Из окна сарая хорошо были видны новый дом и двор. Рогульку и кусок велосипедной камеры можно успеть спрятать, если мать или бабушка покажется на дорожке к сараю. Старый, маленький домишко стоял тут же во дворе, и, хотя видно было лишь его крыльцо, Паси и этого было достаточно. На всякий случай, чтобы лучше слышать, что происходит во дворе, Паси оставил дверь сарая приоткрытой. Отец находился где-то на заднем дворе или у дальнего конца старого домишка. Скрип петель калитки был слышен минуту назад.

Паси принялся мастерить себе рогатку после того, как Кольйонен явился в первый же день каникул и похвалялся, что лучшая в Европе рогатка — его. Он выпилил рогульку из передней вилки велосипедной рамы и специально купил толстые резинки. В мастерской у отца он стащил пригоршню гаек, и они теперь служили ему пульками. Кольйонен хвастал, что с одного выстрела может разнести крысу на кусочки, если ему удастся приблизиться на необходимое расстояние. Волей-неволей пришлось этому поверить, хотя бахвальство Кольйонена было всем известно.

Вдруг на крыльце старого домишка появился отец. Он оперся на перила и, закинув голову, уставился под крышу крыльца. Паси следил за ним, ожидая, что он станет делать дальше. Едва отец направился к сараю, Паси спрятал рогульку и резину, и, когда дверь сарая открылась, Паси уже держал финку и заготовку для кораблика.

— Пошли есть.

— Я сейчас приду.

— Кораблик выстругиваешь?

— Да.

— Скоро уже станешь слишком большим, чтобы пускать кораблики.

Паси положил кораблик на верстак и пошел с отцом. На дворе было свежо. Накрапывал дождик. Ласточки проносились у стен, вспугивали полусонных мух и ловко клевали их. На крыльце нового дома отец повернулся и еще раз окинул взглядом старый домишко. Он стоял пустой с тех пор, как было закончено строительство большого нового дома. Десять лет назад Паси родился там, в старом доме. Теперь отец собирался превратить его в сауну.

Запах биточков рвался из двери наружу. В кухне дух жареного мяса забивал все другие запахи. Мать выхватывала вареные картофелины из кастрюли прямо пальцами. Бабушка уже сидела за столом на своем постоянном месте и покачивалась вперед-назад. Рядом с ее тарелкой лежали таблетки — две красных, одна зеленая и одна белая. У бабушки было больное сердце и другие старческие недуги.

— Руки-то чистые? — спросила мать, как обычно.

— Сперва помолимся, — сказала бабушка и встала. Она пробормотала трапезную молитву, а в заключение сделала реверанс. К этому все уже так привыкли, что не считали даже чудачеством. Затем она взяла со стола таблетки и проглотила по одной.

— Заказал ты те доски?

Отец глянул на мать, держа на вилке картофелину. По выражению его лица было видно, что он терпеть не может, когда мать твердит ему одно и то же. Но ответил он все-таки совершенно спокойно:

— Есть еще время.

— Была бы своя сауна, не надо было бы к соседям ходить.

— Там уже другие строители успели начать.

— Другие?

— Гнездо строят. Туда, на старое место, лепят, на стропилину над крыльцом. Ласточки.

— Ух ты! — воскликнула бабушка. Она хлопнула в ладоши, и живот ее колыхнулся под клетчатой юбкой.

— Что это с бабушкой? — вскинулась мать.

— Да ведь это предвещает младенцев. Знать, ты, Паси, наконец-то получишь братика. Ласточки всегда во всем мире предвещают детей. Попомните мои слова.

— Ничего они не предвещают, — пренебрежительно заметил отец.

Картофелина во рту Паси оказалась слишком горячей, пришлось быстро запить ее молоком.

— Как было в прошлый-то раз? — продолжала бабушка гнуть свое. — Ласточки слепили гнездо, и почти через год родился Паси.

