Плотно запахнувшись в плащ, Мэриан сидела на жестком деревянном кресле возле только что разожженного камина и со все возрастающей тревогой наблюдала за Гареттом, который в это время обсуждал с хозяином постоялого двора вопрос об оплате. Комната, которую он снял для нее, казалась совсем маленькой и тесной, но Мэриан была так измучена и взволнована, что ей сейчас было все равно. Она уловила обрывки разговора о том, что «…подъедут еще двое» и «…завтрак подайте рано», С большим запозданием она поняла, что эта комната предназначалась им двоим.

Это открытие заставило ее сердце сильнее забиться от страха, к которому примешивалось еще какое-то странное чувство… Предвкушение? Любопытство? Она не стала открыто выражать свой протест при хозяине, так как понимала, что ни к чему хорошему это все равно не приведет, только еще больше разозлит Гаретта. А Мэриан не сомневалась, что он и так сильно рассержен. С того самого момента, как они покинули Тамару и Уильяма, Гаретт воздерживался от разговоров. В дороге ей каким-то образом все-таки удалось заснуть, наверное, ее укачал размеренный бег коня, к тому же ее поддерживали сильные и такие надежные руки Гаретта. Когда они подъехали к постоялому двору, девушка проснулась, и Гаретт, не сказав ни единого слова, крепко взяв ее за руку, ввел внутрь.

Однако ей и не нужны были слова, чтобы понять, как он зол. Всем своим существом она чувствовала исходящие от него волны с трудом сдерживаемого гнева. Она понимала, что он еще не остыл после этого отвратительного происшествия с солдатами, но также опасалась, что его ярость может в любую минуту обратиться против нее.

И у него таки были причины для гнева, пришлось ей признать. Как дочь благородного человека, дворянина, она никогда еще до сегодняшней ночи не сталкивалась так близко с насилием и жестокостью. Правда, помогая отцу, она не раз видела бедных женщин, ставших жертвами насилия, которое солдаты хотели учинить над ней и Тамарой. Но отец никогда не подпускал ее к ним близко и сам занимался врачеванием их телесных и душевных ран. Не приходилось ей также видеть, чтобы кого-нибудь избивали с такой жестокостью, как сегодня били Уильяма.

События этой страшной ночи потрясли девушку. Теперь она поняла, почему Тамара постоянно стремилась ее защищать и была так осторожна. Неудивительно, что Гаретт твердил ей о том, что она нуждается в покровителе и защитнике. Она вспомнила, как грубые солдатские руки сжимали ее грудь, и содрогнулась от ужаса и отвращения. Теперь, после всего пережитого, предложение Гаретта показалось ей более соблазнительным, чем прежде. Внезапно перед ее мысленным взором предстала вся ее будущая жизнь: бесконечные скитания по дорогам, гнетущий страх, непредвиденные встречи с такими грубыми, жестокими насильниками, как сегодняшние солдаты. Не лучше ли смириться и позволить Гаретту получить то, чего он так жаждет, в обмен на его покровительство и защиту?

Но нет! Что за недостойное малодушие! Как она может хотя бы думать об этом! Это никак не соответствовало ее представлениям о святости брака и важности брачных клятв. Ведь, в конце концов, ее отец рисковал своим благополучием и положением в свете, когда заключил законный брак с ее матерью. Он женился на цыганке потому, что слишком любил и уважал ее, чтобы предложить что-либо иное.

Отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что Мэриан хотя бы задумалась о подобной возможности — принести в жертву свое достоинство и самоуважение — всего лишь из страха стать жертвой грубых мужланов. Ради своего отца она обязана устоять против соблазна и отказаться от предложения Гаретта, которое было сделано не по зову сердца, а единственно по желанию плоти.

Подумав так, она осмелилась взглянуть на графа, стоящего прямо перед ней. Даже усталый и раздраженный, он показался ей потрясающе красивым. И она должна была признаться, что существовали и другие, не менее важные причины, по которым она не должна была ему позволить соблазнить себя. Она никогда бы не смогла уступить ему, не отдавшись всецело не только телом, но и душой. А для него это была бы всего лишь небольшая интрижка. Если только она уступит ему, ее боль будет еще острее и мучительнее, чем если она просто его покинет. И теперь, более чем когда-либо раньше, она должна найти способ сбежать от него, или ей придется навсегда потерять собственную душу.

Тем временем Гаретт вышел из комнаты вместе с хозяином. Она безо всякой надежды оглядела помещение и временно отбросила мысли о побеге. Гаретт стоял прямо за дверью, до нее долетал его громкий голос, когда он своим обычным властным тоном отдавал распоряжения слугам.

