Глава 19
НИДХЁГГ
Память о времени, проведённом во чреве гранитной твердыни, сохранили неровные строчки, составленные из бисерных латинских букв. По прошествии долгих дней, сидя в тепле и безопасном уюте, странно было читать короткие, обрывистые и для непосвящённого непонятные записи…
«По разумению моему, в день первый пройдено не менее лиги. Было же до четырёх десятков подземных залов, а лестниц и коридоров бессчётно; за немощью глаз моих не пришлось узреть всё величие и безграничность царства Имирбьёрга, но и того, что видено, достаточно, дабы свидетельствовать о них. Доныне не ступал во тьму пещер человек, не подвергая себя лиху и опасностям, так и нам избежать оных стоило великих трудов, ибо рёв чудищ неведомых преследовал нас ежечасно, и временами оставалось уповать едино на милость Господню…»
Даже с проводником соваться в пещеры горы Чёрного Дракона, на взгляд отца Целестина, было чистой воды безумием, а что пришлось бы делать и как идти сквозь бесконечный и крайне запутанный лабиринт бывшего оплота двергов без Альбиорикса, который и сам иногда путался в переплетениях и чередованиях площадок, крутых лестничных маршей, тоннелей и залов, монах и вовсе не представлял. Весь пройденный путь — от Врат в Мидгард до Идалира и Имирбьёрга — теперь казался лёгким и необременительным хотя бы потому, что пролегал по земле, но не под нею. В старом царстве карликов было пускай и просторно, но уж очень мрачно, а отец Целестин уже после первой тысячи шагов окончательно потерял направление, поняв, что без помощи проводника выйти из Горы не сможет. А когда эхо разнесло по пещерам глухой, низкий и наполненный невиданной злобой вой, шедший из глубины Имирбьёрга, отец Целестин запнулся и судорожно уцепился за рукав Гунтера. Шедший впереди друи остановился и, подняв руку, шёпотом приказал всем замереть и не двигаться.
— Гарм… — произнёс он спустя какие-то мгновения после того, как вой стих. — Он учуял чужих… Идём! Локи, прошу тебя, не отставай.
Единственным источником света был уже знакомый отцу Целестину синеватый шарик, извлеченный Лофтом из указательного пальца. Огнистая сфера плыла в воздухе на высоте человеческого роста, освещая дорогу и указывая дуть остальным. Альбиорикс шествовал впереди отряда, и его белая хламида в свете колдовского фонарика виделась призрачно-голубой. За жрецом шёл Локи, неизменно недовольный, а позади всех топал Гюллир, чьи когти немилосердно скрежетали о камень, наводя монаха на мысли о том, что на этот звук непременно должны сбежаться все тролли и великаны, живущие в подземных залах.
Альбиорикс свернул от основного тоннеля, ведущего в самое сердце Горы, в уводящий направо коридор, который после довольно крутого поворота вышел в просторный сводчатый зал, потолок коего утопал во мгле, а стены поблескивали в синеватом свете выступающей на них сыростью. В дальнем конце зала виднелась грубо обработанная арка, а за ней угадывалась широкая, поднимающаяся наверх лестница. Друи огляделся, подошёл к стене справа и, потерев ладонью покрытый бледно-зелёным, чуть светящимся мхом камень, подозвал остальных.
— Видите? — Он ткнул пальцем в обнажившиеся на поверхности скалы письмена, отдалённо напоминающие норманнские руны. — Это тайнопись двергов. Как я понимаю, здесь сказано, что лестница — Альбиорикс указал в дальний конец зала — ведёт к верхним уровням Имирбьёрга и Красному Замку. Она прерывается лишь трижды, когда выходит на новый ярус…
— Так веди, — буркнул Лофт, исподлобья глядя на вырезанные в граните знаки. — По-моему, нам туда и надобно.
Друи вздохнул и вытер рукавом блестевшее от пота лицо.
— Люди устали, Локи. — Он кивнул в сторону присевшей у стены Сигню и отдувавшегося отца Целестина, у ног которого тёрся Синир. — Я полагаю, что снаружи солнце уже садится. Надо вставать на отдых. Здесь.
— Почему именно здесь? — осторожно спросил Видгнир. — Очень уж место открытое…
— Сейчас объясню, — улыбнулся углом рта друи. — Смотри…
Альбиорикс отсчитал от каменных письмён пять шагов в сторону и, вытянув руку, начал ощупывать стену. Наконец, у него под пальцами что-то щёлкнуло, и в только что едином монолите образовался проход — гранитная плита бесшумно поднялась вверх, открыв потайной коридор.
— Если мы будем постоянно рядом с этой дверью, — пояснил Альбиорикс, — то в случае опасности сможем ускользнуть, оставив врага с носом. С той стороны дверь также запирается, и, чтобы её выломать, надо владеть неимоверной силой! А коридор ведёт в обход зала, к лестнице наверх.
— Ну ладно, — нехотя согласился Локи. — Отдыхаем. То есть вы отдыхаете, а я сторожу. Не понравился мне вой тот… Очень не понравился.
Бурлящие, чёрные с красноватым отсветом тучи неслись на восток, огибая Имирбьёрг, протыкавший своим мрачным остриём их неразрывную пелену. Дух Нидхёгга бледной искрой прошёл сквозь влажный туман, миновав его плоть за доли мгновения, и оказался в странном мире — наверху звёздное небо, холодное и недостижимое, внизу же течёт полноводная и безбрежная облачная река, серебристая под лунным светом на западе и севере, но ближе к восходу наливающаяся болезненным багровым мерцанием. Огненные Болота ясно угадывались под облаками — вытянутое пятно мутного и мёртвого света.
На юге же лежал Мрак.
«Только бы успеть! — по скользящему в недоступной даже драконам выси бесплотному сгустку пробежали голубые блики мысли. — Ещё один, ну самое большее два восхода, и смертные узрят Трудхейм. Ещё немного — и я обрету его Силу. Но только если за эти два восхода не случится непоправимое. Никто, никто из смертных не подозревает, что счёт пошёл уже не на дни, а на мгновения! Духи Болот получат свободу, и тогда укротить их пламя не сможет ни Сила Чаши, ни воля богов Мира Третьего. Никто. А спустя ещё миг Огонь Духов встретится с Тьмой Нидавеллира, и…»
Нидхёгг ясно представил себе, что случится, если две не сдерживаемые никем и ничем и противоположные по сути своей материи сольются и перемешаются: чудовищный выброс Силы расколет Междумирье, разрушит Стены Миров, сожжёт Мидгард и Мидденгард, а неуправляемая и уничтожившая всё сущее субстанция рассеется во Тьме Внешней, не оставив на месте Трёх Миров даже их тени.
Огненные Болота были для Чёрного Дракона загадкой всегда. Они существовали в Мире Третьем со дня, когда он родился, и о том, что погребено под топкими трясинами, знали лишь те, кто захоронил в недрах некое неописуемое Нечто; то, что не могло оставаться на свободе. Оно давало знать о себе редкими вспышками огня, выбивающегося из глубин пузырями бесцветного газа, странными звуками, которые даже ведьмы из Железного Леса почитали жуткими. Но оно дремало, оставаясь в покое. Оно спало до часа, когда нарушенное Равновесие Сил пробудило в Нидавеллире Тьму.
В час, когда восстаёт одна Великая Сила, другая, по общему закону, должна ей противостоять, дабы чаши уравнялись. Но весам, на которых держатся Миры, не потянуть такую тяжесть. На обеих чашах окажется слишком большой груз, пусть и равный другому, цепи, на которых держатся чаши, оборвутся, и всё рухнет в пропасть, из которой нет возврата.
Духи Нидавеллира, если они сами, по своей воле сотворили изгладывающее мир Ничто, были немудры и недальновидны. Каждый Дух, наделённый разумом, изначально знает обустройстве мира, и не понять, что, создав новую, неразумную, но постоянно требующую для себя пищи материю, в любом случае встретишь противодействие равной по мощи Силы, они не могли. Другое дело, если Ничто зародилось само по себе. Но Нидхёгг не верил в то, что такое возможно, — общий и неоспоримый закон доказывал, что для всего сущего предопределено быть кем-то созданным, вольно или невольно. Но если Чернота Нидавеллира родилась из-за рокового стечения обстоятельств…
Да впрочем, что сейчас гадать об этом? Междумирье, не явись нежданное спасение, сгинет, если не пожранное Тьмой, то сожжённое духами Болот или превращённое в пустоту их столкновением.
