За 13 лет (1779–1792 гг.) в пяти новиковских типографиях было напечатано более 1000 книг и журналов на русском, латинском, французском и немецком языках, что составляет почти 1/3 всей книжной продукции России того времени. Эта цифра окажется еще внушительнее, если учитывать число томов, а не названий, так как Новиков выпустил в свет немало объемистых романов, пространных пособий по домоводству и фундаментальных трудов отечественных и зарубежных историографов. Постепенно повышая производительность труда на своих предприятиях, он добился поистине впечатляющих результатов. В период наивысшего расцвета его просветительной деятельности (1787–1788 гг.) здесь ежегодно печаталось до 150 новиковских и заказных изданий.

Трудно, а может быть даже и невозможно из-за отсутствия типографских архивов установить точное количество книг, изданных Новиковым в Москве на собственный счет. В 1781–1785 гг. вышли в свет иждивением арендатора Университетской типографии и его компаньонов 125 сочинений самой разнообразной тематики: несколько десятков богословских трактатов и театральных пьес, роман К. М. Виланда «Агатон» в четырех частях (1783–1784) и философские повести Вольтера (1784), «Русские сказки» В. А. Левшина (1780–1783) и второе издание «Поваренных записок» С. В. Друковцова (1783). Столь же пестрым был репертуар изданий Типографической компании (40 книг, напечатанных в 1785–1792 гг.), где мирно уживались знаменитый «Плач» Э. Юнга в переводе А. М. Кутузова (1785) и настольная книга провинциальных помещиков — «Псовый охотник» (1785). Несомненно, что Новиков, как и многие его современники, нередко предпочитал сохранять инкогнито, печатая на свой «кошт» малозначительные развлекательные повестушки или полузапретные мистические сочинения. Еще сложнее выявить источники финансирования потаенных изданий масонских лож, предназначавшихся для узкого круга вольных каменщиков. Затраты на печатание скорее всего покрывались за счет добровольных пожертвований богатых масонов либо самим Новиковым из выручки от продажи ходовых романов и пособий по домоводству.

Крупнейшим заказчиком московского просветителя был Университет, регулярно выпускавший в свет учебные пособия, научные труды и литературные опыты преподавателей и студентов. Примерно таков же по составу, только с богословским уклоном репертуар книг, напечатанных у Новикова иждивением Московской славено-греко-латинской академии и провинциальных духовных училищ. Нередко в роли издателей выступали частные лица: авторы и переводчики, их покровители-меценаты, а чаще всего — предприимчивые книготорговцы и переплетчики. Нам известны имена лишь нескольких новиковских клиентов: купца А. С. Сыромятникова, переводчика комедии П. Бомарше «Фигарова женитьба» (1787) масона А. Ф. Лабзина, а также известного археографа конца XVIII в. Н. Н. Бантыша-Каменского. Думается, что на самом деле их было в десятки раз больше.

Немалое место в продукции типографии Новикова (до 25 %) занимали переиздания книг, ранее напечатанных на его счет, либо являвшихся собственностью Московского университета[94]Отметим, что Новиков перепечатывал некоторые книги, не встречающиеся в списках его первоизданий, например комедию Л. Айсома «Два охотника» (Спб., 1779).
Именно они приносили ему основной доход в период жестоких полицейских репрессий. Объявляя осенью 1786 г. о подписке на второе издание Полного собрания сочинений А. П. Сумарокова, арендатор Университетской типографии сообщал в «Московских ведомостях», что первоначальный тираж разошелся весь без остатка. Наглядным показателем большого спроса на книги, напечатанные иждивением Новикова, могут служить не только их многочисленные переиздания, но и списки особенно полюбившихся разночинным читателям романов, «душеполезных» поэм и философских сочинений[95]См., например, в ОРРК БАН (Тек. пост. 450, л. 44-164) рукописный конволют конца 1780-х гг. со списками нравоучительных сочинений Л. А. Караччоли «Загадочный мир» (1788), Ш. Роллена «Прямая слава и истинное величество» (1783) и поэмы А. фон Галлера «О происхождении зла» в переводе Н. М. Карамзина (1786).
.

Невозможность абсолютно точно распределить всю или достаточно большую часть новиковской книжной продукции по издателям вынуждает нас рассматривать ее как некий идейно монолитный комплекс. И это вполне правомерно. Известно, что Новиков скупал и уничтожал переводы вредных, по его мнению, книг. Поэтому, пусть и не в полной мере, все книги с новиковской маркой отражают характер и основные направления издательской деятельности русского просветителя.

Классификация книжного репертуара новиковских типографий — задача чрезвычайно сложная и трудоемкая. Только внимательно перечитав более 1000 книг, выпущенных Новиковым, исследователь может достаточно компетентно, без субъективизма и предвзятости судить о каждой из них. Кроме того, ему неизменно следует помнить о своеобразном синкретизме науки и литературы XVIII в., о многоаспектности, сложной композиции (символика, аллегоризм, аллюзионность) и разном читательском назначении сочинений, внешне относящихся к тому или иному разделу Поэтому любая попытка четко систематизировать всю новиковскую продукцию по ее тематике неизбежно наталкивается на неполноту наших сведений об этих книгах и многогранность их содержания. В этих условиях разумнее всего отказаться от точных статистических подсчетов, ограничившись только выяснением основных пропорций между важнейшими тематическими разделами.

Первое место среди книг, напечатанных в типографиях Новикова, неизменно занимала оригинальная и переводная беллетристика (около 50 %); далее следовали богословские и масонские сочинения (около 20 %), а затем общественно-политическая (история, философия и юриспруденция), педагогическая, экономическая и справочная литература. С 1779 по 1792 г. Новиковым было выпущено более 300 произведений русских авторов, правда, далеко не равноценных по своим литературным и познавательным достоинствам. Характерно, что даже разделение новиковских книг на оригинальные и переводные оказывается довольно затруднительным, так как многие из них до сих пор не атрибутированы.

Многоцелевое назначение книжной продукции Новикова оставляет возможность для ее тенденциозного истолкования. Его первый биограф М. Н. Лонгинов, а вслед за ним А. Н. Цыпин пытались свести всю его издательскую деятельность к пропаганде масонской идеологии. С этих позиций любая книга, где встречались религиозно-нравственные рассуждения, зачислялась в разряд теологии. Сочинения светского и беллетристического содержания, не укладывавшиеся в эту схему, либо объявлялись чисто «коммерческими» изданиями, либо попросту игнорировались. Примером другой крайности могут служить статья Л. Я. Фридберга «Книгоиздательская деятельность Н. И. Новикова в Москве (1779–1792)», опубликованная в журнале «Вопросы истории» (1948, № 8), и книга Г. П. Макогоненко «Николай Новиков и русское просвещение XVIII века» (М., Л., 1951).

В этих работах на первый план выдвигалась чисто просветительная направленность новиковских изданий и затушевывалась, вплоть до полного отрицания, приверженность Новикова масонской идеологии.

Масонство, по своей природе тяготевшее к мистике и теософии, не противопоставляло себя положительному знанию о мире и человеке. Излагая студентам Московского университета основы учения вольных каменщиков, друг Новикова, профессор И. Г. Шварц учил, что средствами к достижению истины должны служить разум (наука), чувство (литература и искусство) и откровение (религия). Только просвещенный, высоконравственный неофит мог, по его мнению, подняться до понимания сокровенных тайн бытия.

Первое время московские масоны с одобрением встречали каждое новиковское издание, будь то духовные поучения блаженного Августина, сентиментальный роман Руссо или учебник математики. Все они в той или иной степени годились для «полировки дикого камня» (по масонской терминологии) русских душ, подготавливая их к восприятию мистических истин. Однако после того, как орден завел в Москве тайную типографию, печатавшую «богооткровенные» сочинения, все остальное было забыто. Шредер, Лопухин, а вслед за ними большинство других масонов стали считать полезным издание только таких книг. В конечном итоге общественные интересы, служение которым немало укрепило авторитет Новикова и его единомышленников, приносились в жертву узкоорденским целям. Постепенно хвалы разуму сменились призывами к интеллектуальному самоограничению, страхом перед умственным «пресыщением». После запрещения правительством печатать мистические сочинения интерес масонов к издательской деятельности Новикова заметно угас. «Книги печатаются только такие, — с горечью сообщал И. В. Лопухин А. М. Кутузову в Берлин 18 ноября 1790 г., — и не могу сказать какие, ибо такая дрянь, что я и не интересуюсь ныне знать о типографской работе. Сказки да побаски, только для выручки денег на содержание»[96]Барсков Я. Л. Переписка московских масонов XVIII века: 1780–1792 гг. — Пг., 1915, с. 36. Заметим, что среди «побасок», напечатанных Новиковым в 1790 г., были первый том собрания сочинений Ж. Л. Д’Аламбера и «Плоды уединения» У. Пенна.
.

Можно не сомневаться, что Новиков не меньше, чем другие масоны, способствовал распространению в русском обществе трудов своих собратьев по ордену. И все-таки он не мог и не считал разумным ограничиться только их изданием. Если для Шредера, Лопухина и Гамалеи печатание романов, учебников, книг по русской истории и экономии было лишь чисто коммерческим предприятием, средством покрыть орденские расходы, то Новиков видел в них могучее орудие в борьбе за умы и сердца соотечественников. Практически чуть ли не каждая выпущенная им в свет книга представляла собой еще один шаг в осуществлении программы воспитания идеального человека. Возвышенный духом мудрец (масонство, философия), проникающий умственным взором в тайны природы (наука), знаток человеческого сердца (литература, искусство) и достойный гражданин (политика, история), рачительный хозяин своего имения и добрый пастырь подначальных ему людей (экономия, медицина), а кроме того умелый воспитатель грядущих поколений (педагогика) — таким виделся Новикову его читатель, для которого он самоотверженно работал всю жизнь.

Более трети книг, изданных Новиковым, составляла оригинальная и переводная беллетристика. В отличие от многих его современников, русскому просветителю было чуждо пренебрежительное отношение к любым сочинениям, входившим в этот разряд словесности. Предостерегая неискушенных читателей от чрезмерного увлечения «забавными книгами нынешнего времени», друг и наставник Новикова в исторических разысканиях академик Г. Ф. Миллер настойчиво советовал переводчикам восточных сказок и рыцарских романов переводить древних греческих и латинских авторов. Однако наивным было бы ожидать, что круг чтения учащейся молодежи, и тем более купечества и разночинцев, впервые приобщавшихся к книге, удастся искусственно ограничить Гомером и Платоном, Горацием и Цицероном. Не случайно в новиковском издательском репертуаре античные авторы занимали незначительное место. Новиков напечатал знаменитый роман Л. Апулея «Превращение, или Золотой осел» в великолепном переводе Е. И. Кострова (1780–1781), а несколько лет спустя — «Афинские ночи» Авла Геллия (1787), представлявшие определенный интерес для масонов описанием древних таинств, и тем ограничился. Он хорошо помнил, как плохо расходились издания, выпущенные в свет «Собранием, старающимся о переводе иностранных книг», и не считал нужным повторять его промахи. Воздавая должное основоположникам западноевропейского классицизма, Новиков почти не печатал их сочинений.

Единственное ис лючение делалось для предшественника бытовой, антифеодальной комедии XVIII в. Жана Батиста Мольера.

Смелый разрыв с догмами классического воспитания позволил московскому издателю избрать единственно верный в тех условиях путь. Он вел незаметную, но упорную борьбу против бульварного чтива, наводнившего русский книжный рынок. «Оставь опасные сочинения, — взывал новиковский журнал к вступающему в свет юноше, — сколь сердце твое ни хорошо, не читай их однако ж ныне. Ты знаешь, что я люблю веселость и тонкость остроумия, но остроумие в сочинении развратном, хотя бы оно было тончайшее, представляется не лучше, как красота в доме распутствия, и тем она обманчивее, чем более приятности и вид невинности пороку придать умеет»[97]Московское ежемесячное издание, 1781, август, с. 285.
.

Случалось, что из стен Университетской типографии выходили книги, явно не отвечавшие требованиям строгой пуританской морали и не блиставшие особыми литературными достоинствами. Именно здесь впервые был напечатан популярный еще в рукописной традиции приключенческий роман Ж. Кастийона «История о славном рыцаре Златых Ключей Петре Прованском и о прекрасной Магелоне» (1780), переизданы «Повесть о княжне Жеване» К. Ф. Ламбера (1788) и «История о принце Солии» А. Пажона (1788). Книгами, «не имеющими никаких совершенств», справедливо называл А. Т. Болотов сочинения подобного рода[98]Литературное наследство, 1933, т. 9/10, с. 205.
.

Не менее суровый прием у просвещенных читателей встретили новиковские переиздания первенцев отечественной приключенческой литературы: романов Ф. А. Эмина «Непостоянная фортуна, или Похождение Мирамонда» (1781) и «Приключения Фемистокла» (1781), «Похождения Ахиллесова» М. Д. Чулкова (1788) и знаменитого «детектива» М. Комарова «Обстоятельные и верные истории двух мошенников: первого российского славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина; второго французского мошенника Картуша и его сотоварищей» (1788). Филистерам типа Болотова не по душе пришлись эминские герои — «авантуриеры и проходимцы»; в их рассуждениях о гражданской вольности и правах человека они видели только «неприличное умничанье», «глупую и вздорную галиматью».

