— Мне кажется, я не ошибаюсь в этом человеке, детка. Никакие причины на свете не заставят его отправить тебя на виселицу.

Мэриан ухватилась за мощный стебель бодяка и что есть силы дернула, пытаясь вырвать его из земли вместе с корнями. Хотелось бы ей быть так же уверенной в реакции Гаретта, когда он узнает правду. Корни остались в земле, и она с досадой отшвырнула обрывок растения.

— Ведь он уложил тебя в постель, правда? — неожиданно спросила Тамара со своей обычной немного грубоватой прямотой. — Что ж, значит, пришло время узнать, во что он впутался. Думаю, он должен встать на твою сторону. И он скорее сделает это, если ты сама поведаешь ему правду и он узнает, что ты его же поля ягода.

Мэриан неожиданно бросила свое занятие и резко поднялась на ноги. В сильном раздражении она отряхнула юбки и, развернувшись, решительно зашагала прочь. Тамара поспешила следом за племянницей.

— Так он уложил тебя в постель или нет? — настойчиво спросила она, обгоняя девушку. — Никогда не поверю, что вы столько времени провели вдвоем в той гостинице за невинными разговорами.

Мэриан остановилась и яростно взглянула на Тамару. Первый раз в своей жизни она пожалела, что ее тетка так прямолинейна. Под пытливым взглядом Тамары ее щеки начали заливаться ярким румянцем.

Она должна была предвидеть, что Тамара начнет задавать ей вопросы при первой же возможности, когда они останутся одни. До сих пор либо Гаретт, либо Уильям повсюду сопровождали их, где бы они ни встречались, а в присутствии мужчин Тамара не решалась заговорить на эту тему.

Мэриан старалась отвечать как можно беззаботнее, но ее голос предательски задрожал.

— Я же не спрашиваю тебя, что делали вы с Уиллом в ту ночь. И у тебя нет никакого права интересоваться, что произошло между Гареттом и мной.

— Не дерзи мне, детка, — резко ответила Тамара, сразу замкнувшись. — Мои грехи — это мои грехи, но я все еще отвечаю за тебя своей жизнью.

Ее упрек попал в цель. Мысль о том, что ее тетя пожертвовала своей безопасностью и привычной жизнью ради того, чтобы приехать с ней в Лидгейт, заставила ее смутиться.

Увидев виноватое выражение лица племянницы, Тамара сразу смягчилась.

— А кроме того, ты не можешь вечно бежать от этого.

Мягкий тон Тамары окончательно лишил Мэриан желания защищаться. Горячая слеза скатилась по ее щеке, и девушка быстро смахнула ее, не заметив, что на лице осталась полоска грязи от выпачканных в земле рук.

Тамара послюнявила палец и заботливо стерла грязь со щеки племянницы.

— Идем, и не плачь. Это совсем на тебя непохоже.

Мэриан стиснула зубы и сжала кулаки в попытке овладеть собой. Тетя не должна видеть ее такой… такой несчастной. После всех предостережений, которые внушила ей Тамара, будет невыносимо услышать: «…Я же предупреждала тебя!»

Все же стремление довериться тете пересилило, и она тихо сказала:

— Я просто не знаю, что делать.

— Да нет же, ты знаешь. Скажи ему правду.

Мэриан прикусила губу.

— Предположим, я откроюсь ему. Он знает, что я лгала ему раньше. С какой стати ему верить мне теперь? Он может просто с отвращением отвернуться от меня или даже… — от сильного волнения у нее судорогой перехватило горло, и она едва смогла закончить шепотом: —…или даже в гневе отдать меня гвардейцам короля. В своей мести он может зайти очень далеко, когда чувствует себя оскорбленным. Я сама это видела, когда дело касалось его дяди.

Тамара покачала головой и в нетерпении переступила с ноги на ногу.

— Как ты можешь сравнивать себя с его дядей! Что ты такого сделала графу, чтобы заставить его мстить тебе? Всего лишь кое в чем солгала ему? Вряд ли это то же самое, что совершил Тарле!

Мэриан вновь направилась к дому, чувствуя, как сжимается сердце при мысли о той необыкновенной нежности и заботе, с которой граф обращался к ней всю последнюю неделю. Ах, с какой мукой она думала о необходимости открыться ему. Она ужасно боялась, как он отнесется к ее словам! Ей была невыносима сама мысль, что в ответ на свое признание она вновь увидит холодный, отчужденный взгляд.

В ее памяти невольно всплыло то первое утро, когда она проснулась в его объятиях. Он ничего ей не обещал. И был прав… как мог он обещать ей что-либо, когда она сама не решалась довериться ему? И все же она знала: если он отвергнет ее сейчас, она умрет. Эта болезненная истина открылась ей теперь во всей своей очевидности.

— Ты любишь его, правда? — спросила Тамара, внимательно следя за бурей чувств, отразившихся на лице девушки.

Мэриан быстро взглянула на тетю. Как бы ей хотелось кричать об этом на весь белый свет. Но она не смела и рта раскрыть.

— Это любовь сделала тебя робкой. Она сделала тебя неуверенной в себе, ты боишься поверить в то, что твой любовник любит тебя, пока он сам не скажет тебе об этом.

Тамара подошла ближе и обняла племянницу. Девушка с готовностью прижалась к ней. Ей так не хватало сейчас этого тепла и участия.

— Любовь сделала тебя ранимой, — прошептала Тамара ей на ухо. — Никто об этом не знает так хорошо, как я.

Что-то в ее интонации заставило Мэриан высвободиться из объятий тетки и заглянуть ей в лицо.

— Уилл просил меня стать его женой, — смущенно сказала Тамара.

Мэриан застыла в безмолвном изумлении. Она была рада за тетю, но тем горше показалось девушке ее собственное двусмысленное положение.

— Это замечательно, — сказала она наконец и внезапно осознала, что это именно так и есть. Уж если кто-то и заслуживал счастья, то это, конечно, Тамара.

— Я ответила, что подумаю. Но я почти готова отказать ему.

Едва появившаяся на губах Мэриан улыбка тут же потухла.

— Но почему? Ведь он любит тебя… только дурак бы этого не заметил!

Тамара покачала головой.

— Может, и так. Ах, деточка, — с грустью пробормотала она, пожав плечами. — Как я могу выйти за него замуж? Женившись на цыганке, он должен будет отказаться от того, к чему так стремится.

— И что же это такое?

— Этот плут хочет купить постоялый двор.

Заметив мелькнувшую на лице Мэриан усмешку, Тамара горестно кивнула:

— Да, именно так. Чертов дурак. Он даже скопил денег для этого. Он, видите ли, думает, что я могу стать подходящей женой хозяина таверны. Это я-то, цыганка, которую скорее вышвырнут из зала, чем попросят принести пинту эля.

— Но ты можешь выдать себя за испанку, как это сделала мама, — с готовностью предложила Мэриан.

— Ну уж нет, я хочу оставаться тем, кто я есть, — заявила Тамара, упрямо вздернув подбородок. — И не собираюсь я никем притворяться. — И с озорной улыбкой, от которой ее лицо вдруг сделалось совсем молодым, она добавила: — И все-таки, признаюсь, меня это предложение очень соблазняет.

Мэриан ласково взяла тетю за руку.

— Тогда скажи ему «да».

Однако, заметив тревогу во взгляде Тамары, она вдруг поняла истинную причину ее колебаний. Это именно из-за нее, своей племянницы, Тамара боится принять неожиданно предоставленный ей судьбой шанс на счастье.

— Если ты беспокоишься обо мне, то напрасно. Просто дай мне несколько дней. Я соберусь с духом и скажу его светлости всю правду. Обещаю.

Тамара облегченно улыбнулась. Она положила свою шершавую ладонь поверх руки Мэриан и ласково сжала ее.

— Я уверена, так будет лучше всего. Вот увидишь.

Затем она взглянула в сторону дома и усмехнулась.

— Стоит помянуть о дьяволе… — сказала она, понизив голос.

Мэриан проследила за ее взглядом и увидела Гаретта, направлявшегося в их сторону.

— Что ж, пожалуй, мне пора возвращаться домой, — пробормотала цыганка и, сжав на прощание руку девушке, поспешила прочь через сад, продолжая что-то ворчать себе под нос.

Сердце Мэриан подскочило и замерло, когда она увидела, как Гаретт пересекает зеленую лужайку. Он только что вернулся из города, и весь его вид — пышная с перьями шляпа и великолепный дорогой костюм — говорил о том, что идет настоящий вельможа, хозяин богатого поместья. Ее отец никогда не выглядел таким значительным.

Граф подошел ближе, и ее сердце тревожно забилось. Ругая себя за слабость, которая всегда охватывала ее в его присутствии, девушка постаралась разгадать выражение его лица.

— Возвращайся в дом, — велел он, едва только подошел достаточно близко, чтобы не кричать. — У нас почти нет времени для того, чтобы сделать все приготовления.

— Приготовления? — недоуменно переспросила она, думая о том, какой грязной и растрепанной она, должно быть, выглядит.

Легкое удивление промелькнуло на лице графа, когда он разглядел ее испачканное в земле платье.

— Полагаю, тебе придется затратить несколько больше времени, чем я думал, чтобы придать себе подобающий вид.

Мэриан упрямо вздернула подбородок и направилась мимо него к дому с достоинством оскорбленной принцессы.

— И для чего именно я должна придать себе подобающий вид?

Шагая с ней рядом, Гаретт вложил в ее руки лист бумаги.

— Взгляни сама. — А затем, не дав ей времени прочитать письмо, начал объяснять: — Черт возьми этого Хэмпдена, его самого и его загадки. Клянусь, придет день, когда я отплачу ему за все его же монетой.

Из невнятных объяснений, прерываемых проклятиями, и письма Мэриан все же кое-как сумела понять, что произошло. Хэмпден поставил Гаретта перед фактом, что собирается прибыть к нему сегодня вечером в сопровождении одиннадцати придворных — шести леди и пяти джентльменов. Он написал, что Гаретт слишком долго обходился без общества и нуждается в том, чтобы общество вспомнило о его существовании. Далее Хэмпден сообщал, что рассчитывает на хороший обед и развлечения. «И также, — говорилось далее в письме, — я очень надеюсь, что твоя голубка все еще будет в поместье, когда я приеду. Я бы хотел еще раз уверить ее в своем нижайшем почтении».

— Что означают эти последние слова? — с любопытством спросила Мэриан.

Гаретт поморщился.

— Да ничего особенного. Но из них ясно, что он чертовски уверен в себе. Он сообщил достаточно, чтобы подготовить меня к его действиям, но, к сожалению, слишком мало, чтобы дать мне возможность отказать ему. Чертов плут! Я должен был бы отказать ему от дома сегодня вечером и посмотреть, какой у него будет вид, когда он привезет с собой всю свою компанию и не обнаружит здесь ни обеда, ни развлечений.

— Но вы ведь так не поступите, не правда ли? — заметила Мэриан с лукавым блеском в глазах.

Гаретт фыркнул.

— Нет. Я буду изображать из себя радушного хозяина, как он и ожидает от меня. А тебе, моя дорогая, придется изображать хозяйку.

Мэриан в страхе уставилась на него.

— Но я… я не могу!

— Почему? Уверяю тебя, им нет абсолютно никакого дела до того, кто будет моей хозяйкой. Я просто скажу, что ты моя недавно овдовевшая троюродная кузина, которая приехала навестить меня, или какую-нибудь подобную чушь, и все будет выглядеть совершенно пристойно. Ничьи чувства не пострадают. Ты ведь сама много раз говорила, что воспитывалась в семье дворянина. Я уверен, ты отлично справишься с ролью моей кузины и хозяйки на один вечер.

Она внимательно вгляделась в его лицо, пытаясь выяснить, не собирается ли он подстроить ей какую-нибудь новую хитрую ловушку. Однако в ответ он посмотрел на нее не менее пристально, так что в конце концов девушка в страхе опустила глаза.

Что же ей делать? Она не может показаться на этом обеде перед целой группой придворных. Это же просто безумие! Кто-нибудь из гостей мог знать ее или ее отца! Нет, слишком рискованно!

— Я… я не могу быть вашей хозяйкой, Гаретт, — растерянно сказала Мэриан. — Я буду чувствовать себя слишком неловко.

И это еще мягко сказано, подумала она, с трепетом ожидая его ответа.

Гаретт взял Мэриан за руку, продолжая шагать в сторону дома.

— Я буду все время рядом с тобой, — сказал он, не глядя на нее. — Все будет прекрасно. Ты замечательно справишься.

Однако Мэриан выдернула руку и остановилась.

— Но я не хочу! — почти закричала она.

Гаретт также остановился и уставился на нее своим пронзительным взглядом, полным подозрений.

— Есть что-то, чего ты боишься? — не то спросил, не то констатировал он.

— Еще бы! Я боюсь выставить себя полной дурой.

От его зловещей усмешки у нее кровь застыла в жилах. Гаретт покачал головой.

— Нет, этого ты не боишься. Та, которая без страха стояла перед целым городским советом и дерзко бросала мне вызов, не может бояться выставить себя дурой перед несколькими придворными бездельниками. Итак, что же тебя так напугало?

Она растерялась, не зная, что ответить. Если она станет отказываться слишком упорно, он только утвердится в своих подозрениях.

— Ну вот видишь? Тебе просто нечего бояться.

Мэриан закусила губу, не зная, что еще ему придумать, чтобы отговорить от этой затеи. Но упрямая складка у его рта подсказала ей, что он настроен решительно и ей не удастся его переубедить. Внезапно она почувствовала прилив вдохновения.

— Но у меня даже нет соответствующего наряда для такого случая, — -нашлась она, робко надеясь, что отыскала достойный выход из ситуации.

Однако странная улыбка графа вновь насторожила ее.

— Ну, с этим не будет никаких трудностей. Я еще раньше был у портнихи в Лидгейте и приказал подготовить для тебя несколько платьев. А получив послание от Хэмпдена, отправил слугу в город с запиской прислать одно из этих платьев к сегодняшнему вечеру.

Так, значит, он побеспокоился о ней! Внезапное чувство ликования охватило Мэриан, однако мгновение спустя радость уступила место страху. Она оказалась в ловко расставленной ловушке так же верно, как заяц, попавший в капкан.

Увидев хитровато-загадочное выражение лица Гаретта, Мэриан поняла, что он заранее приготовил ей эту ловушку и теперь был рад, что она попалась. Без сомнения, он надеялся на то, что кто-нибудь из друзей Хэмпдена узнает ее, как бы невероятно это ни казалось на первый взгляд. Что ж, ей остается только надеяться, что она не встречалась ни с кем из них при дворе. Живя в Лондоне, она почти не бывала в обществе. И все же всегда оставалась опасность…

В последней отчаянной попытке выяснить хоть что-то она с надеждой поинтересовалась:

— У вас есть какие-нибудь соображения, кого именно Хэмпден пригласил к вам на обед?

Он окинул ее внимательным взглядом, затем пожал плечами.

— Кто это может знать! У Хэмпдена множество друзей. Но скорее всего это те изгнанники, с которыми мы оба встречались во Франции.

Такой ответ несколько ее успокоил. Она не знала никого из изгнанников, хотя и жила в Лондоне в те дни, когда часть дворян начала возвращаться в Англию. Возможно, все еще обойдется и никого, кто может ее знать, среди гостей не окажется.

Но в любом случае у нее не оставалось выбора, так что ей придется просто надеяться на лучшее.

* * *

— Фолкхэм сказал мне, что ваш муж недавно умер. Примите мои самые искренние соболезнования по поводу столь непоправимой утраты, леди Мина, — послышался сзади знакомый мужской голос, в котором без труда можно было различить насмешливые нотки.

Мэриан резко повернулась и увидела Хэмпдена, облокотившегося на спинку ее кресла, откуда она наблюдала за гостями, заполнившими зал.

— Тс-с, — прошептала она, улыбаясь ему. — Он просто не хочет, чтобы я чувствовала себя неловко, и я ему очень признательна за это. Так что будьте хорошим мальчиком и подыграйте ему.

Хэмпден усмехнулся.

— Пытается не смущать вас, неужели? — Его взгляд чуть потемнел. — А разве вы сделали что-то, из-за чего можете чувствовать неловкость?

Как Мэриан ни пыталась, она не могла скрыть предательский румянец, заливший щеки. Она резко повернулась к нему спиной и, ничего не видя, уставилась прямо перед собой.

— Совсем не по-джентльменски задавать такие вопросы, Хэмпден, — пытаясь придать своему голосу холодность, сказала Мэриан.

Хэмпден положил руку ей на плечо.

— Ладно, голубка, не сердитесь на меня. Я не мог не заметить, что между вами что-то изменилось. Вы совсем иначе смотрите друг на друга, чем в прошлый раз. Более… ну скажем… благосклонно. Однако тут нечего стыдиться.

Он ласково потрепал ее по плечу и отошел, оставив ее смущенной и сердитой. Она опустила взгляд на свое новое платье из блестящего шелка цвета морской волны. Хэмпден ошибался. Здесь было чего стыдиться. Гаретт содержал ее, как свою любовницу. И не важно, как она пыталась все это представить себе или ему, суть от этого не менялась. Он покупал ей наряды, кормил и заботился о ней.

Мэриан подняла глаза и устремила свой взгляд на графа, который, небрежно облокотясь о стену, разговаривал с молодой женщиной, одетой в платье с самым возмутительно низким декольте, какое Мэриан когда-либо приходилось видеть. Ее звали леди Свенсдон, и она на самом деле была вдовой, хотя по ее поведению нельзя было заметить, что она сильно скорбела о своей потере. По всему было видно, что эта леди унаследовала от мужа огромное состояние, что откровенно и с большой радостью всячески подчеркивала. Один из гостей сообщил Мэриан, что леди Свенсдон считалась в Лондоне одной из самых выгодных партий. А кроме того, одной из самых красивых, неохотно призналась себе Мэриан.

Наблюдая за тем, как беззастенчиво флиртует эта красавица с Гареттом, девушка почувствовала, что на глаза невольно наворачиваются слезы. Моргнув несколько раз, она попыталась избавиться от них. Правда, она должна признать, что Гаретт уделял внимание этой женщине не более, чем всем другим своим гостям, и все же Мэриан чувствовала себя сейчас брошенной и несчастной. Ведь она никогда не сможет быть для Гаретта тем, чем была эта женщина, а именно потенциальной женой. Даже если она расскажет ему всю правду. Дочь государственного преступника не годится в жены верному слуге короля, богатому и знатному графу Фолкхэму. Покончив с ролью цыганки, она все равно может потерять его навсегда. Ее руки впились в подлокотники с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Если все останется по-прежнему, она сойдет с ума! И все же она должна рискнуть и выяснить, действительно ли она что-то для него значит. Лучше уж тюрьма, чем мучительные сомнения, что разрывали ей сердце.

Но сейчас, по крайней мере, ей не надо было беспокоиться, что кто-то сможет сказать Фолкхэму, кто она такая, до того, как это сделает она сама. Друзья Хэмпдена явно не присутствовали при дворе те несколько раз, когда Мэриан была там. Девушка никого из них не узнала. И хотя она ужасно волновалась, когда Хэмпден представлял ей гостей, было ясно, что никто из них ее не знает.

К Гаретту подошел слуга и что-то тихо прошептал на ухо. Гаретт кивнул, затем, извинившись с учтивым поклоном перед леди Свенсдон, направился прямо к Мэриан. Девушка заставила себя улыбнуться, пытаясь подавить приступ острой ревности.

— Ты здесь самая очаровательная, — прошептал он, склоняясь над ее рукой. Повернув ее ладонью кверху, Гаретт прикоснулся губами к нежной коже запястья. Сердце Мэриан мгновенно забилось в бешеном темпе. Конечно, он не преминул это заметить, и хищная улыбка чуть тронула его губы. — Чуть позже, моя милая, я покажу тебе на деле, как сильно ты меня очаровала. Но пока, к сожалению, еще не время. Сейчас пора перейти в столовую.

Мэриан послушно подала ему руку, но когда встала, то почувствовала предательскую слабость в коленях. Позже. А еще позже она скажет ему правду. И когда она признается, будет ли он с ней когда-нибудь так же мил, как сейчас?

Обед неожиданно оказался для Мэриан мучительным испытанием. Гаретт сидел во главе стола, она — на противоположном конце. Никогда еще Мэриан не чувствовала так остро расстояние, разделяющее их. И хотя он часто улыбался ей, она могла лишь через силу улыбаться в ответ. Все ее мысли были сейчас поглощены только одним — как и когда открыть ему правду. Господи, дай ей сил признаться в том, кто она и что на самом деле значит для нее этот дом, где он чувствует себя полновластным хозяином.

Хэмпден сидел рядом с ней, но даже его остроумные замечания и колкости не могли отвлечь ее от невеселых мыслей о предстоящем объяснении.

Но вскоре ее внимание привлек разговор за столом.

— А действительно, Хэмпден, сейчас уже наверняка что-нибудь стало известно, — говорил молодой человек по имени Виклиф. — Ведь кто-то убил этого несчастного. Винчелси не мог сам пырнуть себя ножом во сне. Уверен, уже есть подозрения по поводу того, кто мог это сделать. В конце концов, кто бы это ни сделал, он враг короля и должен быть обезврежен.

В ту же минуту другие разговоры за столом стихли, и все глаза устремились на Хэмпдена. В зоне внимания невольно оказалась и сидящая рядом с ним Мэриан. Даже Гаретт, казалось, был весьма заинтересован этой темой.

Мэриан такой поворот событий застал врасплох. Она постаралась сохранить невозмутимое выражение, но это далось ей с трудом. Почти машинально она поднесла к губам вилку с кусочком паштета, но совершенно не почувствовала его вкуса.

— Мне известно только то, что все это хранится в строжайшем секрете, — неохотно ответил Хэмпден.

Виклиф выразительно фыркнул.

— Ну, это всем известно. Что случилось с вашим нюхом на сплетни, Хэмпден? Неужели вам не удалось узнать ничего интересного, чего бы никто еще не знал?

Хэмпден преувеличенно тяжело вздохнул.

— Увы. Его Величество хранит все это дело в строжайшей тайне. Он ни слова никому не говорит, кто бы его ни спрашивал. Я пытался что-нибудь выяснить у Кларендона, но вы же его знаете. Он подозревает всех и вся.

— А правда ли говорят, что… — подхватил один из гостей и тут же принялся рассказывать какую-то смешную историю, связанную с Кларендоном. Мэриан молча молилась, чтобы гости сменили тему разговора.

А затем неожиданно с противоположной стороны от Хэмпдена раздался тихий голос, который произнес:

— Мне кое-что известно об этом Винчелси.

Мэриан едва не поперхнулась.

— Что вы о нем знаете? — тут же заинтересовался Виклиф. — Расскажите!

Голос девушки зазвучал чуть смелее:

— Я кое-что знаю о жене сэра Винчелси.

— Но она умерла, разве нет? — удивился Хэмпден.

— Да. Но я слышала от Элизабет Маунтбаттен, что его жена была цыганкой.

Мэриан едва не застонала, избегая встречаться взглядом с Гареттом. Ей оставалось только надеяться, что это известие — слишком незначительно, чтобы привлечь его внимание, но она не осмеливалась проверить его реакцию. Она лишь молча молилась, чтобы сообщение гостьи прошло незамеченным. Однако ее надеждам было не суждено сбыться.

Ободренная раздавшимися со всех сторон удивленными восклицаниями других дам — «Как, неужели! Не может быть!», — девушка, которая решилась высказать известную ей сплетню, заговорила теперь смелее:

— Он на самом деле женился на ней. Вы можете в это поверить? Баронет женился на цыганке!

Леди Свенсдон наклонилась вперед с возбужденным блеском в глазах:

— Это может объяснить, почему их дочь была такой необычной!

— Необычной?

Мэриан напряглась, так как этот вопрос был задан не кем иным, как Гареттом. Она больше не могла сдерживаться и взглянула на него. В ту же секунду сердце у нее упало. Его внимательный, полный подозрений взгляд был прикован к ней. Она не отвела глаз, у нее попросту не было на это сил. Его взгляд с властной неумолимостью притягивал ее к себе.

— Ну да, леди Мэриан была на редкость скучной и строгой, — отвечала леди Свенсдон. — Вечно сидела за книгами. Говорят, она даже сама готовила лекарства для своего отца. Полагаю, она научилась этому у своей матери, которая тоже слыла целительницей. — Ее голос упал до трагического шепота: — Возможно, она даже готовила то самое отравленное лекарство для Его Величества!

— Трудно поверить, что знатная дама могла бы пойти на такое, — вмешался Хэмпден, — но возможно, что леди Мэриан действительно замешана в этом деле, по крайней мере так говорят. Говорят, что именно она дала отцу приготовленное ею лекарство, и с тех пор он не выпускал его из рук. Кто знает? Возможно, сам он ни в чем не виноват, а в этом преступлении участвовала его дочь. Если так, неудивительно, что она покончила с собой.

Леди Свенсдон злорадно добавила:

— Я бы ничуть не удивилась, если бы выяснилось, что это сделала она. Вы ведь знаете этих цыган с их припарками и приворотными зельями. Уверена, они имеют дело со множеством различных ядов.

Только когда Хэмпден неожиданно сжал под столом ее руку, Мэриан поняла, как сильно у нее дрожат руки. Догадался ли Хэмпден о правде или просто старался утешить бедную цыганку, поняв, как должны были оскорбить ее эти женские разговоры, Мэриан это было безразлично, она почувствовала лишь благодарность за этот дружеский жест. Она ответила ему на пожатие, а затем, осторожно высвободив руку, прямо взглянула на Гаретта.

Гаретт, казалось, забыл обо всем и обо всех, кроме нее. Глядя в его пытливые глаза, она старалась не замечать внутренний голос, который нашептывал ей: «Он знает, он все понял!» Ей было невыносимо думать о том, что он разгадал ее тайну таким образом — из случайной светской болтовни за столом.