…А смертные, так по сию пору и не ведая, что в их руках лежит ключ от двери, за которой бездна, спокойно спят в глубинах Имирбьёрга, скрытые его на первый взгляд несокрушимыми стенами от тревог внешнего мира. И если будет на то воля Единого и его Сил, то один из них вскоре коснется Вместилища Сил, которое теперь стало и Вместилищем Жизни. Трудхейм разорвёт пространство, открывая Мраку и Огню выход туда, где они не смогут причинить вреда никому…
«Надеюсь, что люди доберутся до Красного Замка без затруднений, — думал Нидхёгг. — Кажется, я сделал всё, чтобы облегчить им путь. Троллей и прочую нечисть я распугал и настрого запретил даже подходить к главному входу в Замок, и остаётся лишь следить за проклятым Гармом. Выживший из ума пёс ещё способен на какие-нибудь неожиданные сюрпризы, но я уверен, что Лофтом, к примеру, просто так не закусишь… Да и я рядом».
Прозрачный лоскуток пламени исчез в одном из окон Красного Замка Имирбьёрга. Нидхёгг возвращался в своё тело.
Беспокойный сон отца Целестина прервал Альбиорикс, чуть коснувшийся его плеча. Если бы монах не разглядел в мутном и слабом свете, порождаемом плесенью на стенах, его лицо — озабоченное и серьёзное, — а также прижатый к губам палец, то криков было бы на весь Имирбьёрг.
— Быстро в секретную дверь, — одними губами проговорил друи. — Давай же!
Еле успев схватить мешок и плащ, монах едва ли не на четвереньках кинулся к четырёхугольному чёрному провалу в стене, в котором уже виднелись силуэты Торина и Гунтера. Оба сжимали в руках оружие. Остальные стояли за ними в кромешной тьме, и лишь глаза Локи поблескивали сердито и настороженно, да Гюллир вздыхал за спинами. Альбиорикс неслышно шагнул вслед за отцом Целестином, подтолкнул его подальше в коридор и застыл у стены, держа руку на немного выдающемся из неё камне.
— Хорошо, что ты, Лофт, погасил свой шарик… — не оборачиваясь, сказал друи, вглядываясь в сумрак зала. — Иначе яркий свет привлёк бы его сразу… А ну подайтесь ещё назад! — вдруг резко шикнул жрец. — Вот он!
«Да кто он?!» — хотел было выкрикнуть озадаченный и напуганный всей этой таинственностью монах, но прикусил язык и поднёс два пальца ко лбу. Пёс Гарм, страж подземного мира, вышел из-под арки.
Чудище, и в действительности похожее на собаку, ступало мягко и осторожно. Свет плесени позволял видеть один только силуэт пса, но людям было этого вполне достаточно, чтобы схватиться за обереги. Чёрные волки Ночных Всадниц не шли ни в какое сравнение со своим прародителем, — пожалуй, один лев обладает столь крупным и мощным телом, да и то не всякий. Во тьме можно было разобрать лишь то, что он необычайно огромен, а видеть пса глубин при свете не хотелось никому.
— Дверь закрывай! — зашипел на Альбиорикса Гунтер. — Увидит же сейчас!
Гарм среагировал на звук, прервал свой неспешный путь по подземному залу и повернул голову. Острые уши на голове пса чуть шевельнулись, послышалось сопение, словно он принюхивался, и тогда же два сверкнувших густой зеленью глаза обратились к открытой двери тайного хода. Гарм заурчал, шагнул вперёд, но, как ни был напуган отец Целестин, злобы и жажды крови в его ворчании он почему-то не услышал.
— Не закрывается! — сдавленно пробормотал Альбиорикс, тычась ладонью в замок двери. — Великие Силы, только не сейчас!
— Что такое? — прозвучал голосок Локи, и он протиснулся к друи, увидев, что тот возится с заклинившимся замком, — камень, при нажатии на который толстая каменная плита опустилась бы на место, не хотел вдавливаться.
Гарм медленно подходил к проёму, смотря прямо на людей. Отец Целестин внезапно вспомнил, что подземное чудовище прекрасно видит в темноте, и перед ним на мгновение встала картина того, как чёрная зверюга ловит его спутников по одному, перекусывая хребты огромными челюстями. Бессознательно отступая от надвигающейся живой массы, он поднёс руку к Оку бога-сокола, надеясь, что оно поможет защититься от пса глубин, но ощутил под пальцами только холод металла, тотчас передавшийся ему самому, охвативший грудь и живот, а затем наткнулся спиной на что-то очень большое. На морду Гюллира.
— Отойди в сторону, — прохрипел дракон. — Иди к ним!
Он покосился на прижавшихся к стене Сигню и Видгнира, за которыми угадывались ещё два силуэта, отпихнул потерявшего дар речи отца Целестина и двинулся вперёд, едва не наступив на хвост метавшемуся под ногами Синиру.
Неизвестно, что собирались делать дальше Локи и Альбиорикс, вставшие у входа плечом к плечу и, видимо, изготовившиеся отогнать гигантского пса волшбой, но их планы стали ненужными после неожиданного вмешательства Гюллира. Молодой ящер, наслушавшийся от людей жутких историй о псе Гарме, преодолел извечную робость и, грозно цокая когтями о камень, вошёл в пещеру, оттолкнув друи и асгардского бога и оставив их стоять в изумлении. То, что Гарм почти не уступал размерами ему самому, Гюллира не смутило.
— Ну, ты! — пробасил дракон, уставившись на замершее в пяти шагах от него чудище. — Давай иди отсюда, а не то…
Что именно дракон хотел сделать, он и сам не знал, поэтому ограничился лишь этой короткой, но, по его мнению, угрожающей фразой.
— Вот что, — скрипнул сзади Локи. — Давайте-ка ослепим его…
Всё дальнейшее произошло за время, достаточное для одного-единственного вздоха. Локи создал яркий, сиявший белым огнём шар, запустив его под потолок пещеры, вздыбивший шерсть пёс, который при свете оказался настолько безобразен, что лучше бы было огонь вовсе не зажигать, низко тявкнув, прыгнул на Гюллира, а ящер, не будь дураком, сделал вполне естественную для защищающегося дракона вещь — с шумом выпустил из пасти струю пламени. Локи потом смеялся, говоря, что вонь палёной шерсти будет теперь его преследовать всю жизнь.
Так или иначе, но Гарм, завизжав столь громко, что у наблюдавшего за сией великой битвой отца Целестина заложило уши, отлетел к противоположной стене и, сыпля искрами да оставляя в спокойном воздухе подземелья дымный шлейф, рванулся к тоннелю, из которого пришёл отряд, исчезнув в нём. Разве что тонкий и обиженный визг его ещё долго доносился из мрачных коридоров Имирбьёрга.
— Ну и ну… — развёл руками Альбиорикс, строго посмотрев на дракона. — Что ж ты со стариком-то так, а?
Гюллир растерянно хлопнул веками и воззрился на друи.
— Я что-то неправильно сделал?
Локи и жрец расхохотались.
— Выходите, он удрал! — смахнув набежавшие слезы, сказал Лофт, отсмеявшись. — Эй, Торин, а ты не так давно спорил со мной, говоря, что дракон нам не нужен и вообще его племени доверять не стоит!
Конунг мрачно посмотрел на Гюллира, потом повернулся к Лофту:
— Так я ж не про него… Драконы всякие бывают.
Торин сейчас сам себя стыдился. Какой же ты конунг, спрашивается, если от опасности скрылся и не вышел ей навстречу? Вспоминать о том, как всё сжалось внутри, едва Гарм вошёл в зал, Торин не мог — противно было. Но опять же, коли много лет слышишь песни скальдов, в которых его имя произносится с не меньшим страхом, чем имя Старухи из Железного Леса, и знаешь, что он величайший из племени чудовищных волков, принесших гибель богам в Последней Битве, невольно устрашишься. А теперь боязни как не бывало — хорош пёс, страж подземного мира, без оглядки сбежавший от дракона, который по своей воле и мухи не обидит. Не такой уж Гарм и громадный, как по-первости почудилось…
— …Это прозвучит странно, — вдруг сказал Лофт, глядя в стену, — но, по-моему, пёс не хотел на нас нападать. Он не видел в нас врагов…
— Да, интересное предположение, — согласился Альбиорикс, кивнув. — Сейчас, однако, это не имеет никакого значения. Спали мы, между прочим, достаточно долго, и поэтому теперь хочешь не хочешь, а надо идти. Лестница ровная, без трещин и завалов, но всё равно подъём предстоит очень трудный.
