Полуденные сумерки, совмещая рассвет и закат, катились по макушкам сопок, напрочь игнорируя утонувшие во тьме лощины и овражки. Сумерки торопились туда, где теплее. В три смены сияющие звезды тихо радовались получасовому перекуру. Черно-белый мир делила надвое тонкая ниточка лыжни. На дальнем ее конце под шапкой смога прятался Мурманск.

— На кой леший мы сюда потащились? — в голосе Леушина звучало неподдельное раздражение. — Новогоднюю баню я еще кое-как понимаю, но лыжную пробежку в полярной ночи?!

Венька ожесточенно потер варежкой обросший инеем пушок на верхней губе. Шабанов не ответил. Плечистая фигура, размеренно и мощно отталкиваясь палками, неумолимо уходила в сумрак полудня. Пришлось догонять.

— Стой, Шабанов! Или дальше один пойдешь! — не на шутку взъярился Леушин.

Фигура нехотя замедлила шаг, в последний раз скрипнули по насту лыжи, к Леушину повернулось жесткое лицо друга…

Друга? Леушин, с внезапно проникшим в сердце холодком, вгляделся в лицо спутника. Разве это Сергей? Тот, с которым вместе с детского сада? Чужой по-взрослому суровый взгляд, острые, обтянутые дубленой ветрами кожей скулы, упрямо выдвинутый подбородок… Будто не семнадцать с хвостиком парню, а к трем десяткам ближе.

— Эй, ты кто? — губы занемели, вопрос прозвучал тихо и невнятно… Шабанов услышал.

— Я это, — уголок рта дернулся в кривой усмешке, — Тимофей Шабанов. А ты решил, еще кого-то в серегину шкуру занесло?

Леушин обидчиво прикусил губу. Все бы насмешничал! Баран средневековый. «Пошли, по холодку прошвырнемся!» Согласием поинтересоваться и в голову не пришло. Думает, что Венька за ним собачонкой бегать станет? Хрен в сумку!

— Кого-то еще? Да по мне и этот обмен лишний.

Леушин свернул к поваленной непогодой сосне, сердитый удар кулака очистил от снега небольшой участок, Венька сел. Горящие обидой и злостью глаза уставились на Шабанова.

— У вас в шестнадцатом веке все такие придурки, или ты и там наособицу? Думаешь, не ясно, зачем в сопки поперлись? На людях говорить боишься! Все, отбегались. Давай, вываливай, что накопил.

Следом за Леушиным сошел с лыжни и Шабанов, прислонился к стоявшей неподалеку сосне. Рука в меховой рукавице сердито теребила ременную петлю лыжной палки.

— Выва-аливай… — передразнил он. — А если просто проветриться захотелось? Подальше от бардака вашего оказаться?

— Нашего? — вскинулся Венька, — Можно подумать, это я со скинами хачей гоняю!

— Вот и хреново, что не ты, — Скопившаяся в душе горечь, круша преграды, рвалась наружу. — Засрали север, а выгребать некому! Шлюхи, бандюки, бичи помойные! Куда ни шагни — обязательно вляпаешься!

— В твои времена, можно подумать, лучше было! — окрысился Венька.

— В мои времена старики говорили: «До бога высоко, до царя далеко, а от Колы до ада всего три версты!» Народ друг за друга держался — одному ни в море на промысел, ни от свеев отбиваться. Зато ни перед кем спины не гнули! А теперь что?

Шабанов задохнулся. Лишь яростный взгляд продолжал метать молнии.

Венька молча смотрел на взбешенного Шабанова. Мокрые от растаявшего снега щеки приятеля курились горячим паром.

— Остынь, — примирительно буркнул Венька. — На чайник похож…

— Вот-вот. Лишь бы обхихикать! — ни успокаиваться, ни отступать Тимша не собирался. — Я ему о поморском братстве, о родине, а он… Да что там о родине — в Бога и то напоказ веруете! Не потому что Бог — потому что положено. Модно, наконец. Такая вера хуже безверия! В церковь, на теннисный корт, на горные лыжи… не люди — стадо безмозглое!

— А ты, значит, решил нас уму-разуму поучить… в нужную сторону направить… — со вновь вспыхнувшей обидой съязвил Венька. — Каким интересно манером?

Настала очередь усмехаться Шабанову.

— Не знаешь, как скотину ведут? Батогом! А паршивых и вовсе под нож. Чтоб стадо не портили.

Леушин помолчал, потом, словно бы между делом, спросил: — И многих уже… отбраковал?

Яростный взгляд Шабанова смерил собеседника с головы до ног.

— Тебе зачем знать? Стучать побежишь?

Такого Венька стерпеть уже не мог.

— Это мы дерьмо?! — тонко, на грани срыва выкрикнул он. — На себя глянь! Бандюк! Скинхед вонючий! С тобой говорить самому в дерьме изваляться! О дружбе говоришь, а меня в стукачи…

Венька неловко размахнулся. Шабанов принял удар не шатнувшись. На щеке проступила багровая полоса.

— И дерешься-то как девка.

«Ну и ладно… — Венька всхлипнул. — Поговорили, называется…

Леушин подобрал палки, сосредоточенно набросил на запястья ременные петли.

— Живи, как хочешь, — бросил он и, не оборачивась, зашагал к городу.

Шабанов молча смотрел, как тает в начавшемся снегопаде знакомая сутуловатая фигура.

Ни слова лжи, ни одной криводушной мысли… Разве не за них бьется? Не за Веньку, не за Ольгу Скворцову, пирожочницу рыночную, не за прочих, о кого бандюки с басурманами ноги вытирают? Почему тогда все так бестолково, а?

Снег падал все гуще и гуще, лыжню занесло начисто. К часу дня окончательно стемнело. В десяти километрах от Мурманска на сосну, неряшливо хлопая крыльями, опустилась ворона. Здесь был ее дом, ее территория, и уступать чужакам без боя она не собиралась.

Злое хриплое карканье заставило Тимшу вздрогнуть.

— Не ори, ухожу уже, — буркнул он.

На западе, пробиваясь сквозь снегопад, немеркнущим заревом полыхали бордельные огни цивилизации.

* * *

«Друг, называется… какого ж рожна, коли друг, в дознатчики полез?»

Тот же день, семь часов вечера. Лыжи приткнулись в углу прихожей, спортивный костюм сохнет на батарее, в кухонной мойке ждет своего часа грязная посуда… Ничего, подождет. Тимши дома нет — переодевшийся и наскоро пообедавший Шабанов размашистыми шагами меряет проспект Ленина.

На сердце, немилосердно орудуя когтистыми лапами, бушует кошачья стая. Угрюмые сталинской постройки дома нависают над головой, узкие бойницы двухметровой высоты окон холодно и равнодушно следят за непрошено вырванным из шестнадцатого века юнцом…

Женский визг и звон битых стекол Тимша услышал не дойдя полсотни метров до перекрестка с Комсомольской. Вылетевшую из-за угла вишневую «девятку» понесло «юзом», развернуло капотом к тротуару. Правая фара отсутствовала, натриевый свет уличного фонаря отбрасывал на мятое крыло причудливые тени.

— Доездились! — злорадно усмехнулся Шабанов… обитатели авто считали по-другому.

Мотор «девятки» взвыл придавленным котом, из-под шипованых колес широкими струями хлестнула ледяная крошка. Машина, едва не сорвав глушитель, взлетела над поребриком. Неистово крутящиеся колеса приземлились уже на тротуаре. От днища отвалился большой кусок грязного льда, вертясь промчался меж ногами прохожих, чтобы затормозить рядом с Шабановым.

«Очумели совсем, засранцы!» Тимша оторопело замер, не желая верить в происходящее.

Истошный вой перегазовки, скрежет неумело воткнутой передачи… и снова визг шлифующих лед покрышек. Автомобиль, виляя от стены к утонувшему под сугробами газону, несется навстречу Шабанову. Подвывая электромотором опускается стекло дверцы, в ярко освещенную витрину летит пустая бутылка…

Промороженное стекло разлетается длинными кинжально-острыми осколками. Из салона авто несется пьяный хохот. Автомобиль едет на первой передаче, цепляя то стену, то высокие сугробы, запредельно раскрученный мотор визжит, как боров под ножом.

«Что делают?! Люди же кругом!» Многочисленные пешеходы спасаются кто как может — прыгают через снежные валы, ныряют в магазины… В дверях мгновенно возникает давка.

В двух десятках метров от Шабанова растерявший напускную вальяжность господин в дорогом пальто с бобровым воротником и сбитой набекрень бобровой же шапке отшвырнул прочь щуплого мальчишку лет двенадцати.

— Отвали, щенок! — прорычал он, запихиваясь в прогретый тепловой пушкой тамбур. Малец вскрикнул, откатился к стене, испуганно вжался в стылый камень. «Девятка» вильнула к нему, колесо взрыло снег в считанных сантиметрах от лица… резко выкрученный руль бросил машину прочь, капот небрежно подцепил увязшую в сугробе девичью фигурку, перекинул к росшим вдоль дороги рябинам. Девушка сломанной куклой рухнула в серый пропахший бензиновой гарью снег…

— Гады! — взревел Тимша. Рука сама нашла валявшуюся под ногами ледяную глыбу.

Короткий росчерк полета завершился в лобовом стекле. Триплекс покрылся густой сетью трещин. Матерно визгнули тормоза, хлопнула водительская дверь, за ней передняя правая. В салоне, заглушая стихающий вой мотора, пьяно верещат девицы. Тимша оценивающе посмотрел на вышедших.

Лет на пять старше его самого… навороченные, в хорошо пошитых костюмчиках, с бриллиантово сверкающими запонками в манжетах цветастых рубашек. «Золотая молодежь»

— Вы, милейший, не отдаете себе отчета, в чью машину изволили метнуть снаряд… — с томной улыбкой заметил анемичного вида юнец-пассажир. По тонко вылепленному аристократичному лицу скользнула легкая тень раздражения. Казалось, юнец ждал немедленных извинений. Нижайших, вплоть до стояния на коленях.

— Ты, лох вонючий, типа безбашенный? Не догоняешь на кого хрен задрал? — громогласно «перевел» водитель — щекастый прожигатель жизни и отцовских денег. — Да у тебя по жизни бабок откупиться не хватит!

Вопли в салоне прекратились. Наружу выглянула намакияженная мордашка с раздутыми силиконом губками. По-коровьи влажные глаза жадно впитывали новые впечатления.

— Ну почему же, Рома? — нарочито не обращая внимания на зрительницу, протянул «аристократ», — если продаст почку или глаз — денег хватит… да и я буду… удовлетворен.

— Ах, Вадик! — постельным голосом проворковала девица. — Ты такой мажорный!

Или упомянутый Рома лишь недавно попал в элитную тусовку, или перформансам и закрытым пати предпочитал куда более брутальные развлечения, но блеснувший серебряными накладками нож-бабочка влип в пухлый кулак с ухарской показушностью.

— Не волнуйся, Вадик. Я ему прямо щас операцию проведу! — плотоядно облизнувшись пообещал Рома. — Без наркоза.

«Операцию значит? Козлы гребаные!» Тимша приглашающее улыбнулся, шагнул навстречу. Рома картинно взмахнул рукой… «Придурок!» — усмехнулся Шабанов. Привычная к топору и веслу ладонь поймала жирное запястье, загрубевшие пальцы, как в тесто, вмялись в поросячьи нежную кожу. «Операцию он затеял!» Ярость туманила разум. Тимша оскалился, на висках засинели вздувшиеся жилы, в кулаке негромко хрустнуло…

Рома взвыл, пальцы-сардельки разжались, нож упал под ноги.

— П-пусти, сволочь! Больно же! — заверещал вмиг утерявший кураж подсвинок.

Тимша не услышал. Рома умирающе заскулил, упал на колени.

— Отпусти его, подонок! — холодно приказал забытый Тимшей Вадик.

Шабанов перевел взгляд — лицо хлыща выражало надменную гадливость, в поднятой до уровня груди руке блестел никелем изящный револьвер.

— Отпустить? — Тимша удивленно вскинул брови. — Он же костюмчик испачкает. Прическу помнет!