В это мгновение кто-то заговорил с ним. Гаретт ответил, однако глаз от Мэриан не отвел.

Девушка отвернулась, не выдержав этого пронзительного взгляда, и попыталась переключиться на еду. Она взяла вилку и обнаружила, что ей приходится делать неимоверные усилия, чтобы совершить самые обычные действия — подцепить кусочек ветчины, поднести вилку ко рту, положить кусочек в рот. Казалось, она разучилась делать даже простые вещи.

— И как она выглядела, эта леди Мэриан? — раздался с другого конца стола голос Гаретта. Его тон казался небрежным, но Мэриан он обмануть не мог. — Возможно, она была так привержена наукам потому, что ничего собой не представляла как женщина?

Сигнал опасности в голове Мэриан звучал все громче.

— Уверена, что она была самой обыкновенной и черной, как ворона, — бросила леди Свенсдон, явно теряя интерес к разговору.

Виклиф засмеялся.

— Вы ведь никогда не видели этой девушки, Лорелл. Откуда, скажите на милость, вы можете знать, как она выглядела.

— Один мой знакомый знал ее довольно хорошо, — раздался скучающий голос с правой стороны от Мэриан.

Она едва осмелилась бросить осторожный взгляд на соседа, но говоривший, худой, высокий молодой мужчина, даже не посмотрел на нее. Он продолжал, насмешливо улыбаясь леди Свенсдон:

— Мой приятель — один из этих… ну, вы знаете, ужасно скучных, прилежных студентов, которые полагают, что способны из книг узнать все тайны и загадки бытия. Он был одним из учеников ее отца и даже хвастался, что украл у нее поцелуй. Вы будете счастливы услышать, Лорелл, что он рассказывал о том, как красива эта девушка и что она совсем не такая черная, как вы предполагаете.

В этот момент вилка, выпав из ослабевших пальцев Мэриан, звякнула о край тарелки.

— Простите меня, — пробормотала она, потянувшись за бокалом с вином. Поднеся его ко рту, она сделала большой глоток. Кто бы мог подумать, что один-единственный невинный поцелуй может оказаться для нее роковым.

— Жаль, что она покончила с собой, — произнес Хэмпден. — Я бы не отказался встретиться со столь необычной, интригующей женщиной.

Мэриан пыталась определить по его тону, догадался ли он о правде, но Хэмпден говорил совершенно серьезно, без малейшего намека на иронию.

А Гаретт? Возможно ли такое, чтобы Гаретт ни о чем не догадался после всего услышанного? Она очень сильно в этом сомневалась. И все же ее не оставляла крохотная надежда, что он не сопоставил вместе все факты.

По мере того как продолжался обед и разговор переключился на другие темы, Мэриан в отчаянии все сильнее хваталась за эту соломинку. Если он догадался, то ей ничего другого не оставалось, как сразу же поведать ему все без утайки и таким образом проверить, действительно ли так уж сильны его чувства к ней, как он утверждал. Но сама мысль об этом приводила ее в ужас. Она еще не была к этому готова. Только не сейчас, Боже, пожалуйста, только не сейчас!

Мэриан заставила себя взглянуть на Гаретта, но по его бесстрастному лицу ничего не могла прочитать. Пытаясь притвориться, что ничего не произошло, она улыбнулась ему, но он только коротко кивнул в ответ. Сердце ее упало.

Он знает. Нет! Только не отчаиваться, сказала она себе, иначе она скажет или сделает что-нибудь, что окончательно ее погубит. Возможно, он еще ни о чем не догадался.

Она убедила себя сохранять спокойствие и даже попыталась, как всегда, шутить в ответ на остроумные замечания Хэмпдена. И хотя она почти ничего не могла есть, она заставила себя снова и снова подносить вилку ко рту, как заведенная кукла.

Прерывая монотонность этого мучительного для Мэриан обеда, неожиданно поднялся Виклиф и попросил внимания. Разговоры смолкли.

— Я хочу выпить за здоровье, — провозгласил он.

Мэриан едва сдержалась, чтобы не застонать. Это был довольно популярный обычай как среди знати, так и у простых людей. Это могло затянуться до бесконечности, так как обед теперь не кончится, пока все мужчины не провозгласят тост за здоровье своих дам и возлюбленных.

между тем начал Виклиф, —

Несмотря на свое состояние, Мэриан не могла не улыбнуться неуклюжим виршам Виклифа. Подавив усмешку, она наблюдала, как он торжественно опорожнил свой бокал, затем повторил свой тост и выпил еще четыре бокала подряд.

Мэриан слышала об этом обычае, популярном на континенте. Мужчины пьют за здоровье своих возлюбленных и даже любовниц столько бокалов вина, сколько букв в ее имени. Очень часто сами женщины при этом не присутствуют, и Мэриан подумала, понравилось бы сейчас этой самой Хелен, если бы она увидела покрасневшее от вина лицо своего кавалера.

Затем поднялся Хэмпден, и Мэриан с удивлением посмотрела на него. Он едва заметно подмигнул ей, затем начал свой тост:

Хэмпден выпил семь бокалов вина подряд. Затем сел и, наклонившись к Мэриан, прошептал:

— Я не слишком искусный поэт, а, как вы думаете?

— Нет, — ответила она смеясь и также шепотом. — Но скажите, кто такая эта Сибилла?

— Моя последняя пассия, если вам так уж хочется знать, хотя она и разыгрывает из себя скромницу. Думаю, мне надо удвоить усилия. Ее здесь нет, но ее брат сидит возле леди Свенсдон, и он бы ей обязательно сообщил, если бы я не провозгласил тост за нее. Полагаю, я должен быть благодарен ей за ее длинное имя. Оно послужит мне оправданием, если меня одурачат.

Мэриан засмеялась, но смех ее мгновенно оборвался, когда из-за стола поднялся Гаретт. Гости вновь затихли, и ей показалось, что всем за столом слышно, как громко бьется ее сердце.

Он быстро взглянул в ее сторону, затем поднял свой серебряный кубок.

Мэриан услышала удивленный шепот, поднявшийся за столом в ответ на столь странные речи графа, но она едва ли обратила на них внимание. Девушка сидела, судорожно сжав руки на коленях и затаив дыхание, наблюдала, как Гаретт осушил кубок и наполнил его вновь.

Она считала про себя, и с каждым кубком, который он снова наполнял, ее сердце колотилось все сильнее и сильнее. И когда, выпив четвертый, он налил себе в пятый раз, она едва не вскрикнула.

Граф Фолкхэм пил не за цыганку Мину. Теперь она уже не сомневалась, что он все понял. Он пил за леди Мэриан.

В полном оцепенении она наблюдала за тем, как ему наливают шестой кубок. Первый раз с тех пор, как он произнес свой тост, Гаретт взглянул на Мэриан. Лишь мгновение он смотрел на нее, но когда она увидела холодную ярость, полыхающую в его взгляде, у нее внутри все оборвалось.

Он залпом осушил кубок и сел.

Одновременно с этим произошло сразу несколько событий. Во-первых, Хэмпден прошептал на ухо Мэриан что-то успокаивающее, из чего девушка поняла, что он совершенно не догадался, почему его друг выпил шесть кубков. В то же время леди Свенсдон выпрямилась на своем стуле и загадочно улыбнулась, явно приняв на свой счет тост графа, так как шесть кубков, по ее мнению, могли означать только ее имя Лорелл. И наконец, последняя крохотная надежда Мэриан, что Гаретт ни о чем не догадался, развеялась как дым.

Вокруг нее вновь зазвучали веселые разговоры и шутки, подогретые вином. Но в сердце Мэриан воцарилась вечная зима. У нее был шанс сохранить свою любовь и жизнь, склонив на свою сторону единственного человека, который мог ей помочь. Но, судя по выражению лица Гаретта, из-за своего трусливого молчания она потеряла его любовь и доверие навсегда.

Уже не заботясь о том, заметит ли кто-нибудь или нет, как побледнело у нее лицо и дрожат руки, Мэриан встала из-за стола.

— Простите меня, — сказала она так тихо, что ее могли услышать только ее ближайшие соседи. — Я вдруг плохо себя почувствовала.

И она почти выбежала из комнаты.

 

19

Гаретт поднялся со своего места в тот же миг, когда Мэриан торопливо вышла из столовой. Он с такой силой сжал край стола, что было заметно, как побелели костяшки пальцев.

— Извините меня, друзья, — произнес он с мрачной решимостью, обращаясь к своим недоумевающим гостям, — но я должен взглянуть, что случилось с моей хозяйкой. — И решительным шагом вышел из комнаты, не обращая внимания на громкое шушуканье за своей спиной.

Он сейчас хотел только одного — поймать свою вероломную любовницу и выяснить, как далеко она зашла в своей лжи.

Он уже успел пересечь холл и подняться до середины лестницы, когда его окликнул Хэмпден, который вышел следом за ним. Гаретт остановился и повернулся к другу, встретив его ледяным взглядом.

— Почему бы тебе не оставить в покое бедную девушку и не мучить ее больше? — Его лицо пылало негодованием. — Будь милосерден хотя бы в этом, если уж тебе не хватило чуткости и ты при ней пил за здоровье другой женщины.

В ответ раздался издевательский смех.

— Другой женщины? И ты хочешь сказать, что после всего, что тут было сказано, даже не заподозрил истину? Боже, должно быть, она и тебя лишила разума, не только меня.

Хэмпден с изумлением посмотрел на друга, словно вдруг засомневался, в своем ли тот уме.

— О чем это ты?

Но Гаретт вовсе не был расположен что-либо ему объяснять. Тем более что он не был уверен, стоило ли вообще это делать.

— Не беспокойся, Мина прекрасно знает, за кого я пил сейчас. И волнует ее нечто совсем иное, а вот что именно, тебя не касается.

Не слушая дальнейших возражений, Гаретт повернулся спиной к Хэмпдену и быстро взбежал вверх по ступеням, уверенный, что тот за ним не последует. Хэмпден слишком хорошо знал Гаретта и понимал, когда надо уйти с дороги.

В несколько шагов граф преодолел расстояние до двери в комнату, которую занимала Мина с тех самых пор, как он силой заставил ее остаться в Фолкхэм-хаузе. Даже не постучав, он резко распахнул дверь.

Мина стояла возле кровати и заталкивала свою одежду в матерчатую сумку. Несколько мгновений он молча смотрел на нее, не в силах поверить в то, что эта прелестная, очаровательная девушка могла быть убийцей. Неужели эти ласковые, нежные руки приготовили и положили яд в королевское лекарство?

«Нет! Только не это!» — кричала в нем каждая частичка его существа.

И все же она постоянно лгала ему. Как ему следует поступить? Гаретт намеренно попытался ожесточить себя, чтобы нежные чувства, которые он все еще испытывал к девушке, окончательно не лишили его твердости духа и решимости выяснить все до конца.

Войдя в комнату, он с шумом захлопнул за собой дверь. Мэриан вздрогнула, обернувшись на резкий звук. Ее лицо сделалось белым как мел. Затем она молча отвернулась и продолжила свои сборы, больше ни разу не взглянув на него.

— Собираетесь куда-то, леди Мэриан? — спросил он, выделив с особенно злым сарказмом слово «леди».

Она застыла на миг, но так и не взглянула в его сторону. Все так же молча девушка повернулась и направилась к бюро, на котором лежал мешочек с травами и мазями. Затем она снова вернулась к кровати и положила его вместе с платьями.

Всем своим видом Мэриан явно демонстрировала, что он для нее ничего не значит, и это окончательно вывело Гаретта из себя. Шагнув вперед, он крепко схватил ее за руку.

— Прекрати сейчас же эти бесконечные сборы! Ты никуда отсюда не уйдешь! — властно заявил он.

Мэриан подняла голову и посмотрела на него. При виде безысходного отчаяния, застывшего в ее золотистых глазах, у графа болезненно сжалось сердце.

— Не уйду? Но я не так глупа, Гаретт. Или ты сдашь меня королевской охране, или позволишь покинуть этот дом и этот город. Но в любом случае я не могу здесь больше оставаться.

Граф застыл на мгновение, словно громом пораженный. Он был готов к ее открытому неповиновению, к вызову, даже возмущению. Зная теперь ее тайну, Гаретт ожидал, что она начнет защищаться, попытается убедить его в своей невиновности. Но он был совершенно не готов к этому молчаливому отчаянию, к этой безнадежной покорности, которая поразила его в самое сердце, заставив совершенно безосновательно злиться на себя за то, что он виновен в ее страданиях.

— Но почему ты думаешь, что я сделаю что-то подобное? — спросил он, не в состоянии удержаться от горького упрека, так явно прозвучавшего в его тоне. И с ужасом увидел, как ее глаза сверкают от набегающих слез. Девушка сердито смахнула их.

— А какой еще у тебя есть выбор? Ты принес клятву верности своему королю, а меня объявили врагом Его Величества. Если ты позволишь мне уйти, то потом сможешь сказать, что я сбежала, и таким образом сохранишь свою честь. Если же ты решишь сдать меня гвардейцам короля, то выполнишь свой долг. Но ты не можешь скрывать меня, зная, кто я такая. Это-то я хорошо понимаю. Слишком хорошо.

Безысходная печаль, прозвучавшая в ее словах, глубоко ранила его. Одна часть его души рвалась утешить ее, сказать, что он защитит ее от всего мира несмотря ни на что. А другая — напоминала, что она лгала ему с самой первой их встречи. Девушка воспользовалась его хорошим к ней отношением, пока он не потерял голову настолько, что готов был выполнить любое ее желание. Но теперь с этим покончено!

— Совершила ли ты преступление, в котором тебя обвиняют? — задал он ей вопрос тоном более жестким, чем намеревался. Этот вопрос вертелся у него на языке с той самой минуты, когда он обнаружил правду. — Ты действительно приготовила отраву, которую нашли в лекарстве у твоего отца?

Мэриан почувствовала, как внутри у нее все оборвалось. А она-то думала, что нельзя вынести боль сильнее, чем та, которую она испытала за последние полчаса! Она обратила на него свой пылающий яростью взгляд:

— И ты еще можешь об этом спрашивать? О, ну конечно же! Я и забыла, какой коварной и вероломной ты меня считаешь!

— Мина, послушай…

— Не смейте называть меня так, милорд! — сквозь зубы прошипела она. — Этим именем меня, любя, называла моя мама. Мина — уменьшительное от Люмина. — Мэриан невесело рассмеялась. — Вам наверняка понравится горькая ирония, заключенная в этом, ведь на языке народа моей матери это слово означает «свет». Когда-то и вы называли меня так, испытывая ко мне, как я надеялась, нежную привязанность. Но теперь я вижу, как я ошибалась. Что ж, отправьте меня на виселицу, ведь это именно то, чего вы добиваетесь. Но запомните, что вы отправили на верную смерть леди Мэриан. Мина умерла в тот день, когда она так глупо доверилась вашим заботам. — Черт возьми! — крикнул он, схватив ее за плечи. — Можно подумать, это не ты лгала мне все это время. Я жизнью из-за тебя рискую! Так уж, по крайней мере, я могу потребовать от тебя правды!

От этих слов весь ее боевой задор куда-то делся. Девушка сникла, словно из нее выпустили воздух. С тихим возгласом она отпрянула от него и отошла к окну.

На несколько бесконечных мгновений в комнате повисла гнетущая тишина. Затем Мэриан заговорила, но таким безжизненным, бесцветным голосом, что Гаретт едва узнал свою живую, веселую цыганочку:

— Это так. Полагаю, ты действительно заслуживаешь правды. Что ж, вот она. Я не клала яд в лекарство, которое готовила для отца. Я уверена, что он этого также не совершал, так как мой отец никогда не был и не мог быть предателем и убийцей.

— Но тогда как оно туда попало?

— Не знаю. Должно быть, его туда положил тот, кто хотел, чтобы в преступлении обвинили ни в чем не повинного человека. Но я не знаю никого, кто бы так сильно ненавидел моего отца. У него никогда не было врагов. И тем не менее кто-то хотел его уничтожить. — Она всхлипнула. — И кто-то его убил.

Гаретт едва удержался, чтобы не сообщить ей, что ее отец жив. По зрелом размышлении он решил, что лучше сейчас ничего ей не говорить. Во-первых, прошло слишком много времени с тех пор, как он разговаривал с королем. Возможно, отца Мэриан и в самом деле уже нет в живых. Во-вторых, Его Величество предупреждал его, что Винчелси мог быть участником большого заговора. Если только это было так, то Мина тоже могла быть его участницей, а значит, ей нельзя доверять такие важные сведения.

— Ты говоришь, что кто-то другой подложил отраву в лекарство, — холодно сказал Гаретт, — но по всем данным именно ты дала лекарство в руки своего отца, и с тех пор он ни разу не терял его из виду.

Мэриан пожала плечами.

— Я слышала об этом. Это правда, что я передала ему лекарства сразу, как только приготовила их. Но что случилось потом, я не могу сказать. Я больше не видела отца после того, как он ушел из дома. Возможно, он где-то оставлял лекарства или кто-то незаметно подменил их. Я не знаю. — Она повернулась и с вызовом посмотрела ему в глаза. — Но только когда я в последний раз видела лекарства, в них не было яда. В этом я могу поклясться.

Мэриан сказала это с такой непоколебимой уверенностью, что Гаретт не мог не поверить в ее невиновность. Всеми фибрами своей души он хотел надеяться, что она говорит правду. И если так, то он все перевернет, камня на камне не оставит, пока не докажет, что она и ее отец ни в чем не виноваты. Но затем им вновь овладели сомнения. Ведь все это время она упорно лгала ему. Что, если она лжет и сейчас? Как мог он ей доверять? Однажды его родители жестоко поплатились за то, что доверились дяде. Что, если и он делает сейчас такую же фатальную ошибку?

А кроме того, оставалось еще так много вопросов, на которые он бы очень хотел получить ответы.

— Почему ты вернулась именно сюда? Почему не покинула Англию?

Она вздохнула и чуть дрожащим голосом ответила:

— Я думала… действительно надеялась, что если я останусь в Англии, то смогу найти человека, который виновен в гибели моего отца. Но эта надежда оказалась тщетной.

Мэриан замолчала. А Гаретт тем временем мысленно вернулся назад к своим первым встречам с ней. Теперь многое находило свое объяснение: ее маска… непонятный страх перед констеблем… манеры и речь настоящей леди. Однако многое все еще оставалось неясным.

— Ты явно испугалась меня, когда первый раз со мной встретилась. Думаю, что могу понять причину. Ты знала, что я — верный слуга короля. Так почему же ты сразу не сбежала, когда у тебя еще была такая возможность?

Мэриан замялась, потом неуверенно сказала:

— Я бы не хотела… отвечать на этот вопрос, милорд.

Гаретт подошел к ней и, схватив за плечи, повернул к себе лицом. Ее глаза сейчас были сухими, но в них притаился страх — страх перед ним, — и это вновь вывело его из себя.

Ни на мгновение не испытывая угрызений совести, он решил обратить этот страх против нее же самой.

— Боюсь, что вам придется ответить на этот вопрос, леди Мэриан, — холодным, официальным тоном произнес он, — потому что сейчас только я один стою между вами и сырой камерой Тауэра. Полагаю, вам не стоит забывать об этом и упрямиться. Я бы хотел услышать от вас ответы на все интересующие меня вопросы.

На короткое мгновение в ее глазах вспыхнул мятежный огонек. Но она подавила его и опустила глаза.

— Я уже говорила, что хотела найти человека, ответственного за арест моего отца. И я бы не уехала отсюда, не попытавшись это сделать.

Такой уклончивый ответ никак не мог его удовлетворить.

— Но если вы понятия не имели, кто этот человек, — настойчиво продолжал выспрашивать Гаретт, — то почему вы искали его здесь, а не в Лондоне, где все и произошло?

Она прямо взглянула на него, и, хотя он чувствовал, как она дрожит, взгляд ее оставался спокойным и твердым.

— Но подумайте сами, милорд! Кто именно выиграл от гибели моего отца? Кто не мог осуществить свою мечту до тех пор, пока мой отец оставался полноправным владельцем Фолкхэм-хауза? Кому не терпелось убрать его со своего пути?

Ответ казался слишком очевидным, и ледяной ужас охватил сердце графа. Прошло несколько мгновений, прежде чем он смог произнести хоть слово.

— Так ты думала, что это я спланировал отравление?

— Я думала, что вы виновны в его аресте, что каким-то образом сумели впутать его в это преступление. Я не знала, кто убил отца. Но вы должны согласиться, что вы — единственный человек, которому было выгодно, чтобы отец навсегда исчез с его пути.

Гаретт разжал руки и оттолкнул ее от себя с глухим проклятием.

— Так ты воображала меня таким монстром? — Он покачал головой, отказываясь поверить в это до конца. Ему было нестерпимо больно от ее подозрений.

— О Боже! — прошептал он вдруг, закрыв глаза, чтобы не видеть ее пытливого взгляда. — Как давно ты… — начал он, затем замолчал и спросил иначе: — Когда ты узнала, что я не виноват в его аресте? Там, в гостинице, когда мы занимались с тобой любовью, ты… неужели, лежа в моих объятиях, ты могла думать, что я виновен в убийстве твоего отца?

Он вовремя открыл глаза, чтобы увидеть, как она побледнела.

— Нет! — воскликнула она, и слезы ручьем потекли по ее щекам. — Нет, тогда я уже не сомневалась, что ты не мог в этом участвовать, иначе я бы никогда…

Боже, спасибо хоть за это, подумал он, глядя поверх ее головы. Он чувствовал, что сейчас, именно в эту минуту едва не умерла очень важная часть его души, он не смог бы вынести мысли, что их жаркие, полные любовной страсти и неги ночи были всего лишь обманом, что она притворялась, что вместо наслаждения и радости испытывала одну слепую ненависть.

— Гаретт, — прошептала она. Когда он не ответил, она произнесла чуть громче: — Гаретт, я хотела сказать тебе все, особенно когда я поняла, что ты… я, честное слово, хотела тебе скоро обо всем рассказать. Но я не знала, что ты будешь делать с этой правдой. Я понимала, как тебе придется тяжело, и я так боялась…

Он опустил глаза и с горечью взглянул на нее.

— Но разве я когда-нибудь давал тебе повод бояться меня? И сколько раз я умолял тебя довериться мне? Сколько раз я обещал, что стану защищать тебя от чего бы то ни было?

— Но ты ведь не знал, что именно ты обещаешь. Я не могла полностью положиться на такое обещание.

Ее слова неожиданно больно ранили Гаретта. Он-то был готов ответить за каждое произнесенное им слово и надеялся, что смог убедить ее всецело доверять ему. Мысль о доверии напомнила ему, что от ответа на один вопрос она все-таки уклонилась.

— Каким образом ты связана с моим дядей?

Вопрос, казалось, озадачил ее.

— Твоим… дядей? — повторила она, чуть запинаясь.

— Да, да, моим дядей! Откуда ты так хорошо его знаешь?

Мэриан пожала плечами и спокойно ответила:

— Он пытался выкупить Фолкхэм-хауз у моего отца. А когда отец отказал ему, принялся принуждать его всякими грязными способами, вплоть до того, что стал распускать слухи обо мне и моей маме. Собственно, это и все. Просто я не могла сказать тебе об этом раньше, так как иначе мне пришлось бы признаться, что отец владел этим имением. Ты бы сразу все понял.

В ее ответе был определенный смысл, однако он не мог безоговорочно принять его. Другой разговор всплыл в его памяти — разговор с королем. Его Величество высказал тогда предположение о возможных виновниках покушения на его жизнь.

— Почему же мой дядя оставил попытки выкупить у твоего отца Фолкхэм-хауз? — спросил он, подозрительно глядя на нее.

Мэриан покачала головой, явно сбитая с толку шквалом обрушившихся на нее вопросов.

— Не знаю. Возможно, он понял, что отец не собирается уступать ему.

— Или, возможно, по другой причине. Да будет тебе известно, что король подозревал моего дядю в том, что тот, так или иначе, участвовал в попытке отравить его.

Мэриан очень странно взглянула на него.

— Я уже думала об этом. Но ведь он знал, что ты возвращаешься и готов предъявить свои права на поместье. Так зачем бы ему помогать тебе получить назад Фолкхэм-хауз? В этом нет никакого смысла!

— В том-то все и дело, что он ничего не знал! — горячо воскликнул Гаретт. — Он понятия не имел, что я собираюсь вернуться в Англию, он даже не был уверен в том, что я еще жив, до того самого дня, когда я сам объявился в Лондоне совсем недавно.

Мэриан нахмурилась.

— Так, значит, это он…

— Да, — прервал ее Гаретт. — Все сходится. Питни ненавидит короля. И он действительно жаждал бы увидеть его мертвым.

Мэриан в волнении схватила его за руку.

— Но тогда… тогда отец действительно невиновен! Это сделал сэр Питни, а затем он же приказал убить отца в тюрьме, чтобы правда не вышла наружу!

Зная, что ее отца никто не убивал, Гаретт не мог до конца согласиться с ее версией. Кроме того, существовало одно существенное затруднение — сэр Генри сам утверждал, и это следовало из показаний всех свидетелей, что он ни на минуту не выпускал лекарства из своего поля зрения.

— Есть и другое объяснение, — холодно заявил граф. — Мой дядя и твой отец могли обо всем договориться между собой. Возможно, сэр Генри согласился выполнить для сэра Питни эту грязную работу за обещание оставить все попытки вернуть Фолкхэм-хауз.

Гаретт никогда всерьез не рассматривал подобную возможность, однако сейчас, когда он произнес ее вслух, она показалась ему вполне заслуживающей внимания.

Однако Мэриан никак не могла согласиться со столь вопиющей инсинуацией.