Мать странно хмыкнула и посмотрела на отца. Он наколол кусочек хлеба на вилку и подбирал им с тарелки соус, чтобы ни капли не пропало, поэтому не смотрел ни на мать, ни на бабушку. Отцу не всегда нравились бабушкины замечания. Но она знала удивительные вещи. Бабушка умела, например, по приметам в небе предсказывать дождь, и ветер, и заморозки. Когда-то она предсказала войну, потому что белку угораздило оказаться на березе, росшей во дворе. Даже о смерти людей бабушка знала наперед, почему же ей не знать и о рождении.

Бабушкино замечание опять пробудило у Паси надежду, что у него будет маленький братик. Не раз Паси допытывался у матери, почему у него нет брата, как у Юртсе, или хотя бы сестренки, как у Кайтсу Кольйонена. Мать всегда отвечала уклончиво, меняла тему разговора. К отцу не стоило и обращаться. Он при таких разговорах начинал покашливать. Это означало, что он может и вспылить, если не сумеешь вовремя прекратить расспросы.

В послеобеденные часы Паси выстругивал попеременно то кораблик, то рогульку. Мысли его все время вертелись вокруг того, как изменилась бы его жизнь, если бы появился маленький братик. Конечно же, пришлось бы иногда присматривать за ним, оставаться при нем именно тогда, когда Юртсе, Луковица и Кольйонен отправятся на Луотсарискую свалку охотиться на крыс, или пойдут в лес искать гнезда, или на Колмихааре — ставить перемет. Даже выбраться с ними поплавать и понырять Паси сможет не всегда, ведь он даст обещание заботиться о маленьком братике, как только тот появится. Паси решил, что научится вытирать ему нос, сажать на горшок, будет предостерегать его от всяких глупостей и следить, чтобы он нечаянно не затоптал материнские астры и львиные зевы.

Хлопот с ним, с маленьким братиком, хватало бы. Но они могли бы делать вместе и много интересного. Паси был мастер на выдумки. Они ходили бы вдвоем на берег реки под ивы ловить плотву для кошки. Своему братику Паси показал бы лучшие места для рыбалки. Он научил бы его пускать «блинчики», лазить по деревьям, «навешивать банан» и мухлевать в карты. Они были бы друзьями, и Паси защищал бы его, если бы Кольйонен или парни с улицы Туули осмелились приставать к нему.

Как-нибудь темным вечером можно будет рассказать ему историю о привидениях, немножко попугать и затем, тыча пальцем в живот, щекотать, чтобы он захихикал. Конечно, не сильно, лишь настолько, чтобы позабыл о страхе. Когда братик немного подрастет, его можно будет взять с собой искать птичьи гнезда, но братику не придется глотать насиженные утиные яйца, как маленькому Юсси Салминену, который послушно делал все, что велел ему Кольйонен.

Да будет известно всем колъйоненам и другим, что младший братишка Паси — случай особый.

Через несколько дней кораблик был почти готов, не хватало только мачты, и теперь Паси точно знал, для чего и для кого этот кораблик предназначается. Но возник новый план: смастерить из ящика для яблок грузовик. Такой же, как отцовский «Контио-Сису». Колеса у Паси уже имелись. Он когда-то снял их с выброшенной на свалку детской коляски. На всякий случай. Теперь он знал, куда их приспособить. В грузовике можно возить младшего братика, если он устанет в их походах.

Однако сначала надо было сделать рогатку. Кольйонен уже дважды приходил и звал Паси поохотиться на крыс. Луковица болел корью, а Юртсе уехал в лагерь. Кольйонену не хотелось идти одному. Ему нужен был кто-нибудь, перед кем он мог бы показать класс.

Но затея с рогаткой чуть было не провалилась в самом начале. Однажды в сарай неожиданно зашел отец. В самое последнее мгновение Паси удалось спрятать рогульку, но кусок велосипедной камеры остался на верстаке. К счастью, отец не обратил на это внимания. Он лишь взял готовый кораблик, повертел его так и сяк, спросил:

— Когда пойдешь пускать?