«Всегда преуспевайте в деле, зная, что труд ваш не тщетен…»— только эти строки из Писания поддерживали отца Целестина в дальнейшем. Счёт времени, шагов, коротких остановок на отдых был давным-давно потерян, и монах с тупым упрямством снова и снова вставал на подкашивающиеся, гудящие от перенапряжения ноги и шёл следом за всеми по широким ступеням, круто уходящим вверх, к покоям Нидхёгга и Красному Замку. Ясно ощутимое чувство присутствия Чёрного Дракона уже стало настолько привычным, что отец Целестин попросту махнул рукой на Владыку Имирбьёрга, считая его теперь кем-то наподобие члена отряда. Видгнир, кстати, на одном из привалов рассказал монаху о собственных ощущениях, и вышло по его словам, что Нидхёгг якобы не питает ни к кому из идущих по его владениям людей неприязни, а вовсе испытывает почти дружескую симпатию. Отец Целестин, конечно, не поверил, решив, что Видгнир просто хочет его успокоить, но, прислушавшись к своему внутреннему «я», и сам удостоверился в схожести собственных чувств и мыслей со словами любимого ученика.
Только вот дальше-то что?
Ещё немного трудов, пускай и тяжких для сердца пожилого человека, ещё несколько переходов по бесконечной лестнице, и ты, отец Целестин, увидишь вещь, ради которой покинул свой уютный дом, позабыл покой и степенность, бросившись очертя голову искать приключений на старости лет. Коснешься рукой древнего сокровища, наполненного Бог весть какой Силой, и что? Прежде единственной целью пути было взять Чашу Сил и, пробудив её мощь, уйти из Мира Третьего обратно домой, в Мидгард. Ныне это желание наверняка можно будет исполнить, но и там, за Оградой Миров, тебе не найти покоя от знания, что Трудхейм мог избавить это странное и непривычное Междумирье от Тьмы, внезапно начавшей заполнять его; не найти успокоения до часа, когда погибающий Мир Меж Мирами увлечет за собой, в огонь, и твоё временное пристанище в землях, именуемых северянами Мидгардом. А в миг, когда вострубят трубы Страшного Суда и изреченное Иоанном Богословом свершится, как исполняется всё, написанное в Книге Книг, поздно будет каяться и сожалеть, что ты не сделал того дела, что было назначено тебе делом и целью жизни. Пускай ты и сам не знал об этом… Или знал, но, возжелав покоя для себя, обрёк всё прочее на погибель бездействием своим. И посему — «имеешь служение — пребывай в служении», а на всё прочее — воля Всевышнего.
«Но в чём оно, служение это? — думал монах, стараясь не обращать внимания на нехватку воздуха и боль в спине. — Мы исполнили предназначенное, ну или почти исполнили, но сейчас будет нужда в водительстве, потребность в том, чтобы кто-нибудь, кто сильнее и мудрее нас, сказал, что делать и как исполнить скрытую от нас, грешных и несовершенных смертных, волю того, кто привёл людей из мира, в котором уже нет места чудесам, в мир, где всё противоположно и в пределах которого, как мне кажется, решается участь не только турсов, речных троллей, древних духов или валлов, но и судьба твоего дома…»
Чем выше уходили лестничные марши, тем труднее приходилось. Даже Лофт, вечно бодрый и выносливый, отдувался и, выполняя наравне с Альбиориксом роль предводителя отряда, всё чаще требовал остановок на отдых, а люди и вовсе вымотались до предела. Бывавший в горах отец Целестин знал, что на высоте непривычному всегда становится не по себе — каждое движение даётся с усилиями и тяжко дышать, и теперь говорил себе, что скоро всё кончится. Но каждый новый шаг лишь уносил истощившиеся силы, которые было не восстановить.
Короткий тревожный сон не принёс облегчения, и Лофту с Альбиориксом пришлось едва ли не силой поднимать остальных. Гунтер поднялся только после того, как окончательно разозлившийся Локи метнул ему в место, куда германец некогда поразил мечом ториновского хёрдмана Эрика, тонкую синюю искру, пробудившую его не хуже, чем пригоршня снега. И всё повторилось снова — темнота, холод и исчезающие во тьме ступени. Никто и не гадал о том, что сейчас за стенами Горы — день, ночь ли. Или же вообще Междумирье перестало существовать, а его обломок в виде конуса Горы Имира летит в пустоте Внешней Тьмы…
И черноту впереди вдруг прорезал рассвет. Лестница вывела отряд в громадный, вытянутый овалом зал с резными колоннами и стрельчатыми окнами, выводящими наружу. Во всех Трёх Мирах наступал седьмой день июля.
— Это не здесь, — прохрипел Альбиорикс, не давая никому остановиться. — Мы пришли в замок двергов, но это лишь первый его ярус. Идёмте за мной.
Ветер посвистывал, играя меж колонн и выбрасывая в прорубленные в скале окна невесомые пылинки. Небо ещё не стало голубым, а было залито фиолетово-зелёной краской с подмешанными к ней крупицами серебра — звездами, бледнеющими и растворяющимися в наплывающих с востока волнах золотого солнечного света. Здесь, у заоблачной вершины, он оставался таким, как всегда — чистым, мягким и незапятнанным Тьмой.
Друи увлёк всех за собой, к винтовому всходу на другие этажи гранитного дворца, достаточно широкому, чтобы по нему мог пройти даже Гюллир. Один поворот, второй, третий….
Новый зал поражал не столько размерами, сколько своей холодной красотой. Широкие проёмы окон впускали струи слабого утреннего света, казавшиеся после подгорной темноты яркими и режущими глаз. Кроваво-красные стены были выложены цветным камнем, составлявшим непривычные, резкие узоры в виде чередующихся линий, зигзагов и квадратов. Тяжёлый куполообразный свод уходил на десятки локтей в высоту, поблескивая драгоценной отделкой, а в центре пустого мозаичного пола стоял небольшой приземистый гранитный постамент, грубо и небрежно обработанный.
— Я привёл вас, — устало сказал Альбиорикс. — Трудхейм перед вами.
Вместилище Силы было достойно своего названия. Граненый сосуд из чистейшего, отливающего ледяной синью хрусталя поддерживала золотая подставка в виде дерева. Бесчисленные тонкие ветви, выкованные древним кузнецом, нежно охватывали хрупкую чашу, переплетаясь и пестря множеством миниатюрных — с ноготок ребёнка — лепестков. Драгоценные побеги сходились в толстый, изрезанный морщинами коры ствол, оканчивающийся основанием Чаши в виде мощных извивающихся корней, которые, как казалось, вот-вот оживут и вопьются в холодный гранит в поисках соков, что напитают ажурную крону…
— Для пива сгодится! — нарушил тишину Гунтер.
Когда люди подошли к Чаше, медленно и осторожно, будто боясь, что она сейчас соскользнет со своего постамента и разобьётся вдребезги, отец Целестин, морщась, пытался вспомнить что-то важное, позабытое за усталостью. Наконец он хлопнул себя ладонью по лбу, охнул так, что все повернулись к нему, и, обведя взглядом своих спутников и друзей, вопросил:
— Так, Трудхейм здесь, а где его хозяин, хотелось бы мне знать? Где Чёрный Дракон?
В наступившей тяжёлой тишине слышалось лишь шумное дыхание Гюллира. Торин положил руку на гарду меча, Сигню прикрыла рот ладонью, а Локи криво усмехнулся.
— Чёрный Дракон — это я, — прозвучал спокойный голос. — Ещё меня называют Нидхёггом.
Альбиорикс с невесёлой улыбкой вышел вперёд и чуть поклонился ошалевшим от неожиданности людям.
— Тоже мне, удивил… — проворчал Локи. — По-моему, это было ясно с самого начала…
— …Обмануть валльского рикса было проще простого, но с друи Огмигеносом пришлось изрядно повозиться. Жрецы-друи не из тех, кого так легко провести даже мне…
Человек в запачканной белой одежде мудреца из Леса Идалир говорил обстоятельно и неторопливо, нимало не смущаясь тем, что люди невольно пятились от него при каждом жесте руки. Только Локи да, пожалуй, Видгнир оставались внешне спокойными; правда, племянник вадхеймского конунга был бледен и сжатые в кулаки ладони выдавали волнение.