— Нет! — горячо запротестовала она. — Ты не можешь так думать! Мой отец никогда бы не пошел на такое гнусное преступление! Ни за что!

— Но что, если твой отец побоялся угроз, которые Питни вполне мог осуществить в ответ на его нежелание продать Фолкхэм-хауз? Возможно, он боялся за тебя, хотел уберечь от грязных помыслов Питни. Он мог сделать это, чтобы спасти тебя, Мина. Это очень даже возможно. Зная Питни так, как его знаю я…

Мэриан не дала Гаретту продолжить и накинулась на него, изо всех сил молотя кулачками по его крепкой, мускулистой груди.

— Не смей так говорить, слышишь! Это ложь! Они все лгут!

Ее страстность вызвала к жизни его самые худшие подозрения. Схватив девушку за плечи, он встряхнул ее, чтобы прекратить истерику, и прижал к себе.

— Послушай меня, — попытался он ее убедить. — Твой отец любил тебя так же сильно, как и ты его, и он мог пойти на все, что угодно, чтобы спасти тебя и твою честь! Мы ведь не знаем, чем именно мог пригрозить ему Питни!

Но Мэриан отчаянно замотала головой.

— Только не мой отец. Он бы никогда не пошел на измену, ни за что! Он бы сумел найти другой способ избавить меня от опасности! — Лицо Мэриан исказилось от отчаяния. — Если ты веришь в его виновность, то, значит, веришь, что виновна и я, ведь именно я готовила ему все его лекарства: каждый порошок, каждая мазь были приготовлены моими руками. Потому что именно моя мама и я, а вовсе не мой отец знали о свойствах каждого препарата, каждого снадобья… и каждого яда, которые он использовал. Мы готовили лекарства, он только применял их!

Гаретт молча, почти растерянно смотрел на нее. На него обрушилось сразу слишком много самых разных, неожиданных сведений. Он знал, что способен все сопоставить и выявить истину… со временем. Однако сейчас, когда она стояла перед ним, трепещущая, с безмолвным укором в глазах, он чувствовал, что ничего не соображает.

Он хотел верить ей. Боже! Как же он хотел ей верить! Но в следующую минуту он подумал о своем дяде, который, теперь Гаретт почти не сомневался в этом, стоял за покушением на жизнь короля. Тарле был страшным человеком, и он мог заставить честных, но слабых людей, каким представлялся Гаретту сэр Генри, плясать под свою дудку. Но вместе с этой мыслью страшное подозрение против воли закралось в душу: Тарле также мог с легкостью заставить женщину выполнить для него любую грязную работу.

Раздираемый мучительным желанием поверить ей и неуверенностью в том, что он когда-либо сможет это сделать, Гаретт машинально сжал ей плечи.

Мэриан интуитивно ощутила его внутреннюю борьбу и застыла, понимая, что сейчас решается ее судьба.

— Гаретт, — тихо спросила она, чувствуя, как тает ее последняя надежда, — как ты намерен со мной поступить?

Что за вопрос, подумал он, сжимая в отчаянии зубы. Как может он сейчас решить это! Ведь ему придется выбирать между ней и его честью и долгом. Как бы ему хотелось вернуть назад время. Чтобы она по-прежнему оставалась для него простой цыганкой, женщиной, которую он мог бы сделать навсегда своей любовницей. Возможно, она все же была права, когда умоляла его не выпытывать у нее, кто она такая.

Гаретт заставил себя не думать об этом. Какой смысл сожалеть о том, что она не та, кем бы ему хотелось ее видеть. Сейчас ему надлежит встретиться лицом к лицу с реальностью и сделать свой нелегкий выбор.

Но прежде чем он примет решение…

— Завтра мы едем в Лондон, — объявил граф не терпящим возражения тоном. Только там он сможет выяснить правду. Осталось еще несколько возможностей сделать это, и он использует их все, прежде чем что-либо решит.

— Что мы будем там делать? — спросила она дрожащим голосом.

Гаретт пристально взглянул на ее бледное пепельно-серое лицо, на котором отчетливо читался страх. Он хорошо понимал причину этого страха, и ему было невыносимо думать, что он, Гаретт, стал виновником боли, которой были полны ее глаза. Но сейчас он не мог ничем ее утешить, так как сам еще не знал, что их ждет в Лондоне. Где-то в глубине его измученной сомнениями души шевельнулась мысль, что ее страх — это подтверждение ее вины. Но в то же мгновение он возненавидел себя за эту мысль.

— Скажи мне, что ты намерен предпринять, — взмолилась девушка. Ее голос от боли и гнева сорвался на высокие ноты.

— Не знаю! — прорычал он в ответ.

Гаретт закрыл глаза, пытаясь изгнать ее образ, освободиться от той власти, которую она имела над ним, над его мыслями и чувствами. Но и с закрытыми глазами он все равно продолжал видеть ее перед собой, поэтому он вновь взглянул на нее и с тоской обнаружил, что она мужественно пытается сдержать слезы, готовые вот-вот пролиться из ее глаз. С трудом подавив в себе волну протеста против собственной жестокости, он заставил себя не обращать внимания на ее слезы.

— Сейчас, Мина, я не могу тебе ничего сказать, так как сам ничего не знаю. Но только в Лондоне мы сможем получить ответы на интересующие меня вопросы, поэтому мы поедем туда сразу, как только сможем собраться.

— Но в Лондоне уже нет никаких ответов для меня, — отвечала она. — Скажи, Гаретт, что именно ты надеешься там узнать? Неужели ты и в самом деле думаешь, что сможешь обнаружить правду спустя многие недели и месяцы после покушения, когда этим безуспешно занимались слуги короля, Так как Его Величество, кажется, не до конца уверен в виновности моего отца? Что ты сможешь предпринять такого, чего не смогли они?

Она сказала это очень решительно, гордо выпрямившись под его взглядом и подняв голову, полная достоинства и уверенности в собственной невиновности. На мгновение страстное желание обладать ею пронзило его, заставив вспыхнуть жаркий огонь, который он с таким усилием подавлял в себе последние часы. Какими же чарами обладает эта женщина, если может заставить его сгорать от страсти даже в такой трагический момент.

— Разрази меня гром, если я знаю! — ответил он, желая сейчас оказаться от нее как можно дальше, чтобы не наделать глупостей. — Но лучше бы ты молилась, что я найду там доказательства твоей невиновности, раз уж тебе приходится полагаться на мою помощь. Потому что только всемогущий Господь знает, что я смогу там обнаружить.

С этими словами он отстранил ее от себя. Несколько мгновений они продолжали так стоять, не отрывая взглядов друг от друга. В ее глазах читался открытый вызов пополам с болью, в его — неуверенность и горечь. Затем, не сказав ни слова, она гордо тряхнула копной золотистых волос и, резко отвернувшись от него, продолжила свое прерванное занятие.

— Мы выезжаем завтра на рассвете, Мина, — сказал он на прощание, — и ты поедешь со мной. — Затем он развернулся на каблуках и быстрым шагом покинул комнату, с шумом закрыв за собой дверь.

* * *

— Ты должна была меня предупредить, — были первые слова Уилла, когда Тамара открыла дверь на его настойчивый, нетерпеливый стук.

— О чем? — смущенно спросила она, пытаясь рукой пригладить взлохмаченные после сна волосы.

Это растерянное, исполненное скрытой грации и чувственности движение мгновенно зажгло Уилла, и, крепко обняв Тамару, он страстно поцеловал ее в губы. Затем с явной неохотой отпустил и сказал укоризненно:

— Ну хотя бы для начала ты могла сообщить мне, что твоя племянница на самом деле никакая не цыганка, а благородная леди и что она до смерти боится, как бы ее не узнали и не выдали гвардейцам короля.

Тамара понимающе взглянула на Уилла.

— Итак, его светлость теперь знает правду?

— А как иначе я бы смог об этом узнать? — едва не закричал возмущенный Уилл. — Он ведет себя сейчас, как самый настоящий сумасшедший! Лорд Хэмпден и остальные гости уехали, даже не удостоившись с его стороны обычного вежливого прощания. Он отдал распоряжения слугам подготовить как можно скорее лошадей для отъезда, а сам мечется по холлу с таким выражением, словно замыслил убийство.

— О мой Бог! — прошептала в тревоге цыганка. Полная самых дурных предчувствий, она схватила Уилла за руку. — Где сейчас Мина?

— О ней не беспокойся. Насколько я могу судить, он ее и пальцем не тронул. Бедняжка сейчас сидит в своей комнате. Одна.

— Ты сказал что-то об отъезде…

Лицо Уилла мгновенно помрачнело.

— Ну да, он собрался завтра утром отправиться вместе с ней в Лондон.

— Дьявол его забери! Неужели же он настолько безжалостен, что хочет увидеть, как ее повесят за то, чего она не совершала? — Тамара горестно покачала головой. — А ведь она мне говорила, что боится того, что он сделает, когда узнает правду. Только я не хотела ее слушать. Я сама уговаривала ее рассказать ему…

— Но в том-то и дело, что она ничего ему не сказала. Думаю, что именно это так его и взбесило, хотя сам он не хочет в этом признаться. Правда выплыла наружу совершенно случайно. Кто-то из гостей лорда Хэмпдена рассказал достаточно о леди Мэриан, чтобы его светлость без труда смог обо всем догадаться. Черт побери, я бы тоже хотел, чтобы ты рассказала мне раньше. Уж я бы постарался, чтобы правда дошла до него в более выгодном для вас обеих свете!

Тамара от души порадовалась его искренней озабоченности и вместо ответа обняла его за шею и громко чмокнула в щеку. Но глаза ее при этом блестели подозрительно ярко.

— Ты говорил, что любишь меня, Уилл, — сказала она тихо, заглядывая ему в глаза. — Ты говорил это много раз. Что ж, теперь пришло время доказать свои слова. Забери ее у него. Мне не важно, как ты это сделаешь. Просто вырви ее из рук этого вероломного человека.

Уилл не отрывал от нее своего пылающего взгляда, и Тамара невольно вздрогнула, заметив презрение, неожиданно мелькнувшее в его глазах.

— Так вот, значит, для чего тебе нужна моя любовь? Ты хочешь воспользоваться ею, чтобы заставить плясать под свою дудку? Я должен заслужить любовь моей дамы славными подвигами? Но я не рыцарь, любовь моя. Я всего лишь бедный, покрытый шрамами солдат, который ищет в этой жизни немного счастья. Я не стану покупать твою любовь. Что бы я ни сделал, это ничуть не поможет, если только ты меня не любишь.

Она должна была бы рассердиться на него, подумала Тамара, но почему-то злости не было. Вместо этого огромная радость окатила ее горячей волной, когда она поняла, с каким достойным, гордым человеком свела ее судьба. Она достаточно имела дел с мужчинами и знала, насколько легко подчинить их своей воле, заставить делать то, что ей надо. И каждый раз, кроме удовлетворения, она испытывала легкое презрение к ним за то, что они так легко теряли свое достоинство. В этом заключалась, пожалуй, главная причина, почему она до сих пор не осталась ни с одним из них.

Но Уилл всегда держал себя достойно, независимо от того, какую игру она вела. И хотя в этот момент она бы предпочла, чтобы он был более покладистым, тем не менее не могла не восхититься им.

— Ты прав, — сказала она, опустив глаза под его взглядом. — Я не должна была просить тебя таким образом подтверждать свою любовь ко мне. Но мне так необходимо спасти мою девочку! Поэтому я прошу тебя как своего друга и любимого. Я отдала тебе свою любовь независимо от того, сделаешь ты это или нет. Но, Уилл, я просто прошу, сделай это для меня!

Уилл в ответ тяжело вздохнул и прижал ее к себе.

— Все не так просто, Тамара, и ты сама хорошо это знаешь. Я бы не смог забрать ее у него, даже если бы это было возможно. Хоть, может, это не так очевидно, но его светлость совсем потерял голову от любви к ней, и, если она вновь сбежит от него, он не успокоится, пока не поймает ее рано или поздно, и тогда один только Бог знает, что он сотворит в приступе гнева и отчаяния.

Тамара вздрогнула, поняв, насколько он прав.

— Или, что еще хуже, он пустит по ее следу гвардейцев короля.

Уилл едва не оттолкнул ее от себя, при этом его лицо потемнело от ярости.

— Нет! Это невозможно! Он совсем не такой. Думаю, что достаточно хорошо знаю своего хозяина, и я уверен, что он никогда не предаст ее! Просто сейчас им владеет гнев. Дай ему время немного свыкнуться с мыслью, кто она такая. А тогда все уладится. Вот увидишь!

Тамара прищурилась и с горечью взглянула на него.

— Я не хочу видеть, что она страдает, можешь ты это понять? Она — это все, что осталось у меня от всей нашей семьи, и я вовсе не хочу ее потерять только потому, что какой-то мужчина позволяет своим страстям взять верх над рассудком.

Уилл мгновенно ощетинился.

— Это правда, что он несколько потерял способность рассуждать здраво, но кто в этом виноват? Разве не она сама свела его с ума? Но он поступит с ней по справедливости, я уверен в этом, в чем собираюсь еще раз убедиться, так как еду завтра в Лондон с его светлостью. И клянусь, я глаз не спущу с маленькой леди.

Она одарила его ослепительной улыбкой.

— А если тебе покажется, что он намеревается передать ее гвардейцам?

— Этого не будет!

— Так говоришь ты. И все же…

Уилл посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом, затем взял ее руки в свои и, поднеся по очереди к губам, пылко поцеловал.

— Если я увижу, что твоей племяннице грозит опасность, то, клянусь своей любовью к тебе, я сумею ее защитить.

— Даже если тебе придется пойти против воли твоего хозяина?

Уилл мрачно кивнул.

— Даже если мне придется пойти против воли его светлости.

Цыганка чуть вскрикнула и, бросившись ему на грудь, обвила руками шею и спрятала лицо, уткнувшись ему в плечо. В первое мгновение Уилл застыл от неожиданности, но затем обнял и прижал к себе.

— Благодарю тебя, — прошептала Тамара.

— Ради тебя я готов на все, любовь моя.

Она чуть отодвинулась от него и подняла к нему лицо. Ее глаза были сухи, но сияли любовью, которая сейчас переполняла ее сердце.

— Когда ты вернешься, Уильям Крэшоу, то обнаружишь меня здесь. Я буду ждать тебя.

— Чтобы стать моей женой?

Она серьезно посмотрела на него, но затем уголки ее губ чуть дрогнули.

— Чтобы стать для тебя тем, кем бы ты хотел, чтобы я стала.

Он засмеялся.

— Что-то я очень в этом сомневаюсь, ведь ты никогда не была слишком покладистой. Поэтому я и не жду, что ты изменишься только оттого, что я подарил тебе свое сердце.

Однако ее этот смех ничуть не позабавил.

— Это хорошо, что ты так настроен. Так как я намерена на все эти долгие годы стать тебе не слишком-то сговорчивой женой.

Он усмехнулся.

— Я с огромным нетерпением буду ждать этого, — пробормотал он, привлекая ее к себе. Горячий поцелуй послужил подтверждением его слов.

Она тоже ждет этого, подумала Тамара, крепче прижимаясь к нему. С огромным нетерпением.

 

20

Лошадь Мэриан аккуратно обошла большую яму на дороге, но тут же оступилась на выбоине, вытряхнув при этом из девушки остатки сна. Сквозь прорези в маске Мэриан в тревоге огляделась в поисках Гаретта и успокоилась, лишь когда увидела его впереди, чуть правее от себя.

На этот раз она с благодарностью подумала о надоевшей ей еще совсем недавно маске и тяжелом плаще. Для того чтобы вновь облачиться в этот маскарадный костюм, существовало, по крайней мере, две причины: маска и плащ спасали ее от холодного пронизывающего осеннего ветра и оберегали от взглядов мужчин. Всех без исключения мужчин, в том числе и Гаретта. В то же время она могла беспрепятственно наблюдать за ним, не боясь, что он прочтет отражающиеся на ее лице чувства.

К ее немалому удивлению, идея надеть маску принадлежала Гаретту. Сама же Мэриан не знала, как ей относиться к его явному нежеланию, чтобы ее кто-нибудь узнал по пути в Лондон. Говорило ли это о его намерении не выдавать ее? Ей оставалось только надеяться.

Сейчас она ни в чем уже не была уверена, даже в его чувствах. За весь день пути он сказал ей всего несколько слов. Все утро он занимался сборами, гоняя слуг. Он отправил гонца с наказом подготовить его лондонский дом к их приезду. Наблюдая за всеми приготовлениями, Мэриан сделала вывод, что Гаретт намерен надолго остановиться в Лондоне. Но хорошо ли это для нее или плохо, она так и не смогла решить.

Сразу после полудня они покинули Фолкхэм-хауз. Несмотря на то что они ехали медленно, Гаретт, погруженный в глубокое раздумье, почти не обращал внимания на девушку, чем глубоко ранил ее чувства. Ей даже показалось, что маска не только скрыла ее лицо, но и отгородила их друг от друга непреодолимой стеной. За исключением нескольких редких мгновений, он почти не смотрел в ее сторону. Однако, видя выражение его лица в эти минуты, Мэриан почти радовалась, что он избегает с ней разговаривать. Она видела боль, отчаяние, гнев, твердую решимость и что-то еще, что она не могла распознать. Жалость? Но нет, у нее не было повода думать, что Гаретт жалеет ее. Она вообще сомневалась, что он испытывал к ней сейчас хоть какие-нибудь добрые чувства.

Уильям окликнул Гаретта, прервав тем самым ее горькие размышления. Гаретт и Мэриан разом обернулись к нему. Уильям ехал сзади, управляя дорожной каретой, груженной сундуками.

— Быть может, нам лучше остановиться в Мэйвуде, милорд? — спросил Уильям, увидев, что привлек их внимание. — Смеркается. Скоро станет совсем темно. Непохоже, что мы успеем добраться до какого-нибудь более подходящего города на этой лондонской дороге.

— Я намерен ехать прямо в Лондон. До него осталось всего несколько часов пути, — бесстрастно ответил Гаретт, вновь отворачиваясь и трогая поводья.

Во время разговора Мэриан хранила молчание, хотя ее сердце в эти минуты готово было разорваться от боли и отчаяния. Совсем скоро ей предстоит узнать, что приготовил для нее Гаретт. Весь вопрос был только в том, хватит ли у нее сил пережить это знание.

— Прошу простить меня, милорд, — продолжал настаивать Уильям, — но сейчас на дорогах ночью стало небезопасно. Много бродяг и разбойников. К тому же с нами юная леди.

Гаретт, нахмурившись, продолжал молчать, но было видно, как заиграли желваки на его скулах. Возможно, подумала Мэриан, он вспомнил об их последнем путешествии по ночной дороге.

Нимало не смущенный молчанием хозяина, Уильям гнул свое:

— Наверное, миледи было бы неплохо отдохнуть и немного поесть перед тем, как мы доберемся до Лондона. Ведь наш приезд скорее всего вызовет жуткий переполох в доме, и отдохнуть придется не скоро.

Гаретт бросил на Мэриан пронзительный взгляд, такой холодный и отчужденный, что девушка поежилась, словно от ледяного ветра.

— Вы действительно предпочитаете остановиться где-нибудь на этот вечер?

Мэриан лишь молча кивнула, боясь, что дрожащий голос выдаст ее и Гаретт поймет, как больно ее ранит его холодность.

— Что ж, тогда мы остановимся здесь на ночь, — резко бросил он и повернулся, чтобы отдать Уильяму распоряжения. От Мэриан не укрылось, с каким облегчением воспринял верный Уилл это решение. Да и сама она почувствовала себя немного лучше, перестав наконец судорожно сжимать в руках поводья. По крайней мере, он считается с ее желаниями, хотя вопрос его прозвучал едва ли не грубо.

Полчаса спустя они въезжали в Мэйвуд, чтобы переночевать в гостинице «Черный лебедь», которую Уильям, по его словам, хорошо знал. Не успели они остановиться, как им навстречу выбежали слуги, подхватывая поводья и помогая спешиться.

Мэриан в каком-то оцепенении наблюдала за всей этой суетой и невольно вспоминала их последний приезд с Гареттом в гостиницу. Тогда он тоже кипел от ярости, но не был таким холодным и чужим, как сейчас. Да, сейчас он, как и тогда, проявлял внимание, но только теперь оно было абсолютно бездушным. Что же случилось с ее заботливым, отважным защитником, которого она знала еще так недавно? Неужели он смог за эти несколько часов забыть все, что было между ними, и отдалиться настолько, что его уже не волновало, что уготовил для нее завтрашний день?

Стараясь держаться по отношению к Гаретту так же отчужденно и холодно, как и он с ней, Мэриан позволила ему ввести себя в дом. Но когда он принялся диктовать хозяину свои требования, она вдруг, к своему изумлению, услышала, что он намерен снять для них двоих одну комнату. И это несмотря на то напряжение, которое они оба испытывали, и свое явное нежелание с ней разговаривать!

Едва только хозяин отошел, чтобы отдать распоряжения своей жене насчет ужина, она схватила Гаретта за руку и, приподнявшись на цыпочках, прошептала ему на ухо:

— Что вы делаете? Мы ведь не можем… я не могу… — Но как ей объяснить, что она просто не могла разделить с ним одну комнату, когда он был так холоден с ней!

Но Гаретт, казалось, прочел ее мысли.

— На сегодняшнюю ночь, леди Мэриан, боюсь, вам придется смириться с моим обществом. Я хочу быть уверен, что вы не сбежите от меня.

Она вздрогнула, потрясенная не столько его официальным тоном, сколько той причиной, по которой он решил разделить с ней комнату.

— Я даю вам слово, что не предприниму ни единой попытки сбежать от вас. Пожалуйста, Гаретт…

— Это не обсуждается. — Он продолжал смотреть прямо пред собой, но Мэриан показалось, что выражение его лица чуть смягчилось. — Одной оставаться в комнате здесь небезопасно.

Была ли это только игра ее воображения, или же в его тоне и вправду прозвучали теплые нотки? Однако у нее не хватило времени проверить свои догадки, так как появился хозяин гостиницы и жестом пригласил их следовать за собой.

Через несколько минут они уже расположились в большой комнате, самой лучшей во всей гостинице. Едва только хозяин вышел, Гаретт присел на краешек широкой кровати и принялся стаскивать покрытые грязью сапоги.

С глубоким вздохом Мэриан развязала тесемки своей маски и сняла плащ. Плащ она небрежно бросила на стоящее поодаль кресло, маску же продолжала держать в руках, печально глядя на нее.

— Я возненавидела этот маскарад еще раньше, — пробормотала она с горечью, — и вот мне опять приходится скрывать от всех свое лицо.

Гаретт на мгновение замер и, подняв голову, пристально посмотрел на нее.

— Маска как нельзя лучше подходит женщине, у которой столько тайн.

Этот взгляд, казалось, стремился достать до самой глубины ее души. С бешено бьющимся сердцем Мэриан смело ответила ему прямым открытым взглядом.

— Больше у меня не осталось от вас тайн, милорд.

Его глаза потемнели, в них вспыхнул огонь, так хорошо ей знакомый. Он уже собрался ей ответить, но тут раздался стук в дверь.

Быстро отведя взгляд, граф с деланным равнодушием отвернулся от нее и отозвался на стук громким «Войдите!». Это был всего лишь слуга, который принес заказанный им ранее ужин. Мэриан и Гаретт молча наблюдали, как он проворно расставлял на столе тарелки и блюда с едой. Когда же наконец дверь за слугой закрылась и они вновь остались одни, Гаретт, ни слова не говоря, уселся за стол, а Мэриан подошла к окну и выглянула на улицу.

— Немедленно отойди от окна и иди сюда, съешь что-нибудь, — приказал Гаретт.

Резкость его тона напомнила девушке об осторожности, ведь ее могли увидеть со двора. Мэриан вздрогнула и поспешно отступила в глубь комнаты.

При одном только взгляде на стол, заставленный яствами, которые заказал Гаретт, она должна была бы почувствовать зверский голод, ведь ее желудок давно уже протестовал против долгого отсутствия пищи. На деревянном блюде аппетитно дымились бараньи ножки и жареные голуби с гарниром из вареного гороха, а свежевыпеченный хлеб с румяной корочкой и яблоки, запеченные с корицей, наполнили комнату восхитительным ароматом.

Однако сейчас, в состоянии подавленности и полного смятения, девушка была совершенно не способна думать о еде. Она сомневалась, сможет ли проглотить хоть кусочек, поэтому даже не подошла к столу.

— Ты весь день ничего не ела, — настаивал Гаретт, — да и вчера вечером тоже.

Так, значит, он заметил! Где-то в глубине души вместе с удивлением встрепенулась надежда.

— Мне было не до этого.

— И в самом деле, — с едким сарказмом заметил он и неожиданно резко рассмеялся.

И внезапно девушка поняла, что больше так не выдержит. Она порывисто повернулась к нему, стискивая в руках злополучную маску.

— Скажи, Гаретт, если бы я сказала тебе правду сразу, как только ты спросил меня о том, кто я такая, что бы ты тогда сделал? Выдал гвардейцам короля?

На какое-то короткое мгновение ей показалось, что самообладание готово покинуть его, лицо графа исказилось от душевной муки. Но уже в следующий миг он взял себя в руки и вновь спрятал свои терзания за маской равнодушия.

— Я даже сейчас не знаю, как поступлю с тобой. Как я могу сказать, что бы я стал делать тогда?

Мэриан тяжело вздохнула, такой ответ ее никак не мог удовлетворить.

— Так принимай решение и перестань меня истязать! Мне уже все равно, что ты со мной сделаешь. Можешь отправить в тюрьму, на виселицу, куда угодно, только скажи, что именно ты хочешь сделать, иначе я просто сойду с ума от неизвестности!

Гаретт оттолкнулся от стола и резким рывком поднялся на ноги.