Паси не ответил. Отец, прикрыв один глаз и тоненько насвистывая, рассматривал кораблик, держа его в вытянутой руке.

— Хорош!

— Может, его будет пускать кто-нибудь другой. Когда-нибудь потом.

Отец внимательно посмотрел на Паси.

— Ты не очень-то верь бабушкиным историям. Я ей сказал, пусть прекратит плести небылицы.

Но Паси был уверен, что бабушка не врала. Вечером он опять сидел у нее в комнате. Она рассказывала разные разности о ласточках и о том, что, если они начинают строить гнездо, наверняка и в доме появится ребенок. Уж бабушка-то знала. У нее самой было шестеро детей.

— Так оно и есть, Паси. Более верной приметы и не бывает, — утверждала бабушка. — Но вот что заруби себе на носу: оставь гнездо в покое. И самих ласточек теперь нельзя тревожить. А то еще покинут гнездо и улетят.

После этого разговора Паси стал опасаться, как бы отец, наконец, не привез во двор на грузовике те доски и не принялся стучать и громыхать в старом домишке. Но отцу было не до сауны. Он целыми днями был занят на перевозке гравия, иногда даже вечером и по выходным. Нужно было выплачивать деньги, взятые долг на строительство нового дома.

Вскоре Паси поймал себя на том, что слишком часто поглядывает на старый дом во дворе, прямо-таки сторожит его. Из окошка сарая была хорошо видна пара ласточек, носящих в клювиках стебельки и комочки глины. Несколько раз Паси подкрадывался к крыльцу и, тихонько сидя в углу, наблюдал, как птицы лепили гнездо. Он мог бы сидеть там сколько угодно, если бы мать не звала его: то поесть, то сходить в магазин, то полоть морковь, то еще по какому делу.

Однажды кошка Меке неосторожно подошла слишком близко к крыльцу старого дома. Оно и понятно: кошка все еще не привыкла как следует к новому дому, и старый был для нее более родным. Но Паси счел, что Меке должна держаться от старого домишка подальше, хотя бы этим летом. Он безжалостно задал кошке нагоняй, и Меке, поджав хвост, тут же шмыгнула под куст крыжовника, а мать заворчала на Паси:

— Сам же ты хотел иметь кошку. Чего ж ты ее гоняешь?

Паси попытался объяснить, что Меке могла напугать ласточек, но мать и слушать не захотела. Сама-то она шуганула Меке метлой, когда та в один прекрасный день принесла показать задушенного воробья. Конечно, Меке сама поймала птицу, в этом не было ни малейшего сомнения.

В те дни, когда отец с утра до вечера был в разъездах, а мать занималась своими спешными делами, Паси мог спокойно мастерить рогатку. Он знал, что края резинок должны быть ровными, без надрезов. А то потом, если сильно натянешь, резинка может легко разорваться в месте надреза. Резина пружинила и поскрипывала под ножницами, когда Паси резал ее, осторожно, не торопясь и следя, чтобы резинки получились одинаковой длины и ширины.

Рогульку Паси заготовил можжевеловую. Он долго искал в лесу то, что было ему нужно, и перед тем, как срезать развилину, тщательно осмотрел ее. Ободрав с пахучей ветки кору, он вырезал рукоятку, чтобы удобно было держать. Затем занялся рожками. Их концы нельзя распиливать, а нужно расколоть. Паси крепко зажал рукоятку и низ рогульки в верстаке. Установив лезвие финки на концах рожек, точно посередине, он несильно ударял по ней молотком. После этого лезвием раздвинул по очереди каждый расщепленный рожок и всунул конец резинки. Когда он выдернул лезвие, резина оказалась зажатой, как в тисках. Краем напильника он сделал желобок в верхней части каждого рожка и, обмотав рожок проволокой по желобку, накрепко стянул расщепление.

