Я сильнее сжал руку Джулии в своих ладонях, пока мы ехали к месту нашего назначения. Прошло несколько дней после того, как я извинился за то, что был полным уродом. И за это время все было просто и хорошо — ну настолько просто, насколько может в этих обстоятельствах. Последние несколько дней были одними из самых лучших в моей жизни. Мы с Джулией не занимались ничем особенным. Мы по большей части спали, она больше чем я. И также я работал. Я посетил несколько утренних заседаний совета директоров, которые давно назревали, оставляя её лежащей в постели с полным штабом охранников прямо за дверью пентхауса. Чаще всего я возвращался домой до того, как она вообще вставала.

Мы оставались внутри и делали заказ еды, все виды вкусной еды доставлялись к нам. Мы смотрели телевизор. Мы занимались вещами, которыми занимаются нормальные люди, когда они влюблены — помимо секса. Мы им не занимались. Я хотел. Блять, я реально хотел. Но я намеривался показать ей, что я не был пещерным человеком. И это было адски трудно. Каждый раз, когда я смотрел на неё, я хотел быть похороненным внутри неё, с её стонами в моих ушах. Но я сдерживался. Джулия была идеальным, красивым созданием, которому неоднократно причинял боль мужчина, которого она думала что любила. Она еле выбралась из тех отношений живой, и затем здесь был я, клеймя её, требуя, чтобы она была только моей и в то же время, подавляя её. Это было ужасно. И я не заслуживал её присутствия, но каким-то образом она простила меня, как если бы ничего и не происходило никогда.

Я решил показать ей больше себя. Показать ей мою любовь теми способами, которые не включают в себя мое тело — даже если это и было чертовски сложно. Она не поднимала на обсуждение тот факт, что у нам не было секса, хотя много раз она казалась потерянной в своих мыслях. Я бы спросил, все ли с ней в порядке, и она бы улыбнулась и оттолкнула меня, утверждая, что перегружена.

Вчера я нашёл её в душе, сидящей на маленьком сидении, она плакала. Вид разрывал меня на части, и когда я спросил её из-за чего, она просто пробормотала пару слов мне в грудь. Я уловил только одно из них.

Мама.

Как будто тиски сжались вокруг моего сердца. После её первого приступа слез в машине, она, казалось, откинула свою интерлюдию с матерью, как будто это ничего не значило, однако было ясно, что это не так. И меня разрушало то, что я не могу никак исправить это. Что я не могу просто купить ей новую маму. Я почти фыркнул от этой мысли. Я уже пробовал это для себя; черт, со всеми этими пластическими операциями, через которые прошла моя мать за эти годы, я практически сделал себе новую мать.

Сегодня я снова поймал её хлюпающей носом после душа, и я решил отвезти её куда-нибудь и показать ей мои любимые вещи в Нью-Йорке. Для этого случая я удвоил количество охранников.

— Пойдём, — сказал я, когда лимузин начал останавливаться. Мы уже ужинали в итальянском ресторане в нижнем Манхэттене, в дыре в стене. Это было одним из первых мест, которые я посетил после переезда в Большое Яблоко, и одним из абсолютно любимых.

— Где мы? — она выбралась. — Ох, мой.

Перед нами простирается дощатая набережная с видом на океан с ларьками с едой и карнавальными аттракционами, освещенными ярким светом против темной ночи. Люди разбрелись по всему месту. Парочки держаться за руки. Дети смеются. Величественный вид со столкновением волн в роли фоновой музыки.

— Это красиво.

Я взглянул на неё. Её освещало мягкое желтое свечение фонарей, на ней было белое простое платье, которое облегало её и заканчивалось на середине бёдра. Белые балетки, покрывающие её ступни и её волосы собраны на голове. Маленькие голубые завитки волос касались верха её голых плеч.

— Поразительно, — пробормотал я, мой член дернулся в штанах.

— Я вдруг почувствовала себя так, как будто я в одном из тех романтических фильмов, которые мы смотрели, — она улыбнулась.

— Возможно, так и есть, — я поймал её руку и начал вести её вперёд.

Она посмотрена на меня сбоку и тряхнула головой.

— Те фильмы не о людях подобных нам.

— Что ты имеешь в виду?