— Неужели ты не понимаешь, как мне сейчас трудно? У меня долг перед моим королем и моей страной, который я не могу вот так просто сбросить со счетов!

— Что ж, тогда выполняй свой долг, отдай меня гвардейцам, и дело с концом!

— Нет! Проклятье! Я не могу этого сделать! — крикнул он, шагнув к ней. — Но я также не могу сделать вид, что ничего не произошло! Если бы ты только не связалась с моим дядей…

— Связалась? — чуть не задохнулась Мэриан, возмущенно сверкнув глазами. — Послушай меня, Гаретт. Я никогда не «связывалась» с твоим дядей, если только ты не называешь так его грязные намерения в отношении моей мамы и обещание отомстить нам всем!

— Скорее всего именно он стоит за покушением на короля!

— Он хотел погубить моего отца, — просипела она, охрипнув от возмущения. — Неужели ты не понимаешь, что именно этого он и добился!

— Но каким образом он мог подсыпать яд в лекарство без твоей помощи или помощи твоего отца?

— Не знаю, — в отчаянии закричала Мэриан. — Но только любой на твоем месте уже давно бы понял, что я говорю правду! Если бы я принимала в этом участие, почему я не убежала из Англии сразу, как только арестовали моего отца?

— Чтобы отомстить за него. Ты ведь сама это говорила. Возможно, ты думала, что мой дядя…

— Твой дядя! Ты только и твердишь об этом! Похоже, тебя не столько волнует мое действительное участие в преступлении, сколько мои чувства по отношению к твоему дяде! Но почему? Что такое есть в твоем дяде, что заставляет тебя так ко мне относиться из-за одного только подозрения, что я могу быть как-то с ним связана? Да, он украл у тебя принадлежащее тебе по праву наследство. Но ведь ты вернул его назад, разве нет? Как мог он так завладеть всеми твоими помыслами, что ты готов даже меня наказывать за его преступления?

Боль, прозвучавшая в ее голосе, не могла оставить Гаретта равнодушным. Он шагнул к ней с выражением живейшего участия на лице.

— Я вовсе не хочу тебя наказывать! Но он должен получить по заслугам!

Мэриан обеими руками вцепилась в полы его дублета и, с мольбой глядя ему в глаза, прошептала:

— Но почему… почему это так важно для тебя?

Он уставился на нее горящим взглядом. Выражение неумолимой безжалостности, появившееся в его глазах, повергло девушку в отчаяние. Но затем оно сменилось болью, и, словно против воли, он с трудом выдавил:

— Он убил моих родителей.

Мэриан в немом изумлении уставилась на него.

— Ты точно это знаешь? Ты можешь доказать?

Гаретт с силой оттолкнул ее руки и резко отвернулся.

— Нет. Я просто уверен. Только Тарле знал, где именно они находились, каким путем ехали, когда и на каком постоялом дворе остановились. Конечно, он не совершил этого своими руками, но это сделали его люди по его приказу. Чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что я прав.

— Я… мне очень жаль, — прошептала она, чувствуя, как у нее сжимается сердце от жалости к нему. И к себе тоже. Если его боль и ненависть укоренились так глубоко, то неудивительно, что он не знает, как с ней поступить. Ведь если только он верит, что она и его дядя действовали заодно, нет сомнений в том, что у него нет ни капли сострадания к ней.

Но ведь это не так, и она должна как-то убедить его в том, что между ней и Тарле никогда ничего не было. В противном случае, если он не будет ей доверять, для нее все будет кончено.

Да будь он проклят! Она ни за что не позволит ему разрушить ту удивительную связь, что зародилась между ними! Он может не до конца верить ей, но она твердо убеждена, что какой-то частью своего существа он понимал, что она собой представляет на самом деле. Эта светлая его часть не была разъедена ненавистью и жаждой мести, и она, Мэриан, должна взывать именно к ней, если хочет спасти свою душу. И его душу тоже.

— Теперь ты понимаешь, почему я так стремлюсь к тому, чтобы он понес заслуженное наказание! — Гаретт вновь обернулся и глядел на нее сейчас почти безумным взглядом, от которого Мэриан стало вдруг страшно. — Я не могу позволить ему спокойно жить и дальше безнаказанно творить свои злодеяния. Он должен ответить за свои злодеяния!

— И он ответит! — горячо воскликнула девушка. — Я уверена, ты найдешь способ доказать его вину. Но я не могу посодействовать тебе в этом, потому что ничего не знаю. Если бы я могла подсказать тебе хоть что-нибудь, что бы могло помочь арестовать и остановить его, я бы обязательно так поступила. Неужели ты не можешь наконец поверить мне?

Гаретт закрыл глаза, его лицо мучительно исказилось.

— Не знаю, Мина, — почти прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Ты так околдовала меня, что я не способен разумно мыслить, когда дело касается тебя.

Мэриан содрогнулась, представляя себе, какая отчаянная внутренняя борьба происходит сейчас в его душе. Она понимала, что, только завоевав его доверие, она может перетянуть чашу весов на свою сторону. Доверие и любовь. Больше, чем что-либо другое, она жаждала сейчас его любви.

И то, что судьба предначертала ему быть графом Фолкхэмом, не может лишить ее этого счастья, убеждала она себя. Не колеблясь больше ни минуты, она подошла к нему совсем близко и взяла его за руку.

Гаретт опустил взгляд и посмотрел на их соединенные руки, затем взглянул ей в лицо. Его глаза горели лихорадочным огнем. Завладев полностью его вниманием, Мэриан отошла к столу и взяла длинный нож, которым обычно режут мясо. И вдруг быстрым, точным движением она подняла руку и прижала острие ножа к его шее.

— Если я действительно такая злодейка, какой ты пытаешься меня представить, то почему бы мне сейчас не перерезать тебе горло и не убежать? Почему бы мне не воспользоваться этой возможностью? Ведь ты хочешь отправить меня на виселицу! И что значит для убийцы еще одна смерть?

Гаретт с некоторым удивлением, но без малейших признаков страха молча смотрел на нее.

— Вот видишь! Ты не веришь, что я могу это совершить! — воскликнула она торжествующе. — Если бы ты хоть на мгновение подумал, что тебе грозит опасность, ты бы просто вырвал из моих рук этот нож. Но ты знаешь, что я никогда не смогу навредить тебе! Никогда! Ты доверяешь мне… — Ее голос сорвался, но она справилась с волнением и закончила: — Ты доверяешь мне, просто ты сам этого еще не осознал.

Внезапно она повернула руку и прижала острие ножа к своей шее, там, где быстро пульсировала жилка. Прежде чем он успел двинуться с места, Мэриан чуть сильнее нажала на нож, проколов кожу. Из-под лезвия выступила капелька крови.

Мгновенным движением Гаретт схватил ее за запястье, вывернув так, чтобы отвести нож от ее шеи. Он с такой силой сжал ей руку, что она, не выдержав боли, разжала пальцы, и нож со стуком упал на пол.

В следующее мгновение он рванул ее за руку и прижал к себе с такой силой, что она едва могла дышать.

— Ты не можешь стерпеть даже вида того, как я пытаюсь причинить себе боль, — прошептала она, справившись с непрошеными слезами. Голос ее заглушала ткань дублета, к которому он прижимал ее голову. — А что с тобой будет, когда какой-нибудь грубый палач потащит меня на виселицу и станет затягивать на моей шее веревку?

— Нет! Тебя никто не повесит, — яростно воскликнул он. — Я никогда этого не допущу!

— Если ты отдашь меня в руки гвардейцев короля, возможно, у тебя уже не останется выбора.

— Довольно! — прорычал он, освобождая ее на мгновение. Он сжал ладонями ее лицо и заставил взглянуть на него. Глаза ее блестели от непролитых слез. — Не будет никакой тюрьмы. Никто и никогда тебя не повесит! Ты слишком хорошо показала мне, что я не смогу отдать тебя им в руки, черт меня возьми!

Ее сердце замерло, когда она внимательно вглядывалась в его лицо. Она победила в его отчаянной схватке с самим собой… или только продлила битву еще на неопределенное время?

— Но как же быть с клятвой верности, которой ты присягал своему королю, твоему государству? — Она не могла не задать этот вопрос, хотя панически боялась услышать ответ.

Гаретт твердо посмотрел на нее.

— Чего стоят клятвы, если они заставляют меня пойти против моей природы? Я не в силах смотреть, как ты страдаешь. Я молюсь лишь о том, чтобы ты и в самом деле была невинна, как ты это утверждаешь. Если же нет… Что ж, тогда моей гордости будет нанесен удар, который мне придется пережить, ибо я не могу предать тебя, даже если окажется, что я просто одураченный легковерный болван.

Ни с чем не сравнимая радость и облегчение, которые она испытала при этих словах, не смогли полностью избавить ее от беспокойства. Она должна знать, что он собирается делать. Ведь Гаретт — человек чести, он не может так легко отказаться от выполнения своего долга. Но она не знала, имеет ли она право задавать ему такие вопросы.

— Я никогда бы не стала дурачить вас, милорд, — проникновенно сказала она и накрыла ладонями его руки, все еще сжимающие ее лицо. — Если вы все еще не верите мне, я бы предпочла, чтобы вы поступили со мной так, как подсказывает вам разум.

— Достаточно, — пробормотал он. — Я устал от этих бесконечных разговоров о том, что я стану или не стану делать. И потом, что сейчас говорить о разуме? Я потерял его еще в тот день, когда впервые увидел тебя в лавке Тиббета, с лицом, закрытым маской, окутанную плащом. Я должен был еще тогда отправить тебя прочь из Лидгейта. Но я этого не сделал.

— Почему же ты не сделал этого? — спросила она внезапно севшим голосом.

Его серые глаза потемнели, и в них появилось то самое выражение, которое она уже не надеялась вновь увидеть. В них вновь горело желание. Его взгляд скользнул к ее губам. А затем он нежно, едва касаясь, провел большим пальцем по ее щеке и по верхней губе.

— По той же самой причине, по которой я не могу позволить тебе уйти от меня сейчас.

И в тот же миг он накрыл ее губы поцелуем. Она подалась вперед, навстречу его губам, чувствуя огромное облегчение. Пусть он испытывает к ней хотя бы желание, если уж не что иное.

Но зато каким было это желание! Он так крепко сжал ее в объятиях, словно боялся, что она сейчас исчезнет, а его рот приник к ее рту с жадностью, с которой умирающий от жажды припадает к живительному источнику. Его руки свободно скользили по всему ее телу — она не могла, даже если бы захотела, остановить его. Сейчас ей было довольно и того, что он все еще жаждал обладать ею, несмотря на все свои страхи.

Мэриан пылко прижалась к нему всем телом, ее сердце переполняла такая безграничная любовь к этому человеку, что она была не в силах сдерживаться и выказывала ее единственным известным ей способом. Именно он научил ее не стесняться своих эмоций, и теперь она, воспользовавшись его наукой, возвращала ему всю ту нежность и страсть, которую он вкладывал в свои уроки. Она обвила руками его шею, ее губы раскрылись навстречу его жадному рту, а бедра в страстной истоме прижались к его бедрам.

Их безумный поцелуй длился несколько мгновений, а затем он громко застонал и оторвался от ее губ.

— Проклятье, Мина! — пробормотал он, и его пылающий взгляд выдал отчаянную силу его желания. — Я думал, что мое сердце умерло еще во Франции. Но ты способна пробудить сердце даже в груди у самой смерти, если бы смерть была мужчиной.

— Это ты пробудил меня, — прошептала она в ответ и ласково провела рукой по его щеке. — И это только справедливо, что я смогла помочь расшевелить тебя.

Ее слова заставили Гаретта вздрогнуть и чуть отстраниться от нее. Он закрыл глаза, словно пытаясь освободиться от ее чар.

— Тебе не удастся так легко вычеркнуть меня из своей души, — проницательно заметила она, будто угадав причину его безотчетного движения.

А затем она взяла его за руки и, отняв их от своей талии, положила себе на грудь, так чтобы он услышал, как быстро бьется ее сердце под его горячей ладонью, — точно так же, как когда-то это сделал он.

Гаретт открыл глаза, и в его взгляде она прочла безумную страсть, граничащую почти со священным обожанием.

— Я хочу забыть все, что нам мешает, — прошептал он с некоторым изумлением, словно только сейчас открыл для себя такую простую истину. — Я не знаю, кто ты такая на самом деле, но все равно я хочу, чтобы ты была моей.

Она с силой сжала его руки, словно пытаясь этим жестом вложить больше убедительности в свои слова:

— Ты знаешь, кто я. Я Мина, цыганка-целительница, которая перевязывала твои раны. И в то же время я леди Мэриан, та, которая так долго не говорила тебе правду из боязни потерять навсегда тебя… твою привязанность. И мы обе — одна женщина, которая… которая также хочет принадлежать тебе.

И чтобы показать, что она имела в виду именно то, что сказала, Мэриан вновь прижалась к нему всем телом и крепко обняла его. Она слышала, как гулко и стремительно колотится его сердце, давая ей надежду, что в нем самом проснулось чувство более сильное и глубокое, нежели просто стремление обладать ее телом.

— Ах, Мина, что же ты со мной делаешь! Ты разрываешь мне душу, — пробормотал он, зарываясь пальцами в ее густые шелковистые волосы.

Неожиданно прижавшись губами к ее макушке, он выпустил девушку из объятий и, подойдя к двери, распахнул ее резким движением.

— Вот твой шанс, — сказал он. — Ты можешь уйти, если хочешь. Я не стану тебя задерживать.

Сердце Мэриан внезапно упало, словно налившись свинцовой тяжестью, когда до нее дошел смысл его слов. Неужели он думает, что она предложила ему себя просто в уплату за свою свободу? Несколько долгих мгновений девушка глядела на него в безмолвном изумлении. Затем горько рассмеялась.

— И куда же мне деваться, когда все солдаты Англии объявят на меня охоту?

Она чуть не поперхнулась под его пылающим яростью и отчаянием взором.

— Ты не поняла. Я не собираюсь больше держать тебя здесь против твоей воли. Ты можешь выйти из гостиницы и исчезнуть. Я не стану тебя останавливать, и ты навсегда избавишься от каких бы то ни было преследований, потому что никто не узнает от меня, что ты жива. Для людей короля ты мертва. Только я знаю правду.

После всего, что он только что наговорил, как он может вот так просто вычеркнуть ее из своей жизни? Мэриан потрясенно смотрела на него, не в силах поверить.

— И ты на самом деле хочешь, чтобы я исчезла? Ушла от тебя навсегда? Я… я думала, что не безразлична тебе…

— Черт возьми, Мина! Я не знаю, что ждать от этой поездки в Лондон! — Спохватившись, что кричит, он понизил голос, но продолжал говорить все с той же экспрессией: — Тебя могут узнать. Тарле захочет избавиться от тебя. — Его глаза внезапно потухли, превратившись в льдинки. — Или я обнаружу что-нибудь такое, связанное с тобой, что мне придется… — Он замолчал, затем, сделав над собой усилие, продолжил: — Словом, говорю тебе, лучше уходи сейчас. По крайней мере ты останешься в живых. Я дам тебе денег и вообще все, что ты еще захочешь…

— Я никуда не пойду! — закричала Мэриан, прерывая его. Ее звонкий голос эхом отозвался в большом пустом холле, и она добавила уже почти шепотом: — Я не уйду от тебя.

Девушка бросилась к двери и, оттеснив Гаретта, со стуком захлопнула дверь.

Выбор, который он предлагал, ее не устраивал, во всяком случае, теперь уже больше не устраивал. Она останется с ним и попытается спокойно разобраться в той сумятице чувств, которая сейчас бушевала в ее груди. Или он в конце концов научится доверять ей, или бросит ее. Но в любом случае его выбор должен быть осознанным и учитывать его собственные желания и чувства. А она сама будет решать, что для нее лучше.

Встретившись с его пылающим взглядом, она торжественно, как клятву, произнесла:

— Я останусь с тобой, Гаретт, до самого, пусть и горького, конца, даже если это будет означать для меня вечное проклятие.

В первое мгновение ей показалось, что он намерен возражать ей. Но внезапно его взгляд потеплел, потеряв ту отчаянную безнадежность, которая весь вечер таилась в глубине его глаз.

— Что ж, значит, мы будем прокляты вместе, — глухо, но твердо произнес он, словно приняв какое-то важное для себя решение. А затем он шагнул к ней и крепко прижал к своему застывшему в напряжении телу. — Потому что, клянусь, теперь я никогда не позволю тебе уйти из моей жизни. Ты слышишь? Никогда!

Не дав ей возможности возразить или хотя бы ответить, Гаретт прижался к ее губам долгим, жадным поцелуем. Мэриан и не собиралась противиться, она сама жаждала его объятий так сильно, что не смогла сдержать стон, полный страсти и нетерпения.

Его дыхание смешалось с ее дыханием, словно он стремился перелить в нее частичку своей души. В ответ на его прикосновения ее тело таяло и горело в предвосхищении волшебных ласк. В ней нарастало сладостное напряжение, возбуждая и наделяя ее силой и необыкновенной легкостью. Вся горя от нетерпения, она принялась поспешно расстегивать пуговицы его дублета.

Она знала, что он тоже сгорает от возбуждения. Его жаркие, нетерпеливые ласки были далеки от нежности, но это было именно то, чего ей сейчас хотелось, она почти наслаждалась его грубостью. Он обхватил ее за бедра и с силой прижал к своему крепкому, разгоряченному телу. Мэриан чуть не задохнулась от этой внезапной несколько болезненной близости, но Гаретт в то же мгновение отстранился и приник лицом к ее шее.

— Ты такая мягкая и нежная, — прошептал он ей на ухо. — Иногда я забываю о том, какая ты нежная. И я не хочу причинить тебе боль, милая.

Девушка обхватила его за талию и привлекла к себе, вновь прижимаясь телом к его твердой плоти.

— Ты нисколько не причиняешь мне боли! — «Во всяком случае — физической», — мысленно добавила она. Она уже научилась жить с этой иной, душевной, болью. Но сейчас ей не хотелось об этом думать, она жаждала просто наслаждаться его телом и восхитительными мгновениями их близости.

Она потянулась вверх и пробежала губами по его шее, почувствовав, как от этого легкого прикосновения расслабились его напряженные мышцы. И тогда, высунув кончик языка, она провела им вверх к его уху.

От этой нежности Гаретт мгновенно утратил контроль над собой. С громким стоном, похожим на рычание, он подхватил ее на руки и понес к кровати. И там с невероятной поспешностью он принялся раздевать ее, путаясь в ворохе юбок, кружев и шнурков. Но с каждым высвобождающимся участком ее восхитительного изящного тела его взгляд разгорался все ярче, с дерзостью проникая во все его тайные уголки.

Хотя он уже неоднократно видел ее обнаженной, Мэриан все еще испытывала неловкость, что ее тело так бесстыдно выставлено на обозрение. Она стыдливо потянула на себя простыню, но он ухватился за ее край.

— Нет, — хрипло возразил он и откинул материю в сторону.

Девушка молча повиновалась. Он не отрываясь пожирал ее глазами все то время, пока срывал с себя одежду. Испытывая почти болезненное томление, Мэриан наблюдала, как обнажается его тело. Ей бы следовало отвернуться, но она не могла заставить себя отвести от него взгляд, она хотела видеть его всего, так как, возможно, это последний раз, когда они могут забыть обо всем на свете и любить друг друга… Может быть, в последний раз…

В неярких догорающих лучах предзакатного солнца, наполняющих комнату призрачным светом, его тело казалось посыпанным золотой пылью, а в темно-каштановых волосах сверкали золотые нити. Он напомнил ей сейчас стройный молодой дуб — такой же крепкий и непреклонный в своем могуществе.

И пока она разглядывала его с беззастенчивым удовольствием, он опустился возле нее на колени, свободно скользя по ее телу восхищенным взглядом. Ее белоснежная, чуть светящаяся в сумеречном свете кожа напоминала ему своей нежностью лепестки лилии. Он протянул руку и, едва касаясь, почти с благоговением провел пальцами по шее и плечу к розовому бутону ее полной груди, дерзко уткнувшемуся в его ладонь. Здесь он замер на мгновение и улыбнулся.

Затем двинулся ниже, к ее плоскому животу, к гладкому бедру. Его пальцы легко скользили, поглаживая ее шелковистую кожу от бедра до колена. И вновь вверх, по тонкой, чувствительной внутренней поверхности бедра… он гладил ее, ласкал, а в ней все сильнее полыхало пламя всепоглощающего желания.

Сладостная дрожь охватила ее тело, и в тех местах, где он касался ее, кожа горела огнем. Но когда его рука двинулась еще выше и остановилась между ног, а дерзкий палец проник вглубь, в сладостные глубины ее лона, ее разум окончательно затуманился. Она с силой ухватилась за его плечи, желая лишь одного — раствориться в нем без остатка и почувствовать, как он заполняет собой ее тело.

С глухим стоном он крепче прижал ее к себе свободной рукой и поцеловал, проникнув глубоко в ее рот своим горячим языком, в то время как другая рука продолжала ласкать ее, даря волшебные, ни с чем не сравнимые ощущения. Своими ласками он уносил ее все выше и выше, к таким высотам блаженства, которых она никогда прежде не достигала. У нее захватило дух, и она в безотчетном движении с тихим стоном выгнулась ему навстречу.

Он с трудом оторвался от ее губ.

— Так, моя цыганочка, моя цыганская принцесса, покажи мне, какая ты на самом деле.

С этими словами он проник в нее одним мощным рывком. А затем начал медленно двигаться внутри, не отрывая пристального взгляда от ее лица.

— Неужели мне наконец удалось снять с тебя маску… за которой ты скрывалась от меня так долго… Сейчас и навсегда, — сипло сказал он, чуть задыхаясь. — И неужели я завоевал неуловимую леди Мэриан?

— Да, — едва слышно выдохнула она. — Я твоя… теперь. Да… да…

Ее слова слетали с губ в одном ритме с ее бешено бьющимся сердцем и движениями их тел. И вскоре ее словно закружило в каком-то диком танце, в котором их тела слились в одно неразрывное целое, словно стволы двух обвивших друг друга деревьев, объединенных одной пульсирующей, неразделимой жизнью. И на самой вершине этого безумного танца он почувствовал, как наполняет ее этой жизнью, и закричал от восторга.

А после они лежали обнявшись, сплетясь телами, утомленные и задыхающиеся. Прошло несколько минут, прежде чем Мэриан удалось унять бешено стучащее сердце и успокоить дыхание. Руки Гаретта продолжали скользить по ее телу, не останавливаясь ни на минуту, и его нежные ласки напоминали о тех восхитительных мгновениях, которые они только что пережили. От этой пронзительной нежности у нее навернулись слезы, но она изо всех сил старалась их сдержать, так как знала, что он не сможет их понять.

Наконец Гаретт приподнялся на локте и взглянул на Мэриан, а затем принялся играть ее локоном, пока она не открыла глаза и не взглянула на него, думая о том, что же с ними теперь будет.

— Надеюсь, что ты не совершила трагической ошибки, оставшись со мной, милая, — пробормотал он, и его лицо, такое ясное мгновение назад, потемнело. Так облако в ясный день ненадолго закрывает солнце.

— Тс-с, — прошептала она, не желая терять очарования этих волшебных мгновений. — Давай не будем говорить о том, что будет завтра, пока оно еще не наступило.

Он попытался было возразить, но она накрыла его губы ладошкой.

— Я проголодалась, Гаретт, — сказала она беспечно, стараясь разгладить морщинку, пролегшую между его нахмуренных бровей. — Я… Я бы сейчас поела.

Он отвел ее руку от своих губ и, бросив на нее еще один озабоченный взгляд, вздохнул.

— Ну что ж. Как хочешь. Давай поедим. И оставим все завтрашние неприятности на завтра.

Отсрочка. Вот что он предлагал ей, и она с радостью ухватилась за это.

Она начала подниматься с постели, но он слегка подтолкнул ее назад.

— Оставайся здесь, — сказал он ей с внезапным блеском в глазах.

Сам он поднялся и подошел к столу. Мэриан лежала, опираясь на локоть, и наблюдала, как он наполнил две деревянные тарелки сочными кусками, а затем вернулся к ней. Казалось, он совсем не сознавал того, что совершенно обнажен, но она не могла не обратить внимания на его великолепно сложенное тело, широкие, скульптурно вылепленные мышцы груди, тонкую талию, стройные ноги. Когда он подошел и сел рядом с ней, держа в руках тарелки, то перехватил ее восхищенный взгляд и плотоядно усмехнулся.

Мэриан отчаянно покраснела и перевела взгляд на тарелки, которые он поставил между ними прямо на кровать.

— Что ты задумал? — удивленно спросила она.

Вместо ответа он взял кусок хлеба, щедро намазанного маслом, и, отломив кусочек, поднес к ее рту. Она колебалась лишь мгновение, прежде чем открыть рот и принять от него это подношение, чувствуя, как у нее замирает сердце.

Его пальцы легко скользнули по ее губам, и она задрожала от этой новой, восхитительной ласки. Это было слишком интимно — кормить кого-то. Такого с ней раньше еще никогда не было. Так же как ей никогда не приходила в голову такая безрассудная мысль — есть в постели. Но Гаретт тем временем протягивал ей другой кусочек хлеба. Когда она взяла его губами, глаза его при этом вспыхнули странным огнем, а она подумала, что ей, пожалуй, нравится такой способ утоления голода.

А потом она испытала не меньшее удовольствие, когда кормила его кусочками дичи. И каждый раз он целовал или облизывал ее пальцы, и когда она поняла, какое это наслаждение, то не преминула то же самое проделать и с его пальцами, когда он, в свою очередь, кормил ее птицей. Взятая из его рук еда казалась ей манной, даже горох, когда он каждую горошинку осторожно клал ей на язык, показался ей вкуснее самых изысканных блюд.

