Глава 1. БЕЛЫЕ КРЕСТЫ

Вопрос о времени начала войны Германии против СССР не являлся тем, что принято называть top secret. Представляется, что это была, используя название повести знаменитого нобелевского лауреата Габриэля Гарсия Маркеса, «История одной смерти, о которой знали заранее».

Так еще 21 мая 1941 года руководитель Объединения русских воинских союзов (ОРВС) в Германии (бывший 2-й отдел РОВСА) генерал-майор Алексей фон Лампе направил письмо главе ОКХ генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу. Причины своего послания он мотивировал «неизбежностью боевого столкновения между Германией и СССР» и уверенностью, что «все чины Объединения как основоположники белой борьбы, веденной большинством из них в 1917–1920 гг. против коммунистов, захвативших власть на нашей родине, будут стремиться принять непосредственное участие в борьбе, которую возьмет на себя германская армия». В письме фон Лампе, в частности, писал: «Русские военные эмигранты с первого дня героической борьбы Германии за свое существование с глубоким вниманием присматриваются к событиям, связанным с этой борьбой, и, не считая себя вправе сказать свое слово, всеми силами стараются заменить ушедших в армию на фронт бойцов на их должностях в далеком тылу, чтобы хотя бы в небольшой степени принять участие в борьбе Германии против Англии, векового врага национальной России.

Для нас нет никаких сомнений в том, что в последний период борьбы она выразится в военном столкновении Германии с Союзом Советских Социалистических Республик. Это неизбежно уже в силу того, что коммунистическая власть, стоящая сейчас во главе нашей родины, никогда не сдержит ни своих договоров, ни своих обещаний, уже по самой своей коммунистической сущности. Мы твердо верим, что в этом военном столкновении доблестная германская армия будет бороться не с Россией, а с овладевшей ею и губящей ее коммунистической властью совнаркома, мы верим в то, что в результате этой борьбы придет мир и благополучие не только для Германии, но и для национальной России, верными которой остались мы, политические русские военные изгнанники, за все двадцать лет нашего пребывания вне России. Мы верим также, что в результате борьбы, которую ведет Германия, родится союз между Германией и национальной Россией, который обеспечит мир Европе и процветание вашего и нашего отечества.

И потому теперь, когда наступает новый, быть может, самый решительный час, самая решительная стадия борьбы, в которой мы уже не можем удовольствоваться скромной ролью в тылу, а должны принять то или иное активное участие — я считаю своим долгом заявить вашему превосходительству, что я ставлю себя и возглавляемое мною Объединение русских воинских союзов в распоряжение германского верховного командования, прося вас, господин генерал-фельдмаршал, дать возможность принять участие в борьбе тем из чинов его, которые выразят свое желание это сделать и физически окажутся пригодными».

Будучи главой воинского союза, Алексей фон Лампе не мог не знать, что набор русских беженцев в вермахт на должности переводчиков и разведчиков (отдел 1С) проводился через эмигрантские структуры. Отсюда такая на первый взгляд удивительная осведомленность генерал-майора. Следует, впрочем, отметить, что осведомленность на самом деле была относительной. Еще в марте — апреле 1941 года руководство абвера вело переговоры с лидерами ОУН о создании украинских разведывательно-диверсионных подразделений в составе германских войск (будущие батальоны «Роланд» и «Нахтигаль»). Попытки сотрудничества, в преддверии ожидавшейся войны, предлагали Берлину и другие украинские националисты. При этом, как и в случае с фон Лампе, многие их проекты (меморандумы Скоропадского и правительства Гиренюка) отклонялись немцами. Отказ от проекта Павла Скоропадского, судя по всему, исходил от Гитлера. «Появился украинский гетман, который предложил нам свои услуги. Я сказал тогда: “Розенберг, чего вы ждете от этого человека?” — “О, он организует революцию”. Я сказал тогда: “В таком случае, он должен находиться в России”».

Конечно, самозамкнутость большей части русской диаспоры (как, впрочем, и любой другой диаспоры зарубежья), ее ориентация на внутренние, национальные интересы (без учета целей и намерений других этносов бывшей империи), вероятнее всего, сделала появление подобных источников информации недоступными. Подобная тенденция, позволила Борису Николаевскому с иронией заметить, что изгнанники живут «изолированно друг от друга, почти как на разных планетах».

Впрочем, тогда же, в марте 1941 года, вермахт произвел набор русских эмигрантов, свободно владевших немецким языком, в качестве переводчиков. Позднее, 8 июня 1941 года, была предпринята попытка создания антибольшевистского правительства с участием русских эмигрантов со стороны рейхсляйтера и главы гражданской администрации Генерал-губернаторства Ганса Франка, которую высшее руководство рейха отклонило. В итоге «не больше чем за неделю» до начала войны вербовка русских в армию стала широко известным фактом в кругах военной эмиграции.

Поэтому вызывает определенные сомнения утверждение «берлинца» Константина Кромиади о том, что известие о конфликте с Германией стало для него шоком, так как хотя слухи о войне «муссировались в обывательской среде… мы, русские эмигранты, этим слухам не предавали особого значения».

Контакты с эмигрантами со стороны руководства Германии продолжились и позднее. В мемуарах (Bericht über mein Leben) ветерана Гражданской войны генерал-лейтенанта Петра Глазенапа есть еще одно свидетельство, относящееся к лету 1941 года. «В начале восточного похода Кейтель от имени ОКВ обратился к нему (Глазенапу. — А. М.) [56]В воспоминаниях Глазенап пишет о себе в третьем лице.
с вопросом, каким образом можно было бы вовлечь русские силы эмиграции в антибольшевистскую борьбу. Глазенап поставил условием:

а) русская национальная армия

б) русское национальное правительство

Кейтель ответил, что эти условия неприемлемы, в результате чего Глазенап отказался от участия в войне против России».

В первую очередь набор русских изгнанников проходил через Управление делами русской эмиграции в Германии (Vertrauensstelle für russische in Deutschland), в Берлине. Им занимались белые офицеры Сергей Таборицкий и Петр Шабельский-Борк (Попов). Они были печально знамениты неудачным покушением на главу партии конституционных демократов историка Павла Милюкова 28 марта 1922 года в Берлине, в ходе которого погиб соратник политика дипломат Владимир Набоков (отец известного писателя). Кстати, и Петр Шабельский-Борк не был чужд сочинительства (наиболее популярным его произведением является повесть «Павловский гобелен»), свои опусы он подписывал псевдонимом «Старый Кирибей». Шабельский-Борк был приговорен к 12 годам заключения, а непосредственный убийца Таборицкий — к 14. Правда, уже спустя пять лет они были амнистированы, а после прихода к власти нацистов смогли сделать вполне удачную карьеру в администрации СС. Петр Шабельский-Борк входил в крут не только ближайших сотрудников, но и друзей генерала Василия Бискупского, возглавлявшего Управление делами русской эмиграции. Последний был дружен с некоторыми руководителями рейха. В частности, с Альфредом Розенбергом, которого генерал и его супруга Любовь Бискупская называли Альфредом Владимировичем. По некоторым сведениям, Бискупский примерно в одно время с фон Лампе также обращался к германским властям с предложением помощи в войне с Советским Союзом, но так же получил отказ. Косвенно это подтверждается показаниями ротмистра Бориса Карцева (Карцова) и письмом Владимира Кержака Борису Николаевскому от 28 ноября 1949 года. В нем, в частности, Кержак вспоминал: «Знаком я и с Бискупским, и с секретарем von Lampe (забыл фамилию), который мне показывал интереснейшую переписку между УДРЭ в Г<ермании> и Гитлером (предложение помощи и отказ от нее. Неоднократно! Первое предложение еще за 3 или 4 недели до начала войны!)».

Именно через Управление делами русской эмиграции был сделан набор в возможно первую коллаборационистскую часть на Восточном фронте — «Белые кресты», сражавшуюся в составе 9-й армии вермахта (группа армий «Центр»).

Инициатива создания добровольческого формирования принадлежала выпускникам Николаевского кавалерийского училища (Санкт-Петербург), ветеранам Гражданской войны Борису Карцеву и Александру Заустинскому, служившим переводчиками при штабе 9-й армии (Карцев был переводчиком командующего генерал-полковника Адольфа Штрауса). Его поддержал начальник штаба, «светлая и благородная личность» Генерального штаба полковник (в дальнейшем генерал-лейтенант) Курт Векманн и глава оперативного отдела подполковник (в дальнейшем генерал-лейтенант) Эдмунд Блаурок.

Описывая создание «Белых крестов», его ветераны придерживались устоявшейся мифологемы «чистого» вермахта и «чистой» коллаборации. Согласно версии служившего в «Белых крестах» Олега Гешвенда, генерал-полковник Адольф Штраус, «настоящий представитель старой школы немецкой армии», в начале советско-германского конфликта сказал лично молодому переводчику своего начальника штаба: «Не имейте угрызения совести. Ваша совесть должна быть чиста. Мы не воюем и не думаем воевать с самим русским народом. Война идет против советской власти, против правительства большевиков. Это война не против русского человека». Об идеализме «благородного, рыцарски мыслящего командующего» вспоминал и другой ветеран «Белых крестов», Олег Светлов. Именно переговоры Карцева и Штрауса привели к окончательному решению формирования русского отряда.

Гешвенд вспоминал, что вступившие в вермахт эмигранты «надеялись, что начнется война с Советским Союзом. А надеялись, потому что в войне видели единственный путь освобождения России от большевиков, от Сталина, от НКВД — от порабощения. Были уверены, что советская власть падет и опять возродится русская — национальная, свободная и, конечно, совсем независимая Россия». При этом, в случае противодействия нацистского партийного руководства, эмигранты готовы были бороться с ним «любой ценой». Правда, по утверждению ветерана, «люди тогда не верили, что нацисты с Гитлером не хотят свободной — национальной России. Было у русских и у немцев (антинацистов) мнение, что дальше влияние армии опять усилится, а мощь нацистской партии ослабеет. Что Гитлер пойдет с генералами на компромисс». В свою очередь, подчеркивая антинацистскую оппозиционность руководства 9-й армии, Светлов утверждал, что личный адъютант полковника Векманна лейтенант фон Реден выразил пожелание, чтобы в помещениях русских добровольцев не вывешивались портреты Гитлера. В итоге последние «так и собирали пыль на складе пропагандной роты». Он же писал, что «нацистского мышления, конечно, ни в малейшей форме не было и его считали враждебным, антирусским мировоззрением».

Данная мифологема не соответствует фактам. Тот же Штраус, в отличие от генерал-фельдмаршала Вальтера фон Браухича или командующего 2-й танковой группой генерал-полковника Гейнца Гудериана, не пытался блокировать недоброй памяти приказ о комиссарах (Kommissar Erlass), как это утверждал Гешвенд. Мемуарист, в частности, писал, будто Штраус «издал запретительный приказ», а Векманн «в виде меморандума этот приказ еще повторил и еще добавил, что солдаты вермахта ни в коем случае не следовали примеру СС и СД». Последнее опровергается свидетельствами из записной книжки другого эмигранта, переводчика одного из «разведывательных отрядов» 9-й армии Николая Ранцена: «29 июля.

Ездил на вылавливание коммунистов… 5 октября. Сегодня попался в руки политрук. Свез его сейчас же в штаб дивизии. Сделали допрос — и к стенке».

Одновременно утверждения Гешвенда и Светлова опровергаются текстом обращения к населению Штрауса от 12 сентября 1941 года: «Кто укроет у себя красноармейца или партизана, или снабдит его продуктами, или чем-либо ему поможет… тот карается смертной казнью через повешение. Это постановление имеет силу также и для женщин… В случае, если будет произведено нападение, взрыв или повреждение каких-нибудь сооружений германских войск, как то: полотна железной дороги, проводов и т.д., то виноватые, начиная с 16.9.41 г., будут в назидание другим повешены на месте преступления. В случае же, если виновных не удастся немедленно обнаружить, то из населения будут взяты заложники. Заложников этих повесят, если в течение 24 часов не удастся захватить виновных, заподозренных в совершении злодеяния, или соумышленников виновных. Если преступное деяние повторится на том же месте или вблизи его, то будет взято и, при вышеприведенном условии, повешено двойное число заложников».

Следует сказать, что тогдашнее командование 9-й армии в лице Штрауса и Векманна не было после войны осуждено за военные преступления (впрочем, к заговору полковника Клауса фон Штауффенберга они также не примкнули).

Важно, что отчасти ценностные установки, а отчасти тактические цели командования 9-й армии, русских эмигрантов, а затем перебежчиков и военнопленных, перешедших на сторону противника, совпали. «В расположении 9-й армии решили создавать русские добровольческие отряды без разрешения главной ставки Гитлера. Так поступали и отдельные армейские корпуса».

Собственно сами «Белые кресты» были сформированы под Велижем. В мемуарной и исследовательской литературе нет точной даты их появления. Олег Светлов писал о том, что отряд создали в августе — начале сентября, за месяц до начала операции «Тайфун» (2 октября 1941 года). Историк Кирилл Александров в качестве даты назвал 24 августа. Можно сказать, что образование отряда произошло не ранее 14 июля, когда Велиж был взят частями вермахта.

Не все ясно и с выбором названия соединения. Светлов вспоминал: «в отличие от немецких частей, солдаты и офицеры русского добровольческого отряда носили свой символический знак на левом рукаве. Это был белый крест на черном фоне».

Возможно, учитывая, что его первоначальный костяк составили эмигранты, оно восходит к символике Северо-западной армии генерала от инфантерии Николая Юденича. Белый крест присутствовал и в символике Балтийского ландвера, а в эмиграции — на знаках Пражского отделения РОВСа, Русского общенационального державного движения. Вероятность влияния офицерского креста Особого маньчжурского отряда или Знака беженцев (Гирин) представляется маловероятной.

Также для русских добровольцев вводились погоны, идентичные Русской императорской армии.

Первоначально был сформирован отряд из 50 человек. Командные должности в нем заняло несколько эмигрантов (из примерно 110), прибывших в 9-ю армию. Изгнанники набирались не только из живших в Германии русских, но и из других европейских стран. Один из них, старший лейтенант Насанов, еще в 1932 году бежал из Советского Союза в Финляндию, но большинство принадлежало к первой волне. Отношения между ними не были простыми. Вот несколько характеристик-портретов своих коллег, сделанных Ранценом во время их следования на фронт: «Борис Федорович Шишка-рев — дурак и выскочка… Одиночка. Поп расстрига, рыжий; Князь Мещерский (говорят, сволочь); Жоржик из Франции (…с моноклем); Сычев называет себя v. Sythev — мерзавец, в общем, порядочный. На фронт ехать боится, метит в штаб подальше в тыл». Отличались и политические взгляды коллаборантов. Если Гешвенд и Светлов надеялись на возрождение национальной России и скептически (по крайней мере, после войны) оценивали политику Гитлера («враждебное, антирусское мировоззрение»), то Ранцен вполне благожелательно относился к национал-социализму, отождествляя себя с Германией. Так, в записи после 23 ноября 1941 года он отмечал: «сегодня получили хорошие и плохие сведения. Хорошие: Клин взят нашими танками… Плохие: Удет и Мельдерс разбились». Нельзя исключить, учитывая небольшое число эмигрантов, что кто-то из названных Ранценом лиц или же разделяющих его мировоззрение оказался в «Белых крестах».

Основной состав набирался из красноармейцев. Часть из них сразу же заняла должности младшего начальствующего состава соединения (август — сентябрь 1941 г.). Роту возглавил Заустинский, приехавший на фронт, по одним сведениям, из Парижа, где у него был небольшой продуктовый магазин, по другим — из Германии, где он работал на одном из заводов. Ротмистру легко удалось найти общий язык с бывшими красноармейцами. Он вспоминал в интервью Николаю Брешко-Брешковскому (сыну печально знаменитой «бабушки русской революции»): «формируйте из пленных красноармейцев отряд… Вы же командир этой отдельной части. Мы верим в вас и верим вам… Я получил из лагеря пятьдесят красноармейцев… Пустые глаза, до жуткости пустые. В них и животный страх, и отупение, и забитость, и недоверие, недоверие зверенышей, не знающих ни доброго слова, ни человеческого отношения!.. Они принесли с собою все то дурное, отвратительное, чем отравляла их каторжная власть: ложь, шпионство друг за другом, воровство, жадность, боязнь сказать лишнее слово… Первое впечатление, и щемящая тоска и гнев: во что превратила жидовская сволочь этого русского парня, умного, разбитного? Во что? И я решил: попытаюсь воскресить в них русского человека… Я был мягок, сердечен и в то же время — требователен и строг. Они это поняли и оценили… Я им внушал, как детям: стыдно и нехорошо лгать, доносить друг на друга, брать чужое, быть трусом. Русский человек, да еще солдат, защитник Родины, всем должен открыто и честно смотреть в глаза. Он и надежда и опора, и защита всех женщин, детей, всех слабых… Я пробуждал в них чувство собственного достоинства… Что же вы думаете? До жути пустые, мертвые глаза стали оживать… Затеплилась мысль… Тогда я начал чтение общедоступных лекций, мною же составленных. О России: чем она была и во что ее превратила советская власть. Об ней, об этой самой власти. О религии и о Боге, о сельском хозяйстве. О рабочем вопросе. О жидомасонах. О семье. О государственном строительстве… Какую любознательность выявляла моя странная аудитория… Меня засыпали вопросами… Насильственно прибитое, убитое политруками, — жажда знания, желание думать, свободно высказываться — все это, освобожденное, хлынуло через край… Тогда только я принялся обучать их строю.

Переучивать, вернее… Воинская безграмотность их была ужасающая!.. Кроме шагистики — ничего! Но и шагистика — срам один! Да и откуда? И тело их, и бедные мозги пребывали в вечном маразме, в обалдении от непосильных потуг объять идиотски-талмудическую проповедь ненависти бородача Маркса… Еще две недели усиленной муштровки, и получились отличные солдаты. Не только строй, выправка, но и чувство и знание каждым своего “маневра”… И вот вам: казалось, невозможное возможным стало… Я отдал им свою душу, и, взамен, их души раскрылись, потянулись к моей».

Гешвенд также подтверждал, что недавние красноармейцы любили ротмистра.

В отечественной историографии участников этого формирования ошибочно представляют как военных переводчиков. Возможно, подобное заблуждение было вызвано функцией рекрутировавшего их Управления делами русской эмиграции, действительно отправлявшего в армию именно переводчиков, а также тем, что создателями соединения выступили переводчики. На самом деле «Белые кресты» были подразделением, первоначально созданным для борьбы с партизанами. В дальнейшем они стали батальоном в составе 18-го полка 6-й пехотной дивизии вермахта. Батальон продолжал заниматься контрпартизанской борьбой, а в дальнейшем выступал и как обычное полевое соединение.

Непосредственной причиной создания отряда коллаборантов была активность выходящих из окружения красноармейцев и появление первых партизанских отрядов. Так, Векманн «в первые недели войны с Советами… был глубоко возмущен, что плен избежавшие красноармейцы по-партизански скрываются и стреляют в спину немецких солдат, и говорил: “Они же воюют не шпагой, не рапирой, а булавой!”». На самого Векманна было совершено покушение в Сычевке. В качестве акции возмездия нацисты казнили около 20 человек. Слова Векманна подтверждал и Ранцен. В записи от 8 августа 1941 года он писал: «во всех лесах и тылу у нас партизаны».

Следует отметить, что нежелание капитулировать было характерно и для других участков фронта. Названный теоретиком танковой войны Гейнцем Гудерианом «самым лучшим оперативным умом» вермахта, Эрих фон Манштейн вспоминал: «Уже в этот первый день нам пришлось познакомиться с теми методами, которыми велась война с советской стороны… часто случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются в плен, а после того, как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат».

В дальнейшем пополнение шло также из числа окруженцев. При этом критерий отбора был в первую очередь личностным. Вопрос о зачислении решался Заустинским и его ближайшими помощниками. Немецкие инструкции игнорировались, а контрразведка не вмешивалась.

Тогда же была предпринята попытка политического строительства. Командование «Белых крестов» предложило создать в Смоленске «Русское временное освободительное правительство». Мысль понравилась Штраусу, который также придерживался мнения, что необходимо сформировать «русское независимое правительство, с которым надо заключить мир», также идею одобрил и командующий группой армий Центр генерал-фельдмаршал Федор фон Бок.

Но дальше заявлений дело не пошло. Возможно, он был включен в меморандум о создании 200-тысячной Русской освободительной армии, который составили фон Хеннинг фон Тресков, Рудольф-Кристоф фон Герсдорф и Вильфрид Штрик-Штрикфельдт. Меморандум также получил одобрение фон Бока, который переслал его фон Браухичу. Последний наложил резолюцию: «считаю решающим для исхода войны». Однако отрицательная оценка политического руководства рейха и отставка Браухича (19 декабря 1941 г.) свели на нет усилия части командования вермахта.

Командование добровольцев надеялось, что у него будет достаточно времени для создания полноценного соединения (к сентябрю «Белые кресты» были развернуты в четыре роты общей численностью 300 человек). Однако внешние факторы привели к тому, что когда линия фронта подошла к Вязьме, Ржеву и Сычевке (октябрь 1941 года), помимо контрпартизанской деятельности коллаборантам пришлось сражаться и против кадровой армии.

Возможно, конец октября ознаменовался новым расширением деятельности «Белых крестов». К этому времени часть эмигрантов начала пропаганду среди военнослужащих РККА. Судя по всему, инициатива исходила от самих коллаборантов. Так, Николай Ранцен составил текст листовки, «после разговора с военнопленными о… всех листовках, которые наши самолеты сбрасывают на советской территории» (Приложение 1).

Несмотря на продолжающийся приток эмигрантов, в «Белых крестах» происходит изменение в формировании начальствующего состава отряда. Чаще на должности командиров назначают бывших офицеров РККА. Сами же «кресты» превысили по численности батальон. Правда, регулярные бои с Красной армией, особенно в ходе отступления частей вермахта от Москвы, принимали ожесточенный характер, а сам отряд, как и другие соединения немцев, «уменьшался скоропостижно».

Вот одно из описаний боя, данное Николаем Ранценом: «Советы три раза атаковали нас, атаки были отбиты. Вечером, когда стемнело, мы хотели уже отступить, как советы вновь пошли на нас в атаку с танками. Окружили со всех сторон. Было совершенно темно… Кое-как удалось нам пробить проход и уйти. Было снова ранено два офицера и много солдат. Как я остался жив — не знаю. Вся моя шинель в сгустках крови, так как вокруг падали люди, подкошенные пулеметом».

К сожалению, воспоминания Гешвенда и Светлова ограничиваются упоминанием участия «Белых крестов» в боях под Москвой и Ржевом. Мемуаристы лишь указывают, что после отставки Штрауса и ранения Векманна сменившие их Вальтер Модель и Ганс Кребс отнеслись прохладно к возможности расширения «Белых крестов» и ничего не делали для решения вопроса коллаборации в политическом ключе («были равнодушны»). В любом случае реконструкция истории «Белых крестов» остается вопросом будущих исследований.

В исторической литературе сложилась концепция, будто «Белые кресты» были образованы на базе 9-й моторизованной роты гауптмана Георга Титьена, которая также входила в 18-й пехотный полк 6-й пехотной дивизии. В дальнейшем она фигурировала как штурмовая (по другой версии, добровольческая) группа Титьена, которая к сентябрю 1942 года состояла из 628, 629 и 630-го батальонов. В декабре 1944 года 628-й и 630-й батальоны группы Титьена вошли в состав ВС КОНР (629-й батальон был после боев в Нормандии в сентябре 1944 года расформирован).

Вместе с тем в воспоминаниях Гешвенда и Светлова Титьен не упоминается. Ничего мемуаристами не сказано и о включении «Белых крестов» в состав ВС КОНР. Также Гешвенд писал, что в составе 9-й армии «до самого конца, до последней битве на Одере… оставались или пришли новые русские».

Окруженная 9-я армия была деблокирована 12-й армией генерала танковых войск Вальтера Венка и 7 мая 1945 года сдалась американским войскам в районе Эльбы.

Следует отметить, что, в отличие от попыток включить в состав ВС КОНР Главное управление казачьих войск Краснова или Зондерштаб Р Хольмстона-Смысловского, каких-либо активных действий по слиянию «Белых крестов» с РОА Власов не предпринимал. Правда, часть русских коллаборантов из «крестов» к Власову все же перешли. Так, в частности, ротмистр Борис Карцев в дальнейшем служил в 3-й пластунской дивизии имени полковника Кононова (15-й казачий кавалерийский корпус) и вместе с ним вошел в состав ВС КОНР. После войны был депортирован в Советский Союз и осужден.

Приложение 1

Граждане России, русские люди, бойцы русской армии!!!

Кончайте войну! Сдавайтесь! Германская армия непобедима, и оказывать вам ей сопротивление бесполезно.

Москва через несколько дней будет в руках германских войск, — это вы сами видите.

Зачем же проливать зря кровь?

Зачем?..

Сдавайтесь, переходите через фронт, не бойтесь, примут вас здесь хорошо.

Опомнитесь, русские!!!

Все население желает скорейшего окончания войны. Ваши семьи ждут вас домой, кончайте!!!.. С приветом! Ваши братья.

 

Глава 2.

РУССКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ АРМИЯ

В отличие от Алексея фон Лампе, так и не дождавшегося положительного ответа из штаб-квартиры вермахта, другому сотруднику РОВСа, бывшему офицеру императорской армии, ветерану Гражданской войны, а теперь капитану абвера графу Борису Алексеевичу Смысловскому (он же Хольмстон-Смысловский, он же Артур фон Регенау) повезло больше.

Руководитель отдела контрразведки у Хольмстона-Смысловского подполковник Сергей Каширин позднее вспоминал, что «приближавшиеся военные события 1941 г. на Востоке особенно остро переживались русскими военно-национальными организациями, фактически находившимися на будущем театре военных действий, то есть в Польше, где в Варшаве действовал Восточный отдел Русского общевоинского союза. Командовал этим отделом генерал Трусов, его начальником штаба был гвардии капитан Смысловский. Весной 1941 г. генерал Трусов (генерал-майор, участник Белого движения в рядах Северо-западной армии, Валериан Трусов. — А. М.) с капитаном Смысловским едут в Берлин к председателю объединения общевоинских союзов генералу фон Лампе для принятия мер к созданию и организации русских национальных вооруженных сил за рубежом». Как уже упоминалось, переговоры фон Лампе с фон Браухичем ни к чему не привели, а потому «фон Лампе разрешил своим офицерам действовать по собственному усмотрению. Инициатива дальнейших переговоров с немецким командованием переходит в руки капитана Смысловского. Мостом для этих переговоров служит факт окончания им высшего военного образования в Труппенамт и обширные знакомства в среде германской армии».

В ходе переговоров с чинами OKW согласие на формирование русской части было получено, а сам капитан Смысловский был зачислен в состав вермахта в чине майора под псевдонимом Артур фон Регенау. Уже в июле 1941 года им был сформирован в составе группы армий «Север» русский учебный батальон для сбора дополнительной информации о противнике (Lehrbatallion für Feind-Abwehr und Nachrichtendienst) численностью примерно 1000 человек. Последний также являлся школой по подготовке разведчиков и диверсантов, а также занимался контрпартизанской деятельностью, в частности, в форме сбора информации, разложении отрядов Сопротивления.

Основу отряда составили эмигранты, а потому учебный лагерь при батальоне играл очень важную функцию некоего моста между диаспорой и метрополией. По мысли фон Регенау, она заключалась «в том моральном воспитании, принципы которого выразились в “слиянии душ” — советской, не знавшей, но чувствовавшей Россию, и эмигрантской — знавшей старую Россию, но не знавшей ни Советского Союза, ни советских людей. У советских людей пробуждалось чувство “русскости”, проявлявшееся в активном национализме, а у эмигрантов этот национализм обрастал в живое и трепетное тело и очищался от иноземщины».

Позднее были созданы лжепартизанские отряды, что привело к увеличению числа прямых столкновений с повстанцами.

Вот как сам Артур фон Регенау описывал первый бой батальона против народных мстителей. Обычно сухой в своих повествованиях, он, стремясь показать «красоту напряжения», использовал довольно банальные образы: «поднимается шум просыпающейся природы», «чирикают птички». События происходили «в слегка морозную ночь северной осени», когда «батальон силою 400 штыков вышел из своих казарм и потянулся к месту боевой операции. На рассвете, развернувшись в боевой порядок двумя ротами, оставляя третью в резерве, батальон начал входить в высокий лес». За последовавшей перестрелкой коллаборантам удалось не только убедить партизан прекратить огонь, но и объединить свои усилия для дальнейшей борьбы с большевизмом. «Через 40 минут огонь резко оборвался… А потом из лесу начали выходить первые, отдельные солдаты. Появилась голова выходящей колонны. Смешанной колонны национальных русских добровольческих солдат с их “зелеными лесными пленниками”. 400 солдат… батальона, потеряв двух убитыми и 14 ранеными, маршировали в свои казармы, ведя, вернее, идя совместно с 844 партизанами. Боевой, вернее, политический экзамен был выдержан блестяще. В лесу, через линию боевого огня, русские сговорились с русскими. Воевать им было нечего. Впереди их ждало общее — Российское национальное освободительное дело».

К февралю 1942 года в подчинении Хольмстона-Смысловского находилось уже 12 батальонов, распределенных по всему Восточному фронту. Их численность составляла 10 тыс. (по другим сведениям, 20 тыс.) человек. На 85% они были укомплектованы бывшими бойцами и командирами РККА, а на 15% — белыми эмигрантами и их потомками. В частности, адъютантом фон Регенау был лейтенант Красной армии, ветеран советско-финляндской войны Михаил Сохин. Данная статистика опровергает утверждение Мюллера о том, что части Хольмстона-Смысловского состояли «из числа эмигрировавших на Запад бывших царских офицеров и необстрелянных новобранцев».

Тогда же на основе части батальонов был создан 1001-й гренадерский полк абвера. Постоянное пополнение профессиональными кадрами способствовало расширению масштабов деятельности. В феврале 1943 года было получено разрешение реорганизовать вверенные Хольмстону-Смысловскому соединения в Особую дивизию «Р» («Россия»), или «Зондерштаб Р» (Sonderstab Rußland) с формальной численностью в 10 тыс. человек. В письме к князю Лихтенштейна ее командир утверждал, что «нашей задачей снова была фронтовая разведка и борьба в тыловых районах с находившимися там коммунистическими бандами».

Центр Зондерштаба располагался в Варшаве сначала на улице Хмельна, дом 7, а затем Новы Свят, 5, под видом «Восточно-строительной фирмы Гильзен». К этому времени его структура включала в себя 4 отдела: 1-й (оперативный), 2-й (контрразведки), 3-й (пропаганды), 4-й (административно-финансовый). На данном этапе основной упор делался не столько на диверсиях и разведке, сколько на контрпартизанской борьбе. Смысловский грамотно оценивал масштаб движения Сопротивления, начавшегося, по его мнению, поздней осенью 1941 года как «партизанские шалости». Граф стремился не допустить его роста до «фактора уже не тактического, а стратегического значения». Думается, что он лучше представлял опасность роста народной борьбы, чем немцы, считавшие, что 55% лесных солдат составляют «лица, насильственно завербованные или вынужденные присоединиться к партизанам под влиянием разного рода принудительных мер, колеблющиеся двурушники», в то время как остальная часть партизан делилась на следующие доли: 20% коммунисты, 15% евреи и лояльное советской власти население, 10% мародеры, уголовники, ищущая приключений молодежь. С целью противодействия движению Сопротивления глава Зондерштаба организовал широкую агентурную сеть на оккупированных территориях под видом служащих хозяйственных, дорожных заготовительных учреждений, разъездных торговцев и т.д. Так, например, в Житомире она располагалась под маркой «Конторы маслопрома». Одновременно в ряде городов (Псков, Киев, Симферополь) были созданы резидентуры Зондерштаба.

Впрочем, не все контрпартизанские операции завершались столь мирно, как описанная выше. В июне 1943 года начальник полиции безопасности и СД генерального округа «Белоруссия» оберштурм-баннфюрер Эдуард Штраух рапортовал: «В обнаружении и ликвидации партизанской группировки, действовавшей западнее автострады Минск — Слуцк, принимали участие работники резидентур Зондерштаба Р. Результаты проведения операции: убито 415 человек, взято заложников — 617, сожжено деревень — 57, выселено 215 семей. Обезврежено коммунистов, партизан и сочувствующих им — 1050 человек, из них 175 расстреляно на месте, остальные находятся под стражей».

Последнее опровергает утверждение Хольмстона-Смысловского о том, что «более четырех лет… мы сотрудничали только с немецким вермахтом, который, будучи единственным, кто имел власть, воевал против Советской России». Вряд ли военные преступления в ходе описанной операции совершали только чины СД. С января 1942 года многие операции Зондерштаба проводились совместно с политическими спецслужбами рейха. Парадоксально, но инициатива, как правило, исходила от руководства абвера, которое если не враждовало, то конкурировало с СД.

Вместе с тем сотрудники Хольмстона-Смысловского продолжали готовить радистов, которых охотно брали не только немцы, но и их союзники из венгерских, румынских и итальянских спецслужб. Вскоре у Зондерштаба возникло еще одно направление деятельности. Каширин вспоминал: «При продвижении дивизии на восток выяснился факт, что наряду с советским партизанским движением в германском тылу, присутствует также и антисоветское партизанское движение в тылах Красной армии. Это давало широкие возможности для организации вооруженной борьбы в глубине Советского Союза и для создания русской национальной вооруженной силы на территории России. Работа в этом направлении дает более 20 000 бойцов-партизан по ту сторону фронта, установивших… связь со штабом нашей дивизии… Идет громадная работа по насыщению партизанских отрядов русским национальным командованием, офицерами связи, инструкторами… бывшими советскими людьми». Об этом свидетельствуют и советские документы: «Действия Зондерштаба Р нанесли серьезный ущерб тылу наступавшей Советской (sic! — А. М.) армии». Правда, работа разведывательной сети нередко бывала малоэффективной в силу не всегда профессионального исполнения заданий. Например, агент Линок сообщал: «Куст № 2, дня 15 апреля 1944 года. Донесение. Я, десятник № 10 из куста № 2 доношу, что 13 апреля по железной дороге проехало 4 эшелона на Ровно. В эшелоне везли 7 “катюш”, орудия и танки. Ехало также в них много красных. Из Ровно на Сарны проехало 4 поезда с красными. 14 апреля по железной дороге проехало 5 порожних поездов на Ровно. На Сарны прошел один порожний поезд. Сегодня с моста красные ходили в село за продуктами. На мосту стоит всех 10».

Сотрудник Зондерштаба капитан Георгий Клименко рассказал о действиях одной из таких частей: антикоммунистического партизанского отряда имени А.В. Суворова. Он был создан для действий в тылу Красной армии в районе Смоленска. Несмотря на то что «штаб дивизии… уже задолго до этого подбирал соответствующих людей, вел подготовку, и отряд около 150 человек находился при штабе», переброска его в оставляемый немцами район прошла в спешке.

Действия отряда были стандартны для подобной ситуации и не отличались от тактики советских партизанских формирований. Бойцы занимались разведкой, нападали на небольшие соединения Красной армии и гарнизоны, также велась «рельсовая война». Связь с «большой землей» поддерживалась по радио и посредством курьеров, забрасываемых через линию фронта. «Отряд пополняется новыми партизанами из местного населения, из пленных и из людей, преследуемых органами советской власти». Со временем образуется взвод девушек-партизанок.

Первоначально, отряд предполагалось использовать в глубоком тылу, но в первой половине 1944 года был получен приказ двигаться ближе к фронту. После начала операции «Багратион» (23 июня — 29 августа 1944 г.), завершившейся разгромом группы армий «Центр», партизаны получили «последний приказ штаба фронта: выходить и идти на соединение с немецкими частями. Связь прерывается. Советские войска прорвали фронт в нескольких местах. Немцы отступают. Партизанскому антисоветскому отряду имени Суворова с трудом удается выскользнуть из советских рук. Около Витебска он соединяется с немецкими частями».

Но не всегда создание и заброска отряда в тыл Красной армии проходили удачно. Так, 12 декабря 1944 года отряд Юрия Луценко во время десантирования был разбросан над местом высадки. Из-за крайне низкой профессиональной подготовки его членам не удалось собраться, и все бойцы в течение нескольких дней были захвачены органами контрразведки.