Шум музыки от одного из карнавальных аттракционов прокатился по набережной.

— Ну, во-первых, я стриптизерша, или… ну, бывшая стриптизерша ставшая кассиром на заправке, — она фыркнула. — И ты, ну ты…

— Убийца.

— Даа… это.

Мой телефон зазвенел в кармане, и я достал его; звонила моя мать. Я всё ещё не говорил с ней. Я не мог даже смотреть на неё после того, что она сделала. Поставить Джулию на ту сцену с Виктором Марлином, потенциально поставив её под угрозу.

— Это была твоя мама? — спросила Джулия.

— Ага, — я вернул телефон в карман.

— Почему ты не ответил?

— Мне нечего ей сказать.

Мы затихли, проходя через толпы людей. Человек, окрашенный в серебряный цвет, жонглировал тремя горящими палочками для толпы детей, которая визжала от нетерпения.

— Она любит тебя, ты же знаешь.

— Не говори так, — я побледнел.

— Любит. Искаженная, но это любовь.

Сама идея чувствовалась неправильно, однако я надавил на Джулию.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что она сказала мне.

Я забыл, что Дженнифер не только подтолкнула её на ту сцену, но она также и работала с ней над этим. Значит, что они говорили друг с другом.

— Она лжёт. Много.

— И она, казалось, думала, что мои мысли о том, что за всем стоит Элейн, были смешными. Она сказала, что ты бы убил её, если бы выяснил, что она имеет какое-то отношение к этому.

— Она права, — сказал я без колебаний. — Никто не навредит тебе и не уйдёт с этим. Пойдём, — я указал на билетную кассу, — давай прокатимся на Чертовом Колесе.

— Не думаю, что Дженнифер стоит за моей атакой или убийством Мэнди. У неё было куча шансов избавиться от меня или нанять кого-то сделать это. Но она этого не сделала.

Я задумался над этим. Приводило в замешательство то, что моя мать бы прошла через все трудности, которые у неё были, если бы она преследовала Джулию. Сначала я чувствовал себя убежденным, но после того, как выяснилось, что Джей работал с Кевином, и затем Кевин пропал, меня отвернуло от этой мысли.

— Ты выяснил что-то о том неизвестном номере, с которого пришло сообщение? — спросила я.

Мы не говорили об этом, с той ночи, когда я получил сообщение. У меня было отчетливое ощущение, что Джулия по правде не хотела знать, вот почему она не спросила об этом снова. Как будто бы она хотела притвориться, что этого в реальности не происходило.

— Да, — я выяснил на следующий день, когда покидал встречу заседания директоров. Джим позвонил с новостями, которые только меня сильнее разозлили. Но затем я вспомнил, что я никогда не говорил ей об имени, которое ассоциировалось с номером. — Аккаунт зарегистрирован на моего брата, Гарретта Мэддона.

— Но… — она открыла рот от удивления.

Я достал бумажник и оплатил билеты, улыбаясь леди за стеклом.

— Он мертв. Я знаю. Поверь мне. Я убил его. Но оба сообщения пришли с одного номера. Аккаунта, зарегистрированного на него.

Мы сели на Чертово Колесо, попадая в нашу собственную белую корзину, которая вместила только нас двоих.

Она села напротив меня, её взгляд на мне, но её глаза устремлены вдаль.

— Он зарегистрировал на имя Гаррретта… Кевин не знал бы таких вещей о тебе, — произнесла она медленно, хмурясь. — Он бы не знал о твоём брате… и о произошедшем. Плюс, даже если бы и знал, я не вижу его проходящим через все эти преграды. Он импульсивен, не соответствует мысли, что он бы сделал что-то типа того.

Она откинулась на сидение, когда мы начали ехать вверх, позволяя другим людям садиться в кабинки под нами.

— Я не знаю. Ничего из этого не имеет смысла. Моя мама, пытающаяся помочь… — понятие «помогающий» для моей матери было сомнительным. Она заплатила значительную сумму, чтобы запихнуть меня в тюрьму, и чтобы мое обвинение задерживали настолько, насколько это можно было. Если она не пыталась помочь, то зачем тогда делала то? Я не давал ей того, чего она хотела, когда дело касалось Элейн, поэтому я задумался, а не пыталась ли она специально причинить мне боль, подталкивая Джулию танцевать с Виктором, потому что знала, что я увидел бы это. Это также не имело смысла; даже судья признал, что он не должен был выпускать меня до следующего утра, но я заплатил ему больше чем она.

