Подхватив свой довольно легкий чемодан, сошла с автобуса. Огромный зал ожидания аэропорта Тем- пельгоф гудел как улей. С летного поля доносился рев авиационных двигателей. Здесь, в Западном Берлине, пересекались маршруты почти всех стран мира. Запад­ный Берлин жил своей особой жизнью, столь отличав­шейся от Восточного Берлина, откуда я только что приехала. Перед отъездом несколько раз побывала в Западном Берлине, где я делала покупки. Все было просто: я садилась в метро в Восточном Берлине в час пик и, смешавшись с остальными пассажирами, не удостоив взглядом пограничников, проходила прямо в Западный Берлин. Вот и сейчас я с небольшим чемо­даном вышла из метро в Западном Берлине и села в автобус, направлявшийся в аэропорт Темпельгоф. Там взяла билет на самолет до Копенгагена и перено­чевала в гостинице при аэропорте. Самолет на Копен­гаген вылетал утром.

А до этого почти три года интенсивной подготовки. У меня был важный стимул: за границей уже работал муж. Совсем один. Ждет меня. И очень. Я была в этом уверена. Он — человек основательный. Надежный.

Языки — прежде всего. Немецкий — основной, по­скольку я готовилась к тому, чтобы в будущем выда­вать себя за немку. Для этого я два с половиной года провела в ГДР в немецкоязычной среде, поселившись у одной пожилой немки.

Комната находилась в мезонине небольшого доми­ка на окраине города. Старушка хозяйка была испуган­но-недоверчивой и по ночам со свечой в руках под­нималась в комнатку, дабы убедиться, что молодая, красивая русская немка в комнате одна. Это, однако, не мешало ей по немецкому обычаю подавать мне по утрам кофе в постель. Пока я подыскивала себе рабо­ту, приходилось делать вид, что уже работаю: вставать по утрам и возвращаться вечером. Наконец после дол­гих поисков я нашла работу воспитательницы млад­ших классов в немецкой школе. Однажды от одной из своих учениц случайно узнала, что у них до последнего времени снимала комнату студентка, которая на днях отбыла на практику в Китай, и ее комната сейчас свободна. Переговорив со своими родителями, эта ученица передала мне приглашение посетить их дом. Меня очень хорошо приняли, и уже на следующий день я переехала к ним. Глава семьи был настоящий пар- тайгеноссе. Догматик-марксист, он в то же время был человеком добрым и отходчивым. Своим домашним он категорически запрещал смотреть по ТВ передачи с Запада и очень ревностно относился с любым веяни­ям с той стороны.

Однако вскоре на встрече со своим куратором я уз­нала, что хозяин через компетентные органы наводил обо мне справки: кто я, откуда прибыла и насколько благонадежна. Компетентным немецким органам веле­но было передать, что со мной все в порядке, и хозяин успокоился. Кроме дочери у хозяина был еще и взрос­лый сын, который служил почему-то в Баку в Совет­ской Армии. Он должен был вскоре вернуться оттуда, и хозяева очень хотели, чтобы он мне понравился. Но у меня были другие планы. Проведя в Лейпциге полго­да и более-менее освоившись в немецкоязычной среде, я уже по другим документам должна была появиться в Дрездене как дипломированная медсестра, прорабо­тавшая какое-то время в одной из больниц Лейпцига, где действительно работала медсестрой очень похожая на меня девушка, которая якобы переехала в Магде­бург. Все это было, разумеется, составной частью ком­бинации моей подготовки, и девушка та была наша.

В Дрездене «Весте» уже никто не помогал. С до­кументами, опять же на русскую немку (на настоящую я пока не тянула), и с дипломом об окончании медучи­лища в Москве (квалификация наших медработников в ГДР считалась довольно высокой, и диплом об окончании медучилища в Москве был действителен в стране) я стала подыскивать себе работу. В первой же попавшейся большой больнице, куда я зашла, меня приняли на работу, обеспечили жильем и велели прий­ти в тот же день на ночное дежурство. В госпитале в послеоперационном отделении, куда я попала, две медсестры были на больничном, а две другие ушли в декретный отпуск. Первое ночное дежурство в совер­шенно новой обстановке (я никогда до этого не бывала в немецкой больнице, хотя медицинскую терминоло­гию на немецком языке знала) оказалось в своем роде боевым крещением. Много тяжелобольных, всю ночь напролет пришлось бегать из палаты в палату, делать уколы, выполнять работу санитарки и уборщицы. Мне дали комнатку на верхнем этаже больницы. Я делила ее с молодой медсестрой Сабиной. Мы подружились. У Сабины был брат, которому я очень понравилась, и он пытался было за мной ухаживать, но я отвергла его, сославшись на то, что у меня в Берлине жених. Свои поездки в Берлин на встречи с руководством и преподавателями я оправдывала свиданиями со сво­им другом. Впоследствии, когда у меня родилась дочь, я назвала ее Сабиной в честь своей немецкой подруги.

