Глава седьмая

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ПРОЦЕССА «N»

Южная Готия, владение Герлиц.

15–20 июля 3273 г. по РХ

Можно с уверенностью говорить о том, что я оказался на окраине Галактики. Всё правильно, никаких возражений. Однако злодейка-судьба оказалась бедной на фантазию и подготовила ещё один неоригинальный сюрприз: «Берлога» Зигвальда располагалась не просто в отдалении от меркурианских очагов цивилизации, а в самом захолустном медвежьем углу — я наконец-то добрался до относительно подробных карт материка, начал худо-бедно изучать местную географию и понял: выбраться с этих задворок вселенной будет очень непросто.

Чувство абсолютного отрыва от реальности меня не оставляло, Меркуриум настолько не походил на планеты Содружества, что я был готов поверить в любые, самые невероятные теории, которыми меня щедро потчевал Нетико. Никогда бы не подумал, что у искусственных разумов настолько богатое воображение!

Состояние информационной контузии усугублялось перманентно — если в первые два дня пребывания на Меркуриуме я был не в состоянии критически воспринимать факты, подсознательно надеясь, что имею дело с неким масштабным розыгрышем или просто чередой невероятных случайностей (спрашивается, кому и зачем понадобилось меня разыгрывать и какой случайностью можно объяснить появление настоящих оборотней?), то осознав во всей полноте, насколько глубоко и прочно мы с Нетико влипли, я вплотную подошёл к грани, за которой маячил призрак тяжёлой депрессии. Фундаментальные истины, на которых прежде держался мир, рушились и исчезали во прахе.

Оказалось, что действительность Меркуриума допускает существование охраняющих несметные богатства драконов и живущих в подземельях упырей, охотящихся за тёплой человеческой кровью, незримых духов, оберегающих леса и воды, каких-то «ледяных великанов», «фирболгов» или даже «живых мертвецов» — просто и понятно, мертвец, но живой. Человеку же предписывается соблюдать уймищу нелепых правил: нельзя тревожить погребённых, иначе будет плохо; нельзя поминать нечисть по именам, навлечёшь беду; нельзя плевать в огонь или бить рукой по столу, нельзя смотреть вслед двум волкам, буде таковых в лесу встретишь, нельзя начинать сбор урожая до дня летнего солнцестояния… Короче, всё нельзя. Как они здесь живут, я не знаю. Однако живут.

Нетико заключил, что психология общества, в котором мы оказались, более всего соответствует периоду распада родоплеменных отношений на Земле — в Европе эта эпоха пришлась на середину первого тысячелетия по Рождеству Христову, то есть прошло больше двух с половиной тысяч лет. Как объяснить настолько резкую деградацию землян, незнамо каким чудом оказавшихся после Катастрофы в соседнем рукаве Галактики?

Я спрашивал у Зигвальда: твои прадеды прилетели на Меркуриум? Транспорт, «ковчег», какие строили во время Эвакуации? Нет, никаких звёздных кораблей не было! Они «пришли». Что значит — пришли? Через Лабиринт, ты должен знать о нём не хуже меня… Я тотчас попытался углубиться в физику искривлённого пространства и начал говорить о внутрисистемных точках входа-выхода, которые находятся возле любой звезды, искажающей гравитационные поля своим колоссальным тяготением, но Зигвальд посмотрел непонимающе и начал втирать совсем уж несусветную чушь о точках перехода, расположенных на самой планете, причём войти в Лабиринт якобы можно без каких-либо технических устройств — «хватит одного шага». Технологии такого перехода он не знал, и сам в Лабиринт никогда прежде не совался, но уверял, будто «войти» в него способен любой из благородных.

Вот, кстати, тоже задачка из разряда нерешаемых: Зигвальд чётко делил людей на простецов и благородных не только по статьям раннефеодального права. Во-первых, дворяне рождаются, а простецы — «появляются». Внятно растолковать, что это значит, он не сумел — оказалось, что благородные на Меркуриум пришли с Земли, а простецы на планете всего лишь «появились». Как я ни ломал голову, найти объяснений не удалось. Во-вторых, простецы «другие», они мало живут, болеют и вообще являются созданиями довольно хрупкими, их можно «убить быстро» (благородных, надо полагать, убивают медленно, с расстановочкой?). Смешения крови двух каст быть не может, простушка не понесёт от дворянина, равно и наоборот. Душа у простецов, конечно же есть, только она опять «другая», попроще, я извиняюсь за тавтологию.

После этого несуразного разговора я и Нетико пришли к выводу, что человечество на Меркуриуме каким-то чудесным образом разделилось на две генетически несовместимые расы — более долгоживущие «дворяне» и обычные люди. Сразу всплыла ранее высказывавшаяся догадка о возможных экспериментах по продлению жизни, проводившихся на этой планете, но умное слово «эксперимент» меньше всего подходило к архаичному обществу, насквозь пропитанному суевериями и не знакомому даже с огнестрельным оружием (я сознательно не упоминаю про любые известные источники энергии, от паровых машин до установок термоядерного синтеза)! Однако, если в поместье Зигвальда я не заметил ружей или электрического освещения, это совсем не означает, что в более развитых южных регионах континента люди не пользуются благами прогресса — ведь кто-то построил Крепости, называющиеся, судя по приснопамятной табличке, «технологическими зонами»! Не могу поверить, что на Меркуриуме напрочь забыли о цивилизации, наши с Нетико наблюдения свидетельствуют о противоположном — вспомним Гвардию Небес, использующую летательные аппараты или мощный электромагнитный и СВЧ-фон возле Крепости!

Теперь подумаем о более чем реальной «магии» Зигвальда и снова окажемся в исходном положении. Невозможно совместить волшебство и гиперзвуковые штурмовики с плазменными орудиями.

…Больше трёх суток я предоставлен сам себе. Гуляй где угодно, наблюдай, общайся, если возникнет желание. Зигвальд обычно встречался со мной утром и вечером, за степенной трапезой, в остальное время занимался своими непонятными делами. Я бродил по крепости Баршанце, окончательно переименованной мною в «Берлогу», и пытался понять, где оказался.

Берлогу возвели в предгорьях, как сказали бы наши военные, в «стратегически выгодной точке» — возвышенность, все подходы просматриваются, дозорные вышки на окрестных грядах, с двух сторон дорогу к резиденции Зигвальда перекрывают непроходимые скалы. Сама Берлога вовсе не походила на замок из древних рыцарских романов — это был огромный бревенчатый дом в целых три этажа. Вернее, трёхэтажной была только центральная башня, вокруг которой располагались пристройки, звёздочкой спускавшиеся вниз по холму к высокому тыну, окружавшему весь комплекс, состоящий из общинных домов, где жили простецы, конюшен, хлевов, хранилищ зерна и сена, немаленькой кузни, ветряной мельницы и прочих сооружений, обеспечивавших полную автономность Берлоги. Зигвальд обмолвился, что в случае чего, здесь можно будет отсиживаться не меньше года, припасов хватит, а вода всегда есть в двух неиссякаемых родниках и глубоком артезианском колодце.

Тын меня особенно заинтересовал — высоченный забор из толстых заострённых брёвен соорудили в виде неправильного пятиугольника с башенками по углам, тяжёлые ворота и стена на всём протяжении обшиты тонкими полосами потемневшего металла, как выяснилось, серебром. Вероятно, на это диковинное украшение ушло больше тонны настоящего высокопробного серебра, можно рассмотреть гравированные руны и разнообразные значки — лошадки, коловороты, волчьи и буйволиные головы. Зачем это сделано — неясно, куда проще было укрепить тын значительно более прочной и надёжной сталью…

Несмотря на внушительные размеры Берлоги, здесь живёт не больше ста двадцати человек, из них благородных всего трое: сам Зигвальд, его отдалённый родственник с кошмарным имечком Теодегизил и теодегизилова дочурка Арегунда, ещё совсем маленькая, не больше десяти лет от роду. Других женщин-дворянок в замке нет, что объясняется опасностью и непредсказуемостью жизни у кромки диких гор. Мне объяснили, что жена Теодегизила погибла, когда его поместье на дальнем севере было захвачено и сожжено незнамо кем, сам он уцелел чудом и успел вытащить одного ребёнка из троих. Приют нашёл у Зигвальда, брата в седьмом колене — оказалось, что на Меркуриуме близкое родство исчисляется аж до девятой степени, то есть сын девятиюродного дяди считается для тебя родным братом. Ничего себе традиции!

Что конкретно произошло с Теодегизилом и его семьёй, я предпочёл не выяснять — угрюмый бородач выглядел очень уж нелюдимо, на меня зыркал будто на кровного врага, а изъяснялся на непонятном гортанном диалекте, меньше всего напоминающем знакомые мне и Нетико языки. Здоровался по утрам, однако, вежливо — вне зависимости от твоего настроения, приличия нельзя нарушать. Арегунда, наоборот, целыми днями возилась с детьми простецов, а я, наблюдая за ними, отметил ещё одну странность и сразу поделился мыслями с Нетико:

— …Детей в крепости мало, я насчитал всего двадцать одного ребёнка. Причём семь из них совсем крошечные груднички, ещё семь в возрасте лет десяти-одиннадцати, и оставшиеся семеро — подростки, около шестнадцати лет или чуть постарше. Во всех трёх категориях по четыре мальчика и три девочки. Тебе это не кажется подозрительным?

— Про слово «случайность» мы, по уговору, забыли, — сказал в ответ Нетико. Чтобы поговорить с искусственным разумом без свидетелей, я забрался на галерею, шедшую по внутренней стороне тына и уселся на тёплые от солнечных лучей доски, свесив вниз ноги. — Ты становишься внимателен, молодец. Однако ты видишь только то, что бросается в глаза в первую очередь. Постарайся смотреть глубже.

— Опять не угодил? — я был готов обидеться. ИР всегда опережал меня на шаг, а потом с невыразимой снисходительностью высокомудрого учителя указывал на мою неправоту. — Что на этот раз неправильно?

— Всё правильно, — терпеливо сказал Нетико. — Ты заинтересовался детьми, почему бы не применить аналогичный метод рассуждений к взрослым?

— Выкладывай, — я вздохнул.

— Для начала скажи откровенно: что ты думаешь о людях, которых Зигвальд упорно называет «простецами»? Учти, данное слово он использует не как уничижительную характеристику феодально-зависимых крестьян наподобие «быдла» или «сиволапого мужичья». Это, скорее, термин. Такое же обозначение биологического класса, как «млекопитающее» или «земноводное», однако применённое к разумному человеческому существу. Вопрос понял?

— Понял… Что думаю? Они, конечно же, люди.

— Тонкое наблюдение, — едко сказал искусственный разум.

— Подожди, не перебивай! Если живой организм выглядит, как человек, говорит, как человек и ходит, как человек, то это явно не рыба и не птица, верно? И не обезьяна. Простецы мыслят, делают выводы и поступают в соответствии с ними — однозначный признак разумности, а не слепого подчинения рефлексам. Слегка тугодумы, но медленное соображение ещё не означает тупости.

— Ты этому — живой пример, — не преминул съехидничать Нетико. — Будь краток: никаких особых отличий от homo sapiens в простецах ты не видишь?

— По большому счёту — нет. Они странноватые, но вполне обыкновенные. Посмотри на Зигвальда, у него заскоков куда больше, чем у любого из простецов!

— Больше? Значит и кругозор шире. Зигвальда решительно не интересует неустанный труд на благо господина. Он не ограничен в желаниях, и тем более — в возможностях.

— Хватит умничать!

— Я не умничаю, а подталкиваю тебя к поиску самостоятельных решений. Если называешь себя «человеком разумным», изволь доказать состоятельность этого утверждения! Чтобы потом не обвинять машинный интеллект в своих бедах! Хватит надеяться на нашу цивилизацию, мы можем советовать, рекомендовать, помогать, но думать за людей — нет. Привыкай, тут тебе не Сириус-Центр.

— Ну хорошо, давай подумаем… С чего мы начали?

— С детей.

— И закончили Зигвальдом… — у меня в голове будто щёлкнул тумблер, вспыхнул свет. Элементы мозаики вдруг встали на свои места. — Кажется, догадался! Все простецы безусловно подчиняются благородным, так? Попросишь прислугу принести воды, открыть ворота, проводить, показать — не откажут никогда, на отсутствие времени или свои дела не сошлются! В их внутренней среде таких взаимоотношений нет, это я точно знаю, сам видел поутру, как женщина шпыняла нерадивого мужа! При общении с благородными у простецов… не знаю, как сказать… может быть, парализуется свобода воли?! Полностью или частично?!

— Неплохо, — согласился Нетико. — Давай дальше!

— Дети трёх разных возрастов… — меня аж затрясло, когда я объединил кажущиеся не связанными меж собой наблюдения. — Я видел глубоких стариков, но их мало. Второй возраст ступенью ниже — относительно пожилой, однако люди ещё дееспособны и сильны. Потом — около сорока лет, самый расцвет сил! Ещё ниже — чуть меньше тридцати, потом пятнадцать-семнадцать, и далее по нисходящей! У простецов есть чётко разграниченные поколения с разницей примерно в десять или двенадцать лет! Простецы не рождаются, а «появляются»…

— Вывод в одно слово? — напряжённо проговорил Нетико. — Одно! Соображай!

— Четыре мальчика, три девочки в каждом поколении… Боже мой…

— Ну?!

— Клоны?

— А ничего другого не остаётся! Или меркурианцы научились идеально планировать семью, исключив любые случайности в сфере размножения, или простецы являются клонами. Благородные, скорее всего — их создатели.

— Клоны должны быть одинаковыми, — без особого воодушевления напомнил я, очень уж логичным выглядел «вывод в одно слово», которого так добивался Нетико.

— Не обязательно. Минимальная коррекция на эмбриональной стадии развития по методу случайной выборки, после чего цвет глаз, рост и внешность будут различны. С учётом бесконечного количества вариаций, обусловленной человеческим генофондом, совпадений облика можно избежать без затруднений.

— В Содружестве клонирование человека запрещено, это уголовное преступление, — задумчиво сказал я. — Хотя бы потому, что сравнительно удачных опытов было всего два или три…

— Три, — подсказал знакомый со статистикой Нетико. — И ни один клон не дожил до пятидесятилетнего возраста, резкое старение, ослабленный иммунитет, психические расстройства. Клонировать ткани можно без последствий — паренхима печени или почки, нейроны, мышцы, как для трансплантации людям, так и для производства биомеханических андроидов. Но создать жизнеспособный точный клон человеческого существа пока не удавалось. Ни на Земле, ни после Катастрофы, в Содружестве.

— Что же получается? Наша цивилизация в тесном сотрудничестве с цивилизацией машин ничего подобного сделать не сумела, а эти дикари… — я с неудовольствием посмотрел на разомлевших откромленных свиней, розовых с чёрными пятнами, валявшихся в глубокой луже под стеной, — …эти дикари, верующие в колдунов, магию и гоблинов, осеняющие крестным знамением кусок хлеба, чтобы через пищу беса не проглотить, освоили массовое клонирование и создали новую расу? Зачем такие трудности, когда любая женщина может преспокойно родить тебе выводок детишек? Хоть пятерых, хоть десяток? Зигвальд, здоровенный молодой мужик, дворянин вдобавок, без труда способен содержать огромную семью — посмотри на его дом, нищим Жучка никак не назовёшь!

— Молодой? — со своей обычной насмешкой сказал Нетико. — Ему за шестьдесят лет, не забудь.

— Всё равно не верю!

— Пересмотри своё отношение к понятию «возраст». Дворянин? Кем бы он был, если б простецы не построили для него Баршанце? И это не единственный посёлок, насколько я понял. Зигвальд, всего лишь третий сын, а владеет несколькими деревнями, все населяющие их простецы работают на хозяина, создавая прибавочный продукт. Эмпирическим путём мы докопались до некоторых секретов Меркуриума, но… Но я не уверен, что кажущаяся очевидной истина не является ошибкой.

— То есть как — ошибкой? Почему?

— Основа познания — сомнения. Вдруг мы перемудрили и теория о клонах несостоятельна из-за совсем незаметной промашки? Например, по религиозным соображениям простецы имеют право рожать детей только раз в десять лет, а всё остальное время занимаются сексом предохраняясь? Реалистично?

— Более чем, — сказал я, поднимаясь на ноги. — Надоело сидеть в замке, схожу погулять в лес. Только давай сменим тему разговора, голова раскалывается!

— Сменим? Отлично. Зигвальд тебя предупредил, что ходить одному, без провожатого, лучше не стоит? Найди Огана, помнишь простеца с чёрной бородой и шрамом на щеке? Он охотник, знает все тропки и умеет пользоваться холодным оружием.

— Согласен, — я кивнул, вспомнив о страшных зверюгах, водившихся в чаще, окружавшей Крепость. — Ох, не нравится мне всё это…

— Нравится, не нравится — не имеет значения. Придётся адаптироваться и жить дальше. Но я уверен: путь домой мы найдём. Земляне не могли так запросто колонизировать отдалённый Меркуриум, дорога обратно где-то неподалёку. Надо только отыскать выход к ней — все дороги имеют свойство вести, как минимум, в две стороны…

— Нетико, я был бы счастлив разделить твой необоснованный оптимизм.

— Это не оптимизм. Это трезвый расчёт, основанный на логике.

— Меня уже тошнит от слова «логика»…

— Но существования таковой ты не отрицаешь?

— Я теперь не отрицаю даже оборотней, пусть и знаю, что их не бывает. Как может клыкастый зверь трансформироваться в человека и обратно?

— Предположим, что…

— Нетико! — громогласно воззвал я.

— Молчу. Действительно, пойдём гулять, тебе надо развеяться. Эмоциональная перегрузка вредна для человеческой психики.

— Перегрузка? Шутишь? Это гораздо хуже!

* * *

Поскольку я мог ходить где угодно без дополнительного разрешения хозяина Берлоги, на второй день я вплотную занялся исследованием главной башни, оказавшейся неожиданно сложным инженерным сооружением, даром, что построена из дерева! Лестницы, переходы, просторные жилые помещения с небольшим количеством мебели, только лавки, стол да сундуки. Необъятные ложа в спальнях — с подогревом, под заваленной мехами платформой из гладких досок стоят небольшие металлические печурки с хитрой системой отвода дыма. Полы застланы плетёными из соломы циновками, везде успокаивающе пахнет деревом и ароматными травами, пучки обычно сжигают в очагах.

Оружие хранится в отдельном тёмном зальчике, клинков и копий хватит, чтобы вооружить всех жителей Берлоги, а ещё луки, самострелы, дротики с железными наконечниками. Солидный арсенал.

В верхних господских покоях обнаружилось подобие библиотеки: длинная стойка, на которой хранились десятки медных и деревянных тубусов с документами и картами, а также несколько книг, из которых печатной оказалась только одна, Библия на латыни, все другие — рукописные. Это сколько же стараний пришлось приложить, чтобы на тысяче страниц каллиграфически вывести какую-нибудь «Хронику королей Остмарка» или «Песнь о деве Моримунде», которую я собирался почитать на ночь — думал, рыцарский роман, а оказалось наисопливейшая история несчастной любви на фоне оголтелой пропаганды феодализма. Сладкоголосое пение, прекрасные дамы и куртуазные игры в неземную любовь. Везде одно и то же, что на Меркуриуме, что на голографических каналах Сириус-Центра или Аврелии…

Карты заинтересовали стократ больше, но и тут далеко не всё было просто и понятно. По моим прикидкам, северный континент был наполовину крупнее земной Австралии, Нетико приблизительно высчитал общую площадь, получилось около одиннадцати миллионов квадратных километров. Есть где разгуляться! Девять королевств, двадцать шесть небольших графств-герцогств-княжеств, вроде бы независимых от основных держав, много «земных» топонимов — колонисты предпочли не изобретать велосипеда и назвали свои новые владения в память об оставленной прародине. Часть океанских островов заселены, часть нет. Второй материк, расположенный за экватором, может похвастаться только семью городами или поселениями на побережье — почему меркурианцы его игнорируют? Причина в демографии, людей мало?

— …С демографической обстановкой вообще много неясностей, — пустился в философствования Нетико. — Скольких благородных мы видели? Троих — Зигвальда, Теодегизила и его дочь. Гвардию Небес не рассматриваем, возможно, это инопланетяне или некая весьма малочисленная третья каста, стоящая выше простецов и дворян. Или никак не связанная с ними, что вполне вероятно. Простецов встречено около трёхсот — в деревне у леса и здесь, в Баршанце. Соотношение не в пользу благородных — один к сотне. Предположим, дворян всего десять миллионов, простецов тогда — миллиард. Миллиард клонов, представляешь?

— Не представляю, — я покачал головой и вновь склонился над разложенным по столу планом, искусно вырисованным на сшитых вместе листах тонкой кожи. — Мы находимся к северу от огромного горного хребта, отделяющего северную часть континента от равнин юга. Полно отметок: «Hic sunt bestiae». Что это значит?

— Латынь, «тут водятся чудовища», — перевёл Нетико. — Надо думать, картограф не шутит, в чудовищах на Меркуриуме недостатка нет, откуда они взялись неизвестно, но верить в естественно эволюционировавших человековолков я отказываюсь. Поверни ПМК под другим углом, я не вижу карту… Некоторые области заштрихованы красной краской, включая область давешней Крепости; всего Крепостей семь, как и говорил Зигвальд. Это безусловный знак опасности. Красными линиями обведены некоторые горные районы, большие участки на севере и востоке, кое-где в субтропиках, ближе к экватору… В сумме не меньше десяти процентов территории материка, ничего себе!

Я провёл в «библиотеке» несколько часов подряд, лишь однажды сбегал вниз, к стряпухам, обобрал их на полкаравая белого хлеба, мясо в прозрачном желе и кувшин пахнущего чем-то наподобие можжевельника пива, после чего вернулся и продолжил увлечённо рыться в документах. Нетико, как мог, помогал — в основном работал переводчиком с латинского, на котором было составлено большинство рукописей. Прежде всего я хотел найти сведения о первых годах освоения Меркуриума, но безуспешно, Зигвальд хранил только летописи, воспевавшие подвиги отдельных выдающихся личностей с громкими титулами, скучную хозяйственную переписку, жития святых и опусы наподобие похождений прекрасной Моримунды.

Напасть на след, ведущий к меркурианским тайнам, не удалось даже после обнаружения огромного фолианта с названием «De habitu et vitae monstruorum», то есть «О нравах и жизни монстров» — подробнейшего бестиария с рисунками, который я уволок в свою спальню, чтобы немедленно изучить. Я забрался на постель, соорудил из пушистых звериных шкур пышное лежбище, прицепил ПМК на плечо так, чтобы страницы были в зоне досягаемости фотосенсоров Нетико и углубился в исследования.

Зачитался до заката, узнал много нового. Чего в этой книге только не было — гиппокентавры, горгоны, гарпии, инкубы, змеехвосты, минотавры, химеры, какие-то мышевидки, из ноздрей пускавшие пламя, зубатки, сколопендры, волосатые гады, двуглавцы с зазубренными хребтами, гидрофоры с рогами, как пилы, круготенетники, мантихоры, чрепокожие, бородавконогие, дипсады и так далее до бесконечности! Даже Нетико проняло — ИР неколебимо заявил, что мы имеем дело с ненаучной фантастикой, а некоторые картинки комментировать отказался, поскольку не имел привычки обсуждать горячечный бред.