Я потёр виски. Ничего не имело смысла.

— Человек, который делает это все, был там. Мы знаем, что это так, основываясь на сообщении, — Джулия прикусила губу, и я мог буквально увидеть колёсики, крутящиеся в её голове. Через некоторое время она положила свою руку на мою.

— Я знаю, что ты не хочешь говорить об этом… — она нервно заправила локон за ухо. — Но я думаю, что тебе нужно рассказать мне о том, что произошло той ночью с твоим братом и Сэнди. Кто бы это ни был, он знает твоё прошлое, по крайней мере, достаточно, чтобы знать, что причинит тебе боль. Возможно то, что тогда произошло, как-то связано с этим.

Она не вспоминала об этом с той ночи, когда я извинился, как будто какое-то время её устраивало откладывание в сторону убийство моего брата. Какая-то часть меня надеялась, что она полностью отпустит это. Что мои демоны смогут остаться скрытыми. Что неизменное пятно крови на моей жизни станет невидимым.

— Я… я не знаю, — я никогда никому не рассказывал, не полную историю. У СМИ были свои неправды и мнения. Никто на самом деле не знал, даже моя мать, которая видела кровь на мне.

— Все хорошо, Коул. Ты можешь верить мне, — она потёрла своей рукой вперед и назад по моей.

Я сглотнул ком в горле.

— Я… — сцены с той ночь вспыхнули в моей голове: «Не делай этого, Коул. Я твой брат. Твой единственный брат».

Я оттолкнул тот голос. Что она подумает обо мне, когда я расскажу ей? Что она почувствует, когда услышит о том, как мой брат плакал, как он просил меня за свою жизнь? Я не проявил милосердия. Не для своего собственного брата.

Чертово Колесо остановилось, и мы были на самом верху с видом на Атлантический океан с одной стороны и на здания города Нью-Йорка с другой.

— Это важно, — она сжала мою руку.

— Ты будешь думать, что я монстр, — я пробормотал.

— Коул… я уже так думаю, — её глаза умоляли меня. — Но ты мой монстр.

Я пристально смотрел на неё, надеясь, желая, чтобы она действительно имела в виду эти слова. Одной рукой я ущипнул себя за переносицу.

— Это… — я глубоко вздохнул, когда Чертово Колесо начало двигаться быстрее. — Это было десять лет назад, и я жил в Новом Орлеане. Всё для «Обсидиановых Душ» начиналось там, поэтому там у меня был главный офис. В то время я жил там. Компания ещё не стала международной, но я в бизнесе был уже добрых семь лет, и последние три года подтолкнули компанию в группу компаний с миллиардом долларов. Реальность того, что, будучи бедным ребёнком, который копил все лето, чтобы купить себе что-то, и сейчас имеет больше денег, чем он вообще будет знать, что делать с ними, была… опьяняющая, — я вспомнил, как вошёл в салон автодилера и купил автомобиль сразу на месте с помощью своей дебетовой карты. Автомобиль, который стоит более пятидесяти тысяч долларов. — Я построил дом для своей матери. Это был этот до смешного большой особняк, с чертовыми деревьями, импортированными с Южной Африки и с ботаническим садом, покрывающим третий этаж.

— Я видела его, — сказала Джулия. — Картинки его онлайн. Он красив.

— Я ненавижу тот дом, — я фыркнул. — Я хотел сжечь его… после всего, — я прочистил горло. — Но в любом случае я построил дом для неё, моей сестры Сэнди и Гарретта. Они жили там где-то год до того, как все произошло. Гарретт был старше меня на год, двадцать шесть на тот момент, и Сэнди была на шесть лет младше его. Я пришёл туда одной ночью. Я не жил с ними. Не мог терпеть жить поблизости со всеми ним, особенно с матерью. Но Гарретт, Сэнди и я всегда были в относительно хороших отношениях.

— Ты всегда ладил с ними?