Со своим куратором и инструкторами я встреча­лась на явках и конспиративных квартирах в Дрездене и в Берлине. Иногда они передавали мне привет от мужа, а однажды даже письмо, написанное на англий­ском языке и пересланное через тайник на непроявлен- ной фотопленке. Мне говорили, что муж ждет меня не дождется, ведь, поженившись, мы вместе были чуть больше года.

Все это время я не знала ни сна, ни отдыха, работая практически без отпусков. Нечастые поездки в Москву назвать отпуском можно было с большой натяжкой: занятия, встречи, наставления и прочее.

Мне в ГДР товарищи давали небольшие поручения по проверке вновь завербованных агентов (выйти на встречу и взять письмо или конверт с документами, который затем проверялся нашими специалистами на предмет вскрытия; проводить тайниковые операции с закладкой или выемкой контейнеров с документами или фотопленкой и т. п.).

Перед самым выводом за рубеж я побывала дома в Москве.

После краткого отдыха на Юге снова выехала в ГДР, только на этот раз уже в Берлин. Перед отъез­дом из Москвы — прощальный прием у руководства на конспиративной квартире, последние наставления: как-никак, а я впервые отправлялась на Запад.

Западный Берлин. Темпельгоф. На руках у меня промежуточные документы западной немки.

«Железные» документы западногерманской под­данной, по которым мне предстояло в дальнейшем жить и работать.

Вместе с толпой пассажиров я прошла погранич­ный и таможенный контроль. Все в порядке. Перевела дух. И вот я в самолете. Не успела как следует раз­говориться с соседкой, пожилой немкой, как пока­зались огни Копенгагена. Через квартирное бюро на вокзале сняла комнатку в частном доме на окраине города. Приветливая, улыбчивая хозяйка средних лет провела меня в чистенькую светлую комнатку, рас­положенную в мезонине, с крошечным балконом, уви­тым диким виноградом. Оставив чемодан, я поехала в город. Прогулялась по центру. По плану города, который приобрела в киоске, нашла улицу, где на табличке под определенным номером дома необхо­димо было проставить сигнал о прибытии — две па­раллельные черточки таблеткой аспирина, нижняя ко­роче верхней.

Чудесный город Копенгаген. Чистенькие, обрам­ленные газонами улицы. Каналы, рассекающие город, расположенный на островах Зеландия и Амагер, парк Тиволи и конечно же символ Дании — бронзовая ру­салка на Лангелиние, валуне, возвышающемся из воды в нескольких метрах от каменистого берега пролива, по которому то и дело проходят, нагоняя волну, океан­ские суда. Здесь все напоминает о знаменитом Хансе Кристиане Андерсене, сказками которого мы все зачи­тывались в детстве.

Вечером выхожу на явку. Волнуюсь. Сейчас сюда придет муж, которого я не видела целую вечность — два с половиной года. Страшно подумать! Разлука — вещь ужасная. А для меня — все равно как во время войны. Где он? Что с ним? Ничегошеньки ведь о нем не знаешь. Неужели я сейчас его увижу? Даже не верится, что сейчас он придет на встречу. Мне ведь передали, что он уже где-то здесь, в Европе. После тщательной проверки, в точно обусловленное время выхожу на место явки — тихую городскую улочку, застроенную коттеджами под красной черепицей. В палисадниках розы, жасмин, гладиолусы.

На явку в первый день муж не вышел. Не пришел он и на второй день. Что случилось? Я уж было переполошилась. Если не придет завтра, придется по­давать условный знак и готовиться к возвращению домой. Он пришел на третий день. Я заметила его издалека, когда он шел по параллельной улочке. Уж муж-то наверняка меня давно заметил и, очевидно, проверяет, нет ли за мной «хвоста». Так, на всякий случай. Ведь он-то знает, что у меня за плечами почти три года спецподготовки, за которые я успела кое-чему научиться и могла свободно вращаться в немецкоязыч­ной среде, не привлекая к себе чьего-либо внимания. Да и годы работы медсестрой в немецком госпитале не прошли даром. Было трудно, это да. Ночные дежур­ства, хирургические операции, параллельно — спецпод­готовка, явки... Конечно, пе помешало бы еще пару лет подучиться, но мне сказали, что у Вадима большой опыт и он восполнит все недоработанное мной. Сейчас он конечно же за меня волнуется. Ведь я все-таки здесь, на Западе, новичок.