Еще больше упреков в адрес Новикова вызвали изданные им сборники русских сказок, песен и пословиц. По мнению московского архиепископа Платона, все они были «бесполезными», не заслуживавшими печати книгами. Причину столь сурового отзыва нетрудно понять, познакомившись с содержанием «Нового и полного собрания российских песен» М. Д. Чулкова, доработанного и напечатанного на свой счет Новиковым (1780–1781). «Ты взойди ко мне в келейку погреться, — умоляла милого друга несчастная инокиня, заточенная против своей воли в монастырь, — принеси мне цветно платьице одеться, я оставила бы мрачную пустыню и притворного смиренства благостыню» (ч. 5, с. 105). Не менее «кощунственно» звучали слова других песен, герои которых жаловались на тяготы монастырского житья, мечтали о счастье и любви. От зоркого глаза духовного цензора не укрылись песни, прославлявшие удалого донского казака Степана Разина и отважную «воровскую» атаманшу. Читатели-разночинцы, чутко откликавшиеся на каждое сочувственное народу слово, горячо приняли новиковский песенник. Его покупали, перепродавали, зачитывали до дыр, списывали, заучивали наизусть.

За 14 лет издательской деятельности в Москве Новиков напечатал около 20 томов русских сказок. Большей частью это были даже не народные сказки, а авантюрнолюбовные романы в «декорациях» Древней Руси. Условность сюжетов и их литературного обрамления позволяла герою одной из повестей в сборнике В. А. Левшина «Вечерние часы, или Древние сказки славян древлянских» (1787–1788) надевать очки, читая новгородцам указы их первых князей, а в доказательство существования русалок приводить цитаты из парижского «Journal Encyclopedigue». Ученые мужи снисходительно смотрели на эти псевдобылины об отечественных Сидах и Телемаках, разночинная публика упивалась подвигами и любовными похождениями добродетельных Вадимов и Судиславов, а издатель получал неплохой доход.

Совсем иначе воспринимались разными слоями читателей сказки сатирические и бытовые, содержавшие в себе порой серьезный обличительный заряд. Отвратительный паноптикум спесивых дворян, мотов и картежников, представленный в «Сказках» А. О. Аблесимова (1787) и «Бабушкиных сказках» С. В. Друковцова, напоминал современникам Новикова печально знаменитых героев «Трутня» и «Живописца». Немного найдется в русской литературе XVIII в. столь острых антикрепостнических памфлетов, как рассказ о бешеной барыне, выпоровшей спасшего ее от смерти лакея[99]Друковцев С. В. Бабушкины сказки. — М., 1781, с. 31.
.

Особой популярностью в купеческой и разночинной среде пользовались 10-томные «Русские сказки» искусного компилятора В. А. Левшина (1780–1783), составившего довольно пестрый «букет» из рыцарских романов, восточных сказок, оригинальной сатирической повести о «новомодном» петиметре Несмысле и вульгарно-язвительных фацетийных рассказов об удачливых ворах Тимоше и Фомке. «Вешают только дураков, кои мало крадут, — поучал своих неразумных сообщников Фомка. — Например, третьего дня видел я: в городе повесили крестьянина за то, что он, умирая с голоду, украл у скупого богача четверть ржи. А старый наш воевода украл у короля 30 000 рублев; его только сменили с места и не велели впредь к делам определять» (ч. 2, с. 33). Намек на русскую действительность был слишком прозрачным, и не случайно архиепископ Платон счел левшинские сказки столь же вредными, как и песенник Чулкова. Совсем с иных позиций раскритиковали эту книгу петербургские просветители-дворяне, увидевшие в рассказах о ворах лишь грубые кабацкие басни, на тиснение которых «жаль бумаги, перьев, чернил и типографских литер»[100]Санктпетербургский вестник, 1781, апрель, с. 295.
.

Трудно сказать с полной уверенностью, имел ли Новиков заранее продуманную программу приобщения к моральным и общественным проблемам малоподготовленных читателей с помощью авантюрных романов, песенников и сказок, либо этот раздел новиковского репертуара складывался стихийно. Ясно одно: массовая литература не была для него простым «типографским продуктом» и являлась первой, пусть еще очень шаткой и ненадежной ступенькой к истинному знанию, к настоящим, в его понимании, книгам.

Дифференцированный подход к разным категориям читателей, отвергающий барское пренебрежение к «неучам» и беспринципное заигрывание с толпой, Новиков завещал своим ученикам. Самый талантливый из них — Н. М. Карамзин — сумел емко и лаконично сформулировать то, что на практике много лет осуществлял его наставник и друг. «Надо всякому что-нибудь поближе, — писал он, — одному Жан Жака (Руссо), другому Никанора (роман неизвестного русского писателя XVIII в.)… И кто начинает (Никанором), нередко доходит до Грандисона (роман С. Ричардсона)»[101]Н. И. Новиков и его современники: Избранные сочинения. — М. 1961, с. 416–417.
, т. е. до чтения действительно полезных книг.

Рано поняв, как трудно приохотить к чтению малообразованного человека, предлагая ему сочинения древних классиков, философские трактаты и диссертации академиков, Новиков обращал особое внимание на издание и рекомендацию книг, в которых развлечение органично соединялось бы с пользою. «Искусство соединять нравоучение с повествованием приключений, — писал он в отзыве о „Новых восточных сказках“, собранных А. Келюсом, — и вывести из худого дела великую истину, которая всем видна, составляет одну важнейшую приятность, сопряженную с чтением сих сказок… Читатель восхищен бывает, находя достойное примечания дело между множеством невероятных рассказов»[102]Московские ведомости, 1780, № 29, 8 апреля, с. 231–232.
.

Стремясь содействовать воспитанию у читателей хорошего литературного вкуса, Новиков издал в 1783 г. филологическое сочинение П. Д. Гюэ «Историческое рассуждение о начале романов» с приложением «Разговора о том, какую можно получить пользу от чтения романов» Ж. Б. Бельгарда. «Чтение романов, — говорилось в рекламном объявлении о выходе в свет этой книги, — таким же и в любезном нашем отечестве сделалось поветрием, каким оно есть во Франции, Германии, Англии и других землях; и многие из почтенных наших соотчичей, не говоря уже о прекрасном поле, столько заражены им, что и совсем не читают никаких книг, кроме оных; других же, водимы будучи таковым же пристрастием, читают их, не зная сами, какую от чтения оных можно получить пользу. Всем таковым надеемся мы услужить сею предлагаемою книжкою, в которой… находится весьма нужное и полезное наставление о том, как чтением оных можно и воспользоваться. Трудившиеся в переводе оной и издатель довольно награждены будут, ежели все любители романов примут на себя труд прочесть сие сочинение, посвященное очищению их вкуса»[103]Там же, 1783, № 87, 1 ноября, с. 694.
. Эти мысли были очень близки Н. М. Карамзину, его соратникам и последователям — провозвестникам эпохи сентиментализма в русской литературе, и не утратили своей актуальности вплоть до пушкинских времен.

Среди тысячи книг, напечатанных Новиковым, можно найти полтора-два десятка легковесных романов. Своим появлением в свет они были обязаны недосмотру издателя, алчности заказчиков и другим подобного рода причинам, которые неизбежны в любом предприятии таких масштабов. И все-таки подавляющее большинство повестей, романбв, драматических и поэтических сочинений с книжной маркой Новикова и, в первую очередь, его собственные издания наглядно демонстрировали принцип соединения развлечения с нравоучением в самых разнообразных формате: от элементарных моральных наставлений до высокой философской и политической публицистики.

Характерно, что среди первых новиковских изданий, напечатанных в Университетской типографии, были две фундаментальные антологии лучшей европейской прозы: «Библиотека немецких романов» в трех частях (1780) и 12-томный журнал «Городская и деревенская библиотека» (1782–1786), распространявшийся по подписке вместе с газетами. Многообразие эстетических и идейных устремлений просветителей 1780-х гг. ярко проявилось при отборе материалов для очень похожих, но далеко не одинаковых по составу сборников. Если внимание переводчика берлинской «Bibliotek der Romane»[104]12 В предисловии к повести ее переводчик впервые сообщил русским читателям о находившейся тогда еще в рукописи драматической поэме Гете «Фауст» (Библиотека немецких романов. Ч. 1. — М., 1780, с. 96).
  В. А. Левшина привлекли полные мистических аллегорий легенды о рыцарях Круглого стола, история чернокнижника Фауста и фантастический роман писателя-масона Ж. Казотта «Влюбленный дьявол», то центральное место в литературных приложениях к «Московским ведомостям» заняли остросатирические «Пословицы российские» и вольнодумная повесть Вольтера «Энни, или Мудрец и Атеист».

В 1784 г. Новиков напечатал «Сатирические и философские сочинения» фернейского патриарха (в том числе знаменитую «Похвалу разуму»), а несколько лет спустя переиздал одну из его самых дерзких антиклерикальных сказок «Принцесса Вавилонская» (1788). Можно не сомневаться, что многие богобоязненные и благонамеренные читатели сурово осудили этот поступок. Повальная мода на Вольтера в России отходила в прошлое, и былые вольтерьянцы спешили уличить автора «Кандида» и «Орлеанской девственницы» в цинизме, атеистической безнравственности и политическом авантюризме. Многое из того, что говорил и писал Вольтер, было глубоко чуждо и Новикову, поэтому он не рекомендовал читать юношеству его «острозамысловатые» книги, напечатал антипросветительский трактат И. В. Лопухина «Рассуждение о злоупотреблении разума некоторыми новыми писателями и опровержение их вредных правил» (1780), активно пропагандировал ненавистный великому скептику мистицизм. Все это так, однако в отличие от большинства собратьев по ордену, московский книгоиздатель сохранял терпимость к инакомыслящим и стремление к свободе, и справедливости. «Кто бы ни был Вольтер, — писал летом 1784 г. неизвестный корреспондент новиковского журнала, скрывшийся под псевдонимом Ханженелюбов, — хотя впрочем и он в некоторых случаях неизвинителен, при всем том он один гораздо был полезнее для общества, нежели все полчища пустосвятов»[105]Покоящийся трудолюбец, 1784, ч. 4, с. 69.
.

Апология мудрого уединения, культ искренних чувств и глубокое отвращение к любым проявлениям фанатизма и нетерпимости составляли основу нравственного учения великого современника и антагониста Вольтера — Руссо. Не удивительно, что изданный Новиковым в прекрасном переводе П. И. Страхова отрывок из знаменитого философского романа Руссо «Емиль и София» (1779) встретил восторженный прием в самых разных слоях русского общества. Московские масоны, петербургские вольнодумцы и прагматичный А. Т. Болотов проявили удивительное единодушие, высоко оценив литературные и педагогические достоинства этого выдающегося памятника просветительной мысли XVIII в.

Тонкий психологизм и высокая патетика, изящество слога и страстная гражданственность издавна привлекали читателей в сочинениях французского писателя-гуманиста Ж. Ф. Мармонтеля. Ученик Фенелона и Вольтера, один из ранних предшественников сентиментализма, он сумел воплотить в новых художественных формах традиционные для просветителей сюжеты. «В сей книге, — писал рецензент „Московских ведомостей“ о переизданном Новиковым философском романе Мармонтеля „Инки, или Разрушение Перуанской империи“ (1782), — описано падение сей империи от рук испанцев, и цель сего сочинения клонится к тому, чтобы вселить всевозможное омерзение к суеверию, истребляющему вселенную, воспрепятствовать смешению оного с верою и вперить столько же почтения и любви к сей последней, сколько ненависти и омерзения к первому»[106]Московские ведомости, 1782, № 100, 14 декабря, с. 799–800.
. Те же идеи, талантливо вплетенные в канву увлекательного повествования, читатели находили в третьем издании романа-утопии «Велизер» (1785), на страницах лирических комедий и «Нравоучительных сказок» (1787–1788) Мармонтеля[107]20 октября 1773 г. Екатерина II подарила весь тираж «Велизера» (1200 экэ.) и право на его переиздание новиковскому «Обществу, старающемуся о напечатании книг» (ЛО ААН, ф. 3, оп. 1, д. 544, л. 125, 292; ЦГИА, ф. 468, оп. 1, д. 3888, л. 178).
.

Не меньшей популярностью в России пользовались последователи Вольтера и Руссо: автор изящной пасторали «Галатея» (1790) Ж. П. Флориан и создатель целой серии «ужасных» повестей, мрачный преромантик Ф. Апно де Бакюлар. Поэзия бурных, но чистых страстей, трагическое столкновение чувства и долга вполне искупали в глазах Новикова надуманность безысходных ситуаций, столь характерную для творческой манеры Арно, и его чрезмерную «кровожадность». За 10 лет он издал четыре книги этого плодовитого писателя: «Зенотемис» (1779), «Люция и Мелания, или Две великодушные сестры» (1782), «Макин» (1782) и «Сидней и Силли» (1788), а в 1789 г. было напечатано собрание «арнодовых» сочинений в двух частях с мало подходящим названием «Успокоение чувствительного человека».