Отец Целестин, пусть и ожидавший, что на его недавний вопрос будет дан ответ в виде явления страшилища наподобие Гюллира (разве что покрупнее да масти другой), вперился неподвижным взглядом в Альбиорикса-Нидхёгга и беззвучно шевелил губами, нашептывая молитвы. Ему тут же вспомнились все до единого подозрительные моменты их совместного с друи пути, и сейчас он клял себя за отсутствие прозорливости. Да, разумеется, монах изначально высказывал предположение о том, что Великий Дух вполне в состоянии принять любое обличье и превратиться в жреца-друи ему ничего не стоит, но после долгих бесед с Альбиориксом по пути к Идалиру и Имирбьёргу отец Целестин отверг эти, как тогда показалось, нелепые подозрения. Но стоит припомнить странный разговор Лофта со жрецом на ночёвке, то, что Церуннос-олень вёл себя если не воинственно, то по крайней мере недружелюбно, словно не хотел подпускать отряд к священным рощам Идалира, и, наконец, недавнюю стычку с псом Гармом, который только хвостом не вилял, увидев незнакомцев, пробравшихся в его царство… И потом, разве друи — можно сказать, духовный пастырь здешних язычников — согласился бы так легко бросить в тяжёлый час свой народ да отправиться вместе с подозрительными типами, явившимися невесть откуда, в Имирбьёрг, гору Чёрного Дракона? Ну а его поразительная осведомлённость о системе проложенных двергами в камне коридоров?!
Монах перевёл дух, вытер ладонью выступивший под носом и на шее пот и сердито глянул на Лофта, стоящего скрестив руки как ни в чём не бывало. Сам ведь признался, что с первого дня знал, кто таков Альбиорикс! Знал и не сказал, подлец! И ради этих асгардских божков уже несколько месяцев или носишься по морям, или трясешься в седле, подвергая себя опасностям, рядом с которыми меркнут неприятности и беды всех последних пятидесяти лет жизни! Посмотрим, что скажет он в своё оправдание! Но сперва надо выслушать речи Нидхёгга…
— С того дня, как вы избежали гибели на перевале Глер, — говорил воплощённый в человеческое тело Чёрный Дракон, — я понял, что оставлять вас без присмотра было бы опасно, ибо, случись что, никакая Сила уже не смогла бы спасти этот мир и меня самого. Я препоручил некоторым драконам из Города постоянно следить за вами и в непредвиденной ситуации оборонить вас. Но вы успели вовремя пройти через Химинбьёрг, достигнуть Красного Кряжа, где к вам присоединился Лофт. После того как он догнал отряд, у меня камень с души свалился, потому что он не дал бы в обиду наследника Элиндинга.
— И впредь не позволю никому даже пальцем его тронуть! — безразличным голосом сказал Локи и отвернулся.
— Ну и чудесно, — улыбнулся Нидхёгг. — Потом, когда вы подошли к Лугдунуму, стало ясно, что я должен как-то присоединиться к вам, чтобы привести сюда, к Трудхейму. Я почти не сомневался, что Локи, да и Видгнир, у которого Силы в достатке, почувствуют моё близкое присутствие, а то и сразу раскусят, кто я такой. Но выбора не было, и я под видом жреца из Идалира явился в Лугдунум, сказал Аудагосу и Огмигеносу, что Великий Друи послал меня проследить, как народ зеномов войдёт в Лес, скрываясь от идущей с юга Смерти. Думаю, что Огмигенос мне так до конца и не поверил…
— Не только он, — снова встрял Лофт. — Я с первого взгляда понял, кто ты такой, но не стал противодействовать твоим замыслам. В конце концов, ты обещал мне кое-что…
— Обещал, — нагнул голову Нидхёгг. — И скорее всего, сдержу слово. Если вы сдержите своё. После того как вы сами предложили мне стать вашим проводником, всё оказалось очень просто. Привести вас в Красный Замок по наиболее короткому пути, не подвергая по дороге серьёзным опасностям, было для меня нетрудно. К сожалению, Гарм не вовремя вышел на ночную прогулку и напугал вас…
— Может, кого и напугал… — хмуро буркнул Гунтер, перебив.
— Неважно, — отмахнулся Чёрный Дракон. — Но пёс узнал меня и был рад увидеть, а тут… — Он слегка осуждающе посмотрел на Гюллира, стоявшего рядом с видом непонимающим и изумлённым. — Впрочем, я надеюсь, что Гарм не слишком обжёгся.
Локи, заложив руки за спину, прошёлся по залу и, приостановившись возле Чаши Сил, дотронулся до неё. Потом он повернулся лицом к Нидхёггу и, состроив некое подобие злой улыбки, проскрипел:
— Мы ждём от тебя, Чёрный Дракон, объяснений. С чего это ты так разительно изменился? Мы больше привыкли судить о Нидхёгге по другим его делам. Надеюсь, ты не забыл о ётунах в Исландии, Вендихо и прочем?
Нидхёгг вздохнул и после паузы заговорил:
— Я владею Трудхеймом уже не одну тысячу лет. Ведали бы вы, как тяжело знать, что в твоих руках находится столь чудесный инструмент, и не иметь возможностей пробудить к действию его Силу. Сейчас я всё объясню, а вы постарайтесь меня понять.
Он подошёл к Трудхейму и пристально, чуть ли не с отеческой лаской во взгляде, ещё раз осмотрел его.
— Меня снедала жажда властвовать над чем-то большим, нежели мои нынешние владения, — тихо проговорил Нидхёгг. — Чаша Сил могла исполнить это желание. Но лишь с помощью человека смертного, который несёт в себе Силу, способную соединиться с мощью Трудхейма и пробудить его к жизни, мои планы могли осуществиться. Когда в едином течении реки Силы появилась новая и слабая струйка, чей исток был на востоке, за пределами Междумирья, желание переросло в яростное вожделение. Не так давно, минувшей зимой, ко мне пришёл час предвидения, и с помощью Трудхейма я узрел то, что лучше бы никогда не видел. Гибель Трёх Миров. Тогда мне было неясно, от чего произойдёт грядущая катастрофа. Я испугался. Будь у меня возможность покинуть пределы Трёх Миров, я немедленно сделал бы это. Однако Миры пусть пока и связаны между собой, но замкнуты для ухода вовне из их границ. В тот день я понял, что если немедленно не овладеть Силой Трудхейма, то моя смерть вместе с гибелью Междумирья и Миров Соседних неизбежна. И сразу же я начал искать того, в ком нежданно проявилась Сила наследника Аталгарда. Страх был так силён, что я был готов почти на всё ради того, чтобы человек оказался здесь, в Красном Замке, и открыл бы мне путь к спасению. Да, ваши встречи с огненными великанами, ещё не покинувшими Мидгард, с Духом Лесов, стычка с моими верными Ночными Всадницами были не случайны. Но я торопился, зная, что Миры рухнут уже скоро, не позже середины лета. А когда проснулся Нидавеллир, я понял, какая именно опасность грозит Трём Мирам… От чего случится то, что случиться не должно. Я вижу, что ошибался, пытаясь схватить вас, но предвидеть, что боги Асгарда тоже будут иметь свой интерес к Чаше Сил, не мог. Они встали на вашу защиту, и мои планы оказались спутаны… И кроме того, в давние времена я воевал с асгардскими духами, и, конечно, Один, да и ты, Локи, почитали меня опасным врагом. Но с течением времени всё меняется, и Нидхёгг ныне не питает к вам вражды…
— С тебя можно спросить за многое, Чёрный Дракон, — осторожно начал Видгнир. — Начиная от смерти моего предка Глердинга и заканчивая гибелью посёлка Рыжебородого Хейдрека, разорённого Вендихо и его присными. Но сейчас я не буду требовать у тебя виру за дела прошедшие и хочу, чтобы ты ответил, что желаешь получить от меня и Чаши Сил, истинным владельцем которой я являюсь?
— Что ж, ты вправе этого требовать. Пойдём, я кое-что покажу тебе.
Нидхёгг подошёл к огромному окну, пробитому в стене нефа, и поманил остальных.
— Смотрите…
Окно выходило на юг, но его ширина давала возможность оглядеть бескрайние пространства на закате и восходе. Отсюда, с высоты, на которую и не всякая птица может подняться, была чётко видна значительная часть земель Центрального Междумирья. Снежные вершины Химинбьёрга выстроились в ряд, будто хёрдманы в боевую линию, справа вставали тёмные бугры Красного Кряжа и зелёная громада Иггдрасиля, чья макушка поднималась выше самой огромной башни замка Нидхёгга. Ещё дальше к западу расплылось гигантское зелёное пятно леса Альвхейм и терялся в синеве горизонт. Слева ясно просматривался Железный Лес, и глаз мог различить несколько тёмных точек в воздухе над ним — наверное, крылатые волки. Сразу за обителью ведьм начиналось огненное море, скрывавшее за взлетающими с невероятной частотой фонтанами пламени Триречье и его лесные кущи.