Напоследок Паси привязал к свободному концу резинок овальный кусок кожи, вырезанный из старого голенища. Шершавую сторону он, как и следовало, оставил снаружи, чтобы при стрельбе пальцы не соскальзывали раньше времени.

В последующие дни, как только выдавалась возможность, Паси упражнялся за сараем в стрельбе на меткость. Рогатку он хранил под углом сарая и там же — подходящие округлые камушки, отобранные в куче гравия, оставшейся после строительства нового дома. Из мусорного бачка Паси вытащил выброшенные отцом пустые жестяные банки из-под пива, развесил их на ветках живой изгороди, как елочные украшения, и меткими выстрелами сшибал одну за другой.

Правда, сначала он мазал, и ему показалось, что рогатка сделана неверно. Но вскоре он понял: все зависит от того, под каким углом ее держать. И надо было научиться выцеливать как можно быстрее. Крысы на свалке были шустрые. Их следовало брать «на мушку» молниеносно. Камушек, пущенный «от глаза», каждый раз попадал в цель, но стрельба «от бедра» еще требовала тренировки.

На Ивановой неделе опять пришел Кольйонен.

— Ну, где твоя рогатка?

— За сараем.

— Пошли.

Паси достал рогатку из-под угла сарая и дал Кольйонену попробовать. Тот нарочно растянул резинки до предела, но они выдержали, и первый же пущенный из рогатки камушек сшиб консервную банку.

— Годится, — криво усмехнувшись, признал Кольйонен и достал из заднего кармана штанов свою рогатку.

Он зарядил гайкой кожаный «магазин», натянул резинки и прицелился. Он целился долго. Ему необходимо было стрельнуть лучше, чем из рогатки Паси. Резинки щелкнули, гайка полетела со свистом, и пивная банка, грохоча, пролетела сквозь куст. Кольйонен сходил за банкой. Возвращаясь, он потрясал ею над головой. Гайка, продырявив банку, громыхала внутри.

— Понял? От крысы ничего не останется, когда попаду. Пошли теперь.

По пути они прихватили с собой Луковицу. Он уже выздоровел, но пятна на лице еще оставались. Они шелушились, и Луковица все время чесал их.

По ухабистой дороге, ведущей к свалке, шли, подпрыгивая, грузовики с мусором. На свалке было оживленно: где-то ломали старый дом, и грузовики один за другим подъезжали и отъезжали. Крысы попрятались. Кольйонен был раздосадован. Ведь он надеялся показать класс. Луковицу он не считал за соперника: у того резинки рогатки были слишком короткие. Паси сразу понял это, но промолчал.

— Сегодня нам здесь делать нечего, — кисло признал Кольйонен, и они двинулись восвояси.

Пошли берегом залива. Чибисы кричали в воздухе и бросались на ребят. Где-то поблизости были их птенцы, но мальчишки не нашли ни одного. Затем Кольйонен подбил Паси и Луковицу соревноваться в стрельбе на меткость — и каждый раз выигрывал. Но когда у него кончился запас гаек, он прекратил соревнование.

На праздник — иванов день — Паси с матерью и отцом, как всегда в прошлые годы, поехал к дяде Вейко. Бабушка вместе с клубом пенсионеров отправилась в круиз на пароходе. Вечер Иванова дня прошел как обычно. Жгли костер, дядя и отец пили водку, а мать и Аннели сидели, надувшись, на ступеньках сауны. Временами накрапывал дождик, комары были особенно злыми и жадными, а дочери дяди Вейко и тети Аннели — двойняшки Анне и Сари, — как маленькие бесенята, щипались, толкались и хихикали у него за спиной. Паси подумал: будь у него маленький братик, все было бы совсем по-другому.

В иванов день Кольйонен исчез с горизонта, Юртсе вернулся из лагеря, а Луковица уехал. Паси долгие дни проводил в одиночестве. У Юртсе появились иные интересы, шансы, как он сказал. Юртсе ухлестывал за какой-то Лизой.