Прямой противоположностью «черным» романам Арно был светлый мир героев «немецкого Вольтера» — К. М. Виланда, «заслужившего себе», по мнению Новикова, «не последнее место между славнейшими писателями… приятным предложением, красотою замыслов, тонкостью мыслей и философскими познаниями»[108]Московские ведомости, 1784, № 21, 13 марта, с. 197.
. Московский издатель регулярно знакомил своих соотечественников со всеми новейшими произведениями виландова пера. К концу 1780-х гг. русские читатели получили великолепные переводы двух его поэм «Музариона, или Философия граций» (1784) и «Оберон, царь волшебников» (1787), нравоучительной сказки «Комбаб» (1783) и гимна гармоничному человеку «Агатон» (1783–1784), язвительной пародии на рыцарские романы «Новый Дон Кишот, или Чудные похождения дона Сильвио де Розальвы» (1782). Особое место в новиковском репертуаре заняла философская повесть Виланда «Золотое зеркало, или Цари Шешианские» (1781). Именно здесь писатель-масон, высоко чтимый собратьями по ордену за умеренный гедонизм, веру в торжество «здравого смысла» и острый ум, нарисовал картину идеального царства разума и справедливости.

Реальная жизнь современников Новикова была непохожа ни на волшебные вымыслы Виланда, ни на чудовищные мелодрамы Арно. Утопия, даже самая прекрасная, ненадолго занимает воображение читателя, тогда как повседневная действительность постоянно напоминает о себе. Английские писатели-сентименталисты XVIII в. первыми поняли, как важны для маленького человека уроки обыденной морали. Их романы стали в лучшем смысле этого слова учебниками нравственности для тысяч просвещенных европейцев. «Не буду я удивляться, — писал на страницах новиковского журнала И. П. Тургенев, — если и одна книга — „Кларисса“ и „Грандисон“ (С. Ричардсона — И. М.) — примечательному читателю более изрядных и благородных вольет чувствований, нежели полная библиотека нравоучительных сочинений»[109]Московское ежемесячное издание, 1781, август, с. 307.
.

Новиков целиком разделял это убеждение, свидетельством чему могут служить напечатанные его иждивением автобиографический роман Т. Д. Смоллета «Похождение Родрика Рандома» (1788), «Повесть о Томе Ионесе, или Найденыше» Г. Филдинга (1787–1788) и печальная история «Вакефильдского священника» О. Голдсмита (1786). За внешней обыденностью сюжетов и непринужденной манерой повествования английских сентименталистов русский издатель сумел разглядеть глубину и тонкий психологизм авторских характеристик, «простой и привлекательный слог, изображение происшествий так, как оные случаются в общежитии, безо всякого романтического и сильного напряжения, здравые рассуждения и советы, трогающие картины превратностей жизни сей»[110]Московские ведомости, 1786, № 94, 25 ноября, с. 823.
.

«Семена самовластия и мучительства не распространяют никогда корня своего между людьми вольными», — писал Г. Брук, автор «английской» повести «Слабоумный вельможа», напечатанной на русском языке только в отрывках[111]Брук Г. Перечень аглинской книги, называемой Слабоумный вельможа. — М., 1782, с. 29.
. Художественная литература всегда была одним из самых могучих средств в борьбе с идеологией рабства и насилия, что не раз блестяще доказал Новиков умелым отбором для русских читателей произведений французских, английских и немецких просветителей.

Отечественная проза XVIII в. представлена в новиковском репертуаре двумя аллегорическими повестями М. М. Хераскова «Золотой прут» (1782) и «Кадм и Гармония» (1789), несколькими сентиментальными рассказами молодых писателей и многочисленными переизданиями «Живописца». Современная критика и читатели тепло встретили появление тоненькой книжечки «Разных повествований, сочиненных некоторою россиянкою» (1779) и «Утренников влюбленного» В. А. Левшина (1779), увидев в этих слабых ростках нового для русской словесности жанра задатки его будущих успехов. Та же «нежность» слога и «чистота» языка отличали чувствительный роман первой тамбовской писательницы Н. А. Нееловой «Леинард и Термилия» (1784), просто и безыскусственно рассказавший о судьбе двух несчастных влюбленных — жертв алчности и эгоизма родителей. Проклятия золоту, как символу многих несчастий, восторженные хвалы кротким поселянам и добродетельным царям надолго стали излюбленной темой русских писателей. Их можно найти и в наивных пасторалях юного автора «Непорочных забав» (1783), студента Московского университета М. С. Бенедиктова, и в утонченно-философских, пронизанных масонской символикой сочинениях маститого литератора М. М. Хераскова.

Издавая сатирические романы и сентиментальные повес+и, Новиков ориентировался на просвещенных читателей, число которых в России тех лет было сравнительно невелико. Главным же потребителем продукции его типографий — городскому мещанству, купечеству, малообразованным разночинцам — адресовались более доступные по форме, но не менее серьезные и поучительные драматические сочинения: тираноборческие трагедии, «слезные» драмы, комические оперы и бытовые комедии.

Классическая французская трагедия представлена в новиковском репертуаре всего лишь двумя, книгами: «Родогуной» П. Корнеля в переводе Я. Б. Княжнина (1788) и духовно близкой русским масонам «Афалией» Ж. Расина (1784). В 1786 г. Новиков переиздал девять трагедий А. П. Сумарокова, а несколько раньше напечатал «Идолопоклонников, или Гориславу» М. М. Хераскова (1782) и псевдоисторическую драму студента Московского университета Ф. П. Ключарева о мудром и гуманном киевском князе «Владимире Великом» (1779).

Гораздо более серьезный политический резонанс имели две тираноборческие трагедии Вольтера «Брут» (1783) и «Смерть Цесарева» (1787), изданные Новиковым незадолго до Великой Французской революции. Закон превыше монарха, а потому народ вправе свергнуть деспота, поправшего его права. Эта идея вдохновляла не только французского вольнодумца, но и его не менее знаменитого предшественника В. Шекспира, автора трагедии «Юлий Цезарь» (1787), блестяще переведенной на русский язык Н. М. Карамзиным. Не удивительно, что их пьесы в 1794 г. были сожжены московской полицией, разделив участь «Вадима Новгородского» Княжнина и радищевского «Путешествия».

Новиковский театральный репертуар явно не давал покоя екатерининским цензорам. Осенью 1786 г. московский архиепископ Платон сурово раскритиковал комедии, выходившие из стен Университетской типографии. Первые сочинения Мольера появились в России задолго до Новикова, однако лишь его многотиражные и недорогие издания завоевали автору «Тартюфа» и «Мещанина во дворянстве» огромную популярность среди русских разночинцев. Страстный протест против социальных предрассудков, беспощадные насмешки над дворянской спесью и ханжеством святош вызывали сочувственный отклик у читателей комедий Детуша, Вольтера, Гольберга и Шеридана. Особенности комедийного жанра позволяли драматургам в легкой и непринужденной форме затрагивать самые острые, политически злободневные вопросы современности.

Подлинным любимцем и образцом подражания для демократических слоев европейского общества в предреволюционные годы стал остроумный, дерзкий и житейски мудрый цирюльник Фигаро, герой одного из талантливейших идеологов третьего сословия Бомарше. Переводчик «Фигаровой женитьбы» (1787) юный масон А. Ф. Лабзин и ее издатель Н. И. Новиков проявили редкую оперативность, если учесть, что первые публикации этой комедии во Франции и России разделяли лишь три года. Обличая аморализм и нравственную несостоятельность дворянства, драматурги-просветители противопоставляли им высокие добродетели человека из народа. Так зародилась «мещанская» или «слезная» драма, представленная в новиковском репертуаре сочинениями Дидро («Побочный сын» и «Чадолюбивый отец») и Мерсье («Ложный друг», «Женневал, или Французский Барнавельт», «Беглец»), а также трагедией их немецкого единомышленника Г. Э. Лессинга «Эмилия Галотти» (1788) в переводе Н. М. Карамзина.

Тесная дружба и глубокое идейное родство связывали Новикова со многими русскими драматургами конца XVIII в. Московский издатель высоко ценил их первые, пока еще несовершенные и наивные попытки правдиво показать жизнь соотечественников.

Продолжая традиции Сумарокова, драматурги нового поколения гневно выступали против одного из самых отвратительных явлений феодально-чиновничьей России — судейского крючкотворства и взяточничества приказных. На страницах переизданной Новиковым комедии М. И. Веревкина «Так и должно» (1788) и одноактной пьесы О. Чернявского «Купецкая компания» (1780) перед читателями предстал целый паноптикум хапуг, готовых ради своей выгоды на любую подлость. Не лучше чиновников были помещики-самодуры в драме А. Т. Болотова «Несчастные сироты» (1781). Законы жанра требовали от писателей благополучной развязки злоключений их героев. Тогда и появлялись на сцене доброжелательный граф Благонравов с отрядом солдат для укрощения жестокого помещика или бескорыстный жених Доблестин. Гораздо труднее удавалось сохранить правдоподобие драматических ситуаций авторам идиллий из жизни крепостных крестьян: «драмы с голосами» «Розана и Любим» (1781) и «драматической пустельги» «Приказчик» (1781) Н. П. Николаева, комической оперы С. К. Вязмитинова «Новое семейство» (1781) и лучшей из пьес В. А. Левшина «Торжество любви» (1787).

Но не следует слишком строго судить драматургов новиковского круга, не обладавших гражданским мужеством Радищева. Судя по дошедшим до нас читательским откликам, их пьесы о крестьянах, даже самые идиллические и приглаженные, несли в себе серьезный социальный заряд.

Стремление сделать достоянием широких читательских кругов лучшие достижения отечественной словесности побудило Новикова задумать издание полных собраний сочинений русских писателей «одного после другого». Первым среди них было названо имя А. П. Сумарокова, поэта и драматурга, духовно близкого ему своей гражданской непримиримостью, философским складом ума и приверженностью масонским идеям. «Доныне, — писал Новиков в объявлении о подписке на сумароковский десятитомник, — изданы и напечатанные многие его пьесы каждая порознь, от чего происходил великий труд в собирании оных, да и ценами оные, по причине разбивчивости их, так увеличивались, что многие недостаточные любители российской литературы были не в состоянии получать их». Новое издание, за которое назначалась сравнительно невысокая цена, включало в себя как ранее напечатанные сочинения Сумарокова, так и оставшиеся после смерти писателя рукописи. Итогом большой, кропотливой работы Новикова и его сотрудников с сумароковским архивом была публикация трех книг ранее неизвестных читателям притч и двух томов «мелких прозаических» — статей, памфлетов и черновых набросков «русского Расина»[112]Московские ведомости, 1780, № 3, 8 января, с. 22–24.
.

Обстоятельства не позволили Новикову продолжить публикацию литературного наследия первых русских поэтов. Издание трудов Ломоносова взяла на себя Академия наук; Тредиаковский казался ему безнадежно устаревшим. Московский издатель близко знал и высоко ценил многих из молодых питомцев отечественных муз: Г. Р. Державина, Я. Б. Княжнина, М. Н. Муравьева. К сожалению, после вступления Новикова в масонскую ложу и его отъезда в Москву пути былых знакомцев навсегда разошлись. Единственным видным поэтом тех лет, печатавшим в Университетской типографии чуть ли не все свои сочинения, был М. М. Херасков. Именно здесь увидели свет его лучшие нравоучительные оды «Знатная порода», «Богатство» и «Злато», включенные в сборник «Утешение грешных» (1783), классическое произведение масонской литературы — поэма «Владимир Возрожденный» (1785) и, наконец, двухтомное собрание «Эпических творений» (1786).

Раздел поэзии в новиковском книжном репертуаре носил ярко выраженную философскую и религиозную окраску, что определялось как специфическими возможностями этого вида литературы для пропаганды абстрактных идей, так и ориентацией издателя на образованную часть русского общества.

Особое значение придавал Новиков изданию сборников духовных песен немецких поэтов Ангела Силезского («Райские цветы», 1784) и X. Ф. Геллерта (1782), оказавших большое влияние на масонскую ритуальную гимнографию. Эти стихи, полные презрения к мирской суете, роскоши и низменным наслаждениям, страстные призывы их творцов к самопознанию и борьбе с пороками наиболее полно отражали основную суть учения вольных каменщиков. Трудно не согласиться с историком русской литературы XVIII в. Н. К. Пиксановым, считавшим, что «писатели-масоны именно в художественном творчестве бывали свободнее и смелее, чем в теоретических суждениях»[113]Пиксанов Н. К. Масонская литература. — В кн.: История русской литературы. Т. 4. Литература XVIII в. Ч. 2. — М.; Л, 1947, с. 67.
.