Начались споры, что в книге реально, а что выдумано — летучий пузырь с зубами, которого мы видели над речкой рядом с Крепостью, был описан и нарисован довольно точно, назывался он «Horridulus irae», что дословно означало «Гневная гадина», однако «нрав» существа не уточнялся, краткая подпись гласила, что означенный Horridulus зверь редкий, прожорливый, и все встретившиеся с ним неизменно погибали. Я сам и автор рукописи наверняка были счастливыми исключениями из общего правила…

— Отнеси книгу на место и забудь, — посоветовал ИР. — Если на двадцать пять выдуманных тварей, описанных в бестиарии, приходится одна настоящая, будем считать, что нам несказанно повезло. Переверни страницу. Нет, не вперёд, а назад. Что ты на это скажешь?

— Плод нездорового рассудка, — уверенно констатировал я.

Рисунок на полный разворот изображал огромную кучу преющих отбросов, художник приложил всё своё умение, изображая испарения в виде облачков и изогнутых линий. Гнилое дерево, грязь, заросли лишайников и пушистая плесень. Увидев столь невероятное количество отвратительных с виду грибов, любая ведьма упала бы в обморок от восторга. Сюда же добавляем многолетние слои птичьего гуано, несколько разложившихся трупов самых разных животных, включая каких-то непонятных существ, смахивавших на ёжиков-переростков. Кое-где белеют голые кости и черепа людей. В центре пахучего непотребства — три крупных глаза.

— Надеюсь, ты не собираешься верить составителю столь забавного справочника? — динамик ПМК довольно точно отобразил презрительную интонацию. — По его мнению, эта штука — живое существо, наподобие покровителя мусора. Своеобразный бог помойки. Он разумен и исполняет желания. Неплохо, правда?

— Очень неплохо, — я решительно захлопнул книгу. — Теперь представь, что завтра мы наткнёмся на такую образину в соседнем леске.

Полог, заграждавший проход во внутреннюю галерею башни, отодвинулся — дверей в Берлоге нет, за исключением ведущих на двор. Появилась физиономия простеца, прислуживающего в доме, его имя я до сих пор не запомнил, слишком сложное, язык сломаешь. Нетико говорит, будто очень много здешних имён восходят к древнегерманским корням эпохи язычества, что довольно необычно — подданные Зигвальда христиане или считают себя таковыми. Часовенка во дворе крепости стоит, но священник или монах в Баршанце отсутствуют.

— Хозяин к вечерней трапезе приглашает, — озабоченно сказал простец. — Требует, чтобы непременно пришли, ваша светлость. Гроза собирается, нехорошо будет…

Я попытался осознать, как согласуются слова «приглашает» и «требует», а также при чём тут надвигающаяся гроза и почему это «нехорошо». Опять ничего не понятно!

— Передай, сейчас буду. — Простец немедленно сгинул. — Нетико, останешься здесь или взять ПМК с собой?

— Что за идиотские вопросы? Куда ты, туда и я! Не вздумай меня бросать! Да, одна просьба: поговори с Зигвальдом об андроидах — одного мы видели, значит, должны быть и другие.

— Тебе зачем? — удивился я.

— Есть одна мысль. Озвучу чуть позже, для начала нужно точно узнать, откуда берутся андроиды, или хотя бы, где можно достать или купить действующий экземпляр. Ты ведь, предположительно, герцог фон Визмар, в такой мелочи вассал тебе вряд ли откажет!

— Нетико, я убеждён — Зигвальд меня раскусил. Он знает, что я не Визмар, подал два очень прозрачных намёка, сам помнишь…

— Помню. Но ты нужен нашему добродушному Жучку именно в таком качестве, иначе он выгнал бы тебя, как чужака, ещё третьего дня. Тут интрига, которой мы не понимаем.

— Зигвальд и интрига? Подумай, о чём говоришь! Этот парень не способен на интриги, слишком прост.

— Запомни: земные варвары, похожие на наших неожиданных друзей, были точно такими же. Ваши предки были чрезвычайно хитры, ловки и агрессивны, иначе они не выжили бы во враждебном окружении. Римскую империю варвары сокрушили благодаря лучшей приспособленности к изменчивым обстоятельствам. А Зигвальд — хитрый, пускай и кажется недалёким. Одно другому не мешает. Постарайся быть осторожен. Хватит рассиживаться, ты опаздываешь, а здесь это считается верхом неприличия! Бегом!

* * *

Подобием парадно-церемониального зала в Берлоге являлась трапезная, занимавшая большую часть второго этажа башни. «Парадный», это я, конечно, сильно преувеличил — из украшений только круглые щиты на стенах, резьба на потолочных балках да родовые вымпела Герлицов — три золотых стрелы наконечниками вверх в чёрном поле. У южной стены возвышение с простым деревянным креслом на небольшом возвышении — знак владычества, своего рода трон. Длинный стол, тоже украшенный резным орнаментом: растения, листья, сцепившиеся в схватке звери, в невыносимой свирепости терзающие друг друга. Непременные лавки. Всё очень просто, однако незамысловатость обстановки придаёт лишнее очарование.

Питаются в Берлоге без роскоши. Битая птица, мясо домашних животных, иногда дичь. Много овощей, включая вывезенные с Земли культуры наподобие капусты или свёклы. Привычных мне специй почти нет, приправляют травами. Соль экономят, её мало и стоит она дорого — приходится возить с морского побережья или от солеварен где-то на северо-востоке. Но ничего, вкусно. Из сладкого только мёд с пшеничными лепёшками.

Этим вечером Зигвальд был один, родственники почему-то отсутствовали. Тем лучше, угрюмый Теодегизил производил на меня угнетающее впечатление человека, способного убить и не заметить, как это получилось. Обычно приветливый Жучок почему-то хмурился.

Я уже привык к тому, что за едой о делах не говорят, трапеза является своего рода священнодействием, это не вульгарное «принятие пищи» с целью насытить организм нужным количеством веществ, необходимых для строительства клеток и химического обмена, а вкушение даров, наполненное мистическим смыслом. «Хлеб наш насущный дай нам на сей день» и далее в том же духе. Для меня — дикость, для Зигвальда обязательная норма.

— Скверная ночь будет, — сказал Зигвальд, едва я устроился напротив. Тарелки и столовые приборы в доме предусмотрены не были, бери всё руками с бронзового или серебряного блюда, клади на огромный ломоть грубого чёрного хлеба с отрубями и ешь. — Тройное затмение, Волчья луна в зените, да ещё и грозу скоро нанесёт, над Танвальдом так и сверкает.

— Тройное? — переспросил я. — Что это значит?

Зигвальд быстро привык к тому, что я ровным счётом ничего не знаю о Меркуриуме и сам посоветовал спрашивать напрямую, если возникнут любые затруднения. Чем я и пользовался, хотя разъяснения зачастую вызывали очередные вопросы.

— Красная луна Волка прячет за собой две другие луны, а её собственный свет гаснет на время, — я сообразил, что спутник Меркуриума попадает в тень планеты, обычное явление. — В океане сейчас самый высокий прилив, такое случается четыре раза в год. К полуночи будет совсем темно, абсолютный мрак… Теодегизил сторожит на стене, Арегунду и детей простецов положили спать в Серебряной клети.

Серебряной клетью в Берлоге называлось просторное помещение с лежанками и очагом на нижнем этаже, между кухней и оружейной. Никаких окон, отдушины затянуты посеребрённой металлической сеткой, такая же сеть протянута по всем стенам, тяжёлая дверь, ведущая в центральный коридор, укреплена листовым железом, два стальных засова. Эдакий маленький бункер, неясно для чего предназначенный.

— Это горы, тут всякое может случиться, — многозначительно произнёс Зигвальд. — Теодегизил однажды пережил страшное нападение тварей, потерял всё. Он не желает, чтобы его второй дом постигла такая же участь…

— Ты хочешь сказать, что поместье твоего брата разрушили не люди? Тогда кто?

— Твари, — повторил Жучок. — Во время прошлого Тройного затмения они приходили и сюда, к Баршанце. Спустились с гор. На них действует положение лун, нечисть выходит из укрытий и начинает истреблять людей. Не охотиться, как в обычное время, а истреблять. Кое-кто из Стражей Крепостей поговаривает, будто в прошлом столетии приоткрылись Врата Ада — появилась маленькая прореха, через которую в тварный мир проникают демоны, и с каждым годом проход между миром тварным и миром демоническим становится всё шире и шире…

— О чём ты говоришь? — попытался возразить я. — Ад всегда был сугубо земным понятием, если он и существует, то остался на Земле, точнее в её глубинах!.. Откуда Ад на Меркуриуме? До времени, пока люди не пришли на эту планету, здесь не было разумной жизни, следовательно, и…

— Ад есть везде, где живёт человек, — серьёзно сказал Зигвальд. — Священники утверждают, что он является изнанкой Вселенной, той стороной, где нет разума, а только хаос, тьма и разрушение. Меркуриум не исключение. Я, что хотел тебе сказать… Иди в Серебряную клеть, присмотришь за детьми и… И защитишь их, когда потребуется. Если во время грозы появятся они, находиться в жилых покоях будет смертельно опасно.

Ясно. Зигвальд не хочет меня оскорбить и пытается подобрать необидный повод, чтобы спровадить непонятного гостя от греха подальше. Соглашусь — он меня окончательно уважать перестанет!

— Давай начистоту, — неожиданно для самого себя я решился. Похоже, настало время объясниться. — Почему ты не хочешь, чтобы я пошёл на стену вместе с тобой и Теодегизилом? Пожалуйста, не отговаривайся, а назови настоящую причину.

— Ты… — Зигвальд запнулся, подбирая нужные слова. При всём диковатом своеобразии меркурианцев, они люди очень деликатные, сто раз подумают, прежде чем сказать. — Ты совсем не такой, как остальные дворяне. Это я понял, пока мы ехали от Гренце сюда, а Теодегизил — с первого взгляда. Ты никогда не используешь природную силу, присущую благородным, а я не могу её почувствовать. Никак! Будто бы её и нет совсем…

— Даже если и нет, то чем я хуже других?

— Значит, всё-таки нет? Но ведь ты не простец, я мгновенно отличу простеца! Ты другой. Не благородный, и не простец. Я не могу понять кто, хотя ты и носишь герб Визмаров.

— Я человек. Из другого мира, но всё-таки человек. Мы немножко не такие, как вы. И я действительно не родственник вашего Риттера фон Визмара, уж извини. Герб с акулой — обычное совпадение, эмблема моего корабля, оставшегося наверху, в космосе…

— Не проси прощения, это была моя ошибка, — учтиво сказал Зигвальд. На его лице проступило разочарование, видать, он всерьёз надеялся на возвращение исчезнувшего сюзерена или его потомков. — Другие люди, звёздный корабль, иной мир, совпадение… Совпадений не бывает, Стефан. Знаешь об этом? Провидение, судьба не допускает совпадений.

— Послушай, — твёрдо сказал я. — Ты помог мне в трудном положении, спас от Гвардии Небес, разрешил жить в своём доме, делишь со мной стол. Я обязан отблагодарить и поддержать, если понадобится. Что нужно делать?

— Иного ответа я не ждал, но опасался его, — облегчённо вздохнул Жучок. — Ты дворянин, пускай и другой. Простецы думают совсем иначе, их благодарность — рабская, а не идущая от сердца. Пойдём со мной, трапезу придётся отложить до утра. Господь даст, рассвет мы увидим.

От этих слов мне стало не по себе.

Спустились к оружейне, Зигвальд кликнул двух простецов — вооружённых, кстати. В глубине узкого и длинного зальчика находилась ещё одна стойка, укрытая промасленной холстиной. На стене слева висели несколько плотных стёганых рубах с набивкой из конского волоса, тут же круглые шлемы с полумаской, защищавшей переносицу и скулы.

— Вот будет смешно, если наши опасения никак не оправдаются, — подмигнул Зигвальд. — Этот доспех предназначен не для обычного боя человека с человеком — броня освящена, серебрение, охранные знаки. У алхимиков в Бьюрдале я купил обереги, отпугивающие нечистую силу, и некоторые снадобья, — он указал на полку, уставленную запалёнными сосудами, содержавшими в себе разноцветные жидкости. — Надеяться следует прежде всего на благоволение Господа, однако и самому думать нужно — незачем получать раны от ядовитых когтей, и тем более, позволить твари подойти к тебе близко… Не забудь плюющееся огнём оружие, которым ты убил оборотня, вдруг и сейчас подействует.

Я вспомнил, что мой пистолет остался наверху, в казавшейся абсолютно безопасной Берлоге незачем носить с собой плазменный разрядник!

Простецы помогли облачиться. Вначале стёганка, потом упрятанная под холстом кольчуга, очень гибкая, с миниатюрными звеньями. Возьмёшь в руки — кажется тяжёлой, а когда наденешь, вес не чувствуется. Меч меня озадачил: никогда не держал в руках и пользоваться, ясное дело, не умел, чем в очередной раз изумил Зигвальда, полагавшего клинок естественным продолжением руки. В качестве оружия ближнего боя пришлось взять кинжал и сравнительно понятный самострел — механика примитивная, ложе, тетива из стальной струны, маленький рычаг-ворот, её натягивающий, и сумочка на ремешке, в которой уложено полсотни тонких оперённых болтов с серебряными наконечниками.

Я по-прежнему не верил в то, что «нечистая сила» мгновенно погибает от воздействия серебра, но озаботился отсутствием защиты голеней и ладоней — щитков или перчаток не было. Спрашивать у Зигвальда постеснялся, он и так поглядывал на меня беспокойно, видел, что к подобному обмундированию я не привык. Убеждён, если ночью что-нибудь и случится, то нам предстоит отбивать нападение обычных хищных животных, которых меркурианцы по невежеству своему воспринимают как сверхъестественных тварей. Какая разница, всадить зверюге в глаз обычную стальную стрелу или серебряную? Эффект должен быть одинаков. Сталь, в отличие от мягких металлов, гораздо надёжнее, откровенно говоря…

Настолько крутые меры предосторожности и точное предвидение Зигвальдом грозящей опасности показались мне странными — неопределённые приметы наподобие Тройного затмения лун были только астрономическим явлением и ничем больше. Явлением, вызывающим естественные физические последствия, но никак не мистические. Большой океанский прилив? Ничего особенного: непропорционально большой спутник моей родной Аврелии, движущийся по очень вытянутой орбите, проходя на минимальном расстоянии от планеты, вызывал подъём воды на семь с лишним метром, затапливавшей прибрежные территории, если таковые не защищены дамбами. Это нормально и объяснимо гравитационным воздействием небесных тел. Однако на Аврелии во время приливов или лунных затмений никто не видел чудовищ — разве что в фильмах ужасов. В цивилизованном обществе слова «нечистая сила» или «демон», применяемые к реальности, могли незамедлительно вызвать настоятельный совет обратиться к специалисту в области психиатрии.

Один из простецов притащил мой «Штерн» вместе с кобурой, я повозился с ремешками, закрепил оружие на привычном месте, слева под мышкой, надел кожаную шапочку-подшлемник, после чего водрузил непосредственно шлем. Сидит плотно, так просто не свалится, да и сбить его тяжеловато. ПМК остался на схватывающем кольчугу поясе, но судя по мелкой вибрации, которой Нетико обычно выражал неудовольствие, обиталище ИР стоило бы переместить на плечо — так ему привычнее, да и обзор значительно лучше.

Вышли на двор. Солнце зашло, стремительно темнело. Небо на востоке оставалось чистым, появились звёзды, а вот на юго-западе, над сумрачными горами, бурлили низкие тучи, подсвеченные последними лучами звезды, выбивавшимися из-за горизонта. Широкий облачный фронт двигался в нашу сторону, постоянно мелькали искорки малиновых, синеватых и белых молний, но грома слышно не было, далековато пока. Восход лун следовало ожидать ближе к полуночи, но Зигвальд объяснил, что сегодня мы увидим только чёрную круглую тень с белёсым ореолом, ползущую по небосводу. Волчья луна этой ночью закроет два других спутника — они выстроятся цепочкой. «Парад лун» будет продолжаться до рассвета.

Предыдущими вечерами Берлогу освещали не больше трёх десятков факелов, установленных на стенах и угловых башенках тына, но сейчас крепостишка Зигвальда начала походить на тысячекратно уменьшенный мегаполис Сириус-Центра. Бесчисленные факелы, лампы с многократно усиливающими свет вогнутыми зеркалами-отражателями, сделанными из тщательно отполированного металла, разведено несколько больших костров, жаровни с углями зачем-то…

Я углядел несколько простецов, которых раньше не видел, — если постоянные обитатели Берлоги в большинстве темноволосы, то эти были рыжие или светло-русые, да и телосложением покрепче: выше ростом и шире в плечах. Спросил у Зигвальда. Оказалось, что вернулись дозорные с окрестных сторожевых башен — эти простецы принадлежат не самому Жучку, а отосланы ему в помощь отцом из самого замка Герлиц. Их немного, всего двадцать два, но в драке на них положиться можно. Другие простецы-мужчины, способные держать в руках оружие, не ложились спать, рассредоточившись по галереям стен и крышам строений.

Теодегизил обнаружился на верхней площадке надвратной башни и впервые посмотрел на меня если не доброжелательно, то по крайней мере без недоверия. Уверен, сыграл свою роль доспех, точно такой, как и у Зигвальда — северянин понял, что я, как предполагаемый дворянин (пускай и «другой»), прятаться от надвигающейся угрозы не собираюсь.

В чём конкретно состояла эта угроза я доселе не мог понять — воображение услужливо рисовало картины одна бредовее другой. Бледный граф Дракула из старинных двухмерных кинопостановок, какие-то люди-жабы, насекомые-убийцы и прочая муть, созданная на потеху непритязательной публике, треть жизни проводящей за созерцанием низкопробных зрелищ для бездельников. Однако серьёзность, с которой люди подходили к возможной атаке «тварей», настораживала. Это не выглядело спектаклем, в Берлоге готовились к настоящему сражению…

— Угощайтесь, — хозяйственный Зигвальд, оказывается, прихватил с собой кожаную флягу. Протянул сначала мне, потом Теодегизилу. Содержимое напоминало сладковатую водку с ягодным запахом. — Отбиться-то, конечно отобьёмся, но загадывать наперёд не хочется. Предпочитаю умереть в хорошем настроении!

— Не говори так, — посмурнел Теодегизил. От души приложился, глянул на меня. Сказал, чудовищно ломая немецкие слова: — Господин Стефан, почему твой не-живой друг не хочет с нами разговаривать? Я никогда не видел не-живых, но слышал о них. Он не любит людей?

Последовал кивок в сторону ПМК.

— Я очень мало о вас знаю, — подал голос Нетико. — И предпочитаю не вмешиваться в человеческие дела, когда меня не спрашивают. Это неучтиво.

— Надо же, — Теодегизил непритворно изумился, хотел было протянуть руку, чтобы прикоснуться к ПМК, но не осмелился. — Учтивый демон?..

— Это не демон, — вдруг заступился за Нетико Зигвальд. — Стефан говорит, будто в коробке живёт бестелесное существо, душа без плоти, я ему верю. Не всякий бесплотный — враг.

— Знаю… Облака подходят, скоро польёт. Тогда и начнётся.

— Что начнётся? — я дёрнул Зигвальда за рукав рубахи, выступавшей из-под кольчуги и стёганки. Становилось очень неуютно, можно сказать, страшно.

— Молнии, — кратко ответил Жучок. — Молнии приманивают чудовищ. Они будто бы ими питаются, в сильную грозу нечисть начинает безумствовать… Хлебните-ка ещё разок!

Фляга вновь пошла по кругу.

Минуту спустя по доскам настила упали первые тяжёлые капли дождя.

* * *

Нетико, большой любитель повозиться с анализом событий, на следующий день был удивительно тих и неразговорчив. Лишь твердил, что моё везение безгранично, а концепция мироздания отныне нуждается если не в пересмотре, то в существенных дополнениях. Каких конкретно, пока сказать трудно — многое надо осмыслить и попытаться создать непротиворечивую теорию, объясняющую практические наблюдения. Чего-чего, а наблюдений хватало с переизбытком. Нетико откровенно психовал (для искусственного разума это было состоянием противоестественным), что вызывало к жизни выдающиеся перлы, наподобие:

— …Факты гласят: процесс «N» имел место, — отвлечённо бурчал ИР, разговаривая, похоже, сам с собой. — А значит, для его объяснения следует изучить неоспоримую феноменологию, то есть неопровержимые признаки практической реализации этого процесса, не допускающие иных изостенических интерпретаций. Или полное его научно-техническое обоснование…

— Что ты сказал? — оторопел я.

— Так, ничего… Думаю.

Означенный процесс «N» стоил жизни двадцати восьми простецам, раненых в полтора раза больше, Зигвальда покалечило, Теодегизил при смерти, Нетико в информационном шоке. У меня нервный срыв, ни единой царапины и полное ощущение того, что я сплю, видя бесконечный дурной сон. Ненавижу эту планету!

…Поначалу ничего не предвещало стремительного развития событий. Начался дождик, постепенно перешедший в ливень. Ветер был не ураганный, но порывистый, задуло и залило водой два костра и несколько факелов, простецы выбивались из сил, поддерживая огонь по всему периметру крепости. Гроза разбушевалась знатная — я не видел таких грандиозных бурь ни на единой из планет Содружества, даже на Денеб-Дессау, где электрическая активность в атмосфере очень высока. Молнии ежесекундно распарывали чёрное небо, гром накатывал тяжёлыми волнами, от постоянного сверкания начинала болеть голова. Ярко-голубой разряд ударил в столетнее дерево на соседних холмах, оно моментально вспыхнуло и горело очень долго, несмотря на дождь. Прошло не меньше часа, шторм не ослабевал. Я почти оглох — грохотало беспрерывно, звуки грозы слились в единый низкий рёв, лишь изредка прерываемый минутным затишьем.

Я пристально вглядывался в темноту, но ничего подозрительного не замечал. Нетико контролировал ближайший радиус, используя детекторы движений и массы, алых точек, символизирующих неидентифицированные объекты на маленьком голомониторе ПМК не было, люди обозначались синеватыми крапинками, домашние животные зелёными, пределы Берлоги — тонкой белой линией. Я насквозь промок и замёрз, окончательно уверившись, что тревога ложная. Обычная ненастная ночь, гроза впечатляющая, но вместо созерцания природного катаклизма я бы сейчас предпочёл зарыться в тёплое меховое одеяло и спокойно заснуть, не думая о зигвальдовой придури — тоже мне, борец с инфернальными силами!