Помимо отрядов сотрудники Зондерштаба забрасывали и отдельных разведчиков, и диверсантов. Бывший полковник Красной армии Михаил Шаповалов (оперативный псевдоним «Раевский»), до того как возглавить штаб частей Хольмстона-Смысловского, занимался агентурной работой в советском тылу. В случае успешного выполнения двух заданий агент помимо наград (Знаков отличия для восточных народов или Железных крестов) получал возможность продолжить службу вольноопределяющимся в одной из немецких частей с правом проживания не в казарме, а на частной квартире.

Эффективные разведывательно-диверсионные действия нацистских спецслужб, в том числе и Зондерштаба Хольмстона-Смысловского, вынудили Москву к реорганизации тыловых районов. 13 марта 1942 года было принято Положение «О пограничных войсках СССР, охраняющих тыл действующей Красной Армии».

Нередко батальонам приходилось выступать и как обычным пехотным формированиям, что, впрочем, изначально не исключалось самим командиром особой дивизии. Они принимали участие в боях с Красной армией в январе — апреле 1942 года. Тот же Георгий Клименко вспоминал об одном таком бое. Зимой 1942 года батальон Зондерштаба, располагавшийся в районе Великих Лук, не допустил прорыв красноармейцев. Узнав, что против них стоит русская часть, «психология “советского” бойца дала трещину». Появились перебежчики, что повлекло смену наступающих частей отрядами НКВД. Батальон в течение трех месяцев располагался на линии фронта. И это был не единичный случай перехода на сторону Зонднерштаба в условиях боя регулярных армейских частей. Клименко отмечал, как после совместной с латышским батальоном атаки в одном из брошенных красноармейцами бункеров офицер Хольмстона-Смысловского обнаружил 42 солдата с сержантом.

— Что же вы в плен-то так легко пошли? — спрашивает командир роты у сержанта.

— Да мы, товарищ командир, давно о вас, русских, знаем. Песни ваши слушаем… Да все-таки боялись. А увидели во время схватки, и страх прошел. Не страшные. Свои ведь!

Надолго осталось в памяти это «свои ведь!». Многие из них остались с нами, а среди них и сержант, который долго не мог отвыкнуть от слова «товарищ».

Деятельность Хольмстона-Смысловского была достаточно независима от немецкой военной и партийной администрации. Так, в частности, он поддерживал связь с Армией Крайовой, Украинской повстанческой армией (главным образом с ее волынскими отрядами полковника Тараса Боровца-Бульбы, которого отказался выдать спецслужбам рейха, когда тот приехал на переговоры). Сотрудничество с УПА было взаимовыгодным. В ответ на гарантии безопасности по отношению к националистам последние помогали и Хольмстону-Смысловскому. Советские органы госбезопасности вынуждены были признать, что «в результате предательской деятельности украинских националистов Зондерштабу Р удалось вскрыть и с помощью вооруженной силы немцев, а в ряде случаев и самих оуновцев, ликвидировать ряд советских партизанских групп и подпольных советских организаций, действовавших в немецком тылу».

Однако, несмотря на эффективность работы, следствием независимой политики стал домашний арест (1 декабрь 1943 года) и расформирование или переадресация всех подчиненных Хольмстону-Смысловскому структур (март 1944). Обер-лейтенант Георгий Неронов, адъютант Хольмстона-Смысловского, позднее вспоминал: «Март 1944 года. Варшава. Дивизия расформирована. Командир дивизии под домашним арестом. Ближайшие его офицеры круглые сутки посменно дежурят на квартире командира. Настроение у нас подавленное. Три года упорной работы сведены на нет. Один командир не унывает, он с верою в успех борется за наше национальное дело». Следует отметить, что в аналогичной ситуации оказывались руководители других коллаборационистских формирований. Так, полковник Красной армии и бывший комендант Баку штандартенфюрер СС Шакир Алкаев, служивший в легионе «Идель-Урал», был разжалован за связь с польским национальным подпольем.

Тем не менее спустя шесть месяцев обвинения с Хольмстона-Смысловского были сняты, он был награжден орденом Германского орла II класса. Прекращение следствия (само расследование велось под контролем главы OKW генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля) было связано, скорее всего, не столько с недоказанностью обвинений, а с тем, что «немецкое военное командование лишилось ценных сведений о противнике, которые доставляла наша дивизия. Оно не могло добыть этих сведений своими средствами, а наш враг гестапо тем более был не в состоянии дать военному командованию необходимое». Вверенные полковнику части превратились со 2 февраля 1945 года в «Зеленую армию особого назначения» (Die Gruene Armee z. b. V.), а затем 4 апреля, уже по инициативе самого генерала, в «Первую Русскую национальную армию» (1-я РНА). Правда, в номенклатуре вермахта она значилась не армией, а 1-й восточной группой фронтовой разведки особого назначения Генерального штаба сухопутных войск (Einheit z. b. V. OKH-Generalstabes. Frontaufklaerungstrupp 1, Ost). Впрочем, если учитывать, что численность ее войска так и не превысила 6 тыс. военнослужащих, то есть скорее соответствовала неполной дивизии, а не армии, то немецкое название более соответствовало реальности.

Интересно, что в письме к князю Лихтенштейна, Хольмстон-Смысловский утверждал, что положительное решение о формировании 1-й РНА было принято еще до его ареста, в конце 1943 года.

Возвращаясь, Хольмстон-Смысловский не только восстановил свой статус, но и добился, пусть и с трудом, определенных гарантий, защищающих его от новых преследований политической полиции (что после неудачи заговора 20 июля было особенно удивительно). В частности, командующий национальной армией в качестве условий вступления в должность считал необходимым создание новых русских формирований. Хольмстон-Смысловский требовал их утверждения «не только германским военным командованием, но и главой германского государства, дабы охранить их от посягательств немецкой партийно-политической головки». Другим условием было получение всех прав и средств на организацию «повстанческого движения на территории России», а также отказ Берлина от использования частей 1-й РНА против союзников, последнее, впрочем, германское командование неофициально признало еще в момент формирования первых частей фон Регенау. ОКВ приняло все его условия. Получила 1-я РНА и официальное право на использование национального флага (de facto Хольмстон-Смысловский использовал триколор и раньше). В данном случае он смог добиться больших прав, чем власовцы. Единственный раз триколор был поднят РОА во время парада в Пскове 22 июня 1943 года. В дальнейшем использовался только после создания КОНР (парад в Мюнзингене 10 февраля 1945 года, во время пражских событий 6–8 мая). Также, в отличие от власовцев его части не воевали на Западном фронте против англичан и американцев.

Согласно официальной мифологеме смысловцев, 1-я РНА не вела активных действий. Так, 1944 год был потрачен на отход с линии фронта. Вероятно, таким образом, Хольмстон-Смысловский стремился показать независимость собственных частей от германских вооруженных сил. В реальности уже к началу лета им возобновилась заброска за линию фронта разведчиков. Структура 1-й РНА включала в себя, в числе прочего, Варшавскую разведшколу, 1001-й гренадерский полк.

Были восстановлены и связи с ОУН и АК, которые послужили поводом к аресту Хольмстона-Смысловского. В частности, оуновец Иван Голуб (клички Гольт, Голянд), бывший по некоторым сведениям полковником в частях армии Симона Петлюры (Украинская народная республика) возглавлял одну из школ Зондерштаба Р, которую заканчивали в числе прочих и другие оуновцы (В.М. Филимончук).

Косвенно мифологему смысловцев опровергает и то, что уже в следующем году не прерывалась отправка уже подготовленных подразделений на Восточный фронт. Одновременно с ней шло единовременное формирование сразу четырех полков. Продолжались, правда, спорадически и конфликты с гестапо. Так, в марте 1945 года были арестованы 26 солдат и офицеров РНА, но Хольмстону-Смысловскому удалось добиться их освобождения.

Вот как описывал типичную деятельность одного из таких зондерштабов подчиненный Хольмстона-Смысловского уже упоминавшийся генерал-майор Митрофан Моисеев. Моисеев руководил отделением Зондерштаба (в составе 167 человек) в Киеве, располагавшегося по адресу: улица Кирова, дом 7–9 (ныне Грушевского, 28/2) в бывшем здании жилищного кооператива для работников завода «Арсенал».

В своих воспоминаниях Моисеев давал собственное видение основных причин возникновения партизанского движения. «Обыкновенно, при занятии какого-либо населенного пункта, собирались крестьяне для выбора старосты. Несколько слов всегда говорил немец, предупреждая, что нужно исполнять все требования немецкой армии — непокорных ждет смерть.

После немца, обыкновенно, выступал какой-нибудь коммунист, оставленный на месте, который выражал верноподданнические чувства. Немец такого сразу же назначал старостой; деревня или село делились на десятки; десятки были различны: один десяток имеет 10–12 коров, другой десяток имеет 2–3 коровы, и получалось так, что десяток, имеющий 2–3 коровы, получал наряд на доставку 6–7 коров и начинались репрессии, сжигания убежищ. Крестьяне, бросая все, уходили в леса, пополняя ряды партизан — цель была достигнута». Другим фактором, усиливавшим антинемецкие настроения, по мнению генерала, была инфильтрация полицейских частей советскими агентами, организовывавшими провокации.

Как следствие, рост движения Сопротивления, которое «стало принимать военную форму, так что при занятии красными какого-нибудь пункта двумя-тремя танками появлялась пехота на месте — из партизан».

Приводил Моисеев и один случай, который, представляется симптоматичным для понимания механизмов коллаборации. Генерал-майор вспоминал, как «идя утром в штаб, я встретил сотника Коваленко, кубанского казака, с человеком мне незнакомым. Он представил его мне как майора Красной армии, сброшенного с аэроплана для руководства отрядом в 200 партизан; руководить действиями партизан в районе Матовиловки — Фастов. Первое их действие заключалось спуском поезда под откос.

Встреча наша была очень неприветливая, но поздоровались мы с рукопожатием и вошли в помещение, в мой кабинет. Коваленко я удалил, и остались мы вдвоем. Мое предложение было такое, что я — Белый офицер, с оружием в руках боролся с большевиками, России я не изменял и, служа в Зондерштабе, продолжаю служить России.

Майор может быть покоен, что он не будет задержан — это мое офицерское слово. Майор смотрел с недоверием, затем достал револьвер и положил на стол. На это я ему сказал, что разве мы встретились для того, чтобы убивать друг друга, предупредив, что если он пристрелит меня, то живым и он не останется. Мои суждения видимо подействовали, и последовало предложение револьвер положить в ящик стола. Он сказал, что я его обезоружил — он мне доверяет. После был принесен завтрак, майора накормили, снабдили сигаретами, консервами, вернули револьвер. Узнали где что есть и условились встретиться в будущем, как друзья — Россияне.

Так оно и было, были встречи. 200 человек партизан перешло, изъявив желание поступить в РОА; часть вернулась домой на территорию, занятую немцами, часть ушла на работы в Германии.

Майора я еще встретил в Мюнхене, и он уехал в Америку».

Судя по всему, Моисееву в этой истории гордиться особо было нечем. Похоже, безымянный майор с самого начала хотел сдаться и искал только лишь гарантий безопасности для себя и своих людей. Поэтому он и пошел на контакт, сначала с Коваленко, а затем и с самим Моисеевым. Впрочем, генерал-майор подчеркивал, что это не было единственным случаем, когда «многие отряды партизан, переходившие к нам», просили «дать им возможность поступить в РОА».

Вместе с тем были и обратные переходы. Тот же Моисеев вспоминал, что его предшественник по должности в Зондерштабе «бывший полковник генерального штаба Красной армии ушел обратно к красным, так что положение было и сложное, и очень опасное». Моисеев признавал, что в варшавском Зондерштабе, где «появлялись различные люди… я убедился, что большой процент был из разведки советской, из-за чего было немало жертв». В свою очередь Иван Грибков, Дмитрий Жуков и Иван Ковтун утверждали, что большая часть попыток внедрить советских агентов в состав Зондерштаба были безуспешными. Так, в приказе № 00188 от 8 сентября 1943 года Хольмстон-Смысловский объявлял благодарность сотрудникам 2-го отдела «в ликвидации коммунистической ячейки в системе Зондерштаба». И действительно, если посмотреть «Схему построения немецкого разведывательного и контрразведывательного органа “Зондерштаб Р”», составленную начальником 2-го управления НКГБ БССР, подполковником госбезопасности Федоровым 27 августа 1944 года, то нельзя не отметить, что она явно устарела. Например, согласно Федорову, отдел информации и пропаганды у Хольмстона-Смысловского возглавлял Александр Вюрглер. В реальности, еще в конце 1943 года, он был отстранен от занимаемой должности. Правда, чекистам все-таки удалось расшифровать псевдоним фон Регенау, и в начале 1945 года у генерал-майора появилось новое агентурное имя Артур Хольмстон.

Важно учесть, что некоторые «кроты» в свою очередь переходили на сторону немцев. Так, майор разведуправления генштаба (будущий ГРУ) Демченко был оставлен в Киеве для формирования антинацистского подполья. Он должен был, в частности, руководить диверсионно-разведывательной деятельностью. В числе прочих его инструктировали замнаркома внутренних дел УССР Тимофей Строкач, курировавший формирование истребительных батальонов и партизанских отрядов на Украине, и 1-й секретарь ЦК КП(б) Украины Никита Хрущев. В итоге, Демченко действительно возглавил отдел контрразведки. Правда, в рамках киевского отделения Зондерштаба, в котором он боролся с городским подпольем и местными партизанскими отрядами.

Случалось бывшим сотрудникам НКВД быть причиной и комических историй. Об одной из них после войны рассказывал Георгий Клименко. Однажды Хольмстон-Смысловский (тогда еще подполковник) инспектировал один из недавно созданных батальонов в районе Пскова. В тот же день ему было необходимо попасть в соседнюю часть. Путь (примерно 22 км) в основном лежал через лес, в котором располагались партизаны. У местного коменданта не оказалось свободных военнослужащих для охраны Хольмстона-Смысловского, тогда «оказавшийся здесь командир русского батальона предложил ему своих людей.

— А люди у вас проверенные? — спросил подполковник.

— Люди отличные. Можно им смело доверять, — ответил командир…

— А давно ли они с нами?

— Ну… недели две, как перешли к нам.

— Что ж, давайте!

Команда была дана, и, когда подполковник подошел к своему “гелэнде вагену” (возможно, Daimler-Benz Gelandewagen Тур 4 (G4). — А. М.), он увидел в ней уже сидящих четырех молодцов. Сев сзади, он был немедленно окружен конвоирами. Двое сели по сторонам, впереди с шофером — еще двое. Все вооружены автоматами и гранатами.

— Не беспокойтесь, господин подполковник! — Обернулся один из конвоиров, улыбаясь во весь рот — Довезем преотлично! Мы старые энкавэдисты. У нас большой опыт, как конвоировать.

Шофер — немец, понимавший по-русски, весь съежился (возможно, обер-ефрейтор Вебер. — А. М). Неприятно сидеть с вооруженными энкавэдистами. Не совсем уверенно чувствовал себя и подполковник. Но что же было делать? Проявить недоверие было нельзя.

— Поехали, с Богом! — сказал он…

Подполковник… отстегнул пистолет и бросил его на заднее сиденье, подчеркивая тем самым свое доверие к конвоирам. И они это доверие оправдали. Дорога шла густым лесом. Непроглядный ночной мрак окутал землю. Конвоиры могли сделать в лесу все, что им угодно. Организатор русских национальных сил был целиком в их руках. И то, что им было угодно, они выполнили: благополучно доставили его к месту назначения».

Следует, впрочем, отметить, что даже исключая «кротов», состав зондерштабов организации Смысловского был различен. Как среди немецких сотрудников, так и эмигрантов были люди, искренне верившие в нацистскую идеологию. Так, эмигрант первой волны, дешифровалыцик подполковник Ростислав Долинский (сын главы канцелярии великого князя Кирилла Владимировича генерал-майора Евгения Доливо-Долинского), в своих воспоминаниях разделял многие положения нацистской мифологии, например, о восстании в Варшавском гетто 1943 года, как якобы инспирированном союзниками. По некоторым сведениям в Зондерштабе какое-то время состоял Иван Демьянюк, служивший охранником концлагерей. Были и русские националисты, как, например, монархист Борис Коверда (оперативные псевдонимы «Сергеев», «Василенко», «Сафонов»), застреливший 7 июня 1927 года одного из убийц последнего русского государя красного полпреда Петра Войкова. Он служил вместе с другим монархистом, Митрофаном Моисеевым, в осведомительном секторе 2-го отдела киевского Зондерштаба. Из других известных личностей можно назвать полковника Сергея Ряснянского (псевдоним «Репнин»), участника мятежа Корнилова, «быховского узника», служившего в разведывательном отделе Добровольческой армии, и Бориса Врангеля (племянника главнокомандующего), бывшего помощником резидента города Остров и, одновременно, работавшего в знаменитой Псковской миссии. Представляется, что, при лояльности к Германии со стороны Смысловского, подобные взгляды, очевидно, не входили в противоречия с его собственными убеждениями. Вместе с тем такой «плюрализм» приводил к не всегда здоровой обстановке в команде, что усугублялось и столкновениями на личной почве. В частности, возник конфликт между полковником Михаилом Шаповаловым и генералом Митрофаном Моисеевым, закончившийся клеветническим доносом в адрес последнего. По версии генерала, столкновение было вызвано его нежеланием отвезти супругу и сына Шаповалова в Киев — «так, чтобы они не вернулись». Официально Моисеев был обвинен по бытовой статье — за утрату 40 бутылок водки и в ходе суда оправдан.

Парадоксально, но после перехода (вызванного доносом «иудами из Зондерштаба») Моисеева в РОА там же вскоре оказался и Шаповалов, возглавивший формировавшуюся 3-ю дивизию ВС КОНР. Из других сотрудников Зондерштаба, перешедших к Власову, в числе прочих, можно назвать капитана Алексея Родзевича и майора Игоря Юнга.

Впрочем, в эмиграции имела место и обратная тенденция. Так, например, бывший начальник строевой части офицерской школы ВС КОНР майор Владимир Книрша-Стрельников вышел из власовского Союза Андреевского флага и вступил в Суворовский союз, где возглавил его бельгийское отделение.

Еще один конфликт возник между Хольмстоном-Смысловским и членами эмигрантского Национально-трудового союза нового поколения. В Зондерштабе служило около 200 членов союза. Некоторые из них сделали неплохую карьеру, как уже упоминавшийся глава польского отдела НТСНП Александр Вюрглер.

Думается, отношения между солидаристами и Хольмстоном-Смысловским изначально несли в себе заряд напряженности. НТСНП еще до войны одновременно сотрудничал с разведками нескольких государств. Так, например, японский военный атташе в Польше генерал-лейтенант Савада Сигару финансировал школу НТСНП по заброске агентов в Советский Союз, спонсировалась Токио их деятельность и в Германии. Естественно, подобная позиция не могла не настораживать руководство Зондерштаба, так как не исключала двойной игры со стороны солидаристов.

Впрочем, было еще несколько фактов, которые нельзя не учитывать. Подчеркнутая деполитизированность Зондерштаба, в соответствии с прусской военной традицией, исключала любую альтернативную пропаганду, в том числе и ту, которую вели солидаристы. Также союз, как и любая другая партия (кроме НСДАП), был запрещен на территории рейха. Кроме того, помимо собственно агитации члены союза передавали проездные документы служащих Зондерштаба (marschbefehl), позволяющие ездить по заранее заданным маршрутам по оккупированной территории Советского Союза, своим сопартийцам, не являющимся сотрудниками Хольмстона-Смысловского. Поэтому глава новопоколенцев Байдалаков в шутку называл Зондерштаб «наше рейзбюро» (от нем. Reisebtiro — бюро путешествий). НТСНП занимался и прямой уголовщиной. Члены союза (и одновременно сотрудники Зондерштаба) пополняли свой бюджет посредством спекуляций. Член НТСНП Юрий Изместьев описал механизмы одной из таких афер: «В 1943 г. у руководителей союза возникла мысль о необходимости создания союзной материальной базы. Работа в Sonderstab'e давала известную возможность осуществления этого дела. Я решил воспользоваться этим. Официальный курс оккупационной немецкой марки в Польше равнялся двум злотым, а на чёрной бирже — четырём-пяти злотым. Агенты нашего штаба, едучи на территорию оккупированной России, получали деньги в злотых, которые им обменивали на оккупационные марки при переезде границы. Я узнал, что этот обмен можно производить дважды — и на границе, и в Варшаве.

Я брал у едущих в Россию проездные документы и с ними отправлялся в соответствующий “амт”, менял там злотые на остмарки и возвращал злотые едущим, которые на границе меняли их на остмарки. На заработанные таким образом деньги покупались золотые монеты и разные золотые вещицы, которые переправлялись в наш центр в Берлин. Хранились они у нашего казначея Гракова (Александра Гракова. — А. М). Впоследствии я пересылал Гракову золото из Минска».

Возможно, подобная деятельность и не привела бы к росту напряженности (по некоторым свидетельствам, и сам фон Регенау был не чужд махинаций на черном рынке), если бы глава Зондерштаба не перехватил письмо члена болгарского отделения НТСНП Виктора Заприева, в котором руководство партии требовало установить контроль над Хольмстоном-Смысловским и его организацией. Последнее косвенно вынужден был признать и Виктор Байдалаков, когда после войны вспоминал, что с целью подчинить себе партизанские отряды НТСНП было «решено использовать немецкую службу по борьбе с партизанским движением, возглавляемую… майором Регенау». В качестве второй причины он называл стремление Хольмстона-Смысловского «овладеть ценными молодыми кадрами союза, отрезав их от руководства». Также, как пишет Александр Окороков, Хольмстон-Смысловскому было известно о беседе Байдалакова с офицером японской разведки капитаном Накагава, в которой руководитель союза говорил о двойной игре по отношению к руководству Зондерштаба. Последнее были вынуждены признать и сами члены НТС. О том, что солидаристы использовали Зондерштаб для прикрытия, пишет и Кирилл Александров.

Конфликт разрешился парадоксальным образом. Арест Хольмстона-Смысловского привел к частичному или полному роспуску структур его подразделений, в том числе штаба, в котором служили многие члены НТСНП, или же их сокращению. После освобождения фон Регенау просто не включил нелояльных себе членов союза в 1-ю РИА. Правда, немногим меньше месяца спустя после ареста главы Зондерштаба 23 декабря в районе площади Старо Място неизвестными был застрелен Александр Вюрглер.

Об обстоятельствах его гибели есть разные версии. Автор настоящей книги склоняется к версии, что Вюрглер был застрелен сотрудниками гестапо, так как судебное преследование гражданина нейтральной Швейцарии (каковым являлся убитый) не было выгодно рейху. Официальная версия о причастности к покушению сил польского Сопротивления сомнительна, так как все удачные акции «боювок» использовались аковцами в качестве пропаганды. Как ни парадоксально, но не было смысла ликвидировать Вюрглера и Хольмстону-Смысловскому. Во-первых, у него на руках и так были доказательства, неопровержимо свидетельствовавшие о двойной игре солидаристов. Во-вторых, убийство наталкивало на предположение об устранении главой Зондерштаба неудобного «свидетеля» или «соучастника».

* * *

Несмотря на регулярные пополнения Зондерштабом власовской армии взятыми в плен перебежчиками, отношения Хольмстона-Смысловского и Власова были неоднозначными (по мнению некоторых сотрудников Зондерштаба и самого командующего 1-й РНА, одной из причин ареста последнего был отказ подписать Смоленское воззвание). Вместе с тем, думается, все же и не столь напряженными для главы РОА, как с другим ветераном Гражданской войны, генералом Петром Красновым. Хотя объединения двух армий так и не произошло.

Вот как описывал свои встречи с Власовым сам Хольмстон-Смысловский.

Первое свидание состоялось по поручению ОКН, как вспоминал фон Регенау, в конце 1942 года в охотничьем домике, вблизи некоего города Н. в Восточной Пруссии. «Мы поговорили около 2-х часов. Разговор, как принято говорить, совершенно не клеится. Власов, — он был тогда в форме советского генерала и, если память мне не изменяет, в лампасах, но без погон. Я же — в форме немецкого полковника. Власов говорил со мной с тем хорошо укрытым недоверием, с каким привыкли говорить подсоветские люди, прошедшие полную школу революционного коммунизма. Старался больше слушать, чем высказывать свое собственное мнение. В моей манере говорить, как он мне потом сказал, была сдержанность и обдуманность каждого слова, воспитанная суровой дисциплиной германского генерального штаба. Я приехал слушать Власова, а не говорить сам. Он же не хотел говорить, а только слушал, а потому, как я уже сказал, в течение нашего первого двухчасового свидания мы так и не смогли найти общего языка. Власов сухо, очень сухо относился к возможности говорить с кем-нибудь, кто носил германскую форму и, конечно, с особенным подозрением, если носящий эту форму был по происхождению русским».

Воспоминания Хольмстона-Смысловского подтверждаются и мемуарами подполковника вермахта, бывшего военного атташе в СССР Владимира Шубута, сопровождавшего Власова в первой половине 1943 года в поездке по тыловым районам группы армий «Центр»: «Так как он, многолетний воспитанник советской системы, заподозрил во мне надзирателя… он говорил со мной сдержанно, что меня ничуть не удивило». Правда, в отличие от разговора с главой Зондерштаба, общение генерал-лейтенанта и Шубута приняло доверительные формы: «чем больше Власов узнавал о моем опыте и моем отношении к русским людям, тем сильнее улетучивалось начальное недоверие. Вскоре он отбросил свою сдержанность, и мы совершенно открыто говорили о необходимых ограничениях (инструкции. — А.М.), которые нельзя упускать из виду во время предстоящей поездки».

С сожалением отмечал Хольмстон-Смысловский и сложность преодолеть или хотя бы отчасти изменить советское поведение пленного генерала и все связанные с ним стереотипы и клише, хотя, пожалуй, не меньшую роль при первой встрече сыграли и аналогичные комплексы его самого, что, впрочем, признавал и сам мемуарист. «У генерала Власова во всем еще сказывалась привычка на многое смотреть сквозь очки советского воспитания, а на немцев, как на исторических врагов России. Мне чрезвычайно трудно было перейти Рубикон не столько русско-немецкий, сколько бело-красный. Мысль, что я говорю с крупным советским генералом, в молодости воевавшим против нас, белых, сыгравшим большую или меньшую роль в причине нашего великого исхода и 22-летний эмиграции, а потом долго и успешно строившим Советскую армию, — мысль эта камнем стояла поперек горла и мне было очень трудно взять себя в руки и скользить по той объективной политической плоскости, по которой мне было приказано. Мы оба пробовали и хотели, но нам это ни в какой мере не удалось. Мы расстались еще суше, чем встретились, и несколько месяцев об этом свидании не думали, тем более, что носило оно исключительно секретный и военный характер. Власов, прощаясь со мной очень вежливо, думал: что же в конце концов хотел от него узнать этот полковник и где же кончается его германский мундир и начинается русское сердце? А я унес с собой горечь неудавшегося выполнения задачи и неразрешенную проблему: как глубоко сидит во Власове пройденная им коммунистическая школа и где же начинается его русская душа?». По мнению главы Зондерштаба, несмотря на неудачу, разговор все же определил до известной степени взаимоотношения Власова с вермахтом. Это уже впоследствии, вспоминал Хольмстон-Смысловский, генерал, установив контакт с политическими кругами Германии, начал строить свое освободительное движение, непосредственно опираясь на германское правительство.

Было бы ошибочным заключить, как это сделал офицер охраны главы РОА Тихон Туманов, что эмигрантов Власов «не больно жаловал». Вернее говорить о «переходном периоде», когда за довольно короткое время генерал преодолел советские стереотипы в отношении своих бывших противников по Гражданской войне. Также расхождения могли быть обусловлены серьезными политическими разногласиями, как это произошло с майором вермахта Игорем Соломоновским, для которого Власов оставался «сталинским генералом и предателем».

Важно иметь в виду, что тогда же, во второй половине 1942 года, вскоре после переезда Власова в Берлин произошло его знакомство с другим эмигрантом первой волны, Игорем Новосильцевым, сыном полковника белой армии, «быховского узника» и общественного деятеля Леонида Новосильцева. В отличие от Хольмстона-Смысловского, с ним отношения сложились сразу же. В первый же день (а точнее ночь, согласно мемуарам Новосильцева, встреча затянулась допоздна, и генерал заночевал в его комнате) они перешли на «ты». Новосильцев вспоминал: «Я хорошо помню, как Андрей Андреевич, который очень скоро начал мне говорить “ты” — меня это не удивило — сказал: “Не туши свет, мы будем разговаривать”. И всю ночь до утра мы проговорили. Сначала Андрей Андреевич меня “прощупывал”. Он хотел знать, с кем он имеет дело. Я Андрею Андреевичу подробно все рассказал. Всю свою жизнь. Когда у нас начался разговор, как говорится, на щекотливые темы, я сказал Андрею Андреевичу, что сейчас, если мы будем разговаривать на эти темы, то самое важное: имеет ли он ко мне доверие или нет? Я помню хорошо, как Андрей Андреевич высунул руку из-под одеяла: “Давай, говорит, руку пожмем, будем друзьями. Ты русский и я русский, мы сговоримся”. И он меня спросил: “А ты в победу немецкую веришь?”… Я Андрею Андреевичу сказал, что выиграть битву можно, но выиграть мир Германия не сможет. На это Андрей Андреевич мне тогда ответил: “Вот это для нас и есть самое лучшее”».

В последующем, как уже отмечалось, Новосильцев по настоянию Власова возглавил отдел культуры КОНР. И это при том, что их политические взгляды во многом разнились. Мемуарист сожалел, что «Андрея Андреевича очень огорчало, что у нас было очень много разногласий. Он не был монархистом. Не мечтал ни о какой реставрации». Да и со многими другими белыми эмигрантами отношения складывались если и не дружескими, то вполне профессиональными. Полковник Константин Кромиади руководил личной канцелярией Власова, последний командир «дроздов» генерал-майор Антон Туркул был по непосредственному распоряжению главы РОА включен в состав вооруженных сил, а 17 декабря его кооптировали в члены КОНРа, несмотря на энергичные протесты начальника штаба ВС КОНР генерал-майора Федора Трухина: «это личность очень одиозная, его знает почти вся Россия по боям и рейдам в период Гражданской войны». Тогда же, в декабре, после личной встречи с Власовым вошел в резерв ВС КОНР, как уже писалось ранее, глава Особого совещания при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России генерал от кавалерии Абрам Драгомиров. Одним из последних решений КОНРа было введение в свой состав генерал-майора врангелевской армии Алексея фон Лампе, так же, как и Драгомиров, зачисленного в резерв власовской армии. В разговоре с уже упоминавшемся Билимовичем Власов так сформулировал свое отношение к эмиграции: «для меня, конечно, безразлично… кто со мной сотрудничает — монархист или республиканец — лишь бы он был прежде всего русским, не в расовом, разумеется, смысле, а в государственном».

Подобные действия, принятые руководством КОНР в конце войны, опровергают утверждение Иоахима Хоффманна будто «к 1945 году можно говорить уже о намеренном оттеснении старых эмигрантов».

Одновременно следует иметь в виду, что и власовцы, и белогвардейцы осознавали риск обвинения в реставрации со стороны советской пропаганды, в случае, если в руководство РОД войдут известные деятели эмиграции или Белого движения. Подобные опасения не были безосновательны, так как до 1942 года советская пропаганда эксплуатировала тему восстановления монархии, а до 1943-го — возвращения помещиков. Поэтому, по ироничному предложению Василия Малышкина руководством считалось необходимым «спрятать наших “белобандитов”».

Хотя, конечно, напряженность между эмигрантами и недавними подсоветскими коллаборантами сохранялась. Она была вызвана взаимным непониманием. Часть власовцев всю вину за приход к власти коммунистов возлагала на политическую элиту российской империи. В свою очередь имело место и недостаточное знание со стороны эмигрантов культуры СССР.

Вторая встреча Хольмстона-Смысловского и Власова произошла между 30 апреля — 10 мая 1943 года, во время посещения главой РОА тыловых районов группы армий «Север».

По мнению фон Регенау, «она была более продуктивной, хотя лишь отчасти удачной. На этот раз, после хорошего ужина, мы проговорили до 4-х часов утра. Разговор с официального тона сорвался следующим эпизодом. Власов долго и интересно рассказывал мне о некоторых своих боевых операциях против немцев и, увлекшись, показывая на карте ход боя, воскликнул: “Вот здесь мы вам здорово наклали!”

“Кому вам?” — спросил я холодно. “Ну, конечно, немцам”, — ответил генерал. “Ах, так? Значит, вы — коммунисты — разбили здесь кровавых фашистов?” Андрей Андреевич спохватился и рассмеялся. “Нет, я думаю иначе, — сказал он, — здесь русские разбили немцев”. “Русские всегда были непобедимы!” — возразил я. “Ну, ясно!” — сказал Власов, и мы, оставив фашистско-коммунистическую тему, перешли на чисто русскую и, таким образом, нашли язык, который позволил нам весьма интересно проговорить всю ночь. Власов говорил некрасиво, но удивительно просто и, я бы сказал, очень ясно. Много было логики и веры в то, о чем он говорил. Власов не любил пустословить и говорить вот так, зря, на любые темы. Он брал жизнь и относился к исполнению своего долга весьма серьезно. Рассказывал только то, что, по его мнению, засуживало внимания, и задерживался только на тех темах, которые его интересовали или в которых, по его личному убеждению, он хорошо разбирался. Там, где он не чувствовал себя компетентным, он избегал задерживаться и переходил на другую тему. Зато там, где он считал себя специалистом, он говорил весьма интересно, авторитетно и с большим знанием дела».

Следует отметить, что не все мемуаристы разделяли подобные точки зрения Хольмстона-Смысловского о Власове. Журналисту Александру Казанцеву не казалось, что генерал говорил «некрасиво»: «Власов много рассказывает о Китае, о Чан Кайши, о встречах со Сталиным в Кремле, куда он был вызван в тяжелые для Москвы дни, о боях на окраине столицы и о том, как скованная морозом немецкая армия под ударами сибирских дивизий покатилась от Москвы на запад. Рассказывает он мастерски, и есть рассказы, которые могли бы сделать честь профессиональным чтецам и артистам». Высоко оценивали ораторские способности генерала Николай Старицкий и Константин Кромиади. Старицкий писал: «Говорил Власов образным и ясным языком, с искренним чувством, но без пафоса. Это не был пропагандный монолог, бьющий на эффект, а деловой доклад, рисующий создающуюся обстановку. Лишь в заключительной части его речи почувствовалась горечь и страстность». В свою очередь Кромиади обращал внимание на то, что «Власов обладал незаурядным даром речи, говорил просто и доходчиво, и знал хорошо историю России, нравы и обычаи народов, часто в своих выступлениях пользовался примерами исторического и бытового порядка, что делало его речь красочной и убедительной».

Что же касается переходов на темы, то, по мнению Богатырчука, Власов умел быстро ориентироваться «в самых сложных вопросах, даже в том случае, если он не имел с ними предварительного знакомства».

По мнению фон Регенау, у Власова «чувствовалась хорошая военная и политическая школа, а также навык разбираться в крупных вопросах, в особенности в вопросах организационного характера. Он был, безусловно, прекрасным организатором и отлично знал военное дело. Ему, конечно, трудно было разобраться во всей сложности немецкого государственного аппарата, да и в общей политической обстановке. Взаимоотношения между отдельными западными державами были ему неизвестны и малопонятны. В этом отношении сидение “за чертополохом” сказывалось на каждом шагу».

