Вендель Фюгер устало потянулся. День выдался долгим и утомительным. Он вместе со своими помощниками развез по трем трактирам Эсслингена по десять бочек вина. Правда, сам Вендель бочки не разгружал. Обычно он не чурался тяжелой работы, носил бочки или корзины с виноградом. Но сегодня парень едва мог держаться на ногах. Ему вообще с трудом удалось проследить за тем, чтобы все было в порядке. Бурная ночка в Адлербурге не сошла ему с рук. Голова болела, руки и ноги были точно из горячего воска. После странной тренировки с палачом и злополучного конфуза — к счастью, его спутники решили, что все дело в похмелье, — Вендель уехал из замка.

Де Брюс, правда, успел посмеяться над ним напоследок:

— Вот что бывает, если поить виноторговца крепким пивом. Он уже ничего не может пить, кроме своего вина, и после пары кружек пива падает как подкошенный.

Вендель не вполне понял его — он почти ничего не помнил из событий предыдущего дня. Тем не менее ему не хотелось портить отношения с этим могущественным человеком.

— Вы совершенно правы, уважаемый граф. Но гостя, не отведавшего вашего пива, вы сочли бы занудой. Пригласите меня на вашу свадьбу, и я постараюсь доказать вам свое умение пить.

— Вот такие речи мне по нраву, Фюгер! — воскликнул де Брюс и хлопнул парня по плечу.

Тот стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть. От удара гул в голове стал еще сильнее.

— Свадьба состоится через четыре дня. Будьте моим гостем.

Теперь Вендель сидел в трактире постоялого двора «У колодца» и пил вино собственного производства — правда, с сахаром, кардамоном и имбирем. Это вино было не таким дорогим, как проданное де Брюсу, которое можно было пить без каких-либо вкусовых добавок. Дешевое вино Фюгеров подавали в трактирах, но оно было лучше, чем все остальные вина. И Вендель гордился этим. Конечно, вина Фюгеров ни в какое сравнение не шли с тосканскими или бургундскими, но знать в Вюртемберге эти вина любила.

Вендель отхлебнул еще. Он уже проголодался и с нетерпением ждал обещанную трактирщиком ветчину, якобы лучшую в Эсслингене. Антония он отправил к отцу с известием, что, мол, его сын вернется в Ройтлинген только после свадьбы графа Оттмара де Брюса. Телохранитель вначале колебался, не желая оставлять Венделя одного, но в конце концов сдался.

— Ваш отец прикажет выпороть меня плетьми, Вендель, — говорил Антоний. — Он приказал мне не отходить от вас ни на шаг.

— Чепуха, — отмахнулся Вендель. — Вы с отцом ведете себя так, будто я наследник престола. Кто захочет причинить мне вред? Ну же, езжай в Ройтлинген и скажи отцу, что я приглашен на свадьбу.

Антоний с видимым неудовольствием повиновался.

Вендель, улыбаясь, помахал ему вслед.

На самом деле он немного побаивался предстоящей свадьбы в Адлербурге. Но не потому, что опасался за свою жизнь. Нет. Он ждал, что де Брюс будет спаивать его до бессознательного состояния. И не только в день свадьбы. Празднества по случаю венчания знати длились по меньшей мере неделю — так было заведено.

Вендель вздохнул. В конце концов, отец будет им гордиться. Дружба с могущественным графом и хорошим покупателем дорого стоила, поэтому пара ночей, проведенных в пьянстве, а также их последствия станут не такой уж великой жертвой. Ну, голова поболит, и что?

— Прошу, господин. — Служанка поставила перед Венделем деревянный поднос с сочной ветчиной и хлебом. — Подлить вам вина, господин? — Девушка выразительно посмотрела на него и подняла кувшин.

Вендель пододвинул кружку в ее сторону и кивнул. Пока служанка наливала вино, он потянулся за ножом, чтобы порезать ветчину. Но кожаные ножны были пусты. Вендель удивленно осмотрел свой пояс. Кошель с деньгами, пакет с бумагами — все было на месте. Однако ножа в ножнах не было.

— Вам помочь, господин? — Служанка состроила ему глазки, обольстительно поводя бедрами. Видимо, она неверно поняла возню Венделя с поясом.

— Нет, — пробормотал парень. — Нет, ты можешь идти.

— Ну и ладно! — Обиженно вскинув подбородок, служанка развернулась и гордо направилась к соседнему столику.

Вендель снял накидку и проверил свои вещи. Ничего. Сапоги! Иногда в дороге, опасаясь столкновения с разбойниками, Вендель прятал нож в сапог, чтобы его не так просто было забрать.

Тоже ничего. Нож пропал.

Вендель тихо ругнулся. Этот нож был ему очень дорог. Не как оружие, которым можно защититься в случае опасности. Нет, это был его талисман. Нож Вендель получил в наследство от деда: искусно вырезанная ручка из дуба, на клинке выгравировано «Фюгер». Неужели он потерял нож в Адлербурге? Или в пьяном угаре хвастался им кому-то и не убрал в ножны? Или нож украли? Вендель был так пьян, что его могли бы отнести на башню Адлербурга, уложить на зубцы, а потом столкнуть вниз, а он ничего бы и не заметил. Утащить у него нож, учитывая его состояние, явно не составило труда. Но зачем воровать нож и при этом оставлять туго набитый кошель?

* * *

Мелисанда, пошатываясь, вошла в дом. Она выпила больше, чем следовало бы, но ее это не беспокоило. Может быть, уже завтра ее бросят в тюрьму, а послезавтра выведут на улицы Эсслингена, будут плевать в нее, кидать отбросы, а потом повесят. Так зачем заботиться о здоровье? Почему бы не напиться? Так хотя бы стало легче.

Она пару раз глубоко вздохнула. Что за мысли? Ее ждала не виселица. Скорее всего, ее просто выпорют. Пару плетей по голой спине. Но этого-то Мелисанда и боялась. Если ее разденут, то сразу заметят, что Мельхиор — вовсе не Мельхиор. Ее выгонят за городские ворота, а там… Там ее с распростертыми объятиями будет ждать де Брюс.

Она потерпела неудачу. Да, ей удалось убежать от заклятого врага ее семьи. Она прожила пять лет в заботе и любви приемного отца, но вот пришел и ее черед. Теперь она последует за своей семьей в могилу.

Ее ждала смерть, и не потому, что убийца ее семьи наконец-то выследил ее, не потому, что она вызвала его на дуэль и проиграла. Нет, ее ждала смерть, потому что глупая бесстыжая служанка, совращенная Адальбертом Брайтхауптом — им и никем другим, — решила наложить на себя руки, не искупив своего преступления. И в этом винили Мельхиора, заплечных дел мастера.

Адальберт. При мысли о нем Мелисанда задрожала. Его слова оставили глубокую рану в ее сердце. Его презрение к этой девушке ранило Мелисанду, будто Адальберт говорил о ней самой. Но разве пыточных дел мастер Мельхиор не был еще презреннее, чем служанка? Если Адальберт так относился к Агнессе, что он подумал бы о Мелисанде? Что сказал бы, если бы очнулся тогда в лесу? В тот миг, когда она поцеловала его?

У Мелисанды мурашки побежали по коже. Девушка невольно обхватила себя руками. Эта шлюха Агнесса была дурой. Она согрешила. Она заслужила такую судьбу. Но разве Адальберт не совершил такой же грех? А как же его вина? Разве он не должен искупить этот грех, как и служанка? Разве он хотя бы раскаивался в содеянном?

Мелисанда закрыла глаза и прислонилась к двери дома. Нет, он не раскаивался. Более того, он вообще не сознавал свою вину. И, очевидно, уже вознамерился совратить другую девушку. Как он мог?

Мелисанда оттолкнулась от двери и опустила руки. Ее била крупная дрожь. Истина была проста и чудовищна: Адальберт Брайтхаупт был плохим человеком.

Какой-то звук отвлек Мелисанду от раздумий. Раймунд тихо застонал, и Мелисанда подбежала к нему, зажгла лампаду у стола. Отец выглядел бледным, щеки ввалились. Она заметила, как он исхудал за последние недели. Что с ним будет, если она умрет? Кто станет ухаживать за прикованным к постели палачом? Даже добрый мастер Генрих не сможет помочь. Без нее Раймунд умрет.

Она почувствовала его взгляд и заставила себя улыбнуться.

— Прости, что я пришла так поздно. Служанка, о которой я тебе рассказывала, Агнесса, покончила с собой. Перегрызла себе вены. Представляешь?

Она старалась говорить легко, без намека на озабоченность, но, похоже, ей это не удалось. Когда Мелисанда убрала одеяло, Раймунд схватил ее здоровой рукой.

— Что? — раздраженно пробормотала Мелисанда. — Я устала. Пожалуйста, позволь мне вымыть тебя, чтобы я могла идти спать.

Раймунд пристально посмотрел на нее. В его ясных голубых глазах пылал огонь. Точно так же он смотрел на нее в тот день, когда она без разрешения ушла из пещеры. Когда ей пришлось поклясться ему, что она его больше не ослушается.

Мелисанда опустила голову.

— Советник Земпах угрожал мне наказанием за смерть этой служанки. Он заявил, что я не должна была допустить ее самоубийство.

Она посмотрела на Раймунда. Решимость в его взгляде сменилась тревогой. И печалью. Слезы заблестели у него на глазах.

Мелисанда нежно коснулась его щеки.

— Все будет хорошо, Раймунд. Поверь мне. Я справлюсь. Мы оба справимся. Разве нам не удавалось это раньше? Мы обвели вокруг пальца Оттмара де Брюса. Уж с Конрадом Земпахом мы справимся. Он нам не навредит, поверь!

Услышав имя Оттмара де Брюса, Раймунд вздрогнул.

Ну конечно, он же не знал, чем завершилась ее встреча с графом.

— Де Брюс жив. Мне не удалось ничего сделать. — И Мелисанда вкратце рассказала ему о случившемся.

Насколько неважным это казалось теперь, по сравнению с тем, что ждет ее завтра в совете! От страха у Мелисанды сперло дыхание, ей пришлось отвернуться от Раймунда. Она сжала кулаки.

Как мужчина, она все вынесла бы с честью, не потеряв лица. Как мужчина, она чувствовала себя сильной, пускай палач и был самым презираемым горожанином в Эсслингене. Но, как женщина, она была бессильна что-либо противопоставить врагам. При мысли о том, что сотворит с ней Конрад Земпах, когда узнает, что она женщина, Мелисанда почувствовала подступившую к горлу тошноту. От страха перехватило дыхание.

Девушка поспешно принялась мыть Раймунда. Похоже, его воля была сломлена. Глядя в одну точку, он вытерпел все, выпил пару глотков разведенного водой вина и даже не отреагировал, когда она поцеловала его в лоб и пожелала спокойной ночи.

Убедившись, что все окна закрыты и заглянуть в дом невозможно, Мелисанда разделась. В полированном клинке Нерты она увидела свое отражение. Да, всем сразу станет понятно, что она женщина.

Слезы навернулись Мелисанде на глаза. Девушка посмотрела на сундук в углу комнаты. В нем она хранила свои пожитки: книгу с легендами о рыцаре Гаване, подаренную ей мастером Генрихом; бутылочку розового масла, напоминавшую о маме; одежду, в которой Мелисанда была в тот ужасный день; крестик, купленный отцом на ее крещение. В самом низу сундука лежало синее женское платье. Мелисанда сама его сшила втайне от всех. Даже Раймунд не знал о нем. Хранить его было опасно — что, если такую вещь найдут в сундуке палача? Но Мелисанда любила это платье: мягкая ткань струилась с плеч, поблескивала, словно тосканский шелк, короткие широкие рукава подчеркивали тонкие запястья, в вырезе виднелась белая котта. Иногда Мелисанда наряжалась в это платье, представляя себе, как гуляет в нем по улицам Эсслингена и все вежливо здороваются с ней, как юноши поглядывают на нее с трепетом и восхищением. Особенно Адальберт.

Нет! Мелисанда отвернулась от своего отражения в клинке. Она больше не хотела думать об Адальберте Брайтхаупте. Он этого не заслуживал.

Подбежав к сундуку, она достала платье. Нарядившись, девушка закружила по комнате, представляя себе, что танцует на свадьбе. На собственной свадьбе. В какой-то момент она вдруг почувствовала слабость, к горлу опять подступила тошнота — видимо, желудок взбунтовался против такого обращения. Ее вырвало в ведро.

Мелисанда устало опустилась на пол.

Агнесса сама положила конец своим мучениям. Эта мысль вдруг показалась Мелисанде очень привлекательной. Ведь можно взять нож… Едва ли будет больно… Теплая кровь потечет по ее рукам, и боль отступит…

* * *

Оттмар де Брюс отставил бокал, поднялся и подошел к гобелену. На ткани белели стены и башни, голубело море. Корабли завоевателей приближались со всех сторон, вооруженные до зубов воины взбирались по стенам, проникали в город. На гобелене была изображена осада Константинополя 1204 года. Город долго сдерживал врагов, но в конце концов пал, был разграблен и разрушен. Де Брюсу этот гобелен всегда напоминал о том, что нет неприступных крепостей и что всегда нужно оставаться настороже.

Он повернулся к фон Закингену, который составил ему компанию за обедом.

— И этот человек надежен?

— Я доверяю ему настолько, насколько вообще можно доверять кому-то. Я не доверил бы ему мою жизнь, но с такой задачей он справится.

Де Брюс, вздохнув, посмотрел на капитана своей стражи. Фон Закинген не был дураком и во многом походил на самого де Брюса. Они оба доверяли только себе, и в этом-то и состояла их сила. Де Брюс неспроста сделал фон Закингена своим капитаном. Тот многое знал о жизни — и о смерти. Он понимал, что быть на стороне де Брюса — выгодно. Всегда лучше быть на стороне сильного, а Оттмар де Брюс, бургграф Адлербурга, был сильнее других. И все же время от времени нужно хвалить своих подчиненных.

— Я полагаюсь на вас, Эберхард. Это очень важно для меня, вы ведь понимаете.

— На моего человека можно положиться. План прост. Мы уже подстроили ловушку и установили приманку. Добыча будет в наших руках еще на этой неделе. И все поверят в наше представление. Ведь люди такие идиоты.

Де Брюс, кивнув, задумчиво потер подбородок.

— Это станет великолепным подарком на мою свадьбу. Эта мразь поймет, что такое оскорбить Оттмара де Брюса. Хотелось бы мне посмотреть, как он будет вопить и дергаться.

Граф подошел к окну и посмотрел на стены, окружавшие замок. Ему хотелось взяться за дело самому, воткнуть раскаленные иглы в тело жертвы, надеть на него жом для пальцев, выпустить ему кишки. Но граф не был глупцом. Он понимал, что иногда лучше прибегнуть к хитрости, а не добиваться своего открыто. Он насладится муками врага издалека. Если подумать, в этом была своя прелесть. Он решал, кому жить, а кому умирать. Как Бог.

