Королевский театр «Ковент-Гарден» в день первого исполнения новой оратории Генделя был полон. В газетах обращались к публике с просьбой, чтобы дамы были без кринолинов, а кавалеры без сабель, чтобы не создавать лишней сутолоки, и большинство эту просьбу выполнили.

Долгое время лондонская знать не признавала Генделя из-за его верности Ганноверской династии, но тем не менее на исполнение оратории многие все же явились, желая лично удостовериться, что произведение это действительно так прекрасно, как утверждали те, кто слышал ораторию в Дублине.

Билеты на концерт были распроданы еще несколько недель назад, но Себастьяну все же удалось, пользуясь своим титулом и положением, достать четыре места в ложе. Разглядывая публику из ложи, которая была как раз напротив королевской, он позволил себе расслабиться. Слава Богу, хоть здесь ему сопутствовала удача!

Зрители переговаривались вполголоса, оркестранты настраивали инструменты. Себастьян взглянул на брата, сидевшего рядом с ним позади Корделии.

Ричард не сводил глаз с Джудит, сидевшей перед Себастьяном.

«Отличная из нас вышла парочка! – с горечью подумал Себастьян. – Ричард сохнет по Джудит, а я – по Корделии». Чепуха какая! Себастьяну захотелось размозжить кулак о стену ложи.

Было совершенно очевидно, что Ричард желал Джудит так же страстно, как Себастьян – Корделию, но Себастьян никак не мог воспользоваться создавшимся положением, ибо все они были связаны обещанием, данным барону Квимли. Кроме того, Себастьяну было неясно, какие чувства испытывает Джудит. А что, если ему просто показалось, что она неравнодушна к Ричарду? Или она просто слегка увлечена им? Себастьян не хотел ничего выяснять с ней, не переговорив с бароном, помня о том, что она никогда не шла против воли отца. Сначала ему надлежит заручиться согласием барона. Тогда Джудит сделает то, что велит отец.

К сожалению, сегодня утром, приехав в поместье барона Квимли, Себастьян узнал, что барон вынужден был уехать по срочному делу в свое другое поместье в Суффолке, оставив Джудит под присмотром своей старшей сестры.

Себастьян вздохнул и взглянул на Корделию. Ее грустное лицо напомнило о другом затруднении. За обедом викарий заявил, что намерен завтра утром отправиться обратно в Белхам. Только уговоры Корделии заставили его согласиться подождать до тех пор, пока Ричард не примет решения относительно встречи с Генделем. Но Себастьян не мог знать, как долго Корделии удастся удерживать викария. Тот был исполнен решимости вернуться в Белхам как можно скорее, «жениться и вернуться к своим делам». Когда он заявил об этом, миссис Бердсли вопросительно взглянула на Себастьяна, но он не мог дать ей никакого ответа.

Черт возьми, чего ждет от него эта женщина? Прошло всего два дня, и он ни минуты не был с Корделией наедине. Когда вернется барон, неизвестно, а Ричард все никак не принимал решения. Господи, ну как мог Себастьян уговаривать Корделию выйти за него, если он по-прежнему лишь обещает разорвать помолвку? Кроме того, она так и не признала, что хочет стать его женой.

Он не сводил с Корделии взгляда, пылавшего страстью, а она во все глаза рассматривала театр. За ним никто не наблюдал, и он позволил себе полюбоваться ее фигурой. С улыбкой заметил он жемчужные шпильки, украшавшие ее скромную прическу. Он знал, что она наотрез отказалась пудрить волосы. Ни его сестры, ни миссис Бердсли, ни Джудит не смогли ее переубедить. Корделия сказала, что пудрить волосы не станет, «это все равно что золотить воробья, и не пристало это дочери викария», и в конце концов им пришлось оставить ее в покое. Но, видно, им удалось уговорить ее на жемчужные шпильки.

Белинда и ее горничная убедили Корделию надеть расшитое манто, и в розовом атласе она никак не походила на воробышка. Даже приложи она к этому все усилия, воробей бы из нее не получился.

Кожа ее сияла белизной, шея была стройна и прекрасна, что подчеркивали забранные наверх волосы. Одним словом, выглядела она потрясающе, но, казалось, сама этого не осознавала. Джудит хоть и не похвалялась своей красотой, но выставляла ее на всеобщее обозрение, а Корделия о своей и не думала.

Он все готов был отдать, лишь бы наклониться сейчас к ней, провести рукой по изящному изгибу шеи, коснуться покатого плеча. Он запустил бы руку ей в волосы, вынул шпильки, а потом намотал бы шелковистую массу на руку, запрокинул бы Корделии голову и стал целовать в шею.

Она бы тихо вздохнула изумленно, а потом раскрыла бы свои губки и…

– Я давно хотел узнать у вас с мисс Шалстоун одну вещь, – сказал Ричард, и Себастьян вынужден был вернуться от грез к действительности.

– Да? – спросил он немного резко.

Корделия обернулась и ожидающе посмотрела на Ричарда.

– Почему вы оба решили, что викарию удастся провести меня?

Корделия покраснела, а Себастьян вздохнул.

– Вины мисс Шалстоун в этом нет. Она с самого начала убеждала меня, что мой план смешон.

Ричард нахмурился.

– Так почему же ты не стал ее слушать?

Себастьян не знал, как ответить, чтобы не ранить чувства Ричарда.

Корделия взглянула на Себастьяна и, увидев, что он молчит в нерешительности, слабо улыбнулась.