Шабанов перехватил под мышки готового сомлеть Рому, рывком вздернул на ноги. Кабанчик мертвенно побледнел, вместо слов изо рта вылетала мелкая частая икота, сломанная в запястье рука висела снулой рыбиной.

— Держи! — рявкнул Шабанов, толкая кабана к машине.

Рома, подвывая голодным упырем, сделал неверный шаг… У Вадика сдали нервы. Из дула револьвера с грохотом вылетел полуметровый язык пламени. Рому всколыхнуло, как потревоженный студень. Снова завизжали девицы.

«Почку тебе?» Второй раз выстрелить хлыщу не удалось тяжелый кулак Шабанова смахнул с аристократической рожи надменность… и другие возможные мины — сложно пользоваться мимикой с выбитыми зубами, свороченной челюстью и стремительно заплывающим глазом.

— Эк у меня здорово получилось! — неподдельно удивился Тимша. — А если еще разок?

Удар в подвздошье бросил хлыща на капот, револьвер укатился под машину. Тимша сгреб в кулак ворот модной рубахи, заставил «хозяина жизни» сесть.

— Это я за себя рассчитался, — пояснил Шабанов. — А за пацана под колесами, за девушку сбитую разве платить не надо?

Следующий удар вонзил мажорного Вадика в покрытое трещинами лобовое стекло. Триплекс не выдержал, сложился бумажной салфеткой, тело по пояс нырнуло в салон. Красотка с коровьими глазами, зажимая рот, выметнулась из машины. Платье от всемирно признанного кутюрье порвалось, а через секунду и вовсе превратилось в заблеванную тряпку. Улицу затопил невообразимый коктейль из запахов рвоты, шикарного парфюма и выпивки. Визг в салоне звенел циркулярной пилой — желудок второй оказался крепче разума.

Тимша оглянулся — шагах в десяти собралась толпа, однако мешать ему никто не собирался. Более того, из толпы издевательски крикнули девицам:

— Не нравится? Ничо, вам, стервям, полезно!

«Ну, вроде навел порядок… — злость неохотно уступала место гордости за качественно выполненную работу. — Надо бы пострадавшим помочь».

— Чего вылупились? — окрысился Тимша на зевак. — Эвон, пацан встать не может, а вы тут варежки поразевали!

К лежащему у стены мальчишке бросились сразу трое. Шабанов перемахнул сугроб, по колено увязая в свежевыпавшем снегу, пробился к отброшенной ударом капота девушке.

Рябины вдоль дороги стояли высокие и кустистые — с одного корня полудюжина стволов. Густые и резкие, как пролитые чернила, тени скрывали лицо пострадавшей. До неузнаваемости перепачканное текущей из разбитого носа кровью лицо.

Девушка не шевелится, ноги в латаных сапожках непристойно раскинулись, юбка задралась, обнажив длинные трикотажные панталоны, куртка — дешевый китайский пуховик, — съехала к горлу, рот приоткрыт, с губ срываются призрачно-слабенькие облачка выдыхаемого пара…

«Как быть-то? — растерялся Тимша, от греха подальше, прикрыв подолом юбки девичьи колени. — Вдруг у нее сломано чего? Тогда шевелить нельзя!» Облачка пара над губами становились все прозрачней и прозрачней… «Искусственное дыхание надо, вот что. Иначе каюк девке!»

Тимша оперся на локоть, прижался к холодным губам, воздух потек в девичьи легкие. «Теперь назад выжимать…» Чувствуя что неудержимо краснеет, Тимша положил руки на девичью грудь, надавил. Под ладонями мягко спружинило. Уши вспыхнули таежным пожаром. «И так, пока не очнется?!» — смятенно подумал Шабанов.

После третьего цикла девушка прерывисто вздохнула, чуть заметно блеснули приоткрывшиеся глаза… Тимша, для профилактики и закрепления успеха, еще раз прижался к ее губам… Когда же он приподнялся, девушка слабо улыбнулась, прошептала:

— Я знала, что ты в меня влюбишься! Еще на рынке знала!

«Ольга?!» Тимша ощутил, как неистово заколотилось сердце, по телу прокатилась горячая волна… «Чего взвился? тут же одернул себя Шабанов. — Тоже мне, знакомая. Всего и знакомства — часок с небольшим. Вспоминать не о чем. И сама она рядом с Ларой — мыша серая!..»

Девичьи груди, будто нарочно, ощутимо толкнулись в ладони, моментально став пышнее и… жарче. Тело Шабанова пронзил электрический разряд. «Поди ж ты, как зацепило…» непроизвольно отдернувшись подумал он.

— Ты, это… не шебуршись, — в голосе прорезалась несвойственная Тимше хрипотца. — Вот-вот «скорая» приедет…

— Я… не шебуршусь… — слабо улыбнувшись прошептала Оля. — Это ты прыгаешь…

Тимша поперхнулся, закашлялся.

Неизвестно, чем бы закончился диалог, если бы с тротуара Шабанова не окликнул пьяноватый голос:

— Эй, малый! Вали отсюда — менты бегут!

«Что мне менты?» — взбрыкнул было занятый мыслями о девушке Тимша, но чувство самосохранения поступило по-своему, отбросив его в толпу собравшихся вокруг «девятки» зевак.

Крикнувший «менты бегут!» малость ошибся — вышедшая из подъехавшего «уазика» пятерка надвигалась неспешно и уверенно. Как немецкие «тигры» на расстрелявшую боезапас артбатарею. Квадратноплечие детины в камуфляже, с несмываемой печатью всесилия на кирпичных физиономиях. Тяжелые взгляды давили зевак асфальтовыми катками. Народ невольно попятился.

Заметив состоящий из трех шестерок номер автомобиля сержант что-то негромко пробормотал. На лице старшего группы, чьи плечи украшали «полевые» мягкие погоны с парой лейтенантских звездочек, отразилась смертельная тоска.

— Сообщи в отдел, — тихо посоветовал он сержанту. — Папашка весь город на уши поставит.

— И что у нас тут? — не предвещавшим ничего хорошего голосом поинтересовался лейтенант у собравшихся. — ДТП и стихийный митинг?

Отвечать никто не спешил.

Лейтенант насупился, грозно шагнул к жмущимся у разбитой «девятки» красоткам полусвета.

— Я слушаю! — люто рявкнул он.

Девиц била дрожь — от холода, страха и злорадных взглядов толпы. Привыкшие к раболепию обслуги, смайлам поклонников и гламурным «великосветским» ужимкам кокотки начисто утратили остатки и без того скудного умишка.

— Я буду говорить лишь в присутствии адвоката! — вякнула долговязая коротко стриженая брюнетка в джинсе с вызывающими прорехами на подтянутом фитнесом задике — та, что визжала циркулярной пилой. — Я… У меня есть права!

Лейтенант хмыкнул, повернулся к ее подруге.

— Это все он! — истерично взвизгнула коровоглазая с потеками рвоты на изорванном платье. Радужный ноготок обвиняюще ткнул в Шабанова. — Это он!

Лейтенант цепко глянул в толпу. Тимша округлил глаза и жадно заозирался в поисках виновника переполоха. Как и все остальные.

— Поточнее! — вновь поворотился к девице лейтенант.

За спиной Тимши образовалось пустое пространство. Кто-то дернул за куртку, вынуждая отступить. Перед Шабановым, заслоняя от милиции, выросли чьи-то спины.

— Те че сказали?! — тихо прошипел голос предупредившего о милиции доброхота. — Мотай отсюда! В арку и дворами! Да не маячь — вприсядку, вприсядку!

Тимша послушно начал пятиться к упомянутой арке. Толпа раздавалась, чтобы вновь сомкнуться перед надвинувшимися на нее милиционерами.

— Брешет она, — авторитетно заявили в первых рядах. — Никто к ним не лез. Спьяну передрались. Баб делили, кобели!

— Ага! — поддержали говорившего. — Дохлый жирного и застрелил. Вона, пушка его — под тачкой валяется!

Лейтенант нагнулся, задумчиво поцокал языком. В руке, как по-волшебству, возник прозрачный пакет, принял в себя «вещдок».

— Чья «волына»? — вкрадчиво спросил лейтенант у замерших девиц. — Не ваша ли?

— Наша что? — непонимающе выпучилась джинсовая брюнетка. Под арктически холодным взглядом лейтенанта голливудские штампы об адвокатах показались надуманными и пустыми, как вся прожитая доселе жизнь. Девица всхлипнула. Перепачканная растекшейся косметикой мордашка скривилась в испуганной гримасе. Слова хлынули, как лемминги с обрыва, подталкивая друг друга. — Это Вадика! Я и не знала, что он с оружием… А оно ка-ак бахнет! А Ромик сразу упал! Вот и Раиса подтвердит! И вообще…

— Заткнись, чмо! — рявкнула на нее подруженька. — Ничего я не видела! И пушку не видела, и кто стрелял не видела! Я тебя-то второй раз в жизни вижу!

Дальнейшее Тимша уже не слышал — за спиной остались и арка, и даже половина двора. Где-то неподалеку завывали милицейские сирены — высокое начальство решило на всякий случай перекрыть весь район. Шабанов прибавил ходу.

* * *

Частник вильнул к обочине стоило проголосовать. Тимша склонился к вопросительно приоткрытому окну.

— На гору Дураков, полтаха!

Горой Дураков называли выросший на скалах к северо-востоку от центра микрорайон. Кто придумал и почему, уже не помнили, однако название прижилось, стало почти официальным. Как Мордобойка для перекрестка Баумана и Кольского проспекта или Петушинка для припортовых трущоб.

— Нэ понял, — честно сознался водитель, открывая дверь, — но ты садись, за пятдэсят рублей я и в Колу довэзу!

«И здесь басурманин…» Тимша помедлил, затем с недовольным вздохом полез в салон. «Вообще-то в Колу отсюда полтораста берут… Ничо, пусть попробует гнусняк предложить. Шкуру сдеру и сапоги стачаю!» — На Скальную, — пояснил он вслух.

— На Скальную знаю, — обрадовался водитель. — Ты окно закрывай, горло простудишь — скажешь, Нияз виноват!

Водитель попался разговорчивый, Тимше и рот открывать не пришлось, разве что «ага» приговаривать, когда согласие требовалось.

— Я в «Холодфлоте» ходил, — рассказывал говорливый Нияз, — потом в «Мурмансельди». Рыба много — хороший деньги получал…

— Чего ж на берег списался? — спросил Тимша. На душе стало поспокойней — рыбак, это вам не барыга заезжий.

— Э-э-э… — помрачнев махнул рукой Нияз. — Где те флота? Теперь все по квотам — разок трал метнешь, и кончилась квота. Год «на биче» по берегу шастай… — губы Нияза скривила горькая усмешка. — А в море как ходить? Судно в залив, таможня навстречу: «Рыба в Россию привез? Сбор плати!»

Нияз в сердцах стукнул кулаком по рулю, клаксон обиженно тявкнул.

— Мы себе рыбу везли? Зачем сбор, э? Померли флота. И заводы коптильные тоже помер. Люди рыбу в Норвегии сдают норвеги сбора не берут. Одни торгаши в Мурманск ходят. Был Мурман рыбный, стал торговый. Я тралмейстер, что мне на торгаше делать? Теперь баранку кручу, тебя на гору Дураков везу, пятьдесят рублей зарабатываю. За хороший день хорошие дэньги взять можно.

Тимша обалдело посмотрел на собеседника.

— Как, сбор? — переспросил неверяще. — За выловленную рыбу, как за товар заморский?

— Не за рыбу — за все! — хмыкнул Нияз. — Лед у норгов берешь — свежую рыбу пересыпать. Он у них на пирсе в ящиках — бэри, сколько нада. Таможня сказала — за ввоз льда плати, за соляру недорасходованную плати — в Россию везешь… Теперь до наших вод доходим, горячей водой лед размываем, соляру за борт откачиваем…

Нияз укоризненно поцокал языком.

— Нэ панымаю… а тэпер и панымать нэ хочу — сваих бед хватает.

В подтверждение сказанного, из левого ряда, наскоро мигнув поворотником, «пятерку» Нияза подрезал сияющий лакированным «металликом» джип. Нияз ударил по тормозам, резко вывернул руль. Джип остановился, преградив путь. Мягко хлопнули, выпуская троих «качков», двери. Гориллоподобные туши двинулись к «пятерке».