Важную роль в популяризации нравоучительно-философской беллетристики сыграли новиковские журналы «Московское ежемесячное издание» (1781), «Вечерняя заря» (1782) и «Покоящийся трудолюбец» (1784). Здесь печатались преимущественно оригинальные и переводные сочинения литературной молодежи, видевшей свою цель в том, чтобы, «приводя себя в совершенство, приносить пользу другим»[114]Покоящийся трудолюбец, 1784, ч. 1, с. II.
. Будущие прозаики и поэты, публицисты и переводчики впервые получили общественную трибуну, позволявшую им с юношеским жаром отстаивать право своих соотечественников на жизнь, достойную человека. Истинный патриот своей страны, непримиримый борец против невежества и фанатизма, скромный и гуманный ревнитель «общего блага» — таким предстает на страницах студенческих журналов 1780-х годов идеальный гражданин новой России, имевший явное сходство с его реальным прототипом — Н. И. Новиковым. «Собрание университетских питомцев, — гласила дарственная надпись М. Антонского, Лабзина и их однокашников на форзаце первой части „Покоящегося трудолюбца“, — в знак признательности, яко почтеннейшему члену и благодетелю своему и яко верному сыну Отечества, которым посвящается книга сия, приносит экземпляр трудов своих его благородию Николаю Ивановичу Новикову»[115]Отдел редких книг Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина, инв. № 20767.
. Трудно усомниться в искренности этих слов.

Патриотический энтузиазм Новикова побудил его предпринять издание нескольких капитальных трудов по истории России. Такие книги, по его мнению, не только расширяли интеллектуальный кругозор читателя, но и воспитывали в нем достойного гражданина, наглядно иллюстрируя абстрактные рассуждения о величии добродетели и пагубности порока.

Большой популярностью в разночинной среде еще с петровских времен пользовались сборники исторических и псевдоисторических анекдотов о замечательных людях прошлого, показавших миру достойные образцы мужества и добродетели. Учитывая читательский спрос на произведения этого жанра, Новиков напечатал в 1788 г. книгу «Разумная беседа, или Собрание важных, острых и замысловатых изречений», героями которой были гордые защитники народной вольности и прав человека.

Образцом просвещенного монарха, «чудом своего столетня», достойным уважения и подражания потомков, Новиков, как и многие его современники, по-праву считал Петра I. «Он был в России первый солдат, первый корабельщик, первый законоподвижник, первый справщик гражданской печати», — восторженно перечислял заслуги перед Отечеством царя-реформатора новиковский журнал «Утренний свет»[116]Утренний свет, 1777, ч. 1, с. 207.
. Не удивительно, что фундаментальные работы о Петре I заняли центральное место среди книг по истории, напечатанных Новиковым. В 1787 г. он издал «Анекдоты о Петре Великом», собранные придворным историографом Екатерины II Я. Я. Штелиным, а через несколько месяцев предпринял публикацию 12-томных «Деяний Петра Великого» (1788–1789), впервые познакомив русских читателей с результатами многолетних трудов ученого-самоучки, курского купца И. И. Голикова.

Петровские реформы, открывшие дорогу интенсивному развитию отечественной промышленности и торговли, немало способствовали возвышению третьего сословия, продвижению по социальной лестнице людей незнатных за их деловые способности и заслуги перед государством.

Идеологи молодой русской буржуазии активно стремились закрепить эти завоевания, теоретически обосновать свое право на руководящую роль в жизни общества. Почетное место на книжных полках читателей-разночинцев заняло «Историческое описание российской коммерции» М. Д. Чулкова, являвшееся как ценным научно-практическим пособием, так и важным политическим документом. «Сия книга, — сообщала о выходе в свет третьего тома „Описания“ газета „Московские ведомости“, — удобна истребить в некоторых ложное и обидное понятие, якобы Россия до времени преобразователя своего, императора Петра Великого, была государство варварское, ибо читатели, любящие свое отечество, с радостью увидят, что еще до нашествия Батыева имела Россия торговлю через Черное море, на Волге, в древнем городе Болгарах, в великой Перми, на Каме, в Чердыне, усмотрят, что еще до начала славного и сильного великого княжения Новгородского упражнялись росияне в коммерции и, следовательно, были в дружелюбном и доверенном общении с иными народами, чего варвары не делают»[117]Московские ведомости, 1786, № 100, 16 декабря, с. 879.
.

Печатая книги Чулкова и его единомышленников, издатель горячо одобрял их стремление побудить соотечественников к активной общественно полезной деятельности. Потомственное дворянство давало, по мнению Новикова, право на привилегии только в том случае, если «благородное» происхождение подкреплялось личными заслугами человека. Жестокий, недальновидный помещик, тунеядец-петиметр и бездумный гуляка позорили славные имена предков, о которых напоминали потомству изданные Новиковым «Родословная книга князей и дворян российских» (1787), работы известного дворянского идеолога М. М. Шербатова «О старинных степенях чинов в России» (1784) и «Краткое историческое повествование о начале родов князей российских» (1785).

Огромным успехом у современников и потомков Новикова пользовалось второе «вновь исправленное, умноженное и в порядок хронологический по возможности приведенное» 12-томное издание «Древней российской вивлиофики» (1788–1791). 168 подписчиков в 42 городах и местечках России пожелали внести задаток за этот сборник, одинаково интересный для ученого-археографа Н. Н. Бантыша-Каменского и писателя-разночинца М. Д. Чулкова, вельможи И. И. Шувалова и епископа нижнегородского Дамаскина, тульского помещика А. Т. Болотова и воронежского купца Я. Я. Елисеева.

Продуманный подбор документальных материалов по истории России, многие из которых публиковались впервые, включение в «Вивлиофику» драматических сочинений Симеона Полоцкого и виршей Феофана Прокоповича, ясно выраженная просветительная и патриотическая позиция издателя принесли новиковскому сборнику заслуженную славу одного из наибблее ярких и значительных явлений русской историографии XVIII в. Характерно, что наряду с документами в последней части «Вивлиофики» была опубликована анонимная статья «Историческое известие об упомянутых старинных чинах в России», автор которой (возможно, сам Новиков) сурово обличал помещичий произвол, варварский обычай продавать крестьян без земли, сдавать их в рекруты, «обременять несоразмерными силам их поборами и налогами».

Вовлечение в сферу капиталистических отношений патриархальной русской провинции, экономическая и культурная консолидация многонационального государства настоятельно требовали внимательного изучения природных ресурсов, исторических традиций и потенциальных возможностей отдельных его областей. Именно этой цели служили изданные Новиковым «топографические описания» Вологды — А. А. Засецкого (1780), Казани — Д. Н. Зиновьева (1788) и Харьковского наместничества И. А. Переверзева (1788), а также «Новый и полный географический словарь Российского государства» в шести томах, составленный молодым преподавателем Московского университета Л. М. Максимовичем (1788–1789).

Большой раздел в новиковском книжном репертуаре составляли научно-популярные труды, посвященные знаменитым западноевропейским путешественникам, открывателям и покорителям новых земель. Переведенные на русский язык М. И. Веревкиным «Всеобщее повествование о путешествиях» (1779–1781) и «История о странствиях вообще» (1782–1783) А. Ф. Прево д’Экзиля, записки первого исследователя реки Миссисипи Ж. Б. Боссю «Новые путешествия в Западную Индию» (1783) и жизнеописание «славного французского морехода» Ж. Кассара (1789) соединяли в себе увлекательность остросюжетного романа с огромной познавательной информацией о малоизвестных русскому читателю странах и народах. Авторы этих книг, воздавая должное отваге и предприимчивости мужественных землепроходцев, отнюдь не идеализировали отношения европейских пришельцев с аборигенами Африки, Азии и Америки. Вслед за Мармонтелем и его не менее известным современником, философом-гуманистом Г. Т. Рейналем, они осуждали алчность и слепой фанатизм колонизаторов, их невежество и жестокость.

Сходные мысли мы встречаем на страницах изданных Новиковым «Приготовлений к истории для детей» А. Л. Шлецера (1788) и снабженной обширным библиографическим аппаратом «Истории о знатнейших европейских государствах» И. Г. Рейхеля (1788). Русская цензура снисходительно смотрела на критику в адрес католицизма и иноземных королей, пока она не затрагивала основополагающих устоев христианской религии и монархической формы правления. Совсем иной прием встретила у официальных кругов России книга французского священника-вольнодумца К. Ф. Милло «Древняя и новая история» (1785), переведенная на русский язык учеником Новикова М. И. Багрянским и напечатанная иждивением Типографической компании. Просматривая по приказу Екатерины II новиковские издания, архиепископ Платон отнес это сочинение к числу наиболее вредных, так как нашел в нем «выражения для истинной религии оскорбительные и соблазнительные».

Как просветители, так и масоны уделяли особое внимание изучению разных форм государственного устройства, стремясь выработать собственную политическую программу. Характерно, что все они единодушно приняли теорию о договорном происхождении государства. В 1782 г. Новиков переиздал большим тиражом русский перевод «Рассуждения о начале и основании неравенства между людьми» Ж.-Ж. Руссо и горячо рекомендовал эту книгу своим соотечественникам, отмечая «убедительность и тонкость доводов… славного писателя и проницательнейшего философа»[118]Московские ведомости, 1782, № 57, 16 июня, с. 455.
. Неукоснительное соблюдение «естественных» законов, стоящих на страже разумной вольности, было, по мнению единомышленников Руссо, лучшей гарантией народного благосостояния. Любая попытка насильственно отменить или исказить эти законы неизбежно вела общество к анархии либо отдавала его во власть жестоким тиранам.

В «Истории о правлении древних республик» Ф. А. Тюрпена (1788), трактате И. С. Рижского «Политическое состояние Древнего Рима» (1787), книге А. де Гевары «Золотые часы государей» (1781–1782) русские вольнодумцы находили подтверждение справедливости руссоистских идей. Древний Восток и Античная Греция, республиканский Рим и подчинившая себе десятки народов Римская империя наглядно продемонстрировали потомкам преимущества и недостатки чуть ли не всех известных им политических систем: от ничем не замаскированной тирании до уравнительного «социализма» восставших рабов. Просветители и масоны по самой своей природе тяготели к «золотой» середине. Их идеалом была просвещенная монархия либо республика, возглавляемая мудрыми законодателями.

Сразу после переезда в Москву Новиков напечатал три фундаментальные работы итальянского, английского и русского юристов, аргументированно, с привлечением большого исторического материала доказывавших необходимость перехода всех стран к умеренным, конституционным формам правления. Судя по дошедшим до нас сведениям, новиковские книги быстро нашли своих адресатов. «Славным» политическим писателем называл Л. А. Муратори, автора «Рассуждения о благоденствии общенародном» (1780), рецензент его книги Г. Л. Брайко[119]Санктпетербургский вестник, 1780, май, с. 388.
. Не меньшей популярностью в разночинной среде и у фрондирующего дворянства пользовался трактат У. Блэкстона «Истолкование английских законов» в переводе С. Е. Десницкого и А. М. Брянцева (1780–1782). Подчеркнуто академический тон этого сочинения не скрыл от читателей активной неприязни ученого-юриста к абсолютизму. Издавая книгу Блэкстона собственным иждивением, Екатерина II не ожидала, что она станет опасным оружием в руках ее самых непримиримых идейных противников — А. Н. Радищева и Ф. В. Кречетов а[120]Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. — М.; Л., 1938, т. 1, с. 259; Кулакова Л. Н., Западов В. А. А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву: Комментарий. — Л., 1974, с. 90–91.
.

Либеральный камуфляж первых лет екатерининского царствования позволил Новикову беспрепятственно выпустить в свет курс лекций профессора-масона Я. И. Шнейдера «Рассуждения на Монтескиеву книгу „О разуме законов“» (1782), а шесть лет спустя — острый политический памфлет давнего корреспондента русской императрицы И. Г. Циммермана «Народная гордость». Яркое выступление немецкого просветителя против национальной ограниченности и шовинизма несомненно встретило сочувственный отклик у русских читателей. Не мнимое благородство происхождения, не торжество грубой силы, а только успехи наук и искусств, гуманное и справедливое правление могли служить, по их мнению, законным основанием для патриотического чувства. «Я почитаю за республиканца, — писал Циммерман, — такого человека, который всему предпочитает любовь к своему Отечеству, законам и безмерную имеет ненависть к деспотизму»[121]Циммерман И. Г. Народная гордость. — М. 1788, с. 111.
. Эта формулировка гражданских добродетелей была настолько емкой и привлекательной для каждого просвещенного человека, что сама Екатерина II в письме Циммерману от 29 января 1789 г. поспешила объявить себя «республиканкой»[122]Переписка императрицы Екатерины II с разными особами. — Спб., 1807, с. 124–127.
. Прошли четыре года, и Новикову пришлось открещиваться перед грозным Шешковским от этой «мерзкой книги» и делать вид, будто бы он никогда не имел о ней никакого представления. Трудно поверить его словам, вспомнив сколь горячо рекомендовались на страницах «Московских ведомостей» философские рассуждения Циммермана[123]Московские ведомости, 1788, № 63, 5 августа, с. 578.
. Французская революция внесла серьезные коррективы в политику русского правительства.

Судя по характеру вопросов Шешковского, издание книги Циммермана, напечатанной без указания фамилии автора, притом в переводе с французского языка, первоначально инкриминировалось Новикову как одно из тягчайших преступлений. Дальнейшее следствие показало полную несостоятельность попыток обвинить издателя в сочувствии якобинцам, и Екатерина, как не раз уже бывало, постаралась забыть этот досадный для нее эпизод.