— Я бы не сказал всегда. Моя мать с Сэнди предпочитали Гарретта; всегда так было по причинам, которые я не понимал. Даже после того, как я потратил миллионы на них, он все ещё был более любим, — я пожевал внутреннюю сторону щеки из-за неприятного ощущения, которое все это приносило мне. — Но я пришёл домой той ночью и…

Картинки ворвались в мою голову, и я снова был там. Я взбирался по ступенькам, примыкающим к большому особняку в египетском стиле. Влажное тепло прижималось к моей коже, как будто прилипая к каждому волокну моего тела. Я не хотел быть здесь, но Элейн оставила свой телефон в доме ранее, когда у неё был ланч с моей матерью.

Она не захотела ехать, чтобы самой забрать его.

«Съезди за ним, дорогой. Пожаааалуйста? Я пососу твой член, когда ты вернёшься домой». Минет не был тем, что подтолкнуло меня поехать. Я уже трахнул практикантку в моём офисе ранее тем днём. Я не нуждался в минете Элейн, чтобы удовлетворить меня, но я также не хотел слушать её скулёж и мольбы с просьбами поехать за ним всю ночь.

Я достал ключи и открыл переднюю дверь. Было немного после одиннадцати, не поздно, но главный холл был пуст. Я знал, что мамы здесь не будет; Элейн упомянула, что у неё были планы, и что её не будет аж до следующего дня.

Мама пыталась убедить меня нанять домашние работников, что включало бы в себя уборщиц и дворецких, людей, которые бы открывали день, полная команда, что была бы в доме. Я только закатил глаза на неё. Зачем бы ей нуждаться в этом? Она не работала, что она должна была делать со своим свободным временем, если не убирать и открывать дверь?

Я быстро передвинулся по коридору в просторную столовую в конце. Она была за чайной комнатой и комнатой для бранча. Что за чертова трата пространства. Конечно, мне нравились красивые вещи. Но здесь все было нелепо и чересчур. Однако я в любом случае построил это. Моя мама с Сэнди, казалось, было взволнованы перспективой дома. Того, что у них будет собственное место, идеальное здание со всем, чего они только могли хотеть внутри. Волнение моей матери вообще ничего не значило для меня, но счастливое лицо Сэнди сделало все стоящим, даже если большинство нелепых вещей были идеей матери.

Я нигде не увидел телефона Нокиа, где бы то ни было в столовой, поэтому я двинулся в чайную комнату и в комнату для бранча. Его также не было и там. Где он может быть? Я не мог позвонить Элейн и спросить, где она его оставила, так как наш стационарный телефон еще не был подключен, так что я никак не мог дозвониться до нее.

Это, блять, нелепо. Я хотел быть дома в постели, чтобы мой член пососали, и я мог уснуть. У меня была встреча с инвестором утром, который потенциально мог вывести компанию за границу, что как раз и было тем, куда я хотел. Я прошёл по просторному коридору, который тянулся от комнаты для бранча. Большие дорогие картины висели на стенах, изображая огромные красивые пейзажи. Это, наверное, было лучшей частью всего дома. Однако я не остановился, чтобы насладиться картинами. Я продолжил двигаться, направляясь к меньшей из двух гостиных внизу. Маме иногда нравилось развлекаться здесь, поэтому телефон Элейн наверное был здесь.

Я мог слышать телевизор, играющий за закрытой дверью, и чьи-то стоны. Женщины. Я тряхнул головой. У Гарретта было сильное пристрастие к порно. Я не мог даже вспомнить, сколько раз я ловил его, дрочащим на порно в нашей комнате, когда я возвращался домой в обед после футбольной практики. Теперь, когда он был взрослым, у него были подписки практически на все существующие порножурналы; я знал это, потому что был тем, кто сейчас оплачивал чёртовы счета. Он потерял свою работу на строительстве три года назад и должен был найти себе уже другую. Казалось, что его устраивало сидеть дома и дрочить весь день.

Я толкнул дверь и убедился: что мои глаза были сфокусированы на том месте, где я знал, что был телевизор.

— Окей, Гарретт, убери свой член. Я смотр..