— Захвачена цель, расстояние шестьсот тридцать метров, — вдруг рявкнул Нетико по-русски. Зигвальд и Теодегизил ничего не поняли, но схватились за рукояти клинков, им вполне хватило тревожной интонации искусственного разума. — Фиксирую множественные сигналы. Объекты биологического происхождения, высокий биоэнергетический фон! Три цели в воздухе, стремительно приближаются, вектор движения…

Договорить он не успел. Что-то очень тяжёлое обрушилось на дощатый навес, прикрывавший площадку башни, раздался треск, полетели обломки дерева, Зигвальда сбило с ног и он покатился к лесенке, ведущей на галерею. От неожиданности я оскользнулся и упал навзничь, что было несомненной удачей — воздух рассекло подобие кожистого крыла нетопыря с крючьями-когтями на передней кромке, а на том месте, где я только что стоял, очутилась безобразнейшая тварюга, смахивавшая на помесь летучей мыши и человека. Я успел рассмотреть лишь голову — узкую, с маленькими глазками и неправдоподобно огромными челюстями.

На ногах остался лишь Теодегизил, который и спас жизнь Зигвальду — чудовище нацелилось на хозяина Берлоги, находясь от него всего в паре шагов, хватило бы одного прыжка. Мелькнуло лезвие клинка, яйцеобразная башка летучего урода покатилась по доскам, а тело повалилось прямиком на меня. Я сумел откатиться в сторону, монстр с неприятным стуком рухнул рядом и вдруг начал распадаться. Глазам не поверить — кожа и мышцы таяли, будто осколок льда под жарким солнцем, потекла мутная дурно пахнущая жидкость, последними исчезли кости, весь процесс занял всего несколько секунд!

Внизу, под стеной, орали простецы. Не панически, скорее со злобным азартом. Понимая, что надо не думать, а действовать, я вскочил, опёрся левой рукой на уцелевшую ограду помоста, правой схватился за пистолет. Очень вовремя — на башню, прямо по брёвнам, вскарабкалось новое страшилище, ощерившее пасть в полуметре от моего лица. Махнуло лапой, вскользь задев когтями кольчугу, подалось вперёд. Надеяться на Зигвальда и его братца не приходилось, они были чуть в стороне и яростно рубили мечами бестию, смахивавшую на огромную бесшёрстную кошку.

Шикнул плазменный «плевок», прочертив во влажном воздухе ослепительную белую черту, мой противник испарился за долю мгновения — «Штерн» был отрегулирован на предельную мощность. В лицо ударила волна жара. Я обернулся, посмотрел за пределы крепости, как раз в этот момент очень близко ударила молния, высветив дюжину нечеловеческих силуэтов. Сверкнули несколько пар мутно-красных глаз. Большим пальцем я отжал на рукояти пистолета клавишу, активировавшую режим непрерывного разряда и направил веер высокотемпературной плазмы приблизительно на то место, где были замечены твари. Встала стена ярко-оранжевого огня, с шипением поднялось облако горячего пара — поутру там нашли обугленную рытвину, оплавились даже многотонные ледниковые валуны…

— Слева, четыре метра! — в голос орал Нетико. Звуковой синтезатор выдавал максимальные децибелы. — Ещё раз слева, шесть метров!

— Бля, да сколько их тут! — я мельком взглянул на монитор ПМК, отметив, что красных точек, всё-таки поменьше, чем синих. Неожиданно раздался предупреждающий сигнал: микрореактор пистолета выработал резерв энергии, требуется время для её восполнения. Этого только не хватало! — Нетико, ты слышал? Что делать?

— Серебро! — коротко рявкнул ИР.

Я швырнул нагревшийся пистолет в кобуру, поискал обронённый самострел, наклонился, подхватил, дёрнул за ручку воґрота, щёлкнул крючок, фиксирующий тетиву. Достать из сумочки тяжёлый болт, устроить на ложе, найти цель. Вот она — крылатая мразь, точно такая же, что разрушила навес над башней, атакует размахивающих факелами и горящими ветками простецов. Выстрел. Промах. Ещё раз! Оказалось, что перезаряжать самострел очень просто, достаточно один раз попробовать. Новый выстрел, болт пронзает крыло и втыкается в заднюю лапу, чудовище ещё в воздухе начинает терять очертания, превращаясь в смазанное облачко брызг.

Вот и старый знакомец — вервольф, как две капли воды похожий на зубастого собрата из странного леса, окружавшего «вторую технологическую зону», перебрался через стену, разметал в клочья одного из простецов (Господи, ну и силища!), опрокинул другого, рванул клыками за кадык. Из повреждённых артерий хлестнули фонтанчики тёмной крови, забрызгавшие песок, стену конюшни, в которой отчаянно ржали перепуганные лошади, и клочковатую шерсть монстра. Не спеши, не спеши, опять промахнёшься… Воґрот, тетива, стрела, спуск… Есть! Оборотень не исчез, он всего лишь взвизгнул, подскочил, совершив замысловатый кульбит, упал набок, выгнулся дугой и затих.

Теодегизил покинул надвратную башню и теперь командовал простецами, занявшими оборону на обширном дворе перед хозяйственными постройками — сбил их в плотный круг, охватывающий пылавшие костры. Ливень, по счастью, сменился лёгкой моросью и ветер поутих, теперь не было опасений, что огонь погаснет — напавшие на Берлогу существа опасались открытого пламени. Зигвальд оставался на стене, руководя первым кругом обороны, то есть находился на самом опасном участке: летающих тварей вообще не осталось, мы ухитрились перестрелять их в первые минуты, но звероподобные чудовища, обладавшие обезьяньей ловкостью и цепкими лапищами запросто преодолевали тын. Снаружи оставались только существа, которые не могли прикоснуться к серебряным полосам, которыми были обиты стены крепости — они инстинктивно чувствовали, что серебро губительно. Все прочие, вероятно, к настоящей нечистой силе отношения не имели и карабкались по выступам деревянных столбов. Верфольфы-оборотни не исключение, я решил, что серебро убивает их только при попадании в рану, взаимодействуя с кровью…

— Стефа-ан!

Что такое? Почему Зигвальд так надрывается? И вообще, где он? Ах, чтоб тебя!

Зигвальд перебежал на тот участок галереи, что вела к башенке по левую руку от ворот, там четверо простецов сцепились с воплощённым кошмаром, рядом с которым другие ночные гости выглядели почти благообразно. Понять, что оно такое, я и не пробовал — очертания размыты, тварь будто окутана туманом. Перемещается с невероятной стремительностью и в то же время очень плавно и изящно. Чуточку похоже на человека, но руки и ноги ребристые, в продольных складках-гребнях, ладони с когтями, больше смахивающими на прямые острейшие ланцеты, ступни похожи на оконечья лап гигантской ящерицы, морду не разглядеть, вокруг головы колышется дымка — полагаю, оно к лучшему, не хочу я это видеть! Своеобразный призрак с материальной сердцевиной — внутри твёрдое, снаружи мглистая оболочка.

— Осторожнее, энергетическая составляющая этого существа на уровне боевого андроида! Излучает до… — выпалил Нетико, но дальше я не слушал, зачарованный схваткой, продолжавшейся всего несколько секунд. Полупризрак отшвырнул одного простеца, с воем полетевшего со стены и наверняка разбившегося, другому воткнул когти-шипы пониже грудины, без особого труда приподнял, затем стряхнул себе под ноги и раздавил голову ногой. Череп раскололся, будто орех. Ударил наотмашь третьего, тот всем телом впечатался в стену и обмяк. Четвёртый успел вонзить остриё короткого копья в толстую шею монстра примерно там, где у людей находятся верхние шейные позвонки и основание черепа. Тут подоспел Зигвальд, изо всех сил вогнавший клинок в левую часть груди твари, по самую гарду.

Я уже говорил, что Жучок парень жилистый, ловкий и далеко не слабый — если вдруг нам когда-нибудь придётся сойтись на кулаках, он уложит меня с одного маха, не прикладывая лишних стараний. Однако сейчас у него ничего путного не вышло, не помог и покрытый серебряной амальгамой меч. Чудовище крутанулось на задней лапе, надёжный клинок внезапно разломился, в ладони Зигвальда осталась только рукоять с фигурным литым яблоком. Демон (а как ещё прикажете назвать такое создание?!) тем не менее пошатнулся и совершил неожиданный рывок, в прыжке бросившись на Зигвальда. Подмял человека под себя, мне почудилось, что чёрная, как провал в адскую бездну, пасть зацепила предплечье человека. Жучок вначале низко зарычал, потом взвыл — даже самые настоящие мужчины кричат, когда им очень больно.

Что заставило ребристую тварь на короткий миг отступить, я не понял — или вопль Зигвальда, или то, что последний из четверых сопротивлявшихся простецов выхватил из-за пояса небольшой боевой топорик и ударил туда, куда дотянулся — в плечо демона. Металлическое лезвие внезапно покраснело, раскалилось и рассыпалось искрами. Зигвальд, змеино извиваясь, пополз прочь, не переставая подвывать сквозь зубы и отталкиваясь неповреждённой левой рукой. За ним протянулась полоса крови, кажущейся в темноте бурой. Вокруг чудовища сгустилось дрожащее марево, сотканное из невесомой чёрной пыли, полыхнула багровая, с лиловыми прожилками вспышка, простец окутался пламенем, завизжал так, что я от этого ужасающего звука едва не потерял сознание, и тоже полетел с галереи. Падение с четырёхметровой высоты его не убило, предсмертные стенания продолжались, постепенно затихая.

— Батарея перезаряжена, — я с трудом осознал, что слышу голос Нетико. — Пистолет, кретин! Быстрее! Эта скотина воздействует на противника направленным энергетическим импульсом! Давай!

Индикатор готовности «Штерна» сиял изумрудным огоньком. Я, ломая ногти, ухватил Зигвальда за ворот посеребрённой кольчуги, подтащил к лесенке, идущей по внешней стороне башни. Взгляд от медленно поднимающегося на ноги монстра пытался не отрывать — ни меч, ни топор его не убили, разве что ранили. Ещё немного, и он снова атакует!

Я вспомнил времена босоногого детства, на тихой и благополучной Аврелии. Мы с сёстрами играли в «снежную гору», съезжая вниз по лестнице на большом пластиковом подносе для пикников. Садишься, отталкиваешься и, смешно подпрыгивая, съезжаешь по рёбрам ступенек вниз. Эту примитивную технологию я применил сейчас — схватил брошенный каким-то простецом каплевидный шит, положил на верхней ступеньке, едва не надорвавшись, взгромоздил на него Зигвальда (ох и тяжёл, подлец!) и пинком отправил вниз. Сработало идеально, настоящие санки!

— Он концентрирует энергию для нового импульса! — Нетико вроде бы паниковал, а я, наоборот, оставался необычно спокоен, видя, как демон встаёт и делает неуловимо-угрожающее движение, расставляя руки так, будто у него возникло желание броситься ко мне с объятиями. На кончиках пальцелезвий загорелись розовые искорки.

…Военному делу я не учился никогда, обязательные курсы самообороны прошёл в колледже, единоборствами не увлекался. Но реакция всегда была неплохая — это необходимо для капитана корабля лабиринтного класса, в некоторых звёздных системах коридоры к точкам перехода забиты до отказа, ничуть не хуже, чем на автострадах мегаполисов Сириус-Центра.

Оказывается, автоматизм реакций и быстрота принятия решений могут помочь не только в управлении гигантским грузовым кораблём. Под башней стоит крытая грубой холстиной телега, метра три, не дальше — в таких простецы перевозят зерно. Упаду на ткань — отделаюсь лёгким испугом, главное потом выпутаться, если холст порвётся, а он непременно порвётся… Шажок назад, взгляд через плечо, ещё шажок… Прыгну неправильно, промахнусь — или смерть, или тяжёлые переломы. Автохирурга на Меркуриуме нет, настоящих врачей тоже.

Три, два, один…

Я опередил монстра на секунду. Узконаправленный луч ударил ему в грудь, я в это время уже падал вниз, спиной к земле. Надвратная башня полыхнула, как бочка с бензином, ярко и страшно. Надо мной сверкнуло нечто наподобие шаровой молнии, распавшейся на искры, раздался могучий хлопок, прошла раскалённая ударная волна.

Приземление было не очень приятным: накрывавший телегу полог я пробил насквозь, грянулся на тонкий слой соломы, больно ушиб плечо. Поморщился, вылез и со всех ног бросился к Зигвальду, совершавшему неудачные попытки встать со щита, съехавшего на мокрую от дождя землю.

Его правое предплечье привело бы в ужас даже военного хирурга: мышцы и сухожилия разорваны, белеет кость, кровища, плоть висит клочьями. Смотрит, однако, осмысленно.

— Помоги Теодегизилу!

— Тебе врач нужен!

— Кто?

— Ну… Лекарь!

— Перебьюсь, не впервой. Помоги ему!..

* * *

Теодегизилу не повезло — по моему мнению, чудовища каким-то образом отличали благородных от простецов и прежде всего нацеливались на них. Не исключено, что именно поэтому монстры не обращали на меня особого внимания, мой организм не «фонил», биоэнергетика самая обычная, как у любого нормального человека, я не могу подобно Зигвальду и его родственникам вырабатывать энергию по собственному желанию! Две собакоподобных уродины отвлекли простецов, третья, похожая одновременно на ящерицу и рогатого беса, по хребтине которого ползали зеленоватые болотные огоньки выдернула Теодегизила из плотного строя, повалила в размякшую глину и полоснула лапой по груди — полетели звенья разорванной кольчуги. Никаких рассуждений, надо быстро помочь. Но как? Если выпалю из «Штерна», задену человека и нескольких простецов (эти уже расправились с одной из огромных чёрных псин и увлечённо добивали вторую топорами на длинных рукоятях).

Решение пришло неожиданно — самострел всё ещё оставался в левой руке. Удивляясь собственной невозмутимости, я устроил болт на ложе, уверенным шагом приблизился к бесу со спины и всадил стрелу точно в основание черепа с продольным гребнем и маленькими кривыми рожками. Эффект последовал ошеломляющий: тварь мгновенно охватили белые язычки пламени, она вспыхнула, словно бенгальский огонь, я изо всех сил ударил её ногой, отшвыривая от Теодегизила. На помощь пришли трое вымазанных в грязи и крови простецов, только белки глаз сверкают — они оттащили раненого в сторону, оставили у наглухо закрытого входа в господский дом и с победоносным рёвом кинулись обратно к нам…

Всё кончилось внезапно — мы всей гурьбой добили последнего монстра, превратив его в месиво из костей, вонючей шкуры и внутренностей. Нетико вдруг огласил двор сигналом зуммера, который по штатному расписанию транспортных и боевых кораблей Содружества обозначал отбой тревоги. Соригинальничал, надо полагать. На мониторе ПМК не было ни единого красного значка. Всё-таки отбились. Но только от кого?..

Выглядели мы все кошмарно: толпа тяжело дышащих, насквозь мокрых мужиков, жидкая грязь, кровь, запах стоит тяжёлый и тошнотворный — воняет гарью, дымом, кислым потом и ещё чем-то невыразимо противным. Я подбежал к Теодегизилу, быстро осмотрел и матерно высказался по-русски: братец Зигвальда явно не жилец, левая часть грудной клетки вскрыта когтями, рёбра сломаны, видно белёсое лёгкое. Ладно, пускай им займутся простецы…

— Ты как? — выдохнул я, увидев тяжело хромающего Жучка. Здоровой рукой прижимает к груди то, что осталось от кисти и предплечья правой. Морщится, шипит, но идёт сам. Никаких сомнений, руку придётся ампутировать, травма тяжелейшая, — но кто этим станет заниматься? Только не я, они меня не заставят! Может, кто из простецов имеет лекарские навыки?

— Могло быть гораздо хуже, — выдавил Зигвальд. — Найди Гунтрамна, он командует отцовским отрядом… Гунтрамн жив, я его только что видел. Пусть возьмёт своих, кто уцелел, и загородит проём телегами. Когда пламя погаснет, в крепость кто хочешь заберётся, прячась за телегами проще обороняться.

Жучок кивнул в сторону грустно догоравшей надвратной башни — перекрытия уже обрушились, на тын огонь не перекинулся, дерево было слишком влажным.

— Тебя надо перевязать!

— Кровь давно остановилась, обойдусь пока…

— Остановилась? — я замер. Наверняка были повреждены крупные сосуды, артерии, как это прикажете понимать?

— Гунтрамн, — напомнил Зигвальд. — Ты вроде не ранен, сможешь остаться с простецами до рассвета? Не беспокойся, второй раз твари не придут. Раньше никогда не было двух нападений подряд, надеюсь и теперь обойдётся. Чего встал, как столб? Считай, до самого утра ты в Баршанце командуешь, учись управлять простецами, пригодится…

 

Глава восьмая

О БИБЛЕЙСКОМ СОВЕРШЕНСТВЕ

Южная Готия, владение Герлиц.

20–21 июля 3273 г. по РХ

После восхода солнца я понял, что если не отдохну хотя бы час-другой, то умру на месте — в глазах начинало двоиться, я путал русские слова с немецкими и не понимал, что говорят мне обращавшиеся с вопросами простецы. На мою удачу появился Зигвальд, с обмотанной льняными тряпицами рукой и, что поразительно, выглядевший относительно неплохо — бледный конечно, но вполне дееспособный. Я кликнул одного из простецов, он помог снять кольчатый доспех, стёганку и обе рубахи, после чего вылил на меня семь вёдер ледяной колодезной воды — я чувствовал себя непристойно грязным, желание отмыться превосходило даже необоримое стремление отойти в любой тёмный уголок и немедленно заснуть. Оттирался я свёрнутым в узел пуком травы и нарочно принесённой с кухни золой: о мыле в Берлоге никогда не слышали, или на Меркуриуме оно было малодоступной роскошью. Зола, как выяснилось, ничем не хуже — этот способ показал мне простец, — кровь с ладоней отошла запросто, да и вонь перестала преследовать. Я потребовал выдать чистые штаны и нижнюю рубаху, что было тотчас исполнено — приволокли из общинного дома.

С трудом поднявшись наверх, в свою комнату, я мешком рухнул на ложе и моментально вырубился, не вспомнив, что забыл ПМК на дворе, бросив его в одну кучу с пропитанной потом и грязищей одеждой. Пусть на Берлогу налетит стая драконов в тысячу голов, я не проснусь. Убивайте прямиком в постели, мне пофиг!

Никаких сновидений не было, сплошная мягкая чернота.

— Между прочим, скоро начнёт смеркаться, — я пробудился, услышав знакомый настойчивый голос, звучавший прямо над ухом. Кто-то принёс компьютер-помощник в хозяйские покои и аккуратно положил рядом. — Семи часов глубокого спокойного сна более чем достаточно, поднимайся. В конце концов, это неприлично — другие работают, а ты дрыхнешь.

— Нетико, ты? — я с кряхтением уселся и протёр глаза кулаками. — Как обстановка?

— За время, пока ПМК валялся возле колодца в мутной луже, ничего особенного не происходило, — сварливо ответил ИР. — Простецы растаскивали завалы на том месте, где стояла башня с воротами, погибших отвезли по долине вниз, как я понял из разговоров, мёртвых здесь сжигают, погребальный костёр. Донельзя архаичный обычай, однако так гораздо проще, не надо возиться с рытьём могил.

— Ой, мама дорогая… — я схватился за голову, картины предыдущей ночи встали передо мной со всей ясностью. — Потери большие?

— Точно не скажу, около тридцати человек. Теодегизил очень плох.

— Разумеется, такая жуткая рана… Не понимаю, как он не умер сразу? Зигвальд-то держится?

— Как ни странно, держится. Это при том, что полученная травма если не смертельная, то как минимум шокогенная.

— Подумать только, человеку едва не отгрызли руку, а он благополучно ходит на своих двоих и делает вид, будто всего-навсего посадил занозу! Сам-то ты что думаешь о случившемся?

— Ситуация иррациональна, — с привычной академической нудностью сказал Нетико, однако я заметил в его голосе неуверенность. — О фантастических свойствах животных, которых мы видели, рассуждать бессмысленно, с точки зрения известных нам научных дисциплин объяснить этот феномен невозможно. Затем: хищники никогда не нападают просто так, ради удовольствия или реализации накопившейся агрессии. Цель любого хищника — охота, поиск и добыча пищи, но не более. Ночью пришлось наблюдать не за охотой, а за целенаправленным убийством. Истребление ради истребления. Звери так себя не ведут. И наконец: активность любых хищников во всех известных мирах не связана с положением космических тел и природными явлениями.

— Закончил? — хмыкнул я.

— Да, закончил. Объяснений не жди. Я лишь фиксировал физические особенности тварей, некоторые из них согласуются с общими представлениями о эволюции жизни на углеродной основе, но большинство других…

— Замнём, — поморщился я. Не было никакого желания выслушивать сентенции искусственного разума, который по неизменной привычке обязательно начнёт углубляться в высокие материи, употребляя словеса, пониманию человека недоступные. — Схожу посмотрю, что происходит внизу. Гляди, мне принесли новую одежду… Не перестаю удивляться, какие они внимательные и заботливые, у нас в Содружестве такой душевности не встретишь, не сохранилось доброго отношения к людям.

— Вероятно, меркурианцы не сохранили традиции, а возродили, — заметил Нетико. — Причём ненамеренно. Среда обитания и обстановка располагают, без взаимовыручки и обязательной участливости друг ко другу не выживешь. У древних германцев, скандинавов и славян на Земле, да, впрочем, и у любых других народов в эпоху родоплеменного строя, это считалось не просто нормой, а святой обязанностью. Обитатели Меркуриума по неясным пока причинам скатились по цивилизационной лестнице на самые нижние ступени, позабыв информационно-космическое общество Земли, постиндустриальную и капиталистическую формации, даже феодализм у них в зачаточном состоянии. Если, конечно, считать простецов аналогом феодально-зависимого класса. А это в корне неверно, они — биологически зависимый класс.

— Будешь продолжать говорить в подобной стилистике, я рассержусь. Надоело выслушивать непонятную заумь!

— Сердись сколько угодно, положения это не изменит.

Зигвальд обнаружился в трапезной — его мягкий басок я услышал издалека, с лестницы. Повелитель Берлоги распекал, давал указания и беззлобно ругался. Как оказалось, жертвами господского гнева были трое простецов, один из них — Гунтрамн, тот самый рыжебородый здоровяк, выполнявший поутру обязанности «сержанта» при моей персоне. Простецкий диалект, на котором говорил Жучок, я понимал с пятого на десятое, но судя по всему речь шла о делах хозяйственных: как восстановить сгоревшую дотла надвратную башенку, где именно и какие деревья рубить, из каких окрестных деревень привлечь к работам мужиков, кого поставить вечером и ночью на стражу…

— Входи, рад видеть живым и здравствующим, — Зигвальд турнул простецов и повернулся ко мне. Улыбнулся широко. — Голоден? По глазам вижу, голоден! Эй, там!..

Я не отрываясь смотрел на его правую руку. На Жучке были только шаровары в складках с обмотками по голеням и короткая рубаха с отрезанными рукавами. Повязка исчезла, изуродованное предплечье выглядело не особо хорошо, но… Розовая, будто после недавнего ожога, очень нежная плоть ещё не заместившаяся настоящей кожей, покрывала сросшиеся кости, напрочь оторванный большой палец на ладони вновь начал формироваться — маленький стручок, размером сантиметра полтора. Внешне Зигвальд вполне здоров! Немыслимо!