Поиски позитивной политической программы не ограничились у Новикова изданием сочинений историков и юристов. Воздавая должное мудрым законодателям прошлого, он понимал, как далеки были от идеала рабовладельческие республики и могущественные империи, где по прихоти судьбы на смену просвещенному монарху приходил жестокий деспот. Царство разума и добра казалось недостижимым в реальной действительности, и все-таки воображение мыслителей упорно искало пути к раскрепощению духовных и производительных сил общества. За четверть века своей издательской деятельности Новиков напечатал полтора десятка социально-философских утопий. Самыми интересными среди них по праву следует признать аллегорическую повесть немецкого писателя-масона Г. В. Бериша «Путешествие добродетели» (1782) и вымышленное жизнеописание афинского сенатора «Аристид, или Истинный патриот» (1785). Политические идеалы авторов этих книг на первый взгляд не отличались особой оригинальностью. Страстные филиппики против деспотизма, хвалы просвещенной монархии и «святой вольности» давно уже стали привычными русским читателям. Своеобразие общественной позиции Бериша и его анонимного единомышленника проявилось прежде всего в их отношении к официальной религии. Как истинные масоны, они гневно ополчились против двух самых страшных врагов человечества — атеизма и суеверия. Проповедь «внутренней» церкви и единобожия, нападки на алчных и невежественных «жрецов» явно пришлись не по нраву духовным цензорам. Екатерина не запретила «Аристида», как предлагал архиепископ Платон, однако стремление неизвестного автора противопоставить тружеников-крестьян тунеядцам в коронах и рясах едва ли осталось незамеченным властями и читателями[124]Прочитав «Аристида» в 1798 г., читатель-масон Петр Сафронов записал на последней странице книги: «Мысли прекрасны, перевод плох» (ГПБ, шифр: 18.261.644).
. «Человек, полезнейший в государстве, — писал философ-масон, — есть тот, который вместо одного произведет два колоса… Ты не сыщешь в целом свете единого земледельца, который бы когда-нибудь вредил своему Отечеству своими трудами, а тысячи государей, полководцев и жертвоприносителей обагрили мир своим примером и обременили своими действиями»[125]Аристид, или Истинный патриот. — М., 1785, с. 72, 73–74.
. Не удивительно, что человек столь радикальных взглядов в принципе признавал за народом право изгонять дурных царей.

Положение крестьянства и «умеренность» правления были основными критериями при оценке благосостояния той или иной страны в изданной Новиковым книге Л. А. Караччоли «Путешествие Разума в европейские области» (1783). «Порабощение (т. е. крепостное право — И. М.), — писал итальянский философ, — бывает источник скудности. Истребляя ревнование, оно истребляет земледелие и торговлю»[126]Караччоли Л. А. Путешествие Разума в европейские области. Ч. 1, — М., 1783, с. 11.
. Крепостническая Польша и нищая Испания, где еще не угасли костры инквизиции, кровожадные турецкие янычары и легкомысленный Людвиг XVI произвели на путешественника Люцидора удручающее впечатление. Только на севере Европы и среди Альпийских гор сохранились еще «оазисы» вольности: Швеция и Швейцария, населенные свободными от крепостной зависимости, богатыми и трудолюбивыми крестьянами. Отправляясь в Петербург, герой мечтал о встрече с просвещенной императрицей, даровавшей своему народу мудрые законы. Путешествие по России заставило его умерить первоначальные восторги. Русский перевод беседы Люцидора с екатерининскими министрами изобиловал странными многоточиями, которые заменили по цензурным соображениям резкие высказывания итальянского гостя против крепостничества и фаворитизма[127]Там же, с. 16. См.: Дмитриев В. «Чтоб… чтоб… чтоб…». — В мире книг, 1976, № 7, с. 84.
.

Негативная критика отдельных пороков русской государственной системы давно уже стала для Новикова пройденным этапом. Утратив надежду на благотворные реформы «свыше», он обратился к самостоятельным поискам панацеи, которая могла бы исцелить социальные язвы его Отечества. В 1783 г. Новиков напечатал книгу немецкого ученого-экономиста Ф. В. Таубе «История о аглинской торговле, манифактурах, селениях и мореплавании». Последняя глава этого серьезного, хорошо документированного исследования была посвящена анализу причин, побудивших северо-американские колонии к войне за независимость. Все собранные педантичным ученым факты явно свидетельствовали в пользу повстанцев, однако он не мог и не хотел признать за ними права на бунт против законной власти. Насильственные методы борьбы с социальным злом в корне противоречили идеологии умеренных просветителей, а тем более учению масонов. Жестокие преследования властями деспотического государства инакомыслящих открывали перед жертвами произвола иной, менее радикальный путь к спасению. Именно его и избрал герой повести Ж. П. Рабо Сент-Этьена «Торжество немилосердия» (1782), несчастный гугенот, бежавший из своего Отечества. Для гуманиста и патриота Новикова и «бунт» и эмиграция были принципиально неприемлемы. Оставалось только мечтать о мирном преобразовании русского общества путем нравственного перевоспитания каждого из его сограждан.

Большая часть философской литературы, изданной Новиковым, была посвящена этическим проблемам, вопросам личной и общественной нравственности. Выросшему в патриархальной семье убежденному масону атеизм представлялся несовместимым с высокими моральными принципами. Стремление обратить на истинный путь «заблудшие души» побудило Новикова издать «Рассуждение против атеистов и неутралистов» Г. Греция (1781) и апологию христианству Эразма Роттердамского «Христианин воин Христов и победоносное его оружие» (1783). Ополчаясь против безбожия, философы-гуманисты апеллировали не только к чувству, но и к разуму человека.

Категорически не преемля атеизм, Новиков сохранял независимость суждений, широту взглядов, уважение к мнению инакомыслящих. Идеологическая неоднородность русского масонства XVIII в. оставляла определенный простор для философской и политической полемики. Столкновения мистиков и деистов, консерваторов и фрондеров нашли отражение в новиковском книжном репертуаре. Признавая за каждым человеком право печатать книги по собственному выбору, Новиков явно предпочитал умеренность и терпимость слепому фанатизму «пустосвятов». Эту позицию просвещенных идеалистов четко сформулировал герой нравоучительной повести Вольтера «Энни, или Мудрец и Атеист». «Безбожие и суеверие, — утверждал он, — суть два полюса земли, исполненные смятения и ужаса; малейшая область добродетели лежит между сими полюсами»[128]Городская и деревенская библиотека, 1786, ч. 12, с. 164.
.

Ярким примером просветительных тенденций, существовавших в среде русского масонства, может служить напечатанная Типографической компанией книга И. Я. Бруккера «Сокращенная история философии от начала мира до нынешних времен» (1785). Горячий сторонник рационалистического учения Вольфа, Брукнер осуждал фанатизм и суеверие, под какой бы личиной они ни скрывались. Лжеучитель халдеев Зороастр и философ-мистик Пифагор, древние египетские жрецы и современные розенкрейцеры не внушали ему никакого доверия. Еще более резко немецкий ученый выступал против «тайных» наук, кабаллистики, магии и алхимии, видя в них лишь «бестолковые аллегории» или грубый обман. Высокую оценку получили в этой книге труды философов-материалистов Демокрита и Эпикура, Бэкона и Бруно, Гоббса и Лейбница. Заметим, что именно здесь русский читатель впервые познакомился с биографией Т. Кампанеллы, автора утопического трактата о о Городе Солнца.

«Сокращенная история философии» не была случайным явлением в новиковском репертуаре, о чем свидетельствуют многочисленные статьи, публиковавшиеся на страницах «Московского ежемесячного издания» (1781) и журнала «Покоящийся трудолюбец» (1784). «Причина всех заблуждений есть невежество», — провозглашали юные питомцы Новикова[129]Московское ежемесячное издание, 1781, ч. 1, с. X.
и развивали эту мысль, наглядно показывая читателям истинное лицо ханжества и фанатизма. Искренняя приверженность религии не являлась для них оправданием злобной нетерпимости к любым проявлениям научного вольномыслия. Резкие выпады против безбожников-«натуралистов» не помешали Новикову напечатать панегирическое сочинение Ж. Ферри де Сен-Констана «Дух Бюффона» (1783), посвященное великому естествоиспытателю XVIII в., переиздать «Философское рассуждение о перерождении животных» первого русского эволюциониста А. А. Каверзнева (1781), выпускать в качестве платного приложения к «Московским ведомостям» естественнонаучный журнал «Магазин натуральной истории, физики и химии» (1788–1790).

Отстаивая философскую терпимость, московский издатель активно пропагандировал собственные убеждения, весьма далекие от рационализма Брукнера. Взгляды и вкусы Новикова нашли отражение в напечатанном его иждивением «Кратком описании жизней древних философов» Ф. Фенелона (1788). Известный французский моралист сознательно отобрал в учении Фалеса, Сократа и Эпикура именно те идеи, которые отвечали запросам просвещенных идеалистов, и постарался затушевать стихийный материализм античной философии. Наука познания самого себя, культ добродетели и житейский стоицизм, завещанные потомкам великими мужами Древней Греции и Рима, оказали огромное влияние на формирование масонской идеологии.

Поиски учителей и предтеч масонства побудили сотрудников Новикова критически проработать и сделать достоянием своих соотечественников ценнейшие памятники человеческой мысли всех времен и народов. Издавая «Описание жизни Конфуция, китайских философов начальника» (1780), моральный кодекс Манчжурского государства «Джунгин» (1788) и отрывок из священной книги индусов «Махабхарата» («Багуат-Гета», 1788), они не только выполняли идеологическое задание «ордена», но и решали проблемы большого общекультурного значения.

Интеллектуальный диапазон масонских теоретиков был необычайно широк, однако при отборе книг для перевода они отдавали явное предпочтение трудам неортодоксальных христианских моралистов. «Книга премудрости и добродетели» английского педагога Р. Додели (1786) и «Естественное богословие» его соотечественника У. Дерема (1784)[130]Судя по спискам подписчиков (131 подписчик в Москве, Новгороде, Угличе и других городах), книга Дерема вызвала интерес не только у духовенства, но и в разночинной среде.
, нравоучительное рассуждение ученика Паскаля П. Ж. Брийона (1784) и трактат знаменитого протестантского проповедника И. И. Шпальдинга «Предопределение человека» (1779) имели большой успех у просвещенных читателей. Даже в этих абстрактно-моралистических сочинениях нередко встречались острые политические выпады против феодальных институтов и религиозной нетерпимости.

Масонская критика вольномыслия Руссо и его единомышленников носила скорее декларативный, чем принципиальный характер. Многое роднило женевского гражданина с вольными каменщиками, и не случайно из их рядов вышли самые активные и убежденные пропагандисты руссоизма. В 1781 г. Новиков напечатал морально-философский трактат Руссо «О блаженстве» в переводе одного из самых непримиримых обличителей атеизма И. В. Лопухина, затем, спустя несколько лет, переиздал «Рассуждение… на вопрос, способствовало ли ко исправлению нравов восстановление наук и художеств» (1787) и, наконец, почти накануне ареста, выпустил первый том «Сочинений» Ж. Л. Д’Аламбера (1790).

Русская читающая публика с одобрением встречала каждый новый труд философов-моралистов, однако самый большой и заслуженный успех выпал на долю «Плодов уединения» У. Пенна (1790) — Основатель английской колонии Пенсильвания в Северной Америке и один из руководителей религиозной секты квакеров, Пенн остался в памяти потомков как тонкий знаток человеческих душ, мудрый и гуманный политик, поборник демократии и веротерпимости. Все эти свойства незаурядной личности американского государственного деятеля ярко проявились в его книге, где моральные наставления соседствовали с Филиппинами против невежества, рассуждениями о внесословном братстве людей и уроками царям. «Ежели народ очень ограничить, — предостерегал Пенн, — то нравы оного испортятся, торговля разрушится или, по крайней мере, придет в слабость, и небо готово будет излить тягость своего гнева»[131]Пенн У. Плоды уединения, основанные на рассуждениях и правилах о перемене человеческой жизни, — М., 1790, с. 81.
.

Наряду с сочинениями зарубежных философов Новиков, напечатал оригинальное «Рассуждение о истинном человеческом благе» русского руссоиста, студента Московского университета и активного сотрудника масонских журналов Л. Я. Давыдовского (1782). В том же году Дружеское ученое общество переиздало моральные наставления для юношества петербургского масона А. А. Артемьева «Душа добродетели», пользовавшиеся большой популярностью у читателей-разночинцев. Слабость и подражательность этих первых попыток решения моральных проблем вне ортодоксальной православной догматики искупались горячим стремлением авторов послужить своим пером делу просвещения соотечественников.