Но телевизор не воспроизводил порно. По нему шёл какой-то вечерний сериал на повторе. Я нахмурился и посмотрел на диван, но вид, который встретил меня, не был тем, что я ожидал. Я стоял там, моргая на это. На них. Гарретта и Сэнди. Он нагнул её над подлокотником дивана, пока вбивался в неё сзади. Она стонала, когда их кожа соприкасались.

— Что за нахер? — закричал я, привлекая их внимание.

— О, мой бог! — закричала Сэнди и бросилась от Гарретта на спинку дивана. На лице Гарретта был такой же шок, его рот открылся, когда он уставился на меня.

— Послушай, Коул…

Я мотал головой со стороны в сторону. Этого не происходило. Мой брат не трахал мою сестренку. Нет. Нет. Нет.

— Это не то, что ты думаешь, — сказал Гарретт, спокойно поднимая свои руки, как будто держа меня на расстоянии. Но я не двигался. Я стоял полностью заморожено в дверном проеме.

— Тогда, что, блять, это? — я посмотрел на Сэнди, которая высунула голову из-за дивана. Её кудрявые волосы были в беспорядке. Её нижняя губа дрожала.

— Я люблю её.

Я дернул свою голову назад к Гарретту. Он пробежался рукой по своим коротким темным волосам. Даже несмотря на то, что мы были братьями, мы не были похожи друг на друга. Он был немного ниже меня и худее. Он стоял полностью голый в середине гостиной. Их вещи были разбросаны по всей комнате, как будто они отчаянно нуждались в том, чтобы избавиться от них. Мои внутренности всколыхнулись.

— Она наша сестра, Гарретт. Предполагается, что ты любишь её, — я мотал головой туда и назад. В неверии.

— Я люблю её больше этого.

— Нет! Блядь! — я прижал руку ко лбу. — Нет! — я снова закричал. — Нет.

— Да.

— Нет! — я кинулся на него, мое замороженное состояние прошло. Ничего не осталось во мне. Ничего кроме злости. Яростная, грубая, всепоглощающая злость. Мой брат засунул свой член в Сэнди. Наша малышка сестренка. Наша чертова сестра.

— Ты чертов кусок дерьма! — я закричал, когда кинулся на него, удары градом сыпались на его тело.

— Нет, пожалуйста, Коул, нет! — завизжала Сэнди, но я проигнорировал её. Он боролся, нанес удар прямо мне в живот, что заставило меня удвоить усилия, воздух вырывался из моих губ при ударе.

Гарретт перевернул меня и стал надо мной, кровь капала с уголка его рта.

— Я не хочу бороться с тобой, брат. Давай поговорим об этом.

Я отрываюсь от пола. Сэнди подошла, чтобы встать возле Гарретта. Она все ещё обнажена. Они оба.

— Что ты, блять, делаешь, Сэнди? Что, черт возьми, происходит? — я хотел, чтобы она отрицала это. Чтобы сказала мне, что это была не правда, что вещи, свидетелем которых я стал, были созданы моим воображением, что я был в центре большого гребанного кошмара.

— Он говорит правду, Коул, — её голос дрожал. — Мы любим друг друга. Мы влюблены.

— Но вы родственники. Ты… ты… ты девственница, — я жалко выплюнул слова. Я играл роль защищающего старшего брата всю мою жизнь. С момента, когда родилась Сэнди, я очень дорожил ею, особенно когда я был её опекуном большую часть времени. Мама всегда где-то была, пропадала днями, когда мы были детьми. Гарретт заботился только о себе и о своём собственном голоде, а я был тем единственным, кто заботился о маленькой Сэнди, о младенце, который не мог позаботиться о себе. Когда она подросла, я помогал ей с её домашней работой, охранялся её. Я побил однажды пятиклашку, который обозвал её жирной, хотя я был намного старше. Я держал подальше от неё уродов, которые хотели воспользоваться ею, когда она была в старшей школе. Она ни с кем не была. Я знал это потому, что она рассказала мне. Она хранила себя для правильного парня. Для того, кто пришёл бы и поклонялся её ногам. Это было тем, что она мне сказала несколько лет назад, и насколько я знал, с того момента она даже не ходила на свидания.

— Я солгала, Коул, — она тряхнула своей головой. — Мы не хотели, чтобы ты знал, что происходит.