А вот на юге всё было мертво. Среди сплошной черноты, уже коснувшейся южных склонов Красного Кряжа и края Огненных Болот, выделялось лишь одно светлое пятно — облако Сокрытых Гор, со всех сторон обложенное Тьмою. У самого основания туманной ограды вспыхивали короткие взблески пламени, тотчас исчезающие. Боги Долины ещё пытались отбивать беспрестанные атаки Мрака, который пока никак не мог прорваться за Сокрытые Горы… Южная часть Химинбьёрга, покрытая чернотой, над которой кружили бесцветные уродливые тени, теперь виделась хребтом некоего чудовищного змея, явившегося из небытия, чтобы пожрать Мир Третий.
— И возле Красных Гор началось! — воскликнул Нидхёгг, вытягивая руку и указывая на узкую седловину, отделявшую Небесные Горы от Кряжа. — Не сомневаюсь, что духи Идалира пытаются преградить Тьме дорогу к землям своих народов!
Отец Целестин, заслонившись рукой от бьющих слева лучей восходящего солнца и сощурив глаза, присмотрелся и в самом деле различил, что вокруг холмов, по которым отряд шёл так недавно, уже лежит Тьма, а возле границ её трепещут бледные огоньки и взблескивают искорки молний, отгоняя порождение Нидавеллира, готовое вырваться на равнину, где стояли поселения людей и пока ещё золотились хлебные поля.
— Конечно же там сейчас Таранис и Суцеллус… — бормотал Нидхёгг, глядя в сторону Красного Кряжа. — Я ясно чувствую их присутствие… Быть может, до вечера они сумеют задержать Нидавеллир. Никогда ещё я не ждал заката с таким нетерпением…
Тут он повернулся к Видгниру и ясным, громким и твёрдым голосом проговорил:
— Если мы доживём до времени, когда взойдёт Звезда Сил, то попытаемся изгнать Мрак Нидавеллира из пределов Междумирья!
— Это на самом деле возможно? — поинтересовался Локи, не отрываясь от развернувшейся у подножий гор картины битвы Сил. — Если у вас это получится, то…
— Получится! — уверенно перебил его Нидхёгг. — Мы сможем прорубить щель в пространстве, и Мрак уйдёт в неё… Но только если до вечера не произойдёт ничего худшего.
— Господи! — простонал отец Целестин. — Да что ж ещё может случиться?
Нидхёгг объяснил. Все с ужасом и недоверием выслушали его рассказ о духах Огненных Болот и невероятном катаклизме, который разразится в миг слияния Огня с Мраком.
— …Надеюсь, очень надеюсь, что Духи Огня не покинут своё ложе именно сегодня, — криво усмехаясь углом рта, закончил он. — Это стало бы просто насмешкой над нами.
Нидхёгг отошёл от стены и, озабоченно покосившись на молчавших людей, сказал:
— Я сейчас приму свою обычную телесную форму. Вы уж не пугайтесь. Просто нелегко привыкать к оболочке, подобной вашей, а мои крылья могут и пригодиться…
— Интересно будет посмотреть, — прищурился Локи. — Я не видел, как ты это делаешь…
Кого больше всего поразили изменения тела Нидхёгга, так это Гюллира. Внезапно человеческий облик Великого Духа начал расплываться и разрушаться, какое-то время перед глазами вадхеймцев находилась некая бесформенная и быстро меняющая цвет масса, затем начали вырисовываться контуры драконьего туловища, лап и, наконец, в образовавшемся серебристом облаке чётко проступили очертания чёрного крылатого ящера. Телесное перевоплощение продолжалось недолго, и когда неизвестно откуда появившийся туман исчез, в зале Красного Зала находилось уже два дракона. Медно-красный и чёрночешуйчатый, ненамного превосходивший размерами Гюллира, но, как казалось, более изящный и красивый.
— Силён… — присвистнул Гунтер, а Сигню при виде изменившегося Нидхёгга стиснула его запястье.
Первым робость поборол привыкший к драконам Синир. Кот без особого смущения подошёл к лапе Чёрного Дракона, обнюхал её, а потом, запрыгнув на холку Нидхёгга, устроился у него на спине. Гюллир посмотрел на лохматого приятеля обиженно.
— Ну вот, — прогудел под сводами зала новый голос, низкий и хриплый, — теперь я похож на самого себя.
Отец Целестин искоса оглядел Нидхёгга и быстро перекрестился.
— Ужас какой… — прошептал он. — Во сне привидится, так седым проснешься, если проснешься вообще…
Торин только зубами скрипнул и рыкнул в бороду что-то неразборчивое.
Чёрный Дракон подошёл к возвышению, на котором стоял Трудхейм, и улёгся рядом, словно собака.
— До заката у нас есть время, — снова раздалась его речь. — Отдыхайте, вы мои гости. К сожалению, я не могу предложить угощения, но, как помнится, ваши мешки ещё не показали дно.
Так оно и было. Конечно, тащить на себе сумы с пищей, а кое-кому и с тяжеленной кольчугой было нелегко; люди догадались погрузить на Гюллира снятые с лошадей мешки только после последней ночёвки. Кстати, лошадок, славно послуживших за время долгой дороги от берега Атлантики до Имирбьёрга и стойко сносивших все тяготы непростого пути, освободили от сёдел и узды и отпустили. Отец Целестин очень понадеялся, что они найдут дорогу к людям и попадут к хорошим хозяевам. Эх, знал бы покойный Бьёрн Скёльдунг, какая странная судьба ждёт коней, привезённых его воинами на берега Вадхейм-фьорда…
Здесь, на вершине Имирбьёрга, было очень холодно. Ветер, насквозь продувавший зал, забирался под одежду, морозил лица и кисти рук. Локи додумался-таки сотворить ещё один огненный шарик и утвердить его возле стены так, что получилось нечто вроде необычного костра. Конечно, пищу подогреть на нём было невозможно, но тепло волнами распространялось от белой огненной сферы, и все, кроме Нидхёгга и Синира, который вылизывал свою шерсть, сидя меж крыльев Чёрного Дракона, окружили пламя, сбившись тесной кучкой. Плащи постелили прямо на каменный пол, и после трапезы, за время которой не раз воздавалось должное щедрости рикса Аудагоса, отец Целестин привалился к холодной гранитной стене, намереваясь малость вздремнуть. Видгнир же встал и под пристальным взором сдвинувшего брови Торина подошёл к положившему морду на передние лапы Нидхёггу.
— Скажи, что надо будет делать, — попросил он, обращаясь к Чёрному Дракону. — И потом, если первая твоя просьба нам уже известна, то мне хочется узнать о второй. Чего ты пожелаешь, когда мы изгоним Нидавеллир во Внешнюю Пустоту за оградой Миров?
— Ничего такого, что не было бы в твоих силах или ущемляло твою честь или свободу, — ответил Нидхёгг. — А если ты желаешь узнать, как использовать Трудхейм, то слушай меня. Положи ладони на Чашу Сил…
Видгнир подозрительно осмотрел хрусталь Вместилища Силы и осторожно коснулся обеими руками его поверхности.
— А теперь попробуй отдать Трудхейму часть твоей Силы, — тихо и благоговейно заговорил Нидхёгг. — Он должен узнать тебя…
Наблюдавший за ними со стороны отец Целестин едва слышно охнул, когда вокруг Видгнира снова заколыхался золотистый свет. Мерцающий туман окружил его голову, потом расплывчатыми струйками потёк вниз, по рукам, к ладоням и пальцам, коснулся Трудхейма, и тотчас Чаша словно ожила. Золотые листочки поддерживающего сверкающий тысячами острых граней сосуд дерева запылали, как если бы на них падали солнечные лучи; ствол его стал напоминать витой бокал, доверху наполненный густым белым вином, искорки запрыгали на кончиках корней. Сила Трудхейма увидела своего владыку и ответила ему.
— Постарайся сосредоточиться, — завороженно глядя на Видгнира и Чашу Сил, произнёс Чёрный Дракон. — Войди своим сознанием в глубины Силы и потребуй от Чаши, чтобы она показала тебе то, что желаешь… Обведи взглядом Междумирье, проникни за его стены, оставь позади Мидгард и выйди в пустоту, в которой обращаются Три Мира… Ну, получается?