Но полной искренности опять не возникло. Хольмстон-Смысловский не смог растопить весь лед, а Власов в свою очередь не чувствовал в себе достаточного доверия к собеседнику. Тем более, что «многое, о чем я говорил ему, его искренне удивляло, а многому он просто не поверил… Чувствовалось, однако, что он все больше и больше сбрасывает с себя “премудрости” политграмоты и начинает вставать во весь свой большой русский рост. Одной из характерных черт Власова была чисто русская способность глубокого анализа. Власов был русским, насквозь русским. Плоть и кровь русского хлебопашца, а потому он не только знал, но понимал и чувствовал чаяния и нужды русского народа удивительно ясно, больше того — резко. Революция и партия, конечно, наложили на него сильный отпечаток. Он плохо разбирался в вопросах государственной стратегии и исторической политики. История тысячелетий динамики российского народа была совершенно чужда ему и ему, безусловно, нужно было бы побывать в Европе, чтобы на многое взглянуть иначе, значительно шире, глубже и с иной точки зрения. Проще — он не знал жизни по ту сторону “чертополоха”, то есть политических, военных, социальных и исторических взаимоотношений, а также техники и метода западной дипломатии. В военном отношении он был превосходный тактик, но не глубокий стратег. Ему нужно было бы еще поучиться, чтобы проникнуть в “тайну магии” вышеупомянутых наук и вопросов, а также русских исторических задач, геополитических законов и доктрин государственной стратегии. Зато, повторяю, во всех иных вопросах, касающихся тактики военного дела, организации, политической сноровки, понимания психологии народов России, их быта и стремлений — Власов безусловно стоял на высоте того исторического задания, которое ему пришлось выполнять. Психологически он “разгрызал” людей замечательно и, например, мне он указал на целый ряд моих личных недочетов, которых я сам в себе не замечал. В этом отношении я был ему очень благодарен, ибо впоследствии, когда мне пришлось формировать 1-ю Русскую армию (1-я Русская национальная армия. — А. М), и ко мне пришло приблизительно 20% старых, а 80% новых, критика генерала Власова моей психологии мне пригодилась.

“Вы, полковник, широко охватываете стратегические и государственные вопросы, — говорил генерал Власов, — но вы слишком узко сидите в казарме. Я верю вам, что вы любите Россию, вернее, вы влюблены в ее историю, но вам слишком импонирует германская сила и германский удар. Вы не хотите понять, что русского вопроса нельзя разрешить войною или ударом даже 50-ти прекрасных броневых дивизий. Его можно разрешить только продолжением народной революции, то есть тем, чего вы так не любите и мысль о чем приводит вас в содрогание.

Вы мечтаете о возрождении России, но прежде всего вы думаете о возрождении марсового поля, красивых полков, крепкой казармы и славы старых знамен. А потом уже вы думаете о воле народа, о государственном образе правления, о парламенте и о проведении всех тех хозяйственных и социальных реформ, которые так необходимы нашему измученному народу.

Вы — солдат не только по профессии, но и по натуре, да еще развращенный прусским милитаризмом. Я тоже солдат, но только по профессии, а не по натуре и не вышел, как вы, из сугубо военной касты. Я не оторвался от поля и от фабрики, и все это — для меня живое тело, а для вас — это только изучаемая абстракция”.

Я не хочу утомлять читателя его дальнейшими, чрезвычайно для меня интересными выводами. Но, повторяю, этот ночной разговор на нас обоих произвел большое впечатление. Я не остался в долгу и говорил ему о его недостатках.

“Вы не были вне Советской России и вам непонятна европейская обстановка и западные методы работы. Революция России не нужна. Она от всех этих социалистических экспериментов устала. Партизанщиной и восстанием вы ничего не сделаете. На Запад также мало надежды, как и на розенберговскую политику».

Приводил Хольмстон-Смысловский и ответные возражения своего визави: «генерал Власов не соглашался со мной. Он считал, что РОА — это только точка опоры: для национально-революционного пожара, для организации крупнейшего партизанского движения, саботажа и новой гражданской войны. Нельзя допускать немцев слишком глубоко в Россию.

“Вы поймите, — говорил он, — что мы живем в эпоху не профессиональных войн, а революционных движений. Народ — это не статист, а активный участник исторических событий”. Я не соглашался с ним. И пробовал доказать ему, что личности делают историю. Толпа остается всегда толпою и, в конце концов, идет за победителем. Андрей Андреевич возмущался.

“Позвольте, — говорил он, — ведь вот, большевики победили, однако русский народ не воспринял коммунизма”. “Воспринял или не воспринял, а потом изжил — все это не играет никакой роли.

Исторический факт налицо, что в Москве сидит коммунистическое правительство и управляет двухсотмиллионной массой”, — возражал я.

“Вы слишком заражены германским фюрерпринципом”, — нападал Власов.

“А вы, генерал, слишком тонете в доктринах революции”, — парировал я».

Важным в споре был и вопрос о роли Германии в военном и послевоенном устройстве России. Фон Регенау утверждал: «Победа германских армий должна привести нас в Москву и постепенно передать власть в наши руки. Немцам, даже после частичного разгрома Советской России, долго придется воевать против англосаксонского мира. Время будет работать в нашу пользу, и им будет не до нас. Наше значение, как союзника, будет возрастать, и мы получим полную свободу политического действия».

Следует учесть, что, хотя Хольмстон-Смысловский и не строил никаких иллюзий по поводу национал-социализма, его позиция «покоилась на следующих основаниях:

Русский народ не может сбросить с себя коммунистического ига без посторонней внешней военной помощи. Каждый русский военный эмигрант должен принять участие в вооруженном столкновении Германии с СССР, несмотря на цели, преследуемые германской политикой.

Германская армия на своих штыках не несет России национального правительства, но зато несет уничтожение советской власти, которая уже 24 года убивает тело и дух русского народа. Биологическая сила русского народа, по сравнению с тою же силой германского народа, настолько велика, что нам, русским, не приходится опасаться, что немцы нас проглотят и переварят».

Следует отметить, что подобного мнения придерживался и Власов. Гауптман СА Сергей Фрелих вспоминал слова генерала: «Территория России равна 22 миллионам квадратных километров. И это нужно завоевать! И это должно превратиться в немецкую колонию! Давайте проделаем простое арифметическое действие. Для господства над этой землей потребуется в среднем по одному солдату или полицейскому на квадратный километр. Как может Германия выделить такую военную силу для постоянной оккупационной службы? А вот и другой вариант “великого полководца”: довести войну до Урала и установить там еще невиданное в истории положение — “ни мир, ни война”. Этот вариант абсурден и наивен. Если Гитлер не пошлет свои танки в Сибирь, то вскоре по велению логики ему придется ожидать удара оттуда. Хочет ли он этого или нет, но его победы кончатся смертью». Схожие надежды разделяли и другие коллаборанты. Бывший военный инженер, майор РККА Петр Палий, ставший в конце 1944 года майором ВС КОНР, вспоминал: «опасения, что гитлеровская Германия будет доминирующей силой в формировании жизни России после падения советской системы, нам казались нелепо смешными, просто из сопоставления размеров территории и количества населения этих двух стран;>. А офицер полка СС «Варяг» Николай Чухнов писал, что тогда создавалось впечатление, что «немцы, несомненно, победят советскую власть, но вряд ли осилят русский народ, который, в случае надобности, скорее справится с Германией, нежели с коммунистическим аппаратом принуждения».

Хотя в отношении роли Германии Хольмстон-Смысловский и Власов скорее сходились в оценках, «в конце концов, мы оба решили, что без водки этого дела не разберешь, и, уходя от Власова под утро, я чувствовал, как говорят моряки, что слишком ложусь на борт, но что Андрей Андреевич Власов, безусловно, большой и умный человек. Часто потом, вспоминая наш интересный разговор, я думал: прав ли Власов, что Белое движение захлебнулось от того, что не сумело продолжить революции Керенского против активно выступившего большевизма, или был прав я, когда доказывал ему, что Белое движение проиграло, ибо в критический момент на решающем Орловском операционном направлении генералу Деникину не хватило десяти хороших дивизий? Ведь были в Советской России потом всевозможные восстания и народные движения? — Все они также окончились полной неудачей».

Следует отметить, что высказанные на этот раз замечания Власова, судя по всему, не остались без внимания. В послевоенном творчестве фон Регенау поднял вопрос о «военной политике» как определенной оппозиции обычной дипломатии, которую обвинял в лицемерии и двойных стандартах и экономическим интересам. Также он много писал и о «малой» (партизанской) войне, четко увязывая ее причины с политическими (в том числе и революционными) факторами (монография «Война и политика», 1957 г.). Впрочем, в последнем случае основную роль сыграли не столько беседы с генерал-лейтенантом, сколько личный опыт контрпартизанских действий. Правда, «развращенность прусским милитаризмом» все же осталась. В том числе и идеализация вермахта. Так, например, в статье «От тактических побед — к стратегическому поражению» фон Регенау в числе прочего писал о «сознательном, прекрасно обученном и в военном отношении глубоко понимающем свой маневр германском солдате», которого «вел высокообразованный и с большим боевым опытом офицер». Армии вермахта «были скованы железной прусской дисциплиной, и командовали ими лучшие генералы мира». Правда, Хольмстон-Смысловский оговаривался: «я, как солдат, родился в рядах российской императорской гвардии, но созревал в германском генеральном штабе. Этому штабу я благодарен за большую военную школу, которую мне пришлось пройти в моей жизни». Одновременно генерал-майор подчеркивал: «Меня упрекают в том, что я германофил. В ответ на это я со всей решительностью подчеркиваю, что я, прежде всего и до самого конца, только русофил».

Изменился и взгляд на причины поражения белых в Гражданской войне. Не соглашаясь с Власовым в оценке роли Керенского, он признавал, что без политической программы выигрыш белогвардейцев был невозможен, даже при «целой цепи блестящих тактических побед». В частности, генерал-майор писал: «благодаря полному непониманию главным командованием духа времени, процесса революции, психологии воюющей русской нации, государственно-стратегических целей войны и политических задач, начался оперативный отход, который привел нас к полному стратегическому поражению… Армия шла без политико-идеологической души, а главное командование воевало без конкретной формулировки государственно-стратегических целей войны».

Одновременно, и командующий ВС КОНР, похоже, очень внимательно принял все слова в свой адрес со стороны главы Зондерштаба. По крайней мере, его политическая эволюция шла от левого спектра политической мысли в сторону центра.

Вместе с тем, несмотря на разногласия, в этот период Хольмстон-Смысловский продолжал исправно поставлять бойцов в Русскую освободительную армию из советских партизан, перевербованных его зондерштабами. Правда, и руководство власовцев не оставалась в долгу. Выпускники Дабендорфской школы пропагандистов РОА в дальнейшем могли служить и в Зондерштабе. Так, Алексей Бабниц-кий по окончании школы служил у Хольмстона-Смысловского, а после расформирования Зондерштаба вернулся в РОА.

Размышляя о последней встрече уже с председателем КОНРа, Хольмстон-Смысловский не упоминал о причинах вновь возникшего напряжения между двумя генералами, которое никак не вытекало из вполне дружеских пикировок предшествующего общения. Вряд ли фон Регенау не знал, скорее он не хотел говорить, что на встрече с Гиммлером Власов, в соответствии с советской традицией использования административного ресурса, настаивал на подчинении себе всех «русских» формирований вермахта и ваффен СС. Поэтому, думается, Иоахим Хоффманн ошибался, когда писал, что никаких шагов к объединению между 1-й РИА и ВС КОНР не предпринималось.

Хольмстон-Смысловский вспоминал, что «третье свидание с Власовым состоялось в одной из пригородных вилл Берлина в конце 1944 года. Мы не виделись больше года и взаимоотношения испортились, как принято говорить, вконец. Мы были разные люди и по характеру и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально-противоположных школах, а потому вполне понятно, что нашим врагам, вернее, друзьям, легко было начать грязнейшую интригу и вырыть между нами, как потом оказалось, непроходимую пропасть. Свидание это тщательно подготовлялось начальником штаба Власова генералом Трухиным и командиром 3-й формирующейся дивизии генералом Шаповаловым. С Федором Ивановичем Трухиным меня связывало старое знакомство. Я был первым офицером, который допрашивал его в штабе немецкого северного фронта… (группы армий “Север”. — А. М.) после того, как он был взят в плен, будучи в Советской армии начальником штаба ПрибОВО (Трухин занимал должность заместителя начальника штаба Северо-западного фронта, в который был развернут Прибалтийский особый военный округ. — А. М). Мне удалось значительно облегчить его участь и помочь ему в тех условиях, которые помогли ему выйти на свободу. Этого он не забыл. С генералом Шаповаловым судьба нас столкнула в бытность мою командиром дивизии… Он, тогда еще полковник, был моим начальником штаба». После расформирования дивизии, связанного с арестом Хольмстона-Смысловского, «Шаповалов перешел, после долгих переговоров, в РОА и на некоторое время сделался моим ярым противником, однако, год спустя, когда я начал формировать 1-ю Национальную армию, он пережил гнев на милость и стал упорно проситься ко мне обратно, засыпая меня “политически-любовными” письмами, которые и до сих пор сохранились у меня. В конце концов работа Трухина и Шаповалова увенчалась успехом, и, больше чем после годового перерыва, Власов согласился на встречу со мной. Разговор продолжался около 4-х часов. В это время Освободительное движение достигало своего апогея, а Власов был в зените своей славы. Вопрос шел о слиянии формирующейся 1-й Армии с РОА и о назначении меня на должность начальника штаба Русских освободительных армий. 1-я Русская армия, переформировываясь в 1-й корпус, перешла бы в командование генерала Трухина. 2-й корпус должны были составить первая и вторая дивизии РОА. 3-й корпус предполагалось развернуть из Русского охранного корпуса… и 3-й дивизии генерала Шаповалова. Мы не сговорились.

Сегодня, когда я пишу эти заметки для истории, я считаю своим долгом передать чистую правду, даже тогда, когда она сможет сделаться обвинительным актом против покойного Власова или, вернее, против меня самого. Я знаю, что всем не угодишь…

Мы не сговорились и расстались очень сухо с оттенком неприязненности. Не сговорились мы по трем следующим вопросам:

По вопросу политическому — я не разделял его взглядов и выдвинутой им программы в так называемом Пражском манифесте. Мне казалось, что с этим идти в Россию нельзя. Она сильно устала от всяких социалистических экспериментов, и что лучше всего вести исключительно военную акцию, не предрешая никаких политических вопросов и не навязывая народу приготовленных в эмиграции программ и форм.

Второе. Я считал, что мы должны воевать только на Востоке. Беречь русскую кровь. Поэтому я был против того, чтобы генерал Власов написал воззвание, призывающее русских солдат бороться не только против коммунистического, но и против западно-капиталистического мира. Я считал, что этим он сжигал мосты к будущим разговорам с англосаксонцами.

Третий вопрос, на котором мы кардинально расходились — это было отношение РОА к Германии. Конечно, германская восточная политика была самоубийством. Это историческая правда, благодаря чему Германия проиграла войну. Наряду с этим я считал, что германская армия была нашим союзником, снабжавшим нас оружием, деньгами и военным снаряжением». Интересно, что оценка министерства Розенберга совпадала со взглядами Сталина. Хольмстон-Смысловский вспоминал, как Власов «объяснял автору: когда начался Восточный поход, в Кремле возникла определенная нервозность. Но после того как руководитель Советского Союза, Иосиф Сталин, был проинформирован о том, что немцы проводят “самоубийственную политику” в оккупированных вермахтом областях — немецкие комиссары видят в русских “унтерменшей”, он сказал: ″Теперь можно спокойно продолжать войну с немцами. Они ее уже проиграли!″».

Также фон Регенау не мог удовлетворять тот факт, что «войска Власова, в первую очередь, должны были служить целям пропаганды, чтобы разлагать боевой дух советских войск».

Хольмстон-Смысловский подчеркивал: «мне казалось, и я твердо стоял на той точке зрения, что мы, русские офицеры, должны быть лояльными по отношению к германской армии до конца. И вот тут наш разговор перешел в ту драматическую стадию, которая, как оказалось потом, сделалась “началом всех начал”, то есть привела генерала к тем оперативным решениям, эпилогом коих был удар — совместно с чешскими партизанами — по отступающим немецким дивизиям и результат — освобождение Праги.

Победоносная советская армия находилась в это время в двух переходах от власовских полков. Доведенный моим упорством почти до бешенства, Андрей Андреевич воскликнул: “Это преступление, русскому думать так, как думаете вы!” В ответ на это я встал и холодно заметил, что осуждению подлежат не мысли, а совершенные действия. Я отдаю на суд истории этот трагический финал нашего третьего свидания. Больше мы с Власовым не встретились».

Думается, в контексте подобных аргументов утверждение Кирилла Александрова, что Борис Смысловский «отказался от подчинения командованию частей КОНР, не получив удовлетворения собственных амбиций», представляется ошибочным. Вернее говорить о привнесении каждым «в идею вооруженной борьбы с коммунизмом своей индивидуальности», которая оказалась несовместима со взглядами потенциального союзника.

Одновременно факт неоднократных переговоров командующих, а также взаимная помощь в комплектовании и обучении личного состава опровергают и утверждения Хольмстона-Смысловского, изложенные в письме к Францу-Иосифу II, будто он не имел «ничего общего с Власовым или частями казаков».

Впрочем, ко времени последней встречи основной целью главы 1-й РНА стало стремление спасти собственные кадры. Армия Хольмстона-Смысловского 23 января 1945 года отошла из района Бреслау к Дрездену. Штаб из-за постоянных бомбардировок часто не имел связи с передовыми частями. Вскоре чинам 1-й РНА пришлось вновь эвакуироваться, на этот раз в район Плауэн. Особенно мощным был один из налетов в начале апреля, когда отступавшие колонны армии недосчитались половины своего состава. 18 апреля генерал собрал военный совет и объявил о своем решении интернироваться. Местом первоначальной концентрации армии был избран Мемминген. Возможно, оттуда планировался путь на северо-запад с целью сдачи англичанам. Но в ситуации «полного паралича путей сообщения» и опасности гибели эшелонов было решено прорываться через перевалы Тироля. Судя по всему, решение Хольмстона-Смысловского было согласовано с его непосредственным начальником, главой отдела военной разведки «Иностранные армии Востока» полковником Герхардом Весселем, сменившим 9 апреля 1945 года на этом посту генерал-майора Рейнхарда Гелена, и его начальником штаба подполковником Германом Бауном. Баун выдал фон Регенау «Удостоверение служебного передвижения», согласно которому армия Хольмстона-Смысловского ведет «спешное служебное передвижение в секретных целях», а как часть, принадлежащая к армейской разведке, не может быть привлечена постоянно или временно к выполнению других заданий. Оно было действительно с 2 по 26 мая.

В эти дни имел место еще один телефонный разговор с Власовым из штаба ОКН, о котором позже вспоминал Хольмстон-Смысловский, предварительно подробно остановившись на обстановке, предшествовавшей беседе.

«Апрель 1945 года. Трагические дни германской ставки. Я приехал получать последние распоряжения. Это было мое последнее посещение мозга германской армии. Трудно было узнать еще так недавно гордый и полный строгого порядка немецкий генеральный штаб. Страшная подавленность и гробовое уныние царило теперь в его стенах. Работа шла по инерции, как хорошо заведенная машина, но я не узнавал моих товарищей по оружию, еще вчера полных энергии генштабистов. Атмосфера смерти и исторической катастрофы висела в воздухе. Чувствовалось, как будто вы присутствуете на своем собственном погребении.

Я получил приказы о передаче в мою армию Русского корпуса… и 3-й дивизии РОА генерала Шаповалова». Не совсем понятно, о каком подчинении идет речь. Как уже отмечалось, Русский корпус еще в январе 1945 года вошел в состав ВС КОНР. Косвенно это подтверждается ответной репликой Власова: «Поздно. Я командую сейчас всеми русскими частями». По мнению Ивана Грибкова, Дмитрия Жукова и Ивана Ковтуна, генерал посредством своих связей в ОКН, при помощи Гелена, переподчинил эти соединения. В свою очередь Сергей Каширин утверждал, что решение о включении корпуса и 3-й дивизии в состав 1-й РНА было принято ОКН еще в момент создания армии в марте 1945 года.

Представляется, это было оперативное подчинение, которое было обусловлено только одной мыслью: «Надо было спасать все, что еще можно было спасти. Положение было критическое. Я принял решение пробиваться на запад и уходить в нейтральную Швейцарию». Хотя нельзя исключать и прагматического расчета: по мнению Сергея Дробязко, включая в состав 1-й РНА части Штейфона и Шаповалова, Хольмстон-Смысловский рассчитывал развернуть свою армию, увеличив ее на 15 000–16 000 тысяч бойцов, то есть примерно в 3,5 раза.

Кстати, и некоторые власовцы в это время считали, что нужно «держаться ближе к швейцарской границе». Подобные планы разрабатывались руководством Главного управления казачьих войск в отношении Казачьего стана в январе 1945 года.

Хольмстон-Смысловский писал, что «выполняя мои директивы, мой начальник штаба, генерального штаба полковник Ряснянский, повел кадры 1-й Русской национальной армии в направлении на Мемминген. Туда же я решил направить и переданный мне Русский корпус. Установить телефонную связь с немецким штабом того района, где находился Русский корпус, не было никакой возможности, а поэтому я, по совету Ставки, выслал нарочного курьера. Капитан С. выехал, снабженный приказом и специальным предписанием немецким штабам не препятствовать движению корпуса и дать ему возможность выйти из боя, если он находится на линии огня.

Генерал Штейфон унес с собою в могилу тайну: получил он или не получил этот приказ, который, если бы был выполнен, то, конечно, судьба этого доблестного офицерства решилась бы совершенно иначе». Непонятно, что подразумевает командующий 1-й РНА под словом «иначе». Никто из корпусников не был депортирован в СССР.

Хольмстон-Смысловский вспоминал, как «в Энгентритте, в районе города Меммингена, мы ждали подхода корпуса 10 дней и 26-го апреля, вследствие сложившейся обстановки, двинулись в направлении Фельдкирха. Кадры моей армии под общим руководством полковника Ряснянского, имея во главе полковника Соболева, в полном порядке перешли Альпы и, миновав заградительные отряды СС, вышли в долину Боденского озера. 30-го апреля полковник Ряснянский вошел в Фельдкирх.

Я, ночью обогнав двигающиеся колонны, прибыл в город утром и в тот же день вступил в непосредственное командование вверенной мне армии.

Приехавши, я получил сведения о трагедии, разыгравшейся с дивизией генерала Шаповалова. Он получил два совершенно противоположных приказа.

Первый, от Власова, двигаться из района Вангена, где он тогда находился, через Фюссен в направлении на восток, то есть в Чехословакию, и второй, от меня, приказывающий ему немедленно идти на юг, в Фельдкирх, на соединение с колоннами полковника Ряснянского. Шаповалов очутился в тяжелом положении. Письменного приказа о переходе в мое подчинение он ждал, но получил только радиограмму, а потому, продолжая выполнять директиву Власова, пошел на восток, то есть к своему трагическому концу. В районе Кемптена произошла встреча его колонн, двигавшихся на восток, с нашими, двигавшимися на запад. Здесь я должен отметить исторический факт совершенно противоположного характера, а именно — спасения кадров РОВСа, около 2500 человек. Вся честь спасения этих кадров принадлежит и тогдашнему возглавителю генерального штаба генералу фон Лампе.

В конце марте, когда штаб моей армии находился еще в Воль-хаузене, ко мне приехал фон Лампе и после коротких переговоров, желая спасти кадры, предоставил их в мое распоряжение, а сам решил подчиниться мне, несмотря на свое старшинство. Я понял его и принял его предложение.

Чинам РОВСа был указан маршрут и выданы соответствующие проездные бумаги. Мне было легко сделать это, ибо в это время я был командующим отдельной армии, непосредственно подчиненной немецкой Главной квартире (ОКН. — А. М.), но генерал проявил полное понимание обстановки, большое гражданское мужество и отсутствие всякого эгоизма».

Причина столь странного на первый взгляд поступка фон Лампе, состоящего на момент отдания приказа о включении чинов ОРВС в состав 1-й РИА во власовской армии, была, очевидно, связана со стремлением спасти кадры союза, не включенные в состав ВС КОНР от мобилизации в фольксштурм.

Хольмстон-Смысловский писал, «я отклонился от непосредственной передачи моего последнего разговора с генералом Власовым, но я хотел осветить для будущего историка и эту страницу минувших дней. По понятным причинам об этих событиях до сих пор было очень скупо написано. Перейдем теперь снова к концу апреля и к моей предпоследней поездке в главную немецкую квартиру. На основании записок я точно воспроизвожу последний, поистине трагический разговор со ставкой генерала Власова.

— У аппарата генерал Хольмстон. Хочу спешно говорить с генералом Власовым.

— Здесь генерал Трухин. Я вас слушаю. Здравствуйте. Генерал Власов подойти к аппарату не может. У него важное совещание.

— Здравствуйте. Скажите, вам известна обстановка? Если известна, то что вы намерены делать?

— Да. Мы двигаемся, согласно приказу главнокомандующего, в Чехословакию. Предполагаем совместно с чехами организовать фронт и ждать подхода американцев.

— Это безрассудно. Вспомните Колчака. Вы должны знать, что на Западном фронте были взяты тысячи пленных в форме РОА.

— Хорошо. А что вы предполагаете делать?

— Я иду на юго-запад, к нейтральной границе. Буду пытаться перейти швейцарскую границу. Мне переданы Русский корпус и Шаповалов.

— Шаповалову приказано идти на соединение с нами.

— Моя директива прямо противоположна.

— Подождите, я доложу главнокомандующему.

— У аппарата генерал Власов. Трухин передал мне разговор с вами. Кто отдал приказ о передаче вам 3-й дивизии?

— Германская главная квартира.

— Поздно. Я командую сейчас всеми русскими частями, и в этот исторический момент они должны исполнять только мои приказы.

— Разрешите доложить, что обстановка требует изменения ваших директив. Идти на восток — это безумие. Я, во всяком случае, иду на запад.

— Вы генерал вермахта и можете делать что вам угодно. До свидания. — Власов отошел от аппарата. Колонны РОА двинулись на восток».

Подводя итоги, Хольмстон-Смысловский писал: «вопрос — живем ли мы в эпоху, когда надо вести войну при поддержке политики или политику при поддержке бронированного кулака — этот вопрос разрешила сама жизнь. Над ним теперь нечего философствовать. Я должен откровенно признаться, что генерал Власов был во многом прав». Прав был Власов и в своей стратегии во время войны. «Расчет Власова на революцию правилен, — обескровленная Германия и западные державы, победители и побежденные не смогли бы полностью заняться русским вопросом и начавшееся движение РОА, обрастая партизанщиной, всевозможными восстаниями могло бы вылиться в широкое революционное движение. На опыте Германии мы видим, что оккупация России немыслима и значение русского союзника, частично сидящего в городах, а главным образом в лесах, постепенно возрастая, приобрело бы полноценное политическое значение». Важным преимуществом генерала было и то, что он «был чужд и свободен от всех кастовых военно-белых и военно-немецких влияний, а потому мог подойти к возглавляемому им делу наиболее просто, по-современному, чисто по ново-русскому. В этом преимущественно и заключался его личный авторитет и сила его Движения». Хотя, оговаривался генерал, трагедия РОА, «по своим размерам уступающая трагедии гибели Белого Движения, но по своему историческому значению она, вероятно, займет одно из первых мест в истории Русской революции и в борьбе против советской власти».

А вот генерал-майор Митрофан Моисеев, служивший в свое время и в Зондершабе, и в ВС КОНР, считал виновником неудачи переговоров фон Регенау: «создавая отдельную армию (1-ю РНА. — А. М.), исключительно связанную с немецким штабом, Смысловский вносил раскол в формирование РОА, куда уже примкнули все, начиная от ОВ союза (Объединение русских воинских союзов. — А. М.) возглавляемого генералом фон Лампе, казачьих атаманов… Я помню, когда ко мне явился полковник Трошин (подполковник Григорий Трошин. — А. М), который представился как начальник штаба, указанной выше армии Смысловского, прося помощи о принятии чинов этой армии в РОА, — все это было бы осуществлено, но наступил всему конец».

Продолжая рассказ о последнем походе 1-й РНА, командующий вспоминал, как «30-го апреля на военном совещании в Фельдкирхе я дал для разработки моему штабу идею операции перехода швейцарской границы. 1-го мая я перевел армию в Нофельс, где она и заняла исходное положение. На главные дороги были высланы роты для демонстрации. Момент неожиданности был решающим в этой операции, а потому я использовал для перехода труднопроходимый горный путь».

Во время перехода произошла одна символическая встреча. В районе австрийского города Фельдкирх к колонне Смысловского, шедшей под трехцветным национальным флагом, примкнул великий князь Владимир Кириллович (правнук Александра II, старший сын великого князя Владимира Александровича, брата Александра III). Недалеко от границы машина князя сломалась. Генерал вспоминал в разговоре с историком Николаем Толстым, «как он собрал своих солдат и попросил тащить машину великого князя. Он не знал, как отреагируют на это предложение солдаты, выросшие при советской власти, что они скажут, узнав, что среди них находится наследник “Николая Кровавого”. И его приятно удивила готовность солдат помочь: последние сотни метров машину Владимира Кирилловича толкали бывшие красноармейцы». Несколько иную трактовку событий с великим князем дал полковник-корниловец Евгений Месснер, в свое время состоявший в запасной роте в Русском корпусе на Балканах, а у Хольмстона-Смысловского возглавлявший в чине майора отдел пропаганды штаба. По версии Месснера, машина князя сломалась спустя полчаса после перехода границы. Когда генерал вел переговоры об интернировании, к нему «подбегает офицер:

— Ваше превосходительство! Автомобиль великого князя застрял в снегу.

Командующий армией обращается ко мне:

— Распорядитесь, чтобы помогли. И на ухо добовляет:

— Вы нашим “подсоветским” растолкуйте, что великому князю нельзя не подсобить.

Шутка сказать — растолкуйте! Ведь ребята наши никогда о великом князе не слыхали, а с детства воспитывались в неуважении к носителям высоких титулов.

Подхожу к одной из рот.

— Ребята, надо вытащить из снега автомобиль великого князя. Кто со мною?

Вся рота выступает вперед. Идем к автомобилю, и солдаты дружно берутся за него — мотор испортился, и автомобиль беспомощен.

Солдаты с напряжением толкают его в гору целых два километра и довозят великого князя до лихтенштейнского села Шелленберг».

Кроме того, к колонне коллаборантов присоединились разрозренные венгерские части, лидеры прогерманского правительства Виши маршал Анри Петен и премьер-министр Пьер Лаваль, а также сотрудники комитета русских эмигрантов из Польши во главе с Сергеем Войцеховским (двоюрдным братом колчаковского генерала и участника чешского Сопротивления в годы Второй мировой войны). Войцеховский сотрудничал с Хольмстоном-Смысловским в Варшаве.

Интересны в данном контексте слова одного из бойцов 1-й РИА. Он писал, что в Лихтенштейне интернировалась «группа русских эмигрантов и советских подданных», не упоминая, что это были коллаборанты. Касаясь добровольного возвращения, по его мнению, «выехало лишь несколько десятков человек, с самого начала заявивших о своем желании сделать это».

Находясь на западе Австрии, генерал, 462 солдата и офицера и 32 члена их семей, а также князь со свитой в 11 часов ночи 2 мая 1945 года в полном боевом порядке после предварительной договоренности с немецкими пограничниками пересекли границу Княжества Лихтенштейн (Приложение I).

При описании перехода в мемуарной литературе не понятно отождествление двух государств — Швейцарии и Лихтенштейна. Так, Каширин писал: «колонна штаба и часть армии перешла швейцарскую границу Княжества Лихтенштейн и добровольно там разоружилась, после того как швейцарские власти гарантировали чинам армии право политического убежища».

По некоторым сведениям, еще в 1943 году, когда вопрос о поражении Германии не вызывал сомнений, Хольмстон-Смысловский принял решение о поиске страны, где можно получить политическое убежище. Первоначально действительно рассматривалась Швейцария, но вскоре выбор остановился на Лихтенштейне. По другим — в Меммингене генерал-майор получил сведения о трудностях, связанных с переходом швейцарской границы. Последнее, возможно, было связано с запретом, который Берн ввел 7 сентября 1944 года на прием в страну «восточных кавалерийских соединений». Также нельзя исключить, что отождествление было обусловлено тем, что Лихтенштейн с 1923 года выступил ассоциированным (конфедеративным) государством по отношению к Швейцарии. Швейцария представляет интересы княжества на международной арене. Страны имеют единую валюту (швейцарский франк) и состоят в едином таможенном союзе.

Возможно, в случае упоминания Швейцарии в послевоенной мемуаристике коллаборантов, происходило конструирование новой мифологии, призванной показать преемственность от Суворова к 1-й РИА и Хольмстону-Смысловскому, а затем и к Российскому военно-национальному освободительному движению имени генералиссимуса А.В. Суворова. На гербе движения изображен меч на триколоре в обрамлении тернового венца и две даты: 1799–1945. Так, Хольмстон-Смысловский вспоминал: «На рассвете кадры Первой Русской Национальной Армии расположились бивуаком в долине Рейна в тех деревнях, где почти 150 лет тому назад после Альпийского похода отдыхали чудо-богатыри генерал-фельдмаршала Суворова». О том же писал и Каширин: «Со вступлением наших частей в г. Фельдкирх, мы фактически вступили на те тропы, которые были путями славы великого русского фельдмаршала А.В. Суворова в 1799 году. Интернировавшаяся 1-я Национальная армия стояла в тех же деревнях, в которых когда-то стояла на отдыхе великая армия Суворова. После 146-летнего перерыва Швейцария вновь увидела русских солдат».

В любом случае вопрос о причинах уподобления Лихтенштейна и Швейцарии остается пока открытым.

Переход прошел (часть маршрута пролегала через Сент-Готардский перевал, легендарный «Чертов мост») у деревушки Шелленберг, где в итоге бойцы и интернировались. Столь малый состав 1-й Русской национальной армии был обусловлен ее изначальной распыленностью по всей линии Восточного фронта (дробление шло по батальонному составу и ниже), а также дезертирством. Границу перешли подразделения, оказавшиеся в оперативном подчинении Хольмстона-Смысловского, и только те из них, кто выбрал для себя эмиграцию. Также нужно учитывать потери, понесенные в ходе марша. Грибков, Жуков и Ковтун исчисляют их примерно в 2000 человек. Тем не менее 1-я РИА была сведена в два полка, хотя численность группы не превышала двух с половиной рот. Помимо собственно военнослужащих 1-й РИА к ним примкнуло некоторое количество военнопленных и восточных рабочих. Возможно, последнее обстоятельство заставило Сергея Ряснянского в эмиграции характеризовать 1-ю РНА как «полуодетых и полуоборванных людей… ни к каким боевым действиям не способных».

Переход границы произошел при сильной снежной буре. С двух сторон колонны, состоящей из машин и конных повозок, с гражданскими и ранеными двигались вооруженные пехотинцы. Интернирование не обошлось без драматических подробностей. У солдат был строжайший приказ ни в коем случае не открывать огня, оказав сопротивление, Смысловский лишился бы шансов получить убежище. Генерал ограничился лишь ложной демонстрацией, с целью отвлечь немногочисленных пограничников княжества от намеченного места перехода границы. Он «решил, что потери от огня пограничников будут невелики, самое большее человек 10 убитых и 20 раненых, а увидев, что нарушители не отвечают, они вообще прекратят стрельбу». Однако, когда после нескольких предупредительных выстрелов пограничники начали стрельбу на поражение, Смысловский, ехавший во главе колонны, приказал остановиться. К пограничникам с криком «не стреляйте, не стреляйте, здесь русский генерал!» стремительно побежал офицер дивизии. В итоге все «эти расчеты оказались более чем верными: единственной жертвой стала бутылка коньяка в генеральской машине».

Просьба о предоставлении политического убежища, отправленная на имя князя Франца-Иосифа II, была удовлетворена для всех военнослужащих и членов их семей (в колонне была, в частности, жена Хольмстона-Смысловского Ирина). Исключение составили лишь для вишистов, Владимира Кирилловича и его свиты (по обвинению в коллаборации) и группы Войцеховского, о которых мемуаристы из числа 1-й РНА не любят вспоминать. Сергей Войцеховский вспоминал, что «все они были заверены в предоставлении им возможности остаться в Лихтенштейне, но в то же утро обманным путем были переброшены через границу в Австрию».