Собственно богословская литература была представлена в новиковском репертуаре многочисленными сочинениями «отцов церкви». Первое время духовные власти Москвы не только не препятствовали, но даже помогали масонам готовить к печати основополагающие труды духовных наставников раннего христианства. «Касательно… переводов отеческих, изданных Новиковым, — вспоминал один из его единомышленников, орловский вице-губернатор П. И. Протасов, — это делалось в угоду митрополиту Платону с тою целью, чтобы жить в ладу с духовным начальством… Он сам с удовольствием назначал Новикову для переводов те или иные из отеческих сочинений»[132]Русский архив, 1897, № 9, с. 117.
. Публикация догматической литературы, а также нравоучительных проповедей современных столпов православия Антония (А. Г. Забелина), Аполлоса (А. Д. Байбакова) и Арсения (В. И. Верещагина) несомненно укрепляла союз официальной церкви и масонства, выявляя те общие идейные позиции, с которых они могли совместно выступать против атеистического вольномыслия.

Мировоззрение русских масонов при всей его эклектичности носило явно православную окраску. «Мудрый в молитвах, воссылаемых им к богу, — поучал читателей автор „Похвалы Сократу“, — должен согласоваться с обрядами той земли, в которой он жизнь провожает»[133]Похвала Сократу… — М., 1783, с. 29–30.
. Именно этого принципа придерживался Новиков не только из тактических соображений, но и по внутреннему убеждению. Церковная идеология первых веков христианства, проникнутая духом внесословного братства людей, привлекала русского просветителя так же, как и некоторых его единомышленников в монашеских рясах.

Совместные издательские предприятия с высшим православным духовенством некоторое время позволяли Дружескому ученому обществу почти беспрепятственно пропагандировать масонские идеи. Зимой 1784 г. Новиков напечатал составленный Аполлосом «Христианский календарь», намереваясь в дальнейшем выпускать его регулярно. Помимо традиционных святцев читатели нашли здесь немало интересных сведений о прошлом и настоящем греко-российской церкви, духовные стихи, а главное, рекомендательный список 60 назидательных книг, распространявшихся Новиковым по всей стране с помощью местных архиереев. Как видно из этого списка, вниманию покупателей предлагались не только труды ортодоксальных христианских писателей, но и чисто мистические сочинения, вроде трактата Д. Мейсона «Познание самого себя» (1783) или «Карманной книжки для вольных каменщиков» (1783). Первое время духовные власти снисходительно прощали масонам подобные вольности, однако с годами направление духовных исканий русских мистиков начало внушать православной церкви серьезную тревогу.

Широкая программа издания «душеполезных» книг была для руководителей вольных каменщиков всего лишь одним не самым важным этапом в их борьбе за умы и сердца соотечественников. Публикуя «Новую Киропедию» Э. М. Рамзая (1785) и другие труды по истории древних религий, они настойчиво напоминали читателям о том, что ключи от «храма Премудрости» всегда принадлежали узкому кругу посвященных. В системе взаимно сменявших друг друга тайных союзов — хранителей высшей истины — христианству отводилась почетная, но отнюдь не главная роль. Попытка московских масонов присвоить себе прерогативы духовенства встретила решительный отпор со стороны их покровителя архиепископа Платона. Прочитав книгу немецкого теософа И. А. Штарка «О древних мистериях и таинствах», переведенную учеником Новикова А. А. Петровым (1785), духовный цензор признал ее крайне «сумнительной», так как она «выхваляла языческие тайны, кои столько церквью найдены порочными, да еще при том утверждала, что аки бы христианство не только свои обряды, но и таинства оттуда заимствовало»[134]Лонгинов М. Н. Указ, соч., с. 0158.
.

С острой критикой масонского мистицизма выступили не только члены Синода, но и петербургские просветители. Сообщая о выходе в свет книги К. Ф. Кеппена «Крата Репоа, или Посвящение в древнее тайное общество египетских жрецов» (1779), журналист Г. Л. Брайко остроумно высмеял нелепое пристрастие вольных каменщиков к таинственным ритуалам, их увлечение заумной символикой и бессмысленными кабаллистическими «бреднями».

Судя по воспоминаниям П. И. Протасова, Новиков не имел решающего голоса при выборе мистических книг для перевода и публикации. Эту обязанность взяли на себя Шварц и Лопухин. Думается, что слова орловского масона заслуживают полного доверия, хотя и не без некоторых оговорок. Трудно, а, может быть, теперь уже и невозможно проследить год за годом эволюцию религиозных, философских и политических взглядов Новикова. В распоряжении исследователей имеются только письма одинокого, больного старика, впавшего на склоне дней в состояние мистической экзальтации. Энергичный 40-летний мужчина, один из наиболее деятельных и популярных участников Дружеского ученого общества, мало чем напоминал будущего авдотьинского отшельника. Загруженному до предела работой, издателю некогда было, подобно его друзьям из богатых семей, предаваться мистическим грезам. Естественно, что в этих условиях Новикову приходилось целиком полагаться на авторитет более образованных и не столь обремененных заботой о куске хлеба братьев по ордену.

Мистическая литература XVIII в., включавшая назидательные сочинения ученых-теософов, религиозные утопии и алхимические трактаты, была очень сложным и противоречивым явлением, при оценке которого следует прежде всего избегать поспешных выводов. Огромную роль в формировании масонской идеологии сыграли пятитомный труд немецкого моралиста И. Арндта «О истинном христианстве» (1784), рассуждение его французского последователя Л. К. де Сен-Мартена «О заблуждениях и истине» (1785) и «Апология, или Защищение ордена вольных каменщиков» И. А. Штарка (1784). Эти книги далеко не являлись образцами политического свободомыслия и философской терпимости, однако именно они утвердили в сознании русских идеалистов идею внесословного равенства людей.

Если отбросить хитроумные аллегории, сущность масонского учения сводилась к двум основным идеям: деизму в философском плане и разработке проектов всемирной теократической республики. Мысль о моральной революции как единственном средстве для устранения социального зла лежала в основе анонимного трактата «Новое начертание истинной теологии», переведенного на русский язык Н. Н. Трубецким (1784). Крамольный смысл этой книги легко разглядел даже недалекий екатерининский чиновник А. А. Прозоровский. «В первом томе мистика, но противная проповедыванию церкви нашей, — доносил он императрице, — во втором касается уже до гражданского правительства, чтобы по заведении новой церкви подчинить оной и все государственное правительство и соединить все народы и законы вообще, а наконец, стараться завести республику»[136]Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века: 1725–1800. Т. 1, — М. 1962, с. 313.
.

Стремление к мирному преобразованию общества на основах разума и справедливости было присуще в той или иной степени почти всем русским масонам, однако пути, ведущие к этой цели, каждый из них представлял по-своему. Будущая идеальная республика (скорее «царство божие» на земле, чем реальное государство) казалась им далекой, несбыточной мечтой, а потому все надежды возлагались на мудрого, просвещенного монарха, способного при поддержке вольных каменщиков осчастливить всех своих подданных. Важное место в этих преобразованиях отводилось философскому камню — волшебной субстанции, с помощью которой могли быть исцелены любые моральные и социальные недуги. Сложная масонская символика позволяла видеть в «камне мудрых» одним — христианское учение, очищенное от всех инородных наслоений, другим — высшую ступень самоусовершенствования, третьим — магическое средство, превращающее свинец в золото, а порочных людей в невинных праведников. Трезвый и практичный Новиков едва ли принадлежал к числу наивных искателей философского камня, однако напечатанные им с благословения орденского начальства «Божественная и истинная метафизика» Д. Пордеджа (1787) и «Химическая псалтырь» Б. Ж. Пено (1784) приобрели огромную популярность среди русских масонов[137]Большая часть тиража этих книг раздавалась бесплатно членам масонских лож, однако спрос на них был так велик, что, по словам П. И. Протасова, книга Пордеджа шла в то время «рублей по пятисот» (Русский архив, 1897, № 9, с. 114).
.

Неудовлетворенность сегодняшним днем искренне любимого им отечества побуждала Новикова уделять особое внимание его будущему — детям. Невежество, по мнению просветителя, было «гнуснейшим пороком, делающим человека скотом»; однако никакое, самое блестящее образование не могло заменить ребенку нравственного воспитания. Стремясь познакомить своих сограждан с лучшими достижениями европейской педагогики, Новиков издал один за другим трактаты X. В. Геллерта «О нравственном воспитании детей» (1787), Д. Локка «О воспитании детей» (1788) и Р. Додели «Учитель, или Всеобщая система воспитания» (1789). Наставники юношества находили немало полезного для себя и на страницах философских книг, напечатанных Дружеским ученым обществом, и в новиковских журналах «Вечерняя заря», «Покоящийся трудолюбец» и «Прибавления к Московским ведомостям». Воспитание детей следует начинать с самоусовершенствования, — учил Новиков, предлагая вниманию наставников юношества целую серию практических руководств по педагогике: «Наставление отцам и матерям о телесном и нравственном воспитании детей» (1782), «Путеводитель юношества» (1786), «Юношеское училище» (1788). Абстрактные рассуждения о том, что «родители должны быть детям своим зерцалом честности», сопровождались разумными гигиеническими советами, хорошо продуманными программами нравственной, общеобразовательной и физической подготовки юношей и девушек к их жизни в обществе.

Талантливый педагог, Новиков глубоко понимал, насколько серьезна воспитательная и образовательная роль детского чтения и как пагубно почти полное его отсутствие. Эта тема неоднократно возникала на страницах сатирических журналов 1760-х гг., горячо обсуждалась в полемических статьях «Московского ежемесячного издания» и «Покоящегося трудолюбца». «Благоразумные родители, — писал Новиков осенью 1784 г., — и все старающиеся о воспитании детей признаются, что между некоторыми неудобствами в воспитании одно из главнейших в нашем отечестве есть то, что детям читать нечего. Они должны бывают такие читать книги, которые либо совсем для них непонятны, либо доставляют им такие сведения, которые им иметь рано»[138]Московские ведомости, 1784, № 92, 16 ноября, с. 822.
.

Стремясь восполнить этот пробел, московский просветитель приступил к изданию первого в России журнала для юношества. Редакторы «Детского чтения» (1785-=-1789) Н. М. Карамзин и А. А. Петров вели упорную борьбу с вредным влиянием на молодежь низкопробной литературы, рекомендовали лучшие книги классических и современных писателей, учили юных читателей сознательно относиться к прочитанному.

За 13 лет издательской деятельности в Москве Новиков напечатал около 40 книг для юношества. Основное место среди них занимала назидательная и нравоучительно-дидактическая литература, представленная «Детской философией» А. Т. Болотова (1779), двумя анонимными брошюрками «Детская логика» (1787) и «Детская риторика» (1787), сборником «душеполезных» пьес французской писательницы-моралистки С. Ф. Жанлис (1779–1780). Страстная вера в силу разума и доброго примера соединялась у авторов этих книг с неплохим знанием детской психологии, мастерством популяризаторов и талантом рассказчиков. «Предлагаемый нами почтенной российской публике „Детский магазин“ (1788), — справедливо писал его рецензент, — есть одно из таковых творений, доставляющих детскому возрасту вкусное и полезное чтение, а притом и расположенное таким привлекательным и заманчивым образом, что младой читатель не токмо не почувствует ни малой при упражнении своем в чтении оного скуки, но еще больше возбуждаем будет к продолжению сего своего времяпрепровождения» [139]Там же, 1788, № 64, 9 августа, с. 585–586.
.

Все эти книги почти на столетие вошли в золотой фонд детской литературы.

Новиков широко издавал для юношества также научно-популярные очерки по самой разнообразной тематике: сборник занимательных рассказов о климате, геологическом строении и биосфере Земли «Достопамятности натуры» (1779), «Краткое описание образа жизни, нравов и обрядов в разных народах» (1782), «Открытие Америки» И. Г. Кампе (1787–1788) и «Детская книга, или Общие мнения и изъяснения вещей, коим детей обучать должно» (1780).

В период расцвета новиковских предприятий практически каждый третий русский школьник и студент занимались по учебникам, напечатанным арендатором Университетской типографии. Репертуар учебной литературы пополнился за эти годы несколькими десятками букварей и грамматик русского, латинского, греческого, французского и немецкого языков, пособиями по истории (И. М. Шрёкка), географии (Л. А. Баумана), математике (Д. С. Аничкова), пиитике (Аполлоса) и юриспруденции (Ф. Г. Дильтея). Доступность изложения, массовость и дешевизна этих учебников позволяли им успешно конкурировать с изданиями Академии наук и кадетских корпусов.

Русское общество высоко оценило вклад Новикова в дело просвещения юных сограждан, однако правительство не могло простить московскому издателю острых выпадов против абсолютизма и сословных предрассудков на страницах «Детского чтения», почти не замаскированной пропаганды масонских идей в книге Я. Ф. Феддерсена «Примеры мудрости и добродетели» (1787), антиклерикальной публицистики И. Г. Кампе. Стремясь оградить молодежь от «зловредного» влияния масонов, Екатерина II поставила издание книг для детского чтения под неусыпный надзор Комиссии об учреждении народных училищ, укомплектованной абсолютно благонадежными, слепо преданными престолу чиновниками.

С каждым годом духовная и светская цензура все теснее сжимала кольцо вокруг новиковского издательства, изымая из его репертуара один за другим разделы религии, педагогики, политической экономии. Настало время, когда вне подозрений остались только практические наставления по домоводству, лечебники и письмовники.