– Вы знаете своего брата лучше, чем я, лорд Кент. Он уверен, что может управлять событиями при помощи одной лишь силы воли. Думаю, он искренне верил, что, если ему удастся меня убедить, я волшебным образом сумею наделить своего отца музыкальными способностями. – Она горько усмехнулась. – Увы, мой отец настолько же немузыкален, как ваш брат самоуверен, так что мне пришлось довольно туго.

Ричард понимающе взглянул на нее.

– Насколько мне известно из собственного опыта, мисс Шалстоун, мой брат не любит мириться с отказами. Если он решил что-нибудь, его почти невозможно переубедить.

– Кажется, тебе не доставляет особого труда переубеждать меня касательно беседы с Генделем, – вскинулся Себастьян.

Ричард нахмурился.

– Возможно, здесь я просто более дальновиден и лучше тебя понимаю, когда спешить не надо.

Себастьян сдержался и не стал возражать. Перечить Ричарду нет никакого смысла. Загнанный в угол, он становится упрям как осел. И все же, как надоело нянчиться с младшим братом, беспокоиться о его слабом здоровье. Сейчас здоровье у Ричарда совсем не слабое, поэтому его ворчливость и упрямство раздражают еще больше. Ожидание убивало Себастьяна, он никогда не любил ждать, а сейчас промедление грозило ему потерей Корделии.

Он взглянул на нее. С самого приезда в театр она теребила в руках сумочку, где лежали ноты ее хоралов. Несмотря на то, что Ричард был иного мнения, она пришла, подготовившись к встрече, объясняя, что, если встреча эта произойдет случайно, ей хочется быть во всеоружии.

Но по ее поникшему виду Себастьян понял, что слова Ричарда лишили ее последней надежды. Она печально опустила сумочку на пол возле своих ног, и ему захотелось немедленно утешить ее, сказать, что готовилась она не зря, но он понимал, что не стоит заставлять ее надеяться безосновательно. Он мысленно обругал своего братца и перевел взгляд на Джудит, чтобы его сострадание к Корделии не слишком бросалось в глаза.

Джудит первая решила нарушить неловкое молчание.

– Говорят, сегодня Его Величество намеревается посетить театр, – сказала она с приятной улыбкой.

– Будем надеяться, что этого будет достаточно, чтобы заставить возмущенных умолкнуть, – пробормотал Ричард.

– Возмущенных? – нахмурилась Корделия.

– Увы, да! – грустно кивнула Джудит. – Некоторые наиболее набожные люди разгневаны тем, что оратория, сочинение сакральное, будет исполняться на театре. Одному небу известно, зачем Гендель настоял на этом. К чему ему нападки знати и оскорбленных священнослужителей?

Ричард был с ней совершенно согласен.

– Некоторые церковники были против сегодняшнего концерта. Они заявили, что театр – место для светских развлечений, а во время Великого поста это святотатство. Генделю с трудом удалось добиться, чтобы все прошло, как задумано. – Глаза у него потемнели. – А каково ваше мнение, мисс Шалстоун? Вы ведь дочь священника, должно быть, подобные вещи вас тоже задевают?

Себастьян заметил, что на губах ее мелькнула улыбка.

– Мне кажется, что поклоняться Господу в театре не могут лишь те, кто смотрит в театре и менее возвышенные представления, так что вряд ли можно всерьез прислушиваться к их мнению. Кроме того, почему они считают, что исполнение божественной музыки в театре может ее унизить? Наоборот, божественная музыка может лишь облагородить театр.

– Весьма разумный ответ, мисс Шалстоун, – заметила Джудит со смущенной улыбкой.

Себастьян подумал о том, что оказался прав, сказав Корделии, что они с Джудит отлично поладят. Корделия была менее сдержанна, чем Джудит, но обе они в важных вопросах умели быть терпимыми.

Как и говорила Джудит, вскоре появился сам король. Он уселся в резное кресло, а вокруг него суетилась свита. Через несколько секунд все присутствующие заметили его прибытие и стали радостно перешептываться, кивая на королевскую ложу.

Ричард показал Его Величество Корделии, но его персона мало ее заинтересовала. Гораздо больше она разволновалась, когда на сцену вышел Гендель. Раздались вежливые аплодисменты, и Корделия, вытянувшись вперед, уже не сводила глаз со сцены.

Гендель вскинул руки, и зал затих. Корделия замерла в ожидании. Исполняли симфонию, и Себастьян следил за каждым ее движением, желая увидеть, какое впечатление произведет на нее музыка. Наверное, ни в Белхаме, ни даже в Йорке не доводилось ей присутствовать на столь великолепном концерте.

Мелодия набирала силу, музыка захватила весь зал, и он заметил, как загорелись ее глаза, как она кивает головой в такт музыке. Губы ее были чуть приоткрыты, лицо пылало почти так, как когда он целовал ее, и он почти готов был ревновать ее к музыке.

Но он не мог винить ее в том, как она наслаждалась. Музыка была подобна драгоценному покрывалу, переливающемуся золочеными шелковыми нитями. Да и он сам неожиданно увлекся нежным пением скрипок, внезапными всплесками труб, торжественными звуками органа. Сколько же удовольствия, должно быть, находила в этом Корделия, которая раньше слышала лишь свой старенький клавесин да дребезжащий белхамский орган. Да, она права – музыка способна облагородить театр. Закрыв глаза, он легко мог представить себя в соборе Святого Павла, а не в «Ковент-Гардене».

И вот вступил хор. Корделия слушала завороженно. Когда хор запел: «Слава, слава Господня», лицо ее стало торжественно-серьезным. Оркестр очаровал ее, но хор – хор просто ошеломил. Она раскачивалась всем телом, губы ее шептали знакомые слова псалма, улыбка так сияла, что он мог лишь восторгаться ею.