Видгнир стоял, прикрыв глаза и наморщив лоб, стараясь делать всё так, как говорил Нидхёгг. Чаша повиновалась. Вот её Сила подхватила мысленный взгляд человека, пронесла его над лесами и реками Междумирья, оставив позади Триречье и Небесные Горы. Видгнир миновал непонятную, незамеченную ранее преграду, вставшую от края до края мира возле Врат в Мидгард, направил взгляд дальше, к Лесу Призраков и океану, и что-то подтолкнуло его взять немного южнее…
Посёлок. Норманнский посёлок, стоящий у побережья. Тын, несколько длинных домов, люди ходят вокруг. Гляди-ка, Олаф, с увязанной в косицу бородой, у стены сидит, ножом вырезает что-то из дерева, а рядом пяток детей — светловолосых и голубоглазых. А у пристани…
Один дракар, как видно только что пришедший откуда-то. Рядом крутобокий и короткий по сравнению с боевым собратом корабль; Снорри по палубе шатается туда-сюда да посматривает на викингов, сгружающих что-то с дракара…
Взгляд стремится дальше, продвигаясь всё быстрее и быстрее, океан слился в единую серо-синюю ленту, волны его уходят вниз, и, наконец, человеческая мысль вырывается из плотного кольца воздуха над Мидгардом в наполненную звёздами черноту…
— Я… — Видгнир не без усилия оторвался от Трудхейма и недоверчиво уставился в тёмные глаза Нидхёгга. — Я видел множество миров. Похожих на наш. — Его голос звучал напряжённо и отрывисто. — Их были тысячи, да что тысячи — бессчётно! Они… Они совсем рядом, только… Только руку протяни!
— Я знаю, — сказал Нидхёгг. — Я тоже их видел. Чаша Сил позволила мне это сделать. Эти миры сотворены Единым, но пусты… Он не дал им разумной жизни. Впрочем, речь сейчас не о том… Попытайся ещё раз осмотреть окружающую Три Мира Пустоту, найди один из миров, похожий на красный огненный шар, и запомни это место. После восхода Звезды Сил нужно будет отыскать его сразу.
— Вижу… — произнёс Видгнир чуть погодя. — Светится багровым… Но там нет жизни, там вообще ничего нет, кроме холодного огня!
— Вот туда-то мы и вышвырнем то, что породили Поля Мрака, а если получится — то и кое-что другое, — заключил Нидхёгг. — Помни это место.
— А как открывать ход туда? — вдруг поинтересовался монах, преодолевший скованность перед Чёрным Драконом. — Один говорил, что его надо прорубать мечом…
— Мечом, кинжалом, стрелой ли — всё едино, — ответил Нидхёгг. — Только их металл должно напитать Силой Трудхейма, которая окончательно пробудится после того, как свет Звезды Созидателей коснется его и наполнит собой. А человек просто должен видеть место, куда следует открыть проход в пространстве. Вот и вся премудрость… Ну что, — он взглянул на Видгнира, — понял, что нужно совершить?
— Наверное, да, — кивнул наследник конунга Торина. — Ждём вечера, а там ясно станет, как сделать то, о чём ты говоришь…
И началось томительное, тревожное ожидание. Солнце поднималось от восхода к полудню, равнодушно взирая на движущийся к своему концу Мир Третий, на чёрное покрывало, скрывавшее от его взора некогда живые земли, на бушующий огненный вихрь, сжигающий редкие облака, неосторожно приблизившиеся к Огненным Болотам… Уже занялись пожаром леса к западу от реки Турс-Элв, горел Альвхейм, и клубы жирного серого дыма уплывали на закат; Тьма Нидавеллира, набросившись подобно изголодавшемуся шакалу на Красный Кряж, тягучим потоком стекала в брошенные двергами пещеры. Боги Идалира и Сокрытых Гор ещё боролись с Мраком, духи Альвхейма ставили перед ним ненадёжные преграды, которые рушились под натиском Тьмы, поглощённые ею и превращённые в новую часть Ничто…
— Да, положение жутковатое, — вздыхал Локи, смотревший в окно Красного Замка. — Великие и Малые Духи, вставшие против Полей Мрака, хотят остановить черноту, уничтожая её своей Силой. А Нидавеллир впитывает Силу Великих Духов, изменяя и придавая ей новую форму…
— Да, — согласился Нидхёгг, так и лежавший возле Трудхейма, будто на страже. — Противостоять Тьме обычными способами нет возможностей ни у кого из нас. Когда у тебя есть противник, то ты хотя бы приблизительно знаешь, как можно его повергнуть, можешь проникнуть в его замыслы и предотвратить их последствия. А ныне перед нами нечто совершенно новое, доселе в Трёх Мирах невиданное… Тьма Нидавеллира не добра и не зла, у неё нет мыслей или желаний. Она лишь исполняет своё предназначение, данное изначально, при рождении — расти, пожирать и множить самоё себя. Это действительно Ничто…
— Я полагаю, — произнёс Лофт после некоторой заминки, — что духи Огня, погребённые в Болотах, похожи на… — Он кивнул в сторону окна. — Если это вообще духи, способные мыслить, как мы.
— Возможно. — Нидхёгг дёрнул хвостом. Упоминание об Огненных Болотах было ему неприятно. — Точно никто, кроме Эйра, не знает, но, по-моему, Огонь родствен Тьме. Скажем, он является отражением её Силы, принявшим противоположный облик… Между прочим, Локи, хочу тебя спросить — отчего ты, узнавший меня с первого взгляда, ничего не рассказал своим друзьям?
— Да-да! — оживился отец Целестин, внимательно слушавший разговор духов. — Ты, Лофт, никогда же не верил в благие намерения Чёрного Дракона!
Локи рассмеялся и подсел к монаху, положив руку ему на плечо.
— Изначально, дорогой мой, так оно и было, и если бы не… не то, что теперь происходит в Междумирье, я думаю, что наш почтенный Нидхёгг вёл бы себя по-иному. Так я говорю? — Локи метнул острый взгляд на хозяина Имирбьёрга, и тот, прикрыв глаза веками, спокойно прогудел:
— Может быть…
— Ну и вот, — продолжал Лофт. — В мои намерения входило довести вас до Трудхейма и всеми правдами или неправдами забрать его. Спрашиваешь, почему не сказал о том, кто такой Альбиорикс-друи на деле? Да попросту понял, что ныне нам Чёрный Дракон нужен не меньше, чем мы ему. Безусловно, он может быть злобным, жестоким и коварным, но не сейчас. Так? А, Нидхёгг?
— Так, — безразлично сказал дракон. — Тяжёлые времена и смертельная угроза объединяет порой даже самых яростных врагов. Думаю, что в эти дни вы столковались бы даже с ётунами или Вендихо. Силы добра или зла, если говорить доступными смертным понятиями, могут и должны вместе выступить против общей опасности…
«Ересь! — подумал отец Целестин. — За такие слова у нас сразу же камнями побили бы или на костёр!..»
— А ты сам относишь себя к чему? К добру или ко злу?! — запальчиво вопросил монах и получил такой ответ:
— Я отношу себя к самому себе… Помнишь, когда мы ехали к Идалиру, ты рассказывал мне о Боге Едином? Он говорил, кажется, о том, что все его твари несовершенны и непорочных нет?
— «Если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины в нас нет», — благочестиво процитировал отец Целестин. Сам факт богословских бесед с Чёрным Драконом приводил его в восторг. А вдруг получится обратить его в христианство? Чего ж в этом дурного?
— А я и не говорю, что безгрешен, — сказал Нидхёгг. — Мне дана свобода, и я её использую, пускай иногда и в ущерб другим. Я никогда не стану вредить из злобы, просто ради удовольствия, но никому не позволю покуситься на мою свободу или на то, что принадлежит мне; не позволю смеяться надо мной или унизить меня! — Нидхёгг говорил со всё большим жаром. — Правда, это мало кому удавалось, но такое бывало. И я мщу или буду мстить обидчикам! Всегда!
Монах удивленно воззрился на поднявшего голову Чёрного Дракона, который сейчас выглядел очень грозно. Да, вставать у него на пути опасно… И отец Целестин счёл за лучшее в ответ произнести строки из Писания:
— «Не мстите за себя… Ибо написано: "Мнеотмщение, и Аз воздам"».
Нидхёгг успокоился и снова уронил морду на камень.
— Может быть, так оно и есть, — вздохнул он. — Но мстить можно по-разному. Я сделал для себя многое, и если сегодня исполнится то, о чём я мечтал, сделаю ещё больше. Ты же знаешь, человек, что нам, Великим Духам, присущи те же слабости, что и смертным. Мы можем любить или ненавидеть, завидовать и вожделеть или быть щедрыми. А ещё Единый дал нам право творить… Междумирье, кстати, обрело свой нынешний облик после того, как многие Великие Духи потрудились над некогда пустынными землями, насадив леса и воздвигнув горы. Я и сам кое-что сделал для Мира Третьего… Но это уже в прошлом. А теперь представь, какие горящие уголья посыплются на головы тех моих собратьев, имеющих способности к созиданию, но по лености или бездумию не использующих их, когда я — я, Нидхёгг! — равный им по Силе и рождению, обрету собственный мир, сделаю его таким, каким хочу! Буду пользоваться всеми его богатствами, кои создам сам, став творцом, демиургом! Это ли не лучшая месть былым противникам?