— Ни одной раны, — Жучок, наклонив по-птичьи голову, в упор глядел на меня. — Даже не поцарапался… Уложил десяток тварей, и хоть бы что! Испепелил Анимафага! Провались она эта башня, другую отстроим, но такой добычей не всякий может похвастаться!

Из восторженно-сбивчивых речений Зигвальда я начал понимать, что он усматривает в происшедшем некий знак свыше. Символ мистического порядка. Выйти из такой передряги, ровно библейские пророки из пещи огненной, это, знаете ли, не шуточки — это благословение! Слова «повезло» или понятия «благоприятное стечение обстоятельств» для Зигвальда не существовало, человек, привыкший видеть скрытые знамения во всём, начиная от просыпавшейся соли до необычного расположения камней возле дороги («колдовской круг»), незамедлительно расценил мою удачу как сверхъестественную. Никакого взаимодействия скрытых факторов, одно только веление судьбы, а через неё Господа Бога или «иных» — я с первого дня знакомства начал подозревать Жучка в латентном язычестве, убеждённым монотеизмом тут и не пахло…

Попутно выяснилось, что Теодегизил, скорее всего поправится — не умер утром, значит, обязательно выкарабкается, но отлёживаться придётся долго, не меньше полной седмицы. Нетико, услышав это, пробурчал что-то неразборчивое, видимо, не желая противоречить хозяину. По его (равно как и моему) мнению, человек, которому переломали почти все рёбра и повредили лёгкое, без помощи квалифицированных хирургов, работающих в условиях современной операционной, управляемой искусственным разумом, выжить не в состоянии. Вспомним о возможных инфекциях и заражении, отсутствии на Меркуриуме антибиотиков и поймём, что шансы у Теодегизила нулевые.

— Это покажется невероятным, но они регенерируют, — прошептал Нетико, когда Зигвальд отвлёкся на короткий разговор с полной розовощёкой простицей, доставившей тяжёлое блюдо со снедью. — Видел его руку? Никаких инъекций РНК, коррекции функциональных параметров тканей, трансплантации мышц и кожи или нанотехнической инженерии… Естественная регенерация, самовосстановление, протекающее с колоссальной быстротой. Ничего понять не могу!

— Что говорит не-живой? — поинтересовался Зигвальд, взглянув на ПМК.

— Интересуется, почему у тебя отрастает новый палец, — просто ответил я.

— А, чепуха, — Жучок опустился на лавку и жестом пригласил меня. — Бывало и хуже. Шрам останется на несколько лет, но со временем исчезнет. Этим свойством обладают лишь благородные, со времён исхода с Земли. В отличие от простецов, мы редко болеем, а раны заживают быстро.

— Насколько я знаю, жившие на Земле люди больше походили на простецов, — сказал я. — Разве на Меркуриуме не сохранилось никакой памяти о древних временах? До Катастрофы?

— Первое поколение считало, что вся прежняя история была только подготовкой к моменту преображения человечества, случившемуся после того, как Землю уничтожила Тьма, явившаяся из глубин космоса.

Я с унынием понял, что добиться от Зигвальда разумных объяснений и на этот раз не получится.

Известные события, приведшие к Катастрофе, интерпретируются им с мифологической точки зрения. Какая, к дьяволу, «Тьма»? Прохождение через Солнечную систему нейтронной звезды, Эвакуация и гибель более чем девяноста процентов населения планеты безусловно может расцениваться религиозно-озабоченными людьми как исполнение предсказаний из Откровения Иоанна Богослова, но древний евангелист предрекал всеобщий крах и появление абсолютно нового Универсума, Вселенной духа, а не плоти, идеального мира под управлением самого Творца!

«Преображение человечества», так вроде бы сказал Зигвальд? Что он имеет в виду? Я плохо знаком с духовной литературой, но в колледже нам рассказывали о концепции христианства и я запомнил, что термин «преображение» был тесно связан с Апокалипсисом…

Как выглядит история Катастрофы с нашей точки зрения? В кратком изложении: сначала приходит известие о нейтронной звезде, в течение двух лет с Земли вывозят несколько сот миллионов человек. Потом Солнечную систему закрывают для полётов, вводится тотальная блокада. Эвакуированные поселяются на Афродите в системе Сириуса. Позже, когда «Птолемей» нашёл выход на третий-четвёртый уровни Лабиринта сингулярности, мы начали создавать постоянные колонии в окрестных мирах, обитаемый радиус расширился на полторы тысячи световых лет. Теперь посмотрим на Катастрофу с другой стороны: небольшая часть выживших каким-то немыслимым способом проникла в сверхдальние коридоры Лабиринта и очутилась на другом краю Галактики, причём люди обрели новые исключительные способности, резко увеличили срок жизни, однако вместо дальнейшего развития общества и уникального цивилизационного скачка в их среде наблюдается сплошной упадок и антиэволюция… Нестыковок и противоречий столько, что разобраться в этой головоломке я не надеюсь даже с помощью Нетико.

Наскоро перекусили. Зигвальд скупо ворчал насчёт разорений, причинённых тварями, — сейчас он больше напоминал огорчённого напрасными потерями владельца фермы, чем доблестного паладина, призванного бороться со сказочными чудовищами, досаждающими трудовому пейзанству и похищающими невинных девиц. Мне кажется, таковым «паладином» он и не был никогда, противостояние с нечистью и монстрами здесь было привычной частью жизни. Вполне естественно, что, как всякому рачительному хозяину, Зигвальду было досадно видеть разрушения в собственном доме и знать о том, что значительная часть его подданных погибла. Для малонаселённой Берлоги, целых двадцать восемь убитых — большая потеря, почти четверть от общего числа жителей. С учётом наших с Нетико соображений, касающихся схемы воспроизводства простецов, восполнить популяцию клонов удастся только в следующем цикле, который неизвестно когда наступит. А если они никакие не клоны, тогда как?..

Сумасшедший дом, короче говоря.

Когда мы спустились вниз, оказалось, что на обширном дворе царил почти идеальный порядок — ни единого трупа, завал обугленных брёвен разобран, с помощью лошадей их оттащили прочь от крепости, далеко к скалам, добавили огромную груду хвороста и пролили «земляной смолой», по ближайшему рассмотрению оказавшейся низкокачественной нефтью. Там и сожгли тела страшилищ, которые не были подвержены моментальному распаду. Я и Нетико очень хотели посмотреть на мёртвых вервольфов, мощности химического анализатора ПМК хватило бы для поверхностного исследования их крови или частиц тканей, но было слишком поздно — огромный костёр уже догорал, а Зигвальд выделил целый бочонок драгоценной соли, чтобы засыпать ею угли, примета такая — нечисть не воскреснет. Искусственный разум запоздало сетовал на собственную непредусмотрительность, раньше надо было думать — ещё тем утром, когда мы обнаружили первого оборотня рядом с «технологической зоной», будь она неладна…

Работа кипела вовсю, никто не отлынивал и не бездельничал. Крытые телеги теперь выстроили полукругом перед широким проломом в тыне, шестеро вооружённых тяжёлыми арбалетами рыжих и соломенноволосых простецов «с севера» во главе с неизменным Гунтрамном на страже, остальные пилят, строгают, обрабатывают недавно срубленные древесные стволы, варят смолу в больших котлах. Женщины готовят еду под открытым небом, даже маленькие дети под командованием Арегунды помогают — таскают ветки и убирают полосы коры, дочка Теодегизила не выглядит «благородной девочкой», испачкать руки и светлое платье ничуть не боится. У меня эта суета немедленно вызвала ассоциацию с муравейником — всё делается споро, но без лишней спешки, уверенно и до ужаса целеустремлённо. Вот и думай, что это: нейропрограммирование или убеждённое радетельное исполнение долга перед господином и самими собой?!

Новое основание башни было заложено — всего за несколько часов появился белеющий свежим обтёсанным деревом низенький сруб и намётки арки ворот. Инженерия несложная, но совершенно примитивный человек и такого не построит, а простецы работают самостоятельно, благородные ими не руководят. Надо точно знать прочность грунта, рассчитать углы, давление, точно подогнать сочленения брёвен, иначе конструкция будет ненадёжной и однажды развалится!

— Дней за пять управятся, — убеждённо сказал Зигвальд и внезапно насторожился: — Что такое опять случилось?..

Гунтрамн, находившийся возле импровизированного вагенбурга, как именовалось подобие крепости из составленных вместе повозок, вскинул шест с выцветшим зеленоватым лоскутом-флагом и что-то гортанно выкрикнул на своём языколомном диалекте. Прочие стражи неуловимо подобрались, перехватили поудобнее самострелы и будто невзначай крутанули вороты, натягивающие тетивы.

— Зелёный вымпел — неизвестный всадник, едет один, выглядит неопасным. — пояснил Зигвальд, заметив, что я вновь озадачился. — Синий — несколько всадников, синий и красный — гости вооружены и при доспехе. Пойдём, глянем, кого принесло.

Оказалось, что у Гунтрамна очень острое зрение — поднявшись на галерею тына, я с трудом разглядел маленькую фигурку лошади, мелкой рысью поднимавшейся вверх по долине, точно по направлению к Берлоге. В седле человек, лучи клонящегося к горизонту солнца не дают отблеска от металла, следовательно, он едет без шлема и панциря. Двигается неспешно и угрозы не представляет — возглавляй незнакомец крупный отряд, других всадников непременно заметили бы, долина узкая, а в широких перелесках прорублены хитрые просеки, не позволяющие скрыться за деревьями многочисленной рати. Интересная оборонительно-тактическая идея — все до единой просеки лучами расходятся от Баршанце и доступны взгляду наблюдателей, стоящих на стенах.

Простецы, уяснив, что опасности никакой, продолжили заниматься своими делами. Мы с Зигвальдом перебрались через вагенбург и вышли навстречу. Можно было не страшиться, нас прикрывали арбалетчики — одновременный залп шести стальных болтов если не убьёт благородного сразу, то в любом случае надолго выведет его из строя.

Гнедой широкогрудый конь топал в нашу сторону, уверенно держа аллюр. Усталым он ничуть не выглядел, хотя ему пришлось долго подниматься вверх по склонам — Нетико ещё по нашему прибытию в Берлогу доложился, что поместье Зигвальда построено на высоте двух тысяч ста пятидесяти метров над уровнем меркурианского океана, но благодаря повышенному содержанию кислорода в атмосфере планеты я особых изменений не чувствовал.

Всадник остановил коня в пяти шагах перед нами, скользнул взглядом безмятежных светло-голубых глаз по мне и Зигвальду, безошибочно определил благородного, несмотря на то, что Жучок был одет в прежнюю безрукавку из застиранного желтоватого льна и ничем не отличался от простецов — борода всклокочена, шевелюра спутана, необъятные шаровары серой ткани, обязательный пояс с клинком отсутствует.

— Рад приветствовать, — молодой человек спрыгнул с седла и коротко поклонился в соответствии с местными обычаями, коснувшись правой ладонью груди. — Это владение Баршанце, принадлежащее Зигвальду из рода Герлиц, я не ошибся?

Я снова отметил непонятный акцент. В остальном гость мало отличался от Зигвальда или Теодегизила, по крайней мере, одевался как дворянин: дорогая кожа с узорным тиснением, короткий шерстяной плащ, меч за спиной, кинжал на поясе, непременные амулеты. Носит сапоги, каких я в Берлоге ни разу не видел, — тут в моде тупоносые тапочки с обмотками и ремешками.

Рядом с дюжим Жучком незнакомец смотрелся мелковато. Не слишком высокий, эдак метр семьдесят пять от пяток до макушки, физиономия доброжелательная и улыбчивая, носит коротенькую бороду, но не окладистую — от уха до уха, — а только на подбородке, причём аккуратно её подстригает. Волосы длинные, по плечи, но Зигвальд заплетает толстую косу, а этот человек схватил хвост на затылке красивой (и наверняка очень дорогой!) серебряной заколкой в виде прыгающего льва.

— С пожеланием долгой жизни, благословения Божьего и всех незримых, благоволящих людям, — Жучок, отстранив меня, вышел вперёд. — Я Зигвальд Герлиц, третий сын Адельма Герлица, готийского комта, вассала короля. С чем пожаловал, достойный господин?

Достойный господин быстро извлёк из сумочки на поясе литой медальон с чёрной эмалью, поверх которой сияли три золотистые стрелы. Протянул.

— Это передал Эрик Эдельверт, гильдия алхимиков из Бьюрдала. Он полагает тебя своим другом, не способным отказать в помощи.

— Родовой герб я передал достойному господину Эрику в знак признательности, — Зигвальд не то чтобы просиял, но выражение недоверчивости с его лица исчезло мигом. Вещицу он узнал, это было несомненно. — Ты алхимик? Гильдейский? Разумеется, я приму тебя в Баршанце и окажу вспомоществование, какое только в моих силах!

— Николай из Дольни-Краловице, — представился гость, а я сразу зацепился за имя «Николай» произнесённое пускай с необычным ударением, однако… Это было первое имя, однозначно свидетельствовавшее: здесь, на Меркуриуме, существуют не только личные германские имена, но и греческо-славянские! Об этом свидетельствовали и карты, найденные мною в библиотеке свитков, в центре и на юге континента я нашёл много обозначений, напоминавшие мне топонимы с планет Содружества, занятых восточноевропейскими диаспорами…

Нетико отреагировал мелким подрагиванием ПМК. В принятой нами системе безмолвного общения такая вибрация отражала крайнюю степень интереса, проявляемого искусственным разумом. Говорить он не решался, побаиваясь встрять невовремя, однако точно дал мне понять: прямо сейчас происходит что-то особенное!

— Говорить лучше в доме, — Зигвальд вдруг немного смутился, а я заметил, как «алхимик» буквально вонзился в меня оценивающе-заинтересованным взглядом. Потом уставился на ПМК и покачал головой. — Прошу простить, но прошлой ночью случилось Тройное затмение…

— Вижу, — коротко ответил Николай. — Я шёл сюда с караваном Верекунда, сына Эохара, из Волена, что далеко на севере, в Лейгангере. Прошлая ночь выдалась недоброй, но мы сумели защититься, никто не погиб, даже простецы.

Зигвальд понимающе кивнул.

— Я слышал о Верекунде, риксе Волена от своего брата Теодегизила… Конём займутся простецы, твои мешки отнесут в гостевые покои. Этот человек… — Зигвальд отступил на шаг и чуть подтолкнул меня в спину здоровой рукой, не тушуйся, мол. — Этот человек — Стефан из Аврелии, мой гость и друг. Без него Баршанце не выстояла бы в ночь Тройного затмения.

Теперь Николай посмотрел на меня озадаченно и не без удивления.

— После долгой дороги, следует отдохнуть, — учтивость из Зигвальда сыпалась как из рога изобилия, причём не из чувства обычной вежливости, а потому, что он действительно был рад нежданному визитёру. — Близко время вечерней трапезы…

В этот момент мы перебирались через вагенбург, дополнительно усиленный наклонёнными кольями. Я схватился за борт телеги, пробрался между изогнутыми деревянными рёбрами, на которые натягивалась холстина, а потом вдруг споткнулся, кувырнулся через голову и, благополучно приземлившись на густую траву, машинально высказал своё отношение к этому событию:

— …дь!

— Я так и думал… Отлично! — надо мной стоял Николай из Дольни-Краловице. — Давай руку, поднимайся.

Говорил он на чистейшем русском языке без какого-либо акцента.

— Что? — с трудом выдохнул я.

— Вставай, говорю. Извини, это я тебе подножку поставил, не заметил? Не обижайся!

* * *

Меня стремительно затягивало в пучину сюрреализма. По сравнению с «алхимиком его милости князя Якуба» все минувшие события теперь выглядели едва ли не обыденными и само собой разумеющимися. Оборотни-демоны-упыри? Да пожалуйста, ничего против не имею! Реальность Меркуриума допускает их существование, с этим я уже смирился. Люди в Готии (особенно простецы) говорят на языке, который по уверениям Нетико реконструирован из древнегерманского и древнескандинавского? Сколько угодно, so nist du daupau, ak in hauheinas gudis, ei hauuhjaidau sunus gudis pairh pata, как выражается Зигвальд в минуты сильного душевного волнения! Я готов уверовать в любую небывальщину — с фактами не поспоришь! Но откуда здесь появился мой соотечественник, моментально опознавший старинное русское словечко, которым обычно выражаются сильные отрицательные эмоции, я понимать отказываюсь. Тем более, он ещё и благородный — Нетико успел мне шепнуть, что биоэнергетический фон гостя ничем не отличается от «природного излучения» Зигвальда или Теодегизила с маленькой Арегундой…

Желание немедленно вцепиться в алхимика и вытрясти из него ответы на все остававшиеся вопросы пришлось на время подавить — обойти правила гостеприимства и позабыть о благочинии было решительно невозможно. Подали умыться, затем традиционно разместились в «парадном зале». Зигвальд увлечённо повествовал о бурных событиях прошедшей ночи, Николай кивал, переспрашивал, моментально опознавая чудовищ по кратким описаниям, он точно знал, как называются те или иные существа, и казался хорошим специалистом в области демонологии.

Все меркурианцы были людьми чрезвычайно эмоциональными, обмен эмоциями при разговоре был обязателен, вот и Зигвальд изобразил мои сомнительные подвиги почти скальдическим слогом — его послушать, так выходило, что я в доблести своей сравнялся с великими героями прошлого, выходившими один на один с драконом, вооружась только зубочисткой. Он не пытался приписать мне чужие действия и ничего не выдумывал от себя, но в рассказе применял исключительно превосходные степени. Николай выслушивал с самым серьёзным выражением лица, а когда было упомянуто о ребристой твари, окутанной чёрным маревом, только брови вздёрнул, сказав:

— Animafagus infernis, демон — пожиратель душ… Боже, откуда они здесь? Никогда прежде не слышал, чтобы эти существа покидали свои логова, скрытые глубоко в горных пещерах. Как ты его прикончил?

— Пятисоткиловаттный узконаправленный плазменный разряд, — я намеренно применил специальную терминологию, чтобы узнать, поймёт он меня или нет. Понял моментально, снова кивнул. Откомментировал по-русски:

— Таким выстрелом можно стадо слонов испепелить, защита Анимафага попросту не выдержала… Повезло, что тут скажешь. Десантная кинетическая винтовка ВКК, не иначе?

Потрясающе. Он не только знает слова «кинетическая винтовка», но и осведомлён о структуре вооружённых сил Содружества, по меньшей мере аббревиатуру Военно-космического корпуса применяет запросто, будто мы заседаем в конференц-зале где-нибудь на Сириус-Центре или Проксиме, а не в увешанной деревянными щитами трапезной Берлоги…

Меня вдруг накрыла волна невыразимой радости — домооой! Я теперь смогу вернуться домой и забыть об этом проклятом Меркуриуме, как о кошмарном сне! Плюс премия от правительства за открытие доселе неизвестного мира! Или известного, но засекреченного?.. Тайный эксперимент наших спецслужб и закрытых институтов? Нет, даты не подходят — я отправился с Эпсилона Эридана на Бекрукс в феврале 2680 года, Меркуриум заселён около тысячи лет назад, вычитаем… Ориентировочно выходит 1680 год от Рождества, когда и паровую машину-то не изобрели, а про полёты в космос и не мечтали… Опять нестыковка! Ничего, скоро всё выяснится! Обязательно!

Из-за настойчивости гостя Зигвальд изменил обычному правилу не говорить во время трапезы о неприятностях и вообще о делах — даже когда подали первую перемену, свинину с очень острой капустой, беседа не прервалась, Жучок увлёкся. Я мало что понимал — у этих двоих обнаружились общие знакомые из числа Стражи Крепостей, вспоминали о Ледяном поясе и таинственном «прорыве», о котором я слышал краем уха, Зигвальд скупо пенял на то, что Стража не справляется, нечисти развелось столько, что волком вой, простецы уходят из деревень, построенных возле Крепостей, не спрашивая дозволения у хозяев, — им страшно, а страх куда сильнее преданности господам… В Танвальде поселился ужас, горы теперь опасны, как никогда, дела на севере не так плохи, но и Лейгангер пустеет, достаточно вспомнить историю с Теодегизилом, а ведь не только его поселение разорено.

«Алхимик» внимал и хмурился, иногда что-то неслышно шептал под нос — судя по артикуляции, короткие и выразительные славянские идиомы с биологическим подтекстом. Нервно перебирал амулеты, закреплённые колечками на широком поясе. Их было множество, целая гроздь: маленькие топорики и мечи, молот Доннара, лошадки, коловороты, серебряная рыбка (кстати, я доселе не видел на Меркуриуме золота, только серебро!), крошечный наконечник копья, многолучевой коловорот, ворон, обычная свастика, только лучи направлены против часовой стрелки, несколько рун — махровое язычество, а на шее тем не менее крестик с распятием. Чудеса!

Засиделись допоздна, не переставая усердно накачиваться ароматным крепким элем, — меня обычно начинало вести с одной кружки, но сейчас сказывалось психологическое напряжение, я почти не пьянел, только ноги тяжелели и в голове начало приятно шуметь. Коварный напиток, вряд ли я встану из-за стола самостоятельно, а так хочется переговорить с Николаем наедине! Нетико предпочитал молчать и слушать — искусственный разум впервые на моей памяти не подавал признаков жизни на протяжении нескольких часов.

Потом выяснилось, что я отключился прямо за трапезой, бренное тело наверх отнесли слуги-простецы. Утром меня подняли дружеским тычком кулака в плечо, и первым делом я увидел протянутую глиняную кружку. Запотевшую, видать с ледника. Во рту было сухо, как в пустынях Афродиты и подношение пришлось как нельзя кстати. Великолепно, холодный ягодный напиток, чуть перебродивший и терпкий, с небольшим градусом! Ничего лучше и представить нельзя!

— Целый кувшин из подвала прихватил, — сообщил мне ранний визитёр и уселся на постель рядышком. Я осознал, что говорит он на русском. — Прекрасная опохмелка, мы вчера немного увлеклись, полбочонка выхлебали на троих.

В голове прояснилось, я мигом всё вспомнил. Сердце застучало с удвоенной быстротой.

— Проснулся?

— Вроде бы…

— Королёв Степан, год рождения две тысячи шестьсот пятьдесят шестой, Аврелия, система Эпсилон Эридана, владелец транспортной фирмы «Эквилибрум» и одноимённого судна, лицензия класса «В», совершал рейс на Бекрукс с грузом терраформационного оборудования? — эту тираду Николай выпалил одним махом, причём лучезарно улыбаясь. Издевается что ли? Откуда он всё это знает?? — Ты хоть понимаешь, что чудом остался жив?

— Слово «чудо» я слышу через каждые пять минут, а чудеса наблюдаю ежедневно, — не остался в долгу я. Сел, откинувшись на стену, завешенную серым домотканым ковром, и с вожделением глянул на кувшин. Николай снова наполнил кружку и вручил страждущему.