Офицеры были размещены в Вадуце, остальные — в Ругтеле и Маурине. В августе часть солдат также перевели в Вадуц. Позднее, с января 1946-го по февраль 1948-го, все интернированные находились в Шаане. Попутно, во избежание социальной катастрофы, пришлось срочно создавать отделение Красного Креста, который возглавила супруга главы Лихтенштейна княгиня Георгина («Джина») фон Вильчек. На интернированных выделялось 30 тыс. швейцарских франков в год, которые позволяли довольно скромно существовать. Так, рацион одного военнослужащего составлял в день 250–300, а в дальнейшем 500 г хлеба, 400 г картошки, 0,5 л кисломолочных продуктов, 40 г сыра, 20 г суповых добавок. Кроме того, 2 раза в месяц выделялось 50 г мяса и каждую неделю 1 яйцо. Женщинам дополнительно выделялось ежедневно 0,4 л молока. Больные получали полноценный рацион. Для сравнения интернированные и взятые в плен союзниками коллаборационисты с 9 мая до 18 августа 1945 года «не находились на плановом снабжении американских хозяйственных организаций, продукты поступали из трофейных запасов со случайных складов», что приводило к нерегулярным, а зачастую неполным поставкам. В итоге в некоторые дни на человека приходилось 200–250 г хлеба, 70–100 г гороха, а в другие 60–80 г хлеба, 6–10 г гороха и 10–20 г муки. В ряде случаев нерегулярность поставок имела место и в течение зимы 1945–1946 годов. Согласно воспоминаниям полковника Алдана, «были и такие дни, когда горячую пищу совсем не готовили, а людям выдавали на руки суточный рацион 30–50 г муки и ничего больше. Из этой муки каждый волен был делать, что угодно. Одни пекли на камнях две лепешечки, другие же варили котелок похлебки». Полковник писал, что временами порция горохового супа на человека содержала от 7 до 12 горошин, вследствие чего в начале июля треть власовцев не вставала с постели и не выходила из палаток.

Всего, за время пребывания 1-й РИА в Лихтенштейне, правительством княжества на содержание коллаборантов было потрачено 450 тыс. швейцарских франков. Позже все расходы были компенсированы правительством ФРГ.

В течение пребывания 1-й РИА в Лихтенштейне помощь княжеству оказывала Швейцария.

Частично проблема разрешалась посредством разрешения интернированным работать в сельском хозяйстве, чем воспользовалось 150 человек.

Парадоксально, но и без насильственной выдачи после переговоров 14 мая добровольно вернуться в СССР изъявило желание 186 солдат и офицеров, то есть порядка двух третей от общего числа перемещенных лиц. Сложно определить мотивацию подобного поступка, тем более, что с Хольмстоном-Смысловским перешли границу только добровольцы. Сам генерал считал, что «причины этого решения разнообразны и объяснить их трудно. На многих оказало едва ли не гипнотическое действие появление тех, от кого еще так недавно они полностью зависели, другие боялись, что их в любом случае вышлют силой, третьи поверили в обещание амнистии, а четвертые просто изнывали от ностальгии». Не отрицая приведенных главой 1-й РНА аргументов, нельзя также исключить попытку Хольмстона-Смысловского с помощью части репатриантов восстановить и активизировать агентурную сеть.

Утверждение Сергея Дробязко, что все репатрианты были казнены на территории Венгрии (эпизод с расстрелом, в частности, присутствует и в фильме о 1-й РНА «Ветер с Востока» режиссера Робера Энрико), представляется ошибочным. Если учитывать, что многие офицеры РОА и Казачьего стана были отправлены в концентрационные лагеря (как, например, родственник знаменитого атамана полковник Николай Краснов), то зачем было расстреливать рядовых бойцов. Если же сотрудники СМЕРШа подозревали в числе возвратившихся неприятельских агентов, то вполне логично было провести необходимые следственные действия с целью выявления всей разведывательной сети.

Касаясь депортации, важно учитывать, что Москва требовала непосредственно выдачи лишь Хольмстона-Смысловского и 59 офицеров его штаба, обвиняемых в «военных преступлениях». Впрочем, так как никаких документальных свидетельств, изобличающих генерала и его сотрудников, предоставлено не было, парламент княжества отклонил требование. В дальнейшем, после того как чины 1-й РНА перебрались в Аргентину, со стороны Кремля предпринимались неудачные попытки их депортации в Советский Союз. Из 7085 беженцев за 1947–1952 годы удалось репатриировать 22 человека, при этом как минимум 6 из них сбежали по дороге. К сожалению, по приведенной статистике нет возможности определить, попали ли в число репатриантов военнослужащие Хольмстона-Смысловского.

Представляется, что важную роль в отказе Советскому Союзу в депортации 1-й РНА сыграла агентурная сеть, которую сохранил генерал (а позже передал главе Федеральной разведывательной службе Германии Гелену). Она не могла не заинтересовать союзников в контексте надвигающейся холодной войны. В данном случае в диалоге с союзниками у Хольмстона-Смысловского было более выгодное положение, в отличие от Власова, которому нечего было предложить, кроме нескольких обычных дивизий, так как эффективную разведывательную сеть руководство ВС КОНР не успело подготовить, несмотря на создание нескольких школ. Поэтому в противостоянии с Москвой поддержку Хольмстону-Смысловскому оказывал уже упоминавшийся Аллен Даллес.

Что же касается правительства Лихтенштейна, то оно не было заинтересовано в интернировании 1-й РНА. В письме правительству секретарь князя отмечал, что Франц-Иосиф II «считает, что настало время, что представители 1-й Русской армии покинули страну, так как расходы на их проживание и питание для страны непомерны». Также князь выражал обеспокоенность, что граждане Лихтенштейна, находящиеся на территориях, контролируемых Советским Союзом, могут подвергнуться репрессиям. Данное письмо опровергает послевоенные рассуждения Франца-Иосифа о том, что ни при каких обстоятельствах не допустило бы насильственную репатриацию коллаборантов, которых он называл «несчастными скитальцами».

Пожалуй, в схожей ситуации оказались лишь военнослужащие Русского охранного корпуса, в полном составе избежавшие насильственной репатриации, и большая часть ВВС РОА. Благодаря дипломатическим способностям и секретной информации доктора Теодора Оберлендера, создателя «Роланда», «Нахтигаля» и «Бергманна», сдавшегося вместе с власовскими летчиками, они избежали выдачи. За исключением самого Виктора Мальцева и 200 человек его офицерского корпуса.

* * *

Приложение 1

Список военнослужащих 1-й Русской национальной армии и сопровождавших ее гражданских лиц в Лихтенштейне

1) Блюмер — гражданин Швейцарии, дата рождения 27.7.1907;

2) Паенко Иван;

3) Тышкевич Николай;

4) Усанов Виктор, г. р. 1.10.1923;

5) Кротов Михаил, г. р. 24.5.1923;

6) Долинин Георгий, г.р. 21.6.1921;

7) Загорулько Иван, г. р. 21.9.1909;

8) Нишин Анатолий, г. р. 20.5.1919;

9) Линьков Александр, г. р. 24.4. 1922;

10) Нянизев Григорий, г. р. 25.10.1921;

11) Синяк Александр, г. р. 13.5.1912;

12) Гречухин Александр, г. р. 27.7.1920;

13) Салтинков Александр, г. р. 24.7.1920;

14) Езоречин Владимир, г. р. 1.5.1924;

15) ВовкИван, г. р. 5.5.1912;

16) Руссов Петр, г. р. 10.6.1901;

17) Пономарчук Дмитрий, г. р. 1906;

18) Жуков Василий, г. р. 1.1.1922;

19) Иванов Василий, г. р. 23.2.1922;

20) Баранов Алексей, г. р. 13.6.1922;

21) Коросов Алексей, г. р. 20.5.1908;

22) Каширский Павел, г. р. 3.12.1912;

23) Кусов Георгий, г. р. 4.11.1913;

24) Чубенко Федор, г. р. 26.12.1906;

25) Бачинский Василий, г. р. 8.8.1916;

26) Немзер Прохор, г. р. 20.7.1902;

27) Лещенко Степан, г. р. 24.7.1925;

28) Талет Вуди (англичанин);

29) Твердохлебов Иван, г. р. 30.10.1915;

30) Лихобабин Иван, г. р. 11.9.1926;

31) Смашелюк Захарий, г. р. 24.3.1897;

32) Степанов Иван, г. р. 2.9.1907;

33) Петренко Григорий, г. р. 23.2.1927;

34) Козлов Иосиф, г. р. 5.10.1917;

35) Родионов Александр, г. р. 24.11.1925;

36) Ишмаков Хан, г. р. 1912;

37) Токин Петр, г. р. 1.11.1928;

38) Куликов Павел, г. р. 10.12.1924;

39) Богачев Николай, г. р. 27.3.1925;

40) Бузигин Василий, г. р. 15.3.1924;

41) Шевченко Иван, г. р. 24.12.1925;

42) Коваль Николай, г. р. 20.8. 1915;

43) Кавканный Иван, г. р. 20.10.1914;

44) Торакутин Сергей, г. р. 1922;

45) Прокошев Филипп, г. р. 10.1.1897;

46) Кохув Михаил, г. р. 8.8.1911;

47) Голубев Михаил, г. р. 20.10.1925;

48) Берников Леонид, г. р. 9.5.1926;

49) Немашев Владимир, г. р. 7.5.1927;

50) Ткаченко Иван, г. р. 17.9.1914;

51) Кавун Григорий, г. р. 16.6.1909;

52) Василенко Сергей, г. р. 24.5.1924;

53) Карбовский Михаил, г. р. 25.10.1912;

54) Ильченко Спиридон, г. р. 26.12.1913;

55) Шаланов Федор, г. р. 8.9.1908;

56) Казаров Григорий, г. р. 15.3.1916;

57) Рябуха Владимир, г. р. 27.7.1927;

58) Михайлов Иван, г. р. 6.6.1926;

59) Груздо Василий, г. р. 7.4.1909;

60) Сергеев Александр, г. р. 21.10.1917;

61) Чинбаев Павел, г. р. 23.8.1923;

62) Буличев Евгений, г. р. 7.4.1924;

63) Канпинский Иван, г. р. 2.5.1910;

64) Ветров Петр, г. р. 1908;

65) Иванов Игнатий, г. р. 1922;

66) Вашилько Иван, г. р. 1.6.1926;

67) Половников Василий, г. р. 2.6.1924;

68) Петров Петр, г. р. 7.7.1910;

69) Поляков Василий, г. р. 26.2.1924;

70) Миронов Иван, г. р. 9.2.1910;

71) Полисняк Андрей, г. р. 4.6.1911;

72) Саморин Григорий, г. р. 25.4.1922;

73) Будяков Василий, г. р. 2.2.1924;

74) Войтенко Василий, г. р. 1926;

75) Моншуланов Петр, г. р. 1924;

76) Работа Иван, г. р. 1925;

77) Будавенко Михаил, г. р. 1.1.1924;

78) Ташукова Лидия, г. р. 1926;

79) Смилина Фекла, г. р. 15.8.1892;

80) Ставиский Иван, г. р. 1915;

81) Фокин Федор, г. р. 2.7.1903;

82) Пово Григор, г. р. 1925;

83) Гогун Иван, г. р. 13.8.1913;

84) Осетров Сергей, г. р. 10.11.1925;

85) Мишин Егор, г. р. 20.8.1927;

86) Коваленко Иван, г. р. 8.7.1925;

87) Гнотюк Петр, г.р. 10.4.1912;

88) Алошин Виктор, г. р. 1.1.1926;

89) Дугий Филипп, г. р. 7.12.1922;

90) Козиченко Николай, г. р. 4.5.1925;

91) Совекко Иван, г. р. 10.5.1927;

92) Шульга Михаил, г. р. 18.8.1925;

93) Литвин Василий, г. р. 1.1.1923;

94) Ролвохин Алексей, г. р. 4.2.1924;

95) Чапанов Алексей, г. р. 17.2.1918;

96) Машенкин Григорий, г. р. 16.5.1927;

97) Полищук Леонид, г. р. 5.3.1927;

98) Пащенко Сергей, г. р. 1.3.1925;

99) Шеропкин Михаил, г. р. 1924;

100) Шеропкин Александр, г. р. 1926;

101) Козиченко Викул, г. р. 21.12.1923;

102) Клименко Василий, г. р. 3.3.1924;

103) Васильев Александр, г. р. 17.1.1926;

104) Васильев Алексей, г. р. 25.3.1900;

105) Екубов Екуб, г. р. 15.5.1922;

106) Лошкин Афанасий, г. р. 17.1.1916;

107) Котлубай Едутов, г. р. 26.8.1903;

108) Сесовенко Алексей, г. р. 20.2.1926;

109) Лойк Владимир, г. р. 1.6.1926;

110) Томний Лукас, г. р. 10.5.1926; 

111) Коромский Михаил, г. р. 10.12.1924;

112) Колосков Владимир, г. р. 22.6.1925;

113) Мороз Павел, г. р. 11.12.1922;

114) Стехмач Михаил, г. р. 2.1.1922;

115) Обушаев Асэй, г. р. 1.1.1909;

116) Минаев Алексей, г. р. 15.5.1916;

117) Тилицкий Николай, г. р. 25.12.1924;

118) Бугоч Габриэль, г. р. 7.5.1924;

119) Куликов Константин, г. р. 1.10.1923;

120) Марин Николай, г. р. 5.2.1900;

121) Коловков Федор, г. р. 8.7.1891;

122) Бросенко Григорий, г. р. 1.10.1907;

123) Гутевио Петр, г. р. 10.7.1898;

124) Коловков Федор, г. р. 8.7.1891;

125) Артинский Григорий, г. р. 23.3.1897;

126) Смоленков Метрофан, г. р. 12.5.1896;

127) Чайковский Николай, г. р. 7.5.1922;

128) Заржан Петр, г. р. 8.12.1926;

129) Литвино Петр, г. р. 26.5.1925;

130) Феодоренко Габриэль, г. р. 7.5.1924;

131) Капонункин Юрий, г. р. 22.2.1920;

132) Гунев Константин, г. р. 21.1.1920;

133) Тувин Петр, г. р. 15.2.1900;

134) Матиненко Александр, г. р. 4.9.1921;

135) Прокофьев Степан, г. р. 8.8.1901;

136) Лучутенко Симон, г. р. 5.3.1925;

137) Богданов Владимир, г. р. 15.6.1925;

138) Шевченко Николай, г. р. 1.5.1925;

139) Горюшин Николай, г. р. 19.8.1913;

140) Кавунов Евгений, г. р. 12.12.1912;

141) Кадыров Тагирбек, г. р. 6.5.1922;

142) Альбронский Рапел (поляк);

143) Долаж Юзеф (поляк);

144) Амелин Иван, пр. 21.11.1912;

145) Селява Николай, г. р. 15.10.1924;

146) Виноградов Анатолий, г.. 23.4.1914;

147) Седов Григорий, г. р. 28.2.1914;

148) Суверов Степан, г. р. 25.3.1918;

149) Никишев Николай, г. р. 18.11.1923;

150) Росавин Михаил, г. р. 1.10.1900;

151) Сукуян Вартан, г. р. 18.11.1913;

152) Кочкин Николай, г. р. 27.7.1900;

153) Муравьев Филипп, г. р. 15.8.1903;

154) Резоньев Василий, г. р. 26.2.1925;

155) Леонов Григорий, г. р. 15.2.1904;

156) Абукумов Николай, г. р. 12.2.1912;

157) Бобнаев Александр, г. р. 17.3.1910;

158) Литвиненко Степан, г. р. 6.11.1903;

159) Добровичкин Григорий, г. р. 12.11.1914;

160) Султаев Гагурбай, г. р. 12.3.1912;

161) Назаренко Владимир;

162) Строти Станислаус;

163) Берда Николай, г. р. 1.3.1923;

164) Сагреда Федор, г. р. 3.4.1925;

165) Гиргулев Иван, г. р. 26.6.1913;

166) Щукин Григорий, г. р. 10.1.1913;

167) Епатов Сергей, г. р. 13.7.1911;

168) Клишенко Андрей, г. р. 12.12.1921;

169) Сачен Ефим, г. р. 1.12.1921;

170) Егоров Виктор, г. р. 25.8.1923;

171) Кобец Павел, г. р. 17.6.1923;

172) Усатин Павел, г. р. 24.7.1925;

173) Скирда Василий, г. р. 12.4.1914;

174) Пивдорак Григорий, г. р. 25.5.1924;

175) Коледа Григорий, г. р. 9.5.1924;

176) Морозов Николай, г. р. 10.2.1913;

177) Даученко Иван, г. р. 25.9.1919;

178) Екубов Яков, г. р. 22.5.1909;

179) Коваль Иван, г. р. 14.9.1924;

180) Иванов Борис, г. р. 29.9.1927;

181) Минаев Иван, г. р. 2.6.1906;

182) Кинский Павел, г. р. 7.7.1925;

183) Ткачев Михаил, г. р. 27.9.1922;

184) Терещенко Иван, г. р. 4.9.1924;

185) Парков Леонид, г. р. 12.4.1921;

186) Деснятник Игорь, г. р. 9.11.1923;

187) Гусев Евгений, г. р. 1920;

188) Кистенко Иван, г. р. 17.9.1925;

189) Маянцев Александр, г. р. 17.11.1912;

190) Нольд

191) Кумиченко Иван, г. р. 13.9.1918;

192) Филиппенко София, г. р. 7.9.1915;

193) Филиппенко Владимир, г. р. 27.7.1935;

194) Филиппенко Борис, г. р. 11.10.1897;

195) Безух Ганс, г. р. 12.2.1902;

196) Гюнтер Отто, г. р. 18.2.1908;

197) Зох Гельмут, г. р. 11.9.1903

198) Поль Карл, г. р. 29.4.1908;

199) Шубе Вилли, г. р. 23.5.1909;

200) Балнус Карл, г. р. 19.4.1909;

201) Вальтер Карл Август, г. р. 27.8.1913;

202) Рогаш Бруно, г. р. 15.11.1908;

203) Передерин Михаил, г. р. 20.5.1924;

204) Ткач Иван, г. р. 12.4.1920;

205) Рошаев Федор, г. р. 20.4.1911;

206) Колонией Карп, г. р. 28.11.1910;

207) Федоров Иван, г. р. 1.5.1925;

208) Михайлов Василий, г. р. 1.1.1922;

209) Вербицкий Петр, г. р. 1924;

210) Чуков Степан, г. р. 24.12.1905;

211) Снищенко Василий, г. р. 5.4.1905;

212) Коваль Григорий, г. р. 17.1.1912;

213) Лещенко Владимир, г. р. 9.12.1925;

214) Пшенин Александр, г. р. 6.8.1903;

215) Себед Павел, г. р. 6.10.1925;

216) Шуберт Александр фон;

217) Терещенко Иван, г. р. 3.9.1910;

218) Кашкаров Николай, г. р. 17.5.1919;

219) Кимов;

220) Коробов Григорий;

221) Попов Леонид, г. р. 1919;

222) Соболев Иван-Борис, г. р. 1899;

223) Соболева Александра;

224) Бобриков Георгий (псевдоним «Бибиков»), г. р. 1884;

225) Бобрикова Валентина;

226) Селенина Юлия;

227) Юрков Алексей;

228) Горбунов Борис;

229) Губарев Георгий;

230) Солдатов Иван;

231) Орлов Алексей, г. р. 21.4.1925;

232) Атук Константин, г. р. 13.9.1927;

233) Репин Андрей, г. р. 20.10.1922;

234) Газенко Павел, г. р. 22.5.1924;

235) Пупков Иван, г. р. 29.7.1905;

236) Павлов Павел, г. р. 1914;

237) Руссанов Павел, г. р. 1913;

238) Шаров Василий, г. р. 1890;

239) Аукудинов Петр;

240) Петров Василий, г. р. 1912;

241) Буганчев Степан, г. р. 1920;

242) Дергачев Михаил, г. р. 1919;

243) Майоров Михаил, г. р. 1920;

244) Колиниченко Иван, г. р. 1929;

245) Ростовцев Иван, г. р. 1924;

246) Сосниченко Василий, г. р. 1926;

247) Дергачев Дмитрий, г. р. 1909;

248) Шевиров Александр, г. р. 1924;

249) Колев, г. р. 1894;

250) Попов Петр, г. р. 1918;

251) Королев Федор, г. р. 1922;

252) Трубач, г. р. 1915;

253) Смирнов Иван, г. р. 1911;

254) Рыбкин Александр, г. р. 1919;

255) Смирнов Николай, г. р. 1925;

256) Лаврентьев А., г. р. 1922;

257) Гладченко Иван, г. р. 1919;

258) Дубровский Павел, г. р. 1915;

259) Боптов, г. р. 1911;

260) Полев, г. р. 1923;

261) Советов, г. р. 1920;

262) Сумеков, г. р. 1923;

263) Гельмуддинов Сия, г. р. 1923;

264) Сохин Сабито, г. р. 1924;

265) Сурухин, г. р. 1923;

266) Валиашметов Ахмед, г. р. 1923;

267) Сахаровский Иван, г. р. 1923;

268) Чумаков Илья, г. р. 1924;

269) Пономарева Наталья, г. р. 1924;

270) Юркин, г. р. 1911;

271) Ионов, г. р. 1903;

272) Мошкин Григорий, г. р. 1920;

273) Нузуманов, г. р. 1927;

274) Рогачев Дмитрий, г. р. 1920;

275) Сивцов, г. р. 1926;

276) Енаков, г. р. 1903;

277) Яровой, г. р. 1900;

278) Чалимый, г. р. 1920;

279) Романов Виктор, г. р. 1923;

280) Баранов Алексей, пр. 1915;

281) Мохов Василий, г. р. 1905;

282) Иванов Николай, г. р. 1918;

283) Калибева, г. р. 1911;

284) Кулькин Петр, г. р. 1908;

285) Демидов Иван, г. р. 1910;

286) Моисеев Михаил, г. р. 1900;

287) Стрельцов Фрол, г. р. 1907;

288) Сайкин Василий, г. р. 1912;

289) Кравцов Николай, г. р. 1926;

290) Ушибишев Петр, г. р. 1898;

291) Саморов, г. р. 1923;

292) Минин Сергей, г. р. 1919;

293) Коваль Григорий, г. р. 1907;

294) Лукашев Иван, г. р. 1913;

295) Боев Николай, г. р. 1910;

296) Гумасиский Леонид, г. р. 1917;

297) Ткаченко Василий, г. р. 1924

298) Денисенко Григорий, г. р. 1924;

299) Гайтач Василий, г. р. 1926;

300) Литвиненко Степан, г. р. 1902;

301) Халков Петр, г. р. 1901;

302) Семененко Василий, г. р. 1903;

303) Аралов Василий, г. р. 1906;

304) Родин Григорий, г. р. 1923;

305) Карташевич Николай, г. р. 1898;

306) Пинчук Василий, г. р. 1914;

307) Шоричев Иван;

308) Шмидт Ирина;

309) Сионов;

310) Рыков Василий;

311) Федоров Артем;

312) Спассов Алексей;

313) Мелинков Степан;

314) Ришемаров Николай;

315) Вышеманский Михаил;

316) Лиотин Григорий;

317) Прищупа Иван;

318) Горовой Моисей;

319) Будаев Николай;

320) Проскурин Иван;

321) Карташев Георгий;

322) Сорокин Георгий;

323) Запись в списке отсутствует, хотя номер есть;

324) Вакорин Михаил;

325) Почечуев Семен;

326) Иванов Иван;

327) Мальтский Василий;

328) Вазаев Иван;

329) Вороков;

330) Грегорьян Аповен;

331) Кваченко Иосиф;

332) Ярошин Николай;

333) Надолинский Виктор;

334) Болдырев Валентин;

335) Ростриас Оминтин;

336) Явенко Николай;

337) Корякин Иван;

338) Фридин Константин;

339) Кундос Николай;

340) Больенко Борислав;

341) Галин Виктор;

342) Дорашка Афанасий;

343) Крыйюк Виталий;

344) Гарневич Георгий;

345) Севкин Николай;

346) Челищева;

347) Катаров Виктор;

348) Винокуров Сергей;

349) Керзюк Александр;

350) Подгорный Константин;

351) Базалицкий Григорий;

352) Кукрицкий Василий;

353) Кудина Клавдия; Симон Георгий;

354) Хоментовский Алексей, г. р. 1899;

355) Хоментовская Мария, г. р. 1904;

356) Пастукевич Вениамин, г. р. 1901;

357) Пастукевич Прасковья, г. р. 1975;

358) Яковенко Климент, г. р. 1892;

359) Войнаховский Александр, г. р. 1893;

360) Ауден Герман, г. р. 1903;

361) Хоффман Пауль, г. р. 1905;

362) Штойк Отто, г. р. 1902;

363) Фогельзанг Курт, г. р. 1914;

364) Бенц Рихард, г. р. 1898;

365) Гернгросс Алекс, г. р. 1890;

366) Штиллер Густав, г. р. 1899;

367) Муханов Константин, г. р. 1889;

368) Осипов Яков, г. р. 1888;

369) Фальк Отто, г. р. 1902;

370) Ряснянский Сергей, г. р. 1886;

371) Ряснянская Мария, г. р. 1887;

372) Коверда Борис, г. р. 1907;

373) Рогожников Александр, г. р. 22.7.1920;

374) Истомин Константин, г. р. 1896;

375) Данич Василий, г. р. 1893;

376) Лачевский Виктор, г. р. 1.10.1894;

377) Клементьев Василий, г. р. 12.8.1890;

378) Бутенко Александр, г. р. 12.12.1912;

379) Горлин Габриэль, г. р. 6.4.1899;

380) Уранов Виктор, г. р. 1.5.1920;

381) Маркин Иван, г. р. 18.1.1920;

382) Пискунов Иван, г. р. 15.2.1918;

383) Лобанов Григорий, г. р. 21.1.1917;

384) Загарский Борис, г. р. 7.4.1915;

385) Бочаров Михаил, г. р. 5.2.1902;

386) Хамраев Шаде, г. р. 15.5.1918;

387) Порва Петр, г. р. 18.9.1923;

388) Патанах Андрей, г. р. 16.7.1925;

389) А. В. Мартынов

390) Шаров Леонид, г. р. 14.1.1908;

391) Мухин Николай, г. р. 20.2.1920;

392) Сошин Михаил, г. р. 8.2.1914;

393) Николаев Павел, г. р. 26.7.1921;

394) Дьяконов Петр, г. р. 17.1.1912;

395) Кутиков Петр, г. р. 20.8. 1911;

396) Хромко Василий, г. р. 24.4.1924;

397) Димитров Владимир, г. р. 28.8.1916;

398) Куленко Андрей, г. р. 18.6.1923;

399) Квачонок Иосиф, г. р. 16.7.1910;

400) Тимофеенко Семен, г. р. 1.5.1925;

401) Аравин Дмитрий, г. р. 14.9.1919;

402) Алексеев Василий, г. р. 25.11.1908;

403) Максимов Илья, г. р. 10.7.1912;

404) Каверзнева Анна, г. р. 2.2.1922;

405) Воробьев Владимир, г. р. 2.8.1903;

406) Воробьева Надежда, г. р. 3.2.1914;

407) Явашенко Виктор, г. р. 3.6.1918;

408) Явашенко Галина, г. р. 5.2.1915;

409) Дудинов Николай, г. р. 25.4.1912;

410) Дудинова Анна (с ребенком), г. р. 26.6. 1926;

411) Федоров Николай, г. р. 21.1.1892;

412) Федорова Лидия, г. р. 20.3.1889;

413) Матвейчик Николай, г. р. 24.12.1910;

414) Матвейчик Раиса (с ребенком), г. р. 17.8.1919;

415) Билякин Никита, г. р. 14.9.1916;

416) Туляков Александр, г. р. 30.8.1907;

417) Черкасов Алексей, г. р. 29.4.1923;

418) Черкасова Валентина, г. р. 15.2.1924;

419) Тупикин Иван, г. р. 20.7.1920;

420) Ступин Павел, г. р. 21.6.1919;

421) Кузнецов Александр, г. р. 14.3.1924;

422) Поддубный Павел, г. р. 27.7.1923;

423) Коровин Иван, г. р. 10.8.1920;

424) Абрикосов Семен, г. р. 20.4.1919;

425) Коломийцев Тихон, г. р. 13.8.1904;

426) Воеводин Григорий, г. р. 18.3.1920;

427) Майборода Луциан, г. р. 29.9.1924;

428) Евстигнеев Анатолий, г. р. 19.8.1914;

429) Мирошников Александр, г. р. 6.6.1911;

430) Мишкин Георгий, г. р. 20.9.1921;

431) Быкадоров Георгий, г. р. 23.4.1918;

432) Аршанов Борис, г. р. 6.10.1893;

433) Теславский Георгий, г. р. 15.2.1899;

434) Теславская Анна, г. р. 18.3.1922;

435) Невзоров Александр, г. р. 15.7.1916;

436) Невзорова Александра, г. р. 31.8.1923;

437) Руссов Александр, г. р. 9.8.1904;

438) Дубровский Николай, г. р. 22.1.1919;

439) Дубровская Валентина, г. р. 22.6.1927;

440) Залотун Борис, г. р. 25.8.1908;

441) Залотун Маргарита (с ребенком), г. р. 15.5.1915;

442) Гоманков Александр, г. р. 11.8.1903;

443) Гоманков Мирон, г. р. 23.5.1898;

444) Лобанов Георгий, г. р. 22.1.1908;

445) Лисенко Леонид, г. р. 19.11.1891;

446) Конопатов Алексей, г. р. 29.8.1907;

447) Боросняк Сергей, г. р. 13.121906;

448) Донское Сергей, г. р. 7.10.1902;

449) Царенко Сергей, г. р. 22.5.1925;

450) Ворон Николай, г. р. 12.12.1904;

451) Борисов Семен, г. р. 20.2.1920;

452) Попов Александр, г. р. 27.12.1895;

453) Ребров Владимир, г. р. 5.4.1905;

454) Кондырев Николай, г. р. 31.7.1880;

455) Юсупов Муса, г. р. 15.5. 1916;

456) Юсупова Екатерина, г. р. 13.8.1919;

457) Барановский Александр, г. р. 18.11.1913;

458) Рогачевский Михаил, г. р. 19.9.1924;

459) Федорович Иван, г. р. 11.9.1922;

460) Козубенко Петр, г. р. 20.6.1924;

461) Сатанацкий Виктор;

462) Варзацкий;

463) Коновицин Николай, г. р. 31.10.1892;

464) Коновицина Екатерина, г. р. 22.12.1897;

465) Береченко Дамиан, г. р. 1.11.1896;

466) Кожухарь Николай, г. р. 15.8.1899;

467) Холявка Петр, г. р. 25.1.1926;

468) Синский Михаил, г. р. 18.10.1919;

469) Саламай Иосиф, г. р. 16.3.1924;

470) Бурый Петр, г. р. 25.11.1925;

471) Климанюк Антон, г. р. 15.5.1918;

472) Тимошенко Николай, г. р. 20.7.1914;

473) Лисенко Сергей, г. р. 14.1.1898;

474) Мартинцев Василий, г. р.30.1.1899;

475) Остапенко Григорий, г. р. 6.8.1912;

476) Зельников Александр, г. р. 2.9.1911;

477) Роховский Карп, г. р. 29.4.1919;

478) Роховская Лидия, г. р. 25.3.1924;

479) Иванов Сергей, г. р. 25.6.1898;

480) Хольмстон — генерал;

481) Хольмстон — супруга;

482) Неронов Георгий, г. р. 27.3.1918;

483) Неронова Наталья, г. р. 14.8.1919;

484) Каширин Сергей, г. р. 12.5.1899;

485) Клюге Евгений, г. р. 6.2.1913;

486) Месснер Евгений, г. р. 3.9.1891;

487) Черный Антон, г. р. 30.1.1891;

488) Клименко Георгий, г. р. 6.3.1922;

489) Рогожникова Галина (с ребенком), г. р. 6.3.1922;

490) Булатов Владимир, г. р. 1.2.1891; 14.12.1947 скончался в местной больнице. Похоронен в Вадуце.

491) Булатова Галина, г. р. 2.9.1896;

492) Кисляков Павел, г. р. 17.8.1922;

493) Косенко Алексей, г. р. 15.9.1920;

494) Конков Николай, г. р. 10.1.1921.

Источник: Geiger P., Schlapp M. Russen in Liechtenstein. Flucht und Intemierung der Wehrmacht-Armee Holmstons 1945–1948. Mit des Liste der Intemiert und dem russischen Tagebuch das Georgij Simon. Vaduz: Schalun Verlag, Zurich: Chronos Verlag, 1996. S. 170–182.

 

Глава 3. РУССКАЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНАЯ НАРОДНАЯ АРМИЯ

В отчете разведывательного отдела Центрального штаба партизанского движения от 5 февраля 1944 года бригада Каминского описана так:

«Одной из крупных частей “РОА” на оккупированной территории СССР остается бригада Каминского, дислоцирующаяся в районе Лепеля и насчитывающая до 4–6 тыс. чел. Бригада была сформирована в Локотском округе Орловской области и в связи с отступлением немецких войск переведена в Белоруссию, где была пополнена и участвует в борьбе против партизан. Немцы присвоили Каминскому звание генерала, а его бригаду именуют “РОНА”».

В реальности Бронислав Каминский власовцем никогда не был. Более того, к самому Андрею Власову он относился с подозрением, не без основания видя в нем конкурента. Командующий РОНА мыслил себя русским фюрером. Ведь в отличие от бывшего советского генерал-лейтенанта именно у него была реальная военная сила, да и на сторону немцев он перешел тогда, когда Власов, будучи командующим 37-й армии, с ее остатками прорывался из киевского окружения.

4 октября 1941 года 2-я танковая армия вермахта (командующий генерал-полковник Гейнц Гудериан) вошла в поселок Локоть Брянской (ныне Орловской) области. Точнее, его заняли части 17-й танковой дивизии генерал-лейтенанта (в дальнейшем генерал-полковника) Юргена фон Арнима. В тот же день преподаватель техникума Константин Воскобойник и инженер Бронислав Каминский были назначены руководителями самоуправления поселка. Активные действия сил местной полиции против партизан, обезопасившие транспортные коммуникации вермахта, и организация хозяйственной деятельности привели к тому, что тыловое управление армии преобразует Локотскую волость в автономный район с русской администрацией и собственными вооруженными силами, ставшими в дальнейшем Русской освободительной народной армией (РОНА). Эксперимент 2-й танковой армии не был единственным в вермахте. Александр Даллин писал о создании (несанкционированном Берлином) района с украинской администрацией в Житомирской области. Летом 1941 года в районе Полоцка с центром в деревне Саскорки (Заскорки?) возникла «республика Зуева».

16 октября 1941 года немецкими властями был утвержден состав управления, а спустя два месяца, после переговоров с командованием 2-й танковой армии, немцы вывели свои тыловые подразделения из района, оставив несколько офицеров связи. Правда, в городах и селах периодически размещались небольшие подразделения вермахта, полиции, СД, а также союзнических Германии венгерских войск. В ряде случаев они дислоцировались по просьбе локотской администрации. Также на территории области была оставлена абвергруппа-107 Хольмстона-Смысловского. Саму область возглавил Воскобойник, а заместителем, обер-бургомистром назначается Каминский, ведший в ноябре — декабре 1941 года успешные переговоры с немцами. К этому времени относится одно из первых описаний Каминского, составленное немцами: «Среднего роста, плотный, он носил простую синюю фуражку с козырьком, из-под которого было видно в основном небритое смуглое лицо, одевал гимнастерку — униформа Красной армии, которая носилась поверх брюк, — с офицерскими кожаными ремнями, темно-синие кавалерийские брюки и мягкие кавалерийские, со многими складками сапоги».

В подтверждение следования идеям Берлина Воскобойником и Каминским 26 ноября 1941 года была создана Народная социалистическая партия России, «Викинг», что, по мнению главы планово-экономического отдела округа и члена этой партии Михаила Васюкова, значило «Русские богатыри». Согласно манифесту, она «была создана в подполье в сибирских концлагерях». Партию, естественно, возглавил сам глава Локтя, а после его гибели обер-бургомистр. Реализация положений манифеста осуществлялась посредством административной системы управления, в которой за редким исключением все должности занимали партийные функционеры.

НСПР брала «на себя ответственность за судьбы России», обязуясь «создать правительство, которое обеспечит спокойствие, порядок и все условия, необходимые для процветания мирного труда в России, для поддержания ее чести и достоинства». Программа, в числе прочего, предусматривала:

1. Полное уничтожение в России коммунистического и колхозного строя.

2. Бесплатная передача крестьянству в вечное, наследственное пользование всей пахотной земли с правом аренды и обмена участков, но без права их продажи. (В руках одного гражданина может быть только один участок). Размер участка около 10 гектаров в средней полосе России.

3. Бесплатное наделение в вечное наследственное пользование каждого гражданина России усадебным участком, с правом обмена, но без права продажи. Размер участка в средней полосе России определяется приблизительно в 1 гектар.

4. Свободное развертывание частной инициативы, в соответствии с чем разрешается частным лицам свободное занятие всеми ремеслами, промыслами, постройка фабрик и заводов. Размер капитала в частном владении ограничивается размерами пяти миллионов золотых рублей на каждого совершеннолетнего гражданина.