Мэриан ждала в нетерпении, всем сердцем желая, чтобы их разговор, каким бы он ни был, уже остался позади. В полном смятении чувств она наблюдала за тенями от пламени в камине, извивающимися на противоположной стене. Тени танцевали необычный, завораживающий танец — темные отражения, словно из иного мира, повторяли танец огня. Эти лишенные света пальцы, казалось, дотягивались до нее, искушая, увлекая, притягивая…

Она резко отвернулась от извивающихся теней, которые, казалось, намекали на темные стороны всего яркого, светлого, манящего. Они слишком отчетливо напомнили ей о переплетающихся сейчас в ее душе противоречивых чувствах — неуверенности и смущения, огорчения, что ее поймали, и… как бы ей ни стыдно было в этом признаться, над всем этим господствовало чувство огромного облегчения оттого, что она снова рядом с ним.

Гаретт возвратился один, и сердце у нее замерло, а затем быстро забилось, словно испуганная птичка в клетке.

Он очень тихо прикрыл дверь и запер ее на задвижку. Скрежещущий звук металла наполнил ее душу тревожным, почти пугающим ощущением неотвратимости наступающей развязки. Как ни странно, но Мэриан в действительности нисколько не боялась графа. Она чувствовала: он никогда не причинит ей вреда. Но она панически боялась предстоящего разговора, так как своими искусными речами ему всегда удавалось опутать ее, установить какие-то новые рамки и ограничения.

В комнате повисла неловкая тишина. Граф внимательно изучал ее с ног до головы. От его пристального взгляда не могли ускользнуть ни травинки, прилипшие к плащу, ни следы грязи, ни разорванные завязки плаща. На его щеках отчетливо заиграли желваки, и девушка невольно вздрогнула в ожидании грозной отповеди.

— Я должен был бы убить его. Мне надо было убить их всех! — наконец произнес он с такой яростной ненавистью, что она невольно изумилась той выдержке и самообладанию, которые он проявлял все это время.

Мэриан поднялась с кресла и повернулась к нему.

— Но их было так много. Вы сами могли бы погибнуть, если бы попытались сделать это.

— А разве для вас это имеет какое-нибудь значение?

Эти слова, казалось, вырвались помимо его воли. Он шагнул к ней, не отрывая глаз от ее лица, а затем, сорвав резким движением свой плащ, бросил его на другое кресло, стоящее возле камина.

— Ведь вам было все равно, что я пережил, когда вы сбежали от меня? Так что же беспокоиться о том, умер бы я или остался жив?

Он резко отвернулся и с горькой печалью уставился в огонь, словно ему было нестерпимо больно смотреть на нее в ожидании ответа. Сердце Мэриан внезапно сжалось. Она вдруг увидела морщины, пролегшие в углах его губ, усталое, осунувшееся лицо и почувствовала нестерпимое желание утешить его, стереть эту горечь с его лица.

— Но я ни за что бы не хотела, чтобы вы погибли от рук этих негодяев, милорд. И я уверена, вы знаете об этом. Что бы вы обо мне ни думали, но я действительно искренне вам благодарна за…

— К черту! Мне не нужна ваша благодарность, — крикнул он так яростно, что она невольно вздрогнула и неосознанным движением еще сильнее запахнула на себе плащ. Он вновь обратил на нее свой пылающий взгляд. — Есть только один способ выразить мне вашу благодарность.

Она не посмела спросить его, что это за способ.

— Это не то, что вы подумали, — добавил он, увидев выражение ее лица и густой румянец, заливший щеки. — Хотя, Бог свидетель, я бы очень хотел этого. И то, что я сейчас хочу попросить у вас, вы должны мне за все те мучительные часы, которые я провел, воображая себе, в какую беду вы могли попасть. И за ту муку, которую испытал, когда увидел, что, к несчастью, оказался прав…

Он оборвал себя с тихим проклятием. Она, казалось, была не в состоянии посмотреть ему в глаза, так как ее мучило раскаяние, хотя она и убеждала себя, что ее вины в том нет и что раскаиваться должен он, так как именно он толкнул ее на побег. И все же…

— Так что же… что вы хотите от меня? — запинаясь, пробормотала она.

— Я хочу услышать вашу клятву. — Он коротко, сухо рассмеялся. — Я и не надеюсь, что это может что-то значить для цыганки, но вы как-то говорили мне, что вас воспитывали на других принципах. — Мэриан взглянула на него и по выражению его лица, освещенного сейчас пламенем камина, поняла, что он очень серьезно относится к своим словам. — Как дочь своего отца, человека благородного, поклянитесь, что никогда больше не воспользуетесь ни малейшей возможностью, чтобы сбежать от меня. Поклянитесь, что вы никогда не покинете Фолкхэм-хауз без моего разрешения.

У Мэриан упало сердце. Его требование ничуть не удивило ее, но она не могла дать ему такого обещания. Ведь побег был ее основной целью и надеждой, ибо если она останется…

— Поклянитесь, Мина! — почти прорычал граф, придвинувшись к ней так близко, что она могла прочитать отчаянную решимость в каждой черточке его сурового застывшего лица.