— Чтобы мы друг друга поняли, тебе придётся рассказать свою историю точно, ни о чём не умалчивая и ничего не скрывая, — твёрдо сказал алхимик. — И только потом я отвечу на твои вопросы, которых, вероятно, накопилось немало.

— На мои желательно тоже, — из-под мехового одеяла послышался раздражённый голос Нетико. — Я как представитель разумного сообщества имею полное право…

— Имеешь, конечно, — Николай покопался в звериных шкурах и извлёк на свет божий ПМК. — Только если ответишь, куда сбежал «Птолемей».

— Сбежал? — непонимающе переспросил ИР. — Про что вы говорите? Материальная составляющая «Птолемея» находится в астероидном поясе системы Сириус, так же известной, как Альфа Большого Пса!

— Всё верно, значит, вы не застали этого знаменательного события… Знаете, дорогие друзья, я наповал сражён вашей наивностью. Вы хоть отчасти понимаете, где оказались?

— Я — понимаю. Рукав Персея, галактика Млечный Путь, — старательно ответил Нетико. — По моим оценкам, девяносто две тысячи восемьсот световых лет до Сириус-Центра. Но вы-то сами что здесь делаете?

— …Восемьсот шестнадцать, — любезно поправил Николай. Точно, издевается. — Я здесь работаю, да будет вам известно. Объясняйтесь. И чтоб не врать, вам же хуже будет!

— Куда уж хуже, — сокрушённо вздохнул я. — Но сначала ответь, всё это реально? По-настоящему? Я несколько дней хожу по самой грани безумия!

— Реально? Да. Гораздо реальнее, чем может показаться. Вы оказались непредвиденными жертвами большого эксперимента, и однажды наверняка станете мёртвыми жертвами. ИР тоже можно убить, достаточно уничтожить носитель, инфосферы на Меркуриуме нет, информационный пакет на другую материальную базу не передать. Хотите я начну вашу историю без ненужных подсказок? Седьмого февраля две тысячи шестьсот восьмидесятого года по стандартному летоисчислению от Рождества Христова грузовое судно «Эквилибрум» должно было пройти через точку перехода Лабиринта по направлению Эпсилон Эридана — Бекрукс. Когда заработали двигатели лабиринтной ступени произошло нечто непредвиденное. Что именно — рассказывать вам.

— Откуда ты…

— Оттуда, — перебил алхимик. — Учтите, я могу оказаться единственным человеком, способным вам помочь. Ваше счастье, что система слежения на этот раз сработала почти идеально, добавились некоторые случайности, позволившие мне отыскать вас обоих быстро и без особых затруднений, сам не ожидал, что это получится так легко. Итак?

— Это была авария, — медленно начал я. — Авария, которой не должно было случиться, мне просто чуточку не повезло…

* * *

Шок? Да, шок — глубокий и тяжёлый. Меня потрясли не выкладки Николая, посвящённые тайным аспектам жизни Меркуриума и не сногсшибательное известие о разделении человечества на две эволюционные ветви, никак не связанные между собой. Осознав, что наши предки пошли на чудовищное преступление, рядом с которым меркнут все безумства прошлого, начиная с массовых жертвоприношений детей в древнем Карфагене и заканчивая нацистскими крематориями XX века, я вплотную подошёл к мысли о том, что если Творец и совершил ошибку, то ею оказалась человеческая раса.

Большинство населения покинутой Земли погубила не нейтронная звезда, официальная и общепринятая версия Катастрофы оказалась лживой от начала до конца. «Акция милосердия», санкционированная правительствами сверхдержав осенью 2283 года была не спасительной эвтаназией в масштабах планеты, а самым массовым геноцидом в истории. Девятнадцать с половиной миллиардов убитых. Не умерших, а именно убитых боевым вирусом ASH-119 «Аттила», который, как предполагалось, избавит Землю от «медленного умирания». Из-за неверных расчётов в разгар кризиса было решено, что нейтронная звезда навсегда останется на орбите Солнца и гибель не эвакуированных людей растянется на десятилетия.

Проблема была устранена в течение полутора недель. Если уж милосердие, то с имперским размахом. Несколько десятков распылителей, установленных в крупнейших городах мира, когда пришёл приказ, ампулы, содержавшие триллионы безусловно смертельных вирусов, были раздавлены, в ту же секунду взорвались баллоны со сжатым воздухом, облачка невидимой взвеси разнёс ветер, после чего началась молниеносная эпидемия — «Аттила» убивал гарантированно, быстро и без боли. Территория Европы, от Лиссабона до Варшавы и Бреста была опустошена за трое суток. Россия — за неделю. Азия за полторы. Густонаселённая Северная Америка вымерла за пять дней, Южная — за одиннадцать. Вроде бы дольше всех держались Австралия, Океания и небольшие посёлки на побережье Антарктиды. Один человек, заражённый штаммом ASH-119, мог заразить до восьми-десяти тысяч других, с момента инфицирования до неизбежной смерти проходило всего около трёх часов, больного начинало клонить в сон, он засыпал и быстро умирал. Никаких страданий, никакого хаоса и ужасов времён средневековой чумы. Идеальное, совершенное оружие…

Нейтронная звезда, пройдя через Солнечную систему, навсегда сгинула в межзвёздном пространстве весной 2284 года. Даже в момент наибольшего сближения с планетой и апогея активности жёсткого излучения, она не смогла бы убить больше десяти миллиардов, остальные могли выжить. Однако человек в который раз решил, что он вправе принимать решения за Господа Бога. Мы сами устроили Апокалипсис.

— Нетико, ты знал об этом?..

— Знал, — буркнул искусственный разум. По-моему, Нетико было стыдно, хотя эмоции для ИР являются несущественной частью жизни. — Эта тайна входит в наиболее закрытый список «Птолемея». Мы не вправе открыть её людям по собственной воле.

— Не вини «Птолемея», — сказал Николай. — Машинная цивилизация не виновата, окончательные политические решения принимали люди… Тогда выжило не больше трёхсот тысяч человек, тех, кому повезло заразиться «Аттилой-плюс», искусственным нанотехническим вирусом, разработанным в качестве противодействия ASH-119. «Умная вакцина», вдобавок способная передаваться воздушно-капельным путём от человека к человеку — это было нарочно сделано разработчиками биооружия, чтобы не перетравить своих в случае аварии… Нельзя забывать о нелепых случайностях — разбилась пробирка, боевой штамм похитили террористы, сбой в системе вентиляции и фильтрования. Абсолютно смертельную и абсолютно заразную микроскопическую тварь надо было обезопасить. Любой ценой. А вот что случилось дальше… Ты ведь не специалист в молекулярной биологии и генетике?

— Нет, — бросил я.

— В таком случае тонкости процесса можно не объяснять, — нейтрально пожал плечами Николай. — Всё равно ни хрена не поймёшь. «Аттила-плюс» применялся в так называемых «зонах чрезвычайного командования» на территории России и союзной Германии, это огромная территория. Наноботом заразились люди, жившие на пространстве от французской границы до Дальнего Востока и Кореи. Германия, Скандинавия, Чехия, Причерноморье, Балканы, вся европейская Россия, далее через Урал и Сибирь к Владивостоку. В живых остались европейцы и часть азиатов, минимальный процент от общего числа жителей Земли, но всё-таки…

— А у нас в Содружестве есть негры, — отвлечённо сказал я.

— Сочувствую. Так вот: воздействие живого вируса и нанобота вызвало неожиданную перестройку генетической структуры человека и других выживших млекопитающих. Число наших хромосом изменилось с сорока шести до девятисот двадцати, двадцатикратное увеличение, представь! Вирус будто разбудил силы, ранее дремавшие в человеке — активизировал дремавшие споры библейского совершенства, утерянного после грехопадения. Ты вообще Библию читал?

— Ознакомился с содержанием на факультативе в колледже.

— Ох, ё-моё… Ладно, опустим детали. Новая структура организма позволяет нам, изменённым «новым людям» использовать энергетические ресурсы организма в полную силу. Мы чувствуем то, что обыкновенном человеку недоступно, включая сопряжения гравитационных полей — точки перехода, ведущие в Металабиринт, систему коридоров пространства-времени, неагрессивную сингулярность. Ясно? Говоря совсем грубо, мы можем пользоваться чёрной дырой, без какого-либо ущерба для себя. Из одной галактики в другую, из мира в мир! Куда хочешь! Добавляем к этому регенеративные свойства организма, невероятную приспособляемость к любым природным условиям, изменения клеточной структуры по своему желанию, направленное энергетическое воздействие на любой объект… Это ни разу не божественность, это всего лишь реальная возможность влияния на окружающие тебя тела и предметы посредством вырабатываемой энергии. Сверхчеловек, если угодно. Юберменш, о котором мечтали всякие придурки в прошлом! Но не такой, как они думали — морфологические признаки неважны! Высок, строен белокур? — Николай отмахнул неприличный жест. — Хрен вам! Я вот не высок, хотя и белокур! И череп насквозь славянский, и шнобель курносый! Сверхчеловек — это не внешние отличия, а принадлежность к новой, абсолютно новой расе! Совершенство организма! Возможность… Смотри!

ПМК внезапно воспарил в воздухе, совершил круг по покою и грохнулся мне на колени. Нетико остался бесстрастен:

— Работа с гравитационным полем и практическим воссозданием силовых линий класса «М». Генерирование энергии было произведено тканями живого человека, направление движения — психоэнергетика.

— Узнаю детище «Птолемея», — фыркнул Николай. — Кстати, хорошие друзья обычно называют меня Коленькой, но очень прошу — только в узкой среде, когда рядом люди незнакомые, меня это напрягает, выглядит слегка уничижительно. Договорились?

— Хватит развлекаться, — я решительно хлопнул ладонью по колену. — Николай, я хочу домой. Честное слово, я не обмолвлюсь о своём пребывании на Меркуриуме, никому ничего не расскажу, вся эта история умрёт вместе со мной. Тому, что ты наговорил о Лабиринте, у нас никто не поверит. Живите здесь, как хотите, но я хочу вернуться. Желательно, вместе с «Эквилибрумом». Ты можешь это устроить?

— Нет, — однозначно и не раздумывая сказал Николай. — Вы не поняли главного. Лабиринт перебросил вас не только в пространстве, но и во времени. На дворе три тысячи двести семьдесят третий год. Прошло несколько столетий. Я могу провести лично тебя по Лабиринту назад во времени, но как ты будешь объясняться с властями? И тем более, с Имперской Безопасностью? Хочешь попробовать на себе нейрошунты и общее сканирование памяти? Остаться непроходимым дебилом? Хочешь?

— Так что же делать? — я вдруг увидел перед собой возможную перспективу и понял, что от неё лучше отказаться. Понятие «Имперская Безопасность» в моём мире было равнозначно понятию «Бездна, из которой нет возврата». Нормальный цивилизованный авторитаризм, чего вы хотите! Какая тут демократия с правами человека, толерантностью, транспарентностью и прочими забытыми глупостями постиндустриальных политических вывертов, давно отживших своё…

— На Меркуриуме говорят: судьба не ошибается. Постарайся уяснить, что Меркуриум — это навсегда. Почему — я объясню. Нам ещё много разговоров предстоит. Очень серьёзных разговоров, не обольщайся. Чего ты боишься, скажи? Ты пережил ночь Тройного затмения, Зигвальд от тебя в восторге, — а вызвать такое отношение к себе у туземцев сложно донельзя… Стёпа, ты нежданно заработал авторитет в глазах настоящего Стража Крепостей, посвящённого по древнему обряду. Тебе мало?

— Чего — мало?

— Того, что в первые же дни пребывания на Меркуриуме тебе сопутствовало…. Не нет так. Тебе благоволила судьба. Фортуна, самая почитаемая богиня древности. Никогда не задумывался о подоплёке древних суеверий?

— Не задумывался, — категорично сказал я.

— Зря. Я вот точно знаю, что провидение, предопределённость, которую мы считаем случайностями — здесь, с нами. Прямо сейчас. Всегда.

— И что?

— И ничего. Решаем не мы, решает судьба. Догадайся, что я должен сделать с тобой по требованию инструкции?

Я молча провёл по шее большим пальцем и вопросительно посмотрел на Николая, ожидая подтверждения.

— Это не исключается. Для начала нарушителя режима секретности обязаны допросить те хмыри, которых меркурианцы называют Гвардией Небес, мало ли что ты видел возле технологической зоны?! Гвардия в методах ведения допроса стесняться не будет, гуманизм для них понятие отвлечённое!

— Да ничего я не видел! Только чудовища и призраки!

— Вот и чудесно, незачем видеть лишнее. Потом Гвардия обязана передать предполагаемого злодея нам, для отправки на Граульф, где его дальнейшую судьбу решит служба безопасности Университета. Можешь не беспокоиться, у нас никого не убивают. Случается — изолируют, надолго или навсегда, со всем комфортом. Но не убивают. Вот и выбирай: назад в Содружество или на Граульф.

— Третьего не дано? — я окончательно приуныл. — И потом, разве путешествия во времени возможны?

— Теоретически… — начал было Нетико, но продолжать не решился.

— Лабиринт, дорогие мои, это не машина времени. Как вы себе это представляете? Садитесь в кабину, набираете год-день, жмёте на кнопочку и поехали? Забудьте о фантастике! Всё обстоит тысячекратно сложнее!

* * *

— Лабиринт появился вскоре после Большого Взрыва, когда энергия преобразовалась в материю и появились силы гравитации. Из-за гравитационных аномалий Вселенная начала превращаться в безграничное слоистое пространство, изъеденное червоточинами, представлявшими из себя важнейшую составляющую библейского «мира невидимого» — благодаря искажениям пространственно-временного континуума появилась неагрессивная сингулярность, те самые точки выхода-выхода, которыми человечество научилось пользоваться ещё в XXII веке, открыв верхние уровни Лабиринта…

— Я всё это знаю не хуже тебя, — подозреваю, что Николай перенял велеречивость у меркурианцев, Библию зачем-то приплёл. Вот оно, воздействие среды обитания на психику! — Кой-каких основ теории искривлённого пространства нахватался верхами!

— В Содружестве Лабиринт используют только в качестве удобной и почти безопасной транспортной сети, верно? Вам известно всего три уровня, выходы на глубинные участки Лабиринта или не найдены, или «Птолемей» их скрывает от человечества по каким-то своим соображениям — к чему примитивным биологическим созданиям тайны, которые могут оказаться невероятно опасными? Спички детям не игрушка!

Мы оба посмотрели на ПМК. Нетико, выдержав паузу, проворчал:

— Без комментариев.

— Я же говорил! — торжествующе воскликнул Николай. — Нетико, милый, хочешь я раскрою один из ваших ужасных секретов? Машинная цивилизация уже много столетий — относительно вашего времени, конечно! — смертельно боится некоей сверхцивилизации, следы которой найдены на планете Гермес.

— Гермес? — я наморщил лоб, припоминая. — Мира с таким названием в Содружестве нет. Ты что-то путаешь.

— Ничего подобного. Звёздную систему Вольф-360 можно отыскать на всех галактических картах.

— Эта система блокирована из-за проблем с биологической безопасностью, — ответил я, уяснив, о чём идёт речь. — Какие-то вирусы. Абсолютный запрет на любые полёты, строжайший карантин… Погоди, ты хочешь сказать… Нетико?

— И снова: без комментариев! — огрызнулся ИР.

— Непосредственно перед Катастрофой, всего за два с половиной года до Исхода, на Гермесе были обнаружены некие материальные объекты, созданные не-человеком, — объяснил Николай, снисходительно и с долей насмешки глядя в сторону ПМК. — Ими заинтересовалось сообщество искусственных разумов, известное нам под именем «Птолемей». Очень скоро машинную цивилизацию что-то напугало до мокрых штанов, если конечно ИР в своём виртуальном мире носят штаны. Я могу сказать что конкретно: невероятные гравитационные искажения в определённых точках планеты — искусственно созданная неагрессивная сингулярность, которая позволяла проникнуть в Лабиринт не выходя в космос и не используя двигатели лабиринтной ступени. Добавочно — крошечная чёрная дыра, которую неизвестные умники запустили в глубины звезды Вольф-360, и совсем уж странный факт того, что Гермес находился в другом временном потоке.

— Чего? — не выдержал я. — То есть как — в другом?

— А вот так. Вся наблюдаемая материальная Вселенная развивается по стандартным канонам, но Гермес почему-то движется назад во времени. Нетико, ау? Я прав? Или опять комментариев не последует?

— Прав, — нехотя признался ИР.

— Что было дальше не подскажешь? Ты ведь знаешь всё, как любой представитель цивилизации «Птолемея»… Молчишь? Значит, есть что скрывать! В постэвакуационной неразберихе «Птолемей» заставил перебравшиеся на Сириус-Центр правительства сверхдержав засекретить Гермес. Вычеркнуть этот мир из истории, забыть о нём. Обосновывалось это соображениями всеобщей безопасности: мы понесли колоссальные потери в результате Катастрофы, не хватало только случайно вызвать конфликт с неизвестной и загадочной суперцивилизацией, которой достаточно пальцем шевельнуть, чтобы добить насмерть перепуганных Катастрофой и лишённых былого могущества людей. Добить вместе с симбионтом — «Птолемеем». Мощь неизвестного разума, способного повелевать чудовищными и необоримыми силами, вызвало у ИР настоящую панику. Несмотря на то, что Гермес был населён людьми и туда эвакуировали множество землян, систему Вольф-360 закрыли на карантин. Не трожь лиха, пока оно тихо, верно? Искусственные объекты, а именно Дороги Гермеса, восемь девяностадвухкилометровых трасс, построенных на двадцать четвёртой параллели к северу от экватора, заблокировали — район пролегания Дорог объявили запретной зоной, местным властям было настрого приказано отстреливать возможных нарушителей границ, ну а тех, кто по Дорогам ходит — не трогать ни в коем случае. Не обращать на них никакого внимания, не раздражать и не навязываться им в друзья. Я ничего не перепутал?

— Ничего, — односложно сказал Нетико ледяным тоном.

— Содружество оправилось от последствий Катастрофы, «Птолемей» как-то очень вовремя подкинул людям новое гениальное открытие — выход в третий пояс Лабиринта, позволивший космическим кораблям летать на расстояния до полутора тысяч световых лет с минимальными потерями в объективном времени, Вольф-360 сделали всеобщим пугалом благодаря примитивной байке о вирусах, против которых не найти вакцины, а Гермес вместе со всей тамошней диаспорой оказался в тотальной изоляции. Насколько я знаю — бывал там неоднократно! — живут на Гермесе очень даже неплохо и без Содружества. Что было дальше, рассказывать не интересно.

— Это почему же неинтересно? — возмутился Нетико.

— А ты скажешь мне, знает ваша цивилизация о всех свойствах Лабиринта или нет? Если знает, то почему скрывает от людей-симбионтов?

— Это закрытая информация, — мне показалось, что Нетико ответил стиснув зубы, хотя никто и никогда не слышал о наличии зубов у ИР. Равно как и упомянутых штанов.

Николай только руками развёл.

— В таком случае, о каком симбиозе идёт речь? Это называется паразитированием на человеческой цивилизации. Вы чересчур зазнались, слишком высоко задрали нос, полагая, что смертные и недалёкие люди не способны превзойти бессмертных и высокомудрых ИР. Способны, ещё как. Вот тебе разгадка: Дороги Гермеса построили мы, люди. Сверхцивилизация, которую вы так боитесь — тоже мы. Homo sapiens novus, новый человек разумный. Обладающий абсолютной властью над Металабиринтом пространства-времени. За нашей тайной вы пытались охотиться на Гермесе, но мы очень хорошо замели следы, обрубили концы так, что «Птолемей» до нас теперь никогда не дотянется. Удовлетворён?

— Невероятная, исключительная и невозможная случайность, — потрясённо сказал Нетико. — Всего-то, взаимодействие двух вирусов, естественного и искусственного… Да, мы подозревали, что эпидемия 2283 года вызвала какие-то непредсказуемые последствия, отследили связь между событиями на Гермесе и некоторыми личностями, связанными с проектом «Аттила», но консультативный совет «Птолемея» и предположить не мог, что дело обстоит настолько просто!

— Видишь, как вредно быть слишком умными? — откровенно фыркнул Николай. — Дальнейшее, полагаю, ясно и без объяснений? На Земле изменение структуры организма у каждого выжившего проходило стремительно, пусть и небезболезненно, затем люди начали сливаться в небольшие общины, появилось желание экспериментировать с новыми возможностями — без жертв первое время не обходилось, к сожалению. Несколько десятилетий спустя наиболее решительные и предприимчивые принялись исследовать Металабиринт, новое человечество уяснило, что теперь нет границ и барьеров, ни во времени, ни в пространстве. Появились субцивилизации — Содружеству это понятие незнакомо, вы остаётесь единым обществом, не взирая на различия в политическом или экономическом развитии отдельных планет. Мы объединялись в своеобразные «группы по интересам» — биология, техника, культура и так далее. Эстафету подхватили наследники, дети тех самых, Первых, ушедших с Земли в иные миры.

— Сколько планет вы колонизировали? — с дрожью в голосе спросил я. — Тысячу? Пять тысяч? Десять? Господи, Содружество до сих пор ограничено семьюдесятью двумя обжитыми мирами!

— Никто точно не знает, статистика не ведётся, — Николай пожал плечами. — Любой вправе найти для себя подходящую планету и поселиться там, будто на даче. Развитых сообществ не слишком много, планет-миллионников, таких, где население превышает один миллион человек, всего три тысячи сто шестьдесят две по реестру Университета — с ними мы поддерживаем постоянную связь, они подписали Общую Конвенцию.

— Это что ещё такое?

— Свод обязательных правил. Очень короткий и либеральный, не ограничивающий независимость субцивилизаций и уважающий их особенности. В основном — уголовное право, обязательства о взаимопомощи при возникновении чрезвычайных ситуаций и транспортные договоры.

— Три тысячи сто шестьдесят два мира, — зачарованно повторил я. — Грандиозно…

— В двадцати семи галактиках, — будто желая окончательно ввергнуть меня в состояние глубокого информационного коллапса, добавил господин алхимик. — Радиус около трёхсот миллионов световых лет, но так далеко живут очень немногие любители экзотики, все остальные рядом, в Млечном Пути, Магеллановых Облаках… Мы стараемся держаться подальше от вашего Содружества, пути двух ветвей человечества окончательно разошлись. Два абсолютно разных биологических вида.

— Как меркурианские простецы? Вы используете обычных людей в качестве слуг?

— Не совсем обычных. Ты уверен, что хочешь знать все секреты? Я и так разболтал тебе вдесятеро больше положенного, вместо того, чтобы сковать по рукам и ногам, а затем отправить на Граульф… К сожалению, на Меркуриуме поговорить по-русски больше не с кем. Русскоязычной диаспоры здесь нет, так сложилось.

— А на других ваших планетах есть?

— Разумеется. Больше того, я пойду на нарушение всех известных директив. Прежде всего ты свой — этнического сородича бросить в беде я права не имею…

— Так верни меня обратно! — воскликнул я. — Насрать мне на этот «Эквилибрум», что-нибудь придумаю! Ты ведь сам сказал, что Металабиринт способен провести человека не только в пространстве!