5. Установление на всех видах производств 2-х месячного годового отпуска в целях использования его для работы на собственных усадебных участках…

6. Наделение всех граждан бесплатно лесом из государственных дач для постройки жилищ.

7. Закрепление в собственность Государства лесов, железных дорог, содержимого недр и всех основных фабрик и заводов.

8. Амнистия всех комсомольцев.

9. Амнистия рядовых членов партии, не запятнавших себя издевательством над народом.

10. Амнистия всех коммунистов, с оружием в руках участвовавших в свержении сталинского режима.

11. Амнистия всех Героев Советского Союза.

12. Беспощадное уничтожение евреев, бывших комиссарами.

НСПР провозглашала «свободный труд, частная собственность в пределах, установленных законом, государственный капитализм, дополненный и исправленный частной инициативой, и гражданская доблесть явятся основой построения нового государственного порядка в России. Настоящая программа будет осуществлена после окончания войны и после прихода Народной социалистической партии к власти.

В первую очередь все льготы получат граждане, с оружием в руках не щадя жизни участвовавшие в построении и укреплении нового строя».

Анализ некоторых концептуальных положений манифеста вызывает вопросы. Так, партия, позиционирующая себя как национал-социалистическая («народная социалистическая»), декларировала «государственный капитализм» и, одновременно, предусматривала частное предпринимательство, пусть даже в качестве «дополнения и исправления». Противоречили друг другу и пункты, касающиеся репрессий и амнистий. Разве еврей, бывший комиссаром, а потому подлежащий «беспощадному уничтожению», не мог являться одновременно и Героем Советского Союза, то есть лицом, подлежащим амнистии.

Отдельный вопрос связан с тем, насколько программа новой партии в реальности соответствовала национал-социализму, особенно, если учитывать отсутствие объективной информации и, как следствие, со стороны оппозиционной советскому режиму части населения некритического восприятия немецкого тоталитаризма. В свое время в рамках Гарвардского проекта респондент 488, служивший в годы войны в одной из магистратур (Полоцк?), вспоминал, что «перед войной русские идеализировали фашизм».

По мнению Свена Стеенберга, «о национал-социализме ни Каминский, ни его соратники не имели ни малейшего представления». А Александр Даллин утверждал, будто антисемитская «сентенция была включена в партийную программу с явной оглядкой на немецкие власти».

Вместе с тем основные положения манифеста концептуально совпадают с идеологией НСДАП. Вернее в данном случае говорить о «квази-национал-социализме» или «квази-антикоммунизме». Правда, как отмечал Сергей Дробязко, экономическая составляющая программы партии была написана под влиянием НЭПа, а «в политической части программы на первом плане стояла национальная идея — возрождение русского государства». Тем не менее историк считал, что «в сочетании этих двух частей своей программы лидеры Локотского самоуправления, очарованные германским нацизмом, выдали свой, русский национал-социализм». Важно, как подчеркивал Игорь Ермолов, что «в отличие от Власова и его соратников, постоянно подчеркивавших непригодность национал-социалистических идей для России, Каминский и его окружение, как в политическом, так и в экономическом отношении были склонны ориентироваться на национал-социализм Германии, копируя его везде, где было только можно».

Впрочем, и сами немцы считали Каминского последовательным национал-социалистом. Последнее вынужден был признать и Даллин, в другой своей работе иронически назвавший Каминского «нацистом-реформатором».

Несмотря на противоречия, «организованная на скорую руку» партия стала живо пополняться новыми членами. Был создан центральный оргкомитет и отделения на местах. В одном только Брасовском районе к концу 1941 года уже было 5 ячеек. Сложно определить, что больше способствовало ее успеху: пропаганда (см. Приложение 1), популистская идеология, возможность карьерного роста или материальные выгоды. Пропагандист района получал зарплату в 750 рублей в месяц. Больше его получал лишь бургомистр района — 1000 руб. Для сравнения, оклад следователя составлял 700 руб., а полицейского — 250. Поэтому не совсем понятно утверждение Сергея Дробязко, что «в своей основной массе население оккупированных районов отнеслось… к призывам о записи в новую партию и организации по всем областным и районным центрам комитетов партии “Викинг” довольно равнодушно, не оправдав надежд авторов манифеста на сколько-нибудь значительное увеличение рядов НСПР».

Правда, бывавший у Каминского сотрудник рейхсминистерства восточных территорий, член НТСНП Роман Реддих, очень тепло отзывавшийся об обер-бургомистре, задавался риторическим вопросом: «нужна ли ему была именно национал-социалистическая партия? Нет. Любая. Он был воспитан в системе, где без партии нельзя». Сам же антикоммунизм главы Локтя Редлих иначе чем «пещерным» не называл. Любопытно, но в создании партии, наряду с Воскобойником (погибшем в начале 1942 года) и самим Каминским, принимал активное участие бывший советский партизан Георгий Хомутов и бывший коммунист Степан Мосин.

5 октября 1942 года в городском театре имени К.П. Воскобоиника состоялось торжественное собрание, посвященное первой годовщине освобождения Локотского округа от большевиков. На собрании обер-бургомистр Бронислав Каминский, в частности, сказал: «Идеи национал-социалистической Германии и идеи новой России едины. Мы вместе с Германией и ее союзниками должны победить!.. Только через труд русский народ может подняться до уровня великого германского народа и построить новую жизнь на основе двух идей: народ и подлинный социализм».

Поэтому не удивительно, что в числе отделов администрации обер-бургомистра были созданы «агитации и пропаганды», а также «плановый» и «госконтроля» (всего их аппарат насчитывал 19). В соответствии с идеями национал-социализма формируется основанная на führerprinzip идеология. Место Воскобоиника в ней сочетает в себе черты Маркса (отец-основатель в коммунистической мифологии) и «мученика» (согласно нацистской мифологии так называли 16 жертв путча 8–9 ноября 1923 года). Каминский выступает верным продолжателем дела Воскобойника. Постепенно, следуя законам тоталитарной мифологии, происходит замещение образа Воскобойника Каминским по принципу «Сталин — это Ленин сегодня». Уже 15 ноября в официозе Локтя газете «Голос народа» появляется панегирик «Комбриг — Обер-Бургомистр»: «Катастрофа 8-го января унесла жизнь Константина Павловича. Но все, что он думал, совершилось, начатое им дело перешло в надежные, сильные руки. Ум, энергия, такт — вот качества, необходимые для руководителя. И этими качествами обер-бургомистр округа обладает в совершенстве. Но, кроме этих, есть другие качества: необыкновенная выносливость и трудоспособность… Ночью Каминский — комбриг… Днем комбриг превращается в обер-бургомистра (почти в точном соответствии со славянской («волкодлак») или германской («вервольф») мифологией. — А. М.) и решает задачи хозяйственной жизни. А жизнь хозяйственная и военная связаны тесно одна с другой. Без правильного руководства хозяйством не будет хлеба, без хлеба не будет армии… Сложная хозяйственная и военная машина работает четко, она находится в верных и сильных руках».

Парадоксально, но в статье была определенная правда. Каминский, создавая собственную протогосударственную систему, был обречен в соответствии с законами тоталитаризма контролировать все стороны жизни, включая частности, не относящиеся напрямую к сфере его деятельности. Поэтому, по мнению немцев, «правительство с маленьким, но не функционировавшим аппаратом управления» с обязанностями не справлялось. Например, за подписью Каминского почтальонам выдавались удостоверения, позволявшие им беспрепятственный «проезд по районам Локотского округа». Подобная же детализация касалась и сферы образования. В приказе № 108 от 28 октября 1942 года «Об обязательном обучении детей» обер-бургомистр не только вводил «в целях расширения дела народного просвещения и поднятия культурного уровня населения» с 1 ноября обязательное обучение в объеме 7 классов средней школы, но и предписывал старостам «организовать подвоз учащихся к школам или открыть интернаты при школах для детей, живущих далее 3-х километров от школы». Одновременно, в соответствии с внутренней логикой тоталитаризма, следовал алгоритм распределения обязанностей, контроля по их выполнению, а также механизм ответственности. «При непосещении школ детьми без уважительных причин родителей подвергать штрафу до 500 рублей в пользу государства, причем уплата штрафа не избавляет от обязательного посещения школы… Органам народного просвещения провести прикрепление учащихся к ближайшим семилетним школам и вести контроль за выполнением данного приказа. Ответственность за выполнение настоящего приказа возлагаю на бургомистров районов, старшин волостей, директоров школ и старост местных управлений». В итоге, к ноябрю 1942 года в округе функционировало 345 (по другим сведениям, 284) школ, правда, только 10 из них были средними, в которых обучалось 43 422 человека.

Интересно, что в ходе восстановления среднего образования был закрыт техникум, здание которого переделали по одной версии в театр имени Воскобойника, а по другой — в казармы РОНА.

Та же тенденция проявлялась и в отношении к вооруженным силам. Каминский требовал строгого учета боеприпасов, в частности стреляных снарядных гильз и тары из-под них. Отдел боепитания РОНА на специальных бланках регулярно подавал «сведения о наличии вооружения и боеприпасов по бригаде Локотского округа». При этом приводились только точные цифры. Никаких округлений не допускалось.

Касаясь механизмов организации административной системы, следует отметить, что она во многом повторяла структуру, принятую немцами в других оккупированных областях. Низшим звеном была сельская община во главе со старостой. Среднее звено образовывали волости с волостным старшиной. 5–6 волостей составляли район, во главе с районным бургомистром. При этом избиралось только низшее звено самоуправления (сельские старосты), в то время как уже волостные старшины назначались из центра. Начиная с сельской общины, создавался институт вспомогательной полиции. Была создана и судебная система. Ее низшая ступень (мировые суды при волостных управах), призванная разбирать дела, не связанные с тяжкими преступлениями, как, например, мелкие кражи, была относительно независима, хотя и дублировалась районными или уездными судами. Однако уже районный суд, несмотря на открытость заседаний, независимостью не обладал. Судопроизводство строилось на прецедентной системе, созданной на основе приказов Каминского и инструкций юридического отдела его администрации. Прямое вмешательство обер-бургомистра иногда проявлялось через приказы. Так, в приказе № 135 от 17 ноября 1942 года, направленном против самогоноварения и пьянства, Каминский отдельным пунктом писал: «приговоры, представленные мне Навлинским военно-полевым судом, по делу обвинения граждан Мосина Т.В. и Салтанова, совершивших на почве пьянства убийство и ранение и присужденных к 5 годам тюремного заключения — отменить как слишком мягкое наказание, заменив его расстрелом. Оба дела отправить на доследование для привлечения к ответственности и других лиц, причастных к убийству и ранению».

Наиболее серьезными преступлениями, в первую очередь политического характера, занималась военная коллегия Локотского округа. Она, в частности, расследовала деяния попавших в плен партизан, работников НКВД и их сообщников из числа мирных жителей, а также судила пойманных дезертиров РОНА. Все осужденные отбывали срок в локотской окружной тюрьме (бывшем конезаводе).

В числе других черт тоталитаризма можно назвать антисемитизм руководства Локотской администрации. Помимо искоренения наследия «жидо-большевистского господства» имели место прямые репрессии по отношению к еврейству. Евреи были ограничены как в гражданских, так и трудовых правах. Они обязаны были жить в гетто, им запрещалось вступать в брак с лицами не еврейской национальности, оплата труда составляла не более 80% от установленной тарифной ставки и полностью исключала какие-либо формы дополнительных надбавок или поощрений. В данном контексте вызывают сомнение слова сотрудницы газеты «Боевой путь», издававшейся штабом РОНА, Марии Быстровской, утверждавшей, что «при Каминском не было расстрелов евреев», и Даллина, считавшего, что антисемитские сентенции делались искусственно, «с явной оглядкой на немецкие оккупационные власти», а также Мюллера, писавшего, что в РОНА «служили российские евреи».

При этом локотский вариант национал-социализма имел как минимум одно отличие от своего берлинского аналога. Каминский ориентировался на традиционные ценности (даже административное деление сделал волостным). Поэтому в отличие от гитлеровцев он не противопоставлял собственную идеологию и церковь. Культивируя консерватизм, руководство Локотской республики признавало лишь церковный брак, выступало против абортов, с нескрываемой симпатией относилось к патриархальным устоям. Нередко устремления администрации и лично обер-бургомистра шли даже дальше традиционных охранительных взглядов. Так, если церковное право признавало развод, то Каминский практически его запретил. Правда, не только рядовые граждане, но и партийные функционеры не всегда выполняли указания администрации. Так, сотрудник политуправления РОНА капитан Николай Орловский решил официально оформить свои отношения с Софьей Зюбко лишь в июне 1944 года, когда каминцы дислоцировались в Дятлове. В документах, поданных для регистрации, значилось, что они «состоят в фактическом браке с 1942 года». Интересно, что при всей симпатии к традиционным институтам, требуя «всем старшинам и старостам приступить к ремонту церквей», глава Локтя перекладывал грядущие расходы на местное население, предписывая «ремонт… производить за счет добровольного пожертвования верующих». Помимо православных храмов в округе открыли и несколько баптистских церквей. Возможно, из-за существования в округе нескольких христианских деноминаций посещение уроков Закона Божия было добровольным. Интересно, что церковная политика коллаборационистской администрации не осталась без внимания со стороны партизан. Правда, они, всячески стараясь занизить масштабы сотрудничества населения с оккупантами, как следствие, уменьшали и его религиозные аспекты. В Докладной записке Брянского штаба партизанского движения, посвященной «решению немцами религиозного вопроса», в частности, отмечалось: «В небольшом количестве, но все же начали открываться кое-где в сельских местностях, а чаще — в городах, церкви; вновь, после 25-летнего перерыва, появляются на сцену различные “явленные источники”, “чудотворные иконы” и прочие атрибуты поповского мракобесия. Это, в свою очередь, служит поводом для устной и печатной профашистской пропаганды. Организуются различные церковные “торжества” с обязательными речами председателей “самоуправления” и представителей германского командования на тему: “как германское правительство, освободившее русский народ от большевиков, заботится о духовном его возрождении”».

Парадоксально, но, несмотря на столь подчеркнутый традиционализм и приоритет семейных ценностей, одним из исполнителей приговоров в расстрельной команде Каминского была женщина, Антонина Панфилова-Макарова, называвшая казнь жаргонным выражением «сводить в крапиву». Следует отметить, что «Садистка», а именно так Панфилова-Макарова значилась в оперативных документах КГБ, явилась единственной женщиной, приговоренной за коллаборацию к расстрелу в Советском Союзе.

Другим пороком нового тоталитарного образования был столь не похожий на «высокую нацистскую мораль» элементарный алкоголизм. За самогоноварение и пьянство на рабочем месте жителям грозил военно-полевой суд. Наказание, о чем обер-бургомистр не преминул сообщить в уже упоминавшемся приказе от 17 ноября 1942 года, было суровым — вплоть до расстрела. Суровость, возможно, была обусловлена его повторностью. «Несмотря на мой приказ, а также приказ начальника окружной полиции господина Иванина о недопустимости пьянства и изготовление самогона в округе — приказ этот до сих пор выполняется недостаточно». Неисполнение приказов, впрочем, было связано не столько с непрофессионализмом исполнительной власти, сколько с концептуальными пороками системы, ее тоталитарностью.

Однако у администрации были и реальные достижения. Главным образом в области экономики. Следует учитывать, что Воскобойнику и Каминскому пришлось воссоздавать жизнь округа практически с нуля. При отступлении Красной армии были взорваны Локотский спиртзавод, выпускавший ранее до 2000 декалитров ежедневно, сахарный комбинат, лесопильный завод, Дмитровский пищекомбинат и ряд других предприятий. И если спиртзавод удалось вновь ввести в строй довольно быстро, то сахарный комбинат пришлось перепрофилировать. На его территории открыли ряд мастерских, которые работали от мощностей восстановленных машин.

Сельское хозяйство было переориентировано с колхозной системы на частное землевладение, что существенно увеличило популярность администрации. Земля передавалась «в вечное и наследственное пользование крестьянам». Была проведена (при участии военной администрации) аграрная реформа, с целью раздела колхозной земли, за исключением мест, где существование колхозов было оправдано местными условиями. Последнее особенно интересно, если учитывать, что немцы, как правило, стремились сохранять коллективные хозяйства. Отказ от коллективных хозяйств в пользу частного землевладения был предпринят рейхсминистерством восточных территорий 3 июня 1943 года. В декларации «О частной собственности на землю» объявлялся переход на хутора и отруба. Правда и здесь не обошлось без влияния тоталитарного мышления. Лучшие наделы выделялись административным работникам, сотрудникам полиции, бойцам и командирам РОНА.

Важную роль сыграл и процесс реституции. 23 июня 1942 года Каминский издал приказ № 185 (См. Приложение 2). Судя по всему, это был первый после окончания Гражданской войны опыт восстановления прав собственности. Подлежало безвозмездному возврату владельцам или их законным наследникам все конфискованное «с нечеловеческой жестокостью» при советской власти имущество. В случае, если постройки к тому времени были уничтожены, бывшие владельцы получали аналогичные строения из числа бывших колхозных, или же им бесплатно отпускался лесоматериал для строительства новых. Причем заготовка и доставка стройматериала производилась «за общественный счет», то есть уездного управления. Однако в опубликованном «разъяснении приказа» оговаривалось, что реституции не подлежат многоквартирные (две и более квартиры) дома, социальные объекты (школы, больницы, клубы), а также занятые армейскими частями. Также подчеркивалось, что ремонт возвращенной собственности должен производиться за счет владельца.

Одновременно семьи репрессированных («глава которых не вернулся из ссылки») получали скидки при налогообложении до 25%.,

Следует отметить, что при выработке налогообложения не были приняты и законодательно утверждены штрафные санкции по отношению к неплательщикам налогов (наказания носили выборочный характер), а потому поставки нередко не выполнялись в полном объеме. Так, например, лидерами налогообложения по итогам 1942 года был поселок Первомайский Дмитровского района, выполнивший план по поставкам зерна на 73%, картофеля — на 80%, сена — на 85%, а мяса — на 48%. Поэтому неудивительно, что администрация вынуждена была прибегать к прямым реквизициям, которые, впрочем, не должны были превышать 50% от аналогичного объема, изымавшегося при советском режиме.

Также в сфере социальной жизни была восстановлена система выдачи пенсий и организована сеть домов для детей-сирот. Правда, возникли проблемы со здравоохранением. Округ, насчитывавший 9 больниц и 37 медпунктов, испытывал недостачу в профессиональных медицинских кадрах. 51 врач и 179 медсестер на почти полмиллиона человек. Последних было предписано брать на учет. Кроме того, жители ощущали дефицит в лекарствах (в отличие от соседних районов, в которых соответствующие поставки обеспечивались при помощи немецких госпиталей). Как следствие, пришлось прибегнуть к введению платных услуг. Правда, несмотря на все трудности, вспышки инфекционных заболеваний успешно купировались. И удалось не допустить их пандемии.

В целом же развитие частного хозяйства быстро дало положительные плоды. Если в октябре 1942 года на базаре в Локте торговля еще оставалась почти полностью меновая, что была вынуждена признать и официальная печать, то спустя месяц она уже стала денежной. Хотя, порядок, по утверждению Романа Редлиха, «был наш родной — советский».

Также мораль Локтя подрывалась и просачивающейся информацией о поражениях вермахта и все возрастающим движением Сопротивления. В лучших советских традициях, администрация Каминского боролась с ними поэтическими фельетонами:

В историографии и мемуарной литературе устоялось мнение, что Локотский район был свободен от партизан. Так, в частности, Иоахим Хоффманн писал, что «действуя в тылу 2-й немецкой танковой армии, бригада… полностью очистила от партизан обширную область Локоть между Курском и Орлом и установила там автономное правление». А Свен Стеенберг даже утверждал, что бригада Каминского вообще «не допускала их (партизан. — А. М.) в область, вплоть до отступления». По мнению ученого, территория Локтя «превратилась в пример того, что немцы могли добиться в занятых областях, без всякого труда с их стороны». Об этом же писали Юрген Торвальд и Роман Редлих. На самом деле Каминский в основном «замкнул» на себя деятельность партизан, что создало в глазах немецкой администрации и для любого стороннего наблюдателя видимость отсутствия террора и диверсий.

На раннем этапе, в период руководства округа Воскобойником, коллаборантам удалось провести несколько превентивных операций. Как правило, при помощи создания ложных партизанских отрядов полицейские нейтрализовывали части лесных солдат и выявляли сочувствовавших им в деревнях и селах. Немцы отмечали, что «в тактике РОНА в партизанской войне помимо прочего были одиночные бойцы или маленькие группы в занятом партизанами лесу. Эти псевдопартизаны устанавливали связь с партизанскими отрядами, чтобы разведать лагерь, места высадки десанта, планы, брать в плен партизанских курьеров, посты и дозоры. Часто человек от Каминского в течение дня и ночи ждал у маленького костерка посреди леса, пока к нему присоединялся партизан с целью дальнейшей разведки, он его брал в плен или, в крайнем случае, убивал». Одновременно Воскобойником была предпринята попытка переманить на свою сторону часть сил Сопротивления (см. Приложение 3). Казалось бы, слова приказа обер-бургомистра о том, что в случае сдачи, «опасность может грозить только самым злонамеренным представителям партийного и советского аппарата», перечеркивают весь смысл данного обращения. Однако по справедливому замечанию историка Игоря Ермолова, «приказ был рассчитан в основном на примкнувших к партизанам красноармейцев из Брянского котла… а также ушедших в леса мирных жителей». И действительно, обращение возымело действие. Есть версия, что именно массовое дезертирство народных мстителей подтолкнуло руководство партизан к решению спланировать операцию по уничтожению локотской администрации, в ходе проведения которой и погиб Воскобойник.

8 января 1942 года лесными солдатами после успешных разведывательных действий был убит Константин Воскобойник. Несколько отрядов партизан под командованием Александра Сабурова и Захара Богатыря ворвались в Локоть. Несмотря на то что атакующие дошли до центральной части города (в частности, блокировали здание лесохозяйственного техникума, где располагался штаб коллаборантов), бойцам РОНА удалось остановить наступление, а после получения подкреплений очистить территорию Локтя. Однако в ходе боя пулеметной очередью был смертельно ранен глава администрации и главный «викинг» народной социалистической партии России. Всего погибло 54 коллаборанта и немецких военнослужащих, хотя официально было сказано лишь о 7 убитых. Впрочем, и партизаны, чьи потери, по мнению ряда историков, составили порядка 150–200 человек, так же занизили их, объявив о 4 погибших и 15 раненых.

В целом удачные контрпартизанские операции и привели к тому, что немцы расширили территорию, контролируемую Каминским, о чем было издан соответствующий приказ командующего 2-й танковой армией генерал-полковника Рудольфа Шмидта, сменившего Гудериана (см. Приложение 4). Возможно, это решение было самостоятельным, без согласования со ставкой. Увеличение района самоуправления повлекло военную реформу. На раннем этапе армия, а точнее еще полиция, формировалась на добровольческой основе. В начале октября народная стража (Volkswehr), как она значилась в немецких документах, включала в себя лишь 18 человек (по другим источникам, 12), но уже к 16 октября численность полиции достигла 200 бойцов, а в феврале следующего года 1200. Из их числа было сформировано три батальона. К марту «народных стражников» стало 1650, а количество батальонов возросло до четырех. Однако с увеличением размеров округа (численность населения превысила 500 000 человек) добровольцы-полицейские уже могли не справляться со своими функциями. Поэтому в феврале 1942 года была официально учреждена Русская освободительная народная армия, а весной того же года Каминский начал переходить к принудительной мобилизации (приказ № 154 от 28 мая 1942 г.). Призыву подлежали мужчины 1922–1925 годов рождения. Уклоняющиеся осуждались по законам военного времени. Также применялся институт заложников из состава семей дезертиров, выселение из домов и иные репрессии. К июлю 1942 года число военнослужащих выросло до 5000 бойцов, а к декабрю до 8000. Осенью того же года был сформирован бронедивизион из 7 танков, 3 бронеавтомобилей и 2 танкеток.

В данном контексте интересны противоречия, содержащиеся в партизанских сводках. С одной стороны, их авторы стремились максимально занизить количество коллаборантов. С другой — увеличить число каминцев, перешедших на сторону сил Сопротивления. Так, например, в марте 1942 года партизаны сообщали на «большую землю», что РОНА насчитывает всего 200 бойцов, а в феврале следующего года утверждали, что только из Севского и Брасовского районов около 800 коллаборантов добровольно сдались народным мстителям. Приведший эту статистику Игорь Ермолов считал, что подобный двойной подход был обусловлен тем, что партизанские отряды возглавлялись сотрудниками местного НКВД, которые, в силу занимаемых должностей, отвечали за политические настроения населения до оккупации. И действительно, в докладной записке брянского штаба партизанского движения от 17 июля 1943 года о «Контрреволюционных политических организациях в оккупированных районах» отмечалось, что хотя изначально «была предопределена обстановкой, сложившейся еще до начала фашистской оккупации», когда еще «в первые годы революции население района, в основном бедняцкое, со значительным числом неграмотных, находилось всецело под влиянием кулачества… В годы сталинских пятилеток район очистился от основной массы кулачества». Однако «в первые же месяцы Отечественной войны в Комарический, а особенно Брасовский районы вернулись несколько десятков раскулаченных и ссыльных». Очевидно, по мнению партизан, именно они и способствовали созданию «политического центра контрреволюции», каковым стал Локоть.

В отличие от Воскобойника, Каминский занял по отношению к партизанам более жесткую позицию. С целью нейтрализации активности лесных солдат администрацией декларировался террор. Из этой политики не делалось секрета. В приказе № 132 от 8 мая 1942 года обер-бургомистр заявлял, «что на их (партизан. — А. М.) террор, экзекуции и грабежи мы ответим удесятеренным террором, всей силой и мощью нашего огня и будем его применять до тех пор, пока на территории Локотского уезда не останется ни единого бандита». Тема террора была продолжена и уточнена в следующем году в приказе № 22. Он, в частности, предписывал насильственно депортировать семьи партизан Дмитровского, Дмитриевского и Михайловского районов в Навлинский район «со всем принадлежащим им имуществом». При этом «реквизируется имущество только у семей, добровольно ушедших в бандиты; если вся семья является бандитской (2–4 члена семьи в бандитах) и у скрытых агентов бандитов». Тем самым террор распространялся и по отношению к мирным жителям. Одновременно ограничивалась и свобода перемещения гражданских лиц, не связанных с движением Сопротивления. Приказ № 51 запрещал «всякое хождение в лес отдельных личностей независимо от причин. В случае необходимости выхода в лес, как-то: пилка и заготовка лесоматериала и дров, поиски пропавших животных, — разрешаю выход в лес только в организованном порядке, с обязательным сопровождением полицейских. Всякое самостоятельное хождение в лес будет рассматриваться как связь с партизанами и караться по закону военного времени». Использовалась и советская терминология. Население призывалось проявлять «бдительность и инициативу в раскрытии врагов народа». Поэтому неудивительно, что, по мнению некоторых немецких офицеров, часть населения поддерживала Каминского из страха.

К другим методам, нарушающим обычаи войны, следует отнести ультиматум локотского окружного самоуправления от 6 февраля 1943 года к бойцам Сопротивления, согласно которому за каждого убитого солдата или старосту будет расстреляно 20 партизан-заложников, а за офицера или ответственного работника — 50. После того как 18 февраля было совершено неудачное покушение на заместителя обер-бургомистра Степана Мосина, власти казнили 40 заложников-партизан.

Сам Бронислав Каминский признавался члену НТСНП Владимиру Кашникову, который под видом сотрудника Зондерштаба («официальная версия») прибыл к нему, что «вовсе не намерен привлекать партизан на свою сторону… а просто хочет их истреблять». Слова Кашникова подтверждает и Роман Редлих, писавший, что с партизанами обер-бургомистр «расправлялся жестоко. Со взятыми в плен обращались так же, как и в соответствующих органах у нас. Да и ребята-допросчики были из этих же органов, перешедшие на его сторону. Напряжение росло». Естественно, допускавшие возможность прекратить борьбу и даже примкнуть к коллаборантам партизаны более склонялись к Власову, чем к Каминскому. «Ну, к этой сволочи мы и подавно не пойдем» — заявил Кашникову командир партизан Кислов. Важно учесть, что аналогичным образом поступали и некоторые военнослужащие РОНА. Власовец Сигизмунд Дичбалис вспоминал, что в антипартизанском отряде (675-й остбатальон) капитана Алексея Феофанова, действовавшего на северо-западе и позже вошедшего в состав ВС КОНР, вместе с ним служил «55-летний казак-офицер из группы Каминского… Этот офицер всегда водил отряд на задания и о нем говорили, что он бесстрашен под пулями и ненавидит красных».

Хотя какой-то постоянный процент перебежчиков к каминцам в дальнейшем все же сохранялся. И в ряде случаев он бывал довольно высоким. Так, например, в течение недели с 19 по 27 июня 1942 года только в Суземском районе дезертировало 427 партизан. Из них 65 человек выразило желание вступить в части обер-бургомистра.

Думается, что контрпартизанская борьба каминцев была не менее болезненна для гражданского населения, чем аналогичные акции немецкой оккупационной администрации, также активно использовавшей институт заложников.

Одновременно такие действия РОНА также оказывались недостаточно эффективны. Последнее было обусловлено тем, что руководство бригады допускало нарушение обычаев войны, а ее бойцы, как и германские военнослужащие, оставались неподсудны при совершении преступлений против партизан, их родственников или гражданских лиц, просто заподозренных в сотрудничестве с противником. Подобные преступления a priori действовали разлагающе и снижали боеспособность.

Насколько эффективными были собственно контрпартизанские действия после гибели Воскобойника? Важно учитывать, что Каминский периодически вынужден был просить помощь у своих немецких союзников. И это неудивительно. Его бригада состояла из бывших советских военнослужащих и копировала структуру довоенной РККА, объективно не подготовленной к участию в «малой» войне. Позднее в ней даже был введен институт политработников (приказ № 43 от 16 мая 1944 года) и создан политотдел при штабе бригады, который возглавил капитан П. Бокшанский. Одним из немногих элементов, позаимствованных из системы германских вооруженных сил, был институт hiwi.

Поэтому после трех неудачных штурмов Тарасовки и Шемякине, захваченных народными мстителями, которые прошли 3, 6 и 8 мая 1942 года, Каминский был вынужден просить выделить 5 пикирующих бомбардировщиков Ю-87 «штука». И только при их помощи 11 мая он все же смог добиться успеха. Пару недель спустя 30 мая бригадой Каминского была проведена еще одна успешная контрпартизанская операция, правда при поддержке нескольких немецких и венгерских частей. РОНА уничтожила вздруженский, алтуховский, шешуевский и крапивенский партизанские отряды, а также рассеяла крупное партизанское соединение «За родину». Другим удачным совместным действием каминцев и немцев было наступление на партизан в районе Долбенькинских лесов Дмитриевского района в ноябре 1942 года, в ходе которого силы Сопротивления вынуждены были оставить хорошо укрепленные позиции. По утверждению каминцев, они уничтожили 50 дзотов, убили и ранили примерно 200 лесных солдат. Хотя, пожалуй, последняя операция была все же относительно успешной. «Скорпионы-партизаны», как их образно именовал в своих приказах Каминский, не были разгромлены и уже 2 января 1943 года предприняли, правда неудачное, контрнаступление с целью захвата села Дерюгино.

То, что партизаны, например, несколько дней контролировали Тарасовку и Шемякино, говорит по меньшей мере о недостаточных военных ресурсах администрации Каминского. И это при том, что общее число отрядов Сопротивления в Брянской области в конце 1942-го — начале 1943 года составляло от 12 000 до 16 000 партизан, а в соседней Орловской области на 15 марта 1942 года их было примерно 5000–5500 человек. Естественно, что не все эти иррегулярные силы оперировали в Локотском районе. Непосредственно на его территории, по неполным сведениям, в 1942 году действовало 10 100 партизан, а в 1943–14 074. Количество боестолкновений с каминцами было постоянным, в среднем более 50 в месяц. Всего за вторую половину 1942 года на территории, находящейся в зоне ответственности 2-й танковой армии, коллаборанты потеряли 349 человек убитыми, 376 ранеными и 86 пропавшими без вести. Так что последующее утверждение Каминского в приказе № 25 от 8 февраля 1944 года, что «один боец РОНА стоит в деле 20–30 бандитов, способных воевать только с детьми, женщинами и стариками» не соответствовало действительности. Правда, в области следствием контрпартизанской борьбы стала сеть домов для детей-сирот, чьи родители погибли от рук партизан.

Да и невольный создатель РОНА генерал-полковник Гейнц Гудериан довольно невысоко оценивал иностранные формирования «черного Генриха» (соединения коллаборантов курировались ведомством Гиммлера, за РОНА отвечал остзейский немец оберштурмфюрер СС Георг Лоляйт). Гейнц Ураган (Heinz Brausewetter) не без оснований считал их по боевым качествам гораздо ниже армейских СС. В качестве примера он обычно приводил именно каминцев. Думается, наиболее точную оценку деятельности бригады дала Екатерина Андреева, писавшая, что Каминский «был властителем района Локтя, неким военным диктатором… Он поглотил большую часть партизанской активности».

Правда, и самим немцам не удалось решить проблему партизан. Нигде на оккупированной территории они не смогли ни уничтожить движения Сопротивления, ни полностью защитить линии коммуникаций. Для этого им не хватало наличных сил. Важно иметь в виду, что наиболее серьезные теракты в Брянской области произошли именно в зоне ответственности германских военнослужащих. Так, 7 марта 1943 года был взорван стратегически важный мост через Десну в районе Вигоничей, а 13 марта через реку Ревна под Синезерками. Диверсии, по признанию командования 2-й танковой армии, нарушили снабжение войск.

Поэтому неудивительно, что несмотря на относительную эффективность немцы привлекали РОНА с целью усиления собственных частей в рамках контрпартизанских действий. Окруженец, а затем партизан Анатолий Кузнецов, воевавший на Брянщине, называл такие акции «немецко-полицейскими налетами». Например, каминцы приняли участие в ходе масштабной операции «Цыганский барон» (Zigeunerbaron), проводившейся 16 мая — 6 июня 1943 года. Ее целью было обезопасить тылы войск вермахта перед проведением «Цитадели». Помимо частей 2-й танковой армии, 5 пехотной и одной бронетанковой дивизии, в операцию включили русский добровольческий полк «Десна», кавалерийскую группу (полк) «Трубчевск», 12 батальонов РОА, а также армянских и азербайджанских легионеров. Тогда же, так как «Трубчевск» был не в состоянии самостоятельно контролировать район, 1-й и 5-й полки бригады также вынуждены были сражаться против местных отрядов партизан, чей состав немцы оценивали примерно в 6000 человек. По оценкам германского командования, было уничтожено 1584 человека, 1568 взято в плен, 869 дезертировало. Впрочем, в отличие от приводящих эти цифры Дмитрия Жукова и Ивана Ковтуна, по мнению Курта де Витта и Вильгельма Мола, «сравнение количества находившихся в этом районе, по немецким оценкам, партизан до операции… и их количества после ее проведения (4000–4500) показывает, что среди указанных потерь… было значительное количество лиц, не являвшихся партизанами».

Мнимые и реальные победы выразились в «Походной песне бригады РОНА», написанной в начале 1943 года:

Параллельно продолжалась и антипартизанская пропаганда. Уже упомянутый приказ № 132, посвященный наступающей первой годовщине начала войны и, по сути, являвшийся публицистическим опытом, помимо инвектив в адрес «разбойника Сталина» и восхвалений «мужественного народа Германии», был полон проклятий «шайкам партизан, основная цель которых — заниматься шпионажем, убийством военнопленных, обвиняемых в “измене родине”, представителей новой власти, мирных жителей и даже детей. Грабежи и насилия — вот гнусная программа этих людоедов русского народа», названных ниже «лесными шакалами».

Впрочем, и лесные солдаты не оставались в долгу в ответ на оскорбления комбрига. Так, 28 июля 1943 года главный редактор «Красной звезды» Давид Ортенберг (взявший в годы войны по настоянию Сталина псевдоним Вадимов) занес в свой дневник текст одного такого письма, сопроводив его следующим комментарием: «Орловские партизаны, как, впрочем, и брянские, любят, подобно тому, как запорожские казаки писали письмо турецкому султану, оставлять или посылать немцам и их приспешникам ядовитые и подковыристые письма. Приведу, сохраняя стиль, письмо орловских партизан, адресованное предателю, обер-бургомистру Каминскому:

“Тебе не впервые торговать родиной и кровью русского народа. Мы тебя били с твоей поганой полицией. Вспомни, как, удирая от партизан, ты потерял свои грязные портки и кожанку. Слышишь канонаду? То наши советские пушки рвут в клочья твоих хозяев — немцев. Ты содрогаешься, гад, при разрывах наших снарядов. Дрожи еще сильнее, сволочь! Знай, час расплаты с тобой близок!”».