Де Брюс повернулся к капитану:

— Будет понятно, что это месть?

Фон Закинген улыбнулся.

— Будет бойня.

* * *

Раймунд Магнус тяжело дышал. Свинцовая усталость давила на него, он никак не мог уснуть. Он слышал, как Мелисанда ходит по дому, роется в сундуке, шуршит тканью. Слышал, как она танцевала, как ее вырвало, как она уснула. Он проклинал себя за то, что не в силах помочь приемной дочери. Все эти годы она была такой сильной, такой мужественной. Она делала все, что от нее требовалось. Но в глубине души Мелисанда оставалась той же маленькой девочкой, любившей побегать в лесу под Эсслингеном и мечтавшей о благородном рыцаре Гаване.

До тех пор пока Господь не приковал его к постели, Раймунд был уверен, что когда-нибудь сможет вернуть Мелисанде прежнюю жизнь. Наступит день, когда Оттмар де Брюс умрет и она будет свободна. Но теперь Раймунд превратился в калеку. Господь покарал его за что-то, и Магнус больше не мог защитить Мелисанду. Не только от Оттмара де Брюса, но и от Конрада Земпаха. Прежняя жизнь Мелисанды осталась в далеком прошлом, и теперь Магнус сам зависел от дочери. А ведь сейчас она так нуждалась в поддержке! Мелисанда старалась держать себя в руках, но Раймунд чувствовал, как сильно она переживает, ведь самоубийство той девушки чревато большими неприятностями.

Если Земпах выдвинет обвинение и совет начнет разбирательство, то дела будут плохи. Тайна Мелисанды, вероятнее всего, будет раскрыта, а значит, ее жизни угрожает опасность.

Неужели он ничего не может сделать? Нет, есть кое-кто, кому под силу помочь им. Нужно посвятить в их тайну мастера Генриха. До сих пор Раймунд не хотел втягивать в это своего единственного друга, но теперь не видел иного выхода. Ему нужна была помощь Генриха. Вернее, не ему, а Мелисанде.

Она должна пригласить Генриха сюда завтра же утром и все ему рассказать. Генрих что-нибудь придумает.

А что будет с ним, бывшим палачом, неважно. Раймунд чувствовал, что и так скоро умрет. С каждым днем ему становилось все хуже, силы покидали его. Он не доживет до следующей весны. А может быть, и до этой осени. И хорошо, считал он. Так он не будет обузой для Мелисанды. Да и его мучения прекратятся. Пришло время предстать перед Господом и получить свое.

* * *

Мелисанда глубоко вздохнула, остановившись на пороге ратуши, располагавшейся рядом с монастырем доминиканцев. Теперь ее судьба была в руках Господа. Все произошло так быстро, что Мелисанда не успела как следует подумать о случившемся и принять решение. Размышлять о том, что делать, нужно было вчера, но она потратила драгоценное время на самоедство и оплакивание несчастной любви.

Стук стражника пробудил ее от глубокого сна, в который она провалилась после мучительных раздумий. Еще не придя в себя, она встала с пола и пошла к двери. Головная боль мешала думать, и девушка уже протянула руку к двери, когда с ужасом поняла, что до сих пор одета в женское платье.

Она помчалась в свою комнату, чуть не упала, зацепившись за стул, и быстро переоделась. Раймунд поднял левую руку. Судя по его глазам, он что-то хотел сообщить ей, но у нее не было времени. Стражник и так уже долго ждал. Он в любой момент мог ворваться в дом.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — шепнула она Магнусу и быстрым шагом направилась к двери.

Волнуясь, она вышла в предутренние сумерки и побрела за стражником по улицам Эсслингена, еще полупустым в такую рань. Мелисанда не рассчитывала, что ее вызовут к совету в самом начале дня. Ей хотелось расспросить стражника, что происходит, но все считали ее немым палачом, а значит, оставалось только молча следовать за ним.

В ратуше стражник повел ее в подвал. Но зачем? Совет обычно заседал в большом зале на верхнем этаже.

Стражник открыл какую-то дверь и жестом пригласил ее войти. Едва она выполнила его указания, как мужчина захлопнул за ней дверь, а сам остался снаружи.

Мелисанда растерянно огляделась. В подвале было темно, и девушке потребовалось какое-то время, чтобы глаза привыкли к слабому свету. В следующее мгновение она поняла, что кроме нее тут находится еще один человек. Конрад Земпах.

— Ты знаешь, что у тебя неприятности, Мельхиор?

Мелисанда кивнула.

— Меня это очень печалит. — Земпах подошел поближе и осмотрел ее с головы до ног. — Хотя ты всего лишь немой подмастерье, работаешь ты отлично. Твой дядя, Раймунд Магнус, ничуть не преувеличивал, говоря, что из тебя выйдет превосходный палач. Я очень ценю твою работу. — Он подошел еще ближе.

Мелисанда поняла, что, несмотря на столь ранний час, советник уже успел приложиться к стакану.

— И я очень хотел бы, чтобы ты и дальше работал в нашем городе. — Он гордо выпрямился. — Поэтому я решил замолвить за тебя словечко в совете.

Мелисанда нервно сглотнула. Она не знала, как реагировать на слова Земпаха и подозревала, что благодарить его еще рано.

Похоже, он угадал, о чем она думает.

— Конечно же, я жду от тебя ответной услуги. — Земпах наклонился к ней и заглянул в глаза.

Мелисанда поспешно кивнула.

— Очень хорошо, — пробормотал советник. — Очень хорошо. — Он принялся расхаживать по подвалу. — Естественно, ты думаешь, как можешь отблагодарить меня за помощь. Дело в том, что ты отвечаешь за городской бордель. А значит, можешь помочь мне. Видишь ли, у меня особые вкусы в вопросах слабого пола. — Земпах всмотрелся в лицо Мелисанды, будто пытаясь угадать, понимает ли его молодой палач.

Мелисанда выдержала этот взгляд. Неужели ей удастся отделаться так просто? Найти ему какую-то особую проститутку? И все?

— Мне нравится… пожестче, если ты понимаешь, о чем я. — Ухмыльнувшись, он облизнул губы. — Да, думаю, понимаешь. Тебе ведь тоже нравится, когда они кричат и плачут, верно?

Земпах выжидательно смотрел на нее, и Мелисанда вновь кивнула.

Ей хотелось плюнуть в него, но она держала себя в руках. Неужели он думает, что ей нравится причинять людям боль?

— Я хочу, чтобы ты привел ко мне в дом шлюху. Она должна быть молода. Лучше всего, если она будет еще девицей. А потом, когда я дам тебе знать, сможешь забрать ее. Вернее, то, что от нее останется. — Его смех эхом отражался от стен. — Но никто не должен искать ее, когда она исчезнет. Ты понял?

Мелисанда наклонила голову, чтобы Земпах не увидел выражение ее лица. Желудок болезненно сжался, в висках застучало.

— Хорошо, Мельхиор. Дай мне знать, когда найдешь для меня что-нибудь подходящее. А я пока отложу заседание совета. Если товар придется мне по вкусу, я позабочусь, чтобы твоя промашка сошла тебе с рук.

Мелисанда осторожно подняла голову и увидела, что Земпах довольно потирает руки.

— Мы с тобой можем обстряпать славное дельце, — промурлыкал Земпах. — Если ты хорошо будешь справляться со своей работой. Я знаю и других господ, готовых выложить кругленькую сумму за столь… необычное наслаждение. Кое-что и тебе обломится, палач. — Он заговорщически подмигнул, развернулся и вышел.

Мелисанда, едва сдерживая тошноту, прислонилась к холодной стене подвала.

Земпах предложил ей путь к спасению. Но цена за это была слишком высока. Ее жизнь за жизнь несчастной девочки, готовой на все ради куска хлеба и крыши над головой. Невинное дитя, которое расплатится за ошибку Мелисанды.

* * *

Вендель Фюгер открыл глаза и встал. Он молился на коленях перед роскошной иконой Богородицы с младенцем в церкви Священномученика Дионисия, прося Деву Марию даровать ему мудрость. Вчера, заметив пропажу ножа, он еще некоторое время бродил по переулкам Эсслингена, а потом провел бессонную ночь на постоялом дворе. Его мучили сомнения в правильности его поступков и решений, а также в доброжелательности графа Оттмара де Брюса. Да, ему льстило приятельское отношение графа к нему, простому виноторговцу. Но Вендель позволил себе забыть, кто такой де Брюс на самом деле. Граф, по слухам, был человеком, никогда не признававшим поражений и никогда не действовавшим без задней мысли. Столько влиятельных людей приехало на смотр невест в Адлербург! Так почему же де Брюс оказал честь именно ему, взяв на показательную тренировку с палачом? Вендель перекрестился еще раз и посмотрел на икону. Святая Богородица мягко улыбалась, в ее взгляде читалось утешение, как будто она говорила: «Не тревожься, все будет хорошо».

Как бы ему хотелось верить в это! Он слышал, что Деву Марию написали с одной жительницы Эсслингена, — художник, приехавший из Фландрии расписывать церковь Дионисия, влюбился в нее без памяти. Все считали, что женщины — глупые и слабые создания, которые легко поддаются чарам дьявола. Большинство женщин, знакомых Венделю, похоже, такими и были, но эта казалась доброй и умной. Как ему хотелось посоветоваться с ней!..

Повернувшись, он пошел к выходу из церкви. Сгустившиеся сумерки опустились на церковное кладбище, которое широко раскинулось рядом. Над ровными рядами могил витал запах смерти и разложения.

Хотя июньская ночь была теплой, Вендель плотнее укутался в накидку и, широко шагая, торопливо пошел по Церковному переулку, пока запахи бани не разогнали могильную гниль.

Ему навстречу шла небольшая группка молодых людей. Вендель отошел в сторону, пропуская парней, — похоже, они сегодня выпили лишнего. Судя по их одежде, это были сыновья зажиточных горожан. Такие юнцы могли проводить жизнь в праздности, без особых хлопот.

Парни уже почти прошли мимо, когда один из них обратил внимание на Венделя.

— Эй, а вы не тот виноторговец из Ройтлингена?

Вендель остановился и расправил плечи. Рука сама потянулась к ножнам на поясе, но затем Фюгер вспомнил, что нож пропал.

— А вы кто такой? — осведомился он.

— Моя семья уже много поколений производит вино лучше, чем вы в своем Ройтлингене.

Смерив парня взглядом, Вендель мысленно застонал. Юноше не было и шестнадцати лет — худощавый, слабый, он казался совсем еще ребенком. Его спутники были такими же молокососами. Никто из них не представлял для него серьезной угрозы.

— Я дам вам добрый совет, юноша, — спокойно произнес Вендель. — Отправляйтесь домой, проспитесь, а когда протрезвеете, помогите отцу в работе. Тогда вы узнаете о вине что-то новое и в следующий раз, когда встретите меня, будете понимать, о чем говорите.

Вендель отвернулся, оставив парней стоять в нерешительности, но не успел он сделать и пару шагов, как задира схватил его за накидку.

— Я не могу помочь отцу, — прошипел мальчишка, — потому что у него больше нет работы! Вы, провернув свои грязные делишки, лишили его покупателей! Вы преступник! Ну погодите, вы за это заплатите! Мы, виноделы Эсслингена, держимся вместе. Ноги больше вашей не будет в этом городе. А свое вино будете пить сами. Тут к нему никто и не прикоснется!

Вокруг них стали собираться зеваки. Остановившись неподалеку, они с неподдельным интересом наблюдали за происходящим.

Вендель высвободился.

— А ну-ка, уберите руки, мальчик! И попридержите язык. Радуйтесь, что я человек мирный. Не каждый мужчина, которого вы вот так будете оскорблять на улице, спустит вам с рук подобное поведение.

Но парень и на этом не успокоился. Он замахнулся, однако на этот раз Вендель был наготове и парировал удар, отведя правую руку противника в сторону, так что мальчишка провернулся вокруг своей оси. Его спутники отпрянули.

Только теперь Вендель понял, что к нему пристал Бенедикт Ренгерт, сын Йоста Ренгерта. Йост действительно был на грани разорения, но вовсе не из-за вин Фюгеров.

— Вы Бенедикт Ренгерт, верно?

— Тебе какое дело? Сукин ты сын! Мошенник! Вонючий подонок!

Вендель помедлил. Ну и что ему теперь делать? Набить мальчишке морду?

Возле них уже собралось довольно много горожан. Они ожидали продолжения представления.

Но Вендель не собирался развлекать зевак. Он сейчас открыто скажет всем, почему Йост Ренгерт потерял покупателей. И докажет, что не имеет к этому никакого отношения.

— Слушайте, люди! Этот мальчишка пьян, это сразу видно! — воскликнул он.

Толпа загудела — мол, да, видно. Бенедикт Ренгерт смутился и не нашел, что сказать. Но и уходить он не собирался.

— Действительно, его отец, Йост Ренгерт, когда-то был всеми уважаемым виноделом. А сейчас у него возникли трудности. Но в этих трудностях виноват он сам. Он не выполнял подписанные договоры, а его вино оказалось не лучшего качества. Такова правда.

Вендель вгляделся в толпу. Судя по лицам окружающих, произносить такую речь было не лучшей идеей. Если раньше толпа следила за происходящим с любопытством, то теперь люди смотрели на него с неодобрением.

Бенедикт Ренгерт набрал в легкие воздуха, собираясь дать противнику отпор.

Но Вендель решил не ввязываться в спор и шмыгнул в переулок Молочников.

Сердце бешено колотилось в груди, виноторговец тяжело дышал. Мальчишка, безусловно, был несправедлив в своих обвинениях, и все же встреча произвела на него гнетущее впечатление. Пока что никто из других виноделов Эсслингена не обижался на то, что семья Фюгеров торгует своим вином в городе. Покупателей хватало всем. Но Вендель знал, как быстро распространяются слухи. Обвинение, подобное тому, что выдвинул Бенедикт, могло настроить против Фюгеров всех горожан. А его слова едва ли принесут пользу делу, пускай Вендель и говорил правду.

* * *

Когда Мелисанда проснулась, на улице бушевал ливень. Зной последних дней наконец-то прекратился, ветер гнул траву в огороде у дома, стучал ставнями. Мелисанда выпрыгнула из кровати, оделась и, налив воды в казанок, повесила его над камином. Вскоре она развела огонь, подкинула дров и пошла в комнату Раймунда. Взглянув на приемного отца, Мелисанда испугалась. За ночь щеки Магнуса ввалились, кожа посерела, нос заострился. Девушка осторожно погладила отца по голове. Вздрогнув, больной открыл глаза, на его губах мелькнула улыбка.

