1

При всем уважении к собеседнику Муратов не смог удержаться от смеха. Обиженное и недоуменное лицо Болотникова, совсем детская жалобная нота, прозвучавшая в его голосе, были комичны.

— Так и знал, — ворчливо сказал профессор. — Все смеются. А для меня здесь ничего смешного нет.

— Простите, — ответил Муратов. — Я не хотел вас обидеть. Но вы должны согласиться, что все это не только непонятно, но и немного смешно. Подобные причуды взрослого человека, да еще космонавта, просто нелепы. Но ничего, это дело поправимое.

— Не понимаю вас.

— Просто с Гианэей никто никогда не говорил на эту тему. Ей надо объяснить, что она напрасно обижает людей. Видимо, ей самой это не приходит в голову. Я постараюсь это сделать.

— Вы думаете, она прислушается к вашим словам?

— Надеюсь.

— А я сомневаюсь. Антипатия Гианэи к людям небольшого роста, по-видимому, имеет какую-то причину. Это не причуда, как вы сказали, а что-то совсем другое, более глубокое и сильное. Это у нее в крови.

— Вот именно. И ей надо сказать, что она находится на Земле, а не у себя на родине. Она должна понять, что люди Земли, высокого они роста или низкого, равноценны. И что ей не следует переносить на Землю обычаи… — Муратов вдруг осекся. — Послушайте, — сказал он, — ведь из этого факта можно сделать интересный вывод. Как это никому не пришло в голову? Если все соплеменники Гианэи такого же роста, как она сама, то откуда же могла возникнуть ее антипатия?

— Совершенно верно изволите говорить, — сказал Болотников. — И я уже много думал об этом. Совершенно ясно, что население ее планеты делится на два различных типа: одни — высокие, другие — низкие. И те, кто высокого роста, презрительно относятся к низкорослым. Может быть, низкорослые — дикари.

— Дикари? На планете, где высоко развита техника межзвездных полетов?

— Ну и что же? Прошу прощения, но вы не логичны. А разве у нас, на Земле, техника на низком уровне? А люди разве на одном? Разве у нас нет народов, только начинающих приобщаться к культуре? А в Южной Америке, а в Австралии, а на островах Тихого океана?

— Но мы же не презираем их.

— Вот в том-то и дело. Тут и разница.

— Да, — задумчиво сказал Муратов. — Если вы правы, Николай… простите, Николай Адамович, то ваши слова наводят на неприятные мысли.

Болотников кивнул головой.

— Верно, — сказал он, — очень неприятные. Презрение, а поведение Гианэи по отношению к таким, как я, нельзя квалифицировать иначе, как словом «презрение», могло возникнуть только от сознания превосходства. Источник поведения Гианэи в том, что на их планете существует разделение общества на господ и рабов.

«Явиться перед нами госпожой, — вот ее цель», — вспомнил Муратов слова Легерье.

— Не слишком ли сильно? — нерешительно спросил он, в душе соглашаясь с выводом профессора.

— Рад был бы ошибиться, — ответил Болотников. «Легерье высокого роста, — думал Муратов, — а я еще выше. Стоун очень высокий, Марина гораздо выше среднего женского роста. Все, кого Гианэя удостаивает своим вниманием, одинаковы в этом отношении. Неужели Болотников прав? Но это же дико! После этого сама Гианэя — дикарь».

— Рабовладельческий строй и космические полеты, — сказал он вслух, — несовместимо! Но в ваших словах несомненно есть какая-то доля истины. Но мне кажется, дело гораздо сложнее и тоньше. Об этом стоит подумать.

— Подумайте, — добродушно ответил профессор, — это всегда полезно.

Муратов приехал в Полтаву утром, в день прилета Шестой лунной экспедиции, опоздав на один день против намеченного им срока. Он хотел встретить экспедицию потому, что в ее составе находился Сергей, а Муратов давно не видел друга юности и соскучился по нему.

Верный своему обещанию, он тотчас же разыскал Болотникова, который очень обрадовался его приходу.

На вопрос, познакомился ли он с Гианэей, как хотел, профессор обиженно ответил, что Марина сделала попытку их познакомить, но Гианэя повернулась спиной и даже не ответила на приветствие. Оскорбленный Болотников тотчас же отошел от нее.

Он был очень маленького роста, и странная антипатия Гианэи проявилась во всем «блеске».

Такая упорная «невоспитанность» была трудно объяснима, тем более, что во всем остальном Гианэя держала себя скромно и вежливо. Она уже полтора года находилась на Земле и давно могла понять, что здесь нет ни «господ», ни «рабов». Для этого требовалась элементарная, самая поверхностная наблюдательность.

И тем не менее!..

Расставшись с Болотниковым, Муратов отправился к дому, в котором поселились Марина с Гианэей. Этот дом не трудно было найти, — весь город знал, где остановилась гостья из космоса.

Не без волнения подошел Муратов к двери. Как встретит его Гианэя? Может быть, ее обидело упорное нежелание Муратова увидеться с ней? И в самом деле, не было никаких причин, оправдывающих его упорство. Гианэя привыкла, что ее желания тотчас же исполнялись.

Он постучал, так как нигде не увидел кнопки звонка. Но ответа не последовало. Немного подождав, Муратов толкнул дверь и вошел.

В доме никого не было.

В столовой он увидел неубранные следы завтрака. Очевидно, обе девушки торопились. Тут же лежала записка, написанная рукой Марины.

Муратов прочел:

«Милый Витя! Если ты зайдешь к нам и не застанешь, то мы уехали в Селену. Гианэя хочет осмотреть город. Увидимся на ракетодроме».

Подписи не было.

Муратов с досадой бросил записку. Ему хотелось, чтобы первый разговор с Гианэей состоялся без свидетелей, а на ракетодроме, в толпе…

— Если ты зайдешь, то мы уехали, — раздраженно повторил он слова записки. — Лингвистка, называется!

Хорошо знакомая манера сестры, писавшей письма, словно нарочно, вопреки правилам грамматики, сейчас почему-то разозлила его.

Он вышел из дома. Но, пройдя несколько шагов, остановился и… повернул обратно.

Как это часто бывает, он вдруг вспомнил, что видел там, на столе, не только записку сестры, но и какой-то рисунок, который тогда не привлек его внимания, а сейчас внезапно возник в памяти. Что-то очень знакомое было в этом рисунке.

Снова войдя в ту же комнату, Муратов подошел к с голу.

Память не обманула. Там лежал открытый альбом, видимо, принадлежавший Гианэе.

Муратов не счел себя вправе рассматривать весь альбом. Было неизвестно, понравится ли это Гианэе. Но открытую страницу он имел право посмотреть. Ведь Гианэя, конечно, знала, что он может зайти в их отсутствие.

На плотном листе карандашом был нанесен пейзаж Гермеса. Мрачные скалы, звездное небо и край диска обсерватории. На переднем плане человек в скафандре держал на руках другого человека. Судя по кубической форме шлема, этот другой была сама Гианэя. Был изображен момент, когда он, Муратов, вынес Гианэю из выходной камеры обсерватории, чтобы перенести ее на флагманский звездолет эскадрильи.

Рисунок был мастерски выполнен. Муратов узнал черты своего лица, видные сквозь «стекло» шлема.

«У нее прекрасная память, — подумал Муратов, — ведь прошло полтора года с тех пор».

Было очевидно, что Гианэя рисовала недавно, может быть, даже сегодня. Значит, она думала о нем, ожидала его прихода. И, вполне возможно, намеренно оставила альбом открытым на этой странице. Она хотела, чтобы он увидел рисунок.

«Я думаю о вас и хочу вас видеть» — так можно было понять это, если бы речь шла о земной женщине. Но у Гианэи были иные представления, иные привычки. Мотивы ее поступков не всегда были понятны.

«Кто ее знает, — думал Муратов. — Может быть, это означает как раз обратное: „Не хочу вас видеть, не забыла нанесенного оскорбления“. Или что-нибудь другое, о чем и догадаться нельзя».

Он в нерешительности держал в руках альбом. Если Гианэя нарисовала этот эпизод по памяти, то она могла вспомнить и запечатлеть другое. Больше половины альбома было заполнено. А что, если она рисовала виды своей родины?

У Муратова задрожали руки. Стоит перевернуть страницу, и, может быть, он увидит то, чего никогда не видели человеческие глаза.

Марина говорила, что Гианэя часто рисует, но никогда не показывает своих рисунков.

Искушение было велико.

Но все же Муратов поборол жгучее любопытство и положил альбом на прежнее место.

Это было бы недостойным поступком — воспользоваться доверием гостьи. Она, очевидно, была уверена, что никто без ее согласия не заглянет в альбом. Гианэя уже знала людей Земли и верила им.

«Может быть, она сама покажет рисунки, если попросить ее об этом».

Но робкая надежда была явно беспочвенной. Марина однажды попросила, но не получила даже вежливого отказа. Гианэя просто промолчала.

Муратов медленно вышел.

Его с огромной силой влекло назад. Вернуться, нарушить все законы морали, честности и гостеприимства. И потом всю жизнь презирать самого себя!

Он с ожесточением захлопнул за собой входную дверь.

Шестая должна была приземлиться в семь часов вечера. Сейчас было всего два. Что же ему делать все эти пять часов?

Ехать в Селену и попытаться найти в огромном городе Марину с ее спутницей? Это будет не так уж трудно. Где бы ни появлялась Гианэя, ее сразу замечали. Любой прохожий укажет ему, где искать. Но надо ли так явно показывать нетерпение? Не лучше ли увидеться именно на ракетодроме, как это указала Марина в записке?

Муратов зашел в столовую и заказал обед из четырех блюд, чтобы протянуть время.

В ожидании он раскрыл журнал, вышедший вчера.

Как он и предполагал, на одной из страниц был портрет Гианэи.

Оживленная, с улыбкой на губах, она стояла у какого-то памятника. Рядом была Марина.

Какой контраст с той Гианэей, которую помнил Муратов! Как изменилась гостья! Не осталось и следа от напряженной, ожидающей чего-то маски. Да, теперь он твердо знал, что лицо Гианэи тогда, на пути к Земле, было маской, трагической маской человека, убежденного, что его ожидает что-то, видимо, печальное, а быть может, и ужасное. Это что-то было неизвестное людям Земли, но для самой Гианэи — близкое и реальное!

Если бы не форма глаз и зеленый оттенок кожи, Гианэю можно было принять за сестру Марины, так сильно было сходство между ними. Обе с черными волосами, обе одеты в белое, обе стройные и высокие. Гианэя на полголовы была выше и казалась старше. Но сколько ей лет в действительности, никто еще не знал.

Скоро они встретятся. Теперь Муратов мог говорить с гостьей. Это сильно меняло их будущие отношения. Теперь он не будет столь беспомощным, как раньше, когда все приходилось объяснять жестами.

«Если только она не повернется ко мне спиной, как к Болотникову, — подумал он. — А это может произойти, если она обиделась на мое невнимание к ней».

Но в глубине души он не верил, что так будет. Ему казалось, что Гианэя нарисовала его в альбоме потому, что думала о предстоявшем свидании и хотела его.

«Интересно, какова будет реакция Гианэи, когда она узнает, что я брат Марины!»

Он просил сестру не говорить об этом и был уверен в том, что его просьба исполнена. Гианэя еще не знает об их родстве.

Мысли Муратова прервало появление «официанта». Механические руки быстро и ловко сервировали стол. Чуть слышный звенящий звук сопровождал каждое движение. Это была старая конструкция, модели последних выпусков не звенели.

— Спасибо! — машинально сказал Муратов, когда блюда были поставлены.

Робот «кивнул головой» и отошел.

Муратов усмехнулся. Даже это предусмотрели конструкторы.

Он ел быстро. С каждой минутой усиливалось нетерпение. Ему мучительно хотелось как можно скорее встретиться с Гианэей, выяснить самый главный вопрос: как она относится к нему? Если худшие опасения оправдаются, это будет тяжелым ударом. Слишком много надежд было связано с возобновлением старого знакомства, слишком многое и важное хотел он узнать, используя былую симпатию Гианэи.

А что Гианэя относилась к нему с симпатией, было несомненно. Достаточно вспомнить момент их расставания. Он зашел тогда, чтобы проститься с ней. Знаками объяснил, что уезжает. Гианэя сама, первая, протянула ему руку, чего прежде никогда не делала. В ее глазах он увидел грусть.

Очень велико было сходство этой девушки из другого мира с земными людьми. Разница была ничтожна. И нельзя было истолковывать ее жесты и выражение глаз иначе, как «по-земному».

А неоднократные просьбы Гианэи, чтобы Муратов приехал к ней! Это говорило о том же.

Обед был слишком обильным. Муратов сегодня еще ничего не ел, но сумел справиться только с половиной.

Нажав кнопку, дающую сигнал к уборке стола, он вышел на улицу.

«Убить» удалось всего полчаса. Оставалось четыре с половиной.

«Поеду в Селену, — решил он. — Кстати, я никогда там не был. Погуляю, посмотрю город».

Долететь можно было за пять минут. Но, все с той же целью — протянуть время, Муратов не поднялся к одной из многочисленных станций местного воздушного сообщения, находившейся рядом, а выбрал самый медлительный вид транспорта — городской вечебус.

Вскоре он пожалел о своем решении. Машина невыносимо часто останавливалась, входили и выходили пассажиры. Как правило, городским вечебусом пользовались только на небольшие расстояния, а Муратову нужно было пересечь весь город, раскинувшийся на многие десятки километров, проехать обширный район между Полтавой и Селеной, занятый автоматическими заводами, и только тогда он окажется у цели, да и то на окраине.

— Сколько времени займет путь до ракетодрома? — спросил он.

— Полтора часа, — ответил металлический голос водителя.

Несколько человек с удивлением взглянули на Муратова.

Он вздохнул и устроился поудобнее в мягком кресле.

Пусть удивляются люди его чудачеству. Им и в голову не может прийти, что он находится в нелепом положении человека, не знающего, куда девать время. С ним самим это случилось первый раз в жизни.

Полтава наконец осталась позади. Потянулись нескончаемые, похожие друг на друга, однообразные здания заводов. Ни куста зелени, ни цветочных клумб, ничего, на чем мог бы остановиться глаз. Глухие стены, без окон.

Красота не нужна здесь: людей нет!

 

2

Люди, посвятившие себя изучению вопросов языковедения, обычно принадлежат к типу кабинетных ученых. Марина Муратова являлась исключением из этого правила. Она обладала большими способностями к лингвистике, прекрасной памятью, хорошо владела восемью языками и была склонна к исследовательской работе. Но она любила и многое другое. Живопись, музыка, спорт занимали не последнее место в ее жизни. Любовь к путешествиям и общительный покладистый характер так же сыграли заметную роль в том, что выбор ученого совета Института космонавтики, искавшего подругу для Гианэи, остановился на ней.

Марина согласилась сразу. Необычность и трудность предстоящей задачи увлекли ее. Она знала, что на долгое время, быть может на годы, будет оторвана от привычного дела, но это ее не испугало. Познакомиться с чужим языком, не имевшим ничего общего с земными (так она думала), или научить пришелицу из космоса земному языку, близко сойтись с существом чуждым Земле, родившимся и выросшим на другой планете, под светом другого солнца, — во всем этом было много привлекавшей ее романтики.

Марина не была тщеславна, и тот факт, что, став подругой Гианэи, она сама привлекла к себе внимание всего населения Земли, не повлиял на ее решение. Она об этом просто не думала.

Таинственность Гианэи, длинный ряд загадок, связанных с ней, интересовали Марину в последнюю очередь. Она была уверена, что все тайны раскроются сами собой, как только гостья освоится на Земле, привыкнет к людям и получит возможность свободно говорить с ними.

И свою задачу Муратова понимала именно так — помочь гостье освоиться.

Ни у кого не возникало сомнений в активной помощи Гианэи. Человек, явившийся на чужую планету, не мог вести себя иначе.

Но оказалось не так.

Прошло немного времени, и всем стало ясно, что задача не столь проста. Гианэя отказалась изучать земной язык и не выражала особого желания знакомить Муратову со своим.

В первое время дело шло как будто гладко. Гостья сама нуждалась в том, чтобы ее понимали. Язык, на котором она говорила, был звучен, казался простым, слова запоминались легко. Группа сотрудников Института лингвистики и сама Муратова считали, что и в дальнейшем не будет никаких трудностей.

Но чем дальше, тем неохотнее Гианэя расширяла свой лексикон. Становилось очевидным, что она хочет ограничиться бытовым разговором, необходимым ей самой, но не больше.

Да и то, что люди уже знали, смущало лингвистов. Чувствовалось, что Гианэя упрощает фразы, а Муратова вынуждена произносить слова без грамматических связей. Такую речь Гианэя могла понимать, но это не было знакомством с языком.

Высокая культура народа, к которому принадлежала Гианэя, исключала возможность «бедности» речи. Ее язык безусловно был богат и обширен, а его кажущаяся простота — обманчивой.

Когда окончательно убедились, что на помощь Гианэи рассчитывать не приходится, было решено продолжать изучение без ведома Гианэи. Живя на Земле, общаясь с людьми, даже с одной только Муратовой, гостья невольно произносила новые слова и фразы. Их запоминали и расшифровывали. На помощь к прекрасной памяти Марины привлекли магнитофон. Маленький портативный аппарат, о существовании которого Гианэя не знала, сопровождал ее всюду. Записи поступали в Электронный Мозг Института лингвистики, и тайны чужого языка медленно, но систематически открывались.

Марина запоминала все. Но она крайне осторожна и в строгой постепенности расширяла намеченные Гианэей рамки их бесед. Она боялась «спугнуть» гостью. И девушка другого мира, казалось, не замечала, что ее подруга говорит с ней все более свободно и правильно.

Марина знала, что нравится Гианэе, что гостья симпатизирует ей. Было очень важно укрепить и развить дружеские отношения. Все надежды ученых — раскрыть загадки появления Гианэи — были основаны на этом.