Да, надо признать, что разница между этим хором и белхамским была огромна. Но, наверное, дело не только в этом. Потому что вид у нее был такой, словно она пребывала на небесах. Глаза ее сияли в свете тысяч свечей подобно драгоценным камням, дыхание учащалось вместе с темпом музыки. Если бы он мог дотронуться до нее, получить хоть долю ее наслаждения, он тоже смог бы узреть небеса.

Вдруг она вскрикнула, услышав неожиданный ритм, и Ричард наклонился к ней, собираясь сказать что-то, но Себастьян удержал его за руку и покачал головой. Он понимал, что ей не хочется сейчас ни с кем говорить, и он желал, чтобы ничто не прерывало ее восторга.

Этот концерт был его подарком ей, он купался в лучах ее наслаждения, хоть и не мог соучаствовать в нем. Радость ее облегчала боль его сердца по поводу того, что он разрушил ее будущее. Откинувшись в кресле, он ловил каждый миг ее счастья.

Прошел час, печальные арии сменялись торжественными хорами, затем наступил перерыв. Едва Гендель покинул сцену, все разом заговорили, но Себастьян видел, что еще минуту Корделия сидела не шевелясь, а потом словно пробудилась ото сна. К его огромному удовольствию, обратилась она не к Ричарду и даже не к Джудит, а к нему.

– Правда, это великолепно? – шепнула она восторженно. – Разве слышали вы когда-либо нечто подобное?

– Да, великолепно, – хрипло согласился с ней Себастьян, думая более о ее улыбке, нежели о музыке. Тут он почувствовал на себе пристальный взгляд Ричарда и добавил, умерив пыл: – Думаю, и вы ничего подобного раньше не слышали.

На сей раз она одарила улыбкой всех.

– Нет, никогда! Думаю, даже отец оценил бы эту музыку. А Гонорина просто была бы в восторге. Надо обязательно взять их в следующий раз с собой… – Она запнулась, и улыбка ее угасла. – Я… я думаю, это произойдет в наш следующий приезд в Лондон.

«Скорее, если это будет зависеть от меня!» – подумал Себастьян, жалея о том, что не может произнести этих слов вслух.

Но тут Ричард стал делиться собственными впечатлениями, и скоро они с Корделией углубились в анализ музыкальных тонкостей. Их увлеченной беседы он вынести не мог.

– Пойду подышу свежим воздухом, – буркнул он Джудит, вставая с места.

Она улыбнулась и тоже поднялась.

– Я пойду с тобой, если ты не против. Думаю, еще несколько часов мы не сможем принимать участия в общей беседе.

Когда они шли по душному коридору за ложами, она раскрыла веер и, помахивая им, искоса взглянула на него.

– Мисс Шалстоун очень мила.

Себастьяна насторожило ее замечание. Что побудило ее сказать это? Или она просто поддерживает беседу?

– Да. И к тому же талантлива. – Он старался говорить равнодушно.

Джудит помолчала и сказала наконец:

– Знаешь, мне кажется, что, несмотря на драматическое начало знакомства, они с Ричардом все же поладили.

На сей раз напряжение, с которым она говорила, было очевидно, и Себастьян вздохнул про себя с облегчением. Джудит ревнует, а это хороший знак, тем более что ревность эта – к Ричарду.

Он решил проверить верность своего предположения.

– Думаю, да. Тебе я могу сказать, что буду весьма рад, если Ричард найдет наконец милую девушку и устроит свою жизнь.

Лихорадочно обмахиваясь веером, она спросила:

– Считаешь, они могут подойти друг другу?

Он не мог решить, что ответить, потом подумал, что помучил ее достаточно.

– Наверное, это неважно. Она же скоро возвращается в Белхам. – Джудит молчала, и он продолжил: – Вообще-то нет, не думаю. Мисс Шалстоун слишком независимая, Ричарду она не подойдет. Ему нужна женщина, которая будет заботиться о нем и во всем с ним соглашаться, хотя бы для виду. Ричарду нужно больше внимания, чем, на мой взгляд, могла бы ему уделять мисс Шалстоун.

Джудит остановилась и взглянула на него прищурившись. На долю секунды ему показалось, что она готова признаться в своих чувствах. И еще показалось, что она догадалась о его. Он с трудом удержался, чтобы не заговорить самому, но до разговора с бароном Квимли он вынужден был молчать.

Джудит отвела глаза, разговор не состоялся. Они заговорили о его поместье и о том, чем она занималась, пока его не было. Это была милая дружеская беседа, но он думал о том, что теперь, после встречи с Корделией, ему нужно было от женщины нечто большее.

Когда они с Джудит вернулись в ложу, оркестранты вновь настраивали инструменты, а Ричард продолжал беседовать с Корделией.

Ричард поднял голову и хмуро смотрел, как они усаживаются на места.

– Вы могли хотя бы предупредить, что уходите.

– А я думала, что ты нашего отсутствия даже не заметил, – возразила тотчас Джудит.

Себастьян улыбнулся. Чертовски обидно, что у него так мало времени. Еще неделька, и ему даже не пришлось бы объясняться с бароном Квимли. К тому времени Джудит, не вынеся мук ревности, сама умоляла бы его расторгнуть помолвку.