Мелисанда опустила ладонь ему на лоб.

— Я рядом, Раймунд Магнус, — нежно прошептала она.

Он опустил веки, его дыхание успокоилось.

Мелисанда принесла подогретую воду и вымыла больного, затем сварила кашу с молоком и медом, но Раймунд почти ничего не съел. Его глаза горели. Он махнул рукой, давая понять, что хочет что-то сказать.

— Что такое? — спросила Мелисанда.

Раймунд опять повел рукой в воздухе. Мелисанда принесла ему дощечку.

— Ты это имеешь в виду? Хочешь что-то написать?

Раймунд взял дощечку, но сумел нарисовать только волнистые линии.

— Попробуй еще. — Мелисанда стерла линии и протянула ему дощечку.

Пот выступил у Раймунда на лбу, руки дрожали. Наблюдая за его неловкими движениями, Мелисанда чувствовала, как сердце сжимается от жалости. Семь раз он пытался что-то написать, пока Мелисанда не разобрала: «пзвгрих».

Мелисанда смотрела на надпись, пока ее не осенило:

— Ты хочешь, чтобы я позвала мастера Генриха? Да?

«Да», — жестом ответил Раймунд.

— Но он сможет прийти только вечером, когда уже будет темно, ты ведь понимаешь? Он не может войти в дом палача днем.

«Да», — последовало еще одно движение руки.

Потом Раймунд устало закрыл глаза. Он тяжело дышал.

Мелисанда понимала, что это означает. Раймунд умирает. Острая боль пронзила ее грудь, и в то же время девушка почувствовала какое-то облегчение. Что бы ни случилось, Раймунд не увидит ее мучений.

Вчера она пропустила пару кружек пива в «Кабане» и решила не принимать предложение Конрада Земпаха. Нельзя заключать сделку с этим подлецом — даже если это шанс спасти собственную жизнь. Ввязавшись в эту историю, она больше никогда не сможет освободиться. Свою вину она загладит, какую бы цену за это ни потребовали. Ей не в чем себя упрекнуть. Она уже давно работала палачом в этом городе, казнила около десятка людей, четко выполняя приказы. Все эти люди были преступниками, приговоренными к казни справедливым судом. Она выполняла свой долг, как того требовал закон. Как того требовал Господь. Но в деле Земпаха ни законы людские, ни законы Божьи не были на ее стороне. Отправить к Земпаху девочку — значит обречь ее на мучительную смерть. А это страшный грех, за который Господь отправит душу Мелисанды в ад. И она никогда больше не увидит своих родных.

* * *

Дождь шел целый день, крупные капли били в крепостные стены, ветер задувал в щели, выл в каменных коридорах. Но теперь тучи разошлись, ветер улегся, а над холмами багровым шаром зависло предзакатное солнце.

Но полюбоваться этим великолепным зрелищем не удалось — в дверь постучали, и Оттмар де Брюс раздраженно отвернулся от окна.

— Кто там? — Он сжал кулаки.

— С вами хочет поговорить госпожа Эмелина, господин. — Даже сквозь дверь было слышно, как волнуется паж. — Впустить ее?

Де Брюс прошел по комнате и распахнул дверь. Перед ним стоял Матис — мальчишка, пару недель назад ставший его оруженосцем. Очередное одолжение для очередного приятеля-графа. Матис смущенно смотрел на де Брюса. Рядом с ним, опираясь на посох, стояла согбенная годами старушка. Невзирая на почтенный возраст, в ее ясных глазах светился острый ум.

— Не сердитесь на мальчика, Оттмар, это я приказала ему побеспокоить вас, — с нажимом произнесла она.

— Он должен выполнять мои приказы, а не твои, — отрезал де Брюс. — Он ведь мой паж.

Эмелина шагнула вперед.

— Неужели вы заставите свою старенькую кормилицу стоять в продуваемом всеми ветрами коридоре? Где ваши манеры, Оттмар?

Паж спрятался у нее за спиной. Возмущенно покосившись на него, де Брюс повернулся к кормилице:

— Ты права, нянюшка. Прости меня. Входи, прошу тебя. — Он протянул ей руку, помогая войти в комнату, а потом напустился на Матиса: — А ты пошел вон, пока я не передумал!

Повторять ему не пришлось — паж бросился бежать, как будто за ним гналась стая собак.

Де Брюс подвел кормилицу к обитому кожей креслу. Солнце уже скрылось за горизонтом, но небо еще багровело, будто за холмами бушевал пожар.

Эмелина осмотрелась, скользнув взглядом по кровати с искусной резьбой и пурпурным покрывалом.

— Вскоре вы будете спать не один, Оттмар, — задумчиво произнесла она.

— Ты пришла, чтобы сообщить мне об этом? — рассмеялся граф. — Ты же не хочешь поведать мне о браке? У меня уже была супруга, как ты знаешь, а женщин было более чем достаточно. — Он налил себе вина и вопросительно поднял кувшин, но старушка покачала головой.

Де Брюс выпил вино одним глотком, подошел к кормилице и, опустившись перед ней на колени, заглянул в глаза. Она была самым добрым человеком из всех, кого он знал. И единственной, кому он всецело доверял. Да, он доверил бы Эмелине и собственную жизнь. Она была его слабостью.

Улыбнувшись, старушка взяла его за руку.

— Мой милый мальчик, видит Бог, я не собираюсь рассказывать вам о браке. Да и как бы я могла? Нет ничего, чему я могла бы научить вас. Ни тому, что касается брака, ни чему-либо другому. Вы в тысячу раз умнее и образованнее меня. — Она погладила де Брюса по щеке. — Есть только одно, о чем я знаю больше, чем вы, Оттмар де Брюс. Вы сам. Я знаю вас лучше, чем вы.

Оттмар сжал ее ладонь, улыбнулся.

— Не терпится послушать, что же ты хочешь сказать мне.

— Вы знаете, что я люблю вас, как родного сына.

Отпустив ее руку, граф встал и налил себе еще вина.

— Конечно, знаю. Ну же, не мучай меня, что у тебя на сердце?

Эмелина сложила руки на коленях.

— Могу я говорить прямо? Я не хочу, чтобы вы слепо шли навстречу собственному горю.

— Горю? — Де Брюс удивленно прищурился. — Какому горю?

Она подняла руки, будто собираясь даровать ему благословение.

— Я знаю, почему вы выбрали в жены Отилию фон Хоэнфельс.

В де Брюсе вспыхнула ярость. Он едва сдержался, чтобы не схватить Эмелину за плечи.

— Ты ведь одобрила мой выбор! — Он поджал губы.

— Да. Она красивая и здоровая девушка с отличными связями. — Эмелина заглянула ему в глаза. — И мне пришлось одобрить ваш выбор, потому что убедить вас не делать этого я бы не смогла.

Де Брюс, широко расставив ноги, скрестил руки на груди. Он тяжело дышал.

— А с чего это вдруг тебе переубеждать меня?

— Мать Беаты Вильгельмис была дочерью Гернота фон Хоэнфельса. Ваша будущая супруга — дальняя родственница вашего заклятого врага Конрада Вильгельмиса. И пусть вы отомстили ему и всей его семье за смерть вашего любимого сына, вам не удалось обрести покой. Вы одержимы Конрадом Вильгельмисом. Вернее, его дочерью Мелисандой Вильгельмис. Та бедняжка, чье тело притащил в замок фон Закинген… Вы никогда не верили в то, что это Мелисанда. Вы уверены, что Мелисанда жива. И, женясь на ее дальней родственнице, вы стремитесь быть ближе к Мелисанде. Девочке сейчас было бы восемнадцать лет, Оттмар. В точности, как Отилии, вашей невесте.

Оттмар де Брюс ударил кулаком по спинке кровати. Дерево жалобно скрипнуло.

— Она еще жива! — крикнул он, но тут же понизил голос до шепота: — Я чувствую это всеми жилами моего тела. Я не знаю, где она прячется. Не знаю, как ей удалось уйти от меня. Но когда-нибудь эта мерзавка выползет из своей норы, и тогда ей придется пожалеть о том, что она вообще родилась! — Ему вспомнилась поляна, рыжая копна в кустах. Красный туман застил ему глаза. Граф повернулся к Эмелине: — Зачем ты вскрываешь эти раны? Что я тебе такого сделал? Зачем ты мучаешь меня?

Встав, Эмелина сжала его руки.

— Я лишь хочу, чтобы вы обрели покой и чтобы этот мрачный отрезок вашей жизни наконец завершился. Завтра вы женитесь. Ваша невеста молода и красива, она родит вам много здоровых сыновей. Вы могущественный и всеми уважаемый граф. Не позвольте старой ненависти сожрать вас изнутри.

— Ха! — Де Брюс грубо оттолкнул ее.

Пожилая женщина, пошатнувшись, опустилась в кресло. Это не его Эмелина! Наверное, дух этой чертовки Мелисанды вселился в нее!

— Где она? Где Мелисанда? — рявкнул он, наклоняясь к Эмелине и хватая ее за узкие плечи. — Где?

Он замахнулся, его рука взвилась в воздух, точно орел, готовый наброситься на свою жертву.

Внезапно красный туман развеялся и граф увидел сидящую перед ним испуганную кормилицу.

— Прости меня, — пробормотал Оттмар, который сам испугался этой злобной вспышки. — Я ни за что не причинил бы тебе боль. — Слезы навернулись ему на глаза.

Почти ничего не видя из-за слез, он сжал кормилицу в объятиях, поцеловал в лоб, щеки, губы.

— Прошу тебя, прости меня.

— Милый мой мальчик, мой Оттмар… — Теперь уже и Эмелина плакала. — Мне не за что вас прощать. Мне не нужно было затевать этот глупый разговор.

Но Оттмар не позволил ей договорить. Он прижал ее хрупкое тело к груди и заплакал навзрыд.

Они долго стояли обнявшись, пока де Брюс наконец не отстранился и не подвел кормилицу к двери. Он хотел провести старушку в ее покои, но она настояла на том, что дойдет сама. Он смотрел ей вслед — как она идет по слабо освещенному коридору, опираясь на посох. Исполненная достоинства.

Когда ее шаги затихли, он закрыл дверь и вновь подошел к окну. На небе появились первые звезды.

— Нет, этот отрезок моей жизни еще не завершился, — прошептал он, обращаясь к ночной тьме. — Я дал клятву. Каждый отпрыск семейства Вильгельмисов кровью заплатит за кровь де Брюсов.

Граф поспешно достал кинжал из ножен. Какое-то время он смотрел на клинок в мерцающем свете лампады, а потом закатил рукав и сделал над шрамами еще один надрез. Боль успокаивала, приносила облегчение, как и вид свежей теплой крови.

— Оттмар де Брюс всегда выполняет свои клятвы. И он обретет покой только после того, когда погибнет последний из Вильгельмисов.

* * *

Раймунд Магнус едва слышно застонал. Он задыхался и хрипел с самого утра. Грудь под белой рубашкой — по традиции именно так надлежало одевать умирающего — поднималась и опускалась, но дыхание не было мерным.

Мелисанда в отчаянии попыталась найти священника, который бы принял у Раймунда исповедь и соборовал его, но каждый, кому она протягивала дощечку с просьбой, качал головой и отворачивался. У священника церкви Священномученика Дионисия хотя бы хватило совести притвориться, что его ждут в доме богатого купца, но когда Мелисанда написала, чтобы он приходил к Раймунду потом, священник захлопнул дверь у нее перед носом. Мелисанда знала, что у палача нет права на мессу и погребение на освященной земле, но отказывать ему в последних таинствах было несправедливо. Разве палач не работал ради всех горожан? Во имя Господа? Почему же люди настолько неблагодарны, что позволяют ему умереть без Божьего благословения?

Уставшая, она вернулась домой и, чуть не плача, рассказала Раймунду о своей неудаче. Странно, но он ничуть не расстроился. Слабо улыбнувшись, отец погладил ее по щеке. Его слабые пальцы были сухими и тонкими, как осенние травы.

Вот уже несколько часов она сидела рядом с ним, вытирала ему лоб — на коже тут же снова проступал пот — и держала его за руку. Солнце только что скрылось за городской стеной, над домом сгущались сумерки. Мелисанда настороженно вслушивалась. Мастер Генрих должен был успеть попрощаться с другом. Неужели Господь настолько жесток, что лишит Раймунда этой милости?

Она перекрестилась и вновь повернулась к отцу. Каждый вдох, наполненный болью, приносил мучения и мог стать последним. Мускулы на его лице напряглись, в глазах отразилась паника, и он, словно утопающий, схватил Мелисанду за руку. Взгляд умирающего, казалось, остекленел. Девушка ободряюще сжала его ладонь и, заглянув ему в глаза, поняла, что отец ослеп.

— Я здесь, Раймунд Магнус. — Мелисанда вложила в эти слова все тепло, на которое была способна, хотя ее сердце леденело от страха. — Все будет хорошо.

Больше говорить было нечего, поэтому они ждали вместе, слушая затихающий шум города и не теряя надежды, что мастер Генрих все же придет.

Одна свеча почти догорела, и Мелисанда зажгла другую, когда у дома послышались шаги. В дверь тихо постучали.

— Мельхиор, Раймунд, это я, Генрих.

Мелисанда подбежала к двери и впустила мастера в дом. Затем она молча провела его в комнату Раймунда. Говорить ничего было нельзя. Несмотря на то что мастер Генрих был единственным другом Раймунда, Магнус так и не посвятил его в тайну Мелисанды. «Так для Генриха будет безопаснее, — объяснял Раймунд. — Если он ничего не знает, его не смогут обвинить в соучастии. И для тебя так безопаснее, Мелисанда. Чем меньше людей знают о тебе, тем меньше шансов у де Брюса выследить тебя. Не забывай об этом». Мелисанде хотелось поговорить с мудрым мастером, спросить его совета, излить ему душу, поделиться горем. Но она дала клятву Раймунду, и эта клятва сковала ее уста. Она хотела оставить мужчин наедине, но Раймунд протянул к ней руку.

Генрих испуганно повернулся к девушке:

— Он больше ничего не видит?

Мелисанда кивнула, и, хотя мастер Генрих поспешно отвернулся, она заметила слезы, блеснувшие в его глазах.

— Раймунд, друг мой, у меня сердце разрывается, когда я думаю о том, что должен попрощаться с вами.

Раймунд не шевельнулся, но и его слепые глаза наполнились слезами. Он почти задыхался. Отпустив ладонь Мелисанды, Магнус потянулся к Генриху. Тот понял его жест и сжал руку умирающего. Раймунд коснулся губами руки Генриха, а затем опустил ладонь друга на тонкие пальцы Мелисанды.