Марине приходилось работать одной. Другая лингвистка, так же как и она «прикрепленная» к Гианэе, на следующий же день после прилета гостьи на Землю вынуждена была отстраниться.

Все постарались предусмотреть в ученом совете, вплоть до внешности, но никто не мог предположить, что небольшой рост окажется неприемлемым для Гианэи.

Привлечь к работе другую девушку оказалось невозможным — не было ни одной подходящей кандидатуры. Но Муратова и одна хорошо справлялась. За прошедшие полтора года она ни разу не пожалела о том, что связала себя с Гианэей, ни разу между ними не «пробегала черная кошка». У гостьи Земли был хороший характер, и с каждым днем он становился лучше. Исчезли, ушли в прошлое натянутость, холодность в обращении и какая-то непонятная, но несомненная настороженность, очень заметные в первые месяцы. Теперь Гианэя была «обычной» девушкой. Всегда оживленная, очень подвижная, любящая спорт и спортивные игры (которые она осваивала с поразительной легкостью), рисование и музыку, она в последнее время даже дурачилась, оставаясь наедине с подругой.

Что именно она рисовала в своих альбомах, оставалось тайной. Марине редко удавалось увидеть эти рисунки. А то, что Гианэя показывала, всегда было пейзажами Земли или портретами Марины. Несколько бюстов, вылепленных с большим мастерством, изображавших либо Марину, либо ее самою, Гианэя сразу же уничтожила.

Она даже не пыталась научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, но с удовольствием слушала, когда играла Марина.

Иногда гостья начинала петь странные для земного слуха мелодии без аккомпанемента, поражая всех, кто ее слышал, красотой звука и невероятной широтой диапазона своего голоса.

Эти песни, записанные магнитофоном, служили главной «пищей» Электронному Мозгу, в них было много новых слов и словосочетаний.

Марина была убеждена, что Гианэя очень молода, но выяснить этот простой вопрос никак не удавалось. С непонятным упорством Гианэя отмалчивалась, когда ее спрашивали об этом.

Манера гостьи игнорировать некоторые вопросы, будто не слыша их, никогда не раздражала Муратову и не вызывала желания во что бы то ни стало добиться ответа. Она всегда помнила, что, несмотря на поразительное сходство с людьми, перед ней человек иного мира, с иными привычками и понятиями. И она делала вид, что не видит в молчании Гианэи ничего особенного, а считает это естественным.

Такая тактика безусловно была правильной.

— Когда яблоко созревает, оно падает само, — говорили ученые. — Гианэе надо предоставить время «созреть». И тогда она заговорит.

И Гианэя заметно «созревала». Она все реже и реже отмалчивалась. Неохотно, но отвечала. Выполняя полученные указания, Марина никогда не задавала вопроса, на который Гианэя раньше не захотела ответить.

И между двумя девушками было полное согласие и, внешне, полное взаимопонимание.

Всем казалось, что Гианэя равнодушно относится к Земле, что жизнь Земли нисколько не интересует ее. Но Марина видела, и с каждым днем яснее, что это далеко не так.

Она уже хорошо разбиралась в оттенках выражения лица и особенно глаз гостьи. И постепенно убеждалась, что Гианэя просто прячет от людей свой интерес к Земле, по какой-то, ей одной известной, причине надевает на себя маску равнодушия.

За полтора года Гианэя объехала всю Землю. Она видела все, что было наиболее красивым, величественным и грандиозным на планете, природным или искусственным. И казалось, все это не производило на нее впечатления. Нигде она не задерживалась надолго, никогда не любовалась произведением искусства или красотой природы, так, как это делали люди. Смотрела минуту, много — две и отворачивалась.

Но когда, через несколько месяцев после поездки в северную Америку, Марина увидела нарисованный Гианэей вид Ниагарского водопада, она поняла, что мимолетного взгляда достаточно для ее подруги, чтобы навсегда запомнить виденное. Величественная картина падающей воды была передана на рисунке до мельчайших подробностей. Казалось, что в мозгу Гианэи запечатлелся фотографический снимок водопада.

И так было много раз. Гианэя все помнила, ничего не забывала.

Нет, это было не равнодушие!

Тогда, может быть, внешнее безразличие ко всему — свойство ее соплеменников, своеобразная традиция, обязательная форма поведения, диктуемая обычаем?

Могло быть и так, но Марина почему-то не хотела верить этому. Ей казалось, что Гианэя все же «напускает» на себя равнодушие, делает вид, что ее не интересует Земля.

Зачем ей это может быть нужно?

И постепенно в душе Марины появилось и крепло убеждение, что гостья из космоса склонна к притворству.

И вот совсем недавно произошел случай, глубоко взволновавший всех и еще больше укрепивший Муратову в мысли, что Гианэя притворяется.

Стоя у полотна шарэкса, по пути в Полтаву, Гианэя неожиданно задала вопрос, показавший с полной очевидностью, что она прячет от людей не только свое прошлое, но и настоящее.

Откуда могла узнать Гианэя, что у Марины есть брат? Больше того, она знала, что форма пути шарэкса — конструкция Виктора Муратова!

Гианэя разговаривала только с Мариной. Все, что она говорила другим и что ей говорили, переводила Марина. Если гостья не знала ни одного земного языка, она никак не могла знать о существовании Виктора Муратова вообще.

Но вдруг оказалось, что она об этом знает. И не только об этом.

Новость была очень важной и повлекла за собой совсем уже непредвиденные последствия.

Случайно ли проговорилась Гианэя? Или она намеренно захотела показать людям свою осведомленность?

Этот важнейший вопрос сразу встал перед ученым советом Института космонавтики, с самого начала взявшим на себя все, что касалось гостьи из космоса.

Гианэя, случайно или намеренно, но обнаружила знание одного из языков Земли. Из этого факта можно было сделать вывод, что старые подозрения справедливы, что Гианэя действительно принадлежит к тем, кто направил к Земле спутников-разведчиков. А если это так, то становилось очевидным и другое: ее соплеменники были на Земле. Но можно было объяснить все и проще: Гианэя сама, без чьей-либо помощи, изучила земной язык и могла читать на нем.

Было очень важно выяснить, какой именно язык знает Гианэя.

С этим вопросом обратились к Муратовой.

На Земле существовало много языков. Общепланетный только начинал входить в обиход. Газеты и журналы, радио— и телепередачи сравнительно редко пользовались новым языком. В каждой местности (раньше они назывались странами) говорили на старом. Исчезли границы, постепенно стирались национальные различия, общей была культура и цивилизация, но до полного слияния человечества в единую семью, говорящую на одном языке, было еще далеко.

Гианэя любила рассматривать журналы, и ей доставляли их отовсюду, из всех местностей, на всех языках. Было хорошо, что девушка иного мира хотя бы в этом проявляла какой-то интерес к жизни Земли. Думали, что ее интересуют только иллюстрации, не имевшие языковых различий.

Теперь возник вопрос: какие именно журналы предпочитала Гианэя?

Муратова не смогла ответить. Она никогда не обращала внимания, какой журнал смотрит ее подруга ни, тем более, на каком языке этот журнал. А вспомнить сейчас? Нет, она этого не помнила.

Тогда решили получить ответ другим путем. Гианэя знала, что человек, предложивший новую форму пути для шарэкса, брат ее спутницы. Значит, в одном из журналов, прошедших через ее руки, была напечатана соответствующая статья. Какие журналы доставлялись Гианэе, нетрудно было узнать.

И нужная статья очень скоро была найдена. В ней говорилось о шарэксе и упоминалось, что Виктор Муратов — родной брат Марины Муратовой, подруги и переводчицы Гианэи. Стало очевидно, что именно эту статью и прочла Гианэя.

Журнал оказался на испанском языке. Новость облетела весь мир. Из осторожности, чтобы Гианэя не могла случайно прочесть об этом, испанские газеты и журналы промолчали. Если гостья из космоса просто проговорилась, сама того не заметив, не следовало показывать ей, что ее тайна открыта.

В Институте лингвистики облегченно вздохнули. В звучании слов, в построении фраз языка Гианэи давно уже заподозрили сходство с каким-то из романских языков Земли. Теперь отпали последние сомнения. Каким бы странным совпадением это ни казалось, но люди неведомой планеты (может быть, не все, а только часть, к которой принадлежала Гианэя) говорили на языке, очень сходном с испанским.

Эта вторая новость была еще более сенсационной, чем первая.

Многое стало ясным. Не могла Гианэя «случайно» выучить именно тот язык, который больше всего походил на ее родной. Она знала его раньше, до того, как появилась среди людей!

А отсюда, естественно, вытекал другой вывод. Гианэя и те, кто были хозяевами спутников-разведчиков, принадлежали к одному и тому же народу! Догадка стала истиной.

Люди считали, что никогда еще существа иного мира не посещали Землю. Это оказалось ошибкой. Неизвестно когда, но соплеменники Гианэи были на Земле, и были довольно долгое время. Они успели узнать и выучить земной язык. Почему именно испанский? Да просто потому, что этот язык был самым легким для них.

Но могло быть и другое. По-испански говорили не только на Пиренейском полуострове. В Мексике, республиках Центральной Америки, на Антильских островах, во всей Южной Америке, за исключением Бразилии, говорили по-испански. Космический корабль пришельцев мог опуститься именно там. Тогда сходство их языка с языком «землян» оказалось счастливой случайностью.

С большой долей вероятности можно было предположить, что «гости» прилетали на Землю очень давно. Если бы это случилось в последние века, их прилет не остался бы незамеченным. А в период империи Карла Пятого, например, огромные пространства Южно-Американского континента были безлюдны. Легко было посадить корабль, скрыв его от взоров людей, смешаться с населением редких городов и поселков, узнать все, что было нужно, и так же незаметно покинуть Землю.

Чем могли привлечь к себе внимание люди, подобные Гианэе? Зеленым оттенком кожи? Его легко было скрыть, прибегнув к гриму или к сильному загару. Необычной формой глаз? Возможно, что на это обратили внимание, но это был не столь уж заметный признак, чтобы поразить воображение или возбудить какие-либо подозрения у людей, которым и в голову не могла прийти мысль о существах иного мира.

Подобная мелочь, даже обратившая на себя внимание, не могла запомниться и войти в историю.

Так неожиданно открылась одна из тайн, окружавших Гианэю.

Марина Муратова хорошо знала испанский язык. И ей стало понятно, почему она столь легко запоминала слова языка Гианэи.

Дальнейшее знакомство с этим языком также должно было пойти легче.

Велико было искушение внезапно заговорить с Гианэей по-испански, застать ее врасплох, но Марине посоветовали не делать этого. Если гостья все же не намеренно задала свой вопрос, а проговорилась, то лучше всего было сделать вид, что этот случай прошел незамеченным. А если намеренно, то тем более не следовало форсировать события. Пусть Гианэя сама решает, когда надо заговорить «полным голосом». Раз начав, она должна была пойти и дальше. Марине вменили в обязанность внимательно следить за тем, какие статьи в испанских журналах читает Гианэя, выяснить, насколько хорошо владеет она этим языком, что ее больше всего интересует. А редакциям испанских журналов посоветовали как можно чаще помещать материалы о спутниках-разведчиках и еще раз повторить всю полемику, развернувшуюся три года тому назад по вопросу о их местонахождении в настоящее время.

Никто не сомневался, что Гианэя, даже если она это знает, все равно будет молчать. Но, может быть, она заинтересуется догадками людей Земли и случайно обмолвится какой-нибудь фразой, которая прольет хоть немного света в потемки тайны.

Кому могло прийти в голову, что все эти ухищрения не нужны и что вопрос, так сильно интересующий всех, очень скоро и неожиданно выяснится.

 

3

В эти дни Виктор Муратов был очень занят и ничего не знал о новости, взволновавшей Землю. Он был срочно вызван в один из вычислительных центров, связанный с экспедицией Жана Легерье и контролирующий движение Гермеса.

Возникло непредвиденное осложнение. На своем пути астероид встретился с крупным телом, еще не известной малой планетой. Локационные приборы и гравиометры своевременно предупредили о встрече, и катастрофического столкновения удалось избежать. Но траектория Гермеса изменилась. Нужно было дать указания Вестону, какие установки и на какое время пустить в ход, чтобы исправить курс.

Легерье и Вестон сами произвели расчеты и сообщили их на Землю. Они совпали с расчетами, произведенными в вычислительном центре. Теперь требовалась четвертая, окончательная, проверка. В подобных делах давно уже стало традицией, чтобы вычисления производились четырежды.

Как всегда, погрузившись в работу, Муратов выключил из сознания все остальное.

А когда работа была окончена (в четвертый раз был получен один и тот же результат), осталось мало времени, и Муратов спешно отправился в Полтаву.

Он мог бы узнать все от Болотникова, но их разговор сразу принял другое направление. И, уехав в Селену, чтобы встретиться там с Гианэей, Муратов даже не подозревал, что в его планы вошло новое и очень существенное обстоятельство.

И именно для него.

Испанский язык был почти что родным для Виктора. Его родители были русского происхождения, но много лет прожили в Испании, отец — работая в геологической экспедиции, а мать — архитектор — на строительстве гигантского детского города, на южном берегу Пиренейского полуострова.

Виктор родился и провел первые годы своей жизни в Альмерии. И там же окончил начальную школу.

Знай он о мировой сенсации, ему стало бы ясно, почему язык Гианэи казался знакомым. Всего четыре дня назад он говорил об этом Болотникову в вагоне шарэкса.

Но Муратов ничего не знал.

Селена поразила его своими размерами. Она была значительно больше Полтавы, хотя считалась пригородом. Город вырос со сказочной быстротой, на пустом месте, за пять лет. Дома, улицы, даже сады и парки казались какими-то особенно чистыми, свежими, «новенькими». Чувствовался единый архитектурный замысел всего города. Это производило сильное впечатление — грандиозности мысли и труда, вложенных в строительство.

Муратов, конечно, знал об огромном размахе работ, идущих всюду, на всей планете, о сотнях новых городов, тысячах мелких населенных пунктах, снабженных всеми удобствами, о бесчисленном количестве научных и технических станций. Человечество стремилось как можно скорее покончить со старой жизнью, приспособить свою планету к новым, постоянно возрастающим требованиям коммунистического строя.

Но как-то так случилось, что он сам жил всегда в старых городах, перестроенных, переконструированных, но все же старых, стоявших столетия.

Селена была чуть ли не первым новым, полностью современным городом, который он увидел вблизи, Он усмехнулся, вспомнив свою уверенность, что первый же встречный укажет ему, где искать Гианэю. Попробуй найди в таком гиганте!

Селена имела форму кольца. В центре помещался огромный ракетодром.

Круговой вечебус провез Муратова через весь город. Он забыл о времени, о своем нетерпении, обо всем. Зрелище целиком поглотило его внимание. На каждом шагу, на каждом повороте открывались ансамбли зданий, один красивее и величественнее другого. Дома казались воздушными, обилие зелени подчеркивало легкость конструкций, огромные проемы окон насквозь пронизаны солнечным светом.

И люди, живущие в этом городе, невольно казались какими-то другими, не такими, как в других городах. Они сами как будто были пронизаны светом.

«Обязательно сделаю попытку переехать сюда, — думал Муратов. — Если только город не закрыт из-за перенаселения. Надо пожить среди этой красоты. Наверное, и работа пойдет здесь не так, как в других местах».

Но, видимо, не один только Муратов оценил Селену, в которой воплотился весь опыт, весь архитектурный и художественный гений Земли. На улицах было очень много людей.

Когда вечебус, замкнув кольцо, остановился там, где Муратов сел в него, он посмотрел на часы и вышел, хотя и был не прочь вторично совершить тот же путь. Времени оставалось совсем немного.

На ракетодром он перелетел на планелете.

На огромном бетонном поле жизнь шла обычным порядком. Возвращение Шестой лунной экспедиции не представляло собой ничего, что могло бы привлечь особое внимание. Чуть ли не каждый день здесь заканчивали свой полет космические корабли с Луны, Марса, Венеры, не считая внутренних, планетных, линий. И столько же улетали отсюда. Шестая интересовала только узкий круг лиц, связанных с космической службой, да еще таких, как Муратов, у которых в составе экспедиции были знакомые.

Озабоченно сновали по полю быстрые, верткие служебные машины, медленно, солидно ползли чудовищной величины заправочные цистерны, летали на маленьких планелетах дежурные механики и диспетчеры. Далеко в центре поля блестели на солнце корпуса кораблей внутренних, «земных», линий и посадочных ракет. Межпланетные корабли не опускались на ракетодром. Они высаживали своих пассажиров или ожидали их за пределами атмосферы.

В здании космопорта Муратов увидел много людей. Видимо, сегодня отправлялся в путь корабль дальнего рейса, и это были покидающие Землю и те, кто их провожал.

Он сразу наткнулся на Стоуна. Председатель ученого совета обрадовался Муратову (они давно не виделись) и крепко пожал его руку.

— Итак, — сказал Муратов, — снова ничего!

— Да, к сожалению, снова, — со вздохом ответил Стоун.

Речь шла о Шестой. Оба уже знали, что экспедиция опять вернулась ни с чем. Никаких признаков присутствия на Луне спутников-разведчиков или их базы не удалось обнаружить.

— Это последняя, — прибавил Стоун. — Нет смысла продолжать поиски, пока мы не узнаем что-нибудь новое, например, от Гианэи.

— Внимание! — раздался негромкий отчетливый голос. — Отлетающим на Марс — пройти на посадку. Провожающие могут идти только до вечебуса.

Вестибюль заметно опустел. И тогда Муратов вдруг увидел Марину и Гианэю. Они стояли у одного из многочисленных киосков-автоматов, оживленно разговаривая. Проходившие мимо украдкой бросали любопытные взгляды на эту пару.

— Интересно, зачем она сюда явилась? — сказал Стоун, проследив за взглядом Муратова. — Похоже, что Гианэю очень интересуют наши поиски на Луне.

— Откуда она может знать о них?