Теперь у Паси было достаточно времени, чтобы наблюдать за ласточками. Они весь день носились взад-вперед. По крайней мере, одна из них. Расщепленный хвост другой торчал из гнезда. Там, должно быть, уже есть и яйца. Паси хотелось заглянуть в гнездо, но он помнил, что сказала бабушка.

Однажды, когда Паси за сараем стрелял по банкам, он услыхал странное поскрипывание и выглянул из-за угла. Меке взобралась на крышу крыльца старого дома и подкрадывалась по водосточному желобу прямо к гнезду ласточек. Раздумывать и выцеливать было некогда. Резинки натянулись, вздрогнули, камушек полетел и… попал! Меке противно заорала, распушив хвост, бросилась по стремянке вниз, проскользнула под калиткой и умчалась на соседний двор.

Только тогда Паси заметил, где он стоит. Мать могла увидеть его из окна кухни. И узнала бы про Метку. Паси быстро шмыгнул за угол и перевел дух.

Удачный выстрел навскидку возникал перед глазами снова и снова, будто кадр из кинофильма. И он услышал собственный голос: _ Попал!

Лишь в июле вновь появился Кольйонен, Луковица вернулся из лагеря, а Юртсе наскучила Лиза. И жизнь опять вошла в нормальное русло. Первым делом отправились все вместе купаться. Кольйонен нырял дальше всех. С ним не стоило и тягаться. После купания они лежали на песке с посиневшими губами и сморщенной кожей на пальцах и обдумывали, чем заняться еще.

Лето длилось уже так долго, что чибисята успели подрасти и их даже бегом было бы не догнать. На берегу залива делать было нечего. Ставить перемет еще не имело смысла. Погода стояла слишком жаркая, и залив обмелел. Рыба не клевала.

Однако крысы на свалке никогда не знали покоя. И решено было наконец провести великую охоту. Правда, Юртсе это не увлекло. Он считал, что уже вышел из того возраста, когда стреляют по крысам из рогатки, но все же согласился участвовать, чтобы пощеголять своим духовым ружьем. Кольйонен, однако, утверждал, что если из «духовки» и попадешь в крысу, то она, самое большее, разве что пискнет. Тут он, похоже, оказался прав. Крысы на свалке были величиной почти с кошку.

Хотя Луотсари и кишела крысами, приблизиться к ним было нелегко. Юртсе, слишком понадеявшись на ружье, принялся стрелять издалека и вначале не попал ни разу. Луковица лишь распугал крыс по норам. Он и стрелял так же, как говорил: запинаясь и заикаясь, суетясь и нервничая. Он быстро расстрелял весь свой запас камушков. Затем нашел кучку кривых, погнутых железных гвоздей и попытался использовать их в качестве пулек. Но и гвоздями он стрелял наобум, скакал с места на место и не мог взять себя в руки, чтобы как следует прицелиться. Кольйонена это раздражало, он накричал на Луковицу и едва не надавал ему по шее. Паси выжидал.

За два часа охоты выстрелы Юртсе лишь оцарапали нескольких крыс. А Луковица сам оцарапал колено о кусок жести и почти все гвозди растратил попусту. Кольйонен упустил несколько очень хороших шансов — слишком долго целился: он экономил гайки. Паси все это обрыдло. Один раз он явно попал, но Кольйонен тотчас же оспорил его попадание:

— Рикошет! Не считается!

Пререкаться с Кольйоненом было себе дороже. Уж конечно, он всегда был прав!

Охота шла не так, как хотелось Кольйонену, тогда он взялся распоряжаться.

— Кончаем играться! — объявил Кольйонен. И предложил новый план.

Немного погодя они окружили на подходящем расстоянии кучу пищевых отходов, манивших крыс. Стрелять должны были по очереди, когда покажется крыса. Сходить с места не разрешалось.