— Э-э… — Нияз явственно скрипнул зубами. — Накаркал.

«Наезд?!» Тимша не поверил глазам. «Вот так, внаглую, на виду у всех?!»

— Кто такие? — на всякий случай переспросил он.

— Кто? — Нияз дернул щекой. — Бэспрэдэльщики. Частников грабят, никакая «крыша» нэ указ… Я дэнэг нэ давал, сказали, убивать будут. Пугали, э?

На обращенном к Тимше лице Нияза возникла и вновь увяла неуверенная улыбка. Похоже, легко отделаться он не рассчитывал.

«Неужто никто не видит?» Шабанов повертел головой. Поток автомобилей обтекал раскорячившийся посреди полосы джип, не снижая скорости. Водители дружно демонстрировали затылки, словно на противоположном тротуаре путаны устроили бесплатный стриптиз. Маячивший у автобусной остановки милицейский наряд бесплотными тенями исчез в темноте, пешеходов как ветром сдуло. Никому не хотелось встревать в бандитские «разборки», все берегли нервы и здоровье…

— Ты здесь посиди, я сейчас! — торопливо пробормотал Нияз, доставая из кармана пригоршню смятых десяток. — Дэнэг дам, и дальше поедем.

— Сам посиди! — оборвал его Тимша. — Монтировка в салоне есть?

— Как нэт? Есть канэчна… — недоуменно ответил Нияз. Пад сидэньем валяется…

Экс-рыбак вздохнул, темная от въевшегося в кожу масла ладонь легла на тимшино плечо.

— Зачэм она? Бандитов монтировкой нэ напугаешь.

«Да что ж с людьми-то сталось? Им плюй в глаза — они: «Божья роса!» Тимшу перекосило, словно недозрелого яблока куснул.

— Не напугаю, так согреюсь, — буркнул он. — Ты пока не дергайся, я с ними, как русский с русскими потолкую…

Кованая железяка уже привычно нырнула в рукав. Взгляд зацепился за встроенные в зеркало часы. «Шестнадцать двадцать одна…» — зачем-то мысленно повторил Тимша.

Бандюки тупо уставились на вылезшего из машины Шабанова — привычная логика требовала, чтобы их встречал раболепствующий водитель, а не мрачновато уставившийся пассажир. Упрощенная до амебного уровня программа такого не предусматривала. Громилы с механической синхронностью пошли в обход нежданно выросшего препятствия.

«Один в одного — свинячьи рожи, куртки «аляски», бесформенные штаны, нелепые по зиме кроссовки… Им бы серийные номера на грудь… — Шабанов мысленно сплюнул, — Киборги штампованные. Первый, Второй и Третий.»

— Мужики, дайте проехать — спешу я, — миролюбиво предложил Тимша. В действенность слов не верилось, но чем черт не шутит?

На сей раз троица остановилась. Скрип заржавевших шестерен под низкими скошенными лбами слышался за версту.

— Ты че лезешь, пацан? — наконец спросил Первый. — Сиди в машине, там тепло…

Второй и Третий, уважительно посмотрев на сказавшего умное главаря, снова попытались заняться привычным делом.

— Оставьте водилу в покое, — угрюмо посоветовал Тимша, вновь заступая дорогу. — И вообще, паршивый это бизнес, извозчиков трясти. Неужто кого побогаче не нашлось? Или хозяев жизни подстричь кишка тонка?

Исполнители тупо остановились, вновь покосились на вожака. Первый нахмурился, метнул исподлобья по-милицейски тяжелый взгляд.

— Сгинь, пацан! — буркнул он, раздуваясь от злости. — Дрисни, пока из тебя камбалу не сделали!

Разговора не получится, понял Шабанов. Как и предполагалось. Ну, по крайней мере, попробовал… Пора татей по-другому привечать. Как у поморов заведено.

О том, что бандиты наверняка вооружены, да и весит любой из них вдвое больше его самого, Тимша не думал.

— В общем так… — скучно заметил он. — Здесь вам ничего не обломится. Валите на хрен по-хорошему, а то и рассердиться могу.

В заплывших жиром глазках исполнителей вспыхнула радость понимания. Императив «Гони бабки!» сменился не менее знакомым «Нас посылают!» Третий, переходя в боевой режим, полез за пазуху… Тимша его опередил.

Рука хлестнула наотмашь, выпрыгнувшая из рукава монтировка с хрустом раздробила челюсть. Громила с воем рухнул на дорогу,

«Не убил? Жаль. Все равно назад ходу нет… главное не останавливаться.» Костяшки пальцев разбили кадык оторопевшего Второго, бандит захрипел, схватился за горло. Державшийся за спинами подручных Первый, взревел, зажатый в кулаке нож пробил куртку, скрежетнул по ребрам. Обросшая короткой черной щетиной харя надвинулась, заслонив город. Гнилозубое дыхание плеснуло в лицо.

— Не умеешь! — по-звериному оскалился Шабанов. Монтировка крутанулась вокруг руки. — Смотри, как надо.

Кованый прут отработанно хлестнул по запястью, выбил нож. Кожа лопнула, обнажив белеющие осколки костей. Шабанов размахнулся еще раз…

Сухим хворостом затрещали перебитые ребра. Бандит заверещал. Истошно, по-заячьи.

«Этот уже на большак никогда не выйдет». Тимша по-звериному крутнулся — может, кто бандюкам помочь хочет? Желающих не нашлось.

В разрезанную куртку задувал морозный ветер, по коже струилось липкое. Взгляд неспешно и внимательно переползал с одного тела на другое.

— Шалишь, — пожурил Шабанов решившего прикинутся мертвым Второго. — Ты еще живой!

Второй шевельнулся, крысиные глазенки забегали в поисках спасения.

— Братан, не убивай! — прохрипел он. — Чего хочешь дам, не убивай! У меня бабки есть! Много!

— Привыкли жизнь бабками мерить, — презрительно бросил Шабанов. — Честь за бабки не купишь!

У Второго отвисла челюсть.

— Так ты из РНЕ, да? — прошептал он. — Почему ж тогда за черножопого…

— Потому что он человек, а ты гниль! — отрезал Тимша. Окровавленная монтировка вспорола воздух. Коленные чашечки Второго разлетелись вдребезги. Бандит захлебнулся воплем, потерял сознание.

«Теперь и впрямь все…» Тимша устало выпрямился. В бок стегнуло острой болью, закружилась голова. «Надо бы зашить. И куртку… и шкуру…» Шабанов представил, как пришивает одно к второму. На губах появилась слабая улыбка. «Потом, на досуге…» Он обошел вокруг «пятерки», подергал ручку. Дверь не открылась, зато чуть опустилось стекло.

— Зачэм так делал, э? — побелевшее от ужаса лицо Нияза творожно светилось в полутьме салона. — Завтра их друзья савсэм мэня убивать будут, да? Уходи! Я тебя нэ знаю!

Тимша недоуменно уставился на Нияза. Монтировка забыто покачивалась в руке. Откуда-то со стороны донесся пронзительный женский визг. Его подхватили другие голоса. Рана болела все сильнее и сильнее.

— Тебя-то за что? — тускло буркнул Шабанов. — Видели, кто увечил… Хочешь, джип задарю?

Он кивком указал на осиротевший автомобиль.

— Дур-рак ты! — с чувством резюмировал Нияз. — Как и все русские!

Стекло опустилось ниже, показалась кисть с зажатым в ней полиэтиленовым пакетом.

— Суй железяку — салон пэрэпачкаешь, что жены скажут?

Монтировка исчезла в пакете. Нияз тяжело вздохнул, щелкнул фиксатор замка.

— Садис, — сварливо бросил водитель. — Пятдэсят рублэй зарабатывать буду…

«И снова часы — шестнадцать двадцать пять. Всего четыре минуты между двумя хлопками дверцы. Четыре минуты, трое калек, два авто, один убивец… Пора командовать запуск.»

— Поехали, — напомнил Тимша. — Пока бдительные граждане твой номер не записали.

Жигуль рванул, по крутой дуге обходя бесчувственные тела, заскочил в проулок, пересек один двор, затем другой…

— Тэпэрь пускай ищут, — хмыкнул на глазах оживающий Нияз. — Номэра давно снэгом залэпило.

Голос доносился почему-то сквозь три ватных одеяла. Тимша тряхнул головой, сунул руку в прорез на куртке. Пальцы наткнулись на длинную с вывернутым наружу мясом рану.

— У тебя аптечка далеко? — спросил он. — Вата нужна. И бинт…

Очнулся Тимша в комнате. Теплой и — он приоткрыл один глаз, — по-восточному уютной. То есть, с коврами на полу и стенах, широченной, заваленной подушками и валиками, оттоманкой, портретом незнакомого горбоносого старца в золоченого багета раме и живописно раскиданными повсюду пуфиками. Даже корпус стоящего в углу телевизора украшал яркий восточный орнамент.

Шабанов наскоро перебрал в памяти предшествующие события — драка, затем побег… поездка… и снова драка. Изувеченные отморозки. Насыщенный выдался денек. Знать бы еще, куда попал… И как?

Он шевельнулся… левый бок полыхнул болью — словно крысиная стая пирует. С губ сорвалось неизбежное упоминание падших женщин, орального секса и еще с десяток свойственных могучему русскому языку выражений.

За стеной встревоженно зашебуршали. Тимша мгновенно осекся — за такое поморы по губам били, а уж басурмане…

Тысячью сладкозвучных колокольчиков зазвенел стеклярусный занавес, в комнате появился круглый серебряный поднос, над коим возвышался серебряный же узкогорлый пузатый чайник Над длинным по-лебединому изогнутым носиком вился парок. Бока чайника покрывала густая арабская вязь, а венчала сияющая полированным шариком крышка.

Рядом с надменным чайником робко пристроилась готовая принять вулканически парующее содержимое изящная фарфоровая пиала. Сопровождал высокородную пару, как и положено, нагруженный товарами слуга — то бишь, блюдо с лепешками.

К сожалению серебряно-фарфорового великолепия, ему было суждено остаться незамеченным — куда более Тимшу заинтересовали обнаженные смуглые ручки в коих оно покоилось.

Следом за подносом в комнате возникла обладательница упомянутых ручек… Шабанов забыл о терзающей ребра боли, в горле пересохло.

«Во влип! — смятенно подумал он. — Это ж гурия!»

Взгляд жадно и торопливо обласкал вошедшее чудо — от маленьких босых ступней, от тонких щиколоток, стянутых манжетами атласных шаровар, к полупрозрачной кружевной блузке (кружево почти исчезало на осиной талии, но, к искреннему тимшиному разочарованию, уплотнялось до непрозрачности на груди). По точеным плечикам стекал водопад иссиня-черных волос. Личико—сердечком, с узким подбородком, ямочками на щечках и насурьмлеными дугами бровей над огромными лучистыми глазами светилось чистотой и нежностью…

Последовательность выпавших из памяти событий выстроилась с пугающей ясностью. «Помер я рядом с басурманином, — потрясенно сообразил Тимша. — наверху и перепутали, в басурманский рай определили. Где-то в книжках серегиных такое попадалось. Думал — брехня, а поди ж ты…»

Небесная дева опустилась на колени рядом с Тимшей, покрытая чуть заметным абрикосовым пушком ручка грациозно приподняла чайник, в пиалу, лишая девственной белизны, хлынула струя горячего кофе… Гурия лукаво стрельнула глазами…

«Намякивает. Честное слово, намякивает! — взволнованно подумал Тимша, ощущая в чреслах готовый выплеснуться жар. — Соблазнить хочет!»

— Я это… православный! — твердо сказал он и, последним усилием воли, отодвинулся. На целый сантиметр.

Гурия совсем по-девчоночьи хихикнула.

— Разве православные кофе не пьют? — хрустально прозвенел чарующий голосок…

Тимша зажмурил глаза, ладони зажали уши, в голове, спотыкаясь через слово, зазвучал «Отче наш»… Тут же непрошено обострилось обоняние — от девы исходил головокружительный аромат благовоний и зовущего женского тела. Шабанов страдальчески замычал…

— Так плохо, да? — встревоженно спросила гурия. — Я сейчас папу позову!