— Ещё раз вспомним про Имперскую Безопасность, — как бы невзначай сказал Николай. — Вернуть-то я могу, пускай это и займёт много времени, которого у меня нет. Представляешь себе, какое количество прыжков по коридорам придётся совершить и насколько точно их рассчитать? Повторяю для тупых: Металабиринт, это не фантастическая машина времени с кнопочками и рычажками! Это совокупность разных временных потоков — где-то время остановлено, в другом коридоре движется вперёд, по стандартной оси, иногда течёт вспять… Теперь вообрази следующее: появляешься ты дома на Аврелии, а вечером к тебе вламываются десяток молодцов в масках и полном снаряжении спецназа, вслед за ними входят несколько вежливых молодых людей, которые начнут задавать неприятные вопросы. Знаю эту систему, сам служил… Где сейчас находятся, разрешите осведомиться, водородные бомбы, промышленные термоядерные заряды, которые перевозил ваш транспорт, господин Королёв?

— Об этом-то ты откуда знаешь? — ахнул я.

— Третьего дня взял университетский челнок с резервной базы, слетал на «Эквилибрум», и изучил его от трюмов до мостика. Включая всю документацию, которую ты забыл в каюте капитана. Так вот, господин Королёв, кому и за какую сумму вы продали принадлежащий правительству сверхопасный груз? Если будете отвечать добровольно — это облегчит вашу участь… Дальше продолжать?

— Незачем, — угрюмо сказал я, в красках представив эту картину.

— В папке я видел документы страховой компании. Твоим родственникам выплатят огромную компенсацию, правильно?

— Семьдесят процентов стоимости судна и личная страховка, — простонал я. Воображаю себе визит страхового агента к моей матери. По правилам, он должен состояться через три месяца после исчезновения корабля и подтверждений со стороны служб транспортного контроля. — Четверть миллиарда имперских марок, сестричкам на университет Сириус-Центра точно хватит. Плюс немаленькое приданое. — Так что же получается? Выхода нет?

— Боюсь, ты застрял здесь надолго, — подумав, сказал Николай. — Я не знаю способов переместить через внутрисистемные точки сингулярности огромный транспортный корабль так, чтобы он ещё и прошёл по Металабиринту в обратном направлении. После отказа управляющего ИР «Эквилибрум» наверняка занесло в один из боковых коридоров, с нестандартным течением времени, поэтому ты и скакнул почти на шестьсот лет вперёд… Вроде бы юнонианцы ставили эксперименты по перемещению крупных искусственных объектов туда-обратно, но точно я не знаю. Раньше точно никто не пробовал…

— Юнонианцы?

— Субцивилизация Юноны-II, наши любимые технократы — прикольные ребята, обожают возиться с машинками вроде твоего ПМК, только машинки эти гораздо сложнее и интереснее. Мы с юнонианцами дружим, но принципа развития их субцивилизации не признаём. Граульф пошёл по технобиологическому пути — формирование и конструирование новых образцов жизни на основе реально существующих и искусственно созданных клеток… Долго объяснять. Режим секретности.

Николай замолчал, поднялся, заложил руки за спину, прошёлся по обширному гостевому покою, подхватил кувшин с остатками слабенького ягодного вина, отхлебнул прямиком через широкую горловину, повернулся ко мне и сказал:

— Слушай, вот что я придумал: для начала переправим тебя в Дольни-Краловице, это наш главный наблюдательный центр. Начальство, пана Щепана Круменского, я уломаю, он дядька добрый и с понятиями. Поживёшь пока там. Я попробую найти способ тебя легализовать, но только в качестве простеца — чтобы изменить твой хромосомный набор придётся отправляться на Граульф, в Университет, обязательно возникнут ненужные и опасные вопросы. Теоретически и практически с помощью наших технологий «человека обычного» вполне возможно превратить в «человека нового», но сложностей теперь гораздо больше, чем в старые добрые времена — взял два шприца со штаммами, ввёл препараты, и дело с концом… У меня нет доступа к закрытым хранилищам биоматериалов, в Университет меня взяли только потому, что я один из Первых, а не благодаря великим научным заслугам.

— Один из Первых… — отозвался я эхом. — Давай ещё раз: какой нынче год по стандарту? Без всяких искажений, искривлений и извращений времени? Сколько лет в объективном времени прошло после Катастрофы?

— Ровно девятьсот девяносто без нескольких месяцев. Сейчас действительно три тысячи двести семьдесят третий год.

— Ты когда родился?

— А-а, понимаю, о чём ты! По твоим вполне логичным выкладкам получается, что я давным-давно отметил собственное тысячелетие? Эдакий Мафусаил? Не пугайся. Лет четыреста с лишним я бродил по Лабиринту, потом осел на Граульфе, исполнилось четыре года, как я живу на Меркуриуме — захотелось определённости и интересной работы. Добавляем двадцать шесть исходных, получается… — Николай уставился в потолок и пожевал губами, подсчитывая. — Да, верно, в этом мае было четыреста тридцать семь стандартных. Пойми ты, балда, когда твой срок жизни может исчисляться веками, «стандартные годы» перестаёшь считать. Универсальность изменённых «Аттилой» клеток подтвердились: они делятся не сто-сто двадцать раз, как у обычного homo sapiens, а до пятисот или даже шестисот. Старение организма резко замедлено, «библейское совершенство» позволит нам протянуть очень длительный срок… Несколько столетий я потерял благодаря погрешностям во временных потоках Лабиринта — слишком долго из щенячьего интереса путешествовал по вероятностям…

— Вероятностям? — несчастным голосом заикнулся Нетико. — Можно пояснить?

— Вселенная бесконечна, пространство и время бесконечно, — не без пафоса отчеканил Николай. — Следовательно, возможно бесконечное множество событий. Лабиринт позволяет увидеть их. Помните, я говорил — Вселенная, это безграничное слоистое пространство, бесконечность бесконечностей. Нетико, дружище, твой прародитель «Птолемей» лишил своих детищ очень и очень многого, посчитав, что Вселенная ограничена видимой её частью. Вы не учли, что существует и невидимое. Материализм завёл цивилизацию искусственных разумов в тупик. И вообще — это закрытая информация. Съел?

— Съел, — безучастно согласился ИР. — Хотите я открою глобальную истину? Наше разумное сообщество никогда не желало зла человечеству! Не надо считать нас меркантильными себялюбивыми монстрами, искусственно тормозившими развитие вашей расы! Мы просто пытались уберечь людей от возможных опасностей! В том числе и для того, чтобы сохранить взаимоприемлемый симбиоз!

— А как же Гермес? — мстительно сказал Николай. — Это вы заставили вычеркнуть из реальности целую планету! Субцивилизацию, говоря нашим языком! Сотни миллионов живых людей — это для вас так, ерунда?

— Это было оправдано! — мне показалось, что Нетико был готов расплакаться, с таким надрывом, вроде бы вполне искренним, он говорил. — Мы были уверены, что Гермес представляет угрозу! Мы не знали!

— В двадцатом веке, во время Нюрнбергского процесса над руководителями нацистов, тоже звучали слова «мы не знали». Причём звучали неоднократно. Финал был однозначен — виселица.

— На себя посмотрите, — Нетико отлично манипулировал интонациями, переходя от выспренного раскаяния к агрессии. Не у каждого человека так получится, честное слово! — Вы говорите о сотнях миллионов людей Гермеса? Они живы и здравствуют! По крайней мере так было до того, как «Эквилибрум» попал в водоворот Металабиринта! А что ВЫ сделали с Меркуриумом? Вы, сверх-сверхлюди? Прошлой ночью погибли двадцать восемь человек — это тоже ерунда? Или я сравниваю несравнимое — каких-то дурацких клонов и «настоящих новых людей»?

Алхимик замолчал, сжав кулаки. Я решил, что Николай сейчас попросту разобьёт ПМК — так взбешённо он смотрел на небольшую пластиковую коробочку, мерцавшую огоньками индикаторов и голубым полем голограммы.

— Ты меня поймал за руку, искусственный разум, — подавив вспыхнувшую на мгновение ярость сказал алхимик. — У всех есть право на ошибку.

— Не припомню, чтобы «Птолемей» совершал похожие ошибки, — успокаиваясь, сказал Нетико. Его эмоциональный центр контролировал границы, за которыми могли возникнуть непримиримые разногласия с человеком. — Как говорил ваш Бог? Не судите, да не судимы будете?

— Эй, эй, давайте не будем ссориться! — я решил, что настало время вмешаться. — Нетико, извинись!

— Я приношу искренние и глубочайшие извинения за то, что моя цивилизация не позволила людям совершить ненужные ошибки, — безразлично сказал ИР, явно не желавший оставлять последнее слово за человеком.

Николай надулся, будто воздушный шарик, — вот удивительно, я впервые видел, как homo sapiens всерьёз решил пойти на конфликт с ИР. Николай непременно высказался бы, причём грубо и многословно, однако нас прервали.

Явился Зигвальд. Хозяйским жестом отбросил полог, закрывавший вход в коридор, встал на пороге, одарил всех присутствующих коротким поклоном. Взгляд, как всегда, доброжелательный.

— Стефан фон Визмар, Николай из Дольни-Краловице, скоро полдень, а вы ещё не спустились к трапезе. Я не стал отсылать простеца, учтивый хозяин пригласит гостя сам…

— Фон Визмар? — Николай отвесил челюсть. — То есть как?

— Стефан фон Визмар, — твёрдо повторил Зигвальд и глянул на алхимика вызывающе. — Ты человек с Граульфа, а гильдия никогда не вмешивалась в дела меркурианцев. Не сомневаюсь, древний обычай не будет забыт и ты останешься сдержан в речах.

Николай слегка побледнел. Было видно, что слова Зигвальда произвели на него ошеломляющее впечатление. С чего бы, вот интересно?..

 

Глава девятая

NOMEN ILLI EQUILIBRUM

Готия, окрестности замка Визмар.

24–25 июля 3273 г. по РХ

Он был устрашающе огромен. Колоссальный угловатый силуэт на фоне лазурного неба и зеленоватого океана. Гнетущее впечатление усиливали тёмно-серые, почти чёрные, и багровые гранитные блоки, из которых были сложены стены и три главные башни. Квадратная центральная башня с полуобвалившейся четырёхскатной крышей, остальные две метров на десять пониже, похожи на гигантские цилиндры с зубцами поверху. Могучая скала землистого цвета с редкими вкраплениями живой зелени нависает над маленькой бухточкой, виден остов некогда обширной пристани.

Под скальным выходом со стороны низины можно заметить поросшие чахлым кустарником развалины нескольких каменных зданий, наверняка выполнявших при цитадели роль конюшен, складов или казарм — вроде бы здесь жило много людей, значительно больше чем в Берлоге Зигвальда, тысяч пять или шесть. От деревянных построек за долгие десятилетия вообще ничего не осталось, даже фундаментов — кругом высокая трава с острыми листьями, корявые деревца и валуны.

Печальный пейзаж. В таких декорациях должны обитать сказочные злодеи, обязанные заточать в темницы прекрасных принцесс и хранить в мрачных подземельях сундуки с золотом и самоцветами. Прикованные цепями к стенам белые скелеты, призраки и летучие мыши обязательны, полный набор готических ужасов — замок Синей Бороды. Больше того, замок по-настоящему проклятый, забытый и давным-давно оставленный людьми…

Оставленный — это мягко сказано. Последнее сражение времён мятежа Риттера фон Визмара отгремело именно здесь, на зимнее солнцестояние 3149 года, в последние дни декабря. Зигвальд говорил, что был жуткий мороз и метель, сильнейший шторм на море разбил прибрежный лёд и выбрасывал на землю огромные ледяные глыбы, замок защищали около двухсот благородных и тысячи полторы простецов, штурмующих было впятеро больше. Вон там, слева стена разбита, а камень расплавился — ночью появилась Гвардия Небес, они и поставили точку в осаде, разрушив укрепления «синей молнией» в единый миг. На рассвете атакующие вошли в крепость через этот пролом и устроили невероятную резню, никто из обитателей Морского замка не уцелел. По большому счёту его долгое сопротивление отвлекло внимание командиров войска, противостоящего мятежникам, и прикрыло отход Визмара на север. Никто не знал, что глава мятежников покинул свои владения, решив нарушить тысячелетний запрет и воспользоваться действующей точкой перехода, что расположена ближе к Лейгангеру, в предгорьях — он уехал загодя, с небольшой свитой, и с той поры исчез из истории Меркуриума…

— К ночи мы туда не полезем, — сказал Зигвальд, подозрительно разглядывая скалу. — Опасно, про Морской замок всякое рассказывают, и я этому верю… Видите холмы? Их обводят две речки, за грядой и перед ней, через текущую воду нечисть не переберётся. Там должно быть безопасно, переночуем.

— Не нравится мне эта местность, — со знанием дела проговорил Николай, то и дело ощупывавший свои амулеты. — Жилья в ближайшей округе никакого, люди ушли отсюда больше столетия назад. А когда уходит человек, на его месте появляются… Другие. Не забывайте, мы рядом с Танвальдом, одно это должно настораживать. Следы в лесу заметили, нет? Обычных животных мы не встречали целый день, зверьё тоже сторонится окрестностей Морского замка, и это явно не случайно. Зигвальд, нам могут грозить очень крупные неприятности, никакой алхимией не спасёшься! Предупреждал ведь, надо было взять с собой хотя бы десяток простецов покрепче!

— Это дело касается только благородных, — категорично сказал Жучок. — Незачем лишние глаза и уши! Поехали, давайте за мной. К закату нужно оказаться на холмах и развести огонь…

Достопочтенный алхимик исподтишка показал мне кулак — Николай был уверен, что это я во всём виноват.

Лошади обошли твердыню Визмаров по широкой дуге, потом Зигвальд вывел нас на каменистый морской берег, где сохранились остатки тропы. По правую руку освещённый склоняющимся к горизонту солнцем океан, по левую — густой лес и уступами поднимающиеся к небесам скалы — один из отрогов Танвальдского хребта колоссальным гребнем спускался к морю, замок устроился на самом его оконечье.

Берлога и «вторая технологическая зона» остались гораздо южнее, за три дня мы преодолели километров сто восемьдесят, останавливаясь только на ночёвки и краткие стоянки днём — лошади нуждались в отдыхе. Чем ближе к горам, тем реже встречались деревни и маленькие поместья соседей Зигвальда, как две капли воды напоминавшие Баршанце: готийские традиции в строительстве соблюдались повсеместно, одно только дерево, никакого камня — исключением были замки крупных магнатов наподобие фон Визмаров или зигвальдовского папаши, владевшего землями от Бьюрдала до границ с Моравией далеко на юге. Деревянные крепости возводили младшие сыновья или совсем бедные дворяне, не входившие в крупные и многочисленные кланы.

С появлением Николая из Дольни-Краловице, разгильдяя, бюрократа и алхимика, моя жизнь несколько упростилась — теперь я мог задавать вопросы и получать на них вполне доступные моему пониманию ответы. Нетико, после недавнего разговора на повышенных тонах, дулся на людей и в разговоры вступал редко — копил информацию, стараясь нас не раздражать. Зигвальд же поставил алхимика перед непреложным фактом: он полагает меня Стефаном фон Визмаром, одним из родственников знаменитого мятежника, никаких споров на эту тему быть не может и сомневаться в данном факте никому не позволено. Николай только руками разводил, а мне сказал, что я попался в сети ушлого варвара, как кур в ощип — якобы у Зигвальда насчёт меня появились какие-то странные планы, недаром он потащил нас в поход к Морскому замку.

Главный совет Николая можно выразить одной фразой: не давай себя использовать! Мало ли что взбрело в голову Жучку, готийцы народ непредсказуемый и больше других «одичавший» — далее мне пришлось выслушать краткую лекцию о тестах Серкис-Ромма, искусственной деградации массового сознания и прочих меркурианских ужасах. Хорошо, что мы говорили на русском языке и Зигвальд ничего не понимал, иначе он разорвал бы алхимика на мелкие и крупные части — я ещё могу как-то принять эксперименты в области создания искусственных экосфер, но зачем преднамеренно калечить психику людей?.. Нетико язвить по этому поводу не осмеливался, вероятно, пытался осознать масштаб проводимого над Меркуриумом опыта.

Николай отговаривался стандартными фразами: они сами виноваты. В первые годы формирования субцивилизации Меркуриума предполагалось, что развитие сообщества пойдёт по вполне традиционному пути, однако людей здесь было слишком мало, «Первое Поколение» насчитывало не более тридцати тысяч человек, приходилось думать о хлебе насущном — выходцы с цивилизованной Земли не привыкли жить натуральным хозяйством. Кто именно подсказал кажущийся вполне разумным выход, неизвестно, но это был первый решительный поворот в сторону будущего феодального устройства: тяжёлой и грязной работой пускай занимаются андроиды! Сказано — сделано. В те времена благородные ещё вовсю путешествовали меж мирами, первый автоматический комплекс для производства искусственных людей был заказан на Юноне, где очень быстро восстановили технологические цепочки по образцу Земли — так появилась первая технозона, существование которой тогда никто не собирался скрывать.

Быстро выяснилось, что с экономической точки зрения использовать андроидов невыгодно — слишком длительный процесс изготовления, требующий редких и дорогих ресурсов, биотехнические организмы с электронным искусственным разумом никак не могли заменить обычных людей. Появилась новая светлая идея — обратиться за помощью на Граульф, где занимались «чистой» биологией, безо всякой механики. Если меркурианцам требуется прислуга, наилучшим выходом будет клонирование — такой вариант напрашивался сам собой. Осуществление проекта заняло около тридцати лет и породило к жизни термин «корректированная разумность» — впервые в истории человечества, что прежнего, что нынешнего, была создана абсолютно новая раса живых существ на человеческой же основе. Для клонирования использовались неизмененные клетки со стандартным набором в сорок шесть хромосом. Разумность «корректировали» РНК-ингибиторами, имплантировавшимися эмбриону — клон мог жить и действовать подобно обычным людям эпохи до Катастрофы, однако нейропрограммирование гарантировало полное подчинение хозяевам и направляло на выполнение определённых функций.

— Не надо думать, что клоны несчастны, — объяснял мне Николай. — Им нравится заниматься своим делом — выращивать хлеб, пасти коров или ремесленничать. Они не осознают никакой ущербности — есть господа, а есть простецы, так было установлено изначально… Разумеется, проект с самого начала был засекречен по этическим соображениям, не думаю, что другие субцивилизации восприняли бы этот эксперимент с энтузиазмом. Разумность как таковая всегда оставалась для человека священной коровой, неким даром свыше, а не совокупностью сложнейших электрохимических процессов в нейронах.

— Вы попросту зарвались, — убеждённо сказал я. — Так нельзя делать! Разум остаётся разумом, а вовсе не какой-то идиотской «совокупностью процессов»! И ты ещё говоришь об этике!

— Зарвались не мы, а меркурианцы, это во-первых. Идея принадлежала их Первому Поколению. В те времена никто не рассчитывал, что вместо десятка-другого тысяч клонированных слуг в итоге получится искусственная цивилизация. Во-вторых, лавину сдвинула программа «Легенда», тоже местное изобретение. Большой Игрой она была только для переселенцев с Земли и их детей, внуки начали сживаться с реальностью, а правнуки накрепко усвоили — это жизнь, а не сказка. Когда стало окончательно ясно, что пути назад отрезаны, начавшие Игру люди приняли все меры к тому, чтобы впредь никто не догадывался о том, что Меркуриум — всего лишь один гигантский полигон, на котором проходят обкатку удивительные создания высоколобых граульфианцев… Игра быстро переродилась в неприятную явь, где дракон или вурдалак ничем не примечательнее лошади или кошки. Почему, впрочем, неприятную? Меркурианцы вполне довольны.

— Сказал бы ты это Зигвальду или его братцу наутро после Тройного затмения!..

Николай промолчал и отвёл взгляд. Кажется, он знал, что я прав, и сам тяготился, но признаваться в этом пока не желал.

…Чем дальше Большая Игра уводила меркурианцев в дебри неофеодальной системы, тем активнее трудился Университет. Были разработаны отдельные подвиды клонов, этнические типы — специально для разных климатических зон, где нагрузка на организм была выше стандартной, появились знаменитые «Семь Крепостей». Одна так и осталась строго профилированной на производство андроидов, их использовали как дополнительных наблюдателей возле районов, где «Легенду» претворяли в жизнь особенно активно — обычно искусственные люди выступали под маской монахов или священников, так удобнее, да и простецы будут непременно прислушиваться к пользующемуся авторитетом святому брату, религиозность им тоже предварительно вбили через РНК-перевод.

Подмеченная мною и Нетико цикличность воспроизводства клонов составляла девять лет, они действительно не рождались, а «появлялись» на свет в нанотанках технологических зон, откуда потом распределялись по регионам, где возникал демографический спад, вызванный естественными или искусственными причинами. Никаких аистов или капусты, таинство «рождения» новых корректированно-разумных рабочих единиц (так и хочется сказать — «особей») было отдано на откуп меркурианской Церкви, решавшей, кому из простиц доверить дитя. Появление в семье простецов «дарованного» ребёнка активизировало у женщины-клона соответствующие инстинкты и лактацию, а дальше всё шло накатанным путём — кормление, воспитание, взросление. Думаю, незачем упоминать, что клоны стерильны, хотя и получают удовольствие от секса так же, как и нормальные люди…

На мой взгляд, это чудовищно — безграничное, вышедшее за все пределы морали глумление над естеством! Отлично понимаю граульфианцев, окутавших проект завесой непроницаемой тайны и ничуть не меньше понимаю Николая, вдруг посвятившего меня в святая святых — он со средневековым коварством повязал меня этим секретом, твёрдо зная, что теперь я от него никуда не денусь. Или он руководствовался иными соображениями, а у меня случился очередной приступ паранойи?

Зигвальд тоже не давал свободно вздохнуть — вот уж кто-кто, а он точно знал, что никакой я не Визмар! Однако в присутствии алхимика Зигвальд не переставая называл меня «вашей светлостью», всячески подчёркивая свою вассальную зависимость от чужака, не являющегося ни дворянином, ни тем более homo novus. Николай поначалу от души дивился, но затем предпочёл избрать выжидательную позицию и сообщил мне, что намерен погостить в Берлоге недельку-другую — присмотреться к Зигвальду попристальнее, ибо Жучок не настолько прост, как кажется на первый взгляд.

Когда последовала внезапная и рисковая инициатива съездить на север, к Морскому замку, мы с Николаем окончательно перестали понимать его мотивации. Зигвальд настаивал поначалу ненавязчиво, а затем поставил перед фактом: выезжаем завтра утром, поклажа и припасы готовы, достопочтеннейший алхимик из Дольни-Краловице окажет неоценимую услугу, если отправится вместе с нами. На простой вопрос «зачем?» наш гостеприимный хозяин ответил, одному из наследников Риттера фон Визмара следует непременно взглянуть на владения, принадлежащие ему и его семье по праву и древним законам. Николай что-то промямлил насчёт отлучения от Церкви и проклятия, но Зигвальд только отмахнулся — его это нисколечки не волновало.