Вскоре вся постель между ними была покрыта крошками, и ужин превратился в веселую забаву, когда каждый пытался накормить другого более соблазнительным способом. Они оба, по молчаливому уговору, решили хоть ненадолго отбросить все мысли о том, что могло ждать их в Лондоне, и весело смеялись, увлекшись этой игрой.

После того как они накормили друг друга птицей, бараниной, хлебом и горохом, Гаретт взялся за печеное яблоко, истекающее ароматным соком. С хитрым блеском в глазах он поднес кусочек к ее рту, и она приняла его, но при этом несколько капель брызнуло ей на грудь. Прежде чем она успела стереть их, он наклонился и слизнул их с ее кожи, а затем, делая вид, что продолжает слизывать несуществующие капли, провел дорожку вниз, к вершине ее груди, и втянул в рот сосок. Он сосал и облизывал этот восхитительный бутон, пока она не застонала от наслаждения.

Подняв голову, Гаретт взглянул в ее раскрасневшееся лицо, а затем с некоторым сожалением перевел взгляд на постель, покрытую крошками и грязными тарелками. Затем вновь посмотрел на нее и улыбнулся. Ни слова не говоря, он передвинул Мэриан в сторону и вытянул из-под нее простыню. Затем встал с постели, поднял простыню за четыре угла, завязал в узел все, что там было, — остатки еды, кости, тарелки, — снял с кровати и отнес в угол комнаты.

Когда он вернулся к ней, его возбуждение было столь очевидным, что она не удержалась и поддразнила его:

— Но, Гаретт, я все еще голодна!

Он забрался на кровать и притянул ее к себе.

— Я знаю, любимая, — прошептал он, и его глаза затуманились от желания, когда он прижался к ней всем телом, вдавив в подушки. — Но это мы сейчас поправим.

 

21

Солнце уже стояло в зените, когда путешественники наконец остановились перед лондонским домом Гаретта. Мэриан молча взирала на это величественное строение, напоминающее о могуществе и власти, которыми обладал Гаретт, граф Фолкхэм, с тех пор, как получил назад свои владения. Теперь он держал в своих руках ее жизнь и будущее. Не в силах унять невольного сердцебиения, девушка обернулась к нему, наблюдая за тем, как он слезает с коня. Несмотря на прошедшую ночь, полную любви и нежности, она все еще не знала точно, как же он намерен с ней поступить.

Не была ли эта ночь всего лишь плодом ее воображения? Вместе с утром пришли заботы, и тревожные предчувствия грядущих несчастий сковали их сердца ледяными оковами. Они проснулись на рассвете, удрученные и подавленные, молча оделись и так же молча тронулись в свой унылый, безрадостный путь. Все утро Гаретт избегал встречаться с ней взглядом, однако в ее душе все же затеплилась крохотная надежда после быстрого поцелуя, когда он на несколько мгновений прижался к ее губам перед тем, как покинуть комнату.

Но сейчас мрачные мысли полностью завладели их помыслами. Этой ночью Мэриан бесстыдно пыталась использовать его страсть, чтобы помочь Гаретту понять одну простую истину — она значит для него гораздо больше, чем он сам готов себе в этом признаться. И ей показалось, что она добилась некоторого успеха. И все же она надеялась, что эта ночь страсти принесет более ощутимый результат. Она очень рассчитывала завоевать его доверие. Но в этом-то она как раз и не была уверена. Он ни разу не заговорил о том, что собирается делать в Лондоне. И его молчание на протяжении всего долгого утра яснее всяких слов сказало ей, что он все еще ей не доверяет.

Он помог ей спешиться, и его взгляд на мгновение задержался на ее лице, все еще закрытом маской. Затем он проводил ее в дом, где пятнадцать слуг, одетых в богато расшитые ливреи, стояли навытяжку, всем своим видом выражая готовность повиноваться малейшему приказанию хозяина. Их улыбающиеся лица хорошо скрывали волнение и усталость из-за переполоха, поднятого в доме в связи с неожиданным приездом хозяина. И все пятнадцать пар глаз с огромным любопытством уставились на Мэриан, когда она вошла вместе с графом в нижний зал.

Гаретт представил Мэриан как Мину, свою гостью, и больше не сказал о ней ни слова, никак не объяснив, почему его гостья скрывает под маской свое лицо. Мэриан это вначале удивило, но потом она поняла, что это наилучший выход в данной ситуации. Если слуги не будут знать, кто она, то не смогут и проболтаться. Тем более что Гаретт дал им понять, что обсуждать ее присутствие вне дома строжайше запрещено. Все восприняли его приказ как нечто само собой разумеющееся, словно это было в порядке вещей.

Затем, отдав необходимые распоряжения слугам, связанные с их непосредственными обязанностями, Гаретт вместе с Мэриан и Уильямом поднялся в отведенную ей комнату.

— Сегодня вечером меня ждут неотложные дела, — сказал он камердинеру. — Пока меня не будет, проследи, чтобы никто, ни одна живая душа не проникла в дом. Это касается всех без исключения: торговцев ли, друзей или слуг.

— Да, милорд. Я понял, — серьезно ответил Уильям.

— И приготовь все необходимое на тот случай, если нам спешно придется выехать во Францию.

— Во Францию?! — одновременно воскликнули Уильям и Мэриан.

С каменным выражением лица Гаретт взглянул на Уильяма.

— Просто сделай, как я велел, — сурово сказал граф и кивком головы отпустил камердинера.

Когда Уильям вышел, Гаретт, ни слова больше не говоря, повернулся к двери, но Мэриан остановила его, положив руку ему на плечо.

— Но почему? Почему ты собираешься во Францию?

Она почувствовала, как напряглись мышцы под ее рукой. Избегая встречаться с ней взглядом, Гаретт сказал:

— Может быть, нам и не придется ехать. Я пока не знаю. Все зависит от того, что мне удастся сегодня выяснить. Но если дела пойдут не слишком хорошо… — Он нахмурился. — Будет лучше, если ты уедешь из Англии.

Мэриан почувствовала, как внутри ее что-то оборвалось.

— А как же ты? Ты тоже поедешь со мной?

Его тяжелый задумчивый взгляд впился в ее лицо.

— Разумеется. Кто-то ведь должен тебя защищать.

Ей показалось, что она ослышалась. В это трудно было поверить.

— И ты… ты останешься там со мной?

— Да. До тех пор, пока будет небезопасно вернуться. Для нас обоих, — быстро закончил он.

— Но, Гаретт, как же Фолкхэм-хауз? Что будет с твоими землями?

На щеках графа заиграли желваки, но он лишь сдержанно переспросил:

— А что с ними будет?

Его нарочитое равнодушие не могло обмануть Мэриан. Она знала, как сильно он любил свои земли и как стремился вернуть своему поместью былую славу.

— Ты бросаешь их из-за меня? — спросила она, потрясенная этим неожиданным открытием.

Его глаза сверкнули. В эту минуту он почти ненавидел ее за ту власть, которую она имела над ним. Она вдруг почувствовала себя так, словно держит сокола за одну ногу, мешая ему взлететь, а он вырывается, стремясь на волю, хоть и понимает, что не в силах это сделать.

— Я не могу придумать никакого другого способа уберечь тебя от виселицы или тюрьмы, — сказал он с неожиданной холодностью, от чего она сразу почувствовала себя неуютно. — Если ты останешься в Англии, кто-нибудь наверняка тебя узнает. И тогда они придут за тобой.

— Но я не могу позволить тебе…

— Придется! — отрезал он.

Но в следующую минуту он схватил ее за плечи, и ее вопрошающий, молящий взгляд, казалось, проник сквозь все его защитные барьеры.

— Я не вынесу, если тебя заберут, слышишь? — воскликнул он с нотками отчаяния и муки в голосе. — Но и предотвратить этого я не смогу! Поэтому у нас не остается выбора!

— Но ты можешь просто послать со мной Уильяма. Тамара приедет сюда, и мы отправимся во Францию втроем, а ты останешься, и никто не узнает…

— Нет! — Гаретт с силой сжал ее плечи. — Я уже говорил тебе прошлой ночью, я никогда не позволю тебе покинуть меня. И я имел в виду именно это.

— Но такая жертва…

Он прервал ее быстрым, жестким поцелуем, рожденным яростью и любовью. Затем поднял голову и сурово посмотрел на нее.

— Больше ни слова об этом. Я оставлю хороших управляющих заниматься моими поместьями. Возможно, когда-нибудь… — Он замолчал. — Не важно. Возможно, это единственный способ спасти твою жизнь.

Ей очень хотелось сказать ему, как она его любит, осыпать поцелуями, окружить нежностью и добротой, чтобы он не чувствовал себя таким несчастным и чтобы его жертва не казалась ему такой тяжелой. Но при этом какая-то часть ее души мучилась чувством вины за то, что он собирался сделать. Если она скажет ему о своих чувствах, он будет считать себя еще более обязанным принести ради нее эту жертву. Она не имеет права загонять его в эту ловушку.

Если он намерен увезти ее из Англии, он должен решиться на это, только руководствуясь своими чувствами, а не потому, что она любит его. И ведь еще остается надежда, что им и не придется уезжать! Он сам сказал об этом. Что же он намерен предпринять?

— Куда ты идешь? — спросила она с беспокойством.

Внезапно он смутился и отвел взгляд. Мэриан схватила его за руку.

— Гаретт! Что ты задумал?

Он отвел ее руку и, на миг сжав ей пальцы в своей ладони, отпустил.

— Запомни, никто не должен входить сюда, — только и сказал он. Затем резко повернулся и вышел.

Несколько минут она молча стояла, глядя на закрывшуюся за ним дверь полными слез глазами.

— Я люблю тебя, Гаретт, — наконец прошептала она, отчаянно надеясь, что когда-нибудь настанет день, когда она сможет открыто сказать ему об этом.

А затем, чувствуя, как ее сердце разрывается от боли и тревоги за него, свернулась калачиком в большом кресле и стала ждать.

* * *

Гаретт нервно расхаживал по фойе перед королевской гостиной и бросал нетерпеливые взгляды на закрытую дверь. Никогда еще он так не нуждался в королевской благосклонности, и никогда раньше он так не боялся, что ему в ней откажут.

Вот что бывает, когда в деле замешана женщина. Первый раз в своей богатой событиями жизни он чувствовал, как замирает от страха его сердце, причем не за него самого. Конечно, от этого страх не стал менее реальным. От одной только мысли о том, что его Мина — леди Мэриан — окажется в руках королевской стражи, кровь застывала в его жилах. Он не представлял, каким образом она сумела так глубоко проникнуть в его душу и так прочно там обосноваться, он знал только, что не в силах расстаться с ней.

Но что хуже всего — он и не хотел ничего иного.

— Его Величество милостиво согласился принять графа Фолкхэма, — объявил секретарь, распахивая перед Гареттом дверь королевских покоев.

Гаретт выпрямился, чувствуя, как бешено бьется сердце. Такого с ним, пожалуй, еще никогда не было. С огромным трудом он постарался придать себе беспечный вид не обремененного заботами человека. Ему пришлось напомнить себе, что это всего лишь одна из многих проведенных им встреч-поединков, когда он с блеском получал информацию, не выдав ни единым взглядом как своего интереса, так и того, что ему вообще что-либо известно о предмете, о котором шла речь. Все было как всегда, за исключением одного — на этот раз его противником был сам король. Спокойным, ровным шагом Гаретт направился следом за слугой.

Карл стоял возле окна, наблюдая за тем, как его очередная любовница гуляет в саду вместе со своей любимой собачкой. Но едва Гаретт вошел, как король повернулся к нему с широкой, приветливой улыбкой.

— Ваше Величество! — произнес Гаретт с почтительным поклоном.

— Итак, вы намерены отказаться от своего затворничества, друг мой?

Гаретт непонимающе смотрел на короля. Тот усмехнулся.

— А я все думал, отчего это Фолкхэм-хауз имеет для вас такую притягательную силу, что вы даже случайно не соизволили почтить нас своим обществом. Но затем Хэмпден сообщил нам, что вы заперлись в этом старом поместье от мира вместе со своей новой любовницей. Это, конечно, все объясняет.

Гаретт никак не рассчитывал на такое начало беседы, и озабоченная морщинка на мгновение прорезала его лоб.

— И что еще Хэмпден сообщил вам о моей любовнице?

Карл, видимо, был весьма доволен, что ему удалось привести в замешательство своего друга, известного своей невозмутимостью.

— Что это весьма экстравагантная штучка — цыганка или что-то в этом роде — и что у нее очень бойкий язычок. И еще он сообщил, что она необычайно прелестна.

Гаретт едва слышал эту последнюю фразу. Итак, Хэмпден ничего не сообщил королю о его подозрениях насчет Мины. Спасибо и за это.

— Хэмпдену следовало бы пока держать при себе свои наблюдения, — заметил Гаретт, легко принимая на себя ту легкомысленную роль, которую Хэмпден непреднамеренно навязал ему.

— Ну же, Фолкхэм, вы должны привести ее ко двору. Позвольте нам взглянуть на это сокровище. Или вы здесь как раз для этого?

Гаретт прямо встретил вопросительный взгляд короля.

— Нет, Ваше Величество. На этот раз я приехал просить вас о милости.

— О милости?

— Это касается человека, который нас обоих очень интересует.

Карл вернулся к окну и, нахмурившись, спросил:

— Ваш дядя?

— Да.

Выражение сильного беспокойства исказило черты короля.

— Не знаю, что еще я могу сделать для вас в этом деле. Вы и сами хорошо постарались. Его репутация полностью погублена, он весь в долгах, к тому же он потерял почти всех своих могущественных друзей. Никто сейчас не осмелится помогать ему, зная, как он обошелся с вами.

Мрачная улыбка Гаретта показала, что он полностью согласен с королем.

— Остается еще его возможное участие в покушении на вашу жизнь.

— Да. И в самом деле, — согласился Карл, чуть прищурив глаза, в которых вспыхнул живейший интерес.

Гаретт изо всех сил старался не выдать своего волнения.

— Вам до сих пор не удалось добиться признания у вашего лекаря? Не упоминал ли он в связи с этим моего дядю?

Карл вздохнул, затем покачал головой.

— Нет, к сожалению. Он продолжает настаивать на своей невиновности. Но они пока еще не начали пытать его… мне претит применять эти варварские методы к столь ученому человеку.

Сейчас для Гаретта главным было не выдать того огромного облегчения, которое охватило его при словах короля. Итак, отец Мэриан еще жив и, очевидно, пока не сильно пострадал. До тех пор пока он не услышал этого от самого короля, он не мог быть ни в чем уверен.

— Но вы до сих пор убеждены в его виновности?

Король в раздражении махнул рукой.

— Не знаю. У меня всегда было ощущение, что он говорит правду. И все же все остальные уверены в том, что он виновен. Ведь яд был в его лекарстве. А по его собственному признанию, порошки все время оставались с ним с того момента, как его дочь отдала их в его руки.

— Дочь? — переспросил Гаретт, изображая удивление.

— Да, у него была дочь, которая и готовила для него все лекарства.

— И что говорит эта дочь?

Король презрительно поморщился.

— Она оказалась гораздо глупее, чем я мог предположить, когда впервые увидел ее. Известие об аресте отца так ее напугало, что она бросилась в Темзу и утопилась.

— И в самом деле дурочка, — пробормотал Гаретт, вновь пытаясь не выдать своего облегчения. Благодарение Господу, никто пока не заподозрил, что Мэриан жива. — Но раз она готовила лекарства, не думаете ли вы, что именно она могла положить туда яд?

— Полагаю, это возможно… хотя и очень странно. Сэр Генри настаивает, что она приготовила порошки и сразу же отдала ему. А после этого лекарства ни разу не покидали его рук. Но что ему стоило бы солгать, сказать, что он где-то оставил лекарства без присмотра, или даже попытаться свалить вину на дочь, раз она умерла. Однако он этого не делает. Он производит впечатление человека, совершенно искренне сбитого с толку. Конечно, я могу предположить, что она могла положить яд в лекарство по своей собственной инициативе. А затем покончила с собой, когда поняла, что все открылось. Кто знает? Но я как-то не могу поверить, что эта девушка сама задумала отравить меня. Во всем этом нет никакого смысла.

— Все это действительно очень сомнительно, — согласился Гаретт со спокойствием, которого на самом деле не испытывал. Интересно, что бы сказал король, если бы узнал правду о леди Мэриан.

— Однако вернемся к вашей просьбе, — заметил Карл, проницательно взглянув на Гаретта. — О какой милости вы хотели меня просить?

Гаретт встретил взгляд короля с самым невинным видом, какой только был в его арсенале.

— Я бы хотел сам поговорить с заключенным, Ваше Величество.

— Зачем? — с искренним изумлением спросил король.

— Вспомните, Ваше Величество, какую миссию я выполнял для вас в недалеком прошлом. Обычно мне всегда удавалось добыть нужную информацию у людей, и часто против их воли.

Лицо короля затуманилось.

— Это правда. Я всегда восхищался вашими методами.

— Уверяю вас, Ваше Величество, при этом я никогда не переходил грани и не совершал ничего предосудительного.

Карл несколько мгновений пристально изучал его лицо, потом заметил:

— Да, полагаю, что так. Думаю, вам достаточно взглянуть на человека этим своим безжалостным, как удар кинжала, взглядом.

Чуть заметная улыбка скользнула по губам Гаретта.

— Так если вы позволите мне допросить сэра Генри, возможно, я смогу вытянуть из него признание.

— Или сведения о том, что ваш дядя был его сообщником, — сухо закончил король, чуть приподняв бровь.

— Да, именно так.

Карл некоторое время внимательно смотрел на Гаретта, задумчиво потирая подбородок.

— Полагаю, что если кто-то и может это сделать, то только вы, — произнес он наконец, словно разговаривая сам с собой.

Стараясь придать своему лицу выражение безразличия, Гаретт с волнением ждал ответа короля. После довольно продолжительной паузы король наконец сказал:

— Ну что ж, думаю, вреда от этого не будет.

— Благодарю вас, Ваше Величество, — ответил Гаретт с глубоким поклоном, стараясь не выдать своего облегчения.

Затем, храня вежливое молчание, он дождался, пока король вызвал своего секретаря и передал ему распоряжение сопроводить графа Фолкхэма в Тауэр для встречи с заключенным. Вместе со стражей, прибывшей для сопровождения, Гаретт покинул покои короля, думая о том, сколько пройдет времени, когда он снова сможет увидеть Карла.

Однако изменить что-либо он уже был не в силах, а потому, отбросив эти грустные мысли, поспешил вместе со стражниками из Уайтхолла, затем по улицам Лондона к Тауэру, полностью сосредоточившись на том, что волновало его сейчас в первую очередь, — на предстоящем разговоре с сэром Генри. Но когда он подошел вплотную к своей цели — внушительного вида башням, где томились заключенные, — его охватил тот же леденящий душу страх, который он испытал в тот день, когда обнаружил, кем на самом деле является Мина.

И когда он шел по холодным, сырым, узким коридорам Тауэра, этот страх продолжал разъедать ему душу. Он не мог думать ни о чем, кроме одного — любой ценой он должен спасти Мину от подобной участи. Рыкание и рев диких животных наполняли собой все узкое пространство, эхом отражаясь от каменных стен. В эти годы в Тауэре все еще содержались медведи, львы и множество других экзотических созданий, привезенных в Англию со всего света из колоний. Эти жуткие звуки окончательно укрепили в Гаретте принятое им решение. Не важно, что он найдет здесь, не важно, что она совершила, он никогда не допустит, чтобы его цыганскую принцессу, нежную, пылкую Мину, заточили в темницу.

Тем временем они подошли к камере сэра Генри. Тюремный надзиратель открыл дверь, и Гаретт вошел, отметив, что здесь было, по крайней мере, просторно и довольно чисто. Затем его взгляд остановился на заключенном, который в этот миг стоял, повернувшись к Гаретту спиной, и смотрел в окно.

Видимо, раньше этот человек был хорошо сложен, но сейчас он так сильно исхудал, что одежда свободно висела на его тощем теле. И хотя у него были совершенно седые волосы, ни годы, ни несчастья не согнули его. Он держался прямо и гордо, как и подобает дворянину при любых обстоятельствах.

Гаретт кивнул надзирателю и стражникам, и те вышли из камеры, прикрыв за собой дверь. С глухим скрежетом в замке повернулся ключ.

— Сэр Генри? — окликнул заключенного Гаретт.

Мужчина повернулся, и Гаретт едва сдержался, чтобы не выдать своих чувств, ибо хотя сэр Генри был мужчиной — и при этом весьма пожилым, — глаза его, чудные карие глаза, были как две капли воды похожи на глаза его дочери.

И эти глаза были сейчас полны так хорошо знакомой Гаретту подозрительной, почти враждебной настороженности.

— Итак, они решили сменить моего мучителя, не так ли? — с горечью произнес сэр Генри. — И на этот раз послали молодого сильного воина. Не значит ли это, что пришло время перейти к более решительным мерам воздействия на меня?

Гаретт все еще никак не мог оправиться от потрясения, которое испытал, встретившись лицом к лицу с человеком, так похожим на его возлюбленную.

— Нет, — ответил он, продолжая в упор разглядывать заключенного.

Такой краткий ответ, казалось, вывел сэра Генри из себя. Он вспылил:

— Но могу я, по крайней мере, узнать имя моего нового мучителя?

Гаретт колебался лишь мгновение, прежде чем ответить:

— Гаретт Лайон.

Сэр Генри нахмурился, видимо, пытаясь вспомнить, где он мог слышать это имя раньше.

— Граф Фолкхэм, — добавил Гаретт.

Быстрый, пронзительный взгляд сэра Генри впился в лицо Гаретта.

— Племянник Питни, — пробормотал он, — вот оно что. До меня дошли какие-то слухи о вас от моих тюремщиков. Говорят, вы стали основной причиной его краха.

— Это так.

— Что ж, тем лучше. Я всегда ненавидел этого никчемного негодяя.

Гаретт промолчал, обдумывая это заявление.

— И теперь вы получили мой дом, не так ли? — прямо, с открытым вызовом спросил сэр Генри.

Гаретт прищурился, сжав челюсти.

— Вообще-то это всегда был мой дом. Ведь я законный наследник. Это поместье никто не имел права продавать.

Сэр Генри безразлично пожал плечами.

— Возможно. Но все думали, что вас убили. А мертвые, как известно, не могут считаться законными владельцами. В любом случае сейчас это уже не имеет значения. Если бы каким-либо чудесным образом была доказана моя невиновность, я бы с удовольствием передал вам это поместье, так как предпочитаю свой тихий дом в Лондоне. Фолкхэм-хауз был нужен мне, главным образом когда были живы мои жена и дочь. Они так любили его. — Он на мгновение замолчал, и его черты исказились от душевной муки. Затем он опять заговорил, но уже медленнее: — Это было основное наследство моей дочери. Но с ее смертью у меня не осталось никаких причин бороться за него.

Гаретт подошел к сэру Генри и, взяв за руку, постарался отвести как можно дальше от двери, насколько позволяло пространство камеры. Устремив на него прямой, открытый взгляд, он тихо сказал:

— Возможно, я здесь именно для того, чтобы сообщить вам, что ваша дочь жива.

Лицо сэра Генри осталось непроницаемым, но в глазах всего на одно короткое мгновение вспыхнула надежда.

— Что это, новая изощренная пытка, милорд? — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Хотите поманить меня надеждой, а затем вновь разбить мне сердце, погрузив в пучину отчаяния? Если так, то ничего у вас не выйдет. Я знаю, что она умерла. Мне сказали это на следующий же день после моего ареста.

— Но сказали ли они вам, как именно она умерла? Утопившись в Темзе. А теперь скажите, неужели вы ни разу не усомнились в том, что Мина могла поступить так глупо и покончить с собой? Разве это на нее похоже?

Сэр Генри покачал головой.

— Я знал, я знал, я не мог сам этому поверить. Мина никогда бы… — Он оборвал себя, когда до него дошел смысл слов Гаретта. Он схватил его за руку, с неожиданной силой до боли сжав ему пальцы. — Откуда вы узнали уменьшительное имя моей дочери?

— Так зовет ее Тамара, — пояснил Гаретт и с внезапным острым сочувствием взглянул на отца своей возлюбленной. — Это уменьшительное от ее второго имени, Люмина. Ваша жена, цыганка, дала ей имя своего народа. И оно очень ей подходит. Со своими золотыми волосами и нежной улыбкой ваша дочь действительно излучает свет, она сама как солнечный лучик.

Сэр Генри внезапно сильно побледнел. Он вырвал руку из руки Гаретта и, чуть пошатнувшись и закрыв глаза, сел на узкую жесткую кровать. Некоторое время он потрясенно молчал. Затем открыл глаза и устремил на Гаретта недоверчивый, полный боли и надежды взгляд.

— Так моя дочь… она действительно жива?

— Да. Историю о том, как она утопилась, распространила Тамара, сестра вашей жены, чтобы спасти Мину от преследования королевской гвардии. Она же помогла ей убежать из Лондона в своей кибитке.

Сэр Генри молча переварил это известие, затем пытливо взглянул на Гаретта. Его голос заметно дрожал, когда он задал следующий вопрос:

— А как вам стало об этом известно?

Теперь Гаретт вплотную подошел к самой трудной части разговора.

— Она вернулась в Лидгейт, и я задержал ее, — произнес он холодно, намеренно не упоминая о том, сколько времени прошло до того момента, когда он узнал, кто она такая на самом деле.

Сэр Генри тяжело опустил голову на руки и закрыл ладонями лицо.

— Значит, она теперь также пленница короля? — в отчаянии прошептал он.

— Нет.

— Она не арестована? — быстро спросил сэр Генри, подняв голову. — Не в Тауэре, как я?