— Не могу, — прошептала она, и в ее сразу потемневших золотистых глазах отразилось явное сожаление.

Его руки сжались в кулаки, словно он с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на нее.

— Так, значит, вы предпочитаете рисковать, что вас изнасилуют или, еще того хуже, убьют какие-нибудь гнусные подонки вроде сегодняшних солдат, чем жить со мной?

— Нет! Вы знаете, что это не так! — воскликнула она. От рыданий у нее внезапно перехватило горло, ибо она больше не могла скрывать от самой себя тот очевидный факт, что, если бы не все эти трагические обстоятельства, она бы предпочла остаться с ним навсегда.

— Вы хотя бы отдаете себе отчет, что произошло бы сегодня ночью, не подоспей я вовремя?

Прежде чем она успела ответить, он потянулся и одним резким рывком дернул за завязки ее плаща. В мгновение ока плащ оказался на земле возле ее ног, а она потрясенно уставилась на него. Растерзанный лиф платья едва прикрывал соски ее обнаженной груди, и на белой коже отчетливо выступили багровые синяки. При виде столь явного свидетельства жестокости, с которой пришлось столкнуться девушке, в темных глазах Гаретта вспыхнула отчаянная, безудержная ярость.

Он легко дотронулся до одного из синяков.

— Это всего лишь слабый пример того, что бы они могли сделать с вами. И тем не менее вам все равно, вас это даже не волнует!

— Конечно, мне не все равно! Неужели вы думаете, что мне бы не хотелось путешествовать так, как мне нравится, без риска, что на меня могут напасть и надругаться подобные негодяи только из-за того, что я цыганка! Мне совсем не все равно, милорд, и, думаю, вам даже трудно понять, до какой степени меня это волнует!

— Тогда позвольте мне защищать вас, — произнес он так, словно это было решением проблемы. — Примите мое покровительство. Поклянитесь, что вы никогда меня не покинете. Клянитесь же!

— Я… я не могу, — повторила она чуть хрипло, пытаясь справиться с комком, застрявшим в горле. — По той же самой причине, которая заставила меня сегодня утром сбежать из Фолкхэм-хауза, я не могу пообещать вам не попытаться сделать это снова.

Он впился в нее взглядом в тщетной надежде обнаружить хоть какое-нибудь проявление слабости, заставившей бы ее сдаться. Освещенное дрожащим светом камина, его лицо показалось ей почти дьявольски пугающим и… прекрасным.

Она упрямо подняла голову, не в силах удержаться хотя бы от такого жеста неповиновения. Она не позволит ему запугать себя только из-за того, что произошло сегодня ночью.

Он сразу уловил вызов, и выражение его лица мгновенно изменилось.

— Что ж, пусть так. Я привяжу тебя к себе другим способом.

В первое мгновение она не поняла, что он имел в виду. Не отводя взгляда от ее лица, он принялся очень медленно и методично расстегивать золотые пуговицы своего камзола.

Она увидела жесткий блеск в его глазах и почему-то совсем некстати подумала, что он собирается ее бить. Но затем в его взгляде зажглось нечто более глубокое и столь же древнее, как насилие, но еще сильнее ужаснувшее ее. Внезапно она испытала самый настоящий шок, поняв, как он собирается привязать ее к себе, и взглянула на него с чувством, граничащим с отчаянием.

— Нет, — прошептала она, в то время как он, скинув с плеч свой роскошный камзол, швырнул его через всю комнату. Его пальцы принялись тем временем развязывать завязки на сорочке, породив в ней совершенно неприкрытую панику. — Нет, я вам говорю. — Ее голос зазвенел от страха. — Это ничего вам не даст. Если вы возьмете меня силой, я тем более постараюсь сбежать от вас снова.

— Взять вас силой? — переспросил он, насмешливо приподняв брови, в то время как его пальцы ловко расстегивали пуговицы на рукавах. — Уж не думаете ли вы, что я такой же, как тот грубый, примитивный солдат, который повалил вас в поле на землю? Уверяю вас, мне нет необходимости вести себя столь варварским образом.

Она осторожно, бочком, отошла от него, подобрав юбки, словно намереваясь при первой возможности броситься бежать.

— Вы самонадеянный наглец, если полагаете, что я охотно бро…

Она запнулась на полуслове, так как он, стянув через голову сорочку, предстал перед ее потрясенным взором обнаженный по пояс. Девушка во все глаза смотрела на него, не в силах отвести взгляд. Она не раз видела голых мужчин, пациентов своего отца, но ей еще никогда не приходилось видеть такое великолепное мужское тело. Широкие плечи, крепкая мускулатура, бронзовая загорелая кожа, покрытая темно-каштановыми завитками волос. Эти волосы взбудоражили ее воображение. Девушка невольно скользнула по ним взглядом вниз, к животу, а затем ниже…

Она судорожно вздохнула и быстро отвела глаза. О чем только она думает, стоя здесь и глазея на него, как полная дурочка! Да она должна бежать отсюда со всех ног!