Стоун изумленно посмотрел на собеседника.

— Как, — воскликнул он, — вы ничего не знаете?

— Что именно?

— Да вы читали газеты эти дни, слушали передачи?

— Нет, — ответил Муратов, — мне было некогда. Вы же знаете, чем я занимался.

— Ну, ну! — Стоун покачал головой. — И никто вам ничего не сказал? Вся планета только и говорит об этом, а вы даже не слышали.

— А в чем дело? — рассеянно спросил Муратов. Он думал о том, как ему подойти к Гианэе, чтобы это получилось естественнее. Обе девушки стояли спиной к ним.

Но при первых же словах Стоуна рассеянность как рукой сняло. Он слушал в полном изумлении. Вот это новость! Гианэя знает испанский язык? Невероятно!

— Теперь вы понимаете? — спросил Стоун.

— Еще бы! Именно понимаю, что весь мой план рухнул.

— Почему же? — Стоун знал о намерениях Муратова. — Скорей наоборот, это вам поможет. Но только надо быть очень и очень осторожным.

— Вот именно! А это как раз и означает, что нужен новый, совсем новый план.

— Гианэе не следует показывать, что нам известна ее тайна. Я посоветовал бы вам, как бы случайно, в удобный момент заговорить при ней по-испански с вашей сестрой. Выберите интересную для Гианэи тему. Интересно и важно проследить, как она будет реагировать на это.

Муратов опасливо посмотрел на Гианэю. Она находилась от них шагах в тридцати, не больше.

— Мы говорим слишком громко, — шепнул он Стоуну. — Гианэя слышит более чем хорошо.

— Мы же говорим не по-испански.

— А кто ее знает. Может быть, она понимает. После того, что вы рассказали, я ни за что не поручусь.

— Да, это, пожалуй, верно.

Толпа пассажиров, только что вошедших в вестибюль, отделила их от двух девушек. Очевидно, прибыла посадочная ракета с прилетевшего корабля или корабль внутренних рейсов. Муратов, поглощенный новостью, не расслышал сообщения диспетчера.

Стоун посмотрел на часы.

— Шестая должна прибыть минут через двенадцать, — сказал он. — Идите к ним.

— Опасаюсь немного. Гианэя, возможно, не захочет говорить со мной.

— Вряд ли. Ваша сестра сообщала, что Гианэя еще вчера снова спросила про вас.

«Я угадал, — подумал Муратов. — Она рисовала пейзаж Гермеса не случайно».

Но Марины и Гианэи не оказалось на прежнем месте. Они куда-то ушли.

Муратов отправился на поиски.

С самого утра Гианэя нервничала. Это было хорошо заметно по ее движениям, голосу, выражению лица. Марина видела, что какая-то неотвязчивая мысль не дает покоя ее подруге.

Как всегда, перед завтраком они отправились в ближайший плавательный бассейн.

В эту эпоху гимнастические залы и бассейны являлись непременной принадлежностью каждого населенного пункта, каждого крупного дома. Но небольшие домашние бассейны не удовлетворяли Гианэю. Она любила не только освежаться, но и плавать.

В это утро, словно забыв о времени, Гианэя очень долго не выходила из воды. Марина давно уже оделась и, сидя в соломенном кресле, ожидала подругу.

Неутомимо и быстро Гианэя бессчетное число раз пересекала стометровую водную дорожку классически красивым кролем. И, как всегда, постепенно собралось довольно много зрителей. Редкий спортсмен Земли обладал таким отточенным стилем.

С равномерной правильностью, напоминавшей машину, выходили из воды и снова врезывались в нее зеленоватые руки Гианэи. Тяжелая масса черных волос колеблющимся плащом почти закрывала гибкую фигуру девушки.

В зеленой воде бассейна, ярко освещенной лучами солнца, свободно проходившими через прозрачную крышу, Гианэя выглядела как призрак.

Марина хорошо помнила первое посещение бассейна, вскоре после прилета гостьи на Землю. Помнила, как неохотно Гианэя согласилась надеть купальный костюм. Большого труда стоило тогда объяснить ей жестами, что нельзя закрыть доступ в бассейн другим людям. Вспоминая ответные жесты гостьи, Марина понимала теперь, что Гианэя хотела сказать, что не видит причин, почему она должна надевать костюм, если в бассейне кто-нибудь находится. Да и сейчас, спустя полтора года, она, видимо, не понимала этого.

Всем давно стало ясно, что Легерье неправильно понял поведение Гианэи в самом начале ее пребывания среди людей. Она разделась при всех не потому, что относилась к людям высокомерно или пренебрежительно, а просто потому, что так было принято среди ее соплеменников. Они не видели причин прятать свое тело от чужих взглядов.

Больше часа Марина ожидала. А когда Гианэя, наконец, вышла из бассейна, у нее не было заметно никакого утомления. Казалось, что она могла бы проплыть еще столько же.

Они вернулись домой.

За завтраком Гианэя неожиданно попросила показать ей Селену. До сих пор ни единым словом она не поясняла причин, побудивших ее приехать в Полтаву. Город ее явно не интересовал, все три дня она почти не выходила из дому.

Но просьба нисколько не удивила Марину. Она ждала ее, давно не сомневаясь, что именно прилет Шестой лунной экспедиции заставил Гианэю явиться сюда. Теперь уже не приходилось удивляться, откуда она знает. Осведомленность гостьи в земных делах перестала быть тайной.

Но что могло заинтересовать ее в этой экспедиции?

И непонятной была нервозность Гианэи сегодня. Длительное плавание явно имело целью успокоить возбужденные нервы.

Что тревожило Гианэю.

«Ну хорошо, — рассуждала Марина. — Допустим, она хочет встретить Шестую. В составе экспедиции нет ни одного человека, которого она знает. Результаты? О них она могла прочитать или просто спросить. Незачем было приезжать сюда из-за этого. Если она читает испанские журналы, то должна знать, что пять предыдущих экспедиций вернулись ни с чем. У нее нет причин тревожиться, даже если она действительно принадлежит к тем, кто является хозяевами разведчиков. Найдут их или нет — это, конечно, может интересовать ее, но не может служить побудительной причиной встречать экспедицию лично».

Вчера Гианэя удивила Марину внезапным вопросом, приедет ли ее брат в Полтаву? Она не прибавила:

«Встречать Шестую» — но было ясно, что спрашивала именно об этом.

Марина ответила, что да, Виктор приедет.

Гианэя никак не реагировала, ничем не показала, какое впечатление произвел на нее этот ответ. Можно было подумать, что она его вообще не слышала.

Уже несколько раз Гианэя просила Марину познакомить ее с Виктором, но до сих пор ничто не указывало, что она знает о тождестве брата Марины с человеком, доставившим ее с Гермеса на Землю. Теперь получалось — она и это знает!

А когда Гианэя тут же стала рисовать в альбоме пейзаж Гермеса, с Виктором на переднем плане, на этот раз не скрывая рисунка, Марина окончательно убедилась в осведомленности Гианэи.

Кого же хотела видеть девушка иного мира — брата подруги или спутника в полете? Хотела ли она познакомиться с близким Марине человеком или снова встретиться со старым знакомым? Если верно второе, то на это должна была существовать какая-то причина.

Может быть, не прилет лунной экспедиции, а именно предстоявшая встреча с Виктором так сильно взволновала Гианэю?

Марина немедленно сообщила обо всем Стоуну. В ученом совете с большим удовлетворением встретили это известие. Вопрос Гианэи давал все основания считать, что девушка решила «открыть карты», что у полотна шарэкса она не проговорилась, а намеренно дала понять, что знает многое, чего не могла бы знать, не владея земным языком.

Но тогда почему она прямо не сознается в этом? Было похоже, что Гианэя все еще чего-то опасается.

Марине рекомендовали отнестись ко второму случаю «откровенности» Гианэи так же, как к первому, — сделать вид, что она ничего не заметила.

 

4

В Селене Гианэя была задумчива и рассеянна. Она старалась показать интерес ко всему, что ей показывали, и это больше всего говорило о потере душевного равновесия. Было проще и естественнее держать себя как всегда, сохранять обычное выражение равнодушия, к которому все давно привыкли и на которое никто не обратил бы внимания.

Гианэя явно не владела сегодня своими нервами.

Следуя намеченной линии поведения, Марина предложила вернуться в Полтаву как раз тогда, когда, по времени, следовало отправиться на ракетодром, если Гианэя действительно хотела встретить Шестую.

Можно было ожидать, что тут уже Гианэя вынуждена будет ответить прямо.

Но гостья нашла естественно звучавший ответ.

— Вы говорили, — сказала она, — что город выстроен кольцом вокруг ракетодрома, а его самого мне не показали. Раз уж мы здесь, покажите и его.

«Вывернулась! — с досадой подумала Марина. — Что за странное упрямство!»

Они ездили по Селене в вечемобиле. Марина повернула руль, и машина направилась к центру.

Непонятная тревога Гианэи усиливалась. Щеки девушки пылали, глаза блестели лихорадочно. Несколько вопросов, заданных Мариной, остались без ответа. Казалось, что, поглощенная своими мыслями, Гианэя ничего не слышит.

Но когда они вошли в вестибюль вокзала космопорта, Гианэю точно подменили. Она оживилась и сама засыпала Марину вопросами. Ее лицо приняло обычную окраску, и только блеск глаз показывал, что тревога еще не покинула Гианэю.

И вдруг (Марина не поверила своим ушам) Гианэя спросила:

— Сколько человек участвовало в Шестой лунной экспедиции?

Слово «экспедиция», на языке Гианэи, впервые коснулось слуха Марины. Она догадалась о его значении по смыслу фразы.

«Что же теперь делать? — подумала она. — Продолжать прежнюю тактику уже невозможно. Гианэя в третий раз, и вполне открыто, сбрасывает маску. Не замечать этого и сейчас, значит, открыть ей мою игру. И нельзя же оставить ее вопрос без ответа. Надо принять вызов».

— Откуда вы знаете об этой экспедиции? — спросила Марина, пристально взглянув на подругу. Натренированная в языке память помогла точно повторить новое слово.

Гианэя нисколько не смутилась.

— Вы же сами говорили мне об этой экспедиции, — ответила она невозмутимо.

Это было явной ложью, такого разговора никогда не было, Марина помнила это точно.

«Так! — подумала она. — Гианэя способна не только к притворству, но и ко лжи. Выходит, что в их мире мораль находится не на высоком уровне».

— Я не помню, — сказала она вслух, — чтобы когда-нибудь говорила вам о Шестой лунной экспедиции. А почему она вас может интересовать?

Ответа не последовало. Гианэя предпочла прибегнуть к обычному молчанию.

Марина напряженно думала, как поступать дальше. Она хорошо знала, что бесполезно настаивать на ответе. Промолчав один раз, Гианэя уже не изменит своего решения — она будет молчать и дальше. Пожалуй, лучше всего замять этот разговор. По всем признакам, Гианэя собирается окончательно бросить притворяться ничего не знающей. Так пусть же все идет по ее инициативе!

— Мы будем ждать прилета Шестой экспедиции? — спросила Марина как ни в чем не бывало.

— Да, — ответила Гианэя.

Этим коротким словом она признавалась, что специально для встречи Шестой приехала в Полтаву. Не могла она не понимать, что смысл ее слов ясен для Марины.

И не боялась этого.

«Что ж, пора уже! — думала Марина. — Знать язык и не говорить на нем очень трудно. Гианэя, наверное, истосковалась по свободному разговору. Играть роль полтора года более чем достаточно».

— Здравствуйте! — раздалось позади них. Гианэя так стремительно обернулась, что не могло быть никакого сомнения, — она узнала голос, который слышала полтора года назад. Радость осветила ее лицо.

— Наконец-то! — сказала она с полной откровенностью, протягивая Муратову руку опять первой, как сделала это при расставании и чего никогда и ни с кем не делала. — Почему вы так долго не появлялись? Я просила Марину.

Четвертый раз!

В несколько дней Гианэя, словно вознаграждая людей Земли за свое долгое молчание, «раскрывалась» с ошеломляющей быстротой.

Муратов понял, что она сказала.

— У меня не было времени, — ответил он, с трудом подбирая слова. — Я очень рад видеть вас.

Марина улыбнулась его произношению.

Гианэя не улыбалась. Она не выпускала его руки и смотрела прямо в глаза тем же пристальным взглядом, как тогда, в выходной камере звездолета, точно собираясь что-то спросить или сказать.

И молчала.

Но она видела, что Муратов понимает ее язык. Что же мешало ей задать вопрос?

— Мне жаль, — сказал он, так и не дождавшись ни одного слова с ее стороны, — что я не мог раньше исполнить ваше желание.

Помня совет Стоуна и действительно испытывая затруднение в подборе слов, он, будто нечаянно, вставил в свою фразу несколько испанских.

Гианэя не переспрашивала. И по ее лицу нельзя было определить, удивил ли ее испанский язык в устах Муратова или нет.

— Вы были у нас?

Муратов понял, что она имеет в виду Полтаву. «Она хочет спросить, видел ли я ее рисунок в альбоме», — подумал он.

— Да, был.

Гианэя отпустила его руку. Ему показалось, что в ее темных глазах промелькнуло разочарование.

Чего же ожидала от него Гианэя?

Ему стало совершенно — ясно, что пейзаж Гермеса, эпизод, касавшийся их обоих, был нарисован и оставлен открыто на столе специально для того, чтобы он мог увидеть его. Это не только не было случайностью, но имело определенный смысл, должно было что-то сказать ему. И Гианэя ожидала ответа, которого не получила.

Он почувствовал досаду на самого себя за то, что не сумел догадаться, не понял ее мысли. Тот факт, что человеку одной планеты чрезвычайно трудно постичь мысли и намерения человека другой, не служил оправданием в его глазах. Он должен, обязан был более вдумчиво отнестись к рисунку, попытаться понять, что она хотела сказать. И, не сделав этого, он, возможно, испортил свои шансы на дружескую откровенность Гианэи.

— Я видел ваш рисунок, — сказал он, со смутной надеждой что-то поправить и еще чаще уснащая свою речь испанскими словами. — Вы замечательно рисуете, Гианэя.

Она отвернулась с таким откровенно пренебрежительным видом, что Муратов смутился и мысленно выругал сам себя.

Начало возобновления старого знакомства складывалось явно не в его пользу.

Голос диктора сообщил о приземлении посадочной ракеты с корабля, прибывшего с Луны. Это и был тот корабль, которого они ожидали, — Шестая лунная экспедиция.

Марина перевела сообщение Гианэе.

— Вы так и не ответили мне, — спросила гостья, — сколько человек участвовало в этой экспедиции?

— Восемнадцать.

— Прибыли только они? Других пассажиров нет в посадочной ракете?

Пятый раз!

Слова «посадочной ракете» Гианэя сказала по-испански.

Марина не решилась ответить на том же языке. Стоун рекомендовал ей сугубую осторожность. Гианэя могла произнести два испанских слова нечаянно, сама того не заметив. Она была взволнована с самого утра, не владела собой.

— Не знаю, — ответила Марина на языке Гианэи. — Думаю, что других пассажиров нет. Это корабль особого назначения, только для экспедиции.

Настойчивость Гианэи все больше удивляла Марину. Зачем ей надо знать такие подробности?

Посадочная ракета опустилась недалеко от вокзала. Подали трап, и один за другим на землю спустились пассажиры. Их было хорошо видно.

— Я сейчас вернусь, — сказал Муратов. — Подождите меня на этом месте.

Он пошел навстречу Сергею.

Марина заметила, что Гианэя про себя считает выходящих из ракеты. Когда вышел последний, восемнадцатый, она вздохнула явно облегченно. Получилось, что девушку иного мира тревожил вопрос: все ли вернулись с Луны?

Странно! Неужели только для того, чтобы самой убедиться в этом, она приехала сюда?..

Муратов и Синицын встретились на половине дороги. Обнялись.

— Итак, — сказал Виктор, — снова ни с чем?

— Как видишь! — недовольным тоном ответил Сергей.

— Это что же, по выражению твоего лица я должен видеть?

— Знаешь ведь, — Синицын не улыбнулся шутке товарища. Его лицо оставалось хмурым.

Муратов внимательно посмотрел на друга.

— Стоун сказал, что эта экспедиция последняя.

— Знаю. И не согласен с их решением.

— Вас встречает Гианэя, — сказал Муратов, уверенный, что эти слова поразят Синицына.

Но он ошибся. На лице Сергея ничего не отразилось при этом известии.

— Зачем ей это понадобилось? — спросил он равнодушно, явно не интересуясь ответом.

— Загадочная история. — Муратов коротко рассказал о последних событиях, связанных с Гианэей. Синицын и тут остался равнодушным.

— Об этом стоит подумать, — только и сказал он. — Знаешь что, Витя, не говори со мной о Гианэе. Меня раздражает даже звук ее имени. Я не знаю причин ее молчания, но когда подумаю, что стоит ей захотеть…

К прибывшим подошел Стоун.

— Ты где остановился? — поспешно спросил Синицын. — Ага! Я приду к тебе сегодня вечером, часам к восьми. И тогда мы подробно поговорим обо всем. А сейчас, извини, некогда.

Муратов отошел.

Хотя он сам не участвовал ни в одной из шести экспедиций, неудача товарищей неприятно действовала на него. Ведь именно он вместе с Сергеем вычислял траектории спутников-разведчиков, именно они оба пришли к выводу, что спутники на Луне, в районе кратера Тихо. И вот шестая неудача подряд! Неужели произошла ошибка?

Нет, не может этого быть! Расчеты неоднократно проверялись другими людьми. Таких коллективных ошибок не бывает. Спутники на Луне!

Так почему же не удается найти их?

Муратов понимал раздраженное состояние Сергея и его антипатию к Гианэе. Она была человеком, который мог одним словом разрешить загадку. Она должна была знать! Она знала! И молчала, равнодушно наблюдая за тщетными усилиями людей Земли. Это действительно могло вызвать не только антипатию, но и ненависть у людей, годы затративших впустую.