Постепенно линия фронта стала приближаться к Локтю. Красная армия вышла к Севску.

В части историографии возникла ошибочная датировка боев в Севске. Так, Свен Стеенберг писал, что «осенью 1943 года 4-й полк бригады Каминского должен был удерживать Севск, чтобы обеспечить общее немецкое наступление». В результате прорыва танков Красной армии (бой в окружении шел не менее восьми часов) полк был окружен и уничтожен целиком. «Приканчивались и раненные, а командир полка был привязан к танку и его протащили по улицам города, пока он не умер». Об осенней обороне Севска писали также Александр Солженицын и Иван Грибков, последний, впрочем, датировал бои точнее: 27–28 августа.

На самом деле бои с участием РОНА в Севске проходили в марте, о чем первыми написали Дмитрий Жуков и Иван Ковтун. К моменту окончательного освобождения города (август) каминцы в сражении не участвовали. Они в этот период уже эвакуировались в Лепельскую область, которая в значительной степени контролировалась народными мстителями, «таким образом, бригаде предстояло с боями прокладывать путь к своим новым владениям», что предполагало транспортировку в первую очередь военнослужащих. Косвенно это подтверждается и таким фактом, что из примерно 700 каминцев, перешедших на сторону партизан летом 1943 года, подавляющее большинство составили полицейские и самоохрана, а не военнослужащие РОНА.

В марте 1943 года на фронт были отправлены 2 полка РОНА: 4-й — майора Рейтенбаха для защиты Севска и 5-й — майора Турлакова (по другим сведениям, гауптмана Филаткина) на Дмитровско-Орловское направление. Собственно Севск обороняли 2 батальона 108-й венгерской дивизии, ранее понесшей потери в перманентной контрпартизанской борьбе, и, собственно, 2 батальона и артиллерийская батарея 4-го полка каминцев. Гарнизон был усилен 30 единицами бронетехники. На город наступал 2-й гвардейский кавалерийский корпус (им в 1941 году командовал генерал-майор Лев Доватор) и танки 53-й и 59-й бригад. Общее руководство войск осуществлял генерал-майор Владимир Крюков. В ночь на 1 марта Севск был атакован с нескольких направлений. Умелым маневром 11-го гвардейского кавалерийского полка были отрезаны пути отхода на Суземку. К утру отчаянное сопротивление малочисленного гарнизона было подавлено. Последними погибли остатка 4-го полка. Дом на площади Революции, который они обороняли, был расстрелян из танков, а его защитники погребены под руинами. Правда, очаговое сопротивление продолжалось в течение еще нескольких дней.

Судя по всему, командира 4-го полка не было в Севске. Он погиб вне города, сражаясь против частей Крюкова, в составе группы штандартенфюрера СС Августа Цехендера, в которую входил 12-й батальон 4-го полка. В Севске были убиты его начальник штаба Алексей Демин, а также командиры 10-го и 14-го батальонов. Возможно, кого-то из них действительно замучили столь изуверским способом, как писал Стеенберг. Правда, Игорь Ермолов в ранних своих работах выражал сомнение в том, что командир 4-го батальона был казнен именно таким образом, как это было описано у Стеенберга.

В дальнейшем Крюков допустил серьезную ошибку, продолжив наступать в разных направлениях. Танковые бригады двинулись на северо-запад, вскоре увязнув в тяжелых боях с немецкими частями и каминцами в районе Комарич, где вскоре были уничтожены. Сам генерал с кавкорпусом двинулся на запад. За десять дней он преодолел около ста километров и в районе Суземки, оседлав железную дорогу Москва — Киев, вышел на окраины Новгород-Северского. Против него были спешно переброшены части нескольких немецких и венгерских пехотных дивизий, с приданными им подразделениями РОНА, а также украинских полицейских формирований. В итоге корпус Крюкова был разгромлен. С 17 марта вермахт начал наступление с целью вернуть себе Севск, в который к тому времени смогли прорваться лишь часть гвардейских кавалеристов и 30-й лыжной бригады. 19 марта внешний периметр обороны был прорван. Какое-то время бои в городе шли с переменным успехом. Так, в ночь с 21 на 22 марта красноармейцами был захвачен штаб 33-го гренадерского полка. Но в дальнейшем кольцо планомерно сокращалось. Брошенные с опозданием советским командованием подкрепления наталкивались на немецкие заслоны. В частности, 7-я дальневосточная кавалерийская дивизия в боях у хутора Рождественский потеряла половину своего состава. В ночь на 26 марта в Севск были введены части с огнеметными танками. К утру следующего дня пали последние красноармейцы. Потери только в кавалерийских частях и лыжных бригадах составили более 15 000 человек.

Командующий 2-й танковой армией Рудольф Шмидт оценил храбрость русских коллаборантов. Он писал Каминскому: «Благополучному исходу происходивших событий мы многим обязаны вам и вашей способной народной армии». Фронт на несколько месяцев стабилизировался.

Письмо Шмидта опровергает датировку боев в Севске более поздними временем. В апреле 1943 года генерал-полковник был отчислен в резерв вермахта. Также следует иметь в виду, что приказом № 62 от 10 апреля 1943 года Каминский распорядился переименовать Киевскую, Пятницкую и Вознесенскую улицу города «в ознаменование памяти героев г. Севска».

В июле — августе 1943 года линия фронта вновь приблизилась к границам Локотской республики. И хотя в ходе двухдневных боев в районе Дмитровска части РОНА отразили советские удары, сам факт отступления вермахта вызвал перманентный кризис администрации.

Во-первых, вероятность поражения снизила боеспособность армии. Увеличилось дезертирство, прямые переходы на сторону партизан. В принципе, проблема дезертирства не была нова для РОНА. Еще осенью 1942 года в «Голосе народа» появилась статья с недвусмысленным названием «О дезертирах и партизанах», которая констатировала печальное для Каминского явление. В частности, она писала: «К чему ведет дезертирство? Оно ведет к развалу военных сил новой власти, а при развале этих сил к нам возвратятся наши враги, ведущие против нас жестокую борьбу, партизаны». Далее автор подробно и натуралистично писал о физических расправах, которые ждут население, в случае прихода «сталинских партизан-бандитов».

Во-вторых, возник вопрос об эвакуации. Еще в июле в бой на фронт были брошены сначала 5-й полк и несколько рот, включенных в части вермахта. Очевидно, у Каминского теплилась надежда, что военное счастье вновь повернется лицом к Гитлеру и эвакуации удастся избежать, «но… надежды обманули — пролетели стороной». Красная армия продвигалась на запад. Созданная на основании приказа № 224 от 29 июля 1943 года Окружная комиссия по переселению начала 26 августа эвакуацию жителей в Лепельский район Витебской области. В соответствии с приказом № 233 от 5 августа 1943 года проводилась эвакуация военных и гражданских административных структур, а также населения Локтя, последняя была добровольной, для тех, кто не желал вновь оказаться в «большевистском аду». Понимая, что подобное мероприятие неизбежно вызовет системный кризис как в обществе, так и во властных структурах, Каминский издал специальное Обращение (см. Приложение 5).

В нем он провозглашал, что «мы — накануне создания самостоятельного Русского государства». Последнее, по мнению обер-бургомистра, «крупный шаг в истории человечества». Касаясь собственно эвакуации, Каминский писал, что «мы, конечно, спокойны за свою судьбу, мы отлично знаем, что никогда… не попасть в лапы врага и нашему первому самоуправляющемуся Локотскому округу», но, тем не менее, признавал и опасность — «гул орудий, грохот пушек доходит и до нас». Поэтому, «однако, не исключена возможность военных действий на территории всего Локотского округа». Не совсем понятно, как идея формирования самостоятельной государственности (что само по себе уже являлось оксюмороном) была связана с эвакуацией, но в контексте надвигающегося перманентного кризиса единственным элементом пропаганды оставался блеф.

Интересно, что населению других районов Белоруссии перемещение РОНА объясняли контрпартизанской борьбой, якобы санкционированной самим Гитлером: «С целью полного уничтожения партизанского бандитизма в Лепельском округе, главнокомандующий германской армией приказал переместить одну русскую освободительную армию ».

Число эвакуировавшихся коллаборантов в разных исследованиях разнится. По мнению Ивана Грибкова, в ходе начавшейся 26 августа эвакуации Локоть покинули до 7000 военнослужащих РОНА, а также около 23 000 гражданских лиц. Когда линия фронта вступила на территорию округа, с отступающими частями вермахта двинулось еще более 20 000 человек. Дмитрий Жуков и Иван Ковтун также оценивали численность РОНА в 7000 штыков, но количество беженцев исчисляли в 30 000. В свою очередь Даллин, Маврогордато и Зимке писали о 6000 солдат и 25 000 штатских. Ермолов общее число эвакуированных оценил примерно в 30 000., Офицер РОНА вспоминал о 77 000 человек. В их числе, думается, помимо лиц, уверенных в том, что территория округа не будет сдана, а теперь расплачивающихся за веру в пропаганду, оказались и люди, принужденные к эвакуации насильственно из-за нацистской тактики выжженной земли, стремившейся таким образом ограничить мобилизационные и экономические ресурсы РККА.

В коллаборационистской периодике встречаются сообщения о партизанской деятельности каминцев в тылу Красной армии после ухода из Локтя. Как правило, они относятся к лету 1944 года. Против них помимо сил НКВД и милиции использовались и армейские части, направлявшиеся на фронт. По версии газет, «отряды РОНА оперировали в Брянских лесах, а также в районе ключевых дорог. Одна из них, Суземка — Трубчевск, подвергалась постоянным ударам… которые в июне — июле 1944 г. привели к временной приостановке движения по магистрали. В июле 1944 г. повстанцы нанесли серьезное поражение одному из батальонов, пытавшемуся восстановить движение по дороге… Однако к осени 1944 г. первая волна повстанчества была, в целом, подавлена». Анонимный автор статьи «Огонь в тылу», опубликованной во власовской «Заре», касаясь сопротивления в тылах Красной армии писал, в числе прочего, что «На переходе Брянск — Почеп одно подразделение 967-го стрелкового полка 3 ноября 1943 года подверглось нападению… в результате которого 11 человек было убито и потеряно 2 пулемета». Представляется, что деятельность каминцев, нашедшая свое отражение в коллаборационистской периодике («Новом пути», «Казачьей лаве» и «Информационном листке Добровольческих частей»), скорее всего, родилась в зданиях издательств. То, что часть вооруженных людей, не сумевших (или не захотевших) уйти вместе с основным составом бригады, а также жители, напуганные репрессиями СМЕРШа и НКВД, скрывались в лесах, вполне естественно. Они на себе почувствовали весь прессинг советской карательной системы. Думается, к ним присоединилось и некоторое число людей мобилизационных возрастов, не желавших воевать. Только вряд ли эти люди были столь уж активны. Ведь их основная задача была спастись, переждать репрессии, а не спровоцировать их постоянными атаками транспортных колонн. Вероятно, сопротивление ими оказывалось в ответ на зачистки лесов, призванных выявить дезертиров и коллаборантов. Вместе с тем время начала и завершения повстанческой деятельности подмечено точно, так что какими-то реальными источниками редакция все же располагала. Жители области ушли в леса после окончания посевных работ, а вернулись к моменту сбора урожая. Кстати, в годы Гражданской войны приток пополнения к антоновским мятежникам приходился на эти же месяцы.

Скорее столь активные действия в тылу РККА можно отнести на счет бойцов Хольмстона-Смысловского, благо помимо Барсово на западе Брянщины (точнее в Мглинском и Суражском районах) действовала целая сеть его отрядов, руководимая Роздымахои. Тем более, что подобные формирования по возможности пополнялись и усиливались немцами (заброска 8 марта 1944 г. группы Николая Грищенко под городом Клинцы). Последнее вооруженное формирование в Локотской области было ликвидировано лишь в 1951 году около деревни Лагеревка («Финляндия») Комаричского района. Правда, не ясно, было ли оно действительно остатком движения антисоветского сопротивления или обычной уголовной бандой.

Эвакуация завершилась в сентябре 1943 года. Беженцы расположились на территории Лепельского и прилегающих к нему Ушачского и Чашникского районов. Выбор был сделан немецкой администрацией сугубо прагматически. Этот регион между Лепелем и Полоцком был инфильтрован народными мстителями и агентами НКВД. Германское командование хотело, чтобы обер-бургомистр, обладавший богатым опытом контрпартизанской борьбы, обезопасил тыловые коммуникации дислоцирующейся здесь 3-й танковой армии (командующий генерал-полковник Ганс Рейнгардт).

Каминский, как и в Локте, не справился с задачей в полном объеме. И здесь, в данном случае сыграло свою роль не только усилившееся за счет более мощной поддержки (и контроля) Москвы партизанское движение, в результате чего тот же Лепель был взят каминцами штурмом, но и проблемы с местной коллаборационистской администрацией. Последняя опиралась на прогерманскую Белорусскую центральную раду и части Белорусской краевой обороны (Беларуская краевая абарона), своеобразного аналога РОНА. В итоге Каминский потребовал убрать с вверенных ему территорий немецкую и национальную белорусскую администрацию, с одновременным переподчинением ему местных властей и полиции. Естественно, подобные решения не могли не вызвать протестов ставшего в декабре президентом рады Радослава Островского. Тем более, что предшествовавшая РОНА контрпартизанская деятельность «Дружины» Гиль-Родионова сопрягалась массовыми репрессиями, в том числе и по отношению к местным националистам. Кроме этого Каминский распространил свою деятельность за пределы выделенной ему территории, что вызвало отрицательную реакцию не только местных коллаборантов, но и немецкого военного командования. Интересно, что в отличие от Локтя в Лепеле осталась городская комендатура и подчиненные ей добровольческие части полиции порядка (OD).

Одновременно, Каминский планировал продолжить начатую в Локте программу реституции. Так, приказом № 126 по Лепельскому самоуправлению от 29 ноября 1943 года, предписывалась регистрация членов семей репрессированных.

Параллельно шло и дальнейшее идеологическое развитие. Вместо Народной социалистической партии России, «викинг» Каминский объявил о создании Национал-социалистической трудовой партии России (НСТПР).

Манифест заявлял: «наша родина — Россия, которую ценой невероятных усилий построили наши предки, — на краю гибели! Миллионы российских сынов истреблены в происходящей бойне. Миллионы сирот, вдов и страдающих матерей — вот результаты кошмарной бойни. Красавцы-города, села, памятники культуры и искусства, созданные многовековым трудом и потом российских народов, превращены в пепел. Таких мук и страданий еще не переносил наш народ на протяжении всей своей истории. Народы России знают, что единственным виновником этому являются большевики во главе с кровавым Сталиным…

Народы России не переставали вести борьбу со своим злейшим врагом — большевизмом, но безуспешно. Огромнейшее количество палачей НКВД, главным образом из еврейства, подавляло всякие попытки протеста.

Только сейчас, когда большевизм ослаб в войне, когда оружие находится в руках народа, возможно осуществление стремлений российских народов.

История больше не предоставит нам такого удобного случая, и если мы не используем его, Россия погибнет, и наши дети и внуки проклянут нас. Они скажут: за тысячу лет не было поколения хуже нашего, потому что мы допустили гибель России…

Спасение родины возможно только в результате объединения всех честных сынов России, способных на жертвенную борьбу, в мощную организацию (партию), которая бы смогла противопоставить себя компартии. Сознавая, что только организованная сила может свергнуть кровавый большевизм и спасти родину от гибели, мы объединяемся в Национал-социалистическую трудовую партию России под руководством испытанного бойца за счастье России Б.В. Каминского — руководителя Новой Власти». Руководство новой партии ставило себе целью:

1. Свержение кровавого сталинского строя в России.

2. Создание суверенного государства, объединяющего народы России.

3. Признание за отдельными национальностями России, созревшими к самостоятельному государственному существованию, права на самоопределение.

4. Путем создания в Новой России справедливого социального трудового строя ликвидировать искусственно созданную большевиками классово-сословную рознь.

В основу экономической политики мы кладем трудовую частную собственность и частную инициативу.

1. Земля должна быть передана в частное пользование крестьянам.

2. Рабочий из крепостного пролетария должен быть превращен в свободного труженика, участника создаваемых им прибылей.

3. Творчество интеллигенции должно быть свободно от политических оков.

Полная свобода слова и печати.

4. Все имущественные права бывших помещиков и капиталистов (русских, а также иностранных) считать утерянными.

Коллаборанты утверждали: «Сила наших идей в том, что они глубоко народны. Они выкристализовались в пучине народных страданий, зрели в глубине русских сердец под тяжкой ношей народного горя. Они не могут не волновать истинно русских людей своею суровой правдой, не могут не привлекать мыслящих людей четкостью и ясностью перспектив недалекого будущего. Такие идеи не затухают и не разрушаются временем. Они служат прочной основой для создания силы, способной противопоставить себя большевизму. Рассадником таких идей служит национал-социалистическая трудовая партия России».

Судя по всему, сам обер-бургомистр в новую партию особо не верил. Последнее подтверждается тем, что своей подписи под манифест он не поставил. Возможно, НСТПР была призвана преодолеть идеологический кризис, вызванный эвакуацией из Локтя.

Правда, отделения партии стали появляться не только на территории нового округа каминцев, но и в Минске, Барановичах и ряде других городов. О быстром росте ее членов говорилось и в документах командования Группы армий Центр. Так, в ежемесячном отчете от 14 мая 1944 года говорилось о «большом притоке членов из местного населения» в НСТПР. Не обошла партийное строительство и газета «Боевой путь», в статье «Наш комбриг», которая была посвящена 45-летию главы локотского самоуправления: «Б.В. Каминский подхватил и довел до конца идею К.П. Воскобойника о создании Российской национальной партии… Дружными усилиями разработан Манифест, Программа и устав партии, отражающие чаяния широчайших масс русского народа как по эту, так и по ту сторону фронта». А официальная газета «Голос народа» видела грядущее обретение русским народом своей родины в «широком внедрении в массы идей национализма, имеющего свой зародыш в программе НСТПР. Этот документ великой исторической важности впитал в себя и отражает многовековые чаяния российского народа, а поэтому идеи НСТПР ширятся с молниеносной быстротой как по ту, так и по эту сторону и охватывают всевозможные слои населения. Народы, любящие свою Родину и ненавидящие большевизм, становятся на единственно правильный путь — путь национализма. На этот путь встала РОНА во главе с ее идейным вдохновителем и руководителем Б.В. Каминским». Думается, в данном случае можно согласиться с довольно спорными воспоминаниями журналиста Владимира Самарина (Соколова), утверждавшего, что подобный культ и славословия («вождь новой России») «льстили его самолюбию».

Правда, провозглашение новой партии прошло практически незамеченным для «широчайших масс русского народа», так как деморализованное эвакуацией население было больше озабочено решением бытовых проблем и собственной безопасности. Поэтому контрпартизанская деятельность приняла не менее широкие, чем в Локте, масштабы. Однако в отличие от Локтя эффективность подобной борьбы была менее успешной. В данном случае сказалось разложение и самих каминцев, и то, что они враждебно воспринимались местным населением, видевшим в них не столько защитников, сколько чужаков, да и помогавшие РОНА части вермахта были ослаблены всей предшествующей кампанией.

Так, например, все усилия обеспечить безопасность трассы Лепель — Докшицы, несмотря на понесенные партизанами потери и вынужденный отход, не достигли своей цели. Вместе с тем утверждение Капшикова, что «в районе Лепеля у Каминского настоящих боев с партизанами не было просто потому, что партизаны были сильнее его», представляется преувеличением хотя бы потому, что партизаны сами наносили удары, а в дальнейшем бойцам обер-бургомистра удалось провести несколько относительно удачных операций.

В частности, 25 августа 1943 года «бригада Алексея» атаковала 4-й батальон РОНА. Несмотря на понесенные потери (по версии партизан, 35 убитых, 50 пленных), каминцы сумели избежать полного разгрома. За период с 5 по 12 сентября потери коллаборантов, согласно данным народных мстителей, составили 78 убитых, 171 раненый и 37 пленных. Собственные потери лесные солдаты оценивали в 9 погибших и 17 раненых. Правда, приведенные цифры вызывают определенные сомнения. Во-первых, соотношение между убитыми и раненными 1:2 ниже среднестатистического (1:3). Во-вторых, настораживают небольшие, по сравнению с коллаборантами, потери, особенно, если учитывать наступательный характер боев, что предполагает увеличение числа убитых и раненых со стороны атакующих.

В свою очередь 16 сентября РОНА приняла участие в антипартизанской операции «Хуберт» (Hubertus). Согласно немецким данным за несколько дней боев «бандиты» потеряли 562 человека убитыми и 35 пленными. Было захвачено 166 единиц стрелкового оружия, один миномет, а также уничтожено 2 танка (Т-26 и БТ-7). Соотношение числа трофеев и потерь партизан позволяет предположить, что значительная часть погибших (и пленных) были мирные жители. Каминцы не досчитались 34 человека убитыми, 61 человек был ранен и 38 пропали без вести, также бригада лишилась двух танков (Т-34 и БТ-7), четырех минометов и одного орудия.

Наиболее масштабной и амбициозной операцией партизан против РОНА была попытка захвата новой столицы каминцев — Лепеля. План был утвержден Белорусским штабом партизанского движения (приказ № 0054 от 5 октября 1943 года). Он предполагал полное уничтожение вражеского гарнизона. В случае успеха народные мстители брали под свой контроль целый узел шоссейных дорог, связывающих Лепель с Минском, Витебском, Борисовым и Оршей. Одновременно несколько районов Витебской, Вилейской и Минской областей образовывали новый партизанский край.

В операции приняли участие более 20 бригад. Общая численность их в силу определенной иррегулярности формирований определить трудно. Можно предположить, что она составляла примерно 6000 человек. Именно столько было выделено для несостоявшегося захвата Лепеля в июле 1943 года. Всего же в прилегающих к Ушачскому, Сенненскому и Чашникскому районах (места основной концентрации сил сопротивления) находилось 12 000, 15 000 и 14 000 партизан соответственно. К январю 1944 года их число выросло в Ушачах до 18 000. Однако все они не были сконцентрированы на основном (Лепель) и вспомогательном (Чашники) направлениях ударов. На захват «столицы» было направлено 4 бригады, на Чашники — 3, еще по одной бригаде прикрывали фланги. Остальные должны были уничтожать отдельные гарнизоны в других населенных пунктах. Так, только для захвата Камня и Бочейково выделялось 3 бригады.

В ночь с 19 на 20 октября начался штурм Лепеля и Чашников. К утру несколько кварталов на юге новой столицы каминцев были взяты, но подошедшие немецкие танки выбили партизан. Неудача постигла лесных солдат и в Чашниках. К утру подошедшие из Сенно немцы и коллаборанты помогли гарнизону очистить юго-восточные кварталы и отбить последующие атаки. Согласно официальным советским данным было «убито 224 немецких солдата и офицера, взято в плен — 122» (коллаборантов отдельно не выделяли). Потери партизан, судя по всему, были очень значительны, так как в дальнейшем столь масштабных операций ЦШПД против каминцев не проводил, что, впрочем, не изменило общей ситуации, так как в течение зимы и весны РОНА вела непрерывные бои. В частности, в декабре 1943 года коллаборанты совместно с немцами восстановили контроль над дорогой Лепель — Докшицы.

Помимо боевых действий партизаны занимались и агитацией, стремясь разложить бригаду. Первые попытки имели место еще в Локте. В частности, для этой цели был использован младший брат начальника штаба РОНА подполковника Ильи Шавыкина, командир партизанского отряда имени Тимошенко, воевавший в составе бригады имени Молотова, Андрей Шавыкин. Позже он вспоминал: «В очередной вылазке в Бочарове я узнал, что мой старший брат Илья арестован и доставлен в поселок Локоть. Однако вскоре был освобожден и направлен на службу в полицию, где сделал головокружительную карьеру: стал начальником штаба полицейского полка, а затем и штаба бригады Каминского. Тяжело стало на душе. Неужели Илья изменник? Еще накануне войны он служил в Бобруйске и Белостоке. Осенью 1941 года появился в Бочарове переодетым в штатское. Возможно, подумал я, это игра с оккупантами ради каких-то благородных целей? Может быть, он получил задание внедриться к карателям? А если он стал негодяем и продался фашистам?

Вернувшись в лес, я доложил о своих сомнениях командованию отряда имени Чкалова. Командир отряда Пшенев, комиссар Бирюков, начштаба Чеченин и начальник разведки Васечкин приняли решение послать меня в Локоть с письмом-ультиматумом брату. В нем говорилось об условиях сдачи партизанам, в частности о том, что в случае согласия он и его семья будут тайно вывезены на броневике. Однажды летом 1942 года на рассвете я и еще два разведчика охраны добрались до деревни Аркино, что в трех километрах от Локтя. Я оставил личное оружие товарищам, засевшим во ржи близ дороги, и двинулся в Локоть. На окраине меня задержали и отвели в караульное помещение. Я без обиняков назвался братом начальника штаба бригады, и меня тотчас же отвели к нему на квартиру. Приказав жене выйти, он распечатал конверт.

— Напрасно стараетесь, — сказал он злобно. — Дело советов гиблое. Красная армия не вернется. Писулек мне больше не шлите. А если придешь еще раз, подготовим тебе петлю по размеру.

— Что же, — ответил я, — и для тебя, братец, осина будет подготовлена. Выберем самую крепкую, чтобы, не приведи Бог, не свалился.

На том и разошлись. Илья распорядился отвести меня в поле и отпустить. В установленном месте я встретился с друзьями, и мы скрытными тропами добрались до базы отряда. Больше никогда я с братом не встречался».

Интересно, что позднее, в конце 1942 — начале 1943 года, была предпринята еще одна попытка. На этот раз Шавыкину было поручено: «Убить обер-бургомистра Локотского округа Каминского и снять с него крест … У н. ш. Шавыкина захватить секретные документы. Для выполнения террора нами выдан наган».

Командир артиллерийского взвода, а затем партизан бригады «Дубова» (впрочем, и в отряде сохранивший свою армейскую профессию) Михаил Атрашкевич вспоминал: «В то время как раз освободили территорию, где они формировались. Стали говорить солдатам: “Пишите письма, мы их отправляем на Большую землю и вы получите ответ”. Они стали к нам переходить и иногда даже взводами. В таких случаях оставляли всю структуру взвода, только наш политработник. Так и воевали». По сути, в данном случае в меньшем масштабе копировался принцип, применившийся при переходе «Дружины» на сторону лесных солдат. Партизаны стремились разложить и руководство РОНА. Но успеха достичь удавалось не всегда. Последнее нередко понимало и руководство движения Сопротивления. Так, например, заместитель начальника штаба партизанского движения комиссар госбезопасности Сергей Бельченко с нескрываемым скепсисом писал начальнику калининского штаба партизанского движения Иосифу Рыжикову:

«Своим № 3496 от 6-го сентября 1943 г. вы сообщаете, что Уткин в бригаде Каминского имеет надежных людей; как-то: подполковника Белая Г.Д. и майора Галкина, через которых проводит мероприятия по разложению бригады.

По этому вопросу просим запросить Уткина и срочно сообщить как:

1) Каким образом Уткин связался с Белаем и Галкиным и какими данными Уткин на них располагает, а также как осуществляет связь с ними.

2) Белай и Галкин являются ли нашими агентами или просто “надежными людьми”.

3) Имеются ли у Уткина возможности насаждения агентуры в бригаде Каминского».

И действительно, если учесть последующую службу Георгия Белая в РОНА, а затем в армии Власова (начальник офицерского резерва ВС КОНР) и дальнейшую эмиграцию, то в данном случае либо имела место двойная игра, либо народные мстители выдавали желаемое за действительность. Хотя дезертирство затрагивало и офицерский корпус коллаборантов. Таковым можно считать попытку перехода на сторону лесных солдат частей 2-го полка майора Тарасова. Контрразведка Каминского ничего не знала о комплоте. Информацию командир бригады получил от немцев. Он спешно прилетел в расположение полка (у коллаборантов было 3 самолета типа У-2/По-2), где казнил майора (по некоторым сведениям, лично задушил его), и 8 других заговорщиков. Мятеж удалось предотвратить, правда, 153 (по другим сведениям 250) солдата и офицера все же смогли уйти к партизанам. Хотя не исключено, что переход на сторону неприятеля был продуктом самостоятельного решения каминцев, без какого-либо участия партизан.

В начале 1944 года части РОНА стали именоваться в номенклатуре немецких войск штурмовой бригадой РОНА (SS-Sturmbrigade RONA). По этому поводу 8 февраля в приказе № 25 обер-бургомистр писал: «Вы сделали большое дело и звание штурмовиков вполне заслуживаете, вы имеете полное право носить звание передового отряда РОНА. На основе нашей бригады будут перестраиваться все сражающиеся против большевизма. Звание штурмовиков в свою очередь накладывает на нас новые задачи, большие дела, и я уверен, что с такими боевыми орлами мы возложенные на нас задачи выполним». Само же соединение Каминский назвал «передовой штурмовой бригадой Русской освободительной народной армии».

Тогда же в Лепеле была предпринята последняя попытка подчинить Каминского генералу Власову. Подобные проекты возникали в различных административных структурах и ранее. Так, 22 мая 1943 года в своем меморандуме командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Ганс фон Клюге предлагал создать Русский национальный комитет. Во главе этого квазиправительства в изгнании (комитет имел лишь консультативные функции) должен был стать Власов. В его состав входил и Каминский. Инициатива «Умного Ганса» (der Kluge Hans) выглядела двусмысленной, если учесть, что в декабре 1942 года именно он был одним из инициаторов свертывания «осинторфской эпопеи» с РННА, как противоречащей политике рейха на Востоке. Вероятно, какие-то шаги эмиссары Клюге предприняли, так в тот же месяц Каминский объяснял одному немецкому офицеру свой отказ от сотрудничества с РОА тем, что «противостоит русскому националистическому движению генерала Власова и опасается, что последний может однажды выступить против Германии». По утверждению Даллина, спустя год, в мае 1944 года в вермахте муссировалось мнение, что оппозиция между Власовым и Каминским должна быть устранена. Идеи Власова следует внедрить в РОНА, и для этого «личный визит генерала Власова имел бы далеко идущее значение». Впрочем, все это происходило на уровне корпусов и штаба 16-й армии.

В мемуарной и исследовательской литературе есть разные версии лепельских переговоров. По свидетельству Редлиха, первый шаг сделал обер-бургомистр, но генерал в жесткой форме заявил: «Каминский мне подчиняется без всяких разговоров и переговоров. Я принимаю его в РОА вместе с бригадой. Каминский будет по-прежнему командовать, но под моим началом». Последнее подтверждал полковник Поздняков: «Попасть на прием к генералу не составляло труда, но только для простых людей и русских патриотов. Например, Каминский, несмотря на все свои домогания, так и не был принят… Я это знаю потому, что Каминский — через В. Алексеева — вел переговоры об аудиенции у Андрея Андреевича именно со мной (между прочим, Каминский никогда не встречался со мной)». Данную версию разделяли Сергей Дробязко и Кирилл Александров.

В свою очередь Кашников вспоминал, как тогда же сказал командующему РОНА, «что большим авторитетом и популярностью пользуется Андрей Андреевич Власов, и что ему, Каминскому, следовало бы к Власову присоединиться, чтобы создать единую русскую антикоммунистическую армию». На это обер-бургомистр резко возразил, «я воюю здесь, кровь проливаю, а он там сидит в Далеме, пьет и с бабами возится (интересно, что даже до Лепеля дошли рассказы об особенностях бытового поведения Власова. — А. М)! Пусть он мне подчиняется, а не я ему»! Так ничего и не вышло. «Мои уговоры, примкнуть к Власову, оставались тщетными; к ним скорее прислушивался начальник разведки Капкаев (гауптштурмфюрер СС Фарид Капкаев. — А. М), человек политически более интересный, но скрытный». Об отказе подчиняться Власову вспоминала и Мария Быстровская. В контексте воспоминаний Редлиха, вероятно, глава Локтя изменил свое мнение о Власове, а столь резкая отповедь в адрес командующего ВС КОНР была лишь хорошей миной при плохой игре.

В любом случае, по справедливому утверждению Юрия Денике, «фигура Власова имела большую притягательную силу, чем, например, фирма российской национал-социалистической партии», так как выступала в качестве признанного национального лидера.

Интересно, что начальник штаба власовской армии генерал-майор Федор Трухин в 1915–1916 годах учился на одном курсе юридического факультета Императорского Московского университета вместе с Константином Воскобойником, но, вероятно, этот факт его биографии не помог объединению коллаборантов.

Неприятие комбригом Власова проявилось и в мае 1943 года, когда в РОНА были введены нарукавные знаки различия. Офицер РОНА вспоминал, что «первоначально Каминский приказал нашить на рукава шевроны РОА. Однако на следующий день распорядился разработать собственный знак с аббревиатурой РОНА и Георгиевским крестом на черном фоне. Днем части был объявлен день Георгия Победоносца». В ВС КОНР Георгиевский крест, а точнее изображение святого великомученика Георгия, было лишь на знаке командующего армией — генерала Власова. Интересно, что, изменив символику, Каминский не отказался от изменения присяги. В РОНА до конца сохранялся стандартный текст присяги восточных добровольцев («Я, верный сын моей Родины, добровольно вступил в ряды Русской Освободительной Армии»). Также в РОНА, по некоторым сведениям, использовался Андреевский флаг и ленты на головных уборах старших офицеров.

Перманентная ожесточенная борьба с партизанами и сложные отношения с альтернативными структурами коллаборантов не отменяли решения бытовых проблем. Помимо уже упоминавшихся напряженных отношений с местной администрацией, имели место конфликты и с жителями Лепеля, как, впрочем, и других городов, где поселились каминцы. Ведь нуждались в трудоустройстве и обеспечении примерно 11 000 гражданских, прибывших вместе с бойцами РОНА. Учитывая относительную дисциплину последних и отсутствие работы у беженцев из Локтя, не удивителен рост уголовных преступлений в регионе. Так в Лепеле была осуждена «гражданка Т., незамужняя, русская, из крестьян Орловской губернии», которая убила своего новорожденного ребенка, мотивировав преступление собственной «невежественностью и темнотой». В ходе трехдневного процесса (15–18 ноября 1943 г.) женщину приговорили к 5 годам тюрьмы. Не отставали от гражданских и военные. 15 сентября 1943 года сотрудник одной из районных управ Лепеля Николай П. писал своему начальству, что группа бойцов РОНА «ворвалась ночью в его дом» и потребовала водки. Получив отказ, «дважды выводила его с женой на улицу и имитировала расстрел». Парадоксально, но, несмотря на враждебное отношение к каминцам, местная администрация выносила им и достаточно мягкие приговоры. В ноябре 1943 года один из локотян был задержан местными полицейскими при попытке кражи лесоматериалов из лепельской городской ветеринарной больницы. «Обвиняемый на суд не явился, вместо него пришел отец, боец РОНА, который признал вину сына». Последний отделался штрафом в 100 рублей.

Поэтому неудивительно, что предложение немецких оккупационных властей передать посредством отчуждения часть посевных площадей и наделов местных жителей, и так не бывших в восторге от беженцев, вызвало решительный отпор уже самого Каминского, прекрасно осознававшего, какую рекрутационную базу партизанам он в таком случае создаст. В итоге, 23 февраля 1944 года Каминский получил приказ генерального комиссара Белоруссии, тогда еще группенфюрера СС Курта фон Готгберга, о «переселении бригады РОНА» в район Дятлово (Западная Белоруссия), более благоприятный с точки зрения ведения сельского хозяйства. В приказе сообщался маршрут следования для военнослужащих и гражданских лиц: через Борки, Санники, Поддубье. Как и в случае с Локтем, из Дятлово удалялась местная администрация: «после того как 5-й полк РОНА прибудет в Дятлово, управление этой территорией переходит от районных комиссаров Новогрудка и Слонима к назначенному мной штабу связи бригады РОНА». Также из Дятлово удалялся пункт жандармерии.

