В гуще джунглей, под большим скальным навесом, поросшим лишайником, монахи сделали еще один привал. Укрытие принесло облегчение: дождь измотал всех — он с таким шумом барабанил по буйной листве, что людям приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга.

Они лежали без сил, как павшие на поле боя, в необычных позах, впитывая каждую минуту недолгого отдыха. Лишь помощник настоятеля оставался на ногах, настороженным взглядом обводя заросли. Школьная учительница тоже еще не спала: присев на корточки подле белого человека, она тревожно наблюдала за тем, как медленно вздымается и опадает его грудная клетка, ожидая, что каждый вдох может стать последним. По приказу помощника настоятеля она ни на минуту не отходила от чужака на протяжении всего перехода, даже когда монахи тащили его носилки через густые заросли.

Учительница осторожно убрала влажное полотенце, накрывавшее его лоб и глаза, и стала бережно вытирать ему лицо. Тотчас на ключицу белого опустился москит. Учительница отложила в сторону полотенце и попыталась осторожным движением отогнать насекомое.

И вдруг, когда она наклонилась, глаза мужчины широко распахнулись. Она замерла. Никогда в жизни она не видела голубых глаз — они были цвета бесценного синего коралла, цвета ясного неба над Тибетом в прозрачный безоблачный летний полдень. Учительница в ужасе вскрикнула и тут же почувствовала, как огромные костлявые руки ухватили ее за плечи. Она закричала еще громче. Через секунду четверо монахов вскочили на ноги и схватили белого человека за руки. Учительница была отброшена на землю, где осталась лежать, продолжая хныкать, пока молодые монахи удерживали живой скелет, подавляя его сопротивление. Секундой позже к месту происшествия подоспел помощник настоятеля. Незнакомец уже утихомирился, но продолжал учащенно дышать. Его взгляд был застывшим, словно человек находился в забытьи. Дрожащим от страха и волнения голосом помощник настоятеля спросил:

— Кто вы?

Ответа не последовало. Грудь белого человека вздымалась и опадала. Он медленно повернул голову и посмотрел на задавшего вопрос ламу. В глазах его как будто застыли слезы, однако губы растянулись в улыбке. С восторженной интонацией он проговорил:

— Я был в Шангри-Ла.

Стоявший рядом с помощником настоятеля доктор наклонился к его уху и прошептал:

— Сумасшедший.

Лицо белого человека исказила гримаса ярости, как будто он расслышал слова доктора или, по крайней мере, почувствовал его сомнения.

— Говорю вам, я был там!

После этих слов силы оставили его. Он откинулся на спину, прикрыл глаза и шепотом произнес:

— Я шел путем Феликса Кенига…

Помощник настоятеля склонился над чужаком, молясь, чтобы он не провалился обратно в беспамятство, и спросил:

— Кто такой Феликс Кениг? Он был вашим спутником? Он умер?

Пронзительно голубые глаза вновь открылись. Незнакомец не шевелился, но беспокойный блеск расширенных зрачков придавал его взгляду необычайную силу. На лице его вновь появилась слабая улыбка.

— Феликс Кениг не умер… Его взяли в плен.

— Кто?

— Русские. Они отправили его в Сибирь…

Помощник настоятеля решил, что незнакомец и впрямь безумен или бредит: в Тибете русских нет. Он посмотрел на него и, очень медленно проговаривая слова, сделал еще одну попытку:

— Скажите, кто вы и что делаете в Пемако?

— Мы были в Шангри-Ла. Мы видели «Книгу Дзян».

Он умолк. Помощник настоятеля повернулся к монаху-врачу и тихим шепотом спросил:

— Что скажете?

Доктор нахмурился.

— Он заговаривается. Это бред. Надо заставить его поесть и попить.

— У вас есть какое-нибудь средство от лихорадки?

— Да. Только позвольте задать ему вопрос.

Помощник кивнул. Доктор опустился на колени и приблизил голову к уху незнакомца.

— Вы понимаете, где находитесь?