Музыка отвлекла его от размышлений, но он снова не обращал внимания на оркестр. Внимание его было сосредоточено на Корделии, к ней был прикован его взгляд. И снова она погрузилась в музыку, растворилась в ней. Она отбивала ритм веером и кивала головой. Время от времени она удивленно распахивала глаза, а порой прикрывала их мечтательно. Ему казалось, что он готов наблюдать за ней бесконечно.

В какой-то момент она взяла лежавшую у ее ног сумочку, достала ноты и стала что-то записывать карандашом. Сосредоточенно нахмурившись, она делала пометки на полях, потом замирала, прислушиваясь, и вновь продолжала писать. Наконец успокоенно убрала ноты и поставила сумочку на место.

Прошло почти три четверти часа, ария закончилась, и оркестр заиграл такое радостное вступление, что даже Себастьян заслушался. Фаготы и виолончели выделывали невозможные трели, и им вторили гобои и скрипки. Он внимал им в восхищении, подавшись вперед. И тут хор грянул «Аллилуйя». Сердце его замерло, звуки стаккато – величественные, возвышенные – заполонили зал.

Он никогда не слышал ничего подобного.

Себастьян взглянул на Корделию, и то, что он увидел, поразило его так же сильно, как сама музыка. Слезы лились по ее щекам. Лицо ее светилось чистейшей радостью, она поднялась в трансе, словно следуя голосу хора и звукам фаготов и труб. Прозвучало «Правь, Господь Вседержитель», «Аллилуйя» раздалось в ответ, и литавры грянули торжественно. Себастьян вдруг понял, что не только они с Корделией не могут совладать с охватившим их восторгом, во всем зале зрители не сводили со сцены горящих глаз.

Внезапно встали с мест люди в соседних ложах, встали и сидевшие в партере. У Себастьяна мелькнула безумная мысль, что это Корделия своим откликом завела публику, словно и все остальные так же, как и он, следили за ее реакцией.

Наконец он догадался, почему зал встал. В ложе напротив поднялся с места Георг Второй, и лицо его также было исполнено благоговения. Зрители лишь последовали примеру короля, и торжественная фуга словно парила над залом.

«Царь царей» пел хор, а потом, выше – «Владыка владык», и наконец, снова «Царь царей» зазвенели сопрано на невероятной – небесной – ноте.

И тут Себастьян понял, что имела в виду Корделия, говоря о том, что надо искать «самый радостный псалом в душе своей». Впервые в жизни он воспринимал музыку не разумом, она проникла в самые потаенные уголки сердца. Впервые он ощутил славу творения, почувствовал его тайну. Он никогда не размышлял много о Боге, но сейчас ему казалось, что на кратчайший миг он узрел Господа во всей Его силе и величии.

Ему хотелось поделиться с Корделией своим озарением. Он взглянул на ее залитое слезами лицо, на сияющие глаза, и тотчас понял, что сделает все ради нее. Если ему дано будет разделить с ней свою жизнь, он отдаст ей все, что имеет.

«Она должна встретиться с Генделем, – поклялся он. – Плевать на Ричарда с его осторожностью. Плевать на Джудит с ее страхами. Сегодня Корделия будет говорить с Генделем. Клянусь, я сделаю все, чтобы она получила то, что заслужила».

И она будет принадлежать ему, неважно, что барон в отсутствии, что обязательства перед Джудит удерживают его. Сегодня, – думал он, глядя, как она плачет, забыв обо всем. Музыка царила вокруг, заполоняя зал почти языческой радостью.

«Сегодня Корделия будет моей. Сегодня – и навсегда!»

Корделия, обессилевшая и счастливая, опустилась в кресло, когда хор замолк. Начался следующий перерыв, но она и не заметила этого. Сердце ее стучало в груди, чудные видения переполняли ее. Она вздохнула и с трудом пошевелила онемевшими пальцами. Никогда она не слышала такой восхитительной музыки. Страдания последних двух недель почти искуплялись восторгом, который она испытала.

Обернувшись, она стала искать взглядом Себастьяна, чтобы удостовериться в том, что хор, так взволновавший ее, доставил ему не меньшее удовольствие, но в ложе его не было. Она в недоумении уставилась на его опустевшее кресло, но тут лорд Кент стал делиться с ней собственными впечатлениями. Она так увлеклась беседой, что не заметила, как долго Себастьян отсутствовал, и, только вновь обернувшись к его креслу после окончания перерыва, увидела, что он на месте и разговаривает с леди Джудит.

Когда оркестр заиграл вновь, в ложу вошел посыльный и передал Себастьяну записку. Корделия удивленно заметила, что, прочитав ее, он довольно улыбнулся. Он заметил ее взгляд и улыбнулся еще шире. На мгновение их глаза встретились. Он смотрел иначе, чем раньше, и во взгляде его читалась страсть столь очевидная, что она пробудила в Корделии ответное желание. Казалось, он понимает ее удовольствие и разделяет его. Улыбка его обещала невообразимое. Она обещала ей его, Себастьяна, и Корделия поняла это сразу же.

Это мгновение было только для них двоих – нежное и упоительное. Она отвела глаза, и чувства, пробудившиеся в ней, заставили ее немедленно забыть и о посыльном, и о записке. Как он может делать с ней такое? Неужели ей никогда не избавиться от тоски по нему, от этой невозможной любви?

Она старалась забыть о боли, найти утешение в музыке, но постоянно чувствовала на себе его взгляд, ловивший каждое ее движение. Странно, но это лишь увеличивало удовольствие, потому что через музыку она чувствовала свою связь с ним, ту связь, которой желала столь страстно.

Оратория закончилась неожиданно быстро, закончилось фугой, и «Аминь», пропетый хором, был словно соткан из невесомых шелковых нитей. Гендель вышел на поклон, и зал взорвался оглушительными аплодисментами.