Правда, как и Лепельская область, район Дятлово был инфильтрован народными мстителями, и коллаборантам пришлось занимать его постепенно, с боями. Задержка также была вызвана тем, что эвакуация проходила постепенно из-за вовлеченности каминцев в контрпартизанские операции. Поэтому, например, приказ о «выходе района из-под контроля районных комиссаров» последовал 30 марта с оговоркой: «Передача управления и предприятий осуществится тогда, когда органы самоуправления начнут деятельность. Тогда же производится отзыв немецких полицейских сил». Окончательно РОНА перебазировалась на новое место лишь в начале июня. К этому времени она насчитывала 3000–4000 военнослужащих, которых сопровождали 21 000 гражданских лиц.

Еще до завершения эвакуации в Лепеле каминцами совместно с полевыми дивизиями вермахта и частями полиции были осуществлены относительно эффективные операции против партизан, например «Ливень» (Regenschauer), проходившая 11–17 апреля 1944 года, и ряд других. Правда, доля участия в них РОНА была относительно большой. С 17 апреля по 12 мая войска Каминского вместе с немецкими частями провели масштабную контрпартизанскую операцию «Весенний праздник» (Frahlingsfest) в Полоцко-Лепельской зоне. Им противостояло 16 партизанских бригад и более мелких соединений общей численностью до 20 тысяч человек. Среди них была и 1-я антифашистская партизанская бригада полковника Владимира Гиля (Родионова), до этого, как уже отмечалось, печально известного своим командованием Особой бригадой СС «Дружина» и крайне жестокими акциями против партизан и мирного гражданского населения. В ходе боя партизаны понесли тяжелые потери (по мнению Каминского, они составили 6 тысяч убитых и 600 пленных) и были вынуждены, сдав свои базы, отойти (см. Приложение б).

В числе убитых оказался и Владимир Гиль.

В этот же период на РОНА обратил внимание рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. По ряду сведений, под влиянием обергруппенфюрера СС Курта фон Готтберга и обергруппенфюрера СС Готтлоба Бергера, руководителя главного управления СС, Гиммлер переподчинил бригаду Каминского, находившуюся в оперативном ведении вермахта, ваффен СС. Он лично встретился 31 июля 1944 года с бывшим обер-бургомистром и пообещал реорганизовать бригаду в 29-ю ваффен-гренадерскую дивизию СС /русскую № 1/ (29. waffen-Grenadir-Division der SS /Russische Nr. If), а самому Каминскому присвоил звание бригадефюрера СС (по номенклатуре вермахта — генерал-майор). Данный факт опровергает утверждение Максимилиана Пройсса, будто командующей 2-й танковой армией Каминскому еще «в 1943 году присвоил звание бригадного генерала». Также представляется ошибочным и утверждение Хоффманна, что РОНА, по сути, оставалась «отрядом народного ополчения, организованным в 1941 году и частично состоявшим из гражданских лиц, не служивших прежде в армии».

За участие в «Весеннем празднике» Каминский получил на свою бригаду 20 Железных крестов и более 150 знаков отличия для восточных народов. На первый взгляд не так уж и мало за месячную кампанию, но, с другой стороны, никто в дивизии Каминского, за все время ее существования, так и не был награжден Рыцарским крестом Железного креста, в отличие, например, от командира русской 621-й артиллерийской батареи майора Зигфрида Кайлинга, или военнослужащих таких национальных дивизий, как «Недерланд» (20) или «Шарлемань» (2), получивших дивизионный статус позже РОНА (декабрь 1944 г. и февраль 1945 г.). В самой бригаде помимо немецких наград практиковались и иные формы поощрения. Так, в газете «Голос народа» 15 ноября 1942 года были опубликованы приказы № 124 и 125, в которых обер-бургомистр за отличия в борьбе с партизанами распорядился, помимо представления особо отличившихся к орденам, «выдать всему составу роты денежную премию в размере месячного заработка… Выдать господину Кытчину денежную премию в размере 5000 руб. и натуральную — 10 пудов ржи».

Сам Каминский 31 июля 1944 года был награжден Железным крестом I класса. Железный крест II класса (статут ордена предполагал последовательность награждения, то есть возможность получения более высокой степени только лишь при наличии предшествующего ему знака) он получил ранее, 27 января. Вручение награды подгадали под встречу Каминского с Гиммлером (в руководстве партизанского движения бытовало мнение, что награду обер-бургомистру вручил лично Гитлер). Впрочем, следует отметить, что командующий РОНА действительно был храбрым человеком, пулям не кланялся и труса не праздновал. До этих наград он уже имел Знак (медаль) за ранение в черном, знаки отличия для восточных народов I и II класса (в том числе «За храбрость»), а также Знак за борьбу с партизанами. Кроме того, командование венгерских частей, расквартированных в округе, наградило его почетным кинжалом. В то время как главный конкурент Каминского — Власов был представлен лишь к низшей степени Знака отличия для восточных добровольцев «За храбрость» II класса, за агитационные поездки по частям группы армии «Центр» в феврале 1943 года. Им он был награжден 23 апреля того же года. И, в отличие от обер-бургомистра, никогда не носил его.

Несмотря на продолжающееся отступление, культ Каминского продолжал расцветать. Его язык и образы в пространстве тот-арта все более напоминали свой германский прототип. В майском номере «Голоса народа» говорилось о том, какие «великие заслуги в организации национальных вооруженных сил принадлежат комбригу Б.В. Каминскому. Подобно кузнецу, он сумел в горниле пылающего пламени войны сковать в единый монолит разрозненных российских патриотов, любящих свою Родину, и повести их на победный штурм большевиков. Русский народ будет спасен и обретет свою Родину». Образ кузнеца в данном случае явно восходит к Вотану (Одину), кующему свой меч, одному из элементов национал-социалистической пропаганды. По остроумному замечанию Джорджа Фишера, Каминский — это «бывший советский маленький фюрер».

Последней крупной антипартизанской операцией, в которой приняли участие каминцы, стал «Баклан» (Kormoran). Ее целью была зачистка районов севернее Молодечино, Минска и Борисова. Бои начались 22 мая. На первом этапе немцам сопутствовал успех. В окружении оказалась 21 партизанская бригада (около 22 000 человек). Однако в связи с успешным проведением Красной армией Белорусской наступательной операции («Багратион») (23 июня — 29 августа) боевые действия против сил Сопротивления были свернуты. Впрочем, в связи с эвакуацией из Дятлово каминцы участвовали лишь в первой половине операции, до начала июня. Потери народных мстителей немцы оценили в 4911 убитых и 354 захваченных в плен. Вместе с тем сравнение погибших и числа трофеев (5 минометов, 62 пулемета, 14 противотанковых ружей, 56 пистолетов-пулеметов, 639 винтовок и 13 пистолетов) вновь заставляют усомниться в том, что все убитые и пленные были лесными солдатами, а не мирными жителями, ставшими жертвами карателей.

К этому периоду относится, пожалуй, последний (и один из немногих объективных) портретов бригадефюрера, а также описание пребывания РОНА в Дятлово. Медработник Татьяна Данилевич оставила воспоминания о своем посещении каминцев.

«В том же июне (1944 года. — А. М.) проездом в нашу усадьбу (в 10 километрах), я задержалась в селении Дворец, и тогда мне предложили войти в контакт с генералом Каминским. Под предлогом определения родственника в военное училище, я побывала в штабе РОНА…

При въезде в Дятлово тщательно проверялись документы и пропуск. Порядок строгий, повсюду разбросаны посты, но бывшие советские бойцы в немецкой форме не производили выгодное впечатление. Имея пропуск и рекомендательное письмо, все же перед встречей с генералом пришлось пройти несколько предварительных опросов. В штабе нас встретил адъютант, удививший светской предупредительностью. Вскоре пришел и Каминский, прежде всего слегка высмеяв написанное по старой орфографии рекомендательное письмо. Генерал выглядел подкупающе — деловой, представительный, в мундире английского сукна и покроя, без знаков отличия. Он держался непринужденно, с чувством собственного достоинства, и его литературная, без советского налета, речь оставляла благоприятное впечатление.

Прибывающие из Минска курьеры все время прерывали наш визит. Меня сильно смутили их рапорты в нашем присутствии — фронт определенно приближался и почувствовалась тревога.

— Будем ходить в своей форме, когда будут собственные фабрики, — улыбнувшись, заметил Каминский, на мой довольно смелый вопрос.

Закончив деловой разговор, мы вели продолжительную беседу о достижениях РОНА, и, по просьбе генерала, адъютант принес и развернул замечательной красоты Андреевский флаг — знамя РОНА — по левой стороне артистически расшитый и в нескольких местах простреленный партизанами.

Проситель был принят в Гвардейский батальон».

Как видно из воспоминаний, «республика Каминского» в целом и РОНА в частности продолжала сохранять все классические черты тоталитарного режима. Высочайшая подозрительность и шпиономания (многократные проверки одних и тех же документов) сочетались с приемом докладов в присутствии постороннего человека, что, как видно, неприятно поразило и саму Данилевич. Сам вождь этой системы Каминский, также в соответствии с механизмами функционирования тоталитаризма, стал ее заложником. Референты и секретари не советовались напрямую с ним на предмет разрешения встречи Данилевич, а передавали ее по инстанциям. Да и зачисление родственника мемуаристки в привилегированную часть без предварительного знакомства с ним, а лишь по рекомендации, выглядит довольно сомнительно, в том числе и в контексте господствовавшей при штабе шпиономании.

Интересно, что у конкурента Каминского Власова система личной безопасности генерала также была несовершенна. Правда, это было связано не столько с тоталитарным фактором, сколько с личностью главы РОА. Константин Кромиади вспоминал, что генерал распорядился принимать посетителей, «когда бы они не приходили, если бы даже в это время он спал, и игнорировал все меры предосторожности. Он никогда не носил при себе личного оружия». Слова Кромиади подтверждал и Сергей Фрелих, который, как уже говорилось, писал о проблемах, с которыми столкнулась охрана Власова. Он отмечал, что генерал, «находясь в саду, сам открывал дверь. При этом, конечно, всякий контроль становился бесцельным». Правда, офицеры охраны Власова, непосредственно отвечавшие за безопасность, ничего не писали про сложности, отмеченные в мемуарах Кромиади и Фрелиха.

По некоторым сведениям, довольно свободный проход был и в кабинет начальника штаба ВС КОНР Трухина.

Наличие в Дятлово свободной земли сделало ситуацию в значительной степени противоположной по сравнению с Лепелем. При помощи каминцев «завертелись колеса давно бездействовавших мельниц и маслобоен». Но сельским хозяйством коллаборантам заняться так и не удалось, правда, они успели вытащить из речки Щары несколько советских танков, брошенных своими экипажами еще летом 1941 года при отступлении. После того как их привели в боевую готовность, это повысило авторитет РОНА у местного населения.

Весенне-летнее наступление советских войск сделало невозможным дислокацию тылов бригады и гражданских лиц в Дятлово. Как и в случае с эвакуацией из Локтя, статистика покинувших Дятлово коллаборантов разнится. Дмитрий Жуков и Иван Ковтун писали про 25 000 человек (из них 3000–4000 военнослужащих), Свен Стеенберг утверждал о 35 000 (15 000), а Александр Даллин о 18 000 (4000). С момента отхода в Польшу усугубился системный кризис РОНА. В принципе он начался раньше. По мнению Стеенберга, печальный для коллаборантов процесс начался после отступления из Локтя, когда «бригада прошла длинный путь отрезвления и разочарования». Правда, такой апологет Каминского, как Роман Редлих, напротив, утверждал, что эвакуация из Локтя в Лепель прошла «организованно и дисциплинированно», но даже он вынужден был признать, что «бригада после Лепеля стала быстро разлагаться. Уйдя из родных мест, солдаты потеряли смысл борьбы и постепенно превращались в обычных мародеров». В свою очередь Хольмстон-Смысловский прямо назвал РОНА «разбойничьей бригадой».

Юрген Торвальд считал, что следующим пунктом эвакуации РОНА и сопровождавших солдат гражданских лиц должна была стать Венгрия. По другой версии, в Венгрию отправляли только беженцев, а саму бригаду Гиммлер намеревался перевезти в Германию с целью доукомплектации до уровня полноценной дивизии. Но случилось два события, смешавших планы. Словацкое национальное восстание остановило эшелоны с беженцами в Верхней Силезии, а кризис на Восточном фронте и неожиданное для всех (в том числе, судя по мемуарам Уинстона Черчилля, для англичан и американцев) Варшавское восстание (1 августа — 2 октября 1944 года), инспирированное Польским правительством в изгнании, изменило направление эшелонов самой бригады.

В части исследовательской и мемуарной литературы присутствует мнение, что Каминский не хотел принимать участия в подавлении восстания. Так, Екатерина Андреева утверждала, что «в 1944 году после того, как Каминский был расстрелян эсэсовцами, бригада была расформирована и частично использована при подавлении Варшавского восстания». Редлих также считал, что Каминский «воевать с поляками не мог», еще ранее, в Дятлово он «резко отказался» сражаться с отрядами Армии Крайовой. Подобную точку зрения мемуарист подтверждал и в разговорах с автором. Впрочем, единственным аргументом в этих беседах Романа Николаевича были слова о том, что Каминский поляк, а потому не мог сражаться против своих. Еще один мемуарист, Владимир Самарин, приводил, со ссылкой на переводчика главы РОНА, спор обер-бургомистра с неким «эсэсовским генералом». В ходе разговора Каминский, «скрестив руки», якобы бросил своему визави: «Господин генерал, во-первых, я по происхождению поляк, во-вторых, я русский патриот. Я и мои солдаты борются только против большевизма, за свободу России. Я не могу участвовать в борьбе против них». Вскоре после этого разговора Каминского убили. Свен Стеенберг писал, что Каминский «сперва отказался, так же как и раньше, когда наотрез отказал Готтбергу сражаться против польских партизан. Он борется против большевизма, а не против поляков, заявил он. Но, если ему удалось это провести с Готтбергом, то тут пришлось уступить, после того как Гиммлер лично прислал ему телеграмму: “Ожидаю в этом деле вашей помощи”». В данном случае важно учитывать вторичность информации Стеенберга, так как в данном случае ученый ссылается на интервью с Редлихом.

Еще одной ошибкой можно считать утверждение Хольмстона-Смысловского, будто Каминский подавлял восстание в варшавском гетто (19 апреля — 16 мая 1943 г.), а не августовское восстание 1944 года.

На самом деле Каминский не протестовал против участия бригады в подавлении Варшавского восстания, хотя, возможно, и был недоволен. Александр Даллин сомневался в том, что Каминский «открыто отказался выступать против Варшавы», хотя, возможно, и предпочел бы уклониться. «Их нежелание сражаться… обусловило решение отправить в Варшаву только часть соединения — сводный полк». Вероятно, этнический поляк Бронислав Каминский особо не рефлексировал по поводу того, что его люди будут делать в Варшаве. Еще в Локте Кашников удивлялся ненависти Каминского к полякам, «по происхождению он был поляк — и, быть может, потому с поляками обращался особенно жестоко. На мой вопрос, почему он так ненавидит поляков, он ответил матом».

Бригадефюрер отправил в Варшаву сводный полк своей бригады под командованием оберштурмбаннфюрера СС Ивана Фролова, бывшего у Каминского начальником оперативного отдела штаба, абсолютно сознательно. Полк четырехбатальонного состава численностью в 1700 человек был набран в основном из добровольцев («чтобы не разъединять семейных людей, были выбраны холостяки, большей частью молодые люди»), рекрутированных по 300–400 человек из каждого полка бригады. Ему были приданы 4 танка Т-34, а также СУ-76 и пара 122-мм орудий. Каминцы были подчинены соединению группенфюрера СС Гейнца Рейнефарта, основу которого составлял так называемый «штрафной» полк штандартенфюрера СС Оскара Дирлевангера, знакомый РОНА по операции «Весенний праздник». Вместе они составляли боевую группу «Рейнефарт» (Kampfgruppe Reinefarth). Из «русских» частей в подавлении восстания также участвовали казаки Краснова, а именно Казачий полицейский батальон СС (более 1000 чел.), Конвойно-охранная сотня СД (250 чел.), 3-й казачий батальон 57-го охранного полка, 5-й Кубанский полк, 572-й, 580-й и 631-й казачьи батальоны. Также в подавлении восстания принял участие азербайджанский батальон полка «Бергманн» и два батальона 1-го восточно-мусульманского полка СС. Следует упомянуть и так называемый Украинский легион, или Волынский охранный курень (Ukrainische Seelbschutzlegion), насчитывавший 400 человек, под командованием полковника Петра Дьяченко (ранее сотрудничавшего с Зондерштабом Хольмстона-Смысловского), ведшего боевые действия 15–23 сентября 1944 года в районе Черняхова, а затем 27–30 сентября в Кампионских лесах. Все части находились в оперативном подчинении обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Бах-Зелевски. На 6 августа численность группировки, имевшей в своем составе танки, ракетные установки, гаубичную артиллерию, саперные и огнеметные подразделения, составила 7496 человек, а в дальнейшем увеличилась до 16 696.

Поляки, по разным сведениям, на момент восстания имели от 16 до 45 тыс. бойцов, из которых, однако, было вооружено от 2,5 до 6 тыс. Интересно, что часть стрелкового оружия была произведена подпольно. Так, они сделали примерно 700 экземпляров пистолета-пулемета «молния» (bfyskawica), соединившего в себе нацистский МР-40 (от «тети Эрмы» поляки переняли конструкцию присоединенного снизу магазина и складывающегося приклада) и британский «Стен» (собственно механизм). В ходе боев инсургентами было взято в качестве трофеев некоторое число легкого вооружения немцев, а также 5 танков («тигр», 2 «пантеры», Pz.Kpfw.IV и итальянский Ml3/41), 2 бронеавтомобиля (ранее захваченные вермахтом советские БА-20М), 2 полугусенечных бронетранспортера (Sd.Kfz.251) и легкий истребитель танков «хетцер».

Основной удар по аковцам должны были наносить солдаты Дирлевангера и каминцы. Им было предписано движение через Старо Място с целью рассечь повстанцев напополам в районе улицы Подвале. Таким образом, немцы получали единую трассу коммуникаций с запада на восток и одновременно деблокировали части окруженного в Брильском дворце военного коменданта Варшавы генерал-лейтенанта люфтваффе Райнера Штахеля. Наступление собственно полка РОНА планировалось из предместья Раковец в район Охоты в сторону Воли. Каминцы прибыли 4 августа и сразу в восемь часов утра были брошены в атаку. Бои проходили возле больницы и Института радио Сколдовской-Кюри (улица Вавелска), помещения которого были частично переданы под отделение женской онкологии больницы. Этот участок обороняло примерно 300 бойцов из батальона «Кедив». Однако, несмотря на почти что шестикратное преимущество и превосходство в вооружении, каминцы в первый день продвинулись всего на 275 метров. Для сравнения: «штрафники» в тот же день оттеснили аковцев на 800 метров, хотя, в отличие от РОНА, не имели опыта боев в городе. Временами из-за больших потерь коллаборантам приходилось переходить к обороне. Может быть, именно поэтому части РОНА были усилены двумя ротами немцев, что, впрочем, не сильно отразилось на темпах продвижения. Так, 11 августа каминцы неудачно штурмовали одну из фабрик в пригороде Варшавы. Фролов доложил Каминскому, который в это время был в полку, что силой пехоты достичь цели невозможно, на что бригадефюрер резко ответил: «Если для вас невозможно, то для меня возможно, я сам буду руководить наступлением» (еще одно подтверждение в пользу лояльности Каминского при подавлении восстания). На следующий день полк взял фабрику после двухчасового боя, потеряв 70 человек. 16 августа каминцы при поддержке трех «тигров» вновь двинулись вперед. Но после того как все три танка были сожжены, наступление опять остановилось. Спустя пару дней Каминский опять жестко выговаривал Фролову:

1. Немцы не совсем довольны нашими успехами, что мы медленно продвигаемся, тогда как другие группы продвинулись дальше.

2. Мной поставлен вопрос о назначении полка на отдельный самостоятельный участок, на что командование дало согласие.

Досада немцев была понятна. К 19 августа, когда район Охоты был очищен более чем наполовину, каминцы так и не смогли выйти на своем участке к Висле, а потому по предложению бригадефюрера полк был переброшен на северо-запад от Варшавы, в район поселка Трускав, а позже использовался для прочесывания Кампионской пущи. Ввиду дефицита резервов замена коллаборантов проходила поэтапно и завершилась лишь к 28 августа. Теперь каминцам предстояло действовать в основном против группы Kampionska. РОНА, согласно планам немцев, должна бьша не допустить как прорыва повстанцев из города, так и усиления их за счет частей Армии Край-овой, стремившихся помочь блокированным в столице войскам. В последнем случае для немецких подразделений возникала опасность повторения кризиса, вызванного польским наступлением на Бзуре 9–16 сентября 1939 года.

В пуще части РОНА сражались достаточно пассивно. Возможно, это было обусловлено потерями, понесенными в городе и общей усталостью. Последним не преминули воспользоваться инсургенты. В ночь со 2 на 3 сентября повстанцы под командованием поручика Адольфа Пильха («Долина»), численностью примерно в 300 человек, в конном строю нанесли контрудар по Трускаву и разгромили один из двух батальонов РОНА, убив около 100 и ранив примерно столько же бойцов. Всего же полк Фролова потерял до трети от своего личного состава. Был ранен и сам бригадефюрер СС. Историк Иван Грибков оценивал потери в 500 человек убитыми и ранеными, включая начальника штаба полка гауптштурмфюрера СС (капитана РОНА) Ночевкина. Впрочем, убыль в личном составе несли и немцы, и другие коллаборанты. Так, 7-я (азербайджанская) рота бергманцев, подчиненная в Варшаве Дирлевангеру, понесла огромные потери в районе городского кладбища. По ошибочным данным разведки этот район считался уже зачищенным от восставших поляков. Однако скрывавшиеся за оградами и надгробиями повстанцы кинжальным огнем расстреляли противника. В живых осталось всего лишь несколько десятков легионеров. 2-й и 3-й взводы были уничтожены почти полностью. Общие потери «горцев» составили 72% от личного состава. Если на 20 августа 1944 года их численность составляла 899 активных штыков, то уже к 1 сентября в строю оставалось только 250 солдат. Урон «штрафников» самого Дирлевангера составил 2733 человека из 3381 военнослужащего, принявшего участие в подавлении мятежа. То есть, если на каждого 3,4 каминца приходился убитый или раненый, то в случае с бойцами Доливана (так называли Дирлевангера коллаборанты, служившие под его началом) это число сокращалось до 1,1 человека.

Потери же поляков, противостоявших каминцам, составили примерно 300 человек.

С первых же дней РОНА оставила о себе в столице печальную славу. Так, уже 5 августа между десятью и полуднем ворвавшаяся в помещение больницы сотня каминцев подвергла грабежу и насилию пациентов и медицинский персонал. Бесчинства повторялись в течение четырех последующих дней. Около 30 человек гражданских лиц, пытавшихся остановить карателей, были убиты. По некоторым сведениям, среди них были и немецкие военнослужащие (последнее косвенно подтверждается тем, что главой госпиталя был гауптман Борман, давший после войны показания против каминцев). Уже 8 августа на стол Бах-Зелевски лег рапорт генерала танковых войск Николауса фон Форманна, протестовавшего против действий каминцев. В свою очередь телеграмма Главного управления пропаганды от 21 августа 1944 года отмечала, что «ценность боевого применения бригады Каминского кажется весьма сомнительной по своей природе. Люди из бригады занимаются грабежами и мародерством, насилуют женщин и девушек, чем вызывают цепенящии страх у населения. О ценности боевого применения других украинских частей имеются также неоднозначные мнения».

Действительно, моральный дух и дисциплина других частей, проводивших операцию против аковцев, тоже был очень низким. Например, солдаты Дирлевангера использовали женщин и детей в качестве «живого щита» при деблокаде Брильского дворца. Говорят, что когда Генриху Рейнефарту («хорошему полицейскому чиновнику, но отнюдь не генералу», как его охарактеризовал в своих воспоминаниях Гейнц Гудериан) доложили о военных преступлениях РОНА, то он сказал: «я бы расстрелял все эти 10 000 человек», имея в виду и каминцев, и «штрафников», и бергманнцев, и казаков.

Правда, некоторые командиры РОНА старались избегать жертв среди мирного населения. Так, в радиограмме от 5 августа каминцы сообщали: «в пункте 27 находится 5000 взятых в плен гражданских. Пожалуйста, немедленно вышлите транспорт для их эвакуации».

Следует отметить, что историография участия РОНА в подавлении восстания содержит довольно большое число ошибок, касающихся не только начала операции (якобы отрицательное к ней отношение комбрига), но и собственно ее проведения. В исторической литературе нередко имеет место ошибочное отождествление РОНА и РОА применительно к операции в Варшаве. Так, например, в сборнике документов германских военных преступлений, совершенных во время Варшавского восстания, фигурируют «солдаты в германской униформе, принадлежащие к отрядам Власова (РОА)… Солдаты Власова… изнасиловали и убили недалеко в саду 13 или 14 девушек из больницы». Возможно, подобная ошибка была обусловлена тем, что части РОНА были в дальнейшем включены в состав 1-й дивизии РОА. Другой нередко встречающейся ошибкой является неправильное написание имени Каминского — Мечислав вместо Бронислав. Также в одном из сборников фотодокументов присутствует следующая подпись к фотографии: «Командующий офицер майор Юрий Фролов (в центре) с офицерами РОНА во время Варшавского восстания 1944 года. Офицер справа от Юрия Фролова лейтенант Михальчевский. Солдат справа, по-видимому, принадлежит к РОА (судя по нашивке). Юрий Фролов погибнет 21 августа на углу улиц Srebrna и Towarowa, в бою против восставших». Она же была повторена и в монографии Нормана Дэвиса. В некоторых англоязычных исследованиях звание Фролова ошибочно указывается как «капитан», а его фамилия как «Тролов». Впрочем, не избежали ошибок и мемуаристы. У Полякова он назван «Флоров». К сожалению, публикаторы и исследователи не знали, что Фролова звали Иваном, его звание соответствовало подполковнику вермахта, и погиб он не в 1944-м, а был казнен по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР 31 декабря 1946 года. Возможно, ошибка с датой гибели была обусловлена тем, что Фролов занимал в дивизии штабную должность, как и убитый в Варшаве Ночевкин.

Следует отметить, что аналогичные ошибки касались и других периодов истории РОНА. Так, у Александра Солженицына, Александра Даллина и Константина Кромиади вместо Воскобойника написано Воскобойников.

Сам же Каминский не дожил до конца операции.

В историографии коллаборации нет точной версии причин и обстоятельств гибели Бронислава Каминского. Официально было объявлено, что он стал жертвой нападения польских партизан.

Однако в своих послевоенных показаниях обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах-Зелевски, которому подчинялась РОНА, говорил, что лично приказал казнить бригадефюрера: «Каминский был убит не потому, что присвоил награбленное имущество немецких учреждений, а потому, что согласно приказу Гиммлера продолжал грабить сам и разрешал грабить другим. В качестве свидетеля я могу назвать непосредственного начальника Каминского, генерал-майора Рора, после служебного донесения которого я вынес смертный приговор. Награбленное, найденное у Каминского, было подтверждением донесения генерал-майора Рора.

Военный суд может вынести приговор в ускоренном порядке, если преступник был пойман с поличным, а также за такие преступления, как отказ от выполнения приказа, грабеж и убийство. Присвоение награбленного имущества рассматривается военным судом. Применить процедуру военного суда было невозможно, так как Каминский грабил с позволения Гиммлера.

Таким образом, основанием для применения процедуры военного суда мог быть только отказ от выполнения приказов перед лицом противника…

Согласно правилам СС, каждый смертный приговор, вынесенный в отношении члена СС, должен быть лично утвержден Гиммлером. Я сообщил ему о свершившемся факте сразу же после акции». Обергруппенфюрер утверждал о «негодовании по этому поводу Гиммлера». Последнее опровергает слухи, циркулировавшие среди каминцев, служивших в РОА, которые считали, что за убийством бывшего обер-бургомистра стоял Гиммлер.

Близкой обергруппенфюреру версии причин казни бригадефюрера придерживался и уже упоминавшийся Гейнц Гудериан. Он утверждал, что Каминский был расстрелян за необоснованную жестокость и бандитизм при подавлении Варшавского восстания. Генерал-полковник вспоминал, как Бах-Зелевски жаловался ему на собственных подчиненных, а именно бригаду Бронислава Каминского и «штрафников» Оскара Дирлевангера. Дело было в том, что «когда эти сомнительные элементы вынуждены были не на жизнь, а на смерть вести ожесточенные бои за каждую улицу, за каждый дом города, их моральный дух оказался недостаточно стойким. Сам фон дем Бах однажды, докладывая о наличии вооружения в его частях, сообщил мне о бесчинствах своих подчиненных, пресечь которые он не в состоянии. От его сообщений волосы становились дыбом, поэтому я был вынужден в тот же вечер доложить обо всем Гитлеру и требовать удаления обеих бригад с Восточного фронта. В начале Гитлер не согласился удовлетворить мои требования. Но даже офицер связи Гиммлера с Гитлером бригадефюрер СС Фегелейн (ошибка Гудериана. 21 июня 1944 года Герману Фегелейну было присвоено звание группенфюрера СС. — А. М) вынужден был заявить в подтверждение моих слов: “Так точно, мой фюрер, они действительно босяки!” Гитлеру не оставалось ничего другого как принять мое предложение». Вместе с тем генерал-полковник сомневался в факте суда, утверждая, будто «фон дем Бах позаботился о том, чтобы Каминского расстреляли: этим он избавился от нежелательного свидетеля». Последнее утверждение поддерживал и Максимилиан Пройсс, писавший, что «сотрудники штаба связи бригады Каминского рассказывали, что он был ликвидирован СС», Джордж Фишер, по мнению которого, «Каминский был тайно убит своими бывшими покровителями в СС», Норман Дэвис, считавший, что бригадефюрер «заплатил за ошибки» Бах-Зелевски, и Рольф Дитер Мюллер, который видел в лице главы РОНА «жертву заговора своих хозяев».

Вместе с тем данные версии вызывают одно возражение. Почему из всех командиров, совершавших преступления в Варшаве, был осужден лишь один Каминский. Оскар Дирлевангер за те же деяния был награжден Рыцарским крестом Железного креста и повышен в звании до оберфюрера. Поэтому не совсем понятно и утверждение историка Торвальда о том, что именно бойцы Дирлевангера, в ходе борьбы с повстанцами, разлагающе повлияли на РОНА. Во-первых, деградация каминцев как воинского формирования началась сразу же с момента эвакуации из Локтя, и к моменту восстания они были в значительной степени номинальной силой. Во-вторых, относительно более высокая эффективность продвижения тех же «штрафников» в городе и последующее сохранение бригады Дирлевангера как боевой единицы после событий в Варшаве свидетельствуют в пользу ее превосходства над РОНА. Правда, хотя бригада Доливана и сыграла основную роль в подавлении восстания, до среднестатистического подразделения вермахта или армейского СС она тоже явно не дотягивала.

Думается, в реальности Каминский был казнен по двум причинам. Во-первых, жертвами убийств, насилий и грабежей бойцов РОНА помимо поляков стали и граждане Германии, в том числе родственники офицеров вермахта.

Во-вторых, в ходе боев в Варшаве теряющие дисциплину коллаборанты нередко вступали в конфликты с германскими военнослужащими, которые завершались стрельбой. О том, что это не был случайный friendly fire, или же атака экипированных в немецкую форму повстанцев, свидетельствовал глава СС и полиции округа Варшава бригадефюрер Пауль Гейбель: «командир 2-й роты… сообщил, что его постоянно обстреливали странные на вид войска СС, скорее всего, русские». Позднее выяснилось, что это были каминцы, которых Гейбель назвал «бандами». Возможно, это также повлияло и на решение немецкого командования о выводе полка за пределы города.

Нет точной даты и места казни Каминского.

По одной из версий, впервые предложенной Джеральдом Рейтлингером, Каминский скрылся от ареста и попытался бежать. Бригадефюрер добрался до Карпат, где укрылся среди «прогермански настроенных партизан южнее Тарнува. Там его заманили в засаду и убили сотрудники полиции безопасности полковника Биркампа (в дальнейшем бригадефюрера СС и генерал-майора полиции доктора Вальтера Биркампа, бывшего главы гамбургской криминальной полиции. — А.М.)», которому были поручены розыск и ликвидация Каминского.

Согласно еще одной версии, 19 августа Каминского вызвали в штаб Бах-Зелевски, располагавшийся в Лодзи, и убили по дороге. Данные трактовки событий представляются ошибочными, так как не учитывают факт суда (наличие «оснований для применения процедуры военного суда»), о котором говорил Бах-Зелевски, правда, не раскрывая подробностей содержания.

Представляется более убедительной приведенная Даллином версия, что Каминский был 26 августа осужден военно-полевым трибуналом в Варшаве, «возможно, без соблюдения судебных формальностей», а затем казнен в Литцманштадте (Лодзи). Схоже восстанавливал события и Свен Стеенберг: после суда 28 августа (по другим сведениям, 19 августа) Каминского расстреляла команда под руководством гауптштурмфюрера СС Ганса Ботмана из концлагеря Кулмхоф (Хелмно) в лесу под Лодзи, недалеко от еврейского гетто. Вместе с обер-бургомистром были казнены оберштумбаннфюрер Илья Шавыкин, врач дивизии Филипп Сабора, который вынужден был сопровождать не до конца оправившегося от ран комдива, переводчик и водитель.

Версию суда поддерживало и руководство ВС КОНР. В частности, Трухин в разговоре с Богатырчуком ее прямо подтвердил. Гауптман СА Сергей Фрелих, также настаивавший на имевшем место трибунале, общавшийся с бывшими военнослужащими РОНА, служившими у Власова, дает некоторые подробности последствий казни: «был распространен слух, что он был убит польскими партизанами. Однако эта версия была неубедительной и заинтересованные лица стали требовать разъяснений. Ответственные руководители СС не могли их дать и прибегли к обману: автомобиль Каминского изрешетили пулями, вымазали гусиной кровью и бросили в канаве». Правда, Фрелих, как и Рейтлингер, указывал местом казни Карпаты.

Следует отметить, что гибель комбрига во многом схожа с убийством 7 декабря 1943 года мэра Минска и председателя созданной за полгода до этого Белорусской рады доверия (Беларуская рада даверу) при генеральном комиссаре Белоруссии Вацлава Ивановского, проводившего довольно самостоятельную политику защиты национальных интересов. После его ликвидации также было официально объявлено о «партизанском следе», но при этом не было проведено никаких акций возмездия (казни заложников) — характерной реакции на деятельность сил Сопротивления. В то время как за два месяца до его гибели за убийство генерального комиссара Белоруссии Вильгельма Кубе было расстреляно 300 заложников. Но сменивший Кубе обергруппенфюрер СС Курт фон Готтберг ничего подобного в качестве реакции на гибель Ивановского не сделал. Не было и никаких официальных похорон, о чем подробно писал, первый выдвинувший данную версию, польско-белорусский историк Юрий Туронок. Все это позволяет с большой долей уверенности предполагать, что германские спецслужбы были причастны к смерти Ивановского. Тем более, что сам Готтберг в отношениях с белорусским коллаборантом делал ставку на соперника Ивановского Радослава Островского, возглавившего Раду, а затем и созданное на ее основе Белорусскую центральную раду (Беларуская цэнтральная рада).

Поэтому не совсем понятно, почему Иван Грибков и приводящие показания Бах-Зелевски Дмитрий Жуков и Иван Ковтун с большей или меньшей степенью вероятности не исключали участия в гибели Каминского Москвы. По мнению Грибкова, «не стоит сбрасывать со счетов и “советскую” версию. Сами обстоятельства и методика убийства — нападение из засады, расстрел машины людьми в немецкой форме, — все это очень похоже на подобные операции советских диверсантов: убийство митрополита Сергия (Воскресенского) (апрель 1944 г.), атамана С.В. Павлова (июнь 1944 г.) и др. Кроме того, существуют воспоминания о том, что начальник разведки и контрразведки дивизии Ф. Капкаев был сторонником именно “советской” версии. Он утверждал, что Каминский был убит диверсантами, прибывшими с территории Словакии». Жуков и Ковтун в монографии «29-я гренадерская дивизия СС “Каминский”» добавляют к этим фактам косвенное свидетельство чекиста Василия Засухина, так прокомментировавшего одно из неудачных покушений на обер-бургомистра: «случай помог Каминскому, он жив и невредим. Но недолго оставалось жить на советской земле предателю. В 1944 году его уничтожили». А в другой своей книге они утверждали, что «очень многое говорит в пользу “советской” версии убийства».