— Не волнуйтесь, Раймунд, друг мой. Я понял, о чем вы просите меня. Не сомневайтесь, я выполню вашу просьбу. Я присмотрю за вашим племянником. Мельхиор — умный и работящий паренек. Он пробьется в жизни и без вас. А если ему понадобится помощь, я буду рядом. Вы ведь всегда помогали мне, так что положитесь на меня.

Слезы ручьями лились по впалым щекам Раймунда. Мелисанда наклонилась и прижалась щекой к его щеке.

— Я думаю, уже пора, — тихо произнес мастер Генрих, глядя на затихшего Раймунда.

Мелисанда выпрямилась. Они вместе подняли исхудалое тело палача и осторожно уложили его на пол — считалось, что так легче найти путь в загробный мир. В отблесках свечи Раймунд, казалось, парил над полом, как сухой лист.

Мелисанда встала на колени рядом с мужчиной, когда-то заменившим ей отца. Девушке хотелось утешить Раймунда, сказать ему, чтобы он не тревожился за нее, но в присутствии мастера она не могла произнести ни слова. Мелисанда нежно погладила отца по щеке, а мастер Генрих взял его за руку и громко запел молитву. Когда он умолк, воцарилась торжественная тишина и только слышался слабый хрип Раймунда.

Мастер Генрих достал из сумки пузырек и вытащил пробку. Мелисанда удивленно уставилась на него.

Пивовар улыбнулся.

— Если рядом нет священника, то соборование должен провести любой добрый христианин, чтобы душа не заблудилась в мире мертвых. Так говорил Господь.

Он капнул елеем Раймунду на лоб и прошептал знакомые Мелисанде слова: «Через это святое помазание по благостному милосердию своему да поможет тебе Господь по благодати Святого Духа. И, избавив тебя от грехов, да спасет тебя и милостиво облегчит твои страдания». Дрожь прошла по телу Раймунда. Несчастный в последний раз застонал, затем тело его обмякло.

Мелисанда бросилась к нему. Ей хотелось закричать: «Нет, нет, не оставляй и ты меня!» Но в последний момент она сдержалась. Девушка плакала, рядом тихо молился мастер Генрих. Через какое-то время Мелисанда встала, сложила руки и принялась беззвучно шевелить губами, повторяя за ним молитву.

Точно такую же молитву священники читали у смертного одра ее бабушки. Но тогда все было иначе! Совсем иначе! В комнате умершей было много людей, они плакали, пели и молились, в церкви звонили колокола. На поминках в доме Вильгельмисов побывало много гостей, все пили, ели, пели поминальные песни. Смерть ее бабушки стала заметным событием, и все в городе выразили семье свои соболезнования.

Договорив молитву, мастер Генрих склонился над телом и закрыл глаза и рот своего друга. Встав, он снял занавеску, закрывавшую крошечное окно спальни.

— Прощайте, Раймунд Магнус, — торжественно произнес он. — Да примет Господь вашу душу. — Он повернулся к Мелисанде: — Мальчик мой, ты позаботишься о дяде? Ты знаешь, что делать?

Мелисанда едва заставила себя оторваться от тела Раймунда. Она не могла сдержать слез.

Девушка молча кивнула.

Мастер Генрих подошел к ней и похлопал по плечу.

— Думаю, ты не станешь возражать, если я сам улажу все вопросы с советом, мальчик?

Мелисанда опять кивнула. Она будто оцепенела. Уже много недель Мелисанда подозревала, что Раймунд скоро умрет, но мысль о том, что она останется одна, казалась столь же далекой, как воспоминания о прежней жизни — жизни дочери богатого купца Конрада Вильгельмиса. Теперь не осталось никого, кто считал бы ее Мелисандой Вильгельмис. Ни одного человека, в присутствии которого она могла бы побыть самой собой. Отныне Мелисанда была обречена на одиночество.

* * *

В переулках Эсслингена было темно. В ночи шмыгали какие-то тени, жались к стенам, шарахались от городской стражи — в такое время не стоило попадаться стражникам на глаза. Важно было и не поскользнуться в грязи, не споткнуться о мусор, выброшенный вечером какой-то служанкой на улицу.

Из таверны «У черного медведя» в Соломенный переулок вышел парень. Похоже, сегодня он выпил лишнего.

Неизвестный, стоявший у лавки торговца тканями с того момента, как в монастыре пробили к повечерию, скорее слышал пьяного, чем видел.

В темноте он не мог различить его фигуры и, навострив уши, приготовил нож. Этот нож ему дали с парой серебряных монет в кожаном кошеле. Неизвестный с удовлетворением отметил, что парень идет в его сторону. Кажется, он едва держался на ногах. Наниматель не обманул его — ничего сложного не предвиделось.

Неизвестный еще раз осмотрел переулок и прислушался. Похоже, никого больше не было. Вокруг стояла тишина.

Пьяный уже дошел до лавки. Покачиваясь, он остановился, будто заподозрив что-то. На таком расстоянии он и сам мог заметить стоявшего в тени человека. Неизвестный вжался в ворота лавки и задержал дыхание.

Какое-то время было тихо, затем пьяный прислонился к стене дома и нагнулся. Его вырвало.

Неизвестный глубоко вдохнул и покрепче сжал нож. Пора! Дождавшись, когда парень выпрямится и продолжит свой путь, он беззвучно выскользнул из ниши у него за спиной, схватил беднягу левой рукой за шею, приставил нож к горлу и одним движением вспорол ему глотку. Кровь брызнула во все стороны. Хрипя, пьяный упал на колени. Убийца вовремя сделал шаг назад, чтобы не испачкаться кровью. Когда жертва упала ничком, преступник наклонился и принялся наносить удар за ударом, хотя несчастный уже умер, — но именно так ему велели сделать. От напряжения на его лице выступил пот. Запыхавшись, убийца выпрямился и вытер лоб рукавом плаща-сюрко.

— Пожалуй, этого хватит, — мрачно пробормотал он.

Осторожно положив нож рядом с трупом, он достал платок и вытер окровавленные руки. Затем убийца прислушался и, убедившись, что вокруг никого нет, сунул платок в сумку и пошел в сторону переулка Ткачей. Где-то в ночи заухала сова.

* * *

На небе сгустились тучи, когда Раймунд Магнус отправился в свой последний путь. Двое подручных палача, худощавых парней в лохмотьях, тащили телегу, на которой лежал труп, завернутый в кожаный саван. Лица подручных оставались невозмутимыми. За телегой, слегка пошатываясь, следовала Мелисанда. Пестрый наряд, который ей всегда приходилось носить, так не вязался с объявшей ее душу тьмой.

По небу бежали черновато-серые тучи, дул пронизывающий восточный ветер. Хотя на дворе стоял июнь, было необычно холодно. Совет в порядке исключения приказал стражникам открыть Шельцторские ворота, чтобы похоронная процессия преодолела расстояние до кладбища как можно быстрее. Прямо за городскими стенами, слева от ворот, находилось кладбище, где хоронили тех, кому не полагалось погребение по христианскому обряду: преступников, еретиков, самоубийц. И некрещеных детей.

Процессия остановилась у свежевырытой могилы. Темная земля влажно поблескивала в слабых лучах утреннего солнца, у ног Мелисанды белели чьи-то кости — фаланги пальцев.

Могилы обычно использовались для нескольких погребений — ни на церковном кладбище в городе, ни здесь, на неосвященной земле, просто не хватало места.

Двое могильщиков, опираясь на лопаты, стояли неподалеку в тени дерева и безучастно наблюдали за происходящим. А ведь даже для них похороны палача были важным событием.

Мелисанда повела взглядом вокруг — ей не хотелось смотреть в черную яму, где придется оставить Раймунда. Она всю ночь просидела рядом с ним, вымыла тело, натерла его ароматными травами, укутала в саван. Мелисанда жгла свечи — расточительно много — и тихо молилась, пока небо не посерело и в щели в ставнях не полился первый утренний свет. В своих мыслях она все время возвращалась к счастливым моментам, часам, проведенным вместе с Раймундом. Что может быть хуже смерти? Она бы еще сто лет ухаживала за отцом, только бы держать его за руку, смотреть в его добрые глаза. Но этому не суждено было случиться, и от боли в душе Мелисанда едва не утратила волю к жизни. И лишь мысль о том, что смерть принесла Раймунду облегчение, освободив его от страданий, утешала девушку.

Мастер Генрих позаботился обо всем: сообщил о случившемся совету, нанял могильщиков, принес отрез кожи, в который завернули Раймунда.

Мелисанда тихо вздохнула. Ей хотелось, чтобы мастер Генрих был сейчас рядом. Но прийти на похороны палача было безрассудным шагом даже для столь смелого человека, как он. Мастер Генрих и так рисковал многим, посетив умирающего Раймунда. Если бы покупатели узнали об этом, то у мастера Генриха все пиво в бочках прокисло бы. Никто не стал бы пить пиво пивовара, который помогал палачу.

Мелисанда попыталась отогнать от себя эти мысли. Она знала, что подручные ждут ее приказа, но не могла отвлечься от созерцания кладбища. Тут не было крестов и надгробий, как на церковном кладбище. В паре шагов слева Мелисанда увидела свежую могилу. Наверное, там похоронили Агнессу и ее ребенка.

Мелисанда поспешно отвернулась. Подручные, кивнув, сняли тело с повозки. Они хотели развернуть кожаный саван, но Мелисанда жестом остановила их. Только богатые горожане могли позволить себе хоронить мертвых в кожаном саване, а иногда даже в деревянном гробу, в котором усопших несли к месту погребения. Мелисанда была богата, пускай об этом никто и не знал. К тому же ей казалась невыносимой мысль о том, что Раймунд будет лежать в холодной сырой земле без какой-либо защиты. Конечно, девушка не доверяла могильщикам, готовым нажиться на всем, но надеялась, что люди побоятся проклятия палача и не станут осквернять его могилу, — в конце концов, все верили в магические силы Раймунда.

Слуги удивленно посмотрели на нее, но затем, пожав плечами, опустили в могилу обернутый в кожаный саван труп. Сделав свое дело, они отошли в сторону.

Мелисанда взглянула на могилу и сложила руки. Она как раз собиралась помолиться за Раймунда, когда сзади послышались шаги. Девушка испуганно оглянулась, и ее лицо осветилось улыбкой. Мастер Генрих все-таки пришел! Понурив голову, друг Раймунда перекрестился и принялся громко читать «Отче наш».

Мелисанда не могла отвести взгляда от могилы. Слезы навернулись ей на глаза.

«Раймунд, — думала она, — добрый, милый Раймунд. Что же я буду делать без тебя?»

Девушка почувствовала легкое головокружение, но сумела взять себя в руки. Когда она наконец-то отвернулась от могилы, мастер Генрих посмотрел ей в глаза.

— Ну-ну, мальчик мой! — строго произнес он. — Ты должен быть сильным!

Мелисанда потупилась и промолчала.

— Я должен возвращаться, нужно проверить бродильный чан. Если тебе что-то понадобится, ты знаешь, где меня найти. — Повернувшись, мастер поспешно удалился.

Мелисанда, не двигаясь, смотрела, как он идет к Шельцторским воротам. Ей казалось, что сейчас рвется ее последняя связь с людьми.

Еще раз взглянув на тело, она подала знак могильщикам — те уже принялись нетерпеливо расхаживать туда-сюда. Она заплатила обоим по пфеннигу сверх установленной цены, чтобы они хорошо сделали свою работу, и пошла прочь, не оглядываясь.

Теперь ее уже ничего не держало в Эсслингене. Будет лучше, если она немедленно покинет город, пока есть такая возможность. Но ощущение, что какое-то дело осталось незавершенным, удерживало ее.

Мелисанда убрала дом — без Раймунда он стал для нее лишь бесполезной грудой камней и досок. Почистила миски и кружки, постирала белье, подмела пол.

Где-то в полдень в дверь постучали. Мелисанда испуганно вскинулась. На крыльце ее ждал стражник — его лицо было невозмутимым, как и всегда, но мелкие бисеринки пота, выступившие на лбу, говорили о том, что парень бежал, а не шел сюда. Может быть, Мелисанда ждала слишком долго? Неужели нужно было сразу убираться из города?

— Совет и судьи Конрад Земпах и Эндерс фон ден Фильдерн ждут тебя. Возьми инструменты. Быстро!

Мелисанда поспешно собрала сумку и, едва сдерживая в себе тревогу, последовала за стражником.

Неужели из-за самоубийства той служанки совет все-таки решил судить ее? Сегодня, в день похорон Раймунда? Разве Земпах не обещал ей отложить процесс на пару дней?

Мелисанда в смятении шла за стражником, едва замечая прохожих. Горожане таращились на нее, в их взглядах читались презрение и любопытство. И только когда стражник остановился, Мелисанда заметила, что он привел ее к тюрьме в Шелькопфской башне. У входа ее уже ждали Конрад Земпах и Эндерс фон ден Фильдерн. Старик Эндерс был озабочен, Конрад, как и всегда перед началом допроса, сохранял невозмутимый вид.

— Мельхиор, — начал фон ден Фильдерн. — Прими мои соболезнования. Господь смилостивился над твоим дядей и избавил его от страданий. — Старик кашлянул. — Ты знаешь, что тебе еще предстоит разбирательство? Та служанка не должна была умереть. Ты нес за нее ответственность. — Он строго посмотрел на Мелисанду.

Опустив взгляд, девушка молча кивнула.

— Но мы позвали тебя сюда не поэтому, — продолжил Эндерс. — С твоим разбирательством придется подождать. Появилась кое-какая работа. Нам понадобятся твои услуги.

Мелисанда, облегченно вздохнув, подняла голову. Итак, она получит время, чтобы воплотить свой план в жизнь.

Эндерс пошел по крутой лестнице в подвал, Мелисанда последовала за ним, не остался на улице и Конрад Земпах.

Перед пыточной их уже ждали третий судья, Хеннер Лангкоп, и писарь. Обвиняемый сидел на железном стуле и упрямо смотрел в пол.

Мелисанда опешила: юноша показался ей смутно знакомым, но она не могла вспомнить, где же видела его. Впрочем, времени подумать об этом у нее не было: Конрад Земпах сразу же начал допрос.

— Как вас зовут? — осведомился он.

— Вендель Фюгер, сын Эрхарда Фюгера. Я виноторговец и винодел из Ройтлингена, я вам уже говорил.

В его голосе слышалось упрямство, даже спесь. То ли парень не понимал всей серьезности ситуации, то ли был поистине бесстрашным человеком. Что ж, скоро ему станет не до смеха.

— Вы знаете, в чем вас обвиняют, Вендель Фюгер? — Конрад Земпах, скрестив руки на груди, с вызовом посмотрел на виноторговца.