Именно сейчас Гаретту понадобилась вся его твердость, чтобы не выдать свои истинные чувства.

— Пока нет. Король до сих пор думает, что она мертва. И сейчас ее жизнь и ее свобода — в ваших руках. В вашей власти отнять их у нее или вернуть. Я сделаю так, чтобы она беспрепятственно смогла уехать во Францию, и я позабочусь, чтобы у нее с собой было достаточное количество денег, если только вы скажете мне всю правду о покушении на жизнь короля. Скажите мне, кто ваши сообщники, и я отпущу вашу дочь на волю. Даю вам свое слово дворянина, что она никак не пострадает.

Сэр Генри напрягся, на его лице отразилась такая мука, что Гаретт невольно почувствовал острые угрызения совести. Вопреки всякому здравому смыслу, ему хотелось взять за руки этого измученного человека и заверить его, что в любом случае он никогда не допустит, чтобы его дочери был причинен хоть какой-нибудь вред. Но в то же самое время он знал, что это был его последний шанс узнать правду. Невзирая на свои истинные чувства и желания, Гаретт решил использовать единственное, что могло заставить этого измученного старого рыцаря открыть свою тайну, — его любовь к дочери.

— Она… ей не причинили вреда? — спросил он, чуть запинаясь.

И вновь чувство вины пронзило Гаретта, но на этот раз причина была совсем иная.

— Нет. У нее было все необходимое, и с ней обращались с полным уважением, соответствующим ее положению. — Произнеся это не моргнув глазом, Гаретт мысленно обратился к Богу с мольбой простить еще одну бесстыдную ложь.

Сэр Генри испустил долгий тяжелый вздох.

— Значит, она невредима, — сказал он, обращаясь скорее к самому себе.

Гаретт придвинулся ближе к старому дворянину.

— И она останется невредимой, если вы скажете мне правду. Кто планировал покушение на Его Величество? Кто приготовил яд? Мой дядя?

Сэр Генри встал, хотя было видно, что он едва держится на ногах, и встретил пронзительный, жесткий взгляд Гаретта прямым, полным гордого достоинства взглядом.

— Вы, милорд, низкий и подлый негодяй, достойный всяческого порицания. Я хорошо знал вашего отца. Он бы сгорел от стыда, если бы увидел, что его сын использует столь недостойные благородного человека методы.

Слова старого дворянина нанесли Гаретту удар в самое сердце, ибо он знал, что это правда. И хотя он мог бы оправдаться тем, что вынужден поступить так ради Мины, ведь, не зная всей правды, ему будет трудно защитить ее, он не мог не признаться себе, что частично его стремление узнать правду было продиктовано чисто эгоистическими целями. Он хотел сейчас и навсегда увериться, что может доверять ей.

Но внезапно недостойная игра, которую он затеял с отцом Мины, показалась ему самому отвратительной. Более того, он вдруг понял всю бессмысленность своей затеи. Не важно, что он сможет или не сможет обнаружить, он все равно никогда до конца не поверит, что Мина могла участвовать в заговоре против короля вместе с его дядей — даже если сэр Генри сейчас скажет ему, что именно она приготовила и дала ему яд. Ее невинность, ее доброе сердце — все свидетельствовало против этого. Ведь она и в самом деле стала для него тем солнечным лучиком, который осветил тьму его души. Как мог он сомневаться в чистоте этого света?

И в этот момент Гаретт понял, что любит ее, понял, что никогда не сможет поверить в ее вину.

Но сэр Генри, казалось, не замечал, какая борьба происходит сейчас в душе Гаретта.

— Милорд, вы предложили мне сделку, — сказал он с мрачной решимостью. — И какой бы недостойной я ни считал ее, я был бы благодарен Богу, если бы мог предложить вам что-либо взамен, чтобы спасти мою дочь. Но вместо этого я могу лишь умолять вас найти хоть немного милосердия и сострадания в вашем холодном сердце. Потому что даже ради спасения ее жизни я не могу сказать, кто замыслил покушение на жизнь короля, ибо я не знаю этого. Могу лишь повторить, что это не я.

Эти простые, искренние слова наполнили сердце Гаретта еще большим чувством вины. Он резко отвернулся, чтобы скрыть выражение своего лица. Как он мог даже сомневаться в ее невиновности! Как мог он оказаться таким слепцом и не понять, что ее чистая любовь, которую она так искренне предлагала ему, могла родиться лишь в невинном сердце. Если бы он прислушался к зову своего собственного сердца! Тогда, возможно, эта простая истина скорее открылась ему, и он избавил бы их обоих от стольких ненужных мук.

— Милорд? — окликнул его сэр Генри, обеспокоенный столь продолжительным молчанием. — Что… что вы намерены теперь делать?

Гаретт опустил голову, затем повернулся и, подняв глаза, взглянул в лицо человека, чью дочь бесконечно любил.

— Все, что смогу, для того чтобы доказать вашу невиновность, разумеется. И Мины тоже.

Сэр Генри на мгновение растерялся. Затем плотно сжал губы, выказывая явное недоверие и подозрительность к словам Гаретта.

— Откуда вдруг такая забота о нашей невиновности?

И Гаретт ответил единственное, о чем только и мог сейчас думать:

— Просто я люблю вашу дочь, сэр.

Свершилось! Правда вырвалась наружу, теперь о его любви может узнать весь свет, и Гаретта совершенно не волновало мнение света по этому поводу.

Но, очевидно, у сэра Генри сложилось на этот счет несколько иное мнение. Выражение изумления на его лице вскоре уступило место подозрительности. А затем оно сменилось выражением, которое очень напомнило Гаретту его отца, когда тот уличал его в каких-либо недопустимых проделках. Сэр Генри стоял перед ним в угрожающей позе, сложив на груди руки, сжав челюсти и прищурив один глаз.

— Так сколько времени вы держали мою дочь у себя в качестве пленницы? — сурово спросил он.

Первый раз с тех пор, как он был ребенком, Гаретт почувствовал настоящий стыд. Он нисколько не сожалел о том, что сделал, но также не мог не понять, как отнесется к этому отец Мины. Гаретт судорожно втянул в себя воздух, не зная, что ему ответить разгневанному отцу своей любимой. Конечно, он мог солгать, но было очевидно, что сэр Генри узнает правду, если, конечно, Гаретту удастся в конце концов доказать его невиновность и он выйдет на свободу. В то же время правда вызовет множество других, совершенно ненужных сейчас проблем. Поэтому он решил ответить, как можно более осторожно подбирая слова.

— Так сколько? — грозно повторил свой вопрос разгневанный отец.

— Достаточно для того, чтобы узнать ее, — коротко ответил он.

Но и этого было достаточно, чтобы сэр Генри утвердился в своих наихудших подозрениях. Его руки сами собой сжались в кулаки.

— Так, значит, она была пленницей в вашем доме все эти долгие недели? — угрожающе продолжал допытываться он.

— Нет. Я узнал, кто она такая, совсем недавно. — По крайней мере в этом утверждении каждое слово было правдой. Хотя в этом контексте явно вводило в заблуждение.

Лицо сэра Генри несколько разгладилось.

— С ней все это время была ее тетя, — поторопился добавить Гаретт, надеясь этим успокоить старика.

Сэр Генри все еще колебался, верить ли ему полностью Гаретту или нет.

— Если только вы каким-либо образом обидели ее или… или…

— Она вполне счастлива и прекрасно себя чувствует, уверяю вас.

Сэр Генри фыркнул.

— Это мы еще посмотрим. И если только я обнаружу, что вы скомпрометировали ее, то немедленно потребую у вас удовлетворения!

Внезапно Гаретт возмутился, что с ним обращаются как с зеленым юнцом. В его груди начал закипать гнев. Он шагнул к сэру Генри, расправив плечи и гордо вскинув голову.

— Я люблю вашу дочь, сэр. И клянусь честью, я сам не желаю, чтобы она страдала по какой бы то ни было причине.

Какое-то время сэр Генри, видимо, взвешивал сказанное. Затем он кивнул:

— Что ж, допустим. Есть ли у вас какой-либо план уберечь ее от ареста за преступление, к которому она не имеет никакого отношения?

Гаретт едва не вздохнул с облегчением, обрадованный, что столь трудный для него допрос об отношениях с Миной наконец закончился.

— Нет, — поспешил он ответить. — Пока нет. Мы должны найти истинных виновников покушения и узнать, каким образом им удалось подстроить так, что вся вина легла на вас. Мина предположила, что это мог сделать мой дядя, чтобы вновь вернуть себе Фолкхэм-хауз.

— Что ж, это возможно, — произнес задумчиво сэр Генри, отвлекшись наконец от опасной для Гаретта темы и всерьез задумываясь над тем, как восстановить свое доброе имя и снять с себя ложное обвинение. — Сэр Питни продавал поместье за гроши, потому что остро нуждался в тот момент в деньгах. Позже, когда я уже приобрел его и поселился там с семьей, он, очевидно, решил свои денежные затруднения и захотел выкупить его обратно. Однако я не собирался продавать ему Фолкхэм-хауз.

— И тогда, возможно, он решил убрать вас с дороги, обвинив в предательстве и измене.

Сэр Генри медленно прошелся по камере, заложив руки за спину.

— Это как раз в его стиле. Когда он пытался заставить меня продать ему поместье, то распустил грязные сплетни о моей жене и дочери, надеясь таким образом испортить мои отношения с соседями.

Все это Мина уже ему говорила. С горьким чувством раскаяния Гаретт вдруг понял, что означали те странные слова солдата о Питни и Мэриан, так насторожившие его в свое время. И как он мог полагать, что Мина могла быть хоть как-то связана с его гнусным дядюшкой? Неудивительно, что поначалу она не хотела ему доверять.

Но он непременно загладит свою вину перед ней и добьется ее доверия. Он найдет того негодяя, который стоит за покушением на короля, и не важно, сколько времени и сил на это потребуется. И тогда остаток жизни он полностью посвятит своей возлюбленной.

Подумав еще немного, он спросил:

— Если мы предположим, что Питни Тарле и впрямь стоит за этим преступлением, то давайте подумаем, каким образом все это было проделано. Что нам известно о самих лекарствах? Как я знаю, вы утверждаете, что с того самого момента, когда получили их из рук Мины, они постоянно находились при вас. Но тогда каким образом яд мог попасть в них?

Сэр Генри покачал головой.

— Этого я не могу сказать. Все бесконечные часы, которые я провел здесь, я раздумывал над этим. Насколько я могу доверять своей памяти, эти порошки все время были при мне.

— Вы держите лекарства в пузырьках?

— Нет. Я страшно неуклюж. Я разбил несчетное множество склянок за свою жизнь, поэтому считаю более целесообразным держать все свои препараты в специальных мешочках, что-то вроде кисета.

Гаретт некоторое время обдумывал это заявление.

— И вы уверены, что мешочки с порошками находились при вас все это время?

— Могу в этом поклясться. Каждый раз, когда я должен был отправляться ко двору, Мина вставала рано, чтобы приготовить необходимые лекарства, и наполняла два или три пустых мешочка. Затем я завязывал их в свой пояс, где они и находились все то время, пока я был в пути, и позже, до того момента, когда надо было их использовать.

Два слова вызвали в душе Гаретта смутное ощущение тревоги. Пустые мешочки. Неожиданно в его памяти вспыхнула яркая картинка, короткая сценка из детства, как однажды он зло подшутил над своим дядей, которого терпеть не мог уже тогда. Однажды вечером, во время обеда, он натер изнутри мылом дядину кружку для эля. После того как эль был разлит и сэр Питни отпил большой глоток, его едва не хватил удар от этого отвратительного вкуса. Потом Гаретту пришлось просить прощения у дяди, настоявшего на том, чтобы мальчик получил суровое наказание за свою злую шутку. Но с тех пор дядя очень хорошо усвоил одну вещь: отнюдь не значит, что кружка пуста, если она выглядит таковой. И он всегда тщательно проверял пустую посуду.

Внезапно у Гаретта пересохло во рту, и он устремил пронзительный взгляд на продолжающего расхаживать по камере сэра Генри.

— А что кисеты, которые вы использовали? Они были какие-то специальные или обычные? Вы покупали их или же их изготовили в вашем доме?

Сэр Генри бросил на Гаретта чуть удивленный взгляд.

— Для короля я всегда использовал одни и те же. Мина специально сшила их из белого плотного шелка и вышила. А в чем дело?

Белый шелк! Гаретт нахмурился.

— Если бы кто-нибудь чуть присыпал изнутри такой кисет белым порошком, например мышьяком, можно ли предположить, что вы или Мина не заметили бы этого, когда насыпали свое лекарство? — пробормотал он как бы в раздумье.

Сэр Генри внезапно остановился, и его глаза возбужденно блеснули.

— Да, — сказал он тихо. Затем уже громче повторил: — Да! Это всегда происходило рано утром. Когда Мина наполняла их, в комнате было темно и она зажигала свечи. И что более важно, эти мешочки после того, как их стирали, лежали пустыми в течение нескольких дней! Любой мог войти в дом и насыпать в них яд. Я часто ухожу с визитами к своим пациентам, и в доме могут оставаться мои молодые коллеги и ученики. Кто угодно запросто мог бы…

— Да даже и без этого все можно было сделать достаточно легко, — перебил его Гаретт со все возрастающим возбуждением. — Кого-нибудь из слуг могли подкупить, или кто-то специально проник в дом без вашего ведома.

— Да-да. Вы правы! — воскликнул сэр Генри с выражением ужаса на лице. — Как легко, оказывается, можно втянуть человека в преступление!

Гаретт кивнул. И так трудно найти истинного преступника. Но, наверное, кто-нибудь мог заметить чужака, входящего в комнату сэра Генри или Мины. Что, если кто-то из слуг был подкуплен…

— Что вы собираетесь предпринять? — прервал его размышления сэр Генри.

Гаретт бессознательно положил руку на эфес шпаги.

— Не хватает многих звеньев, чтобы сложить всю мозаику. Мне нужно еще немного времени, чтобы кое-что выяснить. Но, возможно, я смогу использовать то, что уже знаю, чтобы убедить короля больше не мучить вас допросами, пока я сам во всем не разберусь и не найду ответы на свои собственные вопросы.

— Все это, конечно, хорошо, но пока вы ищете врагов короля, что будет с моей дочерью? — с тревогой спросил сэр Генри.

Лицо Гаретта мгновенно смягчилось, едва он только подумал о Мине. Она будет принадлежать ему, отныне и навеки. А затем он вспомнил, что она по-прежнему считает своего отца убитым. Глубокая морщина пролегла между его нахмуренными бровями. Когда она узнает, как много он скрывал от нее, она не станет лучше к нему относиться. Это уж точно.

Встревоженный голос сэра Генри вновь прервал его невеселые мысли.

— Что будет с моей дочерью, милорд?

Гаретт мгновенно стряхнул озабоченное выражение со своего лица. Возможно, она и рассердится, но он сумеет ее уговорить простить его. Он просто должен добиться этого.

— Могу вас заверить, что она будет в безопасности, сэр. Даю вам в этом свое честное слово. А когда все закончится, надеюсь, с вашего благословения, я возьму ее в жены.

И уж на этот раз никаких возражений он не потерпит!

 

22

Мэриан взволнованно ходила по холлу большого лондонского дома Фолкхэмов и с нетерпением поглядывала на дверь. Гаретт ушел несколько часов назад, и ей казалось, она уже не в силах больше вынести это бесконечное ожидание и неизвестность. Ее мысли снова и снова возвращались к их последнему разговору.

Он предложил принести для нее непомерную жертву. Конечно, это радовало ее, так как яснее всяких слов говорило о том, насколько она дорога ему, пусть даже сам он этого и не признавал. Но она понимала, что не может принять эту жертву. Если им и в самом деле придется бежать во Францию, что они станут там делать, как жить? Сможет ли Гаретт быть по-настоящему счастлив, зная, что лишился всего, ради чего столько боролся и с таким трудом добивался? Вряд ли. Рано или поздно он начнет обвинять ее в своих потерях. И тогда прощай надежда на счастье.

А ведь он ни слова не сказал о своей любви к ней или о браке. Видимо, он полагал, что они будут жить как муж и жена, но без всяких клятв перед алтарем. Мэриан обхватила себя руками, пытаясь сдержать нервную дрожь. Глаза защипало от слез. Но может ли она и дальше жить с ним вот так, в грехе? — спрашивала себя девушка. И ответ напрашивался сам собой — нет. Да, ее сердце принадлежит ему. Но может ли она быть уверена, что он не разобьет его?

И все же он сказал, что никогда не отпустит ее от себя. Разве это не клятва, разве он не подтвердил на деле свою любовь к ней? Что еще ей нужно?

Снова и снова задавалась она этими вопросами, мучительно ища на них ответы, пока громкий, тяжелый стук в наружную дверь не прервал ее размышления.

Мина застыла в нерешительности, не зная, как поступить. Стук раздался снова, резкий, грубый. Лоб ее покрылся испариной, она с ужасом смотрела на огромную дубовую дверь.

На стук спешили слуги, и сверху спустился Уильям. Он приблизился к двери и подал ей знак молчать. Все стояли в полной растерянности, глядя на дверь.

— Именем короля, немедленно откройте! — раздался зычный грубый голос.

Мэриан побледнела и еще теснее запахнула плащ. Понимая страх и неуверенность слуг, она кивнула головой в сторону двери, показывая, чтобы Уильям открыл. Уильям нахмурился, но послушно направился к выходу, указав кивком головы на нишу в углу, куда и поспешила спрятаться Мэриан. Стоя в густой тени алькова, она наблюдала за тем, как он медленно отворил тяжелые дубовые двери и поинтересовался, что случилось.

В холл тут же ворвались несколько вооруженных мужчин, прежде чем Уилл сумел преградить им путь, а Мэриан — ускользнуть в соседнюю комнату. Однако, как успела разглядеть девушка, это были не солдаты. У них были помятые красные лица, неопрятная, грязная одежда. В отличие от них солдаты, с видимой неохотой вошедшие следом, казались почти образцом благопристойности.

А затем в дом ворвался еще один человек, появление которого повергло Мэриан в состояние полного шока. Сэр Питни Тарле собственной персоной. Что он здесь делает? Неужели узнал о ее приезде или просто хотел сделать очередную пакость своему племяннику? Девушка в ужасе застыла в тени своей ниши, непроизвольно коснувшись лица, словно желая удостовериться, что ее маска все еще на месте.

— Где твой хозяин? — грозно рявкнул сэр Питни Уильяму.

— Его нет дома. А вы что себе позволяете? Врываетесь со своими грязными лакеями в дом милорда в его отсутствие! — И Уильям с дерзкой усмешкой показал на оборванцев, чьи грязные следы выделялись на светло-сером, сверкающем чистотой каменном полу.

Однако в это мгновение высокий мужчина средних лет в форме капитана гвардейцев остановил Уильяма своим суровым взглядом.

— Прекратите! Вы разговариваете с королевскими гвардейцами, поэтому лучше бы вам придержать язык. Я и мои люди пришли сюда не по своему желанию. Этот господин сделал заявление, которое мы никак не можем оставить без внимания. Он заявил, что ваш хозяин скрывает в доме преступника — женщину, которая, возможно, причастна к покушению на жизнь Его Величества короля Англии.

При этих словах одна из наиболее пугливых служанок громко охнула, а затем побледнела как полотно, когда несколько пар глаз уставились на нее в немом вопросе.

— Не стойте же как истуканы! — раздраженно воскликнул сэр Питни, указывая капитану на дрожащих служанок. — Лучше допросите их всех, пока эта женщина не сбежала у вас из-под носа! Раз он в Лондоне, значит, и она где-то неподалеку. Почему не начать допрос хотя бы с нее? — и он указал на дрожащую, сжавшуюся от страха служанку.

Однако девушка внезапно заплакала в голос, в то время как другая попыталась ее успокоить.

— Я ничего не знаю ни о какой преступнице, сэр, право слово, ничего не знаю! — рыдала она.

Но Питни, не обращая внимания на слезы, шагнул к ней, грубо схватил за руку и резко дернул. Такого обращения Мина уже не могла вынести. Она вышла из ниши и остановилась прямо перед ними.

— Что все это значит? — надменным тоном спросила она у капитана, который, казалось, был также крайне недоволен всем происходящим.

По ее тону и поведению капитан мгновенно понял, что перед ним знатная дама, но маска заставила его замешкаться на мгновение. Глядя на нее с явным подозрением, он спросил:

— А вы кто такая?

— Скажем так, я друг его светлости графа Фолкхэма, — со спокойным достоинством ответила Мэриан, надеясь, что капитан примет ее за любовницу графа, возможно даже, замужнюю женщину, которая не желает, чтобы ее присутствие здесь было обнаружено. — Однако его светлости нет сейчас здесь, и я также собираюсь уходить. Почему бы вам не прийти позже?

Питни прищурил глаза, и на его лице мелькнула самодовольная ухмылка, так как он мгновенно разгадал ее игру. Но капитан, по-видимому, готов был воспользоваться предлогом и отложить это весьма щекотливое дело. Он в нерешительности переминался с ноги на ногу, не зная, что лучше предпринять.

— Извините, мадам, но я…

— Вы идиот! — набросился Питни на капитана, как только понял, что тот не собирается предпринимать никаких решительных действий. — Да ведь это же скорее всего она и есть — отродье этого предателя Винчелси!

Капитан вспыхнул и бросил на Питни растерянный взгляд. Затем медленно повернулся к Мэриан.

— Мадам, боюсь, что джентльмен, присутствующий здесь, подозревает, что вы именно та женщина, которую мы ищем. Поэтому, чтобы развеять это досадное недоразумение, я попросил бы вас снять маску.

— Но, капитан, это и в самом деле недоразумение! Поверьте, для меня это слишком неудобно…

— Не сомневаюсь в этом, мадам. И тем не менее я вынужден просить вас об этом одолжении.

Он стоял прямо перед ней, безупречно вежливый, но непреклонный, и Мэриан поняла, что капитан отнюдь не глупец и что у нее почти нет шансов сбежать от него. А одного взгляда на сэра Питни, чьи глаза горели жгучей ненавистью, было достаточно, чтобы понять — даже если бы ей и удалось как-то обмануть или уговорить капитана, сэр Питни не позволит ей улизнуть.

— Что ж, раз вы настаиваете, — пробормотала Мэриан. Это конец! — подумала она отрешенно, развязывая тесемки. Итак, борьба закончена. И Гаретту теперь не придется жертвовать ради нее своими землями и богатством.

Мэриан медленно сняла маску и спокойно, с достоинством отбросила ее в сторону. Питни с жадностью впился в ее лицо, торжествующая злая усмешка исказила его правильные черты.

— Вот видите! Что я вам говорил! — обратился он к капитану, который все еще ничего не понимал, так как не знал, кто она такая. — Это она! Как я и говорил вам, цыганская ведьма!

С застывшим, непроницаемым, словно маска, лицом капитан подошел к Мэриан.

— Боюсь, миледи, я вынужден просить вас следовать за мной.

Но Питни тут же бросился между ними и завопил:

— Нет! Надо дождаться графа Фолкхэма, ведь он замешан в этом, он укрывал у себя в доме преступницу!

У Мэриан упало сердце. Она все поняла. Боже, ведь именно в этом и состоял его план — использовать ее, чтобы погубить Гаретта! Шпион Тарле, этот Эштон, который видел ее в Лидгейте в тот самый день, когда Гаретт привел ее в городской совет! Должно быть, именно он и донес о ней сэру Питни. Возможно, он даже следил за их передвижением до самого Лондона! У Питни везде свои люди!

— Нет, — сказала она, обращаясь к капитану. — Лорд Фолкхэм не знал, кто я такая. Он… содержал меня в качестве своей любовницы, но я никогда не говорила ему мое настоящее имя, я была уверена, что он выдаст меня стражам короля, если узнает!

Питни издевательски расхохотался.

— Ты так стараешься выгородить своего любовника, не так ли! Какая жалость, что все напрасно. Мы подождем здесь, когда он вернется, и посмотрим, какую историю он сам нам расскажет, не так ли, капитан?

По всему было видно, что капитан чувствует себя крайне неловко, тем не менее он хорошо знал свои обязанности. Лорд Фолкхэм, без сомнения, должен был быть арестован за укрывательство женщины, обвиненной в государственной измене.

— Да. Мы дождемся его, — угрюмо сказал он.

По сигналу офицера его люди заняли пост возле двери, в то время как люди Питни двинулись в заднюю часть дома, чтобы перекрыть все остальные выходы.

Питни тем временем подошел вплотную к Мэриан, впиваясь в ее лицо хищным взглядом. Он скинул капюшон с ее головы и провел рукой по пышным, рассыпанным по плечам волосам. Когда девушка оттолкнула его руку, он схватил ее за запястье и больно вывернул его, заведя ей руку за спину.

— Как жаль, что ты досталась ему, а не мне, цыганское отродье. Я бы смог гораздо лучше защитить тебя от гвардейцев, — прошипел он ей на ухо со злорадной ухмылкой.

Его глаза с вожделением остановились на ее губах. Свободной рукой он провел по ее щеке, затем шее, несильно сжав пальцы вокруг нее.

— Какая у тебя прелестная кожа, — свистящим шепотом продолжал он. — Как будет жаль, когда эту восхитительную шейку затянет веревка. Конечно, этого может и не произойти. Я все еще имею некоторое влияние, а когда с Гареттом будет покончено, моя власть возрастет еще больше. Я смогу убедить Его Величество передать тебя под мою опеку.

Передернувшись от отвращения, сверкая от ярости глазами, Мэриан плюнула прямо ему в лицо.

Питни на мгновение застыл, затем отдернул руку от ее шеи и отер подбородок, продолжая буравить ее ненавидящим взглядом.