Но он все еще стоял между ней и дверью. С необычайным проворством, рожденным страхом, она перебралась через кровать и встала с другой стороны. А он, словно не замечая этого, спокойно сел в кресло возле камина и принялся с беззаботным видом снимать сапоги.

— Все это не так уж необходимо, как вы знаете сами, — сказал он, когда его сапог со стуком упал на пол. — Поклянитесь мне в том, что я прошу от вас, и я позволю вам еще ненадолго сохранить свою драгоценную невинность.

В сердце Мэриан начала закипать ярость, которая неожиданно помогла ей обрести уверенность в себе.

— С тем, чтобы вы могли воспользоваться ею позже, пока будете держать меня «в безопасности» — в плену, в Фолкхэм-хаузе? Я не так глупа, и вам никогда не услышать от меня клятвы, что я готова перерезать собственное горло, милорд.

На несколько мгновений он замер с одним сапогом в руке, окидывая ее внимательным изучающим взглядом.

— А знаете, вы ведь вовсе не хотите бороться со мной. Это все ваше упрямство заставляет вас сражаться с ветряными мельницами. Бессмысленное занятие, должен вам сказать.

— Но вы не ветряная мельница! — прошипела она, осторожно обходя кровать и приближаясь к двери с другой от него стороны.

Внезапно он встал.

— Нет. А вот вы похожи на Дон Кихота в своем нелепом стремлении сражаться там, где это совершенно ни к чему. Что вы стремитесь сохранить таким образом? Недоверие к аристократам, которое удерживает вас от того, чтобы признать некую правду!

— Какую же, например? — спросила она машинально, полностью поглощенная мыслями о том, как добежать до двери и открыть задвижку прежде, чем он успеет схватить ее.

— Что ты хочешь меня!

Это прозвучало так неожиданно, что она мгновенно забыла о бегстве.

— Нет! — выпалила она, бросив на него удивленный, встревоженный взгляд. — Никогда!

— Твои губы сказали мне совсем иное, когда я последний раз целовал тебя!

Она яростно затрясла головой, втайне сожалея, что не смеет признаться хотя бы себе самой в том, что он прав.

— И главное, к этому нет никаких препятствий, черт возьми, кроме твоего ослиного упрямства!

Она могла бы назвать, по крайней мере, несколько препятствий и среди них — собственную безопасность. Мэриан отнюдь не была уверена, что сможет устоять и сохранить благоразумие, если только он дотронется до нее.

Эта отчаянная мысль толкнула ее на решительные действия. Возле ее ног лежал брошенный графом камзол. Она подняла его и внезапно набросила на Гаретта, а затем ринулась к двери. Она слышала за спиной его проклятия, но не стала оглядываться, торопливо пытаясь справиться с задвижкой дрожащими от страха пальцами. В следующий момент она открыла запор и, ухватившись за ручку, дернула ее на себя.

Но не успела она распахнуть дверь и выскользнуть наружу, как сзади на нее навалилась огромная тяжесть. Дверь с силой захлопнулась.

— Не могу поверить! Неужели после всего, что произошло сегодня, ты пытаешься проделать это еще раз? — раздался над ухом сердитый голос Гаретта.

Он схватил девушку за плечи и, резко развернув лицом к себе, снова прижал к двери.

— Бог свидетель! Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это была твоя последняя попытка!

Она не успела ему возразить, так как в следующее мгновение он уже прижался к ее губам грубым, жадным поцелуем.

Ее рассудок возопил об опасности. В панике она попыталась сопротивляться и заколотила изо всех сил кулаками по его каменной груди, стараясь отвернуть голову и ускользнуть от его горячих губ. Он не обращал внимания на удары, только зажал ее еще теснее, обхватив с двух сторон ее бедра своими крепким ногами, так что она не могла двинуться. Когда же она отвернулась от него, он не стал настаивать, просто наклонился ниже и прижался лицом к ее шее, легко захватывая губами чувствительную нежную кожу.

Затем его губы скользнули ниже к холмику ее груди, и он осторожно поцеловал один из ее синяков, оставленных грубыми руками солдата.

— Я никогда не причиню тебе боли, моя милая, — пылко прошептал он, подняв голову.

Неожиданно Мэриан замерла и положила руки ему на плечи. Она не могла больше сопротивляться, зачарованная его сверкающим, полным страсти взглядом.

— Вы сейчас делаете мне больно, — выдавила она из себя эту явную ложь в последней отчаянной попытке избежать сетей соблазна, в которые он собирался ее завлечь.