Тот покачал головой.

— Понятия не имею. Но что бы это ни было, речь явно идет о какой-то ошибке. Или мелочи, которую легко будет уладить. — Он посмотрел в угол, где лежали его вещи: пояс с пустыми ножнами, дорогой шелковый плащ-сюрко, туго набитый кожаный кошель.

Земпах рассмеялся.

— Вам не откупиться от обвинений, торговец. Здесь, в Эсслингене, царят право и закон. — Шагнув вперед, он упер руки в бока. — Вендель Фюгер, вы обвиняетесь в коварном убийстве Бенедикта Ренгерта, сына Йоста Ренгерта, почтенного винодела Эсслингена. Убийство произошло вчера ночью.

Вендель Фюгер побелел как снег, его рот приоткрылся, руки задрожали. Он покачал головой, губы зашевелились, но с них не слетело ни звука.

— Вы подстерегли парня в Соломенном переулке и перерезали ему горло. Мало того, вы нанесли ему более десяти ударов ножом. Вся его одежда пропиталась кровью, тело выглядело так, будто его растерзал дикий зверь. Бедная матушка Бенедикта упала в обморок, когда усопшего принесли домой.

— Но это сделал не я! — воскликнул Вендель.

— Так вы отрицаете свою вину?

— Это сделал не я! — В голосе обвиняемого слышалось возмущение.

Писарь торопливо вел протокол допроса — писал с такой скоростью, будто от этого зависела его жизнь, а не жизнь виноторговца.

Хеннер Лангкоп невозмутимо наблюдал за допросом, массируя тонкую переносицу, Эндерс фон ден Фильдерн задумчиво хмурился.

Земпах же подошел к столику — в прошлый раз здесь лежал убитый младенец — и взял какой-то предмет.

— Вы узнаете это?

Обвиняемый испуганно прищурился. Вся кровь отлила от его лица.

— Мой нож, — прошептал Вендель.

— Да, это ваш нож. Ваше имя выгравировано на рукояти. Вы оставили его рядом с трупом. Не очень-то предусмотрительно с вашей стороны.

— Но…

— Что «но»? — рявкнул Земпах.

— Мой нож украли.

Конрад расхохотался. У него был отвратительный смех.

Мелисанда невольно вздрогнула, как и виноторговец. Вендель молча покачал головой.

Мелисанда до сих пор не могла вспомнить, где его видела, но интуитивно чувствовала, что это важно. «Вспоминай, Мел, вспоминай!»

Парень поднял голову, их взгляды встретились — и тут воспоминания вернулись, образ за образом.

Лужайка.

Оттмар де Брюс.

И парень, сопровождавший де Брюса на тренировку. Это был тот самый парень…

Мелисанда вспомнила кое-что еще. При мысли об этом у нее земля ушла из-под ног.

Похоже, и Вендель Фюгер узнал ее. В его взгляде Мелисанда увидела смятение, страх — и мольбу о помощи.

— Мельхиор!

Голос Конрада Земпаха оторвал Мелисанду от раздумий.

— Полагаю, пришло время восстановить память этого юноши.

Доставая инструменты из сумки, Мелисанда судорожно пыталась придумать, что же ей делать. Постараться найти какую-нибудь возможность донести до судей то, что она знает, и при этом не выдать себя?..

Она начала с того, что показала виноторговцу инструменты: щипцы, жом для пальцев, крысиный шлем. Тот только качал головой, но ничего не говорил.

Мелисанда жестом дала понять судьям и советнику, что сегодня хотела бы попробовать что-то новое, и указала на нож, которым было совершено убийство. Кровь запеклась на лезвии.

— Что у тебя на уме, Мельхиор? — спросил Земпах.

Взяв дощечку и грифель, Мелисанда написала: «Ремешки».

Кивнув, Земпах усмехнулся. Он был знаком с пыткой, во время которой палач срезает с тела обвиняемого полоски кожи — так называемые «ремешки».

Но если Мелисанда не ошибалась, до этого не дойдет. Она приставила острие ножа к левому предплечью Венделя. Его рука была крепко привязана к подлокотнику железного стула.

Одним быстрым движением она взрезала кожу. Из свежей царапины потекла кровь.

Но прежде чем Мелисанда успела сделать что-то еще, молодой купец застонал и потерял сознание.

— Что случилось? — воскликнул фон ден Фильдерн, вскакивая на ноги. — Что ты с ним сделал, Мельхиор?

Мелисанда примирительно подняла руку. «Обморок», — написала она на табличке.

— Слабак, — презрительно прошипел Земпах. — Ну же, заплечных дел мастер, приведи его в чувство! Мы еще не закончили допрос. — Он указал на ведро воды, стоявшее в углу пыточной.

— Подожди! — Эндерс фон ден Фильдерн схватил Земпаха за плечо. — Нужно сделать перерыв.

— С чего это? — возмутился Конрад. — Только потому, что он такой неженка? Этот парень — убийца. Он зарезал сына уважаемого горожанина. Нужно провести расследование, причем как можно скорее.

— Безусловно, — кивнул фон ден Фильдерн, — но мы должны действовать осторожно.

— Эндерс прав, — согласился Хеннер Лангкоп, подходя к факелу. — Главное в нашем деле — не забывать об осмотрительности. Мы на этой неделе уже потеряли грешницу, и правосудие так и не восторжествовало. А этот мужчина — не какая-то там служанка, по которой никто не заплачет. Он уважаемый человек из Ройтлингена. Нельзя давать повод упрекнуть нас в несправедливости кому бы то ни было.

Земпах недовольно фыркнул.

— Служанка — не наша ошибка. — Он раздраженно посмотрел на Мельхиора. — Впрочем, как скажете. Пускай мальчишка отдохнет. А ты… — Он ткнул пальцем в Мелисанду. — Ты не спускай с него глаз. Позаботься о том, чтобы с ним все было в порядке. Ты жизнью отвечаешь за его состояние. Тебе понятно?

Мелисанда кивнула.

Мужчины вышли из пыточной, остался только один стражник. Мелисанда жестом приказала ему ждать за дверью.

Оставшись наедине с обвиняемым, она какое-то время смотрела на него.

— Мне жаль, купец, — тихо произнесла она. — Я думала, они поймут, когда все увидят собственными глазами. Но они слепы. Я знаю, что это сделали не вы. Вы были бы не в состоянии убить человека таким способом. Только не заколоть ножом. После первого же удара вы потеряли бы сознание. Ведь достаточно капли крови, чтобы вы упали как подкошенный. Я заметила это еще при нашей первой встрече на полянке. Но я не могу вам помочь. Не могу высказаться в вашу защиту. Даже если бы я осмелилась донести эту мысль до судей, палачу никто не поверит. И я не могу помешать вашей казни за преступление, совершенное кем-то другим. Наверное, мне придется накинуть петлю вам на шею. — Она поджала губы. — Может, это кара вам за то, что вы связались с Оттмаром де Брюсом.

Она взяла чистую льняную повязку и перевязала ранку на руке Венделя, а потом брызнула водой ему в лицо. Вздрогнув, парень что-то пробормотал и удивленно оглянулся. Увидев палача, он застонал.

— Они ушли?

Мелисанда кивнула.

— Ты продолжишь допрос?

Она покачала головой.

— Это не я! — В его голосе слышалось отчаяние. И страх смерти.

Мелисанда кивнула.

— Ты мне веришь? Тогда почему я здесь? Выпусти меня! Прошу тебя!

Она печально посмотрела на него. Конечно, этот купец связан с де Брюсом, но он слеплен из другого теста. Кажется, он приличный человек. И еще молодой — едва ли намного старше ее самой. Возможно, у него есть семья, жена, дети. Его ждут в Ройтлингене. И не дождутся.

* * *

— Довольно!

Оттмар де Брюс оттолкнул пажа, помогавшего ему одеваться и неумело одергивавшего подол. Похоже, мальчишка не знал, как обращаться с плащом. Это был роскошный голубой плащ-сюрко с серебряной вышивкой, простого кроя, без кисточек и прочей новомодной чепухи, которую граф презирал.

Зато плащ был сшит из тончайшего шелка, самого дорогого, какой нашелся у портного в Эсслингене. Настоящее произведение искусства, достойное короля.

— Хватит, парень, убери от меня свои ручищи!

Паж поспешно забился в угол комнаты. Де Брюс взглянул на мальчишку с презрением. Этот Матис был слабаком, неженкой, но Оттмар научит его быть мужчиной. Во всяком случае он обещал это его отцу. Ведь у него, в конце концов, с Адамом все получилось, хотя по приказу герцога Ульриха Оттмар обращался с оруженосцем очень осторожно.

— Ну же, вперед! — прикрикнул он на Матиса. — Приведи фон Закингена! Я хочу поговорить с ним. Немедленно.

Мальчишка шмыгнул за дверь.

Де Брюс подошел к окну и засмотрелся на долину. К замку приближалась процессия. Хотя большинство гостей остались в замке после праздника на прошлой неделе, сегодня должны были приехать и другие участники церемонии. Да и его невеста Отилия — до свадьбы она вернулась домой, поскольку не пристало невесте проживать под одной крышей с женихом, — вот-вот появится.

Сегодня был день его свадьбы. Эта мысль не вызывала в де Брюсе приятную дрожь, как при первом венчании. Впрочем, неудивительно. По сравнению с его первой женой Хильдегардой Отилия фон Хоэнфельс была серой мышкой. Может, ее и считали красивой, но де Брюсу она казалась худосочной и угрюмой. Однако ее семья была очень влиятельна. И Отилия приходилась дальней родственницей Мелисанде Вильгельмис. Да, Эмелина все поняла правильно. Почти правильно. Оттмар не видел в своей невесте дочь Вильгельмиса, он лишь считал ее удобным способом подобраться к Мелисанде. После резни он внимательно следил за семьей Беаты Вильгельмис, проверял, не появится ли у них новая кузина или хотя бы новая служанка, которая подходила бы под описание Мелисанды Вильгельмис. Ничего. Может быть, Оттмар искал недостаточно тщательно. Но теперь, когда все пути были открыты, де Брюс найдет эту чертовку.

Граф сжал кулаки. Неприязнь к своей невесте была не единственной причиной, по которой он не жаждал вступать в брак. Сегодня он плохо спал, ему снились кошмары об этой мелкой рыжей дряни Мелисанде Вильгельмис. После резни в ущелье рыжая ведьма приходила к нему в сны каждую ночь. И кошмар всегда был один и тот же: Мелисанда стоит на поляне, босая, в белой тонкой рубашке. Она держит в руках огромный сияющий меч. Девушка не двигается, но в ее глазах горит всепожирающая ненависть. Ненависть, которую де Брюс уже видел. Граф пытается обнажить свой меч, убить девчонку — как он должен был сделать в день резни, — но не может пошевелить руками. Они связаны у него за спиной! Он в панике оглядывается, пытается отступить, однако ноги не слушаются его. Мелисанда подходит ближе, медленно заносит меч, а потом резким движением обрушивает на него смертоносный клинок.

Де Брюс проснулся от собственного крика, в холодном поту, обезумевший от ярости. При мысли об испытанной им беспомощности в тот момент, когда Мелисанда замахнулась мечом, а он не мог пошевельнуться, Оттмара опять бросило в холодный пот. Граф в бешенстве ударил кулаком по стене.

Стук в дверь отвлек его от невеселых мыслей.

— Кто там? — раздраженно осведомился де Брюс.

— Эберхард фон Закинген, господин. Могу я войти?

— Да, заходите! — Де Брюс отвернулся от окна.

Рыцарь сегодня тоже принарядился. Граф заметил, что фон Закинген опешил, увидев выражение его лица, но быстро взял себя в руки.

— Что-то не так? — напустился на него де Брюс.

— Насколько мне известно, все в порядке. Вы звали меня, господин?

Оттмар де Брюс кивнул. Воспоминания о кошмаре постепенно меркли, де Брюс приходил в себя.

— Первые гости уже прибыли?

— Да, господин. Только что во двор въехала семья вашей невесты. Я приказал слугам оказать почетным гостям достойный прием.

— А как наше дельце в Эсслингене?

Эберхард фон Закинген ухмыльнулся.

— Думаю, вам будет приятно услышать, что все прошло именно так, как вы и планировали. Если меня верно известили, то наш приятель уже в тюрьме. Его допрашивают.

— Хорошо. — Де Брюс задумчиво потер подбородок. — Насколько я понимаю, допрос проводит мой дорогой друг?

Он подумал о подмастерье палача. При взгляде на мальчишку создавалось впечатление, что того может сдуть ветром, но при этом он с невероятной ловкостью обращался с мечом.

— Так говорится в послании, которое мне только что доставили из Эсслингена. — Фон Закинген поклонился. — Полагаю, на этом дело кончено.

Де Брюс медленно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Ничего еще не кончено. Я хочу, чтобы твой человек и дальше присматривал за ройтлингенцем. Он должен денно и нощно следить за ним. Я хочу в точности знать, что именно там происходит. Дело будет кончено, когда этого мерзавца вздернут на виселице. Надеюсь, перед этим его распнут на дыбе, как и полагается.

— Вполне вероятно. Убийство беззащитного горожанина — серьезное преступление.

Де Брюс рассмеялся.

— Как верно сказано, фон Закинген. Но мне все же это дело представляется скорее забавным, чем серьезным. — Он жестом отпустил своего капитана. — Благодарю вас, вы можете идти.

Оставшись в одиночестве, де Брюс налил себе вина и одним глотком осушил бокал. Жаль, что он не может присутствовать при пытках Венделя Фюгера. Ему хотелось бы посмотреть, как эта тварь будет извиваться, кричать, молить о пощаде. Этот мерзкий гад оскорбил де Брюса и его родных. Еще никто и никогда не наносил Оттмару такого оскорбления. Большая ошибка. Никто не смеет безнаказанно оскорблять Оттмара де Брюса! Жаль только, что придется искать другого поставщика вина. Конечно, виноделов в округе было много, но мало кто поставлял такое хорошее вино, как Фюгер.

Де Брюс провел языком по губам. Впрочем, он готов и в дальнейшем покупать вино у Фюгеров. В этом была своя прелесть: можно будет одновременно наслаждаться прекрасным вином и видом раздавленного горем отца этого крысеныша.

Граф горько рассмеялся. Так этому жалкому купцу и надо! Нужно думать, что говоришь и кому.

Де Брюс вспомнил, как Вендель Фюгер попрощался с ним во дворе замка, как ройтлингенец, еще бледный с похмелья, сел на коня.

— До скорого, Фюгер! — крикнул ему де Брюс. — Увидимся через четыре дня. И держите себя в руках, вы же мужчина! Или хотите явиться на мою свадьбу в женском платье?