Она аплодировала с тем же рвением, что и остальные, и у нее перехватило дыхание от восторга. Она никогда не забудет этот вечер и человека, который подарил ей его. Если бы она могла хоть как-то отблагодарить Себастьяна… Но что она могла сделать кроме того, чтобы удовлетворить его просьбу прийти к нему в Лондоне. А на это она согласиться не могла, потому что, сделав это, она стала бы его рабой навеки.

Кроме того, с тоской подумала она, со вчерашнего дня он даже не искал способа остаться с ней наедине. Похоже, он и думать забыл о своем требовании. Возможно, он испытывал к ней какие-то чувства, но, встретившись с семьей и невестой, решил забыть о том, что было.

Но какими глазами смотрел он на нее…

Гендель ушел со сцены, зрители стали вставать со своих мест и переговариваться, и Корделия заставила себя выбросить из головы ненужные мысли.

Лорд Кент устало вздохнул.

– Может быть, подождем немного, пока толпа схлынет?

– Мы еще не уходим, – заявил вдруг Себастьян.

Все обернулись на него.

– Почему? – спросила леди Джудит.

Отвечая, Себастьян смотрел на Корделию.

– Я собираюсь представить мисс Шалстоун Генделю.

У Корделии кровь застучала в висках. Неужели лорд Кент переменил свое решение?

Нет, это явно было не так. Лорд Кент с каменным лицом встал с кресла.

– Что, черт подери, ты хочешь этим сказать?

Леди Джудит смотрела то на Себастьяна, то на лорда Кента, а Корделия в волнении так сжала веер, что он хрустнул. Не мог же Себастьян пойти против желания брата!

Себастьян улыбнулся ей, потом повернулся к возмущенному Ричарду.

– Именно то, что сказал. Мисс Шалстоун многое претерпела от нас с тобой, и я решил, что настало время предоставить ей ту возможность, о которой она мечтала.

Лорд Кент вцепился рукой в спинку кресла.

– О чем ты? Неужели ты мог так поступить, не посоветовавшись со мной?

– Почему?

– Потому что издательство мое и речь идет о моих делах и о моем будущем! – Голос лорда Кента звенел от негодования. Неужели все должно происходить тогда и как тебе угодно? Тебя что, ни капли не волнует мое мнение?

Себастьян поднялся с места.

– Черт возьми, я дал тебе два дня, а ты так и не решил, что будешь делать! А тем временем отец Корделии собирается уезжать, издательство твое висит на волоске! Я не могу заставлять ее ждать! Речь идет и о ее будущем. И она имеет право знать свою судьбу.

Корделия затаила дыхание. Она была глубоко тронута его заботой и все же удивлялась тому, как он защищает ее в присутствии своей невесты. Она мечтала о том, на чем настаивал Себастьян, и все же понимала гнев лорда Кента.

– А что, если я воспротивлюсь этому? – спросил разъяренный лорд Кент.

– Можешь поступать как хочешь, – ответил Себастьян. – Но я уже послал Генделю записку с просьбой о встрече, и он согласился принять нас… сегодня вечером.

Лорд Кент с такой силой сжал спинку кресла, что костяшки его пальцев побелели.

– Сегодня вечером?

– Да. – Себастьян понизил голос. – Ты можешь не ходить с нами. Если ты не пойдешь, я скажу ему, что, узнав правду о мисс Шалстоун, ты отказал ей в своей поддержке. Я объясню ему, что представляю ее по своей собственной инициативе, а ты отказался заниматься ею и ее сочинениями.

– Но ты не оставляешь мне возможности выбора! – воскликнул лорд Кент. – Ведь в таком случае я лишусь ее сочинений!

Себастьян вселил в нее надежду, и Корделия поняла, что должна высказать свое мнение.

– Но, лорд Кент, ведь если вы, как и обещали, издадите мои сочинения под моим именем, Гендель все равно об этом узнает. Полагаю, лорд Веверли хотел указать вам на то, что вы делаете выбор, уклоняясь от него.

Себастьян согласно кивнул.

– Не принимая решения, ты ведешь себя неблагородно по отношению к мисс Шалстоун, так что определись наконец, как ты намерен поступать с ней и с ее сочинениями. Иди с нами и прими огонь на себя или отправляйся домой, но, Христа ради, сделай наконец выбор!

Лорд Кент стиснул зубы и взглянул сначала на леди Джудит, безмолвно наблюдавшую за происходящим, а затем на брата. Глаза его были зло прищурены.

– Ну хорошо! Вы меня вынудили – я иду с вами.

Корделия вздохнула с облегчением, и Себастьян довольно улыбнулся.

Но лорд Кент еще не договорил.

– И больше я не позволю тебе вмешиваться в мои дела, Себастьян. Это последний раз, когда ты решаешь за меня. – Он смотрел холодно и отчужденно. – Я уеду из Веверли как можно скорее и буду жить в Лондоне, пока ты не вернешься в Индию. После сегодняшнего я не желаю иметь с тобой ничего общего.

Заявление лорда Кента было неожиданностью для всех и в особенности для Себастьяна, который, правда, довольно быстро пришел в себя и ответил сдержанно:

– Как тебе будет угодно, Ричард.

– Не говорите так! – воскликнула Корделия, хватая лорда Кента за руку. – Лорд Кент, ведь вы не хотели этого сказать! Я не допущу этого! Мне не нужна встреча с Генделем, если из-за этого вы готовы рассориться с братом.