— Где же? — насмешливо спросил он, ни на миг не ослабив объятия.

Она растерянно смотрела на него.

— Здесь? — продолжал он, прижимая кончики пальцев к тому месту на шее, которого только что касались его губы.

Мэриан молчала. Она не могла заставить себя произнести хоть слово. Хуже того, она чувствовала, как колотится сердце, как пульсирует жилка под его пальцами. Он тоже это почувствовал, так как в его глазах еще ярче вспыхнул жаркий огонь желания.

— Или, может быть, здесь? — пробормотал он, медленно скользя ладонью по ее плечу вниз, и, едва касаясь, накрыл ее грудь в том месте, где только Что целовал ее. Его рука остановилась как раз против сердца.

«Да, — подумала она в отчаянии. — Именно здесь у меня болит сильнее всего. Но ты никогда не должен узнать об этом!»

Это была последняя связная мысль, которую он позволил ей. А затем его губы вновь приникли к ее губам, уже менее настойчиво, но более пылко, медленно пробуждая в ней желание.

Больше она уже ни о чем не думала. Чувства и эмоции захлестнули ее, она купалась в них, ощущая их всем своим телом. Его заросшее щетиной лицо оцарапало ей щеки, и от этого ее бросило в жар. Затем его язык, завладев ее ртом, начал мучительно-дразнящий танец, вынуждая ее ответить. А потом, словно сквозь туман, она почувствовала, как ее нежные груди прижимаются к его крепкой обнаженной груди.

В этот момент он отстранился от нее — всего на один миг, только чтобы поднять ее на руки.

— Сегодня, моя прелесть, ты откроешь мне, по крайней мере, одну из своих тайн, — прошептал он, а когда она попыталась спорить, склонился над ней и нежно поцеловал в губы. Потом он опустил ее на пол возле кровати, а сам бесстыдно, прямо на ее глазах, начал снимать панталоны и чулки.

Мэриан охватила самая настоящая паника. Она почувствовала, как ее бьет дрожь.

— Прошу вас… Я… передумала. Я дам вам слово… — прошептала она, пытаясь не смотреть на его обнаженное тело. — Я клянусь никогда больше не убегать от вас.

Легкая, едва заметная улыбка появилась на его губах, когда он положил руки ей на плечи.

— Сейчас уже слишком поздно в чем-либо клясться, моя прелестная искусительница. Время клятв миновало. — Его глаза полыхнули огнем. — Пришло время ожиданий и надежд… для нас обоих.

Мэриан старалась не поддаться этому обольстительному пламени, не замечать предательского трепета, охватившего ее при этих словах. Но когда он дразнящим, долгим поцелуем накрыл ее губы и у нее закружилась голова, она уже не могла отрицать очевидное.

Словно сквозь сон она ощущала, как его горячие руки, скользя по плечам, снимают с нее платье, слышала, как он приглушенно ругается, путаясь в завязках ее юбки, видела, как к ее ногам с тихим шуршанием падает одежда, образуя на полу пышные, будто пенные, волны.

Но все это, казалось, происходило не с ней. Единственное, что занимало ее сейчас, — это неистовая страсть, которая вспыхнула в его глазах, когда его руки, легко скользя по ее телу, прикрытому лишь тонкой сорочкой, задержались на ее тугих, упругих бедрах. Она отступила было в испуге, но споткнулась о кровать, что стояла сразу за ее спиной.

— Пожалуйста, Гаретт, — пробормотала она, замирая от страха и желания.

Он посмотрел прямо ей в глаза, силой своего взгляда удерживая ее взгляд.

— Среди всех ролей, которые ты играла, моя прелестная цыганская принцесса, никогда не было роли трусихи. Так не стоит обращаться к ней сейчас. Она тебе не подходит.

Мэриан ничего не смогла на это возразить, почти физически ощущая на себе его жаркий взгляд, скользнувший вниз, к ее полуобнаженной груди, едва прикрытой тонкой сорочкой.

И когда в следующее мгновение он спустил с ее плеч этот последний, эфемерный покров и принялся ласково поглаживать ей грудь, очерчивая круги, тихий стон наслаждения невольно вырвался из ее груди. Она видела, что он продолжал внимательно наблюдать за ней, и умом понимала, что должна сейчас испытывать жгучий стыд, но все, что она ощущала в этот момент, это ни с чем не сравнимое удовольствие и страстное, чувственное желание, горячей волной поднимающееся в ней, соблазняющее, увлекающее в пучину опасности.

Он буквально пожирал ее взглядом. Она закрыла глаза и только тихо вздохнула, когда он склонился над ней, чтобы губами касаться ее груди. Ее пальцы помимо ее воли погрузились в его густую черную гриву, и она безотчетным движением все ближе и ближе притягивала его к себе. А он, казалось, никак не мог насытиться этой лаской. Он целовал, покусывал, играл языком с напрягшимися сосками и набухшими полушариями ее груди, пока она не почувствовала дрожь и слабость в ногах, и ей показалось, что колени сейчас подогнутся и она упадет. Однако он крепко обнимал ее, обхватив одной рукой за тонкую талию.