— Пожалуй, нет, — рассмеялся Вендель. — Тогда мне пришлось бы вдвойне опасаться вас, ведь ни одна женщина не устоит перед вами. Уверен, в долине уже десятки ваших бастардов. Жаль только, что вы еще не зачали сына, который достоин был бы носить ваше имя. Но, безусловно, скоро это изменится.

От ярости у де Брюса перехватило дыхание, красный туман застил глаза. Никого, кто достоин был бы носить его имя? Как этот жалкий торговец осмеливается возводить такую напраслину на его сына? Гернот де Брюс умер героем, защищая честь семьи! Он сражался с Конрадом Вильгельмисом до последнего!

Де Брюсу хотелось обнажить меч и собственноручно стащить этого мерзавца с лошади, а потом отрубить ему голову! Каков наглец! Граф даже шагнул вперед, но взгляд Эберхарда фон Закингена остановил его. Потребовались неимоверные усилия, чтобы убрать ладонь с рукояти меча. Однако же фон Закинген был прав. Если бы де Брюс убил ройтлингенца на месте, при свидетелях, это привело бы к фатальным последствиям.

В сущности, подумал де Брюс, так было даже лучше. Вендель Фюгер жизнью заплатит за свое немыслимое оскорбление. И перед этим будет страдать так, что станет молить о смерти.

* * *

Вендель Фюгер испуганно вскинулся, когда что-то мохнатое коснулось его лица. Крыса! Парень замахал руками, отгоняя животное. Крыса, подпрыгнув, шмыгнула в темный угол. Там она, наверное, будет ждать, пока он не уснет. Когда Венделя привели сюда, купец поверить не мог в то, что все это происходит на самом деле. Он словно попал в ад. В камере воняло экскрементами и смертью. Такой вони Фюгеру еще никогда не доводилось ощущать.

Кроме него, на гнилых соломенных подстилках сидели еще двое мужчин: худой, кожа да кости, седой старик, пускающий слюни, и какой-то молодой парень, все время почесывающийся и ни на мгновение не спускавший с Венделя глаз. Фюгер не доверял ни старику с пустым взглядом, ни подозрительному на вид парню. Хотя у него забрали все вещи, он боялся, что его соседи на камере могут украсть его одежду, пока он спит. Нет, спать было нельзя — так он окажется совершенно беззащитным перед этими двумя подонками, не говоря уже о насекомых и крысах, шуршавших в углах.

Вендель огляделся. Было темно, и только факел в коридоре дарил слабый свет, оставляя углы в тени. Он понятия не имел, сколько времени проспал. Иногда до Фюгера доносился какой-то стон, но, возможно, он просто воображал себе этот звук.

Голова старика склонилась на грудь, наверное, он спал. Но молодой парень по-прежнему неотрывно смотрел на Венделя.

Что же случилось? Фюгер попытался привести свои мысли в порядок. Он несколько часов просидел здесь, проклиная судьбу и стараясь вспомнить хоть что-то, что помогло бы ему осознать случившееся, но тщетно. Его мучили голод и жажда, однако никто не принес заключенным поесть и попить. Голод через какое-то время сменился тяжестью в животе, но жажда осталась и нарастала с каждым часом. Вендель отгонял от себя мысли о бокале прохладного вина, перед глазами плясали кружки с пивом, иногда ему даже казалось, что он слышит плеск ручья. Чуть позже захотелось в уборную, но в камере ничего подобного не было. Даже ведра, куда можно было бы справить нужду. Вендель долго терпел, но потом, не выдержав, прошел в угол и облегчился.

В коридоре послышались шаги. В парне вспыхнула надежда. За ним наконец-то пришли, чтобы выпустить отсюда! Его освободят! Недоразумение прояснилось. Ему принесут свои извинения, вручат его вещи и отпустят.

Шаги отзвучали, а в камеру так никто и не вошел. Вендель повесил голову. Страх шевельнулся в желудке, дыхание сперло. Что, если дело не сдвинется с мертвой точки? Что, если этот странный палач допросит его снова? Венделю стало плохо, когда немой показал ему свои инструменты. Какой же все-таки странный парень этот палач! Худой, хрупкий, прямо как девчонка, и при этом настолько смелый, что явился на встречу с де Брюсом, чтобы научить графа новому приему фехтования. Что-то было в глазах палача, какое-то тайное знание, будто он видел то, чего не видели другие. Впрочем, обо всех палачах говорят, что они не от мира сего и что их взгляд обладает магической силой. Ходят слухи, что палачи могут убивать одним лишь взглядом. Вендель не верил во всю эту чушь. Но у этого палача явно была какая-то тайна, и Вендель хотел бы ее разгадать. И тут Фюгера озарило. Он сел так резко, что парень напротив даже перестал чесаться и с любопытством уставился на соседа по камере.

Предположение Венделя было настолько чудовищным, что он даже не осмелился довести эту мысль до конца: палач не только учил графа особым приемам фехтования, но и обстряпывал с ним какие-то темные делишки! Именно поэтому палач знал о невиновности Венделя, но не решался об этом сказать.

Вендель поплотнее закутался в плащ, будто таким образом мог защититься от проникшего в душу холода. Он часто слышал, что де Брюс — человек многоликий и с ним лучше дружить, чем ссориться. Доходили до него и слухи о том, что граф для достижения своих целей не гнушается применять бесчестные средства. А еще болтали, будто Оттмар якшается со всяким сбродом. С Венделем граф всегда вел себя безукоризненно, и купец не хотел судить де Брюса по досужим сплетням. Но если слухи о графе соответствовали истине, то вполне возможно, что он сделал своими приспешниками не только раубриттеров и мошенников, но и городского палача Эсслингена.

Вендель прикусил губу. Он был в замке де Брюса, когда пропал его нож. Украсть его мог не только кто-то из гостей, но и сам граф. Но с какой целью? Обвинить Венделя в этом убийстве? Зачем? Он снова и снова повторял эти слова: «Зачем? Зачем?» Чем он, мелкий купец Вендель Фюгер из Ройтлингена, провинился перед этим могущественным человеком и настроил его против себя?

* * *

Мелисанда отложила в сторону краюху хлеба и обвела задумчивым взглядом вещи, разложенные на соломенном тюфяке. Порванное крестьянское платье, которое было на ней в тот ужасный день пять лет назад. Простое, но изящное голубое платье, которое она надевала, когда ее никто не видел. Книга о рыцаре Гаване. Распятие. Бутылочка розового масла, напоминавшая ей о матери. Свиток с запрещенными текстами из Библии в переводе на немецкий, принадлежавший мастеру Генриху, — она часто читала их Раймунду. Кошель с монетами, оставшийся у нее после резни в ущелье. До сих пор она ни разу не воспользовалась этими монетами.

Мелисанда не спала всю ночь, думая о том, как же ей поступить, но так и не решила, хотя понимала, что придется выпутываться из сложившейся ситуации. Она не могла остаться в Эсслингене, не могла жить как прежде. Как бы то ни было, но она оказалась в ловушке. Вскоре состоится заседание совета, и по его решению ее накажут за смерть той девушки. При этом ее обман раскроется — разве что она даст Конраду Земпаху то, что он требует. Но даже если Мелисанда преодолеет угрызения совести и отвращение, даже если она приведет к нему девочку, ее судьба будет предопределена. После этого она навсегда станет зависимой от Земпаха. Он будет требовать от нее все большего, и, если когда-нибудь она откажется выполнять его приказы, Земпах тут же выдаст ее совету.

Мелисанда провела кончиками пальцев по голубой ткани. Ей хотелось надеть платье и просто уйти из города. Прямо сейчас, не раздумывая. Никто ее не задержит, никто не узнает.

Но что-то останавливало Мелисанду. Внутренний голос, не дававший ей покоя. Что же случилось с этим купцом из Ройтлингена? Что это за дьявольские игры? Вендель Фюгер невиновен, это очевидно. Но его будут пытать и казнят за преступление, совершенное кем-то другим. Причем казнят не мечом. Виноторговцу грозила дыба, худшая из смертей, какую только можно представить. И распинать его на дыбе придется Мелисанде. Еще никогда ремесло палача не вызывало у Мелисанды таких угрызений совести. Да, ей не приносили удовлетворения и радости страдания других людей, не говоря уже об убийстве. Но до этого она всегда карала виновных. Все они согрешили, украли что-то или убили кого-то. На сей раз все было иначе. Мелисанда знала, что виноторговец никогда бы не смог убить человека, искромсав тело жертвы ножом. Поэтому он сказал правду, когда заявил, что его нож украли, чтобы свалить это убийство на него. И все же судьи не успокоятся, пока Мельхиор не выбьет из него признание в преступлении. Для власть имущих дело было решенным: Бенедикт Ренгерт и виноторговец из Ройтлингена поссорились, чему было много свидетелей, а на следующую ночь Ренгерта зарезали. Возле тела несчастного нашли нож купца. Чтобы казнить подлого убийцу, не хватало только его признания. И они это признание получат.

Мелисанда опустилась на колени.

— Господи, помоги мне в этот тяжкий час, как всегда помогал мне! — взмолилась она. — Пока я жива, моя судьба еще не исполнена. Я выполню свое предназначение, Господи. Но что же мне делать? Спасти купца от несправедливого приговора, помочь ему бежать из города? Или спастись самой?

Она опустила голову, закрыла глаза, воздела сложенные в молитве руки и замерла. Справа что-то зашуршало. Не двигаясь, Мелисанда открыла глаза.

Мышь шмыгнула по полу, остановилась, принюхалась, побежала дальше, запрыгнула на тюфяк и спряталась под голубым платьем. Мелисанда смотрела, как она двигается под тканью.

Руки девушки занемели, тело начало болеть от неподвижной позы, но она заставила себя смотреть дальше. Платье шевельнулось, и мышь с невероятной скоростью метнулась к хлебу. Откусив немного, она с добычей в зубах опять спряталась под платьем. Но на этот раз она не стала там задерживаться, вылезла из-под него и, устроившись на распятии, с наслаждением принялась за еду, вгрызаясь в кусочек хлеба. Доев, мышь встала на четыре лапки, сбежала с тюфяка и скрылась в норке.

Мелисанда опустила руки, встала и принялась растирать затекшие ноги. Это был знак. Она сама — это мышь, распятие, поблескивавшее в слабом свете, — воля Божья. Возлюби ближнего своего. А значит, спаси купца. Хлеб — это ее тело, выживание: значит, нужно бежать из Эсслингена. Этот знак можно было объяснить только так: ей нужно спастись самой, но перед этим освободить купца.

* * *

В зале заседаний гул стоял, как в пчелином улье. С полдюжины человек пытались переспорить друг друга.

Хеннер Лангкоп и Эндерс фон ден Фильдерн шептались с Герольдом фон Тюркхаймом, главой одной из влиятельнейших и знатных семей в Эсслингене. Тюркхайм, худой седовласый старик, отличался осанкой, которой позавидовал бы иной юнец.

Карл Шедель, глава гильдии скорняков, говорил с Вальдемаром Гвиррили, главой гильдии ткачей. Оба тоже были весьма уважаемыми в Эсслингене людьми.

Немного в стороне стоял Конрад Земпах. Советник наблюдал за присутствующими, задумчиво покусывая нижнюю губу. Он решил не выступать со своим заявлением сразу, а подождать и выяснить настроения в совете.

Гул сразу утих, когда в зал вошел Иоганн Ремзер, глава городского совета.

— Добрый день, уважаемые господа! — воскликнул он, направляясь к своему месту за столом заседаний. — Простите, что я так поздно известил вас о предстоящей встрече, но дело, как вам известно, не терпит отлагательств. Безусловно, вы уже слышали о том, что Бенедикт Ренгерт, сын уважаемого… — Ремзер закашлялся, его лицо покраснело. — Сын уважаемого винодела Йоста Ренгерта был подло убит. К счастью, убийца оставил свой нож рядом с телом, и потому мы смогли сразу же задержать его. — Ремзер запнулся, сделал вдох, но на свое место так и не сел. — Теперь о нашей проблеме. Убийца, некий Вендель Фюгер, винодел и виноторговец из Ройтлингена, тоже из очень уважаемой семьи. — Он покачал головой. — Ну что тут скажешь…

Слуга протянул ему бокал, глава совета сделал глоток и с облегчением вздохнул.

— Только что прибыл гонец наместника в Ахальме, — продолжил он. — Как вы знаете, король только в этом году вернулся с коронации в Италии и сразу же предоставил герцогу Ульриху Вюртембергскому, заклятому врагу нашего города, права на Ахальм. А это значит, что Ульрих теперь является наместником и в Ройтлингене. — Помолчав, глава совета опустил ладони на спинку стула и обвел взглядом присутствующих. — Как вы, должно быть, уже поняли, Ульрих не преминет воспользоваться этим случаем, чтобы вмешаться в дела нашего города. — Советник возмущенно взмахнул рукой. — Уже сейчас он потребовал, чтобы мы незамедлительно представили ему доказательства вины Фюгера.

Все в зале заговорили одновременно.

— Какая наглость!

— Что он себе возомнил?

— Неужели эти проклятые вюртембержцы никогда не оставят нас в покое?!

— Тихо! — Глава совета хлопнул в ладоши. — Я разделяю ваше возмущение, но давайте разберем все по порядку, если вы не возражаете! — Он отодвинул стул, устало сел и отер платком пот со лба.

Некоторые из советников последовали его примеру и расселись за столом, взяли бокалы с вином. Герольд фон Тюркхайм остался стоять.

— Господа, — начал он, и его голос эхом отразился от стен зала. — Я думаю, вы все согласны с тем, что герцог Вюртемберга и королевский наместник не имеет права вмешиваться в нашу систему правосудия. Эсслинген — свободный город, герцог нам не указ.

В зале одобрительно загудели, но советник поднял руку, останавливая гомон.

— Я еще не договорил. Хотя намерения герцога кажутся мне столь же неприемлемыми, как и вам, я полагаю, что мы должны поступить мудро, а не действовать подобно горячим сорвиголовам. Зачем развязывать вражду, которая никому не пойдет на пользу? Мы же не хотим, чтобы из-за каких-то глупостей к нам в город опять пришла война, особенно теперь, когда царит мир и Эсслинген процветает. — Он помолчал, чтобы присутствующие осознали смысл его слов.

Все молча смотрели на него.

— Мне кажется, было бы правильно отослать гонца к герцогу и передать послание, которое, скажем так, убедило бы Ульриха не вмешиваться.

— Что за послание? — нахмурился Карл Шедель.

— В том числе и признание виноторговца, — улыбнулся фон Тюркхайм. — Вряд ли кто-то станет возмущаться, если такое признание будет.

Глава совета одобрительно кивнул, махнув платком.