– Он знает, что это правильно, – отрезал Себастьян. – Знает и поэтому злится.

Ричард мрачно взглянул на него.

– Мне надоело, что ты за меня все решаешь.

– Прекратите это, вы оба! – В голосе леди Джудит слышалась тревога. – Вы ведете себя… как дети! – И молодые люди взглянули на нее с изумлением – она никогда раньше не позволяла себе подобных высказываний.

Она покраснела и, гордо вздернув подбородок, обратилась к лорду Кенту.

– Ты прекрасно понимаешь, что Себастьян прав. Неблагородно оставлять мисс Шалстоун в неизвестности. Так почему не покончить с этим делом немедленно? Прошу тебя, Ричард. И не надо говорить глупостей и бежать из собственного дома.

Лорд Кент поджал губы. Казалось, он готов был полезть в драку. Потом он устало взглянул на пустеющий зал.

– Так вы все против меня. – Он бросил на леди Джудит обиженный взгляд, но она лишь повела плечами. И он наконец смягчился. – Ну ладно, раз вы этого так хотите, давайте встретимся с Генделем сегодня.

И, подхватив костыли, он вышел из ложи. Себастьян хотел было взять под руку Корделию, но вовремя опомнился и предложил руку леди Джудит. Корделия с тяжелым сердцем последовала за ними. Она заметила, что лорд Кент не взял назад своих слов касательно отъезда из Веверли. Она вовсе не желала такого развития событий, но была бессильна что-либо исправить. Как верно сказал лорд Кент, уж если Себастьян принял решение, он от него не отступится.

Да она и не хотела, чтобы он менял решение. Себастьян прав – лорду Кенту пора определиться. Хотелось только, чтобы он поступил правильно.

У Корделии разболелась голова от напряжения и волнения. От этого разговора зависит столь многое. Сейчас она встретится с великим человеком, у нее появилась уникальная возможность заявить о себе, и она не может, не должна опозориться.

Корделия стиснула в руках сумочку. Надо говорить лишь правду. Если он ей не поверит, хуже уже не будет. Она могла лишь надеяться, что и лорду Кенту не будет хуже.

Композитор ожидал их в артистической. Музыканты большей частью разошлись, зрители – тоже, так что в театре было довольно тихо.

При их появлении Гендель встал. Корделия заметила, что он снял туфли и греет руки у огня. Это немного ее успокоило – это напомнило ей отца, отдыхающего после долгой службы. Он тоже при первой же возможности снимал обувь.

Но отец ее никогда не выглядел столь внушительно. Гендель был невысокого роста, но выглядел еще величественнее, чем со сцены. Он был в шелковом камзоле и жилете и в напудренном парике. Полнота его, казалось, лишь подчеркивает мощь его таланта.

– Мы благодарны вам, сэр, за то, что вы любезно согласились принять нас, – сказал Себастьян с поклоном. – Я лорд Веверли, а это – леди Джудит Квимли. Моего брата вы, разумеется, знаете.

– Да, я знаком с лордом Кентом, – сказал Гендель с сильным немецким акцентом и поклонился в ответ. – Для меня большая честь, что ваша светлость посетил мой концерт. Понравилась ли вам оратория?

– Это было великолепно, – сказал Себастьян с улыбкой.

– Мне никогда не доводилось слышать столь возвышенной музыки, – неожиданно для себя вступила в разговор Корделия и замолчала в смущении, вспомнив, что ее еще не представили.

Гендель обернулся к Корделии и, подойдя, поцеловал ей руку.

– А это что за божественное создание?

Рука Корделии, которую держал Гендель, дрожала, она взглянула на Себастьяна, который в свою очередь посмотрел на лорда Кента.

– Это мисс Корделия Шалстоун, сэр, – сказал тот.

– Рад с вами познакомиться, мисс Шалстоун, – сказал Гендель, отпуская ее руку. И добавил, сосредоточенно сдвинув брови: – Шалстоун? Кажется, я где-то слышал это имя.

Лорд Кент оперся на костыли.

– Ее отец – тот самый викарий, о котором я вам рассказывал.

Гендель радостно улыбнулся.

– Ах да, тот самый замечательный викарий! Его музыка просто удивительна! – И он повернулся к лорду Кенту. – А где же он? Почему он не пришел?

Лорд Кент промолчал и лишь посмотрел выразительно на Корделию, явно желая, чтобы она сама сообщила Генделю правду. Что ж, он прав, она виновница обмана, ей и расплачиваться.

Собравшись с духом, Корделия сказала:

– Мой отец не пришел, сэр, потому… потому что хоралы, которые лорд Кент издал анонимно, сочинил не он. – Она перевела дыхание. – Их сочинила я.

Гендель изменился в лице.

– Я не понимаю. – Он повернулся к лорду Кенту. – Что все это значит?

Лорд Кент выдавил из себя улыбку.

– Когда я сообщил вам, что автор хоралов – викарий Шалстоун, я думал, что это действительно так. Все они были подписаны его именем. Но вчера, когда Шалстоуны прибыли в Лондон, мне стало известно, что на самом деле они были сочинены его дочерью. И она перед вами.

Гендель взглянул на нее.

– О Господи, – пробормотал Гендель, разглядывая Корделию. На лице его было написано недоверие, и он холодно сказал ей: – Позвольте мне сказать, мадам, что я ожидал иного.

Корделии было неуютно под его взглядом.

– Я… я понимаю, сэр. Я не должна была подписывать свои сочинения именем отца, но он настоял на этом, потому что боялся, что, если я поставлю свое имя, это… повредит мне. Женщин-композиторов обычно всерьез не принимают.