Звякнул небрежно поставленный чайник, по ковру мягко пробежали босые ножки, заполошно продребезжал стеклярус, и все стихло. Аромат кофе старательно боролся с запахом девичьих духов.

«Папа? Какой еще папа?!» Тимша представил себе папу мусульманской небесной девы — получилось нечто среднее между Аллахом… и разъяренным Заборщиковым. Именно разъяренным — наверняка же папа узнает, что дочь наедине с неверным была!

— Вот уж фиг я без боя сдамся! — пробормотал Тимша, отползая в угол. — Сами виноваты, хватают кого ни попадя…

Где-то за стеной тяжко забухали папашины шаги. Завибрировал пол. Тимша собрал остатки сил, вздел себя на ноги. Колени дрожали, подгибались…

— Зачэм вставал, э? Тэбэ лэжать нада!

Вбежавший в комнату Нияз выглядел не на шутку встревоженным. Гортанный южный акцент усилился до гротеска. Сейчас, в зеленом парчовом халате и кожаных чувяках с острыми загнутыми носами, Нияз совсем не походил ни на зарабатывающего извозом горемыку, ни тем более на привыкшего к суровым морским будням тралмейстера. Скорее уж на узревшего непотребное муллу.

— Ты что, тоже умер?! — ошалело спросил Тимша. Его шатнуло, рука вцепилась в подставленное Ниязом плечо. — Тогда понятно, как я в мусульманском раю оказался — с тобой заодно приволокли.

Нияз осторожно подвел Тимшу к оттоманке, помог сесть и лишь после этого с укором заметил:

— Зачэм так гаваришь? Зачэм умер? Ты живой, я живой. Нэ нада памирай! Я тэбя домой привез, рану зашивал! Вай, хорошо зашивал! Мне в Карабахе хуже зашивали!

В доказательство Нияз стянул халат с плеча. Грудь уродовал старый бугристый шрам.

— Живые? — с сомнением переспросил Тимша, взгляд невольно скользнул к двери. — А это кто был? Разве не гурия?

— Вай! — обрадовался Нияз. Тревога быстро таяла и, вместе с ней, исчезал акцент. — Это дочь, Диляра! Услышала, что ты очнулся — напросилась кофе принести. Хотела видеть, кто отцу жизнь спасал. Гурия? Я ей передам — дэвушке нада хороший слова гаварить, еще красивей будэт!

Девица молоденькая, оказывается, а он… матом, как пьяный докер! Стыдоба! Тимша смутился, по старинной русской традиции — задним числом, — оглядел себя: вдруг ширинка расстегнута или… как там Никитин про рукав?

Ширинка и рукав отсутствовали. Начисто. Вместе с рубахой и штанами. Бедра прикрывало банное полотенце, торс плотно обматывала широкая льняная полоса. «Простыню на бинты извел, — с неловкостью подумал Тимша. — Дал я называется мужику заработать…»

— Мне бы… — промямлил Шабанов, — одежонку почистить. Ждут меня, идти надо…

— Зачэм «идти»? — неподдельно удивился Нияз. — Куда идти? Тэбе отдыхать нада, потом ехать. Машина во дворе стоит, куда хочешь доедет! Одежду Диляра уже почистила и зашила. На куртке, нэмного заметно… зато рубаха как новый!

Последнее заявление ввергло Тимшу в полное расстройство — разве дело незнакомой девчонке с мужским исподним возиться? Тем паче такой красивой…

— Я бы и сам… — буркнул он, но Нияз уже не слушал.

— Эй, дочь! — повелительно рявкнул он. — Неси одежду мужчине!

Диляра появилась буквально через пару секунд. Стопку отстиранной, высушенной и заштопанной одежды она подала на вытянутых руках, склонившись и пряча глаза.

«Еще бы на колени встала!» Чувство неловкости превысило все возможные пределы.

— Ты это… выйди, — прикрывая грубостью смущение буркнул Тимша. — Я одеваться буду.

Девушка запунцовела, краска сползла на точеную шейку, затем на розовеющие сквозь ажурную ткань плечи…

— Иди, иди! — поддержал Тимшу Нияз. — Не до тебя парню.

Девушка исчезла так же бесшумно, как и возникла.

«Не до тебя… Скажет тоже!» Глаза, независимо от разума, провожали небесное видение. Даже сквозь занавес посмотреть пробовали… «Все… ушла…»

Тимша недоуменно посмотрел на забытую одежду.

«Ах да… мое барахло…»

Под обвивавшим чресла полотенцем, к несказанному тимшиному облегчению, отыскались трусы. «Ну, хоть голым задом не сверкал», — хмыкнул Шабанов, одеваясь.

Нияз, тем временем, подошел к забытому кофейнику, поднес к губам чашку.

— Савсэм кофе остыл, — сообщил он. — Скажу Диляре, другой заваривать нада.

«Еще и кофе!» Шабанов представил, как усядется рядом с Дилярой… кровь моментально взбурлила.

«Да что это со мной? — расстроенно подумал он. — Словно девки живой никогда не видывал». Перед внутренним взором стремительно пронеслись образы умбских девиц, жестковато-холодная улыбка Лары, наивно распахнутые глаза Оли… «Таких не видывал… — честно признал Тимша. — О таких песни поют, из-за них царства рушат! Й-эх! Лучше бы и не встречал — не по Сеньке шапка… и неча душу травить!»

— Не хочу я кофе, — ответил он готовому позвать дочь Ниязу. — Ждут меня, опаздываю уж.

— Нет, так нет, — согласился Нияз. — Другой раз пить будем. С коньяком. Знаешь, какой у меня коньяк есть? Настоящий «Юбилейный»! Брат в гости приезжал — бочонок привез.

«Это что, шутка?» Тимша подозрительно глянул на Нияза — смуглая физиономия светилась неподдельным энтузиазмом.

— Видно будет… — неопределенно пробормотал Шабанов. Ты вроде подвезти обещал? Я ведь и на автобусе могу…

— Э-э, автобус-мавтобус! — Нияз похоже обиделся. — Какой-такой автобус? Хочешь ехать? Поехали!

Город за стеклами салона жил, будто ничего не произошло — деловито сновали прохожие, гудели моторами лезущие в крутой подъем троллейбусы… кучковались в подворотнях наркоманы, лихо «зажигали» детишки нуворишей, бесчинствовали отморозки.

— Слушай, Нияз, — решился задать Шабанов давно мучавший его вопрос. — Ты не обижайся, я не обидеть, понять хочу: почему ты меня домой повез? Я ж тебе не брат, не сват, не земляк. Другой на твоем месте и ждать не стал: рванул бы, только и видели!

Южанин с ответом не спешил. Лишь пальцы вминались в кожаную оплетку руля, да сощурились, как от встречного ветра, глаза.

— Я по-твоему савсэм нэ мужчина, да? — сквозь зубы прошипел Нияз наконец. — Ты мне как тогда сказал? «Ты здесь сиди, русский с русскими говорить будет». Я сидел, разговор ждал, а ты за мэня убивать стал. Хорошо убивал — быстро, я выйти нэ успел, все кончилось.

Нияз замолк, снова переживая недавние события. Стрелка спидометра медленно ползла к восьмидесяти.

— Уехать?.. Как уехать? — продолжил Нияз горячась. — Уехал, и не человек я тогда — шакал! Как женам в глаза смотреть? Дочери?

Взвыл мотор, «жигуленок» втиснулся в левый ряд. Серебристый «мерседес» испуганно шарахнулся в сторону, сидевшая за рулем дама что-то неслышно прокричала. Холеное лицо исказила злобная гримаса. Вслед Ниязу возмущенно мигнули фары.

— Ты за меня кровь лил, побратимом стал… — сказал Нияз тихо. — Отныне и до смерти.

«Эвон как…» Тимша вспомнил, куда они едут, почувствовал себя неуютно. Словно ему душу открыли, а он… грязными сапогами…

— Я ведь к скинхедам еду, — буркнул он. — Мы твоих земляков гоняем.

Нияз безразлично пожал плечами.

— Я испугаться должен? — желчно спросил он. — Правильно гоняете. Разве, в Россию одни честные ехали? Половина — жулье и воры. Их в Азербайджане гоняли — они здесь спрятались. А что и честным достается — сами виноваты, зачэм дерьмо рядом с собой терпим?

Шабанов оторопело воззрился на собеседника — всерьез говорит, или побратима новоявленного обидеть не хочет? Нияз не отрывал взгляда от дороги, на лице ни единой эмоции.

«А Игорю все равно — сутенерчик Ашот или тралмейстер Нияз. Нерусь? Мочить! … И Лариса такая же…» Последняя мысль царапнула, словно ржавым напильником по стеклу. Тимша поежился.

— Замерз, э? — тут же встрепенулся Нияз. — Сейчас, оборотов печке добавлю, согреешся.

Рука двинула рычажок на панели.

— Много крови вытекло, патаму мерзнешь, — пояснил Нияз. — Так всэгда бывает.

Шабанов непроизвольно пощупал распоротый бандитским ножом бок. Рану противно дергало, словно под кожей завелись черви и теперь дружно буравили норки.

— Я тебэ анэстэтик вколол, — невозмутимо бросил Нияз. — Сильно болеть не будэт.

Позади остался кинотеатр «Мурманск», автомобиль свернул налево, углубился в лабиринт девятиэтажек. Тимша автоматически подсказывал, куда сворачивать, мысли же занимало другое:

«Тех ли вообще лупцуем? Не басурмане по тротуару за людьми гонялись, и не они водителей на дороге «стригут»… хотя нерусей в криминале тоже более чем… Надо бы по-другому агнцев от козлищ отделять…»

— Здесь останови, дальше я пешком, — опомнился он, когда машина едва не проехала мимо знакомого дома.

Нияз подрулил к обочине, заглушил мотор. Молча. Шабанов тоже не знал, что нужно сказать — предлагать деньги казалось глупым, поблагодарить и уйти? Как же тогда побратимство? Вот же незадача… С другой стороны, а оно ему надо? Нияз-то вдвое старше, какой из него брат? И вообще, что это такое южное побратимство?

— Диляра через две недели замуж выходит, — неожиданно улыбнувшись сказал Нияз. — Без побратима какая свадьба? Обязательно тебя ждать буду. Самый почетный гость! Восемнадцатого числа в три часа дня роспись. Не придешь — свадьбу отменю, так и знай! Ты же не хочешь, чтобы Диляра плакала?

Успевшая намерзнуть в душе льдина мгновенно растаяла.

— Не хочу, — искренне ответил Шабанов. — Гурии плакать не должны. Никогда!

Ниязи протянул руку, широкая мозолистая ладонь еще помнила басовое гудение натянутых траловых тросов.

— И не только на свадьбу, — добавил он. — Заходи, когда хочешь: мой дом — твой дом!

Тимша внимательно посмотрел на открыто улыбающегося Нияза — сияет давешним кофейником. В следующий миг Тимша почувствовал, как неудержимо раздвигаются в улыбке его собственные губы. Словно и впрямь нашелся давно потерянный брат.

— Я приду. Обязательно приду! — пообещал он.

Давно захлопнулась автомобильная дверца, габаритные огни «пятерки» затерялись в сонме собратьев, а Тимша все стоял у обочины, поражаясь странности жизненных поворотов.

Ветер, как дворовый щен тряпку, приволок снежный заряд. Противоположный тротуар скрылся за густой мутной пеленой. Свет автомобильных фар бесследно растворялся в непроглядной мгле. Машины буксовали, надрывно ревели моторы, издалека донесся грубый хлопок столкновения… Тьма и сумятица…

«Точь в точь, как в моей башке… — иронично усмехнулся Тимша. Холодная четкость решений осталась у колес бандитского джипа. — Казалось, все беды от чужаков. Уйдут басурмане благодать настанет. Теперь думаешь, настанет ли?»

Череда автомобильных огней на миг иссякла. Тимша метнулся через дорогу. В спину скандально рявкнул клаксон. Шабанов не услышал.

«Кого теперь виноватить? Из кого душу вынимать?»

Узкий полузанесенный снегом проход меж домами, с трудом угадываемая тропинка… Знакомый подъезд неохотно проявился в снежной круговерти. Словно одолжение сделал. Притянутая тугой пружиной дверь сердито грюкнула за спиной, отрезав разбушевавшуюся природу. Батареи старательно гнали тепло, тусклая сороковаттная лампочка освещала пошарпанные стены, неистребимо воняло мочой и протухшими отбросами.