Неужели она полностью потеряла всякое благоразумие? Мэриан чувствовала, что не в состоянии больше контролировать свое тело. Казалось, для его рук и губ не было пределов и ограничений. Они дразнили, ласкали, искушали ее, пока она не почувствовала сладкую истому и слабость во всем теле, ставшем вдруг таким податливым и расслабленным.

Когда он выпрямился, она почувствовала, как вместе с легкими движениями его пальцев скользнула вверх тонкая ткань сорочки и облаком опустилась на землю у ее ног. Мэриан открыла глаза, но только для того, чтобы увидеть, каким голодным взглядом он чуть ли не пожирал ее обнаженное тело.

На какое-то мгновение девушка почувствовала гордость. Это она вызвала в нем безудержное желание и неистовый огонь в его глазах. Но затем она устыдилась своих мыслей. О чем она только думает? Как ей не стыдно! Как могла она позволить ему, чужому для нее человеку, увидеть себя обнаженной? Она не раз говорила себе, что только муж имеет на это право.

И неожиданно вместе с чувством стыда пришла отчетливая мысль, поразившая ее до глубины души. Она не хочет, чтобы какой-то другой мужчина смотрел на нее таким взглядом! Никто другой, кроме Гаретта.

— Твое тело свято для меня, как храм, — прошептал он, отрывая взгляд от ее груди и заглядывая в глаза.

— Вот как? — пробормотала она срывающимся голосом. Она должна разрушить эти чары. Должна! Мэриан попыталась говорить более жестко. — Тогда зачем же вы хотите осквернить его?

Чуть безрассудная, слабая улыбка заиграла на его губах.

— Не осквернить! А боготворить! Преклоняться! Позволь мне молиться перед твоим алтарем, моя прелесть, чтобы не быть ввергнутым в ад.

— Я не могу спасти вас от вечных мук, — прошептала она, пытаясь предотвратить неизбежное. Она решила использовать последнее оружие, которое было в ее распоряжении. — Если вы возьмете меня сейчас, то на время, может, и забудете о прошлом, но при малейшем упоминании о вашем дяде вы вновь станете подозревать и преследовать меня.

Она почувствовала, как напряглось его тело, но он и не подумал отпустить ее. Наоборот, он еще сильнее прижал ее к себе быстрым резким движением, и она почувствовала, как что-то твердое упирается ей в живот, что-то, чего она раньше не ощущала.

— Нет, этого я уже не смогу, даже если окажется, что ты так же коварна, как и он.

Мэриан изогнулась, пытаясь отстраниться от него, но его рот вновь поймал ее губы…

Едва ли осознавая, что делает, Мэриан прижалась к нему и безотчетным движением провела руками по его телу вниз, обхватывая нежными ручками его тугие крепкие бедра. С громким стоном, который напомнил ей скорее рычание, он повалил ее на кровать и прижал сверху всей своей тяжестью. Почувствовав, как он медленно раздвигает коленом ее судорожно сведенные ноги, она охнула. Глаза у нее расширились от страха, она поняла, что приближается тот самый момент…

Неожиданно у нее потекли слезы, скорее от гнева на себя за то, что не смогла противостоять ему, нежели от боли. Гаретт заметил ее слезы и нахмурился. Приподнявшись на локтях, он посмотрел на нее замутненным от страсти взглядом, а затем осторожно провел губами по щеке, стирая с нее соленую влагу.

— Хотя бы раз не лги мне, Мина. Скажи, что я не обманываюсь в тебе. Скажи, что хочешь меня так же, как я тебя хочу.

Если бы только она могла солгать и сказать, что он ошибается! В глубине души она была уверена, что, если только она это сделает, он ее отпустит и, возможно, никогда больше не прикоснется. Но она не могла допустить, чтобы он думал, что то, что он делал с ней сейчас, напомнило ей солдата, что его ласки так же неприятны ей, как и грубость того негодяя. Все ее существо воспротивилось этому, и она не смогла слукавить.

Но не могла она и признаться, что даже сейчас ее тело таяло и горело от его прикосновений, а из самых глубин поднимался жар желания.

Мэриан опустила глаза под его пытливым взглядом.

— Я… я не знаю, чего я хочу, — прошептала она наконец.

Она ожидала, что он рассердится, но он лишь спокойно усмехнулся.

— Да, это так. Ты просто слишком горда и упряма, чтобы признать это.

Его самоуверенность мгновенно вывела ее из себя, и она отбросила колебания.

— Я не хочу… — дерзко начала она, но было уже поздно. Он просто заглушил конец фразы новым поцелуем.

