Наиболее важным и ключевым указом Синода в области богослужебного пения следует считать, очевидно, указ от 15 июня 1769 г. о напечатании Ирмолога, Обихода, Праздников и Октоиха. Этому указу предшествовала длительная и напряженная работа, протекающая под неустанным контролем Синода. Еще в 1752 г. придворный певчий Гавриил Головня написал для одного голоса квадратной нотой «Ирмологий», который в 1766 г. предоставил с просьбой о напечатании его на казенный счет. Но рукопись эта была направлена в Москву для освидетельствования ее синодальными певчими и иподьяками, являющимися лучшими и более признанными знатоками богослужебной певческой традиции, в отличие от отходящих в сторону свободного концертного пения певчих петербургских. Рассмотрев рукопись, синодальные певчие установили, что в рукописи «оказались многие неисправности в ноте и в стихах, в речах прибавка и убавка и в ударении против ноты знаменного распева несогласно». В 1767 г. Головне, потребовавшему денежного вознаграждения за исправления «Ирмология», было вообще отказано в напечатании рукописи, и работа над нотными книгами окончательно перемещается в Москву.

Указом от 20 марта 1768 г. Синод распоряжается выбрать из синодальных певчих и иподьяков специалистов, могущих исправить Ирмолог и присоединить к нему Обиход. Синодальный иподьякон Петр Андреев и певчий Иван Тимофеев осуществили эту работу, переведя с безлинейного знамени на линейную ноту обе книги. В 1769 г. в Петербург прибыл троицкий архимандрит Платон (Левшин), который, рассмотрев Ирмолог и Обиход, составленные в Москве, предложил отправить эти рукописи известным специалистам уставного пения московским певчим Троицкого подворья Петру Сеньковскому и Якову Лав-линскому. После окончательной редактуры и сверки там был обнаружен целый ряд отступлений и сокращений фит. В том же году Синод одобрил все предложенные исправления и изменения. На последней стадии в дело вмешался большой знаток и ревнитель уставного пения епископ Тверской Гавриил, предложивший другой рукописный Ирмолог «знаменного напева, исправный», который во всем отвечал требованиям Синода, после чего и последовал указ от 15 июня 1769 г. о печатании этих книг.

В 1772 г. московская Синодальная типография осуществляет издание Ирмология и Обихода, а несколько позже Октоиха и Праздников, подготовленных также московскими синодальными иподьяконами Сергеем Максимовым и Иваном Никитиным, совместно с певчими Иваном Тимофеевым и Андреем Поповым. В том же 1772 г. Синод издал указ от 23 ноября, в котором всем церковнослужителям вменялось в обязанность обучение нотному пению именно по ЭТИМ книгам, причем особо оговаривалось, что «при производстве в чины обученные необучив-шимся предпочтены быть имеют». С этого момента начинается печатание и издание богослужебных нотных певческих книг, продолжающееся 145 лет вплоть до 1917 г. В 1778 г. к Ирмо-логию, Обиходу, Октоиху и Праздникам прибавляется «Сокращенный Обиход нотного пения», имеющий скорее педагогическое назначение. В конце XIX в. начинают издаваться Постная и Цветная Триоди, предполагавшееся же издание Трезвонов так и не состоялось из-за вспыхнувшей в 1914 г. войны.

Таким образом, изданием богослужебных нотных певческих книг Синодом был дан полный круг уставного знаменного пения, полностью соответствующего прежним рукописным певческим богослужебным книгам с безлинейной нотацией. Эти издания, печатающиеся по указу Святейшего Синода в Синодальной типографии, сообщали неоспоримый авторитет, подтверждали уставность и канонизировали напевы, содержащиеся в этих книгах, указывая в то же время на обязательность их употребления при совершении богослужения. Синодальные певческие книги восстановили древнерусскую певческую традицию и предание, они восстановили богослужебное пение как единую систему, как чин распевов, утверждая тем самым ангелоподобие пения и отвергая его мирообразие. Существование этих книг полностью разрушает легенду о том, что знаменное унисонное пение есть исключительный признак старообрядчества, не признаваемый Русской Православной Церковью, ибо содержанием синодальных книг является практически то же самое знаменное унисонное пение. Тот факт, что песнопения эти почти не поются в наших храмах, является следствием неподчинения указам Святейшего Синода и игнорирования архипастырских замечаний певчими, композиторами и регентами, каждый из которых желает являться хозяином на клиросе.