Мужчина закрыл глаза и едва слышно ответил:

— Разумеется. Германия. Канун Второй мировой. Феликс Кениг работал в университете, в Мюнхене… Профессор факультета восточных языков. Он был блестящим ученым… Знал все восточные языки… Он не был солдатом.

Два тибетца озадаченно смотрели друг на друга, пока шепот не угас совсем. Не зная, что предпринять, помощник настоятеля неуверенно предложил:

— Приготовьте ему трубку.

— Трубка облегчит боль и развяжет язык, но может ввести в транс, — предостерег доктор.

— Придется рискнуть.

Доктор запустил руку в свой рюкзачок и вытащил длинную трубку, небольшой скрученный кожаный кисет с табаком, спички, металлические булавки и маленькие маслянистые шарики желтовато-коричневого опиума. Помощник настоятеля склонился над больным и прошептал ему на ухо единственный вопрос, на который в состоянии ответить любой человек, даже если у него оставалась последняя крупица рассудка:

— Как ваше имя?

Увы, поздно. Белый уже погрузился в забытье. Помощник настоятеля покачал головой, а когда повернулся, чтобы в очередной раз окинуть внимательным взглядом заливаемые дождем джунгли, вдруг почувствовал безотчетную тревогу. Он опять посмотрел на недвижимую фигуру. Широкая костлявая грудь поднималась и опускалась. Где сейчас витает этот несчастный? О чем грезит?

Антон Херцог — так звали мертвенно бледного человека, лежавшего на сырой земле под скальным выступом, — грезил о большом городе. Он видел, слышал и осязал раскинувшийся перед ним огромный Мюнхен: широкие бульвары, изящные арки мостов над Изаром, уличные толпы безработных в темных одеждах. Он никогда не был там, но Феликс Кениг рассказывал о Мюнхене тысячи раз, и сейчас Антон странствовал по городу, взирая на него глазами Феликса. Это был тот самый Мюнхен тридцатых годов, где жил и работал Кениг — всемирно известный ученый на пике творческих сил. Трудные времена, безработица, людям не хватало денег на новую одежду, не было средств даже на ремонт дорог — мир сковало удушливое объятие Великой депрессии.

Оставив где-то далеко позади джунгли и монахов, Антон Херцог в своих грезах странствовал по затхлым, пахнущим плесенью коридорам Мюнхенского университета, пока не набрел на дверь кабинета Феликса Кенига. Феликс был на месте — сидел за столом в окружении пыльных фолиантов на санскрите, тибетском, бутанском, китайском и кучке менее известных диалектов. В представлении Херцога Феликс Кениг был мускулистым молодым человеком с вьющимися светлыми волосами и радостным привлекательным лицом. Он с головой ушел в изучение древних книг. О его интеллекте слагали легенды — даже в гимназии, в Вене, учителя восхищались его сосредоточенностью и глубиной мышления. Как-то раз он сказал Херцогу, что эти способности он воспитал в себе на полях родной деревни, где с детства приучился к тяжелому труду.

Херцог видел бескрайнее море городских крыш. На юге, над Альпами, хмурились облака, копила силы гроза. Вотан, грозный бог древних германцев, просыпался после продолжительного сна; назревала вторая великая война — война, которая швырнет Феликса Кенига в ад и обратно. Бедный Феликс Кениг трудился в своей библиотеке — рассеянный, ничего не замечающий вокруг, поглощенный историей происхождения германских народов, глубоко зачарованный древними тайнами. Такими, например, как мечта об Атлантиде. Молодой ученый сидел за столом, погрузившись в древние тексты давно умерших цивилизаций…

В этот момент Антон Херцог ощутил дождь на своем лице. Где он? В Мюнхене или Тибете? Глаза его раскрылись — и он почувствовал, что тибетский доктор бережно обтирает его влажным полотенцем, увидел черную нависающую скалу, джунгли и нескончаемый дождь. Ему так не хотелось уходить из видений и снов в реальную жизнь. Он хотел опять очутиться перед дверью Кенига. Херцог застонал и попытался отвернуться, но доктор не оставил его в покое. Чьи-то руки подхватили его за плечи и спину и посадили. Доктор сунул ему в рот трубку и заставил вдохнуть: восхитительный дым наполнил легкие и, казалось, устремился в мозг, убаюкивая боль и окутывая завесой саму мысль об унынии.