— За это, — прохрипел он, поднимая руку, — я убью тебя, цыганская…

— Отпусти ее, негодяй, или умрешь на месте, — раздался сзади громкий голос.

Все обернулись. Граф только вошел, но в его руках блестела обнаженная шпага, лицо исказила гримаса ярости, и, если бы взглядом можно было убивать, Питни тут же свалился бы замертво. Не обращая внимания на солдат, обнаживших клинки, Гаретт прямиком бросился к Питни, продолжающему выкручивать запястье Мэриан.

— Отпусти ее немедленно, — властно повторил он.

Питни послушался, но только затем, чтобы выхватить свою собственную шпагу.

— Милорды! — воскликнул капитан, бросаясь между ними. — Я пришел сюда только для того, чтобы арестовать подозреваемого, и я не собираюсь спокойно наблюдать, как прольется кровь. Спрячьте ваше оружие, иначе я прикажу моим людям арестовать вас обоих.

Мэриан, задержав дыхание, смотрела, как два врага, не двигаясь, прожигают друг друга насквозь ненавидящими взглядами.

— Милорды! — повторил капитан, повысив голос.

Питни уступил первым, так как, не подчинившись этому приказу, больше терял, чем его отчаявшийся противник, которого все равно должны были арестовать. Едва только сэр Питни убрал шпагу, Гаретт обернулся к Мэриан.

— Этот негодяй обидел тебя? — спросил он тихо.

— Нет, — так же тихо ответила она, умоляя взглядом не делать глупостей, чтобы еще больше не повредить себе.

И только после этого Гаретт убрал свой клинок в ножны.

— Милорд, я должна что-то сообщить вам, — поспешила сказать Мэриан, прежде чем Гаретт успел произнести какие-нибудь неосторожные слова и еще больше ухудшить свое положение. — Боюсь, эти джентльмены считают меня причастной к совершению преступления. Я сообщила им, что вы не знаете моего настоящего имени, но…

— Молчать! — зарычал Питни. — Этот человек и сам может сказать, что ему известно, а что нет. Пусть говорит он!

Мэриан с мольбой взглянула на капитана, но тот лишь перевел свой тяжелый взгляд на графа.

— Милорд, я должен спросить вас, что вам известно об этой женщине.

Взгляд Мэриан умолял его солгать, спасти себя.

Гаретт ответил ей долгим понимающим взглядом, затем спокойно повернулся к капитану.

— Эта женщина — леди Мэриан, дочь сэра Винчелси. В течение нескольких последних недель я помогал ей, оказывал поддержку, так как уверен в ее непричастности к преступлению, о котором идет речь. Насколько мне известно, до сих пор никто не обвинял ее официально — это касалось только ее отца. Поэтому мне совершенно непонятно, почему вы вламываетесь в мой дом и пытаетесь арестовать ее?

Мэриан застыла. Сейчас он рисковал ради нее всем — своей репутацией, своим положением при дворе, своими землями, своей жизнью, наконец. Она хотела остановить его, но не знала, как это сделать, что сказать.

Лицо Питни побагровело от ярости.

— Она участвовала в заговоре против своего короля и своей страны! Она просто сбежала до того, как ей успели предъявить обвинение, а затем все посчитали ее мертвой!

Капитан со все возрастающим интересом наблюдал за обоими мужчинами.

— Говорю вам, она так же ни в чем не виновата, как и ее отец, — уверенно заявил Гаретт.

— Тогда кто же ответствен за это преступление? — ехидно спросил Питни. — Он один прикасался к лекарству, так все говорят, в том числе и он сам. А она готовила эти порошки. Нет, именно он — главный виновник, а она ему помогала. Тебе никогда не удастся доказать что-либо иное!

— Ты так полагаешь? — холодно отвечал Гаретт. — Но я могу это сделать.

Мэриан в полной растерянности посмотрела на него, так же как и все остальные, особенно сэр Питни.

— Но как? — спросил он, зло прищурив глаза.

Гаретт повернулся к капитану.

— Полагаю, сэр, этот спор должен быть продолжен в другом месте, в присутствии тех, кто по своему положению и власти имеют право судить и выносить приговоры. Его Величество должен услышать то, что я хочу сообщить по этому делу. Я не стану ничего говорить до тех пор, пока вы не доставите меня и леди Мэриан к королю.

Мэриан с шумом втянула в себя воздух. Какую игру затеял Гаретт? Удалось ли ему в действительности что-нибудь выяснить за то время, пока его не было, или же он попросту блефует, надеясь, что сможет убедить короля освободить их обоих, пользуясь своими дружескими с ним отношениями? Но удастся ли ему это? Сердце бешено забилось в отчаянной надежде. Боже, помоги ему!

Казалось, капитан несколько растерялся, не зная, что ему предпринять, и этим мгновенно воспользовался Питни.

— Не делайте глупостей, — обратился он к начальнику гвардии, выразительно положив руку на эфес шпаги. — Если вы приведете этого сумасшедшего к королю с подобными невразумительными речами, он снимет с вас за это голову. Препроводите их обоих в Тауэр. А там уж Его Величество сам решит, когда допросить их.

— Тебе бы этого очень хотелось, ведь правда? — язвительно спросил Гаретт. — Конечно, ведь и дня не пройдет с момента нашего заключения, как ты постараешься сделать все, чтобы нас там убили!

— Ах ты, гнусный… — начал было Питни, но затем спохватился и замолчал, заметив, что капитан не отрываясь смотрит на него.

В следующую минуту капитан обернулся к Гаретту.

— Милорд, вы понимаете, я не имею права выполнить вашу просьбу и отвести вас прямо к королю.

Гаретт сухо улыбнулся.

— Мне это известно. И все же если на это отважитесь, даю вам слово пойти с вами без всякого сопротивления. Если король откажется принять нас, что ж, вы просто сопроводите нас в Тауэр. Но если вы воспротивитесь проводить нас сначала к королю, я буду сражаться с вами и вашими людьми, если вы попытаетесь арестовать нас. Я не смогу победить, конечно, но умру, пытаясь это сделать. И как вы тогда объясните все это королю? Ему вряд ли понравится ваш рассказа о том, что я сражался только потому, что чувствовал за собой вину. Король слишком хорошо меня знает, чтобы сомневаться в моей лояльности, в то время как лояльность сэра Питни множество раз подвергалась сомнению в его глазах.

— Ты… грязный лжец! Ты… — завопил сэр Питни, но капитан резким окриком заставил его замолчать.

— Хорошо, — бросил он довольно раздраженно. — Я отведу вас в Уайтхолл. И тогда посмотрим, согласится ли Его Величество принять вас или нет.

Мэриан почувствовала, как напряжение немного отпускает ее. Видимо, Гаретту все же что-то удалось узнать, теперь она не сомневалась в этом. Он держался очень уверенно.

Затем по сигналу капитана двое солдат встали по бокам возле нее и двое других — возле Гаретта.

— Еще одно, — сказал граф. — Вы должны связать нас — леди Мэриан и меня.

Капитан в изумлении посмотрел на него.

— Но, милорд, я вполне доверяю вам и миледи, чтобы…

— Послушайте, — прервал его Гаретт. — Я знаю, что вы мне доверяете, но я… нисколько не доверяю своему дяде. И я совсем не хочу, чтобы мне по пути перерезали горло или проткнули шпагой только потому, что я оступился на мостовой и он решил, что я собираюсь от вас сбежать.

При этих словах Мэриан взглянула на сэра Питни и едва не охнула, увидев, как он позеленел от злости. Ей стало ясно, что Гаретт в точности предугадал планы своего дяди, он хорошо его знал. Питни совершил непоправимую ошибку и мгновенно понял это.

— Капитан, — вмешался он в разговор, — возможно, лорд Фолкхэм будет чувствовать себя лучше, если я вообще не пойду с вами к Его Величеству. Я выполнил свой долг перед королем. Мне нет необходимости обвинять их, пусть их преступления сами говорят за себя.

Гаретт резко рассмеялся.

— Боитесь того, что я собираюсь рассказать королю, дорогой дядюшка? Беспокоитесь, что это может затронуть именно вас?

Капитан бросил на сэра Питни убийственный взгляд.

— Сэр, вы должны пойти с нами. Вы также должны объяснить, откуда вы узнали, что эта леди находится здесь.

В первое мгновение Мэриан решила, что сэр Питни собирается возражать, однако он заставил себя ответить с нарочитой беспечностью.

— Если вы на этом настаиваете, что ж… — пробормотал он, пожав плечами с видом оскорбленного достоинства.

Капитан кивнул стражнику, стоящему возле Мэриан, и тот, сняв с пояса пару ручных кандалов, надел их ей на запястья.

Оцепенев от невольного ужаса, когда холодный, тяжелый металл коснулся ее рук, Мэриан наблюдала, как Гаретт подошел к капитану и что-то тихо прошептал ему на ухо. Бросив на него все тот же тяжелый взгляд, капитан жестом подозвал одного из солдат и тихо отдал приказание. Тот кивнул и быстро покинул дом.

Затем другой солдат надел кандалы на руки графа. Гаретт стоял всего в нескольких футах от Мэриан и не сводил глаз с ее лица. В его взгляде она прочла мольбу и надежду, он словно говорил ей: «Доверься мне».

Как бы она желала этого, но еще никогда в жизни ей не было так страшно. Она нашла свою любовь среди всех бед и несчастий, обрушившихся на нее, и сейчас смертельно боялась потерять любимого, только теперь поняв, насколько он ей дорог. Он ободряюще улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ, вложив всю любовь и нежность, которые переполняли ее сердце, в эту улыбку.

Внезапно его глаза зажглись в ответ, и губы неслышно прошептали слова. Ей показалось, что он сказал: «Я люблю тебя», но она не была в этом до конца уверена. Он мог сказать и другое: «Я хочу тебя».

А затем их сразу вывели из дома. Гаретт шел впереди, весь воплощение спокойной уверенности, и она, глядя на него, почувствовала слабую надежду, что им еще суждено сюда вернуться.

* * *

Зал для приемов в Уайтхолле наполнился звуком гулких шагов, эхом раздававшихся под его высокими сводами. Сам Карл Второй восседал в большом дубовом кресле, внимательно разглядывая представшую перед ним странную компанию. Одной рукой он выбивал пальцами дробь на ручке кресла, что свидетельствовало о его крайнем нетерпении и недовольстве и было вызвано появлением сэра Питни Тарле, который вошел в зал так свободно и беспечно, словно ежедневно появлялся при дворе и был здесь желанным гостем. Затем капитан королевской гвардии ввел в зал лорда Фолкхэма. Заметив у него на руках кандалы, король мгновенно нахмурился.

Следом за Гареттом солдаты ввели Мэриан. При виде девушки король едва заметно вздрогнул и изумленно уставился на нее.

— Леди Мэриан? — спросил он, чуть приподнимаясь из своего кресла.

Она присела перед ним в глубоком реверансе, несмотря на мешающие ей кандалы, которые при этом громко звякнули. Король мгновенно вскочил на ноги.

— Немедленно снимите с леди эти ужасные цепи, — гневно приказал он капитану, замеревшему возле своих пленников. — И с лорда Фолкхэма также.

Капитан кивнул своим гвардейцам, и те быстро исполнили приказ короля.

— Что все это значит? — грозно спросил Карл. — Мне передали лишь какое-то нелепое сообщение, что Фолкхэм скрывает у себя преступника и просит аудиенции.

Казалось, в присутствии короля Питни потерял дар речи. Бросив на него уничтожающий взгляд, Гаретт выступил вперед.

— Ваше Величество, — сказал он, потирая запястья, на которых образовались ссадины от тяжелых кандалов. — Я вижу, вы узнали леди Мэриан.

Король кивнул.

— Мне сообщили несколько месяцев назад, что она умерла. — Он кинул короткий взгляд на командира королевской гвардии, побагровевшего от этих слов.

— Как вы видите сами, она жива, — продолжал Гаретт. — Я обнаружил ее возле моего поместья несколько недель тому назад. Она выдавала себя за цыганку — целительницу.

Карл вновь сел в кресло, храня на лице задумчивое выражение. Затем его брови взмыли вверх.

— А, так это и есть та самая очаровательная цыганочка, о которой я столько слышал от Хэмпдена?

Пришел черед Мэриан вспыхнуть от слов короля. Черт побери Хэмпдена и его длинный язык! Если только ей удастся выбраться живой из всей этой истории, она уж постарается сполна отплатить ему за эти сплетни.

— Именно так, — отвечал Гаретт, его тон стал чуть жестче. — Но лишь недавно я узнал, кто она на самом деле. И теперь это дало моему дяде возможность обвинить меня в предательстве моего короля.

— Ваше Величество, — поспешил вмешаться сэр Питни, — эта женщина, несомненно, помогала своему отцу в попытке отравить вас. Все знают, что именно она готовила лекарства. Всем также известно, что эти снадобья не покидали рук вашего лекаря с той минуты, как она отдала их ему. Поэтому мне казалось совершенно очевидным, что…

— Леди Мэриан, — произнес король, обрывая словоизвержение сэра Питни, — вы не дали нам возможность прежде допросить вас, но я уверен, вы понимаете, в каком сложном положении сейчас находитесь. Как бы мне ни было это неприятно, но я должен согласиться с тем, что говорит сэр Питни. Он очень четко перечислил все те причины, по которым нам приходится подозревать вас. Можете ли вы сказать что-нибудь в свое оправдание?

Глаза всех присутствующих в эту минуту были обращены к ней. Девушка судорожно глотнула, но при этом храбро встретила пронзительный взгляд короля.

— Я не преступница, Ваше Величество. Так же как и мой отец. Я не могу объяснить, каким образом яд попал в лекарство, которое я готовила, но клянусь честью, не я его туда положила.

Карл вздохнул.

— Понимаю. — Он перевел взгляд на Гаретта. — Это и есть та главная причина, по которой вы хотели посетить сегодня утром нашего заключенного?

Гаретт кивнул.

— Да, Ваше Величество. И думаю, вас должен заинтересовать результат моего допроса. Вы можете услышать это как от меня, так и от вашего узника. Перед тем как мы покинули мой дом, я взял на себя смелость просить капитана привести к вам вашего пленника, чтобы мы могли наконец распутать этот тугой узел.

Мэриан в смятении посмотрела на Гаретта, тот молча взял ее за руку и пожал, в то же время избегая ее взгляда.

— Что ж, в таком случае приведите его сюда, — приказал король.

За их спиной открылись двойные двери, и Мэриан обернулась, чтобы взглянуть на вошедшего в зал мужчину, которого сопровождали двое стражников. Он был слишком худ и неряшливо одет, но девушка мгновенно узнала его. Ее рот приоткрылся в беззвучном крике, колени подогнулись, и, если бы граф не подхватил ее, она бы упала.

— Отец? — прошептала она. Затем, увидев, что он заметил ее и улыбнулся, уже громче повторила: — Отец!

Мэриан казалось, что она сошла с ума. Ведь он мертв! Ей сказали, что он мертв! И все же он стоял перед ней, измученный и истощенный, но живой! В следующее мгновение она бросилась к нему в объятия, и он с такой силой прижал ее к себе, что у нее едва не затрещали кости. Но Мэриан не почувствовала боли. Бесконечная радость сияла в ее широко открытых глазах, когда она чуть отстранилась, чтобы взглянуть на него. Но тут же ее взгляд приобрел озабоченное выражение; она отметила его грязную, повисшую на нем одежду и нездоровую худобу.

— Это правда ты, папа? — спросила она, все еще боясь поверить своим глазам.

— Да, да, моя девочка, — заверил он ее с сияющей улыбкой.

В следующее мгновение сэр Генри обвел всех заинтересованным взглядом. Очевидно, он был удовлетворен тем, что увидел, так как еще шире улыбнулся и несколько раз кашлянул, чтобы прочистить горло.

Затем он перевел благодарный взгляд на Гаретта.

— Вижу, вы не лгали мне, милорд, — произнес он с признательностью.

Его слова и тон, которым они были сказаны, многое сказали Мэриан. Ясно, что совсем недавно они разговаривали. Она тут же припомнила, что сказал король о желании Гаретта посетить узника. Итак, Гаретт знал! Все это время он знал, что ее отец жив! Она повернулась к графу с выражением укора на лице.

— И ты… ты не сказал мне! — воскликнула она дрожащим от обиды голосом. — Как ты мог!

Искреннее раскаяние отражалось в каждой черточке его лица, когда он посмотрел ей в глаза. Он подошел к девушке, взял ее руку и прижал к сердцу.

— Я не был вполне уверен, что он еще жив, любимая, до тех пор, пока не поговорил с королем сегодня. А когда вернулся, чтобы сообщить тебе, то обнаружил солдат и этого негодяя.

Она недоверчиво покачала головой, не зная, что теперь думать. Здесь перед ней стоял отец, которого она считала все это время мертвым. Оказывается, Гаретт скрывал от нее это. Как же ей теперь ему верить?

Другим человеком, испытавшим шок от неожиданного появления на сцене сэра Винчелси, оказался сэр Питни. Он стоял как громом пораженный, но постепенно до него стало доходить, чем может грозить ему столь неожиданное появление его врага, и кровь прилила к его лицу.

Однако он сумел быстро справиться с изумлением, заменив его издевательской усмешкой.

— Какая трогательная сцена! Но она едва ли что-нибудь доказывает. Он все еще обвиняется в попытке отравить короля Англии, так же как и его дочь!

— Вы так думаете? — спросил насмешливо Гаретт. — Но давайте предоставим слово тому, кто действительно может пролить свет на это крайне запутанное дело. Этот человек ждет сейчас снаружи. Если Его Величество позволит…

Король кивком дал свое согласие.

Тогда с другой стороны зала вошел еще один гвардеец, сопровождающий невысокую бледную женщину, в которой Мэриан сразу узнала жену сэра Питни, бедняжку Бесс.

И в этот момент сэр Питни сделался белее жены. На этот раз он приходил в себя уже несколько дольше.

— Почему вы привели ее сюда? — прошипел он. — Она в тяжести. Как вы смели тащить ее через весь город, не посчитавшись с тем, что она носит ребенка, который вот-вот должен появиться на свет!

Король пронзительно, чуть прищурившись, взглянул на Гаретта:

— Почему она здесь, Фолкхэм?

Бесс казалась крайне испуганной и растерянной, но, услышав имя своего племянника, нашла его взглядом и даже отважилась на робкую улыбку.

Гаретт ободряюще улыбнулся ей в ответ.

— Она также может помочь нам распутать этот сложный клубок из лжи и тайн. Поэтому-то я и просил ее прийти к вам сегодня, еще не зная о планах сэра Питни. Как мы и договаривались, Ваше Величество, я был в Тауэре и задал кое-какие вопросы сэру Винчелси. Я даже пригрозил ему выдать леди Мэриан гвардейцам Вашего Величества, если он не скажет мне правду.

Мэриан застыла, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног. Как мог он поступить так низко! Да она теперь ни за что не захочет иметь с ним ничего общего! Никогда! Она попыталась вырвать свою руку из руки Гаретта, но он не выпустил ее.

— Сэр Генри был очень расстроен, что вполне понятно, — продолжал Гаретт. — Тем не менее он продолжал настаивать на своей невиновности. Мне показалось это очень странным. Ведь согласитесь, даже самый никчемный отец десять раз подумает, прежде чем принести в жертву своего ребенка ради спасения своей жизни, тем более что в данном случае ни о каком спасении речи не было. К тому же настоящий преступник уж наверняка бы сумел выдумать какую-нибудь историю, оправдывающую и его, и дочь, вместо того чтобы своими словами туже затягивать веревку на своей шее. Поэтому у меня почти не осталось сомнений в том, что сэр Генри говорил правду.

— Все это полная чушь! — громко возмутился сэр Питни.

Однако Карл не обратил никакого внимания на его реплику.

— Продолжайте, Фолкхэм, — кивнул он Гаретту.

— И все же меня, как и всех остальных, приводил в смущение этот факт, — вновь заговорил Гаретт. — Если не сэр Генри задумал и осуществил это преступление, то кто? Ведь сам сэр Генри настаивает на том, что леди Мэриан приготовила лекарства перед самым его отъездом в то утро и отдала ему прямо в руки. Он вышел с лекарствами из дома и не расставался с ними до тех пор, пока не пришло время применить их по назначению. Его рассказ полностью совпадает с тем, что сообщила мне леди Мэриан. Так кто и каким образом мог подложить яд в лекарство?

Карл наклонился вперед, с живым интересом внимательно слушая графа.

— Да, вот именно, кто и как? — И он бросил быстрый взгляд на бледное, застывшее в напряжении лицо сэра Питни.

Гаретт также обернулся к своему дяде.

— Скажите мне, тетя Бесс, помните ли вы ту шутку, которую я однажды сыграл с моим дядей, когда был ребенком? Когда я натер мылом его кружку? Затем, позже, когда он налил в нее эль, то был очень неприятно удивлен неожиданным вкусом и долго бранился. Вы это помните?

Бедная женщина нервно взглянула на мужа, но вопрос казался столь невинным, что она не видела причины, по которой не стоило бы отвечать. Она медленно кивнула.

— Он был очень зол на меня тогда, — продолжал Гаретт. — И с тех пор он еще долго проверял каждую кружку, каждую табакерку… каждый кисет — действительно ли он пуст, — прежде чем воспользоваться им.

Каждый кисет. Мэриан внезапно почувствовала, что дрожит, она догадалась, куда клонит Гаретт. Она наполняла кисеты, в которых хранились лекарства, но она никогда не проверяла их перед тем, как сделать это. Да и с какой стати? Ведь за день или два до этого она их тщательно стирала. Ей никогда не приходило в голову, что мешочек, в который она насыпала лекарство, может содержать какой-либо посторонний порошок… например, яд.

Сэр Генри наклонился, взял ее за руку и слегка пожал, стараясь успокоить и утешить.

Король, без сомнения, тоже понял, что хотел сказать Гаретт. Он выпрямился в своем кресле и, нахмурив лоб, задумчиво сказал:

— Если кто-нибудь мог проникнуть в комнаты к леди Мэриан и подложить в ее мешочки яд заблаговременно…

— Она сшила эти мешочки из белого шелка и наполняла обычно рано утром, при свете свечей, — вставил Гаретт. — Она никогда бы не заметила тонкую пыль мышьяка, присыпавшего дно мешочка. Любой имеющий возможность проникнуть в дом мог воспользоваться…

— Все это полная чушь! — заявил сэр Питни с деланным смехом. — Все эти ваши глупые рассуждения о кисетах и кружках с мылом. Если предположить, что все и в самом деле произошло так, как вы здесь описали, то это мог быть кто угодно! Найти виновного таким образом вам не удастся!

Гаретт быстро повернулся к Питни, пригвоздив его к месту своим пронзительным взглядом.

— Но ведь это был не просто «кто угодно», не так ли, дядюшка? Он наверняка должен был быть «круглоголовым» и особенно яро не любить Его Величество короля Англии. И он очень хотел получить назад Фолкхэм-хауз. Он хотел этого так сильно, что был готов пойти на убийство. Если бы сэра Генри удалось убрать с дороги…

— Все это пустые выдумки и грязные измышления! — возмущенно запротестовал сэр Питни. — У вас нет доказательств, милорд. Ни одного!

Гаретт вновь повернулся к Бесс и прямо взглянул на нее.

— Полагаю, кое-кто из присутствующих здесь может предоставить нам необходимые доказательства, если на то будет их воля. Я прав, тетя Бесс?

Питни напряженно застыл, все больше бледнея.

— Бесс, ты ведь не позволишь ему заставить тебя наговорить обо мне всякой лжи, ты слышишь меня, Бесс? — предупредил он ее.

Бесс казалась совершенно больной и измученной, и Мэриан от души пожалела ее. Но в то же время она не могла остановить Гаретта, понимая, как много зависит сейчас от слов жены сэра Питни. Ей так нужны были доказательства невиновности ее отца и себя самой!

— Вы можете что-нибудь сказать нам, тетя Бесс? — мягко настаивал Гаретт.

Бесс взглянула в сторону сэра Питни, и выражение ужаса исказило ее черты. Гаретт оставил сэра Генри и Мэриан и подошел к тете.

— Не позволяйте запугать себя, — сказал он, мягко взяв ее за руку. — Он больше не сможет обидеть вас, клянусь вам в этом. Совершенно не важно, что произойдет сейчас здесь и что за тем последует. Я не позволю ему больше издеваться над вами. Никогда.

Было заметно, что она колеблется. Она стояла, тяжело опираясь на руку Гаретта, прижав свободную руку к животу. Затем взглянула на Питни и быстро перевела глаза снова на Гаретта, однако не решилась встретиться с ним взглядом.

— Я… я ничего не знаю, милорд, — прошептала она.

В этот момент король поднялся во весь свой рост.

— Леди Бесс, — сказал он мрачным тоном, — вы находитесь сейчас в присутствии своего короля, не забывайте этого. Ложь здесь совершенно недопустима.

На лице Бесс отразились ужас и мучительная борьба, которая происходила сейчас в ее душе. В отчаянии она взглянула на Мэриан, и та ласково ей улыбнулась, желая подбодрить.

— Тетя Бесс? — тихо окликнул ее Гаретт.

Но вместо нее ответил Питни:

— Я не позволю вам мучить мою жену, Фолкхэм! — выкрикнул он со злостью. — Она же носит моего ребенка! Если она потеряет его из-за ваших абсурдных, голословных обвинений…

— Как я когда-то потерял отца и мать из-за вашей алчности? — прервал его Гаретт. В зале раздался удивленный шепот. Даже короля, казалось, эти слова застали врасплох.

— Думаете, я не знаю, по чьему приказу они были убиты? — ледяным тоном продолжал Гаретт, буравя взглядом сэра Питни. — Я ведь хорошо помню, как гонец от отца сказал мне, что если родители не прибудут вовремя в Вустер, то я должен буду спросить у вас, потому что только вы знаете точно, по какой дороге и в какое время они отправляются.