Начал Луковица, но можно было заранее быть уверенным, что у него ничего не выйдет. Погнутый гвоздь воткнулся в кучу на полметра выше крысы, которая даже ничего не заметила.

Юртсе попал из своего ружья крысе в спину и заработал очко. Три очка присуждалось, если свалишь крысу.

Паси промазал самую малость. Он нервничал из-за того, что стрелял в непривычном для себя темпе. Но и Кольйонен не попал. На него давило бремя лидерства.

После четвертого круга у Юртсе было два очка, у Паси одно, у Луковицы и Кольйонена ни одного.

Кольйонен скрывал свою досаду, хотя было видно, что это дается ему нелегко: на щеках под загаром появились красные пятна, а губы сжались в узкую полоску. Решающим оказался пятый круг. «Духовка» Юртсе бабахнула раньше времени, и крыса мгновенно спряталась Но ждать пришлось самую малость. Прожорливым тварям не хватало терпения долго прятаться. Они показались внезапно. Сразу четыре крысы. Паси выбрал первую, самую смелую, и ловко получил еще очко. Взвизгнув, крыса кинулась обратно в нору и вспугнула других.

Следующим стрелял Луковица и преподнес всем сюрприз: он неожиданно попал и издал вопль посильнее, чем крыса, которая, несмотря на полученный удар, секунду спустя появилась вновь. Теперь настал черед Кольйонена. Его, похоже, ничуть не вывела из себя подначка Юртсе:

— А у тебя все еще круглый ноль. Кольйонен, по своему обыкновению, долго целился.

Он спокойно взял крысу в развилку рогатки, натянул резинки и спустил их. Все ясно видели, как тяжелая гайка шлепнула по цели. Крыса взлетела в воздух и скатилась к подножию кучи.

— Три очка! — удовлетворенно объявил Кольйонен и оглядел всех по очереди.

— Кто придумал такие правила? — осмелился возразить Паси.

Кольйонен стеганул резинками рогатки по бедру и высокомерно глянул на Паси:

— О чем скулит этот мазила?

Возвращение домой превратилось в победное шествие Кольйонена. Ничего не поделаешь! Кольйонен считал, что по пути они должны состязаться в стрельбе во что попало. И в угоду ему каждый раз проигрывать. Кольйонен не довольствовался малым:

— Отсюда в тот столб.

Столб стоял слишком далеко. Каждый понимал, что на таком расстоянии попасть в него можно только из лучшей в Европе рогатки Кольйонена, да к тому же если стрелять гайкой. Паси еще раньше расхотелось продолжать эти игры. Он уже отворил калитку, ведущую к старому дому, но остановился, заметив, как ухмыляется Кольйонен.

Юртсе тоже был сыт по горло. Он, правда, ничего такого не говорил, но ясно показывал это всем своим видом. Юртсе зарядил ружье и небрежно выстрелил. Было слышно, как свинцовая пулька стукнула в столб.

— Из «духовки» не в счет, — отменил попадание Кольйонен.

— Еще бы, конечно! — Юртсе суховато усмехнулся. Странно, что он вообще терпел Кольйонена и болтался в их компании.

Луковица поднял с дороги большой камень и принялся натягивать резинки рогатки. Он натягивал, подергивая и скалясь от напряжения. Паси стало жаль Луковицу. Никак он не меняется. Ничему-то его жизнь не учит. И сколько бы он ни старался понравиться другим, над ним все равно всегда насмехались, для этого хватало одного его заикания, не говоря уже о других причинах.

Луковица так растянул резинки, что одна из них лопнула и ударила его по пальцам. Кольйонен хрипло рассмеялся. Он вложил гайку в кожанку, лениво натянул резинки и выстрелил. Всем своим видом Кольйонен показывал, что для него попасть в цель — пара пустяков. Гайка громко стукнула в телеграфный столб, и звук удара эхом отдался в проводах.

— Твоя очередь, мазила, — скомандовал Кольйонен Паси.