Херцог выкурил трубку до конца, после чего монахи позволили ему лечь. Он слышал голос доктора, задававшего ему вопросы. Он хотел заговорить и поведать об увиденном, рассказать, кто он и зачем последовал за Феликсом Кенигом. Он пытался сфокусироваться на лице доктора, но перед глазами все плыло.

Зато отчетливо увидел Феликса Кенига в кафетерии Мюнхенского университета — тот разговаривал с двумя мужчинами. Антон начал описывать происходящее доктору; по крайней мере, ему так казалось, но на самом деле он молчал и грезил. Тех двоих в кафе он знал, поскольку Феликс много раз рассказывал о той встрече. Карл Хаусхофер и его ассистент студент Рудольф Гесс. Хаусхофер — профессор, доцент университета, человек огромного интеллекта, отличавшийся необычными оккультными наклонностями, удостоенный высоких военных наград, пророк германского народа. Гесс — один из демонов, что вскоре ввергнут его любимую Германию в преисподнюю и страшную войну, один из ближайших соратников Гитлера.

На момент встречи Кениг этого еще не знал, и Херцогу захотелось крикнуть, предупредить юношу: «Берегись их!» Но беседа продолжалась, и люди-дьяволы спокойно объясняли Кенигу, что им нужен перевод китайских и тибетских манускриптов, что в ближайшем будущем они планируют экспедицию в Тибет. Если Кениг любит свою работу, он может составить компанию Хаусхоферу. Молодой Феликс внимательно изучал документы, которые видел впервые. Манускрипты на древних забытых языках объясняли происхождение арийской расы и миф о заоблачном рае Шангри-Ла. Феликс Кениг даже не предполагал существования таких источников. Это настоящее сокровище. С таким материалом он сможет прославиться в научном мире и навсегда увековечить свое имя. Херцог попытался сказать доктору, что именно с этого все и началось, что через месяц Кениг впервые окажется на собрании Общества Туле — эзотерической организации, целью которой было истинное познание прошлого. Херцог вспомнил «Ицзин», Оракул. С ним Кенига познакомили в Обществе Туле.

В этот момент Херцог впервые отчетливо увидел лицо доктора. Склонившись к больному, тот с тревогой спрашивал:

— Что эти люди искали в Тибете?

Помощник настоятеля сидел рядом на корточках и с ужасом прислушивался к разговору. Антон Херцог, окрыленный дурманом опиума, довольно внятно и свободно заговорил.

— Они верили, что много тысяч лет назад на Дальнем Востоке существовала высокоразвитая цивилизация, которую создали люди, выжившие после катастрофы на древнем My, также известном как Лемурия, — обширном континенте где-то в центре Тихого океана, внутри Огненного кольца. Эти беженцы с My были древними арийцами, предками германцев. Они нашли себе новую родину там, где сейчас пустыня Гоби. Они создали процветающую цивилизацию, ничем не похожую на жалкие государства вырождающихся и погрязших в пороках рас низших народов, влачивших жалкое существование в других уголках мира…

Помощник настоятеля слушал Херцога с мрачным выражением лица. Несколько раз он перебивал его, задавая вопросы, чтобы уловить смысл в потоке столь странной информации. Обессиленный незнакомец не сразу услышал его. Только сейчас он повернулся и прислушался к словам помощника.

— Отчего же тихоокеанская цивилизация погибла под волнами? — спросил лама.

Антон Херцог этого не знал либо не помнил. Зато знал теорию о циклическом рассеивании наций, медленно, но верно очищающем человечество до тех пор, пока однажды не возродится супермен, арийский сверхчеловек, который станет для всего мира новым мессией — германским Иисусом. Затем Антон поведал, что, по теории алхимического очищения высшей расы, или расы господ, эта вторая цивилизация успешно прошла череду испытаний и впоследствии была уничтожена мощным катаклизмом, предположительно ядерной природы. Цветущая родина высшей расы превратилась в нынешнюю пустыню Гоби, а те, кто выжил, — арийские цари — ушли на запад и на юг и создали новую столицу: подземное царство под Гималаями, откуда и поныне продолжают править миром. Имя этой новой столицы Шангри-Ла. Кто-то говорил, что она лежит на юго-западе от нынешней Лхасы, близ монастыря Шигацзе. Другие источники уверяли, что она располагается под великой горой Канченджангой, в Афганистане или Непале. Итак, в мае 1935 года, сказал Херцог, Кениг стал членом первой экспедиции Общества Туле в Тибет.