Тимша обстучал налипший на ботинки снег, неуверенно посмотрел на дверь лифта — куда спешить? Обдумать надо, что Игорю сказать, как убедить… Он развернулся к лестнице, под ноги с готовностью сунулись щербатые ступени.

«Не в басурманах дело… и даже не в ухарях обнаглевших. Ухари во все времена были, да с ними справлялись — кого в «холодную» иль под батоги — ума вложить. Самых буйных — на дальние рубежи, пусть татям удаль выказывают!»

Шабанов остановился на площадке между вторым и третьим этажами, оперся на узкий новостроечный подоконник. Нестерпимо потянуло закурить — серегино наследство…

Неожиданно вспомнилась обосновавшаяся в Кузомени семья Верманнов — глава откуда-то из неметчины, жена его наполовину русская, наполовину татарка, а сын, с которым на пару в зуйках ходил, со звериной лютью в драку бросался, если за волосы черные да глаза раскосые басурманином звали. Опять же карелы — те в русские не стремились, а каянь да шведов били наравне с поморами. Если не круче. Веками с русскими бок о бок! В Кеми и вовсе: не сразу и поймешь, к кому в гости попал — одинаково, как своего, приветят. Про лопарей и речи нет — сплошная родня!

«Не в нации дело… не в цвете глаз да форме носа…» Шабанов отолкнулся от подоконника, побрел дальше.

«С Игорем потолковать… Должен понять, что не так и не с теми воюем. Враг тот, кто под себя гребет, а об людей ноги вытереть норовит. Какого бы роду ни был — да хоть самый что ни есть русопятый!»

Запала хватило на пару этажей. Тимша скривился, как от зубной боли. В голове ехидно звучал возможный ответ скинхеда: «Как одних от других отделять будешь? Черепушки вскрывать и внутрь заглядывать? Или по-ментовски дела заводить? Проверки устраивать?»

Шабанов остановился. «Куда лезу? — кольнула болезненная мысль. — Умней меня люди голову ломали, как Русь обустроить. И что? Ни хрена! А я походя разобраться решил?»

Этажом выше хлопнула дверь, на площадку вышел лысоватый дородный мужик, колючий взгляд уперся в застывшего у перил Тимшу.

— Ищешь кого? — с деланой ленцой спросил детина.

Мощная, как у молотобойца, рука тряхнула спрятавшуюся в чугунном кулаке пачку сигарет, со щелчком вспыхнул огонек. Мужик окутался облаком табачного дыма.

«Умную мысль ищу!» — подумал Тимша, вслух же сказал иное:

— Закурить бы…

Мужик хмыкнул, выбил из пачки еще одну сигарету, в тимшину ладонь ткнулась простенькая одноразовая зажигалка.

Тимша прикурил, вернув зажигалку пошел дальше. Мужик смотрел вслед. Интерес во взгляде быстро затухал — на бомжа или вора парень не походил, а остальное жильца не волновало. Хочется человеку пешком идти — его дело.

До квартиры Игоря осталось три пролета. Шабанов снова остановился, с губ сорвалось тихое ругательство.

«Дернул же черт Нияза на пути встретиться! Вся душа из-за него наперекосяк!»

Тимша недоуменно уставился на зажатую меж пальцев сигарету, затянулся. Горло перехватило спазмом, Шабанов зашелся сухим лающим кашлем. «И чего Сергей в табаке нашел?»

Окурок, разбрасывая искры, полетел в угол.

«Как отличать своих от чужих? По какому признаку? Что в русских русского? В чем она, русскость?»

Так и не найдя ответа, он преодолел оставшиеся ступени, за сейфово-тяжелой металлической дверью раскатилась пронзительная трель звонка.

— Не знаешь, где правда? — усмехнулся Игорь. — А еще помором себя зовешь!

Предводитель, или — на сленге скинов — «старшак», вольно раскинулся в глубоком кресле-ракушке. Куртка «бомбер» казалась навечно приросла к широкоплечему торсу.

— Все просто — есть земля, нам от предков доставшаяся, и есть мы, которые на ней живем, — Игорь выпрямился, изначально жесткий голос зазвенел оружейной сталью, яростный удар кулака заставил вздрогнуть стол. — Всех прочих — за рубеж или на фонарь! Ну, разве что чернорабочих пускать: нужники чистить, землю копать… да стерилизовать, чтоб не плодились, и в гетто, под строгий надзор. Остальных… — Игорь приподнялся, пылающий фанатизмом взор ожег Тимшу. — Остальных к едрене фене!

Воцарилась тишина — неловкая, из тех, про кои говорят: «мент родился». Тимша переступил с ноги на ногу, словно провинившийся школяр перед строгим учителем. Настроение, и без того не радужное, испортилось окончательно.

«Хоть бы Лариса вышла… — тоскливо подумал он, прислушиваясь к негромкому звяканью посуды на кухне. — А то мы с Игорем словно на разных языках говорим…»

Тимша набычился, сердито зыркнул на старшака.

«Ну давай, добивай помора неумытого. Растолкуй, в чем она, правда нынешняя!»

— Мне тут книженция попалась, — непрошено подал голос длинный и худой до невозможности скин с намертво приклеенной кличкой Дохлый. — Про трех крутых из леса. Так там один колдун говорит, мол, у всех наций названия существительные, тока у русских прилагательное. Облажали нас чурки с жидами, пасти им рвать надо!

— Оно конечно… — задумчиво отозвался Тимша, — бывает, ты гостя чин-чином встретишь, а он — в скатерть высморкаться норовит, да хозяйке под юбку залезть… так не все ж такие!

Он хотел, слегка осовременив, пересказать историю Верманнов, однако Игорь его перебил.

— Прикажешь у чурок в мозгах ковыряться: где наш, где нет определять? — почти слово в слово повторил тимшины мысли старшак. — Пусть все вместе убираются. А которые вроде бы за нас… будут «пятой колонной» во временно отделившихся землях. С паршивой овцы хоть шерсти клок!

«Как думал, так и вышло. Ни хрена понимать не хотят. Все свое талдычат!»

— Не тот враг, — упрямо заявил Тимша, — кто на нас обликом непохож, а тот, что со своим уставом в наш монастырь лезет. По-другому судить надо. Наркоту толкает? В глотку ему товар запихать — пусть давится. К малолеткам пристает? Болт с корнем выдрать. Никакой жалости! А если работает, пусть даже овощами—фруктами по божеской цене торгует — защищать, как своего!»

— Ага, — ехидно заметил все тот же Дохлый, — ты их защищать будешь, а они синагоги с мечетями строить, да русских в кабалу загонять. Кто у нас олигархи? Чурбаны да жидовня пархатая! Работать они тебе станут… Как же, держи карман шире! Не успеешь опомниться, как русским на русской земле места не найдется! Все поганые скупят, да ублюдками своими заселят! Не-е-ет! Бить, пока на карачках к чертям собачьим не уползут!

На пороге кухни появилась Лариса. Тимша удивленно отметил непривычные для амазонки шлепанцы на босу ногу, потрепанные джинсы, припудренный мукой фартук и простенькую рубашку с закатанными выше локтей рукавами. Из-за спины девушки в комнату хлынул запах пирогов. Насмешливый взор скользнул по разгоряченным парням.

— Чего разорались? — по-хозяйски прикрикнула девица. Ну-ка, трое за мной, самовар тащить. И пироги!

Спор моментально забылся, желающих помочь нашлось куда больше, чем требовалось, Тимша не успел и с места подняться. За столом остались он да Игорь. Старшак остро поглядывал на Шабанова.

— Может, ты не в ту команду попал? — небрежно поинтересовался он. — Может, тебе к редскинам прибиться?

Спрятанный в вопросе подвох чувствовался за версту, однако Тимша не испугался.

— Не знаю, — пожал плечами он. — А редскины, это кто?

Игорь нехорошо усмехнулся.

— Тоже, вроде тебя… любители чернозадых. Коммунисты, мать их за ногу!

Тимша набычился, лежащая на столе ладонь сжалась в кулак, в горле чуть слышно клокотнул сдавленный рык.

— Ты матерей не поминай. Чьи бы не были.

— Да? — не менее яростно переспросил Игорь. — Пускай они всякую погань рожают? Хочешь новость? Сегодня троих наших братьев из РНЕ чурбан-таксист едва не насмерть забил! Монтировкой! Твой, между прочим, подзащитный — как же, настоящий пролетарий! «Куда изволите?» С ним тоже цацкаться? Да мы завтра всю ихнюю шарашку разнесем! До последней задрипанной тачки! Пешком, суки, в Чуркестан побегут! Если выживут!

— Постой, постой! — прервал его Тимша, холодея от предчувствия беды. — Где, говоришь, было?

— Здесь недалеко… — раздраженно отмахнулся Игорь. — Неважно это, сам факт важен.

В груди что-то оборвалось, хлестнув острой болью. Тимша прикусил губу, чтобы не застонать. «Прав Нияз, не зря говорил — за мои грехи убивать его будут. — тоскливо подумал он. — Что ж делать-то? Что делать?»

В комнату, держа за ручки двухведерный электрический самовар, протиснулась пара скинов, еще трое несли подносы с пирогами, замыкала процессию сурово бдящая за рабами-носильщиками царица кухни. Запах пирогов наполнил комнату. Кто-то громко сглотнул слюну. Игорь кулинарное чудо попросту не заметил, взгляд скина безотрывно следил за Шабановым.

— Пошли в прихожую, — обреченно предложил Тимша, — неча людям аппетит портить…

По лицу Игоря скользнула тень недоумения, но, уже в следующую секунду, он кивнул, двинулся следом за Тимшей.

— Давай, выкладывай, — нетерпеливо бросил он, едва закрывшаяся дверь отрезала оживленный шум набросившихся на пироги скинов. — Что за новость, которую при всех сказать нельзя? Чурка этот у тебя в дружках ходит?

Последнюю фразу Игорь произнес с усмешкой, не ведая, что случайно попал в цель. Тимша побледнел, в голове заезженным винилом крутилось: «Вот и все, вот и все…»

Он едва не замычал от натуги, разрывая заколдованный круг. Наконец мысли вырвались из наезженной колеи… чтобы принести смятение.

«Соврать — шкуру спасти… а зачем потом такая шкура? Жить и знать, что по твоей милости невинного убили? Правду сказать? Небось, и ноги унести не дадут. Куда ни кинь — всюду клин…»

Пауза растянулась на полминуты. Усмешка на лице Игоря понемногу начала сменяться хищным оскалом.

— Неужто угадал? — жарко выдохнул он. — Знаешь поганца? И адрес тоже? Так говори, мы его прямо сейчас навестим. Тепленького возьмем!

«Теперь уж точно все!» — подумал Шабанов, но, как ни странно, мысль принесла спокойствие. Словно перед последним в жизни боем.

— Знаю, — обыденно сообщил Тимша. — И адрес знаю, и как зовут его… да тебе-то зачем? Не он твоих братьев уму-разуму учил… или не братьев — «братков»? Ты уж разберись, кто нужнее — басурманин или убивец?

На Игоря было страшно смотреть, казалось еще мгновение, и он лопнет от бурлящего в жилах бешенства.

— Ты мне, дружок, загадки не загадывай, — прошипел он. — У меня нынче настроение не то! Говори, что знаешь, пока я ребятам не приказал из тебя дерьмо повытрясти!

Угроза подействовала… но вовсе не так, как рассчитывал скинхед.

«На испуг взять хочет… — мрачно усмехнулся Тимша. Зря…»

Сомнения исчезли, вернулось спокойствие.

— За чужие спины прячешься? Самому что, слабо?

Старшак жутко, как восставший из гроба мертвец, заскрипел зубами, на висках бугристо вздулись синюшные вены.

— Еще чего ляпнешь… я тебя голыми руками на тряпочки порву! — прохрипел Игорь.

В глазах старшака полыхнула молния, Тимша мельком удивился, что по—прежнему жив и даже не обгорел. Поверх спокойствия плеснуло боевой удалью.