Произволу композиторских новаций Синод противопоставил твердое следование древнерусской традиции и преданию; концертному беспорядку и бесчинию были противопоставлены порядок и мелодический чин. Однако люди, непосредственно занимающиеся пением на клиросах, не торопились подчиняться указаниям высшей церковной власти, о чем свидетельствуют многочисленные постановления Святейшего Синода. Так, указом от 8 июня 1797 г. предписывалось «вместо концертов петь или приличный псалом или же обыкновенный киноник». Точно такое же требование содержится и в указе от 19 апреля 1850 г., установившем «не допускать пения в церквах, во время Божественной литургии, вместо причастного стиха, музыкальных произведений новейшего времени, печатных или рукописных, которые существуют под названием концертов». Как видим, за 50 лет Синоду не удалось добиться ощутимого послушания от певчих, регентов и композиторов. Такая же упорная борьба шла и за внедрение синодальных изданий в живую богослужебную практику. Так, указом от 14 февраля 1816 г. Высочайше повеле-но: «не употреблять тетрадей рукописных, кои отныне строжайше воспрещаются, и чтобы печатные книги, как то: ирмологии, обиходы, октоихи и праздники, изданные Св. Синодом, оставались по-прежнему, для предназначенного употребления их». А в 1852 г., то есть через семьдесят лет после начала издания синодальных книг, указом от 20 августа подтверждено, «чтобы во избежание народного соблазна не были отнюдь петы в церкви такие переложения церковных песнопений, которые не одобрены Св. Синодом к употреблению, и чтобы виновные в неисполнении сего регенты подвергаемы были строжайшему взысканию и удалению от сих должностей с донесением Св. Синоду». «Вот как строго,— пишет автор статьи «Исповедь старого регента» монах Феодосии,— и если бы строгость эту привести в исполнение, то пришлось бы тогда удалить всех регентов и митрополичьих и архиерейских и всяких других хоров от их должностей, так как никто из них никогда не исполнил и не исполняет этих предписаний».

За всеми этими постановлениями чувствуется страшное напряжение борьбы, ведущейся на протяжении XVIII-XIX вв. Борьбы порядка и беспорядка, борьбы небесного и земного, борьбы ангелоподобия с мирообразием, борьбы богослужебного пения и музыки. Позиция Синода доказывает, что попытки смешения понятий богослужебного пения и музыки, идейно обосновываемые в XVII в. И. Кореневым и Н. Дилецким, все же не до конца привились русскому сознанию, но лишь привели его в состояние раскола, разделив всех русских людей на сторонников и противников этого смешения; на людей,.облеченных высшей церковной властью и требующих следования традиции, порядку и чину, и на людей, занимающихся непосредственно пением в церкви и не торопящихся исполнять эти требования. Может быть, никогда разрыв между требованием и исполнением требования, между «Высочайшими повелениями» Святейшего Синода и повседневной богослужебной практикой не достигал таких размеров, каких достиг он в XIX в. И именно этот вопиющий разрыв составляет, очевидно, одну из характернейших черт состояния богослужебного пения в этот период.

Противостояние этих двух начал в XIX в. с особой силой выражается в противостоянии двух центров — Москвы и Петербурга и в противостоянии двух фигур — митрополита Московского Филарета Дроздова (1783–1867) и композитора, ди-194

ректора Придворной певческой капеллы А. Ф. Львова (1798–1870). Особой остроты этот конфликт достиг в 1848 г., когда А. Ф. Львов, осуществляя переложения уставных гласовых мелодий, стал использовать не синодальные певческие книги, которых было бы вполне достаточно, чтобы черпать из них уставные напевы, но самостоятельно начал отбирать рукописи, присылаемые в Капеллу из различных епархий на основании синодального указа от 13 сентября 1848 г. Обиход и переложения А. Ф. Львова вместе с используемыми им рукописями были присланы в Москву митрополиту Филарету для рассмотрения их богослужебно-певческого достоинства, с целью чего митрополитом Филаретом был составлен специальный комитет, состоящий из православных и единоверческих протоиереев, священников, дьяконов и клириков. В докладе о результатах работы комитета говорилось, в частности, следующее: «было бы несправедливо такой напев, как местный, в настоящее время ставить за образец, а через переложение в четырехголосную гармонию' делать повсеместным, тем паче в древней столице — Москве, где действительно от весьма древнего времени наших великих князей и царей существует столько обителей и приходских церквей и где потому древний напев при непрерывном богослужении мог сохраниться в большей точности до нашего времени».