— Но это было два года назад… ты… — Гарретт обернул мускулистую руку вокруг её плеч.

— Да, Коул, да, — сказала она.

Что-то внутри меня сжалось.

— Как долго это все продолжается?

Сэнди подняла взгляд на Гарретта, и он слегка кивнул ей.

— Шесть лет, — прошептала Сэнди.

— Шесть лет? Но тебе только двадцать.

— Шесть лет с того момента, как у нас впервые был секс, — добавил Гарретт. — Мы были вместе задолго до того.

— Вместе, — повторил я. Мой взгляд метался туда-сюда между ними. Осматривая их. Сэнди прижалась к боку Гарретта, её изящные руки обернулись вокруг его живота. Его рука была вокруг её плеч, его пальцы двигались туда и назад, поглаживая её кожу. Я видел их, делающих вещи подобны этим, не голыми, конечно же, но я видел то, как они смеялись вместе. То, как он щекотал её. Как она бежала к нему, когда он приходил домой. Я всегда думал, что она просто глубоко заботиться о нем. Я бы никогда даже не подумал, что что-то подобное этому может происходить. Что на протяжении всех наших жизней что-то темное, более зловещее происходило между ними. Я не мог постичь этого.

— Она была ребёнком, — слова вышли резкими, в то время как воспоминание появилось перед моим разумом. Я смог вспомнить, когда мне было шестнадцать, и я вошёл в комнату Сэнди. Ей было всего лишь одиннадцать, и я был удивлён, что Гарретт был в комнате с ней. Она натягивала свои штаны, когда я вошёл. На мимолетное мгновение у меня была мысль, что в это было что-то странное, но затем Сэнди улыбнулась мне, светя своими ямочками. Она начала болтать о чём-то, поэтому я проигнорировал то. Гарретт ничего не сказал, только тер взад и вперёд пальцами по своим губам, когда покидал комнату. Это было ничего не значащее воспоминание для меня, но сейчас оно имело смысл. Все имело смысл. Это собралось вместе в одну больную реальность.

Следующей пришла ярость. Мерзкий осадок проникал в мои вены, поглощая меня, пока ничего не осталось. Пока я не услышал звуки. Они были близко, но очень далеко. Звук шлепков кожи о кожу, но не такой же, под который я вошёл. Нет, это было далеко от того звука. Не было стонов. Это были шлепки кулаков, вбивающихся в тело. Это был звук удара влажной от крови кожи о мои костяшки.

Были также и крики. Жестокие крики и терзания, ногти впивающиеся в мою кожу, в мое лицо. Этого всего было слишком много. Это было ошеломляюще, поэтому я был рад, что это было так далеко. Я не мог видеть перед собой, как будто грязь покрывала все, даже мое зрение. Я просто продолжал двигаться, продолжал вбивать свои кулаки в него. В вещи подо мной. Мой брат. Нет. Не мой брат.

— Пожалуйста, Коул, ты убьешь его! Пожалуйста! — ее слова вытащили меня из этого. Они подтолкнули меня к реальности, очистили от всего. Я посмотрел в её глаза. Она стояла надо мной, смотря вниз на меня со слезами, струящимися по её лицу.

— Почему ты плачешь, малышка? — я изучал эти слёзы, шокированный, что она была настолько огорчена. Я делал все, что мог в своей жизни, чтобы убедиться, что она в порядке, что о ней заботятся. Я выбивал дерьмо из людей только за то, что она осмотрели на неё неправильно. Я защищал её.

— Ты убиваешь его! — завыла она. И только тогда я опустил свой взгляд на кровавую массу подо мной. Гарретт сплевывал кровью, плюя на девственный мраморный пол. И это напомнило мне, почему я был здесь, почему я был зол. И это напомнило также, что я не защитил её, хотя думал, что защитил. Жизнь была трудной для всех нас из-за того, какой была наша мать, но я убеждался, что Сэнди в порядке, что никто бы никогда не причинил ей вреда. И все ещё Гарретт навредил. Гарретт воспользовался маленькой девочкой, которая любила его.

— Он воспользовался тобой, — слова чувствовались так, как будто осколки стекла вырывались из моего горла.