— Не водила твоих братков калечил, — сообщил Тимша. — Он в машине тише воды, ниже травы сидел. Так уж вышло, что пассажир ему попался торопыга, не стерпел задержки…

Тимша нарочито умолк, предводитель скинов рванул душивший ворот рубахи, брызнули пуговицы.

— Не тяни кота за… хвост! — прохрипел Игорь.

— Да я их ухайдокал, я! — с жесткой усмешкой закончил Тимша. — Уж больно к Ларисе спешил.

Повисла тяжелая, как топор палача, пауза. Игорь задыхался, широко раскрытый рот жадно хватал воздух.

— Врешь! — наконец прохрипел скинхед. — Чурбана покрываешь! Все равно я до правды дороюсь!

Скрюченные бешеной судорогой пальцы царапнули по тимшиному горлу и сорвались, не в силах ухватиться. Шабанов отстранился.

— Зачем я врать буду? — почти обиженно спросил он. Сам глянь, как твой братан мне бочину полоснул.

Выпростанная из брюк рубаха задралась к горлу, показалось пропитанное кровью полотно.

Игорь ошеломленно попятился, но тут же пришел в себя.

На лицо легла холодная отлитая из прозрачного металла маска.

— Уходи, — жестяным голосом приказал он. — Одевайся и уходи. У тебя сутки форы. Ментам я тебя не сдам, но советую отыскать нору поглубже — дольше проживешь.

Нежданная отсрочка приговора, как удар в открытую дверь — Тимше показалось, что он ослышался.

— Ты меня отпускаешь? — удивленно переспросил он. — Почему?

Маска дрогнула в презрительной усмешке.

— Не хочу пачкать кровью прихожую — сестре не понравится.

Словно услышав, в дверь просунулась Лариса. На дерзком лице мелькали не успевшие погаснуть искорки веселья.

— Что за секреты? — шутливо поинтересовалась она. — Пироги стынут!

— Сергей уходит, — невозмутимо сообщил Игорь. — Ему сегодня не до пирогов.

Почувствовав неладное, Лариса оттеснила вяло сопротивлявшегося брата, вошла в прихожую.

— Какие дела могут быть важней пирогов с палтусом? — все еще игриво спросила она. — Ничего, сейчас он передумает!

Тонкие руки обвили тимшину шею, в губы впечатался сочный до головокружения поцелуй… Сердце зашлось щемящей болью расставания. Шабанову стоило немалых усилий прервать горькое блаженство.

— Извини, мне и вправду пора, — тихо сказал он. Рука нежно и невесомо коснулась ларисиных волос, словно запоминая их шелковистую гладкость, затем скользнула на плечо. Мягкий до неощутимости толчок заставил девушку отшагнуть.

Лариса вскинула голову, глаза заблестели подступившей влагой.

— Даже так… — прошептала она.

Тимша виновато отвел взгляд. Губы Ларисы дрогнули, но девушка тут же справилась с собой.

— Что ж, тебе виднее, — холодно согласилась она. — Смотри, как бы потом не пожалеть…

— Я уже жалею, — признался Тимша, натягивая мокрую от растаявшего снега куртку.

Он таки не выдержал. Рука потянулась к девушке — то ли увлечь за собой, то ли коснуться в последний раз… Лариса отшатнулась и, надменно вскинув голову, вышла из прихожей.

Клацнула магнитная защелка.

— Так даже лучше, — со вздохом сказал Тимша.

Скинхед пристально взглянул ему в глаза… и кивнул.

Тучи унесло за горизонт, по небу, затмевая жалкие огни фонарей, переливалось северное сияние. Цвета причудливых завитков сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой от бледно—зеленого до сочно-пурпурного, лениво текли сиреневые волны, выстреливали копья холодного синего пламени…

«К морозу…» — вспомнилась старинная примета. Вспомнилась и тут же забылась. Холодная красота небес не смогла завладеть вниманием — душа покрылась ледяной коркой. Прочной, как аносовский булат, и блестящей, словно полированный хрусталь.

«Вот и вжился в новый мир… ни работы, ни друзей, ни девушки… Хотел-то как лучше. Хотел грязь с земли Кольской вымести… Чтобы вспомнил народ гордость да честь поморскую. А что вышло? Бандитов калечил — враги, басурмане рыночные — враги, скинхеды с националистами скоро охоту откроют… о милиции говорить не стоит — попадись, и пожизненная каторга обеспечена. Ради чего? Кому помог? Кому добро сделал? Дурость одна… Нравится людишкам каждой скотине в ноги кланяться? И пусть бы их. Из раба человека не сделаешь. Нет, взялся ума вкладывать! Кто бы самому вложил… хотя, скоро вложат. Если сбежать не получится.»

— Чаво встал, коли семечек не берешь? Отойди, свет не засти! — скрипучий, как битое стекло, голос раздался откуда-то сбоку и снизу. Шабанов очнулся, недоуменно огляделся…

Рядом, на застеленном старой газетой ящике пузато развалился холщовый мешок с жареными семечками. Позади ящика, на складном рыбацком стульчике сидит насупленная бабка.

Подшитые кожей валенки сердито притопывают, потертая шубейка наглухо застегнута, из-под толстенного заиндевевшего платка настороженно поблескивают колючие глазки, на кончике крючковатого носа замерзла мутная капля… не бабка — Яга на зимовке.

За спиной Яги, портя сказочный антураж, сияли витрины круглосуточного магазина.

«Глянь, уже «Восход». Когда дойти успел?»

Из магазина вывалилась шумная компания — полдюжины разнокалиберных бичеватых типов семенили вслед за парой красномордых детин. Лихо сбитые на затылок шапки, хорошего кроя куртки нараспашку и видневшиеся из-под расстегнутых рубах тельняшки выдавали в детинах «тружеников морей»… а прижатые к необъятным животам ящики с водкой — недавний расчет.

«Ведомо дело: на берег сошел, долю получил — обмыть надо… и сцепиться с кем, удаль выказать — что за пьянка без драки?»

Драться попусту не хотелось. И не попусту тоже — надрался уж вдосыть. Всего и толку, что немеряно врагов нажил.

Шабанов отвернулся.

— Чего нос воротишь? — с усмешкой прогудел один из мордоворотов. — Люди с рейса пришли. Три месяца в морях, имеем право! Или мы не тралфлотовские?

«Угадал, — отрешенно подумал Тимша. — Гуляют рыбаки. И пусть себе гуляют. А я дальше пойду. Нечего людям праздник кислой рожей портить…»

Тимша пожал плечами, подался в сторону. Рыбак поставил ящик на снег, озабоченно нахмурился.

— Че он понимает! — тут же угодливо заметил один из прихлебателей. — Салага еще!

— Цыть! — обрезал его рыбак. — Не твово ума дело.

— Погодь, парень, у тебя не случилось ли чего? — обратился он уже к Тимше. — Видал я такие выражения на мордах… дерьмовые выражения. Может, помочь надо?

— Все нормально, мужики, — отозвался Тимша. Пришлось вновь остановиться, попробовать улыбнуться. — Мелочи жизни замучили, неча вам головы забивать. И вообще, — он кивнул на ящик с водкой, — у вас без того дел невпроворот.

— Ты, парень, не смотри, что Санька выпивши, — вступился за друга второй моряк. — Саньку полгорода знает, лучшего моториста ни на одном флоте нет! Ты о деле говори. Или пошли с нами — пропустишь стакашку, язык-то и развяжется… Тебе лет-то сколь? Имеешь право родимую потреблять?

«А что? Надоело все. Нажраться до поросячьего визга авось на душе полегче станет.» Тимша, которому до восемнадцати не хватало полутора месяцев, нахально кивнул.

— Добро, — удовлетворенно кивнул названный Александром, вновь подхватывая на миг оставленную без присмотру водку. Вон, тачки у остановки стоят, щас поеде…

Моряк оборвал себя на полуслове, багровея уставился за спину Тимши.

«Ну что там еще?» — тоскливо подумал Шабанов. Поворачиваться не хотелось, ибо повернуться — наверняка встрять в очередную неприятность.

— Ну-ка, ты, подержи выпивку! — рыкнул Александр. Ящик перекочевал в руки одного из прихлебателей. — У меня тут дельце одно появилось!

Тимша обреченно вздохнул, повернулся…

Вдоль витрин, занимая весь тротуар от бровки до бровки, перла разудалая компания молодежи. Предводитель немузыкально, хотя и от души, орал нечто плохо рифмованное. Старушенция, подхватив ящик и мешок с семечками, проворно шмыгнула в тень павильона автобусной остановки.

Александр шумно засопел, могучая рука приподняла куртку, со змеиным шипом вылетел из брючных шлевок ремень.

Предводитель компании увидел шагнувшего навстречу моряка… Песня оборвалась. Из горла юнца вырвался сдавленный цыплячий писк.

— Саня?.. — робко, надеясь ошибиться, окликнул он.

— Ты что, засранец, вытворяешь? — грозно вопросил надвигающийся на певуна моряк. Рука с зажатым в кулаке ремнем взметнулась на уровень плеча. — Сессия у тебя? Я тебе, коту помойному, покажу сессию!

— Ей богу, сессия! — «кот помойный» истово перекрестился. — Я сегодня теормех на «пять» сдал! Хочешь матрикул покажу?

Рука с ремнем замерла на полувзмахе.

— Празднуете, значит?.. — с некоторой долей задумчивости, констатировал Александр… миг задумчивости прошел, ремень с громким хлопком обвился вокруг тощих ягодиц студента. «Кот помойный» отпрыгнул с истошным мявом.

— У тебя следующий экзамен когда? — сурово поинтересовался готовый шагнуть следом Александр. — Послезавтра? Чтоб через полчаса дома был! Отсыпаться и за учебники!

Студент, опасливо косясь на ремень, закивал. Присмиревшие сокурсники по стеночке, по стеночке, один за одним проскальзывали мимо грозного покорителя морей. Многие на ходу бормотали:

— Здрасте, дядя Саня — до свидания, дядя Саня!

Тяжелый взгляд моряка вдавливал в снег по самый щиколотки. Студиозусы семенили на полусогнутых.

— Так я пойду? — робко поинтересовался «потерпевший».

— Ты еще здесь?! — рявкнул в ответ Александр.

Студент развернулся, метнулся к готовому переключиться на красный светофору. От скорости силуэт юнца казался слегка смазанным.

— Р-разгильдяй! — рыкнул вслед Александр и, поддернув сползшие штаны, горько пожаловался, — Послал же бог младшего братика.

— А чем плох? — возразил второй рыбак. — У парня всей родни — один брат, и тот в морях. Он же не по курвам шарится — учебу грызет! Этот… как его… термех сдал!

— Вот и пусть учится, а не песни дурацкие горланит, — остывая проворчал Александр.

— Ничо, выучится, — куда веселей продолжил его напарник. — Еще тобой командовать будет. А уж если в «деды» выйдет…

— Этот накомандует, — усмехнулся Александр, подпоясываясь. — Хотя… сдал все ж таки на «пять»…

В голосе, несмотря ни на что, слышалась гордость за брата. Бросивший училище Шабанов невольно позавидовал.

Бичи, сообразив, что непредвиденная задержка кончилась, умоляюще взирали на моряка.

— Ехать пора, Александр Иванович! Водка киснет!

Стоящие у остановки «извозчики» услужливо распахнули дверцы. Александр внимательно посмотрел на Тимшу.

— Так ты едешь?

«Люди в моря ходят, братьев младших на ноги ставят… а я? Неужто на водочку налегать примусь?» — внезапно подумал Шабанов. Голова мотнулась в жесте отрицания.

— Спасибо, мужики. Как-нибудь в другой раз.

Александр задумчиво пожевал губами, из кармана появился замусоленный блокнот. Дохнув на кончик дешевенькой шариковой ручки, моряк черкнул несколько цифр. Листок ткнулся в тимшину ладонь.

— На-ко телефон мой, я еще месяц на берегу буду. Захочешь в моря пойти — звякни. С «дедом» поговорю, найдем место в судовой роли.

«Так запросто? Незнакомцу? Он что, не видит, какой мир вокруг?» В груди слабым огоньком затеплился боязливый призрак надежды.

— Ты ж имени моего даже не знаешь, — пролепетал Тимша. — И чего умею не спросил!