Муратов понимал это, но сам не мог настроить себя против Гианэи. Она ему нравилась, была симпатична, несмотря ни на что. Он настойчиво заставлял себя думать, что причина молчания Гианэи кроется в ее воспитании, во взглядах и представлениях ее мира. Она просто не понимает, чего хотят от нее люди Земли.

Разговор между Мариной и Гианэей, который он несколько минут назад слышал, неопровержимо доказывал, что Гианэя интересуется результатами лунных экспедиций, что не случайно оказалась она в Селене именно сегодня.

Знает, все знает!

Он медленно подошел к обеим девушкам, стоявшим там же, где он их покинул, ожидавшим его, видимо, с согласия Гианэи.

И неожиданная мысль пришла ему в голову, заставив его на мгновение остановиться.

«А что, если спросить Гианэю прямо? Она обрадовалась моему появлению, относится ко мне явно не так, как относится к другим людям. Мои испанские слова она восприняла, как будто ожидала их от меня, и даже не пыталась притвориться непонимающей. Рискнуть?»

Он чувствовал, что напрасно задает себе этот вопрос, что решение им уже принято. Нет никаких сил сдерживаться и чего-то ждать. Стоун и ученый совет чрезмерно осторожны. Что плохого может произойти? Ну не ответит — и только.

«Э! Будь что будет!» — подумал он.

— Гианэя! Я очень прошу вас ответить мне на один вопрос. — От волнения Муратов не заметил, что говорит целиком по-испански. — Он очень важен для всех нас и особенно для меня лично. Вы должны ответить, если вы мне друг. Искусственные спутники, направленные к нам вашими соотечественниками, находятся сейчас на Луне?

Марина в полной растерянности, но с тайной радостью услышала этот неожиданный вопрос. Ее брат решительно и просто разрубал завязавшийся узел.

Гианэя опустила голову. Она поняла все, что сказал Виктор, и не скрывала, что поняла. Было видно, что в ней происходит какая-то мучительная борьба.

А когда, наконец, она подняла голову и посмотрела на Виктора, он увидел, что длинные темные глаза гостьи полны слез. Никто никогда не видел, чтобы Гианэя плакала.

— Да, — ответила она едва слышно.

Муратов перевел дыхание, волнение душило его.

— Почему вы молчали? — спросил он, с трудом справляясь с голосом. — Вы же знали, как это важно для нас.

Она ответила еще тише:

— Я боялась. Я хотела сказать давно, но вы все не появлялись. Но теперь я не боюсь больше. Я давно поняла, что Рийагейа был прав. Я погубила себя, но спасаю вас.

Гианэя говорила по-испански совершенно свободно. Но не только Марина, но и Виктор сразу поняли, что она знает не современный испанский язык.

«Очень важно выяснить, когда в Испании говорили так, как говорит Гианэя», — подумала Муратова.

 

5

Седьмая экспедиция на поиски таинственных спутников-разведчиков собралась быстро. Теперь, больше чем когда бы то ни было, следовало торопиться. Там же, на ракетодроме, после долгого и томительного молчания Гианэя прибавила несколько слов, имевших огромное значение для космической службы.

Ответив, вероятно, неожиданно для самой себя, на вопрос Муратова, Гианэя заторопилась уехать. Она явно опасалась дальнейших вопросов с его стороны, быть может, жалела о своей откровенности, была расстроена и сильно взволнована.

Муратов проводил их до вечемобиля. Он понимал, что нельзя спрашивать Гианэю ни о чем, она не ответит больше ни на один вопрос. А ему хотелось, и было очень нужно, задать ей этот вопрос, единственный и чрезвычайно важный.

И вдруг Гианэя сказала сама, сказала именно то, что он хотел спросить.

Уже сидя в машине, она протянула ему руку, впервые ответила на пожатие, как-то робко и застенчиво улыбнулась.

— Я должна предупредить вас, — сказала она так тихо, что он едва расслышал. — Будьте очень осторожны. Наши — (она произнесла длинное слово на своем языке, очевидно означающее «спутники», или другое, более правильное, название разведчиков) — опасны, и к ним нельзя приближаться. Уничтожьте их. И торопитесь, торопитесь!

Она откинулась на сидении и закрыла глаза. Вздохнула так глубоко, что ему послышался звук, похожий на стон. Страдальческие складки легли у ее губ, и все лицо Гианэи показалось вдруг постаревшим.

— Поезжайте же! — шепнула она Марине.

Вечемобиль умчался.

Виктор остался один.

Он долго смотрел вслед машине. Сердце успокаивалось, билось ровней и медленней.

Итак, полный успех! Порыв, необдуманный и рискованный, дал неоценимый результат. Спутники на Луне, и Гианэя сама советует уничтожить их, не приближаясь к ним.

Уничтожить!

Только сейчас он вспомнил, что забыл спросить самое главное — где надо искать спутники, в каком месте расположена база. Но вряд ли Гианэя знает это. А если знает, то скажет потом. Она ответила на основной вопрос. Одно дело — искать, не имея уверенности, что спутники на Луне, и совсем другое, когда такая уверенность есть.

Муратов отправился искать Стоуна.

Председатель ученого совета и участники Шестой экспедиции еще не уехали из космопорта. Сообщение Муратова было встречено всеми с удивлением и радостью.

— Вы правильно поступили, — сказал Стоун. — Видимо, мы переосторожничали. Надо было спросить раньше.

— Это верно, — ответил Муратов, — но спросить должен был именно я, а не кто-нибудь другой. Гианэя сказала такую фразу: «Я давно хотела сказать, но вы — (то есть я, — прибавил Муратов) — все не шли». Она почему-то хотела сказать именно мне.

— Подозрительная симпатия, — не удержался Сергей.

Муратов не удостоил друга даже взглядом.

— Как можно скорей надо начинать сначала, — сказал Стоун. — Теперь можно не разбрасываться, а искать только в кратере Тихо. Слова Гианэи подтверждают правильность вычислений. Будем им верить. Плохо, что мы не уничтожили спутники на их орбитах сразу, как хотели.

— По-моему, это не плохо, а как раз хорошо, — заметил Синицын. — Надо уничтожить не только спутники, но и их базу. А тогда мы даже не подозревали о ее существовании.

— Уничтожить просто, — сказал кто-то из состава Шестой экспедиции. — А как найти? Шесть раз пытались.

Стоун повернулся к Муратову.

— Может быть, — сказал он, — вы попробуете еще раз поговорить с Гианэей?

— Конечно, но думаю, что это бесполезно. Мне кажется, что Гианэя сказала все, что ей известно. И очень нелегко было ей сделать это. Я не могу забыть выражения ее лица. И меня очень тревожит ее фраза: «Я погубила себя, но спасаю вас».

— Да, эта фраза имеет смысл. Несомненно. Но у нас, на Земле, Гианэе ничто не угрожает. Видимо, она хотела сказать, что после ее слов ей закрыт путь на родину. Об этом мы еще подумаем. И подумаем крепко. Более тревожна вторая половина фразы: «Спасаю вас». Что она имела в виду?

— Это может означать только одно, — сказал Муратов. — Спутники таят в себе угрозу для человечества Земли. Если бы вы слышали, каким тоном она сказала:

«Уничтожьте их!» — у вас не было бы сомнений.

— У меня и так нет сомнений, — ответил Стоун. — Седьмая лунная отправится как можно скорее.

Несколько часов спустя Муратов долго разговаривал по радиофону с сестрой.

Марина рассказала, что Гианэя сразу по приезде домой легла в постель и просила не тревожить ее.

— Она выглядит спокойной, но очень мрачной. Что-то угнетает ее, лишает покоя. Мне кажется, она раскаивается в том, что сбросила маску.

— На каком языке она разговаривает с тобой? — спросил Муратов.

— На своем, как всегда. А я не решаюсь заговорить с ней по-испански.

— И не надо. Она сама скоро перейдет на испанский язык. Вот увидишь!

— Гианэя хочет сегодня уехать.

— Куда?

— Я сама задала ей этот вопрос. Она ответила, что ей безразлично, лишь бы подальше отсюда. Такое впечатление, что она хочет убежать от самой себя, а может быть, и от тебя.

— Да, я понимаю. Это реакция. Гианэя не имела права сказать то, что она сказала. И мучится, нарушив закон своей родины. Но ведь ты сама слышала, как она сказала, что давно решила стать откровенной и что ей мешало мое отсутствие. Чем ты это объясняешь?

Марина ответила не сразу.

— Теперь ясно, — сказала она через минуту, — почему она так настойчиво хотела тебя видеть. Но почему она решила сказать именно тебе, я сама не понимаю. Может быть, здесь играет роль твое сходство с ней.

— Это слишком незначительное и чисто внешнее обстоятельство, чтобы оно могло сыграть заметную роль в столь важном деле. Так можно додуматься до того, что Гианэя любит меня, — Муратов улыбнулся, вспомнив реплику Сергея на ракетодроме.

— Возможно, что это и так, — совершенно серьезно ответила Марина.

— Чепуха! Когда-нибудь мы узнаем причину ее особого ко мне отношения. Это очередная загадка Гианэи. Значит, сегодня вы уезжаете?

— Да. Я предложила ей посетить японские острова, где она еще не была. И Гианэя впервые согласилась лететь. Ей, очевидно, не терпится поскорее удалиться отсюда.

— Следует ли мне проводить вас?

— Конечно, нет. Мне кажется, что Гианэя не хочет тебя видеть. Но может быть, я и ошибаюсь.

— Ты не ошибаешься, — сказал Муратов. — Я спросил машинально, не подумав. Счастливого пути! И еще два слова. Предсказываю тебе, что Гианея очень скоро снова обо мне вспомнит. Она заговорила и захочет, должна захотеть, сказать больше.

Он выключил радиофон.

События пошли быстрым темпом. Как жаль, что он раньше не исполнил желания Гианэи и так долго избегал встречи с ней. Шестая лунная могла бы вернуться не с пустыми руками, получи он ответ гостьи полгода назад.

Муратов был уверен, что правильно понимает состояние, в котором находится сейчас Гианэя. Что-то заставило ее нарушить свое молчание, она сделала это в тот момент, когда была сильно взволнована и чем-то обеспокоена, сделала, возможно, почти против воли. Теперь она жалеет об этом. А если и не жалеет, то мучится угрызениями совести, «выдав» своих соотечественников.

В чем выдав?

Когда-то высказанное им самим предположение, что спутники-разведчики посланы к Земле с враждебными целями, видимо, правильно. Они содержат какую-то опасность для Земли. Иначе нельзя понять слова Гианэи, что она «спасает» людей. И, посоветовав уничтожить эти спутники, Гианэя нарушила планы своей родины, выдала их людям.

Что же могло заставить ее это сделать?

Муратов и мысли не допускал, что Марина может быть права и особое отношение к нему со стороны Гианэи объясняется столь просто. Он знал, что чертами лица похож на ее соотечественника, допускал, что именно это может вызывать в ней чувство симпатии, но любовь, в том смысле, как она понимается на Земле, к существу другой планеты, бесконечно чуждому, казалась ему невозможной. Он сам никогда не смог бы полюбить Гианэю так, как земную женщину.

«Все это можно объяснить только одним, — думал Муратов, медленно шагая по комнате из угла в угол: — Они были на Земле давно, и вынесли плохое впечатление от людей Земли того времени. Особенно если это случилось во времена средневековья, среди мракобесия и костров инквизиции. Да еще в Испании. Видимо, Гианэя явилась на Землю в уверенности, что наше общество недалеко ушло от того, прежнего. И убедилась в своей ошибке, поняла, что мы лучше и благороднее, чем она думала. Хотя и тут есть противоречия. Ведь она пришла к нам на Гермесе, увидела людей Земли на астероиде, в искусственно созданной астрономической обсерватории, на внепланетной научной станции. Следовательно, ей сразу должно было стать ясным, что мы далеко ушли от дикости и варварства. А может быть, она поняла именно тогда? Почему же она молчала так долго, если так? Что означают ее слова: „Риагея был прав“? Она поняла это давно, как она сказала, но не с самого начала. Кто такой этот Риагея, или Рийагейа, как она его назвала? Видимо, прогрессивно мыслящий человек на ее родине. И Гианэя убедилась в его правоте. Значит, раньше сомневалась. Попробуй разберись в этой путанице. Но она расскажет все сама. Только бы поскорей».

Разгул деятельности инквизиции относится к XIV–XV векам. С особой силой инквизиция свирепствовала в Испании. При одном только инквизиторе Торквемаде в Испании погибло на кострах более 10 тысяч человек.

Он понимал, что на скорый разговор рассчитывать не приходится. Неизвестно, сколько времени понадобится Гианэе, чтобы полностью успокоиться, пережить случившееся, стать до конца откровенной. Не было никакой уверенности, что она снова на долгое время не замкнется в себе.

Он верил, что не ошибся, сказав Марине, что Гианэя обязательно заговорит. Так должно быть, и так будет!

Но даже он, оптимистически настроенный по отношению к Гианэе, верящий в ее добрую волю, не мог предположить, что сделанное им предсказание сбудется так быстро, как это произошло в действительности.

В тот же вечер пришло письмо. Оно было от Гианэи.

Записка, вложенная в тот же конверт, поясняла, что письмо написано Гианэей перед самым отъездом в аэропорт.

«Она совсем успокоилась, — сообщала Марина. — Ведет себя как всегда, шутит и полностью перешла на испанский язык. Я не очень этим довольна, но Гианэя поняла и обещала ежедневно давать мне уроки своего языка. И, кажется, собирается делать это в полном объеме. Наконец-то!»

Письмо Гианэи было коротко, написано ровным, четким почерком и не имело ни одной грамматической ошибки.

Муратов даже не понял сразу содержания письма, так сильно поразил его самый факт. Гианэя могла уметь говорить по-испански, но писать… Это свидетельствовало о том, что она знала язык, как сами испанцы. Изучала на другой планете!

Кому и зачем это могло понадобиться?..

Больше, чем устная речь, письмо Гианэи говорило о знании ею старого испанского языка, а не современного. Муратов знал, что в Институте лингвистики не смогли прийти к определенному выводу. Гианэя говорила не чисто. Ее язык мог относиться к концу девятнадцатого века, но мог существовать и гораздо раньше как местное наречие. Загадка оставалась загадкой.

Ему пришлось прочесть письмо второй раз.

«Виктор! — писала Гианэя. — Вы заставили меня сказать больше, чем я хотела. Но я об этом не жалею. Люди Земли не заслуживают участи, которую им готовили. Я сказала и должна дополнить свои слова, иначе они будут для вас бесполезны. То, что вы хотите найти, невидимо для глаз человека Земли. Я знаю это со слов Рийагейи. Что надо делать — не знаю. Подумайте сами.

Гианэя».

Она подписала свое имя латинскими буквами так, как его произносили на Земле.

«Ну, теперь мы знаем все», — подумал Муратов.

Он перечитывал письмо в третий раз, когда приехал Сергей.

А еще через двадцать минут в комнате Муратова появился Стоун.

Ни он, ни Синицын не знали испанского языка. Муратов перевел письмо Гианэи.

— Это можно было предвидеть, — сказал Сергей. — Что спутники невидимы, мы знали и раньше. Выходит, что и сама их база также невидима.

— Возможно, этим и объясняется, что мы никак не можем найти эту базу, — сказал Стоун. — Мы ищем в недрах, а она, может быть, расположена на поверхности, открыто. В районе кратера Тихо очень много глубоких и широких трещин, неприступных плато, горных долин. В любом из таких мест они и могли расположить свою базу.

— На Луне нет осадков, нет ветров, — добавил Сергей. — Ничто не могло повредить оборудованию, кроме метеоритов.

— А это значит только то, что база защищена, например, крышей, прозрачной или также невидимой. Ясно одно, — сказал Стоун, — искать надо там, где мы сами расположили бы такую базу, будь мы на их месте. Там, где как будто ничего нет, но место удобное.

— И еще одно соображение, — после непродолжительного молчания сказал Муратов. — Спутники и база могут быть невидимыми для наших глаз, как пишет Гианэя, но они не могут быть абсолютно прозрачными. Вспомните, на «Титове» мы все видели, что спутник закрыл от нас звезды, находившиеся за ним. Он не прозрачен. И на Луне он должен закрывать то, что находится за ним. Отсюда я делаю логический вывод: база расположена так, что сзади нее находится место, никогда не освещаемое Солнцем. А может быть, она вся расположена в лунной тени.

— Правильно, Виктор! — одобрительно сказал Синицын. — Лунная тень — это полный мрак. Правда, мы освещали прожекторами подобные места на неприступных плато и в трещинах. Но мы делали это просто для порядка, так как считали, что база обязательно расположена в недрах Луны. Поэтому мы могли и не заметить. К тому же нам приходилось летать над горами на ракетах, а они слишком быстры. Где нет воздуха, там не воспользуешься планелетом.

— Да неужели? — улыбнулся Муратов.

— Никак не могу понять, — недовольно сказал Стоун, — что это за привычка у вас двоих вечно подсмеиваться друг над другом. Серьезные же люди!

— Это с юных лет, — ответил Сергей. — Но мы никогда не обижаемся.

— Еще бы вы стали обижаться! Так вот, друзья! Недра обследованы. Теперь будем искать исключительно на поверхности. Седьмая экспедиция отправится на Луну через два дня.

— Так быстро? — удивился Синицын. — Но, насколько я знаю, корабль не оборудован нужными приборами.

— Он будет оборудован полностью. И, конечно, не самый корабль, а вездеходы.

— Я их и имел в виду.

— Все будет готово через два дня. Я беру это на себя и сам приму участие в экспедиции. Если верить словам Гианэи, а у нас нет оснований им не верить, времени немного. Во что бы то ни стало надо добиться успеха.

Муратов колебался всего несколько секунд.

— Если можно, возьмите и меня, — сказал он.

 

6

— Постойте! — сказала Марина.