— И ты собираешься это сделать, Нидхёгг? — тихо спросил отец Целестин. — Ты считаешь, что в силах… совершить то, о чём говоришь? Не хотел бы я жить в мире, сотворённом не Единым, а тобой…
— А тебя, человече, никто об этом и не просит! — отрезал Чёрный Дракон. — Достаточно того, что мне там будет хорошо и я обрету долгожданный покой… Ну а теперь рассуди, злой я или добрый?!
Отец Целестин не нашёл ответа, а Локи, усмехнувшись, зло скрипнул:
— Да уж… Где нам, бездельникам, с тобой, Нидхёгг, сравниться!
— Все мы равны по Силе и рождению, — устало повторил Чёрный Дракон. — Трудхейм скоро окажется в руках богов Асгарда, и вы вправе совершить то же самое, а не прозябать в Междумирье, где подобных вам духов великое множество. Разве что нужно иметь желание и Силу… — Он перевёл взгляд на отца Целестина и, помолчав, добавил: — А ты прав, человек. Это очень разумные слова: «Мне отмщение, и Аз воздам»… Но воздаяние бывает разным.
Солнце клонилось к западному горизонту, наливаясь багряной краской. Время близилось. Отец Целестин, у которого всё сжималось внутри в предвкушении грядущего нынешним вечером, да и в предчувствии того, что если всё выйдет, как задумано Нидхёггом, то этот день будет последним, проведенным отрядом в Мире Между Мирами, не находил себе места, слоняясь по залу из конца в конец. Он очень завидовал Гунтеру и Сигню, устроившимся подле тёплого бока Гюллира и безмятежно спавшим. До Красного Замка не долетали звуки магических битв у Сокрытых и Красных Гор, не беспокоило шипение огненных столбов, вырывавшихся из Болот; ничто постороннее не нарушало тишины бывшей твердыни двергов… Тёмно-бордовые гранитные башни, вырубленные карликами в теле Имирбьёрга, заботливо обтёсанные и изукрашенные резьбой, поблескивали влажными стенами в свете беснующегося над землёй колдовского пожара.
И всем, кто ныне вошёл в их пределы, остаётся лишь ждать, когда в небе над Миром Третьим полыхнёт белая точка, называемая Звездой Сил.
Было так.
Огненное светило, отдав прощальную дань Междумирью всплеском красок у края небес, ушло в бездну, за обрыв миров. Вал бездонной синевы споро накатывал с востока, принося на небесные берега звёздные капли, словно волны реки, что осаждают на камнях золотой песок, поигрывающий желтоватым блеском. Но воды ночи глубоки, и дотянуться до драгоценных крупинок дальних миров дано не всякому искателю…
Нидхёгг встал и мягко подошёл к западному окну, подозвав остальных. Когда люди собрались возле оконного проёма, молчаливые и хмурые, Чёрный Дракон сказал:
— Теперь уже недолго ждать. По счастью, небо чистое. Видгнир, пожалуйста, возьми Трудхейм и принеси сюда.
Едва лишь Чаша Сил была утверждена на каменной плите в виду закатного неба, отец Целестин всплеснул руками и воскликнул:
— А как же вода? Морская вода? Я что, зря тащил с собой эту чёртову флягу от самой Атлантики?
— Неси скорее, — сказал Нидхёгг. — Я не сомневался, что вода, взятая из Великого Моря, будет у вас с собой…
— Как бы не протухла! — вставил Гунтер. — Через столько-то времени!
Фляга оказалась на месте, хотя монах был убеждён, что либо потерял её, либо же крышка была неплотно закрыта и содержимое вытекло. Но пахнущая морем и солью прозрачная жидкость тонким ручейком перетекла из деревянного сосуда в хрустальные объятия Трудхейма, наполнив Чашу до половины, и, когда упала последняя капля, Чёрный Дракон тихо произнёс:
— Звезда Сил всходит… Время настало…
Видимо, он хотел добавить ещё что-то, но прервался, и в его сузившихся зрачках монах разглядел всплеск ужаса.
Духи Огненных Болот сбросили вековые путы, вырвавшись на свободу.
Звук был настолько силён, что никто и не понял, откуда он пришёл. В восточных окнах замкового зала внезапно побелело, свет — испепеляющий и бесцветный — заполнил весь мир, и вместе с ним в Имирбьёрг ворвался неописуемый словами людей грохот, от которого вздрогнула и затряслась гора, посыпались со стен камни цветной мозаики и затрещал гранит, не выдерживающий напора Силы.
— Опоздали!.. — донёсся до сознания отца Целестина голос Нидхёгга. — Миры рушатся…
«И я взглянул, и вот, конь бледный, а на нём всадник, имя которому смерть; и ад следовал за ним…»— всплыли в памяти строки Апокалипсиса.
Отец Целестин, не сознавая, что делает, с широко раскрытыми глазами пошёл к восточным окнам, навстречу жару и смерти. Навстречу всадникам Судного Дня.
Зрение уступило место чему-то другому; происходящее воспринимала бессмертная человеческая душа, чей взор прорывался сквозь толстые, змеящиеся трещинами гранитные стены, за которыми разворачивалась картина гибели мира. Уши не слышали, и в полнейшей, мёртвой тиши вставал над Миром Меж Мирами гигантский белый смерч, захватывающий в своё чрево леса и скалы, превращающий воду в пар, а камень — в кипящую расплавленную массу, льющуюся багровыми потоками со склонов Небесных Гор. Тёмные, не голубые, но фиолетовые, молнии, бьющие от вершины вихря, сокрушали уцелевшее, обращая в пыль всё, к чему прикасались, а сам он рос, утолщался, вознося огненную воронку к вновь ставшему голубым, а потом и белым небу…
В один миг вспыхнула, подобно сухому тростнику, окраина Железного Леса, исполинскими клубами рванулись к Триречью и Сокрытым Горам пузыри огня, непредставимой силы поток воздуха ударил по облачному окоёму Долины Богов, изломав и рассеяв его… Колыхнулись обожжённые ветви Иггдрасиля.
И тут смерч коснулся Полей Мрака.
«Ну вот и всё кончилось, брат Целестин… — прошелестел в голове у монаха его собственный голос. — Ты достиг предела своего бытия и умираешь вместе с миром… lesu Christie, filii Dei, vivi miserere mei…»
Над Междумирьем плыл Огонь, сошедшийся с Мраком в великой Битве Сил. Пламя вихря встретило достойного соперника, и теперь вокруг таяла жизнь, оседали в пропасти скалы и бурлила кипящая вода. Огонь перемешался с Тьмой, приняв её черноту в своё слепяще-белое лоно, и изменился до неузнаваемости. Струи пламени ударили к небесам, выписывая в раскалённом воздухе оставляющие бледный свет дуги, и пали на Поля Мрака, простёршиеся от Мёртвых Морей почти до Имирбьёрга и Врат в Мидденгард. Странные черно-оранжевые коптящие клубы заполнили собой весь юг, клокоча и плюясь огромными искрами. Наконец, Нидавеллир полностью охватило Огнём — от его закатного предела до восточного, от севера к югу, все бессчётные лиги, укрытые Мраком со дня его пришествия в Мир Третий…
И вдруг буря на самом своём пике начала затихать. Нежданно опали валы Огня, обрушились поднявшиеся к вновь проступившим звездам облака Силы, и жар начал спадать, угасая и растворяясь в налетевших с севера и запада ветрах.
— Они пожрали друг друга… — услышал монах надтреснутый голос Чёрного Дракона. — Пожрали и сейчас гибнут, освобождая Мир от своей Силы… Она уходит за пределы Междумирья… В Пустоту… Смешавшись, мощь Огня и Тьмы создала нечто третье, безвредное для жизни…
Всё кончилось. Ещё пылали пожары и остывал раскалённый камень, но на востоке уже сгущались, застилая небо, облака пара, который прольётся дождём, остужая истерзанную бедствием землю и гася последние очаги пламени. Мрак и Огонь исчезли, словно их никогда и не было в Междумирье, канули в небытиё, оставив после себя лишь изглоданные и обезображенные пространства, да воспоминания о случившемся в Мире Третьем в ночь на восьмое июля шесть тысяч триста первого года от его сотворения чудовищным катаклизмом, прекратившимся так же быстро, как весенняя гроза, и уничтожившим то, что несло Междумирью смерть.