Он задумался на мгновение, потом вопросительно взглянул на нее.

– Вам очень хотелось стать композитором?

Она облизнула пересохшие от волнения губы и кивнула.

– Очень. Музыке учила меня мать, но мне всегда хотелось сочинять самой, а не играть чужие произведения.

Себастьян и лорд Кент стояли неподвижно, не сводя глаз с Генделя. Даже леди Джудит была взволнована. Корделии казалось, что сердце ее готово выпрыгнуть из груди. Под его изучающим взглядом она чувствовала себя совершенно незащищенной, у нее было ощущение, что он может читать ее мысли. Ей вдруг страстно захотелось бежать прочь, бежать до того, как он назовет ее шарлатанкой и выгонит с позором.

Взгляд его упал на ее сумочку.

– Что у вас там?

Дрожащими пальцами она раскрыла сумочку.

– Мои сочинения, сэр. Все, что я написала.

– Покажите мне один из хоралов, последний.

Она вытащила ноты с новым хоралом, которым она очень гордилась, и протянула ему.

Он изучал ноты молча, время от времени напевая себе под нос. Потом поднял глаза.

– Вы слишком часто удваиваете третьи, – ворчливо заметил он, – лучше удваивать пятые.

Она не сразу смогла ответить.

– Я… я… Конечно, вы правы, сэр. Боюсь, мне часто приходится удваивать третьи, потому что в нашем хоре теноры слишком слабы.

Он махнул рукой.

– Да, из-за этих певцов столько хлопот. Даже мне пришлось изменить некоторые арии в оратории, потому что солист не мог их вытянуть. От певцов одни неприятности, не правда ли?

Она кивнула, с трудом осознавая, что он говорит с ней как с равной.

– А почему именно хоралы? – вдруг спросил он. – Это что, лучшее, на что вы способны?

Она напряглась. Самое трудное было впереди.

– Я сочиняла и другое, например, пару прелюдий. Но, поскольку я дочь викария, разумнее было работать над тем, что может исполнять хор во время службы. – Она помолчала, потом смело взглянула на него. – Домашние обязанности не оставляют мне времени для более серьезных сочинений, таких, как оратория. Но мне очень хотелось бы поработать над большим произведением.

Он нахмурился.

– Ах да, домашние обязанности. Сочиняющая женщина живет не так, как сочиняющий мужчина. Это ведь мешает вашей работе, не так ли? Если вы действительно хотите сочинять…

– Я действительно хочу сочинять, – перебила она его. – Но у меня есть обязанности, которыми я не могу пренебречь. И именно то, что у меня так мало времени, заставляет меня особенно серьезно относиться к занятиям музыкой. Я не могу позволить себе перебирать возможные аранжировки, как это делаете вы, а должна сразу же выбрать лучшую. – Она опустила глаза. – Но вы правы, слишком много трудностей встает на моем пути. Я никогда не могла бы сочинить такое великолепное произведение, как «Мессия». – Она говорила истово. – Могу себе представить, как долго вы над ним работали и сколько слез пролили.

В глазах его блеснуло нечто, он слегка улыбнулся.

– И слез, и крови… и много чего другого было пролито. Толпа права, рассказывая это про нас, композиторов.

Он сказал «про нас». Сердце ее бешено колотилось, она взглянула на него, но лицо его было непроницаемо.

– Расскажите-ка мне подробнее про свои хоралы, – буркнул он и указал на диван и стулья, стоявшие у стены.

Корделия посмотрела на лорда Кента, и тот кивнул. Глаза леди Джудит сияли, а Себастьян подбадривающе улыбнулся ей, когда они стали рассаживаться. В комнате было довольно прохладно, но Корделия не замечала этого, потому что кровь стучала у нее в висках и прилила к лицу.

Ей было очень трудно сосредоточиться на вопросах, которые задавал Гендель. Присев на краешек стула, она незаметно обтерла вспотевшие ладони об юбки, чтобы не выдать свое волнение. Гендель решил устроить ей проверку, выяснить, насколько она разбирается в музыке. Но ответы ее, видимо, пришлись ему по вкусу, она немного успокоилась и даже осмелилась сама задать несколько вопросов про ораторию.

Прошло около получаса, и Гендель сказал вдруг:

– Вы – новичок, мисс Шалстоун, но новичок талантливый. Рад был с вами побеседовать. Желаю вам успехов на вашем поприще.

Это было слишком похоже на завершение беседы, и Корделия забеспокоилась.

– Благодарю вас, сэр. – Она натянуто улыбнулась. – Встреча с вами так много для меня значит.

Он кивнул и встал.

– К сожалению, я слишком устал и вынужден вас покинуть. Прошу меня простить.

Все остальные тоже встали, озадаченные столь внезапным завершением разговора.

Лорд Кент откашлялся и сказал:

– Извините, сэр, но значит ли это, что вы согласны позволить мне издать одну из ваших ораторий?

– Вы должны понять, что поставили меня в довольно трудное положение, – сказал Гендель, избегая смотреть на лорда Кента.

Корделия затаила дыхание.

– Как так? – не сдержался Себастьян.

Гендель пожал плечами.

– Ничего не изменилось, ваша светлость. После того печального происшествия, когда молодая дама выдала чужую музыку за свою, я не могу поддерживать предприятие вашего брата. Моя судьба зависит от настроений английской знати. Я не могу рисковать своей репутацией.

Лицо лорда Кента исказилось от ярости.