— Нет, нет, нет, нет, нет, Коул. Он любит меня. Он всегда любил меня. Я люблю его. Пожалуйста, просто, пожалуйста.

Она молила меня о его жизни. Молила за мужчину, который изнасиловал её. Потому что это было тем, что было, изнасилованием. Это было чертово изнасилование.

— Он изнасиловал тебя.

— Нет! Коул, нет! Пожалуйста, это было не так. Никогда не было так!

Я встал, слезая с тела Гарретта.

— И это все, да? Ты думаешь, что ты просто уедешь в закат со своим собственным братом? С парнем, который заставил тебя делать сексуальные вещи в одиннадцать?

— Он не принуждал меня ни к чему, Коул. Я хотела этого! — слезы и сопли стекали по её лицу, капая ей на грудь.

— Ты хотела этого? — закричал я. — В одиннадцать ты хотела этого? В тот день, когда я вошёл, и ты натягивала свои штаны, и он… он…

— Я хотела этого до того. Его. Я всегда хотела его.

— Ты гребанная шлюха, — слова рассекали мое горло, когда я произносил их, отворачиваясь от него. Я знал, что я должен сделать. Он промыл ей мозги, сделал что-то с ней, чтобы заставить её думать, что это было нормально. Что они могли просто трахаться, и все было бы нормально. Это не было нормально. И это не может продолжаться. Я посмотрел вниз на Гарретта.

Он застонал; один из его глаз был заплывшим и закрытым, его нос обильно кровоточил и был очень сильно сломан.

— Коул, — я мог видеть, что некоторые из его зубов исчезли. — Не делай этого, Коул. Я твой брат. Твой единственный брат, — его голос был грубым, вкрадчивым, как будто был покрыт кровью.

— У меня нет брата, — я потянулся в задний карман и достал свой карманный нож. Он был новым. Элейн купила мне его несколько недель назад как подарок на день рождения. Сэнди прыгнула мне на спину, пытаясь отобрать его у меня, крича, кровавое убийство для моих ушей, но я был сильнее, и её попытки не имели значения.

Позже с того момента я буду помнить не Сэнди. Не её крики или плач. А взгляд в глазах Гарретта, когда он уставился на меня, в тот момент, когда я воткнул нож ему в грудь. Он был в ужасе. Чертовски напуган. Он не хотел умирать. Я знаю, что не хотел. Но я хотел его убить. Вещи, которые он сделал. Он должен умереть. Это был единственный способ, которым я мог спасти её. Это был единственный способ, который мог освободить её от этого. Я мог видеть это в её лице, когда посмотрел на неё пару секунд назад. Она потерялась в его дерьмовой лжи о любви.

Я знал его лучше, чем кто бы то ни был. Все эти годы он трахал все виды женщин. Все то время, когда Сэнди была ребёнком, и он воровал её невинность. Он трахал других людей. Я видел его трахающим других девушек на праздниках в старшей школе, на праздниках, будучи взрослыми. Он был болезнью. Болезнью, которую Сэнди думала, что любит. Болезнью, которую обожала моя мать. Он должен был уйти. Это был единственный способ заставить Сэнди увидеть.

Все стало пустым после этого. После того, как нож прошёл сквозь кожу и кость Гарретта. Крики прекратились. Вес Сэнди на моей спине исчез тоже. И я приступил к работе. Разрезая его своим ножом. Он утверждал, что любит её. Мою малышку сестренку. Он трахал её. И поэтому я вырежу его сердце. Когда я достал этот кровавый расширенный орган из его тела, он не выглядел полным любви.

Следующие несколько часов пролетели незаметно. Я передвинул его тело. Я положил его тело в тачку и вырыл яму на пастбище за домом матери. Я закопал его в неглубокой могиле, и я плюнул на неё, прежде чем уйти.

Когда я вернулся домой, там была мама. Я был удивлён. Она не должна была быть дома ещё, не до завтра.

— Что ты сделал, Коул? — она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и я моргнул на неё, удивляясь, что она увидела. Удивляясь, могла ли она увидеть правду о том, что произошло, могла ли она прочувствовать это так, как я, вес его крови и грехи давили на мою кожу.

— Он сделал это, — мой голос звучал чужим.