Она подбежала к кусту и сорвала с него большую желтую розу. Вернувшись на террасу, воткнула цветок в волосы Гианэи.

— Вот теперь совсем хорошо. Вы настоящая японка, только высокого роста. Японки такими не бывают. Но вам замечательно идет этот костюм. Возьмите зонтик и пройдитесь по саду. А я сниму вас на пленку. То-то удивится Виктор, когда увидит!

Гианэя смущенно улыбнулась.

Длинное, до пят, кимоно, расшитое по желтому фону черными драконами, действительно очень шло ей… Темные глаза, кажущиеся из-за своей длины более узкими, чем они были на самом деле, дополняли сходство с японкой. Правда, зеленоватый оттенок кожи Гианэи подчеркивался желтым цветом костюма, но Марина старалась не замечать этого. И когда сказала, что кимоно идет ее подруге, говорила искренне.

Они поселились в маленьком, «игрушечном», как выразилась Гианэя, домике, у подножия знаменитой Фудзиямы, любезно предоставленном в их распоряжение теми, кто жил в нем раньше, как только выяснилось, что место понравилось Гианэе.

Как всегда и везде, люди Земли относились к гостье из космоса с исключительным вниманием. То же проявилось и в Японии. Стоило Гианэе сказать, что ей нравится национальный костюм японок, который она увидела в музее, как на следующее утро было прислано кимоно, сшитое специально для нее, по ее росту.

Гианэя тотчас же надела его.

Чувствовалось, что Гианэе нравится Япония. Все здесь было не таким, как в других странах, или, как говорили сейчас, местностях. И Марине казалось, что окружающее чем-то отвечает вкусам и привычкам Гианэи.

Гостья с видимой радостью приняла предложение поселиться в этом доме, одиноко стоявшем в стороне от других строений.

Искала ли она уединения? Это было возможно, учитывая состояние, в котором Гианэя прилетела сюда. Но Марина почему-то была уверена, что дело в другом. В чем? Этого она не знала, но никак не могла отделаться от впечатления, что Гианэя, впервые на Земле, чувствует себя здесь «как дома».

Несмотря на уединенное расположение и крохотные размеры, их домик отнюдь не был жилищем отшельника. Он был снабжен всеми удобствами, включая автоматическую доставку всего необходимого. Был и обязательный плавательный бассейн, правда, находившийся не внутри дома, а под открытым небом.

Уютная терраса и традиционный для Японии вишневый сад создавали прекрасные условия для отдыха, к которому, видимо, стремилась Гианэя.

И Марина, которая сама была не прочь отдохнуть от непрерывных переездов последних полутора лет, с удовольствием готовилась провести в этом месте длительное время.

Сегодня был второй день.

Они говорили теперь только по-испански. Наконец-то Марина могла разговаривать с подругой свободно и обо всем.

И она твердо решила незаметно и исподволь расспросить Гианэю.

Имя своего брата Марина назвала сейчас отнюдь не случайно. Отношение Гианэи к Виктору ее очень интересовало, и, как женщина, она относилась к «идее любви» не столь скептически, как Виктор.

Гианэя, казалось, не обратила внимания на эту фразу.

— Правда? — спросила она. — Мне хорошо в этом платье?

Марина рассмеялась.

— Вы не то хотите спросить, — сказала она. — Сознайтесь, вас интересует, хороши ли вы в этом платье? Гианэя вздохнула.

— Я это и спросила, — ответила она откровенно. — Но забыла, что я не земная женщина. Хороша я или нет, здесь некому оценить меня. Я чужая.

— Совершенно ошибочный взгляд. Вы такая же, как все. Как я. Только вы красивее меня.

— Не в том дело. — Лицо Гианэи стало грустным. — И вы, Марина, говорите неправду. Я не такая. Внешние формы тела еще не всё. Мы совсем разные. Я это знаю. — И, помолчав, она прибавила: — Я обреченная. Вы должны понять. Как и у вас, в нашем мире существует любовь и женщина призвана иметь детей.

— Вы вернетесь к себе на родину. Расскажите все, и люди Земли помогут вам вернуться к своим.

— Я никогда не вернусь. Я сама отрезала себе путь к возвращению. Измена не может быть прощена. У нас ее не прощают никогда и никому. И это, конечно, правильно.

Она резко повернулась и скрылась в глубине сада. Но Марина не могла на этом прекратить разговор. И она возобновила его спустя час после купанья, когда они сидели на террасе за завтраком.

— Не сердитесь, Гианэя, — сказала она, ласково касаясь руки подруги, — я снова хочу вернуться к той же теме. Вы сказали, что измена не прощается. Я согласна с вами, но не вижу измены с вашей стороны. Вы сказали, что спутники на Луне, и посоветовали уничтожить их. По-видимому, в этих спутниках есть опасность для нас. Ваш поступок вызван человеколюбием. Никакая мораль не может говорить против вас. Никакая, ни наша, ни ваша. Ведь и вы и мы одинаково разумные существа. В чем же измена? Если вы помешали осуществлению плана ваших соотечественников, то эти планы были жестоки и недостойны разумного существа. И у вас на родине не все думают одинаково. Вспомните Рийагейю.

Гианэя подняла голову.

— Рийагейа, — сказала она. — Что вы знаете о нем?

— Очень немного, но вполне достаточно. Вы поняли, что он был прав, и потому сказали. Разве не так? Гианэя долго молчала.

— Я знаю, — сказала она, — что поступила правильно и что Рийагейа одобрил бы мой поступок. Но очень тяжело пойти против своей родины. Поймите это.

— Я хорошо понимаю, но вы поступили благородно. На вашем месте Рийагейа сделал бы то же. Тень прошла по лицу Гианэи.

— Нет, — произнесла она тихо. — Он поступил иначе. — Она долго сидела неподвижно, закрыв глаза, точно погрузившись в воспоминания. — Он поступил иначе, — повторила она. — И я считаю его поступок неверным. Я должна была сделать то, что сделала, но не то, что сделал он. Я женщина. — И после продолжительного молчания неожиданно сказала: — Ваш брат удивительно похож на Рийагейю. Меня поразило это сходство, как только я увидела Виктора. Да и сейчас поражает.

— И поэтому вы так хотели его видеть?

— Да, конечно. Почему же еще?

Этот ответ очень неприятно подействовал на Марину. Все ее мечты, что Гианэя полюбит Виктора и с этой любовью войдет в общество земных людей, рушились в одно мгновение.

— Я огорчила вас? — спросила Гианэя, в свою очередь дотрагиваясь до руки Марины. — Или, может быть, вас оскорбило это?

— Что могло меня оскорбить?

— Мои слова. Может быть, вам неприятно, что ваш брат похож на моего соотечественника?

Марине было совсем не до смеха, но она заставила себя рассмеяться.

— Здесь нет и не может быть ничего обидного или оскорбительного, — сказала она. — Вы же сравнили моего брата с человеком, а не обезьяной.

Улыбнулась и Гианэя.

— Я еще плохо знаю людей Земли, — сказала она. — Вы очень хорошие люди. Лучше нас.

— Тем более, — подхватила Марина, — вы не должны мучиться тем, что «спасли» нас.

Против воли, она сказала это слово чуть иронически. Но Гианэя сразу уловила разницу в тоне.

— Вы не верите, что я спасаю людей Земли? Марина почувствовала, что отвечать надо вполне откровенно.

— Да, — сказала она. — Этому я не верю. Я очень высоко ценю ваши добрые намерения, но не верю, что кто-нибудь может причинить нам вред. Вы нас недооцениваете. Не знаете нашей науки и нашей техники. Они способны справиться с любой опасностью.

— Если она известна.

— Но ведь именно этого вы и не хотите нам сказать.

— Потому, что сама не знаю, — ответила Гианэя.

Стоун сдержал слово. Трудная и сложная подготовка Седьмой лунной экспедиции была закончена ровно через два дня. Звездолет, под командованием Юрия Вересова, стоял на пиренейском ракетодроме, ожидая своих пассажиров. На его борту находились новые усовершенствованные вездеходы, оборудованные совсем иными, чем раньше, приборами и кибернетическими автоматами. Задача была иной. Первые шесть экспедиций ставили перед собой цель найти базу и детально обследовать как ее самое, так и спутников-разведчиков. Теперь, после того, что сказала Гианэя, нужно было найти и уничтожить базу. «К ним нельзя приближаться», — сказала Гианэя, и этим словам приходилось верить.

Люди хорошо помнили обстоятельства гибели робота-разведчика, запущенного с борта звездолета «Герман Титов». Базу иного мира надо было уничтожить на расстоянии.

Муратов прилетел накануне старта. Он был слабее всех участников Седьмой экспедиции подготовлен к предстоящей работе, а быть в ее составе безучастным зрителем, спрашивать на каждом шагу, что происходит, ему совсем не хотелось. С Вересовым он был давно знаком и надеялся, что командир корабля, принимавший участие во всех шести экспедициях, сумеет в один день основательно ознакомить его с техникой поисков и методами уничтожения базы.

Вересов приветливо встретил первого пассажира. Он сразу понял, что хочет получить от него Муратов, и с готовностью согласился помочь ему. Они засели с утра и до позднего вечера усердно занимались.

Было половина двенадцатого, когда Муратов, устало откинувшись на спинку кресла, сказал:

— Теперь я могу чем-то помочь в работе. Во всяком случае, буду понимать что к чему. Меня включили в состав экспедиции из внимания к прежним «заслугам», и это было немного неприятно. Спасибо, Юрий!

— Не стоит благодарности, ложись и выспись хорошенько. Ты еще не был на Луне, и полет к ней будет для тебя интересным. Спокойной ночи!

Вересов, ушел, чтобы вернуться на звездолет и провести на нем ночь.

Муратов остался один.

— Спать, так спать, — сказал он громко и сладко потянулся, довольный собой.

Неожиданно в дверь постучали. Стук был тихий, осторожный. Видимо, стоявший за дверью не был уверен, спит Муратов или нет.

— Войдите! — сказал он.

И тут же вскочил, изумленный, растерянный, ничего не понимающий.

В дверях стояла Гианэя.

Он знал, что она находится на японских островах, еще вчера вечером он говорил с Мариной по радиофону, спрашивал, как чувствует себя гостья, что она говорит и делает. Марина ни словом не упомянула о поездке на Пиренейский полуостров, наоборот, она сказала, что Гианэя собирается провести в Японии долгое время.

И вот!

Муратов быстро овладел собой и пригласил Гианэю войти.

Она протянула ему руку, снова ответила на пожатие, непринужденно села. Казалось, она не видела ничего удивительного в своем внезапном появлении, Она была одна, без Марины.

— Я прилетела сюда полчаса тому назад, — сказала Гианэя. — И легко узнала, где вы остановились. Она говорила по испански.

— Почему вы одна? — спросил Муратов.

— Чтобы говорить с вами, мне не нужен переводчик, — просто ответила Гианэя. — Марина устала, и мне удалось уговорить ее отпустить меня одну. Надо же мне привыкать обходиться на Земле без проводника. Я всю жизнь проживу здесь.

Тень грусти прошла по ее лицу при этих словах. Гианэя энергично тряхнула головой.

— Я сейчас уйду, — сказала она. — Поздно, и вам надо отдохнуть перед полетом. А прилетела я сюда потому, что хочу лететь с вами на Луну.

— С нами? — воскликнул Муратов. — Зачем? Это вырвалось у него невольно, от удивления. Он сразу понял намерения Гианэи.

— Затем, что всегда и во всем надо быть последовательным, — ответила гостья. — Вы знаете, еще сегодня днем я и не думала о полете на Луну. В том, что такое желание у меня явилось, виновата ваша сестра.

— Она вам посоветовала?

Снова, как недавно на ракетодроме Селены, по лицу Гианэи скользнула пренебрежительная улыбка. И Муратов понял, что эта улыбка относится не к Марине, а к нему самому. Гианэя удивлялась его недогадливости.

«Положительно, я не умею говорить с ней, — подумал Муратов. — Забываю, что она не земная женщина, что у нее иные понятия. И сам же порчу ее мнение о себе».

Ему захотелось тут же рассказать ей о мотивах ее поведения, доказать, что он ее хорошо понимает, но он удержался, зная, что этим только ухудшит положение. Она расценит его слова как хвастливое желание показать свой ум, и в ответ он получит новую пренебрежительную улыбку.

«Сам виноват, — думал он. — Это урок на будущее. Таких ошибок допускать нельзя».

— Меня никто не уговаривал, — сказала Гианэя. — И никто мне ничего не советовал. Для этого надо знать то, что знаю я и чего никто не может знать на Земле. Откуда могла знать Марина, что я могу принести пользу в вашей экспедиции? Это знаю только я.

— Вы хотите помочь нам найти спутников?

— Вы странно их называете. Но наше название непереводимо на ваш язык. Да, я хочу помочь вам и могу это сделать. Марина сумела доказать мне, что это мой долг. Надо быть последовательным, — повторила Гианэя. — То, что вы хотите найти и что надо найти как можно скорей, невидимо для вас, но видимо для меня. Наши глаза видят больше, чем ваши. Я это давно знаю, Так скажите, возьмут меня или нет?

— Конечно, возьмут. И даже с радостью. Я сейчас же сообщу о вашем желании Стоуну. Это начальник экспедиции, — пояснил Муратов.

— Я знаю.

Муратов воспользовался удобным случаем.

— Да, — сказал он, — я и забыл. Вы всегда точно знаете, кто у нас является старшим в данный момент.

Он видел, что Гианэя поняла его намек. Но она ответила «не отвечая»:

— Я прочла об этом. Вернее, мне прочла Марина. В Японии — (в первый раз, говоря по-испански, Гианэя немного запнулась на этом слове) — у нас не было ничего на языке, который я знаю.

Она встала.

— Спасибо, Гианэя, — сказал Муратов. — Спасибо от имени всех. Я очень рад, что вы изменили свое отношение к нам.

— Это могло случиться раньше. Здесь ваша вина, Виктор. Не нужно было пренебрегать мной.

Он даже не нашелся, что ответить на такое заявление.

— Думаю, что у вас найдется костюм для меня. Мы с вами почти одного роста.

— Конечно найдется. Вы видели наши «космические» костюмы на Гермесе. Похожи они на ваши? — Муратов не мог удержаться от соблазна еще раз попытать счастье.

На этот раз ему удалось достичь цели.

— Не совсем, — ответила Гианэя. — Но в общем они похожи.

— А мы думали, что ваше платье золотого цвета — это и есть костюм для полетов.

— Нелепое предположение, — резко ответила Гианэя. — Разве можно быть так одетой в полете?

— Почему же вы явились к нам именно так? Ожидая ответа, он затаил дыхание. Откроется ли одна из загадок или нет?..

Его охватило глубокое разочарование, когда Гианэя вместо ответа сказала:

— До завтра! Не надо провожать меня. Я знаю, что у вас существует такой странный обычай. Здесь близко.

— Где вы остановились?

— Мне сразу указали, как только я прилетела. Не знаю, как называется эта улица, но дом рядом с вашим. — Она посмотрела на него знакомым уже пристальным взглядом. — Вы сказали, что рады изменению моего отношения к вам. Это неверно. Оно осталось прежним. Но я многое поняла. И не буду объяснять, что именно. Вы этого все равно не поймете.

В этот момент она напомнила Муратову прежнюю Гианэю, «гордую и высокомерную», какой она казалась всем на Гермесе.

— Попробуйте! — улыбнулся он. — Может быть, я способен понять вас.

— Вы? — она подчеркнула это слово. — Возможно. Я хочу думать, что это так, — прибавила она. — Я должна так думать. Но я хотела бы, чтобы меня поняли все. До свиданья!

Оставшись снова один, Муратов долго сидел в кресле в глубокой задумчивости. Он пытался понять, что хотела сказать Гианэя последней фразой.

Он понял это, но не сейчас, а много позже.

 

7

Глаз человека воспринимает сравнительно небольшой участок спектра лучистой энергии, ограниченный с одной стороны красными, а с другой — фиолетовыми волнами. Этот участок носит название «видимого». Инфракрасные и ультрафиолетовые лучи, отличающиеся от видимых только длиной волны, уже не раздражают зрительные нервы и не дают светового ощущения, хотя по своей природе они одинаковы с видимыми.

Глаз — чувствительный и достаточно точный орган, но считать его совершенным нельзя. Вполне могут существовать другие органы зрения, способные воспринимать как свет более широкую полосу частот. На Земле многие так называемые ночные животные, например совы или филины, видят инфракрасные излучения нагретых тел, что дает им возможность охотиться в темноте.

Было известно, что глаза Гианэи более дальнозорки, чем глаза людей Земли. Теперь, после того, что она сказала Муратову, стало очевидно, что не только этим она отличается от «землян», не только остротой зрения, но и тем, что способна видеть как свет лучистую энергию, не воспринимаемую глазами человека Земли.

В каких же пределах? Какой участок спектра доступен ее зрению? Что она видит, более длинные или более короткие волны? А может быть, и те и другие?

Пока это оставалось неизвестным. Но теперь, когда Гианэя ступила на путь откровенности, была надежда, что она согласится, чтобы ее зрение обследовали окулисты.

Участники Седьмой экспедиции с удовольствием приняли Гианэю в свой состав. Ее участие в поисках сильно повышало шансы на успех даже в том случае, если она не знает точного местонахождения базы. Ведь она сказала, что может увидеть ее — невидимую для людей.

Между разговором Муратова с Гианэей и стартом звездолета прошло немного времени — всего одна ночь, но «открытие» успело разнестись по всему миру. Уже утром стало известно мнение видных ученых относительно зрения Гианэи. Большинство склонялось к тому, что она видит как свет инфракрасный участок спектра. Общее сходство организма Гианэи и людей Земли заставляло думать, что вряд ли ее глаза настолько отличаются от земных, что могут безнаказанно переносить вредный для зрения «ультрафиолетовый свет». Это мнение подтверждалось тем, что в южных местностях Гианэя носила темные очки, когда бывала на солнце, так же, как это делали земные люди.