Повышенный интерес к духовной сфере человеческой жизни не мешал Новикову быть трезвым реалистом, проявляющим постоянную заботу о здоровье и материальном благополучии своих соотечественников. Показательно, что новиковские издания естественнонаучной тематики: «Ботанический подробный словарь» А. К. Майера (1781–1783), «Словарь ручной натуральной истории» Ш. А. Ж. Леклерка де Монлино в переводе В. А. Левшина (1788) и студенческий журнал «Магазин натуральной истории, физики и химии» (1788–1790) использовались читателями в чисто утилитарных целях, например при сборе лекарственных растений. Настольными пособиями русских разночинцев и провинциального дворянства стали популярные «лечебники» Д. С. Самойловича («Нынешний способ лечения… от угрызения бешеной собаки и от уязвления змеи», 1780) и А. фон Шрёкка (1789), наставление по акушерству Ж. Л. Бодлока «Городская и деревенская повивальная бабка» (1780) и брошюра французского педиатра Н. И. Нера «Исследование причин, от которых большая часть детей умирает» (1790).

Поиски средств, способных увеличить доходы помещиков и одновременно поднять жизненный уровень всех податных сословий, нашли отражение в новиковском книжном репертуаре, где, наряду с трудами ученых-агрономов Т. Боудена и А. С. Самборского, были представлены многочисленные наставления С. В. Друковцова по отдельным отраслям домоводства: «Городской и деревенский садовник» (1779), «Экономический календарь» (1780), «Городской и деревенский коновал» (1783). Наглядным свидетельством популярности этих книг может служить список 388 подписчиков на издававшийся Новиковым болотовский «Экономический магазин» (1780–1789).

Издавая наставления по сельскому хозяйству, многотомную энциклопедию домоводства X. Ф. Гермерсгаузена «Хозяин и хозяйка» (1789) и поваренные книги, Новиков ориентировался на все категории русских читателей. Особое место среди справочных пособий занимали «Начертание полной купеческой системы» К. Г. Людовица (1789) и семитомный коммерческий «Словарь», скомпилированный В. А. Левшиным на базе французских и немецких первоисточников (1787–1792). Развитие капиталистических отношений в России, культурный рост купечества и мещанства порождали спрос на подобного рода литературу.

Купцам адресовалось «Наставление, как сочинять и писать всякие письма к разным особам, с приобщением примеров из разных авторов» (1783).

В отличие от большинства современных русских издателей, Новиков принципиально отказывался печатать сонники, считая их не просто бесполезными, но и глубоко вредными рассадниками суеверий. Только тяжелые материальные обстоятельства вынудили его однажды нарушить этот принцип. Представляя вниманию читателей «Истолкование снов по астрономии» (1788), он настойчиво призывал их «употреблять» эту книжку лишь «для забавы» и не верить пустым предсказаниям новоявленных оракулов.

Сложный по своему составу новиковский книжный репертуар явно выделялся на фоне продукции других русских типографий конца XVIII в. подчеркнуто просветительной гуманистической направленностью. Ориентация на демократические круги читателей обеспечила изданиям Новикова определенный коммерческий успех, однако это никогда не было его основной, а тем более единственной задачей.

Филантропический, миссионерский характер деятельности русского просветителя ярко проявился в многообразии внекоммерческих форм распространения изданных им книг. Характерно, что на допросах после ареста он неоднократно подчеркивал малотиражность и бесплатность масонских сочинений, отпечатанных в тайной типографии. По его словам, ни одно из них, кроме «Магазина свободно-каменщического» (1784), «за деньги не было отдаваемо» и в продажу не поступало[140]Новиков Н. И. Избр. соч., с. 597, 598, 633.
. Читатель может законно усомниться в искренности этих признаний узника Шлиссельбургской крепости, однако письма друга и единомышленника Новикова С. И. Гамалеи к казанским и сибирским масонам, написанные в пору успехов Типографической компании, подтверждают их правдивость[141]БАН ОРРК, 1.4.44, л. 6, 7 об.; ИРЛИ РО, PII, оп. 1, № 62, л. 95.
.

Бесплатно распространялись не только труды вольных каменщиков. По свидетельству современников Новиков ежегодно посылал духовным училищам, московским и губернским, в Университет и Академию в подарок из своей типографии книги самой разнообразной тематики. Бесплатная рассылка книг провинциальным семинариям стала одной из важнейших филантропических кампаний, проводимых Дружеским ученым обществом. К ноябрю 1782 г. будущие духовные пастыри и учителя получили в дар от московских масонов сотни учебных пособий и назидательных сочинений на сумму 3000 руб. [142]Русский архив, 1863, изд. 2-е, стб. 616–617.

Естественно, что новиковские типографии не могли выпускать книги исключительно на филантропических началах. Рентабельность всякой типографии достигается в первую очередь за счет успешной реализации ее продукции. Поэтому от Новикова — крупнейшего русского типографа-издателя второй половины XVIII в. — потребовались поистине титанические усилия для создания в стране книжного рынка, способного поглотить год от года возраставшие тиражи книг с новиковской маркой. Начинать приходилось почти с нуля. «За двадцать лет пред сим, — писал в 1802 г. Н. М. Карамзин, — были в Москве две книжные лавки, которые не продавали в год (книг) ни на десять тысяч рублей» [143]Н. И. Новиков и его современники, с. 415.
. Средняя стоимость однотомного издания без переплета по ценам того времени составляла около 70 коп. Следовательно, к моменту переезда Новикова в Москву здесь ежедневно продавалось не более 40–50 книг. Цифра весьма незначительная для города с многотысячным населением!

Трудная судьба выпала на долю пионеров книжной торговли в Москве. Первые успехи старого новиковского знакомца X. Л. Вевера обернулись для него в конце концов полным финансовым крахом. Все его книги пошли с торгов, и он до самой смерти в феврале 1781 г. так и не смог оправиться от этого удара. Преемник Вевера — переплетчик X. Ридигер — за пять лет заведования Университетской книжной лавкой приобрел у покупателей репутацию дельного и предприимчивого человека. Немалые доходы от занятий основной профессией позволяли ему успешно выходить из финансовых затруднений, однако продажа книг доставляла Ридигеру одни лишь хлопоты. Не удивительно, что согласие Новикова взять на себя торговлю университетскими изданиями встретило с его стороны самую активную поддержку. Вместе с лавкой и двумя торговыми палатками у Воскресенских ворот Ридигер передал Новикову в октябре 1779 г. 210 названий казенных книг на огромную сумму 48585 р. 86 к.[144]Отдел письменных источников Государственного исторического музея СССР, ф. 1, оп. 1, д. 145, л. 1–5.
.

Новый содержатель Университетской книжной лавки поставил дело на широкую ногу. «Он торговал книгами, — писал о Новикове Н. М. Карамзин, — как богатый голландский или английский купец торгует произведениями всех земель, то есть с умом, с догадкою, с дальновидным соображением»[145]Н. И. Новиков и его современники, с. 415.
. Стремясь сделать книгу непременным атрибутом быта соотечественников, постоянной спутницей их трудов и досуга, Новиков неутомимо изыскивал все новые и новые способы удешевить ее. Этой цели прежде всего служила разумная издательская политика, предполагавшая более или менее точное определение тиража книги в зависимости от ожидаемого на нее спроса. Не менее существенным элементом цены на книгу, поддающимся регулированию, являлось ее внешнее оформление. Новиков раз и навсегда отказался от издания роскошных фолиантов, непомерно дорогих и малодоступных покупателю среднего достатка. Скромные, изящные новиковские книжечки карманного формата (в восьмую долю листа), отпечатанные на дешевой бумаге отечественного производства четкими и красивыми шрифтами, как правило, без иллюстраций, резко повышавших цену, пришлись по вкусу и «по карману» читателям. «Вы благодарите меня за присылку „Древней Российской вивлиофики“, — писал Новиков в первые месяцы пребывания в Москве своему смоленскому корреспонденту, — но замечаете, что бумага не так хороша. Всего сделать вдруг нельзя. Я стараюсь особенно о том, чтобы книги пускать как можно дешевле и тем заохотить к чтению все сословия»[146]Глинка С. Н. Записки. — Спб., 1895, с. 16.
. Трезвый, пунктуальный учет всех мелочей, связанных с производством книги, позволил Новикову сохранить сравнительно низкие цены в годы резкого вздорожания типографских материалов.

Многолетний опыт журналиста оказался неоценимым для Новикова — содержателя Университетской типографии. Не масонские трактаты и не ученые диссертации профессоров, а периодические издания, рассчитанные на массового читателя, и, прежде всего, одна из двух русских газет того времени — «Московские ведомости» — стали основой материального благополучия новиковского предприятия. Вряд ли нашелся бы в те дни покупатель, который назвал бы подписную цену на «Ведомости» — 3 р. 50 к. в год — неумеренной[147]Подписная плата на «Московские ведомости» с «Прибавлениями» и «Дополнениями» составляла 6 руб. в год на простой и 7 р. на белой бумаге, с надбавкой в 1 р. за пересылку в другие города.
. Абонентная книжка на любую иностранную газету обходилась в два-три раза дороже[148]Подписка (без пересылки) на венскую газету обходилась русскому читателю в 1789 г. в 17 р., на амстердамскую — в 15 р., гамбургскую — в 10 р., штеттинскую, эрлангенскую и берлинскую — по 8 р. (ЦГИА, ф. 468, оп. 1, д. 4026, л. 369).
, да и далеко не каждый знал немецкий или французский языки. Долгие годы «Московские ведомости» были бесцветны и скучны, почему и расходилось их не более 600 экз. Однако после того, как Новиков, по свидетельству Н. М. Карамзина, сделал газету «гораздо богатее содержанием, прибавил к политическим разные другие статьи;., число пренумерантов» резко возросло и «лет через десять дошло до 4000». Правда, просвещенные дворяне по-прежнему предпочитали получать информацию о событиях в мире из более солидных источников, однако реформированные «Ведомости» пришлись по вкусу основной массе новиковских покупателей — купцам и мещанам. «Самые бедные люди на них подписывались, — вспоминал Карамзин, — самые безграмотные желали знать, что пишут из чужих земель»[149]Н. И. Новиков и его современники, с. 415. Деятельнейшим помощником Новикова был редактор политического отдела «Московских ведомостей», полиглот и эрудит В. П. Иванов (Вестник Европы, 1810, ч. 50, № 6, с. 154–155).
.

Остроумнейшей находкой Новикова было издание популярных журналов «Экономический Магазин» и «Детское чтение» в качестве приложений к «Московским ведомостям». Покупателю, пожелавшему купить «Магазин» отдельно, журнал обходился на рубль дороже[150]«Московские ведомости» с «Экономическим магазином» впридачу обходились подписчику в 10 р. на простой бумаге и в 12-на белой; отдельный комплект «Магазина» стоил 5–6 р. «Детское чтение» на простой бумаге раздавалось подписчикам «Ведомостей» бесплатно, а на белой — за дополнительную плату в 1 р. Подписка на один детский журнал не принималась, и в розничную продажу он не поступал.
. Убедившись в эффективности этого психологического приема, издатель неоднократно пользовался им в самых разнообразных вариантах. Так, покупателям, выражавшим согласие приобрести комплект «Экономического магазина» за шесть лет и подписаться на новый 1787 г., предлагалась «уступка» в 7 руб.[151]Родословная книга… Ч. 2. — М., 1787, с. 450.
Еще более щедрыми были посулы распространителям подписки на новиковские периодические издания. «Любитель наук», представивший в ближайшую почтовую контору или прямо в Университетскую книжную лавку собранную им подписную плату за 10 экз. «Московских ведомостей» и «Экономического магазина», получал 11-й экземпляр бесплатно, «во изъявление признательности типографии»[152]Московские ведомости, 1782, № 91, 12 ноября, прибавление, с. 4.
.

Не менее выгодной формой капиталовложений являлись многотомные подписные издания, в первую очередь собрания сочинений русских классиков. Возраставший интерес читающей публики к творчеству Ломоносова и Сумарокова побудил издателей 1780-х гг. подготовить и выпустить пёрвые фундаментальные публикации их литературного наследия. Широко разрекламировав в московских и петербургских газетах 10-томное Полное собрание сочинений Сумарокова, Новиков назначил «весьма умеренную» подписную плату — по 1 р. 25 к. за том, взял на себя расходы, связанные с пересылкой книг иногородним подписчикам, и обещал напечатать весь «увраж» за год[153]Московские ведомости, 1780, № 3, 8 января, с. 22–24.
. Результаты столь умело проведенной подписной кампании не замедлили сказаться. Об этом свидетельствуют списки 226 «пренумерантов» (243 экз.), помещенные в первом и последнем томах сумароковского собрания сочинений.