…Где-то на западе Мидгарда, среди древних лесов, устилающих огромные дикие пространства от побережья океана до мёрзлой тундры на севере и степей на закате, в центре округлой долины поднимала вверх гранитное остриё скала. Камень рассекала едва заметная трещина, протянувшаяся от вершины до подножия, — узкая, в волосок, а то и меньше.
Некие силы, что подталкивали друг к другу две половины Врат Меж Мирами, завершили свою работу, длившуюся не одну тысячу лет. Щель исчезала, истончаясь, и вот плоские грани Врат соприкоснулись…
На какой-то миг скала вновь стала единым целым, но потом монолит вздрогнул, над долиной разнёсся треск разрушающегося камня, и взметнулось вверх облако пыли и гранитного крошева.
Врата Миров, дождавшись предопределённого часа, рухнули, навсегда отделив Мидгард от Мира Третьего. В середине травянистого поля, обнесённого стеной крутобоких сопок, остался лишь курган из каменных обломков; курган памяти о минувших эпохах…
В тёмном холодном зале Красного Замка Имирбьёрга их было девятеро. Пять тех, кто именовал себя людьми, двое воплощённых Духов, молодой медный дракон и тощий белый кот с рыжим пятном у хвоста. Сколько времени прошло с момента, когда две Силы, слившись в битве, превратили друг друга в ничто, ни один из девятерых не знал. Все просто сидели и молчали, переживая вновь и вновь те страшные мгновения, что поставили мир на край пропасти. Торин с Видгниром опустили головы, словно во сне, Гунтер беззвучно сквернословил, проклиная день и час, когда ладья вадхеймского конунга наткнулась в Северном море на обломок его дракара, отец Целестин, обняв Сигню, истово молился, вознося к престолу Единого бессвязные благодарности. Локи, насупившись, смотрел на Трудхейм, который так и не показал, на что способна его Сила, а Гюллир ревниво поглядывал на разлегшегося на горячей спине Нидхёгга Синира.
Чёрный Дракон первым осмелился нарушить тишину.
— Всё разрешилось без нашего участия… Я не знаю, какая Сила вмешалась ныне в ход истории, но несомненно, что она принадлежала к непостижимым нами… Я не могу понять одного — отчего в день, когда Трудхейм показал мне грядущее, видение было столь ужасающим?.. Почему я видел картину разрушения Миров? Но ведь этого не произошло, и Силы Смерти покинули Междумирье. Значит, Чаша Сил и тот, кто послал мне это предвидение, ошибались? Или Силы, которые Вне Трёх Миров, действовали по своему разумению и собственным планам?.. Но это уже прошлое, посему не будем гадать и терзаться вопросами, на которые нет ответа…
— Он есть, нужно лишь отыскать его! — вдруг прогремел в зале новый голос. — На все вопросы в мире можно найти ответ!
Тень не тень, призрак не призрак, но нечто подобное духам-айфар пришло в Красный Замок. Среди потока лучей западной звезды, льющей холодный свет в его окна, стоял высокий, облачённый в белое с золотом человекоподобный силуэт. Меч и огромный рог у пояса, светлые волосы, серые глаза…
— Эйреми… — прошептала Сигню, узнавая.
— Да, это я, — прозвучало в ответ. — И я снова не сожалею о сделанном ради вас, смертные, не столь уж и давно, ибо зрю, что исполнили вы данное Силами предназначение. Примите же Трудхейм и возвращайтесь в свой мир. Вы искупили мою вину перед Созидателями Миров и Единым, хотя, может быть, и не до конца представляете как…
Эйреми Владыка обратил взор на Нидхёгга, который поднялся и сейчас стоял, широко расставив когтистые лапы, словно боясь пошатнуться и упасть.
— А ты, Чёрный Дракон, волен испросить у наследника Аталгарда желаемое и уйти. Тебе позволено это.
Дух-Созидатель отступил назад и чуть поклонился всем присутствующим.
— Я последний раз говорю со смертными Мидгарда, — сказал он. — Более не ждите Эйреми, он уходит, уступая место той Силе, что наполняет в эти годы ваш мир. Надеюсь, что те, кому должно, поступят так же. Прощайте…
Тень мелькнула и растворилась в сиянии западного светила.
Нидхёгг долго молчал, а затем, изогнув шею, обратился к Видгниру:
— К чему медлить? Сейчас ночь, и опасность Трём Мирам уже не грозит… Да, конечно, Междумирье изменило этой ночью свой облик, и я вижу, как воды Мёртвых Морей заполняют то пространство, что некогда именовалось Огненными Болотами, как сгинули в Огне леса на западе края Трёх Рек… Альвхейм сейчас уже далеко не тот, каким был до дня, когда пробудился Нидавеллир, но у альвов достаточно Силы, чтобы возродить к жизни свои кущи. Пускай огромные земли на юге стали непригодными к жизни, но я уверен, что Междумирье быстро залечит свои раны и Сила Нидхёгга для этого не понадобится… Отпусти меня, смертный…
Действуя скорее по наитию, нежели используя твёрдое знание, Видгнир вынул меч и, подойдя к Трудхейму, чёткой тенью выделявшемуся на фоне окна, опустил его остриё в воду. Сила облекла его в свет, Чаша зардела золотым, и, наконец, клинок, напитавшись Силой Трудхейма, запламенел. По лезвию пробежали красные искры, сталь меча полыхнула синевой, и, подняв оружие перед собой, человек взглянул на Великого Духа.
— Где ты хочешь найти свой новый дом, скажи?
— Мне всё равно, — раздался бас Нидхёгга. — Выбери сам!
Видгнир коснулся левой рукой Трудхейма, недолго постоял с серьёзным выражением на лице, а потом неожиданно размахнулся и ударил мечом по каменной стене зала…
— Интересно… — буркнул пристально наблюдавший за ним Локи. — Очень интересно!..
Дуга, описанная в воздухе остриём клинка, засветилась в воздухе розовым, упавшие с железа водяные брызги обратились в неслыханной красы пятна огня, разъедающие гранит Красного Замка, и, наконец, камень расступился, образовав высокую полукруглую арку, за которой простёрся новый мир…
Проход выводил в каменистую, освещённую низко стоящей оранжевой звездой долину, за которой виднелись зубцы гор со снежными шлемами на вершинах. Бурная речка перекатывалась через многочисленные пороги, её берега, заросшие густым зелёным кустарником, были сложены из бурого камня, покрытого влажным от брызг мхом…
— На Норвегию немного похоже… — зачарованно глядя в проход меж мирами, произнёс Торин.
— Пусть так, — согласился Нидхёгг и неожиданно повернулся к Гюллиру: — Эй, драконыш, пойдём со мной! Ты не будешь об этом жалеть!
Гюллир, оторопев, аж присел на задние лапы и обвёл взглядом людей. Он не хотел их покидать.
— Иди! — подбодрил его Видгнир. — С нами, в Мидгард, тебе всё равно нельзя, а оставаться в Междумирье ты не захочешь, я полагаю! Удачи тебе, Гюллир!
Внезапно решившись, медный дракон нырнул в начавшую суживаться арку и догнал Нидхёгга, уже шествовавшего по камням своего мира. А когда щель начала затягиваться туманной плёнкой, Нидхёгг обернулся к людям, и ветер донёс его слова:
— Прощайте! А впрочем, нет — до свидания! Трудхейм у вас, а Видгнир знает, где меня найти…
И перед глазами отца Целестина и остальных вновь воздвиглась тёмная каменная плита.
— Ой, Синир! — воскликнула Сигню. — Он… Он ушёл с ними!
Монах вздохнул и погладил девушку по голове.
— Не думаю, что ему будет там плохо… Но жить в мире, населённом одними драконами и кошками, я всё равно не хотел бы! — Отец Целестин уставился на Видгнира, который снова опустил меч в Трудхейм.
— Ну а сейчас что? В Вадхейм?
— Нет, — последовал ответ. — К «Звезде Запада», в посёлок Атли, сына Хейдрека Рыжебородого. Эй, Гунтер, возьми Чашу, только ради всех богов Асгарда не урони…
…Возле бревенчатой ограды на пеньке сидела женщина — высокая и дородная и, против обыкновения своего, облаченная в мужскую одежду, под которой угадывалась кольчуга. Отец Целестин, шедший вслед за конунгом, сощурил глаза, пытаясь рассмотреть в предутренней темноте её лицо, но громыхнувший бас — громкий и глубокий — развеял все сомнения:
— Ребята, ну наконец-то! Старая Гёндуль аж извелась вся, вас дожидаясь! Надеюсь, Гунтера в этом Междумирье вы не потеряли?!