— Отлично придумано, Тюркхайм. Вы у нас хитрый лис. — Он положил платок на стол и разгладил складки. — Теперь в игру вступает наш дорогой Мельхиор. Благодаря его мастерству нам не придется долго ждать признания.

Советники одобрительно закивали. Но затем слово взял Вальдемар Гвиррили.

— Вы уверены, что мы можем положиться на палача? — спросил он. — Этому проклятому мальчишке тоже предстоит разбирательство. Разве не он виновен в смерти той бесстыжей шлюшки?

— Попридержите язык, Гвиррили, — одернул его Шедель. — Вы знаете, что такие выражения недопустимы, тем более в стенах ратуши. Нашего палача ждет справедливое наказание за его проступок. Но, к слову, его оплошность не кажется мне столь значительной. В конце концов, девица умерла не под пытками, а отправила свою душу в преисподнюю, совершив самоубийство. Дело с Ройтлингеном и графом сейчас кажется мне важнее.

— Возможно, — проворчал Гвиррили. — Но я этому парню не доверяю. Есть в нем что-то жутковатое.

Конрад Земпах нервно рассмеялся. Разговор принимал неприятный для него оборот.

— Вы ведь не суеверны, мастер Вальдемар? Неужели вы боитесь, что Мельхиор взглядом отправит вас в преисподнюю?

— Ха! — Вскочив, глава гильдии навис над Земпахом и упер руки в бока. — Конечно, я не верю в эту чушь! То, что мне не нравится в этом мальчишке, никак не связано с ведовством. Я ему не доверяю, вот и все. Что мы о нем знаем? Ничего. Пять лет назад Раймунд, да будет земля ему пухом, привел его в ратушу. Но разве кто-нибудь когда-нибудь удосужился проверить, правду ли нам рассказал палач? Нет. Этот Мельхиор может быть кем угодно. Еретиком, евреем — кто его знает. У нас есть только слово мертвого палача, не более.

И вновь в зале загудели. Земпах с отвращением наблюдал, как кое-кто кивает, соглашаясь с Гвиррили. Нужно было действовать хитро, нельзя было открыто принимать сторону Мельхиора.

Но прежде чем Конрад придумал, как перевести разговор в выгодное для него русло, слово взял Хеннер Лангкоп.

— Теперь, когда вы заговорили об этом, Гвиррили, я кое-что вспомнил. Мальчишка имеет право в любой момент выйти из города, верно?

— Да, это право было и у его дяди, — устало согласился фон Тюркхайм. — Чтобы палач мог собирать травы. Зачем вообще обсуждать это? Разве у нас нет дел важнее?

— По слухам, в последнее время он зачастил в лес, — невозмутимо продолжил Лангкоп. — Один из стражников по секрету рассказал мне об этом. Столько трав не нужно даже аптекарю. Кроме того, стражник уверен, что в последний раз Мельхиор вынес из города какой-то продолговатый предмет, завернутый в попону. Стражник клянется, что это был меч.

— Что?! — Герольд фон Тюркхайм потрясенно уставился на Лангкопа. — Кроме своего меча, палач не имеет права носить оружие. А мечом палача он пользуется только во время казни.

Карл Шедель покачал головой.

— Стражник просто хотел поважничать или, скорее всего, перепил. А может, принял за меч что-то другое.

— Я полностью доверяю этому человеку. Готов поручиться за него. У палача при себе был меч, — повторил Лангкоп. — Стражник готов поклясться в этом.

— Нам нужно допросить его. Пускай Мельхиор с ним поработает. Посмотрим, не откажется ли стражник от своих обвинений, — решил глава совета.

Но Лангкоп не унимался.

— Собственно, Мельхиор даже не мастер своего дела. Его обучение не завершилось, когда Раймунда хватил удар. Мы все надеялись, что старик поправится. Только поэтому мы позволили подмастерью выполнять в Эсслингене работу палача.

— Не только поэтому, — возразил Эндерс фон ден Фильдерн. Его указательный палец взвился в воздух. — Этот мальчишка обладает поразительным талантом. Слава о нем разошлась по всем окрестным землям. Один проезжий купец рассказывал мне, что слышал на ярмарке во Франкфурте, какие чудеса творит эсслингенский палач.

— А пусть бы и так. — Ремзер явно был раздражен тем, что его перебили. — В любом случае нужно допросить этого парня, чтобы мы установили истинность выдвинутых против него обвинений. Если он невиновен, с ним ничего не случится. Он хороший парень, это верно, но закон превыше всего. И забудем пока об этом. — Ремзер сурово посмотрел на советников. — Первым делом необходимо решить проблему с виноторговцем. Купца следует допросить с пристрастием, чтобы он сознался в содеянном. При этом признание нужно получить быстро и без особых повреждений. Для этого нам понадобятся необыкновенные способности нашего палача. Когда эта ситуация разрешится, будем думать, как поступить с самим Мельхиором. — Ремзер вздохнул. — Я, в свою очередь, хочу отметить, что был бы очень огорчен, если бы нам пришлось отказаться от услуг Мельхиора. Но если выдвинутые ему обвинения соответствуют истине, то мальчишке придется понести наказание. — Ремзер вытер платком лицо. — Конрад! Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы допрос виноторговца начали незамедлительно. Гонцу из Ахальма я скажу, что ответ он получит вечером. До тех пор Мельхиор сможет выбить из него признание. Возьмите с собой Лангкопа и…

— Я тоже хотел бы поприсутствовать на допросе, если вы не возражаете, — поднял руку Карл Шедель.

Иоганн Ремзер смерил взглядом скорняка, затем кивнул.

— Ну хорошо. Земпах, Лангкоп и Шедель — позаботьтесь о признании купца. Проследите за тем, чтобы все случилось как можно быстрее, но неукоснительно придерживайтесь закона! Я не хочу дать Ульриху ни малейшего шанса обвинить нас в каких-либо нарушениях.

— Не волнуйтесь, все сделаем как полагается, — заверил его Шедель, посмотрев на Лангкопа и Земпаха.

Конрад, кивнув, отвернулся. Никто из присутствующих не должен был заметить, что он в ярости. Земпах радовался предстоящему дельцу, в котором не последнюю роль играл и палач. Советник даже нашел богачей, готовых не поскупиться за пару невинных девчонок. А теперь, похоже, петля на шее Мельхиора затягивалась.

* * *

Мелисанда услышала голос стражника, когда уже собрала вещи и спрятала их в надежном месте. Она вышла на улицу, подняла лицо к небу. Ярко светило солнце. Помедлив, она пошла за стражником к рыночной площади. Торговцы вовсю расхваливали свои товары, какой-то лавочник выкрикивал название нового чудодейственного зелья, исцелявшего от всех болезней и даже дарившего вечную молодость. Кто-то ругался как сапожник — у него с пояса срезали кошель.

На площади сладковато пахло подгнившими фруктами, от ручейка, протекавшего мимо рыбного рынка, доносилась невыносимая вонь.

Завидев палача, люди сразу же отвлекались от своих дел. Они смотрели на Мелисанду настороженно, с любопытством. Матери прижимали к себе своих детей, какой-то наглый мальчишка плюнул палачу под ноги и тут же, едва Мелисанда повернула к нему голову, убежал, ошалев от столь безрассудного поступка. В пестром наряде палача было жарко, и Мелисанда потела — не так от зноя, как от волнения. Ее план сработает, только если виноторговец не очень пострадает от пыток.

При виде трех мужчин, стоявших у Шелькопфской башни, у Мелисанды душа ушла в пятки. Она ожидала встретить здесь Конрада Земпаха и Хеннера Лангкопа. Но Карл Шедель еще никогда не присутствовал на допросе с пристрастием. Ходили слухи, что мастеру-скорняку не по душе кровавое ремесло палача. Что же означает его присутствие? Неужели виноторговец тоже покончил с собой? Мелисанде хотелось развернуться и бежать прочь. Но Господь решил иначе, напомнив, что она должна выполнить свой долг. К тому же бегство не помогло бы ей.

Итак, Мелисанда почтительно склонила голову, приветствуя трех судей. Советники смотрели на нее недоверчиво. Земпах попытался заглянуть ей в глаза, чтобы узнать ответ на томивший его вопрос, но Мелисанда поспешно отвернулась и пошла к двери. В тюрьме царили тишина и прохлада. Вендель Фюгер уже сидел на железном стуле, и Мелисанда, поняв, что с купцом все в порядке, с облегчением вздохнула. Впрочем, за эту ночь он настолько изменился, что она едва узнала его. Лицо Венделя побледнело, щеки ввалились, волосы спутались, под глазами пролегли темные тени, взгляд стал затравленным.

Хеннер Лангкоп жестом приказал Мелисанде подойти к нему поближе.

— Нам нужно признание, — тихо произнес он. — И поскорее. И чтобы все было по закону. Тебе понятно?

Мелисанда кивнула.

Она внимательно посмотрела на купца. Если действовать осторожно, можно избавить его от чрезмерной боли. С другой стороны, она уже знала, что виноторговец очень упрям. Если он будет настаивать на своей невиновности, вечер затянется. В отличие от суда инквизиции в таком суде не было ограничений. Мельхиор вынужден будет обрабатывать купца, пока тот не сознается.

Мелисанда подошла к стулу и жестом дала судьям понять, что она готова. Земпах навис над виноторговцем:

— Вендель Фюгер, сын Эрхарда Фюгера, винодел и виноторговец из Ройтлингена! Сознаетесь ли вы в том, что коварно зарезали Бенедикта Ренгерта, сына виноторговца Йоста Ренгерта из Эсслингена, а затем осквернили его труп, нанеся десять ударов ножом? Признайте свою вину, и вам не придется проходить через процедуру допроса с пристрастием!

Писарь поспешно водил пером по пергаменту, купец бросал испуганные взгляды то на одного судью, то на другого. Затем он посмотрел на Мельхиора.

— Это сделал не я, — сказал Вендель. — Я никого не убивал. У меня украли нож еще за четыре дня до убийства, в Адлербурге, на празднике смотра невест, устроенном графом Оттмаром де Брюсом.

— Ха! — фыркнул Земпах. — Вы хотите запугать нас именем де Брюса? Хотите показать, что у вас есть могущественные друзья? Мы и так знаем, но вам это не поможет!

Мелисанду сковал страх. Неужели этот человек — действительно друг Оттмара де Брюса? Он ведь совсем не похож на тех, кто обычно окружал графа. Конечно, он был на той тренировке в лесу, но тогда у Мелисанды сложилось впечатление, что граф хотел подшутить над неуклюжим смешным купцом.

Вендель Фюгер, казалось, тоже удивился.

— Я не могу назвать графа моим другом, — поспешил объяснить он. — Он просто хороший покупатель. Я случайно был в тот день в замке, привез графу вино, вот и все. — Он хотел сказать что-то еще, но потом передумал.

— А что с тем, вторым… — начал Земпах, но тут же осекся под выразительным взглядом мастера-скорняка. — Так, значит, вы не признаетесь в этом преступлении?

— Я никого не убивал, — в который раз повторил Вендель и посмотрел на Мелисанду.

Девушка видела мольбу в затравленном взгляде купца, но сейчас ничем не могла ему помочь. Она отвернулась.

— Ну что ж. — Земпах кивнул. — Покажи ему, что его ждет, Мельхиор!

Мелисанда показала купцу, что будет, если он не сознается: продемонстрировала жом для пальцев и ног, раскаленные щипцы, шипастую удавку, тиски для головы, пояс для бичевания и крысиный шлем. При виде удавки мужчина задрожал. Мелисанда надеялась, что он сознается до того, как ей придется применить что-то из пыточных орудий.

— Вы сознаетесь в своем преступлении? — повторил вопрос Земпах.

Вендель дрожал, но молчал.

— Может быть, он слишком запуган, чтобы отвечать, — предположил Карл Шедель. — Дай ему что-нибудь успокоительное, Мельхиор!

Мелисанда поспешно достала из сумки бутылочку. Это зелье не только успокоит купца, но и ослабит боль. Мелисанда надеялась, что правильно подобрала дозу. Если Вендель совсем не будет испытывать боли, то судьи это заметят.

Она подошла к обвиняемому и влила ему в рот пару капель. Вскоре Вендель успокоился, дрожь улеглась, а глаза потускнели.

Земпах встал прямо перед ним.

— Итак, вы признаетесь?

Вендель Фюгер посмотрел на него и покачал головой.

— Я никого не убивал.

Земпах, прищурившись, повернулся к Мелисанде:

— Тогда исполни свой долг, Мельхиор.

Мелисанда решила начать с жома для пальцев. Это было очень больно, но после применения этого пыточного орудия не оставалось серьезных повреждений. По крайней мере сначала.

Невзирая на успокоительное, Вендель завопил, едва Мелисанда надела на него жом. Орудие сжималось, кожа оставалась целой, ни капли крови не пролилось. Купец стонал, кричал, бранился, но не сознавался.

Земпах указал на жом для ног. Мелисанде было жаль надевать железные тиски на голые лодыжки Венделя — она знала, как легко ломаются кости. От этой пытки обвиняемый будет страдать при ходьбе до конца своей жизни. Мелисанда предпочла бы попробовать «ремешки». Она была уверена, что купец опять потеряет сознание и можно будет прервать пытки. Впрочем, лучше бы ему все же признаться поскорее. Тогда Венделя оставят в покое до самой казни, а до этого, если Бог поможет и у Мелисанды все получится, дело не дойдет. Но она никак не могла сказать об этом купцу.

Отогнав неприятные мысли, Мелисанда сжала жом.

— Подождите! — завопил Вендель. — Прошу вас! Умоляю, остановитесь!

Мелисанда поспешно сняла жом и отошла в сторону.

— Вы признаетесь? — прошипел Земпах.

— Я не могу, — прошептал купец. Его лицо покраснело, по коже градом катился пот. — Не могу. Я этого не делал.

Мелисанда прикрыла глаза. Этот ответ судей не удовлетворит. Она указала на щипцы, и Земпах кивнул.

Она раскалила щипцы на жаровне и поднесла к лицу Венделя. Глаза купца расширились, но он ничего не сказал. Одним сильным движением Мелисанда сомкнула щипцы на его предплечье. Вендель пронзительно вскрикнул. Она убрала щипцы и вопросительно посмотрела на него.

— Я этого не делал, — прошептал купец.

Слезы текли по его пылающим грязным щекам.

Мелисанда опять положила щипцы на жаровню, но Земпах отмахнулся.

— Полагаю, нам нужно прибегнуть к более действенным методам, — играя желваками, заявил он. — Этот проклятый ройтлингенец упрямее дюжины ослов. Может быть, вот это?