Если догадка была верной, то Гианэя могла сыграть в экспедиции роль своеобразного живого инфракрасного экрана. Такой «экран» был, конечно, во много раз удобнее и надежнее любого прибора.

Марине Муратовой предложили сопровождать Гианэю.

— Я совершенно не нужна, — ответила она. — Гианэя может говорить с Виктором. Кроме него, еще три участника экспедиции владеют испанским языком. Мое присутствие не диктуется необходимостью. Зачем вам лишний и ненужный человек?

Из разговора с сестрой по радиофону Муратов узнал подробности той беседы, которая натолкнула Гианэю на мысль лично принять участие в полете на Луну.

— Мы говорили с ней о моральной стороне ее поступка, — сказала Марина. — Я старалась убедить ее в том, что она «выдала» планы своих соплеменников из чувства человеколюбия и из благородных побуждений. И, видимо, мне удалось этого добиться. Очень помогла ссылка на Рийагейю. Гианэя относится к нему с огромным уважением и считается с его мнением. Это совершенно очевидно. Нет, — ответила она на вопрос Муратова. — Гианэя не уговаривала меня лететь вместе. Она сказала, что ей надо привыкать к самостоятельности и что не век же мне опекать ее. Да, я действительно не хочу лететь с вами. И рада, что Гианэя не уговаривала меня. Я устала, хочу пожить несколько дней в полном покое.

Марина ни словом не упомянула о сделанном ею открытии, ничего не сказала о том, что загадка особого расположения Гианэи к Виктору перестала быть загадкой. Почему она не открыла брату этой тайны, было неясно ей самой. Но что-то ее удержало, возможно, чувство деликатности, боязнь огорчить Виктора, в чем-то испортить его дружеские отношения с гостьей.

Если бы не зеленый оттенок кожи Гианэи, мало заметный, впрочем, из-за приобретенного ею на Земле загара, если бы не форма глаз, ярко-зеленые ногти на пальцах рук, да еще волосы, слишком густые, тяжелые и отливающие изумрудом, Гианэя казалась бы обычной земной женщиной в ловко сидящем на ней коричневом комбинезоне.

В высокой гибкой фигуре гостьи было что-то напоминающее танцовщицу.

— Кастаньет не хватает, — шутили участники экспедиции. — Чистая испанка!

Внимание, оказываемое Гианэе населением земного шара, на этот раз проявилось в большом количестве желающих проводить ее.

Муратов, стоя рядом с Гианэей у нижней ступени трапа, напомнил ей о еще большей толпе, встретившей ее полтора года тому назад на этом же поле.

— Я тогда ничего не видела, — ответила Гианэя. — Все мои мысли были заняты совсем другим.

— Чего вы тогда ожидали? — спросил Муратов, снова надеясь раскрыть одну из загадок. Тщетно!

— Вы этого все равно не поймете, — повторила Гианэя вчерашние слова.

Муратов промолчал.

«Сама ты, милая, ничего не понимаешь, — хотелось ему сказать. — Но ничего, придет время, и поймешь».

Протяжный низкий гудок — сигнал отлета — пронесся над ракетодромом.

Гианэя ласково обняла Марину. (Марина не выдержала и прилетела на Пиренейский полуостров попрощаться с подругой.) Гианэя никогда не целовалась, и можно было думать, что обычай прижиматься губами неизвестен в ее мире.

— Мы скоро увидимся, — сказала она. — Вы будете со мной, когда я вернусь на Землю?

— Конечно, — ответила Марина. — Я буду с вами, пока вы сами меня не прогоните.

— Этого никогда не будет.

— Тогда, значит, мы состаримся вместе, — засмеялась Муратова.

— Это случится не скоро.

Как хотелось Марине воспользоваться случаем и еще раз спросить Гианэю о ее возрасте! Но она удержалась. Раз принятую линию поведения надо было выдерживать до конца. Гианэя должна сказать все по своей инициативе. Эта тактика уже оправдала себя, если не считать вмешательства Виктора.

— Счастливого пути и полного успеха!

— Для вас, — ответила Гианэя, — для людей Земли. Но не для меня.

— Еще раз говорю вам, вы ошибаетесь. Гианэя не ответила. Раздался второй гудок.

Провожающие сели в машины, которые на больших скоростях ушли от звездолета, Участники экспедиции один за другим скрылись в выходной камере. Последней в корабль вошла Гианэя.

Герметические двери закрылись.

Муратов обратил внимание на полное спокойствие Гианэи. Этого не могло быть, если бы она не привыкла к космическим полетам.

— Вы часто покидали свою планету? — спросил он.

— Мою планету? — переспросила Гианэя каким-то странным тоном.

— Вашу родину.

— Да, часто. У нас это обычное дело. — В ее голосе ясно звучали насмешливые ноты.

Но к чему относилась эта насмешка, к Земле или к ее родине, Муратов так и не смог решить. Было возможно и то и другое.

Научный городок кратера Тихо был выстроен у северного склона хребта, под защитой нависших скал. Здания, стоявшие открыто, как например астрономическая обсерватория, были окружены магнитными и антигравитационными полями. Все же наиболее крупные и быстрые метеориты пробивали иногда защитный слой, и был случай, когда довольно сильно повредили главный телескоп.

Пребывание на Луне не было вполне безопасным, но люди мирились с этим, учитывая огромную пользу, приносимую астрономии и службе космического излучения отсутствием атмосферы — этого бича земных наблюдателей.

Много очень ценных для науки открытий было сделано на Луне, и это вознаграждало людей за риск, которому они ежечасно подвергали свою жизнь.

На Земле полным ходом шли изыскания способов более надежной защиты, и близко было уже время, когда «селениты» будут находиться на Луне в такой же безопасности, как у себя дома.

Находясь в городке, было трудно поверить, что находишься внутри кратера. Противоположная сторона горного кольца скрывалась за горизонтом, перед глазами была равнина, изрезанная трещинами и, как сыпью, покрытая маленькими кратерами. Позади высоко уходили в черное, усеянное звездами небо крутые обрывистые склоны, почти белые в лучах Солнца и совершенно черные в тени. Казалось, что их вершины должны скрываться в облаках, которых здесь, конечно, не могло быть. Горы закрывали диск Земли, и, чтобы увидеть родную планету, жителям городка нужно было отъехать далеко к югу.

Наполовину высеченные в скалах жилые здания были снабжены чуть ли не всеми удобствами земных домов, вплоть до радиофонов, телевизионных экранов и плавательных бассейнов.

Именно бассейны доставляли жителям Луны наибольшее удовольствие. Только плавая, люди могли не чувствовать шестикратного уменьшения веса и вспомнить обычное, нормальное ощущение своего тела.

Сотрудники обсерватории и научной станции могли видеть земные передачи, слушать радио и говорить с любым человеком на Земле с замедлением всего в одну-две секунды, что было, конечно, совершенно незаметно и не доставляло никаких неудобств.

Телевизионные и радиоантенны были установлены на вершине горы, хорошо «видели» Землю и соединялись с городком пятикилометровым кабелем. Ни разу еще как сами антенны, так и кабель не были повреждены случайным метеоритом.

Все, что происходило на Земле, тотчас же становилось известным на Луне. Люди не чувствовали себя оторванными от родной планеты, и многие жили здесь по несколько лет.

Вересов посадил свой корабль вплотную к зданиям, не опасаясь повредить их. Отсутствие атмосферы в этом случае играло положительную роль. Даже грохот тормозных двигателей не был слышен.

Одетые в лунные скафандры, двадцать человек — участников Седьмой экспедиции — перешли небольшое расстояние и укрылись в безопасном доме, где их с радостью встретили «селениты», ожидавшие их прилета и всегда радовавшиеся гостям.

— Наконец-то вы явились к нам сами, — сказал Стоуну руководитель научной станции кратера — профессор Токарев. — Пора уже кончать с этой загадкой.

— Именно для того, чтобы это сделать, мы и прилетели так скоро, — ответил Стоун.

Гианэю встретили так же, как и всех остальных, радушно и без видимого любопытства, хотя никто из теперешнего персонала станции еще не видел ее, разве что на экранах или на фотографиях.

Здесь уже знали все, даже то, что стало известно на Земле сегодня утром. Перелет с Земли на Луну занимал немногим больше пяти часов.

— Завтра с утра, земного, конечно, примемся за работу, — сказал Стоун. — Времени терять нельзя.

— Мы и сами живем по земному времени, — улыбнулся его шутке Токарев.

— У вас все готово?

— Вы имеете в виду вездеходы? Они всегда готовы. С теми, которые были оставлены здесь Шестой экспедицией, в вашем распоряжении восемь машин и четыре лунные ракеты.

— Столько нам и не нужно. А ракеты вряд ли понадобятся вообще.

Токарев кивнул головой.

— Да, — сказал он, — знаю. Вы надеетесь на… — незаметным движением руки он указал на Гианэю.

— Вот именно, — сказал Муратов.

Гианэя стояла у окна. Казалось, ее заинтересовал лунный пейзаж, озаренный лучами высоко стоявшего Солнца. На меридиане станции был полдень.

Она обернулась как раз в тот момент, когда говорили о ней, взглядом нашла Муратова и знаком подозвала его.

Он тотчас же подошел к ней.

— Земля бывает видна отсюда? — спросила Гианэя.

— Нет, никогда.

— Это место далеко от Южного полюса?

— Не очень далеко. Это место находится с краю видимого с Земли лунного диска. Это кратер Тихо.

— Я не знаю названий, — нетерпеливо сказала Гианэя. — Меня интересует другое. Здесь, в этом месте, сошлись траектории, которые вы вычисляли?

— Да, здесь, — удивленно ответил Муратов. Он никак не ожидал таких вопросов от Гианэи. Она обнаруживала великолепное знакомство с испанским языком.

— Это место всегда видно с Земли?

— Всегда. Луна обращена к Земле всегда одной стороной.

Его охватило волнение, он начал подозревать, к чему клонятся ее вопросы.

Неужели?!..

Знавшие испанский язык участники экспедиции и двое из персонала станции подошли к ним. Затаив дыхание все ждали, что скажет Гианэя.

Она, казалось, никого не замечала, обращаясь только к одному Муратову.

— Тогда… — Гианэя на минуту задумалась, словно вспоминая что-то. — Был один разговор, который я слышала. Рийагейа — («Опять это имя», — подумал Муратов) — сказал, что спутники, — она произнесла это слово ироническим тоном, — находятся в месте, с которого никогда не видно Земли. Он прибавил, что оно расположено у подножия горного хребта, недалеко от Южного полюса. То, что я вижу, — она плавно повела рукой, — похоже на описанное им. Но здесь ли то, что вы хотите найти?

— Он сказал, что база расположена внутри горного кольца? — спросил Муратов.

— Я не поняла слова, которое вы сказали.

— База?

— Да.

— Ну, место, где находятся сейчас спутники.

— Что-то похожее было. Даже наверное было. Откуда иначе я могла знать, что на Луне кольцевые горы. А я это знала.

— Вы хорошо помните, что Рийагейа сказал именно так: «В месте, откуда не видно Земли»?

— Да, я помню это точно.

— Спасибо, Гианэя! Вы снова оказываете нам всем огромную услугу.

Она повела плечом.

— Я делаю то, что уже сделала. Ничего нового. И отвернулась, всем своим видом показывая, что не намерена продолжать разговор.

Но и так она сказала очень многое и чрезвычайно важное для дальнейших действий.

 

8

Стоун созвал всех на экстренное совещание. Если Гианэя угадала, а было очень похоже, что это именно так, то база иного мира, которую искали на сотни километров вокруг центра кратера, могла находиться совсем близко от станции, в месте, открытом взору людей и где никому не приходило в голову искать ее.

По словам Гианэи, к базе нельзя было приближаться. Если она рядом с городком, то уже сотни раз люди могли приблизиться к ней. Что случилось бы в этом случае, было неизвестно, но, вероятно, ничего хорошего.

— Счастливая случайность, — сказал Токарев. Муратов сидел, погруженный в свои мысли и почти не слушал развернувшихся прений. Смутное подозрение, возбужденное в нем стремительным ростом откровенности Гианэи, постепенно превращалось почти в уверенность.

Он воспользовался наступившей паузой и сказал:

— Многое говорит за то, что соплеменники Гианэи были на Земле и на Луне очень давно. Видимо, тогда и была сооружена база для спутников и запущены они сами. Больше не может быть никаких сомнений в том, что это было сделано не с добрыми намерениями. Но создатели плана явно просчитались. Темпы развития человечества Земли, ее науки и техники опередили их предположения. Они думали, что Луна будет еще недоступна для нас, когда они вторично явятся к нам. Нет также никаких сомнений, что космический корабль, погибший возле Гермеса, направлялся именно на Луну. Это и был вторичный визит в Солнечную систему. Зачем они прилетали? Что хотели сделать, если бы не погибли? Это очень важно узнать, и Гианэя это знает. Да, конечно, то, что люди не наткнулись на невидимую базу, случайность, но не в этом самое главное. Меня смущает требование Гианэи, она советует, но по существу это требование, уничтожить базу. Действительно ли так опасно приближаться к ней? А может быть, она, я говорю о Гианэе, просто хочет помешать нам ознакомиться с оборудованием базы, узнать цель ее хозяев? Может быть, неожиданная и такая скоропалительная откровенность Гианэи — тактический маневр? Она поняла, что люди Земли рано или поздно найдут то, что хотят найти. И решила вмешаться, спутать нам карты. Этим хорошо объясняется ее интерес к Шестой экспедиции, все ее поведение в последнее время. Мы расцениваем его положительно по отношению к нам, но может оказаться другое. И ее желание участвовать в экспедиции может быть вызвано желанием лично убедиться в том, что база перестала существовать и ее тайны останутся не известными нам.

— Вы обвиняете Гианэю в вероломстве? — спросил Стоун.

Муратов взволнованно вскочил с кресла.

— Я ни в чем ее не обвиняю. Со своей точки зрения она, может быть, абсолютно права. Все во мне протестует против моих же слов. Я высказываю одну из возможных версий. И только.

— Об этом стоит подумать, — сказал Токарев. — Очень заманчиво познакомиться с оборудованием базы и самими разведчиками. Но пренебрегать словами Гианэи было бы неосторожно.

— Вполне ясно, — сказал Стоун. — Давайте подумаем, нельзя ли, с помощью роботов, проверить степень опасности, которую представляет собой база.

Совещание приняло узкоспециальный характер, и Муратов вышел из комнаты.

В общем зале он увидел Гианэю. Она стояла у того же окна, в той же позе.

Он медленно подошел к ней, мучимый угрызениями совести, раскаиваясь уже в том подозрении, которое возбудил против нее. Но он должен был сказать, если ему в голову пришла такая мысль; ничем нельзя пренебрегать в таком деле…

Гианэя не обернулась. Казалось, она не видела, кто именно подошел к ней. Но, когда он остановился позади нее, она сказала:

— Посмотрите, Виктор. Я давно наблюдаю и ничего не могу понять. Тени не движутся. Можно подумать, что Луна не вращается.

— Нет, Гианэя, она вращается, — ответил Муратов, думая о том, как узнала его Гианэя, по шагам, что ли? — Луна вращается, как и все небесные тела, но только очень медленно. Один оборот за двадцать восемь земных суток. Поэтому движение теней очень трудно заметить.

— А зачем это нужно?

— Что нужно? Наблюдать за движением теней?

— Я говорю о другом. Зачем вам нужно, чтобы Луна вращалась так медленно? Или это более удобно для проводимой здесь научной работы?

— Скорость вращения Луны от нас не зависит. Гианэя бросила на него короткий взгляд. Но он не увидел в нем ожидаемой насмешки. Она, видимо, просто очень удивилась.

— Посмотрите! — Гианэя снова протянула руку к окну. — Как сильно нагреты освещенные скалы и какие они холодные в тени. Разве это удобно для вас?

«Так! — подумал Муратов. — Она видит тепловое излучение. Температура тела ей так же ясна, как нам ясен его цвет. Она ее видит!»

В последние дни ему постоянно приходилось волноваться при разговорах с Гианэей. Так и сейчас. Он почувствовал сильное волнение. Видеть температуру! Что может быть более странным и фантастичным! Значит, глядя, например, на него, Гианэя видит не только черты его лица или цвет кожи, но и на сколько градусов нагрето его тело. Каким же он представляется ее глазам?

— Разве это удобно? — повторила Гианэя. «Но ведь и мы видим Гианэю не такой, какой видят ее соотечественники, да и она сама — в зеркале. Температура для них — внешний зрительный признак предметов, как форма или как цвет. С их точки зрения, это нормально и естественно. Наше восприятие мира, в суженном спектре, должно казаться Гианэе непонятным и странным, точно так же, как мне непонятно и странно ее восприятие окружающего», — думал Муратов. Гианэя слегка коснулась его руки.

— О чем вы так задумались? — спросила она и улыбнулась.

«Сказать? Нет, лучше не надо».

— Я думал о ваших словах, — ответил он. — Да, конечно, неравномерность нагрева лунной почвы не очень удобна, но что можно тут сделать?

— Ускорить вращение Луны.

— Вы думаете, это просто?

— А разве не так? — вопросом на вопрос ответила Гианэя.

— К сожалению, не так. Ускорить или замедлить движение небесного тела, изменить его вращение вокруг оси — все это мы можем проделать с небольшим небесным телом, но не таким, как Луна. Это задача будущей техники. А разве у вас, — спросил он, почти не надеясь, что Гианэя ответит, — это возможно?

— Кажется, да. — Гианэя сказала это неуверенным тоном. — Я читала, что на нашей родине «луна» тоже вращалась медленно, но, когда понадобилось, ее вращение ускорили.

— У вас одна «луна» или несколько? Ответ был очень неожидан, очень странен и принес еще одну загадку.

— Не знаю, — сказала Гианэя. — Вернее, не помню, что было сказано об этом в книге, которую я читала.