— Выходит, их целью была Шангри-Ла… — в ужасе прошептал помощник настоятеля.

— Да, — ответил Херцог. — Они должны были определить местонахождение Шангри-Ла, попытаться установить контакт с учителями и, что важнее всего, восстановить утраченное наследие арийской нации — мудрость правителей Лемурии. Речь шла о знаниях, способных сделать из любого человека супермена, представителя безупречной высшей расы, чье истинное предназначение — править миром. Сначала экспедиция направилась к горам Кайлас и Шигацзе на западе, а затем в горы к северу от Лхасы, а завершался маршрут на востоке, в малоисследованном районе Пемако. Там они и пропали…

— Куда они шли? — спросил помощник настоятеля.

— Через пять месяцев, — не отвечая на вопрос, продолжал Херцог — лицо его блестело от пота, и доктор вновь попытался хоть немного охладить лоб влажным полотенцем, — Феликс пришел в консульство Германии в Бомбее. Он был один и явно не в себе. Он не смог внятно объяснить, что случилось с остальными членами экспедиции, и отказался рассказать, где побывал. Но он заявил, что Германия на неверном пути и германский народ обманывают. Его посадили на борт идущего в Гамбург парохода, по прибытии на родину арестовали, поместили в психиатрическую клинику в Альпах, уволили из армии и лишили всех привилегий. И вдруг — лучик света: Анна, красивая и жизнерадостная двадцатидвухлетняя девушка. Только она смогла отвлечь и утешить его. В сорок четвертом они поженились.

Он уже плакал, и слезы смешивались с потом. Херцог посмотрел почти не видящими глазами вверх. Над головой колышется зеленый купол джунглей — или это ели баварских Альп? Он не понимал. Доктор вытер его лоб, и Антон проговорил:

— Это правда. Все, что я рассказал, правда. Вы мне верите?

Помощник настоятеля мрачно взглянул на доктора, и тот в ответ посмотрел на него. Все молчали. Херцог в бреду обливался потом и рыдал, но в некотором смысле, думал помощник, становился все более адекватным, несмотря на этот удивительный рассказ.

— Мы вам верим, — мягко ответил помощник настоятеля, и Херцог обратил на него взгляд ярко-голубых глаз, подернутых пленкой влаги.

— Тогда я должен вам сообщить, что Кениг был вовлечен в заговор с целью убийства Гитлера. Когда к нему домой приехала тайная полиция, прошло всего три дня после его свадьбы. Не хватило времени даже зарегистрировать брак в городской ратуше — гестаповцы буквально вырвали его из рук Анны. Ему предоставили жуткий выбор: либо Аушвиц, либо русский фронт. На следующий день Кенига в звании лейтенанта сбросили с парашютом в «котел» к западу от Сталинграда, где находились окруженные немецкие войска. В подчинении у него было одиннадцать молодых солдат, все не старше восемнадцати. Последний раз его видели живым, когда он на заре вел своих солдат в атаку. Они пытались отбить у русских нижний этаж брошенного магазина… Один из миллионов погибших в страшной мясорубке восточного фронта…

Рассказ отнял у Антона Херцога последние силы, и он устало замолчал. Заикаясь, потрясенный помощник настоятеля спросил:

— Получается, Феликс Кениг унес собой в могилу мечту о Шангри-Ла?

Херцог тяжко вздохнул, обессилено пожал плечами и ответил:

— Нет, вы не понимаете. Он все передал мне, он учил меня «Книге перемен». Я обещал ему, что тоже отправлюсь в Шангри-Ла. Кениг был моим отцом…