Он указал на «грушу» — железную палку с расширением на одном конце, усыпанном шипами. «Грушу» можно было вводить в любое отверстие тела, причиняя обвиняемому адскую боль. Мелисанда однажды видела, как Раймунд использует это пыточное орудие на женщине, изменявшей своему мужу, а потом убившей его. Тогда она чуть не убежала из пыточной. Раймунд никогда не требовал, чтобы Мелисанда использовала «грушу», и она была благодарна ему за это. Искалечить этим орудием ни в чем не повинного купца — нет, с этим она не справится. Уж лучше обезглавить его прямо на месте.

Сглотнув, она покосилась на Карла Шеделя и Хеннера Лангкопа. Хеннер одобрительно улыбался, но скорняк хмурился.

— Мы не должны причинить ему значимый вред, — заявил скорняк.

— Зато так мы получим признание, — напомнил Земпах. — Вы же знаете, что это дело не терпит отлагательств.

Мелисанда навострила уши. Вот, значит, как обстоят дела. Но почему совет торопится? Она посмотрела на бедного купца.

Голова Венделя поникла на грудь. Проследив за ее взглядом, Шедель испуганно вскрикнул.

— Что с ним?

— Устал, я полагаю. — Лангкоп потер переносицу. — Ничего, сейчас приведем его в чувство. — Он ткнул пальцем в Мелисанду. — Сделай что-нибудь, Мельхиор!

Она подошла к подозреваемому, осторожно подняла его голову и увидела, что Вендель, как и вчера, потерял сознание. Мелисанда удивленно уставилась на него. Он выдержал страшную боль, но не настолько, чтобы потерять от этого сознание. Еще и под болеутоляющим зельем. И тут она заметила ранку у него на руке. Правый палец еще был в жоме, из-под ногтя текла кровь. От облегчения девушка чуть не рассмеялась. И правда, какой же этот купец неженка!

— Что с ним, Мельхиор? — осведомился Земпах.

Мелисанда пожала плечами и жестом дала понять, что купец потерял сознание.

— Проклятье! — заорал Земпах. — Да что же это такое творится?!

— Ничего, плесни ему в лицо водой, и он придет в чувство. Так просто ему не отделаться.

Шедель встал между обвиняемым и Конрадом.

— Нет. Нужно прекратить допрос на сегодня. Он ни в коем случае не должен серьезно пострадать от пыток.

— А как же гонец?

Земпах с трудом держал себя в руках. Похоже, Шедель казался ему чем-то вроде назойливой мухи.

— Этот вопрос мы как-нибудь уладим. Эсслинген — гостеприимный город, помните? Позаботьтесь о том, чтобы гонец провел тут незабываемый вечер. А завтра пускай отправляется с ответом в Ахальм.

Лангкоп пожал плечами.

— Под вашу ответственность, мастер Карл, — пробормотал он и направился к двери.

Дождавшись, пока он уйдет, скорняк повернулся к Мелисанде:

— Позаботься о нем. И проследи, чтобы стражник посадил его в одиночную камеру. Он не должен возвращаться к тем двоим. Я лично проверю его состояние сегодня вечером. И надеюсь, что все будет в порядке. — Он посмотрел на недовольного Земпаха. — Есть возражения?

Конрад поморщился.

— Глава совета будет от этого не в восторге, знаете ли.

— Мы не можем допрашивать подозреваемого в таком состоянии. Я поставлю Ремзера в известность о случившемся. Вы мой свидетель.

— Ладно-ладно. — Уж Земпах точно был не в восторге. — Но если этот парень учудит такое еще раз, нам придется прибегнуть к другим методам.

Они вместе с писарем вышли из камеры, напоследок выразительно посмотрев на Мельхиора.

Мелисанда с облегчением вздохнула.

«Господи Всемогущий, благодарю Тебя за Твою бесконечную доброту!» — помолилась она.

Ее план чуть не провалился, но теперь в Мелисанде вновь вспыхнула надежда.

* * *

В городе уже сгустились сумерки. По углам что-то шуршало, где-то шипела кошка, от Верхних ворот доносились голоса ночной стражи, в домах слышалось тихое бормотание. Стоял июнь, ночи были короткие, и Мелисанда торопилась.

В башне пивовара уже было темно. К счастью, Мелисанда знала, в какой комнате спит мастер Генрих. Она принесла с собой пару камешков, собираясь бросить их в ставни. Девушка надеялась, что мастер Генрих спит чутко и проснется, прежде чем ее услышит кто-то из соседей или супруга пивовара.

В руке Мелисанды остался только один камешек, когда ставни наконец-то распахнулись. В оконном проеме показалась голова Генриха.

— О Господи, Мельхиор! — прошептал пивовар.

Чуть позже дверь дома открылась и мастер провел Мелисанду в комнату на втором этаже. Там он зажег две лампады и налил себе и гостю по бокалу вина.

Мелисанда пригубила угощение, а затем показала Генриху дощечку с приготовленным текстом.

Он молча прочитал, а потом нахмурился.

— Так, значит, ты хочешь покинуть нас, Мельхиор?

Мелисанда кивнула. Она долго думала, посвящать ли мастера в свой план. С одной стороны, она подвергала и его, и саму себя ненужной опасности, с другой — ей не хотелось уходить, не попрощавшись. Мастер Генрих был единственным другом Раймунда в последние годы. Ее единственным другом.

— Ты считаешь, что все настолько серьезно? — спросил мастер Генрих. — И дураку понятно, что ты не виноват в смерти той девушки.

Мелисанда покачала головой. Она написала ему об Агнессе и о разбирательстве, но не упомянула ни виноторговца, ни попытку Земпаха шантажировать ее. И, конечно же, не стала ничего писать о том, что в ходе разбирательства судьи могут узнать, что Мельхиор — женщина.

— Куда ты собираешься? — спросил мастер Генрих.

Мелисанда пожала плечами и махнула рукой, давая понять, что главное — не ждать разбирательства в Эсслингене.

Мастер Генрих задумчиво кивнул. Встав, он вышел из комнаты.

Мелисанда встревоженно оглянулась.

Может быть, она ошиблась в этом человеке? Может быть, он был более законопослушным, чем она предполагала, и сейчас пошел за стражником?

Мелисанда как раз собралась покинуть дом, когда мастер Генрих вернулся.

— Не бойся, — сказал он, увидев недоверчивость в ее взгляде. Пивовар протянул ей небольшой кошель. — Возьми, этого тебе хватит на первое время.

Мелисанда покачала головой. Она пришла сюда не для того, чтобы просить денег. Напротив, в деньгах она как раз не нуждалась. Но старик не убрал кошель, и Мелисанда, увидев разочарование в его глазах, неуверенно протянула руку. Мастер действительно хотел ей помочь, и если бы она не приняла его дар, то поступила бы некрасиво и обидела бы друга.

Мелисанда поклонилась в знак благодарности. Достав из рукава свиток, она протянула его Генриху.

— А, моя Библия. — Он разложил пергаментные листы на столе и разгладил их. — Надеюсь, слова Господа утешили тебя и Раймунда в трудный час.

Мелисанда кивнула и еще раз поклонилась. Затем она подошла к двери и жестом дала Генриху понять, что торопится.

Мастер кивнул, но сделал знак, что хочет еще кое-что сказать.

— Я не одобряю твоего решения, мальчик, — серьезно произнес он. — Если ты сбежишь, то этим признаешь свою вину. Но я не стану удерживать тебя. Желаю тебе удачи, и да пребудет с тобой Господь. Я уверен, ты обретешь свой путь. И если у тебя будет возможность, дай мне знать, как все устроится. Ты очень порадуешь старика. — Улыбнувшись, мастер Генрих открыл Мелисанде дверь.

Девушка вышла на лестницу. Она услышала, как мастер Генрих, вздохнув, поплелся в свою комнату.

Мелисанда уже спустилась по ступеням и положила руку на засов двери, когда услышала сзади чьи-то шаги.

Это не мог быть мастер Генрих.

Мелисанда хотела отодвинуть засов и сбежать, но в спешке не смогла его поддеть.

— Значит, я не ошиблась. — Матильда, жена мастера, кашлянула. — У моего супруга во многом особые взгляды на жизнь, но даже он не принимает гостей в столь поздний час.

Мелисанда не осмеливалась оглянуться.

Жена Генриха, судя по всему, еще не заметила, кто пришел к ним так поздно.

Мелисанда видела Матильду всего пару раз, когда та сопровождала Раймунда. Она не доверяла этой набожной молчаливой женщине.

Она услышала, как Матильда подошла поближе. На Мелисанду упал луч лампады. Какое-то время ничего не происходило.

Девушка отважилась оглянуться. Матильда по-прежнему поражала своей красотой, хотя ей было уже за тридцать. На ее лице читались следы постигшего ее горя — у Матильды не было детей.

Впрочем, сейчас она почему-то смотрела на Мелисанду без тени враждебности. В ее взгляде было только удивление.

— Пойдем! — прошептала Матильда и прошла в кухню, находившуюся в задней части здания.

Мелисанде не оставалось ничего другого, как последовать за ней.

Там Матильда поставила лампаду на стол и ворчливо осведомилась:

— Что ты делаешь ночью в моем доме?

Мелисанда не знала, что ответить на это. У нее было такое чувство, будто мама застукала ее в кладовке за поеданием собранной для варенья малины. Поколебавшись, она достала дощечку и протянула Матильде. Мелисанда не знала, умеет ли эта женщина читать, но что еще ей оставалось делать?

Матильда долго смотрела на дощечку. Затем она указала на табурет у стола.

— Сядь и жди. Я сейчас вернусь. И не смей уходить без моего разрешения.

Мелисанда опустилась на стул. Зря она пришла к мастеру Генриху ночью. Можно было просто написать ему записку. Из-за того, что ей захотелось в последний раз повидаться со стариком, она, похоже, оказалась в ловушке. Наверняка Матильда устроит супругу скандал за то, что он ночью впустил в дом палача, а потом пойдет за стражником, чтобы Мельхиора бросили в тюрьму.

Может, сбежать?

Нет, если она сейчас попытается улизнуть, Матильда точно забьет тревогу. А если подождать, то мастеру Генриху, возможно, удастся успокоить жену.

Вскоре хозяйка дома вернулась. В руке она держала какой-то свиток.

— Мой брат владеет хутором неподалеку от Ураха, — сказала Матильда. — Я много лет не связывалась с ним, но в детстве мы были очень близки. В этом письме я прошу брата взять к себе служанку, трудолюбивую и надежную девушку, которая немного разбирается во врачевании. Мой брат — набожный и хороший человек, он возьмет тебя к себе на работу. Жить на хуторе нелегко, но там ты будешь в безопасности. Там тебя никто не найдет. — Матильда помолчала. — Хутор находится на равнине неподалеку от тракта, ведущего в Ульм, прямо перед Урахом, рядом с деревней Гульбен. Если в паре миль от города встретишь крестьян, спроси у них, где хутор Пауля Вайгелина, они покажут тебе.

Мелисанда потрясенно смотрела на женщину. Неужели это та самая фанатичная Матильда, которую она знала? Но больше всего Мелисанду поразило то, что Матильда хотела устроить ее к брату… служанкой.

— Я знаю, чего ты боишься больше всего. — Слабая улыбка скользнула по лицу женщины. — И твой страх вполне понятен. Поэтому я помогу тебе.

Мелисанда все еще не понимала, что происходит.

— Только женщина может распознать женщину. — Матильда вручила ей письмо. — Я уже давно знаю, что наш городской палач — вовсе не мальчишка, хотя и кажется таким худым и угловатым. Мне неведома твоя судьба, но я подозреваю, что тебе пришлось пережить что-то ужасное, иначе ты не стала бы прятаться, притворяясь палачом. Не бойся, я сохраню твою тайну. А теперь поторопись, скоро рассвет!

Слезы навернулись Мелисанде на глаза, ей хотелось обнять Матильду, но девушка все еще была в одежде палача и не знала, как отреагирует Матильда. Скорее всего, она отшатнется или вскрикнет от брезгливости.

— Спасибо, — прошептала Мелисанда.

Матильда улыбнулась еще шире.

— Я догадывалась, что ты умеешь говорить. У тебя очень красивый голос. Правда, низкий. Я думала, он звонче. Наверное, твое тело привыкло притворяться мужским.

Мелисанда потупилась. Она было потянулась к дощечке, но потом поняла, что ей это не нужно.

— Почему? — спросила она.

Матильда печально улыбнулась.

— Наши судьбы в чем-то схожи. Но у тебя есть возможность добиться того, чего ты хочешь: стать всеми уважаемой женщиной, выйти замуж, родить детей. Ты ведь этого хочешь, верно?

Мелисанда кивнула.

— Если будет на то воля Божья. А вот я уже не могу изменить свою судьбу. Я хотела служить Господу, но меня выдали замуж. И я покорилась воле Божьей. Я хотела принести в брак детей, много детей, но мое лоно бесплодно. Моя жизнь бессмысленна и пуста, однако я могу помочь другим, чтобы их не постигла эта доля. Для тебя еще не поздно что-то изменить.

Мелисанда хотела сказать что-то еще, но Матильда остановила ее:

— Теперь уходи. Тебе нужно быть подальше от города, когда советники заметят, что лишились палача.

* * *

Дитрих Лис перенес вес тела с одной ноги на другую. Вот уже несколько часов он стоял на страже у городской тюрьмы, и хотя пока все было тихо, он не ослаблял бдительности. Когда мимо проходила ночная стража, Лис вжимался в стену дома, сливаясь с тенью. Приходилось прятаться и от пьяных завсегдатаев трактира «Старый атаман». Этот трактир находился неподалеку от ворот и был худшей забегаловкой в городе. Там собирались низы общества, и даже в позднее время в этом заведении было полно разнообразного сброда. Однако сейчас стояла глубокая ночь, и за мощной дубовой дверью трактира царила тишина.

Никого не интересовало, что происходит в тюрьме. Последним тут побывал глава гильдии скорняков Карл Шедель, который пришел, когда пробил первый час ночи, но и он вскоре покинул тюрьму.

С тех пор к Шелькопфской башне никто не приближался.

Дитрих как раз собрался отхлебнуть вина из бурдюка, как вдруг заметил какую-то фигуру у рынка. Незнакомец двигался очень осторожно, будто не хотел, чтобы его заметили.

Задержав дыхание, Лис пристально всмотрелся в темноту, но так и не смог разобрать, кто же идет к тюрьме.

Когда незнакомец подошел к тюремной караулке и его лицо осветилось отблесками факела, Дитрих чуть было не присвистнул от удивления. Что, черт побери, нужно палачу в такое время в тюрьме? Он явился сюда по поручению совета или из собственных соображений?

Дитрих знал, что в некоторых городах палачи неплохо зарабатывали, делая для узников жизнь в камере чуть приятнее: приносили вкусную еду, вино, иногда даже приводили шлюх. Но про эсслингенского палача таких слухов не было.