Если оставить в стороне недоказанность участия (впрочем, равно как и неучастия) советских спецслужб в ликвидации владыки Сергия и атамана Павлова, можно возразить, что версия Бах-Зелевски подтверждается словами Гудериана, выдвинувшего ее независимо от обергруппенфюрера. Также важно учитывать, что, давая ложные показания, фон дем Бах рисковал быть уличенным. Ведь если бы «смершевцы» действительно ликвидировали Каминского, то Москва на суде легко могла представить соответствующие доказательства, что существенно ухудшило положение Бах-Зелевски.

Важно иметь в виду, что на состоявшемся после возвращения сводного полка офицерском совете действия каминцев в Варшаве были осуждены. Полковник РОНА Александр Перхуров утверждал, что совет был созван по инициативе немцев, но вскрывшиеся подробности возмутили и большую часть офицеров 29-й дивизии. Как следствие свыше 150 офицеров полка были расстреляны немцами.

Следует отметить, что немцы нередко ликвидировали и других коллаборантов и за излишнюю жестокость или же уголовные преступления. Так, например, случилось с «группой молодых полицаев» в Путивле. Она «под предлогом разведки на партизан, поехала по селам района, расположенным в лесу. Между делом решили навестить одно село соседнего, Теткинского района. Чувствуя неограниченную власть, устроили грабеж и с “трофеями”, пьяные, уже собирались уезжать. Случайно, или не случайно, появилось немецкое гестапо. Отобрало награбленное, а всех юнцов расстреляло. Окровавленные замороженные трупы были доставлены… для передачи их родителям».

По инициативе немцев был казнен командир лжепартизанского отряда, Истребительная команда Восток (Waffen SS Jagdverband Ost), Николай (по другим источникам Александр) Мартыновский, отличавшийся безжалостностью по отношению к местному населению. По крайней мере, застреливший Мартыновского его заместитель Игорь Решетников не только не понес никакого наказания, но и занял место убитого.

Имели место ранее и репрессии против каминцев. Так, во второй половине июля 1944 года, когда РОНА вошла на территорию Польши, за грабежи немцами было расстреляно несколько военнослужащих бригадефюрера, в частности командир 3-го полка майор Порошин. Как и в случае с Каминским, в вину коллаборантам ставились преступления по отношению к гражданам Германии.

Впрочем, репрессировались и сами немцы. В частности, гестапо арестовало штандартенфюрера СС Карла Отто Коха, бывшего первым комендантом концлагеря Бухенвальд (1937–1941 гг.). В ходе судебного слушания он был осужден и расстрелян 5 апреля 1945 года за несанкционированное убийство трех заключенных. Обвиненная вместе с ним в коррупции (растрате 700 000 рейхсмарок) супруга штандартенфюрера Ильза Кох, прозванная узниками «Ведьмой Бухенвальда» (Die Hexe von Buchenwald), была первоначально оправдана за недостатком улик, а затем осуждена.

Сама бригада продолжала дислоцироваться до конца восстания в Кампионской пуще, хотя с 5 сентября участия в боевых действиях уже не принимала. Затем она была разоружена (дополнительное подтверждение имевшего место «дружеского огня» с ее стороны) и отправлена на полигон Нойхаммер, где в 1941 году в составе полка «Бранденбург-800» формировались украинские батальоны «Роланд» и «Нахтигаль». Недалеко располагались и беженцы, которых немцы расквартировали по деревням для помощи местным жителям в сельскохозяйственных работах. Каминского на посту командующего сменил бригадефюрер СС Кристоф Днем. Вскоре, однако, бригаду расформировали. Гауптшурмфюрер СС Карл Альбрехт, инспек-А. В. Мартынов

тировавший дивизию Каминского после подавления Варшавского восстания, позднее вспоминал, что это были «не русские, не немецкие, не американские солдаты, а отбросы человечества». Германское руководство отказалось от дальнейшего создания на ее основе 29-й гренадерской дивизии ваффен СС и включило каминцев в состав формируемых 1-й и 2-й дивизий РОА. По мнению поручика ВС КОНР Николая Покровского первоначально немцами «дивизия должна была быть распущена, но Власов попросил ее себе».

Последнее опровергает упомянутую в начале исследования мифологему о «чистой РОА», которую создавали участники освободительного движения. Так, в частности, Владимир Поздняков утверждал, что «в бригаду Каминского была послана специальная комиссия, тщательно проверявшая людей и отбиравшая только незапятнанных прошлой деятельностью». Развивая мысль Позднякова, Екатерина Андреева писала, что в состав армии включались «по-видимому, не те, которые использовались СС» при подавлении Варшавского восстания. В реальности подобной фильтрации не было. Хотя восторгов пополнение у власовцев не вызвало. В частности, участник комиссии подполковник ВС КОНР Василий Жуковский после войны на допросе советским следственным органам показал: «после посещения нами этой бригады мы составили акт о ее боевой готовности, где было также указано, что солдаты этой бригады являются морально разложившимися и занимаются бандитизмом и грабежом».

Прибывший сначала в Фельдштеттен, а затем на базу РОА в Мюнзинген 12 ноября состав дивизии представлял из себя совершенно опустившихся людей, что позволило некоторым военнослужащим ВС КОНР говорить о 29-й дивизии СС как об «иррегулярной части». Подобная характеристика свидетельствовала в первую очередь о непрофессионализме офицеров РОНА. Последних от обычных солдат отличало лишь большее количество часов на кистях рук. Рассказывают, что когда генерал-майор Сергей Буняченко увидел «весь этот прибывший сброд, то его лицо исказила гримаса бешенства.

— Это все что немцы могут мне дать? Этих бандитов, разбойников и воров? Все, что более ни для чего не пригодно?!»

Поэтому удивительно, что после войны на допросе Буняченко показал: «1-я дивизия РОА была отборной. В ее состав полностью вошла эсэсовская бригада, которой раньше командовал Каминский. Бригада Каминского состояла в большинстве своем из людей, принимавших активное участие в борьбе с партизанами на оккупированной территории Советского Союза и подавлении Варшавского восстания летом 1944 года».

Не был в восторге от пополнения и начальник штаба генерал-майор Федор Трухин. Член президиума КОНР Федор Богатырчук вспоминал позднее разговор с генералом.

— Нацисты не особенно заботятся об идеологии наших бойцов… Так, к примеру, они настаивают на включении в состав наших частей всей бригады Каминского, которую они сейчас расформировали. Бригада оказала им ценные услуги в борьбе с партизанами, и они хотят теперь ее куда-либо приткнуть. Однако большинство солдат бригады меньше всего думает о каких-либо высоких материях, заботясь только о собственной выгоде. Таких нам не надо, и мы готовы принять только идейных людей.

Не совсем понятно, каких именно «идейных людей» ожидал увидеть в РОНА Трухин. Вероятнее всего, он мог получить коллаборантов, исповедующих национал-социалистическую идеологию в изводе Геббельса или Каминского. Последнее, для части руководства власовцев, позиционирующих себя как «третью силу», воспринмалось как зло. Поэтому нельзя не согласиться с Александром Даллином, утверждавшим, что «“концепт” Каминского был антитезой Власову», что вызывало раздражение начальника штаба ВС КОНР.

По утверждению Карла Альбрехта, Власов в разговоре с высшими чинами СС также отрицательно характеризовал каминцев.

Крайне негативно отнеслись к каминцам и офицеры, в частности выпускники Дабендорфской школы РОА, готовившей командный состав армии. Думается, в критике власовцев помимо боязни конкуренции по отношению к офицерам, имевшим боевой опыт, была и реальная оценка их уровня. Каминцы испытывали недостаток не только в медработниках, о чем уже говорилось ранее, но и в офицерском корпусе армии. Нередко в РОНА недостаток в высшем командном составе компенсировался простым производством в высшие чины солдат и младших офицеров Красной армии (в данном случае Каминский копировал советскую ротацию кадров времен «большого террора»). Естественно, опытных командиров все равно не хватало, а потому, по одной из версий, немцы по просьбе Каминского предоставили в его распоряжение около 30 командиров Красной армии из лагерей военнопленных, по другой — с согласия немцев Каминский посетил лагеря военнопленных в Орловской области и завербовал там несколько офицеров. О проблемах с кадрами командного состава вспоминал и уже упоминавшийся офицер РОНА. Он отмечал, что «надо было поднять дисциплину и организовать боевую учебу… Мы организовали нашу собственную программу подготовки новобранцев». Не последнюю роль в получении чинов, как утверждал Даллин, сыграл «чрезвычайный фаворитизм», когда «Каминский одним росчерком пера производил бойцов, которые ранее были ефрейторами или сержантами Красной армии, в звания майоров и полковников». Так, командир 3-го полка РОНА майор Турлаков был в Красной армии старшиной, командир бронедивизиона капитан Самсонов — старшим сержантом, командир 1-го батальона старший лейтенант Сорокин — рядовым шофером. Последнее, в числе прочего, позволило Джеральду Рейтлингеру назвать РОНА «личной армией» Каминского. Впрочем, были определенные проблемы с рядовым и сержантским составом. Столкнувшийся с ними в своем 2-м полку 1-й дивизии РОА подполковник Вячеслав Артемьев вспоминал позднее, что «солдаты… бригады были мало обучены, многие из них раньше не служили в армии». И если, по мнению исследователя, «в борьбе против партизан этого было достаточно», то «теперь испытательная комиссия РОА установила, что только немногие из офицеров получили образование, соответствующее их чину».

Тем не менее Буняченко согласился включить каминцев в состав дивизии. Возможно, здесь сыграло существенное усиление дивизии бронетехникой. Как правило, коллаборанты не имели танков и броневиков. Одно из немногих исключений, наряду с РОНА, был 709-й восточный полк особого назначения, в состав которого входил танковый взвод, насчитывавший 7 единиц бронетехники. Всего же в дивизию поступило 12 танков Т-34 и 2 KB. Все 7 (по другим сведениям 9) Т-34 танковой роты (входила в состав разведывательного дивизиона 1-й дивизии ВС КОНР) ранее принадлежали Каминскому, а 2 KB были включены в формирующуюся запасную бригаду полковника Самуила Койды.

И если танки подлежали серьезному ремонту (германская служба вооружения вообще хотела их списать), то «починить» самих каминцев было гораздо труднее. Поэтому «первым делом рядовых немедленно вывели из-под начала их прежних командиров. Буняченко… в конце концов пошел на компромисс, согласившись взять к себе в дивизию каждого десятого при условии, что каждый такой офицер предварительно пройдет курс подготовки в офицерской школе РОА». Число включенных в состав ВС КОНР каминцев разнится в различных источниках и исследованиях. По мнению Кирилла Александрова, численность военнослужащих 29-й дивизии СС, включенных в состав ВС КОНР, составила 3500 человек. Свен Стеенберг, ссылаясь на штурмбаннфюрера Фридриха Бухардта, называет «ровно 5000», в свою очередь Максимилиан Пройсс и Сергей Дробязко пишут о примерно 6000. Представляется, что цифра свыше 4000 человек является ошибочной, так как превышает количество военнослужащих, эвакуированных из Дятлово. Увеличение численности РОНА после эвакуации за пределы Советского Союза становилось проблематичным из-за резкого сокращения потенциальной рекрутационной базы. Также следует учитывать потери, понесенные в ходе подавления Варшавского восстания. Примерно 3–4 тысячи каминцев вошли в 1-ю дивизию (четверть состава), танковую роту, разведывательный эскадрон. Чуть позже около 1 тысячи русских эсэсовцев были включены в состав формирующейся 2-й дивизии власовцев.

Впрочем, не все власовцы столь отрицательно отнеслись к пополнению. Иная оценка военнослужащих РОНА была, например, у ротмистра Георгия Чавчавадзе: «Были старые каминцы и новые. Старые каминцы, которые вышли из квазиантикоммунистических партизан (антипартизанских отрядов. — А.М.), были весьма порядочные люди и очень переживали то, что случилось впоследствии с бригадой. Молодежь была… Есть такое советское выражение — “приблатненная”. И лихая. Но все они были очень хорошими солдатами. И попадая в руки хорошего начальника, они были незаменимыми».

Следует отметить, что ряд офицеров Каминского заняли руководящие посты в РОА. Но их должности были ниже бывших в РОНА. Как уже отмечалось ранее, заместитель командира дивизии подполковник Георгий Белэй стал начальником офицерского резерва штаба ВС КОНР, бывший начальник артиллерии дивизии полковник Александр Перхуров (двоюродный брат руководителя Ярославского восстания) стал инспектором по артиллерийскому вооружению, а затем заместителем начальника артиллерийского отдела штаба ВС КОНР. Командовавший каминцами в ходе подавления Варшавского восстания майор Иван Фролов стал преподавать тактику в офицерской школе, что еще раз опровергает утверждение Позднякова, что участники подавления восстания не были включены в состав власовской армии. Начальник общей части штаба РОНА капитан Г. Драгунов стал помощником начальника П отделения (пехота) командного отдела (кадров). Командир бронетанкового дивизиона РОНА капитан Ю. Самсонов (Абрамов) стал заместителем командира танкового батальона ВС КОНР. Интересно, что отрицательно отнесшийся к каминцам Буняченко настоял в споре с начальником немецкого штаба формирования ВС КОНР (бывший штаб Восточных войск) полковником Гейнцем Герре о назначении начальника разведотдела РОНА штурмбаннфюрера СС Б. Костенко командиром отдельного разведдивизиона в том же звании (майора согласно номенклатуре вермахта).

В отличие от офицеров сержантский и унтер-офицерский состав дивизии Каминского в основном сохранил свои звания, а зачастую и должности во власовской армии. Так, например, унтер-офицеры штаба дивизии РОНА Сергей Грачев и Владимир Прудников получили должности старших писарей в составе комендантской роты 1-й дивизии КОНР. То же касалось и рядовых. 14 солдат комендантского взвода вошли в состав комендантской роты 1-й дивизии.

Некоторые военнослужащие-каминцы оказались на хорошем счету и получали награды и благодарности от начальства. Так, в приказе штаба 1-й дивизии ВС КОНР № 20 от 18 декабря 1944 года за подписью ее начштаба подполковника Николая Николаева «нижепоименованные господам офицерам и солдатам вверенного мне штаба за их добросовестную, особо усердную работу и труды по формированию и организации штаба дивизии, от лица службы объявляю благодарность и награждаю их ценными подарками». В их число входил начальник оперативного отделения штаба майор Иван Фролов и машинистка разведывательного отдела штаба, рядовой Анна Воскобойник (Колокольцева), вдова инженера «Земля».

Несмотря на награды и то, что бывшие военнослужащие Каминского, по свидетельству очевидца, «как дети… целыми днями возились на учебных плацах со штурмовыми орудиями и танками, так что им вечно не хватало горючего», осваивая новейшие образцы оружия, опасения Трухина, да и самого Буняченко не были беспочвенны. Каминцы (а за ними, думается и бойцы РОА) «добывали у немецких крестьян самогон, и дело часто заканчивалось ссорами, а то и рукоприкладством. Не без осложнений складывалось и общение солдат с женщинами разных национальностей, вывезенных на работы в Германию и содержавшихся в лагерях в окрестностях Мюзингена». Повлияли ветераны РОНА и на атмосферу во внутри-армейской среде. В частности, участились случаи неуставных отношений, в том числе между офицерами и рядовыми. Так как если в отношении офицерского состава дивизия к концу формирования была в более или менее удовлетворительном состоянии, младший или унтер-офицерский состав оставлял желать лучшего. Как следствие по офицерскому составу 1-й дивизии был издан приказ № 065 от 3 апреля 1945 года за подписями Власова, Трухина, Буняченко и Николаева. Он, в числе прочего, гласил: «Отмечаются случаи, в частях и подразделениях Вооруженных сил Комитета освобождения народов России, наложения дисциплинарных взысканий, не предусмотренных дисциплинарным уставом и по существу являющихся издевательством над солдатами. Так, например: в учебном подразделении запасного полка и других подразделений 650 пд, в батальоне охраны штаба ВС КОНР, провинившихся солдат выводят на плац, гоняют бегом, применяют команды: “ложись”, “встать” бесчисленное количество раз.

Приказываю: прекратить издевательство над солдатами и впредь применять дисциплинарные взыскания только те, которые предусмотрены дисциплинарным уставом».

Если учесть, что приказ подписан весной, можно с большой вероятностью предположить, что офицерами, о которых в нем шла речь, были именно каминцы. Они успели к этому времени пройти курс подготовки, который требовал от них Буняченко.

Неудивительно, что подобное пополнение не только отрицательно повлияло на дисциплину в дивизии, но одновременно вызвало конфликты между «старыми» власовцами и бывшими каминцами. Горячий, но отходчивый Буняченко вынужден был даже официально вступится за бойцов обер-бургомистра, которых еще недавно не желал видеть. В приказе от 5 декабря 1944 года он, в частности, прямо заявлял:

«За последнее время имеются случаи, когда отдельные солдаты и офицеры, прибывшие на формирование дивизии, бросают незаконный оскорбительный упрек солдатам и офицерам бывшей дивизии Каминского в том, что они якобы бандиты, грабители и т.д.

Все эти упреки основываются на том, что в бывшей дивизии Каминского были отдельные случаи грабежей, мародерства (sic! — A.M.) и других безобразий, которые могут иметь место в любой части, если командование частей и весь офицерский состав не будет решительно бороться против указанных безобразий и не будет поддерживать воинскую дисциплину на должной высоте. Отдельные случаи не могут характеризовать поведение всей части в целом.

1-я русская дивизия СС в своем прошлом дралась против сталинского режима в России и ее состав в настоящем готов продолжить эту борьбу.

Это русские воины, на труде и крови которых, как и всех русских людей, должна быть и будет наша родная мать — Россия. Приказываю:

1. В корне пресечь оскорбления по адресу солдат и офицеров бывшей 1-й русской дивизии СС.

2. Разъяснить всему личному составу, что прибывающее пополнение в первую русскую дивизию из разных фронтов должно вместе слиться в дружную, спаянную идейно и организационно семью для борьбы под русским знаменем за спасение России и всех народов, населяющих ее».

Однако боевое применение каминцев оказалось более чем сомнительным. Попытка уничтожить советский плацдарм «Эрленгоф» на Одере (13–14 апреля 1945 г.), в которой принимал участие и 2-й полк, оказалась полностью проваленной. Несмотря на усиление частями 3-го полка, предпринятые атаки оказались безрезультатными. Общее же соотношение потерь составило 350 к 49. Бывшие каминцы (как, впрочем, и другие власовцы) бежали, многие, побросав оружие. Поэтому утверждение Игоря Ермолова и Сергея Дробязко, что, несмотря на отсутствие «всякого понятия о дисциплине», «имеющие двухлетний непрерывный боевой опыт войска оказались ценным пополнением для РОА» представляется ошибочным. В данном случае необходимо учитывать, что и часть власовцев к тому времени уже успела повоевать против союзников или на Восточном фронте в составе ударного противотанкового отряда полковника Игоря Сахарова, а некоторые из них были рекрутированы из восточных батальонов. Правда, следует отметить, что в ходе участия в пражском восстании (5–8 мая 1945 г.) действия «каминского» полка было более эффективно, чем других частей 1-й дивизии (очевидно, сказался опыт боев в Варшаве). Действуя в предместье Хухле-Сливениц, они сумели оттеснить немцев до района Збраслав (Збрыслав).

Большая часть задействованных на сельскохозяйственных работах, равно как и включенных в состав власовской армии каминцев, после войны не избежали насильственной репатриации в Советский Союз и последующих репрессий. Так, в частности, заместитель Бронислава Каминского Степан Мосин и штурмбаннфюрер СС Иван Фролов, а также ряд их подручных по решению военной коллегии Верховного суда СССР от 30–31 декабря 1946 г. были приговорены к расстрелу. Другие были осуждены на различные сроки заключения.

Но не только каминцы составили основу 1-й дивизии РОА. Американский исследователь Джордж Фишер писал, что она также укомплектовывалась частями белорусской 30-й дивизии СС оберштурмбаннфюрера Ханса Зиглинга (ранее бригады вспомогательной полиции порядка), чьи военнослужащие также принимали участие в массовых репрессиях в Белоруссии. Парадоксально, что в отличие от каминцев «при включении белорусов никаких затруднений не было», но в дальнейшем сами власовцы не очень любили вспоминать о своих kriegskameraden из ваффен СС.

* * *

Приложение 1

Манифест напечатан

16 октября — это памятный день в истории населения Локотского Округа. Этим днем начинается новая эпоха русского народа, освобожденного Германской армией от большевистского ига.

16 октября впервые было организовано Управление Локотской власти, куда вошли лучшие люди новой России: К.П. Воскобойник, Б.В. Каминский, С.В. Мосин и др. На их долю выпала труднейшая задача — восстановить совершенно разрушенное хозяйство, пустить в ход остановившуюся машину жизни.

Население в это время находилось без руководства, занимаясь хищением остатков государственного хозяйства. В эти тяжелые дни руководителям новой власти пришлось начинать свое благородное, почетное дело — строить счастливую жизнь русского народа. Успехи работы всецело зависели от быстрейшей связи с населением, но все средства связи были разрушены: ни почты, ни телефона, ни типографии — ничего.

Прошла неделя. Кое-что уже сделано.

Но этого мало. Руководителям власти хочется сделать очень многое. А главное — воодушевить население, объявить ему, что в жизни русского народа начинается новая эпоха, довести до сознания каждого Манифест Народно-социалистической партии России, который был уже составлен К.П. Воскобойником (псевдоним — Инженер Земля).

23 ноября. Раннее утро. Кабинет К.П. Воскобойника освещен яркими лучами восходящего солнца. Лучи солнца играют на лицах сидящих в кабинете представителей новой власти. За столом сидят К.П. Воскобойник, Б.В. Каминский, С.В. Мосин, Р.Т. Иванин. Они решают сегодня очень важный вопрос об организации типографии. Каждый из них в эти горячие дни напряженной работы пришел к выводу, что печать — лучшее средство для связи с массами, лучший агитатор и пропагандист за новую власть. На этом совещании договорились подыскать скорее человека, который бы смог направить работу типографии, работу печати в Локте.

В 2 часа дня в этом кабинете произошел короткий разговор между К.П. Воскобойником и старым работником типографии Бояровым А.И., который, любя свое производство, на котором он проработал большую часть своей жизни, сумел сохранить типографию от разорения и эвакуации.

— Вы будете работать? — обратился к Боярову К.П. Воскобойник.

— Да, буду.

— В каком состоянии находится старая типография?

— Машина разобрана, но главные части я сохранил.

— Когда вы сумеете привести ее в рабочее состояние?

— Постараюсь сделать как можно скорее.

— Вот это прекрасно, постарайтесь, дружище! Когда будет все готово, сообщите мне. Договоритесь о новом помещении, где будет работать типография.

При участии А.И. Боярова оборудование типографии перевезено в новое светлое помещение; теперь он уже работает над ее сбором. Здесь же присутствуют и руководители новой власти. Всех беспокоит одна мысль: все ли части сохранены в машине, будет ли она работать?

Через несколько часов все было на своем месте. Машину пустили… Все, кто здесь присутствовал в это время, были напряжены, они ожидали…

Прошла минута… две… три… Машина заработала! Все радостно и облегченно вздохнули.

Утро 25 ноября. Заведующий новой типографией Александр Иосифович Бояров получает от К.П. Воскобойника и его соратников первый заказ: Воззвание к населению Локотской волости о начале новой жизни в освобожденной России и Обращение к партизанам, призывающее бросить лесную, волчью жизнь и вернуться к своим семьям, чтобы строить новую, счастливую жизнь.

Быстро выполнен первый заказ.

В эти горячие дни Бояров работает один и за наборщика, и за печатника, работает быстро и четко. В этот же день Воззвание и Обращение читает все население Локотской волости.

26 ноября в типографию поступил второй заказ — Манифест Народно-социалистической партии России. Этот заказ был уже многотиражный, так как он предназначен не только для населения Локотской волости, но и для населения освобожденных областей.

Благодаря личному участию Б.В. Каминского и С.В. Мосина, отпечатанный Манифест в 1–2 недели был распространен среди населения Орловской, Смоленской, Курской, Черниговской и др. областей.

И теперь еще население освобожденных областей читает с глубоким уважением Манифест Народно-социалистической партии России за подписью “Инженер Земля”. Прошло несколько месяцев после первого заказа. Дело типографии расширилось. Вышел первый номер газеты «Голос Народа»; ответственный редактор Мосин С.В. С выходом первого номера газеты «Голос Народа» связь с населением наладилась. Все читатели с нетерпением стали ожидать очередного номера окружной газеты, которая знакомит читателя с жизнью русского народа, с ростом народного хозяйства и т.д.

* * *

Приложение 2

Приказ №185

По Локотскому уездному управлению

23 июня 1942 года

При раскулачивании и даче твердых заданий по выполнению различного рода налогов у крестьян советской властью с нечеловеческой жестокостью производилось изъятие построек, скота, сельхоз. инвентаря и другого имущества.

В настоящее время раскулаченные, твердозаданцы и другие обиженные советской властью возвращаются на места своих бывших жилищ.

В целях восстановления справедливости приказываю:

§1.

Всем раскулаченным и твердозаданцам возвратить безвозмездно принадлежащие им ранее постройки всех видов: жилые дома, сараи, риги и прочее, а также сельхоз. инвентарь: молотилки, веялки, жатки, сеялки, подсобно-промышленные предприятия: мельницы всех видов, шерстобойки, крупосушки, прососушки и пр.

§2.

Ввиду того, что многих построек, в свое время отобранных, уже не существует, им предоставлять взамен из бывших колхозных строений, в целом виде или частично. Если дома проданы, перестроены для общественно полезных нужд (на постройку школ, больниц, нужных для общества складов и бань), то им отпустить лесоматериал бесплатно с вырезкой и вывозкой за общественный счет.

§3.

Бывшие колхозные постройки, необходимые для общественных нужд населению (склады, бани), а также употребленные для постройки школ и больниц с надворными постройками, ликвидации не подлежат. Остальные колхозные постройки могут быть ликвидированы, предоставляя таковые в первую очередь бойцам, работникам полиции, раскулаченным, пострадавшим от партизан, сотрудникам и беднейшему населению бесплатно.

§4.

Возвращению подлежат также и отнятые усадебные участки с находящимися на них садами и другими насаждениями.

Ответственность за выполнение настоящего приказа возлагаю на Волостных Старшин, Полицию, Старост и Уполномоченных.

Разъяснение Приказа № 185

23 июня с. г. по округу был издан приказ № 185 о возврате отобранных при советской власти построек и предприятий их бывшим владельцам.

С мест то и дело поступают запросы о том — распространяется ли этот приказ на города и рабочие поселки.

Разъясняю, что предприятия возвращаются лишь те, которые перечислены в приказе.

Что же касается жилых домов с надворными постройками, то они должны быть возвращены прямым владельцам или законным наследникам, если эти дома не являются многоквартирными и не заняты общественно-полезными учреждениями (школы, больницы, клубы и т.д.) или военными организациями; многоквартирными домами считаются такие, которые имеют более двух квартир и большую жилплощадь, причем в многоквартирных домах может быть возвращена лишь часть дома, но не более двух квартир.

И, наконец, последнее разъяснение: постройки всех типов (будь то жилой дом или предприятие) возвращаются владельцам в том состоянии, в той технической годности, которую имеют постройки на день возврата, без какого бы то ни было ремонта за счет государства.

* * *

Приложение 3

ПРИКАЗ

Предлагаю всем партизанам, оперирующим в Барсовском районе и ближайших окрестностях, а также всем лицам, связанным с ними, в недельный срок, то есть не позднее 1 января 1942 года, сдать старостам ближайших селений все имеющееся у них оружие, а самим явиться для регистрации в Управление районного старосты в поселок Локоть. Являться небольшими группами — 2–3 человека, вызывать постового бойца и сообщать ему о целях своего прихода. Все неявившиеся будут считаться врагами народа и уничтожаться без всякой пощады.

Пора давно прекратить безобразие и приступить к организации мирной трудовой жизни. Всякие сказки о возвращении советского режима в оккупированные области являются вздорными необоснованными слухами, которые распространяются злостными советскими элементами, с целью дезориентации граждан и поддержания состояния беспорядка и неуверенности в кругах широкого трудового населения.

Сталинский режим умер безвозвратно, это пора понять всем и становиться на путь спокойной трудовой жизни. Вздорными являются слухи о поголовном истреблении партизан и коммунистов. Опасность может грозить только самым злонамеренным представителям партийного и советского аппарата, которые не хотят сами и не дают возможности другим стать на мирный трудовой путь.

Настоящий приказ является последним предупреждением.

В селениях, где настоящий приказ получен с опозданием, регистрация партизан может быть отсрочена до 15 января 1942 года.

* * *

Приложение 4

Главнокомандующий Армией _____

№ 1023-42

Ставка 19.07.42

Бургомистру Локотского уезда —

Господину инженеру Б. Каминскому

Настоящим я поручаю Вам организацию самоуправления в административном округе Локоть и назначаю Вас командующим созданной в пределах этого округа милиции.

Ваш административный округ охватывает кроме района Локоть районы Дмитриев, Дмитровск, Севск, Комаричи, Навля и Суземка. Для решения вопросов военной подготовки, в качестве совещательного органа, Вам придается штаб инструкторов под руководством майора фон Вельтгейма. Майор фон Вельтгейм является одновременно офицером связи к главному административному округу Брянск и штабу Армии. Для координации вопросов управления в соответствии с данными германским главным командованием установками, ему приданы административный чиновник, а для решения вопросов сельского хозяйства — руководитель по сельскому хозяйству.

Германским учреждениям, которые равным образом будут организованы в районах, приказано не вмешиваться непосредственно в дела управления. Они подчиняются исключительно майору фон Вельтгейму, и им надлежит ограничивать свою деятельность на помощи и совете. Я надеюсь, что таким образом в короткое время удастся дать стране самоуправление, охраняющее интересы крестьян и промыслов.

Что касается условий подчинения милиции штабу фон Гильзы, для совместной борьбы против партизан в лесах восточнее реки Десна, положение этим не изменяется.

Германский подлинник имеет подпись:

Шмидт, генерал-полковник

и главнокомандующий.

Точность перевода удостоверяется:

Зондерфюрер (К) — подпись.

* * *

Приложение 5

К населению Локотского округа

Граждане и гражданки!

То, что освобожденная часть России навсегда включилась в семью народов Западной Европы, — является несомненным.

То, что завоевания Германской армии и германского народа будут до победного конца поддерживаться Русским Освободительным движением, — также является неоспоримым фактом.

Истинный русский народ, любящий свою родину-мать, всегда будет зорко стоять на страже защиты интересов родного отечества.

Русские патриоты всегда были и будут готовы на любое самопожертвование, чтобы закрепить дарованную им свободу, землю, право на мирный труд, право на счастливую жизнь.

Война продолжается! Война требует новых и новых жертв. Мы знаем, какие ожесточенные бои происходят на восточном фронте, в частности в районе Орла, где противник, невзирая на огромные потери, продолжает напрасные атаки.

Гул орудий, грохот пушек доходит и до нас. Мы, конечно, спокойны за свою судьбу, мы отлично знаем, что никогда Германская армия не сдаст Орла; мы уверены, что никогда не попасть в лапы врага и нашему первому самоуправляющемуся Локотскому округу. Однако не исключена возможность военных действий на территории всего Локотского округа. Следовательно, оставаться здесь — это значит подвергнуть себя опасности, могущей грозить нам со стороны противника. Ни для кого не секрет, что Красная армия и НКВД жестоко расправляются со всеми теми, кто жил на освобожденной от жидобольшевиков территории, не говоря уже о тех, кто работал на пользу Новой России.

Каждому из нас понятно, что гораздо лучше, гораздо легче, а, следовательно, и продуктивнее работать, творить, созидать, строить в спокойной обстановке, не требующей большого нервного напряжения и действующей благотворно на моральное состояние трудящегося — на какой бы он работе не находился, каким бы трудом не занимался.

Кроме того, мы находимся сейчас на пороге других, более грандиозных событий. Мы — накануне создания самостоятельного Русского государства. Это — крупный шаг в истории человечества, в истории русского и родственного с ним народов, и к этому необходимо подготовиться достойным образом.

Наш округ — первый округ, взявший бразды правления в свои руки. Наш округ — первый округ, организовавший Бригаду Народной Армии. Оценка Германского Командования и оценка самого народа, отзывы прессы освобожденных местностей и прочее — все говорит за то, что наш округ работал неплохо, он вполне справился со своими хозяйственно-политическими и военными задачами, а поэтому заслуживает перенесения опыта своей работы на более обширную территорию.

Сейчас это сделать очень своевременно.

Германское командование, учтя все приведенные факторы, предложило мне переместить вверенный мне округ в другую освобожденную от жидобольшевиков зону — Белоруссию.

Я надеюсь, что все работники моего округа с радостью встретят это предложение Германского Командования и будут с неослабевающей энергией продолжать свою работу, каждый на своем участке — и на новом месте.

Переброска округа будет произведена, вне всякого сомнения, планомерно, продуманно, все будет заранее предусмотрено. Само собой разумеется, что гарантировать большие удобства сейчас нельзя. Каждый рабочий и служащий, а также неработающий будут обеспечены средствами передвижения. Будет предоставлена возможность взять с собой все необходимое, будут гарантированы минимальные удобства.

Что касается тех, которые не пожелают поехать в предназначенную область — они будут эвакуированы Германским Командованием в административном порядке без предоставления транспортных средств.

Все должны быть готовы к выполнению священного долга перед родиной. Нам дороги наши завоевания. Мы знаем цену большевизму, мы знаем цену советскому крепостничеству, а поэтому мы обязаны включиться в окончательную борьбу с остатками загнивающей иудо-большевистской системы.

Итак, граждане и гражданки, все, кому дорога и близка родина, кто горит желанием стать в число избранников Новой Европы, приготовьтесь к отъезду. Включайтесь в активную борьбу с общим врагом мирового человечества — жидобольшевизмом и родственным ему по делам англо-американским плутократом!

* * *

Приложение 6

Приказ № 43

По штурмовой бригаде РОНА от 16-го мая 1944 г.

На днях закончились операции против сталинских банд, находившихся в Унечском районе. По сведениям, полученным нашей разведкой, в этом районе были сосредоточены 16 бандитских бригад, общей численностью до 20 тысяч человек. Несмотря на свою численность, прекрасную оборону, созданную бандитами в течение одного года, а также несмотря на природные условия, благоприятствовавшие обороне, противник разбит на голову.

Части первого и пятого стрелковых полков, офицерская школа и гвардейский батальон, во взаимодействии с немецкими частями целый месяц вели бои по разгрому и уничтожению большевистских банд. Встреченные при этом трудности: бездорожье, болотистая местность не смогли вырвать из наших рук победу.

Наши славные бойцы и командиры не только сломили упорное сопротивление бандитских бригад Родионова и Алексеева, которые действовали на нашем участке, но и нанесли противнику тяжелые потери. Взято до 600 человек пленными, в том числе и начальник штаба бригады Алексеева. Сами Родионов и Алексеев убиты. Всего бандиты потеряли убитыми свыше 6000 человек. При этом захвачено много оружия и боеприпасов, а также многочисленные неприятельские обозы и базы.

Участники этих боев показали высокие образцы мужества, доблести и геройства. Бывали такие дни, когда наши бойцы и командиры, по целым суткам находясь по грудь в воде, успешно отражали массированные атаки противника, имевшего целью прорваться из окружения.

Проведенные операции доказали, что наши идеи национал-социализма глубоко внедрились в сердца бойцов, командиров и политработников, ибо только вдохновляясь этими высокими идеями они могли так хорошо справиться со своими задачами. Только люди искренне любящие свою родину и так искренне ненавидящие жидобольшевизм могут столь мужественно сражаться со своим врагом.

По приказу Высшего командования Германских войск мне вручено для раздачи бойцам и командирам 20 Железных крестов и более 150 орденов для русских.

Поздравляю вас, мои бойцы, командиры и политработники, с одержанной победой. Желаю нашим героям дальнейших успехов в этой решающей борьбе.

Вперед к победе.

Да здравствуют наши герои — победители, испытанные борцы за Свободную Россию.