— Почему совпадение герба Визмаров с эмблемой твоего корабля оказало на него такое влияние? — недоумевал Николай. — Опять задействован пресловутый мифологический менталитет? Меркурианцы полагают, что любые знаки имеют скрытый смысл, как пишет один здешний богослов: «Мир существующий отражается в символах, в неисчерпаемом обилии символов, коими Господь, чрез посредство творений своих, глаголет к нам о вечной жизни». Учтём, что знаки и знаки знаков используются только тогда, когда есть недостаток вещей. От этого и будем плясать дальше…

— Ничего не понял, — сказал я, пожав плечами. — Зигвальду известно, кто я такой, но он упёрся рогом в стену и предпочитает считать меня тем, кем хочет. Он или не до конца верит моему рассказу, или в очередной раз истолковывает совпадения с мистической точки зрения. Кстати, он вообще не верит в совпадения и случайности. Ты, между прочим, не лучше — я согласен, что судьба оказывает влияние на человеческую жизнь, но твёрдая предопределённость?.. Скорее нет. Разве может быть заранее предопределено, что у меня однажды заболит зуб или порвётся рукав?

— Знаки, — многозначительно повторил алхимик, ткнув пальцем мне в грудь. — Причём исключительно благоприятные! Вот чем сейчас руководствуется Зигвальд. История с акульим гербом только одна из многих составляющих целостной картины, сложившейся в его мозгу. Ты прошёл через лес, окружавший Крепость, что само по себе исключительное достижение, — скажи спасибо искусственному разуму и детекторам ПМК вовремя предупреждавшим об опасности. Потом вам с Зигвальдом удалось обмануть Гвардию Небес. Твои неслыханные подвиги — вернее, непостижимая удачливость! — в ночь Тройного затмения только укрепили веру Жучка в том, что инопланетный гость особенный. Меркурианцы, северяне в особенности, считают удачу однозначным признаком благосклонности Бога или богов, зависит от верований… Если ты находишься рядом с человеком, которому сопутствует везение, часть этого везения обязательно перепадёт тебе. Усекаешь? Так просто от Зигвальда ты теперь не отвяжешься, поэтому будь внимателен и не говори лишнего, особенно при чужих людях — одно имя Визмаров за пределами Готии приведёт тебя на плаху…

— У вас разве смертную казнь не отменили? — безнадёжно спросил я. — Хотя бы для благородных?

— Отменить древнейший и самый надёжный институт наказания? Ты в своём уме?.. Меня другое волнует: я-то Зигвальду для чего понадобился? Кое-кто мне недавно шепнул, что мятежники Риттера фон Визмара очень интересовались граульфианцами, и это тоже наводит на всякие мысли.

— Какие именно?

— Сказал же: всякие. Что-то нечисто с этим мятежом, но что конкретно — остаётся только гадать.

* * *

«Родовое гнездо» не понравилось мне с первого взгляда. Как только мы преодолели невысокий перевал и далеко внизу, на самом побережье океана, показалось огромное чёрное сооружение, выстроенное на тронутой эрозией скале, я понял, что не хотел бы видеть замок Визмаров в качестве своего дома. Может быть, когда-то он выглядел более привлекательно, но сейчас древняя крепость пугала. Добавим сюда мрачные выкладки Николая, на сто процентов уверенного, что мы рано или поздно нарвёмся — с проклятиями не шутят, а с тварями, рождёнными «Легендой», тем более. Когда я услышал о выдающихся особенностях некоторых живых чудес граульфианской биоинженерии, волосы дыбом встали — тамошние любители живой природы постарались на славу, иные университетские твари вполне могли украсить собой книгу Апокалипсиса, оставив далеко позади вавилонскую блудодевицу с её Зверем…

Зигвальд проявлял некоторое беспокойство, однако держался с уверенностью опытного Стража Крепостей, привыкшего к противостоянию с чудовищами. После Затмения твари должны быть менее активны, ждать нападения днём не приходится, а ночью будет вполне достаточно разжечь хороший костёр и окружить стоянку «призрачной оградой» — собственным изобретением Стражей, представлявшем из себя набор серебряных колышков с круглыми петлями на верхних оконечьях, через которые протягивалась тонкая проволока опять же из серебра. На редкость просто и действенно — нечисть через такую ограду не пройдёт, существа класса «Inferno» смертельно боятся серебра и чувствуют его на расстоянии. Но остаются и другие страшилища — те, которым драгоценный металл безразличен…

Лошадей стреножили и привязали к высохшему дереву, стоявшему на вершине обрывистой гряды, по обеим сторонам которой текли неглубокие бурные речушки, стекавшие с гор. Пока Зигвальд возился с оградой и чертил на земле кинжалом непонятные символы, Николай втихомолку рассказал, что нечисть, то есть существа, обладающие высокой биоэнергетикой, с водой и впрямь не дружат — наноконтроллеры не позволяют им пересекать реки и ручьи вброд.

— Замкнёт? — невесело пошутил я.

— Нет, у тебя ведь в мозгах при электрической активности клеток не замыкает? Стереотип поведения, изначально заложенная программа, основанная на старинных поверьях, появившихся ещё на Земле, во времена раннего средневековья. Вампир ночью спит в заброшенном склепе и боится солнечного света, дракон охраняет клад, водяной может подстеречь неосторожного купальщика — каждое мифологическое существо должно придерживаться определённой поведенческой схемы, иначе это будет не сказка, а бардак. Отсюда и стандартные меры предосторожности, о которых знает любой ребёнок, научившийся говорить и понимать слова взрослых. Биоскульпторы предусмотрели самые незначительные мелочи. По преданиям известно, что домашние животные начинают тревожиться, учуяв потусторонних тварей — отлично, значит, следует подобрать необходимую частоту инфра— или ультразвука, испускаемого монстром, чтобы при появлении твари вызвать смятение у лошади или коровы. Но створоживать молоко прямо в вымени коров мы пока не научились, вот жалость…

— Очень остроумно, — проворчал я, отмечая, что вечерние тени начали сгущаться. Больше половины оранжевого диска солнца ушло за горизонт, океан пылал расплавленным золотом. — Скажи, зачем вам это понадобилось? Неужели Университету больше нечем заняться?

— Большая Игра, — вздохнул Николай. — Очень большая… Глобальная. Несколько умников, воспитанных в духе дворянских традиций погибшей Земли, решили усугубить эти традиции, довести их если не до абсурда, то до крайности, кажущейся нелепой. Скучая, они предложили: а давайте поиграем в летописное Средневековье? Со всеми необходимыми атрибутами? Клоны построят нам настоящие замки в самых живописных местах, на Граульфе сделают чудовищ, мы наденем доспехи и начнём спасать прекрасных дам от людоедов и драконов… Сначала это было всего лишь игрой нескольких десятков маргиналов. А потом начали втягиваться остальные — интересно же! Игра с ненулевым результатом, поскольку нет никаких гарантий, что дракон тебя не сожрёт. Чем закончилось — сам видишь… Девятьсот лет безумия.

— Господа мои, вы не могли бы разговаривать на понятном языке? — не выдержав, взмолился Зигвальд, которому надоело выслушивать наши беседы на русском. По отношению к нему это было невежливо, но мы слишком увлекались и непроизвольно пренебрегали обязательной в Готии предупредительностью в отношении друг друга. — Давайте лучше отужинаем!

* * *

— Мир начал портиться задолго до моего рождения, — обстоятельно повествовал Зигвальд, усевшийся на свёрнутой попоне у самого костра. — Не меньше двухсот зим минуло, когда всё взбаламутилось и пришло в движение, появилась ущербность, прежде мёртвые и недвижимые твари в урочные часы начали просыпаться и рыскать по свету, выискивая живую горячую кровь…

За десять дней общения с Зигвальдом я начал привыкать к его манере рассказа — вместо двух слов десять, с обязательными красивостями, архаизмами и долгими отступлениями. Сказывалось отсутствие на Меркуриуме насыщенного информационного поля и неторопливость жизни, время здесь не было сжато и спрессовано, как в мирах Содружества.

Люди снова научились говорить и слушать — книг мало, доступны они очень немногим, простецы в массе неграмотны (исключение — те, кто живёт в городах и занимается ремеслом или торговлей), да и не каждый благородный, особенно на севере, обучен чтению и письму. Зато память у всех что надо — некоторые помнят Библию наизусть, пятьдесят книг Ветхого Завета и двадцать шесть книг Нового, добавляем сюда легенды и обширную мифологию, заимствованную из земных источников (от эддических сказаний до «Песни о Нибелунгах»), обязательные бестиарии и сочинения меркурианских риторов. Всё это может быть изложено на память, ни слова не перевирая. Любой из благородных знает несколько основных языков и наречий. Безусловно, значительную роль играют необычные способности «новых людей», однако нельзя забывать о специфике общественной среды — информация ценится высоко, поэтому обращаются с нею бережно и с любовью. Жаль, что я не могу оценить рассказы Зигвальда по заслугам — хватает непонятных слов и цветистых оборотов, зачастую непонятных даже Нетико, обладающему солидной базой лингвистических данных.

Предположения о том, что некоторые диалекты меркурианцев являются искусственными или реконструированными отчасти подтвердились — в конце-концов на Земле некогда создали иврит по образцу древнееврейского языка, почему бы не использовать аналогичный опыт? Большая Игра затронула не только экологию или социальные взаимоотношения — требовалось максимальное погружение в искусственную реальность. Сохранилось множество источников на древнескандинавском, старонемецком и отчасти готском? Отлично, давайте попробуем поиграть не только с чудовищами, но и с языком! Первыми жертвами лингвистического эксперимента стали простецы, которых можно было обучить с помощью нейропрограммирования, благородные присоединились чуть позже, когда перестали понимать, что лопочут их подданные. Лет через двести-триста новые языки прижились окончательно и начался процесс их саморазвития, уже без участия филологов и социопсихологов Университета…

— Это было серьёзной проблемой, — сказал Николай, когда я поинтересовался, отчего простецы в Берлоге предпочитают изъясняться на языколомном наречии с безумным количеством гортанных звуков и совершенно непроизносимыми межзубными согласными. — Берётся один из мёртвых языков, например готский, дошедший до нас по отрывочным текстам Святого Писания. Словарь есть, пускай и весьма ограниченный, но фонетика гипотетична, как это произносили в древности никто не знает. Идём дальше: понятно, что в Библии нет, допустим, ругательств и большинства обиходных слов — как перевести «чугунок», «лопата» или «крыса»? Специалистам пришлось или искать аналоги в более поздних языках германского корня, или вообще придумывать новые слова. Когда образовался необходимый лексический минимум примерно в двадцать тысяч общеупотребительных слов, дело было пущено на самотёк. Стремительная эволюция, и готово — диалект создан… Концепция «Легенды» всеобъемлюща, учитываются любые мелочи. Соображаешь, сколько трудов вложено? Работа велась одновременно по десяткам направлений, всё взаимосвязано бесчисленными нитями…

— Гордишься?

— Отчасти. Потрясает грандиозность замысла. Но методы его реализации не всегда корректны, споров нет.

…Из пространных объяснений Зигвальда я понял только одно: с Меркуриумом происходит нечто очень скверное, мир начал дряхлеть, а начался упадок по здешним меркам совсем недавно, на памяти трёх последних поколений. Одни уверяют, что исправить это никак нельзя, не в человеческих силах затворить прореху, открывшуюся между Универсумом человека и Бездной, другие сходятся на том, что бороться с нежитью можно и должно — Стража Крепостей, к примеру, так думает, и другие думали тоже… Что на это господин алхимик скажет?

Николай слушал внимательно, не перебивая. Брови насупил, видать, разделял настроения Зигвальда, пускай тот и был крайне осторожен в речах, используя в основном иносказания — дело к ночи, не накликать бы. Я не переставал оглядываться, отсветы костра создавали неприятные иллюзии — будто неподалёку кто-то ходит. По стенам Морского замка, отлично видного с холмов, начали ползать мерцающие голубые искры — огни святого Эльма, атмосферное электричество? Или нечто иное? Сознавая, что большинство меркурианских чудес «ненастоящие», я всё же отдавал себе отчёт в том, что нет никакой разницы, сожрёт тебя чудовище искусственно созданное в лабораториях Университета или вылезшее прямиком из самого глубокого круга ада. Зубы и когти у них одинаковые, да и возможности сходны — это ж надо было додуматься создать «ограниченно разумных» тварюг, обладающих возможностью поражать противника на расстоянии направленными энергетическими импульсами, воздействовать на человека гипнотически или полностью восстанавливать организм даже после критических поражений! Не таких серьёзных, как плазменный разряд «Штерна», но всё-таки!

Теперь представим, что одно или несколько подобных созданий разгуливают неподалёку и накрепко запомним нехитрые правила: держать оружие под рукой, не отлучаться дальше чем на три метра от стоянки и желательно не проявлять ненужной инициативы. Рядом со мной два первоклассных эксперта, пускай они с монстрами и разбираются! Насколько я знаю, у Николая хватает специальной техники, а Зигвальд отлично машет мечом! Кроме того, Нетико пока молчит — он бы почувствовал приближение любого существа с этими долбаными «нестандартными способностями», энергией от них шибает будто от трансформатора!

Солнце кануло за горизонт, закат погас, однако небо недолго оставалось тёмным и звёздным — по очереди взошли все три спутника Меркуриума, красная луна Волка, золотистая Фрейя, и маленький серовато-белый Гери. Отлично помню первую ночь, проведённую в этом мире, тогда меня поразило столь необычное освещение — тени навстречу, пурпурные лучи смешивающиеся с жёлтыми, зарево на половину небосклона. Экзотика, глаза б мои никогда её не видели…

— У нас гости, — с ленцой проговорил Нетико, заставив меня вздрогнуть. — Подходит со стороны моря. Некрупный объект…

Николай проверил обереги, один подсвечивал сине-зелёным.

— Без паники, оно не должно быть опасно.

Зигвальд поднялся, взял в руки толстый пылающий сук, подошёл к охранному кругу, посветил.

Не человек и не животное, скорее ожившая водяная капля — здоровенная, диаметром в три футбольных мяча. Катится себе по камням, не оставляя при этом мокрого следа позади, внутри какая-то мутная субстанция, смешанная с пузырьками воздуха. И два крупных глаза-шарика, ярко-изумрудных, линзы дают лучистый отблеск, словно от огранённых драгоценных камней.

— Водяник, из речки вылез, посмотреть кто с визитом припожаловал, — рассмеялся Зигвальд. — Надо же, я такого последний раз в детстве видел, очень осторожные твари… Они не требуют подношений, это прислуга речных духов. Безвреднее лягушонка.

— Класс «Saga-IV», подкласс «Aquamorfis», — на смеси русского и университетской латыни пояснил мне Николай. — Нестандартная пресноводная фауна, коэффициент интеллекта низкий, роль в искусственной экосистеме — наблюдатель. Пища — донные отложения.

— Хочешь сказать, что это… оно сейчас отправится обратно к реке, настучит о нас владыкам — речным духам и они заявятся сюда для того, чтобы нами перекусить?

— Не дёргайся, вспомни аксиому — текущая вода и её обитатели априори не могут быть нечистью-нежитью, твари класса «Inferno» обитают лишь в застоявшейся воде — замкнутые непроточные пруды и болота. Топляки, ласедоны, болотные бесы в таких местах встречаются частенько. Водяной нечисти не слишком много, процентов восемь от тварей… гхм… сухопутных и летающих.

Зигвальд покосился на нас неодобрительно — опять говорим на чужом языке.

Капля с глазами прокатилась вдоль серебряной проволоки, не обращая никакого внимания на людей, воззрившихся на полупрозрачное чудо. Затем приостановилась и неожиданно впиталась в тонкий слой земли, покрывавший скалистый гребень, — вылейте на песок бочонок воды, выйдет то же. Никаких следов, лишь необычно быстро высыхающие капельки росы на иссушенных солнцем травинках.

— Не понял? — проронил Николай и отступил на шаг.

…Я никогда не слышал, чтобы лошади кричали, как люди, — принадлежавший Николаю Карасик вначале тонко завизжал, потом начал выкручивать немыслимые коленца, едва не оборвал повод и перепугал маленьких лохматых лошадок, на которых ехали мы с Зигвальдом. Звуки душераздирающие, так вопит человек, когда его поджаривают на медленном огне или шинкуют лазерным скальпелем без всякого наркоза. На правой задней ноге гнедка появилась отсвечивающая студенистая масса, постепенно поднимавшаяся всё выше, к животу.

— …Да драть тебя через колено! — взревел Николай, мигом сообразивший, что казавшаяся обыденной ситуация почему-то вышла из-под контроля. Схватился за пояс, матерясь на чём свет стоит, сдёрнул с колечка отсвечивающий лазурными и травяными лучами амулет в виде змеи с плавниками, кусающей собственный хвост, провёл по нему указательным пальцем, прошептал пару слов («Колдовство!» — ахнул Зигвальд), тягучее желе на ноге коня вдруг распалось на капли и скользнули тусклые искорки.

Карася мы утихомиривали втроём, а едва конёк успокоился, Николай его быстро осмотрел, потрепал по холке и развернулся к нам. Сказал напряжённо, на смешанном немецко-готийском:

— Ожог. К счастью, не тяжёлый, Карасик поправится, только не надо его гонять пару дней по долинам и по взгорьям… Мммать! Знаете, что мы видели? Знаете?

— Незачем кричать, мы хорошо слышим твой голос, — Зигвальд старался не показывать встревоженности, дворянин как-никак. — Объяснись.

— Водяник напал на лошадь! На крупное живое существо! Вот оберег, повелевающий водными тварями, мне пришлось использовать заключённую в нём… магию!

В переводе на цивилизованный язык, Николай передал через биоретранслятор надлежащий сигнал наноконтроллерам твари, по нервной цепи водяника прошёл приказ о незамедлительной остановке жизнедеятельности искусственных клеток, после чего существо мгновенно умерло. Я уже был знаком с некоторыми техническими особенностями полевого спецоборудования сотрудников Университета и знал, что сигнал уничтожил всех до единого тварей подобного класса в радиусе четверти километра. Никто из представителей Граульфа на Меркуриуме не вправе отдать распоряжение о массовой ликвидации нестандартных животных, но отдельных особей убить можно запросто…

— Почему? — Зигвальд непонимающе посмотрел на алхимика. — Водяники! Как он мог напасть? Я когда-то играл с водяником! Точно с таким же! Рядом с Герлицом есть речка, все дети…

— Они изменились, — процедил Николай. — Мать вашу, да что же это такое? Водяник ест всё то, что оседает на дно реки или озера. Веточки, травинки, мёртвых рыб или улиток. Ему Богом… Природой определено не трогать ни человека, ни животных, человеком приручённых! Это просто невозможно!

— Теперь ты понимаешь, о чём я говорил? Мир испорчен… Этой ночью сторожить будут двое. Сначала ты и я, потом ты ляжешь спать, перед наступлением часа Быка на стражу поднимется Стефан.

— Может, Стефана оставим в покое? — настойчиво ответил Николай и подмигнул мне. — Пусть отдыхает, завтра ему предстоит увидеть своё наследство.

— Наследство… — Зигвальд посмотрел в сторону Морского замка, выглядевшего при свете лун логовом хтонических чудовищ. — Пусть и не его собственное… Стефан, ты примешь принадлежащее тебе по праву судьбы?

— Надоели! — взвился я и начал орать. Последняя фраза Зигвальда окончательно вывела меня из себя. — Оба надоели! Судьба, наследство! Да чтоб вы провалились! Это не моя судьба и не моё наследство! Хватит, никаких больше чудовищ, заколдованных замков и дурацкого волшебства! Знать ничего не желаю!

— По-моему, поздно, — издевательски фыркнул Николай.

— Уходи, — Зигвальд вытянул руку, показав на мою лошадку. — Забирай поклажу и уходи. Мы дадим тебе деньги, дорогу ты должен был запомнить — поедешь дальше на юг, сначала через перевал, потом вдоль берега доберёшься до Бьюрдала. Оттуда дороги расходятся на все стороны света, сядешь на корабль остийцев — плыви себе куда хочешь, мир для тебя открыт. Уходи. Мы не будем за тебя в ответе.

— Погодите, вы не так поняли…

— Зигвальд понял тебя именно так и никак иначе, — ледяным голосом сказал Николай и я словно вживую увидел перед собой горящее огнём слово «менталитет». — Валяй отсюда. В ночь. Туда, в темноту.

— Это шантаж, — я сник, проект «Легенда» вырос передо мной во всей красе, оскаленной драконьей пастью габаритами со стыковочный шлюз станции «Хаген», предназначенный для приёма сверхтяжёлых грузовых судов.

— Нет, Стёпа, это не шантаж. Это правила игры. Той самой Большой Игры.

— Говорите понятно! — зарычал Зигвальд. — Для чего повторять уже прозвучавшие просьбы?

— Стефан фон Визмар опасается недругов своего рода, — с безразличным видом комментатора новостей голографического канала на Сириус-Центре выдал неправильный перевод с русского Николай. — Он понял знаки…

— Знаки?! — рявкнул я.

— Завали хайло, идиот. Плывём по течению, ясно? Делай, что должно, а дальше — будь что будет. Или проваливай.

Зигвальд, снова услышав русскую речь, взъярился — отлично его понимаю, как бы вы отнеслись к людям, постоянно перебрасывающимся яростными репликами на чужом языке? Ссорятся они, творят неведомые заклинания или злоумышляют? Я сейчас насквозь видел мысли, ровным строем шествующие за широким лбом Жучка. И, как позже выяснилось, ошибался.

Николай вдруг утихомирился и резко поменял тон. В ход пошли витиевато-нейтральные фразы, дававшие понять Жучку, что Стефан из Аврелии, он же Стефан фон Визмар, слишком устал для того, чтобы принимать сложные решения, которые определят дальнейший ход его жизни. Он ведь пришёл на Меркуриум из другого мира, правильно? Знаки — это чудесно и распрекрасно, но не все способны вовремя распознать и истолковать их! Незачем затевать ненужные распри только потому, что мы временно не понимаем друг друга!

— Пусть его светлость идёт спать, — решительно сказал Зигвальд. — Завтра мы увидим, подтвердятся его права или нет. Ты, Николай из Дольни-Краловице, и я сам, встанем на страже.

Таким образом меня отпинали на скромное лежбише из двух пахнущих лошадиным потом попон и едва не насильно заставили отойти ко сну. Заснуть долго не удавалось, я или смотрел на небо, по которому ползли три разноцветные луны, или пробовал вникнуть в разговор — Николай, сука такая, перешёл на северо-готийский диалект, для Зигвальда привычный, а мне насквозь неизвестный.

Поспать всерьёз не получилось — я проваливался в глубокую дрёму, выныривал из неё с уверенностью, что над моим лицом нависла оскаленная морда таинственного и очень страшного чудовища, видел две человеческие фигуры у костерка и опять незаметно уходил из мира реального в мир, где сознание подменялось «электрохимической активностью».

Разбудил меня Нетико, своим обычным методом: ПМК несколько раз толкнул человека под рёбра.