— Мне знать не надо — я человека и так вижу, — проворчал рыбак. — А познакомиться и сейчас не поздно. Меня, ты уж слышал, Санькой зовут, его, — палец ткнулся в приятеля, Володькой… Я дизелист, Володька — реф…

Рыбак выжидательно примолк.

— Шабанов я, Сергей… — начал было Тимша, но названное имя вдруг показалось чужим, краденым, и он добавил, — лучше Тимофеем зови, мне так больше нравится. А по специальности я автомеханик… правда недоучившийся…

— Тимофей, так Тимофей, — покладисто согласился рыбак. — А что механик, так это здорово — меньше переучивать. Так ты звони. Экипаж у нас дружный — за своего кому хошь башку оторвем!

«Море! О чем еще мечтать-то? Прям хоть сейчас соглашайся!.. — Тимша покосился на успевшую перекочевать в багажник такси водку. — Нет, лучше завтра — вдруг передумает на трезвую-то голову? А я уж и губу раскатал!»

Способным передумать моряк не выглядел. И сильно выпившим тоже — разве что успел с Владимиром на пару бутылочку раздавить, пока бичи на хвост не сели. А такому детинушке и литровка, что другому сто грамм.

Да, способным передумать моряк не выглядел. А выглядел он прочным и надежным, словно кольский гранит.

— Я подумаю, — Тимша все-таки побоялся спугнуть нежданно замаячившее на горизонте счастье.

— У тебя на морде написано, что надумаешь, — усмехнулся Александр и, хлопнув Тимшу по плечу, полез в машину.

— С «дедом» я завтра поговорю. Обязательно! — крикнул он уже изнутри.

«Странный выдался день… — думал Тимша, возвращаясь домой. — рыбак подвез, рыбаки к жизни вернули… Может в том и дело, что рыбаки, а не эти… пафосно-мажорные. Море, оно во все времена — море! Не-е-ет! Хватит уж по берегу шляться. Хоть зуйком, а на палубу! Родину любить и нерусей лупцевать вещи разные…»

* * *

Китайский будильник щелкнул, но гнусное питюканье не зазвучало — подсела батарейка. Впрочем, Шабанову хватило и щелчка — спросонок почудилось, что рядом передернули затвор.

Тимша вскочил, готовый биться до последнего… и непонимающе заморгал — в квартире никого не было.

— Ма-ам! — позвал он.

Никто не откликнулся.

«Ну да, — зевнув подумал Тимша, — эту неделю она в первую…» Мимоходом включив телевизор, он прошлепал на кухню. Над конфоркой с тихом хлопком вспыхнул синеватый венчик пламени, звякнул, вставая на решетку, чайник…

«Пусть закипает, как раз умыться успею…» Тимша зябко передернул плечами — приснившийся кошмар еще стоял перед глазами. Всю ночь за ним гонялись бандиты, милиция и скины. То вместе, то по-очереди. Под конец одетый в спецназовский камуфляж Игорь загнал его в бетонный тупик, мертвым голосом зачитал приговор: «За предательство русской нации и потворство чужеземным захватчикам…» Тимша еще пытался объяснить, растолковать наконец-то открывшуюся Истину, которая все изменит, спасет от гибели изнасилованную басурманами и доморощенными русофобами Родину… когда рядом с Игорем появлялся капитан Потапов в дорогом бандитском костюме и с автоматом в руках…

— Хватит. Так и рехнуться недолго, — пробормотал Тимша. — Уйду в море, если Александр похлопотать не раздумал.

Процесс умывания много времени не занял. Когда Тимша вновь оказался на кухне, чайник даже зашуметь не успел.

— З-зараза! — с чувством обозвал его Шабанов, вернулся в комнату.

На экране, сменив гламурных московских ведущих, возникла заставка областного телевещания. Блекло одетая девица, заученно улыбаясь, поприветствовала зрителей и принялась зачитывать сводку местных новостей. Чуть заметные тени под умело подретушированными глазами выдавали бурно проведенную ночь.

Тимша зевнул, рука потянулась к выключателю… но замерла на полдороге.

— …вчера, неподалеку от центра Мурманска, произошло чудовищное по дерзости преступление, — трагическим голосом начала девица блок криминальных новостей. — Прямо у собственной машины были зверски избиты двое сотрудников охранного агенства «Цербер» и сопровождавший их офицер милиции…

Пошел ролик с места событий — брошенный у обочины джип, присыпанные снегом кровавые пятна на дороге, сосредоточенно работающие следователи, толпа зевак в отдалении…

Тимша не отрываясь от экрана, уцепил кресло, подтащил поближе. Вдоль позвоночника пробежала холодная волна — и джип, и городской пейзаж позади него были знакомы… как и отметины на снегу, где лежали «жертвы преступления»…

Захлебываясь скороговоркой, что—то бубнил корреспондент — Тимша не слушал. В душу холодной змеей вползал страх перед возможными последствиями. «О чем думал? Найдут ведь… или кто-нибудь из скинов сдаст… и в морях не спасешься».

Ролик кончился, экран вновь заняла намакияженная мордашка ведущей.

— Получасом ранее этого события, — продолжила она, — на проспекте Ленина произошло нападение на сына известного предпринимателя. После оказания первой помощи, юноша, на зафрахтованном отцом самолете, отправлен в одну из клиник Германии. Его друг, получивший в результате столкновения с бандитами огнестрельное ранение, скончался на месте. По словам очевидцев составлен фоторобот преступника…

«Влип…» Тимша заледенел…

На сером фоне экрана возник листок бумаги с карандашным наброском свински тупой уголовной рожи. Шабанов неверяще уставился на изображение.

«Это я? — холод в душе не то чтобы исчез, но изрядно поуменьшился. — Здорово! До Страшного Суда не найдут!»

Ведущая еще что-то говорила, под рисунком появился номер телефона «доверия»…

В прихожей громко взвыл звонок.

Тимша вздрогнул, торопливо, словно его могли в чем-то уличить, выключил телевизор.

«Кого принесло? Игорь сутки форы давал…»

Ноги сами, без участия разума, вынесли в прихожую. Невесомо — даже пол не скрипнул.

Тимша приник к глазку… На площадке каменной глыбой застыл массивный силуэт капитана Потапова.

«Ни хрена себе гостенек с утречка…» Тимша обреченно потянулся к замку…

В распахнутую дверь плеснула волна холодного воздуха. Голые ноги тут же покрылись «гусиной кожей».

«Штаны забыл, позорник!» — заполошно пронеслось в голове. Пискнув: «Проходите, я сейчас!», Тимша юркнул в ванную — за вывешенными на просушку «трениками».

— Улики в сортире топишь? — басовито уркнул Потапов.

— Не без того… — согласился Шабанов.

Грозный облик следователя почему—то на Тимшу не подействовал. Даже наоборот, заставил проснуться нахальство.

— Чаек будете, Михал Викторыч? Как раз вскипел.

Потапов глянул испытующе, отрицательно мотнул головой. — Не до чаю, дел много. У меня к тебе пара вопросов появилась…

Снова испытующий взгляд — не дрогнет ли, не забегают ли воровато испуганные глазенки… Шабанов независимо подсмыкнул сползшие на бедра «треники», приглашающе указал рукой на ближайшее кресло.

— Тогда спрашивайте, Михал Викторыч! Чего время тянуть?

Капитан подозрительно, словно ожидая кнопки на сидении или втихаря подпиленной ножки, покосился на кресло. Даже пошатал, крепко опершись на спинку широкой ладонью. Видавшее виды кресло недовольно скрипнуло, но выдержало, кнопки не обнаружилось.

— Докладывай, — буркнул Потапов, осторожно усаживаясь, — где вчера был? С кем? Кто подтвердить может?

«Ага, — с каким-то ухарским весельем мысленно усмехнулся Тимша. — Начинается!»

Он сел напротив капитана, закинул ногу на ногу.

— В сопках. Новогодний кросс на пару с Леушиным затеяли. Весь день и прошарашились. Вон, лыжи в коридоре… не обсохли еще. Принести?

— Не надо, — буркнул Потапов. — Видел… Значит, весь день в сопках, а потом, конечно, отсыпаться лег?

— С чего мне снова алиби понадобилось? — перешел в наступление Шабанов. — Еще одна дохлая кошка нашлась, которую на меня повесить можно?

— Именно, что дохлая, — согласился капитан. — И даже не одна… — Он полез во внутренний карман, на свет появился сложенный вчетверо лист бумаги. — На-ко, полюбопытствуй…

На листке красовалась вполне узнаваемая тимшина физиономия. Шабанов покрутил листок в руках, почесал в затылке.

— Это кто? — спросил он, — вроде на меня похож… если, конечно, с большого похмелья… Чье художество-то?

Потапов хмыкнул, забрал листок.

— Художник наш, — сообщил он, убирая фоторобот обратно в карман. — Со слов двух девиц рисовал. Им понравилось, сказали, что похоже.

— Эва! — Тимша озадаченно покачал головой. — С чего бы девкам мой портрет заказывать? Влюбились что ли?

— Ты мне ваньку не валяй! Не в пивбаре с дружком базаришь! — Потапов рассвирепел, порывисто наклонился к Шабанову. Прищуренные глаза впились в Тимшу сверлящим взглядом. Что вчера в четыре часа пополудни на проспекте Ленина делал? Почему стрельба началась? Кто троих мужиков на Скальной до полусмерти измордовал?

«Ни хрена он не знает, — ничуть не испугавшись подумал Тимша. — Иначе давно бы в бараний рог скрутил».

— На проспекте не был, никаких девок не знаю, про разборки ваши впервые слышу, — отчеканил Тимша. — Еще вопросы, Михал Викторыч?

Потапов шлепнул ладонью по подлокотнику, резко поднялся. Кресло, протестующе скрежетнув, отъехало к стене.

— Что-то много в последнее время жмуриков да искалеченных появилось… и со всеми, Шабанов, тебя без особого труда связать можно, — угрожающе пророкотал капитан. — Думаешь, в милиции одни дубы собрались? Стоит мне захотеть — алиби твое сопливое в пять минут развалится!

Следом за капитаном встал и Тимша.

— Вы, уважаемый, ерунды-то не порите. Я ведь телевизор смотрю! — задиристо огрызнулся он. — Не знаю, зачем этот рисуночек мне подсовывать — по телику совсем другую морду показывали. А если кто-то троих уложил, так причем здесь пацан семнадцатилетний? Как это у меня получилось? Или я в шкафу автомат прячу? Можете поискать — даже ордера не потребую.

Шабанов уже и сам верил в свою невиновность. Горло сдавила обида на царящую в мире несправедливость. Два быстрых шага, и Тимша оказался рядом со шкафом. Блеснув зеркалом, распахнулась полированная дверца.

— Пожалуйста. Ищите!

Потапов не двинулся с места. Свирепая мина на его лице понемногу сменялась досадой.

— Значит так, парень, — утробно пророкотал он. — Отныне будешь под моим неусыпным контролем. Не то что пойти куда не надо — громко пукнуть не посмеешь. Малейший намек на причастность к происходящему — загремишь по полной!

Тимша озадаченно уставился на капитана.

— Это что, за мной хвост ходить будет? Как в шпионском кине? Во Леушин-то обзавидуется!

— Как следить буду — не твое дело, — ответно усмехнулся Потапов, — но поверь, о каждом шаге доложат и фотографиями проиллюстрируют. А я, тем временем, расследованием займусь.

— Как скажете, мой капитан! — насмешливо заявил Тимша и приложил руку к виску. — Один вопрос…

Потапов насторожился.

— Я тут в моря собираюсь… конечно, пока еще вилами по воде писано, возьмут ли… но хотелось бы знать… что скажет милиция?

Потапов задумчиво сдвинул брови — словно две горы сошлись.

— На торгаше? — подозрительно спросил он.

— Не-е, — отмахнулся Тимша. — Рыбку в Баренцухе ловить!

— Рыбу ловить можно, — дал «добро» Потапов. — Хоть при деле будешь, не по городу болтаться, нервы мне портить…

Милиционер, не прощаясь, зашагал к выходу. Тимша, как воспитанный хозяин, двинулся следом.