У Муратова, как он говорил впоследствии, было такое впечатление, точно его неожиданно хватили обухом по голове. От изумления он на несколько секунд потерял способность сказать что-нибудь.

Вот так новость! Выходит, что Гианэя знает свою родину только по книгам. Она даже не помнит, сколько «лун» на небе ее планеты!

«Что же она, родилась на звездолете? — думал он. — Тогда, значит, ее родина чрезвычайно далеко, так далеко, что человек может родиться и вырасти за время пути? Но это никак не вяжется с нашим предположением, что они посетили нас вторично спустя даже четыреста или пятьсот лет после первого прилета. Такие рейсы не могут предприниматься столь часто».

— Видимо, здесь Рийагейа ошибся, — сказала Гианэя так тихо, что Муратов понял — она говорит не ему, а самой себе. — Он был убежден, что люди Земли уже достигли большего, — прибавила она громко.

— Кто — он? — Муратов обрел, наконец, дар речи. Он решил притвориться, что не слышал начала ее фразы, адресованной не ему.

— Рийагейа.

— Вы разочарованы?

— Нет, нисколько. Это же его мнение, а не мое. Я ожидала меньше, чем увидела.

— Тогда, значит, Рийагейа был о нас лучшего мнения, чем вы, Гианэя.

— Да, был.

— Вы имеете основание думать, что Рийагейа переменил свое мнение?.

— Нельзя переменить мнение, не видя объекта, — ответила Гианэя. — «Был» — потому что самого Рийагейи больше нет.

— Он умер?

Гианэя вздрогнула.

— Я забыла, — сказала она, — вы этого не знаете. Да и лучше вам не знать.

Догадка мелькнула в мозгу Муратова.

— Рийагейа был на погибшем корабле?

Гианэя молчала.

Муратов увидел, как две слезы медленно скатились по ее щекам. Его тронуло выражение ее лица. Большое и искреннее горе отразилось на нем.

И он понял, что угадал. Рийагейа погиб вместе с кораблем, с которого Гианэю высадили на астероид. И он был человеком, которого Гианэя не только уважала, как говорила Марина, но и любила.

«Он поступил иначе», — вспомнил Муратов слова Гианэи, переданные ему Мариной.

И смутная догадка, что есть какая-то связь между отношением Рийагейи к людям Земли и гибелью корабля, заставила его вздрогнуть.

Жутко было подумать, что огромный космический корабль мог не случайно погибнуть, а был намеренно уничтожен, после того как Гианэю высадили, именно высадили с него.

Но другая женщина, та, что была матерью Гианэи, почему она осталась на обреченном звездолете?

Он осторожно взял руку Гианэи. Она не противилась.

— Скажите мне, — его голос срывался от волнения, — вы родились на этом корабле?

Гианэя изумленно подняла на него глаза.

— Откуда у вас могло возникнуть такое странное предположение? Если бы я родилась в полете, то моя мать была бы сейчас здесь, со мной.

Все! Этими словами Гианэя подтвердила догадку. Звездолет был намеренно уничтожен! И, очевидно, именно Рийагейей, Тайна появления Гианэи на Гермесе начала проясняться.

— Вы были единственной женщиной на корабле? — спросил он, желая убедиться окончательно.

— Какое это имеет для вас значение? — ответила Гианэя, отнимая свою руку, которую он все еще держал в своей. — Да, единственной.

Внезапно Муратов вспомнил другие слова Гианэи. Она как-то сказала, что отправилась в полет к Земле почти против воли. Значит, она и не могла родиться на корабле, как он подумал сначала. Это было явно ошибочное предположение. Но и маленьких детей не берут в космос. Почему же она не помнит своей родины?

Снова загадка, еще более непонятная и запутанная!

Там, у Гермеса, в черной бездне космоса, произошла трагедия. И она связана с судьбой людей Земли!

Но ясно одно: Рийагейа уничтожил корабль, уничтожил, чтобы помешать осуществлению плана, направленного против Земли. И он заставил Гианэю покинуть звездолет, он хотел спасти ее как женщину, быть может, любимую. «А у вас, на Земле, я оказалась совсем уже против своей воли», — сказала она тогда же.

Да, все это случилось именно так!

И, не обдумывая своих слов, подчиняясь только чувству, Муратов сказал:

— Смерть Рийагейи прекрасна!

Несколько секунд Гианэя смотрела на него широко открытыми глазами, в них было смятение. Потом она резко повернулась и выбежала из зала.

Стоун и Токарев очень серьезно отнеслись к рассказу Муратова.

— Ситуация проясняется, — сказал Стоун. — Становится все более ясным, что спутников и базу надо уничтожить как можно скорее. Ваше предположение, — обратился он к Муратову, — что Гианэя в чем-то хитрит, видимо, неверно. Она искренна. Против нас было задумано что-то скверное, и Гианэя действительно хочет спасти нас.

— Из чего вы это заключаете? — спросил Токарев.

— Из того, что нам рассказал Муратов. Мне кажется, что его догадка о намеренной катастрофе верна. Конечно, трудно сказать, что именно произошло на звездолете, но с очень большой долей вероятности мы можем считать, что он погиб не случайно.

— Вы полагаете, что между соплеменниками Гианэи возникли разногласия?

— Они должны были возникнуть. Вся история представляется мне теперь так. Очень давно, несколько веков тому назад, по нашему счету лет, был составлен план, направленный против Земли и ее обитателей. Что именно было задумано, не столь важно. Ясно, что они просчитались, никакая угроза нам не страшна, мы справимся с любой опасностью. Не в этом дело. Расстояние между Землей и их планетой велико. От одного полета к нам до другого проходит много времени. А общество разумных существ, где бы оно ни существовало, не может стоять на месте. Оно развивается, прогрессирует, это закон жизни. То, что было задумано, видимо не слишком уж человечно, стало казаться многим, наиболее передовым людям их мира, немыслимой жестокостью. Из слов Гианэи видно, что некий Рийагейа, передовой человек, хорошо понимал, что человечество Земли далеко ушло вперед, уже не такое, каким оно было во времена их первого прилета. Вспомним слова Гианэи: «Люди Земли не заслуживают той участи, которую им готовили». Видимо, сама Гианэя раньше думала иначе, но на нее оказало большое влияние мнение Рийагейи, судя по всему, друга человечества Земли. И вот представим себе такую картину. К Земле вылетает корабль с задачей осуществить давно задуманное, претворить его в жизнь. Среди членов экипажа находится Рийагейа. Он всей душой против намерений своих спутников. Он считает, что надо во что бы то ни стало помешать им. Ведь он знал, что к следующему их прилету мы станем еще могущественнее. И если он был человек идейный, то ему ничего не оставалось, кроме того, что он и сделал. И вот Гианэя, единственная женщина на корабле, высажена на случайно подвернувшийся астероид, на котором, видимо, есть люди, а самый корабль уничтожен. Как раз то, что случилось с Гианэей, лучше всего рисует образ Рийагейи. Любой из нас на его месте поступил бы точно так же.

— Что ж, — после некоторого молчания сказал Токарев, — такая версия вполне возможна. И она хорошо согласуется с обстоятельствами появления Гианэи и последующим ее поведением. Но можно придумать и другие версии.

— Несомненно! Только сама Гианэя может открыть нам истину. Ясно одно: спутники и база опасны. И как бы мы ни были уверены в том, что сумеем ликвидировать любую опасность, их надо уничтожить. И не будем медлить.

— Значит, вы считаете, что не надо предварительно проверить, существует ли эта опасность?

— Нет, почему же, проверим. Все может быть.

 

9

Очень скоро Муратов понял, что «впал в немилость». Гианэя больше не обращалась к нему, она его не только избегала, но и просто игнорировала его присутствие. Если ей надо было что-нибудь, она спрашивала инженера экспедиции Рауля Гарсиа, а когда Муратов сам задал ей какой-то вопрос, она повернулась к нему спиной.

Он тщетно ломал голову над причиной столь крутой и внезапной перемены. Кажется, он ничего не сказал, что могло бы обидеть или оскорбить Гианэю.

Может быть, она рассердилась на его догадливость? Но ведь она сама сказала многое, и его догадка, если она верна, вызвана ее же словами.

Ни с кем Гианэя не разговаривала, держалась в стороне и вышла из предоставленной ей комнаты только к обеду, а затем к ужину. На дружный персонал станции она произвела неблагоприятное впечатление.

— Вы долго думаете пробыть здесь? — спросила она за ужином при всех, обращаясь к Гарсиа.

— Пока не найдем базу, — ответил инженер.

— Тогда надо найти ее скорее, — бесцеремонно заявила Гианэя. — Я хочу вернуться на Землю.

— Отчасти это зависит от вас.

Она только пренебрежительно улыбнулась и ничего не сказала.

На следующее утро, хорошо зная, что Стоун торопится, Гианэя задержала отъезд, больше часа плавая в бассейне. У нее не было купального костюма, и хотя она сама не придавала этому никакого значения, никто не решился войти туда и поторопить ее. На станции не было ни одной женщины.

Только в восемь часов (часы станции показывали время на меридиане Парижа) четыре машины, хорошо защищенные от метеоритной опасности, вышли из высеченного в скале гаража. Началась первая поисковая экспедиция.

Огромные металлические вездеходы быстро нагрелись солнечными лучами, и была включена охлаждающая установка. На сегодня было решено обследовать подножие горного хребта кратера Тихо с западной стороны от станции.

Гианэя находилась в машине Стоуна. Там же были Токарев, Гарсиа, Вересов и Муратов.

Виктор просил поместить его с Синицыным во втором вездеходе, но Стоун отказал ему.

— Не обращайте внимания на капризы Гианэи, — сказал он. — Вы мне нужны.

Но Муратов понимал, что начальник экспедиции просто, в деликатной форме, не считает нужным помещать его в других, рабочих, машинах потому, что там мало места и присутствие постороннего человека будет лишним. Машина самого Стоуна была как бы штабной. Остальные три несли на себе все оборудование, и, если база будет найдена, именно они и предназначались для самого дела. Муратов считался гостем.

В случае необходимости можно было вызвать по радио еще четыре машины, которые остались на станции в полной готовности.

Найти базу именно сегодня, в первый же день, никто не надеялся. Слишком свежи были в памяти годы бесплодных поисков.

Гианэя по-прежнему не замечала Муратова, изредка обращаясь к Гарсиа. Она была задумчива и казалась рассеянной.

Круговые обзорные экраны (на вездеходах не было окон) создавали иллюзию сквозных отверстий, подробности окружающей местности выглядели вполне реально.

Перед креслом Стоуна помещался большой инфракрасный экран. Обычные, видимые, цвета не отражались на нем, и лунный пейзаж казался причудливым сочетанием черно-белых пятен, в которых только опытный глаз мог разобраться.

Стоун не слишком рассчитывал на этот экран. Он больше надеялся на живое инфракрасное зрение Гианэи. Перед самым отъездом он, через Гарсиа, спросил ее, уверена ли она в том, что сможет увидеть базу?

— Насколько я знаю, — был ответ, — она расположена открыто. Почему же я Могу не увидеть ее? Лишь бы вы оказались достаточно близко.

Она говорила равнодушным тоном, но Стоун верил ее словам. Кроме того, он помнил, что Гианэя хорошо видит на таком расстоянии, на каком человек Земли ничего не увидит без бинокля.

Она сидела рядом с ним, со скучающим видом рассматривая скалы. Оба смотрели вперед. Немного дальше было место Гарсиа, он следил за северной стороной. Восточная была поручена Вересову, а южная — Токареву и Муратову.

Кроме Гианэи, никто не мог непосредственно увидеть базу, но ее и не стремились непременно увидеть. Искали удобное для базы место, такое, где сами люди поместили бы такую базу, будучи на месте соотечественников Гианэи.

Считалось наиболее вероятным, что если база находится здесь, то расположена у подножия скал, то есть с северной стороны.

Машины шли медленно, со скоростью пятнадцать — двадцать километров в час.

Внутри вездехода было просторно, прохладно и даже уютно. В шесть раз меньшая, чем на Земле, сила тяжести создавала впечатление легкости движений, какой-то необычайной силы, наполнявшей, казалось, все мускулы тела.

Муратову нравилось это ощущение. Не очень мягкое на ощупь кресло, в котором он сидел, было сделано словно из пуха. Никакая перина на Земле не могла быть столь мягкой, ведь его тело весило здесь в шесть раз меньше, чем на Земле.

Он внимательно рассматривал залитую солнечным светом и тем не менее очень мрачную на вид, словно перепаханную гигантским плугом, равнину. Он понимал, что ему и Токареву поручили смотреть в эту сторону именно потому, что здесь было меньше всего шансов найти искомое. Они оба были самыми неопытными наблюдателями. И поэтому он мало верил, что увидит подходящее место.

Было жаль, что на черном, густо усыпанном звездами небе не видно Земли. Стоун держался слишком близко к горам. А Муратову очень хотелось полюбоваться видом родной планеты. Он видел ее с борта звездолета, но это продолжалось короткое время, и он не насытился непривычным зрелищем.

Часа через полтора напряженное внимание несколько ослабло, и Муратов стал думать о другом. Он снова вернулся к мыслям о Гианэе и о причинах ее гнева.

Для него явно не было никаких причин.

«Но, может быть, — подумал он, — я ошибаюсь, и Гианэя вовсе не рассердилась на меня, а просто боится дальнейших вопросов с моей стороны. И избегает меня только потому, что не хочет отвечать мне».

Эта мысль была ему приятна. Неожиданная враждебность Гианэи огорчала Муратова.

Как и чем исправить положение?..

Прошел еще час. Вездеходы находились уже более чем в пятидесяти километрах от станции. Постепенно всех участников экспедиции начала одолевать скука.

Стоун почувствовал это.

Вездеход остановился. За ним остановились и другие машины.

— Предлагаю позавтракать, — весело сказал Стоун. — Отдохнем и отправимся дальше.

— На какое расстояние вы думаете удалиться сегодня? — спросил Токарев.

— Не более, как на семьдесят километров. Если верить тому, что сказала Гианэя, то дальше искать бесполезно. Будет хорошо видна Земля. А Гианэя говорила, что база расположена в таком месте, откуда Земли не видно. Может быть, успеем сегодня же осмотреть и восточную сторону.

— Это будет утомительно.

— Не страшно. Медлить нельзя. Я вижу, что вы, жители Луны, обленились здесь, — пошутил Стоун. — Мы заставим вас потрудиться по-земному.

— Как будто на Земле работают целыми днями, — отпарировал Токарев.

— Если нужно, да, — серьезно ответил Стоун.

От завтрака все отказались, и, постояв минув десять, машины снова пошли вперед.

— Товарищи, не поддавайтесь рассеянности, — сказал Стоун, адресуя свои слова не только экипажу своей машины, но и всем остальным. — Смотрите внимательнее. Сюда мы не вернемся второй раз.

— Смотрим!.. Смотрим!.. — прозвучали ответы. — Смотрим, но ничего не видим, — узнал Муратов голос Синицына.

— Увидим, можете быть уверены, — ответил Стоун. — Если не сегодня, так завтра.

Труднее всего было бороться с усыпляющим однообразием лунного пейзажа. Казалось, вездеходы все еще находятся возле станции. Никакого изменения местности нельзя было заметить, особенно в той стороне, куда смотрели Муратов и Токарев. Все было точно таким же, как и раньше.

— Удивительно скучная планета, — сказал Токарев.

— Вы давно здесь? — спросил Муратов.

— Почти год.

— И ни разу не возвращались на Землю?

— Некогда, — ответил Токарев. — Сегодня я второй раз покинул станцию. У нас очень интересная и нужная работа, — прибавил он, как бы в пояснение.

«Всюду одно и то же, — подумал Муратов. — Все увлекаются своим делом и забывают о себе. Нет, интересно все-таки жить на свете!»

И вдруг он услышал, как Гианэя спросила Гарсиа:

— Скажите, как у вас, на Земле, относятся к смерти?

— Я думаю, так же, как и в любом другом населенном мире, — ответил инженер, видимо удивленный столь неожиданным вопросом.

— Это не ответ. — Муратову послышалось, что голос Гианэи звучит раздраженно. — Вы не могли бы ответить точнее?

Гарсиа долго молчал, обдумывая, что сказать. Муратов решил, что настал удобный момент снова заговорить с Гианэей.

— Смерть, — сказал он не оборачиваясь, — это грустный факт. Но, к сожалению, неизбежный и обязательный. Люди смертны, и тут ничего нельзя сделать. Когда умирает близкий человек, — это большое горе для тех, кто его знал. Умирает нужный человечеству, — это горе для всех. А когда умираешь сам, — жалеешь, что мало успел сделать. Мы относимся к смерти, как к неизбежному злу, и надеемся в будущем победить ее.

Он не знал, хочет ли Гианэя слушать его. Но она слушала и не перебивала, этого было пока достаточно.

Но оказалось, что его заключение было поспешно.

— Я жду ответа, — сказала Гианэя.

— Разве вы не слышали, что сказал Виктор? — спросил Гарсиа.

— Я спрашиваю у вас.

— Я полностью присоединяюсь к сказанному им.

Муратов едва удержался, чтобы не рассмеяться. Эта выходка была совсем ребячьей. Как все-таки наивна Гианэя! Видимо, она действительно молода, очень молода!

Он с интересом ждал, что она еще спросит. Если она промолчит, — значит, ее вопрос был совершенно случаен, а Муратов не допускал этого.

И через несколько минут молчания Гианэя действительно снова обратилась к Гарсиа.

— Оправдывается ли у вас на Земле самоубийство или убийство? — спросила она.

— Это совершенно разные вещи, — ответил Рауль, — и их нельзя соединять в одном вопросе. Убийство оправдать невозможно. Это самое тяжкое и самое отвратительное преступление, какое только можно вообразить. А что касается самоубийства, то все зависит от его причины. Но, как правило, мы считаем самоубийство актом слабости воли или проявлением трусости.