Издатель выполнил свое обещание. Печатание восьми основных томов собрания сочинений Сумарокова было завершено к марту 1781 г., а через 10 месяцев вышли в свет и два дополнительных тома. Все они не только рассылались подписчикам, но и поступали в розничную продажу, однако, по более высокой цене. Выгоды, полученные подписчиками сумароковского 10-томника, послужили лучшим доводом в пользу этой формы книжной торговли. Думается, что урок, преподанный Новиковым, был учтен покупателями второго издания сочинений Сумарокова (1787), 7-томного «Исторического описания российской коммерции» М. Д. Чулкова (22 части,1781–1788)[154]Подписная цена на 22 части книги Чулкова составляла в Москве 30 руб. без переплета и 42 р. 60 к. в переплете (в провинции на 3 руб. дороже). В розницу они продавались чуть ли не вдвое дороже: за 52 р. 50 к. без переплета и 65 р. в переплете (Московские ведомости, 1786, Ns 100, 16 декабря, с. 877–879).
и других книг, на которые принималась подписка.

Постоянно расширяя и обогащая ассортимент Университетской книжной лавки изданиями других русских типографий и последних новинок французской, немецкой и английской литературы, Новиков уделял особое внимание рекламе и пропаганде своего «душевнополезного» товара на страницах «Московских ведомостей». Росписи книг, продававшихся в Академической и Университетской книжных лавках, а также у купцов и переплетчиков, публиковались в этой газете чуть ли не с начала ее издания. Печатались они и отдельными брошюрками. Издатель-просветитель быстро оценил большие возможности, которые открывались перед владельцем одной из двух русских газет для рекламы печатной продукции его типографий. Однако он смотрел на дело не только с коммерческой, но и с просветительной точки зрения.

Так был организован критико-библиографический отдел «Московских ведомостей», который просуществовал под названием «Известия о новых книгах» 10 лет (1779–1789). За эти годы вниманию покупателей рекомендовалось 913 русских и 20 иностранных книг (в том числе почти все новиковские издания — около 850), продававшихся в Университетской лавке и у комиссионеров Новикова.

Библиографическая информация о новых книгах оказалась удобным и емким публицистическим жанром, позволяя издателю одновременно решать несколько задач: рекламируя свою печатную продукцию, он рекомендовал читателям газеты наиболее интересные и общественно значимые сочинения, а кроме того получал великолепную трибуну для пропаганды своих политических и эстетических взглядов.

Виды библиографической характеристики книжных новинок в «Ведомостях» применялись самые различные: от краткого библиографического описания и лаконичной аннотации до пространного критического отзыва. Определяющим фактором при выборе формы информации была общественная значимость книги, новое в ее содержании и стиле, актуальность затронутых вопросов. Рекламный характер отзывов о новых книгах не мешал Новикову и его сотрудникам высказывать свое мнение по тем или иным вопросам, затронутым в них, а иногда и остро полемизировать с авторами[155]Мартынов И. Ф. Библиографическая информация в периодических изданиях Н. И. Новикова. — Советская библиография, 1974, № 3, с. 43–56.
.

Путеводители и наставники в странствиях по книжному «морю» встречали покупателя уже на пороге новиковской лавки, где были расставлены столики с последними новинками, библиографическими каталогами и росписями. Новиков зачастую и сам, как рассказывают очевидцы, выступал в роли такого «путеводителя». Если он видел, что покупатель выбирает «пустые романы», то дарил ему связку назидательных книг. Столь неразумная, на первый взгляд, щедрость в конечном итоге немало способствовала процветанию новиковских предприятий, ибо покупатель, приохотившийся к чтению полезных книг, со временем становился его постоянным клиентом и постепенно возмещал Новикову стоимость подарка.

С 1 июня 1782 г. Университетская книжная лавка была переведена в более просторное помещение у Никольских ворот. Размещение ее в одном доме с типографией вело к снижению транспортных расходов. Торговля у Новикова шла бойко, однако, несмотря на все нововведения, он не мог реализовать печатную продукцию своих типографий с помощью одной Университетской книжной лавки. Поэтому сразу же по переезде в Москву он заблаговременно «сделал договоры» с несколькими книготорговцами, обязавшимися брать у него «каждой книги, какая ни напечатается, по известному чипу» экземпляров[156]Русский архив, 1864, № 7/8, стб. 739.
. Успешно конкурируя с Академической типографией, Новиков предоставлял книготорговцам большую «уступку» (15 % вместо академических 10–14 %) и рассрочку платежей на год, а также брал на себя накладные расходы по доставке книг иногородним купцам. В 1785 г. он подписал с московскими книготорговцами новое, еще более выгодное для обеих сторон условие, согласно которому купцы должны были регулярно брать у Новикова на комиссию по 50 экз. книжных новинок, а изданий прошлых лет — сколько пожелают — с уступкою от 20 до 30 %[157]Симони П. К. Материалы к истории русской книжной торговли в XVIII–XIX столетиях: Вып. 1. Н. И. Новиков и книгопродавцы Кольчугины. — Спб., 1907, с. 14–15.
.

Исподволь, незаметно книжная торговля из «золушки» русской коммерции начала превращаться в прибыльное дело. Пример Новикова побудил московского купца второй гильдии Н. Н. Кольчугина, выходца из стародубских приверженцев «древлеправославной» веры, бросить москательную торговлю и заняться продажей книг. Вслед за ним к новому делу потянулись другие купцы: Т. А. Полежаев и И. А. Козырев, М. П. Глазунов в компании с П. А. Вавиловым, торговцы старопечатной и лубочной литературой И. Ферапонтов и П. Заикин, университетский переплетчик Н. Д. Водопьянов. В 1787 г. новиковские издания продавались уже в 27 книжных лавках[158]ЦГАМ, ф. 16, оп. 1, д. 357, л. 9, 22–23. Новиковские книги продавались на Спасском мосту в лавках московских купцов И. Ферапонтова, братьев В. и М. Глазуновых, П. А. Вавилова, Т. А. Полежаева, Т. Семенова и G. Трифонова, у дмитровского купца П. А. Толченова, столичных мещан И. Данилова, Ф. Мушникова, П. Рышкова и переплетчика Синодальной типографии П. П. Лебедева; на Никольской улице (у московских купцов Н. Н. Кольчугина, Т. А. Полежаева и Л. Никонова); на Ильинской улице (у монетчика И. Иванова, И. И. Переплетчикова и в Университетской иностранной книжной лавке X. Ридигера); на Козмодемьянской улице во французской книжной лавке Г. Бибера и И. Л. Утгофа; у переплетчика К. Зандмарка на Кузнецкой улице; в лавке университетского переплетчика Н. Д. Водопьянова на Кузнецком мосту — близ Заиконоспасского монастыря и, наконец, в собственной книжной лавке Новикова у Никольских ворот.
.

Прочные дружеские и деловые отношения, установившиеся у Новикова с московским купечеством, не раз помогали ему в затруднительных ситуациях. Как дворянин он имел право продавать лишь товары, производимые его крепостными крестьянами. С отстранением от заведования типографией Московского университета в мае 1789 г. Новиков лишался привилегии на содержание книжной лавки для торговли своими изданиями и вынужден был пригласить в качестве ее фиктивных владельцев, а фактически — приказчиков, двух гильдейских купцов Н. Н. Кольчугина и И. И. Переплетчикова. «Как посредством книжного торга познакомился я с Новиковым и получал от него разные выгоды, — рассказывал об этой сделке Кольчугин, — то и перешел к нему в дом в приказчики, а в своей лавке оставил сидельцев. Принявши приказчичью должность и взяв в свое ведомство книжные лавки и книжные магазины, принимал от Новикова книги в продажу из его типографии»[159]Летописи русской литературы и древности, с. 18–19. Впоследствии Н. Н. Кольчугин до конца своих дней активно распространял сочинения, исходившие из масонских кругов.
.

Одержав первые победы в борьбе за умы и сердца московских читателей, Новиков начал энергичное наступление на книжный рынок северной столицы с помощью своего старого друга и компаньона К. В. Миллера, петербургского купца Ф. Антамонова, у которого начинал службу сидельцем Т. А. Полежаев, и книготорговца-издателя М. К. Овчинникова. Прошло несколько лет, и новиковские издания, продававшиеся по московской цене, можно было найти практически в любом конце Петербурга, будь то роскошный книжный салон Г. И. Клостермана на Невском проспекте или жалкая овощная лавочка купца А. Ирошникова на углу Апраксина переулка и Садовой улицы.

Оживление книжной торговли в столицах не замедлило благотворно сказаться на положении дел в провинции. Там, где потерпели поражение многие его предшественники, Новиков добился весьма впечатляющих успехов. Как свидетельствуют дошедшие до наших дней донесения провинциальных цензоров, к концу 1780-х гг. новиковские издания продавались в книжных лавках Ярославля, Костромы, Нижнего Новгорода (у П. И. Прокудина)[160]Сослуживец Новикова по Измайловскому полку, богатый помещик (500 крепостных «душ мужеска пола») П. И. Прокудин, пробыв много лет в отставке «для излечения от болезней», с ноября 1782 г. был назначен нижегородским директором экономии.
, Казани, Симбирска (в лавке приказа общественного призрения, порученной попечениям И. В. Колюбакина)[161]Отставной майор артиллерии, советник Палаты уголовных дел И. В. Колюбакин был тесно связан с семьями Дмитриевых и Карамзиных.
, Орла, Архангельска, Тобольска и Иркутска. Среди оптовых покупателей книг, напечатанных в Университетской и Компанейской типографиях, наряду с давними, времен «Утреннего света», идейными комиссионерами Новикова А. П. Петровым из Вологды и полтавским чиновником П. Ф. Паскевичем, можно было встретить вологодских, тверских, смоленских, коломенских и тульских купцов, людей весьма далеких от духовных исканий масонства, но хорошо разбиравшихся в конъюнктуре книжного рынка.

Предпочитая, как правило, иметь дело с оборотистыми купцами и вездесущими чиновниками почтового ведомства, Новиков при случае охотно доверял распространение своих изданий в провинции братьям по ордену и просто добрым знакомым. Многие десятки назидательных сочинений отобрал из «компанейских магазинов» для орловской и курской книжных лавок И. В. Лопухин. С немалой выгодой для Новикова выполняли обязанности его добровольных и бескорыстных комиссионеров бывший студент Московского университета, адъютант атамана Войска Донского Попов, директор Пермского приказа общественного призрения, местный меценат И. И. Панаев и его иркутский коллега, генерал-майор И. В. Ламб, вологодские и ярославские масоны. Характерно, что центрами книжной торговли в провинции стали города (Ярославль, Казань, Симбирск, Орел, Иркутск и др.), где существовали влиятельные масонские ложи.

Просветительные начинания Новикова встретили одобрение и поддержку у многих людей, далеких от масонства. Желание помочь Новикову, обещанные издателем 10 % прибыли, а, главное, надежда «при сем случае… пользоваться даровым питанием» всех книжных новинок и не иметь нужды «в покупании оных» побудили А. Т. Болотова стать его комиссионером в Богородицке и «приискать охотника для продажи книг» в соседней Туле. «По недостатку любопытных» торговля новиковскими изданиями оказалась не слишком прибыльным делом, однако Болотов нашел выход из положения, отправив их весной 1782 г. на знаменитую Лебедянскую ярмарку[162]Болотов А. Т. Жизнь и приключения, стб. 935–936, 952, 954–956, 962, 1029, 1034. Впоследствии правительство, опасаясь распространения масонской «заразы», запретило торговлю «по ярмаркам» новиковскими изданиями (Новиков Н. И. Избр. соч., с. 631).
.

В отличие от мелкопоместного Болотова, тамбовского губернатора Г. Р. Державину едва ли могли привлечь посулы и подарки московского «типографщика». И все-таки жизнь заставила поэта-вельможу обратиться за советом и помощью к Новикову, когда он задумал завести во вверенной его попечениям губернии одну из первых в России провинциальных типографий. Новиков оказался на редкость любезным и деятельным помощником, поэтому было бы просто невежливо не откликнуться на письмо членов Типографической компании, просивших Державина 11 декабря 1786 г. «потрудиться в собрании охотников» подписаться «по приложенным объявлениям на газеты и книги»[163]Державин Г. Р. Сочинения. Т. 5. — Спб., 1869, с. 645–646.
. В архиве поэта сохранились два реестра книг (296 названий), посланных Новиковым в Тамбов[164]Новиков выслал в Тамбов книг на 655 р. 82 к., с «уступкой» 20 % их стоимости (ОР ГПБ, ф. Г. Р. Державина, т. 12, № 2, л. 102–107).
. Среди них были не только новиковские издания («Живописец», «Экономический магазин» и др.), но и книги, полученные им в обмен из других типографий, в частности, несколько комплектов журнала Г. Л. Брайко и Я. Б. Княжнина «Санктпетербургский вестник» (1778–1781), на страницах которого впервые выступил со своими стихами молодой Державин.

Сотни людей во всех концах России, независимо друг от друга, работали на новиковскую компанию. Из года в год не мелели потоки книг, сходивших с ее печатных станков и почтовых переводов, нередко на весьма значительные суммы, вырученные от их продажи. Книги обращались в деньги, а те, в свою очередь, в новые книги, и, казалось, ничто не может разладить этот искусный механизм, запущенный в ход умелой рукой Новикова. И все-таки нашлась сила, которая сумела методично и неотвратимо уничтожить его просветительные предприятия. Этой силой было русское самодержавие.