– Но вы сказали, что, если я познакомлю вас с викарием…

– Да. – Акцент Генделя стал более заметен. – Но вы не познакомили меня с викарием. Мне совершенно ясно, что изданные вами сочинения написаны мисс Шалстоун, но другим – нет.

– Другим? Кому другим? – возмутился лорд Кент. – Сочинения были изданы анонимно. Кому какое дело, что композитор – женщина, если ее поддержим мы с вами?

Гендель со вздохом покачал головой.

– Вы мне рассказали про викария. Я рассказал кому-то еще, и буду выглядеть полным дураком, если признаю свою ошибку. Кроме того, вспомнят про ваши прошлые прегрешения. Будут говорить: «Лорд Кент нашел новую возлюбленную». И еще: «У кого на сей раз он украл музыку?»

Увидев, как напряглась Корделия, он добавил другим тоном:

– Я знаю правду, но в Лондоне столько злых языков, что правда мало кого волнует. Я сам в довольно неустойчивом положении, и сейчас, когда признание возвращается ко мне, не могу рисковать своей репутацией.

Он ласково улыбнулся Корделии.

– Разумеется, я не буду вам мешать. Продолжайте издавать ее сочинения, если вам это нравится. Со временем люди оценят их по достоинству… если только под ними будет стоять имя викария.

У нее упало сердце. Несмотря на его резкую манеру, после разговора с Генделем она была уверена, что он примет ее сторону.

Себастьян сделал шаг вперед.

– Если вы сейчас не поможете ему, сэр, Ричард не сможет издавать ее сочинения. Вам что, хочется, чтобы ее карьера на этом закончилась? Вы назвали ее талантливым новичком и сами же закрываете для нее дальнейший путь. Как сможет она продолжать, как сможет работать серьезно, если у нее не будет издателя?

Гендель пристально посмотрел на Корделию.

– Лорд Кент ваш единственный издатель?

Она кивнула.

Гендель задумался.

– Тогда вам следует обратиться к моему издателю Джону Уолшу. Возможно, он согласится напечатать несколько ваших сочинений, если я попрошу его об этом. Вы сможете издать их под своим именем, и никто не будет знать, что вы были связаны с лордом Кентом. Только в этом случае я смогу вам помочь.

Она онемела, услышав его предложение. Работать с издателем Генделя! Об этом она не смела даже мечтать! Гендель предлагал ей то, на что она даже не надеялась!

И тут она почувствовала на себе взгляд Себастьяна. Лорд Кент смотрел в сторону, а леди Джудит ожидала ее ответа затаив дыхание.

И тут она поняла, что не может предать их. Без лорда Кента она никогда ничего не добилась бы. И Себастьян… Она не смогла бы глядеть ему в глаза, если бы бросила его брата на произвол судьбы.

Слезы застилали ей глаза.

– Мне очень жаль, сэр. Благодарю вас за великодушное предложение, но я не могу оставить лорда Кента лишь из-за того, что для него наступили трудные времена.

К ее изумлению, Себастьян покачал головой.

– Корделия, подумайте хотя бы…

– Нет! – поспешно ответила она. Она была уже причиной одной ссоры между Себастьяном и его братом и не хотела другой. – Благодарю вас, лорд Веверли, за вашу заботу, но я должна так поступить. Я не имею права принимать предложение мистера Генделя, как бы великодушно оно ни было.

Гендель смотрел на нее с интересом.

– Вы человек преданный. Прекрасно. Мне остается лишь сожалеть о том, что обстоятельства складываются подобным образом. – Он повернулся к лорду Кенту. – Простите меня. Желаю вам всяческих успехов.

Потом он снова взглянул на нее.

– Оставьте мне хотя бы ноты одной вашей вещицы. Я хочу показать ее своему другу. Чтобы он знал, что потерял. Кто знает, если лорд Кент оставит издательское дело…

Она колебалась, и Себастьян сам взял у нее из рук сумочку, достал из нее ноты и протянул их Генделю.

– Не это, – воскликнула она, заметив, что это именно тот лист, на котором она делала заметки во время концерта.

Но было уже поздно. Гендель увидел ноты и стал вчитываться в них внимательно, мрачнея все больше и больше.

– Что это такое? – спросил он, тыча в ноты пальцем.

– Это… это записи, которые я делала во время исполнения оратории. – Она задержала дыхание. Только бы он не подумал, что она хотела украсть его музыку.

Он смотрел на ее торопливые записи.

– Вы переменили это на хор.

Она кивнула.

– Простите мою наглость, сэр, но мне показалось, что хор здесь более уместен.

Ей хотелось бежать от тяжелого взгляда Генделя, но после всего, что произошло, она не могла не злиться. Даже если она хотела сделать для себя аранжировку его музыки, ему до этого какое дело? Он и не узнал бы об этом, если бы Себастьян не дал ему наугад именно этот лист. Какое право имел Гендель так на нее смотреть, особенно после того, как отказался помочь лорду Кенту?

Она сложила руки на груди и сказала, забыв про осторожность:

– Вы же знаете, сэр, что за народ мы, композиторы. Мы любим потешить себя новыми аранжировками. Но, уверяю вас, у меня и в мыслях не было воровать вашу музыку. – Вздернув подбородок, она добавила самоуверенно: – Если вам будет угодно, можете воспользоваться моим вариантом.

Он удивленно взглянул на нее, но она не стала дожидаться его ответа. Ей надоело доказывать всем, на что она способна. Пусть думает, что ему будет угодно. Он мужчина и все равно поступит так, как пожелает.

Поэтому, собрав остатки гордости, она повернулась и вышла из комнаты.