На этот раз он целовал ее медленно, неторопливо изучая все тайные уголки ее нежного рта, заставляя ее краснеть от стыда и в то же время желать большего. В то время как его губы обольщали и заманивали, руки воспламеняли ее тело. Они двигались по ее обнаженному, податливому телу подобно рукам скульптора, гордящегося каждым плавным изгибом своего прекрасного творения.

Когда он оторвался от нее и, подвинувшись, лег рядом, опираясь на локоть, она подняла на него смущенный, чуть растерянный взгляд. Она знала только, что хочет снова ощутить вкус его губ. Не думая, она притянула к себе его голову, но он неожиданно отстранился.

— Я бы хотел попробовать тебя всю, — прошептал он, а затем начал целовать ее щеки, волосы, ухо. Когда его язык неожиданно коснулся чувствительного места на шее, девушка не смогла сдержать тихого стона.

Затем она почувствовала тепло его ладони на своем животе. Его рука медленно двигалась вниз и остановилась на мягких завитках волос, прикрывающих ее лоно. Мэриан мгновенно замерла. Почувствовав ее напряжение, он остановился, но руки не убрал.

— Для цыганки ты ведешь себя слишком робко. Можно подумать, что ты настоящая девственница, — заметил он чуть удивленно.

— Но я и есть… — прошептала она, смущенно пряча от него лицо. Жгучий стыд внезапно охватил ее. Боже мой! Что она делает, как она может позволять ему подобные вольности! Это безумие! Она не должна…

Но он не дал ей отстраниться и, взяв за подбородок, повернул к себе ее голову, заставляя взглянуть в глаза. Свой жест он подтвердил словами.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Его властный тон не позволил ей ослушаться. Несколько мгновений граф смотрел ей в глаза со странным, не свойственным ему выражением неуверенности на лице.

— Я должен был бы поверить, что ты невинна, по тому, как яростно Тамара бросалась на твою защиту. А я-то, глупец, думал, она просто терпеть меня не может! Но любой бы ошибся на моем месте, ведь так?

Мэриан кивнула. Неужели он отпустит ее теперь, когда он узнал, что она девственница? Но уже его следующие слова полностью развеяли эту мелькнувшую надежду.

— Что ж, значит, я буду у тебя первым, — хрипло заметил он. Однако при этом его глаза сверкнули каким-то особенным блеском, и в них отразилось лишь ему одному понятное удовлетворение.

Она в отчаянии заметалась по подушке.

— Я не могу, милорд. Нет! Это неправильно!

— Сейчас уже поздно думать о том, что правильно, а что нет, — тихо произнес он, и грубоватая нежность, прозвучавшая в его голосе, заставила сжаться ее сердце. — Но если это может успокоить тебя, моя стыдливая лесная нимфа, то могу тебя уверить, что неизбежность этого мгновения была предопределена в тот миг, когда твои нежные руки впервые коснулись меня в ту ночь, когда ты пришла врачевать мои раны.

Он с невероятной нежностью вновь завладел её губами, но Мэриан едва могла ответить на его поцелуй, так как все ее внимание было сосредоточено на немыслимых ощущениях, которые вызвали его пальцы, проникающие во влажные, горячие глубины ее естества и…

— О Бог мой! Прелесть моя, — севшим голосом прошептал он. — Ты такая горячая, такая нежная!

Мэриан пыталась сопротивляться волнам наслаждения, накатывающим на нее при каждом томительно-медленном движении его руки. Однако долго сдерживать себя не смогла, и страстное желание, такое же непостижимое и бесконечное, как океан, завладело всем ее существом и утянуло в свою бездонную глубину. Она почти не владела собой. Она тонула в захлестнувших ее волнах наслаждения, смутно осознавая, что выгибается навстречу его сильным крепким рукам. На какое-то мгновение ей даже показалось, что она парит высоко в небе, и от этой бесконечной высоты у нее захватило дух.

— Гаретт… Гаретт, — шептала она как в бреду снова и снова.

В ответ на ее невысказанную мольбу его движения стали более стремительными. Она стонала и извивалась под его жадными руками, тщетно стремясь к чему-то ей неведомому и задыхаясь от переполнявших ее эмоций.

Погруженная в пучину незнакомых, но таких сладостных ощущений, она едва заметила, как он оказался меж ее ног и в ее лоно проникло нечто теплое и твердое, пришедшее на смену пальцам. Его движение было столь стремительным, что внезапное ощущение заполненности потрясло и напугало ее. Он остановился на мгновение перед тем, как преодолеть барьер, охраняющий ее невинность.

— Держись, мое сердечко, — прошептал он ей на ухо. — Держись за меня, потому что теперь я не позволю тебе ускользнуть. После сегодняшней ночи между нами не останется никаких секретов.