Здесь ясно ставится вопрос об авторитетности используемых рукописей, то есть вопрос уже палеографический, но в этом-то вопросе и не был компетентен А. Ф. Львов, а между тем от решения этого вопроса зависело следовать истинной или ложной традиции. По этому поводу митрополит Филарет доносил Синоду 8 февраля 1850 г.: «Предлагатель (А. Ф. Львов) сказал, что предлагаемая рукопись есть древняя и едва ли не единственная. Комитет возражал, что не древняя, потому что писана на бумаге 1784 и 1776 гг. Предлагатель, не обратив внимание на то важнейшее и сильнейшее возражение, которое комитет делает против древности, в своем объяснении подтверждает ее редкость тем, что комитет не отыскал других экземпляров ее. На сие комитет отвечает, что он не мог искать по всей России; а что рукопись не древняя, то доказано годами. Древность рукописи составляла бы некоторое достоинство ее, потому что дело идет о сохранении древнего пения, а редкость рукописи никакого достоинства не составляет, и потому усилие доказывать редкость составляет труд бесплодный». Эта чисто московская тяга к восстановлению древности роднит митрополита Филарета с Александром Мезенцем, собравшим в XVII в. рукописи за четыреста лет «и вяще», а также и со Степаном Смоленским, составившим в конце XIX в. уникальное собрание певческих рукописей.

Однако суть конфликта Москвы и Петербурга, митрополита Филарета и А. Ф. Львова заключалась не только в использовании последним неавторитетных рукописей, но и в искажении им древних уставных напевов, не укладывающихся в рамки европейской гармонизации, то есть в изменении древнего мелодического чина в угоду требованиям искусства. Так, митрополит Филарет следующим образом описывал свое столкновение с А. Ф. Львовым: «Когда я предлагал, что в том или другом ирмосе или догматике есть несходство четырехголосного переложения с напевом церковной книги, что в четырехголосном пении церковный напев не ясно слышен и производит не то впечатление, к которому привык церковный слушатель и которое желательно сохранить; то мне противополагаемо было, что гармония составлена по правилам и не может быть иная». Такое искажение или сокращение уставного напева ради гармонических правил характерно как вообще для Придворного напева, так и, в частности, для Обихода Львова (называемого впоследствии Обиходом Львова-Бахметьева). Есть что-то общее между «распрямлением» прихотливых знаменных мелодий правилами гармонии и прямыми петербургскими проспектами, столь чуждыми московскому глазу. На неприемлемое для москвичей превосходство правил гармонии над уставом, свойственное Петербургу, митрополит Филарет указывал еще в 1830 г. (когда Капелла командировала в Москву придворного певчего Кетова для обучения церковному пению и чтению московских певчих, псаломщиков и даже священников): «Петербург читать учился у Москвы; и Москва еще умеет читать и ныне, что московские псаломщики отличаются от придворных без сомнения тем, что точнее исполняют устав.» Крайне характерна и реакция А. Ф. Львова на работу комитета и отзыв митрополита Филарета: «Эти упрямые невежи не могли помириться с мыслию, что порядок церковного пения совершается не ими, а лицом, духовенству не принадлежащим»,— писал он в своих записках, подтверждая то положение, что бесчиние мелодическое порождается и обусловливается бесчинием жизненным.

Столь резкое и решительное неприятие норм церковной иерархии не является случайной или чисто индивидуальной чертой личности А. Ф. Львова, ибо нельзя забывать, что он был прежде всего представителем Петербурга, города, основатель которого упразднил патриаршество. Это неприятие клирошанином и мирянином замечаний иерарха естественно вытекает уже и из внешнего гордого облика Петербурга с его Адмиралтейской иглой, Медным всадником, ростральными колоннами, Александрийским столпом и прямизной улиц, представляющего собой полную противоположность благолепному облику Москвы с ее Кремлем, многочисленными монастырями, бесчисленными церквами и живописной путаницей улиц, Москвы, воплощением духа которой и являлся митрополит Филарет. Никогда столкновение богослужебного пения и музыки не достигало такой наглядной и очевидной иллюстративности! И никогда еще не было столь очевидно, что богослужебное пение начинается с познания Божественного Порядка, следования ему, и в конце концов есть проявление этого Порядка, в то время как музыка начинается с нарушения этого Порядка и следования некоему произвольному порядку (в данном случае — правилам европейской гармонии).

Таким образом, всю деятельность Святейшего Синода в XIX в. можно охарактеризовать как борьбу за Божественный Порядок, за чин православного пения, против нарушения Порядка и композиторского произвола, приводящего к бесчинному вопло, и, может быть, наиболее выразительно воля Синода и всей Православной Церкви сформулирована была в следующих словах указа от 31 мая 1833 г.: «сохранять и поддерживать, особенно в церквах монастырских и соборных, древнее церковное в его чине и полноте, и особенно остерегаться от таких нововведений, кои, отступая и от древнего обиходного и отныне изданного придворного пения, отступают вместе и от свойственной богослужебному пению важности и простоты, с умилением соединенной». Образец такого пения и был дан Святейшим Синодом в издаваемых им певческих книгах Ирмологии, Обиходе, Октоихе, Праздниках и Триодях.