Бесс судорожно всхлипнула и покачнулась, но Гаретт поддержал ее, не дав упасть.

— Гаретт, — прошептала она так тихо, что в комнате мгновенно наступила полная тишина, все задержали дыхание, ловя каждое ее слово. — Он… он сказал мне, что ничего не знал… что он вообще не знал о том, что они уехали из Англии.

— Он все знал, — возразил Гаретт. — Я думал, что и вы знали.

Эти слова, казалось, вернули ее к жизни.

— Нет! — воскликнула она, вырываясь из рук Гаретта. — Нет! Я ничего, совсем ничего не знала до самого последнего времени! — Бесс сделала несколько шагов в сторону сэра Питни и, подняв руку, ткнула в него пальцем. — Так это ты убил их, ты? Признавайся! — закричала она почти в истерике. — Ты ведь всегда хотел заполучить земли Ричарда! Я слышала, как ты достаточно часто говорил об этом! Боже, ты убил моего брата! Что же ты за чудовище!

— Он лжет, Бесс, не слушай его, — с холодной угрозой произнес сэр Питни. — Вспомни, что я говорил тебе, подумай о ребенке!

— Ты никогда не увидишь этого ребенка! Никогда! Это не твой ребенок! — выкрикнула она. — И я никогда не позволю, чтобы моего ребенка вырастило такое чудовище, как ты!

Затем она повернулась к королю.

— Ваше Величество, мой племянник сказал правду, так же как этот невинный человек и его дочь. Мой муж задумал это отравление, так как очень хотел получить земли и поместье моего племянника. Но только я совсем недавно случайно об этом узнала…

— Она лжет, — завопил Питни. — Она тоже принимала в этом участие, клянусь!

— А у тебя есть этому доказательства? — холодно спросил Гаретт. — Нет, думаю, что нет! Она просто еще одна невинная жертва, на которую ты хочешь свалить ответственность за свои преступления. Но на этот раз у тебя ничего не выйдет.

Бесс между тем продолжала, и ее темные глаза пылали ненавистью:

— Зато у меня есть доказательства, Ваше Величество, в предательстве моего мужа! Если вы пошлете стражу за человеком по имени Эштон в наш дом, то сможете заставить его признаться в том, что он делал по приказу моего мужа. Он был его верным слугой, и я слышала, как они говорили о том, что именно он и подсыпал яд.

— Я убью тебя за это, ты, неблагодарная дрянь! — взвизгнул ее муж.

— Арестуйте его, — приказал король стражникам, и те в тот же миг двинулись в сторону сэра Питни.

Но, прежде чем они смогли его схватить, сэр Питни выхватил шпагу и в два шага оказался возле Мэриан, стоящей совсем близко от него. В мгновение ока он обхватил ее за плечи и приставил к горлу кончик шпаги.

— Если кто-нибудь двинется с места, чтобы меня арестовать, она тут же умрет, — крикнул он и потащил ее за собой к двери.

Мэриан чувствовала, как острый клинок царапает ей кожу, и постаралась отклониться от него.

В этот момент Гаретт выхватил свою шпагу из ножен.

— Только тронь хоть один волос на ее голове, Тарле, и я изрежу тебя на тысячу кусков. Отпусти ее!

Мэриан почувствовала, как шпага дрогнула в руках сэра Питни.

— Нет! — крикнул он, продолжая пятиться к двери. — Я с удовольствием проткну насквозь ее нежную шейку, прежде чем ты успеешь достать меня, грязный, шелудивый щенок!

Он изо всех сил дернул ее на себя, но Мэриан уперлась обеими ногами, отчаянно сопротивляясь. Она понимала: если ему удастся вытащить ее из зала, у нее не останется никакой надежды на спасение.

— Ну, убей меня, негодяй! — выкрикнула она. — Я все равно никуда с тобой не пойду! — В ее голосе слышалось сейчас гораздо больше уверенности и смелости, чем она чувствовала на самом деле. — Убей меня, но только учти, что в ту же минуту умрешь и ты, так как Гаретт уже никогда не выпустит тебя отсюда живым!

Гаретт стоял не двигаясь, бледный как смерть, и не отрывал пристального взгляда от кончика шпаги, опасно застывшего возле горла девушки.

— Не будь дурой! — зло прошипел ей на ухо Питни и сильнее надавил на шпагу. По шее потекла струйка крови.

Лицо Гаретта превратилось в жуткую маску ярости и боли, но Мэриан, как ни странно, сохраняла хладнокровие. От отчаяния она вдруг сделалась очень храброй.

— Это всего лишь укол, — язвительно сказала она Питни. — Убей меня, попробуй, и ты увидишь, что будет с тобой. Ну же, не медли, другим путем я добровольно не покину этот зал вместе с тобой.

Несколько ужасных мгновений она ждала, что он и в самом деле убьет ее. Мэриан задержала дыхание, с отчаянием спрашивая себя, зачем она так рискует. Но внезапно Питни с силой оттолкнул ее от себя в направлении Гаретта. Девушка, не удержав равновесия, оказалась на полу, а сам сэр Питни бросился к двери, но тут путь ему преградили двое солдат с обнаженными палашами.

Питни мгновенно развернулся и кинулся к другой двери, но здесь его уже ждал Гаретт со шпагой в руках.

— Наконец-то пришло время ответить за все, — сказал граф, угрожающе качнув шпагой перед самым носом своего заклятого врага.

— Никогда! — крикнул тот и с отчаянием загнанной в угол крысы ринулся в атаку на Гаретта.

Мэриан вскрикнула, но ей не стоило беспокоиться. Гаретт с легкостью парировал выпад и сам нанес ответный удар, заставивший Питни покачнуться. Но на ногах ему все же удалось удержаться, и он вновь бросился на племянника.

— Как жаль, что они убили того мальчишку-слугу, а не тебя, — с ненавистью выкрикнул он. — Ты был бы уже мертв, вместе со своими родителями. А тебя никогда не интересовало, страдали ли они перед смертью? Я мог бы рассказать тебе…

Гаретт сделал выпад, прерывая поток ядовитых насмешек, но его противник отклонился, отражая удар.

— Твоя мать умоляла пощадить их. Я все еще слышу ее слова…

Мэриан поняла, что Питни пытается разозлить Гаретта, вывести его из себя и хотя бы на мгновение ослабить его внимание. Однако и Гаретт это также отлично понимал, его лицо приобрело сосредоточенное, отрешенное выражение.

— Мать никогда тебя ни о чем не молила, — ответил он резко. — А вот ты скоро будешь на коленях вымаливать пощаду! Так же как ты просил милостыню у дверей коммерсантов и ростовщиков!

С перекошенным от ярости лицом Питни нанес ловкий удар, но Гаретт достойно отразил его и, припав на одно колено, снизу пронзил грудь своего разъяренного, потерявшего осторожность противника.

На одно короткое мгновение все словно замерло. Питни с удивлением и ужасом смотрел на Гаретта, а тот застыл неподвижно, глядя на своего врага с таким же выражением ужаса на лице. Затем шпага выпала из рук Питни и со звоном покатилась по каменному полу.

Гаретт резким движением выдернул свой клинок, и Питни рухнул на колени.

— К черту… — прохрипел он, а Мэриан невольно задумалась, к кому относилось это пожелание: к себе или к Гаретту.

А затем он замертво растянулся на полу.

 

23

В зале для королевских аудиенций воцарился хаос. Гаретта и лежащего возле его ног сэра Питни мгновенно окружили гвардейцы. Бесс в шоке смотрела, как король поднялся из своего кресла и подошел к ней. Сэр Генри бросился к Мэриан и подхватил ее, когда она, казалось, уже готова была без сил рухнуть на пол.

— Все кончилось, Мина, — прошептал он, заключая ее в свои крепкие, такие надежные объятия.

Она позволила себе на несколько минут прижаться к нему, нуждаясь в утешении и тепле, которые он готов был предложить ей. Но она не могла удержаться от того, чтобы не посмотреть на Гаретта. Граф стоял в окружении солдат, и на его лице не было ни намека на облегчение — только глубокая печаль и боль.

Король знаком велел солдатам вывести из зала Бесс, и бедная женщина поспешно вышла, прижимая ко рту руку, словно сдерживая крик. Затем он остановился возле Гаретта и капитана гвардейцев. После короткого тихого разговора вполголоса двое солдат под руководством капитана вынесли из зала тело сэра Питни, в то время как мгновенно появившиеся слуги стерли с мраморного пола кровь и все следы произошедшей здесь трагедии.

Мэриан ничего не могла с собой поделать, слезы помимо ее воли текли и текли по ее щекам. Так много крови и так много боли, больше для Гаретта — не для нее. Она не отрываясь смотрела на любимого. Его глаза с беспокойством скользили по залу, пока не встретились с ее взглядом, и тогда нежность и любовь сменили боль и печаль его взгляда. Что станет теперь с их любовью? — спрашивала себя Мэриан, в то время как Гаретт спешил через зал туда, где стояла она с отцом. Он сказал, что никогда не покинет ее. И все же он никогда не обещал жениться на ней.

Когда он подошел к ним, то выглядел смущенным и растерянным, словно чувствовал себя лишним рядом с ними. Сэр Генри разжал объятия, хотя и продолжал обнимать дочь за плечи, словно стремился защитить ее от всего света.

— Благодарю вас, что вы вернули мне мою девочку, — проникновенно сказал он, обращаясь к Гаретту. — Я едва сам не умер от горя, думая, что она мертва.

Мэриан почувствовала угрызения совести и попыталась оправдаться:

— Я бы никогда не позволила Тамаре распространять такую ложь о себе, если бы знала, что ты жив. Я бы ни за что не бросила тебя одного в Тауэре.

— Что ж, значит, остается только сказать спасибо его светлости, что он ничего не сказал тебе обо мне, — взволнованно сказал сэр Генри. — Иначе мы оба оказались бы в Тауэре.

— Я в этом сомневаюсь, — раздался сзади голос короля. — Я бы никогда не смог заточить вашу прелестную дочь в Тауэр. Как только солдаты привели бы ее ко мне, чтобы я задал ей несколько вопросов, и она обратила бы на меня невинный взгляд этих прекрасных, чистых глаз, как я немедленно бы понял, что она говорит правду.

Мэриан чуть отодвинулась от отца и с ясной улыбкой посмотрела на короля. Затем, бросив быстрый взгляд на Гаретта из-под опущенных ресниц, сказала:

— Ваше Величество очень добры ко мне, но боюсь, все было бы не так уж просто. Во всяком случае, с лордом Фолкхэмом так не получилось. Он очень долго не хотел мне верить, даже тогда, когда я и в самом деле говорила одну только правду.

Гаретт вспыхнул, и на его лице появилось такое искреннее раскаяние, что Мэриан тут же пожалела, что не может взять свои слова обратно.

— Леди Мэриан права, — сказал он, а в глазах читалась мольба понять его. — Боюсь, за тяжкие годы моего детства я стал слишком подозрительно относиться к кому бы то ни было, даже к прекрасной, невинной благородной девушке. Но с моей стороны было жестоко не говорить ей о том, что ее отец жив. Я должен был больше доверять ей.

Его взгляд, полный любви и раскаяния, проник Мэриан в самую душу. На мгновение она забыла обо всем на свете и видела лишь это любимое, молящее о прощении дорогое лицо.

— Теперь это уже не имеет никакого значения, милорд, — тихо прошептала она.

— Но, я надеюсь, вы понимаете, что поставили меня в очень затруднительное положение, — прервал их король, сердито хмурясь. — Лорд Фолкхэм и сэр Генри — оба имеют права на Фолкхэм-хауз, и теперь, когда мы убедились в том, что сэр Генри ни в чем не виновен, встает вопрос, как разрешить это затруднение?

— Здесь нет никакой проблемы, Ваше Величество, — заявил сэр Генри, подмигнув дочери. — Лорд Фолкхэм и я обговорили этот вопрос, еще когда он приходил ко мне в Тауэр.

— Вот как? — спросил заинтригованный Карл. — И как же вы намерены поступить?

— Мне кажется, прежде я должен поговорить с… — начал Гаретт.

Но сэр Генри заговорил одновременно с ним:

— Я собирался сохранить за собой поместье только как приданое для своей дочери. Сам я предпочитаю жить в Лондоне, если, конечно, Ваше Величество по-прежнему доверяет мне и позволит сохранить мою нынешнюю должность королевского врача. Его светлость может вернуть себе Фолкхэм-хауз, который в любом случае по праву принадлежит ему, и, что самое главное, мне не придется беспокоиться по поводу приданого моей дочери, так как его светлость согласен взять в жены Мэриан, что прекрасно решает все проблемы.

Мэриан почувствовала, как у нее от волнения пересохло во рту. Широко раскрытыми от удивления глазами она посмотрела на Гаретта, тот встретил ее взгляд с настороженной улыбкой.

— Мы в общих чертах уже все обсудили, — продолжал сэр Генри, — и я уверен, что мы придем к окончательному соглашению без каких-либо затруднений.

— Вот что я называю компетентным решением, достойным такого ученого мужа, каким являетесь вы, мой дорогой Винчелси, — довольно заметил король. — И должен сказать, что меня это решение радует еще и потому, что мне приятно будет увидеть, как один из моих самых верных и любимых подданных женится на столь очаровательной, храброй молодой женщине.

Мэриан едва заметила комплимент, она слышала в этот момент, лишь как гулко бьется ее сердце. Выйти замуж за Гаретта? Ей трудно было поверить в такое счастье. Но затем до нее дошли другие слова ее отца. Гаретт хочет владеть Фолкхэм-хаузом! Ее вновь охватили сомнения. Какую роль в его решении жениться на ней сыграло стремление вернуть свое поместье? Одна ее половина отказывалась поверить в это, но вот другая тут же напомнила ей, что Гаретт всегда получал то, чего хотел, а сейчас он хотел Фолкхэм-хауз.

— Папа, но разве ты не собираешься узнать мое мнение об этом? — громко спросила она. — Неужели ты хочешь выдать меня замуж вот так, даже не спросив моего согласия, просто для того, чтобы решить проблему владения поместьем?

Сэр Генри мгновенно смутился. Другой на его месте тут же возмутился бы, сказав, что она обязана слушаться его, так как он — ее отец. Но сэр Генри был мягким человеком и никогда не навязывал Мэриан своей воли.

— Но я думал… — растерянно начал он.

Однако король с громким фырканьем прервал его.

— Это очень интересно, Фолкхэм! По-видимому, леди нисколько не интересует ваш громкий титул и все возрастающее состояние. — Он повернулся к Мэриан. — Так вы не хотите выходить замуж за лорда Фолкхэма, красавица?

Она покраснела от унижения и стыда, в то время как Гаретт застыл с непроницаемым выражением на лице. Она совершенно не хотела ставить его в неловкое положение, но и дать согласие на брак, если он стремился к этому только ради своего поместья, она не могла.

Взгляд короля помрачнел, и улыбка постепенно погасла.

— Он, я надеюсь, не навязывал вам свое внимание силой?

— Навязывал силой? — переспросил ее отец, обеспокоенно хмурясь.

— Нет-нет, Ваше Величество, — поспешила она их уверить, встретив тревожный взгляд отца. — Конечно, нет. Но я бы хотела…

— Ваше Величество, — прервал ее Гаретт. — Если бы я мог наедине поговорить с леди Мэриан, то уверен, мы бы очень скоро разрешили все наши недоразумения.

— Вы в самом деле так думаете? — переспросил король, от души забавляясь всей этой сценой. — Ну хорошо, пусть так и будет, если леди согласна остаться с вами наедине.

— Мэриан? — спросил все еще встревоженный отец. — Ты согласна поговорить с его светлостью наедине несколько минут?

Мэриан неловко кивнула, чувствуя страшное смущение и страх. Если только Гаретт заговорит сейчас о тех выгодах, которые принесет их брак, это окончательно убьет ее. И все же в том, как Гаретт смотрел на нее, не в силах отвести взгляд от ее лица, ей виделась последняя надежда. Она знала, что если откажется сейчас выслушать его, то потом будет жалеть об этом всю свою жизнь.

Тем временем король, взяв под руку сэра Генри, уже направился к выходу, что-то вполголоса объясняя ему и многозначительно посмеиваясь.

Они остались одни, и комната мгновенно погрузилась в тишину.

Мэриан смотрела вниз на свои руки, не зная, как начать.

— Милорд, вы не должны чувствовать себя обязанным… жениться на мне, чтобы сохранить Фолкхэм-хауз. Я знаю, что сказал мой отец, но я не хочу этого, и я была бы вполне довольна, если бы жила вместе с ним здесь, в городе.

— Вот как? — спросил Гаретт, подходя к ней. — И вы были бы здесь счастливы, проведя всю свою жизнь вместе с отцом? — Он на мгновение запнулся. — Или, может быть, вы имели в виду нечто иное? — спросил он с горечью. — Возможно, у вас уже есть на примете какой-нибудь лорд или маркиз… кто-нибудь вроде Хэмпдена?

Она отчаянно замотала головой, слезы, внезапно брызнувшие из глаз, мешали ей увидеть ту нежность, которая вдруг появилась в его взгляде.

— Нет, — прошептала она, — никого другого у меня нет.

В один шаг он преодолел последние разделяющие их ярды и сжал в объятиях.

— Не плачь, моя цыганская принцесса, — пробормотал он, зарываясь лицом в золото ее волос. — Ты разбиваешь мне сердце. А я не могу позволить себе это, потому что оно у меня всего одно и давно уже принадлежит тебе.

Она подняла к нему свое залитое слезами лицо.

— Пожалуйста, не говори так, если ты имеешь в виду совсем другое.

— Но я никогда ничего иного и не имел в виду, — горячо заявил он, осторожно стирая согнутым указательным пальцем слезы с ее щек. — Я знаю, ты сердишься на меня за то, что я не сказал тебе правду о твоем отце. Ты, конечно, имеешь право на меня обижаться, но клянусь, я сделаю все, чтобы ты простила меня, если только ты выйдешь за меня замуж. Я очень хочу, чтобы ты стала моей женой, Мина. И вовсе не потому, что стремлюсь вернуть назад свое поместье.

— А тогда почему? — спросила она. Она так жаждала услышать сейчас эти самые главные слова, что ей казалось, она умрет, если он не произнесет их.

И тогда он улыбнулся. Первый раз с тех пор, как она его узнала, она могла бы сказать, что он выглядел по-настоящему радостным и светлым, как тот мальчик Гаретт «с открытым сердцем», о котором она когда-то прочитала в книге много лет назад и о котором мечтала в детстве.

— Потому что ты прекрасна и добра. И потому, что мои люди обожают тебя. И еще потому, что мой камердинер и твоя тетя убьют меня, если я оставлю тебя здесь.

Мэриан не могла сдержать улыбки.

А затем он стал серьезен, и глаза его потемнели, словно небо в дождливый день.

— И еще потому, что я хочу тебя больше, чем что-либо в своей жизни, — продолжил он пылко. — Больше, чем получить назад свое поместье, и больше, чем отомстить своему дяде. Но главное, потому что я люблю тебя. Я не понимал этого до сегодняшнего дня, до того, как поговорил с твоим отцом. Но я знаю, что все это время любил тебя.

Ее сердце замерло от счастья, а потом бешено забилось. Наконец-то она смогла пробиться к его сердцу через все барьеры и преграды, которые он с таким тщанием возводил. После всех бед и несчастий, всех страхов и волнений он принадлежал ей!

— Ну так что? — спросил он, заглядывая в ее сияющие от счастья глаза. — Сможешь ли ты найти в своем сердце немного любви для такого закоренелого грешника, как я, с душой, покрытой шрамами, и телом, ноющим от старых ран?

Мэриан приподнялась на цыпочках и прижалась поцелуем к его губам.

— Возможно, со временем, милорд, — поддразнивая, прошептала она.

Он крепче сжал ее в объятиях и вернул ей поцелуй с такой страстью и пылом, что тут же почувствовал, как она слабеет под его бешеным напором.

— Скажи мне, — прошептал он, на мгновение отрываясь от ее губ. — Скажи мне это, Мина!

— Я люблю тебя, — произнесла она с трудом, едва переводя дыхание. — Я люблю тебя уже очень давно, мой бедный, дорогой изгнанник.

— И ты выйдешь за меня замуж, — сурово добавил он тоном, не терпящим возражений.

— И я выйду за тебя замуж, — покорно повторила она.

А затем она уже больше ничего не смогла сказать, даже если бы и захотела, так как он надолго завладел ее ртом.

В этот момент король и сэр Генри осторожно заглянули в зал, чтобы посмотреть, как тут продвигаются дела. Заметив парочку, замершую в объятиях друг друга, сэр Генри тут же вскипел и хотел уже было вмешаться, но король поспешно подтолкнул рассерженного отца к двери.

— Не беспокойтесь, — с добродушной улыбкой прошептал Карл. — Я думаю, они вполне могут все уладить сами. — И, выйдя вслед за сэром Генри, осторожно прикрыл за собой двери.

 

Эпилог

— Папа! Мама! Посмотрите, что мне подарила тетя Тамара!

Гаретт, стоящий под яблоней, с улыбкой повернулся, чтобы полюбоваться своей четырехлетней дочкой Беатрис, бегущей к ним по траве.

Тамара шла сзади, чуть отстав от девочки. Малышка зажала в своем маленьком кулачке что-то черное и весело размахивала этим над головой, словно знаменем.

— Что это? — улыбаясь, спросила Мэриан. Она сидела на земле там же, под яблоней, и яркие лучи полуденного солнца играли в ее волосах.

Гаретт почувствовал, как у него перехватывает дыхание, когда его взгляд вернулся к жене и упал на ее густые волосы цвета темного золота и лицо, освещенное тем необыкновенным светом, которое появляется на лице матери, знающей, что скоро ее ребенок — их ребенок — появится на свет.

Беатрис подбежала к родителям, запыхавшись от быстрого бега. Она посмотрела на Гаретта с задорной улыбкой, так похожей на улыбку Мэриан. Гаретт ласково погладил дочь по голове.

— Что ты там нашла, малышка?

Ее светлые голубые глаза сияли восторгом, когда она показала ему кусок черного шелка. Гаретт улыбнулся, узнав его, и взглянул на Мэриан.

— Моя маска, — удивленно пробормотала она. — Где ты ее нашла?

Присев на землю возле матери, Беатрис положила маску ей на колени, благоговейно погладив ее ладошкой.

— Она лежала в коробке со старой одеждой. Тетя Тамара сказала, что я могу поиграть с ней, пока не придет дядя Уилли. А потом мы нашли вот это! — Она восторженно посмотрела в лицо матери.

— Тетя Тамара сказала, что это твоя.

— Да, — ответил дочери Гаретт. — Твоя мама носила ее, когда я впервые ее увидел. — И тут же в памяти всплыло воспоминание: лавочка мистера Тиббета, невысокая изящная женщина в черном плаще и прекрасные карие глаза, впервые посмотревшие на него через прорези маски.

Мэриан взглянула на него и улыбнулась. Конечно, она тоже все помнит, подумал он. Гаретт положил руку ей на плечо, она накрыла ее своей. Они постоянно чувствовали эту глубокую связь между ними, крепнущую год от года. Улыбки, взгляды, легкое касание рук…

— Почему мама носила маску? — продолжала свои вопросы Беатрис.

— Она не хотела, чтобы я увидел, как она красива, — ответил Гаретт с усмешкой. — Она знала, что как только я увижу ее, то тут же захочу жениться на ней.

Громкое фырканье напомнило Гаретту о присутствии Тамары.

— Она знала, что ты тут же захочешь кое-что еще, я так думаю, — насмешливо заметила она.

Мгновенно вспыхнувшее лицо Мэриан заставило Гаретта снова усмехнуться.

— Ну, может, ты и права, — согласился он и чуть сжал плечо жены.

— Вам бы лучше попридержать язык при Беатрис, — остановила их Мэриан, еле сдерживаясь, чтобы самой не улыбнуться.

Однако Беатрис едва ли поняла, о чем говорили взрослые. Одна из собак выбежала из псарни, и девочка, вскочив на ноги, со смехом бросилась догонять ее, маска была тут же забыта.

— Я приведу ее, — пробормотала Тамара и, приподняв юбку, быстро побежала следом за девочкой, ворча что-то себе под нос.

Гаретт опустился на колени возле Мэриан и поднял маску.

— Ты можешь мне не верить, — сказал он, внимательно разглядывая кусок черного шелка, — но все время, когда ты пользовала мою рану в ту роковую ночь, я не мог поверить, что за этой маской скрывается лицо, обезображенное оспой. Я был уверен, что ты так же чарующе прекрасна, как и твой голос.

Мэриан с насмешливой, недоверчивой улыбкой взглянула на него.

— Мой голос? Да я ведь только и делала, что грубила тебе тогда.

Он покачал головой и выпустил из рук маску, которая плавно упала Мэриан на колени.

— Не всегда. Ты говорила о цветах, хотя в моем сердце в то время росли одни сорняки. И тогда я впервые понял, что ты нужна мне. Я хотел обладать цветком, что скрывался за тем таинственным покровом, которым ты себя окружила.

Он сел рядом на землю и взял ее за руки.

— Правда, у меня ушло некоторое время на то, чтобы извлечь тебя из этого покрова из тайн. Но, слава Богу, в конце концов мне все же это удалось. — Он нежно погладил ее по щеке, а затем провел большим пальцем по губам, очерчивая их мягкие линии.

— И ты обнаружил цветок, который надеялся там найти? — прошептала она, задышав чуть быстрее.

— И цветок, и кое-что гораздо большее, — пробормотал он. — Я нашел чудесный сад. Сад любви, где мое сердце срослось с твоим.

Его долгий нежный поцелуй не мог погасить ее счастливую улыбку.