— Кто, Коул? — она бросила сумочку на пол и начала озираться неистово. И затем я увидел его. Кровавый след. Он простирался по красивому каменному полу.

— Где Гарретт? — она обернулась. — Гарретт! — она хрипло закричала и пошла по следу. — Сэнди!

Что-то во мне говорило мне остановить её, но я этого не сделал. Вместо этого я потёр руками взад-вперёд по верху влажных штанов и последовал за ней.

Когда она вошла в гостиную комнату, я смотрел на её лицо, вместо того чтоб смотреть на сцену перед нами. Я знал, как это выглядело. Я сделал это. Сейчас это была всего лишь кровь. Много красно-коричневой крови высыхающей на её дорогой мебели и полах.

— Нет, — слово прозвучало как мольба. — Где он, Коул? Скажи мне, где он? — она стояла передо мной, требуя ответов, хотя она вообще не прикасалась ко мне. Её обесцвеченные светлые волосы были собраны на её голове, и я мог почувствовать запах её дорогого парфюма. Он смешивался с медным запахом, заполнившим мой нос.

— Он сделал это, — произнёс я. Я не мог выкинуть из головы картинку. Его трахающего её.

— Ты убил его, не так ли? — она пробежалась своими трясущимися руками по лицу.

— Он сделал это, — снова сказал я, смотря вниз в её глаза. Глаза настолько похожие на мои.

— Ты сделал это. Ты. Ты! — её руки тряслись, когда она смотрела на меня. Ужас на её лице был тем, что будет навсегда отпечатано в моём мозгу. Она смотрела на меня, на мою покрытую кровью одежду, на ужасную сцену перед нами.

— Как ты мог? Как ты мог? — её слова пророкотали вокруг нас, как будто растворяясь в дорогих каменных стенах. В доме, который я построил для неё. Её взгляд был сумасшедшим, широким, смотрел повсюду и на меня одновременно.

— Где Гарретт, Коул?

Почему она дома? Она должна была отсутствовать до завтра, до того момента, как у меня была бы возможность почистить всё, посадить Сэнди на самолёт в какое-то место, которое помогло бы ей эмоционально.

— Где он, Коул? — я не собирался отвечать, потому что она знала. Я знаю, что это так. Почему она спросила, я не знаю. Я не знаю, почему она притворялась, что мы оба не стоит здесь, в этом доме ужаса.

— Ты этого не сделал. Ты бы не стал.

Она всегда любила его больше. Даже когда оставила нас всех голодать. Это был он, кого она держала, когда возвращалась домой. Это всегда был он, перед кем она извинялась. Это всегда был он. Для них обеих, для неё и Сэнди. Что такого было в Гарретте, что заставляло их любить его сильнее, чем меня, я так никогда и не выяснил. Даже после того, как я заработал денег и дал им все лучшее от жизни, я все ещё был последним на тотемном столбе.

Но кровь на моих руках изменила это.

— Где Сэнди?

— Я не знаю.

— Ты поймал их? Вот почему? — её голос дрожал, когда она повернулась и начала подниматься по лестнице.

— Поймал их? — но она не ответила. И я последовал за ней. — Что ты имеешь в виду?

Я не получил свой ответ, потому что она закричала. Это был один из тех звуков, который вырывается из самой сокровенной части человека, из самой сердцевины. Это был крик, который человек издаёт, когда его жизнь разрывается. Я знал это хорошо; Сэнди кричала и молила мне на ухо как будто часами. Но это больше не были крики Сэнди. Это кричала моя мать. Сэнди никогда не закричит вновь. Ее тело висело перед нами с открытой потолочной стропильной балки. Оранжевый удлинитель был обернут вокруг шеи, под ней перевернулся стул.

Её кожа была фиолетовой и белой, покрытой пятнами и как будто чужой. Её глаза были открытыми и пустыми. И она ушла. Я смотрел, как моя мать побежала к ней, упала к её ногам. Но я не двигался. Я только стоял там и смотрел в те пустые глаза. Глаза, которые смотрели на меня с невинностью ребёнка. Глаза, которые молили за жизнь Гарретта. Меня засосало в их темноту. В пустоту. Засасывало, пока темнота не окружила меня, душа меня. Пока меня не стало.