По дороге капитан, как бы случайно, толкнул дверь ванной, посмотрел на сохнущий спортивный костюм, отметил разлегшиеся на змеевике сушилки лыжные ботинки… затем перевел взгляд на стоящие у двери лыжи…

— Ладно, — прогудел он. — Так и быть, к Леушину не пойду. Иначе папаша его опять ползарплаты на валидол изведет.

Тимша нацепил на лицо счастливую улыбку. Капитан еще раз изучающе посмотрел на него… и вышел. Шабанов подождал, когда внизу хлопнет подъездная дверь… перевел дыхание.

— Да-а, как по лезвию ножа прогулялся, — тихо пробормотал он и пошел на кухню — по—новой разогревать успевший остыть чайник.

Весь день он безвылазно просидел дома, предположив, что побещавший работу моряк еще не вышел из загула, а жаждущий его крови Игорь мог передумать насчет заявленной отсрочки. Пришедшая с работы Светлана Борисовна была удивлена.

— Ты не заболел ли? — озабоченно поинтересовалась она, доставая из шкатулки медицинский термометр. Возражения Тимши были отметены, как несостоятельные.

— Не шприц ведь в задницу — градусник под мышку, — укоряюще заметила Светлана Борисовна. — Для моего спокойствия.

Тимша смирился. Мысли крутились вокруг недавнего визита, нажитых врагов и туманного будущего.

«Н-да-а… милиция, конечно, рыть будет… и ничего не нароет — достаточно увидеть показанный по телевизору портрет, чтобы это понять… отморозки, что в больнице лежат, не скоро очухаются, да и когда очнутся, неизвестно что вспомнят… у бандитов тоже никаких наводок — кто обо мне знал, уже в гробу… Спасибо Игорю. Жаль, разошлись наши дороги…

И что осталось? Кому еще моей крови хоцца? РНЕ да скинам… Тоже, конечно, не подарок, но все же не со всех сторон плюхи ждать!»

Настроение чуть улучшилось.

Убедившись, что сын здоров, Светлана Борисовна накрыла стол в комнате, включила непременного спутника застолий все тот же «Горизонт».

Вечер наступил незаметно — зимний север привычно сплетающий часы и дни в долгую полярную ночь. Негромко бубнил в гостиной телевизор, в кресле перед ним сонно поклевывала носом Светлана Борисовна. Тимша вымыл посуду, потуже затянул подкапывающий кран. «Надо бы прокладку поменять», — проплыла ленивая мысль. Он прикрыл дверь, выключив свет, подошел к окну.

Облака поднялись, в разрывах мерцали звезды. На рейде в ожидании погрузки дремали собравшиеся со всего мира суда. От непритязательных норвежских каботажников до штатовских танкеров с надменно выставленными подбородками-бульбами. Стояночные огни протыкали небо острыми копьями света. По воде густой пеленой стлался туман — море дышало.

«Дышущее море… так его и называли когда-то… Лучшая, надежнейшая дорога из Московии в Европу. Незамерзающая. Недаром уже тысячу лет ее у нас отнять пытаются. Даны, шведы, англы, германцы — кто только не пробовал! Ан нет — не вышло!

Вот она, судьба поморская. В мирное время — страну рыбой кормить, в лихую годину — грудью закрывать. На студеных северных ветрах, в трех верстах от ада…»

Тимша сглотнул нежданно возникший в горле комок, пальцы вцепились в подоконник, как в ограждающий палубу релинг.

«Чего я на берегу забыл? — кольнуло в груди. — Возню мышиную устроил… наркоманы, отморозки, тусняки гламурные, содомиты с демократами… на то милиция есть — не все прогнили, таких, как Потапов, тоже немало. В море мое место… в море! Лишь бы Александр не передумал».

Тимша, забыв о намерении выждать сутки, ринулся к телефону. Дрожащие от нетерпения пальцы выудили из кармана куртки смятый листок с заветным номером.

Трубка вжимается в ухо, издевательски неспешно потрескивает старинный наборный диск… Ну скорей же ты, скорей! И пусть Александр будет дома!

Трубку сняли с третьего гудка. Простуженный бас неприветливо хрипнул:

— Н-ну?

— Александр, ты? — с замиранием сердца спросил Шабанов. — Это Тимофей звонит. Ну помнишь, вчера вечером познакомились? Ты еще с «дедом» поговорить обещал, чтоб меня на судно взяли.

Долгое—долгое мгновение тишины. Невыносимое. Рвущее жилы… Грянувший в трубке голос заставил телефон испуганно вздрогнуть. Заполошно тренькнул упрятанный под пластиком звонок.

— Тимша? Ты где пропал? Я уж думал, зря «деда» взбулгачил! Значит так, с утречка, часиков в семь подъезжаешь к восьмой проходной рыбного порта… знаешь, где она?

Тимша открыл рот, но голос куда—то пропал. Удалось лишь кивнуть.

— Чего молчишь? — требовательно спросили в трубке.

— Знаю — от Книповича вниз, — таки выдавил Тимша.

— Во-во! — успокоенно продолжил моряк. — Там и встретимся — дед на тебя лично посмотреть хочет, прежде чем с капитаном разговаривать.

По телу пробежала морозная волна — а ну как стармеху не по нраву придется семнадцатилетний пацан?

Словно ощутив Тимшины переживания, Александр ободряюще гаркнул:

— Не боись — дед у нас мировой. Все путем будет. Главное — не опаздывай!

— Да я не к семи — к шести придти могу! Мне недалеко! — счастливо проорал в ответ Тимша.

— К шести не надо — замерзнешь ждамши, — хохотнул Александр. — Ничо, парень, с завтрашнего дня начнется у тебя новая жизнь. Морская!

Они вроде говорили еще о чем-то, обменялись шутками. Кажется, Александр, на всякий случай, записал номер шабановского телефона — все прошло мимо тимшиного сознания. В голове, вытеснив остальные мысли, звенело: «В море! Как отец, как деды—прадеды. Поморы мы, судьба наша такая. Море!»

Он оглянулся, готовый поделиться радостью… кресле у телевизора опустело — Светлана Борисовна ушла в спальню. «Ничего, — улыбнулся Тимша, — так даже лучше, сначала надо со стармехом поговорить».

Он вернулся на кухню, снова замер у окна. Океанские левиафаны по-прежнему дремали на рейде. Меж ними, деловито шныряли портовые катера и буксирчики — возвращали на борт сходивших на берег моряков, везли продовольствие, баржи—заправщики качали топливо и пресную воду. Левиафаны дремали, а порт не спал никогда…

Под окнами что-то тяжело упало, донеслась приглушенная ругань. Тимша прильнул к стеклу — перед подъездом раскорячился мебельный фургон, двое грузчиков споро таскали вещи.

«Переезжают люди, — Шабанов зевнул. — Квартирку побогаче прикупили… или вовсе на юга… Флаг в руки!»

Негромко хлопнула дверь, та же пара с осторожностью вынесла большой старинный комод — темного дерева, с инкрустациями и резьбой.

«Таких уж лет двести не делают… — Тимша встрепенулся — А ведь это бабки Ашхен комод. Куда ей переезжать-то? Как там Сергей говорил — «душа к северу прикипела…» Нет, бабка Ашхен переезжать не будет!»

Наполнявшая сердце радость истаяла. Предчувствие недоброго всколыхнуло душу.

«Ладно, посмотрим, кто это бабке переезд устроил…» Скрежетнул отъезжая от стены холодильник, в руку прыгнул пахнущий гарью пистолет.

«Куда? Опять?! — истерично заголосило благоразумие. — Причем здесь какая-то бабка? Она свое отжила, а у тебя все впереди! Безопасность! Море твое любимое! Заработок приличный…»

Шабанов не дослушал.

«Скорее… скорее!» Тимша мчался, одним прыжком перемахивая по десятку ступенек.

Дверь в квартиру старой армянки оказалась приоткрыта. Тимша беззвучно скользнул внутрь, заглянул в единственную комнату… Женщина лежала на полу, растрепанные седые волосы тонули в кровавой луже. Тимша подошел, опустился рядом на колени, пальцы коснулись синеватой жилки на шее… и отдернулись, не ощутив биения сердца.

«Вот, значит, какие у нас переезды…»

Холод, смертный холод поселился в душе. Кровь отхлынула от лица, губы сжались, окаменели, будто скованные лютым морозом…

Клацнул, становясь на боевой взвод, затвор.

«Море, говоришь? Ничо, подождет море…»

На лестнице послышались шаги. Тимша, по-прежнему бесшумно, вернулся к двери, прижался к стене, рука с пистолетом застыла у плеча.

— Диван берем? — мрачно поинтересовались в прихожей. — Че, блин, за старуха — жизнь прожила, добра не нажила? Даром убил. Хорошо, хоть дарственную на квартиру подписать успела…

Фраза осталась незаконченной — едва убийца показался в комнате, ствол пистолета уткнулся в обтянутый кургузой вязаной шапкой череп. Палец бестрепетно нажал на курок.

Оглушительно, до звона в ушах, грянул выстрел. Стену заляпало кровавыми ошметками. Тело с грохотом рухнуло, забилось в конвульсиях. Тимша молча шагнул в прихожую.

— Ой, бля-я-я… — заорал бородатый сизоносый подельник убийцы, трусливо шарахнувшись к выходу.

Выстрел ударил вслед. Грабитель выгнулся, словно в спину вонзилось копье, с грохотом покатился по ступеням…

«В машине наверняка водитель ждет…» — проплыла холодная мысль.

Похоже, грабителей все-таки было двое — в кабине грузовика никого не оказалось. Сковавшая сердце лють слегка ослабла. Тимша еще раз прошелся вокруг фургона, ощутил, как подобравшийся к тридцатиградусной отметке мороз щиплет ноги, опустил взгляд. На обледеневшем тротуаре неуместно синели босые ступни — его собственные ступни.

«Эва! — вяло удивился он, — третий круг нарезаю, а лишь сейчас почуял. Возвращаться надо, пока не отморозил…»

Пистолет оттягивал руку — надежный, еще советский, дождавшийся своего часа. Выкидывать оружие не хотелось… да и без толку…

«Теперь не открутишься… Укатает Потапов, куда Макар телят не гонял… а-а, чего уж там — все к тому шло…»

Ни сожалений, ни страха, лишь сознание выполненного долга.

Он побрел к подъезду, сознание краем отметило появившуюся из—за угла дома тонкую завернутую в длинное приталенное пальто фигурку. Девица шла чуть согнувшись, поднятый воротник прикрывал лицо от пронизывающего ветра. На стоящую у подъезда машину девица на обратила внимания.

«Со свиданки домой торопится… — улыбка чуть тронула тимшины губы. — Или, наоборот, к милому спешит…»

Он отвернулся, прикрывая телом оружие, ладонь потянулась к стылой дверной ручке…

— Сергей? — неуверенно произнес за спиной девичий голос.

«Лариса?»

Девушка остановилась в полушаге.

— Лариса? — Тимша не знал, что сказать.

Молчание затягивалось.

— Ты снят с крючка… — наконец произнесла Лариса, рука резким жестом смахнула непрошенную слезу. — Я тебя выкупила.

«Выкупила? Спасла что ли? Зачем?»

— Зачем? — растерянно спросил он вслух.

В глазах Ларисы сверкнула молния. Он ждал пощечины, но девичья рука ударила под сердце…

Толчок показался слабым, почти безболезненным… Тимша недоуменно покосился на узкое синеватое лезвие в девичьем кулачке, потом на расплывающееся по рубашке кровавое пятно… ноги подогнулись, из ослабевшей руки выпал ненужный более пистолет.

— Зачем? — повторил Тимша и, неловко повернушись, упал в снег.

Где-то высоко над головой с надрывом прокричали:

— Зачем? Ты не мог уйти! Не имел права! Ты мой. Мой! Или ничей.

Голос становился все тише и тише. Чтобы услышать последние слова, Тимше пришлось напрячься. До предела, до темноты в глазах…

— А пушку я заберу, — произнесла девица уже спокойно. Пригодится…

Тимша вздохнул, ослабло державшее его напряжение… ни слух, ни зрение не вернулись. Мир отдалялся, становился зыбким, нереальным…

«Жаль, с Венькой помириться не успел… Виноват я перед ним…»

Мысль замерла. В небе одна за другой гасли звезды…

Пока не наступила тьма.