Паси понимал: расстояние слишком велико. Но могло и повезти. Для этого камушек должен быть не слишком большим. Паси не раз пускал «блинчики» на реке и заметил, что полет тяжелого камушка быстро обрывался. Но плоский камушек поменьше, случалось, долетал даже до другого берега. Паси выбрал из гравия камушек величиной примерно с монету в одну марку, но похожий на головастика. Теперь нельзя было держать рогульку прямо. Камушек должен лететь немного вверх, чтобы он мог спланировать. Он будет в воздухе чуть вихлять, но до столба может долететь. А то и пролететь дальше. Могло случиться, что и угодит в столб.

Расстроенный Луковица дергал рогатку, Юртсе присел на корточки, ружье лежало у него на коленях. Кольйонен согнул указательный палец и слегка раскачивал висящую на нем свою хваленую рогатку.

Паси медленно натягивал резинки правой рукой. Левую он уже вытянул во всю длину, но еще не поднял до уровня глаз. И в этот миг Паси увидел внезапно вылетевшую из-за живой изгороди ласточку. Поддавшись внезапному безотчетному порыву, он повернул рогульку вслед птице. Резинки щелкнули и камушек полетел «от бедра». Вряд ли кто-либо разглядел стремительно летящий камушек, но все видели, как ласточка, вздыбив перышки, дернулась в воздухе и бессильно упала на траву, неуклюже раскинув крылья.

— Г-г-гос-с-поди! — заикался Луковица. — С-с-с ле-лету!

— И навскидку! — добавил Юртсе. Он даже встал. Кольйонен топтался на месте, раскрыв рот. Лучшая в Европе рогатка больше не болталась на указательном пальце.

— Сделай то же, Кольйонен, — произнес Паси с трудом. В горле стоял ком, глаза застилало туманом. Он убил ласточку!

— Случайное попадание, — попытался ослабить впечатление Кольйонен, но безуспешно. Луковица продолжал твердить свое, а Юртсе насвистывал: ти-ти-тю-ю-тя.

В начале своего летнего отпуска отец привез полный кузов досок и сложил их перед крыльцом старого Н0мишка. Наступил черед сауны. Внося доски в дом, отец старался не задеть гнездо. Но о ласточках он больше не говорил ни слова, хотя они то и дело проносились через двор.

Паси следил за гнездом, но, несмотря на все его ожидания и надежды, ни одна из ласточек не юркнула под крышу крыльца. В конце концов Паси все же решился взобраться на перила и подтянуться под стреху. Пришлось отклонить голову вбок, чтобы заглянуть внутрь гнезда. Там, в глиняной чаше, среди перышек и белых с коричневыми крапинками обломков яичной скорлупы он увидел и одно совершенно целое яйцо. Птенец из него так и не вылупился. И никогда уже не вылупится.

В первую неделю отцовского отпуска вновь началась жара. У бабушки случился сердечный приступ, но она вскоре вернулась из больницы. И после этого целыми днями не выходила из своей комнатки. А вечерами она ставила складной брезентовый стул под яблоню, дремала, сидя на нем, седая, с морщинистым лицом, и бормотала себе под нос:

— Так и есть, так и есть.

О чем это она, было непонятно. Меке терлась о бабушкины ноги и громко мурлыкала.

Паси помогал отцу: подтаскивал ему доски или приносил инструменты из сарая, когда требовалось.

Отец с утра до вечера строил сауну. На это и ушел весь его отпуск.

Паси, если не надо было помогать отцу, просто сидел на пороге и смотрел, как идет работа. Но иногда он укрывался от жары в сарае или ходил с Юртсе на пляж купаться. Однажды изнурительно знойным днем, под вечер, когда неподвижный воздух предвещал грозу Паси тихонько шмыгнул за сарай и там изрубил топором на кусочки и рогатку, и кораблик, и колеса от коляски.

На том и кончилось лето.