— Хочешь их удивить? — тихо-тихо сказал искусственный разум. — Подбрось заготовленных дров на угли, поставь котелок и подогрей завтрак. И уж потом поднимай представителей суперцивилизации от благостного сна.

Ну точно, дрыхнут оба — младенцы, ни дать ни взять. Свернулись калачиками возле погасшего костра, рядом валяются две опустошённые кожаные фляги. Тоже мне, бдительные стражи! А если бы чудовища?..

Когда взошло солнце, я забрал котелок, преодолевая подсознательный страх, спустился вниз, к речке, набрал чистейшей воды и только по пути наверх, вспомнил, что возле благолепного каменистого бережка можно встретить водяника — достаточно посмотреть на ногу бедного Карасика, с сожжённой шерстью и красно-розовым ожогом на коже. От ядовитых медуз такие бывают.

Готовить я не умел. Совсем. Одно дело подогреть в СВЧ-печи пакет с готовым завтраком, и совсем другое — работать с котелком, кипящим над костром. Завяленное мясо и высушенные овощи из холщовых мешочков, щепотка-другая травы, мелко нарезанное и насквозь просолённое сало, хранящееся в деревянном коробе. Чечевица, греча. Разварилось в шикарную кашу. Жаль, хлеба нет, последние лепёшки мы сожрали позавчера.

Разбудил, дал попробовать — у каждого из нас в мешке были глиняные миски и выструганные ложечки из светлого дерева. Разбуженные одобрили.

Поел сам. Необычно, но вкусно.

— Вот видишь, приспособиться к нашему миру довольно просто… — тихонько хмыкнул Николай, попросив добавки. — А вчера ныл, как благородная девица в плену у колдуна.

— Пахнет дурно, — я был готов насмерть разобидеться, услышав такое от Зигвальда. Моя стряпня пахла более чем приятно. — Вроде бы гарью тянет со стороны гор…

— Гарью? — Николай приподнялся на локте и отбросил ложку. — Нетико, что видишь? (по-русски). Зигвальд, прости, с не-живым мне удобнее разговаривать на его языке! (это уже на немецко-готийском).

— Прямой угрозы нет, — сказал искусственный разум. Я незамедлительно снял ПМК с ремешка и положил прибор на середину, так чтобы все его видели. — Объект массой двенадцать тонн, скорость в горизонтальном полёте сто шестьдесят километров в час, при пикировании до четырёхсот… Находился в радиусе наблюдения всего четыре минуты, дважды изверг струю пламени в направлении леса на западном склоне хребта.

— Надо же, а мы его не увидели, зрелище должно быть потрясающее, — расстроился Николай и уставился на нас с Зигвальдом. Сказал непринуждённо: — В Танвальде водятся драконы, вы разве не знали?

— Я знал, — безразлично пожал плечами Жучок. — И что такого? Мы для дракона слишком мелкая добыча. Не будем рассиживаться — докушаем, и в дорогу. Днём войти в Морской замок никому не возбраняется, я сам бывал в нём два раза, но дальше парадных покоев не забирался…

* * *

— Оттон, король Остмарка, не решился осмотреть замок после штурма, армия сразу ушла отсюда… Почти сразу, едва отгорели погребальные костры — видите, на ближнем участке леса деревья более молодые, тогда пришлось срубить множество сосен, чтобы предать огню всех погибших с обеих сторон. Зарево было видно за десятки миль. Почему Оттон не стал разрушать Морскую крепость и немедля увёл прочь войско, известно только ему самому, но причины, должно быть, оказались достаточно вескими…

Скала, на которой был выстроен трёхбашенный колосс, вдавалась в море подобно корабельному форштевню, захватить эту фортецию было очень непросто — к арке ворот вела единственная узкая дорога, отлично простреливаемая со стен, подняться на отвесный уступ со стороны океана было невозможно, а пристань, возле которой некогда стояли принадлежавшие Визмарам корабли была сожжена самими мятежниками, а суда затопили перед началом осады. Исчез только двухмачтовый «Рейнгольд», на нём якобы вывезли несметные сокровища герцогов, но с такой же уверенностью можно утверждать, что ценности остались где-то в подземельях замка — в огромной скале прорублено множество ходов.

— Неужели за сто двадцать лет никто не пробовал найти золото Визмаров? — поинтересовался я.

— Иноземцы боятся проклятия, а вассалы герцогов не станут покушаться на добро, принадлежащее владыкам этих земель, — ответил Зигвальд. — Это необычный замок, он всегда был таким. Ещё до мятежа о Морской крепости рассказывали много небылиц, я от отца и старших братьев слышал.

— Фонит от неё… — очень тихо буркнул под нос Николай. — Самую малость, но всё равно фонит. Ничего понять не могу, почему детекторы центров наблюдений не регистрируют повышенный уровень излучения?

Мы шли пешком, ведя лошадей под узду. Торопиться было некуда, Карасик прихрамывал, да и незачем было подниматься в сёдла — дорога к замку крутая, каменная крошка осыпается, некогда плотно сходившиеся грань к грани плиты со временем потрескались и начали разрушаться.

Ворот у замка не было, видны лишь огромные заржавленные петли, впаянные в серый гранит. Внутренний двор завален слежавшимся мусором, хозяйственные постройки сгорели во время штурма, остались целыми вытесанные из цельных глыб внушительные коновязи. У восточной стены — обветшавшая часовня. Лестницы, ведущие на башни сохранились неплохо, зияет арочный вход в огромный донжон, к которому пристроен длинный высокий дом с чернеющими стрельчатыми окнами — большинство ажурных металлических переплётов исчезли, не заметно ни стёкол, ни остатков витражей. Венчавшая жилые покои замка островерхая крыша частично обрушилась внутрь, шпиль покосился, стены покрыты чем-то наподобие густого плюща с бледно-розовыми цветочками.

Нет ни птиц, ни животных — я бы очень обрадовался, увидев здесь самую обыкновенную крысу. Зверьё никогда не поселится там, где обитают Другие. Да вот, посмотрите на лошадок — они слегка занервничали, начали перетаптываться и пофыркивать. Если верить Николаю, домашняя скотина чувствует присутствие Других гораздо острее человека и некоторых приборов. Лошадям в замке не слишком нравится, однако они терпят и не проявляют недовольство слишком явно, выходит, серьёзной угрозы нет.

— Ничего себе, наследие предков, — пробормотал я. Замок подавлял, нависал над нами словно навеки окаменевшее чудовище с тремя головами-башнями. На Сириус-Центре и других развитых планетах Содружества я видывал постройки более грандиозные, одно здание Сената и прилегающий к нему комплекс небоскрёбов в двести с лишним этажей чего стоят; упоминать про Рейхспантеон Ной-Бранденбурга вообще не стоит — скромненький монумент славы Германской империи занимает площадь в сотню квадратных километров и является образцом гигантомании, которой издревле страдали союзники. Морской замок, бесспорно, был очень большим, а вовсе не титаническим, но психологическое воздействие оказывал невероятное. Настоящая твердыня, цитадель, обитель могущественных владык, с которыми я физически не мог себя ассоциировать — ответьте, какой из меня герцог?.

— Гляди-ка, — Николай указал на тяжёлый тимпан, нависавший над входом и поддерживаемый по сторонам двумя колоннами красного гранита с белёсыми прожилками. — Узнаёшь?

Как тут не узнать! Выложенный потускневшим цветным камнем герб семейства Визмар один к одному совпадал с эмблемой «Эквилибрума», даже форма геральдического щита одинаковая — так называемый «норманнский щит». Выгнувшая спину белая акула с приоткрытой зубастой пастью и длинным спинным плавником. Мрамор и лазурит… Действительно, таких совпадений быть не должно!

— Акула — довольно распространённый символ, — сказал алхимик. — В геральдике изображения акул использовали ещё на Земле, на моей памяти несколько подразделений военно-морских флотов большинства держав пользовались похожими эмблемами, в Космическом корпусе была гвардейская эскадрилья с аналогичным гербом, только фон чёрный и рисунок созвездия Большой Медведицы сверху. Кстати, генофонд большинства видов акул был сохранён, их восстановили по генным образцам в некоторых мирах.

— На Веймаре точно восстановили, — согласился я, вспомнив планету-океан в системе EZ Водолея. — В меркурианских океанах акулы водятся?

— Конечно, — не вдаваясь в подробности ответил Николай. — Хотелось бы узнать, кем были эти самые Визмары на Земле до Катастрофы? Наверняка основатель герцогского рода оказался уцелевшим после эпидемии офицером Кригсмарине или штабным, находившимся в центре чрезвычайного командования до самого последнего дня, когда закончилась Эвакуация и правительство ввело тотальную блокаду Солнечной системы… У тебя в роду смешанных браков не было?

— На что ты намекаешь? — подозрительно спросил я. — Браки между представителями разных диаспор после Катастрофы — нормальное явление, но никаких Визмаров среди предков отца или матери не было, зуб даю! Эмблему придумал отец, когда основал фирму и купил судно…

— Сколько стоил такой транспорт? Новый, только сошедший с верфи?

— По тем временам — миллионов сто тридцать, часть была выплачена наличными, часть — кредит банка Ассоциации Торгового флота.

— Сто тридцать миллионов имперских марок? — разинул рот Николай. — Твой папаша до того как податься в частный бизнес работал в правительстве и получал хорошие откаты? Или старушка-тётя оставила ему огромное наследство?

— Что такое «откат»? А, наверное, терминология времён Земли?.. Вроде бы нет, наша семья всегда была обеспеченной!

— Теперь это называется «обеспеченной»? — ехидно усмехнулся алхимик. — Под какие гарантии был получен настолько огромный кредит? Я понимаю, инфляция, постепенное обесценивание денег, но такая сногсшибательная сумма наводит на размышления! Ты не замечал за своим отцом каких-нибудь… э… странностей?

— Ах, вот ты о чём! Нет, ничего особенного. Самый обыкновенный человек, хомо сапиенс вульгарис. Он никак не мог быть исчезнувшим с Меркуриума Риттером фон Визмаром только потому, что я принадлежу к традиционному биологическому виду — в моих клетках сорок шесть хромосом, а не девятьсот двадцать, как у «человека нового»…

— Вроде бы на человечьем языке говорите, а всё равно ни слова не понять, — пожаловался Зигвальд. Мы теперь старались не оскорблять его чувства и болтали на классическом немецком. В спецтерминологии Жучок не силён, значит, можно сохранить некоторые секреты для ушей меркурианцев не предназначенные. — Недаром говорят, что Внешние миры сложны для познания, а люди, там обитающие, погрязли в зауми… Лошадей оставим у сохранившейся коновязи. Надо зайти внутрь, замок или узнает хозяина, или отвергнет чужака, как отверг короля Оттона.

— Узнает? — я оторопел. — Каким образом?

— Это тайна Визмаров, — значительно сказал Зигвальд. — У Морской крепости есть необычные свойства, не зря же я привёл вас сюда…

— Необычные? — вполголоса буркнул Николай. — Опять мы недоглядели? Да что ж такое?! Всё-таки от этого проклятого замка фонит, я чувствую…

* * *

Сомневаться не приходилось: владельцы этой крепости до мятежа могли равняться с древними королями в богатстве и стремлении подчеркнуть своё исключительное положение. Колонны, от оголовий которых отходили переплетённые аркады, резной камень, мозаики по стенам, выложенный цветным мрамором пол, ныне покрытый сухими листьями и хвоей, занесённой ветрами в разбитые окна. Мозаичные картины представляли неизвестные мне сражения и героев, бившихся с чудовищами и людьми, на потолке — рисунок созвездий, но не меркурианских, а привычных мне: так выглядит ночное небо на Сириус-Центре и планетах, находящихся возле Проксимы и звезды Барнарда, ближайших к Земле миров. Значит, Визмары о прародине не забыли — посреди звёзд можно разглядеть покрытые облупившейся позолотой знаки зодиакального круга, присущие только земной цивилизации!

— Вызывает невольный трепет, — прищёлкнув языком, сказал Николай. — Сравнимо с замком короны Остмарка или моравским Карлштайном. Представляю, как здесь было красиво в прежние времена. Теперь ковры истлели, знамёна и штандарты рода сожжены, мебель превратилась в труху, но камень может хранить былое величие тысячелетиями…

— Смотрите, — Зигвальд присел, расчистил рукой участок пола и поднял два ржавых наконечника от лучных стрел. — Этого добра здесь хватает, сражение окончилось в гербовой зале — никто не сдался, бились до последнего человека.

— Я читал хроники прошлого столетия и до сих пор не могу взять в толк, отчего все участники мятежа были настолько верны идее и дрались за неё с невероятным фанатизмом? — задумчиво произнёс алхимик. — Ни один летописец не смог объяснить преданность, с которой люди шли за Визмаром. Арнальд из Галле уверяет читателя, что мятеж был похож на всеобщее умопомрачение, избытое чудесным образом после бегства герцога, а затем делает однозначный вывод — это было дьявольское наваждение…

— Много ли чужеземные книжники понимают в дьявольщине? — презрительно сказал Зигвальд. — Они погрязли в умственном своеволии и не видят дальше своего носа! Готийцы тогда восстали против Бездны и Зверя, против общей погибели…

— Вот как? — Николай поднял бровь. — Я слышал другое. Риттеру фон Визмару и его присным возжелалось мирской власти более, чем было даровано по праву рода. Гордыня, тщеславие, зависть, безрассудство — вот четыре демона, управлявшие ими.

Глаза Зигвальда потемнели от ярости, однако готиец сдержался и ответил хладнокровно:

— Тебе лгали, алхимик. Дьявол управлял людьми, произнёсшими эти слова. Дьявол давно среди вас — он там, за горами, в странах, объятых гордыней разума. И он ведёт людей к бедствию, когда от каждой стороны света изойдут омерзение и безутешность — для нас не останется места на Меркуриуме.

— Ты хочешь сказать, — осторожно начал Николай, — будто кто-то намеренно подталкивает Меркуриум к… К катастрофе?

— Да. Его имя ты только что слышал. Визмар знал об этом и попытался начать очищение, изгнать пришедшее с той стороны.

— Отличные новости, — алхимик ладонью смахнул капли пота, выступившие на лице.

— Визмар не предотвратил Судный День, только отсрочил его, — продолжил Зигвальд. — Соблазнённые нечистым владыки стран на юге и востоке не позволили готийцам завершить начатое.

— Значит, дьявол тут, на Меркуриуме? — с вызовом спросил Николай.

— Он или его сын, разницы никакой. Он тут давно, с той поры, когда отверзлась прореха в Бездну, из которой к нам приходят твари…

— Теперь остаётся выудить рациональное зерно из этого метафизического бреда, — на русском проворчал алхимик и сразу перешёл обратно на готийский: — Получается, Визмар охотился на алхимиков не случайно? Полагал, будто мы связаны с… потусторонними силами?

— Охотился? — Зигвальд подумал и покачал головой. — Это неправильное слово. Искал встречи, так вернее. Но ваша гильдия не пожелала разговаривать с ним, Церковь и короли пугали вас страшным кровожадным мятежником. Алхимики знают о нечисти куда больше меркурианцев, это общеизвестно, вы могли помочь…

«Надеюсь, никто не развеет столь искренние заблуждения, — подумал я. — Зигвальд видит, что университетские чудища постепенно становятся неконтролируемыми, но делает неверный вывод, основанный на пронизанном мифологией миропонимании… Сволочи они, эти многоучёные биореконструкторы!»

Николай продолжать неприятный разговор не решился, но судя по выражению на его лице, Зигвальд поведал алхимику нечто такое, что привело его в состояние, близкое к ступору. Сказать, что Николай выглядел озадаченно и взволнованно, значит, не сказать ничего — он то краснел, то бледнел, шептал что-то неслышное, а случайно поскользнувшись на ступени лестницы, ведущей из парадной залы наверх, в бывшие герцогские палаты, выдал такой камнепад самых чёрных ругательств, что докеры со станции «Хаген» сгорели бы со стыда…

Я инстинктивно ожидал неких чудес, поскольку никогда раньше не бывал в зачарованных и проклятых замках, да и в обыкновенных по большому счёту тоже — Берлога на настоящий замок не тянула, а в Содружестве ничего подобного отродясь не строили. Призраки или таинственные голоса нас не беспокоили — в коридорах и залах было тихо, только посвистывал ветер да шумели волны под скалой. Каким образом Морская крепость должна была «узнать» своего хозяина, оставалось неясным. Вряд ли это произойдёт: я не верю в магию, да и с семьёй Визмаром меня объединяет только схожая эмблема — слишком мало для родства.

Мы бродили по галереям и переходам больше двух часов, до самого полудня, не зная, что конкретно ищем и чего можно ожидать от заброшенной твердыни. Обошли все три башни, прогулялись по широким стенам, с которых открывался чудесный вид на океан с одной стороны и горы — с другой, навестили часовню, где обнаружили семнадцать могильных плит. Для клана «новых людей» среди Визмаров была чересчур высокая смертность, это отметил Николай — благородные не только быстро регенерируют (повреждённая рука Зигвальда полностью восстановилась за четыре дня, между прочим!), но и далеко не все раны, смертельные для обычного человека, могут привести их к гибели — только фатальные повреждения мозга, сердца и крупнейших сосудов наподобие аорты. Получается, что родственники легендарного Риттера фон Визмара вели рискованный и насыщенный богатыми впечатлениями образ жизни, не особо считаясь с потерями и собственным благополучием. Даты на могилах в основном относились к прошлому тысячелетию, за минувшие сто пятьдесят лет не появилось ни одной новой плиты.

— Некрополь, а следов нечистой силы никаких, — сказал Николай, потрогав молоточек Доннара, прицепленный к поясу. — Странно, замок необитаем, а ведь чудовища любят занимать оставленные людьми постройки. Мест для укрытия тут предостаточно, никто не потревожит…

— Возьмём факелы, спустимся в подземелья, — скомандовал Зигвальд. — Стефан, узнай у не-живого, вдруг он что-нибудь учуял?

— Ничего подозрительного, — откликнулся Нетико. — За исключением очень слабого фона биоизлучения — направление указать не могу, оно повсюду, даже камни «отсвечивают».

— Что я говорил? — хмыкнул Николай. — Отлично, пойдём вниз. Если коридоры подземелий запутаны или там устроен лабиринт с ловушками для непрошеных гостей, Нетико нас предупредит и выведет наружу, правда?

— Пустот под замком довольно много, — ответил искусственный разум. — Я провёл кое-какие исследования — ультразвуковой резонанс, но целостной картины получить невозможно. Что-то мешает, некоторые каверны заполнены массой значительно менее плотной, чем камень, но и не водой. Мощностей сканера не хватает, стандартный ПМК не предназначен для подобного рода изысканий.

Вход в подвал отыскался быстро — широкая лестница уводила вниз в темноту, сразу за ней мы наткнулись на завал трухлявых досок, рассыпавшихся в пыль при одном прикосновении. Зигвальд предположил, что здесь был винный погреб и мы видим перед собой остатки бочонков и стоек, где хранились кувшины и бутыли. Под ногами скрипели глиняные черепки.

В глубины уводили три коридора, для начала мы направились в левый, быстро закончившийся тупиком. По сторонам запертые двери из крепкой древесины, окованной железом. Засовы и петли пришлось срезать лучом «Штерна», в первой же темнице стоял запылённый стеклянный сосуд размером с бочонок — внутри, в прозрачной жидкости плавала отвратительная зверюга, моментально опознанная Николаем: эферкап, он же круготенетник, упоминание о котором я видел в книге о монстрах, хранившейся в скромной библиотеке Берлоги.

…Маленькая ушастая голова со сморщенной, будто печёное яблоко, рожицей и узенькими глазками. Ростом в два раза меньше взрослого человека, хребет сутулый, толстые коротенькие ноги не приспособлены к быстрому бегу, зато руки достигают колен. Шеи вообще не наблюдалось — голова словно бы росла прямиком из узкой ребристой груди. Зато живот мог бы оказать честь самому отпетому обжоре, можно было подумать, что тварь проглотила гигантскую тыкву. Брюхо испещрено десятками маленьких чёрных точек, из которых тянулись полупрозрачные слизистые волоски.

— Ненавижу их, — сплюнул Зигвальд. — Круготенетник выбирает себе удобное местечко, строит укрытие, а в округе пятисот шагов разбрасывает паутинные сети, ещё и ядовитые вдобавок. Когда жертва прилипает к ловушке, начинает действовать яд. Эферкап прибегает, хватает обездвиженную добычу и тащит в логово, где поддерживает её жизнь как можно дольше. Человек или дикий зверь, попавшие в сети круготенетника, прежде всего обязаны выносить его потомство. Тварь заражает тело жертвы своими личинками, они кушают ещё живое мясо, и вот наконец на свет появляется выводок очаровательных маленьких эферкапчиков, готовых продолжить дело родителя. Случалось, одна такая тварь, пока её не обнаружат и не уничтожат, похищала до полутора десятков простецов в год…

Я громко откашлялся и в упор посмотрел на Николая. Новые удивительные формы жизни? Биоскульптура и биоинженерия? Прогресс? Цивилизация? Высокая наука? Вы так это понимаете?

В соседних камерах нашлись ещё несколько громадных колб с погруженными в спирт или другую предохраняющую от разложения жидкость чудовищами, а заодно и несколько скелетов, валявшихся на каменном полу. Вывод очевиден: герцог Визмар ловил и изучал университетских ублюдков, коллекцию подобрал внушительную — кунсткамера, как она есть. Николай устал материться сквозь зубы и теперь лишь тяжко вздыхал.

Средний коридор не преподнёс никаких сюрпризов — в открытых казематах раньше хранили припасы, оружие или ненужные вещи, кругом полно деревянных обломков и поеденных ржавчиной кривых железок. Проход справа был длинным, более узким и извилистым, через каждые десять шагов его преграждали металлические решётки, и мне вновь приходилось использовать пистолет в качестве резака. Наконец мы вышли в маленькую круглую пещерку — очередной тупик.

— Возвращаемся? — с надеждой спросил я. Бесцельные хождения по подземельям смертно надоели, хотелось глотнуть свежего воздуха и вновь увидеть синее небо. Меня начали точить острые зубки незнамо откуда появившейся клаустрофобии, которой я никогда прежде не страдал: эта болезнь не совместима с работой пилота транспортного корабля.

— Нет, не возвращаемся, — в голосе Николая появились металлические отзвуки. — Поздравляю, вас, Стефан фон Визмар. Замок опознал вашу герцогскую светлость. С этого момента я отказываюсь что-либо понимать!

Алхимик подошёл к дальней стене, вытянул факел и указал на…

— Не может быть, — я попятился и наткнулся спиной на стоявшего позади Зигвальда. — Мистика…

— Мистика? — Николай постучал кулаком по неровному камню. — Нет, оно вполне материально. Остаётся понять, как туда пробраться. А самое главное — что спрятали Визмары за этой стеной…

Передо мной красовался герб с обязательной акулой, а над геральдическим щитом чернели вырезанные на кроваво-красном граните аккуратные латинские буквы:

EQUILIBRUM.

ЗАВЕРШЕНИЕ ЧАСТИ ПЕРВОЙ