Как ей хотелось поверить ему! Никаких секретов! Как было бы чудесно, если бы она могла отбросить прочь эту надоевшую ей роль, обнажить перед ним свою душу и сердце, как он только что сделал с ее телом. Но в то же мгновение ее обожгла мысль, причинившая невыносимую боль, — это невозможно, такое никогда не осуществится! И от этой мучительной мысли все ее чувства хлынули через край. Раз она не может открыть ему свою душу, то, по крайней мере, она может отдать ему свое тело, все без остатка!

И в ту же минуту, когда она выбросила из головы все терзавшие ее сомнения и секреты, их тела соединились. Острая вспышка боли, которая не явилась для нее неожиданностью, на мгновение вернула ее на землю из туманного сладостного забытья. Но он не позволил ей удержаться за это ощущение. Все его тело двигалось в пламенном дивном танце, увлекая ее за собой, пока они оба не слились в едином порыве охвативших их необузданных эмоций. С каждым его движением она все сильнее сжимала объятия, наслаждаясь неизведанным прежде и таким восхитительным ощущением его внутри себя.

Она стремилась раствориться в нем, с восторгом принимая его чувственный дар, о существовании которого она прежде не подозревала. Шорох листьев и гром стихий, страсть и сила, бьющая через край чувственность — все сплелось в бешеном водовороте, уносящем ее в темные глубины страсти. Ее голова откинулась назад, в то время как трепещущее, горящее тело содрогнулось от невыносимого сладостного наслаждения, взорвавшегося в ее затуманенном мозгу на мириады ослепительных осколков.

Внезапно Гаретт последний раз с силой проник в ее глубины, и в ту же минуту она почувствовала горячий поток, низвергнувшийся в нее, и услышала, как он, задыхаясь, выкрикнул ее имя. А затем, сразу расслабившись, замер.

Обессиленная и в то же время переполненная новыми ощущениями, она теснее приникла к нему, не желая расставаться с этим новым для нее чувством восхитительного единения, которое он подарил ей. Через несколько мгновений Гаретт отодвинулся в сторону и лег рядом, продолжая прижимать ее к себе одной рукой. Затем, приподнявшись на локте, он провел ладонью по ее плечам, по восхитительной груди и остановился на шелковистой гладкой поверхности живота.

Неожиданно запоздалый стыд овладел ею. Она покраснела и спрятала лицо за завесой волос, уткнувшись ему в плечо.

— Ну же, моя цыганская принцесса, не скрывай от меня своего прелестного лица, — глухо пробормотал он. — Ты можешь сколько угодно обманывать меня, но я всегда могу доверять твоим глазам, которые никогда не лгут и выдают все твои мысли. Позволь мне заглянуть в твои глаза.

Он осторожно повернул ее к себе лицом. Мэриан встретила его взгляд, надеясь в то же время увидеть в его глазах ответ на мучивший ее вопрос. Ей хотелось верить, что все происшедшее с ними сейчас значило для него гораздо больше, нежели минутное наслаждение.

Но увидела она лишь темное, не угасшее пламя желания, которое мгновенно заслонило все остальные чувства, даже если они и были. Ее тело тут же предательски откликнулось на столь откровенно бесстыдное приглашение, тая от предвкушения блаженства, обещанного этим горящим взглядом.

Его губы тронула мягкая, чувственная улыбка.

— Скажи это, моя прелесть. Признайся, что ты так же наслаждалась нашим единением, как и я. Скажи, что ты хочешь меня. Тебе придется признаться, ибо я не дам тебе ни минуты покоя, пока ты не произнесешь этого.

Его рука вновь пустилась в волшебное путешествие по самым сокровенным уголкам ее тела, лишая ее способности мыслить, а тем более возможности отвечать, сохраняя хотя бы остатки достоинства.

— Это было… интересно, — пробормотала она, не желая питать его непомерное самомнение. Но в следующее мгновение невольный блаженный стон сорвался с ее губ, когда она почувствовала, как его рука скользнула в глубину ее лона.

— И что же?

— И… приятно, — призналась она, едва не задохнувшись от пронзительного удовольствия, вызванного легкими движениями его пальцев. Он словно играл на флейте.

— И что еще?

Она откинула голову и закрыла глаза. Он лишил ее возможности думать. Мысли расплывались в бесконечном наслаждении.

— Пожалуйста, Гаретт, — еле слышно прошептала она.

Он ласково усмехнулся.

— Скажи это, моя прелесть.

В эти мгновения она была готова сказать ему все, что угодно.

— Я хочу тебя! — чуть не выкрикнула она. — Я хочу тебя… Я хочу тебя!

И с низким, глухим стоном он опустился на нее, вновь накрывая своим горячим телом.

— Тогда ты меня получишь, — хрипло пробормотал он, вновь увлекая ее в бушующий водоворот восхитительных ощущений.