Встреча была незабываемой. Поцеловались. Рас­смеялись, произнеся пароль и отзыв— необходимые формальности. Пароль: «Простите, мы не могли с ва­ми встречаться в Западном Берлине?» Отзыв: «Да, мы с вами встречались, но это было во Франкфурте». А вдруг это не он? А вдруг — двойник? Погуляв не­много по улочкам пригорода, мы поймали такси и от­правились в домик на окраине, где я, распрощавшись с хозяйкой, взяла свой чемодан, и мы уже вместе поехали к нему на квартиру, располагавшуюся в боль­шом сером доме на канале. В столовой за обеденным столом восседал румяный крепкий старик в лихо зало­мленной капитанке с белой тульей и с крабом на околыше. На столе перед ним стоял штоф из зеленого стекла. Он как раз в этот момент поднимал очередную рюмку, когда мы вошли в прихожую. Старый морской волк весело подмигнул, произнес то ли «так», то ли «гутен таг», поздравляя нас с прибытием, и махнул крошечную рюмашку со шнапсом, резко запрокинув голову. Он, очевидно, выполнял здесь роль вахтера, контролируя со своего поста двери еще двух комнат, где также располагались гости. Утром, поприветст­вовав нашего морского привратника, который, как и накануне вечером, продолжал сидеть перед почти пустым уже штофом, мы отправились в город. С моря дул холодный ветер, моросил мелкий дождь. Мы шли по мостам и набережным Копенгагена, взявшись за руки. Позади были долгие два с половиной года разлу­ки и одна незабываемая бессонная ночь. Мы были счастливы.

Через день мы выехали в Брюссель — там была явка. Поставили сигнал о прибытии. На явку, однако, никто не выходил. Близилась осень, шли дожди, сто­яли туманы. В городе висел смог. Было тревожно на душе. В чем там дело? Почему никто не приходит? Ведь мы уже давно по плану должны были быть на намеченном в Центре маршруте. Часами мы бродили по паркам города, вечерним улицам. В центральной части города в нижних этажах домов работали кафе, закусочные, ресторанчики. Уличный деликатес— жа­реный картофель соломкой с маринованным крошеч­ным огурцом в бумажном кульке. Дешево и сердито, а главное, необычайно вкусно. За огромной стеклянной витриной размещается целый комбайн по приготовле­нию этого незатейливого блюда. Над всем этим сноро­висто колдуют три парня в белоснежных высоких кол­паках. Один засыпает в бункер при помощи подъем­ного механизма сразу пару мешков картофеля. Пройдя через чрево автомата, картофель с другого конца ма­шины выходит уже в виде румяной поджаренной со­ломки; второй парень быстро накладывает соломку специальной вилкой с захватом в бумажный пакет и кидает сверху два огурчика «пикли», третий парень быстро подает готовую продукцию через окошко оче­редному покупателю и рассчитывается с ним. Работа спорится. Очередь постоянная, но не более 3—5 чело­век. Ребята работают быстро. Аромат жареного карто­феля, разносящийся на несколько кварталов окрест, привлекает все новых посетителей, среди которых и со­всем молодые парочки, и пожилые люди.

— Вот видишь,— сказал я «Весте»,— смотри, ка­кой бизнес и как здорово они управляются. Может, и мы начнем когда-нибудь что-то вроде этого, а?

Незаметно сворачиваем в узкую, кривую улочку, освещенную только светом, падающим из окон первых этажей двух- и трехэтажных домов. Каждое окно пред­ставляет собой своеобразную витрину, в которой на темно-красном, черном либо темно-зеленом фоне си­дит красивая холеная девица в глубоко декольтирован­ном вечернем платье, освещенная скрытым источни­ком света. На шее у девиц поблескивают украшения. С загадочной улыбкой они разглядывают многочис­ленных прохожих. Вдоль тротуара мощенной булыж­ником улицы медленно движутся автомобили. Вот у одной из дверей тормозит маленький «фиат», из которого выходит молодой брюнет, почти мальчишка. Вслед ему, выглядывая из машины, хихикает его при­ятель. Брюнет с видом завсегдатая подошел к двери и нажал на звонок. Растерянно оглядывается на при­ятеля. Девица в окне тотчас исчезла, и ее место заняла другая, пышнотелая блондинка с ожерельем на шее и золотыми браслетами на запястьях. Дверь бесшумно распахнулась и сразу же захлопнулась, впустив моло­дого человека. То у одной двери, то у другой притор­маживают машины, и мужчины разного возраста то и дело исчезают за дверями. Некоторые из окон пусту­ют, что означает, что девушки заняты. Нам было ясно, что эти холеные красавицы — представительницы древнейшей профессии.