— Значит, и у вас нельзя называть этот акт «прекрасным»?

«Так вот оно что! — подумал Муратов. — Ее оскорбило, что я назвал смерть Рийагейи „прекрасной“. Но ведь должна она была понять, какой смысл я вложил в это слово».

— Конечно, — ответил Гарсиа. — Самоубийство отнюдь не прекрасно.

— Я недавно слышала другое, — сказала Гианэя.

— От кого?

Муратов сидел спиной к Гианэе и не видел, указала она на него или нет. Но словесного ответа не последовало.

Здесь проявилась разница во взглядах и понятиях людей Земли и соотечественников Гианэи. Очевидно, на ее родине добровольная смерть от любой причины выглядела или считалась настолько некрасивой, что, услышав слова Муратова, Гианэя посчитала его «нравственным уродом» и не захотела общаться со столь «низким интеллектом».

Он едва не рассмеялся. Но весь этот разговор доставил ему большое удовольствие. Он показывал, что Гианэя все время думает об их ссоре, что размолвка ей так же неприятна, как и самому Муратову.

Но было и другое, гораздо более важное. Вопросы Гианэи окончательно подтверждали, что Рийагейа уничтожил корабль. Он покончил самоубийством и убил своих спутников. Не случайно, как полагал Гарсиа, Гианэя объединила оба вопроса в один.

«Надо оправдаться перед ней, — подумал Муратов. — Надо пояснить ей мои слова, если она сама их не может понять».

И он сказал:

— Самоубийство никогда не может быть прекрасным. Никогда! За исключением одного-единственного случая, когда оно совершается для блага других. Но в этом случае надо говорить не о самоубийстве, а о самопожертвовании. Это разные вещи. Пожертвовать собой, чтобы спасти других, — это прекрасно!

Он повернулся, чтобы узнать, как отнеслась Гианэя к его словам, какое они произвели на нее впечатление.

Она смотрела прямо перед собой, на обзорный экран. У нее был такой вид, будто она ничего не слышала. Но Муратов был уверен — Гианэя не только слышала, но и задумалась над его словами.

И он не ошибся. Через некоторое время она сказала:

— Хорошо, я согласна. Но какое право он имел жертвовать другими?

У Муратова мелькнула мысль, что слезы, которые он тогда видел на лице Гианэи, могли относиться не к смерти Рийагейи, а к смерти другого человека, убитого Рийагейей. Тогда становилось понятным тяжелое впечатление, произведенное на нее словом «прекрасна».

— О чем вы говорите? — спросил Токарев.

В вездеходе Стоуна только Муратов и, конечно, Гарсиа владели испанским языком. Остальные ни слова не поняли.

— Подождите! — сказал Муратов. — Я потом расскажу. Мне нужно ответить ей. — Он продолжал по-испански: — Все зависит от обстоятельств, Гианэя. Бывают случаи, когда человек, убежденный в правоте своего дела, вынужден жертвовать не только собой, но и другими, считая, что иного выхода нет. Цель, которую он перед собой ставит, оправдывает в его глазах его действия. Мы не знаем причин, побудивших Рийагейю поступить так, как он поступил. Но вы знаете эти причины. И даже если вы сами не разделяете его взглядов, вы можете объективно ответить самой себе на вопрос, прав ли он. Я назвал смерть Рийагейи прекрасной потому, что понял вас так, что он сделал это, пожертвовал собой, для нас, для людей Земли. С нашей точки зрения, это прекрасный поступок.

Гианэя повернула к нему голову. И вдруг улыбнулась немного смущенно.

— Простите меня, Виктор. Я тогда вас не поняла и напрасно осудила.

— Я нисколько не обиделся, — ответил Муратов. — Потому что понял вас. Мы, я подразумеваю ваше и наше человечество, имеем разум. А разумные существа всегда могут понять друг друга при наличии доброй воли к этому. Хотя иногда это бывает и нелегко.

— Да, иногда это труднее, чем кажется, — вздохнула Гианэя, снова поворачиваясь к экрану.

«Ну вот и все, — подумал Муратов. — Марина права, у Гианэи хороший характер».

 

10

Еще час вездеходы шли по прежнему направлению. Вид горного хребта изменился. Крутые, обрывистые склоны постепенно сменились пологими. Чаще попадались отдельно стоящие скалы и беспорядочные груды огромных камней, когда-то скатившихся с гор. Продвигаться вперед становилось труднее. Машины сильно накренялись, часто приходилось объезжать препятствия.

По-прежнему не попадалось ни одного места, удобного для расположения невидимой базы. Очередная неудача становилась ясной для всех.

И, хотя никто и не рассчитывал на столь быстрый успех, невольно появилось чувство разочарования. Присутствие Гианэи заставляло людей на что-то надеяться.

Часы показывали ровно двенадцать, когда Стоун остановил свою машину.

— Дальше искать бесполезно, — сказал он.

— А местность как раз становится все более подходящей, — отозвался Синицын из второй машины.

— Да, но мы должны верить словам Гианэи. Муратов, — прибавил Стоун, — вы хотели видеть Землю. Посмотрите назад!

В той стороне, где находилась станция, низко над вершинами почти наполовину опустившегося за горизонт горного хребта висел в небе ярко сверкающий полумесяц. В сравнении с привычным полумесяцем Луны на небе Земли он выглядел огромным. Багровое кольцо атмосферы, освещенной Солнцем, позволяло отчетливо различать темную, ночную, половину земного шара. Диск Солнца висел недалеко, немного выше.

«Луна», звезды и Солнце одновременно!

— Такой удивительной картины не увидишь на Земле, — сказал Муратов.

— Неужели? — услышал он голос Сергея. — Почему бы это?

— Потому что на Луне нет атмосферы. Разве ты этого не знаешь?

— Теперь знаю, — ответил Синицын под общий смех.

— Спросите у нее, — сказал Стоун, — надо ли нам искать дальше?

Гианэя удивилась, выслушав перевод вопроса.

— Почему вы спрашиваете об этом у меня? — ответила она. — Вы сами должны знать, что делать и как поступать.

— Мы спрашиваем вас потому, — объяснил Муратов, — что основываемся на ваших словах, вернее, на словах Рийагейи. Он, кажется, говорил, что база расположена в таком месте, откуда никогда не видно Земли.

— Почему «кажется»?

— Не обращайте внимания. Это просто неудачный оборот фразы. Он говорил так?

— Да. И все же я не понимаю, почему вы спрашиваете у меня, — упрямо повторила Гианэя.

Муратов почувствовал, что логика на ее стороне.

— Мы хотим, чтобы вы вспомнили точнее, — сказал он, — это для нас крайне важно.

— Я ничего не могу прибавить к тому, что уже сказала.

Стоуну передали содержание разговора.

— Если мы будем искать дальше, — сказал он, — то нет никаких оснований не искать и во всех других местах, как мы это делали раньше. Мне кажется, что следует принять слова Рииагейи как истину и основываться только на них. Каково мнение остальных?

Все согласились со Стоуном.

— Тогда, — резюмировал он, — поворачиваем обратно. Будем опять с прежней внимательностью осматривать все, что попадется на пути, чтобы у нас была полная уверенность: в этой стороне базы нет.

Обратный путь не принес ничего нового.

Когда вернулись на станцию, было уже три часа дня. И как ни хотелось Стоуну продолжать поиски, он вынужден был согласиться с Токаревым и отложить вторую экспедицию на завтра.

— Внимание ослаблено утомлением, — сказал профессор. — Толку не будет.

Но еще до решения Стоуна Муратов уже знал, что поиски на сегодня закончены. Гианэя сказала ему, что устала и никуда не поедет.

 — Это очень скучное занятие, — сказала она. — Я сожалею, что прилетела сюда.

— Но завтра вы поедете?

— Конечно. И завтра и в следующие дни. Надо быть последовательным, — повторила она полюбившееся ей слово. — Я давно так не уставала, — прибавила она, помолчав, — хотя ничего не делала.

— Безделье утомляет иногда больше, чем работа, — сказал Муратов. — Идите в бассейн. Купанье вас освежит.

— Идемте вместе, — неожиданно предложила Гианэя.

Муратов смутился.

— Это не совсем удобно, — сказал он.

— Но почему? — Гианэя казалась искренне удивленной. — Я не могу понять этого. Давно уже. Марина говорила, что у вас не принято совместное купанье мужчин и женщин. Но я сама видела, как на море купаются вместе. И когда я надеваю купальный костюм, Марина разрешает мне плавать в бассейне при всех. В чем тут дело? Объясните мне, Виктор! Я очень хочу понять вас.

В который раз за последние дни Муратов почувствовал, что стоит на пороге одной из загадок, связанных с Гианэей. Эта была незначительна по сравнению с другими, но все же загадка. И поскольку Гианэя спрашивала сама, была надежда разрешить ее.

Он собрался с мыслями, чтобы разъяснить ей земную точку зрения.

— Это объясняется многими причинами, Гианэя, — сказал он. — Я думаю, что основная в том, что люди привыкли закрывать свое тело одеждой. Постоянное ношение одежды постепенно привело к тому, что мужчины и женщины стали стесняться друг друга. Конечно, я понимаю вашу точку зрения. И считаю ее даже более нравственной, чем наша. Но укоренившийся в сознании обычай — большая сила. Теперь, — прибавил он, — вам понятнее?

Он думал, что вполне удовлетворительно разрешил ее недоумение.

— Вы мне ничего не объяснили, — сказала Гианэя неожиданно для него. — Но, кажется, я сама догадалась, в чем тут дело. По-вашему, купальный костюм закрывает тело, и его не видно. Так?

И внезапно Муратов все понял сам. Ее вопрос открыл ему истину.

Вот оно что! Он забыл о тепловом излучении всех живых тел, излучении, которое Гианэя и люди ее планеты воспринимают как свет, которое они видят.

Предрассудок — цепкая вещь. И наряду с удовлетворением, что загадка раскрылась, Муратов почувствовал сильное смущение. Костюм не скрывал его тела от глаз Гианэи.

И она думала до сих пор, что и люди Земли видят ее тело, одета она или нет.

Отсюда и вытекало непонятное отсутствие у Гианэи женской стыдливости. В их мире одежда служила только для защиты от холода и пыли.

Легерье ошибся. Поведение Гианэи в первый день встречи ее с земными людьми не имело ничего общего с его предположениями. Она просто не видела разницы, быть одетой или нет.

И покрой ее платьев, который все расценивали, как проявление кокетливости, был вызван обычаем, в котором не было никакого желания быть красивой или привлекательной.

И в то же время платье играло какую-то роль в ее понимании. Об этом свидетельствовал случай, когда Гианэя надела подаренное ей в Японии кимоно и явно интересовалась, идет оно ей или не идет.

«Трудно разобраться в мировоззрении существа другого мира, — подумал Муратов. — Между нами только внешнее сходство, но внутренне мы совсем разные».

Он был уверен, что теперь, после того, что она узнала, Гианэя уже не предложит ему идти с ней в бассейн.

Но он не учел, что сознание человека не может измениться мгновенно. Самая мысль, что тела можно стыдиться, никак не могла возникнуть у Гианэи. Он понял это, когда она сказала:

— И все же я не понимаю, почему вы не можете пойти со мной.

— Идемте! — сказал он.

Гианэя обрадовалась совсем по-детски.

— Я очень не люблю быть одна, — сказала она, опровергая этими словами еще одно ошибочное мнение. Все считали, что Гианэя как раз любит одиночество и терпит присутствие возле себя Марины Муратовой в силу необходимости. — Тем более когда плаваю. Одной скучно. Мы будем перегонять друг друга, хорошо?

Она уже забыла о только что состоявшемся разговоре, забыла потому, что не придавала ему никакого значения.

— Вряд ли мне удастся перегнать вас, — сказал Муратов. — Я неважный пловец.

— Жаль, что нет мяча. — Гианэя произнесла слово «мяч» с очевидным трудом. — Мне нравится игра с этим предметом, особенно в воде. Мы играли с Мариной.

— Почему же, — ответил Муратов, — наверное, здесь найдется мяч. Я сейчас узнаю. Можно пригласить еще кого-нибудь и сыграть в водное поло.

Мяч для игры в поло, конечно, нашелся на станции. Нашлись и любители древней игры.

Но никто не согласился с мнением Муратова.

«Гианэя может делать что ей угодно, — ответили ему, — а мы будем поступать по-своему, как привыкли».

И семь человек вошли в воду бассейна в традиционном наряде пловцов — плавках и шапочках.

И Гианэя не только не обратила никакого внимания на «отсталость» своих партнеров, но даже просто не заметила ничего. И если бы Муратов подумал как следует, он понял бы, что она и не могла этого заметить.

Игра продолжалась долго и закончилась полным разгромом партии, в которой находился Муратов, игравший против Гианэи.

Ее ловкости и силе бросков никто не мог противостоять.

На Луне не было хороших спортсменов. И в ворота, охраняемые Виктором, влетело восемнадцать мячей, посланных рукой Гианэи. Ее партнеры, сразу увидевшие, какого мастера они имеют в своих рядах, всю игру строили в расчете на Гианэю, выводили ее вперед, и каждый прорыв заканчивался голом.

— С вами невозможно играть, — с досадой сказал Виктор, когда, возбужденные и усталые, они вышли из воды, — Эта игра существует на вашей родине?

— Нет, у нас не может ее быть, потому что — у нас нет мячей.

После ужина Муратов снова сидел в комнате Гианэи и беседовал с ней. Она сама попросила его прийти; Казалось, после ссоры она испытывала к Виктору особую симпатию.

Он успел уже рассказать всем о своем очередном открытии, и новость никого не удивила.

— Так и должно быть, — сказал Токарев. — Тепловое инфракрасное излучение проходит сквозь ткани, и Гианэя конечно видит то, что скрыто от наших глаз. Но видит иначе, чем при отсутствии покровов. Было бы очень интересно, если бы Гианэя нарисовала в красках человека так, как она его видит.

— Да, но у нас нет красок для передачи инфракрасного цвета, — сказал Стоун. — Вполне возможно, что он воспринимается Гианэей не таким, каким мы видим его на инфракрасном экране.

В беседе Муратов попытался выяснить этот вопрос.

— Право не знаю, как вам объяснить, — ответила Гианэя. — Этот цвет смешивается с другими, и его трудно выделить. Потому я и рисую только карандашом. У вас нет нужных красок. Именно это и натолкнуло меня на мысль, что вы видите не так, как мы. А объяснить, как выглядит цвет, которого вы никогда не видели, невозможно.

— Значит, — сказал Муратов, — вы сразу определяете температуру тела, с одного взгляда?

— У нас нет слова «температура», и степень нагретости мы никогда не измеряем. Зачем? Это и так видно.

«Вот почему она оттолкнула термометр Янсена, — подумал Муратов. — Она не поняла, что он хочет делать».

— Скажите, когда вы подлетели к Гермесу, вы увидели, что астероид обитаем?

— Да, небесные тела таких размеров холодны. Мы заметили, что от искусственного сооружения — мы тогда не знали, что это такое, — исходит свет двух видов. Искусственный — холодный и живой — теплый. Мы поняли, что там есть живые существа, — конечно, люди.

— С вашей стороны, — сказал Муратов, обрадованный подвернувшейся возможностью выяснить еще что-нибудь, — было все же рискованно высаживаться из корабля без запаса воздуха. 

— Это была ошибка. Но мы очень нервничали.

— Зачем вы покинули корабль? — в упор спросил Муратов.

Гианэя долго молчала, словно обдумывая, что ответить.

— Не сердитесь, — сказала она наконец. — Но мне не хотелось бы отвечать вам на этот вопрос.

Муратов был глубоко разочарован, но ничем не показал этого.

— Тогда, конечно, не надо, — сказал он. — Я спросил случайно.

— Зачем вы говорите неправду? — мягко сказала Гианэя, дотрагиваясь до его руки. — Вы очень хотите это узнать и спросили не случайно. Но поверьте, Виктор, вы это узнаете. Но не сейчас. Я не могу.

Она произнесла «не могу» с таким очевидным отчаянием, что Муратову стало жаль ее.

— Не думайте об этом, Гианэя, — сказал он. — Вас никто ни к чему не принуждает. Поступайте, как находите нужным. Конечно, вы правы, и нам очень интересно многое узнать у вас. Скажете, когда захотите. И простите меня за нескромное любопытство.

Снова он увидел слезы на ее глазах.

— Вы очень хорошие люди, — тихо сказала Гианэя. — И я начинаю любить вас.

«Начинает через полтора года», — невольно подумал Муратов.

На следующее утро те же четыре вездехода, с тем же экипажем, снова вышли из гаража и направились на этот раз в восточную сторону.

Уверенность в успехе сильно возросла. Муратову удалось накануне перевести беседу на Рийагейю. И Гианэя вспомнила подробности слышанного ею на борту звездолета разговора. Из этих подробностей вытекало, что база может находиться только внутри кратера Тихо, у подножия горного хребта, с северной стороны.

Муратов не пытался, а Гианэя не проявляла инициативы говорить о самом Рийагейе как о человеке, и речь шла только о его высказываниях о Луне.

А личность Рийагейи очень интересовала «землян». Этот человек, которого никто уже никогда не увидит, играл огромную роль в событиях, связанных с Гианэей и спутниками-разведчиками. Его воля изменила весь ход этих событий.

— Нарисуйте его портрет, — попросил Муратов. — Мы хотим видеть черты его лица.

— Лично вам, — с улыбкой ответила Гианэя, — для этого достаточно посмотреть в зеркало.

Так Муратов узнал о своем сходстве с Рийагейей, человеком другого мира, судя по всему, искренне и самоотверженно любившим людей Земли.

Муратов многое понял в эту минуту…

Поисковая экспедиция второго дня началась почти с уверенностью, что будет успех. И надежда не обманула.

Не успели отъехать и пятнадцати километров от станции, как Гианэя резко наклонилась вперед, протянула руку и сказала:

— Вот то, что вы ищете.